— Следующим кораблям выдвинуться вперед и вступить в бой с противником: «Заклятие», «Молот Империи», «Десница Императора», «Неисчислимый»…
      Всего Этон насчитал двенадцать названий — ровно столько, сколько было кораблей в неприятельской эскадре. Равенство было необходимо, чтобы склонить гегемонцев принять бой, а не начать отход, не выполнив задачи.
      «Молот Империи» покинул строй кораблей флота. На несколько секунд суда Гегемонии исчезли с главного экрана, но очень быстро появились вновь, хотя и более размытые — эсминец переключил наблюдение на собственный бета-радар, менее мощный, чем флагманский.
      Началась стандартная процедура атаки. Один из операторов мостика установил связь с остальными кораблями атакующей группы. Тем временем лучи бета-радаров эсминца летели впереди, нащупывая противника.
      Утешитель Фигель отошел в сторону и быстро забормотал молитвы и благословения, время от времени опуская пальцы в потир с вином и кропя палубу.
      Обнаружив преследование, корабли Гегемонии прибавили скорость и попытались выполнить маневр ухода. Клиновидные корабли, высота которых была в пять раз больше ширины или длины, стали менять направление, превращаясь в цепочки исчезающих призм, как на многократно отснятом кадре.
      Пилот «Молота Империи», вжавшийся в свое кресло, также прибавил скорость, доведя ее почти до максимальной. На глазах у Этона дальний конец мостика уменьшился — пилот превратился сначала в карлика, потом в маленького мальчика, а потом в крошечную куклу шести дюймов роста.
      Кораблям Гегемонии не удалось уйти от преследования, и у каждого из них была теперь собственная гончая. «Молот Империи» несся наперерез выбранному Этоном противнику. Держать верный курс подчас становилось трудно, потому что мерцающий и множащийся образ преследуемого смешивался с изгибами страта, которые тоже отображались на главном экране, но капитан ни разу не потерял врага из виду. В нужный момент он бросил пилоту короткий приказ.
      Используя остаток запаса хода, эсминец капитана Этона обогнал корабль Гегемонии, повернул и преградил ему путь. Пилот «Молота Империи» бросал корабль взад и вперед, сходясь с кораблем неприятеля еще ближе и порождая каскад сбивающих с толку волн. Гегемонец рванулся прочь и попытался обогнуть препятствие, но пилот «Молота Империи» держался у него перед носом.
      Оператор бета-радара нажал клавишу на консоли и сказал в микрофон:
      — Эй, канониры! Есть контакт.
      Под сводами мостика разнесся напряженный голос сержанта Квейла, и бета-лучи передали этот голос канонирам военного корабля Гегемонии.
      — Остановитесь и примите бой, остановитесь и примите бой, — громогласным и угрожающим тоном взывал он к гегемонцу. — Предлагаю координаты рандеву.
      Он повторил то же самое на языке Гегемонии, я бета-лучи передали строку координат.
      Всего через секунду пришел короткий ответ:
      — Согласны.
      Два корабля, Империи и Гегемонии, двинулись почти параллельными курсами, медленно расходясь, пока не пропали с экранов сканеров друг друга.
      «Молот Империи» сбавил ход, и носовая часть его мостика медленно увеличилась в размере, как раздувающийся воздушный шар. Пилот в носу мостика откинулся в кресле, сняв руки с верньеров управления, — штурвал корабля теперь полностью принадлежал центру управления огнем.
      Существовала странная, но неизбежная традиция сотрудничества между воюющими кораблями. Самоходные торпеды, которыми были вооружены все корабли времени, не» управляемые и летящие курсом корабля на момент выстрела, были настолько медленны и неуклюжи, настолько зависели от любого каприза страта, что были практически бесполезны. Нанести повреждения противнику корабль времени мог лишь тяжелыми излучателями.
      Поскольку чистая энергия в страте не распространяется, использование излучателей означало выход в ортогональное время. Корабль времени, оставаясь в своей естественной среде, не мог ни сам вести огонь, ни быть пораженным огнем другого корабля. Именно поэтому противники, пожелавшие вступить друг с другом в бой, договаривались о точке рандеву и, покидая страт одновременно, становились уязвимыми для огня друг друга.
      Свидание (как его называли) должно было быть и точным, и моментальным: точка во времени без протяженности. Как долго оставаться в ортогональном времени после этого момента — было вопросом благоразумия и учета соотношения между расчетным временем выживания и минимальным временем обнаружения противника и прицеливания. По порядку величин это были микросекунды, в течение которых каждая из сторон давала полный бортовой залп. Чаще всего на том поединок и заканчивался. Сильно поврежденный корабль не рисковал более выходить из-под защиты страта и устремлялся домой.
      Все это и определяло критически важную роль центра правления огнем, который выполнял эти вычисления.
      Капитан Этон смотрел на мелькающие цифры обратного отсчета до выхода в ортогональное время. Ожидание перед боем невыносимо, а сам бой для человека не существует, потому что никто не способен уследить за таким коротким промежутком времени. Сразу после ожидания наступает «потом» — победоносное или кошмарное.
      И пока тикают минуты и секунды ожидания, команда канониров готовит компьютеры к этим решающим микросекундам жизни. Сам бой будет незаметен для людей, его проведут компьютеры. Потом на мостик полетят доклады о собственных повреждениях, о повреждениях противника, если они есть, и капитан будет принимать решение, предлагать ли повторное свидание.
      — Пять секунд до выхода в ортогональное время, — объявил центр управления огнем.
      В помещении мостика наступила напряженная тишина.
      Потом «Молот Империи» встряхнуло, он покачнулся и завертелся. Даже не глядя на перечень повреждений, капитан Этой уже знал, что получил попадание в жизненно важные системы корабля.
      Он впился глазами в главный экран. Корабль Гегемонии появился вновь, выполняя странный маневр отхода в сторону. Борт неприятельского корабля был оплавлен и пузырился.
      Центр управления огнем не промахнулся.
      Неожиданно до ушей капитана донеслись удивленные голоса сканеристов. Не веря своим глазам, капитан Этон различил у края главного экрана контур второго корабля-клина.
      Из динамика донесся хриплый голос Квейла:
      — Они перехитрили нас, капитан! Стреляли сразу с двух кораблей — взяли нас в клещи!
      Этон выругался.
      — Явно новая тактика, — устало ответил он Квейлу.
      И вероломная. Такой способ ведения боя противоречил неписаным законам войн во времени.
      Капитан Этон просмотрел только что составленный перечень повреждений корабля. Энергетический луч ударил «Молот Империи» в борт, расплавил броню и прожег корпус вплоть до машинного отделения. По счастью, разрушения в машинном были лишь частичными: двигатели времени все еще работали, хотя поле ортогонального времени, поддерживаемое внутри корабля при движении в страте, постепенно ослабевало.
      Капитан посмотрел, как дела у других кораблей. Примерно половина кораблей Империи к этому времени успела провести свои бои с противником. Счет был в пользу Хронотической Империи. Два корабля Гегемонии уже были уничтожены.
      К плечу капитана Этона склонился лейтенант:
      — Рискованно снова выходить в ортогональное время, капитан.
      Этон кивнул, ощущая груз ответственности. Это была не просто стычка с неприятелем: от исхода всего боя зависели и существование города Гирреад, и власть Империи над целым сегментом истории.
      — Боюсь, что нам придется пойти на этот риск, лейтенант. Эти корабли надо остановить.
      Он возвысил голос:
      — Сканерист, два корабля противника в пределах видимости. Запеленгуйте их и передайте координаты в центр управления огнем.
      Он подумал, каким образом можно подбить сразу два тяжеловооруженных корабля Гегемонии. Где-то неподалеку должен быть корабль имперской эскадры, оставшийся без противника. Или корабли Гегемонии выстроились в шахматный порядок, в котором корабли прикрывают друг друга?
      Капитана пробрала легкая дрожь — он начал понимать, что видит перед собой фрагмент большого и неумолимо разворачивающегося неприятельского плана.
      Он был готов уже отдать приказание сержанту Квейлу, когда его внимание привлекло неожиданное движение на главном экране. Среди изгибающихся и колышущихся линий страта росла неясная тень.
      Еще через мгновение главный экран потух, и в тот же миг недра «Молота Империи» сотряс мощный взрыв. Эсминец задрожал второй раз. Нос корабля резко опустился книзу, и мостик обвалился.
      Капитан Этон проверил, что связь с остальным кораблем полностью прервана, и лишь тогда покинул мостик. Среди скрежета падающего металла он вывел своих людей в наружный коридор и вышел последним.
      Он знал, что произошло. Промелькнувшая по экрану неясная тень была стратоторпедой, угодившей неожиданно в цель, хотя шансы на это были не более ста к одному. Это было именно тем невезением, о котором хрононавты старались не думать.
      Судя по всему, торпеда поразила эсминец как раз туда, где корпус незадолго до этого был вскрыт энергетическим лучом противника. Как бы там ни было, она взорвалась уже за плитами внутренней брони, в самом корабле, причинив серьезные повреждения несущим конструкциям.
      Другими словами, эсминец разваливался пополам.
      Со всех сторон доносились мучительные, пугающие скрипы и скрежеты. Этон осмотрелся. Коридор изогнулся и продолжал дыбиться. Капитан взял лейтенанта за плечо:
      — Идите в рубку связи. Если бета-передатчик еще действует, попытайтесь связаться с кораблями флота и вызвать помощь.
      Лейтенант пустился бегом и скрылся за поворотом. Остатки мостика у него за спиной сложились под давлением изгибающегося остова корабля, как жестяная банка. Команда придвинулась к своему капитану поближе, будто ища защиты. Из коридора послышались крики и далекий стон.
      Капитан понимал и другую, еще большую опасность. Если никто не придет на помощь «Молоту Империи», то любой из двух эсминцев Гегемонии может подойти к нему вплотную и расстрелять торпедами в упор. Он подозвал к себе еще одного офицера:
      — Попробуйте связаться с торпедным отсеком. Прикажите выпускать торпеды стандартной очередью — по одной каждые две минуты.
      Конечно, сейчас не было способа узнать, уцелел ли торпедный отсек при взрыве. Вообще ни об одной системе нельзя было сказать, работает ли она — было только ясно, что электропитание пока что есть: лампы все еще горели.
      Отец утешитель Фигель, стоя на коленях, молился о спасении корабля — и о своем тоже, мелькнула у капитана циничная мысль. Капитан неуважительным рывком поднял священника на ноги.
      — Месть Господня постигла корабль сей! — бормотал Фигель, пузырясь слюной. — Ибо сие есть расплата за ересь!
      Этон оттолкнул священника и ткнул пальцем в белого как мел сублейтенанта:
      — Вагер, вы со мной. Остальным — приступить к спасательным работам. — Капитан говорил нарочито резко, чувствуя, что моральный дух людей падает. — На корабле есть раненые. Когда мы восстановим ход, ситуация уже должна быть стабилизирована. — Коротко взглянув на отца Фигеля, Этон добавил: — Души умирающих ждут вашего соборования, утешитель.
      С этими словами капитан начал спускаться по искореженному трапу вниз к машинному отделению. Сверху торопливо переставлял ноги сублейтенант Вагер. Чем глубже внутрь корабля, тем больше было разрушений: раздутые переборки, Некоторые полопались, словно бумажные мешки, пучки проводов и труб, свешивающиеся отовсюду, как порванные струны.
      Но когда капитан и сублейтенант спустились и начали пробираться между обломков, уцелевшие лампы мигнули и зажглись опять, уже ярче. Из ближайшего интеркома донесся треск, и Этон мысленно похвалил ремонтников — они времени не теряли.
      Остановившись около ожившего переговорного устройства, капитан попытался связаться с центром управления огнем. Ему ответил голос не Квейла или кого-нибудь из команды центра — говорил рядовой матрос:
      — Мы полностью ослепли, сэр. И все три лучевые пушки вышли из строя.
      — Где сержант Квейл? — спросил капитан Этон.
      Молчание. И сдавленный голос матроса:
      — Сержант Квейл оставил свой пост, сэр.
      Капитан дал отбой и снова двинулся вперед, сделав знак Вагеру следовать за собой.
      Перешагнув через тела двух матросов, они вошли в сгоревшее машинное отделение. Там плавали клубы дыма и воняло раскаленным металлом. Похоже было, что переборка машинного отделения расплавилась и только недавно затвердела. В самом машинном отделении, несмотря на значительные разрушения, было на удивление тихо. Этон заметил тело сублейтенанта Ленкара, не так давно гордо демонстрировавшего свои познания о перемещениях во времени. Оно было аккуратно уложено у дальней стены месте с другими погибшими.
      Начатые энергетическим лучом разрушения были успешно продолжены торпедным взрывом. Гироскоп трясся, из-под его толстого стального кожуха доносился тревожный неровный гул. Этой сразу понял, что ситуация тяжелая.
      — Ход есть? — спросил он.
      Ему ответил молодой офицер, поспешно отдавая честь:
      — Никакой надежды, сэр. Самое большое, на что мы способны, это поддерживать поле внутри корабля.
      — А выйти в ортогональное время сможем?
      На лице второго уцелевшего члена команды машинного отделения отразилось сомнение.
      — Может быть. Прикажете попытаться?
      — Нет, — ответил Этой.
      От этого не будет никакой пользы. Даже если удастся покинуть корабль, без необходимого оборудования фазировки большую часть команды вскоре выбросит обратно в страт. Добраться до ближайшего узла, где ортофазировка была бы естественной и постоянной, возможности не было.
      Значит, все зависит от того, придет ли помощь.
      Удалось ли лейтенанту Кришу добраться до рубки связи?
      Капитан Этон пошарил взглядом по переборкам, ища коробочку интеркома, нашел одну в работоспособном с виду состоянии и нажал клавишу вызова. Раздался треск помех, потом слабый неразборчивый голос.
      Тут палуба под ногами вздыбилась. Раздался глухой удар, перешедший в прерывистый рев, ударивший по барабанным перепонкам с такой силой, что он уже не воспринимался как звук, и капитану на миг показалось, что он вмурован в глубокое и твердое безмолвие. Отброшенный к дальней переборке, ошеломленный капитан видел, как палуба и подволока машинного отделения сходятся, хрустя, будто ломаются гигантские кости.
      Грохот взрыва перешел в удары и треск ломающихся конструкций. Падение каркаса уже ослабленного корабля пошло быстрее.
      Лейтенант Криш подобрался к капитану и помог ему встать.
      — Еще одна торпеда, — едва слышно выдохнул капитан. — Похоже, нам конец.
      Сближение палубы с подволокой на миг остановилось, но не приходилось сомневаться, что машинное отделение долго не продержится. Капитан неверными шагами добрался до приборных щитков. К нему подошел один из инженеров, и они уставились на мигающие цифры.
      Инженер в ярости ударил кулаком по панели.
      — Корабельное поле ослабевает, — глухим голосом произнес он.
      — Сколько еще оно продержится?
      — Думаю, что не больше десяти минут.
      Этон шагнул к интеркому и набрал сигнал общей тревоги. Громким, твердым голосом он объявил:
      — Говорит капитан. Эвакуация на спасательных плотах. Говорит капитан. Эвакуация на спасательных плотах.
      Этон повторил свой приказ еще несколько раз, потом повернулся и взглянул в напряженные лица уцелевших механиков.
      — Старший инженер останется здесь и сделает все, что в его силах, чтобы поддержать поле, — приказал он и, уже обращаясь к выступившему вперед старшему инженеру, добавил: — Я вас сменю через пять — десять минут. Остальные — к плотам.
      Этон знал, что ему не спастись, но это было не важно. Сейчас его долг состоял в том, чтобы все живые успели к спасательным плотам.
      И прежде, чем исчезнет поле ортогонального времени. Задача почти невыполнимая.
      Группа шла по искореженным коридорам, осматривая отсеки и вытаскивая уцелевших из-под обломков. Раненым помогали идти или тащили на импровизированных носилках. Этон чувствовал, как мало осталось времени — и это даже без третьего торпедного удара; а он, учитывая беспомощное состояние корабля, будет почти наверняка.
      Выведя группу к одному из шести спасательных плотов, Этон взял с собой лейтенанта Криша и отправился в корму. Не было уверенности, что приказ покинуть корабль был слышен во всех отсеках, и капитан решил лично проверить, чтобы этот приказ был выполнен дисциплинированно, а потом вернуться в машинное отделение и принять вахту, дав инженеру шанс добраться до ближайшего плота.
      Недалеко от входа в камеру плота номер три капитан и лейтенант услышали шум перепалки, перекрывающий даже хруст и скрежет разваливающегося корабля. Вынув из кобуры лучевой пистолет, капитан Этон знаком приказал лейтенанту Кришу сделать то же самое. С оружием наготове они выступили из-за угла.
      Навстречу им решительно шагал сержант Квейл, натянувший на себя один из двух корабельных страт-скафандров. За ним, как стая пузырей в кильватере, поспешали бормочущие и перепуганные травматики.
      Даже сквозь полупрозрачный щиток шлема, сделанный из материала, затемняющегося при попадании в страт, на лице сержанта читалась решимость спастись любой ценой. Тело Квейла скрывала латунная броня. Пусть поле корабля исчезнет полностью, но Квейл в скафандре с автономным питанием, где есть слабое поле ортогонального времени, сумеет добраться до ближайшего плота.
      Вскинув лучеметы, капитан Этон и лейтенант Криш загородили коридор.
      — Куда это вы так торопитесь, сержант? — резко спросил Этон.
      В ответ Квейл прорычал что-то неразборчивое. Члены секты, за которых он явно не испытывал ответственности предводителя, столпились у него за спиной, оценивающе рассматривая капитана.
      В руках Квейл сжимал железный лом, которым, как понял Этон, он намеревался взломать камеру, где хранился плот. Капитан дал предупредительный выстрел поверх голов.
      — Сержант Квейл оставил свой пост и похитил защитный скафандр. Снять скафандр, сержант! Погрузитесь на плот, когда будет ваша очередь.
      И тут третий ужасающий взрыв потряс эсминец, разбросав людей в стороны. Душераздирающий скрежет подсказал Этону, что у корабля полностью оторвалась корма.
      Квейл, хоть и в латунном скафандре, поднялся первым — наверное, отчаяние придало ему сил. Лом в его руках обрушился на голову капитана, но скафандр стеснял движения, и улар вышел неуклюжим — его частично приняла капитанская фуражка. Все же Этон рухнул на пол, почти потеряв сознание. Следующим взмахом лома Квейл попытался сбить с ног лейтенанта Криша, промахнулся и бросился дальше, сопровождаемый толпой.
      Закинув руку капитана себе на плечо, Криш помог командиру подняться на ноги.
      — Идите в машинное отделение, лейтенант, — неразборчиво проговорил Этон. — Смените механика.
      — Слишком поздно, сэр. Разве вы не видите, что происходит? Поле уже разваливается.
      Этон, борясь с наваливающимся забытьем, огляделся вокруг. Лейтенант был прав. В воздухе возникал мерцающий . туман. Одолевала тошнота, а переборки, да и все твердые предметы, казалось, кружатся безостановочно. Это было верным предвестником разрушения ортогонального поля.
      Криш потащил капитана по коридору. Питание отключилось, и лампы погасли, сменившись тусклым аварийным освещением с автономным питанием.
      И сквозь этот хаос доносились жуткие крики. Корабль тонул, погружаясь в бездну страта, и кричали люди, уходящие в Пучину Погибших Душ.
      Как захлебывается человек, попавший из воздуха в морскую пучину, так теряет он разум, попав из естественного, рационального времени в глубины страта.
      Через несколько ярдов капитан заставил себя стоять прямо, хотя в голове еще гудело, и освободился от поддерживающей руки Криша.
      — Оставьте меня здесь, лейтенант… Примите командование… сделайте, что в ваших силах.
      Криш снова подхватил капитана, но тот снова освободился.
      — Но вы должны позволить мне помочь вам, сэр. Может быть, всего несколько секунд…
      — Вы прекрасно понимаете, что я не могу покинуть корабль. Спасайтесь сами… и спасайте всех, кого сможете. — При виде колебаний Криша голос капитана стал громче и тверже. — Это приказ, лейтенант! — Этон взмахнул пистолетом. — У меня есть чем защититься… от страта.
      — Есть, сэр, — скованным голосом отозвался Криш.
      С искаженным от волнения лицом он сделал шаг назад и отдал капитану честь, получив слабый ответный салют.
      Тогда лейтенант повернулся на каблуках и пошел прочь.
      Через несколько секунд после этого мерцающее поле ортогонального времени исчезло. Лучевой пистолет, из которого капитан намеревался застрелиться, выпал у него из руки. Не прошло и секунды, как поле появилось снова, но это была секунда, когда капитан увидел.
      Увидел страт. Темпоральный субстрат.
      Пучину Потенциального бремени.
      Увидел лишь на миг, но здесь и мига более чем достаточно. К счастью — а может быть, к несчастью, — вернувшееся ортогональное поле спасло капитана, погрузив в беспамятство. Действие страта на разум не вызывает милосердного забытья, но при возвращении в бегущее время возникает удар по сознанию неимоверной силы. Этон сразу лишился чувств.
      Еще через несколько секунд два унтер-офицера, отчаянно бегущие к спасательным плотам, увидели лежащего капитана. Без раздумий, рефлекторно, каждый из них схватил Этона за руку, и капитана поволокли к плоту номер три.
 
      Когда поле ортогонального времени (то есть времени, доступного пониманию человеческого разума) разрушается, оно исчезает не сразу. Его пузыри и фрагменты существуют еще минут десять, вихрясь и дрейфуя в страте.
      Один из таких пузырей и болтался у стоянки плота номер три.
      У входного люка бурлила свалка. В панике забыв о дисциплине, около тридцати человек дрались между собой за право первым войти в плот — хотя при организованной посадке места хватило бы всем. Прибежавший лейтенант Криш попытался навести порядок, но был застрелен сержантом Квейлом, который, раздобыв где-то лучевой пистолет, неуклюже сжимал его в медной перчатке скафандра.
      На то у Квейла были веские причины. Ему надо было, чтобы никто, знающий тайну его вины, кроме собратьев сектантов, не попал на плот. Убедившись, что все члены секты разместились внутри плота, Квейл забрался внутрь сам и стал готовиться к катапультированию.
      Но среди тех, кто в суматохе погрузился на плот, были и два унтер-офицера, принесшие лежащего без сознания Этона. Оставив капитана на полу, они храбро бросились обратно помогать раненым. Это их и погубило. Квейл с негодованием бросился вперед, чтобы избавиться от возможного свидетеля, но опоздал. Пассажиры плота, решив, что и так уже протянули достаточно, запустили процедуру аварийного катапультирования. Крышка входного люка захлопнулась, и внутри плота загудела установка локального ортогонального поля.
      Последние клочки поля корабля уже рассыпались, и разбитый эсминец наполнялся стратом. В некотором смысле он прекратил свое материальное существование, поскольку материя не может сохранять свои свойства без вектора времени, придающего ей сущность. Плот же, как материальное тело, беспрепятственно миновал уже не существующие переборки и пустился в свободное плавание.
      И это был единственный плот, которому удалось покинуть «Молот Империи». Все остальные были либо повреждены, либо не успели включить поле времени. Включив экран маломощного бета-радара плота, уцелевшие с эсминца увидели рядом с собой неясный силуэт огромного корабля Гегемонии. Хрононавты со страхом ожидали неминуемой гибели, но клиновидный корабль повернулся к ним кормой и быстро вышел за пределы чувствительности радара.
      Сержанта Квейла, так и не снявшего скафандр, била дрожь. В неразберихе посадки он не думал о том, чем грозит ему убийство, но теперь понимал, что остались тела, от которых не избавиться, и свидетели, которым не заткнуть рот. Глядя на капитана Этона, Квейл обливался потом, надеясь только, что командир умрет, не приходя в сознание.
      После катапультирования плот стал автоматически подавать сигнал вращающимся бета-пучком. Ничего другого для своего спасения пассажиры плота сделать не могли. Сидя кто где, они дожидались — то ли спасения, то ли судьбы, которая хуже смерти.

Глава 2