Сторм записал имя и адрес.
      — Может быть, есть еще что-нибудь для меня, Клайд? — спросил он.
      — Увы, Ларри, ничего. Ты знаешь приказ. В этом деле каждый идет по своему следу и держит связь только со мной.
      — Почему ты не отменишь все эти ограничения? Мы разобрались бы куда быстрее…
      — Прости, старина, ничего не поделаешь.
      Настроение у Сторма, когда он ехал на Р-стрит, было такое, словно он только что получил пощечину от старого друга. Девятнадцать лет он прослужил в ФБР, и вдруг ни с того ни с сего с ним начали обращаться как с юнцом из Кантикского тренировочного лагеря! А ведь он был уже выдвинут на должность помощника директора, это Сторм знал. И разве так ведут важные дела? В обычных условиях он потратил бы два часа на проверку и сопоставление докладов других агентов и к десяти утра располагал бы десятком нитей, которые можно проследить. А сейчас… Пропади все пропадом!
      Нужный ему пятиэтажный жилой дом оказался в двух кварталах от Коннектикут-авеню. Он напоминал стареющую красотку с новыми вставными зубами — подъезд был недавно подновлен, — и Сторм подумал, что квартиры здесь стоят долларов по сто пятьдесят — двести. Никакой роскоши, зато все чисто, все прибрано, — не дорогой, но вполне приличный дом. На лифте без лифтера он поднялся на четвертый этаж и прошел по короткому коридору, принюхиваясь к запахам жареного бекона. В коридор выходило всего пять квартир.
      На двери № 4-С была табличка с именем «Беверли Уэст», изнутри доносился томно-хриплый голос южноамериканского певца. Сторм черкнул в своем блокноте; «8:22 утра. Вопит проигрыватель». Он позвонил и заранее раскрыл черный кожаный бумажник с удостоверением ФБР.
      Дверь распахнулась и тут же слегка прикрылась; мелькнула грива черных, явно крашеных волос, ударил в уши грохот мексиканского джаза. Ларри знал, что при виде его дверь начинает сама закрываться. Он поспорил с самим собой — пять против одного, что так и будет, — и, как всегда, выиграл. Он к этому привык.
      Предъявив свое удостоверение, Ларри громко сказал, перекрикивая музыку:
      — Я из ФБР.
      Женщина недоверчиво наклонилась, изучая удостоверение, лицо ее выражало нерешительность. Наконец она открыла дверь и, впустив Ларри, медленно закрыла за ним. Она обращалась с дверью так осторожно, словно та была из хрупкого стекла.
      На женщине была свободная белая кофта, розовые брюки, обтягивавшие ее ляжки, словно кожица сосиску, и ярко-розовые домашние туфли на шпильках. Помятое лицо говорило о бессонной ночи.
      — Нельзя ли выключить проигрыватель, мисс? — попросил Ларри.
      Она неохотно уменьшила звук, сложила руки на груди и уставилась на Ларри, слегка покачиваясь. Белки ее глаз были в кровавых прожилках.
      — Вот не думала, что у вас там есть агенты негры, — сказала она.
      — Рожденный рабом остается рабом, да? — процитировал Ларри. — Теперь нас там полным-полно.
      Но он помнил времена, когда таких, как он, в ФБР можно было по пальцам пересчитать.
      — Даже так? — она закашлялась, внимательно посмотрела на его галстук, костюм, ботинки и, поуспокоившись, предложила:
      — Чашку кофе?
      — Благодарю вас. Черного.
      Сквозь открытую дверь крохотной кухоньки он видел, как она сыплет в две кружки растворимый кофе. В одну из них она плеснула коньяку, затем в обе долила кипяток из кастрюльки.
      Ларри сел в кресло, а она примостилась в углу софы, подобрав под себя ноги в туфлях на шпильках. Он заметил, что мебель была довольно новой, но столик уже закапан всякими напитками.
      Сторм вынул из кармана несколько фотографий Стивена Грира размером три на пять дюймов и протянул хозяйке. На каждом снимке Грир был снят под разным углом. Она быстро проглядела их.
      — Точно, этот самый тип, — сказала она.
      Сторм коротенько расспросил, кто она и откуда, стараясь не слишком нажимать. Он чувствовал, что прошлое ее не совсем безоблачно и не стоит в него углубляться. Возраст — двадцать семь лет, родом из Сан-Луиса, работает по найму секретаршей на полставки. Она сама добавила, что «помолвлена» и что ее будущий благоверный помог ей обставить квартиру. Здесь она живет уже полтора года. В блокноте Ларри записал: «Полупрост.».
      — А теперь не расскажете ли, где и когда вы видели мистера Грира? — спросил он.
      — Конечно! — Ярко-красная помада смазалась в углу ее рта, темные мешки набрякли под глазами. — Я его тут видела раза три. Да, три раза. Первый раз прошлой осенью, второй — этой весной и последний — на той неделе. Первый раз, осенью, постучал ко мне другой тип, этакий коротышка, и говорит, мол, у меня проигрыватель орет. Представляете, какое нахальство? Для него, видите ли, музыка слишком громкая! А было только полдесятого. Что он думает, у нас здесь монастырь или что?!
      Она закурила сигарету и взмахнула ею, словно поставила огненный восклицательный знак.
      — Простите, — прервал ее Сторм, — какой это другой тип?
      — Ну они там жили вдвоем, в № 4-Д, напротив. Маленький сморчок и другой, высокий, этот самый Грир. С высоким, с Гриром, у нас никаких неприятностей не было, но тот плюгавчик, простите за выражение, торчал у меня, как кость в горле.
      — Вы хотите сказать, что те двое живут в квартире напротив?
      Она пожала плечами.
      — Почем я знаю! Я тут никому вопросов не задаю и считаю, что и другие должны вести… то есть вести себя вежливо. Я что-нибудь не так сказала?
      — Нет, — ответил Сторм. — Все в порядке.
      — Спасибо и на этом. Откуда мне знать, живут они там или нет? Я только видела их здесь три раза вечером, вот и все.
      — Не могли бы вы описать каждую вашу встречу с Гриром?
      — А я что стараюсь сделать? — возразила она ворчливо и отхлебнула кофе с коньяком. — Значит, первый раз поставила я музыку в половине десятого, вдруг стук в дверь и является тот самый сморчок. Стоит без пиджака, на носу очки, такие здоровенные в оправе, как у тех ученых дохляков, которых показывают по телевизору. Стоит и говорит: «Простите, не можете ли вы убавить звук в вашем телевизоре?» А я ему: «Нет у меня телевизора!» Телевизор-то у меня есть, но он не был включен. А он говорит: «Все равно, у вас играет какая-то музыка». — «Ясно, играет», — говорю я ему, но все же уменьшила звук. Только тут такое дело: мусоропровод у нас в конце коридора, и через некоторое время я слышу: кто-то высыпал туда полное ведро, да как грохнет крышкой!
      Ну тогда я и постучала в 4-Д. Открыл этот плюгавчик, а я ему и говорю: «Кто же так делает? Стоит мне включить музыку, вы на стену лезете, а сами нарочно грохочете мусоропроводом?» — «Простите, — говорит он, — только я ничего в мусоропровод не спускал». — «Ну да, черта вы не спускали! Спорить готова, что ваше ведро сейчас чище детской задницы», — говорю я ему и вхожу прямо в кухню.
      Тут я и увидела этого рыжего: он сидел в комнате на софе. Увидел меня, аж подпрыгнул, а я ему: «Чего это вы испугались? Разве я такая страшная?» Представляете? Между нами, мистер агент, — этого не пишите — як тому времени пропустила пару стаканчиков… Понимаете, я здесь совсем одна… хочется хоть иногда повеселиться, правда ведь? Вот я и говорю тем двум типам, хоть они и старперы: «Давайте, ребята, забудем это дело! Пойдем в мою конуру, выпьем, посидим, как добрые соседи». Тут я им представилась: «Беверли Уэст», но ни тот, ни другой себя не назвали. Сморчок говорит: «Спасибо, как-нибудь в другой раз», и прочую чушь, а сам потихоньку оттирает меня к двери. Тут я поняла, им моя компания не подходит. Вот и все. С тех пор я их не видела, наверное, до самого марта, да, до марта.
      — А что случилось в марте? — спросил Сторм.
      Подзадоривать ее не было нужды: рыбка сама плыла в сеть.
      — Пришла я в тот вечер в половине девятого и вижу, стоит тот высокий, Грир, — теперь-то я знаю — у двери № 4-Д и возится с ключами. Спрашиваю: «Что стряслось, дорогуша?» Я всегда говорю «дорогуша», но это просто так, без значения… Значит, я спрашиваю: «Дверь захлопнулась?» А он улыбнулся мне такой хорошей улыбкой… Погодите, дайте-ка мне эти фото.
      Она выбрала один снимок и показала Сторму. На нем Грир выходил из подъезда, направляясь прямо на объектив.
      — У него было точно такое лицо. С доброй улыбкой. Понимаете?
      Сторм кивнул. Мисс Уэст допила остаток кофе с коньяком и сунула в кружку зашипевший окурок.
      — Он вроде застеснялся, — продолжала она. Ее кроваво-красная помада, розовые брюки и розовые домашние туфли в этот утренний час казались нелепыми и кричащими. — «Нет, — отвечает он, — просто я взял не тот ключ». — «Ладно, — говорю, — если не найдете тот ключ, заходите ко мне, после такой холодной долгой зимы не мешает согреться» — или что-то примерно такое же потрясающее. Тут он нашел свой ключ и открыл дверь. «Вы очень гостеприимны, — говорит. — Обязательно зайду в другой раз». — «Непременно! — говорю. — В любое время, дорогуша!» Право, неплохой парень. Он мне понравился. У него есть стиль, — понимаете, что я хочу сказать? В общем, я не жалела, что иногда убавляла звук в проигрывателе. Наверное, в 4-Д все слышно, потому что обе квартиры в конце коридора, вроде бы смежные. У меня там большой стенной шкаф для одежды, там и проигрыватель стоит. А потом я его не видела до прошлой недели. Вернулась я около полуночи, а этот Грир как раз уходил… Я ему говорю: «Хэлло, давненько не виделись», или что-то в этом роде. Он тоже сказал: «Хэлло!» Для пожилого мужчины выглядел он прилично. Конечно, не красавчик, ну, да вы понимаете. Я говорю: «Скажите, вы тут живете или как, потому что я вас по полгода не вижу?» А он отвечает: «О, я только пользуюсь этой квартирой, когда бываю в городе». — «А что с вашим другом — коротышкой? — спрашиваю я. — Он от вас переехал или с ним что случилось?» — «Нет, он просто заходил ко мне в гости», — говорит он. И тут он вроде бы поклонился и вошел в лифт.
      Но знаете, что я скажу? Он все врал. Потому что через час я пошла выбрасывать мусор, и кто бы, вы думали, вышел из 4-Д? Все тот же сморчок… В общем, когда я увидела фото Грира в газете, я начала думать. Этот Грир, знаменитый законник и друг президента, исчез. Может быть, тот коротышка что-нибудь знает о нем? И вот прошлой ночью я позвонила в ФБР и все рассказала. А сегодня вы пришли.
      — Мы благодарим вас за помощь, мисс Уэст, — сказал Сторм. — Не помните, в какой день недели вы в последний раз видели обоих мужчин?
      — Называйте меня Бив, дорогуша. Меня все так зовут. — Она машинально пригладила свои угольные волосы. — Погодите, дайте подумать. В тот вечер я была на представлении в Джорджтауне с подругой. В четверг? Нет, в среду. Постой-ка! Значит, я видела этого Грира за день до того, как с ним что-то стряслось. Ведь он исчез вечером в четверг?
      Сторм кивнул.
      — Вы уверены, что видели его в среду?
      — Да, теперь уверена. Точно, в среду, в начале первого ночи.
      — А вы можете вспомнить, по каким дням недели вы видели здесь Грира раньше?
      — Вы что, смеетесь? Прошло столько времени! Нов первый раз это было, наверное, в будний день, потому что коротышка сказал насчет моего проигрывателя, что сегодня, мол, не субботний вечер. Значит, это было не в субботу, верно?.. Одно не пойму: чего эти типы взъелись на меня из-за пары хороших пластинок?
      Она взяла из пачки новую сигарету, с трудом прикурила от дрожащей в ее руке зажигалки и спросила:
      — Скажите-ка, правда говорят про педиков, будто им нужно, чтобы вокруг было тихо, как в могиле?
      — Почему вы спрашиваете об этом? У вас есть доказательства их взаимоотношений?
      — Ничего у меня нет! — Она была воплощением оскорбленной добродетели. — Слава богу, я в замочные скважины не подглядываю. Но что еще может быть? Два мужика встречаются в квартире, где ни один из них не живет. Хотя Грир по виду и не похож…
      — Как вы думаете, кто был тот маленький человек?
      — Откуда мне знать. Я его видела всего два раза. Это ваше дело искать его, а не мое… Еще кофе?
      — Нет, благодарю. — Сторм встал. — Думаю, это все, мисс Уэст. Просим вас не распространяться об этом деле. И звоните нам сразу, если вспомните что-нибудь важное.
      — Мне заплатят? — спросила она, тоже поднимаясь и вытирая ладони о кофту. Помада слишком ярко выделялась на ее бледном лице, как кровь на шляпке шампиньона. — Я читала, у вас есть платные осведомители, или как их там еще.
      — Боюсь, это не тот случай, мисс Уэст, но мы бы охотно воспользовались вашими услугами.
      — Меня зовут Бив, не забудете?
      Она протянула ему руку, и Сторм пожал ее.
      — Послушай, ты, должно быть, настоящий джентльмен, раз ты из Бюро. Но клянусь, дорогуша, я никогда не слышала о цветных джентльменах.
      — Мы там все одинаковые, — сказал он. — И красные, и белые, и черные, и синие.
      — Понятно, хитрец, — сказала она. — Если ты не женат или вообще, позвони мне как-нибудь вечерком. Мой телефон в справочнике.
      — Спасибо, — поблагодарил Сторм. — Позвоню… когда найдем мистера Грира.
      — Сначала дело, потом удовольствие, да? Ладно, дорогуша, звони в любое время.
      Она проводила его до двери, и последней его мыслью было, что напяль она кофту под стать своим розовым брючкам, она бы в ней просто задохнулась. Когда Ларри дошел до лифта, его догнала новая волна мексиканской музыки из № 4-С. Надрывная мелодия звучала в кабине лифта приглушенно, создавая лишь фон для его мыслей. Значит, Грир не был в Потомакском клубе в последнюю среду. А может быть, пропустил и еще две среды. По крайней мере, эта белолицая девка утверждает, что видела Грира каждый раз по будним дням. Он готов был спорить, что это тоже были среды, но, едва такая мысль пришла ему в голову, он поспешил ее отогнать. Если уж он чему-либо научился за девятнадцать лет работы в ФБР, так это никогда не спешить с выводами. «Не позволяй догадке превратиться в уверенность, пока дело не закончено», — всегда говорил Мурхэд, Хороший парень этот Клайд. В свое время они с ним распутали немало тайн.
      Сторм остановил лифт на втором этаже, чтобы дополнить свои заметки… Описание маленького человечка… Тот факт, что Грир, очевидно, соврал Беверли, будто второй человек — случайный посетитель… Ларри записал оброненные слова Беверли о том, что она видела, как в прошлую среду ночью коротышка вышел из № 4-Д через час после Грира.
      Разговор с управляющим дома не занял много времени. У него был нездоровый, сероватый цвет лица, как у всех, кто редко бывает на улице, и бородавка на щеке. Он совмещал сразу три должности: счетовода, агента по сдаче квартир и уборщика помещений, фотографии Грира ничего определенного ему не напомнили. Этого человека он, кажется, видел в доме или у дома, но он не уверен. Квартира 4-Д была сдана со всей меблировкой по 175 долларов в месяц первого сентября прошлого года. Годовой срок аренды истекает послезавтра, в среду. Арендатор — компания «Кроун Артс», адрес — Балтимор, Чарлз-стрит, 939. Ответственный съемщик, подписавший договор, Дэвид Клингман, адрес тот же. Да, это был низенький человек в очках с темной оправой, по мнению управляющего, еврей, субъект неразговорчивый. Он его видел несколько раз. Ежемесячные чеки? Нет, он платил наличными. Каждый месяц оставлял конверт с деньгами в почтовом ящике управляющего. Нет, у него не осталось этих конвертов, но очередной он обязательно сохранит, разумеется, если компания «Кроун Артс» возобновит арендный договор.
      — Я хотел бы заглянуть в эту квартиру, — сказал Сторм. — Конечно, вы не обязаны меня впускать, пока я не предъявлю ордера на обыск. Если хотите, я вернусь с ордером после обеда.
      — Незачем, — заторопился управляющий. — Если ФБР что-нибудь нужно, я возражать не стану. Вот вам ключ от 4-Д. Разрешите только сначала позвонить отсюда в квартиру. Если там никого нет, добро пожаловать. Главное, верните мне ключ и не рассказывайте, что я вам его давал.
      Пять долгих звонков из вестибюля остались без ответа. Сторм с ключом снова поднялся на четвертый этаж. Южноамериканская музыка, на сей раз джаз, все еще доносилась из квартиры Беверли Уэст, как приглушенные раскаты грома. Ларри быстро вошел в квартиру № 4-Д.
      Она состояла из Г-образной гостиной, короткий конец которой служил столовой. Сторм сообразил, что одна стена столовой была смежной со стенным шкафом Беверли Уэст, где стоял орущий проигрыватель. К гостиной примыкала спальня. Современная мебель казалась купленной по почтовому заказу. Ее было немного. В основном дешевые вещи под клен, крытый желтым лаком. Сторм, не торопясь, осмотрел квартиру, но не нашел ни одного предмета, принадлежащего жильцам. Кухонный холодильник, который он открыл, обернув руку носовым платком, был стерильно пуст — даже ни одной банки с пивом на металлических полках! В спальне двойная кровать была застелена аккуратно подоткнутым темно-зеленым покрывалом. На тумбочке у кровати стоял телефон, но, когда Ларри поднял трубку, обернув ее носовым платком, он не услышал гудка. Все же он записал номер телефона в свой блокнот.
      Возвращая управляющему ключ, Ларри спросил, кто убирал квартиру 4-Д. Сами жильцы, ответил управляющий. Насколько он знает, у них не было даже приходящей прислуги.
      — У съемщика был только один ключ? — спросил Сторм.
      — Нет. Я дал мистеру Клингману два ключа, когда он подписал договор и заплатил за два месяца вперед. У каждого из наших съемщиков по два ключа.
      Сторм остановил машину близ Коннектикут-авеню и вызвал Мурхэда по радиотелефону. Коротко доложив обо всем, он сказал:
      — Предлагаю проверить № 4-Д, нет ли там отпечатков пальцев. Может быть, стоит поставить у дома агента, но мне кажется, в 4-Д уже никто не вернется. Они едва ли станут продлевать срок аренды.
      — Хорошо, мы займемся квартирой, — сказал Мурхэд, — а ты проверь этого Клингмана.
      — Ладно, — ответил Сторм. — Дай мне быстренько выписку из Балтиморского справочника. Телефон Дэвида Клингмана или телефон компании «Кроун Артс», адрес: Чарлз-стрит, 939.
      — Не вешай трубку! — сказал Мурхэд. Через несколько минут он сообщил: — Никакой компании «Кроун Артс» в Балтиморе не зарегистрировано.
      — Так я и знал, — сказал Сторм. — А как насчет Клингмана?
      — В справочнике два Дэвида Клингмана. Один Дэвид Р., другой Дэвид У.
      Мурхэд продиктовал адреса и номера телефонов.
      — Желаю удачи, Ларри, мальчик мой, и главное, — не торопись, слышишь? Нам не нужны скороспелые сенсации.
      — Ну это уж дискриминация! — возмутился Сторм. — Самая грязная работа достается мне, потому что мой отец потерял справку о расовой принадлежности.
      — Вот именно! — рассмеялся Мурхэд. — Остается тебе уповать на победу черной расы. Когда придешь к власти, станешь, как я, валять дурака. А пока убирайся из эфира. Зря тратишь время.
      — Ладно, Мур-дур-хэд! И не вызывай нас. Мы тебя сами вызовем.
      Мысленно Сторм уже намечал самый короткий маршрут в Балтимор, когда вдруг ему пришло в голову, что он позабыл кое-что проверить. Он вылез из машины и вернулся в дом Беверли Уэст. Управляющий подметал ступеньки перед подъездом.
      — Еще один вопрос, — сказал ему Сторм. — Где здесь ближайший гараж-стоянка?
      — За углом направо.
      Дежурный, сидевший в застекленной будке, замигал при виде удостоверения ФБР, затем предупредительно распахнул перед Стормом дверь. «Впечатлительный юноша», — насмешливо подумал Сторм. Описание «Дэвида Клингмана» не вызвало у дежурного механика ассоциаций, и он вызвался позвонить ночному сторожу. Голос на другом конце линии был сонным, однако вполне осмысленным. Да, он помнит человечка в очках с темной оправой. Кажется, он приезжал в гараж раз в неделю вечером и уезжал около часа ночи. Приметы машины? Особых нет, но, кажется, номер был из Мэриленда. Был ли на прошлой неделе? Кажется, да, но не уверен. Сторм поблагодарил и еще раз извинился за то, что поднял его с постели.
      Чеки с отметкой о времени пользования гаражом отсылались в центральную контору первого числа каждого месяца, сообщил дневной дежурный, поэтому чеки за август все еще у него. Он очистил для Сторма место за маленьким столом и дал ему кучу контрольных талонов. Все они — штук по триста за каждый день — были сложены отдельными пачками, перетянутыми резинкой. Они были рассортированы по часам оплаты, то есть отъезда, поэтому Сторм сразу отобрал четыре пачки за августовские четверги.
      Уже через несколько минут он нашел то, что искал. Один и тот же мэрилендский номер появлялся в первые часы ночи по четвергам: в 00:50; 01:03; 00:57. В последний августовский четверг машина покинула гараж в один час восемь минут.
      Ларри вернулся к своей машине и вызвал по радиофону Мурхэда.
      — Что-то ты сегодня разговорчивый, — проворчал Мурхэд. — Может, уже разделался с «Аяксом»?
      — Нет, Клайд, но, кажется, я нашел того, второго парня. Сделай одолжение, попроси наше отделение в Балтиморе проверить номер машины из Мэриленда МК—4472. Мне это нужно немедленно или, как ты говоришь, вчера.
      — Сосчитай до пяти и перезвони мне.
      Когда Сторм снова вызвал Мурхэда, тот коротко сообщил:
      — Легковая машина из Мэриленда под номером МК—4472 зарегистрирована на имя Филипа Джекоба Любина.
      — Записал.
      — Адрес: Балтимор, Чарлз-стрит, 3333, и наше балтиморское отделение сообщает, что это недалеко от университета Джона Хопкинса. Не спутай с медицинской школой, Ларри. Ищи университетский городок.
      — Еду. Кстати, ты не удивлен, что я так быстро превратил Дэвида Клингмана в Фила Любина?
      — Ты просто гений, Ларри Сторм. Но воздам я тебе по заслугам, когда настанут лучшие времена, если только они вообще настанут после всей этой неразберихи.
      Час спустя Сторм был уже в Балтиморе. Он поставил машину на Чарлз-стрит возле такого же, как на Р-стрит, жилого дома, но на сей раз южного стиля и под названием «Квартиры Чарлза». В широкий коридор, застеленный восточным ковром, выходили два небольших холла.
      — Чем могу быть полезной? — осведомилась сидевшая за конторкой женщина средних лет, с уверенными манерами, поправляя иссиня-черные волосы.
      — Я ищу Филипа Любина, — сказал Сторм.
      — Он в отпуске. Желаете оставить ему записку?
      — Нет, благодарю. — Не имело смысла без нужды показывать свое удостоверение. На всякий случай он сказал: — Я по поручению одного друга. (Это была святая истина.) Не лучше ли оставить записку в университете?
      — Да, наверное, лучше. Доктор Любин почти всю корреспонденцию получает на университет.
      — А в каком здании?
      — Спросите Роулэнд Холл, — ответила она. — Там, где деканат математического факультета. Передать доктору Любину, кто его спрашивал?
      Тут Сторм не удержался:
      — Да, конечно! Дэвид Клингман.
      — Хорошо, мистер Клингман.
      «Все-таки „мистер“, — подумал он. — В Балтиморе это почти то же самое, что „сэр“ в Вашингтоне. Наверное, времена в самом деле меняются».
      Шикарная маленькая брюнетка, секретарша доктора Любина и восьми других профессоров математики в университете Джона Хопкинса, была предупредительна и словоохотлива. Сторм знал этот тип женщин. С теми, у кого потемнее цвет кожи, они держатся с преувеличенной любезностью и так усердствуют, что у них слова набегают на слова.
      — Господи, какая жалость! — щебетала она. — Как же вы с ним разминулись? Ведь он только вчера уехал и теперь вернется бог знает когда. Понимаете, в следующем семестре у него нет лекций, вот он и решил отправиться в путешествие на машине, сначала на запад, а потом в Канаду. Он так переутомился, бедняга… Вот ведь незадача! А вы давно его знаете?
      — Не очень, — ответил Ларри. «Действительно, не очень, — подумал он, — узнал о нем часа два назад». — Скажите, мисс, а кто у вас декан математического факультета?
      — Он сейчас в Европе, на год, по приглашению, но его заменяет доктор Уинтроп, заместитель декана. Если хотите увидеться с ним, он внизу, дверь из холла налево.
      Она показала ему дорогу.
      Удостоверение ФБР позволило Сторму сразу попасть в кабинет Генри Уинтропа. Это был худощавый загорелый и сдержанный человек. Он крепко пожал руку Ларри.
      Ларри подумал, что, наверное, он играет в теннис. Уинтроп внимательно рассмотрел его удостоверение.
      — Ваши люди частенько появляются здесь, — сказал он. — Слишком уж пекутся о безопасности в последнее время.
      — Доктор Уинтроп, — сказал Сторм, — мне нужны все сведения о докторе Филипе Любине. Я был бы признателен, если бы вы уделили мне несколько минут, а затем позволили познакомиться со всеми документами, имеющими к нему отношение.
      — Понятно, — Уинтроп уселся поплотнее в своем вращающемся кресле и обхватил руками колено. — Снова вопросы безопасности? Или, может быть, Фил Любин преступил закон? И то и другое трудно себе представить.
      — Нет, сэр. К сожалению, ничего не могу уточнить. Методы ФБР, понимаете? В этом деле замешан некто другой. Доктор Любин был всего лишь его другом. Но в таких случаях мы, разумеется, проверяем всех знакомых…
      — Да, разумеется… Вы не будете возражать, если я позвоню в местное отделение ФБР? Не потому, что я вам не верю, на всякий случай?..
      — О, пожалуйста! — сказал Сторм. — Номер телефона ЛЕ 9—6700. Я подожду в холле.
      Уинтроп остановил его движением руки.
      — Не нужно.
      Когда секретарша соединяла его с балтиморским отделением ФБР, Уинтроп осведомился о специальном агенте, описал Сторма и рассказал о его запросе. В какой-то момент он замялся, взглянул на Сторма и сказал: «Да, да…» Ларри догадался, что Фэрбенкс спросил, не негр ли этот агент ФБР.
      Уинтроп отвел трубку в сторону.
      — Он хотел бы поговорить с вами.
      — Это ты, Боб? Говорит Ларри Сторм, проверяю вариант МК—44, о котором ты нам сообщил.
      — По делу «А»?
      — Точно. «Аякс». Работаю на Мурхэда.
      — Ясно, Ларри. Дай трубку профессору, я его успокою.
      После этого Уинтроп отвечал на все вопросы Ларри, хотя и держался по-прежнему настороженно. Он явно старался догадаться, к чему это расследование.
      Сторм делал заметки.
      Любин значится в американском издании «Who is Who» и в справочнике Американского математического общества. Родился в Небраске, закончил Чикагский университет, там же получил звание магистра, затем доктора математических наук. Преподавал в Корнелле, потом, одиннадцать лет назад, перешел в университет Джона Хопкинса. Теперь не работает на младших курсах. Ведет только специальные семинары по анализу Фурье и пространству Гильберта. Но по-настоящему интересуется только своими изысканиями. Составлял проекты для многих научных фондов, вел специальные исследования для ЦРУ.
      Тут Ларри подумал: если Любин работал на ЦРУ, на него должно быть досье толщиной в полметра. Почему же Мурхэд не запросит это досье и не избавит его от лишней работы? Но он сразу представил себе ответ Мурхэда: «Правильно, Ларри, но ты проверь все, что можешь, в университете. Ты знаешь методы ФБР. Проверь, перепроверь и еще раз пере-перепроверь».
      Любин был почти полиглотом. Знал немецкий, датский, китайский, французский и даже, как полагал Уинтроп, кое-что из малоизвестных племенных языков Африки. Обладал острым, творческим умом, но характер у него был, как бы это сказать, резковатый. Давно мог бы стать деканом факультета, однако совершенно не интересовался административной работой. Право, он, Уинтроп, не может его упрекать. Это же тоска зеленая!
      Любин холост. Был, кажется, помолвлен. Но слишком глубокая его преданность науке, видимо, отталкивала женщин. Живет в «Квартирах Чарлза»… Зрение слабое. Слишком много читает. Честно говоря, все опасались, что он не выдержит такой нагрузки, поэтому, когда Любин месяц назад попросил освободить его от лекций на следующий семестр, он, Уинтроп, сразу согласился. Единственное, что не вяжется с его характером, это любовь к автомашинам. Любит гонять на своем «мустанге» и копаться в моторе. Насколько он, Уинтроп, знает, Любин уехал на машине вчера, в воскресенье. Куда-то на запад. Разумеется, он обещал звонить время от времени, но вряд ли Фил вернется в Балтимор до февраля. Что-нибудь еще?
      — Может быть, позже, когда я просмотрю его дело, — ответил Сторм. — А пока одна подробность. Понимаю, это вопрос деликатный, мистер Уинтроп, но так уж у нас заведено. Есть у вас какие-либо основания предполагать, что в половом отношении доктор Любин не совсем нормален?
      Любезная улыбка сползла с лица Уинтропа.
      — Мы на факультете никогда не интересовались подобными вещами… Послушайте, мистер Сторм, не» ужели правительственные органы имеют право заниматься сексуальной жизнью частных лиц? Какое вам до этого дело?
      — Это отвратительно, — сказал Сторм, — но время от времени такие подробности помогают найти недостающее звено. А я, мистер Уинтроп, в конечном счете только выполняю приказ.
      — Понимаю… Я не хотел обидеть вас лично… Во всяком случае, вряд ли я смогу вам помочь.
      — Я должен был задать вам этот вопрос, — настаивал Сторм.
      — Ну что ж, — Уинтроп помолчал, глядя в потолок. — Вы употребили слово «нормален». С академической точки зрения это слово довольно неопределенно. Полагаю, вы имели в виду нечто конкретное?
      — Да, — ответил Сторм. — Не замечали вы у доктора Любина склонности к гомосексуализму?
      Уинтроп нахмурился.
      — Я предпочел бы вообще не отвечать на подобные вопросы, но боюсь, что мой отказ навредит доктору Любину. Позвольте немного подумать. — Пока он думал, Сторм изучал его лицо. — Я бы ответил «нет», и прошу не придавать значения тому, что я ответил не сразу. Просто я старался проверить себя, смогу ли я обосновать свой ответ… Веских доводов у меня нет, я полагаюсь только на интуицию. С Филом мы встречались почти ежедневно на протяжении шести-семи лет. Я не специалист в подобных делах, но присутствие гомосексуалистов вызывает у меня чисто физическое отвращение. В присутствии Фила я никогда ничего подобного не ощущал… С другой стороны, сомневаюсь, чтобы Фил был способен на сильные эмоции. Он часто появлялся в обществе с женщинами, но я бы не сказал, что у него были серьезные привязанности. Он очень занятой и целеустремленный человек. — Уинтроп помолчал, усмехнулся. — Наверное, все мои слова доказывают лишь одно: что наш математический факультет в этой области не обладает достаточным опытом.
      — Мне кажется, вы ответили честно, а это все, что мне было нужно, — сказал Ларри.
      — У вас больше нет вопросов?
      — Только один, последний, — ответил Ларри. — Кто его друзья? Мне бы хотелось получить их список, так, для проформы.