На другой стороне прозрачного футляра висел зажим с записями. Большинство закорючек вроде бы относились к области математики.
      Как во сне, Кирк приблизился к следующему футляру. Тело в нем было менее завершенным, чем первое. На лице ясно виднелись следы работы скульптора; черты его были лишь грубо намечены. Но и оно принадлежало Раине – Райне-17.
      – Физически – человек, – тихо сказал Маккой, – и все же не человек. Джим… она – андроид!
      – Созданный здесь, моими руками, – зазвучал в дверях голос Флинта. – Здесь кончились века одиночества.
      – Века? – переспросил Кирк.
      – Ваше собрание шедевров Леонардо да Винчи, господин Флинт, – сказал Спок. – Многие выглядят написанными недавно – на современных холстах, новыми красками. А на вашем рояле – вальс Иоганна Брамса, неизвестное произведение, в рукописи, написанное современными чернилами – и, тем не менее, несомненно подлинное, как и картины…
      – Брамс – это я, – сказал Флинт.
      – И да Винчи.
      – Да
      – Сколькими же еще именами можно вас называть? – спросил Спок.
      – Соломон, Александр, Лазарь, Мафусаил, Мерлин, Абрамсон… и еще сотня имен, которых вы не знаете.
      – Вы родились…?
      – В том районе Земли, который позже назвали Месопотамией, в 3034 году до рождества Христова, как сейчас принято вести счет тысячелетиям. Меня звали Ахарин, и был я солдатом – задирой и дураком. Я пал в битве с пронзенным сердцем… и не умер.
      – Какая-то мутация, – зачарованно сказал Маккой. – Мгновенная регенерация тканей… и, очевидно, совершенное, неизменное равновесие между анаболизмом и катаболизмом. Вы поняли, что бессмертны…
      – И что это надо скрывать: поселиться где-то, прожить часть жизни, симулируя старение – а потом двигаться дальше, до того, как заподозрят мою природу. Однажды ночью я исчезал или имитировал самоубийство.
      – Ваше богатство, ваш интеллект, продукт веков изучения и накопления знаний, – сказал Спок. – Вы знали величайшие умы истории…
      – Галилея, – сказал Флинт. – Моисея. Сократа. Иисуса. И я был женат сотню раз. Избранные, любимые, лелеемые… тихо ласкать, вдохнуть мимолетный аромат… а потом старость, смерть и вкус праха. Понимаете ли вы?
      – Вы желали совершенной женщины, – сказал Спок. – Последней женщины, столь же выдающейся, столь же бессмертной, как вы сами. Навсегда вашей супруги.
      – Задуманной моим сердцем, – сказал Флинт. – Я не мог любить ее больше, чем любил.
      – Спок, – шепнул Кирк, – вы знали.
      – Решающих данных не было. Как бы то ни было, господин Флинт выбрал планету, богатую риталином… я надеялся, что окажусь неправ.
      – Почему вы не сообщили мне? – сурово спросил Кирк.
      – Что вы на это скажете?
      – Что вы были неправы, – сказал Кирк, – неправы. Да, я уверен.
      – Вы повстречали совершенство, – сказал Флинт. – Что делать, вы его полюбили. Но нельзя любить андроида, капитан. Я люблю ее, она – мое изделие… моя собственность… она – то, чего я так страстно желал.
      – И вы сложили здесь риталин, чтобы преподать мне это, – сказал Кирк. – Она знает?
      – Она никогда не узнает.
      – Пойдемте, мистер Спок, – устало сказал Кирк.
      – Вы останетесь, – возразил Флинт.
      – Почему?
      – Мы знаем еще и о том, кто он, капитан.
      – Да, – сказал Флинт. – Если бы вы покинули меня, за вами бы последовали любопытные… придурковатые, надоедливые; официальные лица, просители. Мое уединение – моя собственность, и я не желаю, чтобы благодаря вам оно нарушилось.
      – Мы сможем хранить молчание, – предположил Спок.
      – Бедствие вмешательства, мистер Спок. Я знаю, что это такое… я больше не буду рисковать. – Рука Флинта скользнула к маленькому пульту управления, висевшему у него на поясе.
      Кирк выхватил передатчик. Флинт улыбнулся почти печально.
      – Они не ответят, капитан. Смотрите.
      Посреди комнаты, где Флинт творил жизнь, начала возникать колонна из закрученного в водоворот света. Когда она стала яркой, в ней показался силуэт "Дерзости", парящий в нескольких футах над полом; мерцали знакомые крошечные огоньки.
      – Нет! – крикнул Кирк.
      – Проба сил, – сказал Флинт. – У вас не было ни единого шанса.
      – Моя команда…
      – Настало время и вам присоединиться к ним. Кирка замутило.
      – Вы… уничтожили… четыреста жизней? Почему?
      – Я видел, как пали сто миллионов. Я знаю Смерть лучше любого человека; я бросал врагов в ее объятья. Но мне знакомо милосердие. Ваша команда не мертва, ее жизнь лишь приостановлена.
      – Это хуже смерти, – сказал Кирк свирепо. – Верните их к жизни! Отдайте мой корабль!
      – В свое время. Через тысячу лет… или две тысячи. Вы увидите будущее, капитан Кирк. – Флинт посмотрел на "Дерзость". – Превосходный аппарат. Возможно, я смогу чему-то научиться, разобравшись в его устройстве.
      – И это вы были таким человеком? – сказал Кирк. – Познавшим и создавшим такую красоту? Видевшим, как ваша раса вырывалась из жестокости и варварства, всю вашу громадную жизнь! И все же теперь вы сделаете это с нами?
      – То были цветы моего прошлого. Я держу в руках крапиву настоящего. Я Флинт – и у меня свои нужды.
      – Какие нужды?
      – Вечером я видел… нечто удивительное-. Нечто, чего я ждал… для чего трудился. И этому ничто не должно угрожать. Чувства Раины наконец пробудились к жизни. Теперь они обратятся на меня, в том одиночестве, что я храню.
      – Нет, – раздался голос Раины. Все обернулись.
      – Раина! – воскликнул в изумлении Флинт. – И давно ты здесь?
      – Ты не должен делать этого с ними!
      – Должен. – Рука Флинта неумолимо двинулась к обратно к устройству на поясе.
      – Раина, – сказал Спок. – что почувствуешь ты к нему, когда нас не станет?
      Она не ответила, но недоверие, горе, сильнейшая ненависть в ее лице, обращенном к Флинту, говорили сами за себя.
      – Все чувства связаны, мистер Флинт, – сказал Спок. – Причините нам вред, и она возненавидит вас.
      – Верните мне мой корабль, – холодно сказал Кирк. – С нами ваша тайна – в безопасности.
      Флинт невозмутимо посмотрел на Кирка. Потом едва заметно пожал плечами; то был человек, которому и раньше приходилось проигрывать сражения. Он снова коснулся пульта управления у себя на поясе.
      Колонна света вместе с игрушечной "Дерзостью" поблекла и исчезла.
      – Вот почему вы затягивали переработку риталина, – произнес Кирк тихо, с горечью в голосе. – Вы понимали, что происходит. Вы держали нас вместе – меня и Раину – поскольку я мог вызвать к жизни ее чувства. Теперь вы собираетесь просто принять у меня должность!
      – Я возьму то, что и так мое… когда она придет ко мне, – сказал Флинт. – Мы с ней пара, капитан. Одинаково бессмертные. Вы должны забыть ваши чувства в этом отношении, это для вас совершенно невозможно.
      – Невозможно с самого начала, – сказал Кирк с растущей яростью. – И, тем не менее, вы использовали меня. Я не могу ее любить – но я все же ее люблю! А она любит меня!
      Флинт кинулся. Он был стремителен, но Кирк уклонился. Двое бойцов закружились, как звери. Когда Кирк поравнялся со Споком, первый помощник схватил его за руку.
      – Ваши грубые порывы не изменят положения.
      – Тебе не понять! Мы деремся за женщину!
      – Вы – не тот, кем себя сейчас считаете, – сказал Спок, – поскольку и она – не та.
      Кирк отступил, показав раскрытые ладони своему противнику.
      – Бессмысленно, мистер Флинт.
      – Я не стану причиной всего этого, – сказала Раина дрожащим, но горячим голосом. – Не стану! Я выбираю! Я! Куда я хочу идти… что я хочу делать! Я выбираю!
      – Я выбираю за тебя, – сказал Флинт.
      – Больше нет!
      – Раина…
      – Нет. Не приказывай мне. Никто не может мне приказывать!
      Кирк посмотрел на нее с трепетом, и Флинт, казалось, испытывает то же самое чувство. Он протянул к ней руку, а она отвернулась. Он медленно опустил руку, не сводя с нее глаз.
      – Она – человек, – сказал Кирк. – Она – человек, вплоть до последней клетки крови. До последней мысли, надежды, стремления, чувства. Вы и я создали человеческую жизнь… а дух человеческий – свободен. У вас нет права собственности. Она может поступать, как хочет.
      – Ни один человек не побеждал меня, – холодно сказал Флинт.
      – Я не желаю вас побеждать, – устало ответил Кирк. – Это – не проба сил. Теперь Раина принадлежит самой себе. Она настаивает на своем человеческом праве выбора –: поступать как хочет, думать что хочет, быть кем хочет.
      Наконец Флинт измученно кивнул.
      – Я боролся и за это тоже. Что она выбирает?
      – Пойдем со мной, – сказал ей Кирк.
      – Останься, – сказал Флинт. В ее глазах стояли слезы.
      – Я была не человек, – прошептала она. – Теперь я люблю… я люблю…
      Она медленно двинулась вперед, к двоим ждущим мужчинам. Силы оставили ее. Она сначала споткнулась, а потом неожиданно упала.
      Маккой оказался рядом с ней в тот же миг, ища ее пульс. Флинт тоже стал на колени рядом. Маккой медленно покачал головой.
      Кирка словно ударили под дых.
      – Что… случилось? – спросил он.
      – Она любила вас, капитан, – негромко сказал Спок, – и Флинта – как учителя, даже как отца. Прошло недостаточно времени, чтобы укротить ужасающую мощь и противоречия ее вновь обретенных чувств. Она не могла вынести мысли о том, чтобы ранить кого-то из вас. Радость любви сделала ее человеком; муки любви погубили ее. – В его голосе послышалась нотка взвешенного обвинения. – Вы повторили то, на что был способен лишь Бог. Вы сотворили жизнь. Но потом… вы взыскали идеального ответа… которого все еще ждет и сам Создатель.
      Флинт склонил голову; он был сломлен.
      – Ты не можешь умереть, мы будем жить вечно… вместе. – Он зарыдал. – Раина… дитя мое…
      Рука Кирка сама собой легла на его плечо.
 

***

 
      Кирк сидел за столом в своей каюте, опустошенный, в полумраке предаваясь тягостным мыслям. Дверь открылась и вошел Спок.
      – Спок, – сказал Кирк, не глядя на него.
      – Эпидемия укрощена и более не представляет угрозы. "Дерзость" – на курсе 513 румб семь, как вы приказали.
      – Очень молодой и одинокий мужчина… очень старый и одинокий мужчина… мы сыграли в довольно скверном спектакле, да? – Он склонил голову. – Если б я только мог забыть…
      Голова его упала на руки. Он уснул. Влетел Маккой.
      – Джим, те показания трикодера по господину Флинту в конце концов увязаны друг с другом. Мафусаил умирает… – Тут он заметил позу Кирка и добавил тихо: – Слава Богу… Наконец-то спит.
      – О чем вы хотели сообщить, доктор?
      – О Флинте. Покинув Землю с ее взаимосвязью полей, в которой он сформировался и с которой был в совершенном равновесии, он пожертвовал бессмертием. Он проживет остаток нормальной человеческой жизни… и умрет.
      – То будет скорбный день для меня. Он знает?
      – Я сам ему сказал. Он собирается посвятить свои последние годы и свои гигантские возможности, чтобы улучшить положение человечества. Кто знает, чего он сможет достичь?
      – Действительно, – сказал Спок.
      – Это все, я думаю. Я скажу Джиму, когда он проснется, а можете и вы. – Он посмотрел на Кирка с глубоким сочувствием. – Учитывая долговечность его противника… на самом деле вечный треугольник. Вы не поймете, да, Спок? Я жалею вас больше, чем его. Вы никогда не узнаете, до чего может довести мужчину любовь – до неистовства, до невзгод, до порушенных правил, до отчаянного риска… до славных неудач и до славных побед… потому что слово "любовь" не начертано в ваших книгах. Спок безмолвствовал.
      – Хотел бы я, чтобы он ее забыл.
      Все та же тишина.
      – Доброй ночи, Спок.
      – Доброй ночи, доктор.
      Спок молча взирал на Кирка еще несколько мгновений, а затем осторожно сходил закрыть дверь за Маккоем. Потом вернулся к Кирку. Его руки подплыли к упавшей голове спящего, коснулись ее кончиками пальцев. Он сказал, очень нежно:
      – Забудь…