1

Когда император Тэйдзи[1] вознамерился сложить с себя сан, сиятельная Исэ-но го[2] на стене флигеля Кокидэн[3] написала:

Такова была надпись, и император, увидев ее, рядом начертать соизволил:

так он сложил.

2

Император, сложив с себя сан, осенью следующего года[5] соизволил принять постриг и по разным местам странствовал в горах[6], совершал служения Будде. Человек по имени Татибана-но Ёситоси, чиновник третьего ранга наместничества Бидзэн, во времена, когда император еще занимал престол, служил ему во дворце, когда же император принял постриг, то и он сразу же постригся. Никого не оповестив, покидал государь дворец — Ёситоси без промедления присоединился к нему. «Негоже, чтобы император вот так дворец покидал», — сказал он, и из дворца[7] был отдан приказ: «Сёсё, тюдзё[8], другие чины, послужите ему». Послали свиту им вслед, но государь отправился в путь, избегая встречи с посланными. Пришли они в страну Идзуми, и, когда оказались в месте под названием Хинэ[9], ночь спустилась. Подумав, что государю сейчас должно быть очень одиноко и тягостно, Ёситоси сильно опечалился. И вот, когда император соизволил сказать: «Воспойте Хинэ в стихах», Ёситоси-дайтоку[10]:

так сложил, и все заплакали, никто уже не мог стихи слагать. А Ёситоси до конца служил императору под именем Канрэн-дайтоку.

3

Во времена, когда покойный дайнагон Минамото[12] был в чине сайсё[13], Кёгоку-но миясудокоро[14], намереваясь чествовать[15] императора-монаха Тэйдзи, повелела: «Вот что я задумала сделать. Приготовьте в одну ветку[16] подношения». [Дайнагону] множество «бородатых корзин»[17] сделать повелела, а Тосико[18] — раскрасить их в разные цвета. [Ей же] приказала ткани на подстилки для корзин в разные цвета покрасить, плетениями заняться, все заботы ей поручила. Все это к последним числам девятой луны было срочно подготовлено и закончено. И вот в первый день десятой луны в дом [дайнагона], где спешные приготовления шли, было послано:

Когда спешные эти подношения готовились, и он и она беспрестайно обменивались посланиями, а после того, то ли потому, что этой заботы уже не было, он никак не давал о себе знать, и вот в конце двенадцатой луны Тосико:

И ему послала, но ответа на ее послание не было, и уж Новый год позади. Вот во вторую луну, отломив ветку от ивы, что росла возле его дома, такую длинную, что все остальные превосходила, он:

так написал [и с этой веткой послал Тосико]. Та была безмерно очарована этими стихами и долго потом о них рассказывала.

4

Отставной дайни[22] во времена мятежа Сумитомо[23] был послан для его усмирения, и вот он отправился в путь, будучи в чине сёсё. А он также нес службы и при дворе, и как раз был год, когда ему должны были присвоить четвёртый придворный ранг, и потому он горел нетерпением узнать, будет ли ему новогоднее повышение в чине. Приезжие из столицы там случались редко. Некоторых он расспрашивал, и отвечали ему: «Присвоили вам новый ранг», другие же говорили: «Ничего подобного». Все думал он, как бы разузнать поточнее, и вот с почтой из столицы приходит письмо от наместника Оми — Кимутада-но кими[24]. С нетерпением и радостью вскрыл он послание, смотрит, а там речь идет о множестве разных разностей, и лишь в той стороне, где пишется дата и тому подобное, начертано такое:

Увидел он это, безгранично опечалился и заплакал. Что не дали ему четвертого ранга, в самом письме ни слова не было, только то и было, что в танка.

5

Когда Сэмбо-но кими[26] скончался, Тайфу[27] безмерному горю предалась, и императрица[28], поскольку наступил день возведения ее в этот сан, считая слезы дурной приметой, сокрыла Тайфу от людских глаз.

И тогда Тайфу сложила:

6

Асатада-но тюдзё[30] тайно навещал одну даму, бывшую женой другого человека. Дама тоже помышляла о тюдзё с любовью, и так продолжались их встречи, как вдруг мужа дамы назначили наместником одной провинции, и им надобно было уезжать из столицы. Тогда и тюдзё и она очень печалились. И вот он сложил и послал:

Так он сложил и послал в день, когда она уезжала.

7

Придворный кавалер и дама любили друг друга, и так годы шли. Но вот из-за ничтожной мелочи они расстались; не то чтобы наскучили они друг другу, но как-то любовь их прервалась. Кавалер тоже[32] печалился. И так сложил:

Дама тогда очень опечалилась.

8

Дом Гэму-но мёбу[34] часто навещал принц Накацукаса-но мия[35], и вот как-то он известил ее: «Путь сегодня прегражден[36], поэтому вечером не приду», и она в ответ:

так ему написала, и, хотя путь был прегражден, он отправился к ней и провел ночь. Потом он опять долгое время не давал о себе знать, а затем написал: «Был я на охоте в окрестностях дворца Сага[37], поэтому не подавал никаких вестей о себе. А вы, наверно, решили, что я ненадежен?» И она ответила:

Ответ принца уступает по достоинствам этому посланию. И забыли его люди.

9

Когда скончался Момодзоно-но хёбугё-но мия[40], погребальная церемония была назначена на последние дни девятой луны. И Тосико послала Госпоже из Северных покоев[41]:

Та бесконечно опечалилась, заплакала и ответила так:

таков был ее ответ.

10

Гэму-но мёбу[43] продала кому-то свой дом, что стоял у плотины[44], и вот как-то по пути в местность Авата[45] проходила мимо этого дома и сложила:

11

Ныне покойный вельможа Минамото-дайнагон долгие годы жил в любви с Госпожой из Восточных покоев, дочерью Тадафуса[47]. Но вот увлекся он юной принцессой Тэйдзиин[48], отдалился от прежней дамы, и так прошло время. Были у них с Госпожой из Восточных покоев дети, поэтому беседовать они не перестали и жили в одном месте.

И вот он послал ей:

Так он послал ей, и она ответила:

таков был ее ответ.

12

Когда этот вельможа завязал отношения с принцессой, сам государь соизволил быть у них посредником. В первое время, когда кавалер тайно навещал ее каждую ночь, он как-то, вернувшись от нее домой, так сложил:

13

Кавалер по имени Фудзивара-но Тиканэ[52], чиновник третьего ранга правого конюшенного приказа, был женат на даме по имени Тосико. У них было много детей, и жили они долгое время в любви, как вдруг Тосико скончалась. Кавалер безгранично предавался горю. Была одна фрейлина, Итидзё-но кими[53], которая дружила с Тосико. Но тут что-то совсем она перестала появляться в доме. «Странно это», — думал кавалер и вот как-то, увидев девушку — рассыльную этой фрейлины, что не приходила, так сложил:

отвечай!» — так он сказал, и ответом было:

14

Детское имя младшей сестры Кита-но ката, госпожи из Северных покоев, супруги нынешнего господина[55], было Офунэ. Была она возлюбленной экс-императора Ёдзэй[56]. Однажды долго он к ней не приходил, и она послала ему:

15

А еще было так: во дворец Цуридоно он[58] призвал фрейлину по имени Вакаса-но го, а потом больше не звал ее к себе, и она, сложив послание, ему отправила:

так сложив, ему отправила, и он, прочитав, соизволил сказать: «Какое удивительно искусное стихотворение!»

16

Сукэ-но го[60], фрейлина императора-монаха Ёдзэй, отправила в дом сёсё[61], ее приемного отца:

Сёсё ответил:

17

В доме Идэха-но го[63], фрейлины покойного Сикибугё-но мия[64], навещал ее приемный отец, сёсё. Но вот отношения[65] их прервались, и вскоре после того, как расстались они, дама послала сёсё письмо, прикрепив его к метелке мисканта сусуки. На это сёсё:

Идэха-но го отвечала:

18

Сикибугё-но мия, ныне покойный, порвал с фрейлиной Нидзё-но миясудокоро[67], и вот в седьмой день первой луны следующего года послала она ему молодые побеги[68]:

19

Ту же даму однажды как-то долго принц не посещал, и вот наступила осень, и дама:

так сложила, и ей в ответ:

так он сложил. Не сильна была его привязанность к даме, и стихотворение он сложил дурное.

20

Принцесса Кацура-но мико[69] всей душой полюбила Сикибугё-но мия, ныне покойного, и навещала его. Как-то она перестала бывать у него и однажды ночью, когда луна была особенно прекрасна, соизволила послать ему письмо:

таково было ее послание.

21

Когда Рё-сесё[71] был в чине хёэ-но сукэ, он часто бывал у Гэму-но мёбу. Однажды из ее дома пришло послание:

Ответ на него таков:

22

Когда Рё-сёсё потребовалась кожа на тесемки, привязывающие меч к поясу, Гэму-но мёбу сказала: «В моем доме есть», но долго не присылала. Тогда Рё-сёсё:

так написал, и Гэму-но мёбу, пораженная этим стихотворением, приказала отыскать [кожу] и отослать ему.

23

Второй сын экс-императора Ёдзэй[75] долгие годы жил в любви с дочерью тюдзё Нотикагэ, но после того, как он взял в жены пятую дочь[76], уж у той не бывал, и она, отчаявшись его дождаться, горевала безмерно. Прошло много времени, и вдруг он неожиданно приходит, но она, ни слова не вымолвив, убежала и за дверью[77] затворилась. Потом воротился он к себе, а на следующее утро пишет ей: «Почему же, когда я пришел к вам, надеясь поговорить о событиях долгих давних лет, вы от меня сокрылись?» Она же ничего не сказала, а только этим ответила:

24

Во времена прежнего императора[79] дочь удайдзина[80], правого министра, служила камер-фрейлиной и бывала во дворце. В глубине души она все ждала, что государь призовет ее, но он не призывал, и тогда она ему послала:

так она сложила.

25

Монах по имени Нэмугаку[82], удалившийся в горы Хиэ, там, в горах, поселился и однажды, увидев засохшую сосну у жилища безвременно скончавшегося монаха, славившегося великой добродетелью:

так сложил, и младшие братья монаха[84], остановившиеся в том жилище, были очарованы. Этот монах Нэмугаку был старшим братом Тосико.

26

Принцесса Кацура тайно виделась с человеком, с которым не подобало ей встречаться. Однажды в дом возлюбленного своего она, сложив, посылает:

так гласило послание.

27

Человек по имени Кайсё[86], став монахом, поселился в горах[87]. Некому там было мыть его одеяния, и обычно он посылал одежду для стирки в родительский дом. И вот из-за чего-то рассердились на него домашние. «Стал монахом, даже не выслушав, что скажут родные, да еще смеет говорить такие несносные вещи?» — так они восклицали, и он, сложив, послал им:

28

Тот же человек осенью того года, когда умер его отец, бывший в чине хёэ-но сукэ, и в доме собралось много народу, с вечера распивал с гостями вино. Печалились о том, кого с ними не было, и гости и хозяин с любовью о нем вспоминали. Забрезжил рассвет, пал туман. Тогда один гость:

так произнес, и Кайсё ответил:

В гостях там были Цураюки, Томонори и другие.

29

Однажды во дворце покойного Сикибугё-но мия[90] правый министр третьего ранга, Сандзё-удайдзин[91], и другие придворные собрались вместе, играли в го, услаждали себя музыкой. Наступила ночь, все захмелели, пересказывали разные истории, делали друг другу подношения. И вот, воткнув в головной убор цветок оминаэси, правый министр:

так сложил. Там во множестве были и другие люди, но стихи их были нехороши и забылись.

30

Покойный Мунэюки-но кими, бывший в чине укё-но ками[93], однажды ждал повышения в должности, но узнал, что повышения не будет. В то время у императора Тэйдзи все слагали стихи на тему водорослей, обвивавших камень, присланный из провинции Ки:

Укё-но ками сложил:

31

Тот же Укё-но ками как-то написал Гэму-но мёбу:

32

Вот стихотворение, сложенное Укё-но ками и поднесенное императору Тэйдзи:

И еще:

так он написал, и стихи его выражают сожаление о том, что император не одаряет его своей милостью. Император соизволил взглянуть и сказал: «Что это такое? Не понимаю смысла» — и даже показал Содзу-но кими. Прознал об этом Укё-но ками и понял, что все напрасно, так и людям рассказывал.

33

Мицунэ[98] сложил и поднес императору:

34

В дом Укё-но ками его возлюбленная:

35

Цуцуми-тюнагон[101] по высочайшему повелению отправился в горы Оутияма, где пребывал император-монах. Император был очень грустен, и тюнагоном овладела печаль. Было это место очень высокое, и, увидев, как снизу поднимается множество облаков, тюнагон сложил:

36

Когда прежняя сайгу[103] жила в стране Исэ, Цуцуми-но тюнагон был послан гонцом из дворца, и:

Ответ же неизвестен. Это место, где жила сайгу, называлось Такэ-но мия — Бамбуковый дворец.

37

Один из братьев правителя Идзумо[105] получил разрешение прибыть во дворец, и другой, которому разрешения не было дано, сложил:

38

Дочь[106] пятого сына прежнего императора[107], звавшаяся Итидзё-но кими, служила в доме Кёгоку-но миясундокоро, Госпожи из Восточных покоев. Что-то неладное приключилось, она оставила дворец и впоследствии, будучи супругой правителя страны Юки, сложила:

39

Когда дочь Морофути[109], правителя Исэ, выдали замуж за тюдзё Тадаакира[110], Укё-но ками решил жениться на бывшей там юной девушке и обменялся с нею клятвами, а наутро, сложив стихи, послал ей:

40

Принцессу Кацура навещал принц Сикибугё-но мия, а в доме принцессы служившая девушка нашла, что этот принц очень хорош собой, и влюбилась в него, однако он и не знал ничего об этом. И вот как-то любуясь полетом светлячков, он повелел девушке: «Поймай-ка!» Тогда она, поймав светляка, завернула его в рукав своего кадзами, показала принцу и так сказала:

41

В доме Минамото-дайнагона часто бывала Тосико[113]. Случалось даже, что она устраивалась в покоях и жила там. И вот как-то в скучный день этот дайнагон, Тосико, ее дочь Аяцуко, старшая из детей, как и мать, по характеру весьма примечательная, и еще Ёфуко, жившая в доме дайнагона, обладавшая прекрасным вкусом и тоже очень своеобразная, — собрались все четверо вместе, рассказывали друг-другу множество историй — о непрочности связей мужчин и женщин, о бренности всего мирского говорили, и дайнагон сложил:

Так он прочел, и все они, ничего не отвечая, громко зарыдали. До чего же странные это были люди![115].

42

Монах Эсю[116] как-то лечил одну даму, и начали о них говорить в свете всякое, тогда он сложил:

таково было его стихотворение.

Еще он послал в дом этой женщине:

43

Этот добродетельный монах перед кельей, где он поселился, велел возвести ограду. И вот, слыша шум снимаемых стружек, он:

такое он стал говорить. Молвил: «Чтобы совершать молебны и обряды, хочу удалиться в глубь гор» — и покинул эти места. Прошло некоторое время, та женщина подумала: «Сказал он: куда бы мне отправиться? Поселился в глуби гор, но где же?» Послала она к нему гонца, и монах:

Жил он тогда в месте, которое называлось Ёгава — Мирская река.

44

Тому же человеку дама: «День, когда вы отправитесь в горы, далек ли еще? Когда же это?» И он:

так сложив, ей послал. Однако после этого среди людей начались всякие нехорошие разговоры, и он:

— так сказал.

45

Когда Цуцуми-но тюнагон-но кими[122] посылал во дворец свою дочь[123], [впоследствии] матушку принца Дзюсан-но мико[124], чтобы она прислуживала императору, то вначале очень тревожился и вздыхал: «Как-то ее примет государь?» И вот он сложил и поднес императору:

Император нашел это письмо полным очарования. Августейший ответ тоже был, но людям он неизвестен.

46

Хэйтю[126], после того как расстался с Канъин-но го[127], через некоторое время вновь с ней встретился. И вот после этой встречи он ей посылает:

А женщина в ответ:

47

Ёдзэйин-но итидзё-но кими[130] сложила:

48

Во времена прежнего императора[132] одна кои[133], служившая под именем Гёбу-но кими, отправилась в родные места и долго не возвращалась. Об этом император сложил:

49

Тот же император в дом Сайин-но мико[135] вместе с хризантемой послал:

Ответ Сайин:

50

Кайсэн[138], отправившись в горы:

51

От Сайин[140] во дворец:

Императорский ответ:

52

Это тоже императорское:

53

Кавалер по имени Саканоэ-но Тохомити[143], живший в Ёдзэйин, даме из того же дворца, что не смогла с ним встретиться, ибо к этому, как она известила, были преграды:

54

Третий сын Укё-но ками[145], Мунэюки-но кими, был азартный игрок, родители и братья ненавидели его, и тогда он, решив, что отправится туда, куда его ноги поведут, удалился в чужедальние страны, и вот близкому товарищу, которого любил, он сложил стихи и в дом ему послал:

55

Один кавалер уехал в чужую страну, оставив даму, которую беспредельно любил. Она все ждала, когда же он вернется, и, вот к ней пришли и сказали: «Умер он». И тогда она:

56

Помощник правителя Этидзэн, Канэмори[148], часто навещал даму Хёэ-но кими[149]. Потом на долгие годы они расстались, а затем он снова к ней пришел. И вот он сложил:

А женщина в ответ:

57

Наместник страны Оми Тайра-но Накаки[152] очень любил и лелеял свою дочь, но вот родитель скончался, и она, изведав многое, поселилась в чужой стране, в безлюдном месте.

Пожалев ее, Канэмори сложил и послал:

так он сложил и послал, и она, прочитав, даже ответа не написала, а все только рыдала горько. А она тоже слагала танка очень искусно.

58

Тот же Канэмори жил в Мити-но куни, а третий сын Канъин[154] жил в месте под названием Куродзука, и вот Канэмори послал его дочери:

Так сложил.

И вот однажды говорит Канэмори: «Хочу я в жены ту девушку», а родитель на это: «Она еще очень молода, придет ее пора, тогда…» Скоро Канэмори надо было ехать в столицу, и он послал вместе с веткой дерева ямабуки:

Так сложил.

Говорят люди, что супруга Цунэтада-но кими воспела горячие источники в Натори, а это как раз и была та самая дама из Куродзука:

Так сложила, и господин Канэмори, услышав эти стихи, на ту же тему:

И вот эта дама, которую любил Канэмори, с другим человеком отправилась в столицу, и, услышав об этом, Канэмори сказал: «Даже не известила меня о том, что уезжает». Однако женщина отправила ему письмо, в котором говорилось: «С тоской вздыхаю о ямабуки у колодца», с пометой: «Это на память о стране Мити-но куни».

Тогда Канэмори сложил:

59

Наскучив суетным миром, из столицы в Цукуси переехавший кавалер в дом своей возлюбленной послал:

60

Жила некогда дама по имени Годзё-но го[161]. В дом своего возлюбленного послала она однажды рисунок, себя изобразив в виде женщины, пожираемой пламенем, а клубы дыма во множестве нарисовала с такой припиской:

61

Во дворце Тэйдзиин много было покоев, где обитали фрейлины императорской опочивальни, и вот через некоторое время был построен восхитительный дворец Кавара-но ин. Был он возведен специально для Госпожи Восточной опочивальни Кёгоку-но миясудокоро, и император перебрался к ней. Было это весной. Для оставшихся в Тэйдзиин дам все это было неожиданно, и они загрустили в одиночестве. Пришли к ним придворные. «Так прекрасны глицинии, а государь не изволит даже взглянуть[162]» и тому подобное говорили. Стали рассматривать цветы, а к глициниям прикреплено послание. Развернули они его, смотрят:

Так говорилось в послании, и все были безмерно очарованы, всеми овладела печаль, но которая из фрейлин сложила танка, никто не знал. А придворные кавалеры так сложили:

62

Дама по имени Носан-но кими и монах Дзодзо[164], как никто, любили друг друга. Обменялись они клятвами в беспредельной любви. Носан-но кими:

так ему послала, а монах Дзодзо-дайтоку отвечал:

63

Ныне покойный Укё-но ками тайно сблизился с дочерью одного человека. Отец ее однажды прознал об этом, очень бранился и не пустил к дочери Укё-но ками. Печальный, тот вернулся домой.

И вот наутро сложил и послал:

64

Хэйтю привел однажды в дом к своей жене молодую даму, к которой был неравнодушен, и поместил там. Жена стала браниться и в конце концов выгнала женщину. Хэйтю, то ли он во всем жене повиновался, но, хоть и жаль ему было ту даму, он ее задержать не посмел. Жена так сердилась, что к той и подойти было нельзя, и тогда он приблизился к ширмам в четыре сяку длиной, встал около и сказал: «Между людьми такое бывает, чего и не ждешь. Где бы ты ни была, не забывай меня и пришли письмо. Думаю, что и я смогу тебе написать». А дама к тому времени, завернув свои вещи в сверток, послала за экипажем и как раз ждала его. Очень было ей грустно. Наконец она уехала. Через некоторое время приходит письмо:

65

Когда Нанъин-но горо[167] был правителем Микава, он завязал отношения с Иё-но го, служившей во дворце Сокёдэн[168]. Как-то он сказал ей: «Хочу прийти», но она послала ему передать: «Ухожу во дворец, в покои фрейлины опочивальни».

Тогда он:

так он сказал. И еще:

И тому подобное говорил ей.

И вот как-то он к ней пришел, а она стала уже его выгонять, говоря: «Сейчас же возвращайтесь к себе». А он:

Ответное стихотворение очень было интересно, но не дошло до нас.

Еще он приходил к ней как-то вечером, когда шел снег, поговорили они о разном, и тут же она сказала: «Уже ночь спустилась. Возвращайтесь к себе». Он собрался было уходить, но валил сильный снег, он тянул дверь, но никак не мог открыть. Тогда он:

так сказал.

«И стихи слагает, и говорит изящно, отчего же никак не складывается у нас? Не оттого ли, что лицо его очень уродливо, как на него взглянешь?» — так она как будто о нем рассказывала.

66

В ночь, когда Тосико ожидала Тиканэ[172], но он не пришел, она сложила:

67

А еще было так. Тосико ждала Тиканэ в ночь, когда шел дождь. Дождь что ли, помешал ему, но он не пришел. В полуразрушенном доме сильно текло. «Сильно льет дождь, и я решил не приходить. Зачем вы поселились в таком месте?» — так написал Тиканэ, и Тосико тогда сложила:

68

От Бива-доно[175] был отправлен посыльный в дом Тосико с просьбой прислать ветку дуба касива. Тосико приказала отломить ветку и послала со стихами:

Ответом было:

69

Когда Тадабун[178] был назначен военачальником провинции Мити-но куни и направлен туда, его сын[179] состоял в тайных отношениях с Гэму-но мёбу. И вот на прощание она послала ему в подарок узорчатое каригину, одеяние утики[180] и нуса[181]. Получивший это кавалер:

так сложил. Дама была в восхищении от стихов и заплакала.

70

Тому же человеку Гэму-но мёбу послала горный персик, и он:

так сказал.

И вот Гэму-но мёбу стала жить в доме у плотины. Как-то она отправила ему форель.

Однажды отправился этот кавалер с поручением в Митиноку. С каждой оказией он отправлял ей печальные письма, и вот узнала она, что он «заболел в пути и умер», и очень загоревала. И уже после того как она об этом известилась, со станции Синодзука вдруг с оказией приходит от него грустное письмо. Очень она опечалилась и спросила посыльного: «Когда же это написано?» Оказалось, посыльный был в пути очень долго. Тогда она:

так сложила и заплакала. Этот кавалер с детства пребывал во дворце[185] — готовился к придворной службе; как исполнилось ему надлежащее число лет, он прошел обряд посвящения[186], служил при куродо[187] и потом занимался доставкой денег в столицу, посему и пришлось ему в сопровождении отца вскоре уехать.

71

Когда скончался принц Сикибугё-но мия, а было это в последний день второй луны, пышно расцвела вишня. И Цуцуми-тюнагон сложил:

На это Правый министр третьего ранга[189] соизволил ответить:

72

Тот же самый принц, когда он еще был жив, жил во дворце Тэйдзи-ин. В дом к принцу хаживал Канэмори. Они вместе сидели за трапезой, разговаривали о том о сем. Вот умер принц, и с тех пор Канэмори было очень печально смотреть на этот дворец. Как-то, увидев, как великолепен дворцовый пруд, он очень затосковал и сложил:

73

Один человек был назначен наместником далекой провинции, и Цуцуми-тюнагон ждал его, чтобы устроить ему пышные проводы, но до заката он все не шел, и тогда Цуцуми-тюнагон послал сказать ему:

так говорилось в послании, и тот в волнении поспешил прийти.

74

Тот же тюнагон повелел вырыть и пересадить ближе к главным палатам своего дворца росшее поодаль дерево вишни. Деревце заметно привяло, и тогда:

так он сложил.

75

И вот тот же тюнагон, когда одного человека, бывшего в чине куродо[192], назначили наместником Кага, однажды ночью очень, жалел о расставании с этим человеком и сложил:

76

Принцессу Кацура навещал в ее доме Ёситанэ[194], и вот мать ее, фрейлина королевской опочивальни, прослышав об этом, однажды заперла ворота, а Ёситанэ, весь вечер простояв в мучениях, собрался домой, промолвив: «Так ей передайте», и через щель в воротах произнес:

77

Той же принцессе тот же кавалер:

Так навещал он ее тайно, и вот в пятнадцатую ночь восьмой луны, когда во дворце [Тэйдзи-ин] устраивали праздник любования луной, принцессе было послано высочайшее повеление: «Приходи». Но там они никак не могли бы встретиться, и Ёситанэ удерживал ее: «Прошу тебя, не ходи туда сегодня вечером». Однако приглашение было от императора, остаться дома она не могла и спешила отправиться, тогда Ёситанэ:

78

Гэму-но мёбу во время церемонии поздравления императора с Новым годом стояла у трона, и принц в звании дансэй[198], увидев ее, внезапно в нее влюбился. Вручил ей послание, а она в ответ:

Ответ принца тоже был, но память о нем утрачена.

79

Тому же принцу та же дама:

80

Когда у дворца императора Уда цветы были хороши необыкновенно, сыновья Нанъин-но кими[201] и другие собрались и стали слагать танка. И Мунэюки, бывший в чине укё-но ками, сложил:

Другие, наверно, тоже слагали стихи.

81

Когда Укон, дочь Суэнава-но сёсё[203], служила во дворце покойной императрицы[204], ныне покойный Гон-тюнагон-но кими[205] навещал ее. Они обменялись клятвами в вечной любви, и вот Укон перестала служить во дворце и поселилась у себя дома, но он к ней уже не приходил. Однажды случилось побывать у нее кому-то из дворца, и она спросила: «Как он там? Бывает во дворце?» — «Постоянно там служит», — ответствовали ей. Тогда она послала ему:

так написала.

82

Той же даме снова долго вестей не было, а потом как-то ей прислали фазана[207]. В ответ она:

так сказала.

83

У той же дамы, когда она жила в дворцовых покоях, был возлюбленный, который навещал ее тайно; он был в чине главы дворцовой управы и постоянно находился во дворце.

Однажды в дождливую ночь он подошел к шторке двери ее комнаты; она же не знала этого и, так как дождь просочился внутрь, перестилала соломенную подстилку. При этом она сказала:

Так она произнесла. Он был очарован этими стихами и тут же вошел к ней в комнату.

84

Та же дама впоследствии сказала кавалеру, который давал ей множество клятв, что не забудет, но позабыл:

85

О той же Укон пошли слухи, будто к ней ходит Момодзоно-но сайсё-но кими, министр Персикового сада[211], и прочую напраслину говорили люди. Тогда она послала министру:

так сложила.

86

В первый день нового года во дворец к дайнагону[213] пришел Канэмори, беседовали они о том о сем, и вдруг дайнагон говорит Канэмори: «Сложи стихотворение». И тот сразу же так прочитал:

Дайнагону же это безмерно понравилось, и он ответил:

Так он сложил.

87

Кавалер, состоявший в чине хёго-но дзо[214] и наезжавший в провинцию Тадзима, оставил свою тамошнюю возлюбленную и отправился в столицу. И вот, когда начал падать снег, она сложила:

и ему отправила, а он в ответ:

так ответил.

88

Тот же придворный как-то собрался ехать в страну Ки и молвил: «Холодно». Послал он к своей возлюбленной человека за одеждами, а она:

Кавалер же в ответ:

89

Когда госпожа Сури-но кими[218] была возлюбленной Мума-но ками, главы правого конюшенного приказа[219], как-то он передал ей: «Путь прегражден, поэтому я отправляюсь в другое место, к вам сегодня прийти не смогу», и она:

Но вот глава правого конюшенного приказа перестал бывать у нее, тогда она сложила и отправила ему:

так там говорилось, а в ответ:

И когда снова стал он ее посещать, как-то, вернувшись от нее, он утром сложил:

А когда он впервые побывал у нее, он сложил:

Ответом было:

С той же дамой клятвами обменявшись, он вернулся домой и сложил:

Ответом было:

90

С той же дамой вел переписку покойный Хёбугё-но мия[227]. Однажды он известил ее: «Буду у вас», а она ответила:

91

Когда правый министр третьего ранга состоял еще в чине тюдзё[229], он однажды был назначен гонцом на праздник[230] и отправился туда. Прошло долгое время с тех пор, как он порвал с дамой, которую часто навещал раньше, а тут перед отъездом он попросил ей передать: «По такому-то поводу я собираюсь уехать. Понадобился мне веер, пришлите, пожалуйста». А она была женщина тонкого вкуса и, вознамерившись все отправить в надлежащем виде, послала веер очень изысканной расцветки, сильно ароматами пропитав. А на обороте веера по краю написала:

Прочитав это, он нашел стихи полными очарования и в ответ:

92

Покойный ныне Гон-тюнагон[233] в первый день двенадцатой луны того года, когда он навещал Хидари-но Оидоно-но кими[234]:

так сложил. И еще:

вот так он все говорил ей, и наконец встретились они, а на следующее утро он написал ей:

93

Тот же тюнагон с давних пор посещал Сайгу-но мико[238]. Однажды должны были они назавтра встретиться, но по гаданию выпало ей стать жрицей в храме Исэ. Что тут было ему говорить? Он опечалился безгранично. И затем так сложил:

Вот каково было его стихотворение.

94

После того как скончалась Госпожа из Северных покоев, супруга ныне покойного Накацукаса-но мия[240], он взял с собой маленьких детей и поселился у правого министра Сандзё-удайдзина[241]. Когда срок траура кончился, понял он в конце концов, что не годится так жить одному, и стал подумывать о том, чтобы вскоре взять в жены Ку-но кими, младшую сестру Госпожи из Северных покоев. Родители и братья ее относились к этому благосклонно: «Отчего же нет? Пусть так и будет». Но вдруг случилось так: он узнал, что она в переписке с Сахёэ-но ками-но кими[242], главою левого конюшенного приказа, служившим тогда смотрителем дворцовых покоев. И вот, то ли это было ему неприятно, но он переехал в свое прежнее жилище. Тогда из дома правого министра, от его супруги:

А принц в ответ:

так сложил.

95

Та же фрейлина опочивальни правого министра после того, как император скончался, завязала сердечные отношения с Сикибугё-но мия[245]. И вот неизвестно отчего, но он перестал у нее бывать. В это самое время приходит ей послание от Сайгу[246], она в ответ пишет, что Сикибугё-но мия к ней не приходит, а еще в письме:

так гласило послание.

Был и ответ, но в книге он не приводится[248].

96

Итак, Ку-но кими стала женой Дзидзю-но кими, управителя дворцовых покоев. В это время как раз принц перестал навещать фрейлину опочивальни, и Хидари-но отодо, левый министр[249], бывший тогда в чине уэмон-но ками, стал переписываться с ней. Узнав, что тот господин [Дзидзю-но кими] стал зятем [Фудзивара Садаката], он послал фрейлине:

97

Когда скончалась Госпожа из Северных покоев, [супруга] Окиотодо[251], и шел месяц траура, стали готовиться к церемонии очищения. И вот в это время, однажды ночью, когда луна была очень красива, Окиотодо вышел на веранду, его охватила глубокая печаль, и тогда:

98

У того же министра скончалась супруга Сугавара-но кими, матушка Хидари-но отодо, левого министра[253], и, когда кончился траур, император Тэйдзи известил об этом дворец и были разрешены цвета[254]. Тогда министр оделся в яркие одежды светло-красного цвета на ярко-красной подкладке и, явившись во дворец императрицы[255], сказал: «Получил я радостное известие из дворца — вот позволено мне носить этот цвет». И так сложил:

Сложив так, он заплакал. В те времена он был еще в чине тюбэн[257].

99

Назначенный спутником в путешествии императора Тэйдзи, левый министр отправился в Ои. На горе Огура было множество прекрасных кленовых листьев. Безмерно очарованный, он сказал: «Как раз предстоит августейший выезд, и такое любопытное место. Непременно предложу государю приехать сюда». Так он сказал. А потом:

так сложил.

И вот, воротясь, он доложил обо всем, государю его рассказ показался любопытным, и был предпринят августейший выезд в Ои.

100

Когда Суэнава-но сёсё[259] жил в Ои, император Уда изволил сказать: «Вот начнется пышное цветение, непременно приеду смотреть». Но позабыл об этом и не приехал. Тогда сёсё:

так говорилось в его послании, и император, найдя его полным очарования, спешно прибыть соизволил и любовался цветением.

101

Тот же Суэнава-но сёсё очень страдал от болезни и, когда ему однажды стало немного легче, отправился во дворец. Было это в ту пору, когда правитель Оми, Кимутада-но кими, занимал должность камори-но сукэ[261] и одновременно выполнял обязанности куродо. Встретившись с этим камори-но сукэ, Суэнава говорит ему: «Недомогания мои еще не прошли, но что-то стало мне так тяжело и неспокойно на сердце, что я решился прийти сюда. Что дальше будет — не знаю, но вот пока я еще жив. Сейчас я возвращаюсь к себе и приду во дворец лишь послезавтра. Прошу вас доложить об этом императору». Сказав так, Суэнава покинул дворец. Три дня минуло, и вот из его дома приносят письмо:

Только это и было написано в послании. Без меры перепуганный, Кимутада заплакал и спросил у посыльного: «Как он там?» Гонец, промолвив: «Очень ослаб», тоже залился слезами, только рыдания и были слышны, ни слова больше Кимутада от него не мог узнать. «Я сейчас сам к нему отправлюсь», — сказал Кимутада и послал к себе домой за каретой и, пока ждал, не находил себе места и изнемогал от тревоги. Выйдя к воротам коноэ[263], он стоял там и ожидал карету и, как только долгожданный экипаж был подан, тут же сел и отправился. Приблизившись к дому сёсё, что был на Пятой линии, он увидел, что в доме царит суматоха, а ворота заперты. Сёсё уже скончался[264]. Кимутада попробовал было возвестить о своем приходе, но все было напрасно. Крайне опечаленный, в слезах, он вернулся домой. И вот доложил он государю по порядку, как все это происходило, и государь тоже беспредельно сожалел.

102

Человек по имени Сакаи-но Хитодзанэ[265], бывший наместник Тоса, заболел и очень ослаб, и вот, отправляясь домой, в Тоба[266], он сложил:

103

Хэйтю в ту пору жизни, когда он больше всего увлекался любовью, отправился как-то в торговые ряды. В те времена вся знать нарочно ходила туда, чтобы играть в любовь. Было это в тот день, когда приехали туда же и фрейлины ныне покойной государыни. Хэйтю заинтересовался одной из них и безгранично полюбил ее. Затем послал ей письмо. Дамы стали переговариваться: «Здесь, в коляске, много людей. Кому бы это письмо?» Тут кавалер говорит:

так он сказал, а дело шло о дочери правителя Мусаси. Это она была в ярко-алом одеянии, ею и были поглощены все его мысли. Впоследствии от этой дамы из Мусаси он получил ответ, и обменялись они клятвами. Облик ее был прекрасен, волосы длинные, была она очень юной. Многие, очень многие были полны любви к ней, но она была со всеми горда, и возлюбленного у нее не было. Однако так просил ее Хэйтю в письмах, что они все же встретились. Но наутро он даже письма ей не прислал. И так до самой ночи не дал о себе знать. В унынии она встретила рассвет, ждала весь следующий день, но письмо не пришло. Ждала и эту ночь, а наутро прислужницы ей говорят наперебой: «Вы встретились с тем, что слывет таким ненадежным. Пусть даже сам он не мог прийти, но как дурно, что он и письма не послал». В душе она и сама так думала, да еще люди так говорили, и вот от печали и досады она расплакалась. Ночью, думая: может, все же придет, ждала его, но он опять не явился. На следующий день снова даже письма не прислал. Так без всяких известий от него прошло дней пять-шесть. Дама все только слезами заливалась, в рот ничего не брала. Рассыльные и служанки говорят ей: «Полно! Не кручиньтесь так! Ведь не кончилась на этом жизнь. В свете о случившемся никто не знает, порвалась эта связь, завяжете иную». Ничего не молвив в ответ, она затворилась в своих покоях, даже прислуге не показывалась, обрезала волосы, бывшие такими длинными, и собственной волей в монахини постриглась. Прислуга столпилась, плачет, но все уговоры уже напрасны. Дама говорит: «Так тяжело мне, что умереть готова, но смерть все не приходит. Став монахиней, буду хоть свершать обряды и молиться. Так что не поднимайте шума, не переполошите людей». А дело было вот как: Хэйтю наутро после встречи хотел было послать к ней посыльного, но вдруг зашел за ним начальник управления провинции, пригласил его на прогулку, поднял дремавшего Хэйтю: «До сих пор вы спите?» Так, гуляючи, он завел Хэйтю довольно далеко. Пили вино, шумели и не отпустили Хэйтю. Едва он вернулся, надо было сопровождать в Ои императора Тэйдзи. Там он провел две ночи, служа императору, и сильно охмелел. Наступил рассвет, государь вернулся, и Хэйтю собрался идти к даме, но «путь был прегражден», и тогда с собравшимися придворными отправился он в иное место. Как, должно быть, она волнуется, не понимая, в чем дело, с любовью думал он. Вот уж сегодня — хоть бы скорее стемнело — он отправится к ней и сам расскажет обо всех обстоятельствах, да и письмо пошлет, размышлял он, когда хмель отлетел от него, и собрался идти к ней. Но тут постучали в дверь. «Кто там?» — спросил Хэйтю. «Хотим кое-что сообщить господину младшему управителю[269]», — говорят ему. Посмотрел он в щелку, а там стоит прислужница той дамы. Сердце его забилось. «Иди сюда», — сказал он, взял письмо, посмотрел, а внутри источавшей аромат бумаги оказалась отрезанная прядь ее волос, свернутая кольцом. Полный недоумения, смотрит он, что там написано в письме, и видит:

так было написано. Понял он, что она, видно, стала монахиней, и в глазах у него потемнело. В смятении спрашивает он прислужницу, а та отвечает: «Уже совершен постриг. Оттого дамы и вчера и сегодня беспрестанно плачут и скорбят. Даже у таких ничтожных, как я, сердце болит за нее. Такие прекрасные волосы обрезаны!» Сказав это, она расплакалась, и тут кавалер погрузился в глубокую печаль. «Как же это так, из-за его любовных похождений оказалась она в таком ужасающем положении!» — терзался он, но терзания его уже были напрасны. Плача, написал он ей в ответ:

«И сверх этого ничего сказать не могу. Сам вскорости к ней буду», — сказал Хэйтю. И вот он действительно пришел. Дама же в это время затворилась в гардеробной. Рассказал он челяди, как все было, обо всех препятствиях и зарыдал — никак не мог унять слез. «Позвольте мне с вами поговорить. Хоть голос ваш дайте услышать!» — говорил он, но ответа ему все не было. Не знала она, какие помехи стали на его пути, и, видно, подумала, что он говорит с ней из жалости. А кавалер был неподдельно глубоко опечален[272].

104

Письмо Сигэмото-но сёсё[273] от дамы:

Сёсё в ответ:

105

Дочь Накаки-но Оми-но сукэ стала духами одержима[275] и заболела. Врачевателем[276] ее стал послушник Дзёдзо-дайтоку, и люди поговаривали о них разное. Да и на самом деле это были не простые сплетни. Стал он навещать её тайно, но люди принялись судачить еще больше, и вот он решил оставить этот мир и удалиться.

Укрывшись в местности под названием Курама, он совершал молебны и обряды. Но все он с любовью хранил память о той даме. Вспоминал он столицу и творил молебствия, погруженный в печаль о столь многом. Однажды, плача, лежал он ничком, посмотрел ненароком рядом с собой, видит — письмо. Откуда тут быть письму, подумал он, взял его, и оказалось оно от той дамы, по которой он тосковал. Написано было:

так гласило письмо. Очень он был изумлен: да через кого же послала она, все ломал себе голову. Никак не мог понять, как же случилась такая оказия. Дивился он и как-то в одиночку дошел до ее дома. А затем снова скрылся на горе Курама. Потом послал ей:

В ответ было:

так она сложила.

Дзёдзо-дайтоку еще сложил:

Эту даму в семье особенно берегли и лелеяли, и хоть сватались к ней принцы и самые высокие чины, но родители предназначали ее к служению государю и не разрешали ей выйти замуж. Но после того как все это случилось, и родители от нее отступились.

106

Хёбугё-но мия[281], ныне покойный, в те времена, когда с этой дамой еще ничего не случилось, сватался к ней. Вот он однажды послал ей:

Эту танка сложил он же:

Дама в ответ:

Итак, эта дама ненадолго покидала столицу. Ходили о ней толки, и они совсем не встречались. Но однажды принц пришел к ней, когда луна светила очень ярко, и сложил:

так изволил он сказать. И вот как-то эта дама подобрала оброненный принцем веер, взглянула, а там рукой неизвестной женщины было начертано:

Увидев, что было там написано, дама приписала рядом:

так написала. Потом эта же дама:

Ответом было:

И еще тот же принц:

А в ответ:

107

Тому же принцу другая дама:

108

Дама по имени Нанъин-но имагими[291] была дочерью Мунэюки, носившего звание укё-но ками[292]. Служила она у дочери главного министра, Окиотодо, которая была в чине найси-но кими[293], управительницы фрейлинами. И Хёэ-но каму-но кими, когда еще он звался Аягими[294], часто наведывался к ней. И вот когда он перестал бывать у нее, прикрепила она к засохшему цветку гвоздики и отправила ему такое послание:

так гласило послание.

109

Та же дама как-то одолжила у Оки[296] упряжного быка, а потом одолжила еще раз и прислала сказать: «Бык, коего вы мне пожаловали, умер». В ответ он:

110

Та же дама своему возлюбленному:

111

Дочери дайдзэн-но ками Кимухира[299] жили в месте под названием Агата-но идо. Старшая служила при особе императрицы [Сидзуко] в звании еёсё-но го. А та, что была третьей, в то время, когда Санэакира, наместник Бинго, был еще юн, выбрала его своим первым возлюбленным. Когда же он оставил ее, она сложила и послала ему:

так там говорилось.

112

Та же дама, впоследствии встречаясь с Моротада, бывшим в чине хёэ-но дзо[301], как-то сложила и послала ему. Было это в день, когда дул ветер и лил дождь:

так сложила.

113

Хёэ-но дзо расстался с некоей дамой, и затем его назначили танцовщиком на храмовом празднестве[303]. А та дама тоже отправилась туда взглянуть. И вот, вернувшись домой, сложила она:

И тогда хёэ-но дзо, прикрепив цветок ямабуки, ей послал:

так написал, ответ же неизвестен,

А это, когда они вновь стали встречаться, дама:

И это та же дама:

114

Принцесса Кацура в пору Седьмой ночи[308] втайне от людей встречалась со своим возлюбленным. И вот она ему пишет:

так там говорилось.

115

Когда Миги-но отодо, правый министр, был еще в чине главы [куродо][310], он как-то сложил и послал в дом кормилицы сёни[311]:

так говорилось в послании. [В ответ]:

116

Написано, когда умерла дочь Кимухира:

117

Принцесса Кацура — Ёситанэ[314]:

118

Канъин-но оикими[316]:

119

Той же даме Фудзивара-но Санэки, который потом скончался, будучи в должности наместника страны Митиноку, послал стихотворение. Было это, когда его болезнь, очень тяжелая, немного его отпустила. «Как бы мне с вами увидеться?» — написал он.

так сложил, и оикими отвечала:

так сложила. И вот ночью, когда он к ней отправился, верно, случилось что-то, что помешало встрече. И он, не увидевшись с ней, вернулся обратно. Затем наутро кавалер из дома ей посылает:

Оикими в ответ:

120

С тех пор как Окиотодо стал министром, прошли годы, а Бива-но отодо, [его старший брат], все никак не получал назначения. И вот наконец его пожаловали чином министра. На великом торжестве по этому случаю министр сорвал ветку сливы, украсил ею головной убор и сложил так:

О его назначении в тот день приказано было слагать танка и приносить сайгу[322], и дочь Сандзё-но миги-но оидоно тут же написала:

так было сложено. Ответ был от сайгу. Он забыт.

А просьба эта оказалась не напрасной. Левый министр, когда он был в чине тюнагона[324], навещал эту даму, семена разрослись, стали ей укрытием[325]. И тогда от сайгу:

121

Кавалер, навещавший дочь человека по имени Санэто[327], служившего в чине сёни в управе военного округа:

так сказал. А дама:

122

Тосико отправилась в буддийский храм Сига[330], а там оказался монах по имени Дзоки-но кими[331]. Он жил на горе Хиэ, и ему было дозволено даже наведываться во дворец. И вот в день, когда прибыла Тосико, он тоже пришел в храм Сига, они и встретились. Устроив себе жилье на галерее моста[332], они обменивались множеством клятв. Но вот Тосико собралась возвращаться [в столицу]. Тогда от Дзоки:

В ответ Тосико:

так написала она. Слов [кроме стихов] тоже очень много было в ее послании.

123

Тот же Дзоки-но кими в дом неизвестной даме послал:

124

Когда Госпожа из Северных покоев, супруга нынешнего господина[336], была еще супругой Соти-но дайнагона[337], Хэйтю сложил и прочел ей:

так сказал. Обменивался он так клятвами с ней. А после этого, когда обрядили ее, как подобает одевать супругу левого министра, он сложил и послал ей:

так сложил. Ответ на это и все те танка, которыми они обменивались раньше, — было их много, но теперь их не услышишь.

125

Идзуми-но тайсё[339] часто бывал в доме у [Фудзивара Токихира], ныне покойного, [служившего тогда в чине] са-но оидо. Однажды, где-то в гостях напившись сакэ, хмельной, глубокой ночью тайсё неожиданно явился к Токихира. Тот удивился. «Где же вы изволили быть, поведайте!» — стал расспрашивать он. Домашние его со стуком подняли верх паланкина и увидели там еще Мибу-но Тадаминэ[340]. Хоть дорогу Тадаминэ освещали светильником, в самом низу лестницы у него подкосились колени, он упал и произнес:

вот что отвечает вам тайсё», — сказал он. Министр, хозяин дома, нашел это стихотворение полным очарования и весьма искусным. Всю ночь они провели за возлияниями и музыкой, тайсё был пожалован дарами. Тадаминэ тоже была дарована награда.

Один из их сотрапезников, услышав, что у Тадаминэ есть дочь, воскликнул: «Хотел бы я взять ее в жены!» — «Большая честь для меня», — ответил Тадаминэ. Вскоре из дома этого придворного пришло письмо: «Надеюсь, что в самом скором времени наш уговор осуществится». В ответ ему было:

так сложил Тадаминэ. Ведь на самом деле дочь его была еще очень маленькой девочкой.

126

Дама по имени Хигаки-но го[342], жившая в Цукуси, славилась умом и вела утонченный образ жизни. Так шли годы и месяцы, но вот случился мятеж Сумитомо[343], дом ее был сожжен дотла, все ее имущество у нее отняли, и оказалась она в жалком положении. Не зная обо всем этом, в те края для водворения порядка прибыл гонцом императора дайни Ёсифуру. И вот, минуя то место, где стояло ее жилище, он сказал: «Как бы мне встретиться с той, что зовут Хигаки-но го? Где-то она сейчас живет?» Так спросил он, а его спутники отвечали: «Она изволит жить неподалеку отсюда». — «Ах, хотелось бы мне расспросить, каково-то ей было во время этого мятежа!» И только успел Я-дайни это вымолвить, как увидел седую женщину, которая набрала воды и теперь проходила мимо него, направляясь в какое-то убогое строение. Был там один человек, он сказал: «Вот Хигаки-но го». Я-дайни ужаснулся, сильно опечалился, но все же решил завязать с ней отношения, она же застыдилась и не вышла к нему, а так сказала:

так сложила, и он, опечаленный, снял с себя одно из одеяний и послал ей.

127

Та же Хигаки-но го, в управе Дайни[345], когда предложено было воспеть осенние красные листья клена, сложила:

128

Говорили люди, что Хигаки-но го умело слагает танка. И вот как-то собрались любители изящного, стали сочинять окончания к стихам, к каким трудно конец сложить, и прочитали так:

и предложили ей докончить, тогда она:

так закончила она танка.

129

Дама, жившая в Цукуси, послала возлюбленному в столицу:

так гласило послание.

130

И это написала та дама из Цукуси:

131

Во времена прежнего императора было как-то дано августейшее повеление в первый день четвертой луны слагать стихи о том, что соловей не поет, и Кимутада:

так он сложил.

132

Во времена того же императора это было. Призвал он как-то к себе Мицунэ, и вечером, когда месяц был особенно красив, предавались они всяческим развлечениям. Император соизволил сказать: «Если месяц назвать натянутым луком, что это может значить? Объясни суть этого в стихах», и Мицунэ, стоя внизу лестницы:

Получив в награду расшитое одеяние оутиги, он снова произнес:

133

Тот же император однажды вечером, когда луна была красива, соизволил совершать тайный обход покоев фрейлин. Спутником ему служил Кимутада. Из одних покоев, что там были, вышла красивая дама, одетая в ярко-алые одежды, она безудержно рыдала. Император послал Кимутада подойти и узнать, в чем дело, но она лишь закрывала лицо распущенными волосами и рыдала без удержу. «Отчего вы так плачете?» — спрашивал [Кимутада], но ответа не было. Император тоже был весьма неприятно поражен. Тогда Кимутада:

так сложил, и император несказанно хвалил его.

134

Во времена прежнего императора в одних покоях дворца жила молоденькая девушка, которая была недурна собой. Император как-то увидел ее и тайно призвал к себе. И с тех пор, скрывая от людей, он время от времени призывал ее. И вот однажды он изволил сказать:

так он сказал. Девушка была счастлива беспредельно и не таясь рассказала подруге: вот что он изволил сказать. Об этом узнала главная фрейлина и выгнала девушку [из дворца]. Очень прискорбно!

135

Дочь покойного Сандзё-но удайдзина, правого министра третьего ранга, завязала сердечные отношения с Цуцуми-но тюнагоном. В то время он занимал еще и должность кура-но сукэ[354] и нес службы во дворце. А дама, то ли у нее не было особого настроения видеться с ним, но она не слишком к нему стремилась. Однако, когда ему пришлось часто бывать во дворце и он не мог постоянно навещать ее, дама:

Кавалер этот был мастер слагать танка, и ответ, наверное, был хорош, но здесь он не приводится, ибо неизвестен.

136

Тот же кавалер известил как-то: «В ближайшее время буду занят и не приду. Несказанно тревожусь, как-то вы отнесетесь к тому, что я вынужден вот так ездить по разным местам и не могу навестить вас». Тогда дама:

137

Хёбугё-но мия, ныне покойный, построил себе великолепный дом в Сига, по дороге в Ямагоэ, в местечке под названием Иваэ, и время от времени наезжал туда. Жил он там тайно, иногда выбирался посмотреть на дам, прибывших в храм Сига для поклонения богам. Окрестности были чудесные. Дом был весьма изысканным, и Тосико, приехав в Сига, пришла к этому дому, оглядела его со всех сторон, поражалась ему и хвалила, а после написала:

так она написала и уехала.

138

Человек по имени Коякуси-кусо[358], желая завязать сердечные отношения с одной дамой, послал ей:

Дама в ответ:

Этот человек, по имени Коякуси-кусо, был очень мал ростом.

139

Во времена покойного императора при покоях Сокёдэн-но миясудокоро[361] служила некая тюнагон-но кими. И вот в ту пору, когда ныне покойный хёбугё-но мия, бывший тогда молодым человеком и именовавшийся первым принцем, увлекался любовью, он жил недалеко от дворца Сокёдэн. Прослышав, что есть во дворце сведущая в изящном дама, стал он приходить и беседовать с ней. Так прошло время, и завязались у них близкие отношения втайне от людей. То бывал он у нее, а то почти перестал приходить, и тогда из дома этой дамы было послано ему такое стихотворение:

Она уже есть ничего не могла, все слезы лила, заболела и только о нем помышляла. И вот, отломив обсыпанную снегом ветку сосны, росшей перед дворцом Сокёдэн, она так сложила:

так говорилось в послании. «Ни за что только не отряхивай этот снег», — твердила она посыльному, и тот отнес все это принцу.

140

Ныне покойный хёбугё-но мия в близких отношениях был с дочерью Нобору-дайнагона[364]. Однажды делили они ложе не в обычном месте, а в комнате-нише, между спальней и наружной верандой. Потом ушел он, и долгое время они не встречались. И вот как-то говорит он: «То ложе, что я устроил в нише, на месте ли? Или его куда-нибудь передвинули?» А она в ответ:

так она сложила, а он ей отвечает:

Она же:

так сложила. Затем он навестил ее, а вскоре сообщил: «Уезжаю на охоту в Удзи», и тогда она:

141

Среди братьев государственного советника по имени Ёсииэ был один, служивший в стране Ямато чиновником третьего ранга. И вот в дом нынешней своей жены привел он женщину из Цукуси и там же поселил. И первая жена была очень добра нравом, и у теперешней сердце не было жестоким. Прекрасно они ладили. А кавалер этот по делам службы часто ездил по провинции, и женщины оставались вдвоем. И жена из Цукуси тайком завела себе возлюбленного. Стали о том поговаривать люди, она сложила:

Но хотя было за ней такое, первая жена была женщина очень доброго нрава и ничего об этом мужу не сказала. Так и жили они, но как-то стороной он узнал, что есть у второй жены возлюбленный. Хотя он сам любил ее, но все же не очень близко к сердцу принимал и оставил все как есть. А вскоре он узнал, что она с тем, с другим, все еще поддерживает отношения, и спросил: «Кого ты любишь — его или меня?»

Она:

так сложила. Пришел к ней после этого ее возлюбленный, она ему стала говорить: «В этом мире все так печально. Я не могу больше встречаться с вами», но, видно, со временем она все чаще помышляла о нем, стала отвечать на его послания, и вот как-то она послала первой жене запечатанное письмо. Та раскрыла, и было там написано:

так написала она, не наученная еще тем, что уже случилось.

Муж сначала не отдалялся от нее сердцем, любил ее, и она тоже очень любила его, но его сердце переменилось, он уже не относился к ней, как раньше. В Цукуси у нее были родители и братья, решила она ехать, он же, поскольку сердце его переменилось, и не собирался ее удерживать, а, наоборот, отпустил. Первая жена, уже привыкшая жить с нею вместе, очень горевала, что та уезжает. Проводила она вторую жену до Ямадзаки — посадить на корабль. Пришел туда и муж. Прежняя и новая жены провели вместе день и ночь, о столь многом говорили, а на следующее утро та взошла на корабль. Теперь кавалер с прежней женой собрались возвращаться и сели в коляску. Обоим было очень грустно, и тут приносят письмо от той, что на корабле. В нем написано:

так говорилось в письме. Кавалер и прежняя жена преисполнились жалости к ней и заплакали. Корабль отплывал все дальше, даже ответить ей было нельзя. Увидев, как удаляется корабль, они, в коляске, дальше ехать не могли, а та, что была на борту, выставила голову, чтобы видеть их в экипаже, и вот корабль уходил все дальше и дальше, а ее лицо становилось все меньше, но она по-прежнему смотрела на них, и как печально это было.

142

Старшая сестра покойной миясудокоро, старшая из детей в семье, была весьма искушенной в изящном; прекрасно слагала танка, да и младшие сестры тоже превосходили миясудокоро. Мать ее умерла, когда она была еще очень молода. Заботы о ней взяла на себя мачеха, и нередко бывало так, что девушке приходилось поступать против собственной воли. И вот она сложила:

так она сложила.

Отломив ветку сливы, она:

такое сложила стихотворение.

Была она прекрасно воспитана и хороша собой, много поэтому было таких, кто стремился завязать с ней отношения, но она даже не отвечала им. «Женщина не должна вот так, [в одиночестве], завершить свою жизнь, хоть иногда пиши им ответы», — говорили отец и мачеха, и, принуждаемая ими, она написала одному кавалеру такой ответ:

Только это она и послала, ни слова не добавила. Причина же была вот в чем: родные все говорили ей: «Возьми же кого-нибудь в мужья», а она отвечала: «Всю свою жизнь до смерти я хочу прожить без мужчин», беспрестанно это твердила, и так оно и вышло: ни с кем не завязала отношений и в двадцать девять лет скончалась.

143[372]

В Старые времена жила одна дама, супруга Дзайдзи-но кими[373], сына Дзайтюдзё. Дама эта была племянницей Ямакагэ-тюнагона[374] и звалась Годзё-но го. Дзайдзи-но кими отправился как-то в дом к своей младшей сестре, супруге наместника провинции Исэ[375]. У наместника была возлюбленная. И Дзайдзи-но кими, старший брат жены наместника, втайне от людей завязал отношения с этой возлюбленной. Он думал, что она любила только его, но оказалось, что и с его братьями она тоже встречалась. И вот он ей:

так сложил. Теперь это все уже старинные песни.

144

Этот Дзайдзи-но кими, то ли потому, что его отец, Дзайтюдзё ездил на восток, и он с братьями временами совершал путешествия в другие провинции. Был он человеком весьма изящного вкуса, и, если в иной провинции в каком-либо месте его охватывала печаль и чувство одиночества, он слагал и записывал стихи. На станции под названием Офуса открылось морское побережье. Тогда он сложил и записал [на станции] такое стихотворение:

А на станции под названием деревня Минова:

так сложив, написал. Так скитался он по чужим провинциям, и однажды, когда он добрался до провинции Каи (Кахи) и жил там, он заболел и, чувствуя, что умирает, сложил:

так сложил он и скончался.

Один человек, который знал по прежним путешествиям Дзайдзи-но кими, возвращаясь в столицу из провинции Микава, останавливался на всех этих станциях. Он увидел эти танка и, узнав его руку, приметил их и очень печалился.

145

Император Тэйдзи отправился к устью реки[380]. Была тогда среди укарэмэ[381] одна, по имени Сиро[382]. Он послал к ней гонца, и она пришла. При императоре было много вельмож, придворных и принцев, так что она остановилась поодаль. «Воспойте в стихах, почему вы стали так далеко», — повелел император, и она тут же сложила:

так она сложила. Император нашел стихотворение очень искусным, изволил похвалить и пожаловал ей дары.

Эту танка сочинила тоже Сиро.

146

Император Тэйдзи перебрался во дворец Торикаи-но ин[385]. Там жизнь его проходила в обычных развлечениях. «А есть ли среди множества укарэмэ, что приходят увеселять нас, девушки с красивыми голосами и из хороших семей?» — как-то вопросил он, и те отвечали: «Вам приходит служить дочь Оэ-но Тамабути[386], она очень хороша собой». Император пожелал ее увидеть и нашел, что облик ее благороден, полна девушка прелести. Призвал он ее во дворец. «Правда ли то, что о ней говорят?» — спросил он и повелел всем, кто там был, слагать стихи на тему кормления птиц [торикахи]. И сказал он: «Тамабути в делах был прилежен и песни слагал превосходно. Сумеешь ты сложить хорошие стихи о кормлении птиц, я и рассужу, правда ли, что дочерью ему приходишься». Услышав это, девушка тут же:

произнесла она это, и император был так несказанно очарован, что даже слезы навернулись ему на глаза. Все остальные были тогда сильно во хмелю, и начались бурные рыдания. Император пожаловал девушке утики и хакама[388]. Находившимся там сановникам, принцам, придворным четвертого и пятого рангов он приказал: «Встаньте с места те, кто еще не снял с себя одежд и не отдал ей!». И все чины, и высшие и низшие, по очереди стали снимать одежды, девушка уже не могла ничего надеть на себя, и дары во множестве складывали между столбами-опорами дома. Скоро настала пора государю возвращаться в столицу, и он, узнав, что Нанъин-но ситиро-кими[389] построил себе дом недалеко от того места, где она жила, поручил тому заботиться о ней. «Если ей что-нибудь понадобится — сразу сообщать во дворец. А то, что ей будет от нас пожаловано, отправлять к ситиро-кими. Надо избавить ее от всех невзгод» — так он соизволил сказать, и ситиро-кими с тех пор всегда навещал девушку и всячески заботился о ней.

147[390]

В давние времена была девушка, которая жила в провинции Цу. Навещали ее двое. Один жил в той же провинции Цу, род его был — Мубара. Другой же был из провинции Идзуми. Род его именовался Тину. И оба они и возрастом, и обликом, и родовитостью были весьма схожи, совсем одинаковы. Чьи устремления сердца сильнее, тому и буду принадлежать, думала она, но даже устремлениями сердца они были равны. Как стемнеет, они вместе к ней приходили. Когда присылали ей что-нибудь в подарок, то тоже всегда посылали одинаковое. Никак нельзя было сказать, кто из них кого превосходит. Дева просто извелась в раздумьях. Если бы еще устремления их сердец были неглубоки, ни с одним не стала бы видеться, но и тот и другой месяцы и дни напролет у ворот ее дома стояли и всячески выказывали свою привязанность, и она совсем истерзалась. То, что оба они равно в дар ей посылали, не принимала она, но они все приносили подарки и у ворот стояли. Был у нее отец, говорит он ей: «В такой печали проводишь ты годы и месяцы, и горе их всерьез не принимаешь, как это жалко. Если б стала ты женой одного из них, другой бы перестал помышлять о тебе», а она сказала: «Я тоже думаю так, но устремления их сердец столь схожи, что я измучилась в раздумьях. Что же мне теперь делать?» В это время находилась она в палатке в окрестностях реки Икута. Тут послали за теми, кто к ней сватался. И отец говорит: «Любовь ваша одинакова, и этой юной девушке трудно выбрать. Но все же сегодня мы примем решение. Один из вас — из дальних мест. Другой — из здешних мест, но и он страдает беспредельно. И вот обоих вас очень мне жаль». И когда он это сказал, оба очень обрадовались. «Вот что я скажу вам: пустите ваши стрелы в речную птицу, что по реке плывет. Кто в нее попадет, тому и дочь отдам», — сказал он это, и они, проговорив: «Очень это хорошо», выстрелили, и один попал в голову, а другой тут же попал в хвост. И на этот раз нельзя было рассудить, кто победил.

В мучениях девушка:

так сложила. Та палатка, выходила к самой реке, и она туда бросилась. Отец в смятении закричал, по берегу заметался. И тут оба кавалера, что за ней ухаживали, в одно и то же место кинулись за ней. Один схватил ее за рукав, другой схватил за ноги, так все и утонули. Отец в горе вытащил их тела на берег, причитал он, плакал и похоронил дочь. Родители обоих юношей явились. Рядом с ее могильным холмом сделали еще могилы, а когда стали хоронить, отец того, что из страны Цу, сказал: «Кто из той же стороны, того и хоронить вместе с ней. А тот, что из другой, как же можно его в той же земле?»[391]. И когда он воспротивился, отец того, что из Идзуми, нагрузил на корабль землю из провинции Идзуми, привез сюда же и в конце концов похоронил сына. И вот, говорят, могила девушки стоит в середине, а слева и справа — могилы юношей.

В старину это было, изобразили все это на картине и поднесли императрице[392], ныне уже покойной, и все придворные на эту тему слагали стихи будто бы от их имени. Исэ-но миясу-докоро[393] (за юношу):

От имени девушки одна принцесса[395]:

Еще Исэ-но мия (за юношу):

Хёэ-но мёбу[396]:

Итодокоро-но бэто[398]:

От имени девы еще при жизни:

И еще:

Еще за одного из юношей:

В ответ дева:

Еще за другого юношу:

И вот вокруг могилы этого юноши построили ограду из благородного бамбука, положили с ним вместе охотничье платье — каригину, хакама, шапку эбоси, пояс, а также лук, колчан и меч и похоронили. А у другого родители, видно, беспечные были и ничего такого не сделали. Имя же этой могиле — «могила девы» — так ее назвали.

Один путник заночевал как-то у этой могилы и услышал голоса, будто кто-то ссорится. Странным это ему показалось, стал разузнавать, говорят ему: «Ничего такого [здесь раньше] не случалось». Подивился он этому, снова лег там спать, и вдруг вышел перед ним какой-то юноша, весь залитый кровью, преклонил колени и говорит: «Меня мучает враг, и я в тоске. Одолжите мне ненадолго ваш меч, я отомщу недругу!». Испугался странник, но меч дал. Потом подумал, что, может, это ему приснилось, но, смотрит, и правда, меча у него нет. Немного погодя прислушался: как прежде, будто какая-то ужасная ссора. И вот вскоре появляется перед ним тот же человек в большой радости и говорит: «Благодаря вам я убил того, кто долгие годы был мне ненавистен. Отныне и впредь я буду охранять вас» — и рассказал всю свою историю с самого начала. Очень не по себе было путнику, но любопытным ему все это показалось. Расспрашивал он, тот ему отвечал, а как ночь перешла в рассвет, глядь — перед ним нет никого. Осмотрелся утром, а у подножия холма кровь течет. И на мече тоже кровь. Очень странная эта история, но записана она так, как ее рассказывают.

148

Был один человек, который построил себе дом в провинции Цу, в окрестностях Нанива. Долгие годы жил он с женой в любви и согласии. Оба они были не низкого происхождения,

но со временем им становилось все труднее, жилище обветшало, прислуга по одному разбежалась в более богатые дома, так они и остались вдвоем. Но раз они были не из простых, то и не стали наниматься никому в услужение, но очень горевали, печалились и говорили между собой: «Как невыносимо тяжело все это». Муж: «Никуда я не могу уехать, когда положение твое так ненадежно!» Жена: «Куда же уйду я, оставив своего супруга!» Так только переговаривались они, но однажды муж сказал: «Ничего не поделаешь, придется мне все же уезжать. Сердце мое сжимается от жалости, что в твои юные годы так тебе жить пришлось. Отправляйся в столицу и поступи к кому-нибудь в услужение. Если дела твои пойдут хорошо, вызови меня. Если мне удастся жить как люди, я сразу же сообщу тебе». Плача, обменялись они клятвами. И жена поехала в столицу искать помощи у родственника. Никакой особой цели путешествия у нее не было, и, приехав, она поселилась в доме своего спутника и очень печалилась там о муже. Во дворце перед домом во множестве рос мискант. Подул ветер, она вспомнила о далекой стране Цу, подумала: «Что-то с ним теперь будет?» — и в грусти сложила:

так себе она сказала. И вот служила она в разных местах, наконец поступила в дом почтенного человека, стала служить у него, появились у нее красивые одежды, нуждаться стала меньше, и лицо, и весь облик ее стали еще краше. Но не забывала она о тех годах, что прожила в далекой Цу, и часто грустила о том времени. Отправила письмо с одним человеком, который ехал в ту провинцию, ответ был разочаровывающий: «О таком ничего не известно». Близких у него не было, послать на поиски было некого, женщина впала в безысходное отчаяние и только и размышляла, как ей теперь быть. И вот в это время скончалась госпожа, которой та прислуживала, ее супругу пришлось в разные места посылать женщину с поручениями, и полюбил он ее всем сердцем. Она тоже привязалась к нему и стала его женой. Жила без забот и людям казалась счастливой, но в глубине души, сокрытой от людей, только об одном и думала: «Как-то он живет? Хорошо ли, плохо ли? Наверно, не может узнать, где я нахожусь». Хотела послать к нему человека, но подумала, что выйдет очень неловко, если о том узнает ее нынешний муж. Печалилась она и вот однажды говорит супругу: «В провинции Цу есть очень красивые места. Хотела бы я отправиться на побережье Нанива для свершения обряда очищения». — «Очень хорошо! И я поеду с тобой!» — ответил супруг, но она возразила: «Не делайте этого. Я поеду одна» — и отправилась в путь. Завершив обряды очищения в Нанива, когда уже надо было собираться в обратную дорогу, она сказала: «Мне надо еще кое-кого повидать в этих краях. Теперь несите паланкин в ту сторону, потом немного в эту». И так ее принесли к ее прежнему жилищу. Посмотрела она, но нет ни дома, ни мужа. «Куда же он делся?» — в грусти подумала она. Ведь она прибыла сюда с намерением отыскать его, но доверенных слуг у нее не было, отправить на расспросы некого, и она пришла в полное отчаяние. Приказав остановить паланкин, она погрузилась в тяжелые думы, и тут один из ее спутников сказал: «Солнце уже зашло. Надо бы поспешить». — «Подождем немного», — ответила она. Тут перед ее каретой появился человек, похожий на нищего, с вязанкой тростника за плечами. Посмотрела она ему в лицо: кажется, не тот, так жалко выглядел этот нищий, но все же похож на ее мужа. Тогда, желая получше рассмотреть его, она приказала: «Позовите этого человека с тростником. Я хочу купить тростник». Спутники подумали про себя, что собирается она приобрести вещь, ей совершенно ненужную, но, так как это было повеление госпожи, подозвали нищего и купили вязанку. «Подведите его ближе к паланкину, я хочу посмотреть на него», — приказала она и, хорошенько разглядев лицо нищего, признала, что это ее прежний муж. «Каково же приходится в этом мире человеку, торгующему таким никчемным товаром!» — воскликнула она и заплакала, а спутники ее решили, что она сожалеет о всех тех, кто влачит жалкое существование на этом свете. И тогда женщина повелела: «Накормите этого человека с тростником. Дайте ему много вещей в обмен на его товар». — «Как же можно одарять богатством какого-то ничтожного человека!» — возроптали некоторые. Заставить их насильно она не могла, и, пока раздумывала, как ей вручить все дары, щель между нижними шторками оконца приоткрылась, и тот, вглядевшись, увидел женщину, очень похожую на его жену. Пораженный, он, уняв волнение, посмотрел снова и узнал лицо ее и голос, сразу догадался обо всем, понял, каким жалким он ей кажется, и, раздираемый чувствами, бросил тростник и убежал. «Подожди же!» — пытались его остановить, но он скрылся в чужом доме и спрятался за очагом. Женщина приказала из паланкина: «Приведите его сюда!» Ее спутники, расставив руки, принялись с криками ловить его. «Он в том доме», — подсказал кто-то. Слуги обратились к нищему: «Тебя просят подойти. Никто не собирается тебя бить, а пожалуют разные подарки, глупец!» Тогда он попросил у них тушечницу и написал женщине послание. В нем говорилось:

написав так, он запечатал письмо и сказал: «Отнесите это даме в паланкине». Спутники женщины нашли это странным, но послание все же отнесли. Открыла она, прочла, стало ей грустно, как никогда. Зарыдала она громко. Что же до ответного послания, то неизвестно, что с ним сталось. Сняла она свои одежды, в которых путешествовала в паланкине, свернула и, написав письмо, все вместе ему отослала, а потом вернулась в столицу. Что было дальше — неведомо.

149

В давние времена в стране Ямато, в уезде Кацураги, жили мужчина и женщина. Женщина эта была прекрасна и лицом и статью, и долгие годы провели они в любви и согласии, но женщина обеднела, оттого она очень страдала, и мужчина, хоть и безгранично сожалел о ней, все же взял себе другую жену. Эта новая жена была богата, и хотя он не так уж сильно любил ее, но, когда он приходил, она всячески старалась угодить ему, облачалась в красивые одежды. Привык он бывать в зажиточном доме, и, когда навещал свою прежнюю жену, она казалась ему такой жалкой. И хотя ходил он к другой, не видно было, чтобы она его ревновала, и сердце его еще больше сжималось от жалости. Женщина в душе терзалась ревностью, но терпела муки тайно. Однажды ночью, когда он решил остаться у нее, она даже сказала ему: «Лучше уходите», и тут он подумал про себя: «Верно, она совсем не ревнует, что я вот так ухожу к другой, значит, кто-то у нее должен быть, если б не было, она бы наверняка ревновала». Сделал он вид, что, уходит, а сам спрятался в садике перед домом, стал высматривать, не идет ли мужчина. Жена его вышла на веранду и стала расчесывать волосы при свете поразительно красивой луны. До поздней ночи не ложилась она спать и все тяжко вздыхала и была погружена в печаль. Не иначе как она ждет возлюбленного, думал муж. И тут, обратившись к слуге, что был подле нее, она сказала:

так сложила. Понял он, что это о нем она думает, и очень опечалился. Это как раз в дом его новой жены надо было идти по дороге через гору Тацута. Вгляделся он снова, видит — она заплакала и легла ничком. Потом наполнила водой золотой чайничек и поставила себе на грудь. «Удивительно, зачем она это делает», — подумал он и снова стал смотреть. Вот она подогрела эту воду, как в горячих источниках, и полила себя горячей водой. Потом снова наполнила чайник. Смотрел он на это, и так ему грустно сделалось, выбежал он и воскликнул: «Каково же тебе, если ты делаешь такое!» Заключил ее в объятия и провел с нею ночь. Вот никуда он не стал ходить, а все был с ней. Так прошло много месяцев и дней, и вот он подумал: «Принимают равнодушный вид, а в душе у женщины — такое страдание. Перестал я ходить к той, а как-то она это переносит?» Вспомнил он о ней и отправился в дом к той даме. Давно он там не бывал и в замешательстве остановился у ограды. Посмотрел в щель: при нем-то она всегда хорошо выглядела, а тут на ней было какое-то странное одеяние, в волосы у лба воткнут большой гребень, и она сама, [без помощи служанок], накладывала рис в чашку. Очень неприятно ему стало, вернулся он назад и больше уж к ней не ходил. А кавалер этот был внуком императора[407].

150

В давние времена жила одна младшая фрейлина, прислуживающая государю Нара-но микадо[408]. И лицом и статью была она необыкновенно хороша, и многие сватались к ней, и придворные разные выражали ей свое желание завязать отношения, но она ни с кем не встречалась. А не лежало у нее к этому сердце потому, что безгранично полюбила она императора. И как-то государь призвал ее к себе. Но потом не призывал более, и она безгранично затосковала. И ночью и днем все он был на сердце, все вспоминала его, с любовью и тоской вспоминала. А государь хоть и призывал ее, но после ни о чем не вспоминал. А ведь она все время при нем была, ему служила. И сделалось ей так горько, что хоть на свете не живи. Вот ночью, втайне ото всех бросилась она в пруд Сарусава. И даже когда бросилась она, государь и не знал ничего, дошла эта весть до его ушей, когда люди заговорили про это. Очень он опечалился и соизволил отправиться к этому пруду и повелел придворным слагать стихи. Какиномото-но Хитомаро[409]:

сложил он, и тогда император:

так он сложил. И вот, повелев, чтобы этот пруд считали ее могилой, во дворец вернулся.

151

В день, когда император изволил любоваться, до чего красивы алые кленовые листья на реке Тацута, Хитомаро:

Император:

Так они проводили время в развлечениях.

152

Тот же император очень любил охоту. Был у него невиданно смышленый сокол, присланный из провинции Митиноку, уезда Ивадэ, и император очень дорожил этим соколом и собственноручно пускал его на охоте. Имя соколу было дано Ивадэ. Император доверил птицу одному дайнагону, сведущему в тонкостях Пути соколиной охоты, и тот днем и ночью им занимался, кормил его. И все же однажды, уж как это случилось, но сокол исчез. Дайнагон был в крайнем замешательстве, повсюду искал его, но так и не нашел. Он послал людей на поиски в горы, но птицы и тут не было. Он сам отправился далеко в горные места, бродил там, однако все было напрасно. Некоторое время он не докладывал о пропаже, но император обычно каждые два-три дня наведывался взглянуть на сокола. Делать было нечего. Дайнагон отправился во дворец, и, пока докладывал императору об исчезновении его любимой птицы, император не вымолвил, ни слова. Может быть, он не расслышал, подумал дайнагон, и повторил все еще раз, но снова император лишь пристально смотрел ему в лицо и ничего не говорил. «Как же я опрометчив», — подумал дайнагон и, совсем потеряв голову от страха, решился сказать: «Я повсюду искал вашего сокола, но нигде не мог обнаружить. Как же теперь быть? Соизвольте хоть слово молвить!» И император произнес:

Только это он и сказал, ничего больше не прибавил. В глубине души он так сожалел о соколе, что никакими словами не опишешь. Люди приписали много разных строчек в начало к этому стихотворению. А на самом деле только эти две и были сложены.

153

Когда император Нара[415] восседал на престоле, император Сага[416], бывший в то время наследным принцем, сложил и поднес ему:

А государь в ответ:

154

У одного человека, жившего в провинции Ямато, дочь была очень хороша собой, и вот однажды приехавший из столицы придворный кавалер увидел ее через щель ограды и был так поражен ее красотой, что похитил девушку, заключил ее в объятия, посадил на коня и бежал. Та была в горести и страхе. Наступили сумерки, они остановились на ночь у горы Тацута. Расстелив на траве кожаную покрышку с седла, кавалер лег рядом с девушкой. Та испугалась безмерно. Сердце кавалера преисполнилось жалости к ней, он принялся утешать девушку, но она не отвечала ни слова и обливалась слезами. Тогда кавалер:

Девушка отвечала:

так она произнесла и скончалась. Потрясенный случившимся, кавалер зарыдал, держа в объятиях ее тело.

155

В давние времена у одного дайнагона была дочь-красавица, и он лелеял ее, думая, что со временем она будет служить императору. И вот служивший неподалеку от дворца человек в чине удонэри[421] — уж как это случилось, неизвестно, — но ее увидел. А увидев, как она хороша и лицом и статью, он позабыл обо всем на свете. Запала она ему в душу, ночью и днем очень он тосковал, терзался, чуть не заболел и послал ей передать: «Мне непременно надо тебе сказать кое-что». Она в ответ: «Удивительно, что же это?» — и вышла к нему. А он уж подготовил все, чтобы ее похитить, и без промедления схватил в объятия, посадил на лошадь и, не различая ни ночи ни дня, умчал ее в страну Митиноку. В месте, что зовется гора Асака уезда Асака, построил он хижину, поселил девушку там, стал ходить в деревню за едой, чтобы ее кормить, и так протекли годы и месяцы. Когда уходил он, она одна оставалась в горах, ничего не ела, а бесконечно печалилась в одиночестве. И вот понесла она дитя. Как-то он ушел за едой и не возвращался дня три-четыре. Она же, измучившись в ожидании, вышла из дому, отправилась к горному колодцу и, увидев свое отражение в воде, все недоумевала — так не похоже было на нее прежнюю. У них ведь и зеркала не было, она и не знала, каким стало ее лицо, и, вдруг увидев, ужаснулась, стало ей стыдно. И тогда она сложила:

сложив это, она записала стихи на дереве и, вернувшись в хижину, скончалась. Он же, набрав всякой снеди, пришел домой, увидел, что она умерла и лежит ничком, и был потрясен до глубины души. Прочитал он стихи, что были написаны у горного колодца, вернулся в хижину и, одолеваемый горестью, лег рядом с ее телом и умер. Дела эти очень давние.

156

Жил в стране Синано, в месте под названием Сарасина, один человек. Когда он был еще отроком, родители его умерли и тетка заменила ему отца и мать, с ранних его лет она пеклась о нем. А у жены этого человека было много дурного на сердце, и ненавистно было ей, что у свекрови от старости спина согбенная стала. И мужу своему все наговаривала, что у его тетки нрав дурной, нехороша она. Он уже не по-прежнему с ней обращался, нередко пренебрегал ею. А тетка становилась все дряхлее, спина уже вдвое согнулась. Это день ото дня сильнее тяготило невестку, и она все думала, отчего это та до сих пор не умирает, осыпала свекровь упреками да требовала от мужа: «Забери ее, уведи далеко в горы и оставь там». И убедила его: молчал он, но все же решил, что так и сделает. Как-то ночью, когда была очень яркая луна, он и говорит: «Собирайся-ка, тетушка. В храме будет пышное богослужение, хочу тебе показать». Тетка безмерно обрадовалась, он посадил ее себе на плечи и отправился. А жили они у подножия высокой горы, вот он и. поднялся вверх и на вершине, в таком месте, откуда бы она спуститься не могла, бросил ее и убежал. «Эй, эй!» — кричала тетка, но он убежал, даже не откликнувшись. Вернулся домой, стал думать: вот рассердился он на тетку, когда наветы жены слушал, и, разгневавшись, завел ее в горы, а ведь столько лет она, как родная мать, воспитывала его, заботилась о нем; и очень стало ему тяжело на сердце. И вот, вглядываясь, как с вершины этой горы беспредельно ярко светит луна, всю ночь провел без сна, в грусти, и сложил:

так он сложил и снова отправился в горы, нашел ее и домой привел. Вот с тех пор и зовется эта гора Обасутэяма — «Гора, где бросили тетушку». Отсюда пошло, о таком и стали говорить — «утешиться трудно»[424].

157

В стране Симоцукэ[425] долгое время жили муж с женой. Многие годы провели они вместе, и вот муж переменился к жене душой, завел себе другую женщину и все, что в доме было, перевез до последнего к новой жене. Как это жестоко, думала она, но не мешала ему, только смотрела. Ни одной мелочи, с пылинку величиной, и то не оставил, все унес. Единственное, что ей осталось, — кормушка для лошади. Так и за этой кормушкой послал он своего слугу, подростка по имени Макадзи, чтобы он кормушку и ту забрал. Этому мальчику женщина и говорит: «Тебя уж тоже теперь здесь не будет видно» и тому подобное, а он: «Почему же? Хоть хозяин к вам и не будет хаживать, я непременно загляну», так ей отвечает и уж собирается уйти. Тогда она говорит: «Хочу я передать весточку твоему хозяину, не возьмешься ли мне помочь? Письмо-то читать он вряд ли будет. Так ты передай ему на словах». — «Непременно передам», — ответил слуга. И она:

Так ему передай», — наказала. Тот все передал мужу. И вот он, все подчистую из дому увезший, все до единого обратно привез и стал жить, как раньше, и в сторону больше не смотрел, а все был с нею[427].

158

В стране Ямато жили муж и жена. Годы и месяцы провели они в безмерной любви, но вот, отчего так случилось, неизвестно, но он завел себе другую. Мало того, он еще привел эту другую женщину в свой дом, отгородился стеной и поселился, а на половину прежней жены и не показывался. Той же было очень горько, но она не подавала признаков ревности. В долгие осенние ночи, когда не смыкая глаз прислушивалась она, то слышала, как кричат олени. Безмолвно слушала. И тогда муж, отделенный стеной, сказал ей: «Эй, в Западных покоях, ты слышала?» — «Что именно?» — отвечала она. «Слышала, как кричат олени?» — «Да, слышала», — отвечала жена. «Ну, и как же прозвучал для тебя этот крик?» — спросил он, и женщина тут же ответила:

так сложила. Ему это стихотворение понравилось безмерно, и нынешнюю свою жену он отослал обратно и стал жить по-прежнему.

159

Жила некогда фрейлина Сомэдоно-но найси[429]. Ее время от времени навещал человек по имени Ёсиари-но отодо[430]. Она была искусна в шитье, и он как-то попросил ее сшить ему одежду и прислал много рисунков для ткани. Она же говорит: «Не украсить ли узором из облаков и птиц?» Он же не давал ничего знать. Тогда она сказала: «Не знаю, что делать. Прошу вас решить», и он в ответ соизволил сказать:

так он сказал.

160

Когда ту же фрейлину навещал Дзайтюдзё[432], как-то он сложил и послал ей:

так гласило послание. В ответ она:

так сложила. И вот перестал он ее навещать, а как-то послал к ней человека с просьбой сшить ему одежду. К тому же он приписал: «Некому мыть мои одежды, и я в затруднениях. Прошу вас снова заняться этим». Фрейлина ему: «Виною здесь ваше переменчивое сердце»:

так она сказала. А тюдзё:

так сказал.

161

Нарихира, когда он был в чине тюдзё, во времена, когда Нидзё-но кисай-но мия[437] еще не служила императору, а была просто девицей из благородного рода, навещал ее, и вот как-то послал он ей пучок морских водорослей хидзики и приписал:

так сложить соизволил. Ответ же забыли люди.

И вот, когда Кисай-но мия стала супругой императора, отправилась она в храм Охарано. Сопровождать ее собралось много вельмож и придворных. Был среди них и тюдзё. Он держался там, где было потемнее, около кареты. Было это после того, как в храме многие совершили жертвоприношения. Из задней части кареты она пожаловала в подарок тюдзё одеяние. Принимая дар, тюдзё:

тайно от всех произнес. Вспомнила она о прежних временах, и занятно ей это показалось.

162

И еще такое было: когда тюдзё служил во дворце, от мия-сундокоро была ему прислана «забудь-трава» с вопросом: «„3абудь-трава" — что это такое?», и тюдзё:

так сложил. Ведь одну и ту же траву зовут то «забудь-трава», то «тайная трава»[441]. Об этом он и сложил эту танка.

163

В дом тюдзё от кисай-но мия пришла просьба прислать хризантему, и, посылая:

так приписав, послал он.

164

В дом тюдзё один человек прислал праздничные дары, обвитые разноцветными нитками, и в ответ тюдзё:

так написав, послал фазана.

165

Во времена императора Мидзу-но-о[444] дочь садайбэна[445] была фрейлиной императорской опочивальни, а после того как император принял постриг, осталась одна, и тюдзё тайно навещал ее. Но вот тюдзё тяжело заболел и страдал от болезни. Были при нем и прежние жены, а у фрейлины под большой тайной он бывал, и она-то не могла навестить его и каждый день тайно слала ему письма, справлялась о его здоровье. И вот однажды письмо от нее не пришло. А болезнь тюдзё сильно обострилась, пришел его последний день. И вот из его дома:

так он сложил и послал ей. Узнала она, что он ослаб, и горько зарыдала, а когда собралась послать ответ, известили ее, что он умер, и охватило ее горе. Чувствуя, что вот-вот грядет его смерть, он сложил:

так сложил он и скончался.

166

Как-то тюдзё отправился на прогулку в поисках развлечений и оказался у кареты, где сидела женщина красивой наружности. Через щель в занавесках кареты лицо этой женщины казалось прекрасным. Стали они вести беседу. Затем разошлись по домам, а наутро тюдзё сложил и послал:

Так шло послание, а она в ответ:

так сказала. Этот случай в виде повествования известен в свете.

167

Некий кавалер, взяв у своей жены одежды, облачился в них и отправился к новой возлюбленной, да больше назад и не показывался. Одеяния эти сплошь порвались, и он, решив отослать их обратно, присовокупил к ним еще фазана, гуся и утку и послал. В провинции же этих птиц не особо ценили. И жена поручила сказать ему:

168

Было это во времена императора Фукакуса[450], когда слава Рё-сёсё[451] была в самом расцвете. Он тогда весьма увлекался игрой в любовь. Дама, которую он время от времени тайно навещал, жила в том же дворце. Однажды случился вечер, когда он обещание дал: «Сегодня ночью непременно встретимся». Она красиво убралась, ждет, а его в помине нет. Она не спит, думает: «Уже, наверно, сейчас рассветет», прислушалась, не огласят ли, который час, слышит: «Третья четверть часа Быка»[452] — и тут же послала в его дом сказать:

И когда ему сказали это, он в удивлении проснулся и:

прибавив это, он послал ей так передать. Он ведь прилег отдохнуть, думая, что недолго поспит, да и проспал.

Так прославился он в свете своими талантами, что и император, которому он служил, безмерно дорожил им, но вот государь скончался. В ночь похорон государя все отправились сопровождать его тело, и вот с той ночи Ёсиминэ исчез. И друзья его, и жена — все думали: «Что с ним сталось?» — и некоторое время искали его там и сям, но о нем ни слуху ни духу. «Может, он постригся в монахи или утопился? Но если бы он постригся, об этом стало бы известно, должно быть, он все же утопился», — судили они. Все в свете о нем горевали и печалились, а о жене и детях и говорить нечего, день и ночь они предавались посту, возносили молитвы Будде и богам, какие есть на свете[455], но о нем ничего не было слышно. Жен у него было три, а те две, кого он особенно любил, сказали: «Не будем и мы больше жить в этом мире». Даже той, кого он безгранично любил и с которой у него были дети, он не показывался, следа размером с пылинку не оставил. Если бы он раньше сообщил о своих намерениях, она бы, наверно, и то горевала, но он ничем не обнаруживал такого желания, а исчез неожиданно, даже не зайдя к ней. Как бы ни было, она не могла утешиться, что он не известил ее хотя бы так: «Вот как я думаю поступить», и все лила слезы. Наконец отправилась она в храм Хацусэ. А сёсё, став монахом, в одном лишь соломенном плаще скитался по свету, совершая молебны Будде, и как раз возносил в это время молебствия в храме Хацусэ. Молился он недалеко от одних покоев, а эта женщина рассказывала монаху: «Вот что случилось с моим мужем, и, если он живет в этом мире, прошу тебя, дай мне с ним нынче встретиться хоть раз. Если он бросился в воду и умер, укажи ему путь, как стать Буддой. Умер он или жив, дай мне услышать о нем или увидеть — хоть во сне, хоть наяву». Смотрит — его одеяние, охотничье платье, пояс, даже меч — все принесено в дар храму. Не в силах сказать ни слова, разрыдалась она. Сначала, когда ее спросили, кто она, в храм пришедшая, она вот так все о себе рассказала, а как увидела, что все его одеяние поднесено храму, до беспамятства горевала, такого горя и на свете не увидишь. Тысячу раз подумал он, не выбежать ли к ней, но все передумывал и, ночь напролет плача, провел до рассвета. Все слышались ему голоса его жены и детей. Совсем истерзался. Однако он стерпел, плача, встретил зарю, а утром смотрит: на его соломенном плаще и на всем, куда пролились его слезы, слезы-то видны кровавые. «Вот, значит, и правду говорят: когда безудержно горюешь, то льются кровавые слезы» — вот что говорил он. «В этот миг такое меня охватило желание выбежать к ним», — потом рассказывал он. Так она ничего о нем не узнала. А тут наступил срок поминовения государя. Чтобы можно было снять траурные одежды, множество придворных вышло для омовения на берег реки. Вдруг является перед ними странного вида отрок и приносит письмо, написанное на листе дуба. Взяли они, посмотрели:

так было написано, и узнали руку Рё-сёсё. «Куда же он девался?» — стали спрашивать, принялись искать повсюду того, кто принес послание, но не нашли. А что сёсё стал монахом, по этому случаю люди и узнали. Однако где он — так никому и неведомо. И вот, услышав, что он живет на свете, Годзё-но кисай-но мия[457] послала придворного на его поиски в горы. Но как услышит гонец: «Здесь он», кинется туда, а он опять исчез, и никак с ним не встретиться. Но вот как-то гонец совершенно случайно забрел туда, где тот скрывался. Сёсё спрятаться не успел, и они встретились. Сказал гонец, что послан из дворца, и говорит: «Изволила она сказать: теперь, когда государя уже нет, в память о нем дорожу я теми, к кому благоволил он, и то, что вы, покинув свет, скрываетесь, очень меня печалит. Отчего, в горах и рощах молебны совершая, не дали нам знать о себе? И даже в родных местах ваших ничего о вас не было слышно, и все плакали и терзались в печали. Ответствуйте, какие намерения в душе тая, вы так поступили? — соизволила она сказать. Я же справлялся о вас и там и сям и наконец добрался сюда». Сёсё-дайтоку, плача, сказал: «Высочайшему повелению со всей покорностью повинуюсь. Император скончался, и я, к его благодеяниям привыкший, не хотел и краткое время оставаться в том мире, где его уже нет. И вот скрылся я в глуби гор, думая, что умру, как кончится срок моего затворничества, но, как ни удивительно, до сих пор продолжаю жить. Очень признателен, что посетили меня. А что касательно детей моих, то никогда я о них не забывал», — сказал он, и:

доложи государыне, что так я сказал». Взглянул гонец на лицо и тело монаха, и так ему стало грустно — просто ни с чем не сравнить. Совсем он был не похож на прежнего, одна тень осталась, а одежды на нем было — только соломенный плащ. Вспомнил придворный, как тот был хорош собой, когда служил в чине сёсё, и не мог унять слез. Сказал, что очень все это печально, и, поскольку была это горная глушь, где и на короткое время не стоит человеку оставаться, он, не переставая плакать, молвил Ёсиминэ: «Прощайте», вернулся в столицу и доложил все по порядку о том, как он посетил дайтоку. Государыня тоже очень плакать изволила. Придворные тоже весьма плакали и печалились. Ответ государыни и письма придворных было решено послать через того же гонца, но на прежнем месте Ёсиминэ опять не оказалось.

Как-то дама по имени Оно-но Комати[459] в первом месяце года отправилась в храм Киёмидзу. Совершала она молебны, прислушалась: какой-то священник удивительно благородным голосом читает молитву «Дарани». Оно-но Комати подивилась, но с равнодушным видом послала слугу узнать, и тот, разглядев, доложил: «Там в углу сидит монах, одетый лишь в соломенный плащ, а у пояса подвешена коробочка с кремнем и кресалом». Снова она прислушалась: голос его звучал так благородно и торжественно, не мог он принадлежать простолюдину, и подумала она, а вдруг это Сёсё-дайтоку? «Что-то он скажет?» — подумала она и говорит: «Я здесь, в этом храме, и очень мне холодно. Не одолжите ли мне одежду?» — и прибавила:

так сказала, а он в ответ:

так он сказал, и она тут же поняла, что это сёсё, и, поскольку они раньше часто беседовали, захотелось ей встретиться и поговорить с ним, пошла она к нему, а он скрылся, и нет его, будто погас. Искала она его по всему храму, но он снова убежал и скрылся. Этот пропавший священник достиг самого высокого духовного сана — содзё — и поселился в храме Ханаяма. У него были дети, рожденные в то время, когда он жил в миру. Старший сын служил в чине сёгэн[462] левого приказа и был допущен ко двору. И вот лишь прослышал он, что отец его живет в этом мире, попросил он матушку, та его отпустила, и он отправился к отцу, а тот сказал: «Сыну монаха тоже должно стать монахом», и сын также стал монахом.

И такое стихотворение:

тоже сложил содзё.

Этот сын Ёсиминэ, дайтоку, против воли принявший сан, душой не был согласен со своим положением и в отличие от отца и в столицу хаживал, и отправлял любовные письма. Дочь одного человека, что был родственником этого дайтоку, семья готовила к служению во дворце, и отец неустанно пекся о ней. И вот тайно обменялись они с дайтоку клятвами. Слух об этом дошел до отца, и он жестоко бранил и дайтоку и дочь, запретил дайтоку появляться, и тот стал послушником в горном храме, даже словом не мог с ней обменяться. Прошло много времени, и вот старшие братья этой девушки, о которой шумела молва, поднялись в горы для свершения обрядов. Пришли они в дом, где жил этот дайтоку, рассказывали ему о том о сем, там и почивать легли, тогда дайтоку написал на воротнике одежды старшего брата девушки:

так написал, и брат этот, придворный третьего ранга приказа хёэ, ни о чем не подозревая, отправился в столицу. Сестра его, заметив написанное, верно, очень печалилась. А дайтоку достиг сана содзу и жил под именем Кёгоку-но содзу.

169[465]

В давние времена человек, служивший в чине удонэри, отправился в страну Ямато, в храм Ова, гонцом с подношениями храму. В окрестностях Идэ из некоего красивого дома вышли женщины и дети и стали смотреть на путника. Одна недурная собой женщина стояла у ворот с пригожим ребенком на руках. Лицо этого ребенка было очень красиво, и, остановив на нем взгляд, удонэри сказал: «Принеси-ка сюда ребенка», и женщина подошла ближе. Посмотрел он вблизи, видит — истинная красота — и говорит: «Не выходи ни за кого другого. Будь моей женой. Вот вырастет он, и я вернусь. А это возьми на память», — сказал он, снял с себя пояс и отдал ей. Потом развязал пояс на ребенке, привязал к письму, которое было при нем, и велел нести его дальше. В этот год ребенку было всего лет шесть-семь. Этот кавалер был охотником до игры в любовь, потому так и сказал. А ребенок об этом не забыл, все время в памяти держал. И вот прошло лет семь-восемь, опять этот кавалер был назначен гонцом, отправился, как говорят, в Ямато, остановился в окрестностях Идэ, смотрит — впереди колодец. А там женщины набирают воду и так говорят[466]…

170

Государственный советник Корэхира[467] в те времена, когда он был еще в чине тюдзё, служил по особым поручениям у ныне покойного сикибугё-но мия[468], постоянно бывал во дворце и часто вел разговоры с фрейлинами. Вот как-то был он послан с поручением из дворца, да простудился и очень страдал. В заботе о нем Хёэ-но мёбу[469] сама приготовила ему лечебное сакэ, закуски и послала ему. В ответ ей: «Очень обрадован вашим вниманием. Так мне неприятно, что я заболел», сказал он и:

так сложил. Хёэ-но мёбу в ответ:

171

Когда нынешний хидари-но отодо, левый министр[471], был в чине сёсё, он постоянно навещал Сикибугё-но мия. У этого принца служила дама по имени Ямато, и он обменялся с ней клятвами, дама же эта безудержно предавалась игре в любовь, и очень она ему нравилась и казалась занятной. Однако встречаться им было трудно, и Ямато:

так сложила. Ответ был:

Но вот долго не приходил он, и она за это время извелась в ожидании. Уж что было у нее на уме — неизвестно, но она решила сделать вот что. Никого об этом не извещая, села в карету и отправилась во дворец. Остановила карету у ворот левого конюшенного приказа и подозвала проходившего мимо. «Как бы мне переговорить с сёсё-но кими?» — спрашивает. «Странно… Как же зовут ту, которой он понадобился?» — тихо проговорил тот и вошел. Еще один прошел и говорит то же самое[474], а потом другой вышел из дворца и сказал: «Наверно, он где-то во дворце. Но говорить с ним нельзя». Потом появился кто-то в верхнем одеянии, и, когда она стала настойчиво подзывать его, тот человек удивился и подошел к ней. «Здесь ли изволит быть сёсё-но кими?» — спрашивает она. «Здесь», — говорит он, и тогда она: «Есть у меня к нему неотложный разговор, передайте ему, что к нему пришли из дворца». — «Это очень легко. Но вы не забудете посредника? Очень грустно, когда встречаешь рассвет, а друга нет рядом» — так сказал этот человек и вошел во дворец. Очень много времени прошло, бесконечно долго она ждала его. Думала: «Видимо, и этот пропал, ничего не сказав сёсё. Что же теперь делать?» И тут он наконец появляется и говорит так: «Сёсё сейчас увеселяет особу императора, с трудом удалось с ним поговорить, и он сказал: кто же это ко мне пришел? Очень странно. Пойди узнай хорошенько — вот что он изволил сказать». Ямато отвечает: «По правде говоря, я из недостойных. Извольте передать, что я сама ему все поведаю». Тот доложил: «Вот что говорит эта дама». — «Уж не она ли это?» — подумал сёсё, очень ему это показалось и неловким и занятным. «Скоро приду», — велел он сказать, вышел и отправился к Хирохата-тюнагону[475], который был в это время в чине дзидзю, за советом. «Вот так и так. Как мне поступить?» Тогда в помещение левого приказа принесли из жилых комнат ширмы и циновки и там ее поместили. «Зачем вы это сделали?» — спросил сёсё, а она: «Очень неприятно мне, что…»[476].

В доме принца Ацуёси даме по имени Ямато левый министр:

172

Император Тэйдзи обычно совершал, паломничества в храм Исияма. Правитель этой провинции тревожился: «Народ устал, и провинцию ждет гибель». Дошло это до ушей государя, и он изволил распорядиться: «Будем полагаться на другие провинции». И все стали привозить и готовить к приезду императора в других провинциях, и он в другие места ездить изволил. Наместник Оми все вздыхал и трепетал: как это государь прослышал о таких словах, и, решив сделать вид, что ни о чем не догадывается, на побережье Утиидэ, по которому император должен был двинуться в обратный путь, воздвиг для него временное жилище такой красоты, какую редко в мире встретишь. Посадил прекрасные хризантемы, приготовил все к высочайшему приему. Сам правитель был очень напуган и спрятался, поместили там одного Куронуси[478]. Как раз следовал мимо император, и один из его приближенных говорит: «Почему это здесь Куронуси?» Император повелел остановить карету и спрашивает: «Зачем ты здесь?» И все стали его расспрашивать, а тот им всем отвечает:

так сложил. Император нашел стихи превосходными, сошел, одарил всех, кто там был, а затем к себе вернуться соизволил.

173

Однажды сёсё Ёсиминэ-но Мунэсада поехал по делам, и, когда он проезжал по Пятому проспекту, начался сильный дождь, и он встал, чтобы укрыться, в каких-то полуразвалившихся воротах. Заглянул внутрь — домик, крытый корой дерева хиноки, размером кэн в пять, а рядом кладовая, людей же не видно. Вошел он, огляделся: у лесенки цветет красивая слива. И соловей поет. Людей как будто нет, но через щель в занавеске приметил он какую-то даму высокого роста, в одежде светло-фиолетовой и ярко-алой поверх и с длинными волосами, и говорит она сама с собой:

А сёсё:

сказал он мягким голосом. Дама испугалась, ведь она думала, что кругом — ни души, и не могла вымолвить ни слова, опасаясь, что увидят ее жалкое состояние. Тогда он вошел на веранду. «Отчего вы молчите? Льет такой сильный дождь, пока не прекратится, я побуду здесь», — сказал он. Она отвечает: «Но вы здесь промокнете хуже, чем на проспекте, здесь ведь все так ужасно…» А было это в десятый день первого месяца. Через щель в занавеске подала она ему подушку для сидения. Он взял подушку и уселся. И занавеси и терраса были изъедены летучими мышами, целого места не было. Заглянул он внутрь: циновка и прочее были хорошие — в напоминание о прежних временах, но и они уже обветшали. Солнце понемногу заходило, и он тихо проскользнул к ней и не дал ей войти с террасы в дом. Дама уже раскаивалась, но что ей было делать, и говорить было бесполезно. Дождь лил всю ночь до рассвета, и только наутро небо немного прояснилось. Она хотела войти в дом, но он не пустил ее, сказав: «Побудь еще тут». Солнце поднялось уже высоко. Отец дамы никак не мог показать себя гостеприимным хозяином, мог угостить лишь отрока, сопровождающего сёсё, напоив его сакэ, а на закуску дав твердой соли. Для сёсё в своем обширном саду он собрал растущие там овощи, сварил их на пару, положил в чашку, а вместо палочек для еды наломал веток сливы в цвету. На лепестках цветов дама написала красивым почерком:

Он увидел эти стихи, очень пожалел ее и стал есть. Она же лежала ничком, безмерно стыдясь. Потом сёсё встал, послал отрока, и тот вскоре привез в повозке множество всяких вещей.

Сёсё надо было встретиться с одним человеком, и он, сказав: «Я скоро опять приду к тебе», вышел. И после этого он беспрепятственно ее навещал. Много яств ему в жизни пришлось отведать, но о том, что ему подали на Пятом проспекте, он вспоминал с удовольствием и радостью.

Прошли годы и месяцы, сёсё пережил государя, которому служил, и, не желая видеть, как изменится век[483], он постригся в монахи. В дом той, прежней возлюбленной послал он монашескую накидку, чтобы она ее вымыла, и приписал:

так сложил.

1

Император Тэйдзи — имеется в виду император Уда (867—931). Имя Тэйдзи принял по названию резиденции, в которой жил после отречения. Отрекся от престола 3-го дня 7-го месяца 9-го года Кампё (897 г.) в возрасте 31 года.

2

Исэ-но го — подлинное ее имя неизвестно. Дочь губернатора провинции Ямато, Фудзивара Цугикагэ. Служила фрейлиной при дворе императрицы Ацуко, супруги Уда. Была фавориткой императора Уда и стала его супругой второго ранга. (Согласно кодексу Тайхорё, император имел несколько жен и в случае его отречения жены и фаворитки также удалялись от двора.)

3

Кокидэн — одно из помещений внутри императорского дворца, резиденция матери императора, его супруги и дочерей.

4

Эти две танка в том же виде приводятся в антологиях Госэнсю (951 г.), Исэсю (IX в.), Кампёгосю (IX в.). В антологии Кокинрокутё (IX—X вв.) и в исторической повести Окагами (XII в.) первая танка приписана императору, вторая — фрейлине Исэ.

5

Следующий год — на самом деле постриг был принят через два года, в октябре 2-го года Сётай (899 г.).

6

Осенью 900 г. (3-й год Сётай) экс-император побывал в горах Такано, Канэминэ.

7

Из дворца — имеется в виду наследовавший Тэйдзи император Дайго (898—980).

8

Сёсё, тюдзё — придворные чины правого и левого конюшенных приказов, несущие караулы во дворце и в качестве личной охраны сопровождающие императора во время выездов. По данным хроники императора Дайго за октябрь 7-го года Энги, с императором были посланы Аривара-но Томоюки и Фудзивара-но Накахира.

9

Хинэ — местность в провинции Сэтцу (ныне префектура Осака).

10

Дайтоку — первоначально относилось лишь к высшим чинам буддийского духовенства, затем стало употребляться по отношению к буддийским священнослужителям различных рангов.

11

Танка помещена в антологии Синкокинвакасю (XII в.), 10, а также частично в Окагами, в разделе «Император Уда», где вместе с повествованием об этом приводятся вторая и третья строки танка. Танка содержит омонимическую метафору — какэкотоба: в выражении табинэ — «сон во время путешествия» содержится топоним Хинэ.

12

Минамото Киёкагэ (884—950) — по некоторым данным, сын императора Ёдзэй.

13

Сайсё — канцлер. Абэ Тосико и Имаи Гэнъэ, комментаторы Ямато-моногатари издания серии Нихон котэн бунгаку тайкэй, считают слово сайсё китайским вариантом слова санги — «государственный советник». Такэда Юкити полагает, что это скорее перевод на китайский слова дайдзин — «министр», а не санги, так как санги не входит в систему чинов. В чине сайсё Минамото находился с 925 по 939 г.

14

Кёгоку-но миясудокоро (или миясундокоро) — букв, «правительница императорской опочивальни». Супруга императора Уда, Хомэко, дочь левого министра Фудзивара Тосихира.

Впоследствии «миясудокоро» стало официальным наименованием фрейлин, прислуживающих в опочивальне.

15

Чествовать императора — речь идет о чествовании по случаю шестидесятилетия императора-монаха Тэйдзи.

16

В одну ветку — комментаторы Ямато-моногатари издания «Кокубундзосё» объясняют это выражение обычаем дарить подарки, прикрепленные к веткам сосны, вишни, сливы и т. д. По мнению Абэ Тосико и Имаи Гэнъэ, такая фразеология образовалась потому, что корзины, куда складывались подношения, обычно плели из веток сливы или ивы. (Вариант отрывка в другом списке — «в одну, в две ветки…».)

17

Бородатые корзины… — Концы прутьев, из которых сплетены корзины, не были обрезаны и торчали наподобие колючей бороды.

18

Тосико — придворная дама, дочь правителя провинции Бидзэн, Фудзивара Тиканэ.

19

Танка приводится в антологии Кокинрокутё, 1 (раздел «Осенний дождь»), с пометой: «Автор неизвестен».

20

Танка содержит аллегорию: корабли с одним парусом были невелики и во время волнений на море пришвартовывались к ближайшему берегу, пережидая бурю. Тосико намекает, что лишь в дни забот оказывается нужной адресату. С другой стороны, катакакэ-но фунэ («однопарусный корабль») в качестве дзё (поэтический прием, в работах А. Е. Глускиной называемый образным параллелизмом) обусловливает появление в стихе слов сиранами — «белые волны» и савагу — «шуметь».

21

Танка содержит прием омонимической метафоры (какэкотоба), обыгрывая омонимы ито — «нить» и «очень», «весьма».

Автор стихотворения выражает мысль, что помнит о Тосико не только в тревожное время, но и в благополучные дни.

22

Речь идет о Ёсифуру (884—967), сыне Кацуита, внуке Такамура. В начале 3-го года Тэнкё (940 г.) он был послан на запад для усмирения мятежа, поднятого Фудзивара Сумитомо. В чине дайни, т. е. заместителя губернатора Дасайфу, военного округа на Кюсю, состоял с 945 по 950 г. Четвертый ранг получил в 5-м месяце 4-го года Тэнкё (941 г.).

23

Сумитомо — Фудзивара Сумитомо (?—941). Во 2-м году Тэнкё (939 г.) на о-ве Хифурисима, в провинции Иё, поднял мятеж, который был подавлен в 941 г.

24

Кимутада — Минамото Кимутада (889—948), сын Минамото Кунинори. Был известен как знаток изящных искусств, один из Тридцати Шести Бессмертных поэтов средневековья.

25

Танка содержит омонимы: ми (в виде кими-га ми) — не только «корпус» (шкатулки), но и «ты», фута — «крышка», сэ — «низ» (шкатулки), но футатосэ — «два года», акэ — форма глагола «открывать» и «алый». Алый же — цвет одежд чиновников пятого ранга, которые адресату придется носить по-прежнему без надежды сменить его на цвет одежд чиновников четвертого ранга. Таким образом, иной смысл четырех последних строк стихотворения: «Два года мы не встречались с тобой. /Все еще цвет твой алый?/ А я думал, что уже нет». Слова фута, сэ, ми, акэ связаны со словом тамакусигэ («драгоценная шкатулка») по типу связи энго («связанные ассоциациями слова»).

Танка приводится в сборнике стихов Кимутада — Кимутадасю, а также в антологии Госэнсю, 15, где повествуется, что Ёсифуру выразил Кимутада, недовольство в связи с тем, что его обходят повышением, и тогда Кимутада послал ему эту танка. Приводится также ответ Ёсифуру, отсутствующий здесь.

26

Сэмбо-но кими — сын императора Дайго, принц Ясуаки (903—923), бывший наследный принц. Скончался в 21-й день 3-й луны.

27

Тайфу — дочь придворного Минамото Тасуку. Служила у императрицы Сидзуко, матери Сэмбо-но кими, была его кормилицей. Пользовалась известностью как поэтесса.

28

Императрица — речь идет об императрице Сидзуко (885—954), дочери Фудзивара Мотоцунэ, супруге императора Дайго. Была возведена в сан в 1-й день 4-й луны 1-го года Энтё (923 г.).

29

Это повествование и танка приводятся в Окагами, в разделе «Император Мураками», а также в антологии Синтёкусэнсю, 14, с небольшими изменениями.

30

Асатада-но тюдзё — Фудзивара Асатада (910—966), сын правого министра Садаката. Был искусен в игре на флейте и тростниковой дудочке (сё), один из «Тридцати Шести Бессмертных». В чине тюдзё состоял с 951 по 952 г. Существует поэтический сборник дома Асатада — Асатадасю.

31

Танка приводится в Асатадасю, кроме того, помещена она в антологии Синсэйсайсю с авторством Фудзивара Корэтада и с заменой слова хаканаки на харукэки.

32

Кавалер тоже… — то, что печалится дама, видимо, само собой разумеется.

33

Танка приводится в Синтёкусэнсю с пометой: «Автор неизвестен».

34

Гэму-но мёбу — личность ее не установлена. Мёбу — фрейлина.

35

Накацукаса-но мия — сын императора Дайго, принц Канэаки (907—966).

36

Путь сегодня прегражден — т.е. гадание показало, что день неблагоприятен для выходов из дома.

37

Дворец Сага — дальняя резиденция императора Сага в провинции Ямасиро.

38

Пруд Осава — пруд в окрестностях Сага.

39

В танка обыгрываются омонимы: Сага — топоним и «чувство». В танка введен топоним Осава — название пруда в Сага. Этот топоним обусловливает появление в дальнейшем слова мидзу — «вода», однако использовано не это слово, а его омофон, входящий в архаическое слово мидзукуки — «послание», «письмо», а также «водоросли». То есть начало стихотворения может быть переведено так: «С Осава-/Пруда послания прекратились…» Сага означает еще и «чувство». Обе танка этого дана приводятся в собрании принца Мотоёси (Мотоёсимикогосю) как стихи Гэму-но мёбу, адресованные принцу. В Ямато-моногатари этот принц именуется «покойный хёбугё-но мия». Здесь, видимо, ошибка автора.

40

Момодзоно-но хёбугё-но мия — принц Кацуаки (?—927). Погребальная церемония состоялась 24-го дня 9-й луны.

41

Госпожа из Северных покоев (Кита-но ката) — супруга принца, дочь Тосихира.

42

Танка содержит омонимы: хатэ — «конец» (осени) и название церемонии отпевания усопшего. Встречается в Сёкугосэнсю, 18.

43

Гэму-но мёбу — см. коммент. 34.

44

У плотины — плотина на реке Канагава.

45

Авата — ворота Авадагути в левой части Киото.

46

Танка содержит омонимы: кава — «река» и ка ва — «он». Неверность возлюбленного часто сравнивалась с мелководьем (мелкая река — мелкие чувства), «стремнина» и «мелководье» могут обозначать соответственно глубокую и непрочную любовь.

47

Фудзивара Тадафуса (?—928), один из «Тридцати Шести Бессмертных», знаток музыки, сочинял мелодии к песням саибара.

48

Хронологически повествованию скорее соответствует дочь императора Дайго — Акико (918—980). Она была моложе Минамото Киёкагэ на 34 года.

49

Две сосны, растущие рядом в Сумиёси (бухта Суминоэ), считаются символом долголетней супружеской верности. Танка помещена в Сюисю, 12.

50

Автор стиха хочет выразить мысль: за это время твоим сердцем, видно, всецело завладела другая.

51

Танка помещена в Синкокинсю, 13, приписывается дайнагону Киёкагэ.

52

Фудзивара-но Тиканэ — сын Тадафуса, был искусен в музыке.

53

Итидзё-но кими (?—913) — дочь принца Садахира, пятого сына императора Сэйва (850—889). Ее стихи помещены также в антологиях Госэнсю и Сюисю.

54

Поэтесса намекает, что не хотела лишний раз напоминать кавалеру о его утрате.

55

Нынешний господин — Фудзивара Токихира (871—909), бывший в чине левого министра. Его супруга — дочь Аривара Мунэяна. Сначала была женой дайнагона Фудзивара Куницунэ, затем, по преданию, ее похитил обманом его племянник Токихира.

56

Император Ёдзэй-ин (877—884) — один из авторов антологии Госэнсю (ин — суффикс, обозначающий экс-императора, принявшего постриг).

57

Содержание танка связано с преданием о девушке, утопившейся в пруду Сарусава, когда ее покинул возлюбленный (см. 150-й дан). Поэтесса сравнивает себя с этой девушкой. «… годы хоть и не прошли, но водоросли… стали видны» — считалось, что водоросли растут только в старых прудах, при этом водоросли — метафора волос утопившейся девушки. Офунэ хочет сказать, что и она, подобно той деве из легенды, собирается утопиться.

58

Он — имеется в виду император Ёдзэй, отрекшийся от престола (см. коммент. 56).

59

Стихотворение помещено в Госэнсю, 16, где его авторство приписано фрейлине Мусаси. Есть толкование, что Мусаси и Вакаса-но го — одно лицо, но эта гипотеза нуждается в дополнительных аргументах.

60

Сукэ-но го — личность ее не установлена, так же как имя ее приемного отца.

61

Сёсё — придворный чин ниже тюдзё, входивший в состав правого и левого конюшенных приказов.

62

Фрейлина укоряет сёсё за то, что тот позабыл ее. «Забудь-трава» — растение, которое, по старинному народному поверью, обладает силой изгонять из сердца память о любимой.

63

Идэха-но го — личность ее не установлена.

64

Сикибугё-но мия — принц Ацуёси (887—930), четвертый сын императора Уда, имел привлекательную наружность. Был сведущ в музыке, отличался изысканным вкусом.

65

В те времена любовные отношения между отчимом и падчерицей не считались предосудительными.

66

Обана — китайский мискант.

67

Личность ее окончательно не установлена. По одним данным, имеется в виду Сандзё-но миясудокоро, фаворитка императора Дайго, дочь удайдзина Фудзивара Садаката по имени Ёсико, ибо указанное лицо, т.е. супруга императора Сэйва, Фудзивара Такако, не может быть героиней повествования ввиду хронологических несоответствий.

68

Молодые побеги — по обычаю, в 7-й день 1-й луны собирают побеги семи трав и варят из них похлебку, долженствующую оберегать от болезней и злых духов того, кто ее отведает.

69

Кацура-но мико (?—954) — молочная дочь супруги императора Уда.

70

Танка содержит игру слов: Кацура — женское прозвище и «лавр» — дерево, по преданию растущее на луне. Иногда это слово употребляется как метафорическое обозначение луны. Комментаторы отмечают, что, поскольку в то время обычно мужчина посещал женщину, а не наоборот, возможно, что первоначально в тексте было: «Сикибугё-но мия всей душой полюбил принцессу Кацура-но мико…».

71

Рё-сёсё — Ёсиминэ Норимаса (915—957). В чине сёсё был с 936 по 945 г.

72

В данной танка под травой подразумевается отправительница послания, под дубом — кавалер, тем более что касиваки («дуб») было в то время метафорическим обозначением придворных служб — приказов эмонфу и хёэфу, к последнему из которых был приписан Рё-сёсё. Танка содержит омонимы: ои — «расти» и «стариться», отсюда — второй смысл: «Хоть я состарюсь, мною ты не пренебрегай».

73

Эта и предыдущая танка помещены в Сёкукокинсю, 12, как диалог между Гэму-но мёбу и Масамунэ Хэндзё. (Авторство Масамунэ Хэндзё, по мнению комментаторов, недостоверно.) В Какайсё, 10, автором ответной танка назван Ёсиминэ Накацура.

74

Танка содержит омонимы: Сомэкава — «крашеная кожа», а также название местности в провинции Этидзэн. Кава — «река», с этим словом по типу знго связаны имеющиеся в тексте слова ватару — «переходить» и фукаса — «глубина». Ватару еще имеет значение «добиться успеха в любви». Иро — «цвет» означает также «любовь». Отсюда — второй смысл: «Не видя глубины чувства у той, кому я доверялся, собираюсь разорвать отношения». Танка помещена в Сёкугосюисю, 16, под авторством Ёсиминэ Мунэсада, но это, вероятно, ошибка.

75

Второй сын императора Ёдзэй-ин — принц Мотохира (?—958).

76

Пятую дочь — имеется в виду дочь императора Уда, принцесса Ёрико (895—936).

77

По-видимому, это была дверь, ведущая из женских покоев в комнатку нуригомэ, служившую гардеробной, а иногда и спальней.

78

Танка приводится в антологии Секугосэнсю, 15. Поэтесса хочет сказать: раз иссякла без причины твоя любовь, то с кем же мне говорить?

79

Имеется в виду император Дайго (885—930).

80

Удайдзин (правый министр) — Фудзивара Садаката (873—932), сын Такафудзи. Был искусен в игре на флейте и в стихосложении. Существует поэтический сборник Сандзёудайдзинсю. Его дочь Ёсико после кончины императора была замужем за принцем Ацуми, потом за Фудзивара Санэёри.

81

В танка обыгрываются омонимы: мацу — «ждать» и часть топонима Мацуяма, хигураси — «закат дня» и «цикада». Из них складывается второй смысл стихотворения: «До заката дня ждала я и, подобно кукушке, плачу, что не пришел ты».

82

Нэмугаку (Нэнгаку) — биография его неизвестна. Уход в горы был одним из средств познать «Путь Будды». В то время получили распространение обеты затворничества: в горы удалялись на определенный срок, например на 12 лет или 1000 дней. Иногда придворный, принявший постриг, часть времени проводил в горах, а в основном нес обычную службу во дворце.

83

Сосна является символом долголетия.

84

Здесь неясное место в тексте. Перевод дан по конъектуре Абэ Т.

85

Танка помещена в Кокинсю, 15, с пометой: «Автор и заглавие неизвестны». Встречается также в Кокинрокутё, 5. Цитируется в Гэндзи-моногатари (гл. «Хабакиги»).

86

Кайсё — имеется в виду Кайсэн, один из поэтов Госэнсю. Был близок к Ки-но Цураюки (868—946), Томонори (даты неизвестны) — составителям знаменитой антологии Кокинсю, авторам ряда произведений (например, «Дневник из Тоса» Ки-но Цураюки и др.).

87

Имеется в виду гора Хиэ.

88

Комментаторы допускают, что эта танка является переделкой стихотворения Осикоти Мицунэ, помещенного в антологии Кокинсю, 18.

89

Обе танка помещены в Кокинрокутё, I (раздел «Туман»).

90

См. коммент. 64.

91

См. коммент. 80.

92

Танка помещена в Синтёкусэнсю, 4, а также в сборнике правого министра третьего ранга (Сандзё-но отодосю), где сопровождается указанием: «В доме того же принца собрались друзья; за отдыхом и развлечениями он сорвал цветок оминаэси и поднес принцу».

93

Минамото Мунэюки (?—939) — отец принца Корэтада, сын императора Комэй. По другой версии, отец принца Мотоясу, сын императора Ниммё. Один из «Тридцати Шести Бессмертных». Существует антология Мунэюкисю. Укё — «правая столица», одна из двух частей, на которые был разделен средневековый Киото. Укё-но ками — правитель Укё.

94

Слово окицу — «открытое море» — образный параллелизм к названию бухты Фукэй. Автор танка сравнивает себя с водорослями на камне, погружающимися в волны, когда морской ветер уже не разбивает их о берег. Танка помещена в Синсэнсайсю, 14, с пометой: «Автор неизвестен».

95

Танка помещена в Госэнсю, 4, с пометой: «Автор неизвестен».

96

Танка приводится в Сёкугосэнсю, 13, и в сборнике Канэхирагосю, где авторство приписывается Гэму-но мёбу, пославшей эту танка императору Уда. В тексте имеются небольшие отличия. Комментаторы полагают, что основой для создания танка послужило стихотворение из Кокинсю, 17.

97

Танка содержит омонимы: ору — «рвать», «ломать» и «пребывать», морасу — «течь» и «пропускать». Автор хочет сказать, что он столь ничтожен, что император не дарит его своей милостью (милость государя сравнивается с дождем) и не дает ему повышения по службе.

98

Мицунэ — Осикоти Мицунэ, один из знаменитых поэтов Кокинсю.

99

Танка содержит омонимы: цута — «плющ» и часть слова цутанаси — «плохой», «дурной». Токиха «вечнозеленый», «зелень» — цвет одежд чиновников шестого и седьмого рангов. Мицунэ был в седьмом ранге и жаждал получить пятый, предоставлявший право носить одежду цвета киновари.

100

Танка содержит омонимы: иро — «цвет» и «любовь». Отсюда — иной смысл первых двух строк: «хоть и не любишь». В другом списке вместо коно хана («этот цветок») стоит название цветка унохана и часть у этого слова имеет значение «печаль». Поэтесса под цветком разумеет себя.

101

Цуцуми-тюнагон — Фудзивара Канэскэ (877—933), один из «Тридцати Шести Бессмертных».

102

Коконохэ — «девять слоев» — метафорическое обозначение императорского дворца. В топониме Оутияма также содержится слово ути — «дворец». Эта танка имеется в Синтёкусэнсю, 19, а также в Канэскэсю.

103

Сайгу — священный сан принцессы Явако (?—959), дочери императора Уда. Во времена императора Дайго была главной жрицей храма Исэ. Такая жрица непременно назначалась в правление каждого императора.

104

Танка содержит омонимы: Такэ — топоним и такэ — «бамбук», ёё — «множество коленцев бамбука» и «много веков».

Ёё — дзё к слову такэ.

105

Один из братьев правителя Идзумо — личность его не установлена.

106

См. коммент. 53.

107

Прежний император — по-видимому, император Сэйва (850—880). В Ямато-моногатари прежним императором чаще именуется император Дайго, но в данном случае это было бы анахронизмом.

108

Стонущий парус, который поднимают, отправляясь в море, символизирует горе и рыдания. Слова вата-но хара — «равнина моря» и хо — «парус» связаны по типу энго.

109

Морофути — видимо, сын Фудзивара Мороцута. В тексте Морофути записано как Моромити — вероятно, ошибка переписчика.

110

Тадаакира — имеется в виду Минамото Тадаакира (893—958); в чине тюдзё был в 934—951 гг.

111

Под росой поэт разумеет себя, под вьюнком — юную девушку. Оку — «пасть» (о росе) в контексте означает «встреча». Миру — «видеть» — зд. означает «обменяться брачными обещаниями». «Лучше бы нашей встречи не было, ведь столь быстротечна жизнь» — так современные комментаторы толкуют смысл этого стихотворения. Первые три строки совпадают с танка в Синтёкусэнвакасю, 13, автором назван Минамото Мунэюки.

112

В слове омохи — «любовь», «думы о любимой» содержится слово хи — «огонь», «свет» (от светлячка). Стихотворение помещено в Косэнвакасю, 4, с пометой: «Автор неизвестен». Во вступлении к танка говорится: «Кацура-но мико повелела поймать светлячка, и девушка, поймав его в рукав кадзами…».

113

Тосико была младшей сестрой дайнагона Минамото Киёкагэ.

114

Стихотворение помещено в Синтёкусэнсю, 18, под авторством того же Минамото Киёкагэ.

115

Заключительная фраза скорее всего принадлежит автору-составителю, а не переписчику.

116

Монах Эсю — неизвестная личность. Некоторые комментаторы считают, что имеется в виду Нобумаса либо Эхидэ.

117

Стихотворение содержит какэкотоба: симо — «иней» и симо — «низ». Самоуничижение поэта объясняется тем, что пишет он благородной, высокопоставленной даме.

118

Хида — местность, из которой приглашались плотники для подрядов на работы в столице.

119

Стихотворение приводится в Кагэро-никки.

120

Стихотворение содержит омонимы: хи — «день» и «солнце», отсюда — иной смысл четвертой строки: «Этот день близок».

121

В танка обыгрываются омонимы: амэ-но сита — «мир», «Поднебесная» и «под дождем»; нурэкоромо — «промокшая одежда» и «незаслуженные обвинения». Второй смысл стихотворения: пока мы живем в этом мире, приходится терпеть незаслуженные обвинения. Слова нурэ — «промокший» и амэ — «дождь» связаны по типу энго.

122

Цуцуми-но тюнагон — см. коммент. 101.

123

Дочь — Фудзивара Кувако.

124

Дзюсан-но мико — тринадцатый принц Акитоси (924—990), сын императора Дайго.

125

Стихотворение помещено в Канэскэсю, а также в Кокинрокутё, 2, и в Госэнсю, 15.

126

Хэйтю — Тайра Садафуми (?—923) — знаменитый поэт и придворный кавалер, его стихи послужили основой для создания Хэйтю-моногатари («Повести о Хэйтю»).

127

Канъин-но го — историческое лицо времен Энги (901—923). Ее танка включены в Кокинсю.

128

Стихотворение основано на игре омонимами: симо — «иней» и «низ», т. е. иносказательно «я сам», оки — «ложиться» (об инее) и «бодрствовать», кохи — «любовь», а часть этого слова хи — «солнце». Все перечисленные выше слова — «иней», «ложиться», «солнце» — связаны типом связи знго. Поэт намекает на свои слезы, которые сравнивает с инеем, падающим каплями росы на восходе солнца.

129

Стихотворение по принципу построения тропа отчасти повторяет предыдущее. Сирацую — «белая роса» — дзё к слову оки — «падать» (о росе). Исо-но ками — макура-котоба к слову фуру («старый»), здесь тоже употребляется в значении «старый».

130

Ёдзэйин-но итидзё-но кими — см. коммент. 53.

131

Стихотворение выражает ту мысль, что сущность любви (иро) нельзя постичь, не проверив глубину чувства.

132

Прежний император — Уда-тэнно.

133

Кои — женский придворный чин, личность женщины неизвестна.

134

Стихотворение помещено в Канэхирагосю, а также в Синкокинсю, 11.

135

Сайин-но мико — принцесса Кимико (?—902), дочь императора Уда. С 893 г. до смерти была в сане жрицы сайин в храме Камодзиндзя.

136

Танка помещена в Сёкукокинсю, 8.

137

Стихотворение содержит омонимы: кику — «хризантема» и «слышать», образующие второй смысл последних строк: хоть и получаю о вас известия, но могу ли увидеть вас? Слова «мой дом» (вага ядо), «чужбина» (ёсо), «государь» (кими) связаны по типу энго.

138

Кайсэн — см. коммент. 86.

139

Стихотворение помещено в Синсюисю, 19.

140

Сайин — см. коммент. 135.

141

Стихотворение основано на омонимах: э — «ветка» и «родство», симо — подчеркивающая частица и «иней». Сайин упрекает отца в том, что он неодинаково относится к ней и к ее сестрам и братьям.

142

В стихотворении обыгрываются омофоны: оки — «иметь», «класть» и оки — «открытое море», урами — «ревность» и «смотреть на бухту». Иной перевод танка: хотя, словно глубины морские, глубоки мои чувства, все же есть такие люди, что ревнуют меня к другим. Император хочет сказать, что его дети напрасно ревнуют его друг к другу, всех он любит одинаково. Оки — «открытое море» и ура — «бухта» — энго к ватацуми («гладь моря»). Стихотворение с пометой «Автор неизвестен» помещено в Сюисю, 15, а также в Кокинрокутё, 4, с небольшими изменениями в Канэхирагосю.

143

Саканоэ-но Тохомити — личность его неизвестна.

144

По другим спискам, вместо муси — «цикада». — сика — «олень».

145

Укё-но ками — точно личность его не установлена.

146

Танка содержит омонимы: сиори — «заломленная ветка» (чтобы можно было найти обратный путь) и «терпеть дурное обращение».

147

Стихотворение встречается в Сёкугосюисю, 18 (четвертая строка гласит: наки ё то кикэдо).

148

Канэмори — Тайра Канэмори (?—990), в чине помощника правителя Этидзэн находился с 950 по 961 г., один из «Тридцати Шести Бессмертных» поэтов средневековья. Существует домашний поэтический сборник Канэморисю.

149

Хёэ-но ними — дочь министра Фудзивара Канэсигэ. Ее стихи имеются в Госэнсю.

150

Стихотворение с небольшими изменениями встречается в Госэнсю, 13.

151

Танка помещена в Госюсю, 13; третья строка: аянакумо.

152

Тайра-но Накаки (?—930) — наместником Оми был, видимо, в 915— 922 гг. О дочери ничего не известно.

153

Стихотворение включено в Госэнсю, 16, где обозначено как посланное кавалером, встретившим в провинции даму, с которой он некогда служил в одном дворце. Приводится также ответ женщины.

154

Канъин — сын императора Сэйва, принц Садамото (884—909).

155

В стихотворении девушки, дочери третьего сына Канъин, шутливо сравниваются с демонами. Подобное сравнение есть в Исэ-моногатари, 60. Танка помещена в Сюисю, 9, с предисловием: «Услышав, что в Мити-но куни уезда Натори, в Куродзука, у Канэскэ есть много дочерей, Канэмори…»

156

Танка содержит омонимы: идэ — «колодец» и Идэ — название местности, славящейся красивыми деревьями ямабуки и пением лягушек. Поэт выражает опасение, что красота девушки со временем увянет, а ему приходится ее покинуть. Видимо, стихотворение представляет собой парафраз танка из третьего свитка Кокинсю.

157

В стихотворении, в 3-й и 4-й строках, в словах сигана тори-номи юкэба содержится название источников: Натори-но мию.

Поэтесса упрекает Канэмори, что он уехал в столицу и не подает о себе вестей. Слово ато — «след» — энго к слову тори — «птица». Танка имеется в Сюисю, 7.

158

В этом стихотворении-ответе также содержится топоним Натори-но мию (4-я и 5-я строки). Кроме того, в слово сунадори — «рыба» входит тори — «птица» (слово из танка дамы).

159

Канэмори намекает на свою возможную кончину от печали. Примечательно, что этот дан, создававшийся, по-видимому, при жизни Канэмори, включает танка прежних лет.

160

В танка обыгрываются омонимы: уса — «печаль» и Уса — название местности в Цукуси (печаль не покидает — не покидаю Уса).

161

Годзё-но го — дочь Фудзивара Ямакагэ.

162

Подтекст фразы: император все свое время отдает фрейлине из Кавара-но ин.

163

Танка содержит омонимы: фудзи — «глициния» и фути — «стремнина». Уже говорилось, что стремнина и мелководье обозначают соответственно истинное и мимолетное чувства. Отсюда — второй смысл танка: чувства измельчали, взять хотя бы привязанность императора, еще недавно казавшуюся такой глубокой. (Ср. также иро — «цвет» и «любовь» в ответной танка.)

164

Носан — данных о ней нет. Дзодзо (891—964) — сын Миёси Киёюки, о нем имеются сведения как об искусном лекаре.

165

Танка обыгрывает метафоры: буря в горах — гнев родителя, ветка — возлюбленная. Примечательна также игра омонимами: ура митэ — «смотреть на бухту» и «сожалеть», «ревновать», набику — «клониться» (о ветке) и «подчиняться».

166

Танка использует омонимы: тацу — «вставать» (о тумане, дымке) и «покидать», «уходить».

Харугасуми — «весенняя дымка», видимо, метафорическое обозначение самой дамы.

167

Нанъин-но горо — неизвестное лицо, так же как и последующая Иё-но го.

168

Сокёдэн — резиденция фаворитки императора Дайго, Минамото Явако.

169

В стихотворении обыгрываются омонимы: утито — «говоришь, что внутри (во дворце)» и «вовне», «за стенами», каку — «говорить» и «понимать иначе», «видеть второй смысл». «Занавески» — занавески паланкина, в котором дама собиралась отправиться во дворец.

170

В танка употреблены омонимы: ики — «жить» означает еще и «идти». Отсюда — второй смысл: «Ах, как тяжко мне уходить».

171

Японский текст в этом месте неясен. Комментаторы предлагают конъектуры с помощью разных списков памятника.

172

Тиканэ — см. коммент. 52.

173

Инаохосэ — птица из семейства куликовых. Это слово звучит как ина, охосэ — «нет, обманулась».

174

Танка обыгрывает омонимы: хима наки — «беспрестанно», «всегда» в «нет пробоин», «нет щелей»; т.е. второй смысл таков: «В доме моем я о тебе беспрестанно с любовью помышляю…»

175

Бива-доно — Фудзивара Накахира (875—945), третий сын Мотоцунэ, был в чине садайдзина.

176

Танка использует омонимы: нара — название дерева, тоже разновидности дуба, и нараси — «привыкать», кроме того, нара-но ха — «лист нара» представляет собой дзё к нараси — «привыкать».

177

Танка помещена в Госэнсю, 15.

178

Тадабун — Фудзивара Тадафуми (873—947), государственный советник.

179

Сын — Фудзивара Сигэмоти.

180

Каригину, утики — виды нарядных одежд.

181

Нуса — жертвоприношения богам, дабы обеспечить благополучное путешествие и возвращение.

182

Из части второй и третьей строк танка яма мо моротомо-ни складывается слово ямамомо — «горный персик».

183

Танка связана с поверьем: кто видит во сне, как ночью ловят форель, тот любим. Говоря о стремнине, Гэму-но мёбу намекает на силу своего чувства.

184

Танка содержит омонимы: мумая — «станция» и «вот сейчас».

185

Детей и младших братьев особо высокопоставленных придворных содержали во дворце, чтобы готовить к придворной службе.

186

Обряд посвящения (гэмпуку) — обряд, после прохождения которого юноша считался взрослым мужчиной.

187

Куродо — приближенный императора, нечто вроде управителя, занимавшийся секретной документацией, а впоследствии ведавший и одеждой императора, его трапезами, церемониалом и т. д.

188

Танка помещена в Синтёкусэнсю, 17, где указано, что она написана Сандзё-удайдзину, правому министру, от Канэскэ.

189

См. коммент. 80.

190

Сходная танка помещена в Гэндзи-моногатари.

191

Танка встречается в Госэнвакасю (свиток 1). В предисловии сообщаются отсутствующие здесь детали: наступила следующая весна, но дерево не расцвело. Кроме того, стихотворение помещено в Канэскэсю.

192

Куродо — см. коммент. 187.

193

Стихотворение помещено в Кокинсю, 8, и в Канэскэсю, автор — Канэскэ. Юки — «снег» имеет омоним юки — «уезжать», «уходить». Манимани означает «постепенно» и «в то время, когда…», таким образом, складывается иной смысл четвертой строки: «Теперь, когда ты уезжаешь…»

194

Ёситанэ — Минамото Ёситанэ, внук императора Сэйва.

195

Танка содержит частичные омонимы: намида — «слезы» и нами — «волна». Нами, кава и тидори — «волна», «река» и «кулик» — слова, составляющие комплекс энго.

196

Танка помещена в Сёкугосэнсю, 12.

Акаси — название бухты, означает также «встречать рассвет», яку — «жечь» и «сгорать от любви».

197

Танка содержит ссылку на сюжет известной повести Такэтори-моногатари. Героиня повести хотела покинуть приемных родителей тоже в ночь полнолуния, 15 августа, и вернуться к своему народу, обитающему на луне. Особую тонкость придает этой танка то обстоятельство, что имя принцессы — Кацура — является метафорическим обозначением луны. В сочетании кими ва кими-ни то кими означает «ты» и «государь», т. е. император Тэйдзи, отец принцессы Кацура. Ёё имеет три значения: 1) «коленца бамбука» (прекрасную Кагуя-химэ, героиню Такэтори-моногатари, нашли в бамбуке); 2) «ночи»; 3) имитация плачущего голоса; все эти три омонима создают сложную смысловую игру в танка.

198

Дансэй — принц Нориаки. Дансэй — чин, надзирающий за порядком и соблюдением правил.

199

Танка встречается в Синсэндзайсю, 11.

200

Танка построена на игре слов: укимиру — «плавучие водоросли» и «смотреть печально». Отсюда — второй смысл: печально будет, если мы снова встретимся и зашумит о нас молва. Коридзума — топоним и коридзу — «опрометчиво», «не проверив на опыте». Кадзуку («погружаться»), миру («водоросли»), Коридзума-но ура (бухта Коридзума) связаны по типу энго.

201

Нанъин-но кими — принц Корэтада.

202

Возможно, что стихотворение было сложено уже после смерти отца.

203

Суэнава-но сёсё — Фудзивара Суэнава (?—914), сын Тисигэ. Его танка встречаются в Синкокинсю и в Синсюисю. Он был также известен искусством соколиной охоты.

204

Императрица — Сидзуко. Она умерла в 954 г., явно позже создания Ямато-моногатари. Эпитет «покойный», видимо, добавлен позднейшим переписчиком.

205

Гон-тюнагон-но кими — Фудзивара Ацутада (906—943), сын Тосихира. Один из «Тридцати Шести Бессмертных», искусный музыкант, игравший на бива. Существовал сборник его танка Ацутадасю.

206

Танка помещена в Госэнсю, 10.

207

Комментаторы Абэ Тосико и Имаи Гэнъэ предполагают, что посылкой фазана (кидзи) Ацутада хотел сказать ей, что «не придет» (кодзи).

208

В танка обыгрываются омонимы: кари — «охота» и кари — «временный», «обманный». Отсюда — второй смысл: «Не думала я, что наши встречи временны».

Курикома — гора, знаменитая изобилием фазанов, там часто устраивалась соколиная охота. Танка помещена в Кокинрокутё, 2 (раздел «Фазаны») (две последние строки иные), а также в Фумокусё, 20 (раздел «Горы»), с припиской: «Автор неизвестен».

209

Танка обыгрывает омонимы: мору — «течь» и мору — «охранять»; кахэсадзарамаси — «не стала бы менять» комментаторы связывают с уракаэсанай — «не предает», «не обманывает» и каэсанай — «не уходит домой», «не покидает».

210

Укон хочет сказать, что нарушившего клятву могут наказать боги. Танка помещена в Сюисю, 14, Кокинрокутё, 5 (раздел «Клятвы»). В некоторых книгах приписывается Цураюки.

211

Министр Персикового сада — Фудзивара Мороудзи (913—970), сын Тадахира, занимал пост министра с 944 по 955 г.

212

В этой танка три первые строки представляют дзё к слову мунасики — «напрасный».

213

Дайнагон — Фудзивара Акитада (898—965), сын Тосико, правый министр, в чине дайнагона (чин, предшествующий правому министру) с 948 по 958 г.

214

Хёго-но дзо — чин оружейного приказа третьего ранга.

215

В танка обыгрываются омонимы: юки — «снег» и юки — от юку — «идти», «уходить». «И все больше, — хочет сказать поэтесса, — растет твое ко мне равнодушие».

216

Название уезда Муро означает «чулан», «комната».

217

Слово фусума теперь означает раздвижную дверь, раньше обозначало вид одежды, позднее — одеяло. Слово фусу имеет значение «лежать». Второй смысл последних строк танка: «Как жаль, что не могу лежать с тобой».

218

Сури-но кими — личность ее неизвестна. Видимо, ее отец или брат ведал ремонтными работами (сури).

219

Глава правого конюшенного приказа (мума-но нами, ума-но ками) — его личность не установлена.

220

В танка обыгрываются омонимы: ката — «путь» и ката — «способ», т.е. «Как грустно, что нет к тебе пути».

221

Адзиро — верша для ловли рыбы. Танка кроме Ямато-моногатари помещена в Сюисю, 17.

222

Автор танка хочет сказать, что он не ходит ни к какой другой даме. Удзи — название местности, славящейся обилием рыбы. Кроме того, удзи — «род», «племя», т. е. «Если не знаешь, то спроси у кого-нибудь из моих домашних».

223

Непонятно, от чьего имени написана эта танка. Хотя по тексту она приписана кавалеру, ее содержание скорее позволяет предположить авторство дамы. В названии Афусака присутствует глагол афу — «встречаться», т. е. в танка употреблено какэкотоба. Кроме того, обыграны омонимы: тацу — «вставать» (о тумане) и «уходить». Иной смысл танка: «Ты говоришь, что уже рассвело и надобно мне спешить домой, покинув место нашей встречи. И вот я ушел. Ты никому о нас не рассказывай».

224

Киэнаму — «таять» и кахэру — «уходить домой» стягиваются в киэкахэру — «любить до смерти».

225

Асагахо (асагао) — «утренний лик» — название вьюнка, содержит слово као — «лицо», т.е. «хотела бы я взглянуть на твое лицо, чтобы проверить, правдивы ли твои слова».

226

По толкованиям некоторых комментаторов, две последние строчки означают: ведь, помимо вас, все может быть лишь пустой оболочкой.

227

Хёбугё-но мия — принц Мотоёси (890—943), сын императора Ёдзэй. Существует императорский сборник Мотоёсими-когосю. Мотоёси известен своими талантами в изящных искусствах.

228

Курэтакэ — бамбук из Курэ — принятое метафорическое название высокородных аристократов. Ё — «коленца бамбука», а также «ночь». Фуси — «коленца бамбука» и «времяпрепровождение». Отсюда — второй смысл: «Если нам предстоят всего одна-две ночи, то такое времяпрепровождение напрасно».

229

Правый министр третьего ранга Фудзивара Садаката был в чине тюдзё с 906 по 913 г.

230

Видимо, Садаката был назначен гонцом с подношениями от императора синтоистским божествам ками по случаю празднества в храме Камо-дзиндзя.

231

Танка помещена в Сюисю, 19, последние две строки изменены, а также в Кокинрокутё, 5 (раздел «Веера»), с небольшими изменениями. С наступлением осени и приходом осеннего ветра веерами переставали пользоваться. В это время посылка веера была плохой приметой и предвещала разрыв отношений. Но поскольку кавалер уже оставил даму, она и говорит, что примета не может ее испугать.

232

Танка помещена в Сандзёудайдзинсю, пятая строка «цураки нарикэри», а также в Кокинрокутё, 5 (раздел «Веера»), с небольшими изменениями.

Автор хочет выразить ту мысль, что он обратился к даме с просьбой, не зная о существовании такой приметы, и раз она не отказала ему и прислала веер, то именно от нее исходит инициатива разрыва, что очень горько для него.

233

Гон-тюнагон — Ёситада. Тюнагон — придворный чин ниже дайнагона (см. примеч. 213). Гон и маса — два различных звания внутри этого чина. Обязанности дайнагона и тюнагона сходны; в частности, в них входила охрана государственных тайн.

234

Хидари-но Оидоно-но ними — видимо, речь идет о дочери Фудзивара Тадахира (880—949), который занимал пост хидари-но оидоно (левого министра) с 924 по 936 г.

235

Танка встречается в Госэнсю, 8, а также в Ёситадасю с несколько иным текстом, кроме того, в Кокинрокутё, 1 (раздел «Конец года»). Танка со сходным содержанием имеется в Гэндзи-моногатари.

236

Танка помещена в Госэнсю, 13, и в Ёситадасю. В Сюисю, 11, несколько отличаются первая и пятая строки.

237

Танка включена в Госэнсю, 12, и Ёситадасю.

238

Сайгу-но мико — имеется в виду принцесса Масако (910—954), дочь императора Дайго. Сайгу-но мико — жрица в храме Исэ. Масако стала жрицей в 931 г., когда Ёситада было 26 лет, а ей — 22 года.

239

Танка содержит выражение кахи наку — «нет раковин», имеющее омоним со значением «бесполезно», «напрасно». Таким образом, складывается второй смысл танка: «любить напрасно». Первые три строки представляют собой дзё к этому выражению. Слова «море Исэ» и сайгу — «жрица» — «связанные слова», энго. Танка помещена в Кокинрокутё, 5, автор — Ёситада, в Госэнсю, 13, две последние строки несколько иные. В Ёситадасю две последние строки гласят: има ва нами ситэ кахи ка арубэки — «Что теперь ни делай, все напрасно».

240

Накацукаса-но мия — принц Нориаки (?—987), сын императора Дайго.

241

Сандзё-удайдзин — отец покойной супруги Нориаки, Фудзивара Садаката.

242

Сахёэ-но ками-но кими — Фудзивара Моромаса (920—969). Имел ранг садайдзина — левого министра. На посту главы левого конюшенного приказа находился в 947—953 гг.

243

Танка содержит омонимы: кахэру — «высиживать» и «оставлять», «покидать», «возвращаться домой». Сумори означает «остаться в гнезде, чтобы высиживать еще не вылупившихся птенцов», а также «сторожить заброшенное место», т. е. второе значение стиха: «Остался бы ты в гнезде, чтобы высиживать птенцов».

244

Танка содержит омонимы: кахи — «яйцо» и кахи — «толк», «смысл». Таким образом, танка означает еще: «Нет смысла оставаться».

245

Сикибугё-но мия — принц Ацуми (893—967), сын императора Уда, единоутробный брат императора Дайго, интересовался музыкой.

246

Сайгу — принцесса Явако, единоутробная сестра принца Ацуми (см. 103).

247

Танка содержит омонимы: фуриниси — «шел», «падал» (о снеге) и «постарела», юки — «снег» и «уходить», Коси — название провинции, где находится гора Сираяма, и «приходил», т. е. «Ко мне, постаревшей, он совсем перестал приходить». Приводится в Госэнсю, 8, и в Кокинрокутё, 2, в разделе «Горы», с небольшими изменениями.

248

Эта фраза, видимо, принадлежит переписчику. Под книгой, вероятно, имеется в виду текст, с которого делался список.

249

Хидари-но отодо (левый министр) — Фудзивара Санэёри (900—970). Был в этом чине с 947 по 967 г.

250

Танка основана на игре омонимов: ката — «сторона», «путь», «направление» и «залив». Ура — часть слова ураямасий («чувствовать зависть») — означает «бухта». Ватацуми — дзё к слову ура.

251

Окиотодо — Фудзивара Тадахира (см. коммент. 234). Его супруга — Есико, дочь императора Уда, мать Санэёри. Скончалась 4-го дня 4-й луны 925 г. (3-й год Энтё).

252

Какурэ — «скрыться» (о луне) и метафорическое «скончаться». Кагэ — «свет луны» и «тень», «облик», «силуэт». Слова какурэ, цуки, мэгури, кагэ составляют энго. Танка встречается в Сёкугосэнвакасю, 18.

253

Хидари-но отодо (см. 249) — Фудзивара Санэёри.

254

Разрешены цвета — для ношения одежд ярко-лилового, алого и других цветов после окончания траура требовалось специальное разрешение императора.

255

Ацуко (885—954) — старшая сестра Тадахира, супруга императора Уда, дочь Фудзивара Мотоцунэ.

256

Разрешенные цвета тоже напоминают Тадахира об утрате, так как этим разрешением он обязан императору Уда, отцу покойной жены.

257

Тюбэн — чин между сёнагоном и советником.

258

Автор хочет сказать, что если бы кленовые листья обладали душой, то не осыпались бы до приезда императора. Танка помещена в Сюисю, 17, а также в Окагами, в разделе «Старинные повести» (Фурумоногатари), вторая строка: момидзи-но иро мо.

259

Суэнава-но сёсё — см. коммент. 203.

260

Танка помещена в Синсюисю, 2, а также в Фумокусё, 6.

261

Камори-но сукэ — должность придворного, в чьи прерогативы входило дворцовое строительство, оборудование дворца, уборка помещений.

262

Танка помещена в Синкокинсю, 8.

263

Коноэ — ворота, находящиеся к востоку от императорской резиденции, вторые по счету с севера.

264

Суэнава умер в марте 919 г. (19-й год Энги).

265

Сакаи-но Хитодзанэ (?—917). Его танка есть в Кокинсю.

266

Название местности в Киото, в районе Фусими.

267

Автор танка хочет сказать, что не может быть уверен в своем возвращении домой, ибо болезнь подтачивает его силы. Танка помещена в Кокинрокутёсюи.

268

Момосики (момосики-но — макура-котоба) означает «придворные всех рангов» и «множество». Хи в слове омохи («любовь») означает «алый». Танка помещена в Сёкугосэнсю, 11, Кокинрокутё, 5, с некоторыми изменениями, в Хэйтю-моногатари, 38.

269

В то время Хэйтю занимал пост младшего управителя правого конюшенного приказа.

270

Ама имеет значение «небо» и «монахиня», сора — «небо» означает также «пустой», «никчемный», эти два ряда соединяются воедино словосочетанием Ама-но кава — Небесная река, Млечный Путь, т. е. «Слышала я, что река Монахинь — пустое дело, но из глаз моих льются слезы». Намида — «слеза» — энго к слову «река». Танка встречается в Хэйтю-моногатари, 38.

271

Последние две строки танка означают: надобно ли было становиться монахиней (ама-но кава — «река» и ама — «монахиня»). Слова намида — «слеза», нагарэ — «течение», хаяку — «быстро», кава — «река» связаны по типу энго. Танка встречается в Хэйтю-моногатари, 38, в Кондзяку-моногатари, 30 («Повесть о том, как женщина, повстречавшая Хэйтю, приняла постриг», № 2).

272

Этот дан имеется в Хэйтю-моногатари и Кондзяку-моногатари.

273

Сигэмото-но сёсё (?—931) — сын дайнагона Фудзивара-но Мотоцунэ.

274

Танка имеется в Синкокинсю, 14.

275

По народному поверью, болезнь насылают вселившиеся в человека духи.

276

Монахи в те времена часто выполняли роль лекарей.

277

Танка встречается в Госэнсю, 12, Кокинрокутё, 2 (раздел «Горы»), в Кондзяку-моногатари, 30.

Курама (название горы) имеет омоним кура, что значит «темный». Тадо-фу («плутать», «искать на ощупь») — энго к слову кура. Сумидзомэ — «цвет туши» — цвет одежды монахов-послушников, здесь используется как дзё к слову кура.

278

Угуису («соловей») — аллегорическое обозначение дамы, в то же время созвучно выражению уку [намида-ни] хидзу, т. е. «в унынии заливаться слезами». Говоря «голос соловья», автор имеет в виду послание, полученное от возлюбленной.

Танка помещена в Кондзяку-моногатари, 30.

279

Танка помещена в Кондзяку-моногатари, 30.

280

Танка помещена в Сикасю, 7, Кондзяку-моногатари, 30.

281

Хёбугё-но мия — принц Мотоёси (см. 227).

282

Танка помещена в Мотоёсимикогосю, содержит омонимы урами — «упрек», «обида», «ревность» и «любоваться бухтой».

283

Танка помещена в Синтёкусэнсю, 14, и в Мотоёсимикогосю.

284

Танка содержит омонимы: Сэки в топониме Сэкикава и форма глагола сэку — «препятствовать», ивама — «расщелина между камнями» и «в то время, что говоришь», «пока даешь о себе знать», мидзу — «вода» и «не видеть». Второй смысл стиха складывается из этих намеков: «Если возникнут препятствия, то не станешь говорить со мной и видеться». Имеется в сборнике Мотоёсимикогосю.

285

Танка содержит омонимы: идзу — «когда» и «выходить», т.е. «Когда ты покажешься?», помещена также в Мотоёсимикогосю.

286

Танка имеется в Мотоёсимикогосю и Канэскэсю.

287

Танка помещена также в Мотоёсимикогосю.

288

Танка содержит омонимы: токи ва — «время» и «вечнозеленый», аки — «осень» и «пресыщение». Поэтесса хочет сказать, что сама подобна горам с вечнозелеными деревьями, о которых осень забыла; пресытившись ею, забыли и ее.

289

Танка содержит омонимы: фуру — «проходить» (о времени), «жить» и «идти» (о дожде), самидарэ — майский дождь и мидарэ — «смятение», амэ — «небо» и «дождь», Кумои — «колодец облаков» и аллегорическое обозначение дворца. То есть «Как бессмысленна жизнь, если век проходит во дворце, вдали от тебя. И сердце в таком смятении». Все эти слова, включая ё — «ночь» и хи — «день» — энго к слову амэ — «дождь».

290

В танка обыгрывается слово фурэба («льет») в двух значениях: к себе дама относит «громко рыдать» (фуритатэтэ наку), к принцу значение «жить». «Ты живешь, и голос твой во дворце слышится»; «Я громко рыдаю, и тебе во дворце голос мой слышен».

291

Нанъин-но имагими — кроме того, что сообщается в дане, о ней ничего не известно.

292

Укё-но ками — см. примеч. 93.

293

Найси-но кими — дочь Тадахира, Такако. Супруга принца Ясуаки, после его кончины, в царствование императора Судзаку, была придворной дамой в чине сёни третьего ранга, т. е. выполняла обязанности главы фрейлин.

294

Хёэ-но каму-но кими — Моротада, младший сын Тадахира. Его детское имя (до прохождения обряда посвящения) было Аягими, глава левого конюшенного приказа.

295

Под гвоздикой дама разумеет себя. Танка содержит омонимы: нэ — «лежать», «спать», а также «корень» и, кроме того, «звук», «плач», токонацу — «гвоздика», часть этого слова токо — «ложе». «Корни увяли» означает что «клятва нарушена». Фусу — «лежать ничком» — энго к слову токо.

296

Оки — Минамото Оки. Сведений о нем нет.

297

Танка обыгрывает омонимы: уси — «печальный», «бык», т.е. две первые строки нужно понимать так: «Ах, бык, тот, что меня возил…» «Трава» появляется в танка по предметной связи с быком. Стихотворение содержится в Косэнвакасю, 16.

298

Фуру — «идти» (о дожде) означает еще и «жить», «прожить» (о времени). Танка имеет второй смысл: «Хоть на небе ни облачка, [несмотря на дождливый сезон] в октябре, все же мои рукава влажны, но это от слез, которые я проливаю, ибо время проходит, [а ты все не навещаешь меня]».

299

Возможно, что имеется в виду не Кимухира, а Татибана Кимухико, который имел пятый придворный ранг и служил в чине дайдзэн тайфу, т. е. возглавлял службу дворцовых трапез.

300

Имеется в виду поверье, что после смерти женщину через «реку с тремя рукавами» (вакарэдзи-но футисэ), протекающую в царстве мертвых, должен перевести за руку тот мужчина, который был ее первым возлюбленным.

301

Хёэ-но дзо — третий ранг приказа хёэ, что можно перевести примерно как «гвардия». Моротада — четвёртый сын тюнагона Фудзивара Канэскэ.

302

Коти — «восточный ветер» включает в себя ко, парадигму глагола куру — «приходить», таким образам, означает еще, и «приходи». Считалось, что восточный ветер приносит дождь.

303

Видимо, имеется в виду празднество в храме Камо-дзиндзя, проводившееся в 10-й день 11-й луны. Перед храмом в день праздника устраивались обрядовые танцы, исполнители которых назначались специально.

304

Танка содержит омонимы: киру — «носить» и «приходить», нарэ — «привыкнуть носить» и часть слова нарисомэ — «быть в близких отношениях». Слово мэдзураси — «красивый», «замечательный» включает слово цураси — «жестокий». Таким образом, второй смысл танка: «Я привыкла видеть тебя, который так долго приходил ко мне, и как мне теперь горько!» Рукава одежд — образ встречающихся и разлучающихся влюбленных.

305

Танка содержит омонимы: Идэ — название местности и форма глагола «быть», ори — «рвать», «ломать» и «находиться», «пребывать». Иной смысл четвертой строки стиха: «Грустно быть одному». Идэ — местность, славящаяся красотой цветов ямабукй. Танка помещена в Кокинрокутё, 6 (раздел «Ямабуки»).

306

Сита-ни в танка означает «в глубине души» и «под небом», «в Поднебесной». Дама хочет сказать, что она думала, что лишь она одна плачет, но вот и осеннее небо проливает дожди.

307

В другом списке во второй строке вместо наноми имеется более вероятный вариант нами-но (нами — «волна»). В танка обыгрываются омонимы: нами — «волна» и нами — «нет», нэ — «корни» и «голос», накару «течь» (здесь о корнях водорослей переведено «колебаться») и «плакать». Другой смысл этого иносказания: «Не встречаться нам с тобой, и в вечном смятении я лишь плачу в голос». Нами — «волна», ми — «вода», нагару — «течь» связаны по типу энго. Танка помещена в Синкокинсю, 15, с пометой: «Автор неизвестен».

308

Седьмая ночь — праздник Танабата (отмечается в 7-й день 7-й луны), праздник встречи двух звезд Пастуха и Ткачихи (Вега и Алтаир). Согласно китайской легенде, полюбив друг друга, они предались праздности и были разведены Небесным владыкой по разные стороны Млечного Пути. С тех пор им дозволено встречаться лишь раз в году.

309

Поэтесса хочет сказать, что она не одалживала своих рукавов тоскующим влюбленным, которые встречаются раз в году, лишь на одну ночь, но, как и Ткачиха, она проливает горькие слезы в разлуке с любимым. Рукава было принято подстилать в изголовье любимому человеку.

310

Правый министр — Фудзивара Мороскэ (908—960). Известный поэт, искусный музыкант на со (цитра, предок современного кото). Существовал и сборник его стихов Кудзёудайдзинсю. В должности главы куродо пребывал в 931—935 гг. На посту правого министра — с 947 г. (1-й год Тэнрэки).

311

Сёни — третий чин военно-торгового округа дасайфу в провинции Тикудзэн на Кюсю.

312

Танка помещена в Сёкугосэнвакасю, 13, приписывается правому министру Кудзё.

313

Иро — «цвет» означает еще «любовь», т. е. «любовь изменилась», «прошла», кото-но ха — не только «листья», но и «слова», т. е. «В словах твоих уж нет любви».

314

Ёситанэ — Минамото Ёситанэ.

315

Танка помещена также в Синтёкусэнвакасю, 14, в ней обыгрываются омонимы: мацумуси — вид цикады и мацу — «ждать». Второй смысл стиха: «В ожидании тебя я проливаю слезы, от которых увлажнился рукав, служащий мне изголовьем».

316

Канъин-но оикими — дочь Минамото Мунэюки. Ее танка помещены в Госэнсю, Сюисю.

317

Танка помещена в Сёкукокинсю, 12. Арисоуми — макура-котоба к слову хама. Видимо, стихотворение должно ассоциироваться с танка Кокинсю, 15, автор неизвестен:

318

В танка обыгрываются омонимы: яму — «болеть» и «рвать отношения», «прекратить встречи», отсюда — иной смысл: «Неужели из-за болезни я вас не увижу?» Помещено в Санэкисю.

319

Сидэ-но яма — Гора смерти, по буддийским верованиям, крутая гора в стране мертвых.

320

Это и последующее стихотворения помещены в сборнике Санэкисю.

321

Танка помещена в Синкокинсю, 16, и в Кимутадасю, а также в Окагами, в биографии Накахира.

Говоря о семенах, автор имеет в виду, что назначением брат обязан своему отцу Мотоцунэ.

322

Сайгу — см. коммент. 103.

323

Танка помещена в Госэнсю, 15.

324

934—939 гг.

325

Автор хочет сказать, что у этой пары родилось много детей и стали дети их укрытием.

326

Танка приводится в Госэнсю, 15.

327

Личность его неизвестна.

328

В танка обыгрываются омонимы: ё — «ночь» и «коленце бамбука», т.е. «Если хоть одну ночь проведу без тебя, буду плакать на тысячу ладов». Тигуса («тысяча ладов») и хитоё («одна ночь»), а также фуэтакэ — «бамбуковая флейта» и ё — «коленце бамбука» образуют смысловые комплексы энго.

329

В танка обыгрываются омонимы: котику — сорт бамбука и «приду». Фуки («раздувать», «дуть», «преувеличивать») — энго к слову фуэ — «флейта» (фуэ-во фуку — «играть на флейте»). Второй смысл танка: «Не раздуты ли ваши слова звуками флейты? Совсем не слышу я от вас, чтобы вы сказали мне „приду“».

330

Речь, видимо, идет о храме Софукудзи, расположенном в Южном Сига уезда Сига провинции Сига. Здесь же в тексте имеется неясный знак, толкуемый комментаторами как иероглиф «храм».

331

Танка Дзоки имеются в Госэнсю.

332

Имеется в виду длинный жилой дом, выстроенный наподобие моста с гор в долину.

333

Танка помещена в Госэнсю, 11, с пометой: «Автор неизвестен». В толковании смысла этой танка переводчик отдает предпочтение гипотезе Такэда Юкити и Мидзуио Комао.

334

Танка помещена в Синдзокукокинсю, 11.

335

Танка содержит троп: угоку — «двигаться» — энго к словам ха — «лист» и цую — «роса».

336

см. 55.

337

Куницунэ (828—908) одновременно занимал пост соти, главы дасайфу военно-торгового округа, и имел звание дайнагона.

338

Танка обыгрывает омонимы: нэ в слове кимидзанэ — «моя жена» и нэ — «спать», «лежать вместе». Третья строка — энго к морфеме дзанэ, которая является смыслоподчеркивающим суффиксом. Глагол хахэру — «расти», «тянуться» (о траве) может означать также «ошибка судьбы», «перемена в будущем».

339

Идзуми-но тайсё — Фудзивара Садакуни (867—906), дайнагон, правый тайсё. Тайсё — высший чин одного из шести дворцовых приказов — коноэфу, в чьи обязанности входило следить за охраной дворцовых помещений, распоряжаться дворцовыми церемониями и т.д. Сын Такафудзи, брат Садаката.

340

Мибу-но Тадаминэ (868—965) — знаменитый поэт, один из составителей Кокинсю. Существуют антологии Тадаминэсю и Тадаминэдзютай.

341

По китайской легенде, 7-го дня 7-го месяца по лунному календарю встречаются двое влюбленных — Пастух и Ткачиха (см. также коммент. 308). Множество сорок выстраивается в гигантский мост, чтобы помочь влюбленным перебраться через Небесную реку (Млечный Путь), разделяющую их. Касасаги-но хаси — «сорочий мост», второе контекстуальное значение — «лестница во дворце», так как дворец здесь сравнивается с небом. Тадаминэ хочет сказать, что не собирался ни в какое иное место, путь их лежал прямо к Токихира.

342

Гетера, жившая на Северном Кюсю. Среди сочинений о ее временных пристанищах последующих лет наибольший интерес представляет Хигакиосю.

343

См. коммент. 22.

344

Мубатама («тутовые ягоды») — макура-котоба к слову куро — «черный». Сиракава («Белая река») — название белой от пены реки в провинции Кумамото. Относительно выражения мидзу ва куму существуют различные объяснения, смысл этого выражения неясен, вероятно, оно обозначает что-то вроде «постаревший облик». Какэкотоба к этому выражению — мидзу-о куму — «набирать, черпать воду».

Танка помещена также в Госэнсю, 17, с некоторыми изменениями.

345

Управа в военном округе на Кюсю.

346

Танка содержит омоним: фуриидзуру — «громко плакать» (от фуриида-тэ наку) и «окрашивать» (ткани). Помещена в Хигакиосю.

347

Танка содержит омонимы: соко — «здесь» и «дно». Помещена в Хигакиосю.

348

Цуки — «луна» означает еще и «месяц» (в календарном смысле). Танка означает, таким образом, что возлюбленный нарушил обещание, не приехав в срок. Танка приводится в Сингосюисю, 13, авторство приписывается Гэму-но мёбу, а также в Хигакиосю.

349

Дама хочет сказать, что и она не уверена в привязанности своего возлюбленного, потому и не спешит повиноваться его пожеланиям. Танка помещена также в Хигакиосю.

350

Танка помещена в Кимутадасю.

351

Танка содержит омонимы: иру — «заходить» (о луне) и «стрелять» (из лука, например), отсюда — иной смысл: «За горные гряды, он заходит». Юми харицуки — молодой месяц, по форме напоминающий натянутый лук. Танка помещена в Окагами фурумоногатари. О Мицунэ см. также коммент. 98.

352

Это виртуозное стихотворение построено на омонимах: ката — «плечи» и «человек», орииру — «опускаться» и «ткать», ки (в кицураси) — «приходить» и «надевать» (об одежде). Видимо, подаренная одежда была белого цвета. Второй смысл танка: «Из белого облака /На плечах моих/ Сотканное. /Видно, сам небесный ветер,/ Подув, облачил меня в это». Стихотворение также помещено в Окагами фурумоногатари.

353

В Кимутадасю (Сёрёбухон), где также помещено это стихотворение, сообщается, что первые две строки написал император, а три последние — Кимутада и что это было их поэтическое состязание по слаганию танка. В книге Такахаси Сёдзи высказано предположение, что так же было и в первоначальном варианте Ямато-моногатари.

354

Кура-но сукэ — должность приказа кураре, которому вверялась государственная печать, и т. д. Эту должность Канэскэ занимал с 903 по 907 г.

355

Танка содержит омонимы: куюру — «гореть» и «раскаиваться», хитори — «одна, в одиночестве» и род очага, нэрарэдзарикэри — «не может угаснуть» (о курильнице) и «не могу уснуть». Отсюда — второй смысл: «Хоть я и раскаивалась, что завязала с тобой отношения, теперь, оставшись в одиночестве, я не в силах уснуть». Слово такимоно — «благовония» — дзё к слову куюру — «гореть».

356

Дама хочет сказать, что полна чувств к Канэскэ, тем более что ее-то дни ничем не заняты.

357

Танка содержит омонимы: кари — «охота» и «временно», сика — «олень» и топоним Сига. Таким образом, складывается второй смысл стиха: «Лишь на время /Приезжающего тебя ожидая, /Навзрыд/ Плачу на горах Сига,/ Что осенью особенно печально».

358

Личность его неизвестна. Кусо — суффикс к детскому имени или прозвищу.

359

Танка содержит омонимы: кохи — «карп» и «любовь», мигакурэ — «прятаться в воде» и «скрываться», «избегать» (кого-либо). Две первые строки — дзё к слову сирарэну («незнаемый»). Две последние строки означают «Любовь моя, о которой ты не ведаешь, так тяжела мне». Танка помещена в Синтёкусэнсю, 5, а также в Мотоёсимикогосю.

360

В танка содержится намек на малый рост Коякуси-кусо, а также на то, что его чувство не продлится долго. Помещена в Синсэндзайсю, 11, где приписана Бива-садайдзину. Имеется также в Исэсю, где указывается тот же автор.

361

См. коммент. 168.

362

Танка содержит омонимы: аку — в слове Акутагава (название реки) и «пресыщаться». Нанива — название местности и «в имени», Цу-но куни (страна Цу) — дзё к слову Нанива. Смысл того, что хочет сказать поэтесса, составлен из топонимов, увязанных в единый сюжет: «наскучив всем, ты быстро пресыщаешься, и молва о тебе не расходится с твоим именем (т. е. характером)». Акутагава — река в провинции Осака уезда Мисима. Танка помещена в Сюисю, 15, и в Мотоёсимикогосю.

363

Танка содержит омонимы: мацу — «сосна» и «ждать», фуру — «идти» (о снеге) и «проходить» (о времени). Хи — в слове омохи — «любовь» и хи — «солнце». Иной смысл второй и третьей строк стиха: «Подобно снегу, падающему на иглы сосны». Танка помещена в Мотоёсимикогосю, а также в Госэнсю, 12, с небольшими изменениями. Кроме того, в Кокиирокутё, 1, в разделе «Снег».

364

Минамото Нобору (848—918) имел третий придворный ранг.

365

Дама специально трактовала вопрос хёбугё-но мия — торитатэ я ситамахитэси («не убрали ли ложе») — не только в смысле «не унесли ли с прежнего места», но и «вычистили ли». На этом значении и построена ее танка. Кроме того, видимо, в те времена обычай смахивать пыль с ложа носил некое символическое значение, указывая на главенство в семье. Следы этой символики сохранились в сельских местностях и поныне. Танка помещена в Мотоёсимикогосю.

366

Танка перекликается со стихотворением из Исэ-моногатари, 17. Помещена в Мотоёсимикогосю, так же как и последующая. Рукава китайских, т. е. нарядных, одежд больше обычных, кроме того, было принято на ложе любви обмениваться рукавами, подстилать их в изголовье друг другу. Автор хочет сказать: «Подожди, пока я приду провести с тобою ночь».

367

В данной танка цуки дани мидзу ва означает: 1) «если бы даже луна не видела (наши встречи)» и 2) «если бы мы не виделись с тобой». Танка помещена в Хигакиосю с небольшими изменениями.

368

Танка помещена в Хигакиосю (в книге Фусосюхон).

369

Эта и последующая танка помещены в Хигакиосю.

370

Эта танка с изменениями в последней строке помещена в Кокинсю, 18, где автором назван Тайра-но Садафуми, а также в Исэсю.

371

Видимо, под осенью имеется в виду мачеха, под весною — покойная мать.

372

Перед этим даном имеется помета, видимо принадлежащая переписчику: «Существует книга, где этого дана нет».

373

Дзайдзи-но кими — Аривара Сигэхару, третий сын Аривара-но Нарихира (825—880), служившего в чине тюдзё, знаменитого поэта, одного из «Шести Бессмертных», героя Исэ-моногатари.

374

Ямакагэ-тюнагон — Фудзивара Ямакагэ (824—888), сын Такафуса.

375

Видимо, имеется в виду Фудзивара Цугикагэ.

376

Танка помещена в Синтёкусэнсю, 14, с пометой: «Автор неизвестен», с некоторыми изменениями; танка сходного содержания есть в Исэ-моногатари, 21.

377

Танка содержит омонимы: нами — «нет» и намида — «слезы», офуса — «радуга» и фуса — «много». Ватацуми созвучно слову накицумэ («плакать не переставая») и включает в себя слово цуми — «накапливать». Слова ватацуми, нами, наки (в слове накицумэ) представляют собой энго. Четвертая строка содержит топоним Офуса — название станции, где было сложено стихотворение.

378

Четвертая строка стихотворения включает топоним Минова. Танка сходного содержания помещена в Сюисю и в Кокинсю, 4, с пометой: «Автор неизвестен», а также в Мунэюкисю.

379

Во второй строке танка читается топоним Кахи. Танка в другой редакции помещена в Кокинсю, 16, где приписывается Аривара Сигэхару.

380

Это место в списке неясно.

381

Укарэмэ — девушки, увеселявшие высокопоставленных вельмож танцами и стихами, а затем становившиеся их партнерами на ночь.

382

Видимо, имеется в виду дочь Тамабути, героиня 146-го дана.

383

В этой танка поэтесса под птицами разумеет себя, под горами — императора. Ава — название местности и «вот оно», а также «туманно», «неясно», «слегка». Танка помещена в Окагами фурумоногатари.

384

Танка помещена в Кокинсю, 8, под авторством Сиромэ, а также в Кокинрокутё, 4, и в Окагами фурумоногатари.

385

Императорская резиденция в Осакском округе уезда Мисима.

386

Наместник провинции Тамба, имевший четвертый придворный ранг, сын Оэ Отобито.

387

Помимо того что название дворца «Кормление птиц» — торикахи (торикаи) в других значениях входит в текст стихотворения (аса ми дори кахи), в нем есть еще одна игра слов: касуми — «легкая дымка», но резиденция императора часто называлась метафорически «вместилище тумана» — касуми-ана. Танка приводится в Окагами фурумоногатари.

388

Разновидности одежды хэйанских придворных.

389

Нанъин-но ситиро-кими — видимо, Минамото Киёхира (877—945), сын принца Корэтада, совмещал несколько высших придворных должностей.

390

Этот сюжет представлен в антологии Манъёсю, в песне о деве Унаи. В связи с этим в данном эпизоде слова онна и отоко переводятся не как «дама» и «кавалер», а как «девушка» и «юноша».

391

Считалось, что труп чужеземца мог осквернить землю.

392

Имеется в виду Ацуко, см. коммент. 255.

393

Исэ-но го, см. коммент. 2.

394

Танка обыгрывает омонимы: кахи — «толк» и «раковина». Кахи — «раковина» и кара — «скорлупа», «тело», «оболочка» связаны по типу энго. Стихотворение, по-видимому, основано на танка из Кокинсю, 11.

395

Принцесса Хирако (890—910).

396

Дочь Фудзивара Такацунэ (?—893), ее танка встречаются в Кокинсю.

397

Танка обыгрывает омонимы: цука-но ма — «недолго», «кратко» и цука — «могила». Видимо, танка написана от имени мужчины.

398

Харусуми Аманэико — дочь Ёсинава, фрейлина. Ее танка есть в Кокинсю и Госэнсю. Бэто — глава придворной службы по портновским делам.

399

Танка обыгрывает омонимы: афу го — «срок встречи» и «коромысло», катами — «вместе», «взаимно» и «бамбуковая корзина», а также ката — «плечо», род бамбука — наётакэ — в значении наёнаёситатакэ — «бамбук, клонящийся от ветерка» — дзё к слову тативадзурафу — «с трудом стоять». Наётакэ также является энго к слову катами. Из омонимов складывается второй смысл: «Трудно ради меня, с которой невозможны встречи, стоять у ворот и мучиться».

400

Танка обыгрывает омонимы: ми-во нагу — «броситься в воду» и «умереть», укими — «бренное тело» и «всплывающее, плывущее на поверхности воды тело».

401

Э — «поток» означает еще и «связь».

402

В слово минасоко — «речное дно» входит и слово ми — «тело».

403

Танка обыгрывает омонимы: э — «поток» и «связь», суму — «быть чистым» и «жить в супружестве», мигива — «кромка воды» включает слово ми — «тело».

404

Танка помещена в Сюисю, 9, Кокинрокутё, 3; в Кондзяку-моногатари, 30, третья строка: омофу ни ва. Асикари — какэкотоба, имеющее омофоны со значениями «плохо», «тяжело» и «резать тростник». Отсюда — иной смысл второй строки: «Я теперь стал резать тростник».

405

По содержанию эта песня не соответствует смыслу рассказа. Видимо, в первоначальном тексте Ямато-моногатари ее не было и это позднейшая вставка. Однако она приводится в Сюисю, 9, и в Кондзяку-моногатари, 30 (в разделе 5). При этом порядок следования стихотворений обратный: сначала танка жены, потом — мужа. Ввиду употребления тех же омонимов, что и в предыдущем стихотворении, первая строка имеет еще смысл: «Не буду резать тростник».

406

Две первые строки представляют собой дзё к слову Тацутаяма — «гора Тацута». Сиранами («белые волны»), тацу («вставать»), кою («переходить») — энго, «связанные ассоциациями слова». Есть также толкование, что сиранами — жаргонное обозначение воров, т. е. дама желает возлюбленному избежать встречи с разбойниками.

407

Это повествование в ином виде встречается в Кокинсю, 18, и Исэ-моногатари, 23.

408

Относительно того, какой император имеется в виду, существуют различные версии, но точно установить не удается.

409

Поэт конца VII в., один из прославленных авторов Манъёсю.

410

Танка помещена в Сюисю, 20, и в Какиномотосю, а также в Ситидайдзи дзюнрэйсики, датируемом началом XII в., в разделе «Пруд Сарусава», где авторство приписывается императору Хэйдзэй.

411

Танка помещена в Кокинрокутё, 3 (раздел «Пруд»), в Манъёсю (раздел «О разном»), а также в собрании Фумокусё, 3, с указанием: «Автор неизвестен».

412

Помимо Кокинсю, 5, танка под авторством Хитомаро встречается в Сюисю, 4, Какиномотосю, Кокинрокутё, 6, в разделе «Алые листья клена», а также в Манъёсю, 10, в разделе «Песни о разном».

413

Танка имеется в Кокинсю, 5, с Пометой: «Автор неизвестен», а также в Какиномотосю, Синсэнвакасю, 1. В Кокинрокутё, 5, в разделе «Парча», танка помещена с небольшими отличиями.

414

В антологии Кокинрокутё, 5, приводится танка:

Танка обыгрывает омонимы: Ивадэ — кличка сокола, данная, видимо, по названию уезда, означает еще «в молчании», «не говоря», т. е. «Я думаю об Ивадэ».

415

Имеется в виду император Хэйдзэй (774—824), находился на престоле с 806 по 809 г.

416

Император Сага (786—842) — младший брат императора Хэйдзэй, славился знанием китайской поэзии и был искусен в каллиграфии.

417

Фудзибакама — цветок лилового цвета из семейства хризантем, одна из семи осенних трав, отводящих беду. Лиловый цвет в то время считался самым благородным. Танка помещена в Сёкугосюисю, 4, и Кокинрокутё, 6, а также в Руйдзюкокуси, 3.

418

Иро — «цвет» означает еще «любовь», т. е. «Любовь твоя глубока». Нихохи — «аромат», а также «блеск», «красота», т. е. «Так блестяще выражены [твои мысли в стихах]».

419

«Священная птица», вернее, «птица под тканью» — метафорическое обозначение петуха, которого во время церемонии очищения накрывают бумазейной тканью — юфуцукэ. Это название по типу энго влечет за собой слово карагоромо — «китайская одежда», т.е. «нарядная одежда», последнее по ассоциации мотивирует появление слова Тацута (топоним), первая часть которого тацу имеет омофон со значением «кроить». Элемент ори в глаголе орихау («длиться», «тянуться») имеет омофон со значением «ткать», что также находится в смысловой связи с названными выше словами.

Танка помещена в антологии Кокинсю, 18, и в своем первоначальном виде связи с девушкой не имеет. В антологии Энгансю ей предпослано краткое предисловие, в Кокинрокутё, 2 («Петух»), пятая строчка дана с незначительными изменениями.

420

Три первые строки танка связаны с двумя последними по принципу дзё.

421

В обязанность удонэри вменялось охранять особу государя во время императорских выездов, находиться в свите императора.

422

Первые три строки танка представляют собой дзё к слову асаку («мелко»). Стихотворение в другом контексте встречается в Манъёсю, 16, в Кокинсю, в Коматисю, Кокинрокутё, 2. В Кондзяку-моногатари, 8, «Рассказ о том, как дочь дайнагона была похищена удонэри», воспроизводится то же повествование, что в Ямато-моногатари.

423

Танка помещена в Кокинсю, 17 (автор неизвестен), Кокинрокутё, 1 (раздел «О разном, луна»), Синсэнвакасю, 4, и в других антологиях.

424

Этот эпизод полностью приводится в Кондзяку-моногатари, 30 («Рассказ о горе, где бросили тетушку в Синано», 9).

425

Нынешняя префектура Тотиги.

426

Макадзи — имя слуги включает в себя слово кадзи — «весло». Слово фунэ — «корабль» намекает на мабунэ — «кормушка для лошади», т. е. «И кормушку увезли, и Макадзи не видно». Кадзи — «весло» — энго к фунэ — «корабль».

427

Этот сюжет использован в Кондзяку-моногатари, 30 («О том, как некто, живший в провинции Симоцукэ, оставил жену, а потом вернулся к ней», 10).

428

Сика — «так» значит еще «олень». Танка помещена в Синкокинсю, 15, Кондзяку-моногатари, 30 («Рассказ о том, как сложила танка жена одного человека, жившего в стране Тамба», 12).

429

Относительно ее подлинного имени есть разные гипотезы, но точно неизвестно, кто имеется в виду.

430

Минамото Ёсиари (845—897) — старший сын императора Монтоку.

431

Ая — «рисунок», «узор» подразумевает еще значение «не различить» (аямэ-о вакану). Иро — «цвет» и «любовь», т.е. «не вижу твоей любви». Танка помещена также в Сёкугосюисю, 14.

432

См. коммент. 373.

433

Танка содержит омонимы: аки — «осень» и «пресыщаться». Стихотворение помещено в Нарихирасю, а также в Госэнсю, 5, с пометой: «Автор неизвестен».

434

Танка содержит омонимы: аки — «осень» и «пресыщаться», карэдзи — «не увядать» и «не расставаться». В некоторых сборниках авторство приписывается Нарихира, в других — считается ответной танка дамы.

435

Онуса — жертвоприношения богам в виде ветки священного дерева сакаки с привязанной к ней коноплей, их несет одновременно большое число людей. После жертвоприношения онуса пускают плыть по реке. Ерусэ (поток, в который пускают онуса) имеет также значение «супруги». Таким образом, складывается иной смысл танка: «Если стало грустно человеку, который привык ко многим женщинам, то это потому, что нет у него супруги».

436

Тюдзё хочет сказать, что и дама его легкомысленна, потому ей должны быть понятны затруднения ветреника.

437

Фудзивара Такако (842—910) — супруга императора Сэйва. Кисай-но мия — титул супруги экс-императора, принявшей постриг.

438

Танка обыгрывает омонимы: хидзики — название водорослей и «подстилка». Приводится в Исэ-моногатари, 3.

439

Танка приводится в Кокинсю, 17, Исэ-монвгатари, 76, Нарихирасю, Кокинрокутё, 2 (раздел «Горы»), а также в Окагами.

440

Танка помещена в Исэ-моногатари, 100, а также в Нарихирасю и Сёкукокинсю, 14.

441

«Тайная трава» — трава «тайная любовь».

442

Танка помещена в Кокинсю, 5, и Исэ-моногатари, 51, а также в Кокинрокутё, 6 (раздел «хризантемы»). Аки — «осень» означает еще «пресыщение». Отсюда — второй смысл: «Пока не пришло пресыщение, не будем расставаться. Пусть пройдет радость любви, корни ее не засохнут (т. е. останется надежда на будущее)».

443

Этот дан почти полностью совпадает с Исэ-моногатари, 52. Танка помещена также в Нарихирасю. В то время было принято, посылая подарок, рассказывать о трудностях, связанных с его добыванием, чем выражалась особая любовь и внимание к адресату.

444

Имеется в виду император Сэйва (см. 107).

445

Личность не установлена. Садайбэн — дайбэн левого приказа — придворный чин, находящийся в подчинении у министра.