Итак, зелоты в Евангелиях отсутствуют. Но не они одни: отсутствуют также и ессеи. Так как они составляли секту такую же важную, как фарисеи и саддукеи, то немыслимо, чтобы Иисус мог о них не знать; считается, что Иоанн Креститель сам был ессеем. Итак, мы вынуждены констатировать, что исключение их из Евангелий обусловлено теми же причинами, что и исключение зелотов: Иисус находился в тесном контакте с ними, все это знали, и в этих условиях было для евангелистов предпочтительнее хранить молчание и нигде о них не упоминать.

Известно, что с самого их возникновения около 150 года до нашей эры ессеи основали множество общин в Палестине и за ее пределами. Их чтение Ветхого Завета сопровождалось толкованием текстов больше аллегорически, чем буквально, и они имели тенденцию отбрасывать условный иудаизм в пользу некоей формы гностического дуализма, смешанного с идеями пифагорейцев и культом солнца. Очень искушенные в терапевтических науках, они были известны своими знахарскими талантами, аскетизмом, а также длинными белыми одеждами, которые они никогда не снимали.

Знаменитые рукописи, найденные в Кумране, считаются сегодня принадлежавшими ессеям, и действительно, одна из общин аскетов, располагавшаяся вблизи Мертвого моря, имела с ними очень много общего: одинаковые элементы дуалистической теологии, одинаковое значение, придаваемое приходу мессии, помазанника и потомка Давида, одинаковый календарь – сходный также с четвертым Евангелием, – устанавливающий на среду, а не на пятницу праздник Пасхи – то есть учение во многих аспектах идентичное. Этот последний момент показался нам очень важным, ибо он позволяет предположить, что Иисус знал членов Кумранской общины и что впоследствии их доктрина вдохновила его на выработку своей; быть может даже, как считает один из специалистов по рукописям Мертвого моря, их толкование Ветхого Завета послужило ему путеводителем в соответствии с их надеждами на мессию, как можно увидеть в текстах этого древнего союза.

Но не только в его учении и в его даре целителя мы встречаем следы ессейского влияния на личность и существование Иисуса.

Действительно, ессеев было легко выделить из толпы по их белым одеждам, которые не в обиду будь сказано многочисленным современным режиссерам и художникам, вовсе не были широко распространены в Святой Земле. В «тайном» Евангелии от Марка белое одеяние было неотделимо от идеи ритуала, и если Иисус председательствовал на таинствах посвящения весь одетый в белое, в Вифании или в другом месте, то можно быть уверенными, что речь шла о церемонии ессейского характера. Впрочем, и в четырех официальных Евангелиях мы находим такое же понятие о белых одеждах, а именно: после распятия, когда тело Иисуса «чудесным образом» исчезло, могилу занимает некто в белом. Точно такая же характеристика и у Матфея (XXVIII, 3), где речь идет об ангеле, одеяние которого тоже «белое как снег», также и у Марка (XVI, 5): молодой человек, «одетый в белое». Что касается Луки (XXIV, 4), то он говорит о «двух мужах в ослепительных одеждах», и четвертое Евангелие, в свою очередь, упоминает о «двух ангелах в белых одеждах». Два из этих четырех рассказов, кроме того, намекают не на сверхъестественных существ, а на смертных и неизвестных ученикам людей, по всей вероятности, ессеев. В самом деле, можно предположить, что Иисус был снят с креста в состоянии крайней слабости, ему была необходима забота лекаря, и, следовательно, нужно было призвать одного из ессеев, таланты которых в этой области были признаны во всей Святой Земле. Даже если Иисус казался совсем умершим, само собой разумеется, что требовалось вмешательство одного из самых квалифицированных специалистов этого дела.

Согласно нашей гипотезе, фальшивое распятие было организовано при согласии Пилата, на земле, находящейся в частной собственности, некоторыми сторонниками Иисуса. Не «адептами миссии», а покровителями его потомства; его собственная семья, близкие друзья, члены его ближайшего окружения. Может быть, они имели связи с ессеями, может быть, они сами были ессеями, но все равно, они были единственными, кто знал об этой хитрости, о которой не знали все остальные сторонники Иисуса, «адепты миссии», представленные Симоном Петром.

Перенесенный в могилу, предоставленную Иосифом из Аримафеи, Иисус нуждался в медицинском уходе, что и объясняет присутствие одного или двоих ессеев. Также позже надо было поставить у могилы некое второстепенное лицо, обязанностью которого было успокоить «адептов миссии», объяснить отсутствие Иисуса его друзьям и предупредить обвинение в воровстве и осквернении могилы, которое эти последние не преминули бы бросить римлянам, не заботясь о том, что это может спровоцировать дипломатический инцидент.

Действительно ли сценарий разворачивался таким образом? Ничто этого не подтверждает, но одно остается определенным: это связь, существовавшая между Иисусом и зелотами с одной стороны и Иисусом и ессеями с другой, несмотря на заметные, если не сказать противоречивые, различия, по крайней мере, на первый взгляд, характеризующие две общины: первые, как мы уже видели, были агрессивными, придирчивыми, готовыми на любой акт насилия, чтобы защитить свои убеждения, а вторые – безмятежные пацифисты, отрешенные от всяких политических стычек. Однако, зелоты, будучи группой политических заговорщиков, а не религиозной сектой, насчитывали в своих рядах не только фарисеев, враждебных римлянам, но и много ессеев, способных доказать свой патриотизм, когда это было нужно.

Впрочем, связи между зелотами и ессеями явно проявляются в работах Иосифа, который рассказывает почти все, что сегодня известно о Палестине I века. Родившийся в 37 году в большой еврейской семье Иосиф бен Меттафий был назначен губернатором Галилеи в начале бунта 66 года, когда он принял командование войсками, противостоявшими римлянам. Но, захваченный вскоре в плен Веспасианом, он изменил своим убеждениям и стал ярым коллаборационистом, принял римское гражданство под именем Иосифа Флавия и бросил свою жену ради богатой римской наследницы. Затем он получил от императора различные щедрые дары, например, личные апартаменты в императорском дворце и земли, конфискованные у евреев. В 100 году, в год его смерти, появились первые из его многочисленных хроник. Его книга «Иудейская война», источник многих позднейших трактатов, предлагает нам подробный рассказ о восстании, происшедшем между 66 и 74 годами, и о его гибельном конце, а также об обстоятельствах разрушения Иерусалима, разграбления Храма и, наконец, о падении в 74 году крепости Масада, находившейся на юго-востоке от Мертвого моря.

Как и замок Монсегюр каких-нибудь тысячу двести лет спустя, Масада осталась в Истории как символ героизма, упорства и мученичества народа, служащего проигранному делу. Последний бастион сопротивления победившему врагу, эта крепость, как известно, долго переносила, не ослабевая, многочисленные штурмы римских военных машин; затем, когда ночью пятнадцатого апреля стало ясно, что враг готовится проникнуть в цитадель через брешь, девятьсот шестьдесят мужчин, женщин и детей, как и в Монсегюре, предпочли умереть вместе в крепости, убив себя таким образом, что утром римляне нашли лишь тела, испепеляемые остатками пламени.

Иосиф сопровождал римские войска на заре шестнадцатого апреля, и вместе с ними он проник на эту бойню в Масаде. Трое выживших – женщина и двое детей, спрятавшихся во время этой драмы в сточном желобе крепости, – рассказали ему об ужасных событиях этой ночи, когда некий Елеазар (Лазарь?), командующий гарнизоном, употребил, по их мнению, все свое красноречие, всю силу своего убеждения, чтобы склонить бунтовщиков к признанию жестокой необходимости умереть всем вместе.

В своей хронике Иосиф Флавий передает нам увещевания Елеазара такими, какими он услышал их из уст выживших, и эти слова представляют для нас большой интерес, ибо они констатируют защиту, организованную воинствующими зелотами; Иосиф употребляет термины «зелоты» и «сикарии». Но главный интерес этой речи состоит, по нашему мнению, в ее содержании, очень далеком от традиционной иудейской мысли и, несомненно, отмеченной ессейским и гностическим влиянием.

Жизнь, а не смерть рассматривается как «бедствие» для человека; настоящая свобода, духовная, а не плотская, достигается через разрушение презренной земной оболочки; божественная и истинная природа души противопоставляется смертному телу, тяжелому и неудобному; первая заключена во втором, но она вдыхает в него жизнь… Столько элементов, отражающих недвусмысленно дуалистическую доктрину двух непримиримых начал, управляющих миром! Будучи полностью ими вдохновлен, Елеазар, призывая к смерти осажденных в крепости Масада, сравнивает их с мужественными людьми, спешащими освободить свои души от их плотской оболочки, которой они совершенно не дорожат, и так желающими достичь вечной жизни, что они объявляют всем вокруг о своем неизбежном уходе.

Насколько нам известно, сегодня никто еще не подумал о том, чтобы прокомментировать эти слова; это удивляет и огорчает, ибо они поднимают множество вопросов. Действительно, никогда раньше ни один иудейский текст не делал подобного намека на душу, и еще менее на невидимую, бессмертную и нетленную природу ее. Такое понятие было совершенно чуждо иудейской традиции, так же как и понятие превосходства духа над материей, связи с Богом в смерти и осуждения жизни, являющейся делом рук дьявола. Все эти гностические и дуалистические темы имели другое таинственное происхождение, и в контексте истории Масады речь могла идти о происхождении только ессейском.

Однако, если считать по-крупному, то эти речи Елеазара могут быть с таким же основанием рассмотрены как христианские; не в том смысле, который это слово приобретет впоследствии, но в том, которое придавали ему первые ученики Иисуса, готовые, как мы помним из четвертого Евангелия, пойти и умереть вместе с Лазарем. Надо ли заключать из этого, что некоторые христиане могли также быть среди героических защитников цитадели, раз мы знаем, что в ходе этого восстания многие из них боролись против римлян с таким же пылом, как и сами иудеи? В подтверждение этого вывода добавим, что многие из «первых христиан» в действительности были зелотами, и это, таким образом, заставляет думать, что они участвовали в сопротивлении Масады.

Конечно, историк Иосиф Флавий не подразумевает ничего подобного, если только некоторые намеки не были позже изъяты из его текстов… Можно также с полным основанием удивляться, что палестинский историк, пишущий в I веке, ни разу не упомянул об Иисусе, и только в последующих изданиях это имя появляется, но в форме так соответствующей уже хорошо структурированной в своих определениях ортодоксии, что вполне можно подумать, будто здесь идет речь о добавлениях, датирующихся эпохой Константина.

Зато один экземпляр «Иудейской войны» Иосифа Флавия, очень отличающийся от других, был найден в России. Записанный на старославянском языке, текст датируется примерно 1261 годом, и автор перевода не кажется ортодоксальным иудеем, ибо он придерживается очень многочисленных «дохристианских» ссылок. В этой версии Иосифа Иисус описан как человек, политический революционер и особенно как «царь, который никогда не царствовал», имеющий «по образу назореев» черту посередине головы, уточняет текст.

Очень многие и долго опровергали подлинность этого «славянского Иосифа». Но мы с нашей стороны склонны скорее считать его настоящим и видеть в нем перевод одного или многих экземпляров произведения историка, избежавших уничтожения, приказанного Диоклетианом, а затем от ярости редакторов Константина. В самом деле, к этому выводу нас привели многие соображения. Какой интерес и кому изобретать «славянского Иосифа»? Его образ Иисуса-царя был бы с трудом принят еврейской публикой XIII века; а образ Иисуса-человека до мозга костей не был бы принят христианами того времени. И наконец, почему у Оригена, толкователя и теолога начала III века, существует явный намек на версию произведения Иосифа, где автор отбирает у Иисуса роль мессии? Мы считаем, что, вероятно, именно здесь надо искать настоящие корни славянского текста Иосифа Флавия.

Гностические сочинения.

Второе восстание против власти Рима, как мы уже знаем, произошло через 60 лет после первого, между 132 и 135 годами. По окончании его все евреи были изгнаны из Иерусалима, который стал римским городом. Но уже давно История не интересовалась более Святой Землей, и мы ничего не знаем о событиях, которые происходили там в течение последующих двух веков; без сомнения, они не слишком отличались, от «мрачного Средневековья», в которое была погружена вся Европа.

Если большое число верующих евреев и христиан, тем не менее, осталось в Палестине, вне Иерусалима, то большая часть их пересекла границы Святой Земли, унося с собой и рассеивая в своем окружении великие принципы своих доктрин. Еврейское население, рассеявшееся по всему миру, переживало вторую диаспору в своей истории, ибо уже за семь веков до описываемых событий они бежали из Иерусалима, попавшего в руки вавилонян. Что касается христианства, то оно тоже вышло на широкие дороги, которые должны были привести его в Малую Азию, в Грецию, в Рим, в Галлию, Англию и Северную Африку. К сожалению, в каком бы уголке цивилизованного мира ни появлялась община, там тут же пускала корни своя версия событий, происшедших около 33 года; бесчисленные, обязательно отличающиеся друг от друга, эти рассказы, официально объявленные ересями, могли только множиться и развиваться повсюду в очень анархической манере, несмотря на совместные усилия Климента Александрийского, Иренея и им подобных.

Некоторые из этих «ересей», согласно общепринятому выражению, исходящие от очевидцев, заботливо поддерживались набожными и обращенными в ту или иную форму христианства евреями, другие основывались на легендах и слухах или же еще на различных верованиях того времени: египетских, греческих или относящихся к культу Митры. Но в любом случае все они представляли серьезную опасность для «адептов миссии» и для еще очень неустойчивой ортодоксии.

О них, однако, мало что известно, кроме более или менее ошибочных сведений, которые распространялись их врагами. Как сообщают последние, эти ереси тогда делились на два основных течения: тех, кто считал Иисуса Богом, без каких-либо человеческих качеств или почти без таковых, и тех, для кого он был всего лишь смертным пророком, немного похожим на такого, каким был Будда, или каким будет через полтысячелетия Магомет.

Среди самых первых ересиархов [126] фигурирует Валентин, уроженец Александрии, который провел большую часть своей жизни (136—165) в Риме и считал Птолемея одним из своих сторонников. Претендуя на то, что он располагал кое-какими «секретными сведениями» об Иисусе, он отказывался подчиняться римской власти и иерархии, предпочитая им непосредственную связь с Богом, источник личного знания, доктрину, противоречащую уже действующей догме, и которая будет объектом самых яростных обвинений Иренея Лионского.

Назовем также Марциона, автора не менее серьезной ереси. Богатый судовладелец, ставший епископом, он прибыл в Рим около 140 года, но его учение навлекло на него отлучение от Церкви, последовавшее четыре года спустя. Действительно, он осмелился установить радикальное отличие «закона» от «любви», соответственно относящихся к Ветхому и Новому Заветам; мысли, которые частично обнаружатся спустя более, чем тысячелетие, в таком произведении, как «Перлесваус». Марцион также был первым писателем, который составил канонический список книг Библии, откуда он полностью исключил Ветхий Завет, считая его не соответствующим его идеалу. Впрочем, в ответ на это Иреней немедленно предложил другой, основу той Библии, которую мы читаем сегодня.

Третьим великим ересиархом той эпохи был Василид, философ Александрийской школы, который выражал свои убеждения между 120 и 130 годами. Зная древние Писания и христианские Евангелия так же хорошо, как и египетскую и эллинистическую мысль, он составил не менее двадцати четырех комментариев Евангелий, и, согласно Иренею, утверждал самую отвратительную из всех ересей, а именно: что распятие было обманом, Иисус не умер на кресте, ибо его место там занял Симон из Сирены.

Ясно, что подобные заявления могли удивлять людей, и однако они оказались весьма стойкими, так как в VII веке Коран выдвинул такие же доводы, и в нем тоже Симон из Сирены был тем святым человеком, которого распяли вместо Иисуса. А ведь это та самая точка зрения, которую мы узнали, напомним, из таинственного письма англиканского священника, того, который заявлял, что имеет «формальное доказательство» этой подмены.

И именно в Египте, а особенно в Александрии, втором городе римской империи, месте встречи всех цивилизаций, горниле бесконечного разнообразия верований и учений, куда пришли верующие иудеи и христиане после двух восстаний в Иудее, появились на свет эти первые ереси. Также именно в Египте, следуя логике, мы должны были найти окончательное доказательство нашей гипотезы, в тех «Гностических Евангелиях» известных под названием «Рукописи Наг Хаммади».

В декабре 1945 года один египетский крестьянин, копая землю неподалеку от деревни Наг Хаммади, что в Верхнем Египте, наткнулся на кувшин из красной глины, в котором лежали тринадцать пергаментных свитков, завернутые в кожу. Не подозревая о важности своего открытия, он сам и его семья использовали большую часть документов на домашние нужды, и это продолжалось до тех пор, пока, благодаря счастливому случаю, об их существовании не прослышали эксперты. Один из найденных текстов был продан за пределами Египта, противозаконно в чисто меркантильных целях; часть из них была приобретена фирмой «С. Дж. Юнд Фундейшн», и среди них находилось знаменитое Евангелие от Фомы.

В 1952 году египетское правительство национализировало остаток коллекции Наг Хаммади, и, девять лет спустя, в 1961, под эгидой ассамблеи международных экспертов были осуществлены перепись и перевод всех рукописей. В 1972 году было закончено первое фотографическое издание первого тома, а в 1977, наконец, появился первый английский перевод всей коллекции документов.

Состоит она из небольшого количества библейских текстов; каждый «кодекс» заключает в себе множество трактатов ярко выраженного гностического характера, датирующихся, кажется, концом IV или началом V века. Это копии, оригиналы которых восходят к очень древней эпохе, ибо некоторые из них, Евангелие от Фомы, Евангелие Истины и Евангелие Египтян, упоминались еще первыми отцами Церкви – Климентом Александрийским, Иренеем Лионским и Оригеном. Может быть даже, как считает кое-кто, большая их часть была составлена до 150 года, по крайней мере, один из текстов кажется более древним чем Четвероевангелие Нового Завета.

Рукописи Наг Хаммади составляют очень представительный ансамбль из всей первой христианской литературы, и в этом смысле они находятся в более выгодном положении, чем Евангелия. Написанные для египетской публики, они не были объектом переделок и не подвергались никаким изменениям. Прежде всего, они основываются на свидетельствах из первых рук, на рассказах, собранных евреями, бежавшими из Святой Земли и, вследствие этого, могущими иметь счастье знать Иисуса лично. Гарантирующие таким образом верность изложения конкретных исторических фактов, которую, со своей стороны, не могли предложить Евангелия, они, на наш взгляд, придают подлинность самым серьезным событиям.

Следовательно, нет ничего удивительного в том, что эти рукописи, не подходящие «под догмы новой религии, определенные Римом, подняли яростную вражду в рядах „адептов миссии“. Одна из них, например, не помеченная никакой датой, „Парафраз Сета“, констатирует те самые доводы, которые использовал еретик, Василид, заявлявший, что Иисус избежал смерти на кресте, благодаря ловкой подмене.

«Я умер только с виду, – говорит в этом тексте здравствующий Иисус, – это другой был на моем месте и выпил желчь и уксус. Они побили меня тростником, но крест на своих плечах нес другой, Симон. На другого надели терновый венец… А я лишь улыбался их неведению». В текстах Наг Хаммади в ярком свете предстают и другие уточняющие детали, не существующие в официальных Евангелиях; таковы некоторые признаки разногласия между Петром и Магдалеянкой, будущее проявление раскола между «адептами миссии» и защитниками потомства Иисуса: «Сестра моя, – действительно читаем мы в Евангелии от Марии, – мы знаем, что Спаситель любил тебя больше, чем других женщин. Передай нам его слова, которые ты помнишь, которые ты слышала и которых мы не знаем». Но дальше ученик вопрошает, не скрывая на этот раз своего возмущения: «Должны ли мы все слушать ее? Действительно ли он предпочитал ее нам? Может ли быть, чтобы в наше отсутствие он говорил с женщиной, вместо того, чтобы открыто поговорить с нами?» – Я верю этому, – отвечает тогда Петру другой ученик, – ибо Спаситель знал ее лучше, чем кого-либо, и поэтому он любил ее больше, чем нас».

Впрочем, многочисленные отрывки Евангелия от Филиппа, кажется, проясняют нам причину этого несогласия между Петром и Марией из Магдалы, которое удивительно похоже на ревность. Во-первых, намек на свадебную комнату, в котором любой не преминет увидеть символический образ; но еще лучше эти определенно ясные строки: «Их было трое, идущих всегда вместе с Иисусом; его мать Мария, его сестра и Магдалеянка, та, которую называли его подругой». Подруга? Или же это слово надо перевести как «супруга»? В самом деле, Филипп не оставляет на этот счет никаких сомнений, когда он недвусмысленно передает поведение Иисуса по отношению к ней:

«Подругой Спасителя была Мария из Магдалы. Христос любил ее больше, чем всех своих учеников, и часто целовал ее в губы. Другие ученики,

– уточняет он, – обижались на это, не пытаясь даже скрыть свое неодобрение, и спрашивали Иисуса: Почему ты любишь ее больше, чем любого из нас? А Спаситель отвечал в свою очеоедь: Почему бы мне не любить ее больше, чем вас?» Не лишены интереса и различные комментарии по этому поводу в Евангелии от Филиппа: «Нельзя отрицать плоть и любовь. Если вы боитесь их, вы станете их рабом, но если вы ими злоупотребляете, они поглотят вас и парализуют целиком» И еще: «Велико таинство брака, ибо без него мир не существовал бы. Существование мира зависит от человека, а существование человека – от брака». Наконец, далее: – «Есть Сын человека и есть сын Сына человека. Господь есть Сын человеческий, а сын Сына человеческого есть тот, кто создан через Сына человеческого».