Глава 34

— Главная беда заключается в том, — сказал маркиз, — что, когда я пытаюсь говорить правду, мне никто не верит. И что я должен теперь делать? Протестовать, умолять? В итоге я решил просто не обращать внимания на эту женщину, полагая, что она отступится от меня сама. Но этого не произошло.

— Молли даже подкинула тебе чужого ребенка. Может быть, она и есть Локи в этой истории?

Он коснулся ее губ.

— Ты замечательная женщина.

— Потому что меня не шокировал твой рассказ? Некоторые молодые офицеры были мне как братья, мы находились на одном корабле, никакие барьеры не разделяли нас. Они иногда приходили ко мне со своим горем, и чаще всего дело касалось женщин. — Дженива покачала головой. — Но что же теперь делать? Все это возмутительно…

— Особенно когда не можешь доказать свою невиновность. И все же мне необходимо заставить Молли сказать правду, или…

— Или?.. — Она протянула руку и повернула его к себе лицом.

— Или заставить Родгара использовать свое влияние на короля. Его величество, вероятно, поверит кузену, тем более что наш враг хорошо известен.

Дженива погладила его по теплой щеке, чуть шероховатой от пробивающейся щетины.

— Это не вся правда.

— Ты ужасная женщина.

— Все равно рассказывай.

Она почувствовала, как Эш шевельнулся под ее рукой, и подумала, что он хотел отрицательно покачать головой, но он вдруг сказал:

— Я долгое время подозревал, что за этим скрывается Родгар, а Молли — лишь марионетка в его руках, уж очень хитро задуман этот дьявольский план. Если бы я не устоял, дело кончилось бы моей женитьбой на женщине, которая мне не нравится, и признанием своим сыном, своим наследником, ребенка, отцом которого является другой человек. Сопротивляясь и упорствуя, я бы оскорбил короля, возможно, до такой степени, что оказался бы в темнице, откуда уже не мог бы доставлять беспокойство Родгару. Теперь я приехал сюда, чтобы заставить его восстановить справедливость.

— Справедливость? О чем ты?

— А вот этого тебе не следует знать.

— Ветка омелы? — спросила Дженива, досадуя на то, что он не хочет рассказать ей. Эшарт продолжал молчать, и она сказала: — Но что, если он не имеет к этому никакого отношения?

— Тогда я должен добраться до Молли Керью.

— А пока?

Он потерся носом о ее нос.

— Пока наслаждайся праздником и попытайся получше понять моего кузена. Почувствуй здешнюю атмосферу. И не забывай — я обручен с тобой. Итак, Дженива Смит, что ты думаешь обо мне теперь?

Она обеими руками обхватила его голову.

— Я думаю, что ты честный человек, Эш, и нет никого благороднее тебя.

Дженива поцеловала Эшарта, найдя самое удобное положение, чтобы почувствовать, ощутить и познать его, как будто делала это в первый раз; но теперь их близость была глубже, сильнее и сдержаннее вспышек и обжигающих искр прежней страсти.

Ее тело напряглось от острого желания.

— Дженива!

Он прижал ее к себе, ища ее грудь, скрытую под одеждой и корсетом.

Дженива покачнулась, задрожала, но все же нашла в себе силы упереться рукой в его плечо.

— Нет, Эш, не надо! Пожалуйста… — Он застыл, и она добавила: — Не потому, что я этого не хочу…

Помедлив еще немного, он кивнул:

— Я это знаю, любимая.

Как и она, Эш тяжело дышал. Выпрямившись, он поправил ее шаль и задержал руку у ее груди, и это еще раз напомнило Джениве, что ей необходимо прервать затянувшееся свидание.

— Мне холодно, — солгала она. — Нам пора возвращаться в дом.

Маркиз молча открыл перед ней дверь.

В зале было жарко, и это никак не объяснялось пылающим в камине рождественским поленом. Ароматы бренди, пряностей и апельсинов обрушились на Джениву вместе со звуками веселой музыки.

Маркиз взял ее за руку и повел через зал к дверям.

— Вся ночь наша, — тихо сказал он. — Мы можем потанцевать.

За дверями Дженива увидела фантастический мир, у подножия сверкающих гор среди деревьев приютились маленькие домики с уютно освещенными окошками. Под великолепной люстрой танцевали и смеялись пары. Если она войдет туда, то все пропало.

— Мне хочется спать.

Ах, не то бы ей сказать! Не то!

Маркиз ничего не ответил, он только поднес к губам ее руку и поцеловал пальцы рядом с кольцом. Она отняла руку.

— Лучше бы ты не дарил его мне!

— Это необходимая часть игры.

— Но не лучшая.

— Пусть это тебя не беспокоит. С кольцом не связано никаких теплых воспоминаний. Оно принадлежало моей матери, мать носила его против воли и, когда уехала, оставила его здесь. Когда ты бросишь меня, можешь оставить кольцо себе, а еще лучше — пустить его на содержание ребенка. Дженива без труда поняла смысл сказанного.

— Поцелуев больше не будет?

— Так, мне кажется, надежнее. Не забывай, Дженива, я не святой. — Он поцеловал ее руку. — Спокойной ночи, моя дорогая, и пусть Рождество принесет тебе радость.

Дженива оглядела опустевший зал, где ровным пламенем горел камин и рядом стоял на почетном месте вертеп. Она не загадала желания ни на вертеп, ни на Рождественскую звезду, хотя ей многого хотелось бы пожелать. Но одно было главным и бесспорным. «Пусть этот человек обретет мир и покой, радость и силу стать тем человеком, которым ему предназначено стать».

Дженива еще раз взглянула на маркиза, затем поспешно поднялась наверх.

Без Дженивы бальный зал больше не привлекал Эшарта, поэтому он вернулся в свою комнату, где обнаружил уютно расположившегося Фитца, потягивающего бренди Родгара.

— А, вот и явился ответ на все загадки!

— Ответ? — Эш налил себе бренди. — Надеюсь, ты не имеешь в виду меня?

— Как тебя занесло в логово дьявола? Твой архивраг кажется мне на удивление живым и невредимым.

— Так ты ожидал, что мы набросимся друг на друга, как хвастливые итальянцы? Напрасно. Мы ведем себя вполне цивилизованно, обхаживая врага, прежде чем нанести удар.

Эш слушал себя и невольно усмехался, он произносил пустые слова, которыми пользовался всю жизнь, как ученый попугай.

— Ну я-то точно стремлюсь к миру. — Он отхлебнул бренди. — Превосходный напиток. Явное свидетельство богатства моего кузена.

— Мир. — Фитц кивнул. — Это да, это я одобряю.

— А ведь, вероятно, все началось именно из-за тебя.

— Значит, я живу не зря.

Эш пристально смотрел на него.

— Знаешь, а ты прав, когда не говоришь того, что я хочу услышать, как делают все эти льстецы. Ты как особое зеркало, в котором отражается вся глупость. Но моя бабушка тебя не одобрит.

— Пусть с ней справляется добрейшая мисс Смит. Эш снова глотнул бренди.

— Ее это не касается.

— Твою будущую жену?

— Помолвка — всего лишь обман. Ты должен был догадаться.

— Действительно, это показалось мне довольно неожиданным. Когда я получил твою записку с просьбой взять в Чейнингсе кольцо, то подумал, что оно для мисс Миддлтон…

— Наверное так и будет… со временем.

— Но разве ты не мог дать ей это кольцо сейчас?

— Даже не собирался. Я подозреваю, что на нем проклятие.

— Тем более стыдно надевать его на палец мисс Смит. Эш с беспокойством поерзал в кресле.

— Это всего на пару дней. Правда, я сказал, что когда она от меня откажется, то может оставить кольцо себе.

Фитц присвистнул.

Эш бессильно уронил голову на грудь.

— Она настаивает, что кто-то должен содержать отпрыска Молли Керью. Поскольку я не могу непосредственно быть этим «кем-то», кольцо — выход из неприятного положения.

— Это сделает ребенка маленьким джентльменом.

— Его мать внешне выглядит как леди, и, как ты сказал, теперь мисс Дамарис Миддлтон никогда не наденет это кольцо.

— Ты можешь передумать.

— Нет уж, пусть Дженива делает с ним все, что захочет. Оно убережет ее от беды, как и ребенка.

Внезапно Фитц сделал серьезное лицо.

— Знаешь, мисс Миддлтон очень тобой недовольна.

— Конечно, знаю.

— Так что ты собираешься предпринять? Тебе надо бы жениться, и поскорее.

— Черт побери, прошло всего лишь три дня с тех пор, как свалилась эта беда, Фитц! К тому же теперь все так… усложнилось.

Выражение лица друга вызвало у Эша подозрение, что Фитц догадывается, о каких именно сложностях он говорит.

— Послушай, отвлеки Дамарис Миддлтон на несколько дней. Она следит за мной, точно рысь, и если я не смогу сдержать своего раздражения, это не проложит мне дорогу к выгодному браку.

— А вдруг у нее найдется хотя бы немного гордости — тогда это вообще не приведет к браку, что, может быть, и к лучшему.

— Титул за богатство — честная сделка. Я не желаю ей зла.

Фитц покачал головой:

— Ложись спать — ты, вероятно, провел тяжелый день. Утром все выглядит по-другому.

Эш допил бренди.

— Вот только я не уверен, что наступит благоденствие.

Однако его одолевала усталость, и маркиз с грустью подумал, что когда-то он танцевал и играл в карты ночи напролет.

Поднявшись с кресла, Эшарт стал раздеваться.

— Между прочим, — небрежно поинтересовался Фитц, — что случилось с ребенком Молли?

— Он здесь, в детской Маллоренов. Мы все — одна большая счастливая семья. — Маркиз усмехнулся, а Фитц от хохота чуть не сполз с кресла.

Глава 35

Эту длинную ночь Дженива провела почти без сна, вспоминая их поцелуи и пытаясь найти выход из сложного положения, в котором оказался Эш. Она старалась рассуждать беспристрастно, но, словно в насмешку, ее мысли не подчинялись ей, отметая те планы, где решением его проблем выступал их брак.

Под утро она все же забылась тяжелым сном и проснулась ничуть не отдохнувшая, стараясь вспомнить, как фантазия поместила ее в клетку с волком. Хотя она ничего не имела против, это расстроило ее.

Итак, Эшарт убежден, что ему надо жениться на деньгах, чтобы исполнить свой долг. Насколько это соответствовало действительности? Дженива лежала неподвижно, напряженно размышляя об этом. Действительность заключалась в том, что бедность рождает бедность, а богатство рождает богатство. Но с помощью тяжелого труда и таланта тоже можно преуспеть.

Обладала ли она каким-либо талантом, чтобы противопоставить его богатству? Дженива поморщилась, вспоминая о том, как рассказывала про бараньи глаза.

Услышав за окном шум, она сначала подумала, что это продолжение ее сна, но затем поняла — за окном действительно звенит колокольчик и громко поют люди. Тогда она слезла с кровати, радуясь хотя бы тому, что Талия глуховата и шум не потревожил ее.

Набросив халат, Дженива отодвинула занавеску и выглянула из окна. Крестьяне в странных одеждах длинной процессией проходили вокруг дома, звенели колокольчиками и пели. Разобрав слова песни, она догадалась, что они желают всем обитателям дома веселого Рождества и просят побольше пенсов.

— Какая прелесть! — воскликнула Талия, раздвигая полог кровати и высовывая голову в съехавшем набок чепце.

Джениве рассказывали об этом обычае, но слушать о нем было приятнее, чем стать его участником, которого будят ни свет ни заря. Она взглянула на часы — девять часов.

Перед ее глазами что-то блеснуло, и она с отвращением посмотрела на огромный бриллиант. Дженива никак не могла, связать этот дорогой камень с глубокими чувствами, согревавшими ей душу.

Подбросив полено в угасающий огонь, она задумчиво наблюдала, как пламя охватывает его. Где себялюбие, где благородство — она больше не могла отличить одно от другого.

То же, должно быть, чувствовал Эш, не зная, является ли его стремление к миру силой или слабостью, а его намерение жениться на деньгах — благородной жертвой или глупой жадностью.

Тут Талия позвонила в маленький колокольчик у постели, и Реджина, появившаяся в дверях, спросила, что они желают надеть на Рождество.

Дженива вспомнила о леди Эльф.

— Ребенок?

— С ним все хорошо, мисс Смит.

— Нет, я спрашиваю о леди Уолгрейв.

— А, еще нет. Но кажется, ее состояние не вызывает беспокойства.

Дженива от всей души помолилась за нее.

— Что мне надеть? — спросила она: ей очень хотелось предстать перед маркизом в одном из новых нарядных платьев, но при этом не привлекать к себе внимания остальных.

Словно угадав ее мысли, Талия ответила:

— Оденься понаряднее, дорогая. Сегодня день главных развлечений.

Дженива выбрала свое любимое новое платье из матово-розового шелка, вышитое серебром и отделанное шелковым кружевом. Конечно, оно не самое теплое, но Дженива не устояла перед соблазном.

Платье было сшито по последней моде и имело сзади падающий с плеч шлейф, так что для него требовались пышные юбки. Под него она наденет шелковую сорочку с кружевными оборками на рукавах.

Когда они начали одеваться, горничная принесла поднос с шоколадом и сладкими булочками и объявила, что воскресная служба состоится в часовне в десять часов, а обед подадут в час дня.

— О, и воскресенье, и Рождество! — воскликнула Талия. — В самом деле чудесно. Теплую шаль, Дженива, а может, и две…

Дженива усмехнулась. Несмотря на любовь к оборочкам и бантикам, Талия обладала острым, как новая игла, умом.

Когда они оделись, Талия порылась в своей шкатулке с драгоценностями.

— Закрой глаза и протяни ладонь!

Дженива повиновалась, догадываясь, что славная дама собирается дать ей поносить какое-нибудь украшение в добавление к тем весьма скромным, которые были на ней, — жемчужным серьгам и серебряному крестику на ленточке.

Почувствовав в руке бусины, Дженива открыла глаза и увидела…

Жемчужное ожерелье!

— О, Талия, спасибо, спасибо вам! Я буду очень беречь его.

Талия накрыла ожерелье рукой.

— Это тебе подарок на день рождения и Рождество, дорогая.

— Подарок? Нет, я не могу. Это слишком ценная вещь.

— Если ты не возьмешь его, я рассержусь! Эта простая нитка жемчуга, разумеется, больше подходит молодой девушке, чем мне, к тому же ожерелье прекрасно смотрится с этим платьем. Я знаю, Эшарт будет восхищен.

Эшарт, вероятно, подумает, что ожерелье должно перейти к нему после смерти Талии, но Дженива все же застегнула его на своей шее, любуясь, как оно светится на ее коже. Теперь она действительно выглядела как претендентка на роль маркизы.

Взволнованная вспыхнувшей надеждой, она вместе с Талией вышла из комнаты.

Двойные шали оказались нелишними, поскольку, чтобы добраться до часовни, им пришлось пройти через старую часть дома, по-видимому, сохранившуюся еще с тех пор, когда здесь было аббатство, и обросшую новым домом, как остов погибшего корабля обрастает ракушками.

Наконец они вошли в каменную часовню, возраст которой явно исчислялся столетиями. Часовня была небольшой и не могла вместить всех гостей, пожелавших здесь присутствовать; поэтому джентльменам в таких же ярких, как и у леди, одеждах пришлось стоять.

Пока они с Талией ждали с другими дамами своей очереди занять стулья, Дженива поискала глазами Эша, но он еще не появился. Конечно, он должен прийти, хотя бы потому, что ей не терпелось снова увидеть его.

Музыканты, исполнявшие накануне танцевальные мелодии, начали играть на духовых инструментах и барабане церковную музыку. Это была проникавшая в душу мелодия, от которой веяло стариной.

Когда Дженива разглядела за алтарем средневековый триптих, изображавший ангелов, молящихся у яслей младенца Христа, ей показалось, что она очутилась в прошлом и стоит ей оглядеться, как она увидит мужчин в длинных, отороченных мехом одеждах и дам в странных головных уборах. Ее глаза уловили какую-то яркую вспышку, как будто вспыхнуло пламя.

Она обернулась — в часовню входил Эш; он сиял, как фигура ангела, сделанная из слоновой кости и золота.

Дженива даже заморгала, ослепленная этим странным явлением, но его светлый камзол оставался по-прежнему богато расшитым яркими узорами и серебряными нитями, а пуговицы на нем сверкали, как бриллианты.

Впрочем, вероятно, это и были бриллианты. Должно быть, он носил такую одежду при дворе, и Дженива не сомневалась, что он выбрал свой самый роскошный костюм как вызов кузену.

Она посмотрела по сторонам и увидела у алтаря лорда Родгара, он блистал не столь ярким великолепием и все равно выглядел величественным в своем алом с золотом камзоле. Рядом с ним стояла леди Аррадейл в таком же алом платье с большими рубинами на шее.

Дженива оглянулась, и ее взгляд встретился с устремленными на нее глазами Эша. Его губы чуть дрогнули в улыбке, и она не могла не ответить на нее. Ее любовь не исчезла.

Он начал пробираться к ней, но тут дам попросили сесть, и началась служба.

Дженива села и раскрыла молитвенник.

Доктор Иган перемежал службу традиционными рождественскими молитвами и чтением Библии. Дженива страстно молилась о мире. Ночью она жалела о своем высказывании о войне, но не теперь. Может быть, ее слова подтолкнули Эша к мысли о примирении, а важнее этого ничего не было.

Мистер Стэкенхэл, учитель музыки, был ведущим голосом в пении гимнов, но Дженива прислушивалась к голосу Эша. Как всегда, она тихонько пела, но слова гимна приобретали теперь для нее новый смысл.

«Чудо чудное свершилось, Впредь блаженны будем мы! Роза божья распустилась, Разгоняя силы тьмы.»

А затем:

«Вот послушай: звон небесный, Славит милости Христа. И несут нам дар чудесный Всепрощения уста.»

При последних словах последнего гимна она взглянула на Эша.

«Славьте, добрые душою, Славьте Бога в день святой, Славьте, праведник и грешник, Мира и любви покой.»

Когда все выходили из часовни, они с маркизом оказались рядом: это было неизбежно, подумала Дженива, как неизбежны поцелуи морской волны и берега.

— Привет. Не правда ли, чудное утро? Ты выглядишь как утренняя заря, Дженива.

Она знала, что краснеет, а от этих слов покраснела еще больше.

— А ты похож на серафима.

— Что? — Его глаза весело вспыхнули. — Меня никто не называл ангелом с тех времен, когда я был ребенком.

Она поделилась с ним своим первым впечатлением, восхищаясь изумительно вышитыми цветами, украшавшими спереди его бархатный камзол цвета слоновой кости рисунком шириной не менее восьми дюймов.

— Мне стало даже стыдно за мои «цветы на снегу». — При иных обстоятельствах Джениве пришлось бы долго объяснять ему, что это за цветы и что заставило вспомнить о ее рукоделии и их встрече, но теперь они лишь молча, одними взглядами, поделились этими воспоминаниями. — Меня удивляет, что кто-то, кроме ангела, осмеливается носить такую одежду.

Эш с недоумением оглядел себя:

— И почему же?

— Простой смертный может посадить на нее пятно от соуса.

Маркиз засмеялся:

— Я бы просто приказал вышить еще один цветок. Иметь богатую вышивку не только практично, но и выгодно, как ты видишь.

Он сказал это, как будто угадывая ее мысли: ведь не далее как этой ночью она размышляла о том, что бережливость и практичность могут заменить богатство; однако сейчас это показалось ей смешным.

Эшарт взял ее под руку, а другой подхватил Талию, и они под нескончаемую болтовню Талии присоединились к процессии, направлявшейся обратно в главную часть дома.

Дженива молчала: все, что они хотели сказать, было высказано без слов — и приятное, и горькое. Она чувствовала это так сильно, что ее удивляло, как все остальные не замечают этого.

Талия осталась в холле, чтобы поделиться впечатлениями со старыми друзьями, а Дженива, заметив Порцию в роскошном зеленом бархатном платье с желтыми драгоценными камнями, вместе с Эшом направилась к ней, чтобы осведомиться о леди Эльф. В этом деле не могли помочь ни власть, ни деньги.

Порция сделала серьезное лицо.

— Роды действительно трудные, но, кажется, ничего опасного. Как я хотела бы, чтобы все кончилось к всеобщему удовлетворению!

Эш предоставил женщинам обсуждать роды и задумался над проблемой Дженивы Смит. В часовне ему не следовало так ей улыбаться, но что он мог сделать, когда она была прекрасна, как утренняя заря?

Этого тоже не следовало говорить. Он должен противостоять желанию подойти к ней, но разве приливы и отливы могут сопротивляться луне или луна солнцу? Кроме того, они ведь разыгрывают эту проклятую помолвку!

Маркиз не мог не согласиться с тем, что Дженива просто великолепна, но теперь она и выглядела великолепно: элегантная, полная достоинства, грациозная, роза в обрамлении серебра и жемчуга. Бриллиант не подходит ей, ей нужно золото, подумал он, или, возможно, топаз под цвет ее волос. Да, именно так — роскошный гарнитур из золота, жемчуга и топазов…

Леди Брайт ушла, и Дженива повернулась к маркизу:

— Тебя что-то не слышно.

— Когда женщины обсуждают женские дела, мудрый мужчина удаляется.

— Ты хочешь сказать, что останешься равнодушным, когда твоя жена будет рожать твоего ребенка?

Неожиданно он представил Джениву рожающей ребенка, и ему стало страшно. Он ничего не знал об этом таинстве, но не мог представить ее в муках, такую прекрасную и… принадлежащую ему.

— Скорее всего я убегу и напьюсь. А что сейчас происходит? — спросил он и удивленно огляделся, заметив, что гости собираются отдельными группами.

— Нам предлагают обычное гостеприимство до обеда и еще осмотр дома. — Дженива взглянула на Эша, заранее зная, какие мысли вызовет у него та, принесшая всем зло женщина. — Выставка англосаксов. У всех Маллоренов, как тебе известно, англосаксонские имена.

— Только не в новом поколении. Сына Брайта зовут Френсис, а сына лорда Сина — Джон. Леди Хильда, она замужем за Стрином, тоже выбрала детям обычные имена — Чарлз и Сара, по-моему. Ладно, мы видели галерею, а старые английские горшки нас не привлекают. Что еще?

— Китайские гравюры и фарфор. Игра на арфе. О, еще лорд Родгар желает показать свою механическую комнату.