ГЛАВА 4

Кэтлин склонилась над лоханью для стир­ки и принялась за одну из грубых хлопчатобу­мажных рубашек отца. День выдался теплый, и выступавший на лбу пот назойливо лез в гла­за. Выпрямившись, она прополоскала рубаш­ку и бросила ее в корзину для белья, что стоя­ла у ее ног. Приостановившись на мгновение, она, держась рукой за поясницу, взглянула туда, где у дома, в тени высокого дерева, си­дел, скрестив ноги, индеец. Она улыбнулась про себя, увидев, что тот смотрит на нее.

Рэйф был на ранчо уже больше недели. Кэт­лин знала, что сломанное ребро причиняет ему сильную боль, но он никогда не жаловался. Боль­шую часть времени он проводил в своей комна­те, хотя каждый день посвящал некоторое вре­мя большой вороной кобылице. Он чистил бока чистокровного животного, пока они не начина­ли блестеть, словно мокрое черное дерево.

Кэтлин несколько раз заставала отца в са­рае, где он завистливо разглядывал великолеп­ную лошадь, но едва ли могла осуждать его. Вороная была прекрасной: ее стати – почти совершенны, а родословная, хоть и неизвест­ная, несомненно, превосходна. Со своими большими умными глазами, длинными ногами и длинной мускулистой шеей она была бы от­личной подругой Рэду.

Кэтлин опять нагнулась на лоханью, не пе­реставая чувствовать на себе взгляд Рэйфа, следившего за каждым ее движением. Они не так уж много говорили за эту неделю, и она не знала о нем ничего, кроме того, что он – полу­кровка. «Ну и мерзкое же слово», – рассеянно подумала она. А еще она знала, что он – са­мый удивительный мужчина из всех, кого она только встречала. Что касается отношения мужчин к Рэйфу, то здесь все было ясно.

Лютер, самый добрый и терпеливый чело­век, которого знала Кэтлин, безропотно при­нял присутствие индейца на ранчо. Лютер был высок и жилист, с темными седоватыми воло­сами и искрящимися голубыми глазами. Кэт­лин полагала, что ему около шестидесяти. Впрочем, он мог быть и старше, и моложе. Трудно угадать возраст человека, который всю жизнь провел на солнце. Грубая кожа Лютера напоминало старое седло, но двигался он с бы­стротой и живостью молодого.

Абнер презирал Рэйфа просто потому, что тот был наполовину индеец. Абнер вообще тер­петь не мог индейцев, мексиканцев, негров – да и практически всех остальных тоже. Он об­ращался к Рэйфу, только если это было со­вершенно необходимо.

Поли Нортон вел себя, как всегда – не так, как все остальные. Он был странным челове­ком, действительно странным. Он предпочитал людям компанию животных. Он никогда не посещал школу; его речь была медленна, а дви­жения – скупы. Но он мог творить чудеса. Ему было восемнадцать или девятнадцать, но он обладал удивительной целительной силой. Кэт­лин сама видела, как он зашивал раны, кото­рые заживали и не оставляли шрамов, ставил на место сломанные кости, лечил лихорадку и вскрывал пузыри ожогов. Однажды она виде­ла, как Поли выхаживал одну из лошадей. Поли не был красив. У него были светло-каш­тановые прямые волосы, близко посаженные глаза и тонкий нос. Но улыбка его была уди­вительно теплой, и сам он – дружелюбным, да и Галлахера он принял безоговорочно.

Кэтлин же испытывала к Рэйфу какие-то смешанные чувства. Она поклялась до гробо­вой доски ненавидеть всех индейцев, потому что они были виновны в гибели ее братьев. Страшась их и моля Бога об их истреблении, она с радостью восприняла весть о том, что Джон Чинвингстон вырезал деревню племени чейин Сэнд Крик. Индейцы жили с ними в мире и под белым флагом, но это не вызывало в ней ни малейшего сочувствия.

И все же, к ее досаде, ей было крайне труд­но помнить об этой ненависти, когда дело ка­салось Рэйфа Галлахера. Он привлекал ее фи­зически и в то же время интриговал ее. Кто же он, наконец? Наполовину ирландец? Да уж… И все же теперь было очевидно, что он не чис­токровный индеец. Он слишком хорошо гово­рил по-английски, был знаком с американскими обычаями и традициями, его манеры за сто­лом были вполне сносны, если не безупречны.

Если бы только он не был так дьявольски красив! Если бы только ее кровь не вскипала каждый раз, когда их взгляды встречались! Если бы она только могла перестать думать о том, как это чудесно – находиться в его объ­ятиях, чувствовать прикосновение его губ…

«Он индеец, – говорила она себе, – индеец, индеец, индеец». Но даже это не помогало. Любой другой мужчина был бы ей отвратите­лен, если бы она знала, что в нем течет хоть капля индейской крови. Но смешанная кровь Рэйфа делала его еще более интригующим.

Он смотрел на нее и сейчас. Она так ясно чувствовала его взгляд на своей спине, словно Рэйф дотрагивался до нее. Это заставило по­краснеть ее, и теплое щекочущее ощущение пробежало по позвоночнику.

– Индеец, – прошептала она. У нее было неловкое чувство, словно Рэйф знает, что при­влекателен для нее. И, что хуже всего, кажет­ся, это его забавляет. Вздохнув, она бросила последнее белье в корзину, выпрямилась, а потом пошла к бельевой веревке, радуясь, что натянута она за углом дома и Рэйф Галлахер не может ее видеть.

Бренден изучал опытным глазом вороную кобылу и не находил в ней изъянов. Его тянуло к хорошим лошадям так же, как некоторых тянуло к виски. После смерти жены он решил осуществить свою древнюю мечту – разводить породистых лошадей. Поэтому он и продал свое дело, взял с собой Кэтлин и ее братьев и отпра­вился на запад. Но невезение преследовало их с самого начала. Погода была то жаркой не по сезону, то неделями шли дожди. Дважды на них нападали индейцы, и во время второго нападе­ния погибли его сыновья. Теперь Кэтлин стала смыслом его жизни, а горе он заглушал тяже­лой работой. Они нашли хороший участок, по­строили удобный дом, обработали землю, купи­ли несколько сотен голов скота, чтобы как-то жить пока нет доходов от лошадей, которых собирался разводить Бренден. А потом, когда все уже, казалось, шло хорошо, случилось не­счастье. На его лучшую племенную кобылу на­пал горный лев, и у нее случился выкидыш. Два дня спустя, видя, что ее не выходить, Брен­ден пристрелил ее. Еще неделей позже вторая кобыла исчезла, явно украденная индейцами.

Он телеграфировал в Сан-Антонио на сле­дующий день после того, как они нашли ин­дейца. Вчера пришел ответ, что ранчо «Дабл Дэ» сожжено дотла в прошлом году, а его вла­дельцы – убиты.

Бренден тяжело вздохнул: забот – выше го­ловы… Через полтора года нужно возвращать взятую в банке ссуду, а денег нет… В доме этот проклятый пленник-полукровка да еще и его собственная упрямая дочь, а он стоит тут и лю­буется лошадью… Но какой лошадью! После потери двух своих кобыл он несколько месяцев ездил по соседним ранчо в поисках пары лоша­дей – таких же, как он потерял, но все напрас­но. Большинство соседей ездили на мустангах, и ни у одного из них не было того, что он искал. Он уже почти решил, что ему придется снова проделать долгое путешествие на восток, и тут появился этот индеец со своей вороной кобы­лой. Она была совершенна, и Бренден намере­вался стать ее хозяином, чего бы ему это ни стоило. С такими мыслями он и отправился на поиски полукровки. То, что ему придется за­ключать сделку с человеком, которого едва не повесил, которого он до сих пор считал вором, уязвляло его гордость, но – ничего не подела­ешь. Чем быстрее он это сделает, тем лучше. Рэйф почувствовал беспокойство, глядя на Брендена Кармайкла, решительно направлявшегося к нему. Неужели Бренден окончательно решил, что с ним делать? Рэйф прекрасно понимал, что он всего лишь пленник.

Кармайкл остановился в паре шагов от Рэйфа. Рэйф взглянул вверх, заслонив ладонью глаза от солнца. Да, отец Кэтлин со своей бе­лой, как снег, шевелюрой и глазами того же лучисто-зеленого цвета, что и у дочери, был фигурой впечатляющей. Он невысок, но креп­ко и хорошо сложен.

– Доброе утро, – проворчал Кармайкл.

– Доброе.

Кармайкл откашлялся.

– Я решил оставить тебя в покое. Но мне нужна эта вороная кобыла. Я дам тебе за нее двести долларов.

– Черный Ветер не продается.

– Триста.

Рэйф только покачал головой.

– Пятьсот и мерин в придачу.

– Она не продается, – повторил Рэйф. – Ни за какую цену.

– Все продается, – фыркнул Кармайкл. – Восемьсот и ни пени больше!

Кэтлин приблизилась сзади к отцу и нахму­рилась. Восемьсот долларов за лошадь? Неуже­ли ее отец лишился рассудка?

Бренден не сводил глаз с Галлахера. Про­клятый упрямый краснокожий! Чего он хочет?

– Почему вы не хотите продать Черный Ве­тер, мистер Галлахер? – уступая любопытству, спросила Кэтлин.

– Она мне нравится.

– Восемьсот долларов – щедрая плата, – за­метила Кэтлин.

– Возможно, это больше, чем она стоит, – от­ветил Рэйф. – Но, тем не менее, она не продается.

– Черт побери, эта кобыла может ожеребить­ся от моего Рэда!

– Он сам нашел нас, – усмехнулся Рэйф.

– Это твоя версия. А я все еще мог бы пере­дать тебя шерифу…

Лицо Брендена побагровело от злости, Кэт­лин положила руку на плечо отцу.

– Папа, может, мы как-нибудь сможем до­говориться?

– Как, например?

Кэтлин взглянула на Рэйфа. Он по-прежне­му сидел в тени, и на его лице ничего невозможно было прочесть, в то время как отец был готов взорваться.

– Ну? – нетерпеливо произнес Бренден.

– Может, мы могли бы купить этого жере­бенка? – предложила Кэтлин.

– А я хочу и кобылу, и жеребенка! – уже почти кричал Бренден.

– Но ты не можешь получить кобылу, – спо­койно возразила Кэтлин.

– Надо было позволить Уайли вздернуть его, – пробормотал про себя Бренден и оста­новил свой тяжелый взгляд на Рэйфе.

– Ну, так как, продашь мне жеребенка?

– Черный Ветер родит его не раньше, чем через одиннадцать месяцев, если вообще родит. И еще около шести месяцев он будет сосать. А что я буду делать все это время?

– Ты можешь остаться здесь, пока она не родит, – сказал Бренден.

– Как пленник?

– Нет-нет, забудем об этом, – ответил Брен­ден, немного успокоившись. Так он сможет получить, по крайней мере, часть желаемого. И он сделает все, чтобы этот жеребенок по­явился. Он будет сводить кобылу с Рэдом до тех пор, пока не будет совершенно уверен в результате, и не важно, сколько времени для этого понадобится.

– Я буду прилично платить тебе, а за жере­бенка двести долларов.

– А что, если у Черного Ветра будет выки­дыш или жеребенок родится мертвым?

– Это уж как тебе повезет. А пока у тебя будет работа и еда три раза в день. Ну, что скажешь?

Рэйфу пришлось признать, что предложе­ние было более чем щедрым. Если он примет условия Кармайкла, у него будет крыша над головой и возможность накопить немного де­нег на собственный дом.

Некоторое время он изучал лицо Кармайк­ла: можно ли доверять ему? Потом он перевел взгляд на Кэтлин. Он поклялся больше никогда не любить, но он не собирался жить, как евнух. Он не встречал девушки красивее Кэтлин Кармайкл, и ему пришло в голову, что следующие восемнадцать месяцев на ранчо в конце концов могут оказаться не так уж плохи.

Он медленно встал и протянул руку:

– Договорились.

Рэйф находился на ранчо уже дней десять, когда вернулись семеро ковбоев, которые все время пасли скот за пределами ранчо. Все они были возмущены, узнав, что в их отсутствие хозяин нанял на работу какого-то полукровку.

Лютер заверил их, что это только временно и что Галлахер уйдет, как только вороная ко­была ожеребится и вскормит жеребенка. Лю­тер был старшим работником на ранчо, и Кэт­лин знала, что только из уважения к нему мужчины согласились остаться. Впрочем, они все равно не переставали ворчать, всячески вы­казывая свое неудовольствие.

Ребра Рэйфа срастались несколько недель. Почти все это время он отдыхал, сидя в тени дерева. Он был неизменно вежлив с Кэтлин и ее отцом и говорил мало, если к нему не обра­щались.

Время, отведенное для еды, проходило для всех в постоянном напряжении. Сидя за даль­ним концом стола, напротив отца, Кэтлин чув­ствовала враждебность, невидимой нитью про­тянувшуюся между Рэйфом и Абнером. Было очевидно, что Рэйф не забыл, как тот пнул его ногой, когда его повалили на землю.

Абнер же ничего не держал в себе. Его пря­мота доходила до грубости. В первый вечер за столом, когда он узнал, что Рэйф присоединит­ся к ним, он несколько раз злобно упомянул о «краснокожих язычниках». Только когда Бренден четко и ясно заявил Абнеру, что Галлахер теперь работает на него, Уайли замолчал. Кро­ме того, хозяин сообщил, что все несогласные могут обедать во дворе.

Позже Кэтлин призналась отцу, что боится, как бы эти двое не наделали неприятностей, если Абнер не научится держать рот на замке в присутствии Рэйфа. Бренден от всей души расхохотался.

– Могу поспорить, что неприятности будут, – согласился он. – Это только дело времени.

Спустя несколько дней Кэтлин занималась пирогом на кухне и думала об этих словах отца, когда появился Рэйф. Кэтлин приветливо кив­нула:

– Мистер Галлахер.

– Мисс Кармайкл.

– Вы что-то хотели?

– Кофе, если есть.

Вытирая руки о передник, Кэтлин улыбну­лась и сказала, доставая чашку с полки:

– На любом ранчо на плите всегда греется кастрюля с кофе.

Рэйф кивнул и сел на стул, следя глазами за каждым ее движением. Она подала ему пол­ную чашку, и он улыбнулся ей в знак благо­дарности.

Рэйф сделал первый глоток, наступила не­ловкая тишина. Кэтлин отвернулась к столу, заметив, что у нее дрожат руки. Казалось, при­сутствие Рэйфа заполняло всю кухню.

– У нас сегодня на десерт яблочный пирог, – нарушила она тишину. – Надеюсь, он вам нра­вится.

– Да, нравится, – ответил Рэйф, – хотя я давненько его не пробовал.

Кэтлин тихо засмеялась:

– Наверное, индейцы не пекут пирогов, не так ли?

– Да, не пекут.

– Вам нравилось жить с индейцами, мистер Галлахер?

– Почему вы не называете меня Рэйфом?

– Хорошо, Рэйф.

Ей понравилось, как это прозвучало. Взяв нож, она принялась чистить большое зеленое яблоко.

– Вы мне не ответили, Рэйф.

– Да, нравилось.

Ответ был резок, почти груб, и Кэтлин по­няла, что затронула тему, которую он не хотел обсуждать. Интуиция подсказывала ей сменить тему разговора, но любопытство одержало верх.

– Как долго вы жили с ними?

– Шесть лет.

Глаза Кэтлин удивленно расширились. Ей и в голову не приходило, что это могло быть так долго.

– А почему вы уехали от них?

Рэйф пожал плечами, глаза его потемнели.

– Всякое случается, – коротко ответил он.

– И вы бы предпочли не говорить об этом?

– Вот именно.

Он допил свой кофе, не сводя холодного оценивающего взгляда с девушки, которая про­ворно чистила одно яблоко за другим.

Кэтлин работала быстро, чувствуя на себе его пристальный взгляд. Щеки ее раскрасне­лись. Спеша поскорее закончить работу, она потеряла осторожность: нож разрезал яблоко пополам и вонзился в палец. Большая капля крови упала на стол.

Рэйф мгновенно вскочил на ноги, дотянул­ся до полотенца, висевшего на спинке стула, и обернул его кончиком палец Кэтлин.

– Все нормально, – произнесла Кэтлин, сты­дясь своей неловкости. – Ничего страшного не произошло.

– Дайте я посмотрю.

Он стоял так близко, что она различала тон­кие лучики из уголков его глаз, чувствовала его терпкий мужской запах. Ее сердце бешено забилось, когда Рэйф снял полотенце и осмот­рел порез.

– У вас есть чем перевязать рану? – спро­сил он.

– Да, сейчас принесу.

– И неплохо бы какого-нибудь спирта. Кэтлин кивнула, Рэйф отодвинулся от нее.

Она продолжала смотреть на него, взволнован­ная его близостью. Тепло, исходящее из его глаз, согрело всю ее до кончиков пальцев, и она вдруг обнаружила, что не сводит глаз с его рта, гадая, каким был бы его поцелуй.

Рэйф почувствовал, как участился его пульс от близости Кэтлин. Ее зеленые, как весенняя трава, глаза были такими больши­ми и невинными – и такими испуганными… Определенно, она боится влечения, которое испытывает и которое упорно пытается скрыть. Интересно, призналась она самой себе в своих чувствах или все отрицает, по­тому что он индеец, которого положено не­навидеть, а не любить?

Ее щека была чуть-чуть запачкана мукой, и у него появилось сильное желание провести языком по этому белому мазку, прижаться гу­бами к ее губам и увидеть, как страсть тума­нит ее глаза.

Выругавшись про себя, он отвел от нее взгляд.

– Лучше принесите-ка бинт, а то зальете кровью весь пол, – предложил он странно гру­бым неровным голосом.

– Что? Ах, да, – рассеянно согласилась Кэтлин, уже забыв о порезе. С усилием она ото­рвала взгляд от его лица и вышла.

Когда через несколько минут она вернулась в кухню, Рэйфа уже не было.

ГЛАВА 5

На следующий день Абнер пришел на ужин явно взволнованным.

Кинув шляпу на вешалку в углу, он сел за стол. Его лицо покраснело, а бледно-голубые глаза казались ярче обычного.

– Я видел табун, – выпалил он. – Они па­сутся у Биг Салли Мэдоу.

Бренден улыбнулся.

– Отправляемся на рассвете, – сказал он Лютеру.

– В этот раз пойду и я, – загорелись глаза у Кэтлин.

– Нет, – твердо ответил Бренден. – Это слишком опасно. Останешься здесь с Лютером и Поли.

Бренден смерил оценивающим взглядом Рэйфа Галлахера.

– Как насчет погони за табуном мустан­гов?

Рэйф кивнул. Он слишком долго ничего не делал.

– Отлично, – произнес Бренден. – Я заклю­чил контракт о поставке лошадей для армии. Если этот табун так велик, как говорит Уайли, мы его сразу выполним.

Кэтлин положила вилку рядом со своей та­релкой.

– Я сказала, что поеду, отец!

Бренден тяжело вздохнул.

– Кэтлин, у нас уже был такой разговор. Я сказал тебе «нет» тогда, говорю и теперь.

Губы Кэтлин упрямо сжались. Отец редко отказывал ей, но именно в этом случае он был непоколебим. Рэйф перевел взгляд с Брендена Кармайкла на Кэтлин. Щеки ее зарумянились, глаза гневно сверкали. Это ей идет, подума­лось ему. Никогда она еще не выглядела такой страстной, такой желанной. Бросив взгляд на Уайли, он понял, что главный ковбой на ранчо того же мнения.

Неожиданный приступ ревности заставил Рэйфа крепко сжать челюсти. Итак, Уайли неравнодушен к дочери хозяина. От этой мыс­ли появился неприятный привкус во рту. По­мрачнев, Рэйф сконцентрировал все внимание на сочном бифштексе у себя на тарелке. Что бы там ни происходило между Абнером Уайли и Кэтлин Кармайкл, это касалось только их двоих, но не его.

Кэтлин не сказала во время обеда больше ни слова, и ее угрюмость помешала вести обыч­ные разговоры за столом. Едва поев, Уайли и другие работники извинились и встали. Остал­ся только Лютер. Он откинулся на спинку сту­ла и свернул папиросу. Он знал Кэтлин чуть ли не с рождения и был уверен, что на этот раз ее злость не продлится долго. Во время путе­шествия на запад ей было из-за чего злиться: нападения индейцев, плохая погода, упрямые мулы и вечная нехватка воды. Но злость ее длилась не больше нескольких минут, а потом она снова была вместе со всеми, стараясь де­лать все, что только могла, подбадривая осталь­ных и уверяя их, что завтра все изменится к лучшему. Он никогда не видел, чтобы она рас­страивалась надолго, не считая того случая, когда были убиты ее братья…

Лютер задумчиво посмотрел через стол на метиса.

– Ты объезжал когда-нибудь лошадей?

– Бывало. Лютер кивнул.

– Мы потеряли лучшего ковбоя в прошлом году. Уайли хорош, но грубоват. Тяжелая рука, понимаешь?

Рэйф тоже кивнул.

– Нам бы пригодился такой человек, – об­ратился Лютер к Брендену.

Тот пожал плечами.

– Хочешь эту работу, Галлахер?

– Естественно. Это не то, что гоняться за коровами.

Лютер хмыкнул. Любой нормальный муж­чина предпочитает работать с лошадьми, а не со скотом.

– Значит, договорились. Когда загоним этот табун, у тебя будет достаточно работы до осени.

– Меня это тоже вполне устраивает, – от­ветил Рэйф, бросив взгляд на Кэтлин. Она сидела прямо, не сводя глаз с чашки, кото­рую держала в руке. Гневный румянец на щеках пропал, но глаза были по-прежнему неспокойны.

Через пару минут Бренден извинился и встал из-за стола. Рэйф ушел почти сразу пос­ле него, и Кэтлин с Лютером остались одни.

– А он не любитель поговорить, – заметил Лютер. – Полукровка, я хотел сказать.

Кэтлин пожала плечами.

– Может, ему нечего сказать.

– Может, и так… А может, и нет.

– Я еще никогда не слышала, чтобы ты взял кого-нибудь на работу без всяких рекоменда­ций, и даже не посмотрев, как он работает.

– Верно. Но я видел, как он обращается с этой вороной кобылой. Он знает лошадей как самого себя, это уж точно.

Кэтлин кивнула. Тут у нее вырвался раз­драженный вздох.

– Лютер, ну почему папа не разрешает по­ехать мне за мустангами? Я езжу верхом не хуже любого из вас.

– Конечно, – согласился Лютер. – Не я ли тебя учил? Но там девушке не место. Ладно, ладно, – поднял он руки, предупреждая ее воз­ражения. – Не в том дело, что ты плохо ез­дишь или у тебя не хватит сил. Просто, когда мужчины выслеживают табун мустангов, им не до того, чтобы следить за своими манерами и языком. Ты будешь их стеснять. К тому же это тяжелая и грязная работа, да и опасная очень. Лучше тебе остаться дома со мной и Поли, тогда и твоему отцу не придется волно­ваться за тебя.