С этого времени ночи Кронова превратились в сплошную череду провалов в беспамятство, на смену которым приходила изнурительная бессонница. В одну из таких бессонных ночей Саша услыхал негромкую возню у кормушки одиночной камеры-палаты, куда три дня назад его поместили: шло обследование с использованием новых тестов. Шорохи не имели отношения к ночным кошмарам, они были вполне реального происхождения.

— Кто здесь?

— Тише, дурень, не ори. Это я, Наум. Слушай внимательно, времени мало, могут засечь. Не знаю, чего они на тебя так взъелись, но вроде бы профессор откуда-то получил указание сделать из тебя дурака. Так вот, на свободе тебя помнят, готовят побег. Связь через меня. Что ты смотришь? Так и так — терять тебе нечего.

— Это уж точно. А ты при чем?

— Законный вопрос. Твои друзья хорошо платят. А теперь спи, и без фокусов, чтобы в карцер не загреметь. Он для тебя уж точно будет последним...

— Кронов, на выход! Пойдешь за обедом — пухлое лицо Наума было настолько безразличным, что Александр даже усомнился в близости решающего момента.

— Чего стоишь? У баландера живот схватило, кому идти?

Тем не менее все говорило о том, что необычный этот выход неспроста, да и «убийц» не баловали таким доверием.

Идя по коридору впереди Наума, нашептывавшего детали плана, вспомнил свои первые дни в больнице. Наивный дурачок, не ведающий железных порядков больницы!

Дорога, мощеная бетонными плитами, упиралась в одноэтажное, потрепанное строение. Чем ближе они подходили к нему, тем сильнее билось сердце. Кронов пару раз оглянулся на Наума.

— Не суетись, дурень! Сломаешь игру — оба зависнем. Пока все по графику.

На пороге кухни замаячила тучная повариха в некогда белом халате. Отпустила сальную шуточку, обменялась с Наумом щипками, словно не замечая Кронова. Наум с видимым сожалением оборвал игру.

— Ладно, доходяга, давай цепляй тачку.

— Да пусть дядька посмотрит, чи мне жалко! Не убудет!

«Дядька! Ну и видок же у меня сейчас, надо полагать. Толстуха лет на десять старше меня!» — Александр покорно покатил тачку с бачками к закрытому отделению. И вовремя: по аллее в ту же сторону бодро шагал Николай Арнольдович. Догнал Кронова уже на полдороге и немедленно напустился на санитара:

— Ну, Наум, ты даешь! Совсем мозги пропил! Или мало тебе дураков в отделении...

— Чтобы, как позавчера, бидон с супом опрокинул? Этот хоть нормальный...

— Нормальный! — профессор зашелся от возмущения. — Душегуб из душегубов.

Опасения Николая Арнольдовича Кронов немедленно подтвердил: оттолкнув тачку, мгновенным движением ухватил старика за шиворот и приставил к дряблому горлу профессора опасную бритву.

— А ну, тихо! Попробуй дернуться — мигом побрею. Мне терять нечего.

Профессор в ответ что-то жалобно проблеял, умоляя пощадить. Тем временем усердный Наум оказался на расстоянии удара. Как и было обещано, Александр врезал ему не в полную силу, но рослому санитару хватило: как пустой мешок, он рухнул в высокую траву. Место было выбрано удачно: самое глухое на территории больницы, так что опасаться прохожих не приходилось.

Время не ждало. В халате, снятом с «бесчувственного» Наума, и с надежным прикрытием в лице главврача закрытого отделения Кронов беспрепятственно добрался до выхода из больницы.

— Куда вы идете, Кронов? Это же безнадежно! И уберите вы, ради Бога, свою бритву. Послушайте моего совета, говорю как друг...

Что именно хотел посоветовать Николай Арнольдович, Александр так и не узнал. С чувством огромного облегчения он нанес короткий удар по профессорской плеши. Белый халат скомкал и бросил здесь же. Перемахнул через ограду на удивление легко: тело на протяжении месяца буквально нашпиговали сильнодействующими препаратами. Позади уже слышался шум, скорей всего, кто-то наткнулся на «отдыхающего» санитара.

Машина, как и было обещано, оказалась неподалеку. С работающим двигателем и неприметного вида незнакомцем за рулем. Дверцу автомобиля Кронов захлопывал уже на ходу.

Войдя в курс дела, Оля всей кожей почувствовала, как изменилось отношение к ней. Своя, и к тому же под крылышком Евгения Павловича, — это кое-что да значило. Единственное обстоятельство омрачало Оленьке прелесть ее новой жизни: она опасалась доноса родителям. Ведь недаром ходят слухи, что есть некое недреманное око, которое всех девушек такого рода пристально «пасет».

— Не робей, Оля. Око это — чушь собачья. Кому мы нужны, кому можем помешать? Другие времена: живи не тужи и дай жить другим. Теперь у милиции столько хлопот, до нас просто руки не доходят. Тем более, что кое-кто лично от меня получает побольше, чем в своем министерстве. А я — не казна: даром денег не плачу. Все мы пироги не в одиночку едим.

Евгений Павлович привлек Олю к себе. Прохладный ветер врывался сквозь опущенное стекло «форда», трепал волосы девушки.

Здесь она чувствовала себя надежно и защищенно, уходили тревожные мысли.

— Хорошо с тобой, Женя. Так можно и забыть... — Оля замялась, подыскивая нужное слово.

— Что мы с тобой связаны деловыми отношениями? Не надо. Разве в деньгах дело? Нам просто хорошо друг с другом, а все остальное не имеет значения. Доверься мне и выброси из головы все лишнее. — Он припарковал машину мягко, с точностью до сантиметра.

В этот вечер Оля Гудина впервые ночевала не дома. Однако ни чуткость и опыт партнера, ни сладкое французское шампанское не могли заменить ей того, что она испытала только с одним человеком — Сашей Кроновым.

Потом начались будни. Нечастая, с придирчивым отбором клиентов «работа», зависть подруг к новенькой, сумевшей привязать к себе Евгения Павловича. И день за днем копились крохи сведений о той, к которой можно было уже не ревновать возлюбленного, из-за которого приняла она всю эту муку и унижение. Задумчивость Оли в самый «рабочий» момент замечали многие. Посмеивалась и Машенька, которая, прослышав об особенной близости Оли и Евгения Павловича, набивалась в подруги.

— Ну, Оленька, ты даешь! Такая умница, такая милочка! Дались тебе все эти ужасы. Что тебе эта Нина? Хорошая девочка, но все в прошлом, все с водой ушло... Она и при жизни была уже с червоточиной. Быстро ее на иглу посадили.

— Кто?

Взгляд Машеньки заметался. Почувствовала, что сболтнула лишнее. Оля посмотрела на двух парней у выхода, которые неторопливо прихлебывали ананасовый сок, расслабленно оглядывая зал. Спортивные, широкоплечие фигуры, короткие стрижки, белоснежные рубашки и сдержанные жесты — все в них, казалось бы, внушает симпатию и доверие. Настораживала только твердая, все подминающая под себя ухватка, полная уверенность в себе. От этих парней хотелось держаться на расстоянии, и желательно — почтительном.

— Ты куда смотришь, Ольга? Тебе что, скучно живется? Эти и Евгения Павловича прищучат — рад не будет. Что-то он в последнее время слишком открыто работает. А без них нынче шагу здесь не ступишь, — Машенька разрумянилась, помахала ручкой бармену:

— А ну-ка, Сережа, плесни мне еще «конинки». Не ленись, подойди к дамам, а то за стойкой совсем застоялся. Так когда мы с тобой наконец серьезно встречаться начнем?

Последние слова произнесла, понизив голос, так что кроме Оли их услышал только молодой, упитанный бармен. Приблизившись к столику, он чисто по-пионерски засмущался.

— Ну что ты, Машенька? Ты у нас буфетчику не по карману. И не приставай, а то дяди оттуда подумают, что я и вправду доллары трачу на девочек. Потом спрашивать начнут, а я человек слабый, сердце у меня мягкое. Им ведь не объяснишь, что и душой и телом нищ, а миг счастья так короток.

— Придется, Сереженька, ввести для тебя скидку. А хочешь, на абонемент возьмем?

— Ладно, обращусь, как поднакоплю чуток. Все, побежал, а то вон клиенты идут.

В бар входила пожилая чета иностранцев. Оба в больших роговых очках и длинных пестрых бермудах. Белорубашечники в углу допивали сок, перебрасываясь короткими фразами.

— Ты смотри, смотри, как Серега суетится? За «деревянные» небось бы так не прыгал. Скользкий типчик. Полупедик. Вероятно, через него Нинка и наркотики доставала. Стучит, да и все здесь стучат, вся обслуга.

— Только обслуга?

— Остынь, Оля. Не туда тебя повело, так и с трассы слететь недолго. Как Нинка трепалась: «Все они у меня в руках. По гроб жизни платить будут. Сами придут и все принесут». Вот и принесли девку на кладбище... Нет, уж — порхай, пока порхается, да только помни, что у нас тут этих энтомологов как собак нерезанных. Вот и Нинку для коллекции пришпилили. Здесь, думаешь, мы с тобой погоду делаем? Или Женя? Ха! Видала, сколько возле «Континенталя» краль гуляет? Из тех, что с нами и разговаривать не станут. А ведь тоже шлюхи, но со званиями. Всему обучены, все как по нотам разыгрывают. Ну а нас они не трогают, мы им для фона нужны.

— Да что ты все ходишь вокруг да около? Начала, так говори! — зашептала Оля, уже догадываясь, в чем дело.

— Вот-вот, и Нина тоже так выпытывала. Ну, ей-то, понятно, все время деньги нужны были, а тебе эта фигня зачем? Да и платят меньше, вот разве что с «лекарствами» помогут. Но тебе ведь не надо. Или ты опять в девственность поиграть задумала? Собираешься, не снимая юбки, денежку заколачивать? Посмотри на этих — там, за столиком в углу. Хороши работнички?

Разволновавшаяся Машенька перешла на шепот, стараясь, чтобы ее слышала только Оля.

— Ну, Маш, ну не сгущай краски! А то как в старом анекдоте про неуловимого Джо, который потому и неуловим, что никому и на фиг не нужен. Парни как парни, сидят себе, пьют...

— Быстро ты забыла, что нормальных людей сюда и на порог не пускают. И еще напомню: я три года здесь тусуюсь, а ты три недели!

— Все, успокойся, Машенька. Гляди, кажется, клиент идет. Улыбнись.

— А, это все равно твой. Я свое только что отработала.

— Ему виднее. Японец, что ли?

Желтолицый джентльмен зачастил что-то на ломаном английском, с лица его не сходила вежливая улыбка. Машенька зачертила пальцем на столе, японец кивнул и, подтверждая платежеспособность, продемонстрировал две стодолларовые купюры и как бы невзначай извлеченный из кармана белого пиджака брелок с ключами. Там стояла цифра «906».

— Удобный номер. Легко запомнить, как его ни крути. А то я на первых порах в чужие часто попадала. Повезло тебе, японцы — народ ласковый.

Оля засмеялась:

— Уступаю тебе ласкового. Эти парни не в моем вкусе...

— Да ты что, Ольга? Всерьез? Ну, девка, даешь! Ладно, я твой должник, с меня — полсотни.

— Иди уж, не отсвечивай, да таблетку не забудь принять.

— Исчезаю, исчезаю.

И Машенька действительно исчезла, словно ее и вовсе не бывало. Девочки из «Континенталя» таинственно отмалчивались, уходили от разговора. Неохотно касался этой темы и Евгений Павлович. Вел вечером «форд», подвозя Олю, то многословно болтая о пустых мелочах, то неожиданно надолго замолкая. Но когда девушка подступила с расспросами впрямую, Друмеко неожиданно сдался.

— Ну что ты меня терзаешь? Вечно я должен за вашу глупость отдуваться. При чем тут я? Может, она отдыхать уехала или к какому-нибудь фирмачу села на содержание.

— Женя, Машенька была у меня здесь единственной подругой!

— Перестань, Оля. Кто она тебе, кто ты ей? Случись что с тобой, она бы и не вспомнила о тебе.

— Так все-таки что-то произошло? Или может произойти?

— Нет. С тобой — нет. А Машка просто дура. Нашла, где языком трепать: там микрофоны под каждым столиком. Тебе просили передать совет — вести себя тихо, а подружку твою просто вышвырнули из города, как шкодливого котенка. Все могло быть и хуже... Упросил.

— Ну, спасибо... А что, могли бы и шлепнуть? Автокатастрофа или, чтобы уж наверняка, под трамвай?

— Смеешься... А как насчет папиной партийной карьеры?

Друмеко говорил вполне искренне, с горечью.

— Это шантаж?

— Оленька, детка, успокойся. При чем же здесь я? Дело в том, что у Маши, сказать по правде, были известные обязательства. И она их нарушила. Ты же связана только со мной, а я за тебя костьми лягу. Хочешь не хочешь, а вышло так, что я очень привязался к тебе. У меня ведь, в сущности, никого больше нет.

— Вот как?

— Что поделаешь — жизнь.

— Значит, все правда, о чем Маша говорила: и видеокамеры в номерах, и микрофоны, и шлюхи в погонах?

— Да, много-таки она наболтала. И не только тебе, если ее так быстро прибрали.

— Во всяком случае, о тебе разговора не было.

— Я и не сомневался. Оттого-то мне так больно слышать от тебя все это. Ни перед кем я еще не раскрывался.

— Ну что же, Евгений Павлович, откровенность за откровенность. Притормози где-нибудь, на ходу трудно об этом... И постарайся понять меня.

Через несколько минут, судя по выражению лица Друмеко, можно было решить, что ему пришлось испытать сильный удар. Однако собрался он моментально, только костяшки пальцев, лежащие на руле, побелели.

— Неплохо, ты, детка, меня использовала. А я-то, фраер! Даже не задумался, с какой стати девчонка из такого семейства на панели оказалась, да еще с жуликом спуталась. Снизошла! Век буду благодарен.

— Ты же обещал!

— А... Вот ты о чем... Можешь быть спокойна: я в вашу жизнь вмешиваться не стану. Ты с твоим папашей сами по себе, а я — где-нибудь... в другой плоскости.

— Женя, я люблю этого парня. Кроме меня, ему некому помочь. Придумай что-нибудь, ты умный, ты все можешь. Не мог он людей убить!

— Много ты в этих делах понимаешь! Вон, в тюрьме каждый второй, кого с поличным не взяли, спроси — сидит ни за что. Навидался я их — во! — Друмеко полоснул себя по горлу ладонью. — А обо мне ты что знаешь? Да ничего, кроме того, что крепко стою. Так вот, я тебе говорю: те, которые твоего хлопчика упрятали да жену его шлепнули, не в игрушки играют. Выброси всю эту историю из головы, о себе подумай, и чем скорее — тем лучше.

— Я для себя все решила.

— Ну, раз решила... Но меня уволь. Я в игры умалишенных не играю. Подростковая романтика...

— А я тебя, Евгений Павлович, романтиком никогда и не считала. Речь идет о деловом сотрудничестве. Оплата в долларах, не считая искренней благодарности. В общем, восемь тысяч у меня найдется.

— Ну что ж, так я и полагал — значит, не обманывала ты меня при расчетах. Доллары — это хорошо, но и помощь нынче дорого стоит. Попробуем помозговать, что мы можем для Саши Кронова сделать...

Крики и топот погони остались далеко позади. К счастью, влетев поначалу в «зеленую волну», грязно-бежевым «жигулям» удалось в считанные минуты раствориться в транспортном водовороте гигантского мегаполиса.

— Давай, Саша, пошевеливайся. Переодеваться придется на ходу. Звать меня — Евгений. Твоя невеста наняла меня, чтобы тебя вытащить — и не только из психушки. Для тюрьмы ты должен стать не просто недосягаем, а неинтересен. Все. Приехали. Перепрыгиваем.

В подворотне стоял видавший виды синий «форд-гранада». Выскочившая из салона «форда» девушка (темные очки в пестрой оправе придавали ей экстравагантность) быстрым шагом, но не бегом, чтобы не привлекать внимание, направилась к подъехавшим «жигулям», приветливо кивнула, словно час назад рассталась с обоими, прошла мимо, открыла забрызганный грязью багажник.

— Быстрее, быстрее! На секунды счет идет. — Приняв пассажиров, «форд» рванул с места. — Покойником тебя посчитают только тогда, когда убедятся воочию. Слыхал про контрольный выстрел в затылок?

— Это когда к стенке ставят? Слыхал. Но давай-ка немного определимся. Кто здесь кому платит, куда едем и почему осталась Ольга?

— Ольга приедет. Номера промоет и приедет. С остальным — потом, но в пределах договорной суммы.

— И сколько же стоит моя свобода?

— Не обольщайтесь, юноша! От ухода в нелегалы до свободы — дистанция огромная. Больше, чем километров на спидометре у этого «форда». А пока — дыши, радуйся, что вытащили тебя из этого логова. А на дыбы сходу становиться не надо. Тебя не на «Днепр», случайно, собирались пересыпать? Или на Смоленск? Там, глядишь, разок пункцию неудачно сделают — и слюнявая улыбка идиота обеспечена на остаток жизни. И все в рамках закона, вежливо и доброжелательно.

— Сам сказал — за большие деньги.

— А на том свете никакие не нужны. Но я играю честно и голову свою подставляю не меньше тебя. А есть и еще вариант: когда нас возьмут, то раньше, чем адвокаты, заговорят «макаровы»... Приехали, теперь будем ждать в машине. Стекла затененные, а розыскники здесь если и бывают, то к «форду» моему привыкли и не присматриваются. Не обижайся, но больше я не хочу рисковать!

— Знакомый домик... Ты, часом, не Ольгиным родителям меня сдать хочешь?

Друмеко криво усмехнулся. В это время из-за угла буквально вылетела Ольга, направляясь прямо к «форду».

— Отчего у дома, Женя? Мы же договорились...

— Оля, не могу! Все, играем обратно. Я только сейчас, когда дело сделано, полностью представил, куда сунулся. И держать его у себя не стану.

— А деньги?

— Нет проблем. Сойдемся на половине. Ведь самая опасная часть уже сделана. Все срослось как положено.

К заявлению Друмеко отнеслись по-разному: Кронов вновь впал в уныние, Ольга же не расстроилась вовсе, только немного натянуто рассмеялась.

— Женя, не надо. Как бы там ни было, но ты в деле. Как из этой истории выбраться, я пока не знаю, но думаю, что надо держаться вместе.

Друмеко разочарованно махнул рукой на обоих.

— Знаешь что, Оля, играйте-ка в свои игры сами. А то мы как кодекс переберем: и соучастие в побеге, и валютные операции, и кое-что еще...

— Только у тебя дома, Женя. Саше не полезен свежий воздух. Я, заметь, в побеге не участвовала. Саше же разница невелика, сколько ему за это добавят.

— Значит, подставили меня. Молодец, девочка. Способная ученица: не даешь на ходу соскочить. Что ж, пошли наверх — будем разговаривать.

Родюков влетел в кабинет. Жадно глотая воздух, молча глядел на майора. Вместо заготовленных слов оправдания, махнул рукой и наконец выдавил:

— Ничего.

— Не густо, Игорь. Мне полчаса назад гораздо больше наговорили. И в каком тоне!

— Генерал?

— Нет, жена. За дырку в брюках.

Убежденный холостяк, Строкач почему-то полагал верхом нелепости любые сравнения из области супружеской жизни, и если уж прибегал к ним, то лишь в состоянии крайнего раздражения.

— Дело на контроле в самых верхах. Сегодня снова был человек из спецслужбы. Что-то здесь их беспокоит не на шутку. Толковал об особой ценности Ежикова для их ведомства. Я уж было поверил, да вот...

— Может, из под удара кого-то выводят?

— И кто же это по-твоему, может быть?

— Ну, мало ли...

— Действительно, не много. Ты знаешь, сколько сил и средств требуется, чтобы подготовить серьезный источник информации?

— Еще бы, Павел Михайлович!

— Наши цели и средства — мизер против спецслужб. С них спрос — будь здоров! Потому, видно, и зашевелились, что кто-то перебежал секретникам дорогу, да еще и так нагло. И вообще, давненько из тюремной психушки не бегали. Оттуда с маху, наудачу не побежишь.

— И так ясно: все было подготовлено. Машина-то Кронова у забора ждала? Ждала. Санитар — тот определенно в сговоре. Какое он вообще имел право выводить убийцу на кухонную работу?

— Подозреваемого, Игорь, — майор поднял палец. — Не горячись. Санитар замазан — это точно, только вот с доказательствами туговато.

— Так прижать его как полагается.

— Ну-ка, ну-ка, развей свою мысль, окажи любезность. А то после шести часов допроса санитара что-то я не сразу соображаю. Что значит — «прижать»? Наши методы исчерпаны, голубчик. Этот парень будет до упора держаться, знает же: кроме его собственного признания, улик не добыть.

— Это пока Кронова не задержим.

— И, судя по всему, не одного Кронова. Откуда взялись у него сообщники — ума не приложу. Во всяком случае, сообщник, но очень, очень профессионально подкованный.

— Что-то это не слишком изящно укладывается в версию убийства из ревности.

— Да я и раньше, Игорь, не особенно в это верил.

К офису СП «Регион» припарковался солидный лимузин, из недр которого возник респектабельный бородач в легком, не сковывающем движений костюме с плоским атташе-кейсом в руке, отсвечивающим золотом секретного цифрового замка.

Была бы жива мама Саши Кронова, никогда бы ей не узнать в этом импозантном господине своего беспутного сына. Охранник, дежуривший у входа, ответил на небрежный кивок и посторонился, пропуская «иностранца».

Поистине, Оля превзошла самое себя, нанося грим и по волоску выклеивая холеные бачки. Помог и Друмеко, выказавший неожиданные познания в искусстве гримирования. Вышло недурно: эдакий образчик преуспевающего европейского бизнесмена.

Впрочем, настоящий бизнесмен Джорж Саймон, представляющий в СП американскую сторону, выглядел куда скромнее, хотя Кронов узнал его мгновенно.

Невысокий, крепкий, лысоватый, с приплюснутым боксерским носом, он больше походил на спортсмена, удалившегося на покой, чем на деятеля индустрии развлечений. Конъюнктуру Саймон знал отменно, требовательному западному зрителю представлял лишь самых выдающихся мастеров искусства, обеспечивающих устойчивый доход. Примерно год назад он перенес свою деятельность в наши края, став также и создателем независимого журнала, частью посвященного поп и рок-музыке, частью — политике и менеджменту.

Просмотр Сероусова, устроенный в то время специально для персонала «Региона», а вернее лично для Саймона, принес кое-какие результаты лишь поначалу. Простодушные лирические интонации Вениных песенок пришлись по душе искушенному бизнесмену.

Разливался соловьем и Гусь, повествуя о проблемах, которые одолевают в этой стране человека искусства, не владеющего азами деловой жизни. Бил на жалость.

Даже Кронов, присутствовавший на этом закрытом шоу, но сидевший без дела, по виду Саймона решил было, что подписание контракта — дело решенное. Уже прикидывал — возьмут ли его в заграничное турне. Тем временем Гусь обменивался с американцем визитками.

Однако все рухнуло вмиг. Уже пропуская Сероусова в двери родного Дома офицеров где Гусю одному ему ведомыми путями удалось выбить пару комнатушек под временный офис, Кронов услышал за спиной мягкий звук торможения машины. Среагировал моментально — у бортика стоял «мерседес-500». Уж во всяком случае не рэкетиры.

Плавно опустилось стекло, и из салона автомобиля показалась добродушно-простецкая физиономия Джоржа Саймона. Мелькнула короткопалая волосатая рука с массивным золотым браслетом, пухлые губы сжались в неожиданно жесткую, словно прорезанную лезвием, линию.

— Это — ваше. Я отказываться, — на тротуар посыпались клочки знакомой визитки Гуся. — С вами я не буду иметь дело, и Запад вас не примет. Вы не очшень хорош гусь.

Так же мягко «мерседес» тронулся, оставив Кронова размышлять о странном поведении «фирмачей». Владимир же Евгеньевич лишь сплюнул сквозь зубы и, не теряя обычной невозмутимости, произнес несколько непечатных слов, чего Кронов сроду от него не слыхал. Ничего не объясняя, он велел Кронову помалкивать и удалился.

— Даже и не думай! — отрезал Друмеко, когда Кронов попросил его попытаться использовать для спасения какие-нибудь старые связи с иностранцами. Даже просто подвезти его к офису Саймона — единственного, кого Кронов, как ему казалось, знал и к кому в конце концов надумал обратиться за помощью, — согласился крайне неохотно. Даже «форд» свой поставил как-то на отшибе, у дальнего края стоянки.

— Ты б еще троллейбусом меня отправил. Сам же риск увеличиваешь. Тут каждый лишний метр последним стать может. — Кронов покрутил пальцем у виска.

— Иди, щупай своего «фирмача», если без него в Союзе некем прикрыться. Боюсь, как раз тут мы и нарвемся. Все эти СП насквозь просматриваются. Предупреждаю: смываюсь при первом же подозрении.

— Да кто тебя держит? Кому ты хуже сделаешь?

Юная секретарша с фигурой французской манекенщицы доложила боссу о том, что «импресарио Кронов» просит короткой аудиенции.

Обстановка кабинета свидетельствовала не о стремлении к роскоши, а скорее к комфортной деловитости. Хозяин коротко кивнул на стандартный стул, представился:

— Джордж Саймон. Слушаю вас, мистер...

— Кронов. Александр Кронов. Мы встречались. Концерты Сероусова. Речь шла о гастрольном турне... С вами беседовал Владимир Евгеньевич Гусь.

— Так вы представляете господина Гусь? Это действительно так?

— Ну, не совсем. Я говорю о том, что наша встреча...

— До свидания. Не хочу брать ваше время. Я также крайне занят.

— Прошу меня выслушать. Я попал в беду. Мне не к кому обратиться, негде искать помощи. Наша демократия не для простых людей. Меня хотят сделать козлом отпущения и, судя по всему, в этом замешаны спецслужбы...

Дверь распахнулась моментально, однако предельно настороженный Кронов услыхал бы и дуновение сквознячка. На лице американца появилась скептическая улыбка. Двое вновь прибывших стояли молча, явно ожидая распоряжений.

Кронов лихорадочно соображал: «Хороши ребята! Дрессированные. Сразу видно — из спорта. Только подготовка, пожалуй, слабовата. Смотрят на руки — не глядя в глаза. Это вам не ринг, братцы, уличную практику, видать, не проходили».

— Проводите, пожалуйста. Мистер Кранов ошибся адресом. Передавайте горячий привет своим друзьям. Провокации не получились. Мистер Кранов, вы в каком звании?

— Минутку, мистер Саймон. Какая провокация? Это недоразумение. Я попал в беду, прошу о помощи. Выслушайте меня, ведь вы же гуманный человек, журналист наконец — а то, что я скажу, это сенсация...

— Мой журнал — не игрушка для спецслужб. Возвращайтесь к вашему полковнику — акция не удалась. Саймон — старый волк.

Американец приподнял вверх ладонь с растопыренными пальцами, и сразу за этим подчеркнуто отрешился от происходящего, погрузившись в наваленные на стол бумаги.

— Ну, пошли, чего рассиживаться! — Подступили с двух сторон одновременно, но тот, что слева, повел игру активнее. Правый пока молчал, но его рука легла на плечо чугунной тяжестью, гнула к полу, пальцы нащупывали ключицы. Серьезно играют парни: сломают, не раздумывая. Комом подступили к горлу обида и отчаяние. Все, прощай последний шанс. А правый давил, разминал пальцы, кость ныла.

Не сдержался. Короткий удар в солнечное сплетение, второй — в грудную клетку.

Теперь было достаточно времени, чтобы заняться напарником. Тот на долю секунды запоздал, но все-таки успел достать ухо Кронова, сорвав приклеенные бачки. Кронов упал на пол, уходя от следующего удара, и одновременно достав коленную чашечку противника. Попал — услышал тупой хруст, парень, падая, в свою очередь, захлебнулся воплем отчаянной боли. Однако Кронов совершенно упустил из виду первого противника — и сейчас же получил сильнейший удар в голову. Тяжело дышащий верзила навис над ним, и Александру пришлось перевернуться через себя и сделать подсечку. С таким же успехом он мог пытаться опрокинуть тяжело груженный самосвал.

Приметив, что здоровяк жадно хватает воздух разинутым ртом и прикрывает грудную клетку, снова попытался добраться до его ног. Безуспешно. Более того — ему никак не удавалось подняться самому. Дело шло к финалу. Наконец, откатившись к стене, Александр начал медленно и неуверенно подниматься, словно специально подставляя себя под удар. Глаза его помутнели, и внезапно он стремительным прыжком оторвался от стены. Уловка сработала, противник упустил момент — и серия коротких, тяжелых ударов обрушилась на его живот. Затем — ногой в шею. Охранник сдавленно хрюкнул и, опрокинув стеллаж с папками, свалился окончательно.

Кронов обернулся, переводя дыхание. Американец сидел на своем месте на удивление спокойно и даже, казалось, был весел. До него было каких-то пять метров, и преодолеть это расстояние Кронов мог бы за секунду. Но не к этому он стремился. Может быть удастся чудом исправить то, что началось так неудачно.

Но чуда не произошло. Саймон, пошарив в ящике стола, кивнул на дверь.

— Уходите, мистер Кранов. У меня есть еще кнопка — милиция приедет быстро. Но и это лишнее — рука вынырнула из-под стола, сжимая небольшой пистолет.

Говорить было не о чем.

— Я вам советую, мистер Кранов, уходить без шума. До свиданья. Нет, прощайте, как у вас говорится.

Спринтерским рывком Кронов выскочил на улицу. На ходу казалось: в людском муравейнике мелькают какие-то люди в штатском, но с особой выправкой.

«Форда» на стоянке не было, и Александр решил не рисковать. Без труда удалось смешаться с толпой, на ходу отклеивая второй бакенбард.

Удача улыбнулась — подвернулось свободное такси. За четвертной шофер согласился подбросить до станции метро.

Теперь уж подземка несла Кронова в известном ему направлении. После ряда пересадок, уже без выброшенной в кооперативном туалете бородки, Кронов наконец оказался в дачном поселке.

Поселок был населен большей частью бывшими «слугами народа», здесь царили спокойствие и тишина. Здешние обитатели не любили привлекать к себе внимание, если же их имена и мелькали в прессе, то исключительно в связи со всенародными свершениями.

Сторожей — двуногих и четвероногих — Кронов не боялся. У вечно занятого Гудина-старшего руки не доходили до дачи. Заказанный Олей дубликат ключей подошел безупречно.

Тем временем в городе кольцо сжималось все туже. После сумбурного рассказа Друмеко о переполохе в «Регионе» Оля осталась в одиночестве — отец и мать отбыли в официальную поездку.

Гости явились неожиданно. Мелодичный звонок прозвучал, как сигнал тревоги. Проведя сутки наедине с собой, истерзанная неотвязными мыслями девушка опрометью бросилась к дверям.

У порога стояли двое мужчин со спокойными, невыразительными, как бы стертыми лицами. Оба среднего роста, они и одеты были соответственно: в скромные, но солидные серо-стальные костюмы, белоснежные рубашки со строгими узкими галстуками. Глаза смотрели благожелательно, но твердо.