Тени в лабиринте

      - Ты путаешь, Николай, - запротестовал Коржов. - Мне никто не звонил.
      - Но к телефону ты подходил, - настаивал на своем Баринов.
      - Вспомни, ты еще сказал, что не туда попали, - добавил Гонтовой.
      Коржов нахмурил брови, отчего две морщинки у переносицы приняли вертикальное положение.
      - Было такое дело, - хлопнул он себя по колену. - Я как раз вышел покурить, а тут звонок. Девушка какая-то ошиблась номером.
      - А что вы скажете, Иван Трофимович? - Голиков повернулся к Кормилину.
      - Да, я действительно говорил по телефону, но, конечно, не полчаса, как утверждает Баринов, - нехотя произнес Кормилин.
      - С кем вы говорили?
      - С Эльяковым.
      - Вот как? - удивился майор. - О чем шла речь?
      - Обычный разговор. Спросил, чем закончилась пуля, будем ли писать вторую.
      - Так что, ради этого он и звонил?
      Кормилин замялся.
      - Ну, еще его интересовал один производственный вопрос.
      - А конкретней?
      - В отношении машины для утреннего выезда.
      - Не понял, для чего?
      - Для выезда на реализацию готовой продукции, - пояснил замдиректора фабрики.
      - Гражданин Эльяков, вы подтверждаете показания Кормилина?
      - Другой бы стал спорить... - попытался отпустить очередную остроту Эльяков, но Голиков не обратил на это ни малейшего внимания.
      - Иван Трофимович, в котором часу он вам звонил?
      - Минутку... Примерно в половине двенадцатого. Мы закончили пулю, попили чаю на кухне... Даже скорее - около двенадцати.
      - После этого никаких звонков не было?
      - Никаких, - помедлив, ответил Кормилин.
      - Выходит, телефоном не пользовался только Гонтовой, - подытожил Голиков.
      - Ничего подобного, - встрепенулся Баринов. - Ефим тоже звонил.
      - Это ложь! Я никуда не звонил, - замотал головой Гонтовой.
      - Как же, ты еще перед этим взял три взятки на мизере и ругался.
      - А я говорю, это ложь! Если на то пошло, звонили мне. Жена. Но это было в самом начале, около восьми.
      - У вас ревнивая супруга? - вмешался Чижмин, видимо, не выдержав длительного молчания.
      - Какое ваше дело?! - взорвался Гонтовой. - Это просто форменное издевательство! Держат нас, как подопытных кроликов. Вы занимаетесь самоуправством.
      - Действительно, товарищи, несолидно как-то получается, - степенно заметил Коржов. - Мы пошли вам навстречу...
      - Женя, не смеши людей, - перебил его Баринов. - Лучше тихонько сиди и не рыпайся. На них же управы нет.
      - Все высказались? - Голиков с трудом сдерживал нахлынувшую злость. В таком случае прения объявляются закрытыми. Теперь послушайте меня. В ночь с восемнадцатого на девятнадцатое октября, когда вы приятно проводили время за карточным столом, за городом было совершено убийство. Сопоставив ваши показания, я убедился, что из дому никто не отлучался. Если, конечно, исключить вариант, при котором трое из вас пытались создать алиби четвертому. Но этого я не утверждаю, - повысил голос майор, заглушая возникший ропот. - Спрашивается: какая может быть связь между двумя этими событиями?
      - Да, где вода, а где именье? - вклинился неугомонный Гонтовой.
      - К сожалению, взаимосвязь имеется. И я это докажу, - Голиков выдержал паузу. - Один из вас - человек хитрый, ловкий, наделенный богатым воображением, сумел незаметно для остальных передать ключи от машины Баринова и пачку сахара своему сообщнику. Затем, через какое-то время, он получил ключи назад и положил их на место, а именно - в карман висевшей в прихожей куртки, после чего преспокойно продолжил игру. Теоретически это мог сделать любой из присутствующих. Как только что выяснилось, каждый из вас выходил в прихожую, поэтому подозрение ни с кого пока не снимается.
      - Ну и ну! - в гнетущей тишине присвистнул Эльяков.
      Гонтовой заметно побледнел. Кормилин сидел, низко опустив голову. Баринов и Коржов не сводили глаз с майора, при этом Баринов ерзал на стуле, нервно хрустя суставами пальцев.
      - Может, кто-нибудь хочет сделать заявление? - Голиков обвел цепким взглядом лица подозреваемых.
      - Зарекался, что ноги моей здесь не будет, - запричитал Гонтовой, так на тебе!
      - Ефим, не скули, будь мужчиной, - криво ухмыльнулся Эльяков.
      - А ты не каркай! Небось, сам рад-радехонек, что тебя в тот вечер не было с нами.
      - Как сказать, Ефим Зиновьевич. У гражданина Эльякова тоже есть причины для беспокойства, - поправил Гонтового майор.
      - У меня? Позвольте, а я какое отношение имею к этой истории?
      - Самое непосредственное. Вы полностью подходите на роль сообщника, которому были переданы ключи. Алиби у вас нет, плюс странный ночной звонок...
      - Нет уж, спасибо, чужого на меня вешать не надо, - непритворно возмутился Эльяков. - Можно пройти в соседнюю комнату?
      - Зачем?
      - Сообщить, где я находился в ту ночь.
      - Пройдите. Валентин, зафиксируй показания, - обратился майор к Нефедову, - потом проверим. Больше никто ничего не хочет сообщить? Тогда продолжим. Сейчас в присутствии понятых будет произведено опознание. Прошу всех пересесть к стене. Это и вас касается, гражданин Эльяков, - Голиков указал возвратившемуся Эльякову, куда нужно сесть, а сам выглянул в соседнюю комнату.
      - Ну что?
      - Утверждает, что до трех часов ночи находился в квартире Гонтового, - торопливо прошептал Нефедов. - Хорошая компашечка!
      - Ладно, черт с ним, разберемся! Громов привез Бутовскую?
      - Да, они ожидают на лестничной клетке.
      - Передай, пусть через пару минут заходят...
      - Вера Львовна, посмотрите внимательно, знаком ли вам кто-нибудь из присутствующих здесь людей.
      Старушка без робости почти вплотную подошла к сидящим. Все пятеро, затаив дыхание, следили за каждым ее движением. Напряжение достигло кульминации. Наконец она подняла сухую морщинистую руку.
      - Этот!..
      - Вот теперь, Евгений Петрович, поговорим наедине.
      В глазах Коржова промелькнул страх.
      - О чем?
      - Нам есть о чем поговорить, хотя бы о вашем знакомстве с Натальей Северинцевой.
      - О каком знакомстве? Уверяю вас, меня с кем-то спутали. Это досадное недоразумение.
      - Недоразумение? - в голосе Голикова зазвенел металл. - Нет, Евгений Петрович, вы хорошо знаете, что это не так. И лишнее тому доказательство показания соседки Северинцевой.
      - Вы готовы верить словам какой-то столетней бабки, потому что это вас устраивает, - Коржов с вызовом посмотрел на майора. - Похож! А если бы она сказала, что я на папу римского похож?
      - Мы бы, наверное, запросили Ватикан, - хладнокровно ответил Голиков.
      - Чего вы от меня хотите? - теряя самообладание, Коржов вцепился в крышку стола.
      - Правды, - неумолимо произнес майор.
      Евгения Петровича бросило в жар.
      - Я растерялся и пока не знаю, как вас переубедить, - затравленно озираясь, начал он, но Голиков не дал ему договорить.
      - Кому вы передали ключи? Эльякову? Саркисову?
      - Ах, вот как! Выходит, Баринов был прав - вам нужен стрелочник, презрительно усмехнулся Коржов. - Я никому никаких ключей не передавал, и понятия не имею, кто такой ваш Саркисов. Так и запишите.
      - Девичья у вас память, гражданин Коржов. А ведь во время работы в таксопарке вы были на короткой ноге с Григорием Вазгеновичем. Нехорошо забывать старых знакомых.
      - Я четыре года как перешел в автосервис, и не обязан помнить всех, с кем раньше работал, - огрызнулся Коржов.
      - Значит, имена Петра Моисеева и Леонида Границкого вам тоже ни о чем ни говорят? - усилием воли майор заставлял себя сдерживаться.
      - В первый раз слышу.
      - Мне кажется, Евгений Петрович, вы начинаете терять ориентацию в происходящем. Иначе как объяснить столь глупое и бессмысленное запирательство?
      Демонстративно скрестив на груди руки, Коржов невидящим взглядом уставился прямо перед собой. В этот момент в комнату вошел Железнов. Мельком взглянув на Коржова, он приветливо кивнул майору и присел на свободный стул возле двери.
      - Видимо, придется помочь вам воскресить в памяти некоторые "забытые" имена, - продолжал Голиков. - Для начала давайте вернемся к событиям далекого детства. Новотроицк, детский дом, Виктор Ферезяев. Или вам более привычна фамилия Борохович?
      Глаза у Коржова широко раскрылись, лицо посерело.
      - Я не пойму, о чем речь, - наконец выдавил он из себя. - Я сирота и действительно воспитывался в детском доме, но Ферезяева и этого... второго не помню. Столько лет прошло...
      - А почему вы об одном и том же человеке говорите во множественном числе? - с иронией спросил майор. - Не слишком ли это наивно звучит?
      - В чем вы меня обвиняете? - как ни странно, Коржов начал понемногу приходить в себя. - Называете какие-то имена, намекаете на какие-то знакомства. Все ваши утверждения голословны.
      - Да, прямых улик мне пока недостает, - признал Голиков, - но мы их найдем, обязательно найдем. Тайное всегда становится явным.
      - Вот тогда и будем говорить, - язвительно бросил Коржов.
      - Разрешите, Александр Яковлевич, у меня тоже имеется несколько вопросов к подозреваемому, - Железнов выразительно посмотрел на майора.
      - Я отказываюсь отвечать на все ваши вопросы! - выпалил Евгений Петрович. - Вы не имеете права держать меня здесь. Это произвол! Я передовик производства, с пятьдесят второго года в партии...
      - Не забудьте упомянуть, что после войны около двух лет проживали в Хролах у тетки Бороховича, - негромко добавил Железнов.
      Коржов осекся на полуслове. Пожалуй, не менее удивлен был и Голиков.
      - Какой бред... - обескураженно пролепетал Коржов. - Это просто чудовищно...
      - Кстати, Александр Яковлевич, вы заметили, что я не обращаюсь к подозреваемому по имени? - продолжил Железнов. - Дело в том, что назвать его Евгением Петровичем Коржовым было бы кощунством по отношению к памяти настоящего Коржова - шестнадцатилетнего партизана, геройски погибшего осенью сорок третьего. Вы, наверно, не подозревали об этом факте "своей" биографии, гражданин Остроградский?
      - Нет... нет... это невозможно, - послышалось бессвязное бормотанье.
      - Ну что же, пора поставить все точки над "i". - Железнов подал знак стоящему в дверях Нефедову.
      В комнату вошла пожилая женщина в старомодном пальто и свалявшемся пуховом платке. Сделав несколько неуверенных семенящих шажков, она вдруг замерла на месте и, простерев вперед руки, истошно вскрикнула:
      - Жора, сынок!..
      В ответ раздался леденящий душу вой.
      ВМЕСТО ЭПИЛОГА
      ТОЧКИ НАД "i"
      Тени рассеялись. В невероятно запутанном лабиринте отыскалась та единственная тропинка, которая выводит к свету. Шаг за шагом иду я знакомым путем, пытаясь еще раз, уже для себя, убедиться - все ли я сделал возможное, чтобы своевременно разгадать преступный умысел, предотвратить зло.
      И еще. Хочется понять, что же толкает человека на преступление. Нет, я не оговорился, именно человека. Ведь зверем не рождается никто...
      "Жора, сынок, как ты мог?!" В выплаканных материнских глазах застыли немой укор, боль и отчаяние.
      Всему есть предел. Встреча с матерью выбила последний камень из-под хитроумно выстроенного здания подлости и лжи, столько лет служившего убежищем Остроградскому-Коржову.
      Признание было трудным. Прошло немало времени, прежде чем обвиняемый поставил подпись в конце протокола.
      Остроградскому пришлось волей-неволей прожить вторую жизнь, такую же "черную", как небо в ту страшную осеннюю ночь сорок четвертого года, когда он принимал боевое крещение. Рядом с ним, сцепив зубы, стояли насмерть молодые ребята. Им наверняка было страшно, ведь убивать и быть убитым всегда ужасно. Но высшее чувство долга перед Родиной не позволяло им думать о себе, и уже поэтому каждый из них был героем.
      Темная ночь - хорошая помощница в неблаговидных делах. Брошен автомат - без него легче, и, прижимаясь к земле, осторожно, словно вор, крался Остроградский подальше от поля боя, где погибали товарищи. Им руководил всепоглощающий животный страх. Ну, а потом... скитания по лесу, который стал отныне для него навсегда чужим. Деревья и кусты уже не укрывали его, как свое родное дитя, и лишь укоризненно шелестели листвой и жалобно стонали, оплакивая его честь. Но Остроградского не мучили угрызения совести. Желание выжить, любой ценой спасти свою шкуру целиком заполняло его.
      Волею судьбы Георгий повстречал в лесу полицая Бороховича, который бежал от возмездия и теперь старался раствориться в необъятных просторах России. Безысходность положения сблизила их, заставила поневоле довериться друг другу. И страх, оказывается, имеет разные оттенки: Остроградский боялся за свою жизнь, а Борохович - расплаты за совершенные преступления. Один - жалкий трус, потерявший человеческое достоинство, а другой матерый зверь, беседуя, лицемерили друг перед другом, старались найти оправдание своим поступкам. Борохович рассказывал о том, как он, прикрывая отход своих, был контужен и попал в плен, как его силой принудили к сотрудничеству. Однако, надев ненавистную ему форму полицая, он старался помогать местному населению, не раз рисковал жизнью. Но кто теперь ему поверит, как он сможет доказать свою невиновность?
      Остроградский слушал и со всем соглашался, хотя не верил ни единому слову. Но и он не мог предполагать, что осужденный за разбойное нападение Борохович бежал с этапа во время бомбежки и добровольно предложил свои услуги оккупантам. Как преданный пес, он без устали пытал, расстреливал, вешал. И за своей кровавой работой не замечал, что недолго осталось фашистским захватчикам топтать чужую землю. А когда до него наконец дошло, что за содеянное придется отвечать, Борохович решил покинуть хозяев, сменить документы и начать новую жизнь.
      Слепой случай помог ему. Пробираясь вместе с Остроградским по лесу, они набрели на разрушенное здание детского дома. Через час из развалин вышли два совершенно других человека - Евгений Коржов и Виктор Ферезяев. После их ухода огонь еще некоторое время жадно лизал пожелтевшие листки остатки детдомовского архива.
      Теперь можно было вздохнуть свободней и подумать о будущем. Борохович предложил Остроградскому поселиться у своей дальней родственницы. Сам же он решил двинуть в Сибирь. О своем местонахождении обещал сообщить.
      После этого дороги их на долгие годы разошлись. По указанному адресу новоявленный Коржов разыскал в Хролах Пелагею Антоновну, которая представила его соседям как своего внучатого племянника, воспитанника детского дома. Ну, а дальше - ничего примечательного. Работал, дружбы ни с кем не заводил. Один раз получил весточку от Ферезяева. Тот сообщил, что обосновался в Чулыме. Особой радости Коржов не испытал, но делать было нечего - прошлое связывало его с Ферезяевым теснее, чем кровные узы. О явке с повинной он и не помышлял - дезертир, покинувший поле боя, приравнивался к предателю Родины. Да и чувство страха впиталось в его плоть и кровь, постоянно напоминая о себе.
      Через два года "подошло время" идти в армию. После демобилизации Коржов решил не возвращаться в село, а попробовать устроиться в Верхнеозерске. Подыскал подходящее место - взяли слесарем в таксопарк.
      С годами работы пришла квалификация. Стараясь во всем угождать начальству, Коржов частенько задерживался до поздней ночи в автомастерских, выполняя частные заказы. И это не осталось без внимания. Из общежития он перебрался сначала в коммуналку, а затем получил однокомнатную изолированную квартиру. Постепенно у Коржова появились свои распектабельные клиенты, желающие видеть личный транспорт лишь в образцовом состоянии. "Нужные" знакомства помогли войти в сферу влиятельных, по городским масштабам, лиц.
      Все шло тихо и гладко, прошлое забывалось. Поддерживая хорошую репутацию, Коржов, тем не менее, позволял себе одну вольность - карточную игру. Собирались обычно в лесопарке или на квартире Кормилина, тогда еще старшего инженера фабрики индпошива. Не следует думать, что Коржов стремился попасть в некое светское общество. Напротив, партнеры по игре не имели обыкновения интересоваться личной жизнью друг друга. Идеальный круг знакомых для человека с чужой биографией.
      Процесс обретения почвы под ногами практически завершился, когда Ферезяев вновь напомнил о себе. Бывший полицай настоятельно "просил" Коржова приехать. И Коржову ничего не оставалось делать, как согласиться.
      Эта встреча стала отправной точкой всех последующих событий. У директора зверосовхоза созрел план обогащения, и в лице Коржова он нашел достойного "компаньона".
      Дальнейшее в той или иной мере подтверждают показания Кормилина. Будучи по природе осторожным, Коржов для налаживания "деловых" контактов с Иваном Трофимовичем решил использовать Саркисова, которого он уже давно держал в руках.
      Психологический расчет оправдался - замдиректора фабрики согласился принять участие в сомнительных махинациях, даже не предполагая, что милейший партнер по преферансу - один из организаторов преступной группы.
      В свою очередь, к участию в деле в качестве курьера Саркисов привлек Леонида Границкого.
      Маятник начал раскачиваться...
      Говорят, что от судьбы не уйдешь. Но не сам ли человек нередко провоцирует судьбу, иными словами, создает опасную ситуацию, которая в итоге приводит к непоправимому?..
      С Моисеевым Коржов познакомился во время отпуска, быстро смекнул, что этот разуверившийся во всем парень может при случае пригодиться, и предложил свою помощь. Слов на ветер Евгений Петрович не бросал. Он действительно помог Моисееву. Его любовница Наталья Северинцева пошла на должностное преступление, "закрыв" пробел в трудовой книжке Моисеева и выдав ему фиктивную справку для паспортного стола о том, что он работает на кирпичном заводе и проживает в заводском общежитии.
      Об отношениях с Северинцевой Коржов рассказывал мало и неохотно. Любил ли он ее? Нет, скорее это была необременительная привязанность, своего рода отдушина. И, видимо, поэтому Евгений Петрович представился женщине своим настоящим именем.
      Шло время. Налаженный механизм работал, как часы. Беда пришла неожиданно - приезд Бороховича поверг Остроградского в ужас. Долгие годы в глубине души он вынашивал мысль, как бы избавиться от единственного свидетеля, но сейчас альтернативы уже не было.
      И выбор его вновь пал на Саркисова. Кладовщик был жаден, жесток и неразборчив в средствах. К тому же на карту была поставлена их личная безопасность. Остроградский наверняка намекнул Саркисову, что помимо всего прочего бывший директор приехал не с пустыми руками.
      Убийство произошло в доме Границкого. Место было выбрано не случайно. Этим гарантировалось молчание таксиста, который оказался невольным соучастником преступления.
      Что касается способа убийства, то он не составил большой сложности для Саркисова. Недаром в свое время его уволили из психиатрической больницы, где, работая санитаром, он проявлял садистские наклонности по отношению к больным.
      С прошлым было покончено навсегда. Оставался Моисеев - последнее связующее звено с Чулымом.
      Как ни увиливал Остроградский в ходе следствия, перед лицом неопровержимых фактов ему пришлось сознаться в организации убийства Моисеева. Первоначально планировалось, что Моисеев с Границким вывезут мешок с телом Бороховича в заранее обусловленное место (Моисеев, естественно, о содержимом мешка не знал). Затем должен был подъехать Саркисов и убрать водителя. Остальное трудности не представляло: такси с трупом Моисеева Границкий, предварительно инсценировав ограбление, должен был отогнать подальше от места "захоронения" и сжечь, после чего вместе с Саркисовым вернуться в город.
      Да, все было продумано до мелочей, но действительность внесла свои коррективы в дьявольски изощренный план. Саркисов собирался воспользоваться соседской машиной, зная, что по вечерам она всегда стоит возле дома, но на этот раз ее на месте не оказалось.
      Звонок Саркисова оказался полной неожиданностью для Остроградского, и ему пришлось пойти на определенный риск - использовать машину Баринова. Сделал он это с присущей ему изобретательностью. Никто из преферансистов не заметил, как он, выйдя в прихожую покурить, передал дожидавшемуся его на лестничной клетке Саркисову ключи от "Жигулей" и пачку сахара.
      И тем не менее, Саркисов опоздал. Пока он добирался к повороту на Каморный, произошло непредвиденное. Кто мог знать о наличии у Границкого пистолета, который тот приобрел у своего приятеля Тюкульмина? Трудно судить, что побудило слабовольного Границкого применить оружие. Возможно, просто сдали нервы. Как бы то ни было, находясь под впечатлением от содеянного, он в панике начал заметать следы.
      Страх обостряет чувства. Подъехавшие "Жигули" (Саркисов должен был приехать на "Москвиче") окончательно напугали Границкого, и он оттащил тело Моисеева в лесополосу, прихватив с собой, быть может, чисто автоматически саперную лопату...
      Хочу отметить следующее: инсценировка ограбления не ввела нас в заблуждение, а вот отсутствие на месте преступления такой важной улики, как лопата, надолго затянуло расследование.
      Но не только это тормозило нашу работу. Отдельные разрозненные нити слишком долго не пересекались. Сейчас ясно - дальнейшие преступления протекали по принципу цепной реакции. И если спасти Тюкульмина мы не могли, то гибель Северинцевой и Границкого в определенной мере лежит на нашей совести. Что касается Сергея Бородина, шофера Голикова, то он вскоре был уволен с работы в органах по служебному несоответствию, а проще говоря, за неумение держать язык за зубами, чем так удачно воспользовался оказавшийся его соседом Коржов-Остроградский. За отсутствием доказательств на Бородина не было возбуждено дело, хотя по сути он явился невольным соучастником гибели и Северинцевой, и Границкого. Кстати, Остроградский всячески открещивался от соучастия в этих преступлениях, перекладывая всю вину на Саркисова - тот, дескать сам каким-то образом выследил Тюкульмина, по личной инициативе пошел к Северинцевой и т. д. Жалкие и бессмысленные потуги приуменьшить свою роль...