Дженси даже представить не могла, как тяжело ей будет навсегда покидать Тревитт-Хаус. Она то и дело вздрагивала, и это едва ли можно было объяснить ранним часом и пронизывающим ветром.
      Было ужасно грустно порывать последнюю связь с Исайей. Грустно и страшно, ведь этот дом был для нее неким подобием крепости, а теперь она покидала ее навсегда. К тому же она очень беспокоилась за Саймона, сидевшего в кресле с шестами для переноски; ей казалось, что он представляет собой отличную мишень. Город еще не проснулся, но и пустынные улицы таили угрозу.
      Они в последний раз попрощались со слугами и вышли из дома. Впереди шел Хэл, за ним – Тредвел и Оглторп, которые несли кресло Саймона. Замыкали шествие два внука миссис Ганн – они несли багаж.
      – Смотрите, идет Великий Падишах! – кричал Саймон редким прохожим и махал рукой в сторону пристани. – Кланяйтесь и раболепствуйте.
      – Прекрати! – шипела на него Дженси.
      Она уговаривала его взять с собой оружие, говорила, что все мужчины должны иметь при себе заряженные пистолеты, но он решил, что она свихнулась.
      – Кто захочет на меня напасть, когда я уезжаю? Ведь все хотят, чтобы я побыстрее уехал.
      Он оказался прав. До пристани они добрались без приключений.
      Увидев корабль, Дженси почувствовала тошноту. Корабль был очень маленький, и на нем, конечно же, начнется ужасная качка.
      – Прекрасное судно этот «Хорек»! – воскликнул Саймон. – Рабы, несите меня на борт!
      Дженси посмотрела на Хэла:
      – Вы наняли судно под названием «Хорек»?
      – Не беспокойтесь, – майор улыбнулся, – хорьки – очень умные и ловкие зверьки.
      Дженси промолчала. Ее смущало вовсе не название – просто она ужасно боялась качки. После своего первого плавания она возненавидела море и корабли.
      Слуги понесли кресло Саймона по узкому шаткому трапу. Когда его благополучно затащили на борт, наступила очередь Дженси. Напомнив себе, что это судно – их единственное спасение, она стала медленно подниматься. У самого борта она покачнулась, но какой-то матрос с пожелтевшими зубами вовремя подхватил ее.
      – Как ты думаешь, эти люди надежны? – шепотом спросила Дженси, приблизившись к мужу.
      – Не думаю, что нам следует опасаться матросов. Они не имеют к Макартуру ни малейшего отношения.
      Дженси обхватила плечи руками.
      – Терпеть немоту море и корабли. Они все время качаются, даже на озере.
      – Ничего удивительного, миледи, – с усмешкой сказал Нортон, стоявший рядом. – Корабли всегда качаются. Но не беспокойтесь, наш – очень надежный. Сделан из отличного дуба.
      – Что, действительно из дуба?
      – Скорее всего так, – кивнул Саймон. – Всем известно, что в Канаде превосходная древесина.
      – Ненавижу качку, – пробормотала Дженси. – Что, если меня будет тошнить?
      Саймон сжал руку жены.
      – Ты думаешь о кузине? С тобой такого не случится, клянусь.
      – Скажи, а Кнуд тоже был твоим предком? – спросила она с улыбкой. – Ты можешь повелевать волнами? Ах, вот бы Бог сделал так, чтобы люди ходили по воде!
      – Дорогая, нам это не потребуется. Поверь, мы здесь в полной безопасности.
      Дженси тихонько вздохнула:
      – Да, конечно. Я постараюсь успокоиться.
      Она осмотрелась и невольно поморщилась. Палуба – грязная, заставленная ящиками, мешками и клетками с домашней птицей и поросятами. «Возможно, именно поэтому здесь такой отвратительный запах», – подумала Дженси. Оставалось лишь надеяться, что судно действительно крепкое и нигде не протекает.
      Тут к ним подошел мужчина в потрепанной соломенной шляпе и с длинной глиняной трубкой в зубах.
      – Ангус Лаури, капитан, – представился он (Лаури говорил с сильным шотландским акцентом). – Приветствую вас на борту «Хорька». Сэр, миледи, не беспокойтесь, судно крепкое и надежное. Мы доставим вас в Кингстон через неделю.
      – Что слышно о погоде? – поинтересовался Саймон.
      – Погода… замечательная, – ответил капитан, попыхивая трубкой. – В этом году река немного торопится, но вы не волнуйтесь, она будет открыта еще несколько недель.
      Лаури отвернулся, прокричал какие-то команды, и матросы тотчас же бросились их выполнять.
      Внуки миссис Ганн, стоявшие у пристани, махали руками, и Джейн помахала им в ответ. Решив, что не следует думать о качке, она повернулась к мужу:
      – Милый, как ты?
      – В полном порядке. Я же говорил, что мне уже гораздо лучше.
      – А как ребра?
      Он сделал глубокий вдох и с улыбкой ответил:
      – Если бы ребро сломалось, я бы сейчас совсем не мог дышать. Помогите мне встать.
      Она хотела возразить, но все же позвала на помощь Оглторпа. Слуга помог Саймону встать, и тот, опершись о поручни, пробормотал:
      – Так-то лучше…
      Дженси выразительно посмотрела на Хэла, но майор молча пожал плечами. Присоединившись к мужу, она вдруг почувствовала, как палуба вздрогнула, – казалось, корабль радовался отплытию. Полоса воды между судном и берегом становилась все шире, и Дженси чувствовала, что палуба под ногами вздрагивает все сильнее.
      – Я соскучился по морю, – сказал Саймон. – Посмотри, как красиво.
      Она посмотрела на него с удивлением. Как можно быть таким спокойным? Но спокойны были все – только она одна волновалась. Вцепившись в поручни, Дженси попыталась успокоиться.
      В этот момент сквозь облака пробилось солнце, осветившее город и деревья на берегу, украшенные красными и золотистыми листьями. Когда они отошли подальше от причала, деревья отразились в воде, и получился подрагивающий на волнах гобелен.
      – Действительно красиво, – сказала Дженси.
      – Тебе лучше? – спросил Саймон. Она улыбнулась:
      – Да, уже лучше. – Повернувшись к Хэлу, спросила: – Где мы расположимся? Саймон не может спускаться вниз.
      – Если надо…
      – Не волнуйтесь, – перебил Хэл. – Капитан уступил нам свою каюту. Небольшая, но подойдет.
      – Рад услужить, миледи. – Капитан расплылся в улыбке, и Дженси поняла, что ему хорошо заплатили.
      Хэл открыл ближайшую к ним дверь, и Дженси вошла в капитанскую каюту. Потолки были очень низкие, а окна – необыкновенно грязные. Дженси открыла одно из них, чтобы немного проветрить.
      – Понимаю, что здесь не очень-то удобно, – сказал Хэл. – Но «Хорек» – наша единственная возможность выбраться отсюда. К тому же Лаури – отличный моряк и на него вполне можно положиться.
      – Не беспокойтесь, все хорошо, – ответила Дженси с улыбкой. – Спасибо вам, Хэл. Надеюсь, на «Эверетте» будет гораздо лучше.
      – Да, конечно. «Эверетта» славится своими удобствами.
      Хэл вернулся на палубу, а Дженси продолжила осмотр каюты. Запах здесь был отвратительный, и скорее всего зловоние исходило от бочек и ящиков, стоявших в углах каюты. Но окно все-таки пришлось закрыть – тут топилась металлическая печка, а им сейчас необходимо было тепло.
      «Конечно, можно заняться уборкой, – подумала Дженси, – но что скажет капитан, если увидит, как миссис Сент-Брайд моет полы?»
      По крайней мере они взяли собственные постельные принадлежности. И кровать вполне пригодна для двоих. Она сдернула грязное серое покрывало, но тут раздался стук в дверь, и в каюту заглянул Тредвел.
      – Я все сделаю, миледи, не беспокойтесь.
      Дженси кивнула и отступила в сторону. Вероятно, она допустила ошибку, когда сама взялась за работу. Ей следовало бы привыкнуть к тому, что рядом находятся слуги.
      Тредвел стащил с койки простыню, и Джейн, увидев грязный матрас, пробормотала:
      – Жаль, что я не взяла свою кровать.
      – Да, матрас ужасно грязный, – проворчал слуга. – Извините, миледи. – Тредвел вышел и вскоре вернулся с рулоном чистого полотна. Растянув его поверх матраса, сказал: – Теперь все в порядке. На кораблях всегда имеется запас парусины.
      Дженси с улыбкой кивнула и вышла на палубу. Приблизившись к мужу, спросила:
      – Может, тебе надо снова сесть?
      Она ожидала, что Саймон начнет спорить, но он согласился. Очевидно, рана очень его беспокоила, хотя он старался этого не показывать.
      – Я чувствую себя дряхлым старцем, – пожаловался Саймон, осторожно опустившись в кресло.
      – Считай себя турецким пашой.
      – Интересная мысль. Ведь у паши – сотня жен.
      – Неужели так много?
      – Вне всякого сомнения. Ведь паша – очень важная персона. А чем больше у человека жен…
      – Не жен, а конских хвостов, – перебил Хэл.
      – Что?.. – Саймон и Джейн уставились на него с удивлением.
      Майор же с усмешкой продолжал:
      – Какое-то время я служил в восточной части Средиземноморья. Так вот, значимость паши определяется числом конских хвостов на его вымпеле. Если бы я знал, что тебе придет в голову такая причуда, я бы прошелся по конюшням.
      Все трое рассмеялись, и Дженси наконец-то почувствовала облегчение. Действительно, чего им с Саймоном бояться? Ведь их сопровождали смелые вооруженные мужчины, которые при необходимости сумеют оказать сопротивление.
      Все у них складывалось очень удачно, и даже природа им улыбалась. Дождя не было, а ветер был не сильный, но, судя по всему, весьма благоприятный, так как судно уверенно разрезало пенившиеся за бортом волны.
      Завтракали они на палубе, потому что Саймон не мог спускаться вниз. Однако все остались довольны; к тому же кормили на судне очень неплохо: на завтрак – хлеб с маслом, крутые яйца, ветчина и крепкий чай, на обед – тушеное мясо и яблочный пирог на десерт, а после захода солнца им предлагался хлеб с сыром и эль. Кроме того, они взяли с собой свежие фрукты, вино, а также кофе. Саймон предложил кофе команде, но матросы заявили, что их вполне устраивает чай, эль и грог – разбавленный сладким чаем ром.
      Вечером Дженси сидела на скамеечке возле кресла Саймона. Попивая кофе, она смотрела на темнеющее небо.
      – Как красиво, милый, правда?
      – Да, пожалуй. Но с твоей красотой ничто не сравнится.
      Она повернула голову и пристально посмотрела на него.
      – Перестань, Саймон.
      – Но ты действительно великолепна, Джейн. К тому же ты проявила мужество и силу воли.
      Она опять стала смотреть на небо.
      – Во мне нет ничего необычного.
      – В закате тоже нет ничего необычного. Он случается каждый день, но почему-то всегда очаровывает и волнует – как любовь.
      – В ней также нет ничего необычного?
      – Она одинакова для нищего и короля, для грешника и святого. И все равно чудесна. – Он поднес к губам ее руку. – О, да ты замерзла! Хочешь в каюту?
      В отдельную каюту? С общей кроватью? Нет, пока нельзя.
      – Да, конечно. Полагаю, тебе надо отдохнуть.
      Дженси взяла мужа под руку, и они направились в каюту.
      Саймон шел довольно уверенно, и чувствовалось, что он действительно выздоравливает. Открыв дверь, она увидела Тредвела и, попятившись, пробормотала:
      – Простите, я вернусь через несколько минут.
      Нортон уже ушел вниз, но Хэл отошел вместе с ней к перилам. Последний луч солнца угас – их окружило волшебство ночи. Кто-то из матросов зажег на мачте фонарь, и «Хорек» с грохотом опустил якорь.
      – Я не привыкла к слугам, – в смущении пробормотала Дженси.
      – Привыкнете. Это – как чистая и теплая постель, легко привыкнуть.
      Дженси вспомнила, как быстро привыкла к новой жизни в доме Марты, и тут же успокоилась.
      – Хэл, вы приезжали сюда совсем ненадолго. Стоило ли? Такое долгое путешествие…
      – Стоило, чтобы помочь Саймону.
      – Так вы приехали, чтобы его разыскать?
      Он внимательно посмотрел на нее, потом кивнул:
      – Да, некоторым образом. У меня были свои причины, но родители Саймона попросили отыскать его и привезти домой.
      – А если бы он не захотел?
      – Чувство вины – мощное оружие.
      – Почему вины?
      – Они хотели, чтобы их странствующий принц побыстрее вернулся домой.
      – Побыстрее?..
      – Видите ли, Сент-Брайды стараются держаться вместе, этим и знамениты. Не странствуют, не служат в армии, не плавают по морям. А если их сыновья становятся священниками, то их приход всегда оказывается в пределах пятидесяти миль от дома. Дочери же, как правило, выходят замуж за соседей. То есть не уезжают в Лондон, а знакомятся с джентльменами из Суссекса и там остаются. Мальчики учатся в школах неподалеку от дома. Саймон не обязан был отправляться на учебу в Харроу, но у него уже тогда появилась страсть к путешествиям. Хорошо еще, что он не служил в армии, потому что даже в школе вечно попадал в переделки.
      Хэл рассказал несколько школьных историй, в которых главным действующим лицом был Саймон. Вскоре из капитанской каюты вышел Тредвел, и Дженси поняла, что ей пора идти к мужу. Но все же она решилась напоследок спросить:
      – А Саймон действительно наследник графства?
      – Да, графа Марлоу. Это вас смущает?
      – Полагаю, это как чистая и теплая постель? То есть нетрудно привыкнуть?
      Хэл тихо рассмеялся:
      – Совершенно верно. Постель с богатой геральдической драпировкой.
      Пожелав майору спокойной ночи, Дженси ушла в капитанскую каюту. Там горела свеча под стеклянным колпаком.
      Тредвел навел в каюте порядок и завесил простыней ящик, на котором стоял таз с водой. Саймон лежал на койке, а рядом с ним оставалось место и для нее.
      – Наконец-то, – пробормотал он. Она улыбнулась и стала раздеваться.
      – Дорогая, надо было нанять для тебя горничную.
      – Обойдусь. Мне горничная не потребуется.
      – Да, пожалуй, разумно. В дороге я буду твоей горничной, а ты – моим камердинером.
      Дженси шагнула за занавеску, но Саймон сказал:
      – Может, разденешься для меня?
      Дженси в смущении потупилась. Ведь капитанская каюта – это совсем не то, что спальня в доме дяди Исайи. Но когда Саймон так на нее смотрел, она ни в чем не могла ему отказать.
      Повернувшись к мужу, она принялась расстегивать платье. Потом развязала тесьму, поддерживавшую корсаж. Еще мгновение – и вот она уже стоит перед ним с одном белье.
      – Вам, мужчинам, легко угодить, да?
      Он расплылся в улыбке:
      – Да, конечно. Но я рассчитываю на большее.
      Она вспомнила, как совсем недавно «мучила» его, и стала медленно снимать чулки. Потом так же медленно расстегнула лиф. Высвободив груди, Дженси затрепетала от радости, заметив, как Саймон изменился в лице, – теперь он пожирал ее взглядом. Сняв платье, она бросила его на пол и тут же почувствовала, как отвердели соски. Взглянув на мужа с улыбкой, она сделала шаг к кровати, но он вдруг прикрыл глаза и со вздохом пробормотал:
      – Увы, дорогая… Лучше уж погаси свет.
      Подавив разочарование, она спряталась за занавеской и надела ночную рубашку. Потом задула свечу и улеглась в постель. Саймон взял ее за руку и прошептал:
      – На «Эверетте», дорогая. А сейчас – больше никаких игр, я этого не выдержу.
      Прижавшись к мужу, она спросила:
      – Но ведь так тоже хорошо, правда?
      – Пока – пожалуй. – Он поцеловал ее в висок. – Главное – мы вместе, и на пути к счастливой жизни это не так уж мало.

      На следующее утро Дженси проснулась от холода. Печка потухла – ну и пусть, ей было тепло под одеялом. К тому же рядом лежал Саймон.
      Ночью они разговаривали – вспоминали обо всем, что происходило в Йорке. Он рассказал ей кое-что о своей военной жизни, и Дженси порадовалась, что в то время не была в него влюблена, а также мысленно вознесла благодарность Британии за то, что теперь у них мир.
      Она рассказала ему о своей жизни в Карлайле и, конечно же, кое о чем лгала. Впрочем, лгала лишь в тех случаях, когда без лжи никак нельзя было обойтись.
      Как ни странно, при свете дня Дженси чувствовала себя гораздо лучше, и даже покачивание корабля казалось приятным.
      – Спать с тобой, мой милый, – лекарство от всех болезней, – Она чмокнула мужа в шею.
      Он лукаво улыбнулся:
      – Дать объявление?
      – Перестреляю всех клиенток. – Она села в постели. – Ах, должно быть, уже поздно.
      – Поздно для чего? – Он провел ладонью по ее спине. – Нам некуда торопиться, дорогая.
      – Но все равно пора вставать.
      – Зачем?
      Она засмеялась и поцеловала его.
      – Затем. – Спрыгнув с кровати, Дженси ушла за занавеску и начала одеваться. Сняв ночную рубашку, она обнаружила на ней пятно крови и почувствовала огромное облегчение. Но что же делать? К счастью, прокладки здесь, в ящике комода… И саквояж тоже здесь, так что рубашку она сменит. Но как постирать грязную? Она не может, никак не может поручить это дело Тредвелу.
      Дженси вышла из-за занавески и открыла комод. Порывшись в ящике, нашла прокладку и повязку. Она уже собралась опять уйти за занавеску, но тут вдруг заметила, что Саймон смотрит на нее.
      – Дорогая, на простыне пятно, – сказал он. – Извини, если ты не хочешь об этом говорить, но, по-моему, без этого не обойтись. Итак, ребенка нет.
      Нотка грусти в его голосе заставила Дженси спросить:
      – Ты огорчен?
      – Нет, конечно. Ты же говорила, что не хочешь путешествовать беременной. Но когда у нас появятся дети, мы им будем рады. У тебя какие-то затруднения?
      – Нет, но… Все в порядке.
      – Дорогая, в чем дело?
      Немного помедлив, Дженси сказала:
      – Не знаю, как тайком постирать ночную рубашку. К тому же Тредвел увидит простыню.
      – С этим ничего не поделаешь, А что касается рубашки и тряпок, то выбрасывай их за борт.
      – Грешно так тратиться!
      – Рабыня, паша тебе приказывает, а ты слушайся! Выбрасывай! Если надо, купим еще в Кингстоне или Монреале.
      – Но…
      – Дорогая, я не богач, но и не нищий. Во всяком случае, я не настолько беден, чтобы моя жена занималась стиркой.
      – А твоя жена не такая дура, чтобы выбрасывать деньги на ветер!
      Он сделал глубокий вдох, потом спросил:
      – Милая, о чем мы спорим?
      Она рассмеялась.
      – Извини. В такие периоды я ужасно нервничаю.
      – А я нервничаю от боли.
      – Ты хорошо спал?
      – По-моему, я не спал хорошо со времени дуэли. Я не жалуюсь, так как понимаю, что избежал смерти, но это утомляет.
      – У меня есть настойка опия. Правда, Плейтер запретил ее давать без крайней необходимости. Но может быть, все-таки попробовать?
      – Настойка опия? Весьма заманчиво. Пожалуй, даже слишком заманчиво. Мой друг лорд Дариус пристрастился к опиуму, потому что получал его слишком много и слишком долго.
      – Доза опиума для того, чтобы поспать, – это совсем другое дело.
      – Нет-нет, не стоит.
      Дженси не стала настаивать и снова ушла за занавеску. Одевшись, вышла и с улыбкой сказала:
      – Дорогой, я сейчас пришлю к тебе Тредвела. Не возражаешь?
      – Нет-нет, пусть приходит.
      Дженси надела плащ и перчатки и вышла на палубу. Однажды она уже отправлялась в путешествие, не зная, что ждет ее в конце пути. Теперь она снова оказалась в том же положении, и ей оставалось лишь молиться, чтобы в Брайдсуэлле ее приняли так, как обещал Саймон.
      Минут через пять она нашла Тредвела и отправила его в капитанскую каюту, сама же села в кресло Саймона и стала разглядывать лесистые берега.
      Деревья, деревья, деревья… Жилища попадались редко, хотя однажды мимо них проскользнуло каноэ с индейцами, не обратившими на них никакого внимания. Интересно, какой была эта земля, когда здесь не было европейцев?
      Потом она увидела кружившего в небе орла. Внезапно он ринулся вниз, а затем взмыл в небеса с серебристой рыбой в клюве.
      Вспомнив о месячных, Дженси невольно поежилась. Ох, только бы при этом у нее не было еще и морской болезни! И как оставить все в тайне, если теперь у нее есть муж и слуги? Да, теперь она миссис Сент-Брайд, и скоро у нее появится горничная. Святые небеса, ведь эта горничная все будет о ней знать!
      Однако ей придется смириться. Чтобы стать Саймону хорошей женой, она должна привыкнуть к слугам, должна привыкнуть к новой жизни. К тому же не исключено, что эта новая жизнь ей понравится. Наверное, многие желали бы иметь слуг, прибегающих по первому зову. Из каюты вышел Тредвел.
      – Мистер Сент-Брайд предлагает вам и джентльменам завтракать в каюте. Сегодня холодно, мэм.
      Она вошла и увидела, что слуга растопил печку и поставил вокруг стола ящики в качестве дополнительных сидений. Вскоре пришли мужчины, и все весело приступили к завтраку. А потом у Нортона вырвалось ругательство, он вспыхнул, извинился, и Дженси вдруг осознана, что она – единственная женщина в обществе трех красивых мужчин.
      Интересно, может ли такое быть – женщина-паша с мужским гаремом?
      Это была настолько порочная мысль, что Дженси покраснела. Нортон решил, что смутил ее до крайности, но она заверила, что вовсе нет, и только потом забеспокоилась, что ее неверно поймут.
      Рассмеявшись, Саймон вывел ее из затруднительного положения, заговорив о другом. Дженси же пила чай и думала о том, что настоящую леди нисколько не взволновала бы мысль о мужском гареме. Хотя, конечно же, ей никто не нужен, кроме Саймона, и подобная мысль пришла ей в голову… как бы сама собой.
      Она посмотрела на мужа, и взгляды их встретились; причем он смотрел на нее так, как будто прочитал ее мысли. Дженси в смущении отвела глаза и покраснела еще больше. Минуту спустя она украдкой покосилась на мужа и увидела, что он ухмыляется. К счастью, мужчины вскоре распрощались и покинули каюту.
      – Можем мы хотя бы поцеловаться? – сказал Саймон. Губы их слились в поцелуе, а потом он спросил:
      – Может, скажешь, почему у тебя так искрились глаза?
      Она энергично покачала головой:
      – Нет, ни за что не скажу.
      – Я и так знаю. Тебе пришло в голову что-то порочное, верно? Расскажи, возможно, я смогу это осуществить.
      Она хохотнула.
      – Не думаю.
      – И все-таки тебе придется рассказать. Обещаю, что не буду шокирован.
      – Как ты можешь это обещать?
      Он вскинул брови.
      – Неужели что-то… возмутительное? Дорогая, лучше уж расскажи, а то я предположу нечто ужасное.
      Она легонько оттолкнула его.
      – Ах так? Ладно, хорошо. Я подумала… Подумала, что вот я сижу с тремя красивыми молодыми джентльменами, и мне представилась женщина… с гаремом мужчин.
      – О, Дженси, ты настоящее сокровище! Конечно, я бы этого не разрешил, как ты не разрешила бы мне иметь гарем краснеющих девиц, но все-таки ты прелесть. А ведь кажешься такой рассудительной…
      – Прости, дорогой.
      – Напрасно извиняешься. Такая ты нравишься мне гораздо больше. Каждый день – новый сюрприз. Но когда-нибудь я узнаю тебя до конца.
      Дженси улыбалась и мысленно молилась о том, чтобы этот день никогда не наступил. Хотя она уже поняла, что хранить тайну не так уж просто.
      Саймон поправлялся с каждым днем, но многие движения все еще доставляли ему боль, поэтому он предпочитал сидеть в каюте или на палубе. Хэл и Нортон приходили играть в карты, но надолго не задерживались, и супруги часто оставались одни. Иногда Саймон читал, пока она шила, но чаще выказывал желание поговорить. Как-то раз, когда они сидели на палубе, он спросил:
      – Скажи, дорогая, непривычно было переезжать из большого дома в маленький?
      Дженси медлила с ответом – ведь надо было что-то придумать.
      – Видишь ли, у нас у каждого была своя комната, и мы с мамой редко заходили в ту часть дома, где находилась школа.
      – А почему она не пускала жильцов?
      Дженси снова задумалась, потом сказала:
      – Меня в такие дела не посвящали. Мне было всего десять лет, когда умер отец, и после его смерти мы переехали в дом поменьше.
      – Я видел его на картине. – Она посмотрела на него вопросительно, и он добавил: – На картине, что висела у тебя в комнате. Твоя кузина очень хорошо рисовала.
      Дженси вдруг захотелось поговорить о Джейн – ей очень ее не хватало.
      – Дома и пейзажи не были для нее главным, больше всего она любила писать портреты. А в прошлом году вызвала целый переполох. Наша церковь решила собрать деньги для солдат, раненных на войне. Устроили празднество, и священник убедил… Нэн, – ах, она чуть не сказала «Джейн», – рисовать портреты по два шиллинга за штуку. Ее пришлось уговаривать, потому что она была очень застенчивая. Но у нее было доброе сердце, и она согласилась – заработала пять фунтов. Знаешь, я почти уверена, что она могла бы стать знаменитой, могла бы прославиться, но потом заболела тетя Марта и…
      – Тетя Марта?
      У Дженси по спине пробежал холодок.
      – Ее тетя Марта.
      Кажется, он это проглотил.
      – Когда она приехала к вам жить?
      Дженси в очередной раз задумалась, потом ответила:
      – Когда мне было десять лет, а ей – девять. Но я старше всего на четыре месяца.
      – Она ведь была сиротой из Шотландии? А разве среди Оттербернов не нашлось семьи, которая бы ее приняла?
      Это уже походило на допрос. Неужели он что-то заподозрил?
      – Полагаю, нет. А почему ты спрашиваешь?
      – Просто удивляюсь.
      Ухватившись за ложь, придуманную Мартой, Дженси заявила:
      – Как я понимаю, отца Нэн в семье не очень-то любили. Он был игрок, много пил, и семья от него отказалась.
      – И они отослали «дурную кровь» в Англию?
      Слова «дурная кровь» камнем легли ей на сердце.
      Проводя дни в безделье, Саймон подолгу беседовал с женой, и ему казалось, что он все больше узнавал о ней, так что прежнее ощущение загадки стало представляться глупостью. Он мог бы ее соблазнить, если бы не месячные, но если так, то он довольствовался тем, что разговаривал с ней и смотрел на нее.
      Впрочем, иногда ему по-прежнему казалось, что жена что-то от него скрывает. Кроме того, он чувствовал, что она смущена из-за того, что, возможно, когда-нибудь станет графиней. Более того, ее не устраивал даже Брайдсуэлл, и она, наверное, предпочла бы жить в маленьком доме вроде того, что был у них в Карлайле.
      К тому же она была очень экономна – как скряга. И в данный момент зашивала дырку на грубом чулке – зачем? Возможно, для хозяйки скромного коттеджа подобная бережливость – прекрасная черта, но он привык иметь дело с женщинами, желавшими выйти замуж ради богатства и положения в обществе.
      Увидев в небе клин гусей, летящих на юг, он указал на них жене, и она пришла в восторг, когда птицы пролетели прямо над ними, шумно хлопая крыльями. Держат курс к намеченной цели – как и они с Джейн. Его курс – к родному дому, а ее курс отныне – находиться рядом с ним.
      Он не хотел ни к чему ее принуждать, но надеялся, что она согласится на новый гардероб, когда они приедут в Англию. Если она будет достойно одета, ей будет легче освоиться. Если хочет, пусть носит приглушенные тона, но лично он желал бы видеть ее в небесно-голубых платьях, или цвета свежей зелени, или взбитых сливок…
      Или вовсе без платья…
      Она повернулась к нему, и что-то в ее приоткрытых губах говорило о том, что она приняла его «послание». По ее лицу разлился нежный румянец.
      – Надеюсь, ты никогда не перестанешь краснеть, – сказал он с улыбкой.
      – Я краснею, потому что ты ужасно порочный.
      – Думаю, что никогда не перестану быть порочным. Виноват цвет волос.
      – Цвет волос?..
      – Разве я не рассказывал тебе про волосы Черного Адемара?
      Она перекусила зубами нитку и вдела в иголку новую.
      – Нет, не рассказывал.
      – Это еще один из моих предков. Адемар де Брак был искателем приключений из Гаскони, и он стал любимцем короля Эдуарда I из-за своих побед на рыцарских турнирах. Король обожал турниры, Адемар же разбогател и женился на прекрасной даме. Но знаменит он был своим «дьявольским» цветом волос. Волосы у него были черные с проблесками рыжего – как у меня.
      Она вскинула голову:
      – Так он был порочный человек?
      – Поверь, дорогая, любой безвестный искатель приключений, который вдруг стал богатым и знатным, – непременно порочный человек. Но в нашем случае страсть к приключениям связана с волосами. Когда в нашей семье появляется ребенок с «дьявольскими» волосами, это означает, что из ребенка вырастет распутник и скиталец.
      – Вроде тебя? – Дженси натянула чулок на конец гладкой деревяшки, которой пользовалась для штопки, и подняла на мужа глаза. – А что будет, когда твои жгучие волосы выпадут?
      – Жестокая…
      – Или поседеют.
      – Не знаю, что станет со мной, но лучше скажи: хочешь иметь детей с такими волосами? – При упоминании о детях Дженси опять покраснела, и Саймон добавил: – Я надеюсь, у них у всех будут волосы цвета утренней зари. А это – другой огонь, более нежный.
      – Или они будут маленькими Тревиттами, то есть шатенами.
      Он улыбнулся и кивнул:
      – Что ж, тоже неплохо.
      В эту ночь Дженси легла к Саймону спиной и притворилась, что спит.
      Кровь Тревиттов. Дьявольские волосы Адемара. Стремление Геварда бороться за справедливость.
      Кровь себя покажет. Непременно покажет.
      Дети наследуют качества своих отцов, дедов, более дальних предков.
      Она обязана сказать ему правду, но никогда этого не сделает.

      Проснувшись на следующий день, Дженси узнала, что они приближаются к Кингстону, где им предстояло пересесть на плоскодонку, способную проплыть по бурной реке. На причале в Кингстоне только и говорили, что об ужасной погоде, а те, кто прибыл с Атлантики или из Квебека, принесли слухи о рано начавшемся бризе.
      Капитан доложил, что «Эверетта» пришла в Монреаль пять дней назад, но уже готова к отплытию. Дженси надеялась купить в Кингстоне кое-какие вещи, но все решили отплывать немедленно.
      Плоскодонка могла преодолеть пороги, но Дженси уговорила Саймона вместе с ней обойти их пешком. Казалось, он уже выздоровел, но она знала, что боли еще оставались, иногда из-за них он не спал по ночам.
      Когда они увидели, как их лодка вертится и бултыхается на порогах, она порадовалась своему решению, но и опечалилась.
      – Дженси, – муж посмотрел на нее с удивлением, – неужели ты хотела бы находиться там, в лодке?
      – Как ни глупо, но хотела бы.
      Он усмехнулся:
      – Я тоже. Люблю острые ощущения. – Перехватив ее укоризненный взгляд, он пожал плечами: – Волосы Адемара…