Йорк, Верхняя Канада.
       Сентябрь 1816 года
      Когда в компании выпивающих мужчин вдруг устанавливается напряженная тишина, жди неприятностей.
      Саймон Сент-Брайд, игравший в вист в доме д'Арси Боултона, не замечал ни гомона партнеров, ни дыма глиняных трубок и сигарилл. Когда же наконец стихли беззаботные голоса, он сразу насторожился – особенно после того, как Боултон, бросив взгляд куда-то ему за спину, пробурчал:
      – Явился, чертов оригинал. Если тебя это интересует. Ланселот Макартур.
      Саймон живо представил себе облик этого чиновника из Бюро по делам индейцев: пухлый, краснощекий, с копной черных кудрей, густо смазанных помадой, с пронзительными близко посаженными темными глазами… Жилет на нем был кричащего цвета, воротник – слишком уж высокий, медные пуговицы – слишком большие, но при этом он считал, что одевается с отменным вкусом.
      Саймон ни секунды не сомневался: Макартур разворовал казенные деньги на все эти безвкусные излишества. Годами этот человек лгал и изворачивался, растрачивая средства, выделяемые индейским племенам в награду за участие в минувшей войне на стороне Британии.
      Саймон специально задержался в Верхней Канаде, чтобы откопать доказательства, обличающие растратчика. Он уже собрался уезжать, но несколько дней назад его предупредили: до Макартура якобы дошли слухи о его расследованиях. За дружеским предупреждением он расслышал и другое: «Убирайся в Англию к своим аристократам, там твое место».
      Выходит, Макартур намеренно нарывался на неприятности. Но с какой целью? И как ему, Саймону, на это реагировать?
      Почти все джентльмены, собравшиеся у Боултона, были просто его случайными знакомыми; к тому же Саймон понимал, что большинство из них поддержит любые меры – только бы вытеснить индейцев на обширные западные территории, освободив место для обустройства и процветания англичан.
      – По-моему, масть. – Саймон выложил перед собой пять треф. Капитан Фарли, сидевший слева от него, разыграл свои карты, и игра продолжилась.
      Вскоре разговоры возобновились, на внимание Боултона по-прежнему занимало то, что происходило за спиной у Саймона. Тот же прекрасно знал, что Макартур с удовольствием вонзил бы ему нож в спину, если бы мог. Были и другие, которые хотели бы ему отомстить за причиненные «неудобства», но у них не имелось для этого нужных связей в Англии. А у него, у Саймона, такие связи имелись. Он, Сент-Брайд из Брайдсуэлла, состоял в близком родстве с графом Марлоу и в дальнем – почти со всеми титулованными особами Британии. К тому же у него были могущественные друзья, например граф Чаррингтон, виконты Эмли и Миддлторп, а также маркиз Арден, наследник герцогства Белкрейвен.
      Иными словами, он был человеком слишком знатного рода и слишком влиятельным, так что его убийство не осталось бы безнаказанным для жителей Йорка.
      По крайней мере он очень на это надеялся.
      – Не стоит сплетничать о даме, Макартур, – послышался вдруг чей-то голос.
      – Да-да, конечно, – тут же отозвался Макартур. – Но все-таки чертовски странно, что молодая красивая дама не танцует на балах и даже не ходит на музыкальные вечера.
      – Ходи же, Саймон… – проворчал Боултон. Сообразив, что задерживает игру, Саймон бросил карту и тут же снова задумался. Насмешливое замечание Макартура, судя по всему, относилось к Джейн Оттерберн. Но чего же этот мерзавец добивался?
      Восемнадцатилетняя Джейн Оттерберн была племянницей Исайи Тревитта, друга и наставника Саймона. В прошлом году, осиротев, она переплыла Атлантику и теперь жила со своим дядей. Воспитанная в пуританском духе, она была чрезвычайно скромна, и даже трудно было представить, что такая девушка могла бы стать участницей какого-либо скандала.
      – Да, в трауре, – сказал Макартур в ответ на чье-то замечание, – но год уже прошел. В августе, кажется.
      – Очень скромная девочка. Полагаю, в этом нет ничего плохого, – говорил добродушнейший майор Тернбулл. – Хотел бы я, чтобы мои девочки были такие же почтительные и смирные.
      – Вероятно, ваши милейшие дочери могли бы уговорить мисс Оттерберн выйти в люди, – продолжал Макартур.
      – Они пытались, – отвечал майор, – но им не удалось ее уговорить. Впрочем, это личное дело самой мисс Оттерберн, – добавил Тернбулл.
      – Но она ведет себя совершенно неестественно, – заявил Макартур, и в комнате снова воцарилась тишина. – Не проявлять интереса к невинным удовольствиям? Не заинтересоваться молодыми красивыми офицерами и прочими галантными джентльменами, желающими привлечь ее внимание?
      Саймон невольно нахмурился. Порядочный человек, конечно же, должен был дать этому субъекту достойный ответ, должен был поставить его на место, но ему не хотелось привлекать излишнее внимание к словам Макартура.
      – Возможно, это и хорошо, что мисс Оттерберн не приняла предложение ваших милых девочек, – заметил Макартур. – В конце концов, что мы о ней знаем, кроме того, что рассказал Тревитт? Принять его рассказы за чистую монету? А может, она ему не совсем племянница?..
      Саймон стремительно поднялся на ноги, громыхнув стулом.
      – Черт возьми, что за инсинуации, Макартур?!
      – Мой дорогой Сент-Брайд, что, собственно, вызвало у вас такой гнев?
      Саймон окинул взглядом комнату. Если сейчас он сделает неверный ход, репутация Джейн… превратится в кучу навоза. Стараясь держать себя в руках, он проговорил:
      – Разумеется, ваши слова про чистую монету. Как вы смеете обвинять Исайю Тревитта в воровстве, сэр?! Впрочем, думаю, эта тема весьма актуальна для Бюро по делам индейцев.
      Макартур тоже встал. Его и без того красное лицо побагровело.
      – Какого черта? Что вы хотите этим сказать, сэр?
      Саймон видел надвигавшуюся опасность, но пришло время опрокинуть столы. И перейти к открытому скандалу.
      – В Бюро по делам индейцев поступают значительные суммы, но они почему-то никогда не доходят до племен. Странно, не правда ли? И при этом некоторые чиновники из этого бюро живут на удивление хорошо, что тоже весьма странно.
      Все присутствующие молча смотрели на Саймона. Он же вбил последний гвоздь.
      – У вас пять новых домов, Макартур. Откуда?
      Макартур смертельно побледнел и, задыхаясь, выкрикнул:
      – Вы лжете!
      – У вас нет пяти домов? Приношу самые искренние извинения. Очевидно, виноват архитектурный отдел…
      – Я не о том, черт возьми! – взревел Макартур. – Назовите вашего секунданта!
      Саймону пришлось сделать над собой усилие, чтобы не ухмыльнуться. Возможно, Макартур с самого начала добивался дуэли, надеясь убить врага, но ведь теперь получалось, что ему придется сражаться за свою несуществующую честность…
      Вероятно, Макартур сообразил это, но было поздно. И сейчас он выглядел так, будто преспокойно вышагивал по улице – и вдруг провалился по шею в трясину. Было совершенно ясно – чем бы ни кончилась дуэль, вскоре на положение индейцев в Верхней Канаде обратят внимание, а собранные Саймоном доказательства поплывут в Англию – хоть с Саймоном, хоть без него.
      Саймону, однако, требовался секундант. Боултон же не очень-то подходил на эту роль, так как участие в дуэли могло бы поставить его семью в сложное положение. Фарли был женат, поэтому тоже отпадал. А вот капитан Нортон, не имевший намерения надолго задержаться в Канаде…
      – Могу я на вас рассчитывать, Нортон? – спросил Саймон. Капитан вздрогнул, но все же кивнул:
      – Да, разумеется.
      – А вы, Делахей, что скажете? – Макартур взглянул на сидевшего рядом с ним офицера.
      Лейтенант Делахей, один из друзей Макартура, тут же согласился.
      Разговоры возобновились, но теперь все говорили гораздо тише, чем прежде.
      Саймон с Нортоном отошли в сторону.
      – Если он возьмет обратно свои слова про Джейн Оттерберн…
      – Дело не в ней, – перебил Саймон.
      – Да, конечно. – Нортон поморщился. – Но может быть, вы откажетесь от своих обвинений? Или, может, он вас неправильно понял?
      – Нет. Но если он пожелает отменить вызов, то я не буду настаивать.
      Нортон вздохнул.
      – Пистолеты? На двенадцати шагах?
      Саймона больше устроила бы схватка на кулаках, но он согласился. Раньше ему не приходилось драться на дуэлях, но правила он знал.
      Он был метким стрелком, но, возможно, Макартур тоже, раз подстрекал его к дуэли. Пожав плечами, он собрался уходить, но Макартур был уже в дверях, а Саймону не хотелось выходить из дома с ним вместе. Он подошел к камину и, снова окинув взглядом комнату, вдруг заметил, что все отводят глаза – никто не желал с ним заговаривать.
      Минуту спустя все поднялись, словно по команде, и стали расходиться – вероятно, спешили разнести новость по городу. Значит, через полчаса в городе узнают о дуэли и о ее причине – растрате Макартуром казенных денег. И конечно же, начнутся разговоры – о Макартуре, об индейцах, о местных политиках, о доходах, а также о видах на урожай. И разумеется, будут ругать его, Саймона Сент-Брайда, который лезет не в свое дело.
      Достанется и Макартуру, потому что никто не поверит, что Джейн – любовница Исайи. Или, может быть, кто-то поверит?
      «Черт бы побрал этого мерзавца! – думал Саймон, глядя на пылавшее в камине пламя. – Но и Джейн следовало бы отчитать за то, что она не такая, как все».
      Но ее, конечно, можно понять… Смерть матери, утомительное путешествие через Атлантику… К тому же во время плавания умерла ее кузина, которая была ей как родная сестра. И в довершение всех бед она прибыла в Канаду в ноябре, накануне суровой зимы.
      Что же удивительного в том, что она отказывалась кататься на коньках и санях? А траур, вероятно, служил поводом не ходить на балы и ассамблеи. Однако к Пасхе погода улучшилась, а Джейн по-прежнему отказывалась от всех приглашений.
      Исайя с радостью одел бы ее в самые лучшие и дорогие наряды и представил бы здешнему обществу. Пусть он и начинал судовым плотником, но добился успеха и был принят в свете. А такая красивая девушка, как Джейн, могла бы сделать отличную партию. Хотя Йорк стоял в дикой местности и насчитывал не более тысячи жителей, он все же являлся столицей Верхней Канады, и здесь было немало молодых людей из хороших семей.
      Но Джейн жила монашкой. Она и одевалась как монашка – в скучные темные платья и белый капор. И все-таки унылая одежда не могла скрыть ее прекрасную фигуру, огромные голубые глаза и пухленькие чувственные губки. И сколько она ни старалась, чудесные золотистые кудри постоянно выбивались из-под капора.
      Ни один мужчина не оставит без внимания такие достоинства, а подчас даже будет предаваться фантазиям, чем и занимались все мужчины Йорка, создавая благодатную почву для измышлений Макартура.
      К камину подошел Нортон.
      – Завтра на рассвете, – сообщил он. – Элмсли-Фарм.
      Поблагодарив капитана, Саймон направился к двери. Нортон, Фарли и майор Тернбулл вышли вместе с ним.
      – Составим вам компанию, Сент-Брайд.
      Было совершенно очевидно: если бы Макартур задумал пристрелить его по дороге, он не стал бы добиваться дуэли. Но Саймон все же решил, что спорить не стоит; на темных и узких улочках имелось слишком много укромных мест для засады, поэтому следовало проявлять осторожность.
      Они говорили о погоде, о том, что в этом году, наверное, рано замерзнет река Святого Лаврентия, отрезавшая Йорк от Атлантики и Британии на четыре-пять месяцев в году. Обсуждали также свадьбу принцессы Шарлотты и многое другое, однако о дуэли не обмолвились ни словом.
      Возле дома Саймон поблагодарил офицеров за компанию и, повернувшись к Нортону, сказал:
      – Вы не могли бы уговорить Плейтера присутствовать в качестве врача?
      Капитан кивнул:
      – Да, я уже думал об этом.
      При этих словах секунданта у Саймона похолодело в груди. Армейский хирург Плейтер имел обширный опыт, причем сталкивался не только с огнестрельными ранениями, но и производил ампутации.
      Увечья Саймон боялся больше, чем смерти. Глупо, конечно, но тут уж ничего не поделаешь. Страх возник после того, как два года назад его друг, майор Хэл Боумонт, потерял в бою руку. Саймон сделал для Хэла все, что мог, но был не в силах преодолеть постыдный, тошнотворный ужас.
      Некоторые офицеры после подобных увечий продолжали служить, однако война уже подошла к концу, и Хэл продал свой патент. К счастью, он имел независимый доход, завещанный дядей, но, возможно, все равно не оставил бы службу, если бы не почувствовал, что уже не способен выполнять свой армейский долг.
      Саймон вошел в дом; там было тихо, только часы тикали. Хотя Исайя считался весьма богатым торговцем, даже ему было трудно найти в городе слуг – особенно мужчин, – которые стали бы жить при доме, когда вокруг имелось столько доступной земли, соблазняющей, как пение сирен.
      У Исайи были две молодые горничные, древняя кухарка, она же домоправительница, миссис Ганн, и молодой парень Том, следивший за лошадьми. Над конюшней жил старый друг хозяина, одноглазый плут по имени Сол Прити, он ухаживал за садом, когда имел желание.
      Том и горничные жили у себя и только приходили в дом Исайи, а миссис Ганн находилась при кухне, соединявшейся с домом переходом – нелишняя предосторожность на случай пожара в городе, почти сплошь застроенном деревянными домами.
      Исайя так и не сумел подыскать подходящего камердинера, и даже его секретарь Солтер в конце концов сбежал и обзавелся собственным «поместьем».
      Саймон понимал, что несправедливо насмехаться, когда сам являешься наследником настоящего поместья, – но сколько он видел таких полных надежд поселенцев, которые теряли свои дома, а потом обвиняли индейцев!
      Он мысленно перенесся в свой прекрасный Брайдсуэлл, старинный каменный особняк, расположенный в холмистом Линкольншире. Неподалеку от поместья находилась чудесная деревушка Монктон-Сент-Брайдс – такая уютная и живописная в отличие от этого канадского городка. Ох, как же давно он не был дома…
      Саймон едва не задохнулся при мысли, что может больше никогда не увидеть Брайдсуэлл. Он уехал оттуда четыре года назад, часто скучал, но никогда, даже когда отбивался от американцев, и вообразить себе не мог, что вообще не вернется домой.
      Может, это предчувствие?
      Саймон помотал головой, словно отгоняя тревожные мысли, и, усевшись на стул, принялся снимать сапоги и кожаный армейский жилет. Потом взял свечу, горевшую под стеклянным колпаком в ожидании его прихода, и невольно улыбнулся. Джейн постаралась… При всех своих странностях она была прекрасной хозяйкой. В последнее время холостяцкий приют Исайи приукрасился, появились цветы и ароматические сухие смеси из цветочных лепестков, сменилась полировка для полов, и они стали ярче блестеть.
      Поднимаясь наверх, Саймон чувствовал запах Джейн – запах, напоминавший об английской весне.
      Впрочем, сейчас ему следовало подумать совсем о другом… О завещании, а также о письмах Исайе и родителям.
      О Господи!..
      Открылась ближайшая дверь. На пороге стояла Джейн Оттерберн. Она была в ночном чепце, завязанном под подбородком, и в длинном зеленом халате, из-под которого только на рукавах и по вороту выглядывали кружева ночной рубашки.
      Почему же она кажется ему такой… неодетой?
      – Добрый вечер, – пробормотал он с некоторым раздражением в голосе. – Что-то случилось?
      О Боже, неужели она уже узнала?
      Джейн чувствовала себя так же неловко, как и он.
      – Исайе стало плохо, – прошептала она. – Еще один приступ лихорадки. Но он отказался послать за доктором Болдуином, – Она прикусила губу. – Извините, не надо было вас беспокоить. Извините…
      Он напомнил себе, что Джейн – всего лишь восемнадцать.
      – Если к утру ему не станет лучше, мы этим займемся, – ответил Саймон и тут же мысленно добавил: «Если, конечно, я буду жив».
      – Да, спасибо… Приятно провели вечер?
      – Терпимо. Спокойной ночи, Джейн.
      – Спокойной ночи, Саймон.
      Он осторожно прошел мимо двери Исайи и направился в свою просторную комнату в задней части дома. Кровать, стоявшая в алькове, на день закрывалась шторой, отчего комната приобретала вид гостиной. Иногда Саймон принимал здесь приятелей, хотя чаще делал это внизу. Исайе нравилась молодежная компания.
      Переступив порог, Саймон осмотрелся. Как всегда, приветливо пылал камин, а возле него стоял кувшин с водой, накрытый для сохранения тепла. Странно было думать, что, возможно, сегодня ему в последний раз предстоит спать в этом доме, умываться, чистить зубы…
      Саймон вздрогнул при этой мысли и налил себе бренди. Сделав глоток, сел к столу, чтобы написать завещание и письма. Хотя он являлся наследником Брайдсуэлла, в настоящий момент ему принадлежали только кое-какие личные вещи и скромная сумма денег, еще остававшаяся от отцовского обеспечения. Так что с завещанием он управился быстро.
      Писать Исайе оказалось труднее, так как было ясно: рано или поздно тот узнает о причине дуэли и сочтет себя виновником произошедшего. Саймон долго раздумывал и в конце концов просто написал благодарственное прощальное письмо, в котором делал упор на то, что избрал дуэль как способ разоблачить растратчика.
      Самой тяжелой задачей было письмо к родителям. Он никак не мог к нему приступить.
      Родители очень старались уберечь его от всевозможных неприятностей. Семейство Сент-Брайдов всегда держалось поближе к дому, то есть к Линкольнширу. Годами здесь благополучно жили поколения Сент-Брайдов, жили большими семьями, но Саймону такая жизнь казалась муравейником. Он хотел сражаться с Наполеоном, как его друзья Хэл Боумонт, Кон Сомерфорд и Роджер Меррихью, но мать закатила истерику, а отец заговорил об ответственности Саймона как старшего сына. Выходит, его братья, Руперт и Бенджи, не несли никакой ответственности?
      В конце концов ему разрешили занять должность секретаря при лорде Шепстоуне – тот отплывал в Канаду, чтобы по возможности уладить разногласия между Канадой и Америкой. Конечно, оставался некоторый риск – путешествие по морю, – но считалось, что Саймон отправлялся не на войну. Когда же американцы вторглись в Канаду, долг призвал его взяться за оружие. Несмотря на неизбежные ужасы войны, Саймон ею упивался, а потом, когда британцы отбили нападение, он был глубоко возмущен тем, как его соотечественники обходились со своими союзниками-индейцами. И он остался, чтобы вступить в новую войну…
      Сообразив, что просто тянет время, обдумывая письмо родителям, Саймон решительно обмакнул перо в чернильницу. И тотчас же представил, сколько слез будет пролито дома, если завтра на рассвете его убьют.
      Письмо вышло коротким. Да и что он мог написать своим родителям? Только то, что очень любит их и благодарит за заботу. Заканчивалось же письмо так: «Все, что есть во мне хорошего, я получил от вас, мои дорогие родители. А любую глупость следует, разумеется, отнести к цвету волос Черного Адемара».
      А потом он вдруг задумался: не будет ли семейная шутка дурным тоном? Но какой тон может быть верным в таком письме? К тому же это чистейшая правда.
      Большинство Сент-Брайдов не находили никакого удовольствия в приключениях, но на дальних ветвях фамильного древа притаился Адемар де Брак.
      Адемар жил в тринадцатом веке, был младшим сыном обнищавшего рыцаря и сделал себе имя и состояние в крестовых походах, а также на рыцарских турнирах. Безусловно, он заслуживал прозвище Черный Адемар за многие свои гнусные поступки, но второе его прозвище – Дьявол – происходило от того, что у него на голове среди рыжих волос пробивались черные.
      Такую же «дьявольскую» гриву Саймон видел, когда смотрел в зеркало.
      Говорили, что этот признак мог поколениями таиться в засаде, но когда выскакивал, то родители знали, что получили кукушку в гнездо: такой Сент-Брайд становился бездельником, причем в лучшем случае. Увы, у его несчастных родителей появились два таких ребенка. Когда родилась девочка, они посмотрели судьбе в глаза и назвали ее Адемарой. Поведение Мары пока что не вызывало нареканий, но ей было всего лишь восемнадцать…
      Саймон не стал вычеркивать семейную шутку и, подписавшись, запечатал письмо. Потом вдруг сообразил, что должен еще кое о чем позаботиться – о собранных им уликах (происходило множество всевозможных нарушений по отношению к индейцам, например, нарушение обещаний и приобретение обширных земель за бесценок). Имелись и другие свидетельства обманов и даже преступлений, совершенных Макартуром и его помощниками. Некоторые документы были подписаны и заверены людьми, позднее ушедшими из жизни при загадочных обстоятельствах. Другие являлись копиями загадочных посланий, которые предстояло тщательно изучить. Саймон был уверен, что ссылки на «деньги» и «землю» на деле означали определенных людей в администрации и воинском начальстве, но не мог расшифровать код.
      Если его убьют, бумаги следовало доставить в Англию, но кому их можно доверить? Исайя болен. Приятели, возможно, не захотят ссориться с Макартуром. Вице-губернатор Гор, глава местной администрации, – человек честный, но и у него может возникнуть искушение похоронить дело, сулящее неприятности.
      Саймон подумал было о Джейн, но тут же сообразил, что этот груз слишком тяжел, чтобы взваливать на плечи молоденькой девушки. В конце концов он распечатал письмо к Исайе и сделал приписку – попросил позаботиться об этом деле. Даже больной, Исайя знает, что делать.
      Затем он проверил и почистил пистолеты – хоть и не дуэльные, но очень надежные. Саймон надеялся, что можно будет воспользоваться этим оружием. А если у Макартура найдется своя пара, они подбросят монету. Потом он налил себе еще бренди и сел перед затухавшим камином.
      Полчаса спустя Саймон лег спать.

      «Какого черта люди устраивают дуэли именно на рассвете?» – думал Саймон, расхаживая по поляне, чтобы не замерзнуть. Он то и дело поглядывал на небо – над восходящим солнцем нависла тяжелая туча, так что вполне можно было надеяться, что пойдет дождь или снег с дождем. В таком случае дуэль могла бы и не состояться, потому что возникал бы риск, что кто-то из дуэлянтов намочит порох.
      Царила тишина – молчали птицы, даже собаки не лаяли, и только глухо стонал лес. Когда Саймон приехал в Канаду, он был поражен этим звуком, действительно напоминавшим стон. Белые считали его предвестником несчастья, а индейцы воспринимали это как чудесную музыку.
      А может, столь ранний час выбирают потому, что опасаются вмешательства властей? Что ж, очень даже разумно…
      И неудивительно, что Макартур пытался избавиться от врага именно таким способом. Отпрыск аристократов погиб на дуэли, защищая честь женщины… Печально, конечно, но ничего особенного.
      Что же касается истинной причины дуэли… Чем бы дуэль ни закончилась, Макартур поплатится за свои преступления. Во всяком случае, Саймону очень хотелось в это верить.
      Он посмотрел на своего противника – тот тоже с совершенно невозмутимым видом расхаживал по поляне. Следовало отдать ему должное: он хоть и негодяй, но не трус. Жадность толкнула его на обман, воровство и даже убийство, однако последнее Саймон, к сожалению, не мог доказать.
      Тем временем Делахей и Нортон во всех подробностях обсуждали детали предстоящей дуэли. Чуть поодаль стоял гарнизонный хирург Плейтер – хмурый, угрюмый, в низко надвинутой на лоб широкополой шляпе и с шарфом вокруг шеи. Появившись на лужайке минут двадцать назад, он приветствовал собравшихся словами: «Что за глупость?!» – и тут же отошел в сторону со своим черным чемоданчиком весьма устрашающего вида.
      Наконец секунданты отмерили шаги и обозначили веревками линию огня. «Давайте, давайте, – мысленно поторапливал их Саймон, – пусть скорее все решится». Но важно было в точности соблюсти надлежащие процедуры, иначе кого-то из участников дуэли могли бы повесить за убийство – даже секундантов.
      Затем Нортон и Делахей отошли, чтобы проверить и зарядить пистолеты. Чтобы никому не давать преимущество, они взяли пистолеты у кого-то из приятелей, и обоим дуэлянтам пришлось согласиться с таким решением.
      Стараясь успокоиться, Саймон наконец остановился и посмотрел на сероватые воды озера Онтарио. Оно было огромное, как море, здесь имелся даже флот, но все же это не море. Ему пришло в голову, что он, возможно, умрет вдали от Северного моря, на которое так любил смотреть из окна своей комнаты в Брайдсуэлле… Там были идиллические катания на лодках, и там пахло солью, пахло настоящим морем.
      Как ни странно, но во время войны он не думал о смерти, а вот сейчас…
      «Быстрее же, быстрее! Приступайте наконец к делу!»
      Услышав за спиной шаги, Саймон обернулся. К нему подошел Нортон с пистолетом в руке, и сердце его тут же гулко забилось – как перед атакой. Сняв теплую накидку и перчатки, он сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, – так всегда делал и на войне, когда сердце слишком уж колотилось…
      Передав накидку и перчатки Нортону, Саймон взял у него пистолет – и к нему тотчас же вернулось спокойствие. Он занял свое место и сказал себе, что стреляется за правое дело, поэтому должен вернуться к семье живым и здоровым.
      Макартур будет стрелять на поражение?
      Скорее всего именно так.
      Значит, он должен делать то же самое.
      Но Саймон знал, что не сможет, поэтому решил, что будет целиться в плечо, чтобы только ранить.
      Повернувшись к противнику боком, он пробормотал: «Адемар, aidez-moi ». Такая привычка появилась у него во время войны, и, как всегда, в душе воцарилась холодная отрешенность, столь необходимая в решающее мгновение.
      Считать выпало Делахею: один, два, три, потом – взмах платком. Так делалось для того, чтобы дуэлянты смотрели на него, а не прицеливались заранее.
      – Один.
      Саймон поднял пистолет.
      – Два.
      Он твердой рукой направил дуло на Макартура, целясь в плечо.
      – Три.
      И тут раздался женский крик:
      – Остановитесь! Остановитесь, я вам говорю!
      В следующее мгновение Макартур спустил курок.
      Выстрел еще гремел над лужайкой, а все уже повернулись на крик – по замерзшей дорожке бежала Джейн Оттерберн; волосы ее развевались на ветру, а юбка задралась до колен.
      Саймон в ярости закричал:
      – Джейн, иди домой!
      – Нет! Дядя Исайя… – Она с трудом перевела дыхание. – Несчастный случай… Саймон, он умирает! Он зовет вас.
      На ней было ее обычное темное платье и плащ, но распущенные золотисто-рыжие волосы, спускавшиеся до пояса, поражали своим великолепием.
      Сделав глубокий вдох, она выпалила:
      – Идемте быстрее, вы сможете убить друг друга и завтра!
      Саймон на секунду замер, потом отдал пистолет Нортону и быстро направился к лошади.
      – Нет, ты не можешь улизнуть! Трус! – закричал ему вслед Макартур. – Я отхлещу тебя плетью!
      Саймон резко развернулся.
      – Я буду драться с тобой завтра, Макартур, и убью тебя. Убью с огромным удовольствием. А сейчас мне нужно к другу. – Он побежал, но, услышав за спиной тяжелое дыхание Джейн, снова остановился. – Так что же у вас случилось?
      – Дядя… он застрелился. – Девушка подбежала к Саймону. – Он узнал про дуэль и решил драться вместо вас. Взял пистолет… и что-то, наверное, вышло не так.
      – Старый дурак! – в отчаянии завопил Саймон, подбегая к своей лошади. Неужели Исайя действительно умирает?! Он с ненавистью посмотрел на Джейн, вестницу несчастья. – Сможешь ехать сзади?
      Она посмотрела на лошадь.
      – Не пробовала… – И тут же решительно добавила: – Конечно, смогу.
      Саймон вскочил в седло, затем помог девушке. Забравшись на лошадь, она уселась по-мужски, нисколько не заботясь о том, что открыла колени. Но она ведь и прежде об этом не заботилась, когда бежала по дорожке… Что же случилось со скромницей Джейн?
      Какое-то время она колебалась, когда потребовалось обхватить его руками, но затем выполнила указание Саймона и крепко прижалась к его спине. Он пришпорил лошадь, и они поскакали в город. Ехать было несколько минут – но неужели Джейн действительно бежала всю дорогу?
      И зачем? Зачем вообще надо было сообщать ему об этом?
      Он чувствовал себя так, будто весь мир разлетелся вдребезги. А может, дуэль уже закончилась? Может, он тяжело ранен и у него галлюцинации? Но все вокруг казалось абсолютно реальным – и холодный ветер, и стук копыт, и цепкие руки Джейн.
      Саймон остановился перед Тревитт-Хаусом, соскочил на землю и помог Джейн спуститься с лошади. Только вбежав в дом, он понял, что держит девушку за руку, и чуть отстранился от нее.
      В доме, как и перед ним, толпились люди, и Саймону пришлось поначалу проталкиваться сквозь толпу. Когда же его узнали, все расступились и он быстро прошел в кабинет хозяина.
      Его друг лежал на полу – видимо, там Исайю и нашли. Под голову ему подложили подушку, и кто-то накрыл его одеялом – на нем уже проступила кровь. Увы, было ясно, что рана находилась где-то в области живота. Саймон прекрасно знал, что почти никто не выживает после ранения в живот.
      Доктор Болдуин, сосед и приятель Исайи, опустился возле него на колени. Затем посмотрел на Саймона и сокрушенно покачал головой. Саймон тоже стал на колени и заглянул в лицо раненого. Исайя был в сознании, но его глаза уже остекленели.
      – Я дал ему опиум, – прошептал Болдуин. – Это все, что я могу сделать. Вскоре он умрет от потери крови, и это станет для него избавлением…
      Саймон знал, к какой долгой и мучительной смерти приводят брюшные раны в случае заражения. Взяв друга за руку, он тихо проговорил:
      – Я ужасно зол на тебя…
      – А я на тебя, – ответил раненый. – Пойми, это моя дуэль. Умираю, – добавил Исайя без особого сожаления. Потом вдруг нахмурился и пробормотал: – Надо позаботиться о Джейн.
      Саймон сжал его руку:
      – Я это сделаю, не беспокойся.
      – Женишься на ней?
      Саймон в изумлении молчал.
      – Нет! – Джейн рухнула на колени рядом с доктором. – Дядя Исайя…
      – У нее ведь никого нет, – продолжал Исайя, глядя на Саймона; было заметно, что ему очень трудно держать глаза открытыми. – И еще это несчастье… Обещай, что женишься, иначе не смогу умереть спокойно.
      Это был чистейшей воды шантаж! Исайя Тревитт всегда добивался того, чего хотел, использовал любое оружие, законное и незаконное, и даже перед лицом смерти он не изменился. Саймон понимал, что если будет медлить с ответом, если начнет спорить, то Исайя, возможно, умрет прежде, чем он даст обещание. А ведь этот человек не раз давал ему советы, спасавшие его от смерти…
      – Да, конечно, женюсь, – ответил он и тут же добавил: – Видишь ли, мы с Джейн и так собирались просить у тебя благословения.
      Саймон выразительно взглянул на девушку, давая ей понять, что она не должна спорить. Джейн в изумлении смотрела на дядю, однако молчала. Слезы градом катились по ее щекам и падали на серое платье. Эти слезы и распущенные волосы придавали ей сходство со скорбящей Мадонной, написанной Рафаэлем.
      – Это надо сделать сейчас, – снова заговорил Исайя.
      Саймон невольно вздрогнул и заглянул в глаза друга:
      – Сейчас?.. Но мы ведь…
      – Сейчас же, Саймон, – перебил его Исайя. – Я хочу… хочу быть свидетелем. – Тут глаза его закрылись, и он шепотом добавил: – Сейчас же.
      Саймон выпрямился, отошел в сторону и поманил к себе доктора Боулинга. Окружающие из вежливости попятились, но было ясно, что все напряженно прислушивались. Тут кто-то протянул ему чашку чая, и Саймон кивнул в знак благодарности. Повернувшись к доктору, спросил:
      – Сколько ему осталось?
      – Трудно сказать. – Боулинг пожал плечами. – Волевой человек даже при значительной потере крови может протянуть довольно долго. А что с Макартуром? Он убит?
      – Она прервала дуэль. – Саймон покосился на Джейн, все еще стоявшую на коленях. – Зачем ее послали?
      – Видит Бог, никто ее не посылал. Но все соседи тряслись от страха, боялись вмешиваться в дело чести. К вашему возвращению он бы, вероятно, уже умер, если бы она не побежала за вами.
      Джейн всегда держалась в тени, а теперь вдруг… Какая же она на самом деле? Саймон снова посмотрел на девушку, которой предстояло стать его женой. Да, вероятно, ему придется привести ее в свой дом в Брайдсуэлле.
      Ему вдруг вспомнились слова Макартура, и к горлу подступил комок. Действительно, что он знает о Джейн Оттерберн? Он покинул Англию, когда ему было шестнадцать лет, и возвращался только один раз – тогда Джейн была еще ребенком. Выходит, он ничего о ней не знал.
      Впрочем, кое-что, конечно, знал. Здесь, в Канаде, Джейн проявила себя как трудолюбивая и добродетельная девушка, и, как верно сказал Исайя, она остается одна в целом мире. Отец умер давно, мать – в прошлом году. Если у нее и были другие родственники, кроме Исайи, Саймон об этом ничего не знал. Получалось, что она в восемнадцать лет останется одна в совершенно незнакомой ей стране.
      Да, все верно, но ведь он… Он ее не любит.
      Вероятно, у него слишком уж романтические представления о браке. Он все ждал воспетой поэтами ослепляющей, безумной любви к одной-единственной женщине.
      И подойдет ли ему Джейн? Ведь она совсем другая.
      От Исайи он узнал, что ее мать Марта была в юности швеей, но затем удачно вышла замуж – за школьного учителя, поэтому их дочь была воспитана как леди. Когда же Марта овдовела, то ей, чтобы содержать семью, пришлось открыть галантерейную лавку.
      Следовательно, ему предстояло жениться на дочери лавочницы.
      Саймон опять заглянул в лицо умирающего и увидел, что тот, снова открыв глаза, смотрит на него вопросительно. Мысленно пожав плечами, Саймон кивнул, давая понять, что согласен. Что ж, по крайней мере он будет избавлен от множества юных леди, ожидавших его дома.
      Мать в каждом письме писала про очередную претендентку. Например: «Дорогой, ты должен помнить Алисию Маттингли. Она стала такая красавица, и манеры у нее самые приятные. Прелестно играет на арфе. И двадцать тысяч фунтов приданого. Если ты поспешишь приехать…»
      Интересно, что мама скажет про нищую пуританку Джейн Оттерберн?
      Окинув взглядом комнату, Саймон подошел к первому, кого узнал.
      – Мейсон, могу я вас побеспокоить? Найдите преподобного Строна, хорошо?
      Толстяк Мейсон кивнул и вышел из комнаты. И почти тотчас же появился Нортон.
      – Как дела? – спросил Саймон.
      – Макартур рвет и мечет, но приятели уговорили его вести себя по-джентльменски. Он требует повторной дуэли.
      – Он ее получит. А вы, Нортон, очень вовремя пришли. Будете на моей свадьбе.
      – На свадьбе?..
      Ради Джейн он никому не скажет о своих сомнениях.
      – Видите ли, мы с мисс Оттерберн давно уже собирались обвенчаться, а Тревитт желает, чтобы венчание состоялось сейчас, ведь он скоро умрет. Довольно необычно, но такое случается, не так ли?
      Нортон нахмурился. Значит, и он считает такой брак мезальянсом? Что ж, ничего удивительного. Нортон был отпрыском аристократического рода, а его брат учился вместе с Саймоном в Харроу.
      Сделав глоток чая, Саймон снова взглянул на Джейн – и снова поразился красоте ее золотистых волос, рассыпавшихся по спине и по плечам. «Вероятно, она совсем недавно расплела косы», – подумал он неожиданно.
      Когда случилось несчастье, в доме, кроме нее и Исайи, никого не было, и только она одна могла услышать выстрел – видимо, когда расчесывала волосы, которые заплетала на ночь в косы. Должно быть, она же и нашла Исайю, бедная девочка. Возможно, темные пятна на юбке – это кровь. Ей бы сейчас лечь в постель и успокоиться…
      Почувствовав на себе взгляд, Джейн подняла на него глаза, блестящие от слез. На щеках девушки отчетливо проступили веснушки, потому что ее обычно бледное лицо стало белым, как кружева вокруг шеи.
      Да, конечно, им надо обвенчаться. К тому же у них просто нет выбора. Если он сейчас не женится, это будет воспринято как отказ от нее, и таким образом он подтвердит клевету Макартура. Кроме того, он ведь только что соврал, сказав про предварительный сговор с Джейн, Выходит, он сам себе отрезал путь к отступлению.
      Сделав шаг к девушке, Саймон сказал:
      – Нам надо поговорить, дорогая.
      Он помог ей подняться и вывел из комнаты. Люди опять перед ними расступились, но все поглядывали на них с любопытством. Вот она, еще одна проблема. В Йорке сплетни распространяются так же быстро, как в любом английском городке. Даже еще быстрее, наверное. И разумеется, следовало иметь в виду, что у всех местных жителей имелись в Англии родственники и друзья. К тому же многие приехали сюда совсем недавно, поэтому постоянно писали письма домой, писали каждую неделю. Так что можно было не сомневаться: когда он с молодой женой появится в Англии, все уже будут знать, что случилось сегодня.
      Саймон повел девушку в соседнюю комнату. Переступив порог, он невольно вздрогнул, уловив знакомые запахи табака и кожи. Здесь Исайя любил принимать друзей, здесь они пили кларет, портвейн и бренди, играли в карты, триктрак, а также в какие-то старинные игры и в домино.
      Саймон хотел обсудить с Джейн сложившуюся ситуацию, но как-то само собой получилось, что они обнялись, словно стараясь утешить друг друга. Волосы Джейн покрыли его руки, и он почувствовал, что от нее пахло луговыми травами, – видимо, она добавляла их в мыло и кремы, а не только в ароматические комнатные смеси и полироль. Но как это согласуется с ее более чем скромными нарядами и сдержанными манерами? Женившись на ней, он получит ответ на этот вопрос. И конечно же, он не возражал бы, если бы от его жены исходили такие чудесные запахи. К тому же у нее… довольно приятные округлости.
      Саймон еще крепче прижался к девушке, но она тут же высвободилась из его объятий и пробормотала:
      – Нам нельзя этого делать. Нельзя… венчаться.
      – Не вижу другого выхода.
      – Но дяде Исайе уже недолго… – Она прикрыла рот ладонью. – Ах, я не это имела в виду. Просто несправедливо загонять вас в ловушку.
      – Но я же не против. – Черт, как неудачно он выразился! – Видишь ли, Джейн, мне и так пора жениться. Мне двадцать пять лет, и мать пристает ко мне с этим в каждом письме.
      – Конечно, ваша мать хочет, чтобы вы женились. Но женились на подходящей для вас девушке, а не на такой… – Собравшись с духом, она проговорила: – А не на той, которая прислуживала в лавке.
      – Да, наверное, именно так.
      – Вот видите?.. А моя мама держала лавку, и я ей помогала.
      Он не знал, что Джейн прислуживала в лавке. Исайя ему об этом не говорил. Но неужели такое обстоятельство меняло дело?..
      – Зато твой отец был из хорошей семьи, верно, Джейн?
      – Да, он был из знатного шотландского рода, но обедневшего. А вот Тревитты – и вовсе из фермеров, разве не знаете?
      – Знаю, – кивнул Саймон. Но был ли у него выбор? Похоже, что нет. – Пойми, Джейн, Исайя ведь не стыдится своего происхождения, – напротив, даже гордится тем, что сумел сам кое-чего в жизни добиться. Гордись и ты.
      – Чем же мне гордиться? Я-то ничего не добилась.
      Саймон вздохнул, заметив, что девушка вот-вот снова расплачется. Да, конечно, у нее горе, а он заговорил о гордости. Но что же ей сказать? Как убедить в том, что они должны обвенчаться?
      – Джейн, ты должна понять, что мы все-таки обязаны пожениться, чтобы исполнить последнюю просьбу твоего дяди. Обещаю быть хорошим мужем и не сомневаюсь, что ты будешь хорошей женой.
      Она подняла на него свои огромные голубые глаза:
      – Что значит – хорошим?
      Какого черта она цепляется к словам?!
      – Я буду добрым, верным, терпеливым. А ты сама для себя определишь, что значит быть хорошей женой.
      Она взглянула на него с некоторым удивлением:
      – Но вы и сейчас добрый, терпеливый и верный. Верный дяде Исайе. Только стоит ли брать на себя такую ответственность, чтобы угодить дяде перед смертью? Ведь это просто его каприз, прихоть…
      Саймон решительно кивнул:
      – Да, стоит.
      – А если он… уже умер?
      – Все равно стоит. – Чтобы убедить ее, придется выложить ей всю правду. – Видимо, ты не знаешь причину дуэли.
      Джейн насторожилась. Теперь она смотрела на него со страхом – словно маленький зверек, испугавшийся хищников.
      – В конечном счете дуэль была из-за растраты фондов, предназначенных индейцам. Но первой причиной стали слова Макартура. Он заявил, что ты не такая, какой кажешься.
      Девушка смертельно побледнела, а Саймон вновь заговорил:
      – Ты уж извини, что я об этом рассказываю, но он сказал, что ты любовница Исайи и живешь у него именно на таких условиях.
      – Он так сказал?! Свинья! – Джейн залилась краской.
      – Совершенно с тобой согласен, но… Дело в том, что не только Макартур призадумался. Конечно, никто, кроме него, не думает о тебе так плохо. Но люди удивляются, что ты так странно себя ведешь, что отклоняешь все приглашения…
      – Я в трауре!
      – Даже в трауре молодая леди может посещать концерты или принимать участие в морских прогулках. Тем более после того, как положенный для траура срок уже прошел.
      – А если мне просто не хочется? У вас тут что, какие-то особые правила?
      Что ж, вот они и обменялись колкостями. Стараясь говорить как можно спокойнее, он продолжал:
      – Поверь, люди очень удивляются. А некоторые скоро начнут переходить от удивления к скандальным заявлениям. Ты должна была знать, что здесь не принято игнорировать общество. Скажи, почему ты так поступаешь?
      – Отвечать? – У нее был такой вид, будто она сидела на скамье подсудимых.
      Саймон провел ладонью по лицу.
      – Нет-нет, извини. Это риторический вопрос. Я просто имел в виду, что тебе следовало выходить из дома, может быть, немного флиртовать с молодыми людьми.
      Она прикусила губу.
      – Я могу уехать. Куда-нибудь в другое место.
      – Уехать? Но ты ведь почти нищая… Нет уж, пойдем, мы должны это сделать. А о будущем поговорим потом.
      Он протянул ей руку, но она отрицательно покачала головой:
      – Ошибаетесь, я не нищая. Дядя Исайя сделал меня своей наследницей.
      Ах, наследницей? Да, конечно. Но будет ли этого достаточно для полной независимости? Если да, то, возможно, не следует принуждать ее к замужеству. В таком случае даже воля умирающего друга не имеет значения.
      – Сколько он тебе оставил? – напрямик спросил Саймон. Джейн изменилась в лице. Было очевидно, что она не хочет отвечать на этот вопрос.
      – Вполне достаточно для жизни. И еще я могу… чем-нибудь заняться. Например, открыть галантерейную лавку. Я прекрасно знаю это дело.
      – А я должен проглотить горькую пилюлю?
      Она энергично покачала головой:
      – Нет-нет, но я… Я не знаю, как лучше… – Она опять прикрыла рот ладонью.
      Саймон взял ее за руку и проговорил:
      – Джейн, подумай о репутации Исайи. Если мы сейчас не обвенчаемся, ты бросишь на него тень. Да и твоя репутация пострадает.
      Она попыталась высвободить руку, но он еще крепче ее сжал.
      – Подумай хорошенько, Джейн. Если мы сейчас же не выполним волю твоего дяди, ты окажешься в плачевном положении. Люди будут говорить, что я отказался на тебе жениться, потому что заявление Макартура – правда. А ведь даже хозяйке галантерейной лавки нужна хорошая репутация, верно? И вообще, ты слишком молода, чтобы заниматься коммерцией.
      Тут раздался стук в дверь, и Саймон пошел открывать. У порога стоял преподобный Строн в церковном облачении и с молитвенником в руке.
      – Сент-Брайд, если вы желаете выполнить волю Тревитта, пока он жив, то поторопитесь. Ему недолго осталось.
      Саймон повернулся к Джейн:
      – Все в твоих руках, дорогая.
      По лицу девушки было видно, что ей ужасно не хочется это делать, но все же она кивнула и вышла из комнаты вместе с Саймоном.
      Исайя по-прежнему лежал прикрытый одеялом, и одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять: жизнь уходит из него. Болдуин вопросительно посмотрел на Саймона, и тот сказал:
      – Мы готовы.
      Исайя приоткрыл глаза, и в них блеснули слезы радости и облегчения.
      Покосившись на умирающего, преподобный приступил к венчальной службе, которую, учитывая состояние Исайи, предельно сократил. Саймон быстро произнес свою клятву, а Джейн начала свою очень медленно, но потом закончила на одном дыхании.
      Требовалось кольцо. Саймон снял с пальца перстень – тот был слишком велик, но он решил, что для церемонии подойдет.
      – Объявляю вас мужем и женой, – сказал Строн.
      «Что ж, дело сделано», – подумал Саймон. И вдруг почувствовал, что на него снизошло какое-то странное умиротворение. Заметив, что Исайя улыбнулся, он сказал себе: «Да, мы с Джейн поступили правильно».
      Потом молодые супруги стали возле Исайи на колени, и тот, снова улыбнувшись, пробормотал:
      – Спасибо, Саймон. – Теперь голос его звучал чуть громче шепота. – Будь к ней добр. – Исайя с трудом сделал вдох. – А ты, Джейн, будь ему хорошей женой. – У него уже не хватило сил повернуть к ней голову, но она пожала ему руку.
      – Я сделаю все, что в моих силах, чтобы он был счастлив, дядя. Все.
      – Я знаю. Умница. Ты должен заботиться о ней, Саймон. Хорошо заботиться…
      В следующую секунду Исайя Тревитт закрыл глаза, и было ясно, что они уже никогда не откроются.
      Саймону же почудилось, что у него тоже остановилось дыхание. Весь этот день был для него… словно бой. Возможно, бой уже заканчивался, но что ждало впереди?..
      Интересно, знал ли Исайя, что он, Саймон, мог и не выполнить его последнюю просьбу? Да, конечно, если бы Макартур его убил, он не смог бы позаботиться о Джейн. И что бы тогда с ней стало?

      Доктор Болдуин со вздохом закрыл свой чемоданчик. Друзья и соседи Исайи начали расходиться. Саймон с Джейн расписались в брачном регистре, а затем Болдуин и Нортон расписались как свидетели.
      Теперь брак был официально зарегистрирован.
      Джейн опять опустилась на колени возле дяди, и Саймон заметил, что она сжала руку в кулачок, чтобы удержать на пальце его перстень. Черт возьми, где же здесь покупают обручальные кольца? Предстояли и другие хлопоты: гроб, погребение, похоронный оркестр. Как здесь все это устраивают?..
      Тут послышалось чье-то покашливание, и Саймон, подняв голову, заметил Болдуина – тот, оказывается, остался в комнате.
      – Я был поверенным Тревитта, – сказал доктор, приблизившись. – Завещание, должно быть, у него в столе, но у меня есть копия.
      – Как я понимаю, он все оставил Джейн.
      – Да, почти все. Но для Сент-Брайдов это весьма незначительная сумма.
      – Я женился на ней не ради денег. – Болдуин покраснел, и Саймон поспешно добавил: – Простите, я, конечно, понимаю, что вы вовсе не это имели в виду.
      – Никто не сочтет Сент-Брайда охотником за приданым, – продолжал доктор. – Но дела необходимо привести в порядок, потому что вы являетесь его душеприказчиком.
      Саймон проглотил ругательство.
      – Вы можете отказаться от ответственности.
      – Если речь идет о собственности моей жены, я должен в этом разобраться, – заявил Саймон. – Но нельзя ли все сделать побыстрее? Я собираюсь сесть на корабль в конце октября.
      – В основном дело касается уплаты долгов и оформления рискованных сделок. Есть люди, которые…
      – С этим можно подождать, – перебил Саймон, потеряв терпение. – Спасибо вам за все, Болдуин.
      Доктор молча кивнул и вышел из комнаты. Саймон вздохнул и посмотрел на Джейн, все еще стоявшую на коленях возле покойного. По щекам ее струились слезы, капавшие на серое платье и оставлявшие на нем темные пятна. Ее горе было неподдельным. Ей уже довелось терять близких – отца, мать, сестру, – и вот теперь она потеряла дядю, которого очень любила.
      «Выходит, у нее никого, кроме меня, не осталось, – думал Саймон. – Значит, теперь – моя очередь о ней заботиться. Но с чего же начать?» Услышав за спиной шаги, он обернулся. В дверях стоял мужчина в черном костюме, и Саймон почти сразу его узнал. Это был Йоркский гробовщик Джон Росс.
      – Примчался, как ворон на пир, – пробурчал Саймон. Он, конечно же, понимал, что несправедлив к этому человеку, но слова вырвались у него помимо его воли.
      Росс в смущении опустил глаза и, поклонившись, сказал:
      – Смерть мистера Тревитта – большая утрата для всех нас, сэр. Я почту за честь позаботиться о нем.
      – Спасибо. Я понятия не имею…
      – Предоставьте все мне, сэр. Только обсудим кое-какие детали… – Гробовщик раскрыл тетрадь в кожаном переплете и стал задавать вопросы.
      Они сошлись на том, что на ночь покойного оставят дома, в гробу, как здесь было принято, а потом, уже после панихиды, гроб отнесут на кладбище.
      – Некоторые предпочитают, чтобы их хоронили на своей земле…
      – Нет, на кладбище.
      Саймона ужасно раздражал этот разговор, но он прекрасно понимал, что без него не обойтись.
      Росс наконец-то закрыл свою тетрадь.
      – А теперь, сэр… Могу я попросить вас ненадолго увести леди?
      Саймон подошел к Джейн и поднял ее на ноги.
      – Пойдем, дорогая. Мистер Росс позаботится о дяде.
      Она с ненавистью взглянула на гробовщика, но все же подчинилась.
      Выводя жену из комнаты, Саймон спросил:
      – Может, хочешь, чтобы кто-нибудь с тобой посидел? Позвать горничную? – «Потому что я понятия не имею, что сейчас с тобой делать», – добавил он мысленно.
      Джейн молча покачала головой. Саймон в растерянности осмотрелся и вдруг заметил приближавшуюся у ним старушку, миссис Ганн.
      – Вам обоим лучше бы пойти на кухню и поесть, – сказала кухарка. – Идемте.
      Охотно согласившись, Саймон повел жену в кухню. У него совершенно не было аппетита, но перед дуэлью он не позавтракал, а впереди был долгий и трудный день. Да и Джейн, конечно же, ничего еще не ела.
      Когда они вышли из дома и пошли по переходу в кухню, Саймону стало лучше, возможно, от холодного воздуха. Казалось, что и Джейн почувствовала то же самое, потому что она убрала руку с его локтя.
      Возле кухонной двери она сняла с пальца перстень.
      – Ты должен взять его обратно.
      – Нет…
      – Но он слишком велик. Боюсь, я его потеряю.
      Взяв у нее перстень, Саймон заявил:
      – Я найду другое кольцо. Гораздо лучше.
      Они вошли в кухню, и сидевшие за разделочным столом молоденькие девушки уставились на них в испуге.
      – Что ж, – проговорила миссис Ганн, – хозяин умер, но жизнь-то продолжается. Сейчас приготовим завтрак, а потом, девочки, у вас будет много работы. Я привела внучек, они помогут убираться и печь пироги.
      Джейн сняла со стены фартук.
      – Я тоже помогу. Но сначала надо накормить мистера Сент-Брайда.
      Саймону действительно следовало подкрепиться, но он терпеть не мог женскую суету, поэтому, попятившись, пробормотал:
      – Знаете, у меня дела. Только сейчас вспомнил.
      – Не глупи. – Джейн отрезала два ломтя хлеба, намазала их маслом и положила на каждый из них по куску сыра. Протянув один из бутербродов мужу, сказала: – Вот, возьми.
      – Вижу, мне предстоит жить под кошачьей лапкой, – пробормотал Саймон с усмешкой.
      Джейн покраснела, но не от удовольствия.
      – Если это означает, что я не позволю мужу голодать, то да, так и есть.
      Она посмотрела прямо ему в глаза, и Саймону вдруг захотелось ее спросить: «Кто ты, Джейн Оттерберн? Впрочем, нет, теперь – Джейн Сент-Брайд».
      Он направился к двери. У порога остановился, обернулся. Джейн уже надела фартук и теперь, закинув за спину волосы, перетягивала их на затылке каким-то шнурком.
      – Не забудь поесть, – сказал Саймон и вышел.
      «А почему я говорю ей, что она должна делать? – подумал он уже за дверью. – Имею ли я на это право? Да, как ни странно, имею. И всего лишь из-за каких-то нескольких росписей в регистре».
      Ему не хотелось возвращаться в дом, хотелось покоя, хотелось собраться с мыслями… Немного помедлив, он отправился прогуляться по саду. Исайя был не большим любителем садоводства, а Джейн если и была, то не слишком преуспела в этом деле. Садовник же Сол Прити в основном интересовался овощами, а в это время года от них уже почти ничего не осталось.
      «Так что же делать?.. – спрашивал себя Саймон, шагая по дорожке. – Что теперь делать с дуэлью?» Да, теперь ему непременно надо выжить. Ради Джейн.
      Черт побери, а ведь вчера он думал совсем о другом – о том, что взять с собой в Англию. Сегодня же у него – мертвый друг, которого надо похоронить, жена, о которой надо заботиться, и дуэль, после которой надо обязательно выжить. Кроме того, он должен раздобыть где-нибудь обручальное кольцо.
      – Да, кольцо… Вот этим, возможно, и следует заняться в первую очередь, – пробормотал Саймон, направляясь к дому.
      Уже в холле он вдруг обнаружил, что по-прежнему держит в руке бутерброд, который дала ему Джейн. И тут он почувствовал, что ужасно голоден.
      Переступив порог гостиной, Саймон съел свой завтрак с величайшим аппетитом. Только совершенно бесчувственный человек может получать удовольствие от еды в такое время. Но он ничего не мог с собой поделать – было необыкновенно вкусно! К счастью, Исайя держал в гостиной графины с вином, и Саймон, налив себе стакан кларета, поднял тост за своего покойного друга.
      – Надеюсь, рай – это место счастливой охоты. Пусть там у тебя будут веселые собеседники и…
      – Я не помешал?
      Саймон вздрогнул от неожиданности и, повернувшись к двери, в смущении пробормотал:
      – Хэл, неужели ты?
      У порога стоял высокий черноволосый человек с пустым левым рукавом, приколотым к груди, и это действительно был – невероятно! – майор Хэл Боумонт.
      – Да, я. Собственной персоной. И, судя по всему, очень вовремя.
      Саймон рассмеялся и, приблизившись к другу, пожал ему руку.
      – Господи, Хэл, у меня нет слов! Как? Зачем? Какого черта? Что тебе здесь опять понадобилось? – Он посмотрел на свой стакан. – Хочешь кларета?
      – На завтрак? – ухмыльнулся Хэл. И уже с серьезным видом добавил: – Прими мои соболезнования.
      Саймон тихо вздохнул.
      – Да, Исайя Тревитт… Хороший был человек и превосходный друг. Но вы ведь не были знакомы, верно?
      – Нет, не были. Но ты о нем рассказывал. Называл его «повесой».
      Саймон едва заметно улыбнулся. Когда-то они с Хэлом были участниками школьного оркестра, и мальчики называли себя «Компанией повес». В те годы они были лучшими друзьями, а потом рассеялись по всему свету. Некоторые из них погибли на войне – Роджер Меррихью, Аллан Ингрем, Дар Дебнем. Последняя потеря оказалась самой болезненной, потому что Дар был близким другом Саймона.
      – Пожалуй, я все же выпью кларета, – сказал Хэл. Когда Саймон протянул ему стакан, он спросил: – Что случилось?
      – Нечаянно застрелился. Когда-то перенес малярию, и, как я понимаю, у него дрожали руки. – Саймон снова вздохнул. – Что ж, Хэл, что бы ни привело тебя сюда, я очень рад встрече. Может, позавтракаешь?
      – Спасибо, я уже завтракал. У меня номер в гостинице. Я прибыл вчера вечером и собирался пойти к тебе вечером. Но вот услышал новость… Могу я чем-нибудь помочь?
      Эти простые слова друга тотчас же принесли облегчение.
      – Поддержишь меня, Хэл. Слушай, давай я угощу тебя чаем. Да и мне надо выпить чего-нибудь, кроме вина. Я уверен, на кухне нам это обеспечат.
      Росс привел с собой помощников, и в холле сидел парень, ожидавший каких-либо поручений. Саймон послал его на кухню, а затем друзья сели у камина.
      – Так зачем ты сюда пожаловал? Что дома? Ох, Хэл, у меня голова идет кругом!
      – Вот что значит пить с утра. Я прибыл, потому что согласился сопровождать одного молокососа к месту его службы в Кингстоне.
      – Но почему? Неужели только из-за этого переплыл океан?
      Хэл улыбнулся, но улыбка его очень походила на гримасу.
      – Меня это путешествие вполне устраивало. Кроме того, хотелось посмотреть, чем ты тут занимаешься. Ведь прошло четыре года, Саймон.
      – Да, время быстро летит. Но возможно, ты зря отправился в плавание. Я уже заказал место на корабле. И у меня все хорошо. Рассказывай свои новости. Люси родила?
      – Сына.
      – О, замечательно! А как Френсис?
      – Еще не женился. Послушай, Саймон…
      – Я все думал: как странно, что «повесы» женятся. А теперь вот…
      – Саймон, я хотел тебе сказать…
      – Что, еще одна трагедия?
      – Дело в том, что Дар жив.
      Саймон молча уставился на друга; ему казалось, он ослышался.
      – Да, он жив, – продолжал Хэл. – Был тяжело ранен при Ватерлоо, и ему давали опиум – к сожалению, слишком много и слишком долго. В результате Дар стал рабом наркотика. Но он все-таки жив.
      – Хвала Господу! – воскликнул Саймон. – Но как же… Что с ним сейчас? Он оправился от ранения?
      – Я уехал вскоре после того, как его обнаружили. Он был еще очень слаб. Но раны его зажили. И, как я понял, есть надежда, что он избавится от пристрастия к наркотику. Если опиум дают при болях, то у человека, когда боль проходит, больше шансов на избавление от зависимости, чем у того, кто принимал его для душевного равновесия.
      Пристрастие к опиуму показалось Саймону несущественной деталью.
      – Спасибо! Спасибо за хорошие новости!
      В этот момент дверь открылась и в комнату вошла Джейн с подносом. Саймон поспешно поднялся, чтобы ей помочь. Он заметил, что она сняла фартук и заменила шнурок в волосах на ленту. И все-таки она выглядела как служанка. Он еще не сказал Хэлу, что женился, и теперь ему было немного неловко. Как будто он ее стыдился. И кольца у нее не было.
      Поставив поднос на стол, Саймон повернулся к жене:
      – Дорогая, позволь представить тебе моего друга, который появился, как джинн из бутылки, появился в самый нужный момент. Майор Хэл Боумонт. Хэл, это моя жена Джейн.
      Хэл встал, и они оба замерли: майор – от неожиданности, Джейн – при виде пустого рукава.
      Но она быстро овладела собой и сделала реверанс.
      – Добро пожаловать, майор. Для Саймона большое счастье встретить сейчас друга.
      – Рад познакомиться, миссис Сент-Брайд, – проговорил Хэл с улыбкой.
      – Обстоятельства заставили нас обвенчаться сегодня утром, хотя мы не предполагали, что это произойдет так быстро, – пояснил Саймон; ему показалось, что друг отметил отсутствие кольца на пальце Джейн.
      – Тогда я тут лишний, – сказал Хэл.
      – Нет-нет! – воскликнули Саймон и Джейн в один голос и нервно рассмеялись.
      – Джейн, Хэл принес прекрасную новость. Помнишь, я тебе рассказывал про лорда Дариуса Дебнема, про которого говорили, что он убит при Ватерлоо? Оказывается, он жив.
      – О, как замечательно! И здоров?
      – К сожалению, Дар пристрастился к опиуму, но есть надежда на полное выздоровление. К тому времени как мы приедем домой, он, наверное, будет в полном порядке. – Саймон повернулся к другу: – Он сейчас в Лонг-Чарте?
      Хэл пожал плечами:
      – Во всяком случае, он туда направлялся.
      Саймон ненадолго задумался, потом сказал:
      – Полагаю, нам имеет смысл сойти с корабля в Плимуте или Портсмуте и навестить его.
      – Думаю, ты прав, – кивнул майор.
      Джейн разлила чай и подала чашки мужчинам.
      – Саймон, я счастлива, что твой друг жив. Мы обязательно его навестим. А сейчас мне надо возвращаться на кухню. – Взглянув на гостя, она спросила: – Вы ведь присоединитесь к нам за обедом?
      Хэл принял приглашение, и Джейн, кивнув мужу, вышла из комнаты. Проводив ее взглядом, майор сказал:
      – Поздравляю. Она великолепна.
      Саймон прекрасно понимал, что друг непременно должен был сказать что-то в этом роде. Но слова Хэла прозвучали совершенно искренне, и теперь он уже не сомневался в том, что поступил правильно, женившись на Джейн.
      – А теперь, Хэл, расскажи побольше о воскрешении Дара.
      Несколько минут спустя они заговорили о делах Саймона и о той ситуации, в которой он оказался. Майор одобрил действия друга, решившего разоблачить растратчика, но все же заметил:
      – Мне показалось, тебя не очень-то любят в Йорке.
      Саймон пожал плечами:
      – Что ж, возможно. Но почти все относятся ко мне с уважением.
      – Еще бы, – усмехнулся Хэл. – Они ведь прекрасно знают, кто ты такой.
      – Как глупо… – пробормотал Саймон. – Но ты прав. Имена Брайдсуэлл и Марлоу производят впечатление на тех, кто придает значение таким деталям, и я этим пользуюсь. – Он подлил другу чаю. – Но если что-то пойдет не так, то Джейн нельзя будет здесь оставаться. Придется увезти ее в Англию.
      – Пойдет не так? Что это значит?
      – Мне предстоит повторная встреча с Макартуром.
      – Но если он уже выстрелил, то при строгом соблюдении кодекса выстрел предоставляется тебе.
      – Я не смогу этого потребовать. Чудо, что я сам не выстрелил. Так ты позаботишься о Джейн, если со мной что-нибудь случится?
      – Да, конечно. – Майор кивнул не задумываясь. – Но куда же ее отвезти?
      – В Брайдсуэлл, разумеется.
      – А она захочет?
      – Ей больше некуда ехать. У нее нет близких родственников. Есть, правда, брат Исайи, но он мясник, и такая жизнь вряд ли подойдет моей вдове. Я понимаю, что это не совсем удобно…
      – Еще мягко сказано.
      – Но я должен быть уверен, что она окажется в безопасности.
      – Я о ней позабочусь.
      Саймон понял, что друг оставляет за собой право на собственное мнение, и не стал возражать.
      – Спасибо, Хэл. Есть кое-что еще…
      – Еще одна женщина?
      Саймон рассмеялся:
      – Нет-нет, совсем другое. Мои бумаги. – Он объяснил, какие именно бумаги и что надо с ними сделать. – Видишь ли, не исключено, что Макартур попытается уничтожить и эти свидетельства.
      – Тогда я сделаю так, чтобы они попали в надежные руки. Стивен знает, кому их передать.
      Саймон кивнул: он следил за ростом политической карьеры их друга сэра Стивена Болла. Отставив чашку, Хэл спросил:
      – Итак, что надо делать прямо сейчас? Со мной двое слуг. Надежные парни, бывшие солдаты. Похоже, лишние руки нам не помешают.
      Саймон задумался… Интересно, что означали слова «лишние руки»? Что Хэл имел в виду?
      – Во-первых, мне надо купить жене обручальное кольцо. Но я не хочу оставлять дом без защиты.
      – Тогда я останусь, – сказал Хэл. – Может, я мог бы сделать в это время что-нибудь полезное?
      Саймон окинул взглядом комнату.
      – Ты не мог бы просмотреть ящики стола? Возможно, там хранится что-то важное.
      – Да, хорошо. – Хэл встал и подошел к картине, висевшей над камином. – Очень неплохо. Это твоя жена, но помоложе, да? С матерью?
      – Да, – кивнул Саймон. Он давно привык к этой картине, но теперь посмотрел на нее другими глазами. Она была написана года три назад, что в возрасте Джейн большой срок.
      На картине у нее грудь меньше, зато щеки круглее. На ней светлое платье скромного девичьего фасона, но изобилие лент и кружев делает его совершенно не похожим на то, которое она носит сейчас. Прическа же, как и сегодня, – волосы просто перетянуты лентой на затылке.
      Она стоит возле кресла, в котором сидит Марта Оттерберн во вдовьем наряде. Марта очень похожа на Исайю: в лице такая же сила и доброта, но и жесткость, которой у Исайи никогда не было. По общим отзывам, Марта Оттерберн была весьма светская женщина. Овдовев, она отказалась ехать в Канаду, куда Исайя ее настойчиво приглашал, обещая всевозможные блага. Марта ответила, что ее дочь – настоящая леди и что не для того она ее растила, чтобы «девочка жила в лесу среди дикарей».
      Между матерью и дочерью не очень заметно сходство; Джейн гораздо больше похожа на отца, шотландца. Она привезла с собой также и портрет Арчибальда Оттерберна – он висит у нее в спальне, и на картине видно, что отец с дочерью похожи и лицом, и цветом волос.
      – Рисовала кузина Джейн. По-моему, ее звали Нэн, – сказал Саймон. – Она была сирота, и Марта ее удочерила в нежном возрасте. По пути сюда она заболела и умерла. Очень грустная история… Они с Джейн вместе выросли и были как сестры.
      – У нее был несомненный талант.
      – Да, конечно. А ведь она писала этот портрет в пятнадцать лет.
      Хэл отвернулся от картины.
      – Хватит думать о ненасытной смерти, Саймон. Иди. А я тем временем пороюсь в ящиках. Но конечно же, никого сюда не впущу.
      – Спасибо, – кивнул Саймон. Крепко пожав руку друга, он вышел из комнаты.
      Покинув дом, Саймон сразу же направился к Кленгенбумеру, единственному Йоркскому ювелиру. Осанистый хозяин магазина пояснил:
      – Обручальные кольца обычно делают на заказ, сэр, или привозят из Монреаля. К завтрашнему дню я мог бы…
      – Моей жене нужно кольцо до начала похорон.
      – Понимаю, сэр. Минуточку.
      Кленгенбумер вышел в заднюю комнату и вернулся с небольшим подносиком, на котором лежали шесть колец.
      – Иногда у людей возникает необходимость продать их, – сказал ювелир.
      – Отдают в залог обручальные кольца? – пробормотал Саймон с отвращением.
      Ювелир пожал плечами:
      – Иногда приходится. Может, возьмете на время, пока я не найду что-нибудь получше, сэр?
      Какое-то время Саймон рассматривал кольца, лежавшие на подносике. Он собирался купить широкое и массивное кольцо, а эти все были слишком тонкие, к тому же потертые. Только оказавшись в крайней нужде, на грани отчаяния, женщина расстанется с обручальным кольцом. И только на грани отчаяния мужчина продаст кольцо покойной жены. Но даже такое кольцо лучше, чем ничего, поэтому Саймон выбрал то, которое казалось подходящим по размеру.
      Заплатив за кольцо, Саймон направился к выходу, но потом решил немного задержаться у ювелира, чтобы посмотреть выставленные в витрине украшения. Он никогда не видел на Джейн ничего, кроме простеньких сережек и золотого крестика на шее, поэтому решил, что надо подарить ей что-нибудь. К сожалению, у него осталось слишком мало денег: он почти все потратил на сбор доказательств и на помощь индейцам.
      Понадеявшись, что у Хэла деньги имеются, он приобрел красивую серебряную брошь с аметистами и жемчужные серьги. Украшения довольно скромные, но такой день, как сегодня, не очень-то подходил для роскошных подарков.
      Возвращаясь в Тревитт-Хаус, Саймон думал о жене. Конечно же, Джейн нравилась ему, и характер у нее был замечательный, однако ее происхождение… Его родители, друзья и знакомые ни за что не поймут его, что бы он им ни говорил, как бы ни объяснял свой выбор. И все же родителям придется смириться, потому что они с Джейн уже муж и жена.
      Да, Джейн стала его женой, и только смерть их разлучит. Предполагается также, что они должны делить постель, чтобы произвести: на свет детей. В конце концов, в этом и состоит цель брака. Но как же они с Джейн… Ох, лучше пока не думать об этом. От таких мыслей ужасно болит голова – словно ее железным обручем сжимают.
      В кухне ему стало еще хуже. Жара, духота, множество женщин, навязчивый запах пирогов… Этих пирогов, бисквитов и тортов было столько, что ими, наверное, можно было накормить целую армию голодающих.
      Джейн выкладывала на проволочную решетку горячие кексы, и по лицу ее стекали струйки пота – было очевидно, что она ужасно устала от работы на кухне.
      «А ведь я должен заботиться о ней», – подумал Саймон. Дождавшись, когда она положит на решетку последний кекс, он сказал:
      – Джейн, пойдем со мной. – Обуреваемый неуместными мыслями, он сказал это довольно резко и заметил, что она насторожилась. Заставив себя улыбнуться, Саймон тут же добавил: – Дорогая, тебе надо привести себя в порядок и посидеть возле дяди.
      Она вздохнула с облегчением:
      – Да, конечно, пойдем.
      Неужели Джейн подумала, что он собрался затащить ее в супружескую постель?
      Она сняла фартук, затем накинула на плечи плащ, и он вывел ее из кухни. Щеки у нее раскраснелись, волосы, несмотря на стягивающую их ленту, растрепались, и пахло от нее сладкими булочками и кексами – так замечательно пахло, что Саймону вдруг ужасно захотелось лизнуть ее в щечку.
      Он достал из кармана кольцо.
      – Оно не такое красивое, как хотелось бы, но если подходит…
      Она посмотрела на свои ладони и сдула с них крошки и муку.
      – Надо сначала помыть руки.
      – Все-таки давай померяем, проверим, подходит ли… – Он взял ее за руку и надел ей на палец кольцо, как и во время венчания. Немного помолчав, пробормотал: – Боюсь, великовато.
      Джейн потрогала кольцо, подвигала его на пальце.
      – Ничего страшного. Подложу тесемку, и оно сядет плотно. И вообще я растолстею, когда съем все эти поминальные пироги.
      Они обменялись улыбками, и это было замечательно. Ни на йоту не отрицая общее для обоих горе, они подтвердили вселенскую истину: жизнь продолжается.
      – Джейн, у нас довольно необычная ситуация, но мы должны делать вид, что все идет по плану, а Исайя просто нас поторопил.
      – Я тоже так считаю.
      Саймон заглянул жене в глаза и тихо проговорил:
      – Поверь, я действительно не жалею, что женился на тебе. Я восхищаюсь тобой.
      Она не расстроилась, не засмеялась, скорее удивилась и вроде бы даже немного испугалась. Неужели опять подумала о постели?
      – Джейн, не думай, что я хочу на тебя наброситься. – Чертовски неудобная тема для обсуждения с невинной девушкой. – Я хочу сказать, что нам не обязательно спать в одной постели. Некоторое время – не обязательно.
      Брови ее взлетели.
      – Но ведь люди подумают, что это странно, разве не так?
      – А как они узнают?
      – Два набора постельного белья в стирке. И по-прежнему заняты две комнаты.
      Саймон хотел сказать, что никому до этого нет дела, но он прекрасно знал: о таких вещах всегда говорят.
      – Видишь ли, Джейн, многие супружеские пары пользуются отдельными спальнями.
      – Разве? Но уж конечно, не в разных частях дома.
      Что она говорит? Что она хочет спать с ним в одной постели?
      Саймон молчал, и Джейн добавила:
      – Но сегодня никто не удивится, если мы будем спать в своих комнатах. – Она сказала это так спокойно, что Саймон задался вопросом: а знает ли его жена что-нибудь об интимных сторонах брака?
      Впрочем, он понимал, что знает. Более того, он чувствовал, что она знает об этом даже больше, чем многие другие девушки в ее возрасте. Вспомнив, какое утешение им принесли объятия, Саймон привлек жену к себе. Джейн вздрогнула, полагая, что он хочет ее поцеловать, но потом успокоилась и расслабилась.
      Саймон хотел утешить ее, но утешился и сам. С ней было очень приятно, и от нее чудесно пахло кексами.
      Прижавшись щекой к щеке жены, Саймон думал о том, что со временем супружеская постель станет естественной и желанной для них обоих – во всяком случае, ему очень хотелось верить, что так и будет.

      Прильнув к груди мужа, миссис Сент-Брайд думала о том, что ей следовало бы быть поосторожнее со своими чувствами и желаниями.
      Ах, сколько ночей она мечтала о том, чтобы Саймон ее обнял! Даже мечтала стать его невестой – невестой лучшего из мужчин.
      Она считала его безупречно красивым, к тому же он всегда был добр, вежлив, улыбчив. И ей так часто приходилось сдерживать себя – хотелось протянуть руку и прикоснуться к его густым черным волосам, сверкающим при ярком свете.
      Считается, что жене можно это сделать. Да, конечно, но только в том случае, если она любимая и желанная. Саймон же не хотел на ней жениться, и в этом не было ничего удивительного. А она не хотела выходить за него замуж. Не хотела, потому что он возненавидит ее, если узнает о ней правду.
      Господи, что же делать?
      Для начала – проявлять осмотрительность.
      Миссис Сент-Брайд тотчас же отстранилась от Саймона.
      Он заглянул ей в глаза, и на губах его промелькнула улыбка.
      – Дорогая, устала?
      Она кивнула и откинула за спину волосы.
      – Да, немного. Наверное, я ужасно растрепанная.
      – Но смотреть на тебя очень приятно. У тебя чудесные волосы.
      Почему-то эти его слова показались ей угрозой. Джейн быстро развернулась и зашагала к дому. Ей не хотелось, чтобы Саймон шел вместе с ней в спальню, поэтому в холле она сказала:
      – Я уверена, что могу самостоятельно дойти до своей комнаты.
      – Хочешь прилечь? Что ж, очень правильно.
      – Нет-нет, я скоро вернусь.
      Поднимаясь по лестнице, Джейн говорила себе: «Пока что все идет хорошо, не беспокойся…». Но, оказавшись в комнате, она прижалась спиной к двери и до боли прикусила губу, чтобы не расплакаться. Ей вспомнилось, как она нашла дядю Исайю, лежавшего на полу. Он держался за живот, и между его пальцев струилась кровь… Но она не закричала тогда, сдержалась. Не будет кричать и сейчас. Жизнь должна продолжаться – какой бы ужасной эта жизнь ни была.
      Джейн подошла к туалетному столику и,увидев себя в зеркале, невольно застонала. Волосы ее растрепались, платье было в грязи и в муке, и она сейчас походила на бродяжку.
      Одна из Хаскеттов.
      Джейн в отчаянии принялась расчесывать волосы. При этом она старалась не смотреть в зеркало. «Смотри куда угодно, только не в зеркало», – говорила она себе. Но собственное отражение по-прежнему стояло у нее перед глазами. Неужели она выглядит так в день своей свадьбы?!
      Множество раз воображала она свою свадьбу. И ей представлялось, что будет лето и что она пойдет в церковь в окружении родственников и подруг. Представлялись цветы, красивый жених…
      Она тихонько вздохнула. Что ж, красивый жених у нее есть, вернее – уже муж. Но он думает, что женился на Джейн Оттерберн, а это не так. Потому что она – самозванка. Она Нэн Оттерберн, внебрачная дочь Арчибальда Оттерберна, которую его вдова из милости взяла к себе и воспитала вместе с Джейн.
      Она снова посмотрела в зеркало и увидела опухшие от слез глаза. Она действительно любила Исайю Тревитта, хоть он и не был ей дядей. Только это и вынудило ее исполнить его последнюю волю.
      Но что же ей теперь делать? Ведь она вовсе не… А впрочем, почему же? Если она вышла замуж за Саймона как Джейн Оттерберн, дочь Арчибальда Оттерберна, покойного школьного учителя, значит, все правда, не так ли?
      Увы, правдой было лишь то, что она и в самом деле являлась дочерью покойного учителя – дочерью Арчибальда Оттерберна… и Тилли Хаскетт. И первые девять лет жизни она прожила как Дженси Хаскетт из клана бродяг и попрошаек, иногда нанимавшихся на временные работы. В Камберленде словечком «Хаскетт» именовали всех мелких жуликов и греховодников. Ей часто приходилось слышать: «Он скверный, как Хаскетт».
      У них был какой-то дом – ветхая ферма на открытом всем ветрам обрыве Каррок-Фелл. Но если кто-нибудь и мог выжить на этой земле, то только не Хаскетты. Так что с весны до осени они бродяжничали, как цыгане, где могли – работали, где смели – попрошайничали, и везде, где удавалось, воровали.
      Их женщины не были шлюхами, но они не находили ничего странного в том, что Дженси родилась от кого-то чужого. Дженси понятия не имела, кто ее отец, но когда Хаскетты приехали на ежегодную конную ярмарку в Карлайле, ее дерзкая матушка все ей рассказала.
      – Арчибальд Оттерберн, моя девочка, – настоящий джентльмен. Школьный учитель, никак не меньше, здесь, в Карлайле. Я слышала, он умер, так что мы пойдем к его вдове.
      – Зачем, мама?
      – Потому что ты – копия своего папы. Подожди, скоро увидишь. По крайней мере, здесь есть пожива.
      Позже Дженси вспомнит это «по крайней мере».
      На следующий день Тилли повела дочь по Эбби-стрит, тихой и ухоженной улице, из тех, которые Хаскетты обычно обходили стороной. Дженси с любопытством поглядывала по сторонам и с нетерпением ждала «поживы» или денег для семьи. Она уже зарабатывала монетки на рынках, потому что выделялась среди Хаскеттов молочно-белой кожей и золотистыми волосами.
      Люди часто откликались на ее «Подайте пенни, добрый сэр», иногда задавали вопросы:
      – Кто твои родители, малышка?
      – Ты всегда живешь с этими людьми?
      – Тебе хорошо живется?
      – Тебе не нужна помощь?
      Такие вопросы ее забавляли, но Тилли объяснила:
      – Люди думают, что тебя, может быть, украли. Хотя не знаю зачем, мой птенчик. Ведь завести детей – это так просто.
      Хаскетты не похищали детей, но они воровали многое другое. К тому же некоторые из них, по мнению Дженси, вели себя довольно странно. Например – ее дядя Лемюел Хаскетт. Он вдруг стал как-то очень уж странно обращаться с племянницей. Любил сажать ее себе на колени, хотя она для этого была уже слишком велика. И просил поцеловать его в губы. Тилли ее предупредила, чтобы не оставалась с дядей наедине. Иногда Дженси казалось, что именно из-за дяди мать привела ее в дом Марты Тревитт.
      Но эти мысли пришли к ней позже, а в тот сентябрьский день она воспринимала эту прогулку как развлечение. Вместе с матерью Дженси подошла к зеленой двери небольшого домика и приготовилась попрошайничать, чтобы заработать несколько пенни.
      Но все вышло совсем не так, как она ожидала. Когда строгая женщина в черном платье открыла им дверь, Тилли сказала:
      – Я пришла поговорить с вами о своей дочери, миледи.
      Женщина в черном посмотрела на Дженси без всякого выражения, но той почему-то вдруг захотелось спрятаться за спину матери. Однако их впустили в дом, в узкий коридор, где пахло просто ужасно.
      Дженси были знакомы запахи, связанные с чистотой – уксус, камфара, лаванда и воск, – но в тот день они ударили ей в нос так, что она поморщилась. И еще она очень боялась что-нибудь испортить. Полированные полы были слишком чистыми, чтобы по ним ходить, тем более в ботинках, которые казались ей необыкновенно тяжелыми, потому что она привыкла бегать босиком.
      Марта Оттерберн слушала молча. Слушала, то и дело поглядывая на Дженси, но вопросов не задавала. А потом в прихожую вышла девочка ее возраста. У Тилли имелось маленькое зеркальце, и Дженси, не раз в него смотревшаяся, знала, как она выглядит. Поэтому она очень удивилась, увидев девочку в красивом белом платье с черным поясом и черной лентой в волосах. Эта девочка была очень на нее похожа и вполне могла бы быть ее сестрой.
      – Что случилось, мама? – спросила маленькая незнакомка.
      – Джейн, дорогая, иди обратно на кухню.
      Джейн в изумлении таращилась на Дженси; было ясно, что она тоже заметила это поразительное сходство.
      – Иди же, Джейн, – сказала женщина в черном, и девочка подчинилась.
      – Так вот, – продолжала Тилли, – теперь вы сами видите. Наша семья часто бывает в Карлайле, и я боюсь, люди могут заметить, как моя девочка похожа на вашего мужа и дочку. Просто копия, верно? Они обе – копия. – Она умолкла и вопросительно посмотрела на хозяйку.
      Дженси же почувствовала себя так, как будто судебный пристав расспрашивал ее родственников о какой-нибудь краже. Ей ужасно хотелось куда-нибудь спрятаться, лучше всего убежать.
      Марта тяжело вздохнула и проговорила.
      – Если бы мой муж об этом знал, он бы уже давно забрал ребенка к себе. Оставьте ее у меня. С ней здесь будут обращаться как с моей дочерью. Но у меня условие: в дальнейшем она не должна встречаться ни с вами, ни с кем-либо из вашей семьи.
      Дженси еще не все поняла, а мать уже повернулась к ней и сказала:
      – Значит, так. Это отличное предложение, птенчик, тебе повезло. – Она поцеловала дочь и подмигнула ей, что обычно означало: Хаскетты будут гордиться тем, что так ловко провернули такое выгодное дельце. – Все будет хорошо, птенчик, не беспокойся.
      Потом Дженси осталась наедине с суровой женщиной в черном, и та сказала:
      – Первым делом – мыться.
      Теперь она с содроганием вспоминала, какая в те годы была вшивая. Ее волосы просто кишели вшами, и Марта их коротко остригла, пообещав, что они скоро отрастут и станут красивее, чем прежде. Дженси полагала, что при этом плакала, но не помнила, как ее стригли. Помнила только, что несколько недель плакала из-за того, что ужасно скучала по шумному и бестолковому семейству Хаскеттов; она мечтала о том, чтобы мама поскорее пришла и забрала ее.
      В этом доме ей даже имя изменили.
      – Мне не очень-то нравится твое имя, – сказала Марта. – Теперь ты будешь Нэн, понятно? И забудь о Хаскеттах, малышка. Никогда о них не упоминай. Когда ты подрастешь, мы всем скажем, что ты родственница мистера Оттерберна. Из Аргайла. Это довольно дикое место, чем и объясняются некоторые твои недостатки. Но если тебя начнут расспрашивать, то постарайся отвечать туманно. Говори, что жила в разных местах, у разных дальних родственников. Будем молиться, чтобы правда не вышла наружу. Хаскетты!.. – с содроганием добавила Марта. – Не так-то приятно было узнать, что Арчибальд Оттерберн с кем-то согрешил, но чтобы с женщиной из семейства Хаскеттов…
      Господи, что подумает Саймон Сент-Брайд, если когда-нибудь раскроется, что он женился на одной из Хаскеттов?!
      Она должна сказать ему правду, пока не поздно.
      Но тихий голосок в душе, так похожий на голос матери, говорил, что нельзя этого делать.
      «Сейчас не время что-то предпринимать, птенчик, верно? Сейчас надо оплакивать доброго человека Исайю Тревитта и достойно проводить его в могилу».
      Правильно это или нет, но ничего другого ей не оставалось.
      И конечно же, следовало переодеться, надеть чистое платье. Она привезла с собой несколько платьев, второпях перекрашенных в черный цвет; после путешествия на корабле они имели убогий вид. Она не привыкла к услугам служанок, поэтому все ее платья были такого фасона, чтобы надевать без посторонней помощи. А вместо корсета она носила лиф.
      Однако у нее оставалось одно хорошее черное платье, сшитое специально к похоронам Марты. Она его несколько раз надевала, когда ходила в церковь, а потом перестала носить, потому что оно стало тесновато в груди и потому что не было особой необходимости надевать именно черное. Но ради Исайи она решила надеть глубокий траур, так что оставалось надеяться, что платье на нее налезет.
      Она вынула его из комода и несколько раз встряхнула. К счастью, платье было очень простого фасона, с поясом, протянутым по талии, а мягкий лиф позволял посильнее сдавить грудь. Надев платье, она посмотрела на себя в зеркало и осталась довольна. Настоящее траурное одеяние.
      Затем расчесала густые волнистые волосы и заколола их на затылке. После этого надела черный капор с траурными оборками, и он полностью скрыл ее чудесные локоны.
      Теперь она снова превратилась в Джейн Сент-Брайд, пребывавшую в глубокой печали.
      Саймон смотрел вслед жене, но тут Росс сказал, что уже все готово, и он неохотно вошел в комнату, затененную темными шторами. Посередине комнаты, на черном покрывале, стоял гроб с открытой крышкой. Саймон подошел к нему поближе; ему все еще не верилось, что Исайя умер.
      Возможно, помощники гробовщика напудрили ему щеки или еще что-то с ними сделали, но Исайя выглядел почти так же, как вчера утром, когда Саймон в последний раз видел его живым. Но он, безусловно, был мертв, душа из него ушла – надо надеяться, в такие места, где Исайя снова был молод и здоров.
      Росс стоял рядом, и Саймон, повернувшись к нему, сказал:
      – Отлично. Благодарю вас.
      – Вам нужна траурная повязка, сэр. – Гробовщик позвал своего помощника, и тот повязал Саймону на рукав черную ленту. – Я еще надену ленту вам на шляпу, – сказал Росс перед уходом.
      Несколько секунд спустя Саймон остался наедине с покойником.
      – Эта свадьба – твоих рук дело, старый плут, так что будешь нашим ангелом-хранителем, – пробормотал он, не удержавшись от улыбки. – Хотя по виду ты нисколько не похож на ангела.
      Саймон попытался молиться, но тут же решил, что вряд ли Исайе требовались его молитвы. Вместо этого он стал думать о возвращении домой. Место на судне он уже заказал, но теперь следовало подумать о том, что взять с собой. Интересно, много ли вещей у Джейн? И что из вещей Исайи она захочет взять? Ему не хотелось брать с собой слишком много, но если она захочет…
      Услышав шаги, Саймон обернулся. В комнату вошла Джейн. И сейчас она совершенно не походила на ту Джейн, которую он видел совсем недавно, на ту, которую привык видеть. Эта была очень рассудительная, строгая, серьезная.
      Он не помнил, чтобы видел на ней это черное платье с длинными рукавами. И черный головной убор, похожий на капор монашки. И все же, несмотря на покрасневшие от слез глаза и побледневшее личико, она была прелестна. Эти небесно-голубые глаза, эти чувственные розовые губки…
      Саймон невольно залюбовался своей женой, потом вдруг нахмурился. Лучше бы она снова надела свое обычное платье. А еще лучше – какое-нибудь модное. Если она наденет желтое или зеленое платье с оборками и кокетливую шляпку, то станет совсем другой – станет просто красивой молодой женщиной. А он знал, как обращаться с красивыми молодыми женщинами.
      Она подошла к гробу и склонила голову.
      – Мне остаться? Или хочешь побыть одна? – спросил Саймон.
      – Одна. Спасибо, – ответила она, не поднимая глаз. Возможно, ему следовало все-таки остаться с ней, но он поймал ее на слове. У него было очень много дел и мало времени.
      Саймон вернулся в гостиную, и Хэл сказал:
      – Нашел несколько монет и вот эти табакерки и миниатюры. А также несколько старых писем. Больше ничего, разве что ты посчитаешь сокровищем разбитые глиняные трубки, оторванные пуговицы и бусины.
      – Исайя считал, что все может пригодиться. Наверное, так повелось у него с давних пор. Ведь он приехал в Канаду почти без денег. Возможно, табакерки он кому-то оставил. Надо прочесть завещание.
      Развернув одно из писем, Саймон увидел, что оно написано в 1809 году.
      – Надеюсь, он на них ответил.
      Миниатюр было три: офицер с тяжелым подбородком, черноволосая молодая женщина и маленькая девочка.
      – Я даже не знаю, кто они, – пробормотал Саймон. – Судя по фасону платья, эти миниатюры нарисованы довольно давно.
      – По-моему, женщина та же самая, что и на картине. Наверное, это мать твоей жены.
      Саймон пожал плечами:
      – Возможно, ты прав. Интересно, ребенок – это Джейн? Вроде бы такой же цвет волос, но все же… – Он положил миниатюры на стол – Мне пора заняться документами, хотя ужасно не хочется…
      – Я тоже пойду, – сказал Хэл.
      Когда они прошли коридор, Саймон спросил:
      – Когда собираешься уезжать?
      – Вместе с тобой.
      Саймон остановился.
      – Спасибо, Хэл. Извини за эту сумятицу, но тебя мне послал сам Господь!
      Саймон прекрасно понимал, почему так обрадовался, узнав, что Хэл отправится в Англию вместе с ними. Обрадовался отчасти из-за того, что будет меньше времени оставаться с Джейн, пока друг здесь, в Канаде. А ведь потом – еще шесть с лишним недель плавания!
      – Что же ты стоишь? Вперед, к бумажным делам! – Хэл улыбнулся. – Но должен тебя предупредить: я в этом не силен.
      – Я тоже. Ничего не смыслю в делах Исайи.
      Переступив порог кабинета, Саймон осмотрелся. Росс и его люди уже привели комнату в порядок. Здесь все было как обычно, только ковер унесли. А маленькое пятнышко на полу указывало, куда просочилась кровь.
      Да, гробовщик и его помощники прекрасно сделали свое дело. Но если посмотреть на комнату глазами судебного исполнителя, то здесь царил невероятный беспорядок. Полки прогибались под тяжестью книг, гроссбухов и всевозможных коробок, а в ящики стола даже страшно было заглядывать. Впрочем, Исайя всегда знал, где что лежит, хотя и был не очень-то аккуратным человеком.
      – Я начну со стола, – сказал Саймон. – А ты можешь просмотреть книги, он всегда засовывал в них бумаги и даже деньги.
      Тут он вдруг понял, что Хэлу с одной рукой будет не так-то просто это сделать. Но что же теперь сказать? «Проклятие! – думал Саймон, складывая в стопку бумаги, лежавшие на столе, – Ну почему сегодня все так сложно?»
      Он видел, как Хэл снимает с полки книгу, кладет ее на стол и пролистывает. Вроде бы все нормально. После ампутации прошло два года, и он уже научился жить с одной рукой. К тому же они были старые друзья и Хэл, если бы не мог ему помочь, сказал бы об этом.
      Саймон склонился над бумагами. Он специально оставил дверь открытой, чтобы увидеть, если Джейн выйдет из столовой, или услышать, если она его позовет.
      Вскоре он нашел завещание Исайи, и оно было именно таким, как сказал доктор Болдуин, – почти все отходило «моей дорогой племяннице Джейн Оттерберн, которую я очень любил».
      Интересно, сколько он ей оставил? Болдуин считал, что немного, а Джейн – что вполне хватит на жизнь. Наверное, даже нескольких тысяч хватило бы, чтобы сделать ее… более приемлемой для его родителей.
      Увидев несколько недавних писем, Саймон решил, что этих людей следовало известить о смерти Исайи. Но кто они, эти люди? Саймон никого из них не знал. Да и что он мог им сказать? Только написать несколько строк и сообщить…

      – Я могу чем-нибудь помочь?
      Саймон поднял голову и увидел стоявшую в дверях Джейн. Он молчал, и она добавила:
      – Могу себе представить, что подумал бы дядя, если бы увидел, что я так долго бездельничаю. Так тебе помочь?
      Саймон наконец-то поднялся на ноги.
      – Да, конечно. Если ты не очень устала, дорогая. Видишь ли, оказалось, что я не знаю, кто писал письма… Вот эти, например.
      – Наверное, я сумею вам помочь. – Джейн приблизилась к столу. Взглянув на Хэла, сказала: – Пусть майор Боумонт называет меня просто Джейн, а я тоже буду его звать по имени. Иначе мне придется называть тебя мистер Сент-Брайд, Саймон.
      – Если ваш тиран-муж не возражает, то я с удовольствием буду называть вас Джейн, – проговорил Хэл с улыбкой.
      – Я тебе покажу тирана… – Саймон тоже улыбнулся, благодарный жене за здравый смысл и ту легкость, с которой она рассеяла сумрачное настроение, не впадая в легкомысленный тон. – Знаешь, Джейн, Хэл собирается уезжать вместе с нами.
      – О, замечательная новость!
      «Может, она так обрадовалась по той же причине, что и я? – подумал Саймон. – Наверное, надо будет напрямую поговорить с ней о супружеской постели».
      Но если Джейн и нервничала по этому поводу, то не подавала виду и казалась совершенно спокойной. Сев рядом с мужем, она стала просматривать письма и рассказывать о людях, которых Саймон не знал. Они вместе составили текст послания, и Джейн сказала, что может сама всем написать.
      – Мне не хочется на тебя это взваливать, – пробормотал Саймон.
      – Мне вовсе не трудно. После ухода Солтера… нашего секретаря, я выполняла его обязанности.
      Саймон с удивлением посмотрел на жену:
      – Неужели ты что-то понимаешь в его коммерции?
      Джейн немного помедлила, потом сказала:
      – Да, разумеется. Я во всем ему помогала. Видишь ли, при его здоровье и дрожащих руках… Правда, он не разрешал мне наводить здесь порядок, но зато я вела его бухгалтерские книги и писала большую часть писем.
      Вскоре оказалось, что Джейн действительно прекрасно разбиралась во всех делах Исайи, так что можно было даже предположить, что именно она вела все его дела. «А ведь ей всего восемнадцать лет», – думал Саймон, с уважением поглядывая на жену.
      В полдень они сделали перерыв и перекусили. А потом вдруг пришел какой-то мужчина в военной форме и, сказав, что Саймон должен явиться к вице-губернатору, остался ждать в холле.
      – Черт побери, надо было сразу пойти, не дожидаясь вызова. Хэл, ты останешься?
      – Конечно.
      – Будут какие-то неприятности? – Джейн побледнела. – Это из-за дуэли?
      – Не беспокойся, дорогая. Вице-губернатор злится, но я злюсь на него уже много месяцев. В сущности, все к лучшему. Он не хочет возобновления дуэли.
      По пути к дому вице-губернатора его то и дело останавливали знакомые, желавшие выразить соболезнование в связи со смертью Исайи. Возможно, это была игра воображения, но Саймону казалось, что в глазах многих из них он видел осуждение. Впрочем, он и сам себя винил. Ведь именно его дуэль стала причиной смерти Исайи.
      Как он и ожидал, вице-губернатор Гор, человек, отвечавший за всю Верхнюю Канаду, был в крайнем раздражении.
      – Скверное дело, сэр. Очень скверное. Я постараюсь повлиять на решение, но сделать это будет чертовски трудно, потому что вы ставите под сомнение честность такого уважаемого человека, как Ланселот Макартур.
      – Полагаю, это лучше, чем опорочить доброе имя дамы, сэр. Заявление Макартура по поводу мисс Оттерберн и ее дяди было совершенно безосновательным.
      Гор покраснел.
      – Да-да, конечно. Но вы могли бы в ответ… Вы могли бы оскорбить его как-нибудь иначе. Что ж, я постараюсь уладить это дело. Вы ведь согласны?..
      Саймон кивнул:
      – Да, сэр. Буду очень признателен. Теперь у меня есть жена, которая полностью от меня зависит.
      – Да, еще об этом, Сент-Брайд. Со стороны мисс Оттерберн было бы весьма разумно посещать… общественные мероприятия. Моя жена вышла из себя – вышла из себя, сэр! – когда та отклонила ее любезное приглашение.
      – Моя жена очень скромна, сэр, и она была в трауре по матери и по кузине.
      – Да-да, но концерт никому бы не повредил. Или летняя прогулка в Касл-Франк.
      Саймон ухватился за подходящее объяснение.
      – Видите ли, у нее очень бледная кожа и она легко обгорает на солнце. А москитов она словно притягивает к себе.
      В июле Саймон вернулся в Йорк и обнаружил, что Джейн вся искусана. Он предложил ей индейское средство от укусов, которое несколько облегчило ее состояние, но не думал, что она одобрит индейскую мазь, отпугивающую насекомых. Он сам ее не любил, хотя иногда пользовался.
      В этом заключалась одна из неразрешимых проблем: поселенцы зачастую испытывали отвращение к индейским снадобьям и предпочитали мучиться от укусов, нежели таким способом предохраняться.
      – Ей больше подходит английский климат, – сказал Саймон. – Я уже заказал места на «Эверетте».
      «Эверетта» была торговым кораблем Северо-Западной компании, и ее ежегодный приход в Монреаль в апреле означал начало настоящей канадской весны, а отплытие в конце октября – приближение долгой зимы. Судно перевозило в основном меха, и на борт брали всего несколько пассажиров, но зато обеспечивали им полный комфорт.
      – Отлично, – кивнул Гор. – Корабль никого не станет ждать, так как погода здесь очень переменчивая. Так что отправляйтесь поскорее в Монреаль – так будет лучше.
      Нельзя было выразиться яснее. «Забирай свою беспокойную жену – и убирайтесь оба побыстрее». Саймон посмотрел Гору прямо в глаза:
      – Я не хотел бы пренебрегать своими обязательствами, сэр.
      – Если бы Макартура здесь не было, вы бы стали ждать его возвращения?
      Вот, значит, как.
      – Конечно, я всегда буду к его услугам в Англии, сэр.
      – Как вам угодно. – Гор проводил его до двери. – Постарайтесь разобраться с делами Тревитта. Хороший был человек, очень надежный.
      Саймон уходил от вице-губернатора с легким сердцем. Он не был трусом, но отмена дуэли его вполне устраивала, потому что у него была Джейн, с которой следовало считаться. Если Гор отправил куда-то Макартура с каким-то поручением, то его не будет в Йорке несколько недель. А потом, возможно, он сочтет себя удовлетворенным без новых выстрелов.
      – Слава Богу, – с сияющими глазами сказала Джейн, когда он перед ней отчитался. – Когда мы уезжаем?
      – «Эверетта» поднимет паруса 28 октября. Чтобы добраться до Монреаля, нам потребуется две недели, при удаче может получиться вдвое быстрее. Но Гор прав: в этом году корабль не будет нас ждать.
      – Но тогда у нас только три недели на то, чтобы все здесь уладить. Составить опись имущества. Все упаковать. Продать дом. Избавиться от мебели.
      – Ты предпочтешь остаться до весны?
      Она пожала плечами:
      – Как получится…
      Саймон повернулся к Хэлу:
      – У Галлоуэя в Монреале есть надежный агент. Если на «Эверетту» мы не успеем, пусть найдет для нас места на другом корабле.
      Майор кивнул и сел писать письмо. Потом ушел отправить его.
      Часы в холле пробили дважды. Значит, после смерти Исайи прошло шесть часов. Саймон повернулся к Джейн; она по-прежнему сидела за столом и просматривала документы. «Неужели она не устала? – подумал Саймон. – И почему она такая… невозмутимая? Может, ее не так уж и огорчила смерть Исайи?» Но тут он вспомнил о том, как она плакала сегодня утром, и устыдился своих мыслей. Конечно же, Джейн очень любила дядю, а ее невозмутимость и спокойствие – просто черты характера.
      Поскольку она занималась документами, он взялся за дело, которое по глупости поручил сначала Хэлу, – принялся просматривать книги. Ему удалось найти еще несколько писем и кое-какие записи покойного. Некоторые из книг Джейн, наверное, собиралась взять с собой, но вот что делать со связками журналов и торговых справочников?
      – В чем дело? – неожиданно спросила Джейн. Саймон взглянул на нее и проворчал:
      – Чертовски хочется выбросить все эти газеты, журналы и справочники. Зачем Исайя их хранил?
      – Хранил, потому что не удосужился отсюда убрать, – ответила Джейн. – Не думаю, что он ими дорожил. Ты прав, их надо выбросить.
      И про женщин еще говорят, что они сентиментальны и чувствительны!
      Он извинился и пошел в соседнюю комнату, где лежал Исайя. При его появлении человек в черном костюме тотчас же выскользнул в коридор. Саймон понимал, что пришел сюда как бы в укор Джейн, что, конечно же, было явной глупостью. Ведь Исайи здесь нет – только его труп. Джейн правильно сказала: ее дядя терпеть не мог, когда люди попусту тратили время. Он требовал лишь одного – чтобы Саймон взял на себя заботу о Джейн. Значит, следовало вернуться к ней.
      У дверей кабинета Саймон увидел Хэла, беседовавшего с двумя слугами, которых он привел с собой. Эти двое пока что ничем не могли помочь, поэтому Саймон предложил им пройтись по конюшням и прочим хозяйственным строениям, где могли бы найтись какие-нибудь вещи, подходящие для аукциона.
      – А почему бы не продать дом вместе со всем содержимым? – спросил Хэл. – Так было бы гораздо удобнее.
      Господи, конечно! Но сначала следовало поговорить с Джейн. Приблизившись к столу, Саймон проговорил:
      – Дорогая, те вещи, которые тебе нравятся, мы, разумеется, возьмем с собой, но…
      – Перевозка будет стоить дороже вещей, – перебила Джейн.
      – Но я не нищий. Если ты хочешь что-то взять, то бери.
      – Нет, я ничего не хочу. – Она поднялась из-за стола. – Извини, мне надо заняться обедом.
      Джейн выскользнула из комнаты, прикрыв за собой дверь. Проводив ее взглядом, Саймон покачал головой. Черт побери, почему бы ей не разразиться слезами?! Ведь так поступила бы любая женщина. Впрочем, он, наверное, несправедлив к ней. Просто она старалась держать себя в руках.
      Саймон снова принялся просматривать книги, но больше ничего не обнаружил. Вскоре их с Хэлом позвали в гостиную – обедать. Оказалось, что Джейн успела приготовить довольно приличный обед. Саймона по-прежнему возмущало ее спокойствие, но он старался не подавать виду. Взглянув на жену, он с улыбкой сказал:
      – Замечательно… Какая ты умница!
      Она покраснела – он надеялся, что от удовольствия. Когда они сели за стол, Джейн сказала:
      – А как мы доставим свои вещи в Монреаль? И сколько можно взять на «Эверетту»?
      Саймон снова улыбнулся. Может, он напрасно возмущается? Ведь гораздо лучше иметь спокойную и уверенную в себе жену, чем плачущую и беспомощную.
      Ответив на вопрос Джейн, Саймон склонился над своей тарелкой. Во время обеда он впервые обратил внимание, как Хэл режет мясо – тот орудовал какой-то странной комбинацией ножа и вилки. Видимо, его любопытство было слишком заметно, потому что майор сказал:
      – Это называется вилкой Нельсона. С более тонкой стороны она острая, как нож, и изогнута. Замечательная вещь! У нее то преимущество, что в случае необходимости можно перерезать кому-нибудь глотку.
      Поскольку тема была открыта, Саймон спросил:
      – Ты не находишь, что тебе был бы полезен крюк или что-нибудь в этом роде?
      – Возможно, – кивнул Хэл. – Проблема в руке. Рука – очень сложный инструмент. У меня была деревянная с шарниром на локте, но ее можно было двигать только другой рукой. Говорят, в Ирландии есть мастер, который делает кое-что получше. Может, когда-нибудь я его навещу.
      Хэл говорил спокойно, без надрыва, но Саймону все равно было ужасно неловко. Он не знал, что сказать, но тут, к счастью, вошла служанка с вязанкой дров. Саймон вспомнил, что за дровами обычно ходил Исайя. Поднявшись из-за стола, он сказал, что сам займется дровами. По правде говоря, он просто убегал к работе.
      Саймон принес еще две вязанки: одну отнес в свою комнату, другую – после некоторого колебания – в спальню Джейн. Ему несколько раз случалось заглядывать в ее комнату, но раньше он никогда не переступал порог и теперь испытывал неловкость. Разумеется, муж имеет полное право заходить в комнату жены, но все же…
      Осматривая комнату Джейн, Саймон пытался понять, что за человек его жена. Мебели здесь было совсем немного: узкая кровать, комод, стол, кресло-качалка у камина. Оставалось еще достаточно места, и Джейн вполне могла бы поставить сюда кровать пошире. Почему же она этого не сделала? Действительно – как монашка.
      Потом он вспомнил, что Исайя готовил эту комнату для двух девушек. Когда племянница приехала одна, лишнюю кровать убрали из сочувствия к ее горю. Джейн не стала ничего менять – ей тогда было не до того. И она, судя по всему, не тратила на себя денег. Хотя Исайя с удовольствием купил бы ей все, что она пожелала бы. Но почему же она ничего не просила, почему?..
      На кровати – простенькое лоскутное одеяло; на полу – прекрасный ковер, но накрыт лоскутным половиком. На кресле же лежало свернутое вязаное одеяло, – наверное, Джейн заворачивалась в него, когда было холодно. И сразу же вспомнилась вязаная шаль, которую Джейн иногда накидывала на плечи. Исайя купил бы ей шаль из лучшего кашемира, если бы она только пожелала.
      Вероятно, ей было не очень-то уютно в Тревитт-Хаусе. Но тогда как же она почувствует себя в Брайдсуэлле? А вот здесь, в ее спальне, было необыкновенно уютно. Все эти лоскутки, рукоделие… Похоже, Джейн свила себе тут уютное гнездышко. И окружила себя картинками из своего прошлого. Что ж, ничего удивительного, ведь у него в комнате тоже висят миниатюры родителей и вид Брайдсуэлла.
      Саймон внимательно рассматривал портрет Арчибальда Оттерберна, висевший на стене. Между отцом и дочерью – несомненное сходство, хотя Саймон подозревал, что в одном мизинце Джейн было больше энергии и силы, чем во всем теле ее покойного папаши. Ведь он умер, схватив простуду под дождем…
      Сила же досталась ей от матери – о том свидетельствовал карандашный портрет Марты Оттерберн, которого он прежде не видел. Она была изображена на кухне, спокойная и добрая.
      Рядом висела менее удачная работа – по-видимому, автопортрет кузины. Поза девушки была слишком уж неловкая – так почти всегда получается на автопортретах. Тем не менее сходство с Джейн поразительное, что даже странно при таком дальнем родстве. Правда, у Нэн Оттерберн носик чуть прямее, и от этого лицо кажется длиннее. Если бы не нос, их можно было бы принять за двойняшек.
      Судя по всему, у кузины Джейн был необыкновенный талант. Возможно, она стала бы замечательной художницей. Рисунки она не подписывала, но они были куда лучше, чем написанный маслом портрет с подписью «Б. К. Макки».
      Саймон заметил еще один маленький рисунок, стоявший в рамке на столе. Это был двухэтажный дом – по-видимому, дом их семейства в Карлайле. Довольно приличный, но скромный. Очень скромный. Очевидно, в школе, где учительствовал Оттерберн, платили не очень-то щедро. В одном из окон дома что-то виднелось… Саймон присмотрелся и прочел надпись на табличке: «Миссис Оттерберн. Галантерея».
      Что ж, ничего не поделаешь. Саймон невольно вздохнул. Вероятно, Джейн не должна показывать эту картинку его родителям или кому-нибудь из его знакомых.
      Но он тотчас же отбросил эту мысль. Лучше не думать сейчас об этом. А потом, когда они приедут в Англию, все как-нибудь разрешится само собой. К тому же не следует забывать и о том, что Оттерберны – уважаемые шотландские дворяне, а главой их клана, насколько он знал, был сэр Дэвид Оттерберн, известный филантроп. Жаль только, что сэр Дэвид не распространял свою благотворительность на собственных родственников. Ведь мог бы взять к себе Нэн, оставшуюся без родителей.
      Как бы то ни было, Джейн не следовало стыдиться своих родственников. Даже родство с Исайей говорило в ее пользу, потому что в Новом Свете он добился успеха и стал здесь весьма уважаемым человеком.
      И ему, Саймону, тоже не следовало стыдиться своей жены.
      Но все-таки будет лучше, если дома никто не узнает о галантерейной лавке.

      Они провели в кабинете весь вечер, потому что Саймон считал, что надо быстрее все сделать. К тому же работа отвлекала от неприятных мыслей.
      Когда же часы пробили девять, Хэл поднялся на ноги.
      – Мне пора в гостиницу.
      «Может, Хэл считает, что нас с женой ждет первая брачная ночь?» – подумал Саймон. Невольно усмехнувшись, он сказал:
      – Спасибо за помощь. Можно будет рассчитывать на тебя завтра утром?
      – Да, разумеется. И в любое другое утро.
      Саймон проводил друга до парадной двери. Когда же вернулся, Джейн все еще занималась бумагами. Он поднял ее со стула.
      – Хватит. Испортишь зрение.
      – Ах, у меня уже все расплывается перед глазами!
      – Тогда пошли. Надо выспаться, потому что завтра – долгий и трудный день.
      Саймон запер дверь кабинета. Разумеется, он не думал, что кто-нибудь похитит бумаги, и запер дверь просто для порядка. Но что же делать дальше? Как сказала Джейн, никто не ждал, что они проведут эту ночь вместе, как обычные новобрачные. Но если не соблюдать ритуал, то чем же теперь заняться?
      К ним подошла миссис Ганн – в новом платье, в шляпе и в перчатках.
      – Если не возражаете, я тоже пойду на похороны, выражу почтение мистеру Тревитту, – сказала женщина. – Я уже отнесла ужин в вашу комнату, сэр, так что забирайте жену и отдохните в мире и покое.
      «Неплохая мысль», – подумал Саймон. Им с Джейн действительно следовало поговорить. Поблагодарив кухарку, он взял жену за руку и повел ее к лестнице.
      – Нам надо поговорить, дорогая. А потом разойдемся по своим комнатам.
      – Считаешь, что я такая дурочка?
      – О чем ты, Джейн? Разумеется, я так не считаю. Пойдем же.
      Его комната находилась в конце коридора, так что им пришлось пройти мимо спальни Исайи. Замедлив шаги, Саймон пробормотал:
      – Даже не верится, что он умер, что никогда больше не будет здесь спать.
      – Может, зайдем ненадолго? – сказала Джейн. – Мне хочется… Надо похоронить вместе с ним кое-что из его любимых вещей. «Мои маленькие сокровища» – так он их называл.
      Маленькие сокровища Исайи… Он бережно хранил костяные пуговицы с куртки, в которой прибыл в Канаду, и фигурки из дерева, вырезанные приятелем с севера. Имелись у него также орлиные перья, бисерный пояс, куклы из початков кукурузы, корявый нож с ручкой из резной кости…
      – Да, ты права, – кивнул Саймон. – Надо похоронить эти вещицы вместе с ним.
      Джейн внимательно посмотрела на него, в глазах ее блестели слезы.
      – Подожди, я сейчас принесу свечу.
      Вскоре она вернулась со свечой, и они вошли в комнату Исайи. Кровать до сих пор была не убрана, а ночная рубашка висела на спинке стула. Все здесь свидетельствовало о том, что Исайя намеревался вернуться через несколько минут. Увы, ему не удалось это сделать.
      Саймон расхаживал по комнате, собирая «сокровища Исайи», а Джейн следовала за ним с корзинкой из игл дикобраза, в которую они все это складывали. Не забыла Джейн и любимую дядину табакерку из слоновой кости, а также новую трубку и табак.
      – Я рад, что эти вещи отправятся с ним в дорогу, – пробормотал Саймон.
      Они улыбнулись друг другу и пошли в комнату Саймона, где ярко горел камин. Обещанный ужин стоял на столике между двумя удобными креслами, а плотно задернутые занавески закрывали ложе в алькове. Миссис Ганн проявила такт.
      Саймон усадил Джейн в кресло, поставил перед ней тарелку и налил вина. Она поблагодарила, но к ужину не притронулась. Сев в другое кресло, Саймон сказал:
      – Вино успокаивает. Выпей.
      Она покачала головой:
      – Не могу. Я все думаю, что нужно было найти какой-нибудь способ избежать этой свадьбы. А может, сейчас можно что-то придумать?
      Саймона задело слово «избежать».
      – Я подумаю, но вряд ли. Неужели я такой невыносимый?
      Она подняла на него свои огромные голубые глаза.
      – Нет, конечно. Но ты ведь этого не хочешь. Я совсем не подхожу для тебя.
      – Уверяю тебя, если бы я захотел жениться раньше, то мог бы уже давно это сделать – и здесь, и в Англии. Видишь ли, не исключено, что со временем я стану графом. Так что я без труда нашел бы невесту, сама понимаешь.
      – Графом? Это правда?
      – Увы, правда. – Он улыбнулся.
      Джейн же смотрела на него так, будто он сказал, что болен чумой.
      – Только не говори, что стать графиней – для тебя хуже смерти. Джейн, дорогая, не хмурься. Возможно, титул действительно перейдет ко мне. Мой отец – родственник графа Марлоу, и он может унаследовать титул, если нынешний наследник графа виконт Остри умрет, не оставив сына. Остри на пятнадцать лет старше меня, и у него пока что только дочери. Но очень может быть, что появится и мальчик.
      – А если ты станешь графом, то когда?
      – Думаю, очень не скоро, даже если Остри не произведет на свет наследника. Ведь сам он проживет еще лет тридцать-сорок, возможно – гораздо дольше. Ведь его отцу было лет девяносто, когда он умер. Так что мы с тобой, если и станем графом и графиней, едва ли по-настоящему обрадуемся, потому что будем уже слишком старыми для этого. – Заметив, что Джейн не успокоилась, Саймон добавил: – Если же Остри умрет скорее, то в затруднительное положение попадет мой отец, а не я. Отцу пятьдесят один год, он крепок и здоров, к тому же не интересуется рискованными увлечениями вроде охоты. – Саймон решил умолчать о том, что сам он станет виконтом Остри, если его отец унаследует графский титул.
      – А твой отец… он разве не хочет стать графом?
      – Ему эта идея совсем не нравится. Мои родители лишатся сна от одной мысли о том, что им придется покинуть Брайдсуэлл.
      – Ты, наверное, думаешь, что я дурочка.
      – Нет, ошибаешься.
      – Думаешь – и правильно думаешь. Но ты, Саймон, должен понять: та жизнь, о которой ты говоришь, – она не для меня. Пойми, я совсем другая и не сумею приспособиться.
      – Сумеешь.
      – Я буду отверженной.
      – Ты будешь моей женой, и этого достаточно.
      – Но я дочь лавочницы. Я помогала ей в лавке!
      – Ты действительно не приспособишься, если будешь все время вспоминать об этом. – Она промолчала, и он добавил: – Поверь, Джейн, для меня не имеет значения, чем ты раньше занималась.
      Он лгал, и они оба это знали. Саймон почувствовал, что уже устал от этого разговора. Шумно вздохнув, он пробормотал:
      – И все-таки тебе не следует опасаться моих родителей, друзей.
      Она пристально взглянула на него:
      – Я опасаюсь, потому что знаю: таких, как я, в высшем обществе считают существами низшей породы, пусть даже некоторые из вас, проявляя к нам снисхождение, иногда с нами общаются.
      Саймон в изумлении смотрел на жену. Неужели она действительно так думает? И неужели женщины из деревни Монктон-Сент-Брайдс чувствовали себя низшей породой, когда его мать и сестры останавливались поговорить с ними? А с ним, с Саймоном, они так же себя чувствовали? Но ведь он не считает себя высшим существом, хотя… Да, иногда ему казалось, что делает какое-то доброе дело, общаясь с простолюдинами.
      – Джейн, выпей вина. – Она сделала глоток, и он спросил: – Ты знаешь о компании? Кажется, я упоминал об этом.
      Она неуверенно кивнула.
      – Это твои школьные друзья, да?
      – Совершенно верно. И Хэл – из их числа. Некоторые из нас уже женились, и не все – на высокородных дамах. Маркиз Арден, например, женился на школьной учительнице. А ведь он – наследник герцогства Белкрейвен. И я очень сомневаюсь, что кто-то заставит Бету Арден чувствовать себя низшим существом.
      – Но она же маркиза… – возразила Джейн.
      – Съешь кекс, – сказал Саймон. – Так вот, а Ли, граф Чаррингтон, женился на обнищавшей вдове поэта. И если я правильно помню, то до первого замужества она была дочерью школьного куратора, то есть, в сущности, того же учителя.
      – Ты смеешься надо мной.
      – Просто пытаюсь убедить тебя в том, что твои страхи совершенно безосновательны.
      Она обожгла его взглядом.
      – Тогда почему ты говорил, что про лавку надо помалкивать?
      – О, черт возьми! Конечно, рассказывай, если хочешь. Можешь даже сама открыть лавку, если так хочется! – Он сделал глубокий вдох. – Прости, Джейн…
      Она молча потупилась, ее лицо пылало. Саймон поднес к губам ее руку и проговорил:
      – Не сердись, Джейн. Прости меня. Надо быть сумасшедшим, чтобы сейчас обсуждать это. Все уладится, обещаю. Через два месяца мы будем в Англии, и ты увидишь, что твое низкое происхождение не имеет никакого значения.
      Она поднялась на ноги – и вдруг разразилась слезами. Он замер на мгновение, потом привлек ее к себе.
      – Ну-ну, успокойся, дорогая. Сказав «низкое происхождение», я просто пошутил, неужели не поняла? В твоем происхождении нет ничего дурного. Даже семья Исайи – уважаемые люди.
      Но она продолжала плакать, причем плакала с таким отчаянием, что Саймон растерялся. Снова усевшись, он усадил Джейн себе на колени и крепко обнял, пытаясь успокоить.
      – Джейн, не плачь, Джейн… Поверь, никто не подумает о тебе плохо, даже если весь мир будет знать, что твоя мать, чтобы свести концы с концами, продавала кружева и ленты, а ты ей помогала. Только очень неумные люди осудят тебя – а кому до них дело? Или ты плачешь, что будешь графиней? Но это может случиться… Возможно, никогда не случится!
      «Заткнись же, идиот, – говорил себе Саймон. – Она плачет от усталости, плачет об Исайе, это же очевидно». Он и сам чуть не плакал, вспоминая, как Джейн выслушивала последнюю просьбу умирающего дяди. Черт возьми, конечно же, она страшится предстоящего знакомства с маркизами и графами.
      Он постарался успокоиться и обдумать сложившуюся ситуацию. Действительно, какие могут быть основания для того, чтобы аннулировать брак? Невменяемость. Мошенничество, если человек выдает себя за кого-то другого. Если вдруг окажется, что одному из супругов нет двадцати одного года. Но Исайя, являвшийся законным опекуном Джейн, дал свое согласие на брак в присутствии множества свидетелей. Правда, не было лицензии на этот брак, но здесь, в Канаде, законы не столь строги, как в Англии. К тому же церемонию венчания провел священник и, следовательно, их брак утвержден нерушимо.
      Рыдания стали тише, и он заглянул в ее опухшие глаза. Плач исказил личико, но от этого ему еще больше захотелось защитить ее, успокоить… Да, он должен что-то придумать, непременно должен.
      – Джейн, знаешь… Пока думай обо мне как о брате. У меня четыре сестры, так что имею опыт. Если бы мои сестры были здесь, они дали бы мне прекрасные рекомендации, я уверен. У тебя будет моя защита, протекция… и руководство. – Он опять рискнул пошутить. – Я требую взамен лишь одного: чтобы ты три раза в день становилась передо мной на колени и кланялась, как будто я важная персона.
      На сей раз юмор подействовал – на личике появилась улыбка.
      – Ах, я испортила твой сюртук!
      – Привилегия сестры. Хотя я бы сказал иначе: моему сюртуку очень повезло. – Он провел ладонью по ее щеке. – Виден четкий отпечаток пуговицы.
      Она потерла щеку кулачком и слезла с его коленей.
      – Я очень сожалею, Саймон. Прости… за все. – Она пристально посмотрела ему в глаза. – Я уверена, должен быть какой-то способ выйти из этого положения. И я думаю…
      – Тихо, дорогая. – Он приложил палец к ее губам. – Если даже такой способ есть, пока что мы все равно ничего не можем сделать. Может, это было глупо, но я ведь объявил, что мы еще раньше собирались пожениться, разве забыла? Так что теперь, чтобы избежать скандала, придется подождать. А потом подумаем.
      Она комкала мокрый от слез платок.
      – А если мистер Макартур вернется до того, как мы уедем? О, как бы я хотела, чтобы женщинам разрешали стреляться на дуэлях!
      – Ты умеешь стрелять?
      – Я бы научилась.
      – Не сомневаюсь.
      Он действительно не сомневался в этом. Ему вдруг снова вспомнилось, как Джейн с громким криком бежала к месту дуэли. Она тогда была очень хороша собой…
      Понимая, что поступает неразумно, он развязал шнурок у нее под подбородком и снял чепчик. Вытащить шпильки не составило труда – и волосы золотистыми волнами упали ей на плечи.
      Она смотрела на него во все глаза. Смотрела, чуть приоткрыв губы.
      «Губы, ждущие поцелуя», – промелькнуло у Саймона.
      – Почему ты прячешь волосы?
      Впрочем, он знал ответ на этот вопрос. Ее волосы могли бы свести с ума любого мужчину. Словно прочитав его мысли, она откинула волосы за спину – так скряга прячет свое золото.
      – Я была в трауре, поэтому и носила чепчик.
      Саймон знал, что во время траура не обязательно убирать волосы, однако промолчал, чтобы не приставать к жене с расспросами. Проводив ее в спальню, он вернулся к себе. Ему хотелось рвать и метать.
      Он не знал, рад ли тому, что женился на ней, но точно знал, что его к ней влечет. И теперь он вдруг понял, что уже давно желал ее, но только не осознавал этого.
      Но ведь сейчас она его жена! И он имел полное право снять с нее чепчик и распустить ее волосы. Он мог раздеть ее, мог целовать ее и ласкать…
      Заставив себя отбросить эти мысли, Саймон налил в бокал вина и залпом выпил. Он не должен вести себя как скотина – должен избавить Джейн от этого брака, если он ей в тягость. Завтра он непременно поговорит с Болдуином, а когда приедет в Англию – со Стивеном Боллом. А если ничего не удастся сделать? Что ж, в таком случае они с Джейн будут связаны до конца жизни, и, возможно, это не так уж плохо.
      Терзаемая чувством вины, Дженси не могла заснуть всю ночь и утром с трудом встала с постели. В зеркале она увидела опухшие и покрасневшие глаза, но решила, что никто этому не удивится. Да, люди не удивятся, даже если подумают, что у них с Саймоном была первая брачная ночь.
      Уронив расческу, Дженси закрыла лицо ладонями. Она должна освободить Саймона от этого брака, хотя ей очень этого не хочется. Да, надо освободить его, потому что она – лживая грешница и приносит людям несчастье. Марта умерла. Джейн умерла. Исайя умер.
      Она знала, что странный кодекс чести, по которому живут джентльмены, требовал от Саймона встретиться с Макартуром, если тот будет настаивать. Значит, он может умереть. А она этого не вынесет. Не вынесет.
      Если бы ее рассказ мог остановить дуэль, она бы уже рассказала Саймону правду. Но ее слова ничего не изменят, так как в конечном счете дуэль была из-за того, что Макартур растратил казенные деньги. Ее признание не изменит этого факта, но очень усложнит все остальное.
      С трудом одевшись, Дженси пошла посидеть у гроба Исайи в последний раз. Саймон настаивал, чтобы она поела, но она отказалась – не хотелось даже думать о еде.
      Вскоре начали приходить друзья и компаньоны Исайи, и каждый из них бормотал слова соболезнования. Единственной женщиной была миссис Ганн, она заняла место рядом с Дженси, и та поблагодарила старуху. Миссис Ганн в знак поддержки похлопала девушку по руке. Она чем-то напоминала ей Марту, и кухня стала ее любимым местом. Ей часто хотелось рассказать пожилой женщине всю правду.
      Преподобный отец Строн провел поминальную службу, а затем Росс накрыл гроб крышкой и заколотил ее. Хотя Дженси искренне верила, что тело – это всего лишь оболочка человека, каждый удар молотка словно бил ей по сердцу. Когда Саймон обнял ее за плечи, она невольно прижалась к нему.
      – Дорогая, тебе не обязательно присутствовать.
      – Я должна.
      Ему пришлось ее оставить – он вместе с другими нес гроб, – и Джейн с благодарностью приняла поддержку миссис Ганн по дороге к погосту.
      В затуманенных слезами глазах солнечный день виделся безумной пляской голубого, зеленого, коричневого, оранжевого. Листья с деревьев облетели, и в воздухе уже пахло зимой, но Дженси даже радовалась холоду. Ей казалось, что было бы неправильно, несправедливо, если бы в такой день погода была слишком хорошей.
      У могилы преподобный Строн начал поминальную молитву, но Дженси мысленно произнесла свою.
      «Дорогой дядя Исайя, теперь ты уже знаешь правду. Ты сможешь меня простить? Жаль, что я не нашла в себе мужества признаться. Сейчас я знаю, что ты бы меня понял.
      Когда Джейн умерла, я очень испугалась. Я была в море, нас обеих ужасно тошнило. Я думала, что умру, но умерла Джейн. Я была одна в целом мире, ехала в «дикие места», как говорила тетя Марта. И еще она говорила, что в Канаде медведи заходят в дома, а по улицам расхаживают дикари.
      И конечно, я очень боялась встречи с тобой, дядя Исайя. Я думала, что ты прогонишь меня, возможно, даже отправишь в тюрьму за то, что я воспользовалась деньгами Джейн, потому что своих не хватало.
      Поверь, дядя Исайя, мне очень жаль, что я тебе не доверилась, когда приехала, Если бы я рассказала тебе правду, ты не стал бы заставлять Саймона жениться на мне. Лучше бы ты этого не делал. Лучше бы я отказалась. Ты должен помочь мне поступить правильно. Будь моим наставником, дядя. Ведь ты не возражаешь, что я тебя так называю? Научи, как мне себя вести, когда и как сказать ему правду. Я никому никогда не говорила, что я…»
      – Джейн…
      Дженси вздрогнула: рядом с ней стоял Саймон. Люди начали расходиться с кладбища; многие шли в дом покойника – на поминальную трапезу.
      – Не хочешь бросить в могилу горсть земли?
      Она содрогнулась.
      – Зачем?
      – Не знаю.
      Вместо этого Джейн взяла мокрый от слез платочек с черной каймой и бросила его в корзинку из игл дикобраза, стоявшую на гробе.
      – Прощай, дядя Исайя. Счастливого пути.
      Саймон обнял ее за плечи и повел домой.
      – Не горюй, дорогая. Скоро все худшее останется позади.
      Дженси вздохнула. Если бы и впрямь так…
      Уже дома пришла добрая весть. Дженси услышала, как вице-губернатор Гор сказал, что Макартуру пришлось срочно выехать на запад, где случились какие-то беспорядки под Амхерстбергом. Дженси очень надеялась, что беспорядки серьезные и Макартур попадет под перекрестный огонь.
      Когда миссис Ганн ушла на кухню, Саймон предложил жене пойти отдохнуть, и та с удовольствием воспользовалась предложением. Свой долг перед Исайей она уже выполнила, а если мужчины хотят напиться или поговорить о делах, то пусть занимаются этим без нее. Вот только когда ты одна и без дела, остается слишком много времени для тягостных дум…
      Чтобы не думать, Дженси стала прохаживаться по комнате, собирая вещи, которые хотела взять с собой в Англию. Она решила, что возьмет почти все, что привезла с собой, – рисунки, принадлежавшие Джейн, медальон с прядью седых волос тети Марты, а также локон медно-золотистых волос Джейн.
      Странно, что она никогда не обращалась в своих молитвах к Марте и Джейн, как сегодня обращалась к Исайе. «Надо и с ними поговорить», – решила Дженси. Встав на колени, она попросила у них прощения за все грехи, и ее тотчас же охватило дивное чувство мира и покоя. Она знала, что это пришла Джейн, славная, любящая Джейн… Дженси почти чувствовала, как та ласково гладит ее по волосам.
      «Все хорошо, Нэн. Да-да, все хорошо. Не беспокойся, ты все сделала правильно, и я буду наблюдать за тобой. Наверное, ты хочешь, чтобы я называла тебя Дженси…»
      – Нет, не надо, – громко сказала Дженси, и ей сразу же показалось, что Джейн начала исчезать, покидать ее. – О, Джейн, любимая, побудь со мной еще немного! Помоги мне. Только называй меня Нэн. Для тебя я Нэн. Всегда.
      Если бы ее сейчас услышали, подумали бы, что она сошла с ума. Да, наверняка бы так подумали.
      Дженси забралась на кровать – и тут же провалилась в сон. Когда же проснулась, в голове был туман, а глаза как будто засыпало песком. Однако теперь она чувствовала себя значительно лучше. Почти год она жила в страхе, в растерянности, а сейчас вдруг все стало ясно. Она будет помогать Саймону, пока он занимается делами Исайи и готовится к путешествию в Англию. А потом, как только они сойдут на берег, она расскажет ему правду. Всю правду. Даже про Хаскеттов.
      И тогда, когда выяснится, что она его обманывала, выдавая себя за Джейн… Ее ложь сделает брак недействительным, и он сможет обрести свободу.
      Дженси надела одно из своих самых скучных платьев, а на голову – белый капор. Когда она спустилась вниз, ей показалось, что в доме уже никого нет – только три родственницы миссис Ганн мыли посуду на кухне. Они о чем-то болтали, но сразу же умолкли, увидев Дженси.
      Что ж, жизнь продолжалась, и следовало побыстрее чем-то заняться, но чем именно? Наверное, скорбящим надо давать время приспособиться, как новобрачным дается медовый месяц. Дженси даже придумала название: «горький месяц». Да, такое название прекрасно подходило, ведь у нее сейчас…
      Она вдруг услышала голос Саймона, доносившийся из гостиной, и сердце ее екнуло. Но не так, как это случается во время танцев, а как у щенка, задрожавшего в восторге при звуке голоса хозяина. Собравшись с духом, Дженси вошла в гостиную. Там сидели Саймон и Хэл.
      – У нас уже есть предложение, – говорил Саймон. – Речь идет о покупке дома со всем содержимым.
      Заставив себя улыбнуться, Дженси сказала:
      – Вот и хорошо. Одной заботой меньше. Не волнуйся, Саймон, я прожила в этом доме меньше года, и все, что мне было дорого, умерло. – Она поспешно добавила: – То есть я хотела сказать, что не так привязана к этому дому, как к своему дому в Англии.
      – Я понимаю, Джейн. Что ж, вернемся к делам.
      Хэл Боумонт собирался уйти к себе в гостиницу, но Саймон и Дженси уговорили его остаться – им не хотелось оставаться наедине, и оба понимали это. После обеда они сыграли в домино в память об Исайе – тот обожал эту игру и очень дорожил набором костяшек из эбонита.
      – Домино мы тоже должны взять с собой, – пробормотала Дженси со вздохом.
      Видимо, она заметно расстроилась, потому что Саймон сказал:
      – Наверное, ты очень устала, дорогая.
      Хэл опять поднялся, собираясь уходить, но Дженси попросила его остаться, а сама вышла и направилась к себе в комнату. «Что же делать, что делать?» – спрашивала она себя. Действительно, что ей делать, если… если Саймон вдруг придет к ней в постель? Если они собираются расторгнуть брак, то им не следует… свиваться, как это называли Хаскетты.
      Впрочем, сейчас Саймон едва ли придет. А она… Ох, она ужасно устала!
      Дженси быстро разделась, умылась и легла в постель.

      На следующий день Саймон после завтрака сказал:
      – Мне сегодня надо будет уйти, но попозже. А сейчас мы должны осмотреть комнату Исайи. Некоторые вещи он оставил в дар друзьям, и надо выполнить его волю.
      Было ясно, что Саймону не хочется идти в комнату покойного, и Дженси сказала:
      – Если хочешь, я сама этим займусь.
      – Нет, мы вместе.
      – А у тебя не будет неприятностей из-за дуэли? И что сказать о смерти дяди Исайи? Ведь от меня, наверное, потребуются свидетельские показания?
      – Не думаю. Болдуин расскажет о здоровье Исайи. Сол Прити сказал ему про дуэль, а сам пошел за лошадью для Исайи. Я очень сожалею, что тебе довелось найти дядю, но не думаю, что от тебя потребуются показания.
      – Мне бы не хотелось переживать все заново.
      – Значит, не будешь. Что ж, я, пожалуй, пойду.
      После ухода Саймона Дженси села писать извещения о смерти для тех, кто жил далеко. Когда же Саймон вернулся, она в тревоге подняла на него глаза.
      – Все очень обыденно – сказал он. – Смерть от несчастного случая. Что ж, пошли осматривать комнату.
      Она встала и пошла за мужем. На лестнице он взял ее за руку и тихо проговорил:
      – Осматривать вещи – хуже, чем похороны.
      – Да, теперь окончательное прощание, – кивнула Дженси.
      Саймон открыл дверь, и они вошли в комнату. И почему-то уже не возникало впечатления, что Исайя вот-вот вернется, хотя и кровать по-прежнему была не убрана, и ночная рубашка все так же висела на стуле. Возможно, отсутствие «маленьких сокровищ» сделало комнату совсем другой. Впрочем, здесь и сейчас оставалось довольно много вещей.
      – С чего начнем? – спросила Дженси.
      – Тебе не обязательно это делать, дорогая. Мне помогут слуги майора.
      – Нет, я сама хочу… – Она огляделась. – Будем осматривать всю комнату, но начнем с комода, шкафа и буфета.
      – Согласен. То, что относится к завещанию, – в одну кучу, а то, что ты хочешь сохранить, – в другую. Остальное же…
      – Остальное отдадим преподобному Строну, – сказала Дженси. – А он передаст нуждающимся.
      – Да, конечно, – кивнул Саймон.
      Дженси заправила кровать и выдвинула ящик комода. Он был заполнен бриджами, и она в растерянности пробормотала:
      – Они тебе не подойдут по размеру.
      Саймон улыбнулся:
      – И я не ношу такой фасон.
      Взглянув на него, она засмеялась, но тут же прикрыла рот ладонью.
      – Но что же с ними делать?
      – Полагаю, надо отдать отцу Строну.
      – Ох, конечно. Извини. Просто…
      – Я понимаю.
      Они надолго умолкли, только Дженси что-то тихонько бормотала себе под нос. В очередной раз взглянув на мужа, она вдруг подумала: «А ведь мы с ним никогда еще не были вдвоем так долго, как сейчас. И он, кажется, все понимает, с ним очень легко».
      В одном из ящиков буфета они наткнулись на чей-то белокурый локон, завернутый в пожелтевшую бумагу. Чей этой локон, она не знали, поэтому решили, что его надо сжечь.
      Перед тем как продолжить работу, Саймон поднес к губам руку жены. Сделав вид, что потянулась к следующему ящику, Дженси украдкой погладила то место, которое он поцеловал.
      С каждой секундой в душе ее нарастал бунт против несправедливой судьбы. В Саймоне было что-то необыкновенно привлекательное. Почему же она должна его бросить и провести жизнь в одиночестве? Почему не может ответить на послание, которое видит в его глазах? Если бы они с ним сейчас легли в постель, то навсегда бы скрепили свой союз.
      Она взяла в руки пачку писем – и невольно ахнула.
      – Что такое? – спросил Саймон.
      Ей хотелось спрятать письма, но было уже поздно.
      – Это письма… моей матери. – Она чуть не сказала «тети Марты»! Что же делать? – Здесь ужасно холодно. Подбрось дров в камин, а я принесу огонь.
      Дженси выбежала из комнаты и бросилась к себе. К счастью, Саймон ничего не понял, подумал, что она плачет из-за горестных воспоминаний. Ворвавшись к себе в комнату, Дженси дрожащими руками развернула первое письмо. Оказалось, что Марта написала его еще до своего замужества. Дженси отложила письмо и развернула следующее. Писем было не очень много, и она быстро просматривала их одно за другим, отыскивая то, которое пришло, когда она переехала жить к Марте.
      Что же Марта написала тогда брату?
      Да, вот оно. Написано в сентябре 1808 года.
      Как она и боялась, Марта рассказала ему все. Вшивая хаскеттка родила девочку, очень похожую на ее милую Джейн.
      Дальше Марта рассказывала брату о том, как боролась с собой, пытаясь простить грех покойному мужу. И следовало признать, что эта борьба никак не отразилась на отношении Марты к приемной дочери.
      Это письмо Марты было, наверное, самым длинным из всех. Возможно, далекий от нее брат являлся единственным человеком, с которым она могла говорить откровенно.
      «Хотя я ненавижу ложь, – писала Марта, – девочку все будут знать как Нэн Оттерберн, сироту из семьи Оттербернов. Да простит мне Господь эту ложь и убережет нас от раскрытия обмана».
      Дженси вдруг подумала, что Исайя всегда знал правду о ней, но потом поняла, что не знал. Он считал, что она – Джейн, а Нэн Оттерберн умерла во время плавания.
      Она отложила это письмо в сторону и просмотрела остальные. Марта больше нигде не упоминала о Хаскеттах, ее, Дженси, называла «дорогая Нэн». И еще чаще она говорила: «Мои милые девочки». Дженси с трудом сдерживала рыдания. Какой доброй женщиной была Марта!
      Последнее письмо было написано нетвердой рукой, когда Марта была уже больна. Она просила брата проявить доброту к «моим дорогим девочкам». Дженси вспомнила, что Джейн предлагала матери написать за нее, но Марта отказалась, сказала, то должна написать сама.
      «Дорогой брат, они обе очень хорошие девочки, и я прошу тебя забыть то, что я написала о происхождении Нэн. Если бы я знала, что дойдет до этого, я бы ни за что не рассказала. Нэн более энергичная, чем Джейн, она даже немного дерзкая, но я даю тебе слово, в ее душе нет порчи, присущей Хаскеттам. Поверь, она хорошая девочка, и я умоляю тебя обращаться с ней как с племянницей, как с Джейн».
      Дженси очень не хотелось жечь эти письма, но выхода не было – их придется сжечь. Потому что если их не…
      Она вдруг поняла, что нет необходимости уничтожать все письма. В них ведь не говорилось, что она не Джейн, а Нэн. И только два письма свидетельствовали об этом. Значит, их и следовало сжечь.
      Приблизившись к камину, Дженси сунула письма в огонь и подождала, когда они сгорят дотла. Вот так. Порчи Хаскеттов больше нет. Остальные письма она положила в ящик стола, потом вытащила из огня головешку и отнесла в комнату Исайи, где Саймон уже подбросил дров в камин. Вскоре пламя разгорелось, и в комнате стало гораздо теплее.
      Хотя она отсутствовала довольно долго, Саймон ничего об этом не сказал. Но Дженси все-таки опасалась, что может каким-то образом выдать себя. Воспользовавшись случаем, она заглянула в Библию – вдруг Исайя сделал там какие-то записи о семье? Но никаких записей там не оказалось, а он был не такой человек, чтобы вести дневник или хранить копии писем, которые писал сестре.
      – Ой, смотри! – воскликнул Саймон, Дженси в испуге вздрогнула, но оказалось, что он всего лишь держал в руке неуклюжий старинный пистолет. Улыбнувшись, Саймон положил пистолет в кучу вещей, которые следовало сохранить, и они вновь взялись за работу.
      Саймону было не очень-то приятно осматривать комнату Исайи, но он прекрасно понимал, что его жене еще тяжелее. Когда же она нашла письма матери, ей стало совсем плохо, но теперь она, кажется, оправилась. И все-таки лучше им уехать отсюда поскорее, уехать к новой жизни. В Англии у них все должно быть по-другому.
      Время от времени поглядывая на жену, Саймон с удовлетворением отмечал, что она стала такой же невозмутимой и спокойной, как прежде, до того, как нашла письма матери. А потом он вдруг вспомнил, как поцеловал ей руку… Ему показалось, что в тот момент по телу его словно пробежала горячая волна, но это было не вожделение, а какое-то более глубокое чувство. Но что же это за чувство? Пока он не мог ответить на такой вопрос.
      Когда они закончили сортировать вещи покойного, Джейн пошла за слугами, чтобы те хорошенько прибрались в комнате. Более того, следовало заняться уборкой во всем жилище – от чердака до подвала. Во всяком случае, сама Джейн считала, что надо оставить дом покупателю в безупречном состоянии. Саймон считал, что обязан привести в порядок все документы Исайи.
      Гилбрайт, пожелавший приобрести дом, сказал, что купит его вместе с мебелью, посудой и прочим, а Гор прислал клерка, чтобы составить опись имущества. Кроме того, им помогал Хэл, каждый день у них обедавший. Правда, потом майор уходил, оставляя супругов одних, и для Саймона это были самые трудные часы.
      Джейн по-прежнему носила чепец, но теперь-то Саймон знал, какие чудесные волосы он прикрывает… Ему хотелось прижать Джейн к себе и вдохнуть ее запах, напоминавший аромат луговых цветов. Иногда он подолгу смотрел на нее, любуясь каждым ее движением, и в эти мгновения ему почему-то вспоминался Макартур. Что, если тот вдруг вернется и захочет продолжить дуэль? Но Саймон тотчас же отгонял эти мысли… А ночами он долго лежал без сна и с удивлением думал: «Почему же я не иду в спальню жены? Почему сдерживаю себя?»
      Конечно же, дело было в том, что он собирался расторгнуть брак, когда они с Джейн окажутся в Англии. Но он все чаще ловил себя на мысли, что в аннулировании брака, возможно, нет никакой необходимости. Ведь Джейн красива, изящна, и у нее прекрасный характер. Наверняка она понравится не только его родителям, но и его знакомым. Например, Хэлу она очень нравится…
      Но захочет ли Джейн остаться его женой? Временами он замечал, как она смотрит на него, как краснеет при этом, и в такие минуты ему казалось, что она ничего не имеет против.
      И все-таки он, наверное, увлек бы жену в постель, если бы не одно обстоятельство. Саймон не был уверен в том, что любит ее. Да, он желал Джейн, но любил ли?
      Как ни странно, но он считал, что должен любить жену, если хочет спать с ней. Да, должен любить ее… и доверять ей. Но разве он ей не доверял?
      Разумеется, Джейн заслуживала доверия, однако в ней было что-то… странное, сбивавшее с толку. Правда, он никак не мог определить, что именно его смущало. Когда Саймон расспрашивал жену о ее жизни в Англии, она вроде бы отвечала, а потом вдруг выяснялось, что он так ничего и не узнал о ее прошлом. Может, она что-то скрывала? Но что же могла скрывать такая девушка, как Джейн?
      Саймон решил поговорить об этом с Хэлом; Джейн же в это время находилась наверху – укладывала постельное белье, которое хотела взять в дорогу, а Тредвел и Оглторп, слуги майора, перевязывали бечевой бумаги Исайи, которые следовало оставить у Болдуина.
      Саймон завел друга в гостиную и, налив два бокала вина, спросил:
      – Ты когда-нибудь любил?
      – Я и сейчас люблю, – ответил Хэл, немного помолчав. Саймон впился в него взглядом.
      – Я задал непростой вопрос?
      – Да, пожалуй. Ты ведь никогда меня не спрашивал, почему я здесь.
      – Кажется, ты сказал, что сопровождал кого-то к месту службы, не так ли? Но я тогда подумал, что это выглядит довольно странно… Предпринимать столь утомительное путешествие только для того…
      – Нет-нет, – перебил Хэл. – Я приехал сюда, потому что женщина, которую я люблю, не выходит за меня замуж. – Он поднял на друга глаза и криво усмехнулся. – Я решил, что разлука приведет ее в чувство, но понимал, что не смогу долго выдержать без нее, поэтому и отправился за океан. – Майор сделал глоток вина и добавил: – Мне ее не хватает больше, чем потерянной руки.
      Пригубив из своего бокала, Саймон спросил:
      – А я ее знаю?
      – По-видимому, нет. Хотя, возможно, слышал о ней. Она актриса. Миссис Бланш Хардкасл.
      Саймон едва не поперхнулся. Он прекрасно знал, что после того, как Люсьен женился, Хэл «унаследовал» его любовницу, знаменитую Белую Голубку из театра «Друри-Лейн». Но неужели Хэл решил на ней жениться?
      Стараясь не выдать своих чувств, Саймон сказал:
      – Да, я знаю об этой женщине. Николас Делахей писал мне о твоих делах.
      – Еще бы он не написал, – пробормотал Хэл с язвительной усмешкой.
      Саймон внимательно посмотрел на друга:
      – Николас тебя раздражает?
      – Меня все раздражают. В данный момент – даже ты. Какого черта ты заговорил о любви?
      Саймон пожал плечами:
      – Просто я никак не могу решить, люблю я Джейн или нет. Я солгал, заявив при свидетелях, что мы с ней давно уже собирались пожениться. Видишь ли, Исайя перед смертью потребовал, чтобы мы обвенчались, и я не мог ему отказать. А теперь не знаю, что мне делать.
      – Как ты то ни было, ты женился. Связал себя узами брака.
      – Может быть, есть возможность его расторгнуть? Если же нет… – Саймон вздохнул. – Понимаешь, я всегда думал, что женюсь только по любви.
      – Говорят, любовь вырастает со временем.
      – А как же у тебя, Хэл? – Вопрос вырвался сам собой, и Саймон поспешно добавил: – Я имею в виду, что если ты встретишь другую, более подходящую…
      – Нет. – Хэл решительно покачал головой. – Другой не будет. Бланш, урожденная Мэгги Дуггинс, – дочь мясника. Она родила ребенка, когда сама была почти ребенком, а потом использовала свою красоту и тело, чтобы добиться лучшей жизни. – Он пристально посмотрел на Саймона, и в его глазах блеснула сталь. – У меня есть список всех ее мужчин. Она мне его силком вручила.
      Надо было что-то сказать, и Саймон пробормотан:
      – Тебе… тебе трудно ее любить?
      – На этот вопрос я не смогу ответить. Зато точно знаю: мне бы очень хотелось, чтобы я встретил ее гораздо раньше. Тогда я мог бы уберечь ее от всех страданий, выпавших на ее долю. Это звучит чертовски глупо, потому что она на восемь лет старше меня, но все же… Во всяком случае, теперь она – моя любовница. Увы, пока что Бланш отказывается выходить за меня.
      Саймон в изумлении таращился на друга. Хэл же тем временем продолжал:
      – Она старается спасти меня от этого безумия, потому что любит. А я так несчастен, что переплыл бы океан вплавь, если бы после этого она согласилась стать моей женой. Вот что такое любовь, Саймон. Избегай ее, если можешь.
      – Но чего же ты медлишь? Садись на первый же корабль…
      Хэл допил вино и поставил бокал на стол.
      – Я перед отъездом сказал, что выслушаю решение Бланш в день ее рождения, пятнадцатого декабря. На это у меня хватит сил.
      – А если она все равно скажет «нет»?
      Хэл горестно улыбнулся:
      – Тогда я буду… подбирать крошки. И она должна это понимать.
      На том следовало бы поставить точку, но дружба заставила Саймона сказать:
      – А ты не подумал, что она, возможно, права? Как она сможет войти в наш мир?
      Он сразу понял, что говорит не только про Хэла с актрисой, но и про себя с Джейн. Хэл засмеялся.
      – Я не только подумал – Бланш постоянно твердит мне об этом. Ситуацию осложняет и то, что она скорее всего не сможет родить еще одного ребенка. Меня это не волнует, а она очень беспокоится.
      – Тогда не будет ли для нее удобнее роль твоей любовницы?
      – Возможно. Но такой уж я эгоистичный – желаю надеть кольцо ей на палец, чтобы всем показать, что она навеки принадлежит мне.
      Саймон подумал о кольце на пальце Джейн. Может, он тоже хотел, чтобы жена принадлежала ему навеки? Немного помедлив, он задал очередной вопрос:
      – Хэл, а тебе не приходило в голову, что миссис Хардкасл просто не хочет порывать со своей профессией? Я слышал, что она превосходная актриса.
      – Ей не придется отказываться от сцены.
      Саймон молча смотрел на друга – тот не переставал его удивлять. Мало того что Хэл хотел взять в жены женщину со скандальным прошлым, так он еще и не возражал, чтобы она продолжала выступать на сцене?
      Хэл, вероятно, догадался, о чем думал Саймон, потому что вдруг проговорил:
      – А ты знаешь, что Бланш и Бета Арден – лучшие подруги?
      – Что?! Жена Люка и его бывшая любовница – лучшие подруги?!
      – И верные союзницы, – добавил Хэл со смехом. – Я вижу, ты удивлен, но это чистейшая правда. К тому же обе активные участницы борьбы за права женщин.
      Саймон пригубил из своего бокала и вполголоса пробормотал:
      – Черт побери, сумасшедший дом…
      Он набирался мужества, чтобы представить семье и друзьям дочь лавочницы, а теперь вдруг узнал, что Хэл Боумонт собирается жениться на актрисе, боровшейся за равноправие женщин.
      – А смог бы ты полюбить Джейн, если бы узнал, что она – того же происхождения, что и Бланш? – неожиданно спросил Хэл.
      – Я все знаю о происхождении своей жены, – проворчал Саймон.
      – И все-таки?
      Саймон ненадолго задумался, потом ответил:
      – Полагаю, стрелы Купидона могут поразить любого и в любое время. Но нет, я бы на такой не женился. Извини, Хэл, но нет. Это было бы несправедливо по отношению к семье и будущим детям.
      Тут в комнату вошла Джейн с чаем, и Саймон понадеялся, что жена не слышала его последние слова. Но все же она была чем-то встревожена. Нет-нет, ей не следовало беспокоиться. Да, ее мать держала лавку, а Джейн ей помогала. Но она же не играла на сцене…

      Дженси слышала слова Саймона.
      «Я бы на такой не женился. Извини, Хэл, но нет. Это было бы несправедливо по отношению к семье и будущим детям».
      Она не знала, о ком они говорили, но была уверена: та женщина не могла быть хуже, чем Хаскетты. А вскоре она получила еще один удар.
      Саймон сказал:
      – Полагаю, завтра мы должны сходить в церковь.
      – Зачем?
      – Если этого не сделать, пойдут разговоры.
      – Да, верно, – вздохнула Дженси. – Но когда новобрачная в первый раз приходит в церковь после свадьбы, это для всех событие.
      – Не беспокойся, – сказал Саймон. – Мы с Хэлом составим эскорт.
      – Значит, все будут мне завидовать. – Дженси заставила себя улыбнуться, но в этот вечер она ушла от мужчин пораньше, чтобы приготовиться к бою.
      Прежде она ходила в церковь Святого Якова вместе с Исайей и сидела на его скамье, но никогда подолгу не задерживалась. Теперь же она будет в центре внимания, а это совсем другое дело.
      Обычно новобрачные приходили в церковь в том платье, в котором были на свадьбе, но Дженси решила, что нарушит традицию – наденет траурное черное платье, довольно простое, но зато стильное. До замужества Марта была швеей, и она научила девочек хорошо шить. В Йорке Дженси умышленно надевала нестильные платья, но сейчас ей захотелось одеться иначе – ради Саймона.
      Надо было лишь придумать подходящий головной убор. К сожалению, обе ее шляпки скучные и довольно старые. Одну из шляпок она повертела в руках, выискивая способ как-то обновить ее. А потом вдруг вспомнила про даму, недавно приехавшую из Англии, – на ней было что-то вроде берета с пером. Видимо, «шотландский берет» сейчас в моде. Может, сделать что-то подобное? Но из чего?
      Открыв сундук, Дженси отбросила верхнюю одежду и добралась до одежды Джейн. Наверное, глупо было хранить эти вещи – ведь сама она никогда не сможет их надеть. Джейн была пониже ростом и даже в то время тоньше, чем она. А теперь любой ее лиф на ней просто лопнет.
      Да, следовало оставить вещи Джейн. Какой смысл платить за их перевозку обратно в Англию? Дженси сложила вещи на полу, чтобы отдать их на благотворительность. Но, взяв в руки любимое муслиновое платье Джейн, она невольно расплакалась. Это платье сшила Дженси, потому что у нее лучше получалось, а Джейн предпочитала делать рисунки для вышивки.
      Тут ей вдруг вспомнилось, как Джейн рисовала ее, когда она шила…
      Немного подумав, Дженси решила оставить себе муслиновое платье. Возможно, удастся его перешить. Например, сделать по бокам вставки. Или вообще сделать новый лиф, а на подоле – оборку, чтобы удлинить платье.
      Нет, ничего не получится. Джейн так любила это платье, что износила чуть не до дыр. Но материи много, и из нее получится очень хорошенькое платье для девочки. Для дочки. Для их с Саймоном дочки. Они назовут ее Джейн.
      Она отложила платье в сторону и вынула утреннее платье Джейн. Оно было такое же, как у нее, и сшито из того же рулона ткани. Дженси отрезала от юбки широкий кусок – чувство было такое, как будто резала по собственному телу, – и принялась кроить мягкую шляпку без полей.
      Дженси действовала методом проб и ошибок, но она всегда была мастерицей в этом деле. Она постаралась сделать тонкие швы и вскоре, посмотрев в зеркало, увидела именно то, что хотела увидеть, – «шотландский берет». Теперь требовалось какое-то украшение. У Джейн был утренний капор, и Дженси, оторвав от него черное кружево, сделала розетку, которую прикрепила сбоку.
      В последний раз она примерила шляпку уже в полночь. Глаза и руки устали от работы, но Дженси осталась довольна. Завтра она не посрамит Саймона.
      Но утром, когда она услышала звон колоколов церкви Святого Якова, созывающий прихожан, у нее задрожали колени, и ей пришлось заставить себя спуститься в холл, где уже ждали Саймон с Хэлом.
      Саймон улыбнулся и спросил:
      – Где ты взяла такую прелестную шляпку?
      – Сшила, – ответила она, потупившись. – Извини.
      – Но за что?
      – Я уверена, что настоящие леди не шьют себе шляпки сами.
      – А я уверен, что непременно шили бы, если б были так же умны, как ты. Не будь гусыней, дорогая. Подожди-ка… – Он взбежал наверх и вернулся с филигранной серебряной брошью с аметистами. – В твоей розетке будет смотреться замечательно.
      Подарок. Подарок от Саймона.
      Дженси сняла шляпку и приколола брошь в центр розетки. Затем подошла к зеркалу и снова надела шляпку.
      – Прекрасно. Спасибо.
      Она повернулась к нему, и его ласковая улыбка наполнила ее теплотой. Эта улыбка придавала ей мужества всю дорогу, пока они шли к церкви. Некоторые из прихожан поглядывали на нее с удивлением – новобрачная в трауре. Другие же улыбались им с Саймоном и кивали в знак приветствия.
      После службы она бы с удовольствием сбежала, как обычно, но Саймон подвел ее к Стронам и Горам. К тем уже приближались Хамблы, ужасные снобы, которые прежде не опускались до того, чтобы ее замечать. Они глумились над всеми, кто не имел дворянского происхождения.
      За несколько минут миссис Хамбл ухитрилась три раза упомянуть о своем кузене герцоге и два раза – о родстве Саймона с графом Марлоу. На Дженси же она смотрела с презрением – мол, выскочка.
      Когда они уже уходили, Дженси пробурчала:
      – Не понимаю, почему она до сих пор не сделала себе на лбу татуировку с гербом. Тогда бы она была уверена, что все знают о ее титулованных родственниках.
      Саймон рассмеялся. Дженси закусила губы, чтобы тоже не засмеяться.
      – Миссис Сент-Брайд, ведь ваш отец был шотландцем? – спросила проходившая мимо леди Чизхолм, жена офицера-шотландца.
      Дженси вежливо кивнула и ответила:
      – Да, миледи.
      – Он из роксбурских Оттербернов?
      Дженси ответила утвердительно – к счастью, она кое-что знала о семье Арчибальда Оттерберна.
      – Но мы, к сожалению, никогда не навещали родственников отца, а он умер, когда мне было девять лет.
      На этом следовало бы остановиться. Но допрос продолжила миссис Хамбл:
      – А ваша мать была из более низкого сословия, верно, миссис Сент-Брайд?
      Молодые супруги внезапно оказались в окружении дам. Засада у дверей церкви? Дженси ужасно хотелось ответить: «Да, из очень низкого. Тилли Хаскетт, моя мать, была бродяжкой».
      Ее выручил Саймон:
      – Миссис Хамбл, мать моей жены была сестрой Исайи Тревитта. Для меня это достаточно высокое сословие.
      На щеках дамы полыхнули красные пятна, но она все же улыбнулась:
      – Ах, как романтично…
      Однако ответ Саймона положил конец допросу, дамы разошлись. Дженси с облегчением вздохнула.
      – Спасибо, – сказала она. – Неужели в Англии меня ждет то же самое?
      – Только со стороны таких, как миссис Хамбл.
      – Разве меня не будут постоянно спрашивать о моем происхождении?
      – Будут, конечно, но ты просто говори правду. В ней нет ничего постыдного.
      – Даже лавка? Но что же нам было делать, когда кончились деньги? Неужели эти люди считают, что надо было голодать?
      – Вероятно. – Саймон усмехнулся. – Но эти люди просто глупы. Не беспокойся, дома будет иначе. Хамблы и Чизхолмы останутся здесь, в Канаде.
      Дженси успокоилась, вернее, сделала вид, что успокоилась. Но всю дорогу она с тревогой думала о том, что произойдет, когда Саймон узнает правду. А он непременно узнает правду, потому что она расскажет ему обо всем, как только они окажутся в Англии и сойдут на берег.
      Но все-таки ей ужасно не хотелось с ним расставаться. Ах, как же ей этого не хотелось!
      Дженси чувствовала, что все больше привязывается к мужу. Они с Саймоном прекрасно ладили, и временами ей даже казалось, что во многих случаях они придерживались одного и того же мнения.
      Она не могла себе представить, что они расстанутся и больше никогда не увидятся. Да, они были совсем разные, но при этом очень подходили друг другу. Так следует ли им расставаться? Может, будет лучше, если она не скажет ему правду? Ведь они с Джейн были очень похожи. И если обходить Карлайл стороной и избегать тех людей, которые ее хорошо знали, то ничего страшного не случится, потому что Саймон ничего не узнает.
      Борясь с искушением, Дженси спустилась на первый этаж и обнаружила Саймона за бухгалтерскими книгами.
      – Я думала, мы покончили со всеми счетами.
      – Да, почти.
      Она уткнулась в страницу.
      – Вот, осталось получить всего несколько долгов.
      Он нервно барабанил пальцами по столу. Интересно, что его так тревожит? Она уже научилась чувствовать его настроение.
      – Я думаю: может, мы простим им долги?
      Она взглянула на список должников.
      – Но почему?
      – Потому что Исайя скорее всего забыл про эти долги. Возможно, у него имелись на то причины.
      – Он был очень мягкий человек.
      – Да и суммы невелики. Двадцать фунтов, двенадцать, даже пять. Для нас это ничто, а для должников – тяжелое бремя. Я, например, не знаю, где Сол Прити раздобудет двадцать фунтов.
      Ей хотелось сказать: «За наш дом в Карлайле мы платили двадцать фунтов в год». Но вместо этого вырвался вопрос:
      – Саймон, какой у тебя доход?
      Он посмотрел на нее с удивлением:
      – Шестьсот фунтов в год. А что?
      У Дженси екнуло сердце. Ответ мужа – еще одно подтверждение того, что между ними нет ничего общего.
      Для нее шестьсот фунтов – огромное состояние, но Саймон как-то сказал, что со временем его обеспечение как наследника станет еще больше. Просто отец временно отказался его выплачивать, потому что он еще не вернулся в Брайдсуэлл.
      А состояние Исайи – около двух тысяч фунтов, и на эти деньги она могла бы жить всю жизнь. Для джентльмена это означало бы нищету, а для нее – очень даже неплохо. К тому же она будет шить, если потребуется.
      Но правда и то, что долги, которые он считает мелкими, возможно, не дают этим людям спать по ночам.
      – Да, Саймон, ты прав. Исайя хотел бы, чтобы мы простили долги этим людям.
      – Отлично. А теперь давай поговорим о твоем доходе.
      Она уставилась на него в изумлении:
      – Что ты имеешь в виду?
      – Брачный контракт. На случай, если со мной что-нибудь случится.
      – Ничего с тобой не случится!
      Он со вздохом пожал плечами:
      – Видишь ли, все может случиться. А тебе потребуются деньги. Например, на булавки.
      – Деньги на булавки?..
      – Деньги на все. Неужели не понимаешь? Ведь ты можешь остаться одна.
      Одна?! У нее при этой мысли даже голова закружилась.
      – Я не останусь одна!
      – Послушай, Джейн… – Он взял ее за руку. – Извини, я плохо объяснил. В нашем кругу так принято: все оформляется по закону, чтобы доход жены не зависел от прихоти мужа и был гарантирован на случай его смерти.
      – Понятно. Но у меня есть деньги Исайи.
      Он поморщился:
      – Нет у тебя этих денег. После свадьбы они принадлежат мне. Но ты должна быть защищена соглашением, которое гарантирует тебе компенсацию. У Болдуина я оставил завещание, по которому в случае моей смерти деньги Исайи перейдут обратно к тебе. Учитывая твой возраст, я назвал твоим опекуном отца. Я понимаю, что это трудно, но я ему доверяю.
      – Саймон, не надо! Я не хочу даже думать о том, что ты умрешь. – Она стиснула руки. – Макартур вернулся?
      – Нет. Я не хочу тебя пугать, просто все это надо сделать, чтобы ты была в безопасности.
      Она раздражала его своей глупостью.
      – Ладно, хорошо. Спасибо. Теперь мы можем поговорить о чем-нибудь другом?
      – Как хочешь. Но как только мы приедем в Англию, я составлю брачный контракт. Поскольку у меня самого небольшой доход, понадобятся гарантии отца. Но ты получишь свои деньги «на булавки» и обеспечение вдовьей части наследства. Это обеспечит также наших детей. Кстати, что ты думаешь о детях?
      Дженси попыталась отделаться шуткой:
      – Думаю, что они очень беспокойные создания.
      Саймон усмехнулся:
      – Так обычно говорят мужчины. Признаюсь, мне дети нравятся. И я хотел бы, чтобы у нас с тобой было их как можно больше.
      Он пристально посмотрел ей в глаза, и она, не выдержав его взгляда, опустила голову. Внезапно он привлек жену к себе и коснулся губами ее шеи.
      – Саймон, не надо! – Она оттолкнула его. – Ведь мы еще не в Англии… – Дженси твердо решила, что не допустит близости с мужем, пока не расскажет ему всю правду. Возможно, она не расстанется с ним, если он сам не захочет расстаться, но правду в любом случае расскажет.
      – Еще не в Англии? Джейн, ты все еще хочешь аннулировать брак? Мне казалось, все изменилось…
      – Не в этом дело, просто… – Она вдруг придумала объяснение. – Понимаешь, меня на корабле ужасно тошнило. Дж… Нэн умерла. И если я во время плавания буду беременна, то, наверное, умру.
      Он погладил ее по волосам.
      – Тогда, конечно, пусть будет так, как ты хочешь. «Не как я хочу, любимый, а как надо».
      – Спасибо, – выдохнула она и ускользнула в свое убежище – на кухню.
      – Что тебя так встревожило? – спросила миссис Ганн.
      – Ничего не встревожило.
      – Что ж, не хочешь отвечать – и не надо.
      – Какие овощи подготовить? – спросила Дженси.
      – Почисть лук. Тогда сможешь поплакать.
      – Мне и без лука хочется плакать.
      – А может, все стало бы проще, если бы ты пустила мужа в свою постель?
      – Не ваше дело. – Дженси схватила три самые большие луковицы.
      – Верно, не мое. Но только вы оба ведете себя очень глупо. – Миссис Ганн с грохотом поставила кастрюлю на середину стола. – Все видят, что он сгорает от желания, хочет побыстрее заполучить тебя.
      – Вот как? – Дженси пристально посмотрела на пожилую женщину.
      – А ты хочешь того же, так что не притворяйся. Если бы вы не были женаты, пришлось бы запереть вас по разным комнатам. Так в чем же дело? Боишься?
      – Нет, ничего я не боюсь, – заявила Дженси. Кухарка взяла острый нож и принялась разделывать оленину.
      – Тогда в чем же дело?
      Не придумав ничего лучшего, Дженси сказала то же самое, что сказала Саймону несколько минут назад. Затем стала резать лук.
      Миссис Ганн хмыкнула:
      – Я вижу, как ты нервничаешь, моя дорогая. Да, твоя кузина умерла, но это не значит, что и ты непременно умрешь во время плавания. А если тебя тошнит и от моря, и от беременности, то какая разница, от чего именно. Подумай, сколько удовольствия ты теряешь.
      – Миссис Ганн!..
      – Что, моя дорогая? Только не говори, что твоя мать считала это пыткой. Доверяй своим чувствам, милая, и наслаждайся.
      – Может, вы и правы, – пробормотала Дженси, утирая слезы; ей хотелось бы, чтобы миссис Ганн подумала, что она плачет из-за лука.
      Когда мясо поставили тушиться, Дженси собрала чайный поднос и понесла его в дом, надеясь, что Хэл еще не ушел. Голову кружили запретные желания, и постоянно приходила мысль о том, что старая кухарка действительно права.
      Марта никогда не говорила о брачном ложе, но как-то само собой подразумевалось: это печальная необходимость для того, чтобы родить детей. Цена, которую надо заплатить. Дженси вспомнила, что говорила Тилли, когда объясняла, кем был ее отец.
      – Когда его жена узнала, что ждет ребенка, она по глупости отказала ему в удовольствиях, и он стал изменять ей. И встретил меня.
      Дженси не хотела, чтобы муж стал ей изменять. И конечно же, ей очень хотелось доставить Саймону удовольствие. Саймону – и себе тоже. Но осмелится ли она сделать это сейчас? Ведь тогда придется рассказать мужу правду до того, как они сойдут на берег в Англии…
      Она вошла в холл – и тут же услышала, как мужской голое произнес:
      – Макартур вернулся.
      Дженси в ужасе замерла.
      – Вы с ним говорили? – спросил Саймон – спросил так, как будто речь шла о погоде.
      – Нет, но меня разыскал Делахей.
      Дурную весть принес капитан Нортон, секундант Саймона. Дженси поспешила в гостиную, чтобы остановить это безумие.
      Увидев ее, Саймон сказал:
      – Не расстраивайся, дорогая. Я не намерен оставлять тебя вдовой в течение, скажем, ближайших шестидесяти лет.
      – К сожалению, не все зависит от тебя, Саймон, – проворчал стоявший рядом Хэл.
      Дженси грохнула поднос о стол так, что зазвенела посуда, и выбежала из комнаты.

      Саймон посмотрел вслед жене. Ему хотелось догнать ее, но что бы он ей сказал?
      – Неудивительно, что она боится, – пробормотал Нортон. Ему было неловко, что он оказался свидетелем семейной сцены.
      – Ничего подобного! Она не боится! – заявил Саймон. – Жаль только, что она нас услышала и что это доставило вам лишнее беспокойство. Я отправляюсь в Англию, так что мистеру Макартуру придется встретиться со мной поскорее.
      – Делахей предлагает завтра.
      Саймон старался скрыть свое волнение.
      – Что ж, хорошо. В то же время?
      – Да, в то же.
      Проводив Нортона, Саймон задержался в холле. Его волнение было вызвано вовсе не страхом, а беспокойством за будущее Джейн. Ведь она могла остаться одна…
      Но конечно же, умирать ему не хотелось. Глупо было бы умереть, так и не переспав с молодой женой. Это было бы ужасно несправедливо! А ведь завтра она может остаться вдовой.
      Он вернулся к Хэлу.
      – Что бы ни случилось, о Джейн надо позаботиться.
      – Конечно, – кивнул майор.
      – Я составил брачный договор, но нужно, чтобы его утвердил отец. Уверен, он сочтет это долгом чести.
      – Если у него возникнут сомнения, я ему объясню. И твои бумаги передам в надежные руки. Если же на сей раз Макартур тебя убьет, на него обрушится ярость всех наших друзей.
      – А я буду с небес вам аплодировать. Черт возьми, Хэл, я уже давно не видел Дара, думал, что он убит. Почему же теперь мне так важно, что я, возможно, никогда его больше не увижу?
      Майор промолчал, и Саймон пробормотал:
      – Похоже на ночь перед боем, ты не находишь?
      – Можем спеть сентиментальную песенку о девушках, которых мы покидаем, – сказал Хэл с ухмылкой, и Саймон рассмеялся.
      – Принесу бумаги, а то еще забуду в припадке сентиментальности. Пей чай.
      Наверху Саймон задержался перед дверью Джейн, раздумывая, не попытаться ли ее утешить. Но какое утешение он мог ей дать? Тяжело вздохнув, он пошел к себе и взял бумаги. Ох, сколько эти документы принесли бед и неприятностей! Интересно, если бы начать сначала, пошел бы он той же дорогой?
      Да, пошел бы. Некоторые дороги нельзя обходить стороной, какими бы тернистыми они ни казались.
      Джейн не пришла к обеду, и Саймон с Хэлом сели за стол одни. Говорили же только о прошлом. Разговор получался не очень-то веселым, поэтому Саймон, извинившись перед другом, сказал, что ему нужно как следует выспаться.
      Хэл тоже поднялся и взял сумку с бумагами.
      – Если не возражаешь, я приду на дуэль.
      – Буду только рад, – ответил Саймон.
      Он сразу же пошел к себе в комнату, чтобы убедиться, что теперь уже не осталось незавершенных дел.
      На этот раз завещание было должным образом оформлено. Но он не мог заставить себя еще раз написать письмо родителям, так что просто добавил: «Джейн мне очень дорога, надеюсь, что и вам будет тоже».
      Саймон решил написать Дару, но не знал, что ему сказать. В конце концов получилось следующее:
      «Мало что в жизни доставило мне столько радости, как известие, что ты жив, и мне очень жаль, что мы не увидимся, потому что если ты читаешь это письмо, то, значит, я убит. Верю, что не зря проводил расследование в Канаде, так как я – один из немногих, кто мог это сделать, и теперь моя смерть уже ни на что не влияет.
      Хэл сообщил мне, что ты выздоравливаешь, но вскоре после твоего возвращения он уехал из Англии. Тебе же желаю мужества и удачи. А если у тебя будет возможность, убедись, что моя дорогая Джейн ни в чем не нуждается».
      «Моя дорогая Джейн…»
      Саймон с опозданием понял, что тайны, которые, возможно, хранит Джейн, для него несущественны. Он знал о ней только то, что любит ее. Да, он любил так безумно, как об этом пишут поэты. Написать ей? Сказать, что он чувствует? Нет, это было бы слишком тяжело для нее. Голос из могилы.
      Запечатав письмо, он погрузился в раздумья. Вспоминая прошлую дуэль, пытался понять, как лучше действовать на сей раз, чтобы остаться в живых.
      Нужно быть как можно спокойнее. Макартур выстрелил, когда их напугала Джейн. Это указывает на его нервозность или быстроту реакции? А то, что сам он не нажал на курок, говорит о его медлительности? Возможно, он слишком уж нервничал…
      Саймон вспомнил, что на войне, когда брал цель на мушку, его охватывало такое возбуждение, что он упускал самые выгодные мгновения для выстрела. Наверное, нечто подобное произошло и на дуэли. Завтра такая нервозность может оказаться роковой.
      А ведь он так и не лег с постель с женой. Если бы он только осмелился…
      Внезапно раздался стук в дверь. Это могла быть… только она.
      Он открыл и действительно увидел перед собой Джейн. Она была в зеленом шерстяном халате, из-под которого только по вороту выглядывали кружева ночной рубашки, как это было в ночь перед дуэлью. Но на этот раз на ней не было чепца и волосы длинной косой спускались до пояса.
      Сама простота.
      Восхитительная простота.
      – Извини, я не могла… не могла заснуть. Не могла все так оставить…
      Саймон отступил на шаг, приглашая жену войти. Сердце его глухо стучало.
      Усадив Джейн в кресло, он налил ей бокал бренди. Она осторожно пригубила, и он понял, что ей понравилось.
      Он выпил почти полный бокал, затем сел и налил себе еще.
      Она смотрела на него, явно озадаченная тем, что он до сих пор не произнес ни слова.
      Заставив себя успокоиться, он спросил:
      – Что именно тебя тревожит, Джейн? – «То же желание, что у меня? Помоги мне Господь».
      – Что тебя могут убить.
      – С этим ничего не поделаешь, дорогая. Она вертела в руках бокал.
      – Не могли бы мы уехать прямо сейчас? Нет-нет, конечно, я знаю, что нельзя. Но все так глупо… Хочется изменить судьбу.
      – Это в твоем характере, да? Хочешь схватить судьбу за горло?
      Она вытаращила на него глаза:
      – Ты о чем?..
      – Дорогая, зачем ты пришла?
      Она опустила глаза и сделала еще глоток бренди.
      – Я же сказала: не могла заснуть. К тому же спать еще рано.
      Саймон почувствовал головокружение. Господи, о чем она? Неужели она пришла, чтобы… Нет-нет, такого быть не может. Просто она слишком молодая, и она много страдала, теряя близких людей. Конечно, она пришла в ужас при мысли о том, что может потерять и его. Значит, следует ее успокоить и отправить обратно.
      – Джейн, видишь ли… Пожалуйста, распусти волосы. Для меня. – Слова вырвались помимо его воли; он ведь хотел сказать совсем другое.
      Она посмотрела на него с удивлением. Потом поставила бокал на столик и перекинула косу на грудь. Опустив глаза, развязана ленту и расплела тяжелую косу. Затем разгребла пальцами волосы и взглянула на него вопросительно.
      Он улыбнулся:
      – Спасибо, дорогая. Замечательно.
      – Хотелось бы сделать для тебя гораздо больше, – пробормотала она в задумчивости.
      Саймон невольно вздрогнул. Неужели она все-таки…
      – В самом деле, дорогая?
      Теперь Саймон почти не сомневался: жена пришла именно для того, чтобы лечь с ним в постель.
      – Может, сыграем в карты? – спросил он неожиданно. Она посмотрела на него так, как будто он предложил стать на голову.
      – Чтобы как-то убить время, – добавил он. – Давай сыграем в пикет. Ведь Исайя научил тебя?
      – Да, но не думаю, что я смогу сосредоточиться.
      Может, он ее неправильно понял? Ему нужен был какой-то знак. Движение тела. Язычок по губам. А она просто смотрела на него, кажется, в растерянности.
      – А ты попытайся. Может, получится. – Саймон встал и нашел колоду карт, а также бумагу и карандаш. Потом налил себе еще бренди. «Только не пей слишком много, тебе нельзя терять контроль, и уж конечно, ты не хочешь утреннего похмелья».
      Забавно, но проводить время с Джейн было очень приятно. Раньше он не верил, что такое возможно. Вот оно, колдовство любви. Пожар в крови не погас, но если сейчас ему дано лишь ее общество, то он и на это согласен.
      Придвинув кресло поближе к столику, стоявшему между ними, Саймон перетасовал колоду и с улыбкой сказал:
      – Результат не имеет значения. Все равно все мое – это твое, а что твое – то мое.
      – Да, вероятно.
      Игра его не очень-то отвлекла – Джейн была слишком слабым противником, – поэтому Саймон то и дело поглядывал на нее. Когда же он смотрел на ее руки, вернее – на обручальное кольцо на ее пальце, кровь его вскипала. Ведь это кольцо… оно делало позволительным то, чего ему уже давно хотелось; причем с каждым мгновением его все сильнее к ней влекло, так что временами он даже забывал об игре.
      И конечно же, его постоянно терзал нежнейший аромат, исходивший от Джейн, весенний запах листьев и травы, заставлявший думать, что она – творение лесов и полей, хотя она была городской девушкой, родилась и выросла в городе. Здесь, в Йорке, ее пугало все, что выходило за пределы прямоугольных улиц.
      Он представил себе, как она с распущенными волосами, босиком идет по полю – дитя природы. И он срывает с нее свободные одежды, ложится с ней в траву, целует теплые груди, слизывает влагу с бедер…
      – Ты устал?
      Саймон понял, что снова забыл об игре. Собравшись с мыслями, он разыграл свою последнюю карту.
      – Нет, не устал. Просто никак не могу сосредоточиться.
      – А может, я не даю тебе как следует играть? – Она жалобно улыбнулась. Когда она улыбалась, ее полные розовые губки восхитительным образом создавали ямочки в уголках рта. – Исайя играл со мной только тогда, когда не находил никого лучше.
      – В тебе нет духа соперничества.
      – Не знаю. – Она собрала со стола карты и вдруг пристально взглянула на него: – Хочешь, я тебе погадаю?
      – А ты умеешь?
      Щеки Джейн покраснели – как будто ее уличили в каком-то грехе. Что ж, ничего удивительного: ему трудно было представить, что Марта одобряла предсказание судьбы.
      – Меня научила одна цыганка, – сказала Джейн, потупившись.
      Цыганка? Вот еще одна из тайн его прелестной жены. Он был бы очень не прочь воспользоваться шансом и разгадать их все – в том числе и тайны ее прекрасного тела.
      – Ты что, напился? – Она впилась в него взглядом. – Хочешь, чтобы я ушла?
      – Нет-нет. – Этого он хотел меньше всего. – Что ж, сообщи, что ждет меня в будущем, хотя я и не слишком этому верю.
      Она снова потупилась:
      – Не знаю, есть ли у меня этот дар, но иногда я… кое-что угадывала.
      Он потянулся к своему бокалу и сделал очередной глоток.
      – Только имей в виду: если карты предскажут мне неминуемую смерть, не говори.
      Она кивнула:
      – Хорошо.
      – Нет, черт побери! В любом случае скажи правду.
      Заглянув в глаза жены, Саймон невольно поежился; ему вдруг почудилось, что он видит в ее глазах какое-то тайное знание, нечто такое, чему он не мог найти объяснение. Возможно, это знание каким-то чудесным образом пришло к ней из прошлых веков – подобно тому, как некоторые качества Черного Адемара, годами таившиеся в засаде, внезапно обнаруживались у какого-нибудь представителя рода Сент-Брайдов.
      – Ты будешь король треф, – сказала Дженси. – Короли треф дружелюбны, решительны и целеустремленны. Им нужны действия и результаты.
      – А ты тогда кто?
      – Моя масть – бубны. Их еще называют бриллиантами. Красивые по виду, но гадкие по сути.
      – Я осыплю тебя бриллиантами.
      – Не глупи. Я – творение земли и воздуха, а ты – огня и воды.
      – Значит, я сам себя гублю?
      – Или превращаешься в пар. Все дело в соотношении воды и огня. У тебя, я думаю, огонь правит, а вода усмиряет.
      – А у тебя?
      Она опустила глаза.
      – Не знаю.
      – Похоже, твои стихии воюют между собой. Ты полна противоречий, милая женушка.
      Но он не собирался сейчас выяснять, что это за противоречия. Ему было довольно и того, что любимая жена находилась с ним рядом.

      Дженси смотрела в карты, пытаясь унять сердцебиение. Она пришла сюда вопреки благим намерениям, пришла, не в силах вытерпеть, что рассталась с мужем в раздражении и что теперь теряет драгоценное время, хотя, возможно, никогда уже не увидит Саймона. Она знала, что идет на риск, и приветствовала этот риск. Ей нестерпимо было думать, что Саймон может завтра умереть, – а они даже не поцеловались.
      По-настоящему.
      Как любовники.
      И в то же время Дженси пыталась убедить себя, что пришла только для того, чтобы не оставлять мужа одного в трудную минуту. Однако ей, как она ни старалась, не удавалось себя обмануть – Дженси чувствовала, что ее влечет к Саймону так же, как и его к ней.
      Он никогда ее не принуждал, но она знала: достаточно подать ему знак взглядом или жестом – и на них обрушится такая страсть, которую они уже не смогут подавить.
      Более того, ее все сильнее влекло к Саймону, и она ничего не могла с этим поделать. Но если она уступит своему влечению… Ах, тогда все еще больше запутается.
      «Что же делать, что делать? – спрашивала себя Дженси. – А может быть, карты подскажут?»
      Она протянула ему колоду:
      – Перетасуй, пожалуйста.
      Из руки соприкоснулись, и Дженси тотчас же ощутила жар во всем теле. Она поспешно отдернула руку и отвела глаза.
      Молча перетасовав карты, Саймон положил колоду на стол. Дженси раскинула карты веером и сказала:
      – Возьми восемь штук.
      Выбранные им карты она разложила полукругом, на них положила другие восемь карт, а потом – еще и еще, пока не образовалось восемь кучек. Затем перевернула первый слой, глядя отрешенно, как научилась еще девочкой.
      «Не думай ни о чем, дорогая, – говорила ей Сейди Хаскетт. – Карты не для того, чтобы думать. Пусть они сами говорят».
      – Туз пик приносит проблемы в делах, король бубен говорит, что мужчина со светлыми волосами станет твоим другом. Семерка червей говорит о том, что ты не уверен в своем пути.
      Дженси подняла на мужа глаза. Ей трудно было представить, что Саймон может быть не уверен в себе.
      Он молча потягивал бренди, и Дженси опять обратилась к картам, напомнив себе, что надо не думать, а смотреть, что они говорят.
      – Трефовая десятка предвещает путешествие. Бубновый валет предупреждает, что молодой блондин может тебя предать, а бубновая королева – легкомысленная женщина, не умеющая хранить секреты.
      – Тогда это не ты, – сказал он. Она стрельнула в него глазами.
      – Почему ты так думаешь?
      – Хочешь сказать, у тебя нет секретов?
      – У всех есть секреты.
      – Да, верно. Храни свои, если можешь. Но предупреждаю: я намерен со временем их раскрыть.
      Дженси в испуге уткнулась в карты.
      – Восьмерка треф – хорошие друзья. – Перевернув следующую карту, она вздрогнула. Немного подумав, поняла: даже если она солжет, это ничего не изменит. – Девятка бубен. Будь осторожен с острыми предметами и огнестрельным оружием.
      Он пожал плечами и спросил:
      – Это означает смертельную рану?
      – Нет, не обязательно. И все же лучше бы эта карта была не в первом ряду.
      – Какая-нибудь карта предвещает смерть?
      – Они никогда не говорят так… откровенно. Девятка пик – карта болезни, а восьмерка и десятка означают плохие новости.
      – Но ничего этого не было. Следовательно – все в порядке!
      «И правда – хороший расклад», – подумала Дженси, немного успокоившись. Скорее всего Саймон завтра не умрет. Но все-таки ей не нравилась девятка бубен.
      Многие люди считают, что предсказание судьбы – это глупые суеверия и даже дьявольские козни, но в детстве Дженси часто видела, как такие предсказания сбывались, и не могла им не верить. Много лет она втайне советовалась с картами, и они почти всегда оказывались правы.
      – Хочешь узнать дальнейшие предсказания? – спросила она, понимая, что сама этого хочет.
      – Почему бы и нет? Следующий слой?
      – Нет, нижний, – Одну за другой она скинула карты. Когда же в нижнем слое не оказалось девятки пик, с облегчением вздохнула. В конце концов все умирают, но преждевременная смерть значится в нижнем слое.
      – Королева червей, Очаровательная блондинка. – Не удержавшись, Дженси подняла на мужа глаза и улыбнулась ему. Он улыбнулся ей в ответ и сказал:
      – Я начинаю верить картам. Продолжай.
      – Восьмерка пик. Ты всегда был и будешь богат. И у тебя много хороших друзей.
      – Опять в точку.
      – Туз бубен предсказывает в будущем много денег. Это хорошая новость для меня. Трефовая десятка говорит о приятном путешествии, трефовая семерка – это успех и слава. И червонная девятка… – Она на мгновение замялась. – По-моему, это сокровище, которого ты не хочешь. Червонный король опять говорит о светловолосом мужчине, который будет истинным другом, а в конце у нас король бубен, то есть ты, И ты укрепишься в своих многочисленных добродетелях. – Дженси собрала карты и снова улыбнулась: – Прекрасный расклад, Саймон, все будет хорошо.
      – Я рад, дорогая. – Он поднялся. – И раз уж мне суждено жить…
      Она подумала, что муж хочет отправить ее спать, но он вдруг поднял ее на ноги и начал расстегивать на ней халат.

      Дженси посмотрела ему в глаза и поняла: если она сейчас проявит страх, Саймон от нее откажется. Но она нисколько не боялась – желание разгоралось все сильнее, и в конце концов она сама скинула халат. Он тут же стал расстегивать пуговицы на ее ночной рубашке, но Дженси и на сей раз проявила инициативу – отступив на шаг, стащила рубашку через голову, а затем решительно вскинула подбородок, так что волосы разметались по плечам.
      Саймон в изумлении смотрел на жену. Неужели это его Джейн?..
      В следующее мгновение он привлек ее к себе и впился в губы поцелуем. Дженси тотчас же прижалась к нему покрепче; именно о таком поцелуе она и мечтала уже долгие месяцы. Прошло еще несколько секунд – вот она уже на его кровати; Саймон же теперь целовал ее груди, плечи и шею.
      Ласки и поцелуи Саймона обжигали огнем, и Дженси, не выдержав, громко выкрикнула его имя и, высвободившись из объятий мужа, стала распускать его ремень.
      Несколько секунд спустя Саймон стащил бриджи и, отбросив их в сторону, склонился над женой. На миг их взгляды встретились, и Дженси поняла: сейчас произойдет то, о чем она уже давно мечтала. «Ах, быстрее же, быстрее», – подумала она, почувствовав, как желание, нарастающее с каждым мгновением, становится нестерпимым, почти болезненным.
      Он вдруг лизнул ее сосок, и она едва не задохнулась от ощущения, которое и вообразить себе не могла. Он засмеялся – наконец-то вошел в нее. Дженси тоже засмеялась и подалась ему навстречу.
      А потом ей стало больно, и она тихонько вскрикнула. Саймон тотчас же замер, но она прошептала:
      – Продолжай же, продолжай… Я чувствую, что боль сейчас пройдет.
      Он снова начал двигаться, и она со вздохом пробормотала:
      – Ах, как замечательно… О, Саймон…
      Он тоже что-то пробормотал, но Дженси не расслышала, что именно. Впрочем, это было и не важно, главное – что она наконец-то была с тем, кого так давно желала.
      Внезапно он улыбнулся ей и прошептал:
      – О, Джейн, милая моя женушка, кельтское мое солнышко, любовь моя…
      Его любовь? Неужели она не ослышалась? Нет-нет, конечно же, не ослышалась!
      Ей хотелось сказать ему о своей любви, но она будто лишилась дара речи; из горла ее то и дело вырывались стоны, но она не могла вымолвить ни слова.
      А затем словно последовал взрыв, прокатившийся по всему ее телу. Содрогнувшись несколько раз, Дженси громко вскрикнула и замерла в полном изнеможении. «Ах, Тилли, неудивительно, что ты так любила мужчин», – промелькнуло у нее в голове.
      – Моя милая жена, – пробормотал Саймон ей в ухо. – Моя любовь.
      Дженси поглаживала его по плечам и по спине и думала о том, что поступила правильно, решив уступить своему влечению. Да, она обещала себе этого не делать, но, к счастью, не сдержала обещание, и то, что произошло сейчас между ними… О, это было прекрасно!
      И он ее любит.
      Как она может порвать с ним, если он ее любит?
      Он откинул с ее лица волосы.
      – Было очень больно?
      – Нет, немножко, но я не против. К тому же все уже прошло. – Она улыбнулась и добавила: – Как будто зуб вырвали.
      – Ужасная женщина! – В его глазах плескался восторг. – Ужасная – и очаровательная!
      Она заглянула ему в глаза и, немного помедлив, спросила:
      – А можно, мы… сделаем это еще раз?
      – Несомненно. Но не позволяй мне быть жестоким.
      – Ты настолько жесток, что откажешь даме в удовольствии?
      Он засмеялся:
      – Джейн Сент-Брайд, ты великолепна!
      Он поднялся с постели и во всем великолепии своей наготы подошел к столу, где стоял графин с бренди. Она повернулась на бок, наблюдая за ним.
      – Как получилось, что на вас нет ни единого светлого пятнышка, сэр?
      – Купался голышом, как и большинство здешних мужчин. А летнее солнце тут жаркое. Жаль, что у меня нет ничего, кроме бренди.
      Он подошел к кровати, поставил графин и бокал на пол, затем улегся и подал жене другой бокал.
      – Капни на меня и лизни. Может, так бренди понравится тебе больше.
      Она прикусила губу, но сделала, как он сказал.
      – М-м-м… Действительно, так вкуснее. – Она провела кончиком языка по его плечу, затем по животу.
      Саймон снова рассмеялся и спросил:
      – Может, капнешь пониже?
      Она посмотрела на его торчащий «петушок» (у Хаскеттов это называлось именно так), затем окунула палец в бокал и выполнила его просьбу. Немного помедлив, слизнула бренди и тотчас же услышала тихий стон мужа и почувствовала, как он напрягся. Негромко рассмеявшись, Дженси снова лизнула возбужденную мужскую плоть и вновь услышана стон. Потом он вдруг усмехнулся и пробормотал:
      – Откуда тут появилась эта жуткая распутница?
      – Откуда появилась?.. – Дженси в страхе смотрела на мужа. Неужели он что-то заподозрил?
      Но прежде чем она нашлась с ответом, он опрокинул ее на спину и вошел в нее.
      И на этот раз Саймон уже не мог сдерживаться, он набросился на Дженси с таким неистовством, что у нее даже голова закружилась – сейчас она чувствовала себя почти так же, как на море во время качки. Но ей было довольно и того, что муж наконец-то получил желаемое, поэтому она не возражала.
      Внезапно он замедлил движения и, заглянув ей в глаза, прошептал:
      – Я ведь хочу доставить тебе удовольствие, моя любимая, моя драгоценная… Пожалуйста, расслабься, тогда все будет хорошо.
      Дженси выполнила его просьбу и тотчас же поняла, что муж был прав – теперь она действительно получала удовольствие, и при каждом его движении из горла ее вырывались стоны. Наконец по телу ее снова пробежала дрожь, и она, громко закричав, затихла в объятиях мужа и прикрыла глаза.
      Когда же она опять посмотрела на Саймона, он с улыбкой спросил:
      – Дорогая, устала?
      Улыбнувшись ему в ответ, Дженси пробормотала:
      – Да, немного. Но все-таки замужество – это прекрасно…
      – Прекрасно? – Он рассмеялся. – Если честно, моя кельтская красавица, то замужество здесь ни при чем.
      – Грешно так говорить, сэр.
      – Тем не менее это сущая правда, моя милая Джейн.
      Она вдруг нахмурилась, потом сказала:
      – Саймон, а ты не мог бы в постели называть меня Дженси?
      Он взглянул на нее с удивлением:
      – Дженси?
      – Да, это мое детское имя. Вернее – ласкательное, – добавила она поспешно.
      – Что ж, пусть будет Дженси. Буйной распутнице такое имя даже больше подходит. Если хочешь, могу все время так тебя называть.
      – Нет-нет. – Она покачала головой. – Дженси – это ведь только ласкательное, семейное… Жене такое имя не очень-то подходит.
      – Знаешь, а мне нравятся семейные имена. Жаль, у меня такого нет.
      – Никто не называл тебя Сим?
      – Так звали отца. В нашем роду первого сына всегда называют Саймон, и нас различали, как Саймона и Сима. А младшего из моих братьев зовут Бенджамин – в честь деда по матери. Господи, ему уже пятнадцать, почти мужчина. Не знаю, позволяет ли он сейчас называть его Бенджи.
      Дженси поняла, что мужу хочется поговорить о своих близких.
      – У тебя ведь два брата и три сестры, верно?
      – Четыре. Элла замужем, уже имеет ребенка. Есть еще Мара, Дженни и Люси. Когда я уезжал, Люси была совсем маленькая, и теперь она меня, наверное, не узнает.
      – Ничего, она очень скоро поймет, что у нее – замечательный брат.
      Он улыбнулся:
      – Очень надеюсь…
      – Они все, кроме Эллы, живут дома?
      – Да, все, кроме Эллы. Даже Руперт, который уже женат. Он управляющий в отцовском поместье. Думаю, Руперт сам вызвался. А вот я бы с этим не справился.
      – А хотел бы попробовать?
      – О Господи, ни в коем случае! На меня хозяйственные заботы нагоняют тоску.
      – Что же будет, когда ты унаследуешь поместье?
      – Может, с возрастом я сумею измениться. Но надеюсь, что Руперт продолжит свое дело.
      – А ты чем станешь заниматься? Опять будешь путешествовать?
      Дженси уже решила, что останется с мужем на всю жизнь, но ей ужасно не хотелось странствовать.
      – Нет, с путешествиями покончено. Я думаю, что… возможно, я буду баллотироваться в парламент.
      Она заглянула ему в глаза и с улыбкой сказала:
      – Значит, будешь составлять законы? О, это замечательно!
      Он поцеловал ее в губы.
      – А ты, Дженси Сент-Брайд, будешь одобрять все принятые мной законы.
      Вскоре их обоих сморил сон. Разбудил же супругов Сол: он стучал в дверь и кричал:
      – Приехал капитан Нортон, сэр! Вставайте, уже семь часов!
      Выругавшись сквозь зубы, Саймон вскочил с кровати и принялся одеваться. Дженси, прижав к груди одеяло, в страхе посмотрела на мужа.
      – Ты опоздал? – спросила она.
      – Еще нет. – Саймон быстро причесался, затем шагнул к кровати и пылко поцеловал жену. – Я твердо намерен вернуться к завтраку. Но если не вернусь, то отправляйся в Брайдсуэлл вместе с Хэлом, и пусть мои родители позаботятся о тебе. Обещай.
      – Обещаю. Бог тебе в помощь, Саймон.
      – На месте Бога я бы не стал участвовать в таких делах. Но ты все-таки молись за меня, дорогая. – Снова поцеловав ее, он вышел из комнаты.
      – Он не может умереть, не может, – пробормотала Дженси с дрожью в голосе.
      Сообразив, что не выдержит ожидания, она выбралась из постели и, накинув халат, ринулась в свою комнату, чтобы одеться. Пять минут спустя Дженси вышла из дома и побежала к Элмсли-Фарм – как и в прошлый раз.
      И так же, как в прошлый раз, утро было туманное. «Только бы пошел дождь, – думала Дженси. – Возможно, дождь помешает дуэли». Но вскоре выглянуло солнце, осветившее группу мужчин, стоявших в отдалении. Однако дуэль, судя по всему, еще не началась.
      Свернув к рощице, Дженси спряталась за деревьями и стала наблюдать. Через минуту двое мужчин заняли позиции друг против друга, и она тотчас же в одном из них узнала мужа.
      – Ах, Саймон! – прошептала Дженси, прижавшись к стволу дерева.
      Саймон казался спокойным и уверенным в себе. Макартур же явно нервничал, но чувствовалось, что он горит желанием убить противника.
      Дженси прижала ладонь к губам, чтобы не закричать. Но ведь карты обещали, что Саймон не умрет… Правда, была еще бубновая девятка… Наконец дуэлянты подняли пистолеты, а затем Нортон махнул белым платком. И в тот же миг пистолет Макартура полыхнул пламенем – то есть он выстрелил до того, как капитан бросил платок на землю.
      Саймон покачнулся, и Дженси, выбежав из-за деревьев, бросилась к лужайке. Но Саймон тут же выпрямился, прижимая левую ладонь к боку, и снова поднял пистолет. Дженси остановилась и замерла.
      Макартур попятился и выставил перед собой руки, как бы отгораживаясь от выстрела.
      – Нет-нет, это случайно… – бормотал он.
      Дженси думала, что кто-нибудь остановит Саймона, но все мужчины молчали. Тут Нортон наконец-то бросил платок на землю, и Саймон выстрелил.
      Ланселот Макартур с громким криком схватился за грудь. В следующее мгновение он рухнул на землю.
      И тотчас же Саймон выронил пистолет и опустился на колени, а потом со стоном повалился на траву. Дженси подбежала к нему и села рядом. Он еще дышал, но было ясно, что дышать ему становится все труднее.
      Дженси вспомнила, что говорили про рану Исайи. «Никто не выживает после ранения в живот». Но Саймон был ранен в бок…
      «Не умирай, любимый. Не умирай».

      – Саймон, не смей умирать, не смей… – твердила Дженси, склонившись над мужем.
      Он приоткрыл глаза, и губы его шевельнулись.
      – Миссис Сент-Брайд, вам нельзя здесь находиться, – заявил Хэл. – Пожалуйста, уходите побыстрее. Не беспокойтесь, мы о нем позаботимся.
      Она покачала головой:
      – Нет, я сама должна.
      Тут к ним подошел еще один мужчина. Отстранив Дженси, он расстегнул на Саймоне плащ, затем сказал:
      – Боумонт, удостоверьтесь, что Макартур мертв.
      – Он мертв, доктор, – отозвался Хэл.
      Доктор пощупал рану Саймона, и тот снова застонал. Склонившись над другом, Хэл помог ему приподняться и проворчал:
      – Слава Богу, что ты убил этого мерзавца.
      – Макартур выстрелил первый! – крикнула Дженси. – До сигнала! Я видела!
      – Мы все это видели, – сказал Хэл. – Не беспокойтесь, Саймон имел право стрелять.
      Именно это Дженси и хотела услышать. Но все же ей было не по себе от мысли, что Саймон хладнокровно застрелил человека.
      Секунданты склонились над Макартуром, потом Нортон подошел к доктору.
      – Да, он мертв. Точно в сердце. Почти мгновенная смерть. Думаю, это чертовски хороший выстрел в таких обстоятельствах.
      – Осмотрите же Саймона! – закричала Дженси. – Насколько серьезно он ранен?
      Доктор разрезал на Саймоне рубашку, и Дженси, в ужасе вскрикнув, на секунду отвернулась. Ах, сколько крови! Снова повернувшись к мужу, она прошептала:
      – Но он ведь выживет?
      – Да, вероятно. – Доктор достал из чемоданчика тампон и прижал к ране Саймона. Тот поморщился от боли и стиснул зубы, чтобы не закричать. – Ребра, – сказал доктор. – Пуля раздробила ребро, но это означает, что важные органы не задеты.
      – Слава тебе, Господи! – пробормотала Дженси.
      – Молитесь лучше, чтобы оно не расщепилось, – добавил доктор.
      – Почему?
      – Потому что в этом случае ребро нельзя перевязать, а осколки могут пробить легкое, и такая рана будет смертельно опасна.
      Дженси взяла мужа за руку. Саймон заставил себя улыбнуться и сказал:
      – Эта рана меня не убьет, любимая. Вспомни карты.
      Она наклонилась и поцеловала его в губы. Доктор что-то пробурчал и, убрав тампон, тщательно осмотрел рану. Рана казалась неглубокой, – видимо, пуля, угодив прямо в ребро, действительно не задела важных органов.
      Доктор вставил Саймону в зубы кусочек кожи и, повернувшись к Хэлу, сказал:
      – Боумонт, дайте ему что-нибудь… за что можно держаться. Я должен вынуть пулю.
      Осторожно отстранив Дженси, Хэл подал другу руку.
      – Вот, держись…
      Саймон кивнул и тут же снова поморщился от боли.
      – Терпите, – проворчал доктор. – Возможно, пуля задела еще одно ребро.
      – Почему вы не дадите ему опиум? – спросила Дженси.
      – Из-за этого?.. – усмехнулся доктор Плейтер. Он взял из своего чемоданчика какой-то длинный металлический инструмент и запустил его в рану. Саймон вскрикнул и потерял сознание.
      – Слава Богу, – прошептала Дженси. – Теперь ему не больно…
      – Верно, теперь не больно, – кивнул доктор. Он вытащил из раны сплющенный кусочек свинца и, внимательно осмотрев его, завернул в тряпку, которую передал Дженси. – Вот возьмите. Будете хранить как сувенир.
      Дженси не хотелось брать «сувенир», но она надеялась, что Плейтер окажется прав, ведь его слова означали, что Саймон будет жить. «Что ж, этот доктор, должно быть, видел множество всяких ран, так что, наверное, можно не беспокоиться», – успокаивала себя Дженси.
      Доктор же взял обрывок материи, смочил его чем-то и прижал кране, снова начавшей кровоточить. Саймон шевельнулся, застонал, но не пришел в себя. Плейтер обмотал грудь Саймона длинной полоской ткани и, поднявшись на ноги, сказал:
      – А теперь отнесите его в дом, чтобы я мог как следует его осмотреть. Только не хочу, чтобы сдвинулись ребра, поэтому нужны носилки. Делахей, вы бы не съездили за ними в гарнизон? Жесткие. Мой ординарец знает, какие именно.
      Молодой офицер кивнул и направился к лошади. Доктор Плейтер закрыл свой чемоданчик и повернулся к Дженси:
      – А вы отправляйтесь побыстрее домой и приготовьте комнату для раненого.
      Дженси медлила, понимая, что от нее просто хотят избавиться. Но Хэл взял ее под руку и сказал:
      – Пойдемте. Я вас провожу.
 
      Дженси кивнула. Если бы от нее была какая-нибудь польза, она, конечно, осталась бы, но, увы, она сейчас ничем не могла помочь Саймону. Они с Хэлом быстро зашагали в сторону города, и Дженси то и дело ловила на себе взгляды удивленных жителей Йорка. Уже у самого дома она, повернувшись к своему спутнику, попросила:
      – Пожалуйста, возвращайтесь к Саймону, а я здесь справлюсь сама. – Она схватила его за руку. – Поддержите его, Хэл!
      Он высвободил руку и похлопал Дженси по плечу:
      – Не волнуйтесь, рана не такая уж серьезная.
      Дженси посмотрела вслед уходившему Хэлу и вздохнула.
      Что ж, очень может быть, что рана действительно не смертельная, но ведь в нее могла попасть какая-нибудь инфекция… Ах, наверняка именно из-за этого Хэлу отняли руку.
      «Перестань паниковать и делай что-нибудь полезное», – сказала себе Дженси. Она вошла в дом и стала готовиться к возвращению Саймона. Хорошо, что хоть Макартур мертв. Наверняка он отправился в ад, где ему и место.
      Следовало побыстрее затопить камин, и Дженси отправилась за дровами. Возвращаясь в комнату, она замерла в самом начале лестницы – сверху кто-то спускался.
      Собравшись с духом, она сделала еще несколько шагов и увидела мужчину, выходившего из комнаты Саймона.
      – Вы кто такой? Что вы тут делаете? – спросила Дженси.
      Незнакомец в широкополой шляпе вздрогнул от неожиданности, а затем ринулся вниз по ступенькам. Не пытаясь его задержать, Дженси инстинктивно посторонилась, и он, сбежав в холл, выскочил из дома.
      Несколько секунд Джейн стояла, прижившись к стене. «Кто же он? Зачем приходил?» – спрашивала она себя. А потом вдруг все стало на свои места. Конечно же, этот человек приходил за бумагами Саймона!
      Она поспешила в комнату, где по-прежнему царил беспорядок – постель была не убрана, а на полу валялась одежда, которую они с Саймоном срывали с себя накануне вечером.
      Дженси остановилась посередине комнаты и осмотрелась, пытаясь понять, где именно рылся незнакомец. Впрочем, что толку? Она ведь не знала, где Саймон хранил свои бумаги, и потому не могла определить, что пропало. Унес ли вор что-нибудь важное? На этот вопрос она не могла ответить, зато точно знала: Ланселот Макартур не только хотел убить Саймона, но и задумал украсть документы. Что ж, он поплатился за свои преступления – сейчас его, наверное, уже поджаривали в аду. А вот ей, Дженси, следовало побыстрее все приготовить, чтобы удобнее было ухаживать за раненым мужем.
      Расправив простыни на кровати, Дженси задумалась. А может, лучше отнести Саймона к ней в комнату? Нет, ее комната слишком мала. Значит, к Исайе – там места вполне достаточно.
      Подняв с пола вязанку дров, Дженси вдруг сообразила, что надо найти помощников. Бросив дрова на пол, она побежала по переходу на кухню.
      Миссис Ганн в это время растапливала печку, а Сол и Иззи ей помогали.
      – Саймон и Макартур опять дрались, и он ранен, – задыхаясь, проговорила Дженси. – То есть Саймон ранен. Макартур выстрелил раньше времени. Мерзавец смошенничал! Но он, к счастью, мертв. Я имею в виду – Макартур.
      Все трое в страхе таращились на нее, и Дженси, немного отдышавшись, вновь заговорила:
      – Скоро его принесут сюда. В комнате мистера Тревитта надо разжечь огонь. Дрова я уже принесла. Что еще надо сделать?
      Миссис Ганн нахмурилась и проговорила:
      – Нужны грелки, а также тряпки для бинтов. И еще горячая вода. – Кухарка сняла с печки чайник и налила в чашку чаю. Добавив молоко и бросив два куска сахара, она протянула чашку Дженси: – Выпей, моя милая. С Саймоном все будет хорошо, я уверена. Сол, пойди разведи огонь. А ты, Иззи, найди чистые простыни и помоги застелить кровать. Потом оба возвращайтесь сюда.
      Дженси села у стола и сделала глоток чая. Потом опять заговорила – рассказывала о «мошеннике Макартуре» и о том, как Саймону больно. Наконец, выговорившись, вскочила на ноги, выбежала из кухни и быстро зашагала по переходу.
      Вернувшись в дом, она пошла проверить, все ли готово для Саймона. В комнате Исайи было уже тепло, а на кровати лежали свежие простыни. Когда она взбивала подушки, пришла Иззи с большим кувшином горячей воды.
      «Огонь и вода, – подумала Дженси. – Стихии Саймона… Из огня и воды получается пар, который… О Господи, почему же так получилось?»
      Дженси вдруг вспомнила про язвительного доктора Плейтера. Она знала, что Саймон о нем очень высокого мнения, однако решила, что позовет доктора Болдуина, если станет совсем плохо.
      Ох, ведь и так уже все плохо! А еще совсем недавно она обнимала Саймона, живого и здорового… Теперь он может умереть, потому что умирают даже от порезов, даже от больного зуба…
      Карты! Она вспомнила, как гадала. Карты предупреждали о ранении, но не о смерти. Они не предсказывали смерть.
      «Да-да, не предсказывали», – мысленно повторяла Дженси, направляясь в свою комнату. Усевшись у окна, она принялась рвать простыню на бинты, воображая, что разрывает на мелкие кусочки Ланселота Макартура.
      – Ты сейчас в аду, там тебе и место, – бормотала Дженси. – Надеюсь, дьявол рвет тебя на куски. Вот так. И так. И так…
      В этот момент хлопнула входная дверь, и Дженси, выронив простыню, выбежала из комнаты. С верхней ступеньки лестницы она увидела, что мужчины с носилками уже вошли в холл. Саймон, смертельно бледный, лежал с закрытыми глазами, и его несли четыре солдата. Рядом с ними шли Хэл, доктор Плейтер и капитан Нортон.
      С6ежав по ступенькам, Дженси склонилась над мужем.
      – С ним все хорошо, просто сейчас самые трудные минуты, – сказал Хэл.
      Дженси вздохнула с облегчением.
      – Я приготовила для него комнату дяди Исайи, – сказала она. – Это наверху. Несите же его быстрее.
      – Пока не надо, – проворчал Плейтер. – Я еще не промыл рану и не перевязал его. Может, в столовую?
      – Да, конечно, – кивнула Дженси. – Несите вот сюда… Она хотела последовать за мужчинами, но Плейтер ее остановил:
      – Нет-нет, лучше приготовьте чай… или что-нибудь еще. Здесь от вас все равно никакой пользы.
      Дженси вопросительно взглянула на Хэла, но тот молча кивнул и, вытолкнув ее из комнаты, захлопнул за ней дверь. В следующую секунду она увидела входившую в холл миссис Ганн с подносом в руках.
      – Пойдем в гостиную, милая, – сказала старушка. – Пока выпьем чаю и перекусим.
      Дженси пошла за кухаркой. Когда же миссис Ганн закрыла дверь, Дженси сообразила, что гостиная находится слишком далеко от столовой. Значит, она ничего не услышит, если Саймон будет кричать…
      Дженси повернулась к миссис Ганн, но та, решительно шагнув к ней, усадила ее в кресло и накрыла ей ноги пледом Исайи.
      – Вот так, моя дорогая. Не беспокойся, все будет хорошо. Выпей чаю, и тебе станет лучше.
      Очень крепкий и сладкий чай действительно немного помог, но к еде Дженси не притронулась.
      – Хотела бы я знать, что там происходит, – пробормотала она.
      – Не беспокойся, они все делают правильно, – ответила кухарка. – Выпей еще, моя милая.
      – Но я хочу знать!.. – воскликнула Дженси. – Хочу видеть его!
      – С этим не надо торопиться, – сказала миссис Ганн, усаживаясь напротив. – Твой муж – здоровый и сильный мужчина, только это и важно. А дуэль – гадкое дело. Вот Ганн – тот ужасно любил драться на кулаках. Когда же надо было его лечить после драки, то это делала я, а он ругался, говорил, что делаю ему больно. А я тоже ругалась, скажу тебе…
      Старуха все еще болтала, когда дверь открылась и вошел Хэл.
      – Все прошло хорошо, – сообщил он. – Теперь они готовы отнести его наверх.
      У Дженси опять забилось сердце, но она не понимала, что именно ее встревожило. Ведь все хорошо, не так ли?
      – Я вас провожу, – сказала она.
      Дженси проводила мужчин с носилками наверх. Глаза Саймона по-прежнему были закрыты, но ей показалось, что он уже пришел в себя.
      – Положите диванные валики под подушку, – распорядился доктор. – Так будет удобнее сидеть, когда ему станет лучше.
      Дженси быстро принесла валики, и Плейтер тотчас же их установил, потом сказал, чтобы с Саймона сняли почти всю одежду. Грудь его была обмотана бинтами, и это очень удивило Дженси. «Зачем при неглубокой ране под ребра?» – подумала она.
      Словно прочитав ее мысли, Хэл сказал:
      – Бинты – чтобы ограничить движение на то время, пока ребра срастаются.
      – А как же менять повязку?
      – Для того его и положили на левый бок, – пояснил доктор. – Ребра не раздроблены, так что должны срастись. Кажется, я убрал все клочки ткани. Вот что убивает многих раненых… Клочки ткани, попадающие в рану. Они приводят к инфекциям. – Он сокрушенно покачал головой и добавил: – Был прекрасный и здоровый молодой человек, а теперь – посмотрите на него.
      Дженси невольно нахмурилась: ей очень не понравились слова ворчливого доктора. Немного помолчав, она сказала:
      – Сэр, вы сделали все, что могли. Значит, вы уверены, что при должном уходе он будет жить?
      – Я медик, а не предсказатель, – проворчал Плейтер. – Все в руках Божьих. Вы сможете за ним ухаживать?
      Дженси пожала плечами:
      – Я ухаживала только за больными, не за ранеными…
      – Он и будет больной. И жар у него будет. Сейчас главная опасность – это движение. Не позволяйте ему двигаться! – Дженси молча кивнула, и доктор продолжал: – Вечером я приду на перевязку и проверю рану. А вы рану не трогайте. Тело само себя вылечит. И еще ему нужна облегченная диета. Никакого мяса и алкоголя. Побольше жидкости. Ячменный отвар. Прозрачный бульон. Некрепкий чай. Понятно?
      Дженси снова кивнула:
      – Да, сэр.
      – Вот и хорошо. Надеюсь, он поправится.
      Плейтер уже собрался уходить, но Дженси спросила:
      – А почему у него перевязана рука? Вы пускали кровь?
      – Пока нет. Это сделала пуля. Наверное, он подставил руку, когда увидел, что Макартур стреляет. Возможно, это спасло ему жизнь, потому что пуля потеряла часть своей силы. Но рана в руку не опасна. Опасность – ребра. Не позволяйте ему двигаться.
      Доктор ушел, и Дженси, повернувшись к мужу, осторожно убрала волосы с его лба. Внезапно он открыл глаза, и на губах его появилась едва заметная улыбка.
      Дженси прижала его плечи к подушке и прошептала:
      – Только не двигайся.
      – Не буду. Ох, как больно! – добавил Саймон, поморщившись. Он обвел взглядом комнату и пробормотал: – Нортон, ты когда-нибудь ломал ребра?
      – Нет.
      – И не надо. Рана – пустяк, а вот ребра…
      – Поэтому ты и должен лежать смирно, – сказала Дженси. – Тебе нельзя двигаться.
      Саймон нахмурился и проворчал:
      – Но как же так? Нам ведь выезжать через четыре дня.
      – Мы поедем, когда ты сможешь.
      – Пропустим «Эверетту».
      Она погладила его по плечу.
      – Будут другие корабли.
      – Как только замерзнет река – не будут. Дженси, это очень серьезно. Половина наших вещей уже в Монреале.

      Он назвал ее Дженси. Она замерла в ожидании страшного разоблачения, но тут же вспомнила их ночь. После этой ночи он принадлежит ей, и она будет любить его всю жизнь.
      – Если вещи прибудут в Англию раньше нас, то и пусть, – сказала Дженси ласково. – Думай только о том, что тебе надо выздороветь. – Она поцеловала его.
      Саймон посмотрел на нее с луковой улыбкой, и она пробормотала:
      – Перестань улыбаться.
      – Почему?
      – Я краснею.
      – Ты великолепна, когда краснеешь. У тебя даже веснушки краснеют.
      Она провела ладонью по лицу.
      – Саймон, перестань!
      – Ляжешь рядом?
      Дженси осмотрелась. Они с Саймоном были одни – мужчины, проявив деликатность, вышли из комнаты.
      – Все еще стесняешься? – Саймон ухмыльнулся.
      – Все еще вредничаешь?
      – Приходится.
      – О, ты просто ужасный! И к тому же самый замечательный в мире.
      Она сняла туфли и осторожно забралась на кровать. Саймона положили на середину, так что места оставалось мало, да еще мешали диванные валики. Кое-как устроившись, Дженси положила голову на плечо мужа и тотчас же почувствовала, как сильно и ровно бьется его сердце.
      – Слава Богу, ты жив, – прошептала она. – А я так боялась.
      – Плейтер – лучший специалист по огнестрельным ранениям в Верхней Канаде.
      – Он мне не нравится. Но он хорошо с тобой обошелся, и я поклонюсь ему в ноги.
      – Не обязательно, моя милая Дженси.
      Совесть еще покусывала ее за то, что она не раскрыла свой секрет, но укусы становились все слабее. Ведь главное, что Саймон принадлежал ей, а она – ему. И они теперь никогда не расстанутся.
      До сих пор Дженси не чувствовала всей силы своей любви, а сейчас поняла: потерять Саймона для нее было бы все равно что потерять руку.
      Он провел ладонью по ее бедру и пробормотал:
      – Ты, наверное, мой ангел-хранитель, дорогая.
      – Но от меня – одни неприятности…
      – Глупости. Это не из-за тебя, я сам виноват. Не догадался, что Макартур выстрелит раньше времени. Когда ты в первый раз нас прервала, ты, вероятно, спасла мне жизнь. А сегодня мне опять повезло. Должно быть, я заметил, что он вот-вот спустит курок, поэтому и повернулся боком. В любом случае ты мой ангел-хранитель.
      Она прильнула к нему и прошептала:
      – Но я бы хотела стать прекрасной леди. Ради тебя…
      – Джейн, если ты не прекратишь, я встану, чтобы встряхнуть тебя как следует. Если бы я привел в дом какую-нибудь вульгарную особу, мои родственники, конечно, возмутились бы. Но ты ведь совсем другая… Хорошо воспитанная, мужественная, умная… Тебя все полюбят, поверь мне.
      Вульгарная особа…
      – Вообще-то ты очень похожа на мою мать, – продолжал Саймон. – Она весьма благоразумная и практичная женщина, и даже мужчины часто с ней советуются. Иногда она занимается хозяйством и доводит до блеска буфетную. А весной, подоткнув юбки, вместе со служанками делает уборку во всем доме.
      Дженси приподнялась, чтобы посмотреть мужу в лицо.
      – Правда? А я думала, что Брайдсуэлл очень роскошный.
      – Роскошный?! Старый загородный дом, не более того. А мои родственники – самые обычные люди.
      – Но твой отец будет графом.
      – Выбрось это из головы, как сделал он сам.
      Дженси немного помолчала, потом сказала:
      – Но все-таки, Саймон, тебе придется меня подготовить. Я не хочу тебя опозорить.
      – Не опозоришь.
      – Думаю, ты не понимаешь, насколько моя жизнь отличалась от твоей.
      – Так расскажи.
      Дженси вздрогнула. Вот она и угодила прямиком в яму. Но ведь теперь они женаты, и она обязана войти в его мир, а для этого нужно показать ему, насколько он отличается от ее мира.
      Помня о том, что надо говорить, как Джейн, она сказала:
      – Когда отец преподавал в школе, мы жили в большом к доме, но отец слишком много временя уделял своим ученикам. А после его смерти мы с мамой перебрались на Эбби-стрит, и наш дом был там самый скромный. Даже меньше этого. Вверху две спальни и кладовка, внизу же – гостиная, столовая и кухня. Причем гостиная была отведена под магазин. Не помню, чтобы родители общались с соседями до смерти отца, но точно знаю, что после этого мать ни с кем не общалась, хотя постоянно поддерживала отношения с шотландской родней. Мама была очень замкнутой и любила «сидеть без дела», как она выражалась. Поэтому я не знаю, как вести себя в обществе и как…
      – Научишься, дорогая, – перебил Саймон. – И наверное, мне придется научить тебя танцевать, – добавил он с улыбкой.
      – Да, наверное…
      – Вот и хорошо. – Саймон снова улыбнулся. Дженси тихонько вздохнула и вновь заговорила:
      – И мне надо научится делать реверанс перед леди и джентльменами. Я также не знаю, как вести себя за столом на званом обеде. Даже не знаю, как обращаться со слугами, ведь у нас была всего одна горничная… А у твоей матери, наверное, множество слуг, не так ли?
      – Да, верно. Но не беспокойся, ты всему научишься. До приезда в Англию у нас есть еще два месяца, и времени на учебу хватит. А когда приедем, сначала отправимся к Дару, а уж потом – в Брайдсуэлл.
      Обдумав услышанное, Дженси спросила:
      – А разве он живет не дома?
      – Дома.
      – Разве его отец не герцог?
      – Герцог.
      Скатившись с кровати, она в страхе уставилась на мужа:
      – Ах, Саймон, но как же…
      Он улыбнулся:
      – Доверься мне, дорогая. Ты моя жена, и тебе не стоит тревожиться. Поверь, все будет хорошо.
      Дженси снова вздохнула. Похоже, ее муж так и не понял, какая пропасть их разделяет. К тому же он ничего не знал о ее истинном происхождении.
      Неужели герцог стал бы знакомиться… с хаскетткой? Вероятно, есть закон, который это запрещает.
      – По крайней мере Макартур мертв, – пробормотала Дженси. Она только сейчас вспомнила про вора и тут же рассказала Саймону о том, что произошло. – Выходит, он подослал вора за твоими бумагами, понимаешь? Возможно, он их украл! Ах, Саймон, прости меня, пожалуйста. Наверное, я должна была его остановить…
      Саймон выругался сквозь зубы и покачал головой:
      – Нет, Дженси, он ничего не украл.
      – Почему ты так уверен?
      – Потому что бумаги у Хэла.
      Дженси нахмурилась:
      – В гостинице? Разве там не опасно?
      – Макартур мертв, – напомнил Саймон.
      – Но ведь он действовал не один, неужели ты не понял?
      – Моя замечательная Дженси, не беспокойся, пожалуйста. Слуги Хэла – очень надежные люди. Но ради безопасности все трое, возможно, переселятся сюда. В любом случае тебе понадобится помощь в уходе за мной.
      Дженси немного подумала, потом спросила:
      – А где они будут спать? У нас ведь только три спальни.
      – Хэл – в моей комнате. Рядом с ней есть гардеробная, и там могут разместиться его люди.
      Дженси открыла дверь и осмотрела соседнюю комнатку. Повернувшись к мужу, сказала:
      – Хорошо, я за этим прослежу.
      Саймон вдруг улыбнулся и проговорил:
      – Я ужасно проголодался. Полагаю, меня не следует морить голодом.
      – Тебе полагается облегченная диета.
      – Ты хочешь, чтобы я похудел? Мне бы бифштекс с кровью…
      Дженси решительно покачала головой:
      – Ни в коем случае.
      – Ты настоящий тиран!
      – Приходится быть тираном.
      – Ох, любимая, но я ведь действительно похудею!
      – Ничего страшного. Главное – чтобы ты побыстрее поправился. – Дженси пошла к двери, но у порога остановилась. – По-моему, капитан Нортон чувствует себя виноватым, – сказала она, нахмурившись.
      – Нортон ничего не мог сделать, – ответил Саймон. – Но если он еще здесь, то пусть придет сюда, позавтракаем вместе.
      Она нашла Нортона – тот расхаживал по коридору, – потом рассказала Хэлу о плане Саймона. Майор сказал, что готов вместе со слугами перебраться в дом, и, попрощавшись, ушел.
      Дженси твердо решила, что станет для Саймона такой женой, какая ему нужна. Она прекрасно понимала, что сделать это будет не так-то просто, но была уверена, что справится. Ведь когда ее привели на Эбби-стрит, она быстро всему научилась. Значит, и сейчас научится, как себя вести в Брайдсуэлле и даже в доме герцога.
      Но теперь ей следовало вернуться к самым неотложным делам. Нужно было подготовить комнату для Хэла, а также принести матрас и постельные принадлежности для его слуг. И еще – накормить Саймона.
      Дженси быстро прошла по переходу и вошла в кухню. Перехватив вопросительный взгляд кухарки, сказала:
      – Все в порядке. Сейчас мистеру Сент-Брайду нужен только отдых, чтобы срослись ребра. Доктор прописал облегченную диету, но лучше бы, чтобы Саймон мог есть одной рукой и при этом не наклоняться.
      – Значит, никакой овсянки и печеных яблок, – проговорила миссис Ганн. – А вот сандвичи ему не повредят. И еще можно напечь пирогов.
      – А у нас есть поильник? Мне кажется, я его где-то видела.
      Поильник, чашку с длинным носиком, вскоре нашли, а затем занялись приготовлением завтрака. Все служанки были заняты, и поэтому Дженси сама отправилась снимать простыни с кровати Саймона. Окинув взглядом комнату, она невольно улыбнулась – здесь все напоминало об их первой брачной ночи, о той восхитительной ночи.
      Дженси подняла с пола бокал, из которого Саймон пил бренди, затем собрала со стола карты и сложила их в коробку. А потом вдруг заметила лежавшие на столе письма.
      «Мое завещание. Моим родителям. Лорду Дариусу Дебнему».
      Ей очень хотелось их прочесть, но все же она сдержалась и положила письма в ящик стола вместе с картами, после чего сняла с постели простыни.
      Немного помедлив, Дженси прижала простыни к груди, а затем вдохнула их запах – запах Саймона и вожделения. Ей хотелось бы здесь ночевать, но нельзя же предлагать Хэлу спать в ее комнате…
      Снова прижав простыни к груди, Дженси тихонько заплакала. Она плакала из-за того, что не могла рассказать Саймону правду. Если бы не его рана, она, возможно, рассказала бы, но сейчас…
      Взяв себя в руки, Дженси отнесла простыни вниз и сунула их в корзину для прачечной, стоявшую возле кухонной двери. Потом вышла наружу и нарвала в саду мяты. Немного задержавшись, она окинула взглядом дома соседей, видневшиеся за зарослями кустарников. «Очень хорошо, что Хэл придет сюда», – подумала Дженси, снова вспомнив про незнакомца, искавшего документы в комнате Саймона. Теперь ей казалось, что Йорк – очень опасный город, и ужасно хотелось уехать. Да-да, они отсюда побыстрее уедут, как только Саймон поправится. А если пропустят последний корабль, то на время переедут в Монреаль или даже в Квебек.
      Заметив, что из кухни вышли Сол и Иззи с подносами, Дженси пошла следом за ними. Потом велела Иззи застелить постель в комнате Саймона. Увидев, что Хэл со слугами уже поднимаются по лестнице, она объяснила им, куда идти. Несколько минут спустя, заходя вслед за Хэлом в спальню, она услышала, как он сказал:
      – Следствие назначено на завтра.

      – Следствие?! – воскликнула Дженси. Саймон, жевавший сандвич, пробормотал:
      – Когда кто-то умирает, любимая, всегда проводят следствие. Но сомневаюсь, что дело дойдет до суда. Уже хотя бы потому, что Гор не желает широкой огласки.
      – Тебя не будут судить за убийство?
      – Маловероятно. Ведь дуэльные правила были соблюдены. Верно, Нортон?
      – Совершенно верно, – кивнул капитан. Повернувшись к Дженси, он добавил: – Если бы это было не так, секундантов тоже привлекли бы к суду.
      – А Саймона не станут допрашивать? Ему сейчас нельзя двигаться.
      – Значит, они придут сюда, – сказал Хэл. – Хотя я сомневаюсь, что в этом возникнет необходимость. Ведь Макартур выстрелил до сигнала.
      Вскоре Нортон ушел, и Дженси занялась хозяйственными делами. Разговор о следствии ужасно ее встревожил, и она никак не могла успокоиться. Конечно, Саймон имел право стрелять, но что, если суд решит иначе? Впрочем, мужчины, кажется, не очень беспокоились, так что и ей, наверное, не следовало так тревожиться…
      Когда она вернулась к Саймону, тот предложил сыграть в вист. Хэл достал рамку, в которую воткнул свои карты, а четвертым они взяли Тредвела, одного из слуг майора.
      Час спустя Хэл со слугами ушел, и молодые супруги остались одни. Дженси немного почитала мужу, а потом пришел доктор. Он осмотрел больного, даже не снимая бинты, и сообщил, что «все в порядке».
      Когда стемнело, Дженси подумала, что Саймон надолго заснет, но он постоянно шевелился во сне и просыпался от боли. Она еще немного ему почитала, а затем ей пришлось сдать свой пост Оглторпу, иначе она бы заснула во время чтения.
      Утром Дженси увидела, что Саймон побледнел и осунулся – оказалось, что он почти всю ночь не спал. Услышав голос доктора, она сбежала вниз и спросила:
      – Нельзя ли дать ему обезболивающее? Он не может спать.
      Плейтер нахмурился и проворчал:
      – Неужели ему так больно?
      – Ужасно больно, когда он шевелится.
      – Так пусть не шевелится.
      Дженси промолчала и последовал за доктором наверх. На сей раз Плейтер разбинтовал грудь Саймона и, сняв тампон, внимательно осмотрел рану, уже покрывшуюся желтовато-коричневой коркой.
      – Все нормально? – спросила Дженси. Доктор кивнул:
      – Пока да.
      – А зачем бренди? Ведь от бинтов пахнет бренди, не так ли?
      Доктор нахмурился и что-то пробурчал себе под нос. Потом все же ответил:
      – Спиртовой компресс помогает при лечении огнестрельных ран, понятно? Вот видите?.. Кровотечение прекратилось, и появился великолепный грибок.
      – Грибок?! – ужаснулась Дженси.
      – Такой грибок не опасен, миссис Сент-Брайд. Именно так происходит заживление. Только надо следить, чтобы он не запечатал рану, потому что ее нужно осушать, чтобы оттягивалась ядовитая жидкость из тела.
      – Между прочим, я здесь, – проворчал Саймон.
      – Лежите спокойно и не мешайте о вас заботиться. – Плейтер достал из чемоданчика новый тампон. – У вас есть бренди, миссис Сент-Брайд?
      Дженси принесла бутыль, и Плейтер, намочив тампон, приложил его к ране.
      – Лучше бы внутрь, – сказал Саймон, поморщившись от боли.
      – Чтобы воспламенить кровь? – Доктор затянул бинт у него на груди. – Повязка должна быть тугая, чтобы удерживать ребра на месте, – пояснил он, покосившись на Дженси.
      – Когда я смогу ехать? – спросил Саймон.
      – Недели через две при правильном лечении.
      – А если поеду через два дня?
      – Скорее всего этим вы себя убьете.
      Саймон нахмурился, однако промолчал.
      – А можно отнести его на корабль на носилках? – спросила Дженси.
      Доктор внимательно посмотрел на нее:
      – На носилках? Но зачем такой риск?
      – Потому что мы хотим отплыть в Англию до того, как замерзнет река, – ответила Дженси. – Добраться до Монреаля на корабле – ведь это не слишком большое усилие?
      – А вы знаете, юная леди, что на озере Онтарио бывают штормы, как в Атлантическом океане, а на реке Святого Лаврентия множество порогов? Нет, ваш муж, пока не поправится, будет оставаться здесь. Или я умываю руки.
      Дженси уже хотела возразить, но Саймон сказал:
      – Не спорь, дорогая.
      Она подчинилась, однако у нее тут же возникли новые опасения. Откуда им знать, что Плейтер говорит правду? Ведь есть люди, которые не хотят, чтобы Саймон отвез бумаги в Англию. И чем дольше аи будет оставаться здесь, тем для них лучше. Нет, надо послать за доктором Болдуином.
      Плейтер вытащил из своего чемоданчика какие-то новые инструменты.
      – Что вы делаете? – Дженси взглянула на него с подозрением.
      – Рана перестала кровоточить, поэтому необходимо пустить кровь, чтобы избежать гангрены. А если вы склонны к обморокам, то уйдите.
      Хотя ей тяжело было смотреть, как Саймону причиняют боль, она не собиралась падать в обморок. К тому же она хотела удостовериться, что Плейтер не сделает ничего такого, что могло бы повредить больному. Ей не раз приходилось помогать доктору, который пускал кровь тете Марте, так что она знала, как это делается. К счастью, все прошло как обычно.
      Когда Саймону перевязали левую руку, он пробормотал:
      – Должно быть, я ужасно выгляжу.
      – Ты скоро поправишься, не беспокойся, – сказала Дженси с ласковой улыбкой. Повернувшись к доктору, спросила: – А разве не надо осмотреть рану на руке?
      Плейтер пожал плечами и, разбинтовав руку Саймона, проворчал:
      – Вот видите? Прекрасный струп. Когда подсохнет, сразу отвалится. Все хорошо, миссис Сент-Брайд.
      – Значит, я должна делать перевязки? Делать с бренди?
      – Вы ничего не поняли! Тело само себя вылечит, понятно?
      Когда доктор ушел, Саймон сказал:
      – Дорогая, если я не смогу уехать до заморозков, поезжай одна.
      – Нет.
      – Здесь может быть опасно. Вспомни про вора.
      – Тем больше причин, чтобы я осталась.
      – Неужели я как муж не имею никакой власти?
      – Если и имеешь, то не можешь ее подтвердить.
      – Оглторп!
      – Да, сэр…
      – Сумеешь отшлепать мою жену вместо меня?
      – Нет, сэр. – Слуга покачал головой.
      – Предатель! – Саймон рассмеялся.
      Дженси тоже засмеялась и поцеловала мужа в щеку.
      – Не капризничай, милый. «Эверетта» – не последний корабль, отплывающий в Англию. Будут и другие, ты ведь сам говорил. Как только путешествие станет для тебя безопасным, мы уедем из Йорка. Но твое здоровье – важнее всего.
      Дженси снова вспомнила о следствии и очень пожалела о том, что не расспросила об этом Плейтера. Что он будет говорить на суде? Конечно, она надеялась, что он скажет правду. Но если все-таки солжет? Что будет, если все они станут лгать? Может, существует заговор? Может, они хотят, чтобы Саймона повесили?
      Возможно, надежда только на Хэла.
      Когда Хэл ушел давать показания, Дженси бросилась заниматься уборкой – ей надо было хоть чем-то себя занять, чтобы не сойти с ума от беспокойства. Сделав уборку в гостиной, она повесила во дворе ковер и принялась яростно выколачивать из него пыль.
      – Ковер еще цел?
      Она резко обернулась и увидела Хэла.
      – Ну как?..
      – Все в порядке. – Майор улыбнулся и добавил: – Пойдемте в дом.
      Дженси вздохнула с облегчением.
      – Должно быть, вы думаете, что я ужасно глупая?
      – Нет-нет, я прекрасно вас понимаю. Конечно, судья был недоволен, сказал, что Саймон не должен был стрелять, но Нортон, Делахей и я – мы все подтвердили, что Макартур выстрелил раньше, чем следовало по правилам дуэли. И еще несколько человек, оказывается, слышали, как Макартур говорил, что хочет избавиться от Саймона. Так что все в порядке, можете не беспокоиться. К тому же Гор ясно дал понять, что хочет закрыть это дело. Да-да, все кончено.
      В комнате они втроем устроили пирушку. Чуть позже к ним присоединился Нортон.
      – Дорогая, я же говорил тебе, что не о чем беспокоиться, – сказал Саймон.
      Дженси протянула мужу бокал с вином.
      – Значит, мы можем уехать, как только ты поправишься?
      – Да, конечно.
      – А разве Гора не интересует, что ты будешь делать в Лондоне? Ведь Макартур совершал свои преступления при его правлении…
      – Наверное, он надеется, что в Лондоне похоронят это дело. К тому же смерть Макартура ему выгодна.
      – Выгодна? Но разве губернатор не боится, что…
      – Он ничего не боится, потому что знает: во всем буду винить одного только Макартура. Не так ли, Хэл?
      – Совершенно верно, – кивнул майор. – Надеюсь, что сообщникам Макартура это известно.
      Саймон посмотрел на друга с раздражением.
      – Сейчас этот дом надежен, как крепость.
      – Вспомни про Трою.
      – Значит, не будем принимать коней.
      Решив поделиться своими опасениями, Дженси сказала:
      – Я не очень-то доверяю Плейтеру.
      – Не беспокойтесь, – сказал молчавший до этого Нортон. – У Плейтера прекрасная репутация.
      – Но он такой ворчливый…
      – Он армейский хирург, поэтому обязан быть суровым, – пояснил Хэл.
      «Да, наверное… – подумала Дженси. – Ведь ему приходится отрезать у раненых руки и ноги… Если так, то раны Саймона для него просто царапины». Но все-таки она решила, что пошлет за доктором Болдуином – хотя бы ради собственного спокойствия.
      Взяв мужа за руку, Дженси проговорила:
      – В таком случае, сэр, вы должны побыстрее выздоравливать. Чем мы можем вас позабавить, чтобы вы не скучали?
      Саймон рассмеялся и спросил:
      – «С круглой пуговкой вверху» – можешь рассказать наизусть?
      Этот идиотский монолог был придуман, видимо, с целью проверки памяти у актеров, а учителя его использовали для мучения детей.
      Дженси приняла позу трагической актрисы.
      – «Итак, она вошла в сад, чтобы срезать капустный лист, чтобы испечь яблочный пирог, а в это время огромная медведица, идущая по улице, просунула голову в магазин. Как нет мыла? И вот он умер, а она, бесстыдница, вышла замуж за парикмахера…»
      Саймон снова рассмеялся и подхватил:
      – «И там были Пикнинни, и Джоблилли, и Гарюлли, и сам Великий Падишах с круглой пуговкой вверху».
      Слушатели захлопали в ладоши, а Саймон громко расхохотался – и тут же застонал от боли, схватившись за бок.
      Вскоре Дженси послала за доктором Болдуином, и тот сразу же пришел, однако отказался осматривать рану, заявив, что полностью доверяет доктору Плейтеру. Но он все-таки проверил общее состояние больного и сказал:
      – Думаю, в случае необходимости можно уехать и раньше, если вы согласны терпеть сильную боль. И все же я посоветовал бы вам выехать через неделю-другую.
      – Да, конечно… – кивнула Дженси; она поняла, что придется уступить.
      На следующий день Плейтер опять заявил, что доволен состоянием раны. Осмотрев струп, он пробурчал:
      – Очень хорошо.
      – Но у него жар, – сказала Дженси.
      – Вот и замечательно. – Плейтер снова пустил Саймону кровь и ушел.
      Когда дверь за доктором закрылась, Дженси склонилась над кроватью и поцеловала мужа в губы. Выпрямившись, погладила его по волосам и прошептал:
      – Имей терпение, любимый.
      – Пока лежу, ходить разучусь.
      – Ты ворчишь, потому что проголодался. Я сейчас принесу тебе поесть.
      Когда она вернулась с подносом, Саймон попытался встать с кровати.
      – Прекрати! – закричала Дженси.
      Он застонал от боли и выругался сквозь зубы. Из гардеробной тотчас же выскочил Оглторп и помог Саймону улечься поудобнее.
      – Сэр, разве можно так выражаться при леди, вашей жене? – пробормотал слуга.
      – Пора ей привыкать.
      Дженси чуть не сказала, что слышала когда-то еще более крепкие выражения. Вовремя спохватившись, она заявила:
      – Дорогой, давай договоримся так: ты платишь по пенни за каждое ругательство.
      – Назначайте гинею! – послышался за ее спиной голос Хэла.
      Саймон ухмыльнулся, потом проворчал:
      – А тебе бы понравилось, если бы тебя приклеили к кровати?
      – Нет, но это к делу не относится, – ответил Хэл. – Пойми, тебе надо лежать. У тебя ведь жар.
      – В военное время я бы тут не валялся, – заявил Саймон. – Меня бы снова бросили в бой.
      – Ошибаешься, приятель. В военное время ты бы уже умер.
      Тут вмешалась Дженси. Сунув сандвич в руку мужа, она сказала:
      – Поешь, дорогой.
      – Проклятые сандвичи, – со вздохом пробормотал Саймон. – Тут и святой выйдет из себя.
      – И даже святой Брайд, как мне кажется. – Она налила Саймону чаю. – А что, действительно существовал когда-нибудь святой Брайд?
      – Несомненно, – кивнул Саймон. Прожевав, он с улыбкой сказал: – Говорят, его прабабка была то ли шведкой, то ли ирландкой. И якобы она тоже считалась святой. Возле Брайдсуэлла был монастырь, названный в ее честь, поэтому и деревня называется Монктон-Сент-Брайдс. Сейчас от него осталась только церковь. И еще там есть родник, с которым связана очень интересная легенда.
      – Что за легенда?
      – Перед тем как войти в церковь, невеста должна испить из родника. Если она нечистая, упадет замертво.
      Дженси засмеялась, потом нахмурилась:
      – Какой ужас! А такое случалось?
      Саймон ухмыльнулся:
      – В Линкольншире все исключительно чистые. Говорят, это заодно гарантирует плодовитость и рождение благочестивых детишек Похоже, так и есть. Ты ведь веришь?
      Дженси с улыбкой кивнула. Она заметно приободрилась, и теперь ей хотелось как можно быстрее добраться до Англии.

      После ленча гости удалились, оставив супругов вдвоем. Саймон протянул левую руку, и Дженси вложила в нее свою.
      – Я никогда не ухаживал за тобой, любимая. Можно теперь поухаживаю? – Он поцеловал ее ладошку.
      – Как ты можешь сейчас ухаживать? Ты ведь слишком слаб…
      – У Великого Падишаха есть свои маленькие хитрости. За тобой когда-нибудь ухаживали?
      – Нет. А ты ухаживал за кем-нибудь?
      Он усмехнулся и покачал головой:
      – С намерением жениться – нет.
      Дженси засмеялась и легонько дернула мужа за волосы.
      – Я же говорила, что ты ужасно порочный. Скажи, а что я должна делать в качестве леди, за которой ухаживают?
      – Краснеть. У тебя это очень мило получается. И еще говорить: «Ах, сэр…» Кроме того, ты можешь преподнести мне какой-нибудь скромный подарок.
      Она задумалась, потом спросила:
      – Например, платочек?
      – Да, подходит.
      Дженси уже начала вышивать платочки для Исайи к дню его рождения, так что можно было бы взять один из тех батистовых квадратиков. А вместо монограммы она изобразит копию печатки Саймона – букву «С» среди языков пламени. Но это долгая работа, так что сделать ее придется попозже.
      Она отправилась к себе в комнату, а когда вернулась, муж протянул ей ярко-красный кленовый лист.
      – Вот, вместо цветов. Пришлось посылать за ним Тредвела.
      Дженси взяла листок и улыбнулась:
      – Какой красивый, правда?
      Саймон тоже улыбнулся:
      – Очень красивый.
      Дженси покраснела и пробормотала:
      – Ах, сэр… – И в качестве награды налила в бокал бренди, обмакнула в него палец и провела по губам мужа.
      Облизав губы, он сказал:
      – Еще.
      Она снова провела пальцем по его губам. Когда же он легонько укусил палец, она почувствовала, что у нее подгибаются колени.
      – Ах, Саймон…
      – Дорогая, я бы не отказался слизать бренди с твоих губ.
      Дженси чувствовала, что сердце ее бьется все быстрее. Набрав в рот бренди, она наклонилась и поцеловала мужа, медленно переливая бренди ему в рот. Потом закрыла глаза и прижала к груди его голову. Увы, она не могла получить то, чего так страстно желала.
      Пока не могла.
      Минуту спустя она приподнялась и с улыбкой сказала:
      – Кажется, бренди начинает мне нравиться.
      В этот вечер он дал ей книгу – изящный томик в синем переплете с золотыми буквами на корешке.
      – Я ее купил перед самым возвращением Макартура. Купил для тебя.
      – «Ангельская невеста», – прочитала Дженси. – Себастьян Росситер. Ах, я краснею, сэр! – Она чмокнула его в губы. – Как ты себя чувствуешь?
      – Сгораю… и злюсь. Вот, читал стихи, чтобы успокоиться. Кстати, я купил эту книгу, потому что один мой друг женился на вдове Росситера.
      – Твой друг?
      – Да, Линдер, граф Чаррингтон. Дорогая, почему ты всегда хмуришься, когда я упоминаю кого-нибудь из моих титулованных друзей?
      – Я не хмурюсь.
      – Нет, хмуришься.
      Она скорчила рожицу.
      – Наверное, хмурюсь… Ох, что они обо мне подумают?
      – Подумают, что ты настоящее сокровище и что мне ужасно повезло. Почитай что-нибудь.
      Она раскрыла томик наугад.
 
Мне сладок дом, где ангелы витают
У очага, у маминой груди и в детской.
Мужчина, если он один, – он иссыхает,
Хоть воспевают хриплые певцы
Веселье легкой жизни одиночки.
 
 
Мой чистый ангел, как ты возвышаешь
Унылый ум, указывая путь!
С улыбкой на устах и ясными очами
Ты мягко упрекаешь тех, кто славит
Веселье легкой жизни одиночки.
 
 
У ног моих играют херувимы,
Они бегут ко мне с веселым криком: «Папа!»
Они – сокровище дороже всей казны султана.
Какой мужчина променяет их на девок
И на веселье легкой жизни одиночки?
 
      Дженси внимательно посмотрела на мужа:
      – По-моему, поэт говорит от имени человека, который слишком настойчиво уговаривает.
      Саймон кивнул:
      – Да, пожалуй, ты права. Я понимаю, он не такой идеальный муж, каким себя изображает. Но он очень популярен. Помню, мои сестры были от него в восторге.
      – Ах, кажется, я сказала глупость, правда? – Дженси отложила книгу и взяла мужа за руку. Заметив, что он поморщился, она поняла, что взяла его за правую руку. – Дорогой, я сделала тебе больно?
      – Нет-нет, думаю, виноват этот проклятый струп. Наверное, поэтому и болит.
      Дженси осторожно прикоснулась к руке мужа, и рука показалась ей ужасно горячей. Она уже собралась снять бинт, но вовремя вспомнила слова доктора: «Ничего не трогать. Температура лечит».
      – Завтра попросим Плейтера посмотреть твою руку. Может быть, надо сделать перевязку.
      Тут Дженси вдруг увидела, что «Ангельской невестой» завладел Оглторп – слуга с любопытством листал книгу. Дженси выразительно взглянула на мужа: она едва удерживалась от смеха. Она никак не ожидала, что бывший моряк заинтересуется сентиментальными стихами.
      Должно быть, ей не удалось скрыть свои мысли, потому что Оглторп с дружелюбной улыбкой сказал:
      – Война – грубое дело, миледи. Я наслаждался всем, в чем была хоть кроха сладости и света, и мне выпала честь познакомиться с «Ангельской невестой» мистера Росситера.
      – Она существует на самом деле?
      Слуга снова улыбнулся и кивнул:
      – Да, можно так сказать. Это очень приятная леди с двумя очаровательными малышами – мисс Рози и мастер Бастьян. Маленькие херувимы.
      – Скорее, бесенята, – с ухмылкой заметил Хэл, неожиданно появившийся в комнате.
      – Сэр, вы разрушаете все очарование, – запротестовала Дженси.
      – Это мнение Бланш. Она говорит, что дети гораздо больше похожи на бесят, чем на ангелов.
      – Бланш? – переспросила заинтригованная Дженси. Хэл покраснел и отвел взгляд. Дженси посмотрела на Саймона, и тот едва заметно покачал головой – мол, не настаивай.
      Дженси смутилась, но тотчас же взяла себя в руки. Повернувшись к майору, она с улыбкой сказала:
      – Садитесь, пожалуйста. Может, выпьете чаю? Как выдумаете, когда мы сможем уехать?
      – Возможно, через неделю, – ответил Хэл. – Впрочем, не уверен.
      – Уезжаем через неделю, – решительно заявил Саймон. Дженси хотела возразить, но он тут же добавил: – Мне уже гораздо лучше. А если нужно, то я согласен улечься на ваши проклятые носилки.
      Но в эту ночь у Саймона сильно поднялась температура.
      Оглторп, дежуривший у постели больного, разбудил Хэла, а тот в три часа ночи разбудил Дженси. Она поспешила к мужу. Шагая по коридору, проговорила:
      – Но доктор сказал, жар – это нормально. Именно так и выздоравливают.
      – У него слишком уж высокая температура, – ответил Хэл. – Поэтому я вас и разбудил.
      У Саймона действительно был сильный жар. Но он, отстранив руку жены, пробормотал:
      – Не суетись. Все будет хорошо.
      Она попятилась и, повернувшись к Хэлу, шепотом спросила:
      – Не послать ли за Плейтером?
      – А что он может сделать? – ответил майор. – Ребра же нельзя ампутировать.
      Хотя Дженси знала, что Плейтер ее за это отругает, она все же разбинтовала грудь, однако не обнаружила ни красноты, ни опухоли, ни запаха гноя.
      – Наверное, причина не в ране, а в чем-то другом, – пробормотала она, испытывая огромное облегчение. Вопросительно посмотрев на Хэла, спросила: – Что вы об этом думаете?
      – Надеюсь, все пройдет, – ответил Хэл, но было очевидно, что он очень встревожен.
      Дженси несколько часов провела у постели больного, а утром, едва рассвело, отправила Оглторпа за доктором.
      Взглянув на Саймона, Плейтер разразился бранью. Он тоже снял бинты и содрал все накладки с раны. Вместе с последней накладкой отодрался струп.
      Дженси вскрикнула в испуге, но доктор сказал:
      – Все в порядке, заражения нет.
      – Но что же с ним? – пролепетала Дженси.
      – Пока не знаю, – проворчал Плейтер. Он промыл рану и рассмотрел ее в увеличительное стекло. – Да, все в порядке, как я и говорил. Причина жара в чем-то другом. Скажите у него когда-нибудь была малярия?
      – Думаю, что нет. Хотя точно не знаю. – Она пожала плечами и добавила: – У него особенно горячая рука.
      Доктор что-то пробурчал себе под нос и разбинтовал руку больного. Дженси невольно вскрикнула и прошептала:
      – Да простит меня Господь.
      Корка на руке отстала, но под ней виднелся гной и ярко-красная опухоль.
      – Бренди! – рявкнул доктор. Взяв у Дженси бутыль, он полил рану на руке.
      Дженси в ужасе замерла. Там, где раньше была небольшая ранка, почти царапина, теперь зияла глубокая щель. Плейтер еще больше помрачнел и проворчал:
      – Руку придется отнять.
      – Нет! – крикнула Дженси.
      – Нет, – прошептал Саймон.
      – Вы предпочитаете смерть? – осведомился доктор. Дженси услышала, как вздохнул Хэл, стоявший у нее за спиной. «Что же делать? – думала она. – Что делать?» Взглянув на доктора, она с дрожью в голосе проговорила:
      – Неужели… прямо сейчас?
      – Чем раньше, тем больше шансов выжить.
      – Нет, – снова сказал Саймон, глядя на жену с мольбой в глазах.
      Судорожно сглотнув, она проговорила:
      – Пока не надо. Что можно сделать, чтобы спасти руку?
      Доктор со стуком захлопнул свой чемоданчик.
      – Если бы я это знал, то непременно бы сделал. Неужели сомневаетесь? Иногда пытаются вытянуть гной компрессами, но думаю, что сейчас это бесполезно. – Он посмотрел на Саймона: – Мои глубочайшие извинения, сэр. По небрежности я не прочистил рану как следует. Моя ошибка.
      – Тогда надо прочистить сейчас! – заявила Дженси.
      – Увы, уже поздно. – Плейтер направился к двери.
      Опустившись на стул, Дженси снова посмотрела на Саймона. «Неужели он лишится руки? – спрашивала она себя. – Какой ужас!» Однако она почти не сомневалась: Саймон ни за что на это не согласится. Но если доктор прав, то ему будет становиться все хуже и хуже, и тогда именно ей придется принять решение. Как жена она имеет такое право. Но что произойдет после этого? Возможно, Саймон ее возненавидит.
      Наверное, ей следовало сказать мужу что-то ободряющее, но она не могла вымолвить ни слова.
      Тут Хэл приблизился к кровати и проговорил:
      – Кажется, бренди помогает. Может, сделаем спиртовой компресс?
      Они так и поступили, но жар у Саймона усиливался, а краснота вокруг раны расширялась. Вскоре у больного начался бред, а доктор не появлялся. В конце концов стало ясно, что он вернется только для ампутации. Дженси знала, что нужно послать за ним, однако медлила. Склонившись над мужем, она прошептала:
      – Любимый, ты не умрешь. Знаешь, карты не врут, поэтому ты не умрешь.
      Глаза Саймона приоткрылись, и он пробормотал:
      – Суеверие… Можно подумать… цыганка…
      Она покачала головой:
      – Нет-нет, поверь мне, я знаю…
      Через несколько минут он вдруг сказал:
      – Если карты действительно так говорят… не надо отрезать руку.
      Дженси энергично закивала:
      – Да-да, конечно, не надо.
      Но она знала: бубновая девятка исключает смерть, но не ампутацию. И если к утру Саймону не станет лучше, то придется послать за Плейтером. Снова склонившись над мужем, она поцеловала его в пересохшие губы и прошептала:
      – Не волнуйся, я о тебе позабочусь.
      Вспомнив, как ее успокоила болтовня миссис Ганн, Дженси попыталась говорить о будничных делах. Она отказывалась отходить от кровати, потому что хотела верить: пока она с ним, он не умрет. Но уже глубокой ночью Дженси вспомнила: точно так же она думала на корабле, когда болела Джейн, а утром проснулась рядом с трупом.
      Они по-прежнему пыталась прочистить рану бренди, но Дженси видела, что это не помогает.
      В какой-то момент Саймон пришел в себя и отчетливо проговорил:
      – Я очень рад, что ты вернулась.
      Она не отходила от него ни на минуту, но все же сказала:
      – А я рада, что ты по мне скучал.
      – Ужасно скучал. Скучал по твоему запаху. От тебя замечательно пахнет, дорогая. Знаешь, скоро я отвезу тебя в Брайдсуэлл. Только там будет зима и…
      Она приложила палец к его губам:
      – Помолчи, любимый. Береги силы.
      – Полежи со мной, пожалуйста, милая Дженси.
      Хотя в комнате находились Хэл и Тредвел, она улеглась рядом с мужем и прильнула к нему. Он был ужасно горячий! Саймон улыбнулся и проговорил:
      – Самое лучшее лечение.
      – Любимый, попытайся заснуть.
      Вскоре Саймон заснул, и она тоже. И ей приснился пожар. Проснувшись, Дженси увидела, что Хэл встает с кресла, а Тредвела уже не было в комнате.
      – Дым? – спросила она, поднимаясь на ноги. – Запах дыма?
      Это действительно был дым, причем запах становился все более резким.
      – Будите Оглторпа! – крикнул Хэл, выбегая из комнаты. Дженси бросилась в смежную комнату и разбудила слугу.
      «Что делать с Саймоном? – думала она. – Его ведь нельзя переносить!»
      В Йорке в каждом доме имелся колокол и везде стояли наготове ведра с водой. Услышав звон колокола, Дженси послала Оглторпа узнать, что случилось. Выглянув в коридор, она увидела дым, валивший откуда-то снизу, и закричала вслед слуге:
      – Быстрее возвращайтесь вместе с Тредвелом! Надо вынести Саймона из дома!
      Услышав за спиной какой-то шорох, Дженси обернулась и увидела, что Саймон пытается сесть. Она подбежала к нему и удержала.
      – Не надо, дорогой. Все в порядке. Лежи.
      – Как жарко… Может, пожар?
      Она протерла его лоб влажной тряпицей.
      – Не волнуйся, милый. Нет никакого пожара. Наверное, на кухне что-то подгорело у кухарки, поэтому и запах.
      Внезапно зазвонили и другие колокола, и под окном раздались чьи-то голоса. Тут Дженси не выдержала и, выбежав в коридор, громко закричала:
      – Эй, здесь есть кто-нибудь? Что случилось?
      У подножия лестницы появился Хэл; лицо его было в саже, а волосы растрепались.
      – Успокойтесь, это не здесь. Все в порядке.
      Дженси с облегчением вздохнула.
      – Но где же это? Какой ущерб?
      – В гостиной. Я вам сейчас все объясню. Подождите минутку.
      Хэл отвернулся, и Дженси вдруг поняла, что в доме полно людей, – видимо, это были соседи. Она бросилась к Саймону. К счастью, с ним ничего не случилось. Но неужели кто-то специально устроил поджог, чтобы убить его? Скорее всего именно этого добивались неизвестные злоумышленники.
      Казалось, прошла вечность, прежде чем появился Хэл. Дженси взглянула на него с упреком – он потратил время на то, чтобы умыться и переодеться.
      – Поджог, – сообщил Хэл. – Кто-то разбил окно в гостиной, забросил туда бумагу и промасленные тряпки и поджег. Неуклюжая попытка, но если бы мы все спали, то действительно случился бы пожар.
      – Саймон прикован к постели, – пробормотала Дженси. – Конечно, если бы потребовалось, но тогда… – Она довольно долго молчала, потом решительно заявила: – Я уверена, что враги не оставят его в покое. Поэтому надо увозить его отсюда, даже если это очень рискованно. Завтра же…
      Хэл тихо вздохнул.
      – Джейн, до завтра он может не дожить.
      Она посмотрела на Саймона и шепотом спросила:
      – Как скоро после ампутации его можно везти?
      – Если после операции выживет, то сразу же.

      Несколько часов Дженси сидела у постели мужа в глубокой задумчивости. Саймон был еще жив, но она прекрасно понимала, что ему становилось все хуже, поэтому следовало именно сейчас принимать решение.
      Собравшись с духом, Дженси послала за Плейтером, потом пошла в свою комнату, чтобы привести себя в порядок. Посмотревшись в зеркало, она невольно отшатнулась. На нее смотрело ужасное всклокоченное существо – та Дженси Хаскетт, которой она могла бы стать. Наверное, следовало после операции рассказать Саймону правду. Ведь все равно он ее возненавидит… Умываясь и причесываясь, Дженси вспомнила о своей жизни у Хаскеттов. Дикие и беспокойные Хаскетты… Огонь… Ребенок упал и сильно обжегся. Раны покрылись коркой, но бабушка Хаскетт велела не трогать корку, и все зажило.
      Бабушка Хаскетт. Она лечила ножевую рану на руке у дяди Малахия, а рана гноилась…
      Дженси вернулась к мужу, и почти тотчас же раздался стук в дверь, возвестивший о приходе Плейтера. Она бросилась ему навстречу и с трудом выговорила:
      – Личинки…
      Доктор посмотрел на нее с удивлением:
      – Что…
      – Заражение лечат опарышами.
      Плейтер нахмурился и проворчал:
      – Да будет вам известно, что я эдинбургский хирург, а не знахарь и не заклинатель духов. Личинки!.. – Повернувшись к Хэлу, он сказал: – Боумонт, уведите миссис Сент-Брайд. Она свихнулась.
      – Нет! – Дженси отстранилась от Хэла. – Сначала я попробую личинки.
      Теперь она решила, что непременно попытается спасти руку Саймона. Она все вспомнила. Вспомнила, как наблюдала за бабушкой Хаскетт, лечившей рану на руке у дяди.
      – Личинки помогают, я сама видела, как это происходит. Они съедают инфекцию, понимаете?
      Плейтер пристально посмотрел на нее:
      – Так вы позволите мне ампутировать руку или нет?
      Дженси решительно покачала головой:
      – Нет.
      Доктор резко развернулся и ушел. Дженси всхлипнула и посмотрела на Хэла в поисках поддержки.
      – Личинки? – пробормотал он, бледнея.
      Ей тогда было девять лет, она видела, что это подействовало. Неужели доктор – и не знает? Возможно, это подействовало в силу особой удачи, может быть, есть опасности, о которых она ничего не знает, но все же она решилась.
      – Я должна попробовать, – сказала Дженси. – Ампутировать успеем позже.
      – Может оказаться слишком поздно.
      – Хэл, я должна попробовать личинки! Но где же их взять?.. Наверное… Сол Прити! Пошлите за ним. Быстрее!
      Хэл повернулся к двери и закричал:
      – Оглторп, иди сюда!
      Дженси объяснила слуге, что ей нужно. Тот с удивлением взглянул на хозяина, но спорить не стал.
      Вернувшись к мужу, Дженси сняла бинт с гнойной раны и снова ее прочистила. От раны расходились кривые красные линии – бабушка Хаскетт называла их «красными пауками». А Хэл, конечно же, был прав. Если лечение опарышами не подействует, может оказаться слишком поздно. «Может, не следует рисковать? – спрашивала себя Дженси. – Но ведь вокруг раны на руке у дяди Малахия тоже были «красные пауки»…»
      Через полчаса Оглторп вернулся и принес деревянный ящик. Он держал его подальше от себя и брезгливо морщился. Вырвав ящик из рук слуги, Дженси открыла крышку и увидела, что в отрубях копошатся белые опарыши.
      – Спасибо, Сол… – прошептала она.
      Сол Прити жил в основном охотой и рыбной ловлей, и Дженси знала, что у него всегда висят на крюках куски дичи, в которых заводились опарыши для рыбалки. Сол хранил червей в деревянной коробке вместе с отрубями, и так же поступали Хаскетты.
      – Что теперь? – спросил Хэл.
      Хотелось сказать: «Не помню, я тогда была еще ребенком», – но если она так скажет, то Хэл ее остановит.
      Стараясь демонстрировать уверенность, Дженси взяла несколько опарышей и положила их на руку Саймона вокруг раны. Она боялась, что червей отпугнет высокая температура – ведь у больного был сильный жар, – но опарыши тут же полезли в рану.
      Покосившись на Хэла, Дженси увидела, что он брезгливо поморщился. Ей и самой сделалось не по себе, однако с каждой секундой ее уверенность росла, и теперь она уже почти не сомневалась в успехе. Время от времени она брала из ящичка все новых и новых опарышей и запускала их в рану на руке мужа.
      «Они делают свое дело, – говорила себе Дженси. – Поедают гниль, убивающую Саймона».
      Когда рана до краев заполнилась опарышами, она накрыла их бинтом.
      – Теперь подождем.
      – Но вы уверены, что… – пробормотал ошеломленный Хэл. Конечно, нет!
      – Я должна попробовать.
      – Что ж, тогда подождем.
      Дженси собирала опарышей, вылезавших из отрубей, и складывала их в миску. Когда принесли чай, она выпила чашку, но есть ничего не могла. Глядя на Саймона, она до боли кусала губы; временами ей казалось, что она убивает мужа. Возможно, доктор Плейтер все-таки прав, и если так… О Господи, тогда будет уже слишком поздно, Саймон умрет!
      Ей вдруг пришло в голову, что опарыши поедают и здоровую плоть – вгрызаются все глубже и добираются до кости. Она то и дело приподнимала бинт, но под копошащейся массой червей ничего не могла разглядеть.
      Потом опарыши стали расползаться из раны – растолстевшие, потемневшие, объевшиеся…
      – Они наелись! – воскликнула Дженси. Она собрала червей обратно в ящик и запустила в рану других, из миски.
      – Боже всемилостивый… – пробормотал Хэл и снова поморщился. Но Дженси не обратила на него внимания. Все было так, как у бабушки Хаскетт, и она послала Оглторпа за новыми личинками.
      Снижалась ли у Саймона температура? Меньше ли стало «красных пауков»? Она этого не знала, но по-прежнему запускала в рану все новых и новых опарышей.
      Сколько времени она это делает? И сколько еще нужно? Дженси вдруг поняла, что потеряла представление о времени.
      В какой-то момент Саймон вдруг пробормотал:
      – Ужасно рука чешется.
      – Все правильно, милый, – прошептала Дженси. – Все правильно.
      Она то и дело смотрела на рану и в конце концов поняла, что красные линии вокруг нее становятся все тоньше.
      – «Красные пауки» исчезают, – прошептала Дженси с величайшим облегчением, и глаза ее наполнились слезами.
      Снова посмотрев на рану, Дженси засмеялась от радости и пробормотала благодарственную молитву. Рана была все еще красная, опухшая, заполненная личинками, но мерзкие «красные пауки» втянули лапки. Она положила руку на лоб больного. Гораздо прохладнее… Во всяком случае, уже не было того лихорадочного жара.
      Теперь «тело само будет себя лечить», как говорил Плейтер.
      – Хвала Господу, хвала вам, чудесные маленькие создания! – Она подобрала упавших на простыню опарышей. – Хэл, попробуйте вернуть доктора Плейтера.
      – Но сейчас полночь…
      Дженси с удивлением осмотрелась.
      – Да, действительно. Пусть поспит. Но мы ведь его спасли, правда?!
      – Похоже, что так, – пробормотал Хэл.
      Видимо, Хэл написал Плейтеру пространное объяснение, потому что на следующий день доктор явился без зова. Внимательно посмотрев на Саймона, он проворчал:
      – Вероятно, чудеса все-таки случаются. – Осмотрев рану, доктор выпрямился и, пожав плечами, заявил: – Я никак не могу это объяснить. Вероятно, совпадение. Но вы, пожалуй, были правы, когда решили подождать. Видите ли, здоровый молодой организм… И вообще, рана была не слишком серьезная. В сущности, царапина.
      Дженси поняла, что спорить с доктором бессмысленно.
      – Значит, мы можем уезжать? – спросила она.
      – Да, теперь у него есть шанс. Только надо убрать этих мерзких тварей. Можно подумать, что вы – цыганка.
      Дженси и на сей раз не стала спорить. Главное – Саймон будет жить. К тому же он сохранит руку.
      – Мы хотим уехать немедленно, – сказала она. – Как это устроить?
      К ее удивлению, доктор тоже не стал спорить.
      – Думаю, можно переправлять на носилках. Только надо соблюдать осторожность, чтобы не беспокоить ребра. Возможно, путешествие ему не повредит, если, конечно, не будет шторма на море.
      «Почему же Плейтер так быстро согласился? – думала Дженси. – Может, хочет поскорее избавиться от тех, кто подвергает сомнению его заявление? Или он тоже считает, что Саймону опасно здесь оставаться?»
      Когда доктор ушел, Хэл спросил:
      – Когда вы хотите уезжать?
      – Думаете, лучше подождать?
      – Нет-нет. Мы можем отправиться хоть завтра. Наймем для себя корабль, а если начнется шторм, то сможем причалить к берегу.
      – Но ведь это, наверное, ужасно дорого.
      Майор молча пожал плечами, словно напомнил ей, что они – из разных миров.
      – Я не была уверена… – пробормотала Дженси. – В личинках.
      – Вы замечательная женщина, Джейн.
      – А если бы я ошиблась?
      – Сейчас нет смысла говорить об этом. Всякие «если бы» – пустые слова.
      Заметив, что майор нахмурился, Дженси поняла: он думал о своей руке. Может, и его спасли бы личинки? Ах, почему медики отвергают подобные средства? Неужели только из-за того, что такие методы лечения им просто не нравятся?
      – Да, теперь не стоит беспокоиться, – продолжал Хэл. – Мы благополучно доставим Саймона в Монреаль, и если повезет, то успеем на «Эверетту», а к Рождеству будем дома.
      Оставив Хэла с Саймоном, Дженси пошла собирать вещи. До сих пор она не трогала автопортрет Джейн, и теперь, укладывая его вместе с другими картинами, испытала чувство вины. Если бы Джейн была жива… Ах, в таком случае Исайя заставил бы Саймона жениться именно на ней, на Джейн, и именно она сделалась бы миссис Сент-Брайд. Эта мысль казалась невыносимой, и Дженси, сунув портрет в папку, прошептала:
      – Нет-нет, в таком случае я бы поборолась за него.
      Саймон проснулся от ужасного сна и сразу посмотрел на руку. Рука была на месте!
      Он поднял ее, чтобы убедиться. Ох, слава Богу! Во сне ему ее отрезали, и он рылся в куче отрубленных конечностей, многие из которых были покрыты какими-то червями. Ему казалось, что если он найдет «правильную руку», то ее можно будет приклеить.
      Он пошевелил пальцами. Если не считать жжения под бинтами, все было хорошо.
      – Проснулись, сэр? Как вы себя чувствуете?
      Саймон посмотрел на долговязого мужчину, стоявшего возле кровати. Кто же это такой?
      – Ах, Тредвел?.. – Он откашлялся. – Тредвел, что со мной случилось?
      – Были неприятности, сэр, но теперь все в порядке. Выпейте воды.
      Саймон попил из носика поильника. Никогда еще вода не казалась ему такой вкусной.
      – Что за неприятности?
      – Ну… у вас был жар, сэр.
      Саймон нахмурился:
      – Я помню дым. Разве не было дыма?
      – Да, случился небольшой пожар, но мы сразу же его потушили.
      – А где моя жена? Где Джейн? Пусть побыстрее идет сюда.
      – Да, сэр, конечно. Я поищу ее. Подождите немного.
      Слуга вышел из комнаты, а Саймон снова посмотрел на свою руку. Что же с ней было? Ему казалось, что еще совсем недавно он чувствовал сильное жжение в руке. Неужели заражение крови? А может, сейчас придет Плейтер, чтобы ее отрезать?
      Тут вошла Джейн в скучном платье и со скромной прической. Но она улыбалась, глаза ее сияли, а если бы дела были плохи, то она бы выглядела совсем иначе.
      Саймон тоже улыбнулся и проговорил:
      – Ах, прекрасный ангел, кажется, Себастьян Росситер был недалек от истины в своих стихах.
      Она засмеялась и, наклонившись, поцеловала мужа в щеку.
      – Дорогая, мне больше нравятся распущенные волосы.
      – Вряд ли это практично, – заметила Дженси. Но все же вынула шпильки, и ее волосы тотчас же рассыпались по плечам.
      – Замечательно, – сказал Саймон.
      – Вижу, ты выздоравливаешь. – Дженси снова улыбнулась.
      – Выздоравливаю… после чего? Что случилось, Дженси? Тредвел сказал, что у меня была температура. И сказал про пожар. Ты знаешь, мне приснилось, что Плейтер ампутировал мою руку. Интересно, откуда такой сон?
      Дженси кивнула на его правую руку:
      – Это чуть не случилось, потому что в рану попала инфекция.
      – Но сейчас все хорошо? – Он опять посмотрел на руку. – Так что же произошло? Как удалось ее спасти?
      – Я вспомнила о том, что когда-то видела. Вспомнила про опарышей.
      – Про опарышей… О чем ты?
      – Саймон, эти личинки спасли тебе руку.
      Он в очередной раз посмотрел на руку.
      – Неужели ты хочешь сказать… Значит, мне не приснилось? Я чувствовал ужасный зуд.
      – Да, я запустила их в рану.
      – Но как же… Как они могли мне помочь?
      – Они выедают из раны гниль. Точно так же, как едят гнилое мясо. Саймон, не смотри так!
      – Ничего не могу с собой поделать. Я очень тебе благодарен, но… опарыши?
      Она наклонилась к нему с насмешливой улыбкой:
      – Да, опарыши. Они вползали в твою рану и выползали обратно.
      Он засмеялся и тут же поморщился от боли в ребрах. Впрочем, боль была терпимой.
      – Мне уже гораздо лучше. Сколько прошло времени?
      – С какого момента?
      – После дуэли.
      – Пять дней.
      – Странно. Значит, мы пропустили наш корабль.
      – Наймем другой. Если ты действительно поправился.
      – Наймем другой? – Он внимательно посмотрел на нее, а она отвела взгляд. – Не надо, Джейн. У тебя не получается врать. Скажи правду. Почему надо спешно уезжать?
      – Кто-то устроил ночью поджог. К счастью, мы не спали, потому что ухаживали за тобой. Выгорела только гостиная. Очевидно, пытались сжечь твою комнату, расположенную над гостиной. Хотели уничтожить бумаги.
      – Проклятые бумаги. Стоят ли они того?
      – Конечно, стоят. Но даже Плейтер сказал, что мы можем ехать хоть завтра, если ты будешь разумно себя вести.
      Саймона ужасно раздражала собственная беспомощность, однако он заставил себя улыбнуться.
      – Кто ты, Джейн Сент-Брайд?
      Она взглянула на него с испугом.
      – Не бойся, дорогая, я не в бреду. Но я думал, что неплохо знаю тебя. Ты была такая тихая, спокойная, здравомыслящая… А теперь – настоящий ураган, богиня войны, блистательный ангел. Я тебя обожаю, моя милая. Но если именно такова настоящая Джейн, то куда же девалась прежняя?
      Она пожала плечами:
      – Наверное, меня изменили жизненные обстоятельства.
      – Ты раньше не была такой?
      – Нет. Но в Карлайле я не была тихоней. До смерти Марты…
      – Почему ты называешь ее «Марта», а не «мама»?
      Дженси покраснела.
      – Ей так больше нравилось.
      Это казалось странным, но зачем бы ей лгать? И все же он чувствовал, что она лжет, и к нему снова вернулось беспокойство. Какая же она на самом деле, его жена?
      – До того как мама умерла, – Дженси сделала ударение на слове «мама», – я была ужасно непослушной – как мальчишка. Но все последующие несчастья… они меня утихомирили.
      – Однако в последнее время ты стала прежней.
      Она с улыбкой кивнула:
      – Из-за тебя. И если я богиня войны, то только потому, что ты меня сделал такой. Я сделаю все возможное для того, чтобы ты поправился и окреп. Хэл нанимает корабль для нас троих, так что если погода испортится, можно будет причалить к берегу. С Божьей помощью мы доберемся до Англии.
      Саймон пристально смотрел на жену. Да, она действительно стала совсем другой, она очень изменилась. И еще ему казалось, что Дженси что-то от него скрывала, что-то очень важное…

      Сославшись на неотложные дела, Дженси выбежала из комнаты. Она была в восторге от того, что силы так быстро возвращаются к Саймону, но его вопросы… И как это она не заметила, что стала называть Марту по имени? Хорошо еще, что не сказала «тетя Марта».
      Она хотела, чтобы между ними не было лжи, ведь любящие супруги никогда не должны лгать друг другу, но как же сказать ему правду? И что он подумает о ней, если узнает, кто она такая на самом деле?
      Укрывшись в своей комнате, Дженси погрузилась в раздумья.
      Может, рассказать Саймону, каким образом Нэн превратилась в Джейн? Он может понять и простить. И возможно, сможет устранить осложнения с законом, если они возникнут. Только не надо рассказывать про Хаскеттов. Про них он ничего не должен знать.
      И вообще, почему он должен сомневаться в том, что Иэн Оттерберн – сирота из рода шотландских Оттербернов, как говорила всем Марта? Вот только… Что, если он захочет сообщить Оттербернам об их свадьбе?
      Нет-нет, нельзя вообще ничего рассказывать. Увы, ей придется и дальше нести эту ложь. Да и вряд ли ее когда-нибудь разоблачат. Нужно только не терять голову и не делать дурацких ошибок.
      Тут послышался стук в дверь. Попытавшись успокоиться, Дженси пошла открывать. У порога стоял Оглторп.
      – Миледи, пришел капитан Нортон. Он хочет поговорить с мистером Сент-Брайдом.
      Дженси хотела бы оградить Саймона от всех на свете, но решила, что следует сообщить мужу о приходе капитана.
      – Конечно, приведи его, – сказал Саймон. – Надеюсь, Нортон не перережет мне горло.
      И все же Дженси чувствовала, что у Нортона есть какие-то новости. И она сомневалась, что это хорошие новости.
      Когда капитан ушел, она вернулась к мужу.
      – Что он сказал?
      – Сказал, что хочет перерезать мне горло, – ответил Саймон с улыбкой. – Видишь ли, Нортон решил поехать вместе с нами. Гор вручил ему какие-то чрезвычайно важные документы, которые он должен доставить в Монреаль, а затем, возможно, и в Англию.
      – Как странно, – пробормотала Дженси. – Какое совпадение…
      – Дорогая, у тебя просто разыгралось воображение. Объяснение очень простое: Гор избавляется от всех участников дуэли.
      – И от второго секунданта?
      – Беднягу Делахея отправили на запад, в долину Ред-Ривер. Якобы там разлив.
      – А от Плейтера?
      – Пока нет. Но если Гор попытается от него избавиться, весь гарнизон взбунтуется.
      Однако беспокойство не оставляло Дженси.
      – А что с теми, кто был в сговоре с Макартуром? – спросила она. – От них может исходить угроза?
      – О, этих людей опасаться не следует. Думаю, все они разбежались после смерти Макартура. Лучше объясни, что именно тебя беспокоит. Мне кажется, тебе не нравится, что Нортон поедет с нами. Почему, дорогая?
      Дженси решительно покачала головой:
      – Нет-нет, ты ошибаешься. Я вовсе не возражаю… Очень хорошо, что капитан едет с нами. Будет дополнительная защита. – Она отошла, чтобы подбросить дров в камин. – Он, должно быть, уже жалеет, что выступил твоим секундантом.
      – Я так не думаю. Он в прекрасных отношениях с Гором, и тот оказывает ему всяческую поддержку. Полагаю, я тоже должен его поддержать.
      Дженси вопросительно взглянула на мужа:
      – Но почему?
      – Видишь ли, дорогая, я ему кое-чем обязан.
      – Мне кажется, ты берешь на себя чужие заботы.
      Саймон рассмеялся:
      – Наверное, это у меня в крови. Среди моих предков по материнской линии была леди Годива, которая проскакала по деревне голая ради того, чтобы ее супруг снизил крестьянам налоги.
      – Хочешь сказать, что если проскачешь на лошади голым, то это поможет индейцам?
      – Поехал бы не задумываясь, но сомневаюсь, что это оценят в парламенте.
      Дженси усмехнулась:
      – Зато все дамы были бы в восторге.
      – Если помнишь, из уважения к леди Годиве крестьяне закрыли глаза. Неужели ты бы не закрыла?
      – Нет, я ужасно любопытная. Должно быть, леди Годива была замечательная женщина.
      – Ее все обожали. Она всегда боролась с несправедливостью, и так же поступал ее сын Гевард.
      – Случайно, не Гевард Бодрый?
      – Совершенно верно.
      – Он тоже твой предок?
      Саймон лукаво улыбнулся:
      – Со временем у каждого человека становится множество предков.
      – Но у большинства они не те, о которых пишут в книгах по истории.
      – Он не прямой предок, если тебя это может утешить. Его сестра передала кровь леди Годивы через семью Баддерсли моей матери и, следовательно, мне.
      – Но бунтарский дух привел Геварда к смерти, – заметила Дженси.
      – У нас в семье существует другая версия. Якобы он смирился с захватчиками-норманнами и поселился в красивом поместье недалеко от нынешнего Брайдсуэлла. Он любил посидеть с королем Вильгельмом у камина и поговорить о былых сражениях.
      – Вот как? Неужели это правда?
      Саймон снова рассмеялся.
      – Есть множество разных версий – так почему бы не поверить в более приятную? Я тоже взялся бороться с несправедливостью, но я, – он протянул к ней руку, – я уже получил за это награду.
      Дженси тоже засмеялась, но рассказ про леди Годиву и Геварда очень взволновал ее и огорчил.
      Это у него в крови.
      «Передала кровь леди Годивы…»
      Саймон не сомневался: кровь женщины, умершей восемьсот лет назад, могла передаться ему и его близким. Что он подумает, если когда-нибудь узнает, что она, Дженси, – из семьи бродяг и воров? Так что же делать? Сказать ему правду или нет?
      Тут в комнату зашел Хэл; он сообщил, что нашел подходящее судно, которое завтра отправляется с грузом в Кингстон.
      – Капитан согласился за особую плату причалить к берегу, если поднимется шторм, – добавил Хэл.
      – Вот и хорошо, – кивнула Дженси.
      – Полагаю, что нет никакой необходимости причаливать, – проворчал Саймон. – Я уже в полном порядке.
      – Ничего подобного, – возразила Дженси. – Плейтер сказал, что тебе необходим покой.
      – Он ничего не понимает, этот Плейтер. И ты тоже.
      Дженси подбоченилась:
      – Помолчите, сэр. Я лучше знаю, что вам сейчас нужно и как за вами ухаживать.
      – В самом деле? – Саймон ухмыльнулся.
      – Да, знаю, можешь не сомневаться, – ответила Дженси, направляясь к двери.
      Покинув комнату мужа, она снова занялась упаковкой вещей.
      Как только жена вышла, Саймон сказал:
      – Помогите мне встать.
      Хэл и Оглторп с сомнением посмотрели на него, но спорить не стали.
      Спустив ноги с кровати, Саймон побледнел и застонал от боли, пронзившей ребра.
      – Лучше ложись, – сказал Хэл. – Не стоит сейчас подниматься.
      Саймон решительно покачал головой:
      – Нет-нет, теперь все в порядке. Пододвиньте скамеечку под ноги.
      Когда ноги коснулись скамейки, стало немного легче. Осторожно выпрямившись, он убрал ноги со скамейки и, поднявшись, проворчал:
      – Чувствую себя иссохшим старцем. Но все не так уж плохо…
      Тут голова у него закружилась, ноги подкосились, и он ухватился за мужчин, чтобы не упасть.
      – Черт, Дженси была права. Мне еще рано вставать.
      – Совершенно верно, – подтвердил Хэл. – Ложись же.
      – Нет-нет… Чтобы вернулись силы, нужно двигаться. – С помощью Хэла и Оглторпа Саймон осторожно ступил на ковер, затем проковылял до камина и обратно. Каждое движение вызывало острейшую боль, но он терпел. Добравшись до кровати, со вздохом пробормотал: – Я думал, что сумею дойти до корабля.
      – Это слишком рискованно, Саймон, – возразил Хэл. – Но мы можем приспособить для тебя кресло. Не возражаешь?
      – Пусть будет кресло. Все-таки лучше, чем на носилках. Спасибо, Хэл. Наверное, Джейн из-за меня ужасно устала.
      – Да, сейчас ей нелегко. Но на корабле она отдохнет.
      – Только она очень из-за чего-то тревожится. И мне кажется, она что-то скрывает.
      – Конечно, она переживает. Ведь у нее горе – умер дядя. Да и тебя чуть не убили. К тому же ты едва не лишился руки, и только она тебя спасла. И еще – поджог. Так что она просто не может не переживать.
      Саймон кивнул и откинулся на подушку.
      – Да, ты прав. Дженси можно понять, и, конечно же, у нее есть все основания для беспокойства.
      После обеда Саймон попросил всех служанок подняться наверх, чтобы они с женой могли с ними проститься. Горничные и Том оставались у Гилбрайта, нового хозяина, а миссис Ганн оставили приличную пожизненную ренту, и она решила перебраться к дочери.
      – Повезло вашей дочке, – сказал Саймон с улыбкой. Кухарка кивнула:
      – Да, конечно. Берегите себя, сэр, и жену свою берегите. Ей пришлось изрядно с вами повозиться.
      – Конечно, буду беречь.
      Саймон раздал всем слугам подарки, а Солу Прити отправил особенно ценный подарок – в благодарность за опарышей. Потом все ушли, и супруги остались вдвоем.
      – Как странно все выглядит, – сказала Дженси. – Мебель на месте, но нет мелочей, которые делают дом домом. Он как будто выжидает.
      – У Гилбрайта жена и трое детей. Вскоре здесь будет так оживленно, как никогда не было со времени постройки дома. По-моему, Исайе бы это понравилось. Подойди ко мне.
      Она посмотрела на него с некоторой опаской:
      – Зачем?
      – У меня кое-что для тебя есть. – Он вытянул сжатую в кулак руку.
      – А что это?
      – Какая ты недоверчивая… Ты боишься?
      Дженси улыбнулась и покачала головой:
      – Нет, конечно. – Она подошла к мужу и разжала его пальцы. – Ах, какая прелесть!
      – Примерь.
      Дженси вынула из ушей свои простенькие сережки и вдела жемчужные серьги, которые Саймон купил уже давно. Затем подошла к зеркалу и, просияв, воскликнула:
      – Замечательно!
      – А дома я добавлю к ним жемчужное ожерелье, – сказал Саймон.
      Дженси хотела возразить, но не посмела. К тому же ей действительно очень понравился подарок.
      – В нашу постель будешь надевать только их, дорогая.
      Она повернулась к мужу:
      – Ах, ты неисправим…
      – Совершенно верно, неисправим. Может, хочешь помучить меня? – спросил он неожиданно.
      – Что?..
      – Знаешь историю про Тантала? Он был прикован цепью посреди озера, умирал от жажды, и вода каждый день поднималась, но не выше подбородка, так что бедняга не мог напиться.
      – Ты так себя чувствуешь?
      – Да, приблизительно.
      Джейн нахмурилась:
      – Хочешь, чтобы я тебя помучила?
      – Да, пожалуйста. Сними чулки.
      Она засмеялась и покраснела. Взглянув на дверь, спросила:
      – А вдруг кто-нибудь зайдет?
      – Они постучат, – ответил Саймон. – Не беспокойся.
      Немного помедлив, Дженси поставила ногу в туфельке на кресло и стала медленно поднимать юбки. Затем принялась развязывать подвязку.
      Саймон же подумал о том, что непременно купит жене шелковые подвязки с ленточками, возможно – даже с жемчугами. И конечно же, ей следовало купить тончайшие кружевные чулочки…
      Она покосилась на него и улыбнулась. Потом стала медленно спускать чулок, но при этом опускала и юбки.
      – О, жестокая… – Саймон ухмыльнулся.
      Дженси поставила на кресло другую ногу и снова приподняла юбки.
      В этот момент кто-то постучал в дверь.
      – Убирайтесь! – крикнул Саймон. Послышались шаги – кто-то удалялся от двери.
      – Они поймут. – Щеки Дженси пылали. – Я хочу сказать, они догадаются…
      – Возможно, – усмехнулся Саймон. – Но тебя это не должно беспокоить.
      Она поставила ногу на пол и оправила юбку.
      – У нас на это вся жизнь, если только сейчас ты будешь осторожен.
      – Испортили удовольствие. Ты не собираешься снимать другой чулок?
      – Нет. Потому что у тебя появляются… идеи.
      – Моя дражайшая возлюбленная, у меня появляются идеи, когда от твоего движения колышется воздух.
      Если бы глаза могли целоваться, она бы поцеловала его взглядом.
      Он расплылся в улыбке и, взяв ее за руку, сказал:
      – Я забыл, как ты молода. Сейчас тебе следует думать только о танцах и восторгах флирта.
      – Глупости.
      – Нет, не глупости. Обещаю тебе танцы и восторги флирта. А я буду грустно стоять в сторонке.
      Она потрогала сережку, наклонилась к нему и поцеловала в губы. Он прижался щекой к ее щеке и пробормотал:
      – Знаешь, лучше давай впустим их. А потом ты пойдешь к себе. Завтра рано вставать.

      Дженси даже представить не могла, как тяжело ей будет навсегда покидать Тревитт-Хаус. Она то и дело вздрагивала, и это едва ли можно было объяснить ранним часом и пронизывающим ветром.
      Было ужасно грустно порывать последнюю связь с Исайей. Грустно и страшно, ведь этот дом был для нее неким подобием крепости, а теперь она покидала ее навсегда. К тому же она очень беспокоилась за Саймона, сидевшего в кресле с шестами для переноски; ей казалось, что он представляет собой отличную мишень. Город еще не проснулся, но и пустынные улицы таили угрозу.
      Они в последний раз попрощались со слугами и вышли из дома. Впереди шел Хэл, за ним – Тредвел и Оглторп, которые несли кресло Саймона. Замыкали шествие два внука миссис Ганн – они несли багаж.
      – Смотрите, идет Великий Падишах! – кричал Саймон редким прохожим и махал рукой в сторону пристани. – Кланяйтесь и раболепствуйте.
      – Прекрати! – шипела на него Дженси.
      Она уговаривала его взять с собой оружие, говорила, что все мужчины должны иметь при себе заряженные пистолеты, но он решил, что она свихнулась.
      – Кто захочет на меня напасть, когда я уезжаю? Ведь все хотят, чтобы я побыстрее уехал.
      Он оказался прав. До пристани они добрались без приключений.
      Увидев корабль, Дженси почувствовала тошноту. Корабль был очень маленький, и на нем, конечно же, начнется ужасная качка.
      – Прекрасное судно этот «Хорек»! – воскликнул Саймон. – Рабы, несите меня на борт!
      Дженси посмотрела на Хэла:
      – Вы наняли судно под названием «Хорек»?
      – Не беспокойтесь, – майор улыбнулся, – хорьки – очень умные и ловкие зверьки.
      Дженси промолчала. Ее смущало вовсе не название – просто она ужасно боялась качки. После своего первого плавания она возненавидела море и корабли.
      Слуги понесли кресло Саймона по узкому шаткому трапу. Когда его благополучно затащили на борт, наступила очередь Дженси. Напомнив себе, что это судно – их единственное спасение, она стала медленно подниматься. У самого борта она покачнулась, но какой-то матрос с пожелтевшими зубами вовремя подхватил ее.
      – Как ты думаешь, эти люди надежны? – шепотом спросила Дженси, приблизившись к мужу.
      – Не думаю, что нам следует опасаться матросов. Они не имеют к Макартуру ни малейшего отношения.
      Дженси обхватила плечи руками.
      – Терпеть немоту море и корабли. Они все время качаются, даже на озере.
      – Ничего удивительного, миледи, – с усмешкой сказал Нортон, стоявший рядом. – Корабли всегда качаются. Но не беспокойтесь, наш – очень надежный. Сделан из отличного дуба.
      – Что, действительно из дуба?
      – Скорее всего так, – кивнул Саймон. – Всем известно, что в Канаде превосходная древесина.
      – Ненавижу качку, – пробормотала Дженси. – Что, если меня будет тошнить?
      Саймон сжал руку жены.
      – Ты думаешь о кузине? С тобой такого не случится, клянусь.
      – Скажи, а Кнуд тоже был твоим предком? – спросила она с улыбкой. – Ты можешь повелевать волнами? Ах, вот бы Бог сделал так, чтобы люди ходили по воде!
      – Дорогая, нам это не потребуется. Поверь, мы здесь в полной безопасности.
      Дженси тихонько вздохнула:
      – Да, конечно. Я постараюсь успокоиться.
      Она осмотрелась и невольно поморщилась. Палуба – грязная, заставленная ящиками, мешками и клетками с домашней птицей и поросятами. «Возможно, именно поэтому здесь такой отвратительный запах», – подумала Дженси. Оставалось лишь надеяться, что судно действительно крепкое и нигде не протекает.
      Тут к ним подошел мужчина в потрепанной соломенной шляпе и с длинной глиняной трубкой в зубах.
      – Ангус Лаури, капитан, – представился он (Лаури говорил с сильным шотландским акцентом). – Приветствую вас на борту «Хорька». Сэр, миледи, не беспокойтесь, судно крепкое и надежное. Мы доставим вас в Кингстон через неделю.
      – Что слышно о погоде? – поинтересовался Саймон.
      – Погода… замечательная, – ответил капитан, попыхивая трубкой. – В этом году река немного торопится, но вы не волнуйтесь, она будет открыта еще несколько недель.
      Лаури отвернулся, прокричал какие-то команды, и матросы тотчас же бросились их выполнять.
      Внуки миссис Ганн, стоявшие у пристани, махали руками, и Джейн помахала им в ответ. Решив, что не следует думать о качке, она повернулась к мужу:
      – Милый, как ты?
      – В полном порядке. Я же говорил, что мне уже гораздо лучше.
      – А как ребра?
      Он сделал глубокий вдох и с улыбкой ответил:
      – Если бы ребро сломалось, я бы сейчас совсем не мог дышать. Помогите мне встать.
      Она хотела возразить, но все же позвала на помощь Оглторпа. Слуга помог Саймону встать, и тот, опершись о поручни, пробормотал:
      – Так-то лучше…
      Дженси выразительно посмотрела на Хэла, но майор молча пожал плечами. Присоединившись к мужу, она вдруг почувствовала, как палуба вздрогнула, – казалось, корабль радовался отплытию. Полоса воды между судном и берегом становилась все шире, и Дженси чувствовала, что палуба под ногами вздрагивает все сильнее.
      – Я соскучился по морю, – сказал Саймон. – Посмотри, как красиво.
      Она посмотрела на него с удивлением. Как можно быть таким спокойным? Но спокойны были все – только она одна волновалась. Вцепившись в поручни, Дженси попыталась успокоиться.
      В этот момент сквозь облака пробилось солнце, осветившее город и деревья на берегу, украшенные красными и золотистыми листьями. Когда они отошли подальше от причала, деревья отразились в воде, и получился подрагивающий на волнах гобелен.
      – Действительно красиво, – сказала Дженси.
      – Тебе лучше? – спросил Саймон. Она улыбнулась:
      – Да, уже лучше. – Повернувшись к Хэлу, спросила: – Где мы расположимся? Саймон не может спускаться вниз.
      – Если надо…
      – Не волнуйтесь, – перебил Хэл. – Капитан уступил нам свою каюту. Небольшая, но подойдет.
      – Рад услужить, миледи. – Капитан расплылся в улыбке, и Дженси поняла, что ему хорошо заплатили.
      Хэл открыл ближайшую к ним дверь, и Дженси вошла в капитанскую каюту. Потолки были очень низкие, а окна – необыкновенно грязные. Дженси открыла одно из них, чтобы немного проветрить.
      – Понимаю, что здесь не очень-то удобно, – сказал Хэл. – Но «Хорек» – наша единственная возможность выбраться отсюда. К тому же Лаури – отличный моряк и на него вполне можно положиться.
      – Не беспокойтесь, все хорошо, – ответила Дженси с улыбкой. – Спасибо вам, Хэл. Надеюсь, на «Эверетте» будет гораздо лучше.
      – Да, конечно. «Эверетта» славится своими удобствами.
      Хэл вернулся на палубу, а Дженси продолжила осмотр каюты. Запах здесь был отвратительный, и скорее всего зловоние исходило от бочек и ящиков, стоявших в углах каюты. Но окно все-таки пришлось закрыть – тут топилась металлическая печка, а им сейчас необходимо было тепло.
      «Конечно, можно заняться уборкой, – подумала Дженси, – но что скажет капитан, если увидит, как миссис Сент-Брайд моет полы?»
      По крайней мере они взяли собственные постельные принадлежности. И кровать вполне пригодна для двоих. Она сдернула грязное серое покрывало, но тут раздался стук в дверь, и в каюту заглянул Тредвел.
      – Я все сделаю, миледи, не беспокойтесь.
      Дженси кивнула и отступила в сторону. Вероятно, она допустила ошибку, когда сама взялась за работу. Ей следовало бы привыкнуть к тому, что рядом находятся слуги.
      Тредвел стащил с койки простыню, и Джейн, увидев грязный матрас, пробормотала:
      – Жаль, что я не взяла свою кровать.
      – Да, матрас ужасно грязный, – проворчал слуга. – Извините, миледи. – Тредвел вышел и вскоре вернулся с рулоном чистого полотна. Растянув его поверх матраса, сказал: – Теперь все в порядке. На кораблях всегда имеется запас парусины.
      Дженси с улыбкой кивнула и вышла на палубу. Приблизившись к мужу, спросила:
      – Может, тебе надо снова сесть?
      Она ожидала, что Саймон начнет спорить, но он согласился. Очевидно, рана очень его беспокоила, хотя он старался этого не показывать.
      – Я чувствую себя дряхлым старцем, – пожаловался Саймон, осторожно опустившись в кресло.
      – Считай себя турецким пашой.
      – Интересная мысль. Ведь у паши – сотня жен.
      – Неужели так много?
      – Вне всякого сомнения. Ведь паша – очень важная персона. А чем больше у человека жен…
      – Не жен, а конских хвостов, – перебил Хэл.
      – Что?.. – Саймон и Джейн уставились на него с удивлением.
      Майор же с усмешкой продолжал:
      – Какое-то время я служил в восточной части Средиземноморья. Так вот, значимость паши определяется числом конских хвостов на его вымпеле. Если бы я знал, что тебе придет в голову такая причуда, я бы прошелся по конюшням.
      Все трое рассмеялись, и Дженси наконец-то почувствовала облегчение. Действительно, чего им с Саймоном бояться? Ведь их сопровождали смелые вооруженные мужчины, которые при необходимости сумеют оказать сопротивление.
      Все у них складывалось очень удачно, и даже природа им улыбалась. Дождя не было, а ветер был не сильный, но, судя по всему, весьма благоприятный, так как судно уверенно разрезало пенившиеся за бортом волны.
      Завтракали они на палубе, потому что Саймон не мог спускаться вниз. Однако все остались довольны; к тому же кормили на судне очень неплохо: на завтрак – хлеб с маслом, крутые яйца, ветчина и крепкий чай, на обед – тушеное мясо и яблочный пирог на десерт, а после захода солнца им предлагался хлеб с сыром и эль. Кроме того, они взяли с собой свежие фрукты, вино, а также кофе. Саймон предложил кофе команде, но матросы заявили, что их вполне устраивает чай, эль и грог – разбавленный сладким чаем ром.
      Вечером Дженси сидела на скамеечке возле кресла Саймона. Попивая кофе, она смотрела на темнеющее небо.
      – Как красиво, милый, правда?
      – Да, пожалуй. Но с твоей красотой ничто не сравнится.
      Она повернула голову и пристально посмотрела на него.
      – Перестань, Саймон.
      – Но ты действительно великолепна, Джейн. К тому же ты проявила мужество и силу воли.
      Она опять стала смотреть на небо.
      – Во мне нет ничего необычного.
      – В закате тоже нет ничего необычного. Он случается каждый день, но почему-то всегда очаровывает и волнует – как любовь.
      – В ней также нет ничего необычного?
      – Она одинакова для нищего и короля, для грешника и святого. И все равно чудесна. – Он поднес к губам ее руку. – О, да ты замерзла! Хочешь в каюту?
      В отдельную каюту? С общей кроватью? Нет, пока нельзя.
      – Да, конечно. Полагаю, тебе надо отдохнуть.
      Дженси взяла мужа под руку, и они направились в каюту.
      Саймон шел довольно уверенно, и чувствовалось, что он действительно выздоравливает. Открыв дверь, она увидела Тредвела и, попятившись, пробормотала:
      – Простите, я вернусь через несколько минут.
      Нортон уже ушел вниз, но Хэл отошел вместе с ней к перилам. Последний луч солнца угас – их окружило волшебство ночи. Кто-то из матросов зажег на мачте фонарь, и «Хорек» с грохотом опустил якорь.
      – Я не привыкла к слугам, – в смущении пробормотала Дженси.
      – Привыкнете. Это – как чистая и теплая постель, легко привыкнуть.
      Дженси вспомнила, как быстро привыкла к новой жизни в доме Марты, и тут же успокоилась.
      – Хэл, вы приезжали сюда совсем ненадолго. Стоило ли? Такое долгое путешествие…
      – Стоило, чтобы помочь Саймону.
      – Так вы приехали, чтобы его разыскать?
      Он внимательно посмотрел на нее, потом кивнул:
      – Да, некоторым образом. У меня были свои причины, но родители Саймона попросили отыскать его и привезти домой.
      – А если бы он не захотел?
      – Чувство вины – мощное оружие.
      – Почему вины?
      – Они хотели, чтобы их странствующий принц побыстрее вернулся домой.
      – Побыстрее?..
      – Видите ли, Сент-Брайды стараются держаться вместе, этим и знамениты. Не странствуют, не служат в армии, не плавают по морям. А если их сыновья становятся священниками, то их приход всегда оказывается в пределах пятидесяти миль от дома. Дочери же, как правило, выходят замуж за соседей. То есть не уезжают в Лондон, а знакомятся с джентльменами из Суссекса и там остаются. Мальчики учатся в школах неподалеку от дома. Саймон не обязан был отправляться на учебу в Харроу, но у него уже тогда появилась страсть к путешествиям. Хорошо еще, что он не служил в армии, потому что даже в школе вечно попадал в переделки.
      Хэл рассказал несколько школьных историй, в которых главным действующим лицом был Саймон. Вскоре из капитанской каюты вышел Тредвел, и Дженси поняла, что ей пора идти к мужу. Но все же она решилась напоследок спросить:
      – А Саймон действительно наследник графства?
      – Да, графа Марлоу. Это вас смущает?
      – Полагаю, это как чистая и теплая постель? То есть нетрудно привыкнуть?
      Хэл тихо рассмеялся:
      – Совершенно верно. Постель с богатой геральдической драпировкой.
      Пожелав майору спокойной ночи, Дженси ушла в капитанскую каюту. Там горела свеча под стеклянным колпаком.
      Тредвел навел в каюте порядок и завесил простыней ящик, на котором стоял таз с водой. Саймон лежал на койке, а рядом с ним оставалось место и для нее.
      – Наконец-то, – пробормотал он. Она улыбнулась и стала раздеваться.
      – Дорогая, надо было нанять для тебя горничную.
      – Обойдусь. Мне горничная не потребуется.
      – Да, пожалуй, разумно. В дороге я буду твоей горничной, а ты – моим камердинером.
      Дженси шагнула за занавеску, но Саймон сказал:
      – Может, разденешься для меня?
      Дженси в смущении потупилась. Ведь капитанская каюта – это совсем не то, что спальня в доме дяди Исайи. Но когда Саймон так на нее смотрел, она ни в чем не могла ему отказать.
      Повернувшись к мужу, она принялась расстегивать платье. Потом развязала тесьму, поддерживавшую корсаж. Еще мгновение – и вот она уже стоит перед ним с одном белье.
      – Вам, мужчинам, легко угодить, да?
      Он расплылся в улыбке:
      – Да, конечно. Но я рассчитываю на большее.
      Она вспомнила, как совсем недавно «мучила» его, и стала медленно снимать чулки. Потом так же медленно расстегнула лиф. Высвободив груди, Дженси затрепетала от радости, заметив, как Саймон изменился в лице, – теперь он пожирал ее взглядом. Сняв платье, она бросила его на пол и тут же почувствовала, как отвердели соски. Взглянув на мужа с улыбкой, она сделала шаг к кровати, но он вдруг прикрыл глаза и со вздохом пробормотал:
      – Увы, дорогая… Лучше уж погаси свет.
      Подавив разочарование, она спряталась за занавеской и надела ночную рубашку. Потом задула свечу и улеглась в постель. Саймон взял ее за руку и прошептал:
      – На «Эверетте», дорогая. А сейчас – больше никаких игр, я этого не выдержу.
      Прижавшись к мужу, она спросила:
      – Но ведь так тоже хорошо, правда?
      – Пока – пожалуй. – Он поцеловал ее в висок. – Главное – мы вместе, и на пути к счастливой жизни это не так уж мало.

      На следующее утро Дженси проснулась от холода. Печка потухла – ну и пусть, ей было тепло под одеялом. К тому же рядом лежал Саймон.
      Ночью они разговаривали – вспоминали обо всем, что происходило в Йорке. Он рассказал ей кое-что о своей военной жизни, и Дженси порадовалась, что в то время не была в него влюблена, а также мысленно вознесла благодарность Британии за то, что теперь у них мир.
      Она рассказала ему о своей жизни в Карлайле и, конечно же, кое о чем лгала. Впрочем, лгала лишь в тех случаях, когда без лжи никак нельзя было обойтись.
      Как ни странно, при свете дня Дженси чувствовала себя гораздо лучше, и даже покачивание корабля казалось приятным.
      – Спать с тобой, мой милый, – лекарство от всех болезней, – Она чмокнула мужа в шею.
      Он лукаво улыбнулся:
      – Дать объявление?
      – Перестреляю всех клиенток. – Она села в постели. – Ах, должно быть, уже поздно.
      – Поздно для чего? – Он провел ладонью по ее спине. – Нам некуда торопиться, дорогая.
      – Но все равно пора вставать.
      – Зачем?
      Она засмеялась и поцеловала его.
      – Затем. – Спрыгнув с кровати, Дженси ушла за занавеску и начала одеваться. Сняв ночную рубашку, она обнаружила на ней пятно крови и почувствовала огромное облегчение. Но что же делать? К счастью, прокладки здесь, в ящике комода… И саквояж тоже здесь, так что рубашку она сменит. Но как постирать грязную? Она не может, никак не может поручить это дело Тредвелу.
      Дженси вышла из-за занавески и открыла комод. Порывшись в ящике, нашла прокладку и повязку. Она уже собралась опять уйти за занавеску, но тут вдруг заметила, что Саймон смотрит на нее.
      – Дорогая, на простыне пятно, – сказал он. – Извини, если ты не хочешь об этом говорить, но, по-моему, без этого не обойтись. Итак, ребенка нет.
      Нотка грусти в его голосе заставила Дженси спросить:
      – Ты огорчен?
      – Нет, конечно. Ты же говорила, что не хочешь путешествовать беременной. Но когда у нас появятся дети, мы им будем рады. У тебя какие-то затруднения?
      – Нет, но… Все в порядке.
      – Дорогая, в чем дело?
      Немного помедлив, Дженси сказала:
      – Не знаю, как тайком постирать ночную рубашку. К тому же Тредвел увидит простыню.
      – С этим ничего не поделаешь, А что касается рубашки и тряпок, то выбрасывай их за борт.
      – Грешно так тратиться!
      – Рабыня, паша тебе приказывает, а ты слушайся! Выбрасывай! Если надо, купим еще в Кингстоне или Монреале.
      – Но…
      – Дорогая, я не богач, но и не нищий. Во всяком случае, я не настолько беден, чтобы моя жена занималась стиркой.
      – А твоя жена не такая дура, чтобы выбрасывать деньги на ветер!
      Он сделал глубокий вдох, потом спросил:
      – Милая, о чем мы спорим?
      Она рассмеялась.
      – Извини. В такие периоды я ужасно нервничаю.
      – А я нервничаю от боли.
      – Ты хорошо спал?
      – По-моему, я не спал хорошо со времени дуэли. Я не жалуюсь, так как понимаю, что избежал смерти, но это утомляет.
      – У меня есть настойка опия. Правда, Плейтер запретил ее давать без крайней необходимости. Но может быть, все-таки попробовать?
      – Настойка опия? Весьма заманчиво. Пожалуй, даже слишком заманчиво. Мой друг лорд Дариус пристрастился к опиуму, потому что получал его слишком много и слишком долго.
      – Доза опиума для того, чтобы поспать, – это совсем другое дело.
      – Нет-нет, не стоит.
      Дженси не стала настаивать и снова ушла за занавеску. Одевшись, вышла и с улыбкой сказала:
      – Дорогой, я сейчас пришлю к тебе Тредвела. Не возражаешь?
      – Нет-нет, пусть приходит.
      Дженси надела плащ и перчатки и вышла на палубу. Однажды она уже отправлялась в путешествие, не зная, что ждет ее в конце пути. Теперь она снова оказалась в том же положении, и ей оставалось лишь молиться, чтобы в Брайдсуэлле ее приняли так, как обещал Саймон.
      Минут через пять она нашла Тредвела и отправила его в капитанскую каюту, сама же села в кресло Саймона и стала разглядывать лесистые берега.
      Деревья, деревья, деревья… Жилища попадались редко, хотя однажды мимо них проскользнуло каноэ с индейцами, не обратившими на них никакого внимания. Интересно, какой была эта земля, когда здесь не было европейцев?
      Потом она увидела кружившего в небе орла. Внезапно он ринулся вниз, а затем взмыл в небеса с серебристой рыбой в клюве.
      Вспомнив о месячных, Дженси невольно поежилась. Ох, только бы при этом у нее не было еще и морской болезни! И как оставить все в тайне, если теперь у нее есть муж и слуги? Да, теперь она миссис Сент-Брайд, и скоро у нее появится горничная. Святые небеса, ведь эта горничная все будет о ней знать!
      Однако ей придется смириться. Чтобы стать Саймону хорошей женой, она должна привыкнуть к слугам, должна привыкнуть к новой жизни. К тому же не исключено, что эта новая жизнь ей понравится. Наверное, многие желали бы иметь слуг, прибегающих по первому зову. Из каюты вышел Тредвел.
      – Мистер Сент-Брайд предлагает вам и джентльменам завтракать в каюте. Сегодня холодно, мэм.
      Она вошла и увидела, что слуга растопил печку и поставил вокруг стола ящики в качестве дополнительных сидений. Вскоре пришли мужчины, и все весело приступили к завтраку. А потом у Нортона вырвалось ругательство, он вспыхнул, извинился, и Дженси вдруг осознана, что она – единственная женщина в обществе трех красивых мужчин.
      Интересно, может ли такое быть – женщина-паша с мужским гаремом?
      Это была настолько порочная мысль, что Дженси покраснела. Нортон решил, что смутил ее до крайности, но она заверила, что вовсе нет, и только потом забеспокоилась, что ее неверно поймут.
      Рассмеявшись, Саймон вывел ее из затруднительного положения, заговорив о другом. Дженси же пила чай и думала о том, что настоящую леди нисколько не взволновала бы мысль о мужском гареме. Хотя, конечно же, ей никто не нужен, кроме Саймона, и подобная мысль пришла ей в голову… как бы сама собой.
      Она посмотрела на мужа, и взгляды их встретились; причем он смотрел на нее так, как будто прочитал ее мысли. Дженси в смущении отвела глаза и покраснела еще больше. Минуту спустя она украдкой покосилась на мужа и увидела, что он ухмыляется. К счастью, мужчины вскоре распрощались и покинули каюту.
      – Можем мы хотя бы поцеловаться? – сказал Саймон. Губы их слились в поцелуе, а потом он спросил:
      – Может, скажешь, почему у тебя так искрились глаза?
      Она энергично покачала головой:
      – Нет, ни за что не скажу.
      – Я и так знаю. Тебе пришло в голову что-то порочное, верно? Расскажи, возможно, я смогу это осуществить.
      Она хохотнула.
      – Не думаю.
      – И все-таки тебе придется рассказать. Обещаю, что не буду шокирован.
      – Как ты можешь это обещать?
      Он вскинул брови.
      – Неужели что-то… возмутительное? Дорогая, лучше уж расскажи, а то я предположу нечто ужасное.
      Она легонько оттолкнула его.
      – Ах так? Ладно, хорошо. Я подумала… Подумала, что вот я сижу с тремя красивыми молодыми джентльменами, и мне представилась женщина… с гаремом мужчин.
      – О, Дженси, ты настоящее сокровище! Конечно, я бы этого не разрешил, как ты не разрешила бы мне иметь гарем краснеющих девиц, но все-таки ты прелесть. А ведь кажешься такой рассудительной…
      – Прости, дорогой.
      – Напрасно извиняешься. Такая ты нравишься мне гораздо больше. Каждый день – новый сюрприз. Но когда-нибудь я узнаю тебя до конца.
      Дженси улыбалась и мысленно молилась о том, чтобы этот день никогда не наступил. Хотя она уже поняла, что хранить тайну не так уж просто.
      Саймон поправлялся с каждым днем, но многие движения все еще доставляли ему боль, поэтому он предпочитал сидеть в каюте или на палубе. Хэл и Нортон приходили играть в карты, но надолго не задерживались, и супруги часто оставались одни. Иногда Саймон читал, пока она шила, но чаще выказывал желание поговорить. Как-то раз, когда они сидели на палубе, он спросил:
      – Скажи, дорогая, непривычно было переезжать из большого дома в маленький?
      Дженси медлила с ответом – ведь надо было что-то придумать.
      – Видишь ли, у нас у каждого была своя комната, и мы с мамой редко заходили в ту часть дома, где находилась школа.
      – А почему она не пускала жильцов?
      Дженси снова задумалась, потом сказала:
      – Меня в такие дела не посвящали. Мне было всего десять лет, когда умер отец, и после его смерти мы переехали в дом поменьше.
      – Я видел его на картине. – Она посмотрела на него вопросительно, и он добавил: – На картине, что висела у тебя в комнате. Твоя кузина очень хорошо рисовала.
      Дженси вдруг захотелось поговорить о Джейн – ей очень ее не хватало.
      – Дома и пейзажи не были для нее главным, больше всего она любила писать портреты. А в прошлом году вызвала целый переполох. Наша церковь решила собрать деньги для солдат, раненных на войне. Устроили празднество, и священник убедил… Нэн, – ах, она чуть не сказала «Джейн», – рисовать портреты по два шиллинга за штуку. Ее пришлось уговаривать, потому что она была очень застенчивая. Но у нее было доброе сердце, и она согласилась – заработала пять фунтов. Знаешь, я почти уверена, что она могла бы стать знаменитой, могла бы прославиться, но потом заболела тетя Марта и…
      – Тетя Марта?
      У Дженси по спине пробежал холодок.
      – Ее тетя Марта.
      Кажется, он это проглотил.
      – Когда она приехала к вам жить?
      Дженси в очередной раз задумалась, потом ответила:
      – Когда мне было десять лет, а ей – девять. Но я старше всего на четыре месяца.
      – Она ведь была сиротой из Шотландии? А разве среди Оттербернов не нашлось семьи, которая бы ее приняла?
      Это уже походило на допрос. Неужели он что-то заподозрил?
      – Полагаю, нет. А почему ты спрашиваешь?
      – Просто удивляюсь.
      Ухватившись за ложь, придуманную Мартой, Дженси заявила:
      – Как я понимаю, отца Нэн в семье не очень-то любили. Он был игрок, много пил, и семья от него отказалась.
      – И они отослали «дурную кровь» в Англию?
      Слова «дурная кровь» камнем легли ей на сердце.
      Проводя дни в безделье, Саймон подолгу беседовал с женой, и ему казалось, что он все больше узнавал о ней, так что прежнее ощущение загадки стало представляться глупостью. Он мог бы ее соблазнить, если бы не месячные, но если так, то он довольствовался тем, что разговаривал с ней и смотрел на нее.
      Впрочем, иногда ему по-прежнему казалось, что жена что-то от него скрывает. Кроме того, он чувствовал, что она смущена из-за того, что, возможно, когда-нибудь станет графиней. Более того, ее не устраивал даже Брайдсуэлл, и она, наверное, предпочла бы жить в маленьком доме вроде того, что был у них в Карлайле.
      К тому же она была очень экономна – как скряга. И в данный момент зашивала дырку на грубом чулке – зачем? Возможно, для хозяйки скромного коттеджа подобная бережливость – прекрасная черта, но он привык иметь дело с женщинами, желавшими выйти замуж ради богатства и положения в обществе.
      Увидев в небе клин гусей, летящих на юг, он указал на них жене, и она пришла в восторг, когда птицы пролетели прямо над ними, шумно хлопая крыльями. Держат курс к намеченной цели – как и они с Джейн. Его курс – к родному дому, а ее курс отныне – находиться рядом с ним.
      Он не хотел ни к чему ее принуждать, но надеялся, что она согласится на новый гардероб, когда они приедут в Англию. Если она будет достойно одета, ей будет легче освоиться. Если хочет, пусть носит приглушенные тона, но лично он желал бы видеть ее в небесно-голубых платьях, или цвета свежей зелени, или взбитых сливок…
      Или вовсе без платья…
      Она повернулась к нему, и что-то в ее приоткрытых губах говорило о том, что она приняла его «послание». По ее лицу разлился нежный румянец.
      – Надеюсь, ты никогда не перестанешь краснеть, – сказал он с улыбкой.
      – Я краснею, потому что ты ужасно порочный.
      – Думаю, что никогда не перестану быть порочным. Виноват цвет волос.
      – Цвет волос?..
      – Разве я не рассказывал тебе про волосы Черного Адемара?
      Она перекусила зубами нитку и вдела в иголку новую.
      – Нет, не рассказывал.
      – Это еще один из моих предков. Адемар де Брак был искателем приключений из Гаскони, и он стал любимцем короля Эдуарда I из-за своих побед на рыцарских турнирах. Король обожал турниры, Адемар же разбогател и женился на прекрасной даме. Но знаменит он был своим «дьявольским» цветом волос. Волосы у него были черные с проблесками рыжего – как у меня.
      Она вскинула голову:
      – Так он был порочный человек?
      – Поверь, дорогая, любой безвестный искатель приключений, который вдруг стал богатым и знатным, – непременно порочный человек. Но в нашем случае страсть к приключениям связана с волосами. Когда в нашей семье появляется ребенок с «дьявольскими» волосами, это означает, что из ребенка вырастет распутник и скиталец.
      – Вроде тебя? – Дженси натянула чулок на конец гладкой деревяшки, которой пользовалась для штопки, и подняла на мужа глаза. – А что будет, когда твои жгучие волосы выпадут?
      – Жестокая…
      – Или поседеют.
      – Не знаю, что станет со мной, но лучше скажи: хочешь иметь детей с такими волосами? – При упоминании о детях Дженси опять покраснела, и Саймон добавил: – Я надеюсь, у них у всех будут волосы цвета утренней зари. А это – другой огонь, более нежный.
      – Или они будут маленькими Тревиттами, то есть шатенами.
      Он улыбнулся и кивнул:
      – Что ж, тоже неплохо.
      В эту ночь Дженси легла к Саймону спиной и притворилась, что спит.
      Кровь Тревиттов. Дьявольские волосы Адемара. Стремление Геварда бороться за справедливость.
      Кровь себя покажет. Непременно покажет.
      Дети наследуют качества своих отцов, дедов, более дальних предков.
      Она обязана сказать ему правду, но никогда этого не сделает.

      Проснувшись на следующий день, Дженси узнала, что они приближаются к Кингстону, где им предстояло пересесть на плоскодонку, способную проплыть по бурной реке. На причале в Кингстоне только и говорили, что об ужасной погоде, а те, кто прибыл с Атлантики или из Квебека, принесли слухи о рано начавшемся бризе.
      Капитан доложил, что «Эверетта» пришла в Монреаль пять дней назад, но уже готова к отплытию. Дженси надеялась купить в Кингстоне кое-какие вещи, но все решили отплывать немедленно.
      Плоскодонка могла преодолеть пороги, но Дженси уговорила Саймона вместе с ней обойти их пешком. Казалось, он уже выздоровел, но она знала, что боли еще оставались, иногда из-за них он не спал по ночам.
      Когда они увидели, как их лодка вертится и бултыхается на порогах, она порадовалась своему решению, но и опечалилась.
      – Дженси, – муж посмотрел на нее с удивлением, – неужели ты хотела бы находиться там, в лодке?
      – Как ни глупо, но хотела бы.
      Он усмехнулся:
      – Я тоже. Люблю острые ощущения. – Перехватив ее укоризненный взгляд, он пожал плечами: – Волосы Адемара…
      – Пожалуй, я вырву у тебя все рыжие волосы.
      – Признайся, на самом деле ты не хочешь меня приручать.
      Дженси сделала вид, что любуется пейзажем, и они пошли дальше, прокладывая путь по бездорожью. Она не хотела его приручать, но также не хотела, чтобы он ввязывался в опасные приключения.
      Когда они, уже сидя в лодке, приближались к Монреалю, мелкий дождичек превратился в ливень. И все тотчас же нахмурились, подумав о том, что на «Эверетте», возможно, не захотят их ждать – ведь погода могла испортиться надолго, и в этом случае судно оказалось бы в ледовой ловушке.
      Наконец они вошли в монреальскую гавань, и Саймон, повернувшись к матросу на ближайшем судне, прокричал:
      – «Эверетта» еще не ушла?!
      – Нет, месье. – Матрос покачал головой. Дженси от радости обняла мужа, и Саймон, окинув взглядом гавань, проговорил:
      – Как мало осталось кораблей.
      Дженси казалось, что весь причал занят, но Саймон, наверное, хотел сказать, что мало осталось океанских кораблей.
      – Я надеялась, у нас будет время что-нибудь купить.
      – Если не успеешь, не беда. «Эверетта» знаменита своими удобствами. Там есть все, что требуется пассажирам.
      Пока они пробирались между кораблями, Дженси рассматривала стоявший у пристани монумент.
      – Что это? – спросила она.
      – Памятник лорду Нельсону. Ты не находишь странным, что его поставили спиной к морю? Возможно, он страдал морской болезнью.
      Она внимательно посмотрела на мужа. Неужели он не шутил?
      – Но если так, то зачем же он стал моряком?
      – Видимо, любовь к морю победила. Любовь часто сводит людей с ума.
      Он ничего особенного не имел в виду, но Дженси восприняла его слова как дурной знак. Она завоевала право на любовь – свою и его, – но достаточно ли этого?
      Лодка уткнулась носом в берег, к борту тут же приставили трап, и они благополучно высадились.
      – Я бы не возражала час-другой провести на твердой земле, – сказала Дженси.
      Но Саймон покачал головой:
      – Нет, пойдем. Сначала отметимся на судне. Это надо сделать как можно быстрее.
      Они еще раньше решили, что отправятся на «Эвересту», а Хэл, Нортон и слуги займутся покупками.
      Судя по всему, на «Эверетте» вовсе не собирались сниматься с якоря прямо у них на глазах, но все же они поспешили на причал и дошли по нему до своего корабля. Огромный корабль блистал свежей покраской и позолотой. И даже трап на этом судне был прочный, с удобными перилами, а возле него стояли матросы, указывавшие путь.
      Но, поднявшись на борт, Дженси увидела, что свободного места здесь оказалось не так уж много – почти вся палуба была уставлена ящиками и огромными корзинами; имелся даже небольшой загон для скота.
      – Свиньи?.. – изумилась она.
      – Из них получится жареная свинина, – ухмыльнулся Саймон.
      – О Господи!
      – Разве на корабле, на котором ты приплыла, не кормили мясом?
      – Меня почти сразу же начало тошнить, и я ничего о еде не помню.
      – А может, ты такая избалованная? Наверное, ты видела мясо только в приготовленном виде.
      – Да, наверное… – Она тут же вспомнила, как когда-то обдирала шкурки с кроликов и потрошила кур. Ворованных.
      К ним подошел светловолосый мужчина с обветренным лицом. Он представился как лейтенант Джолли. Когда Саймон назвал себя, лейтенант сказал:
      – Я очень рад, что вы прибыли, сэр. Можем отплывать. Эй, Керкби! – взревел он.
      Оказалось, он позвал стюарда, который должен был заботиться о пассажирах. Дженси тотчас же вспомнила, что на «Уоллесе» стюардом был суровый молодой человек, ненавидевший пассажиров. Керкби же ей сразу понравился; он повел их прямо с главной палубы в каюты, и Дженси поняла, что имели в виду люди, говоря об «Эверетте» и ее удобствах. На «Уоллесе» они с Джейн занимали самую лучшую каюту, но по сравнению с «Эвереттой» «Уоллес» был грязной посудиной.
      Керкби проводил их в общую каюту – так называемый капитанский салон, в котором были три больших окна, шторы, белые стены, а на полу – красивый ковер. Присмотревшись, Дженси поняла, что ковер нарисован, но нарисован был с необычайным мастерством. Стюард объяснил, что настоящий ковер на корабле мешает, так как при шторме вода иногда заливается во все помещения.
      При мысли о шторме Дженси поежилась, но тут же заставила себя успокоиться – ведь на «Хорьке» с ней ничего страшного не случилось.
      В центре салона стоял сверкающий стол и стулья красного дерева, но оставалось и место для нескольких легких кресел и двух столиков. Кроме того, здесь имелись застекленный книжный шкаф и буфет с резными дверцами. В углу стояла большая печь, выложенная белой и синей плиткой. Дженси была в плаще, и ей стало жарко.
      Открыв одну из дверей, Керкби с вежливой улыбкой сказал:
      – Пожалуйста, заходите в пассажирскую каюту.
      Каюта оказалась небольшой, но чистой и уютной; предполагалось, что большую часть времени пассажиры будут проводить на палубе или в салоне. Если только не заболеют.
      «Нет-нет, не думай об этом», – сказала себе Дженси. В каюте имелся только один иллюминатор, но стены блестели масляной краской, а в углу был умывальник с зеркалом. Для одежды – крючки на стенах, а для мелочей имелась тумбочка красного дерева. Эта тумбочка могла служить также сиденьем, что и продемонстрировал Керкби. Снова улыбнувшись, стюард сказал:
      – Если вам что-нибудь понадобится, сэр, дайте мне знать. Мы очень гордимся комфортом, который предоставляем пассажирам на «Эверетте».
      – Вижу, – кивнул Саймон. – А есть ли у вас каюты с койкой пошире?
      Керкби покачал головой.
      – Простите, сэр, сейчас нет. Уже все места заняты, а в двух семейных каютах разместились полковник Рэнсом-Браун и его супруга. Видите ли, они едут с детьми. Одну комнату занимает миссис Рэнсом-Браун с дочерью и горничной, другую – полковник с сыном и слугой.
      – Да, конечно, – кивнул Саймон. – Им нужно больше места, чем нам. А кто еще с нами путешествует?..
      – Еще мистер Шор, священник. А в Квебеке мы заберем мистера и миссис Дакр. Я уверен, вам понравятся ваши спутники.
      Когда стюард ушел, Дженси с улыбкой сказала:
      – Не слишком ли он их расхваливает?
      – Наверное, полковник – настоящий варвар, а его дети – монстры. А преподобный Шор – скучнейший субъект. Но меня больше заботят кровати. – Саймон взглянул на узкие, в два этажа, койки. – По-моему, двое могут спать в одной, если эти двое не против того, чтобы прижиматься друг к другу.
      Дженси снова улыбнулась, потом спросила:
      – Как твои ребра?
      – Прекрасно. К тому же ты не позволишь мне скатиться с койки на пол.
      – Специально для этой цели, сэр, с краю койки имеется высокий бортик.
      – Замечательно! Значит, мы сможем покрепче прижиматься друг к другу. Может, попробуем?
      Дженси засмеялась и вывела мужа из спальни.
      – Веди себя прилично, дорогой. Но поверь, я в восторге от всего этого и намерена получить удовольствие от путешествия.
      Дженси действительно была в восторге от «Эверетты», но кое-что немного ее беспокоило. Она не ожидала такого великолепия и прекрасно понимала, что ее гардероб не соответствует ситуации.
      – Может, у нас есть время, чтобы пройтись по магазинам? – спросила она, когда они вышли на палубу. – Мне бы очень хотелось купить кое-какие мелочи. Видишь ли, я хочу…
      Тут к ним подошел толстяк с круглым лицом и короткой стрижкой.
      – Капитан Стоддард, сэр, мэм… Приветствую вас на борту «Эверетты». Если не возражаете, сэр, я намерен отплыть, как только прибудет ваш багаж.
      Дженси хотелось «выпросить» немного времени, чтобы зайти в магазин, но Саймон сказал:
      – Возражений нет. А как погода?
      – Сообщили, что залив уже замерзает. Если сразу выйти, проблем не возникнет, хотя у нас еще не бывало такого неудачного года.
      Саймон кивнул:
      – Да, верно. На редкость неудачный год.
      – Надеюсь, сэр, что это не скажется на цене мехов, – проворчал капитан. – Так вот, я уже вызвал оставшихся пассажиров с берега и приказал матросам готовиться к отплытию. Скоро мы отчаливаем. – Заметив, что Дженси расстроилась, он добавил: – Поверьте, мэм, на «Эверетте» вы найдете самые свежие продукты – хлеб, мясо, яйца.
      Дженси осмотрелась и заметила стоявшие вдоль борта клетки с домашней птицей. А откуда-то доносилось мычание.
      – Молочная корова, – пояснил капитан. – Имеется и коза. Коза – это по запросу жены полковника Рэнсом-Брауна. Она предпочитает давать детям козье молоко. А если у вас есть особые пожелания, миледи, то можете о них сказать, и тогда мы немного задержимся для последних покупок. Я могу послать за ними моего человека.
      – Капитан, а у вас на борту есть доктор?
      – Нет, мэм, но наш боцман весьма опытен в таких делах, и мы имеем все необходимые лекарства. И еще позвольте заверить: у вас не будет недостатка во фруктах и хороших винах.
      Дженси подавила вздох.
      – Спасибо, капитан. Тогда ничего не надо. По-моему, у нас есть все, что требуется.
      Стоддард кивнул и отошел, чтобы прикрикнуть на кого-то из матросов.
      – Кажется, он старается нам угодить. Правда, дорогой?
      – Это потому, что мы – хороший заработок – ответил Саймон. – А разве ты не знала? Перевозка пассажиров на торговом судне – на усмотрение капитана. Он предоставляет жилье, питание, обеспечивает приятное времяпрепровождение, а деньги кладет себе в карман.
      Она хотела спросить, сколько они заплатили капитану, но не решилась.
      Они подошли ближе к борту и стали высматривать Хэла и Нортона. Вскоре те появились во главе процессии уличных торговцев. У трапа они пропустили нескольких пассажиров, среди которых выделялась статная дама в зеленом плаще с меховой отделкой и в клетчатом шотландском берете.
      Дженси захотелось спрятаться. Без сомнения, это была миссис Рэнсом-Браун.
      Перехватив взгляд жены, Саймон пробурчал:
      – А вот и мадам Шахиня.
      Заметив пуговицу на берете дамы, Дженси тихонько рассмеялась.
      Через несколько минут миссис Рэнсом-Браун уже шагала по палубе, а за ней шел жилистый мужчина, вероятно – сам полковник. Его сопровождали мальчик лет двенадцати и девочка немного постарше, но оба были одеты как взрослые, причем по последней моде. Высокий накрахмаленный воротник доходил мальчику едва ли не до ушей, а шляпка с цветами на голове девочки прибавляла ей добрый фут роста. Позади шли просто одетая женщина с малышом на руках и солдат, выполнявший обязанности слуги. Когда все они скрылись в отведенной им каюте, Дженси со вздохом пробормотала:
      – О Господи!
      – В чем дело, дорогая?
      – Она важная… как королева.
      – Я уверен, что они нас очень позабавят. Да-да, с ними будет гораздо веселее. Согласна?
      Дженси закивала и рассмеялась. Поприветствовав Хэла и Нортона, уже поднявшихся на борт, она принялась заглядывать в коробки с покупками, которые те принесли из города. Кроме того, ей следовало решить, что из вещей отнести в свою каюту.
      Дженси не собиралась надевать на корабле свое лучшее черное платье, но все же вынула его из сундука, который отправлялся в трюм. Велико было искушение взять те платья, которые она когда-то носила в Карлайле, но, к сожалению, они уже были ей малы.
      Повернувшись к мужу, Дженси спросила:
      – Где мы будем хранить твои бумаги? В каюте?
      – Нет, они у Хэла. Он делит каюту с Тредвелом и Оглторпом, так что документы будут под присмотром. Впрочем, нам нечего опасаться. Ты ведь не считаешь, что мадам Шахиня – сообщница Макартура?
      Дженси снова рассмеялась, но все-таки ей казалось, что следует соблюдать осторожность.
      Они ненадолго ушли в свою каюту, а потом, когда раздался сигнал к отплытию, опять вышли на палубу, чтобы проститься с Канадой. Матросы с грохотом подняли якорь, тут же подвесили его под поручнями, и «Эверетта» вышла из порта. Началось долгое возвращение домой.

      Со своими попутчиками они познакомились только за обедом, который на «Эверетте» сервировали в пять часов. Завтрак же здесь подавали в восемь, ленч – в полдень, а в одиннадцать – ужин для тех, кто пожелает. И всем полагалось садиться за стол вовремя, потому что салон служил не только столовой, но и гостиной.
      Все же Дженси очень хотелось надеть свое лучшее черное платье, но в конце концов она отказалась от него. «Мужчинам гораздо легче, чем мне, – думала она. – Саймону, например, достаточно надеть коричневый сюртук, лосины и жилет». Когда Тредвел повязал ему шейный платок, он с усмешкой пробормотал:
      – Я мог бы и сам, но рука сильно болит при сгибе. Как странно… Такая незначительная рана, а беспокоит больше, чем ребра.
      Дженси следила, как муж преображается у нее на глазах. В Йорке он носил довольно простые шейные платки, а теперь Тредвел повязал ему шикарный платок и воткнул в него булавку с драгоценным камнем. Что это за сверкающий камень? Топаз?
      Дженси посмотрелась в зеркало. Платье не лучше, чем у служанки Рэнсом-Браунов, к тому же никаких украшений в волосах. К платью она приколола аметистовую брошь и вдела в уши жемчужные серьги, придававшие ей некоторое достоинство.
      Заметив, что Саймон за ней наблюдает, она залилась краской.
      – Прости, дорогая, – пробормотал он в смущении. – Я должен был подумать об украшениях для тебя. Но ты ничего не должна стыдиться. – Он приподнял пальцем ее подбородок и с ласковой улыбкой добавил: – Ты Джейн Сент-Брайд, и этого вполне достаточно.
      Она тоже улыбнулась:
      – Прекрасно, милый. Так что, пойдем на встречу с важной персоной?
      За столом председательствовал капитан, и он объяснил, что поначалу кораблем некоторое время управляет лоцман, затем провозгласил тост за «Эверетту» и за удачное плавание. После этого капитан представил пассажиров друг другу.
      Полковник был в алом мундире с тесьмой, а его жена – в синем атласном платье с глубоким вырезом и в синем же тюрбане, украшенном россыпью бриллиантов. «Как настоящий паша», – подумала Дженси, в смущении отводя глаза. Но зато утихли ее страхи: выяснилось, что Рэнсом-Брауны прожили в Канаде три года, все это время провели в Монреале, и, следовательно, они никак не могли быть тайными союзниками Макартура и его помощников.
      Молоденькая мисс Рэнсом-Браун была в розовом платье и с кудряшками вокруг хмурого личика. Таким же хмурым был юный мистер Рэнсом-Браун, облаченный в яркий полосатый жилет. А служанка и младший ребенок, видимо, обедали в каюте. «Как жаль», – подумала Дженси. Она чувствовала, что с той женщиной у нее было бы больше общего.
      Полковник сообщил, что они возвращаются в Англию, где он займет «некую должность». Самодовольство его жены явно свидетельствовало о том, что это будет чрезвычайно значительная должность.
      Преподобный Шор оказался высоким и тощим, с жидкими седыми волосами. Ему было уже за семьдесят, и у него был болезненный вид.
      – Почти всю свою жизнь я был священником у англиканских поселенцев в Квебеке, но теперь из-за возраста возвращаюсь домой, где проведу оставшиеся мне годы. В пути я намерен писать воспоминания, пользуясь своими дневниками и записками.
      Другими словами: «Оставьте меня в покое». Да, примерно так следовало понимать слова Шора. И было совершенно очевидно, что преподобный никак не связан с Макартуром.
      Хэл и Нортон представились, затем Саймон сказал:
      – А мы с женой возвращаемся в Брайдсуэлл, в Линкольншире.
      Миссис Рэнсом-Браун тотчас же изменилась в лице, и Дженси поняла, что Брайдсуэлл – воистину волшебное слово; теперь Важная Персона взирала на Саймона с величайшим уважением. А он, конечно же, упомянул об этом специально – словно хотел сказать: «Не смейте пренебрегать мной и моей женой».
      Ах, если бы она уже не обожала Саймона, то непременно влюбилась бы в него сейчас! Он же едва заметно улыбнулся и добавил:
      – Видите ли, мы оба в трауре по случаю смерти дяди моей жены, но он не одобрял долгое уныние, и поэтому мы не станем расхолаживать компанию.
      – Превосходно, превосходно, – закивал капитан Стоддард. – Мои пассажиры обычно развлекаются картами, музыкой и устраивают театральные представления. Все будет, как вы пожелаете. Некоторые предпочитают побыть в тишине. В хорошую погоду у нас устраивались даже танцы на палубе, но боюсь, в этом плавании их не будет. Отличный суп, не правда ли?
      Суп действительно был «отличный», но Дженси не смогла проглотить ни ложки.
      Театральные представления и танцы? Что же касается карт, то до приезда в Йорк она умела только гадать на них. И она никогда не участвовала в самодеятельном театре – Марта упала бы в обморок. Правда, Марта не возражала против народных танцев, но у них ни разу не было случая поплясать.
      Дженси невольно вздохнула – она вдруг почувствовала себя так же, как в тот день, когда появилась на Касл-роу в лохмотьях.
      К счастью, мужчины заговорили о своем – о канадской и британской политике, об экономике и о положении дел в континентальной Европе.
      Раньше всех из-за стола поднялся преподобный Шор. Он сразу же удалился к себе в каюту, но остальные решили задержаться, чтобы продолжить разговор. Говорили о налогах и о новой валюте, а полковника Рэнсом-Брауна очень заботила судьба бывших солдат, но он нисколько не сочувствовал тем, кого называл «бездельниками».
      Саймон, однако, возразил:
      – При всем моем уважении к вам, полковник, про новых безработных никак нельзя сказать, что они стали ими по собственной воле.
      – Да-да, разумеется. Но всегда есть и такие, которые не хотят иметь постоянную работу.
      – Подозреваю, что таких очень немного.
      «О, Саймон, тебе бы познакомиться с моей семьей!» – мысленно воскликнула Дженси. Тут миссис Рэнсом-Браун повернулась к ней и спросила:
      – А вы из Йорка, не так ли?
      Сердце Дженси тревожно екнуло, но она тут же ответила:
      – Нет, миледи, я прожила в Канаде только год.
      – Так вы из Англии? Вы жили в…
      Уклониться от ответа было невозможно.
      – В Карлайле, миледи. – Чтобы покончить с этим разговором, Дженси добавила: – Мой отец был школьным учителем, но он умер несколько лет назад. Когда умерла и мать, я отправилась к своему дяде в Йорк.
      – Понятно, – кивнула миссис Рэнсом-Браун. – А теперь умер и дядя. Печально, очень печально.
      – А вы, мэм? – спросила Дженси. – Откуда вы родом?
      «Только бы не с севера», – взмолилась она.
      – Я из Ратленда, но мы с мужем купим поместье под Лондоном, поскольку его новая должность требует, чтобы он большую часть времени проводил в столице.
      А преподобный Шор – из Девона. Значит пока она в безопасности, но возникли новые опасения. По глупости она воображала, что жизнь с Саймоном будет похожа на ее жизнь в Карлайле. И только сейчас Дженси поняла, что будет встречать самых разных людей, даже тех, кто долго жил в Камберленде и Карлайле. Едва ли ей придется столкнуться со знакомыми из Карлайла, но все же…
      Конечно, здесь, на «Эверетте», она в полной безопасности, однако следовало подготовиться заранее – подготовиться к будущим столкновениям.
      Еще немного посидев, Дженси поднялась из-за стола и, извинившись, сказала, что устала и поэтому должна уйти к себе. В каюте же села на тумбочку и глубоко задумалась.
      А может, она тревожится попусту? Ведь в высшем обществе Камберленда и Карлайла никто не знал о существовании Джейн и Нэн Оттерберн. А если какие-нибудь леди заходили в лавку Марты – впрочем, Дженси не помнила такого случая, – то они не знали, кто их обслуживал.
      Тут раздался стук в дверь, и она вздрогнула от неожиданности. Но оказалось, что это Керкби – он принес кувшин горячей воды. Дженси поблагодарила стюарда, и тот, вежливо поклонившись, вышел из каюты.
      Умывшись, Дженси говорила себе, что все будет хорошо и никакая опасность ей не грозит. Да, все очень даже хорошо. Ведь Саймон уже почти здоров, и, судя по всему, он едва сдерживал желание…
      Думая о предстоящих удовольствиях, Дженси сменила нижнюю рубашку и надела теплый халат. Вынув шпильки из волос, она распустила косу и, сев на тумбочку, стала расчесываться. Когда же Саймон, постучавшись, вошел, ее охватил трепет желания.
      – Ах, дорогая… – Он приблизился к ней с ласковой улыбкой. – Что же ты, милая?.. Продолжай, пожалуйста. Я люблю смотреть, как ты причесываешься.
      Она тоже улыбнулась и еще несколько раз провела щеткой по волосам. А он принялся раздеваться. Сначала снял башмаки, потом сюртук, жилет, галстук.
      – Что же дальше, моя милая?
      Дженси тихо рассмеялась и вдруг выпалила:
      – А дальше – неприличное. Раздевайся же…
      Он тоже засмеялся и распустил ремень.
      – А теперь что? Еще более неприличное?
      – Ты ужасно порочный, если так дразнишь даму. Продолжай.
      Несколько секунд спустя он уже стоял перед ней обнаженным.
      – Так меньше дразню?
      Щетка выпала из ее руки и со стуком упала на пол. Дженси встала, чтобы обнять мужа, но вдруг увидела заживавшую рану на его руке. Наклонившись, она поцеловала ее.
      – Саймон, ты же чуть не умер.
      – Не умер, потому что решил сделать тебе одолжение. – Он снял с нее рубашку, и они поцеловались.
      За дверью раздался взрыв хохота, и Дженси уткнулась лицом ему в грудь.
      – А если нас услышат? – прошептала она.
      – Мы ведь муж и жена, – также шепотом ответил Саймон. – Нам это позволяется.
      – Но мы же голые… Я уверена, что голыми… не полагается.
      Он тихо рассмеялся.
      – Почему же?
      Она подняла голову.
      – Опять ты надо мной смеешься.
      – Глупенькая, напрасно ты так беспокоишься. Но если не можешь не волноваться, то запомни: тебе не следует шуметь, и тогда никто ничего не узнает.
      Саймон сел на тумбочку и привлек жену к себе. Поцеловав, прошептал:
      – Милая, я так по тебе соскучился.
      – Я тоже ужасно…
      Внезапно за дверью послышался голос полковника; он сказал: «Спокойной ночи».
      Дженси в испуге замерла, а Саймон рассмеялся. Она посмотрела на него с укоризной:
      – Тогда и ты не шуми.
      – Но я же не запретил тебе шуметь. Если хочешь, кричи во весь голос, любимая. – В следующее мгновение он взял ее за бедра и вошел в нее.
      Она вскрикнула, но тут же умолкла, крепко прижавшись к нему.
      – Что же ты молчишь? – проговорил Саймон с улыбкой.
      – Но я…
      Он снова улыбнулся:
      – В таком случае я заставлю тебя кричать.
      Она чуть приподнялась и поцеловала его в губы. Он еще крепче сжал ее бедра, и Дженси, задыхаясь, прошептала:
      – О, Саймон, любимый…
      В какой-то момент она не выдержала и из горла ее вырвался крик. Несколько секунд спустя оба затихли, прижавшись друг к другу.
      Потом холод заставил их перебраться на нижнюю койку, и они снова прильнули друг к другу.
      – Саймон, я люблю тебя все сильнее, – прошептала Дженси. – Люблю так сильно, что даже не могу выразить словами. Всегда помни о моей любви, хорошо?
      – Как же я смогу об этом забыть? – Он приподнял ее ногу и снова вошел в нее. – Поверь, моя милая, я всегда буду тебя любить.
      Через миг их губы слились в поцелуе.
      Саймон проснулся от звона колокольчика, которым стюард призывал пассажиров на завтрак. Повернувшись, он немного приподнялся и заглянул в лицо жены. Волосы ее разметались по подушке, и он осторожно провел по ним ладонью, затем поцеловал Дженси в губы.
      Глаза ее тотчас же открылись, а на губах появилась радостная улыбка.
      Саймон улыбнулся ей в ответ и прошептал:
      – Зовут завтракать. Как спала?
      – Замечательно.
      – Что ж, ничего удивительного. Было бы странно, если бы после таких упражнений…
      – Прекрати, Саймон.
      Он ухмыльнулся:
      – Хорошо, любимая.
      – Милый, не надо…
      – Не надо называть тебя любимой?
      – Просто я хотела сказать…
      Тут опять зазвонил колокольчик, и Дженси, вскочив с кровати, стала одеваться. Саймон какое-то время смотрел на нее, потом тоже поднялся.
      Она взглянула на него с беспокойством:
      – Ты хорошо себя чувствуешь? Ничего не болит?
      – Я чувствую себя прекрасно. Даже спал хорошо. Но если хочешь, то можешь помочь мне одеться.
      Она кивнула и принесла его вещи. Через несколько минут вновь зазвонил колокольчик – зазвонил уже более настойчиво. Саймон рассмеялся и, взяв щетку, принялся расчесывать волосы Дженси. Она молча улыбалась, наслаждаясь этой процедурой.
      – Кажется, все, – пробормотал он и тут же поцеловал ее в затылок. Потом заплел косу и перетянул ее ленточкой. – Оставь так. Очень красиво.
      – Но это как-то… по-детски. Я хочу выглядеть как твоя жена.
      – Ты замечательно выглядишь, уверяю тебя.
      Она повертелась перед зеркалом.
      – Все догадаются, что это твоя работа.
      – Верно, догадаются. – Саймон подтолкнул жену к двери. – И будут тебе завидовать.

      «Эверетта» спускалась вниз по реке Святого Лаврентия, и теперь Дженси, встречаясь с другими пассажирами, почти не нервничала. Отчасти этому способствовало и то обстоятельство, что миссис Рэнсом-Браун больше не появлялась в блистательных нарядах.
      Правда, эта леди по-прежнему докучала Дженси вопросами о ее происхождении; судя по всему, она была из тех, кому «щит с гербом следовало бы прибить ко лбу», как в шутку заметил Саймон. Очень скоро Дженси уже знала, что Рэнсомы – весьма влиятельная в Ратленде семья, состоящая в родстве с Маннерзами и Уоллопами. Вечером Дженси спросила у Саймона, кто они такие, и он с усмешкой ответил:
      – Маннерз – герцог, а Уоллоп – граф.
      – Неужели важная персона думала, что я должна об этом знать? – удивилась Дженси.
      – Именно так она и думала. – Саймон снова усмехнулся. – Полагаю, ей даже в голову не приходило, что ты можешь не знать таких важных вещей.
      Дженси принялась раздеваться, потом вдруг сказала:
      – Все-таки странная она, эта дама.
      – Таких, как она, – великое множество. – Саймон начал вынимать шпильки из ее волос.
      Она весело рассмеялась.
      – Значит, на свете очень много странных людей.
      Саймон тоже засмеялся и поцеловал ее. Дженси ответила на его поцелуй, потом сказала:
      – По-моему, мне нужно разбираться в людях. К сожалению, я слишком мало знаю о графах и герцогах. Знаю так же мало, как ты, например, о рукоделии. Ты должен многому меня научить. Понятно?
      Он энергично закивал:
      – Понятно, моя милая, понятно…
      Вытащив последнюю шпильку, Саймон провел ладонью по ее распущенным волосам.
      – У тебя чудесные волосы. А губки…
      Он впился поцелуем в ее губы, и Дженси, запрокинув голову, ответила на его поцелуй со всей страстью. Минуту спустя она скинула платье, и Саймон тут же стащил с нее нижнюю рубашку.
      – Так вот, английские графы – наши самые древние дворяне, правившие страной до завоевания.
      Его губы коснулись ее груди, и Дженси тихонько застонала.
      – А разве английские графы какие-то особенные? – спросила она.
      Он поднял голову и снова закивал:
      – Конечно, особенные. А вот французские графы – просто ничтожества.
      – А графини? Нравятся ли тебе английские графини?
      – Ты, моя милая, будешь очаровательной графиней. – Он опустился на колени и принялся покрывать поцелуями ее бедра.
      Дженси почувствовала, что у нее подгибаются колени.
      – А виконты и бароны… – продолжал Саймон. – О, они просто не заслуживают внимания!
      – По-моему, я поняла. С баронами и виконтами можно совершенно не считаться, не так ли?
      – Совершенно верно. Было бы глупо считаться с этими выскочками. – Развязав ее подвязки, он добавил: – Знаешь, мы ведь чуть не забыли про награды. Про орден Подвязки, орден Бани, например.
      Она вцепилась ему в плечи.
      – Ох, Саймон…
      Он выпрямился и, взяв ее за руки, поцеловал ладони. Отступив на шаг, с улыбкой сказал:
      – Дорогая, но ведь я-то еще одет. Так что тебе придется повторить урок.
      Она тотчас же взялась за дело и показала себя прекрасной ученицей.
      На следующий день «Эвереста» подошла к Квебеку, столице Канады. Город стоял на высоком утесе, у которого шестьдесят лет назад были разгромлены французы. Дженси очень хотелось хотя бы ненадолго сойти на берег, но капитан Стоддард запретил, так как все еще беспокоился, что река замерзнет.
      На судно погрузили продукты и пресную воду, а затем на борту появились последние пассажиры – мистер Дакр и его супруга. Они оказались довольно симпатичной парой примерно того же возраста, что и Дженси с Саймоном. Одеты были неброско, но со вкусом. Мистер Дакр был полный, румяный, улыбчивый, а его жена являлась полной противоположностью – бледная, худощавая и застенчивая, она ужасно смутилась и потупилась, когда ее муж сказал, что они новобрачные. Молодые супруги направлялись в Англию, чтобы миссис Дакр познакомилась с родственниками мужа. Он прожил в Квебеке пять лет, занимал довольно высокий пост в правительстве и надеялся подняться еще выше. Она же была из зажиточной семьи роялистов, из тех, кто перебрался на север, когда американцы взбунтовались против власти Англии.
      Новые пассажиры Дженси сразу понравились. Особенно понравилось то, что мистер Дакр, судя по всему, обожал свою молодую жену и выполнял малейшую ее просьбу. За обедом они разговорились, и Саймон, рассказав о себе, добавил:
      – А моя жена из Карлайла.
      Дакр тотчас же оживился.
      – Неужели?! – воскликнул он. – Замечательно! Ведь и я из тех же мест!
      Дженси похолодела; ей казалось, что она вот-вот лишится чувств. Внимательно посмотрев на нее, Дакр проговорил:
      – Вы считаете, мы могли где-нибудь встречаться? – Ошеломленная его словами, Дженси молчала, а он продолжал: – Нет-нет, не припоминаю. А у меня очень хорошая память на лица. Я родом из Пенрита, но неплохо знаю Карлайл. Вы ведь именно туда сейчас направляетесь?
      Судорожно сглотнув, Дженси пробормотала:
      – Нет, сэр, на севере у меня никого не осталось.
      – В таком случае мы с вами будем обмениваться воспоминаниями, – сказал Дакр с добродушной улыбкой. Потом он заговорил о своих планах и сообщил, что сначала должен поехать по делам в Лондон, а уже после этого сможет отправиться домой.
      Взглянув на жену, Саймон спросил:
      – Ты побледнела, дорогая. Тебе плохо?
      – Нет, просто я… Хотя ты прав, меня немного мутит. Думаю, это из-за качки.
      Качка была не больше, чем в предыдущие дни, но Саймон принял это объяснение и проводил Дженси в каюту.
      – Дорогая, тебе что-нибудь нужно?
      Чувствуя себя презренной лгуньей, она покачала головой:
      – Нет, ничего не надо. Я просто пораньше лягу спать, и завтра утром все будет хорошо.
      – Надеюсь. – Он поцеловал ее и ушел.
      Оставшись одна, Дженси села с тяжелым вздохом. Может, Дакр действительно встречал ее где-нибудь? Нет-нет, такого не могло быть. Она-то уж точно его не знала. Ведь такие джентльмены, как он, никогда не заходили в лавочку Марты. К тому же он даже не из Карлайла!
      Стараясь успокоиться, она сделала глубокий вдох.
      Нет, он никак не мог бы ее узнать, даже если бы встречал когда-нибудь. Ведь Дакр же сказал, что провел в Канаде пять лет. Конечно, до этого он жил в Англии и, возможно, даже видел ее, когда бывал в Карлайле, но ведь она-то в то время была совсем еще девчонкой…
      Выходит, ей не следовало бояться. Более того, не надо нервничать всякий раз, когда она встретит кого-то из Камберленда. Никто ее не узнает, потому что сейчас она нисколько не похожа на прежнюю Дженси.
      Немного успокоившись, она легла на койку и провалилась в сон. Проснувшись утром, Дженси обнаружила, что лежит одна, и в ужасе замерла. Но уже в следующую секунду она поняла, что Саймон спит на верхней койке, и посмеялась над своими страхами. Конечно же, Саймон никак не мог узнать ее секретов, и ей не следует об этом беспокоиться.
      Забравшись к мужу, Дженси разбудила его интимными ласками, и он пришел в восторг от такого пробуждения.
      На встречу с Дакрами она пошла с бьющимся сердцем, но вскоре успокоилась. Новый знакомый ни разу не упомянул Камберленд и больше ни о чем Дженси не расспрашивал. Он беседовал в основном со своей молодой женой и лишь изредка обращался к другим пассажирам.
      Преподобный Шор почти все время проводил в салоне и что-то писал, полковник же, расхаживая по палубе, беседовал с сыном. Важная персона обычно сидела в салоне и читала, иногда шила, а ее угрюмая дочка молча сидела рядом.
      По вечерам пассажиры садились играть в вист; играли, как правило, полковник с женой и Нортон с Саймоном, а Дженси с Хэлом чаще всего лишь наблюдали за игрой.
      «Наверное, он не любит пользоваться карточной рамкой при незнакомых людях», – думала Дженси, поглядывая на Хэла. Вспомнив о том, что и Саймону, возможно, приходилось бы обходиться без правой руки, она содрогалась.
      Иногда они музицировали. У мисс Рэнсом-Браун были цимбалы и, по счастью, красивый голос, иначе это превратилось бы в пытку. Хэл обладал прекрасным голосом, и он охотно пел дуэтом с девушкой. Лайонел Дакр играл на флейте, а Саймон – весьма неуместно, как решила Дженси, – доказал, что он мастер игры на ложках: он брал две ложки и отбивал такие ритмы, что они сами по себе казались музыкой.
      Однажды, одевшись потеплее, они даже танцевали на палубе. Матросы обеспечили их музыкой – сыграли несколько мелодий. Нортон танцевал с молоденькой мисс Рэнсом-Браун, а Дженси танцевала с Саймоном. Танец был довольно простой, и муж направлял ее, поэтому у нее прекрасно получалось. Улыбаясь, Дженси воскликнула:
      – Как замечательно! Посмотри, какая луна!
      Он поднял голову, и они чуть не столкнулись с другой парой. Оба рассмеялись, а потом снова стали смотреть на луну и на звезды.
      Но после Квебека русло реки повернуло к северу, и с каждым днем становилось все холоднее. У какого-то небольшого городка они опять сделали остановку, чтобы набрать пресной воды, и увидели лед возле самого берега. В эту ночь выпал снег. Правда, к утру от него почти ничего не осталось, однако предсказания оказались верны: было ясно, что в этом году река замерзнет рано, а корабли, которые замешкались в Монреале, не смогут выйти в Атлантику.
      Но все понимали, что «Эверетта» уже не попадет в ловушку; уверенно разрезая волны, она направлялась к заливу и к океану. Кутаясь в плотный плащ, Дженси подолгу стояла на палубе и молилась, молилась, молилась…
      – Любимая, чем тебе помочь?
      – Уйди!..
      – Но как же я могу?..
      Дженси подняла голову от ведра – растрепанная, несчастная.
      – Уходи. Уходи же! Оставь меня одну.
      – Ты не оставила меня в Йорке, и я не оставлю тебя сейчас. Позволь, милая, я хотя бы протру тебе лицо.
      Она прикрыла глаза и пробурчала:
      – Если не уйдешь, я тебя пристрелю.
      – Ты не умеешь стрелять.
      – Научусь. Уходи!
      Ее опять вырвало.
      Саймон со вздохом поднялся и вышел из каюты. Идти приходилось, цепляясь за поручни, чтобы не сбросило в бурное море. Качка усиливалась, и каждый толчок отдавался болью в заживающих ранах.
      Это началось во время обеда; никто из пассажиров не мог есть, и вскоре все разошлись по своим каютам. Саймону тоже было не по себе, и он то и дело морщился от неприятных ощущений в животе.
      Тут из своей каюты вышел стюард с ведром угля для печки.
      – У вас все хорошо, сэр?
      – У меня – да. Но жена ужасно страдает. Сколько еще больных?
      – Мистер Дакр, капитан Нортон и полковник с сыном. – Стюард понизил голос. – Все стали такие раздражительные… Сэр, вы ведь понимаете, о чем я говорю?
      – Моя жена тоже раздражительная. Даже не разрешает мне ухаживать за ней.
      – Так часто бывает, сэр. Морская болезнь и ангела выведет из себя.
      – Я должен что-то сделать… Скажите, у вас есть пассажиры в третьем классе?
      – Только одна семья, сэр. Обычно мы никого не берем в третий класс, только слуг. Но на этот раз капитан решил взять одну семью из восьми человек. Мне кажется, это весьма почтенные люди, сэр.
      – Я смогу нанять женщину? – спросил Саймон.
      – Возможно, сэр. Среди них есть молодая вдова, и лишние деньги ей, наверное, не помешают.
      – Поговорите с ней, если можно. Полагаю, с завтрашнего дня я мог бы нанять ее, чтобы ухаживала за моей женой.
      – Да-да, сэр, конечно. – Подхватив ведро, стюард скрылся из виду.
      Саймон вошел в салон и осмотрелся. Как он и ожидал, здесь не было никого, – очевидно, все мучились в своих каютах. Он бы вышел на палубу, но там было слишком холодно. Наверное, Дженси права: было бы замечательно, если бы люди умели летать. Может, со временем они начнут летать через океан на воздушных шарах. Хотя скорее всего их и в воздухе будет тошнить.
      Услышав скрип двери, Саймон обернулся и, не удержавшись на ногах, рухнул в стоявшее рядом кресло. Ударившись боком о ручку, он воскликнул:
      – Проклятие!..
      – Очень больно? – Хэл подошел к креслу. Саймон схватился за ребра и проворчал:
      – Черт бы побрал это море и этот шторм! От всего этого с ума можно сойти. – Взглянув на пустой рукав друга, он в смущении добавил: – Впрочем, мне-то грех жаловаться.
      Хэл пожал плечами.
      – Хочешь бренди?
      – Да, пожалуйста.
      Хэл подошел к буфету, достал два бокала с тяжелыми донышками и поставил их на стол, с замечательной ловкостью маневрируя при качке. Потом вынул из кармана серебряную фляжку, откинул крышечку и разлил бренди по бокалам.
      – Недурно, – кивнул Саймон, сделав глоток. Внимательно посмотрев на друга, он вдруг спросил: – Ты что, пьян?
      – Я бы не сказал, что пьян, однако… Видишь ли, я все думаю про свою руку. Вернее, о том, что она могла бы мне пригодиться.
      – А-а… ты про опарышей?..
      – Да, меня постоянно мучит эта мысль. А бренди помогает. Черт побери, уж лучше бы я потерял ногу! Или глаз.
      Саймон потупился и пробормотал:
      – Просто мне очень повезло, вот и все.
      Хэл сделал глоток бренди, потом вдруг спросил:
      – Как ты думаешь, я окажусь на небе целиком или без руки?
      Саймону нечего было на это ответить, и он сменил тему:
      – Знаешь, Джейн выворачивает наизнанку, а я не знаю, что делать. Она очень плохо переносит качку. А ее кузина даже умерла от этого, когда они плыли в Канаду.
      Хэл сел в соседнее кресло.
      – Я понимаю, что тебя беспокоит. Но ведь Джейн не умерла по дороге сюда…
      – Но ей действительно очень плохо. И она кричит на меня каждый раз, когда я вхожу.
      – Значит – ничего страшного. Уж если кричит, то жизни ее ничего не угрожает. А… тебе негде спать? Тогда иди ко мне. А для Оглторпа мы уже повесили гамак. Кстати, твои бумаги под матрасом, так что не беспокойся за них.
      – Ох, мне сейчас не до этого. Неужели ты не понимаешь, что я не могу оставить Дженси одну?
      – От тебя будет больше пользы, если ты немного отдохнешь.
      Покинув салон, Саймон пошел к Джейн, чтобы сообщить ей о предложении Хэла. Она встретила мужа не очень-то ласково, но ее ответ был предельно искренним.
      На следующее утро, услышав, что открывается дверь, Джейн громко застонала. Она понимала, что Саймон желал ей только добра, но не хотела, чтобы муж увидел ее в таком состоянии. Ночью ей удалось немного поспать, однако она понимала, что по-прежнему выглядит ужасно.
      – Джейн, как ты себя чувствуешь?
      Она промолчала.
      – Дорогая, я сейчас уйду. Я только привел тебе помощницу. Ее зовут Грейс Питт.
      Через несколько секунд дверь закрылась, и Дженси поняла, что Саймон ушел. Чуть приоткрыв глаза, она пробормотала:
      – Вы… Грейс? – Дженси умирала от жажды, но знала, что ее опять вырвет, если она попьет.
      – Да, мэм, – ответила женщина. – Если не возражаете, я вынесу ведро.
      – Да, пожалуйста.
      Может, без этой вони ей станет легче? Но она знала, что не станет. Знала, что ее скорее всего ждет смерть.
      Дверь открылась, а потом снова закрылась. Дженси со стоном закрыла глаза. Она не хотела умирать – ведь у нее был Саймон! И в то же время она призывала смерть как единственное избавление.
      Грейс Питт? Откуда же она родом? Ах, сколько бы Саймон ей ни заплатил, она выполняла ужасную работу. Даже когда Дженси ухаживала за Джейн, ей было противно. Но все-таки хорошо, что нашлась эта женщина. Хорошо, что Саймон ее сейчас не видит…
      Видимо, она вздремнула, потому что у нее появилось ощущение, что она проснулась, когда Грейс сказала:
      – У меня тут каша, мэм. Хотите попробовать?
      Есть совсем не хотелось, но Дженси понимала, что надо хоть немного поесть.
      – Да, конечно. Пожалуйста, помогите мне сесть.
      Грейс помогла ей приподняться, и Дженси, собравшись с духом, проглотила ложку каши. Грейс, стоявшая у кровати, с одобрением кивнула:
      – Вот и хорошо. Поешьте еще.
      «Сколько же ей лет? – подумала Дженси, взглянув на женщину. – Наверное, лет тридцать. Но может быть, гораздо меньше. По такому лицу очень трудно определить возраст».
      Дженси заставила себя съесть еще несколько ложек, потом сказала:
      – Воды, пожалуйста.
      – Вы хотите умыться?
      – Я хочу пить.
      – А может, лучше пива, мэм?
      – Нет, воды.
      – Я бы не стала пить воду, мэм. На этом корабле отвратительная вода. От нее вам станет еще хуже.
      «Возможно, она права, – подумала Дженси. – Наверное, вода уже испортилась».
      – Тогда пива.
      Грейс вышла из каюты и вскоре вернулась с оловянной кружкой в руке. Сделав глоток пива, Дженси с удивлением обнаружила, что оно прекрасно утоляло жажду. Вцепившись в кружку, она сделала еще несколько глотков – и ее опять вырвало.
      Так продолжалось несколько дней, временами ей становилось лучше, но каждый раз, когда она ела или пила, тошнота снова подступала и снова хотелось умереть. А однажды она услышала пронзительный визг и решила, что это кричит кто-то из пассажиров, кричит, не выдержав мучений.
      – Не волнуйтесь, мэм, – сказала Грейс. – Это забили свинью. На обед будет жареная свинина.
      При мысли о свинине ее вырвало, и она пожелала, чтобы гадкая посудина под названием «Эверетта» разбилась о скалы.
      В такие минуты смерть казалась ей избавлением от мучений. И ведь действительно, если она умрет, то никто никогда не раскроет ее гнусный обман, а Саймон сможет жениться на другой женщине, на настоящей леди.
      Саймон приходил каждое утро и каждый вечер. Он расспрашивал Грейс о здоровье жены, а Дженси в это время пряталась под одеялом, чтобы муж не увидел ее. Он не делал попыток на нее взглянуть, и Дженси была ему за это благодарна. Но как-то раз ей вдруг пришло в голову, что Саймон просто разлюбил ее, потому и не хочет на нее смотреть. «Да-да, разлюбил, – думала Дженси. – Он, наверное, милуется сейчас с молоденькой мисс Рэнсом-Браун, у которой родственники – бароны и графы. И он хочет, чтобы я умерла и не мешала ему».
      Такие мысли приводили ее в отчаяние, и она подолгу плакала, мечтая о смерти и об избавлении от мучений.
      Но как-то утром Дженси проснулась и сразу же почувствовала: что-то изменилось. Чуть приподнявшись, она поняла, что ее уже не мутит. Да и качки почти не было, корабль только слегка покачивало.
      Когда же пришел Саймон, Дженси опять накрылась с головой одеялом и притворилась спящей. Она слышала, как Грейс, стоя в дверях, прошептала, что все по-прежнему. Но Дженси-то знала: сегодня она наконец-то сможет поесть и ничего с ней не случится. Завтра у нее, возможно, хватит сил встать и пройтись по каюте, а через несколько дней она станет совсем здоровой.
      И тут вдруг послышался шепот Грейс:
      – По-моему, она повредилась умом, сэр. Ночью плакала и говорила, что она не леди, а какая-то баскет. Мне кажется, что баскет – это что-то вроде корзины.
      Джейн думала над этой загадкой, когда Саймон тронул ее за плечо. Она откинула с головы одеяло.
      – Не надо. От меня, наверное, ужасно пахнет.
      – Дорогая, но я…
      – Не наклоняйся!
      Саймон ласково ей улыбнулся, и по щекам ее покатились слезы. Он осторожно утер их ладонью и проговорил:
      – Прошло уже десять дней, моя милая, и я уверен, что скоро тебе станет лучше. Кроме того, я уверен, что голова у тебя в полном порядке. А ты действительно сказала, что ты – баскет, то есть корзина? Какая же именно? Соломенная? Ивовая? Или из лучшего леггорнского камыша?
      Дженси невольно улыбнулась:
      – Не знаю…
      И вдруг в ужасе замерла. Не баскет, а Хаскетт!

      Выходит, она бредила и говорила, что она Хаскетт.Что же еще она наговорила в бреду?
      – В чем дело, милая? Что с тобой?
      – Нет-нет, ничего… – Она покачала головой. – Просто мне ужасно неловко, что я болею.
      – Вспомни Нельсона, дорогая. Тебе нечего стыдиться.
      Его светло-карие глаза были полны любви, но Дженси похолодела от страха. Что еще она наговорила Грейс Питт?
      – Я чувствую такую слабость…
      – Разумеется. Ведь ты десять дней почти ничего не ела. Хочешь бульона? Как думаешь, ты сможешь его поесть?
      Она кивнула:
      – Хорошо, попробую.
      Он поцеловал ее в лоб и ушел.
      Дженси села в постели и принялась за еду. Сначала она поела бульона с сухариками, потом съела тарелку каши, а затем выпила чая с тостом. Через несколько часов она уже смогла пройтись по каюте, хотя по-прежнему чувствовала слабость.
      Ей хотелось побыстрее выздороветь, чтобы избавиться от Грейс. Но может быть, следовало сначала выяснить, что она говорила в бреду?
      Дженси посмотрела в иллюминатор, но тут же отвернулась и, схватившись за спинку кровати, закрыла глаза – как только она увидела море, ее снова начало мутить.
      Через минуту-другую ей стало лучше, и она открыла глаза. Сделав несколько шагов, подошла к зеркалу – и чуть не завизжала, увидев свое отражение. Из зеркала на нее смотрела мерзкая всклокоченная ведьма. Настоящая Хаскетт!
      Дженси со стоном присела на тумбочку.
      – Какой ужас, какой ужас! – бормотала она.
      В этот момент дверь открылась и в каюту вошла Грейс. Увидев, что ее подопечная встала, она что-то проворчала себе под нос и заставила ее снова лечь в постель.
      – Вам еще рано вставать, мэм. Надо набраться сил.
      Дженси подчинилась, ей не хотелось спорить с этой женщиной.
      Вечером пришел Саймон, и Грейс шепотом ему сказала:
      – Она хорошо кушала, сэр. Скоро сможет есть свинину.
      При слове «свинина» Дженси невольно поморщилась: ей показалось, что ее снова мутит.
      – Вот и хорошо. – Саймон прошелся по каюте и приблизился к кровати.
      – Пожалуйста, не надо, – пробормотала Дженси. – Я ужасно выгляжу. – Она накрылась простыней.
      – Джейн, милая… Грейс, пожалуйста, оставьте нас ненадолго.
      Женщина молча кивнула и вышла, закрыв за собой дверь.
      – Любимая, ты же видела меня и в худшем состоянии…
      – Ничего подобного. Мы каждый день тебя мыли.
      Он наклонился к ней и прошептал:
      – Хочешь, я тебя помою?
      Но ей очень не хотелось, чтобы Саймон к ней притрагивался, когда она такая.
      – Пожалуйста, уйди.
      – Ладно, хорошо. Но может быть, ты сама помоешься?
      – Тогда принеси горячей воды.
      – Я могу придумать кое-что получше.
      Дженси откинула простыню и вопросительно посмотрела на мужа:
      – Ты о чем?
      – Дакр пожаловался, что ему не хватает душа. Но на «Эверетте» не может чего-то не хватать, так что теперь у нас есть душ. В одной половинке бочки стоишь, другая, с дыркой, – над твоей головой. Когда дергаешь за веревку, течет теплая вода. Замечательно придумали. Правда, вода морская, но для ополаскивания есть пресная, дождевая.
      Дженси просияла.
      – Когда?!
      – Не торопись, милая. Подождем до завтра.
      – Но я хочу побыстрее!
      – Завтра, моя дорогая Джейн. Завтра я все устрою. – В дверях Саймон обернулся и с улыбкой добавил: – С возвращением тебя, любимая.
      Он вышел, но дверь не закрыл, потому что у самой двери стояла Грейс. Дженси услышала, как та прошептала:
      – Простите, сэр, вы назвали свою жену Джейн?
      – Да. А что?
      – Когда ей было совсем плохо, она звала какую-то Джейн. Кричала: «Джейн, не умирай!»
      Дженси покрылась холодным потом.
      – Должно быть, у нее есть какая-то знакомая по имени Джейн, – сказал Саймон. – Когда бредишь, разное вспоминается.
      Грейс вошла в каюту и закрыла за сбой дверь. Дженси же тихонько вздыхала, думая о своей лжи.
      Ночью она старалась не заснуть, опасаясь, что будет говорить во сне. Но потом Грейс засопела на верхней кровати, и Дженси тоже уснула.
      Проснувшись на следующее утро, она увидела яркий солнечный свет в иллюминаторе. Начинался новый день, и ей предстояло встретиться лицом к лицу со своим будущим. Только теперь Дженси поняла, что оно – словно зыбучие пески, такое непредсказуемое. Сначала – оговорки по поводу Марты. Потом – появление Дакра. А теперь вот – бормотание в бреду. Что же еще?
      И когда ее наконец разоблачат?
      Наверное, следовало что-то придумать, как-то объяснить, что за Джейн она имела в виду. Увы, в голову ничего не приходило.
      А впрочем… Говорят, воровство с каждым разом дается все легче. Вероятно, так же и со враньем. Прошло несколько минут, и вот она уже вплела новую нить в свой гобелен лжи: в детстве у нее была подруга Джейн, которая утонула. Тогда им было… по шесть лет.
      Она села в постели и осмотрелась. Грейс в каюте не было. Дженси вздохнула с облегчением и поднялась. Ноги подкашивались, и она с трудом добралась до тумбочки, чтобы поискать чистое белье. Но есть ли оно? Осталось ли хоть что-нибудь?..
      Оказалось, что чистого белья вполне достаточно, так как в последние десять дней она ни разу не переодевалась.
      Когда пришла Грейс, Дженси послала ее узнать, готова ли ванна, затем, сев на тумбочку, принялась расчесывать волосы. И ей вдруг вспомнилось, что она расчесывала волосы Джейн, даже когда та угасала, умирала… Дженси пыталась отогнать эти ужасные воспоминания, но у нее ничего не получалось – перед глазами снова и снова возникала умирающая Джейн.
      Вскоре пришел Саймон и сказал, что душ готов. Если бы была такая возможность, Дженси бы спряталась от него.
      – А где? – спросила она.
      – В углу салона, возле печки. За занавеской.
      – Там есть кто-нибудь?
      – Только Шор. Все остальные на палубе, любуются солнечным днем. Я уговорю его сделать то же самое.
      Дженси собрала чистое белье, завернула его в одеяло и вышла из каюты.
      Устройство душа оказалось на удивление удобным, а печь, стоявшая в углу, поддерживала тепло. Каждый раз, когда Дженси дергала за веревку, на нее выливалось немного теплой воды. Правда, мыло в морской воде мылилось плохо, но у него был очень приятный запах. Когда же Дженси помыла голову, она почувствовала себя почти счастливой.
      Закончив, Дженси облилась дождевой водой из кувшина, затем досуха вытерлась и надела нижнюю рубашку и платье. Взяв щетку для волос, она тщательно причесалась перед висевшим на стене зеркальцем.
      Замечательно! Дженси невольно улыбнулась. Теперь она нисколько не походила на хаскеттку.
      Еще раз посмотрев в зеркало, Дженси вышла из-за занавески. В салоне был только Саймон. Он улыбнулся ей и проговорил:
      – Любовь моя, ты настоящая красавица.
      Она в смущении пробормотала:
      – Ах, прости меня. Наверное, я ужасно себя вела, когда болела.
      – Не думай об этом, дорогая. Сейчас Грейс и Керкби отмывают нашу каюту, так что мы пока посидим и выпьем чаю.
      – Боюсь, у них слишком много работы, – сказала Дженси. Сев в кресло, она приготовилась к вопросам о Джейн.
      Но Саймон ни о чем не расспрашивал. Он стал рассказывать о том, что происходило, когда она болела.
      – Мы отлично проводили время. Стоддард говорит, что мы уже проделали большую часть пути, поэтому доберемся до Англии даже быстрее, чем предполагалось.
      – Неужели? – искренне удивилась Дженси.
      – Да, моя милая.
      – Скажи, только я болела?
      – Нет, не только. Мы все мучились, особенно во время сильного шторма. Но лишь ты и Дакр с полковником по-настоящему страдали.
      – По-моему, я не заметила шторм. Или он мне показался частью того ада, в котором я находилась.
      – Ах, бедняжка… Хочешь, Грейс останется при тебе как горничная до конца плавания? Ночью она может спать у себя на нижней палубе, а днем будет подниматься к тебе.
      – Нет, не надо. – Дженси решительно покачала головой. – Мне не нужна горничная. Я к ним не привыкла. А эта… Она мне не очень нравится.
      – Как пожелаешь, моя милая.
      Дженси почувствовала облегчение. Улыбнувшись, спросила:
      – Значит, на корабле все в порядке? Или же возникли ссоры и интрига?
      – У нас полная гармония, и все в прекрасном расположении духа. Сейчас у нас каждый день происходит состязание по рыбной ловле.
      – Неужели?! А кто участвует? – оживилась Дженси.
      – Участвуют джентльмены. Но некоторые матросы тоже рыбачат в свободное время. Мы наткнулись на косяк тунца и теперь соревнуемся. Каждому хочется вытащить рыбину побольше.
      Тут дверь открылась, и в салон вошел преподобный Шор. Он был в плотном плаще, в надвинутой на глаза шляпе и с шерстяным шарфом вокруг горла. Молча посмотрев на молодых супругов, священник скрылся в своей каюте.
      – Как Нортон терпит такого соседа? – прошептала Дженси.
      – Думаю, без труда. Они прекрасно ладят.
      Минуту спустя Шор снова появился в салоне. Усевшись за столик в углу, он принялся что-то писать на листках бумаги.
      – Дорогая, хочешь, выйдем на палубу? – спросил Саймон. Она покачала головой и сказала, что очень устала. Тут к ним подошел Керкби. Стюард сообщил, что каюты готова, и Дженси заявила, что хочет прилечь.
      Как только она вошла в каюту, в ноздри ударила отвратительная вонь. Дженси нахмурилась и осмотрелась. Везде было чисто, а запах исходил от Грейс Питт. И было очевидно, что Грейс наслаждалась пребыванием в роскошной каюте. Возможно, эта женщина представляла опасность, но Дженси вдруг поняла, что ей не хочется ее выгонять.
      Заставив себя улыбнуться, она спросила:
      – Грейс, не хотите ли помыться?
      – Что? Чтобы простудиться и умереть?
      – Я только что искупалась и теперь чувствую себя намного лучше.
      – Время покажет, – пробурчала Грейс. – Мыться очень вредно для кожи. А зимой это просто убивает!
      Дженси могла бы ей сказать, что сейчас не зима, но что толку? Если Грейс не желает мыться, то от нее придется избавиться. Немного помолчав, Дженси сказала:
      – Грейс, вы мне очень помогли, и я искренне вам благодарна. Я уверена, муж вам уже заплатил, но мне хочется добавить кое-что и от себя.
      Грейс прищурилась:
      – Значит, так?
      – Как?
      – От меня больше нет пользы, и вы хотите от меня избавиться?
      Дженси со вздохом сказала:
      – Нет, не избавиться. Просто вы мне больше не нужны.
      – Но вам нужна женщина, которая будет помогать вам одеваться, причесывать вас… и все такое. У леди должна быть прислуга.
      Дженси снова вздохнула:
      – Да, возможно. Но я привыкла сама о себе заботиться.
      Чтобы прекратить этот разговор, она отвернулась к тумбочке, выдвинула ящик и достала вязаный кошелек. И вдруг поняла, что Грейс не составило бы труда обворовать ее. Но все деньги, кажется, были на месте, и она устыдилась своих подозрений.
      Вынув из кошелька золотую гинею, Дженси протянула ее женщине:
      – Вот, возьмите.
      Грейс оживилась, глаза ее вспыхнули. Но как только монета исчезла за грязным лифом, она покосилась на Дженси:
      – Вы не настоящая леди. Это каждый скажет. – Коротко кивнув, Грейс направилась к выходу. Несколько секунд спустя дверь за ней закрылась.
      «Что же она хотела этим сказать? – спрашивала себя Дженси. – Неужели она… Нет-нет, конечно же, она ничего не поняла из того, что услышала».
      Хотя было довольно холодно, Дженси открыла иллюминатор, чтобы проветрить каюту. Потом легла на кровать и накрылась одеялом. Не прошло и пяти минут, как она крепко заснула.
      Ее разбудил поцелуй.
      – Время ленча. Ты должна поесть, моя милая.
      – Да-да, я ужасно проголодалась.
      В следующее мгновение Дженси оказалась в объятиях мужа.
      – Я так по тебе соскучилась… – Она прильнула к его груди.
      – А я – по тебе, любимая. Доберемся до дома – и больше никаких морских путешествий, Дженси Сент-Брайд.
      Она подняла на него глаза:
      – Но я не хочу запирать тебя дома.
      Он улыбнулся:
      – Для меня дом станет раем, если ты будешь со мной.
      – Для меня тоже. – Тут раздался звон колокола, зовущий к столу, и Дженси, отстранившись от мужа, подошла к зеркалу и поправила прическу. Она никак не могла забыть последние слова Грейс. – Дорогой, я когда-нибудь стану настоящей леди?
      – Ты самая настоящая леди.
      – Ты просто вынужден так говорить.
      – Любовь моя, я стараюсь всегда быть честным с тобой. Ты леди, и ты моя жена. Но тебе действительно надо… сменить облик. Я надеюсь, что ты обзаведешься красивыми платьями и найдешь себе хорошую горничную, чтобы помогала тебе их надевать.
      – Я сама хорошо шью, – возразила Дженси.
      – Но ты не сможешь делать все. – Саймон снова улыбнулся. – Быть настоящей леди – это отнимает очень много времени.
      Дженси молча пожала плечами, потом сказала:
      – Я уволила Грейс Питт.
      – Не удивляюсь. К сожалению, выбор на судне невелик.
      – Она делала все необходимое, и я… Я с ней расплатилась, дала гинею. Наверное, слишком много.
      – Да, пожалуй. Ведь ей уже было заплачено.
      – Я это предполагала, но мне казалось, что я должна поблагодарить и от себя.
      – В таком случае ты правильно поступила, дорогая. – Он коснулся ладонью ее щеки. – Поверь, Дженси, все у нас с тобой будет хорошо. И шторма больше не будет, обещаю.
      – Неужели обещаешь?
      Он рассмеялся:
      – Нет, конечно, я не смогу отогнать шторм. Но ведь тебя больше не будет тошнить, правда?
      – Молюсь об этом.
      – Только молишься? А может, ты знаешь какие-то особенные средства от морской болезни, например что-то вроде опарышей?
      – Ах, если бы я знала их… – Дженси снова вспомнила умирающую Джейн.
      – Прости, дорогая. – Саймон вздохнул. – Я забыл про твою кузину. Нэн, кажется?
      Она молча кивнула.
      – Я очень неудачно выразился, – продолжал Саймон. – Я забыл, как много она для тебя значила.
      Она сумела улыбнуться.
      – Ничего страшного. Ты же ее не знал.
      – Тогда почему бы тебе не рассказать о ней?
      Дженси готова была расплакаться. Ей хотелось поговорить о Джейн, хотелось до боли в сердце, но что бы она сказала? Правду сказать она не могла, а лишний раз лгать не желала.
      – Любимая, прости. Напрасно я заговорил об этом. Знаешь, мы с тобой съездим в Карлайл, и ты покажешь мне ваши любимые места, ваших знакомых, могилу матери…
      Дженси зажмурилась, она едва удержалась от стона. Нет, она этого не вынесет.
      – Извини, я еще очень слаба. Думаю, мне лучше лечь.
      – Да, конечно. – Саймон помог ей лечь в постель. – Я распоряжусь, чтобы тебе принесли ленч. Постарайся поесть.
      Дженси лежала, закрыв лицо ладонями. Как можно так жить – лгать, и лгать, и лгать? И разве после этого их любовь сможет выжить? Она не была уверена, что сама выживет.
      В дверь постучали, и тотчас же вошел стюард с подносом. Дженси попросила оставить поднос на столе: она не смогла бы сейчас проглотить ни кусочка.
      Весь день она пролежала в каюте, когда же Саймон заходил ее проведать, притворялась спящей. Уже вечером он «разбудил» ее.
      – Извини, Джейн, но мне кажется, ты не должна так много спать. Ты уверена, что не больна?
      Увидев искреннее участие в его глазах, Дженси прослезилась. Саймон обнял ее и проговорил:
      – Успокойся, милая, успокойся. Я не могу смотреть, как ты плачешь.
      – Я просто очень устала. Завтра мне станет лучше.
      Он провел ладонью по ее щеке, потом поцеловал.
      – Конечно, тебе станет лучше, моя милая Дженси. Выздоравливай побыстрее, хорошо?
      Она кивнула:
      – Да, постараюсь.
      – Так когда же? Завтра? – Он выразительно посмотрел на нее. Она нашла в себе силы улыбнуться.
      – Возможно. Если ты будешь хорошо себя вести.
      – Буду, обещаю.
      Он разделся и, не погасив свечу, подошел к кровати. Дженси протянула к нему руки:
      – Милый, иди ко мне.
      – Ты уверена?..
      – О да, Саймон, иди ко мне.
      Он лег рядом с женой и обнял ее. И Дженси тотчас же почувствовала себя счастливой. Саймон по-прежнему любил ее, и это самое главное.
      На следующее утро Саймон настоял, чтобы после завтрака она вышла на палубу подышать свежим воздухом. Миссис Рэнсом-Браун заявила, что слишком холодно для прогулки, но Дженси сказала, что ничего с ней не случится. Одевшись потеплее, она завязала ленты капора, надела перчатки, сунула руки в муфту – и приготовилась к буйству стихии.
      Ветер был резкий, холодный, пронизывающий, но Дженси в восторге смеялась. Запрокинув голову, она увидела матроса высоко на мачте, среди снастей.
      – Неужели у них голова не кружится?
      Саймон ухмыльнулся:
      – Думаю, что нет. Должен признаться, что я и сам залезал в «воронье гнездо».
      Дженси в испуге взглянула на мужа. Она знала, что «вороньим гнездом» называется место наблюдателя на мачте.
      – Дорогой, больше так не делай.
      – Иначе ты высечешь меня конскими хвостами?
      Она сдержала улыбку.
      – Нет, лентами и шелковыми нитками. Кое-что из этого, сэр, имеется в моем багаже.
      – Жду с нетерпением.
      Дженси рассмеялась и стала смотреть на море; она старалась не думать о том, какое оно глубокое и как хрупок их корабль. Саймон обнял ее за плечи, и ей сразу же стало тепло и уютно.
      – Я очень по тебе скучал, любимая. Не считая тех дней, что ты болела, мы с тобой после венчания не разлучались. И если все будет по-моему, то мы никогда больше не расстанемся.
      Она накрыла его руки своими.
      – Вот и прекрасно.
      Он прижался щекой к ее щеке.
      – Скажи, а кто была та Джейн, про которую ты говорила в бреду? Расскажи про нее, милая. Я хочу разделить с тобой все твои печали.
      Дженси похолодела, она не могла вымолвить ни слова.

      «Ну почему, почему именно сейчас? – спрашивала себя Дженси. – Почему он сказал это в такой момент?» Сделав над собой усилие, она выдача заготовленную ложь:
      – Джейн – подруга детства. Она утонула.
      – Сочувствую, – пробормотал Саймон.
      Что-то заставило ее продолжать, и она проговорила:
      – Бедняжка утонула в реке. В Карлайле. Мы убежали из дома и играли на крутом берегу, старались поймать рыбешку. И Джейн… Она упала в воду. Я закричала, позвала на помощь, и какие-то люди ее вытащили. – И тут словно какая-то неведомая сила заставила ее сказать: – Это были Хаскетты. Хаскеттов у нас никто не любил… Я имею в виду – никто из порядочных людей. Только Хаскетты любили Хаскеттов. – Дженси в ужасе поняла, что уже не может остановиться. – Они были нечестные, воровали, но ко мне отнеслись по-доброму. Они старались ее спасти, но она умерла.
      Дженси наконец-то замолчала и на мгновение прикрыла глаза. Ей хотелось рассказать правду – но как ее рассказать?
      «Они относились ко мне с добротой, – повторяла она мысленно. – Они бы постарались спасти тонувшую девочку. По-своему они были хорошими людьми».
      Дженси научилась смотреть на вещи так, как это было принято на Эбби-стрит: если люди босые и грязные, то они скверные. Но теперь-то она знала, что все не так просто.
      Например, Макартур, вовсе не грязный и весьма состоятельный, был более скверным, чем все Хаскетты, вместе взятые.
      Саймон поцеловал ее в щеку.
      – Прости, дорогая. Я не должен был спрашивать об этом. Действительно, очень грустные воспоминания… У меня умер кузен. Нам тогда было по восемь лет, и мы дружили. Как-то раз играли в амбаре, и он упал. Прогнившая лестница развалилась и проткнула его. На войне я повидал много смертей, но эту до сих пор не могу забыть.
      Дженси сжала его руку:
      – О, Саймон, любимый… – Она едва сдерживала слезы, и ей было ужасно стыдно. Ведь воспоминания Саймона были подлинными, а ее – лживыми.
      Он вдруг улыбнулся и проговорил:
      – Но это было давно, а сейчас… – Он посмотрел ей за спину и воскликнул: – Тунцы опять здесь!
      Дженси обернулась и увидела мелькнувшую над водой серебристо-синюю рыбину, потом еще одну и еще.
      – Идем! – Саймон схватил ее за руку. – Хэл и Нортон ловят рыбу на другой стороне.
      Они побежали вокруг палубной надстройки, туда, где рыбачили Хэл и Нортон. Но оказалось, что те мирно беседовали, опершись о поручни и держа в руках деревянные рамки, на которые была намотана леска.
      – Эй, шевелитесь! – крикнул Саймон. – Они вернулись!
      Рыболовы кивнули и покрепче сжали в руках свои рамки. А Дженси вдруг вспомнила, как в детстве она играла с такими же рамками – их называли «ручной леской». Летом дети подолгу держали в ручье свои лески, но в лучшем случае им удавалось поймать лишь пескаря. А туда, где водились лососи или щуки, их не пускали – это было бы браконьерством.
      Хэл громко вскрикнул, когда леска у него натянулась. Ему было трудно управляться одной рукой, и Саймон поспешил ему на помощь. Дженси подумала, что Хэл будет возражать, но тот лишь ухмылялся, поглядывая на Саймона. Внезапно леска лопнула, и Саймон с огорчением воскликнул:
      – Ах, слишком большая! – Он взял другой крючок и, привязав его к леске, нацепил на него кусок мяса.
      Хэл бросил леску в воду и с улыбкой взглянул на Дженси. Какое-то время она наблюдала за огромными рыбинами, выпрыгивавшими из воды, потом пробормотала:
      – Но они все слишком большие.
      – Попадаются и маленькие, – сказал Саймон. – Вчера полковник поймал одну такую. Возможно, и нам удастся.
      Минуту спустя на палубу выбежал полковник Рэнсом-Браун с леской в руке. За ним следовали его сын и мистер Дакр. Все трое пристроились у поручней, и полковник с Дакром бросили в воду свои снасти. Рыбы глотали наживку, но лески обрывали – очевидно, попадались только крупные тунцы.
      – Кажется, я поймал! – воскликнул Нортон. Стиснув зубы, он принялся крутить свою рамку, наматывая на нее леску.
      Наконец в воздух взметнулась сверкающая рыбина, и мужчины бросились на помощь Нортону. Полковник зацепил тунца большим крюком и вытащил его на палубу. Чтобы оглушить рыбу, Нортон ударил ее по голове деревянным молотком.
      В этот момент на палубу выбежали матросы, и даже преподобный Шор вышел посмотреть на рыболовов. Увидев добычу, все громко закричали, приветствуя победителя состязаний.
      В этот вечер весь корабль пировал. Кок запек тунца над костром, разведенным на палубе. Рыба оказалась мясистая и очень вкусная. Дженси проследила, чтобы не забыли угостить также Грейс Питт и ее близких. Капитан предложил тост за рыбу и за счастливца, который ее поймал. Все подняли бокалы. Нортон зарделся, но было очевидно, что он чрезвычайно гордился своим уловом.
      Потом заговорили об окончании плавания. «Эверетта» направлялась в Лондон, но они решили, что сначала зайдут в Плимут, чтобы высадить преподобного Шора, у которого там жила сестра, а также Саймона с его спутниками, поскольку они хотели навестить лорда Дариуса.
      Дженси спросила капитана:
      – А почему так много кораблей направляется в Лондон? Почему они не пользуются западными портами, такими как Плимут или Бристоль?
      – Перевозки товаров, мэм. Раньше говорили: «Все дороги ведут в Рим». Но в наше время все дороги ведут в Лондон. Другое дело, когда грузы переправляют с запада или с севера. Тогда, конечно, предпочтительнее Бристоль, Ливерпуль и даже Глазго.
      – В Канаду мы отплывали из Глазго, – заметил Дакр. – Мы бы и обратно отправились туда же, если бы не дела в Лондоне.
      – Мы тоже садились на корабль в Глазго, – сказала Дженси.
      – «Мы»?.. – Миссис Рэнсом-Браун взглянула на нее вопросительно.
      Дженси молчала, но тут вмешался Саймон.
      – Моя жена путешествовала со своей кузиной, – пояснил он. – К сожалению, ее кузина умерла в пути. Я, кажется, говорил вам об этом, когда Джейн болела.
      – Ах да, верно. В то время были две мисс Оттерберн.
      Лайонел Дакр воскликнул:
      – Оттерберн?! Вы не говорили, что вы дочь старого Оттерберна, миссис Сент-Брайд. Неужели маленькая Джейни? О, конечно, это вы! Так вот почему мне показалось, что я вас знаю!
      Дженси изо всех сил старалась удержать на губах улыбку. «Что же это такое?! – ужасалась она. – Выходит, я угодила в ловушку? Надо что-то сказать. Надо что-нибудь придумать». Дакр же тем временем продолжал:
      – Вы меня, конечно, не помните. Вы были малышкой, когда я ушел из школы вашего отца и перешел в другую школу.
      Конечно, она была малышкой. Только в то время она была еще с Хаскеттами.
      – Вы с матерью каждое утро ходили в церковь, – вспоминал Дакр. – Помню ваши красивые волосы. Я слышал о смерти Оттерберна. Примите мои соболезнования. Надеюсь, вы не возражаете, что я назвал вас Джейни.
      Она покачала головой:
      – Нисколько, сэр.
      Тут мистер Дакр принялся рассказывать истории про ее отца, которые, к счастью, не требовали от нее пояснений. Она получила отсрочку, но знала: казнь впереди. И казнь была неизбежна.
      Она-то убедила себя в том, что не встретит тех, кого хорошо знала в Карлайле, а вот о школе не подумала. Многие юные джентльмены из Камберленда проводили год или два в школе Оттерберна перед тем, как перейти в школы более высокой ступени. И таких людей, наверное, очень много.
      Стараясь поддерживать разговор, Дженси в то же время пыталась сообразить, как ей следует себя вести и что следует говорить, чтобы не выдать себя. Ведь она многого не знала о раннем детстве Джейн, не знала даже ее детского имени. Дакр сказал, что ее называли Джейни. А она говорила Саймону, что ее детское имя – Дженси. Он заметил?
      Саймон осторожно взял ее за руку – очевидно, хотел успокоить. Она знала: он думал, что она расстроилась из-за грустных воспоминаний.
      Наконец заговорили о чем-то другом, и Дженси, делая вид, что слушает, время от времени кивала и улыбалась. К концу обеда она почти успокоилась. Все встали из-за стола, и она уже направилась к себе, но Дакр ее задержал.
      – Миссис Сент-Брайд, не хотелось бы навязываться, но позвольте спросить: вы до сих пор рисуете портреты?
      Ей показалось, что в салоне воцарилась гробовая тишина. И казалось, что все смотрят только на нее. Судорожно сглотнув, Дженси пробормотала:
      – Простите, вы о чем?.. О, нет-нет, это не я, сэр. Это моя кузина была художницей. Но как вы об этом узнали?
      Мистер Дакр посмотрел на нее с удивлением:
      – Не вы?.. Но я мог бы поклясться… Видите ли, у меня есть портрет моей сестры, который мне передали в прошлом году. Вот я и подумал, что вы, возможно, могли бы написать портрет моей жены. Сейчас я принесу портрет сестры. Уверен, всем будет интересно, потому что это прекрасная работа.
      Дакр ушел, прежде чем она успела возразить. Да и как бы она могла возражать? К счастью, Саймон сидел за карточным столом и, наверное, не слышал их разговор.
      Сев в одно из кресел, Дженси попыталась хоть что-нибудь придумать.
      Что ж, пожалуй, ничего страшного не случилось. Если она будет настаивать, что художница – Нэн, Дакр не сможет уличить ее во лжи. Действительно, как он докажет, что она вовсе не Джейн? Дженси старалась вспомнить, подписывала ли Джейн свои рисунки на благотворительной ярмарке.
      Но если даже на «Эверетте» она угодила в такую ловушку, то что же ждет ее в Англии? Ведь там, наверное, осталось много картин Джейн.
      Тут пришел Дакр с рисунком в полированной рамке.
      – Вот, смотрите! – воскликнул он. – Это рисунок, выполненный кузиной миссис Сент-Брайд!
      Дакр рассказал, как юная художница делала карандашные эскизы, чтобы собрать деньги для раненых солдат, затем положил портрет на стол. Все столпились у стола, и Дженси поняла, что тоже должна подойти. Портрет был маленький, как и все, что Джейн тогда рисовала на ярмарке. Но, даже не зная девушку, которая позировала, Дженси поняла, что работа очень хорошая.
      Все присутствовавшие выразили восхищение, а Саймон сказал:
      – У нас есть еще кое-что. Дорогая, ты не возражаешь; если мы их покажем?
      – Нет, конечно, – пролепетала Дженси.
      Саймон принес папку, и все, усевшись за стол, стали рассматривать картины.
      – Замечательный талант, – сказал полковник.
      – Огромная потеря… – пробормотал Нортон.
      – А вы были проказницей, – заметила миссис Рэнсом-Браун, глядя на картину – Дженси была изображена сидящей на дереве. – А вот и сама художница. – Она взяла автопортрет Джейн и, внимательно посмотрев на него, взглянула на Дженси. – Мне кажется, между кузинами удивительное сходство.
      Дженси кивнула:
      – Да, вы правы, мы были очень похожи… Даже цвет волос у нас был одинаковый.
      Дама достала из сумочки лорнет и уставилась на рисунок, который принес Дакр.
      – Какие мелкие инициалы… «Дж. А. О.». Как звали вашу кузину?
      У Дженси горела голова и мерзли руки и ноги. Собравшись с духом, она ответила:
      – Джейн Анна Оттерберн. Нас обеих так звали.
      – Обеих?.. Какое совпадение! Наверное, часто возникала путаница.
      – Да, конечно, – ответила Дженси. – Вот почему одну из нас звали Джейн, а другую – Нэн.
      Она приготовилась к следующему удару, но все же удар этот оказался совершенно неожиданным. В какой-то момент Дженси вдруг поняла: среди картинок, что принес Саймон, не хватает той, где нарисован их скромный домик на Эбби-стрит, а в окне виднеется вывеска: «Миссис Оттерберн. Галантерея». Значит, он стыдился! При всех его прекрасных словах он стыдился такого урона своему достоинству.
      Минут десять спустя Дженси сложила картины в папку и, извинившись, ушла к себе в каюту. «Какая же я глупая! – говорила она себе. – Как же я могла думать, что моя ложь продержится вечно?» В Йорке ей казалось, что нет никакой опасности, особенно если жить тихо. Наверное, это усыпило ее бдительность.
      Какое-то время корабль тоже казался безопасным, даже когда выяснилось, что Дакр родом из Пенрита. В сущности, она совсем успокоилась, решила, что даже люди, знавшие Карлайл, не представляют для нее угрозу.
      И вот теперь стало ясно, что даже на «Эверетте» ее подстерегали опасности. Что же будет, когда они доберутся до Англии? Ведь там на каждом шагу можно встретить таких, как Дакр, ходивший в школу ее отца, и таких, как все те, кто сейчас восхищался рисунками Джейн.
      О Господи, ведь Саймон хочет стать членом парламента!.. Она вспомнила, как капитан сказал: «Все дороги ведут в Лондон». И если так, то они с мужем непременно встретят там людей, когда-то живших в Карлайле и знавших ее отца. Ей тотчас же представилась сцена: кто-то из друзей Саймона подводит к ней члена парламента от Карлайла и его жену.
      – Ах, миссис Сент-Брайд, я вас помню еще по магазинчику миссис Оттерберн! Вы шотландская кузина, не так ли? Миссис Оттерберн была так добра, что взяла вас к себе.
      Дженси со стоном опустилась на тумбочку; на мгновение ей почудилось, что все это происходило в реальности, происходило сейчас. Конечно, она понимала, что жены членов парламента не заходят в скромную лавочку Марты, но ведь всякое в жизни случается…
      Как бы то ни было, теперь стало ясно: больше так жить она не сможет, не сможет обманывать Саймона, даже если очень этого захочет. Она обязана признаться, обязана сказать правду. Возможно, он поймет ее и простит. Вот только… Нельзя говорить это сейчас, когда они находятся посреди океана. Наверное, такая новость ошеломит Саймона, но ему некуда будет скрыться от глаз спутников.
      Значит, в Англии. Когда они достигнут берега. Как только покинут судно.
      Мысль была мучительная, но она принесла облегчение. Однако возникло еще одно обстоятельство: они больше не должны ложиться в одну постель. В каком-то смысле это было бы нечестно с ее стороны. Но главное – нельзя рисковать, ведь у них мог появиться ребенок. Саймон должен сам решить, что для него лучше, а ребенок его связывал бы.
      Конечно, не исключено, что она уже забеременела. А впрочем, едва ли. Ведь она долго страдала от морской болезни. Да и стоит ли сейчас гадать? Месячные должны начаться со дня на день, и тогда она точно узнает.
      Если же не начнутся… Придется обдумать ситуацию заново, но до тех пор она должна быть непреклонной.
      Быстро раздевшись, Дженси легла в постель, и почти тотчас же в каюту вошел Саймон. Уткнувшись лицом в мокрую от слез подушку, она притворилась спящей. Немного постояв у кровати, Саймон забрался на верхнюю койку.
      Дженси довольно долго лежала без сна, но потом наконец заснула. И ей приснился ужасный сон: якобы начался шторм и корабль дал течь. Она бегала с места на место, пытаясь заделать дыры, но появлялись все новые и новые. Корабль начал тонуть, однако никто не приходил ей на помощь.
      – Дженси, милая, успокойся…
      Она проснулась и открыла глаза. Саймон, лежавший с ней рядом, поглаживал ее ладонью по щеке.
      – Что с тобой, дорогая? Кошмарный сон?
      – Да, мне приснился шторм, приснилось, что наш корабль идет ко дну.
      Он обнял ее за плечи.
      – Море действительно взволновалось, но ничего серьезного.
      – Откуда ты знаешь?
      – На палубе – никакой суматохи. Спи, милая. Ты в безопасности. Я не допущу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
      «О, мой любимый, мое сокровище! Если бы я могла сказать тебе то же самое!»
      Снова заснуть не удалось, и с первыми лучами солнца она встала, чтобы не поддаться искушению – ведь Саймон по-прежнему лежал рядом.
      Быстро одевшись, Дженси накинула на плечи плащ, решив, что выйдет ненадолго на палубу, хотя по-прежнему немного штормило.
      В салоне она увидела Керкби, расставлявшего на столе тарелки для завтрака.
      – Чудесное утро, мэм, – сказал он с улыбкой. Дженси кивнула и подумала о том, что стюард, наверное, во всем находит что-то приятное. Можно было ожидать, что однажды он скажет: «Сегодня чудесный ураган».
      Она вышла на палубу, но ей пришлось остаться под навесом. Ветер был слишком сильный, и временами волны даже заливали палубу. Однако настоящего шторма не было, и матросы, не обращая на волны и ветер ни малейшего внимания, делали свое дело.
      Внезапно дверь отворилась, и Дженси, обернувшись, увидела Саймона.
      – Дорогая, что ты тут делаешь в такую погоду?
      – Мне захотелось подышать.
      Он посмотрел на нее с некоторым удивлением, потом молча взял за руку и увел с палубы. Втолкнув жену ее в каюту, Саймон снял с нее плащ и вытер полотенцем ее лицо.
      – В чем дело, любимая? – Он заглянул ей в глаза. Она отвернулась и пробормотала:
      – Что-то меня опять немного тошнит. Я, наверное, прилягу.
      – Да, конечно. – Саймон помог жене раздеться и уложил ее в постель. – Я принесу тебе сладкий чай и хлеб с джемом. Постарайся поесть, любимая.

      Он принес Дженси завтрак, но у него у самого не было аппетита, и он вышел на палубу, на пронизывающий ветер.
      Саймон очень беспокоился за жену, а во время ее болезни его мучило ощущение собственного бессилия – она страдала, а он ничем не мог ей помочь, ничего не мог для нее сделать. Он твердил себе, что она не может умереть от морской болезни, что ее кузина, наверное, была очень болезненная барышня, и все-таки он ужасно за нее боялся. Когда же она наконец выздоровела, он решил, что теперь все будет в порядке, но вот ей снова стало плохо…
      К нему присоединился Хэл. Ухватившись за поручень, он спросил:
      – Что, неприятности?
      Оба не потрудились надеть шляпы – это было бы бессмысленно на таком ветру.
      – Джейн, – ответил Саймон. – Похоже, опять морская болезнь.
      – Ничего удивительного, – сказал Хэл. – Морские путешествия особенно тягостны для женщин. Да и погода сейчас не самая лучшая.
      – Дело не в этом, – пробормотал Саймон. – Вернее, не только в этом. Скажи, ты доверяешь своей Бланш?
      – Конечно.
      – Я имею в виду не верность. Я имею в виду – во всем.
      – Конечно, – повторил Хэл. – А ты не доверяешь Джейн? Но почему?
      – Не знаю. – Саймон пожал плечами. – Именно это и сводит меня с ума. Вроде бы мне не в чем ее подозревать, но я чувствую… Иногда мне кажется, что она что-то от меня скрывает, понимаешь? Я ее люблю, а она что-то скрывает…
      – Да, понимаю. – Хэл ненадолго задумался. – Но знаешь, я видел, как она за тобой ухаживала, когда ты болел. Поверь, Саймон, нечестные женщины так себя не ведут.
      – Я вовсе не об этом, Хэл. Видишь ли, я…
      – Продолжай, я слушаю.
      – А как же опарыши?
      – Опарыши?.. Ты о чем?
      – Откуда она про них узнала?
      Хэл в изумлении уставился на друга:
      – Саймон, она спасла этими червяками твою руку. Чего же тебе еще?
      – Конечно, спасла. Просто я не понимаю, откуда она знает…
      – Спроси у нее.
      – Она говорит, что узнала об этом от какой-то женщины, интересовавшейся народной медициной. По-твоему, этого достаточно, чтобы выступить против опытного хирурга, рискуя моей жизнью?
      Хэл снова задумался.
      – Ну, если уж ты так ставишь вопрос… Да, полагаю, она рисковала.
      – И еще, Хэл… Ты не знал Джейн до смерти Исайи, но поверь, она вела себя как пожилая монашка. Теперь-то я знаю, что это был театр, что на самом деле она совсем другая. Правда, настоящая Дженси нравится мне гораздо больше, но я не перестаю удивляться… Зачем? А сейчас она опять стала какой-то странной.
      – Дженси? Ты назвал ее Дженси?
      – Да, это ее детское имя. Она хочет, чтобы я так называл ее, когда мы наедине.
      – А Дакр говорил, что в детстве ее называли Джейни.
      Саймон пожал плечами:
      – Возможно, он ошибся. Вот ты – что ты помнишь о семьях своих учителей?
      – У одного из них была красивая дочка, – с ухмылкой ответил Хэл.
      – Неужели? Знаешь, со мной та же история. Я тоже помню учителя, у которого была красивая дочка.
      Друзья рассмеялись. Какое-то время оба молчали, потом Хэл проговорил:
      – А может, это ее дядя хотел, чтобы она именно так себя вела, чтобы была тихой и послушной?
      Саймон решительно покачал головой:
      – Нет-нет, напротив, уж я-то знаю! Он с удовольствием накупил бы ей нарядных платьев, если бы она захотела. Исайя хотел, чтобы она стала «Йоркской красавицей», как он выражался, а она вместо этого стала домашней хозяйкой и чем-то вроде клерка при нем.
      – Стеснялась?
      – А ты как думаешь?
      – Думаю, что нет, – ответил Хэл, немного помолчав.
      – Тогда что же с ней?
      Хэл снова помолчал, потом сказал:
      – Вчера вечером мне показалось, что она чего-то испугалась.
      Саймон нахмурился:
      – Но чего именно? Я бы понял, если б Макартура. Но он же мертв.
      – Ты сидел рядом с ней, а я – напротив. Так вот мне показалось, что она очень встревожилась.
      – Когда, в какой момент?
      – Я не уверен, но полагаю, в тот момент, когда заговорила с Дакром.
      Саймон еще больше помрачнел.
      – Может, она там что-нибудь натворила? Что-то такое, чего теперь стыдится. Не могу представить, что она могла сделать, но я должен знать…
      – Заставь ее рассказать.
      – Но как? Как заставить? Ведь она словно запертая шкатулка с драгоценностями.
      Он давно уже придумал это сравнение, но считал, что ему наконец-то удалось открыть ларчик. Однако он ошибся – вопросов стало еще больше.
      – Возможно, она просто боится того, что ее ждет, боится новой жизни, – сказал Хэл. – Видишь ли, каждый из нас живет в своем собственном мире, у каждого своя семья, свои друзья, понимаешь? Многие из нас никогда не выходят за пределы своего круга. Когда же приходится столкнуться с другими людьми, возникают трудности. Вот мы с Бланш, например… Она давно уже вхожа в светское общество, но все-таки она совсем другая. Иногда мне кажется, что мы с ней совершенно не понимаем друг друга, словно говорим на разных языках. Я, конечно, хочу, чтобы она выучила мой язык, но с какой стати она должна это делать? Все равно что требовать от ирокезов или французов, чтобы они заговорили по-английски.
      – Но ведь должны же люди как-то разговаривать друг с другом? – пробормотал Саймон. – Тем более муж с женой.
      – Да, разумеется, – кивнул Хэл. – Просто ты должен понять: Джейн очень трудно привыкнуть к мысли, что теперь у нее будет совсем другая жизнь, совсем другие знакомые – такие, как, например, миссис Рэнсом-Браун. Ведь когда она жила с матерью, у нее не было таких знакомых. Я уверен, что Исайя Тревитт тоже не общался с подобными людьми.
      – Исайя был прекрасным человеком.
      – Охотно верю, Саймон. Но тебя ведь беспокоит, что скажут твои родственники, не так ли?
      Саймон вздохнул:
      – Во всяком случае, меня беспокоит, что они подумают. Однако все будет иначе, если она перестанет себя вести так странно. Если же не перестанет… Мои близкие подумают, что я женился на сумасшедшей.
      Хэл пристально посмотрел на друга, потом спросил:
      – Ты боишься, что так и есть?
      Саймон снова вздохнул. Подобные мысли действительно у него возникали.
      – Потерпи до Англии, – продолжал Хэл. – Очень может быть, что все это из-за качки. Стоддард, кажется, полагает, что мы увидим землю примерно через неделю. А дома все как следует обдумаешь.
      – Пожалуй, ты прав, – ответил Саймон. – Так и поступлю. А я-то по глупости решил, что надо все выяснить до прибытия. – Он с улыбкой добавил: – Джейн – замечательная женщина.
      Хэл тоже улыбнулся:
      – Совершенно верно. Но то же самое можно сказать и о Бланш.
      Дженси съела хлеб с джемом, выпила чаю и, как ни странно, почувствовала себя лучше. Решив, что прятаться в каюте глупо, она оделась, взяла вышивание и вышла в салон. Там уже сидели несколько человек, но она сразу заметила, что Саймона среди них нет. Дженси направилась к креслу рядом с миссис Рэнсом-Браун, но к ней тут же подошел Дакр.
      – Вы опять плохо себя чувствуете, миссис Сент-Брайд? Может, посидите со мной и Ребеккой?
      Дженси хотела отклонить приглашение, но тут же поняла, что не сможет совсем не общаться с Дакром и его женой. Приблизившись к ней, она поздоровалась, и Ребекка с улыбкой сказала:
      – Опять плохая погода. Я не решаюсь выходить на палубу.
      Дженси села и взглянула на свое вышивание. Она вышивала на платке языки пламени только в отсутствие Саймона, так что дело продвигалось медленно.
      – А я выходила ненадолго, – сказала она. – Да, погода действительно ужасная.
      – Но мы и в салоне замечательно проводим время, – заметил Дакр. – Все-таки интересно, что вы из Карлайла, миссис Сент-Брайд. Я как раз рассказывал Ребекке про те годы и про учебу в школе вашего отца.
      Дженси чувствовала дрожь в руках и не решилась браться за вышивание, так как боялась, что все испортит. Но вскоре она успокоилась. Дакр вовсе не собирался ловить ее на лжи, он всего лишь хотел рассказать своей жене еще несколько историй об учебе в школе. От Дженси требовалось просто кивать время от времени или же говорить: «Да, думаю, что вы правы». Изредка она отвечала: «Простите, не помню».
      Вскоре Дженси уже точно знала: Дакр и его друзья видели Джейн только на утренней молитве и не были с ней знакомы. Вышивая, Дженси все больше успокаивалась, и теперь ей казалось, что ее обман никогда не раскроется. Вернее – их с Саймоном обман, ведь она твердо решила, что расскажет ему обо всем, когда они сойдут на берег.
      В салон вошел Саймон; его дьявольские волосы были влажные, растрепанные, щеки – мокрые от брызг. Он посмотрел на жену, и Дженси улыбнулась ему, словно давая понять, что ей уже лучше и что у нее все в порядке.
      Он кивнул и улыбнулся в ответ, сначала осторожно, потом во весь рот. Так и не сказав ни слова, Саймон пошел в свою каюту. Дженси смотрела ему вслед, пока дверь за ним не закрылась.
      – Вы его очень любите, – тихо сказала Ребекка.
      – Как вы – своего мужа.
      Мистер Дакр встал, чтобы поприветствовать Хэла, вошедшего в салон.
      – Господь послал нам с вами свое особое благословение, правда? – продолжала Ребекка, глядя на вышивку Дженси. – Очень красиво…
      – Спасибо, – кивнула Дженси. Посмотрев на рукоделие Ребекки, она с улыбкой спросил: – Для ребенка?
      Миссис Дакр немного смутилась.
      – Да, вы правы.
      – У вас не самое удачное время для путешествия. Как вы себя чувствуете?
      – Замечательно. Меня даже в первые дни не тошнило, а вот Лайонелу было плохо. Я в шутку говорила, что он мучается вместо меня.
      – Как долго вы пробудете в Англии?
      – Сначала мы намеревались вернуться на «Эверетте» весной, но потом передумали. Весной родится ребенок, так что мы задержимся. Наверное, будем жить в Лондоне, потому что у Лайонела там важные дела. – Ребекка улыбнулась и добавила: – Возможно, вы с мужем также будете в столице весной, ведь многие приезжают на светский сезон. Конечно, я не в той ситуации, чтобы веселиться со всеми, но надеюсь, что вы нас навестите, если окажетесь в Лондоне.
      – Да, конечно, – кивнула Дженси.
      – Я счастлива, что наконец-то наступил мир, – сказала Ребекка. – Наш ребенок родится в мирное время.
      Дженси улыбнулась:
      – Аминь.
      – Действительно – аминь. – Дакр повернулся к женщинам. – Нас ждет мир и процветание. Миссис Сент-Брайд, я не делаю секрета из того, что хочу основать в Новом Свете династию. Там для всех есть земля и возможности. Помяните мои слова, десяток лет – и Канада с Америкой дойдут до Тихого океана, а мы будем в этом участвовать. – Он положил руку на плечо жены. – Мы и наши дети.
      Дженси завязала узелок и, оборвав нитку, тихо вздохнула, вспомнив о деле Саймона. Увы, в планах Лайонела Дакра индейцам не оставалось места.
      Что же касается самого Саймона… Она чуть не прослезилась, вспомнив о том, что в эту ночь ей придется отказать ему. Но как это сделать? Что придумать на сей раз?
      Однако все разрешилось само собой. Уже вечером, в каюте, Саймон взял ее за руки.
      – Дженси, любовь моя, по-моему, мы должны воздержаться до конца путешествия. Ты плохо себя чувствуешь, – добавил он поспешно, словно опасался, что она начнет возражать. – Только не подумай, что у меня нет желания. Просто я не могу смотреть, как ты мучаешься.
      – Поверь, я мучаюсь вовсе не из-за этого.
      – Тогда расскажи, что тебя мучит?
      Лгать ужасно не хотелось, но у нее не было выхода.
      – А впрочем, ты прав. Наверное, я действительно еще не совсем окрепла. – Она провела ладонью по его щеке. – Пожалуй, стоит подождать. Представь себе, как это будет: твердая земля, огромная кровать, свежие простыни… И ванна, в которой сколько угодно воды.
      Но сначала ей придется все ему рассказать, так что все это только мечты.
      – Брачная ночь? – Саймон расплылся в улыбке. – Что ж, замечательно! Мы будем с нетерпением дожидаться нашей первой брачной ночи. А потом… Потом я засыплю тебя подарками.
      – Подарками? – Она тоже улыбнулась. – Саймон, а какими?
      – О, я прославился своей изобретательностью!
      Дженси невольно прослезилась.
      – Саймон, ты замечательный…
      – А ты – замечательная женщина, Дженси Сент-Брайд. Я очень люблю тебя и надеюсь, что ты любишь меня.
      Что она могла на это сказать? Только правду.
      – Конечно, я люблю тебя. Всем сердцем и душой.
      Он прижался щекой к ее щеке.
      – Тогда нам не о чем беспокоиться, моя милая.

      Решив, что ей следует играть роль счастливой и беспечной дамы, Дженси подолгу просиживала в салоне. Она вышивала вместе с Ребеккой, выслушивала болтовню миссис Рэнсом-Браун и радостно кричала на состязаниях по стрельбе, которые время от времени проводились на палубе.
      Как-то раз Саймон отвел ее в укромный уголок на палубе и преподнес розу – деревянную, видимо, из сосны; не раскрашенную, не отлакированную, просто искусно вырезанную.
      Глаза Дженси заволокло слезами.
      – Где ты ее нашел?
      – Один матрос их вырезает. А летом, моя милая, я засыплю тебя настоящими розами. У нас дома, возле конюшни, растут чудесные белые розы с дивным запахом.
      Возможно, у нее никогда не будет тех чудесных роз, но эту она будет беречь как сокровище.
      Дженси хотела сделать мужу ответный подарок и на следующее утро, встав пораньше, прошла в салон, чтобы побыстрее закончить платок с пламенем.
      Какое-то время она наслаждалась миром и покоем, но потом из своей каюты вышла, позевывая, молоденькая мисс Рэнсом-Браун; поверх ночной рубашки на ней был халатик, весь в оборочках. Дженси подумала, что такой наряд совершенно неуместен, но, конечно же, промолчала.
      – Что это у вас? – спросила Элиза. – Платок с вышивкой для джентльмена? Как необычно! Да еще и… – она наклонилась, – с огнем?
      – Это у нас с мужем такая шутка, – пояснила Дженси.
      – А-а… понятно. – Девочка села рядом с ней. – Но разве джентльмены любят шутки?
      – Если шутки правильные, то любят.
      – Мы направляемся в Лондон, но мама говорит, что я еще сто лет не буду ходить на балы. – Она поморщилась и добавила: – Меня посылают в школу.
      – Тебе там, возможно, понравится. Там будут девочки твоего возраста.
      Элиза немного помолчала, потом вдруг сказала:
      – А капитан Нортон красивый, правда? У майора Боумонта, конечно, трагический вид.
      «Хорошо, что Хэл этого не слышит», – подумала Дженси. Раньше она не говорила с Элизой наедине; и было ясно, что она ничего не потеряла.
      – Но они оба вдвое старше тебя, – заметила Дженси.
      – Не имеет значения. К тому же мне нравятся солидные мужчины. Но должна признаться, что предпочитаю… целых мужчин. А вот капитан Нортон не имеет надежд на будущее, хотя у него хорошие родственные связи.
      Дженси молча уставилась на глупую девицу.
      – Вам повезло, что вы изловили мистера Сент-Брайда, – продолжала Элиза. – Мама говорит, что он со временем станет графом.
      Дженси не сомневалась, что дальше было сказано: «Какая жалость, что он не достался тебе, дорогая.
      – Мы надеемся, что этот день наступит не скоро. Чтобы мой муж стал графом, должны умереть некоторые из его родственников, в том числе отец.
      – Мама говорит, что граф и его наследник уже при смерти.
      Дженси не успела ответить – полковник Рэнсом-Браун и его сын вышли из своей каюты. Сказав дочери, что ей следует одеться прилично, полковник увел сына на палубу на утреннюю прогулку.
      Тут пришел Керкби, чтобы приготовить стол к завтраку, и Дженси покинула кресло. «Неужели все еще больше осложнилось? – думала она. – Правду ли сказала миссис Рэнсом-Браун?» Если важная персона действительно сказала правду, то в тихом Брайдсуэлле сейчас переполох. Возможно, всей семье придется куда-то переезжать. И это случится в то время, когда она обрушит на Саймона свое признание.
      Она почувствовала сладостное искушение.
      «Не говори ему. Рискни, может, никто и никогда не узнает…»
      Нет-нет, нельзя молчать. Если Саймон и впрямь станет графом, то тем более должен знать правду о своей жене.
      У нее появилась новая проблема: должна ли она рассказать мужу том, что услышала от Элизы? Должна ли предупредить? Возможно, вышла какая-то ошибка, но, с другой стороны… Дженси подозревала, что Важная Персона прекрасно разбиралась в таких делах.
      Саймон вышел из каюты и осмотрелся. Дженси поспешно сунула платок в сумку и протянула мужу руку, когда он приблизился к ней.
      Вскоре все сели завтракать, а после завтрака Дженси улучила момент, чтобы поговорить с Хэлом наедине. Он не так давно покинул Англию и мог знать правду. Она рассказала ему то, что услышала от Элизы, и по выражению его лица поняла, что миссис Рэнсом-Браун не ошиблась.
      – Все верно, – подтвердил Хэл. – Марлоу давно уже болеет, а вот Остри… – Он пожал плечами. – Когда я уезжал, он угасал. За год до этого был здоров, а теперь очень плох, и никто не знает, что с ним происходит. Конечно, у него самые лучшие доктора, но его дела плохи. Поэтому меня и попросили привезти Саймона домой. Он там нужен. Сначала я собирался все ему рассказать, но потом решил: если уж он и так возвращается, то зачем огорчать его раньше времени?
      «Это как ампутация или другие сложные операции, – подумала Дженси. – О них лучше не предупреждать заранее, чтобы человек не мучился в ожидании боли».
      – Значит, вы расскажете ему, когда мы сойдем на берег? Неужели Саймон получит два удара сразу?
      – Да, – кивнул Хэл. – Я должен. Знаю, как он хочет увидеть Дара, но родители очень его ждут.
      – А Лонг-Чарт далеко в стороне от нашего пути?
      – Нет, недалеко. Ладно, скажу ему там.
      Что ж, по крайней мере Саймон нанесет визит, который для него так важен. К тому же рядом с ним будут друзья, когда он обо всем узнает.
      Тут к ним подошел Саймон.
      – О чем шепчетесь, заговорщики?
      Дженси изобразила лукавую улыбку:
      – Не твое дело.
      – Какая дерзость! – Саймон тоже улыбнулся. Хэл ушел к себе в каюту, а Дженси с мужем остались в салоне. Мысль о том, что она, сказав правду, причинит ему лишнюю боль, ужасно мучила ее, но у нее не было выбора.
      После обеда Дженси уговорила Саймона выйти на палубу и там отдала ему платок.
      – Замечательный подарок! – Его глаза сияли так ярко, словно в них отражались звезды. – Настоящее произведение искусства!
      – Всего лишь вышивка.
      Он поднес платок к губам и поцеловал языки пламени.
      – Ты слышала про леди, которая прославилась тем, что вышивала копии великих картин?
      – Нет. А какой в этом смысл?
      Саймон ухмыльнулся:
      – Пожалуй, никакого. Но с другой стороны… Один остроумный человек как-то раз заметил: «Дрессированная кошка не так уж хорошо ходит на задних лапах, но удивительно то, что это делает именно кошка». – Он опять посмотрел на платок. – А вот твоя работа – оригинал, а не копия. К тому же сделано прекрасно. Да-да, настоящее произведение искусства. – Саймон продел платок в петлю на сюртуке и с улыбкой спросил: – Ты не замечала, что мы, мужчины, очень склонны к соперничеству? Как удачно, что у меня есть для тебя еще один подарок! – С этими словами он протянул ей небольшую желтовато-белую коробочку, украшенную резьбой.
      – Слоновая кость?
      – Просто кость. – Саймон открыл крышку и показал сердечко из полированной кости. – Ты, Дженси, – хранительница моего сердца.
      Она проглотила слезы.
      – Чудесный подарок… Где ты все это находишь? Ты просто волшебник.
      – Открыть секрет? В трюме судна – целая мастерская. В свободное время матросы делают вещицы, которые потом продают на берегу.
      Дженси с улыбкой кивнула: ей тотчас же пришла в голову прекрасная мысль. На следующее утро она подошла к Керкби и спросила:
      – Как бы узнать, не смогут ли матросы сделать что-нибудь для моего мужа?
      Стюард ухмыльнулся и проговорил:
      – А что бы вы хотели, мэм?
      – Скажите, у вас кто-нибудь работает с металлами?
      – Да, есть такой человек. Но он выполняет только самые простые работы.
      – Он сможет оправить в серебро одну вещицу?
      – Пожалуй, да.
      Дженси сбегала в каюту и принесла пулю, которую доктор Плейтер извлек из раны Саймона, а также три серебряные монетки. Передав все это стюарду, она сказала:
      – Я хочу, чтобы пулю оправили в серебро. Так, чтобы ее можно было носить в кармашке для часов.
      Посмотрев на пулю, Керкби пробормотал:
      – Она доставила вашему мужу некоторые неприятности, верно?
      После обеда стюард заглянул в салон и, увидев Дженси, подмигнул ей. Саймон находился на палубе, и Дженси беспрепятственно вышла в коридор. Сунув руку в карман, Керкби вытащил пулю в оправе из серебра; сверху же было припаяно колечко со шнурком.
      – С вас пять шиллингов, мэм.
      Вероятно, это был грабеж, но Дженси заплатила. Надев плащ, она пошла к Саймону. Он не сразу догадался, что это за подарок, но потом рассмеялся:
      – Теперь уж я никогда не забуду о той дуэли. Спасибо. – Он привязал шнурок к цепочке от часов, а затем протянул жене свернутый в трубочку листок бумаги, перевязанный лентой.
      – Что это? – спросила Дженси.
      – Посмотри – и увидишь.
      Она развязала ленточку, раскатала свиток.
      – Стихи?
      – Я не Росситер, но имело смысл попытаться.
 
Волосы – как солнце, кожа – как снег,
Золото – щечки и носик.
Милая Дженси, ты жаром пылаешь,
Как сотня канадских роз.
 
 
Я был одинок и этим доволен.
Как глуп может быть человек!
Но мне подарила судьба розу Дженси,
Любовь и невесту навек.
 
      Она проглотила слезы.
      – Прекрасно…
      – Неправда, отвратительно. Но зато – от души.
      – Но ведь это и делает стихи прекрасными. Чем же я смогу ответить?
      – Может, поцелуем?
      И тотчас же губы их слились в поцелуе. Возможно, в этот момент их видели матросы или когда-нибудь из пассажиров, но им было все равно.
      – Ухаживать – это замечательно, – прошептал Саймон, чуть отстранившись.
      «О, мой любимый, неужели нам предстоит расстаться? Возможно, я не должна тебе рассказывать. Возможно, я беременна. Кажется, уже есть задержка. Если будет ребенок, нет смысла рассказывать…»
      Но на следующий день она почувствовала недомогание и обнаружила кровь на подоле ночной рубашки. Значит, придется рассказать. И очень может быть, что они с Саймоном расстанутся.
      Однако Дженси по-прежнему играла роль счастливой и беззаботной путешественницы. Саймон подарил ей бусы из голубого бисера, а она за шиллинг купила у моряка ярко-зеленый шейный платок. Дженси постирала его, повесила сушить, а потом преподнесла мужу.
      К обеду Саймон вышел с новым платком на шее, что вызвало множество вопросов и шуток. А затем пассажиры один за другим стали спускаться в мастерскую, что, без сомнения, вызвало в трюме немалую радость. Но все и так находились в приподнятом настроении: над судном все чаще пролетали чайки, и это означало, что берег близко. Теперь все подолгу стояли на палубе, вглядываясь в горизонт, но, как и следовало ожидать, первым землю заметил матрос, находившийся в «вороньем гнезде». Матрос сообщил об этом капитану, и Стоддард, стоявший на капитанском мостике, приставил к глазу подзорную трубу. Опустив трубу, он прокричал:
      – Земля, друзья мои!
      – Ирландия, сэр? – осведомился Саймон.
      – Нет, сэр, уже Англия. И это – всего за тридцать дней!
      Пассажиры радостно закричали, а Дженси расхохоталась.
      Саймон спросил, почему она смеется, но Дженси не могла объяснить: она сама не знала, почему смеется, а не плачет.
      В этот день все долго не уходили с палубы – передавали друг другу подзорную трубу и вглядывались в горизонт. Когда же солнце село, пришлось уйти на обед. Дженси с Саймоном зашли в каюту, чтобы привести себя в порядок, и он, как всегда в последнее время, обнял ее и поцеловал.
      – Скоро мы будем дома, дорогая. Твердая земля под ногами, огромная кровать, чистые простыни, а в ванне сколько угодно воды…
      Дженси уткнулась лицом ему в плечо, чтобы он не увидел ее глаза. Внезапно она вздрогнула и немного отстранилась.
      – Что с тобой? – спросил Саймон. Дженси нахмурилась и пробормотала:
      – Не думаю, чтобы я могла оставить тумбочку с открытым ящиком. Вон, даже белье виднеется…
      Саймон оглянулся.
      – Думаешь, кто-то заходил? Что-нибудь украдено?
      Дженси подошла к тумбочке и выдвинула ящик. На самом дне лежала коробочка, в которой она хранила украшения, а также бесценные подарки Саймона, и все оказалось на месте. Из кошелька же если что-то и пропало, то совсем немного. А Саймон держал свои деньги в саквояже.
      – Но все-таки я уверена: кто-то рылся в тумбочке, – заявила Дженси.
      Саймон пожал плечами:
      – Но с какой целью? Впрочем, если хочешь, давай все проверим.
      Они пересмотрели все свои вещи, но никакой пропажи не обнаружили.
      – Как видишь, дорогая, все на месте.
      – Да, верно. А ты сам ничего тут не трогал?
      – Я за весь день ни разу не открывал тумбочку.
      Мысль была столь ужасна, что Дженси не хотелось облекать ее в слова.
      – Саймон, а что, если… Может, кто-то искал твои документы? Что, если один из пассажиров – сообщник Макартура?
      Он засмеялся, но Дженси, нахмурившись, сказала:
      – Наверное, кто-то узнал, что ты заказал места именно на «Эверетте».
      – Дорогая, но кого же ты подозреваешь?
      – Не знаю, но… – Она судорожно сглотнула. – Возможно, тот, кто обыскивал каюту, хочет тебя убить.
      Он положил руку ей на плечо.
      – Дженси, но почему сейчас? Мы провели в море целый месяц, и было немало возможностей сбросить меня за борт. Если кто-то этого хотел…
      – Саймон, замолчи! О Господи, я считала, что ты в безопасности!
      – Но я действительно в безопасности. Прекрати, милая. Ничего особенного не случилось. Просто кто-то из нас небрежно закрыл ящик.
      Она выскользнула из-под его руки.
      – Нет-нет, ты ошибаешься, Всего лишь час назад я залезала в тумбочку и не могла так ее оставить. Может быть, никто не собирается тебя убивать, но если кто-то хочет избавиться от компрометирующих документов, то сейчас у этого человека последний шанс. Возможно, он надеялся, что мы сойдем на берег, не узнав о пропаже.
      Саймон со вздохом пробормотал:
      – Если он вообще что-то взял. Ладно, на всякий случай предупрежу Хэла. Скоро вернусь.
      Он ушел, а Дженси в задумчивости уставилась на тумбочку. Она была абсолютно уверена в том, что в ней кто-то рылся. Более того, она чувствовала: на борту «Эверетты» находился враг Саймона, человек, желавший ему зла.
      Она переживет, если отпустит Саймона на свободу и никогда больше его не увидит. Но она не переживет, если он погибнет.
      Снова выдвинув ящик тумбочки, Дженси взяла шелковый мешочек, в котором хранила карты, которые ей когда-то подарила Сейди Хаскетт. Вытащив из мешочка колоду, она задумалась. Дженси знала: нельзя задавать картам один и тот же вопрос, но сейчас у нее появился другой. Она решила узнать, не грозит ли Саймону опасность в самое ближайшее время.
      Тщательно перетасовав карты, Дженси раскинула их перед собой и вздохнула с облегчением. Расклад был такой же, как и в прошлый раз, пожалуй, даже с меньшим намеком на опасность. И все-таки что-то вызывало тревогу. Что-то неопределенное, неуловимое, возможно – переплетение добра и зла. Двуличный человек? Или два близких друг другу человека?
      Дакры? Не хотелось бы так думать. Вообще не хотелось думать, что кто-то из спутников – совсем не тот, кем прикидывается. Она собрала карты, чтобы снова их раскинуть, но вовремя передумала. Ведь они могли сказать кое-что похуже! А сейчас хотя бы не было карты, означавшей гибель.
      Дженси перетасовала колоду, чтобы расспросить карты о своем собственном будущем, но и на сей раз передумала. Сунув колоду обратно в мешочек и спрятав его в тумбочку, она тихо прошептала:
      – Что толку, если я узнаю об этом?

      Заметив, что Керкби уже накрывает на стол, Саймон постучался к Хэлу, и ему открыл Оглторп.
      – Майор на палубе, сэр.
      – Где Тредвел?
      – Тоже на палубе, сэр.
      – Будь внимателен.
      Оглторп приподнял брови и молча кивнул. Саймон окинул взглядом салон, пытаясь вспомнить, выходил ли кто-нибудь на палубу в последние несколько часов.
      – У вас все в порядке, сэр? – спросил стюард.
      – Да, в порядке. С нетерпением жду встречи с землей.
      – Конечно, сэр, но не забывайте: ветер в Ла-Манше прихотлив, как молоденькая леди. На многих кораблях иногда неделями видят землю, но не могут пристать к берегу.
      – Несмотря на все удобства «Эверетты», я молюсь, чтобы нам повезло больше, чем другим. – Керкби числился у Саймона подозреваемым. Он имел доступ во все каюты. Есть ли у него родственники в Канаде? – А что вы собираетесь делать в Лондоне? Ваш дом там?
      – О, сэр, мой дом – «Эверетта»!
      – Вы не думали осесть в Новом Свете?
      Керкби взглянул на Саймона так, словно опасался за его рассудок.
      – Сэр, я провел на море без малого сорок лет. Начинал плавать еще мальчишкой, а когда больше не мог тянуть канаты, нашел эту прекрасную работу.
      «Чтобы так лгать, нужно быть великим актером», – подумал Саймон. Изобразив улыбку, он сказал:
      – Просто чудо, как вы ловко здесь управляетесь. Наверное, бывает легче, когда все выходят на палубу, как недавно.
      – Да, сэр. Особенно когда я накрываю на стол.
      – И даже преподобный Шор вышел, не так ли?
      Стюард ухмыльнулся:
      – Не «вышел», а «выскочил», сэр.
      – Но неужели Шор такой большой любитель прогулок? Верится с трудом…
      – Этот почтенный джентльмен, пробыл на палубе весь день, сэр, – сказал Керкби. – Сидел на лавке, завернувшись в меховой коврик. Ему пошло на пользу, если хотите знать мое мнение. Извините, сэр.
      Коротко кивнув, Керкби вышел из салона.
      Саймон хотел задать стюарду еще несколько вопросов, но и без этого кое-что прояснилось. Если только Керкби и Шор не в сговоре, священник невиновен.
      Да и вообще все это глупости, фантазии. А с другой стороны… Ведь Дженси всегда очень аккуратна и она не могла плохо задвинуть ящик.
      Нет, лучше пока не думать об этом. Ведь скоро они с Дженси будут на берегу, где их ждет постель в лучшей гостинице Плимута. Постель – и горячая ванна, которую можно будет принять вдвоем. А потом – чистые свежие простыни, огонь в камине и любовные восторги.
      После таких мыслей Саймону захотелось освежиться, и он вышел на палубу. Увидев Хэла и Тредвела, он подошел к ним и рассказал о своих подозрениях.
      – Ты принял это всерьез? – спросил Хэл.
      – Даже не знаю, что думать… – Саймон пожал плечами. – Но осторожность не помешает в любом случае. Если кто-то действительно обыскивал нашу каюту в поисках документов, то следующей будет твоя каюта.
      – И каюта Нортона.
      – Не исключено, – согласился Саймон.
      Тредвел нахмурился и заявил:
      – Пойду предупредить Оглторпа. Не волнуйтесь, мы ни на минуту не оставим каюту без охраны.
      Саймон посмотрел вслед слуге.
      – У тебя прекрасный камердинер. Как бы переманить его к себе?
      – Не пытайся, приятель. Ничего не выйдет.
      Саймон весело рассмеялся. Он все больше склонялся к мысли, что не следует придавать значения фантазиям жены.
      – А если кто-то и впрямь рылся у тебя в тумбочке, – проговорил Хэл, – то это, должно быть, мелкий воришка. Керкби, например.
      – Он бы не продержался на службе так долго, если бы пассажиры стали замечать пропажу вещей, – возразил Саймон. – К тому же у нас ничего не пропало, хотя там лежали деньги. Нет-нет, – Саймон покачал головой, – все это просто фантазии.
      – Но все-таки ты никак не можешь успокоиться, не так ли?
      – Я спокоен. Почти.
      – А теперь следует взглянуть на полковника и его леди, – продолжал Хэл. – Они пробыли в Канаде всего три года, и оба в восторге от того, что возвращаются в Англию. Им нет дела до Верхней Канады.
      – А Шор ушел на покой, – добавил Саймон.
      – Совершенно верно. Значит, остаются Дакры и команда корабля. Впрочем, не вся команда. Если бы простой матрос прошмыгнул в салон, это непременно заметили бы.
      – Кто-то из офицеров?
      – Более вероятно. Но я с ними познакомился, поэтому уверен: ни у одного из них нет интересов в Канаде, кроме излюбленных монреальских притонов.
      – Значит, Дакр? Не верится. А впрочем…
      – Почему же не верится? Он очень честолюбивый. И не исключено, что у него имеются какие-то интересы в Канаде.
      Взглянув на море, Саймон проворчал:
      – Будь все проклято!
      Вернувшись в салон, Саймон погрузился в раздумья. Стоит ли говорить Дженси о том, что в ее подозрениях, возможно, кое-что есть? Не хотелось ее огорчать. Ей, кажется, нравилась эта семейная пара. Но все-таки Хэл прав. Подозревать можно только Лайонела Дакра.
      Саймон направился в каюту и рассказал Дженси о подозрениях друга.
      – Он уверен? – спросила она.
      – Нет, не уверен, но дело в том… Я уже не раз замечал, что в бумагах Макартура есть какие-то странности. Постоянно, причем вне всякой связи с соседними, встречается слово «акр». Акр, Дакр… Похоже на код, понимаешь?
      Дженси поморщилась:
      – Не верю. Уж тем более не Ребекка.
      – Он не вовлекал ее, милая.
      – Что ж, если так…
      – Но мы расстанемся в Плимуте, – продолжал Саймон. – Они поедут в Лондон, на этом все закончится.
      – Это ставит его в отчаянное положение, – заметила Дженси. – Он ведь не нашел бумаги.
      – Я буду осторожен.
      – Что ты собираешься предпринять? Предупредишь кого-нибудь?
      – Нет, оставлю все на волю судьбы. Пока он не начнет опять докучать мне и моим близким. К тому же у меня нет полной уверенности в том, что Дакр – сообщник Макартура.
      – А Макартура ты убил, – в задумчивости пробормотала Дженси.
      Саймон потрогал пулю.
      – И теперь не знаю, правильно ли поступил. Но я был в ярости. И еще опасался, что иначе он меня убьет. Я не хотел, чтобы ты оставалась одна.
      Она подошла к нему и поцеловала.
      – Спасибо, милый.
      Саймон усмехнулся:
      – Макиавелли учил: «Не оставляйте врага в живых».
      – Кажется, я это одобряю. – Дженси отвернулась к зеркалу и принялась расчесывать волосы. Саймон же, сидя на тумбочке, любовался ею. Вот она прогнулась и закрепила прическу шпильками. При этом платье натянулось на груди, и груди колыхнулись. Так не бывает, когда она в корсете.
      Саймон подумал о том, что скоро его жена будет носить корсет и модные платья. Но дома, под домашние платья не обязательно каждый день надевать корсет. Пусть почаще одевается так, как сейчас…
      Ох, скорее бы сойти на берег – ведь там у них будет первая брачная ночь! Настоящая брачная ночь. В Брайдсуэлле он представит ее близким и друзьям, и тогда она забудет все свои страхи. Начнет обустраивать их дом. Возможно – в Лондоне, где они будут собирать друзей на небольшие вечеринки. А шумных и многолюдных сборищ лучше избегать.
      Тут зазвонил колокольчик, призывавший к обеду. Саймон подошел к жене, обнял ее и поцеловал в затылок.
      – Нас зовут к столу, дорогая.
      Она прислонилась к нему спиной и тихонько вздохнула.
      – Если зовут, надо идти.
      Опять зазвонил колокольчик.
      – Милая, мы еще успеем насытиться друг другом. Ведь земля – совсем близко.
      Дженси засмеялась и, высвободившись из объятий мужа, шагнула к тумбочке. Взяв поясок от плаща, она разложила его на крышке тумбочки в виде буквы «С».
      – Вот так. Если кто-нибудь сунет нос, мы будем знать.
      – Умно. Но кто бы это ни был, он не вернется сюда, потому что уже знает: бумаги не здесь.
      – У Хэла они под надежной охраной?
      – Чтобы их заполучить, вору придется убить Оглторпа и Тредвела, а это не так-то просто. Так что не беспокойся, дорогая.
      По взгляду жены он понял: она беспокоится вовсе не за бумаги, а за него.
      – Я буду осторожен. Обещаю.
      В этот вечер они легли спать, надеясь, что сойдут на берег уже на следующий день. Но Дженси проснулась рано утром от рева шторма. С трудом встав с кровати, она подошла к иллюминатору.
      Море бурлило так, что она с криком отшатнулась. И тут же ее отшвырнуло в дальний угол каюты. Качка была ужасная; казалось, корабль вот-вот перевернется. Ее еще раз швырнуло – прямо в руки Саймона. Он уложил Дженси на кровать и прокричал:
      – Лежи, тут безопаснее! Сейчас я тебя привяжу!
      – Помни о своих ребрах! – крикнула она. – Надо одеться!
      – Зачем?
      – А вдруг придется покидать корабль? Я не собираюсь выходить из каюты в ночной рубашке.
      Дженси схватила свою одежду и, лежа на кровати, стала одеваться. Она знала: в открытом море такой крепкий корабль, как «Эверетта», мог выдержать любой шторм, но здесь, в Ла-Манше, между Англией и Францией, где было множество островков-капканов, шторм погубил немало кораблей.
      Одевшись, они выбрались в салон. Там уже находились полковник, Дакр и Хэл. Было холодно и темно, как и у них в каюте; разводить огонь в печи и зажигать свечи при таком шторме не следовало. Увидев, что весь пол залит водой, Дженси сказала:
      – Подожди меня, Саймон. Хочу подколоть юбки булавками. Вернувшись в каюту, она ухватилась за столбик кровати, чтобы не упасть. Осмотревшись, отыскала булавки и кое-как подколола юбки. Затем надела шерстяной жакет, накинула на плечи шаль и направилась в салон.
      Саймон усадил ее на стол: стол был прибит к полу и потому являлся самым надежным местом. Протянув ей флягу, сказал:
      – Это грог. Выпей.
      Дженси сделала глоток, ухитрившись не пролить ни капли, и закашлялась.
      – Наконец-то у нас будет чудесная свежая вода, – с усмешкой проговорил Керкби. – Дождевая…
      – Вы знаете, где мы находимся? – спросил полковник. – Я имею в виду… по отношению к берегу?
      – Не могу сказать, сэр. Увидим, когда совсем рассветет.
      – Может оказаться поздно! – прорычал полковник.
      «Что же делать? – думала Дженси. – Неужели придется покинуть корабль? Но садиться в лодку в такой шторм – это сродни самоубийству».
      Она дрожала от страха и стыдилась этого. Когда муж обнял ее и прижал к себе, она посмотрела ему в глаза и прошептала:
      – Саймон, я тебя люблю, очень люблю.
      Он еще крепче прижал ее к себе.
      – Ты говоришь так, словно мы видимся в последний раз.
      Оглторп что-то тихо сказал Хэлу и вышел на палубу. Некоторые из пассажиров в удивлении переглянулись, и майор пояснил:
      – Он был моряком, привык к морю. Пошел узнать, что происходит.
      Полковник кивнул:
      – Стойкий парень.
      В дверях появилась миссис Рэнсом-Браун – в халате поверх ночной рубашки и в ночном чепце. Повернувшись к мужу, она воскликнула:
      – Генри, что происходит?!
      – Не беспокойся, дорогая. – Полковник подошел к жене. – Все будет хорошо, уверяю тебя.
      В этот момент одна из дверей открылась и в салон вошел Керкби с глубоким подносом в руках. На подносе лежали ломтики хлеба, намазанные джемом.
      – Вот все, что я смог приготовить, леди и джентльмены, – проговорил стюард. – Полагаю, вам нужно подкрепиться.
      Хлеб был черствый, масло на судне давно кончилось, но джем оказался очень вкусный.
      С палубы вернулся Оглторп – мокрый с головы до ног.
      – Мы близко от берегов Англии, – сообщил слуга. – Уверен, что капитан Стоддард знает свое дело, так что ничего страшного.
      Дженси с мужем переглянулись, и Саймон сказал:
      – Я тоже выйду на палубу. Узнаю, как и что…
      Дженси схватила его за руку:
      – Зачем?! Ты промокнешь до нитки!
      – Переоденусь. – Он выразительно посмотрел на нее и тихо проговорил: – Но ведь ты не из тех, кто держит мужа на привязи?
      Пришлось сказать «Нет, не из тех». Саймон ушел, и только тут Дженси сообразила, что его жизни грозила гораздо большая опасность, чем шторм.
      Она судорожно сглотнула и осмотрелась. Полковник с женой ушли, Дакры по-прежнему находились в салоне, а Шор, судя по всему, так и не выходил из каюты. Значит, опасности нет? А матросы?.. Кто-то должен был выйти, чтобы защитить Саймона! Может, Хэл? Но в шторм, с одной рукой?.. А Оглторп ушел в каюту – видимо, переодеться в сухое. По правде говоря, она сама хотела выйти на палубу и затащить Саймона обратно в салон.
      Доев хлеб, Дженси встала со стола и медленно направилась к двери. Она знала, что ее могут остановить, если догадаются о ее намерениях, поэтому делала вид, что пробирается к дальнему иллюминатору. Оказавшись у двери, она выскочила на палубу.
      Ветер чуть не сбил ее с ног, и она вцепилась в поручень, чтобы не упасть. Где же Саймон? Осмотревшись, Дженси шагнула под навес капитанского мостика, где было гораздо спокойнее. Взглянув на небо, она увидела полоску света над горизонтом – лучи солнца никак не могли пробиться сквозь плотную завесу туч.
      Где же он? Где этот сумасшедший? Дженси хотела крикнуть, но тут же поняла, что Саймон ее не услышит – рокот волн и оглушительный рев ветра заглушили бы ее крик. Снова осмотревшись, она вдруг поняла, что паруса на корабле спущены, – конечно же, это сделали для того, чтобы судно не разбилось о скалы. Но как же матросам удалось вскарабкаться наверх при таком ужасном ветре?
      Только сейчас Дженси заметила, что над палубой, словно бельевые веревки, были натянуты канаты, за которые матросы держались, чтобы не смыло за борт. Но увы, Саймона среди них не было. И конечно же, она сейчас не сможет его найти, не сможет ему помочь. Она может только стоять и смотреть. Смотреть и надеяться…
      Стараясь не мешать матросам, Саймон цеплялся за канат, опоясывавший палубную надстройку. Временами он громко смеялся, от всей души наслаждаясь. Ветер, бушующий с неистовой силой, и даже ледяные волны, то и дело прокатывавшиеся по палубе, приводили его в восторг. Как скачка на дикой лошади! Как упоение битвой!
      Близился рассвет, и стало немного светлее, хотя небо по-прежнему было затянуто темными тучами. «Может, вернуться в салон? – подумал Саймон. – Ведь Джейн ждет меня, волнуется…»
      И тут он увидел ее. Сначала он решил, что ошибся, но, присмотревшись, убедился, что это действительно Джейн – она стояла под навесом капитанского мостика. В следующее мгновение их взгляды встретились, и она помахала ему рукой.
      Сумасшедшая! Что она там делает?!
      Перебирая канат руками, Саймон двинулся к ней.
      Внезапно канат лопнул, оборвался под его весом. Не удержавшись на ногах, он рухнул на палубу, и тотчас же по нему прокатилась волна, накрывшая его чуть ли не с головой. Саймон закашлялся, потом, приподнявшись, осмотрелся. Где же Джейн?
      Несколько секунд спустя он услышал ее голос – она звала его.
      Но тут судно накренилось, и Саймон покатился по палубным доскам прямо к мачте. Он невольно зажмурился – и вдруг чья-то сильная рука ухватила его за ворот.
      Повернув голову, Саймон увидел искаженное от усилий лицо Дакра; другой рукой тот держался за привинченную к палубе лавку.
      Саймон тоже ухватился за лавку и с усмешкой пробормотал:
      – Вижу, нашелся еще один сумасшедший. Решили прогуляться?
      – Нет, разумеется. – Дакр покачал головой. – Ваша жена вышла вслед за вами, а моя сказала, что я должен пойти за ней. Но вы, сэр, вы действительно сумасшедший!
      Саймон кивнул:
      – Да, возможно. Прошу прощения, что доставил вам беспокойство.
      – Вы с вашей женой – прекрасная пара, – проворчал Дакр. – Стоите друг друга.
      Саймон рассмеялся:
      – Да, вы правы. Вернемся в салон?
      Держась за канат, они пробрались к двери салона, где уже стояла Дженси.
      – Какого черта?! Что ты тут делала?! – закричал Саймон и тут же улыбнулся.
      – А ты какого черта?! – прокричала она в ответ.
      – Наслаждаюсь, – ответил Саймон. Она вдруг тоже улыбнулась:
      – Вот и я наслаждаюсь, понятно?
      Дакр с ненавистью посмотрел на веселившуюся пару и вошел в дверь.
      Саймон и Дженси засмеялись и обняли друг друга. И тут же губы их слились в долгом поцелуе. Волны накатывались на них одна за другой, но они не размыкали объятий. И целовались, целовались, целовались.
      Наконец Дженси немного отстранилась и прошептала:
      – Наверное, надо войти…
      – Да, пожалуй. Кажется, здесь ужасно холодно.
      – Да, милый, ужасно… Можно простудиться.
      Они снова рассмеялись и шагнули к двери. Уже взявшись за дверную ручку, Саймон вполголоса проговорил:
      – Знаешь, хорошо, что мы вышли на палубу. Потому что теперь можно вычеркнуть Дакра из списка подозреваемых.

      Через несколько часов шторм утих, и на «Эверетте» снова подняли паруса – судно быстро приближалось к берегам Англии.
      Керкби наконец-то затопил печку в салоне, а двое матросов вычерпали всю воду с пола. Видимо, в камбузе тоже взялись за дело, потому что вскоре всем желающим был подан чай, а затем принесли овсяную кашу.
      И теперь, когда на «Эверетте» установился полный порядок, Хэл и Саймон решили отчитать Дженси за то, что она вышла на палубу в шторм. Дженси слушала и с виноватым видом кивала. Однако она прекрасно знала, что Саймон нисколько не жалеет о том, что оказался вместе с ней на палубе. Да и как можно было сожалеть о таких замечательных поцелуях?!
      После завтрака пассажиры вышли на палубу, и все увидели берег – теперь он уже был совсем недалеко. Капитан же с горделивым видом расхаживал по палубе и улыбался. Около Саймона он остановился и проговорил:
      – Мистер Сент-Брайд, как вы понимаете, мы проскочили Плимут, а возвращаться я не могу. Поэтому предлагаю вам высадиться в Пуле. Не возражаете? Мы там остановимся ради преподобного Шора.
      Саймон тут же кивнул:
      – Пул нас вполне устроит. Когда мы там будем?
      – Полагаю, сегодня вечером. Позади нас Портленд, немного впереди – залив Суонидж.
      Саймон повернулся к Джейн:
      – Наконец-то мы дома, дорогая. Вернее – почти дома. Пойдем подготовимся.
      В каюте Дженси первым делом взглянула на тумбочку. К поясу никто не прикасался.
      – Может, все это мои фантазии? – пробормотала она. – Прости, милый.
      – Фантазии? Почему ты так думаешь? Просто шторм помешал негодяю…
      – Но ведь единственным подозреваемым был Дакр, а он оказался героем.
      – Чему я очень рад.
      – Я тоже. – Она улыбнулась.
      Матросы притащили в каюту их багаж, и они начали собираться. Дженси чувствовала: надо бы отделить свои вещи от вещей мужа, поскольку они скорее всего расстанутся, но она не знала, как это сделать.
      – Я сказал Дакру, что мы их навестим, когда будем в Лондоне, – сообщил Саймон. – Ты ведь не возражаешь?
      – А мы надолго задержимся в Лондоне? Почему?
      – У меня есть друзья, которые, по всей видимости, сейчас находятся там. В первую очередь – Стивен Болл. Он знает, что делать с этими проклятыми бумагами. Я хочу побыстрее от них избавиться.
      «Друзья… – подумала Дженси. – А я останусь совсем одна».
      Собравшись, они вышли на палубу и присоединились к другим пассажирам, разглядывавшим берег и домики рыбаков у самой воды. В ближайшем заливе было множество лодок, и люди, в них сидевшие, приветствовали команду «Эверетты», одолевшую шторм. Вдали же под полными парусами проплывали большие суда, а несколько разбитых кораблей стояли у самого берега в ожидании ремонта.
      – Кажется, эти суда потерпели крушение, – сказала Дженси, глядя на берег.
      – Да, верно. Но скорее всего это произошло не здесь, а возле Корнуолла или Девона. Там целое кладбище кораблей.
      – Смотри, к нам плывет шлюпка.
      – Это лоцман. Должно быть, в гавань не так-то просто войти. – Саймон расплылся в улыбке. – Как приятно оказаться дома!
      Дженси заставила себя улыбнуться, хотя ей хотелось плакать. Ведь Саймону вскоре предстояло выдержать двойной удар: его ждало не только ее признание, но и известие о графстве Марлоу. Ах, только бы наследник поправился, только бы выздоровел чудесным образом!
      – Мы будем в сорока милях от Лонг-Чарта, – продолжал Саймон. – Можем отправиться туда хоть завтра. Но если захочешь провести день-другой в Пуле, то мы так и сделаем. А потом поедем в Брайдсуэлл.
      Ей следовало вести себя так, как будто она не сомневалась, что будет участвовать во всем этом.
      – А потом – в Лондон?
      – Все дороги ведут в Лондон, помнишь? Единственный разумный путь.
      – И мы там задержимся ради твоих бумаг. – Немного помедлив, она спросила: – Как ты считаешь, что станет с индейцами? У них когда-нибудь появится своя территория?
      – Я оптимист, но должен сказать: нет, не появится. Мы упустили шанс на мирные переговоры. Теперь Америка ни за что не согласится. Но даже если бы и согласилась, то это были бы чрезвычайно трудные переговоры, и скорее всего они продолжались бы долгие годы. Ведь индейские племена очень разные. Одним нужны леса, другим – плодородные долины, а кому-то – прерии с буйволами. Есть даже такие, которые желают жить на ледяных просторах севера.
      – На что же ты надеешься?
      – Если не на чудо, то на справедливость. Покупая их земли, мы должны платить по справедливости. Давая обещания, мы должны их выполнять. А тех, кто убивает индейцев, надо судить так же, как людей, убивающих нас.
      – Но ты предоставишь другим этим заниматься?
      – Мое место здесь, в Англии. Должен признаться, я слишком уж… Сент-Брайд, чтобы ввязываться в проигрышное дело.
      – Ты уже почти ввязался.
      – У меня была цель. Возможно, мне не следовало за это браться, но… думаю, во всем виноваты волосы Черного Адемара.
      – А также кровь Адемара и кровь Геварда Бодрого.
      Саймон усмехнулся и кивнул:
      – Вот именно.
      Какое-то время Дженси молча разглядывала берег, потом сказала:
      – Полагаю, мы недалеко от того места, где высадились норманны, победившие бывших хозяев Англии. Неужели все было так ужасно? Ты говорил, Гевард заключил мир с норманнами. А теперь и у нас мир и благоденствие.
      – Время хоронит кости.
      – Тогда за что же ты борешься?
      – За справедливость для всех. За справедливую оплату труда, например. И за право голоса для многих, а не для кучки избранных.
      – Цель благородная. Но сумеешь ли ты победить?
      – Я верю, что сумею. Перемены уже начались. – Он улыбнулся и добавил: – Если ты на моей стороне, я не смогу проиграть.
      Она отвернулась, чтобы Саймон не видел ее глаза. А потом они стали следить, как «Эверетта» осторожно входит в гавань Пул-Харбор. Дженси вздохнула. Ах, если бы…
      Судно все ближе подходило к берегу, и Дженси в задумчивости проговорила:
      – Как странно… После месяца в безбрежном океане мы снова видим землю.
      Саймон обнял жену за плечи.
      – Не странно, а радостно.
      Она накрыла его руку своей, наслаждаясь последними минутами близости.
      Вскоре лоцман покинул «Эверетту», и на борту появились портовые чиновники, заявившие, что им приказано осмотреть судно и груз. Сначала они спустились в трюм, затем прошлись по палубе, а потом быстро просмотрели багаж пассажиров, вернее, лишь взглянули на сундуки и ящики.
      После этого Дженси вернулась в каюту, чтобы проверить, не забыла ли чего-нибудь. Коснувшись нижней койки, она подумала: «И все-таки здесь у меня были прекрасные мгновения, возможно, последние в моей жизни». Она вышла в салон и, приблизившись к Нортону, сказала:
      – Попрощаемся, капитан? Вы ведь направляетесь в Лондон, не так ли?
      Она протянула ему руку, и, к удивлению Дженси, он поднес ее к губам и поцеловал.
      – Было чрезвычайно приятно путешествовать вместе с вами, Джейн Сент-Брайд. Желаю вам удачи во всем. Вам и вашему мужу.
      Дженси высвободила руку и с улыбкой проговорила:
      – Возможно, мы еще встретимся в Лондоне, капитан.
      – Надеюсь, что встретимся. Но при таких ветрах в Ла-Манше вы можете добраться до Брайдсуэлла раньше, чем я до Гринвича. Вы не собираетесь на север, к себе домой?
      – Нет. Я ведь уже сказала, что у меня там никого не осталось.
      – Но есть же друзья, соседи…
      – Очень мало. Мне надо идти, капитан. Простите.
      Она вышла на палубу. Их вещи уже спустили в шлюпку, пришло время прощаться. Важная персона изобразила улыбку и сказала:
      – Миссис Сент-Брайд, когда муж привезет вас в Лондон, мы должны встретиться за чаем. Буду рада с вами увидеться. – Дженси была уверена, что мысленно эта дама добавила: «Надеюсь, вы будете более пристойно одеты».
      Полковник сказал почти то же самое, но его слова звучали вполне искренне. Он пожаловался, что капитан Стоддард не разрешает им провести ночь на берегу.
      – Говорит, что надо «поймать ранний прилив», поэтому все пассажиры должны находиться на борту. Но он по крайней мере взял на борт свежие продукты.
      Ребекка Дакр, прощаясь, плакала. Ее муж, казалось, также был огорчен.
      – Может, мы еще увидимся в Лондоне, – сказал он. – И я знаю, что моим друзьям и родственникам в Камберленде будет приятно, когда они узнают, что я переплыл океан вместе с кузиной мисс Оттерберн.
      Раньше такие слова испугали бы Дженси, но теперь это уже не имело значения.
      Ее спустили в шлюпку в специальной люльке – как и преподобного Шора, а также Хэла, чем тот был крайне недоволен. Саймон же и двое слуг спустились по лестнице. Пока они плыли к берегу, все махали им руками.
      И вот она уже на твердой земле, в маленьком городке Пул. Однако эта твердая земля качалась у них под ногами, как будто они по-прежнему находились на борту «Эверетты».
      Дженси вцепилась в руку Саймона.
      – Не могу удержаться. Давно уже у меня не было такого.
      – Так всегда после морского путешествия. Забавное ощущение, правда? Пойдем же. Думаю, в «Антилопе» найдутся свободные места.
      Они направились к «Антилопе», ближайшей от гавани гостинице. Оба шли покачиваясь, и Дженси с улыбкой подумала: «Будто пьяные…»
      Вскоре она уже входила в гостиничный номер. Переступив порог, осмотрелась. Комната была небольшая, но очень уютная и чистенькая. Решетчатое окно тоже оказалось небольшое, однако из него открывался прекрасный вид на сад. Кровать же была высокая, под балдахином, с покрывалом цвета колокольчиков и со свежими простынями. Но главное – комната не качалась, было тихо и не чувствовалось корабельной вони.
      Она протянула руки к камину и прошептала:
      – Ах, как восхитительно!
      Тут в комнату вошла горничная, она спросила:
      – Вам что-нибудь нужно, мэм?
      – Пока нет. Спасибо.
      Отпустив горничную, Дженси нервно прошлась по комнате. Уж если она решила, что расскажет Саймону правду при первой возможности, то надо было сделать это сейчас. Но где же он? Хотелось поскорее со всем покончить, но Саймон задержался внизу, что-то обсуждал с Хэлом. Наверное, они говорили о поездке в Лонг-Чарт.
      А может, не рассказывать?.. Может, поехать с Саймоном дальше, в Лонг-Чарт, в Лондон, в Брайдсуэлл?..
      Она начала молиться: «Господи, не моя вина, что я с детства была вынуждена жить во лжи. Не моя вина, что мой отец согрешил с матерью. Не моя вина, что я – хаскеттка! – Она искала пути к сделке. – Господи, пожалуйста, помоги мне, дай второй шанс! Я обещаю никогда больше не лгать. Я буду самой лучшей женой в мире. Самой лучшей дочерью его родителям, сестрой – его братьям и сестрам, теткой – его племянникам и племянницам. Я буду жить так, чтобы он был счастлив. Чтобы все они были счастливы. Я ничего не прошу для себя, только шанс. Чтобы он понял и простил…» Вошел Саймон.
      – Обед готов, дорогая. Ты, наверное, проголодалась.
      Дженси молча кивнула, и они вышли из спальни. Обедали в соседней комнате вместе с Хэлом, и ради Саймона Дженси даже немного поела. После скудного корабельного рациона все блюда казались необычайно вкусными; был запеченный окунь, а также жареная грудка индейки, почки по-флорентийски и свежие овощи – спаржа, цветная капуста и шпинат.
      Когда хозяин гостиницы внес блюдо с персиками, сливами и спелым виноградом, Саймон сказал:
      – О, я вижу, вы знаете, как угодить путешественникам!
      Хозяин поклонился и с улыбкой ответил:
      – Конечно, знаю, сэр. Конечно, знаю.
      Наконец обед закончился, и Саймон поднялся из-за стола. «Вот сейчас», – сказала себе Дженси. Но он повернулся к ней и проговорил:
      – Дорогая, почему бы нам не погулять немного? Ты, наверное, отвыкла от прогулок по твердой земле?
      Вечерняя прогулка? Прогулка с Саймоном? Она не могла отказать себе в этом последнем удовольствии.
      Но вскоре стемнело и подул холодный ветер. Когда же на землю упали первые капли дождя, они побежали обратно в гостиницу. Поднялись наверх – и у Дженси гулко забилось сердце, пересохло во рту. Они вошли в свой уютный номер, и ей показалось, что она не может произнести ни слова.
      – Что случилось? – спросил Саймон, помогая ей снять плащ. – Ты вся дрожишь. Любимая, что с тобой? Садись поближе к огню, я сейчас закажу пунш.
      Она не успела возразить, как оказалась в кресле. А Саймон вышел из комнаты.
      «Что же делать? Как ему сказать?» – спрашивала себя Дженси. Она протянула к камину дрожащие руки, но огонь, казалось, нисколько не согревал, она по-прежнему дрожала.
      Вскоре вернулся Саймон. Он с улыбкой сказал:
      – Сейчас принесут. И еще я потребовал две ванны. – Он внимательно посмотрел на нее и вдруг нахмурился: – Дорогая, в чем дело? Что с тобой происходит?
      Тут вошла служанка, которая принесла чашу с пуншем и два бокала. Поставив все это на столик возле камина, она тотчас же удалилась.
      Наполнив один из бокалов, Саймон протянул его жене:
      – Выпей, дорогая. И доверься мне, поверь, все будет хорошо.
      Дженси пригубила из своего бокала, потом сделала еще глоток – пунш оказался очень вкусный.
      – Спасибо, – кивнула она.
      – Теперь лучше?
      – Да, пожалуй. – Собравшись с духом она выпалила: – Саймон, я должна тебе что-то сказать. Это очень важно.

      Усевшись напротив жены, Саймон пристально посмотрел на нее:
      – Ты беременна? Не может быть.
      – Нет, не это.
      Он ухмыльнулся:
      – Собираешься сказать, что ты – сообщница Макартура?
      Дженси попытался улыбнуться.
      – Пожалуйста, помолчи и выслушай меня. Мне очень трудно об этом говорить.
      Он кивнул, и улыбка исчезла с его лица.
      – Не знаю, с чего начать, но я… Хочу сразу тебе сказать: если ты захочешь, чтобы мы расстались, то в этом не будет ничего удивительного. Я прекрасно тебя пойму и не стану… О, даже не знаю…
      – Джейн, о чем ты? Ведь мы с тобой муж и жена, черт побери!
      Она сделала глубокий вдох, потом заявила:
      – Я не Джейн Оттерберн. То есть не была ею. Я хочу сказать, что я не племянница Исайи Тревитта.
      Саймон нахмурился:
      – Что ты имеешь в виду?
      Теперь было легче, потому что она уже сказала самое главное.
      – Я Нэн Оттерберн, кузина Джейн Оттерберн. Джейн умерла на борту корабля, и я выдавала себя за нее.
      Он уставился на нее в изумлении:
      – Но зачем?..
      Она потупилась. Увидев обручальное кольцо на своем пальце, подумала: «Может, снять его?»
      – Сейчас это очень трудно понять. – Она пожала плечами. – Видишь ли, я ужасно себя чувствовала. Была больна и при этом еще ухаживала за Джейн. Но она умерла, и я осталась совсем одна. Я была одна, и я боялась… боялась ехать к совершенно незнакомому человеку.
      – Исайя был очень добрый и отзывчивый, – продолжала Дженси, – но тогда я этого не знала. И не знала, как он меня встретит, ведь он мне вовсе не родственник. Мне казалось, что он вышвырнет меня за дверь и скажет, что я сама должна добывать себе пропитание. А как молоденькая девушка, оставшаяся одна, может зарабатывать на жизнь? Увы, только одним способом.
      – Удивительное знание жизни для девушки, выросшей в маленьком тихом городке.
      Подозрение, прозвучавшее в его голосе, ударило как кинжал, но она постаралась ответить спокойно.
      – В маленьких городах жизнь почти та же, что и в больших.
      – Не уверен, – пробурчал Саймон. Он встал и отвернулся. Слезы жгли глаза, и Дженси на секунду зажмурилась, чтобы не расплакаться.
      – Я не знаю, что сказать, – проговорил наконец Саймон. – Так и хочется спросить, правда ли это. Но вряд ли ты стала бы выдумывать такое. Зато теперь я кое-что понимаю… – Он повернулся к ней. – Почему ты не сказала правду, когда узнала Исайю получше?
      На глаза снова навернулись слезы, и она видела Саймона, как в тумане.
      – Я все откладывала, боялась лишиться крыши над головой. У меня ведь никого не было. Никого… Возможно, я… По-моему, я даже начала верить: если буду жить тихо и добродетельно, то все это станет правдой, то есть я действительно стану той, за которую себя выдавала. – Она посмотрела прямо ему в глаза и добавила: – Но ты должен знать: на самом деле мы не женаты, и мы…
      Он жестом остановил ее.
      – Мне надо подумать, Джейн. Или Нэн?.. Черт возьми, как мне теперь тебя называть?
      Она вздохнула.
      – Называй Дженси. Меня именно так звали в детстве. – В том детстве, о котором она еще не рассказала.
      И тут Дженси поняла, что не сможет сказать всю правду, не сможет рассказать про Хаскеттов. Во всяком случае – сейчас.
      – Извини, – пробормотал Саймон. – Мне надо уйти. Ненадолго. Чтобы подумать. – Он пристально посмотрел на нее: – Ты останешься здесь?
      – А куда мне идти?
      – Мне представилась драматическая картина: ты убегаешь в ночь или даже бросаешься в море.
      – Если бы я хотела утопиться, то уже давно бы это сделала. У меня имелись прекрасные возможности.
      – Да, верно. – Он коротко кивнул и вышел из комнаты. Дженси тихонько всхлипнула и, вытащив платок, утерла слезы. Конечно, можно было бы и утопиться… Тогда она разом решила бы все свои проблемы. Но Дженси была слишком благоразумной для таких выходок. Решив, что было бы глупо расставаться с жизнью, она налила себе еще один бокал пунша. Выпив, поставила бокал на столик и задумалась. Саймон сразу ее не выгнал, и еще остается надежда… Наверное, ему было бы удобнее освободиться от нее, но она так его любит! Он ее – тоже. Неужели это ничего не значит?
      Вспомнив о том, что не сказала всю правду, Дженси вздохнула. Она должна была рассказать ему все до конца, но если он узнает, что она – Хаскетт… Ох, тогда уж он непременно захочет от нее избавиться – в этом не могло быть ни малейших сомнений.
      Дженси снова налила себе пунша и снова осушила бокал. Но сколько она ни ломала голову, ей так и не удалось ничего придумать – ситуация казалась безвыходной.
      Поднявшись с кресла, она сделала шаг, другой – и вдруг комната закружилась у нее перед глазами. «Видимо, ноги еще не привыкли к твердой земле», – подумала Дженси, ухватившись за спинку стула. Но в следующее мгновение она с ужасом поняла, что пьяна. Да-да, она была пьяна!
      И ей тотчас же вспомнились пьяные Хаскетты, вспомнилось, как они ходили пошатываясь, как громко смеялись, падая друг на друга, а потом засыпали прямо на земле. Засыпали и отвратительно храпели.
      Дженси кое-как добралась до кровати и осторожно легла. Вот так лучше, гораздо лучше. Она полежит немножко, и все будет в порядке. Да, полежит и…
      Саймон возвращался в спальню, потому что все остальные спальни в гостинице были заняты. Конечно, он мог бы подольше побродить по коридору, но не ночевать же там. В какой-то момент у него появилось искушение зайти к Хэлу, но он решил, что сначала ему следует все хорошенько обдумать. Он пытался уговорить себя, что Джейн… Дженси… словом, его жена… что она, возможно, страдает какой-то формой умственного расстройства, вызванного долгим пребыванием на море. Но нет, такого просто быть не может. Конечно, рассказанная ею история кажется довольно странной, но если вспомнить о ее поведении, то все становится на свои места. И тогда понятно, почему она так испугалась, когда Дакр стал рассказывать про школу Оттерберна.
      Дакр помнил имя «Джейни», а не «Дженси». Инициалы на рисунках – «Дж. А. О.» – относились к Джейн Анне Оттерберн, а не к Нэн. А его Дженси не была художницей, она никогда ничего не рисовала. Его Дженси.
      Женщина, которую он любит. Женщина, которая стала его дыханием, кровью его сердца.
      И не имеет значения, кто она такая. Главное – он любит ее, любит Дженси Сент-Брайд. И он никогда с ней не расстанется! Только надо как следует во всем разобраться, надо вернуться в номер и поговорить с ней серьезно.
      Он вошел в комнату и осмотрелся. В кресле ее нет. Где же она?! Он с ужасом подумал, что Дженси убежала, но затем увидел ее на кровати. Она лежала поверх одеяла… словно мертвая.
      Саймон бросился к кровати, но оказалось, что его жена просто спит. Черт побери, ошеломила его своей историей, а сама преспокойно завалилась спать!
      Саймон потянулся к чаше с пуншем и увидел, что в ней почти ничего не осталось. Он невольно улыбнулся. Оказывается, его порочная женушка напилась допьяна. Налив себе в бокал остатки пунша, он принялся ее разглядывать, вернее – любоваться ею.
      Она исхудала после морской болезни и сейчас выглядела старше своих лет, но восхитительная, алебастровая кожа не потемнела даже на морском воздухе. На щеках по-прежнему золотились веснушки, и все так же поблескивали золотом длинные ресницы, а разметавшиеся по подушке волосы колечками обрамляли лицо.
      Старенькое, в грязных пятнах, платье придавало ей вид нищенки, но оно облегало изящные формы, которыми он восторгался. Не так часто, как ему хотелось бы. Ему и сейчас хотелось протянуть руку…
      Нет-нет, надо воздержаться, пока он все не обдумает. Эта женщина – его жена. Его храбрая и находчивая жена. И даже если бы он мог променять ее на талантливую художницу Джейн Анну Оттерберн, то ни за что бы не променял. Ему нужна была именно она – Нэн, Дженси, в общем, та, которая бежала, чтобы остановить дуэль. Которая спорила с хирургом, спасая его руку. Которая вместе с ним смеялась на палубе среди буйства стихии и целовала его так, что молнии пробегали по всему телу.
      Женщина, любовь к которой – как удар молнии. Он даже сумел оценить мужество, которой ей потребовалось, чтобы сказать правду.
      Но если сказанное – правда, то Дженси отчасти права: согласно закону они действительно не являлись мужем и женой, поскольку она, венчаясь, выдавала себя за другую.
      Однако закон прав не всегда и не во всем. Они с Дженси были мужем и женой, потому что любили друг друга и не хотели расставаться. Да и кто узнает правду, если оба они будут молчать?
      Жаль, что она раньше ему не доверилась. Ему очень хотелось, чтобы Дженси доверяла ему во всем.
      Но не стоит ее винить, ведь ей едва исполнилось восемнадцать. Совсем недавно бедняжку постигла трагедия на море, когда умерла ее кузина, а до этого она пережила смерть женщины, воспитывавшей ее. Она лишилась всего, даже крыши над головой, так что неудивительно, что от страха совершила ошибку.
      Да, теперь все ясно, теперь он во всем разобрался.
      Она – его обожаемая Дженси, и он будет о ней заботиться. Она никогда больше не будет одинокой. Он привезет Дженси домой, в Брайдсуэлл, и там ее окружат любовью. А ее тайна – пусть она таковой и останется.
      Он осторожно снял с жены ботинки, затем приподнял ее, вытащил из-под нее покрывало, а потом снова уложил на постель. После этого разделся, лег с ней рядом и обнял ее.
      Уже засыпая, он думал: «Да-да, все ясно. Дженси Сент-Брайд – моя любимая, моя драгоценная женушка, и я ни за что с ней не расстанусь».

      Дженси проснулась, чувствуя непривычную легкость в голове. Она лежала на мягкой постели рядом с Саймоном. Замечательно!..
      А затем она все вспомнила… И отстранилась от мужа. Вокруг была чернильная темнота, но она чувствовала, что он не спит.
      – Голова болит? – спросил он.
      Она немного подумала, потом сказала:
      – Нет, совсем не болит.
      – Вот и хорошо. Поговорим?
      Увы, она не видела выражение его лица.
      – Поговорим, если ты хочешь.
      На плечо ей легла его теплая рука.
      – Начнем с самого главного, дорогая. Скажи, ты хочешь оставаться моей женой?
      Дженси вздохнула:
      – Да, конечно. Если это… не причинит тебе вреда.
      – Ты меня любишь?
      – Ты поверишь, если я скажу «да»?
      – Поверю.
      Она по-прежнему не видела его лица, видела только смутную тень.
      – Да, я люблю тебя, Саймон Сент-Брайд.
      – А я люблю тебя. – Он привлек ее к себе. – По-моему, это все решает.
      Но она вдруг отстранилась и отвернулась.
      – Нет, не решает. Что, если кто-нибудь узнает? Ты должен об этом подумать. Саймон, будет ужасный скандал.
      – Как такое может случиться? Каким образом люди узнают об этом?
      – Неужели не понимаешь?
      – Но ведь вы с кузиной были очень похожи, разве не так? И у меня сложилось впечатление, что вы жили в своем Карлайле очень тихо, почти ни с кем не общались. Так кто же станет выкрикивать обвинения?
      – Все-таки у нас были знакомые. Мы ходили в церковь. К тому же имелся магазин, в который заходили покупатели.
      – Очень маленький магазин, как я понял. Туда ходили местные женщины?
      – В основном да.
      – Какие именно?
      – Такие же, как мы.
      – Скажи, а могут ли ваши покупательницы оказаться в Брайдсуэлле или в Лондоне?
      – Нет, но случалось, что в наш магазин заходили и леди. Возможно, из любопытства.
      Саймон снова привлек жену к себе и поцеловал.
      – Рассуди сама, моя милая. Если даже какая-то леди случайно зашла в ваш магазин, как она теперь сможет узнать, с кем именно столкнулась? Она сможет с уверенностью сказать, что видела, например, тебя, а не Джейн?
      – Думаю, не сможет.
      – Значит, этой проблемы не существует, верно?
      – Но знакомые и прихожане…
      Саймон со вздохом проговорил:
      – Ох, вижу, не убедил. Скажи, в какую церковь вы ходили?
      – В епископальную часовню.
      – Полагаю, там было не очень много прихожан.
      – Не очень. И священник в прошлом году умер. Он ходил к нам обедать каждую неделю… Но многие знали и меня, и Джейн. Знали, кто есть кто. Понимаешь?
      Саймон промолчал, и Дженси в страхе подумала: «Неужели он сдался?»
      Но тут он вновь заговорил:
      – Дорогая, в таком случае мы просто не будем ездить на север, и ты никогда не встретишь этих людей. К тому же у тебя появятся совсем другие знакомые – мои знакомые.
      – Но…
      – Послушай, моя милая. За год жизни в Йорке ты изменилась. Во всяком случае, изменилась фигура. А теперь – о нарядах. Разумеется, ты и сейчас прекрасна, но все-таки ты будешь одеваться совсем по-другому.
      Он поцеловал ее в губы и провел пальцами по волосам.
      – У тебя чудесные волосы, но нынешняя мода требует особой укладки завитков. От этого ты будешь выглядеть совсем иначе. И вообще, со временем люди меняются, ведь это совершенно очевидно.
      «Возможно, он прав, – думала Дженси. – Но почему же меня это не радует?» А потом она вдруг поняла.
      – Саймон, ведь мне всю жизнь придется лгать. Ужасно неприятно…
      Он снова ее поцеловал.
      – Но ты хочешь остаться со мной?
      Она прижалась к нему.
      – Да, хочу.
      – Тогда смирись, дорогая. Смирись с тем, что у нас с тобой будет тайна. – Он перекатился на нее. – Я тебя не отпущу, Дженси. Ни за что. Если придется, мы одолеем свору адских псов, но никогда не расстанемся.
      Его поцелуи и слова опаляли, и она не в силах была противиться. Хотя внутренний голос говорил, что не надо этого делать, она целовала его и срывала с него одежду. А потом он задрал ее юбки и, приподнявшись, пристроился меж ее ног. В следующее мгновение они соединились, и это было восхитительно.
      Расшнуровав лиф, Саймон целовал ее груди, а она поглаживала его обнаженные плечи и спину. Раз за разом устремляясь ему навстречу, Дженси мысленно повторяла: «Что может быть прекраснее? Что может быть прекраснее этого?»
      – Ты моя! – прорычал он. – Ничто нас не разлучит. Ничто. Поверь. Верь мне всегда, моя жена, мое сокровище, мое сердце.
      Дженси закрыла глаза и вздохнула. «Ты моя», – звучало у нее в ушах. И она знала: если Саймон сказал, что будет так, значит, именно так и будет.
      Ее разбудил стук в дверь, и Дженси, открыв глаза, увидела, что уже яркий день. Саймон что-то проворчал себе под нос, но все же поднялся с кровати.
      – Сейчас, минутку! – крикнул он, потянувшись к одежде.
      Дженси давилась от смеха, но смех рвался из самого сердца, наполненного радостью. Наступил новый день – а им не надо расставаться!
      – Это я, Хэл! – послышалось из-за двери. – Я уезжаю!
      Саймон отбросил в сторону рубаху.
      – Счастливого пути! Увидимся в Лондоне! – Послышались шаги – Хэл удалялся от двери.
      Снова устроившись рядом с женой, Саймон с улыбкой сказал:
      – Он хочет найти Стивена Болла. Если тот в Анкроссе, Хэл даст нам знать, а если нет, то поедет дальше, в Лондон. – Он поцеловал ее в лоб, в щечки, в губы. – Милая, ты прекрасна, как рассвет.
      А потом он склонился над ней, и они снова вознеслись к вершинам блаженства.
      Час спустя Саймон сказал:
      – Если мы хотим выехать сегодня, надо встать и позавтракать.
      – Но мы еще не приняли ванну. Я давно об этом мечтаю.
      Он рассмеялся.
      – Ты полагаешь, что иначе нас с тобой не примут в порядочном обществе? Что ж, ванна нам действительно не помешает. Но подозреваю, что в «Антилопе» – только крохотные ванны, а ведь нам придется долго отмываться.
      Саймон выбрался из постели – восхитительно обнаженный, – и она безо всякого стыда любовалась им. Вытащив из саквояжа чистое белье, он проговорил:
      – Хэлу пришлось оставить своих людей здесь – чтобы сторожили бумаги. Так что я отправлю Тредвела купить нам обоим что-нибудь из одежды.
      Надев рубашку и штаны, Саймон вышел из комнаты. Дженси же снова легла и стала обдумывать ситуацию. Было очевидно, что все складывалось к лучшему. Во всяком случае, они не расстанутся. Да-да, все у них будет хорошо, потому что…
      Она вздрогнула и рывком приподнялась. Ведь Саймон не знает про Хаскеттов!
      Ее тошнило от собственной трусости, но она не могла ему сказать! После сегодняшней ночи она не представляла себе жизни без него, но главное – она видела, что он ее любит. Он боролся за то, чтобы сохранить ее, он обещал ее защитить. Он на самом деле ее любит!
      Дженси выбралась из постели и отыскала в своем саквояже костяную коробочку – ту, которую Саймон подарил ей на корабле. Глядя на нее, она прошептала:
      – Как же я смогу? Как смогу причинить ему такую боль?
      В конце концов, Хаскетты не представляют для них опасности. Если все поверят, что она есть и всегда была Джейн Сент-Брайд, урожденная Оттерберн, то какое людям дело до Хаскеттов? Саймон согласился хранить все в тайне, и, следовательно, никто ничего не узнает.
      Она сунула коробочку обратно в саквояж и сняла с себя то, что осталось от платья. Какое отвратительное тряпье! Пуговица на лифе вырвана, а юбка разошлась по шву. Конечно, платье – небольшая потеря, но в дальнейшем надо лучше готовиться ко сну.
      Вытащив чистое белье, она невольно поморщилась. Прежде ей казалось, что это белье еще вполне можно носить, но теперь… Одна ночь на чистых простынях – и вся старая одежда кажется невыносимой. Хорошо, если Тредвел купит что-нибудь новое.
      Она надела зеленый халат и принялась распутывать и расчесывать волосы.
      Саймон явился во главе процессии слуг и служанок, тащивших ванну и ведра с водой.
      – Мою установят в другой комнате. – Он поцеловал ее и вышел.
      Когда ванна была готова, одна из служанок осталась. Дженси не привыкла к помощи во время купания, но возражать не стала. К ее удивлению, женщина вынула из кармана лист бумага.
      – Джентльмен, который уехал, просил передать это вам, мэм. Лично.
      Дженси сломала печать. Хэл сообщал, что отправляется на поиски Стивена Болла, а это означало, что про графство Саймону должна сказать она, Дженси. И она должна была сделать так, чтобы он провел в Лонг-Чарте не больше одного дня, потому что его ждали родители.
      Бедный Саймон.
      Она сложила записку и бросила ее в огонь. Горничная неодобрительно фыркнула.
      – Мы с майором решили сделать моему мужу сюрприз, – пояснила Дженси.
      – Неужели, мэм?
      Дженси была уверена, что настоящая леди промолчала бы – только смерила бы служанку ледяным взглядом, но она сказала:
      – А вы о чем подумали?
      Горничная смутилась:
      – Извините, мэм, но вы не представляете, сколько мы здесь всего насмотрелись. Залезайте в ванну.
      Дженси разделась и с наслаждением погрузилась в теплую воду. Она мылась довольно долго, а горничная ей помогала – потерла спину и вымыла голову. Выбравшись из ванны, Дженси в смущении взглянула на воду – вода была ужасно грязная.
      – Не беспокойтесь, мэм, мы привыкли к людям с кораблей. Ах, все они прибывают в таком виде… Ни за что не поднимусь на борт корабля. Садитесь у огня, мэм, я буду расчесывать вам волосы, пока они сохнут.
      Дженси надела халат и села у камина. И тотчас же вернулись горестные воспоминания – они с Джейн часто расчесывали друг другу волосы, сидя у камина.
      – Какие у вас чудесные волосы! – бормотала служанка. – Не рыжие, не золотые. Похожи на закат солнца. Ну вот… Хотите, я уберу их наверх?
      Дженси встала, посмотрелась в зеркало и, поблагодарив, отказалась.
      Горничная тут же ушла, а Дженси стала разглядывать свое отражение в зеркале.
      Вскоре дверь отворилась и вошел Саймон. Он принес ей чистое белье.
      Она улыбнулась ему и раскинула по плечам свои шелковистые волосы. Саймон шумно выдохнул и, отбросив в сторону пакет с бельем, распахнул на ней халат. Он обожал ее глазами – по-другому это нельзя было назвать. И Дженси, глядя на него, думала о том, что сделает все возможное – только бы он был счастлив.
      – Я рада, что доставляю тебе удовольствие, Саймон.
      – Да, удовольствие, моя дорогая. Но мне хочется большего – я хочу наслаждения.
      Она раскинула в стороны руки:
      – Я твоя, любимый.
      Он подхватил ее на руки и уложил на кровать. Затем быстро разделся и навис над ней. В следующий миг они слились воедино, и Дженси, закрыв глаза и обвивая руками его шею, прошептала:
      – Саймон, милый… Люблю, люблю, люблю… – Несколько минут спустя глаза ее открылись, и она с улыбкой сказала: – Это было чудесно…
      Он тихо рассмеялся и, выскользнув из нее, чуть отстранился. Затем вдруг опустился на колени и поцеловал ее лоно.
      – Саймон!..
      Он встал с кровати и с ухмылкой проговорил:
      – Засвидетельствовал свое почтение. Поднимайся же. – Он протянул ей руку. – У меня для тебя новая нижняя рубашка и панталончики. Помочь?
      Все еще сгорая от смущения и любви, она спросила:
      – Вы предлагаете мне помощь, сэр?
      Он стал разыгрывать из себя горничную, помогая жене одеваться. Даже заплел ей косу и кое-как уложил «короной» с помощью шпилек. Потом вдруг извлек откуда-то наколку – кружевную, с оборками – и водрузил Дженси на голову.
      – Ах, какая прелесть! Спасибо.
      Она хотела повернуться, но он удержал ее за плечи и что-то достал из кармана в бриджах. Заметив его улыбку, она поняла, что это очередной подарок.
      Стоя у нее за спиной, он приколол ей на платье брошь – букетик цветов из разноцветных полудрагоценных камней.
      Она потрогала брошь и улыбнулась:
      – Чудесно, милый. Спасибо.
      Он поцеловал ее в макушку.
      – Я ношу в петлице твой платок с языками пламени, а в кармашке для часов – твой амулет.
      Она встала и поцеловала его в губы.
      Саймон взял ее за руку и надел ей на палец перстень с камеей.
      – Все это очень простые вещицы, милая. Но поверь, потом у тебя будет все самое лучшее.
      – Саймон, не надо больше ничего, все и так чудесно.
      – Нет, надо. Для моего удовольствия. – Она вздохнула, и он добавил: – Дженси, милая, постарайся не лишать меня удовольствия. Мне нравится делать тебе подарки. И знай, что ты для меня – дороже всего на свете.
      Она кусала губы, стараясь сдержать слезы.
      – Саймон, я этого недостойна.
      – Считаешь меня идиотом?
      – Нет, но…
      – Или оспариваешь тот факт, что муж всегда прав?
      – Ну-у…
      Оба засмеялись.
      – Бесстыдница. Пошли, завтрак ждет. И карета уже заказана.

      После завтрака Саймон вывел Дженси к экипажу. Сейчас он чувствовал себя по-настоящему счастливым. Наконец-то он открыл шкатулку с драгоценностями. Теперь он точно знал, что ему необыкновенно повезло, когда он женился на Дженси.
      А Дженси, казалось, нервничала.
      – Открытый фаэтон? – пробормотана она. – Какой красивый!
      – Да, пожалуй. – Он помог ей сесть в легкий экипаж. – Привыкай, дорогая. Теперь ты будешь ездить только в красивых экипажах.
      Усевшись поудобнее, она сказала:
      – Но сюда не поместятся все наши вещи. Кстати, где они?
      Саймон сел рядом с женой и приказал форейтору трогать.
      – Большая часть вещей в фургоне. Они едут следом за нами. А если нам в дороге что-то понадобится, то купим.
      – Вы слишком расточительны, сэр.
      Он видел: Дженси говорит это, чтобы скрыть беспокойство. Когда же экипаж набрал скорость, она схватила его за руку, и Саймон с улыбкой сказал:
      – Поверь, дорогая, ты в полной безопасности.
      – Но мы едем так быстро!
      – Да, скорость неплохая.
      – Но это же опасно!
      Он хохотнул:
      – Перестань, милая Дженси. Наслаждайся поездкой, потому что такая езда плюс еще верховая – замечательные развлечения.
      – А в другом отношении мы в безопасности? – спросила она, глядя по сторонам; справа и слева, верхом на лошадях, их сопровождали Тредвел и Оглторп. Бумаги же лежали в саквояже у ног Саймона.
      – Да, конечно. Слуги – просто предосторожность. А если на «Эверетте» и был сообщник Макартура, то сейчас он далеко от нас. Разве что ты вздумаешь подозревать преподобного… Но и он остался в «Антилопе», восстанавливать силы после утомительного путешествия.
      Она улыбнулась:
      – Кажется, поездка начинает мне нравиться. А я смогу научиться управлять каким-нибудь экипажем?
      – Конечно. И ездить верхом научишься. Я тебя научу.
      – А пока объясни мне, как я должна себя вести у лорда Дариуса. Меня приводит в ужас мысль о герцогских владениях.
      «Слишком уж она беспокоится», – подумал Саймон. Но он все же рассказал про Дара и его семью. И сказал, чего ей следует ожидать в Лонг-Чарте.
      Дженси очень удивилась, когда на станции им сменили лошадей – четверку заменили на новую четверку, управляемую новыми форейторами.
      – Как быстро! – воскликнула она.
      Саймон помрачнел и, указав на поля, мимо которых они проезжали, проговорил:
      – Несколько стогов, да и те совсем маленькие.
      – И бродяг стало больше, – добавила Дженси, глядя на людей, кативших свои пожитки на тележках.
      – Да, верно, – кивнул Саймон. – Необходимо принимать новые законы. Например, новый Закон о зерне. Но конечно же, многое зависит от погоды. Надеюсь, на следующий год урожай будет лучше.
      – Неужели погода так влияет? – удивилась Дженси.
      – Более серьезная причина – окончание войны и связанные с этим изменения в торговле. Даже из разговоров в Пуле мне стало ясно, что среди бедняков начались волнения. Но бунт не поможет. За преступления людей вешают или высылают, и ничего не меняется. – Саймон поморщился. – Извини, я, наверное, надоел тебе.
      – Нет-нет, меня все это очень интересует, – заявила Дженси. – Я с нетерпением жду, когда стану помощницей нового Геварда, который будет бороться с несправедливостью. Конечно, я не понимаю многого из того, о чем ты говоришь, но зато я очень хорошо знакома с жизнью простых людей, тех, кто больше всего страдает от несправедливых законов…
      Дженси внезапно умолкла. «Слишком уж я разговорилась», – подумала она.
      Саймон поднес к губам ее руку и поцеловал.
      – Мы с тобой прекрасная пара, не правда ли? Исайя знал, что делал, когда устраивал наше венчание.
      Несколько часов они строили планы на будущее, говорили о том, где Саймон будет выдвигаться в парламент и где они будут жить. Он предложил считать Брайдсуэлл своим загородным домом, но справедливости ради добавил:
      – Подожди, вот приедем, тогда и будешь решать. Я не зря называю наш дом «муравейником». Там всегда полно людей – семья, слуги, гости. И каждый считает, что имеет право совать свой нос во все происходящее. Нам нужен собственный дом, но надеюсь, он будет неподалеку.
      Она улыбнулась:
      – Не старайся скрыть, что любишь свой Брайдсуэлл. Не хочешь жить там все время?
      Саймон пожал плечами:
      – Даже не знаю… Но если я собираюсь заняться политикой, то собственный дом нам непременно потребуется. Хорошо бы поселиться неподалеку от Брайдсуэлла, чтобы можно было почаще туда приезжать. А наш главный дом будет в Лондоне, если ты не возражаешь.
      – Конечно, нет. Не забывай, что я всю жизнь прожила в городе.
      – Лондон не похож на Карлайл. Лондон огромный и многолюдный, шумный и грязный. Я, например, не в восторге от него.
      Она сжала его руку:
      – Мы найдем такой дом, который нас устроит.
      Они продолжали строить планы – словно ткали золотой ковер будущего. Когда же они приехали в Лонг-Чарт, Саймон даже не взглянул на каменные столбы с резным гербом, у которых экипаж повернул на обсаженную деревьями подъездную дорожку. Но Дженси замолчала, она смотрела во все глаза.
      – Нравится?
      – Изумительно… Я ничего подобного в жизни не видела.
      Они уже ехали по парку, а прямо перед ними, на пологом склоне, высился огромный дом, издали походящий на золотистую корону.
      – Какой большой! – пробормотала Дженси. – Он больше, чем весь Йорк. – Саймон хотел ответить, но она продолжала: – Ах, я здесь не на своем месте! Извини, но я не могу… Не знаю, что делать.
      – Ошибаешься, ты на своем месте. Потому что ты – моя жена.
      – Но я не знаю… Не знаю, что делать…
      – Будь сама собой, и этого вполне достаточно.
      – Но как же я…
      Он заглянул ей в глаза:
      – Успокойся, дорогая. Говори с герцогиней, как говорила с миссис Гор, например. А с Даром держись так же, как с Хэлом. И следуй старому правилу: «Когда ты в Риме, ты римлянин». И запомни: если тебе здесь что-нибудь понадобится, позови слугу, как звала Иззи у Исайи.
      Они приближались к дому и теперь уже видели слуг, ожидавших их у входа.
      – Но они не Иззи, – пробурчала Дженси.
      – Однако их наняли для того, чтобы они тебе прислуживали, помогали. Когда ты работала в магазинчике, ты же помогала покупателям?
      – Да, конечно.
      – Здесь – то же самое.
      Она пристально посмотрела на него:
      – Но здесь я чувствую себя по-другому. О, если бы на мне хотя бы было красивое платье!
      И тут он понял.
      – Ох, прости, любимая! Конечно же, мне следовало об этом подумать.
      Фаэтон наконец остановился, и Саймон проговорил:
      – Смотри, нас встречает герцогиня, и она одета ненамного лучше, чем ты.
      Дженси фыркнула, но все же взяла себя в руки. Саймон говорил правду: герцогиня Йоувил была в простом коричневом платье и с шалью на плечах. Каштановые волосы были прикрыты наколкой, не более замысловатой, чем та, которую Дженси надела под шляпу. А рядом с ней стоял Дар, необыкновенно худой и бледный, но веселый и улыбчивый.
      Как только они выбрались из экипажа, герцогиня обратилась к Дженси:
      – Я очень рада с вами познакомиться, дорогая. – Она улыбнулась. – Хотя предупреждаю: Эми Сент-Брайд выходит из себя из-за того, что пропустила свадьбу своего старшего сына. Саймон, какой же ты плут! Почему уехал надолго? – Она опять обратилась к Дженси: – Я уверена, этот негодник совершенно о вас не заботился.
      – О нет, ваша светлость. То есть да, ваша светлость.
      «О черт! – думал Саймон. – Она мямлит, как кухарка. Как я этого не предусмотрел?»
      Capa Йоувил взяла Дженси под руку и повела к дверям.
      – Давайте уйдем с холода, а Саймон с Даром пусть поговорят. Они давно не виделись.
      Дженси оглянулась на мужа – словно молила о помощи. Но Саймон понимал, что сейчас ничем не сможет помочь. К тому же герцогине он доверял.
      Шагнув к Дару, Саймон пожал другу руку. Потом крепко обнял его. Отстранившись, проговорил:
      – Дар, я чертовски рад тебя видеть.
      – Я тоже рад… – Дариус расплылся в улыбке. – Может, догоним их? А то мама запугает твою жену до смерти.
      – О, она добрейшая женщина.
      – Верно. А я принес ей столько горя. – Прежде чем Саймон нашелся с ответом, Дар спросил: – В этом саквояже у тебя какое-то сокровище? Или его можно отдать слуге?
      Саймон понимал, что было бы глупо нести с собой саквояж. Но еще глупее – лишиться бумаг по собственной беспечности.
      – Я должен держать его при себе.
      Дар вскинул брови:
      – Секреты?
      – Не совсем. Что-то вроде авантюры.
      – А-а… понятно. А мы-то думали, что спокойно проведем время. Ты слышал, что Люси родила сына?
      – Хэл мне говорил.
      – А жены Ли и Кона – обе в интересном положении. Боюсь, что при таком изобилии свадеб Англия будет страдать от нашествия младенцев.
      Так и должен был говорить старина Дар, но что-то в его интонациях вызывало тревогу. Он как будто изливал поток слов в качестве защиты. Саймон не мог поверить, что ему не рады, но чувствовал это.
      Они шли по коридору, знакомому Саймону с юности. Он даже помнил его запах. Неужели каждый дом имеет собственный запах? Интересно, почему воспоминания юности сделали еще заметнее перемены, произошедшие в Даре?
      Последний раз они виделись четыре года назад, так что и он сам, наверное, изменился. Но Дар исхудал из-за ранения и опиума – в этом не могло быть сомнений. К тому же он выглядел гораздо старше, чем должен был выглядеть. Может, он серьезно болен?
      Саймон взял быка за рога.
      – Как твое здоровье?
      – Улучшается. А если тебя удивил мой вид, то вообрази реакцию моих спасителей.
      – Прости.
      – Не за что. Это я должен извиняться. – Помолчав, Дар добавил: – Иногда не знаю, как мне теперь себя вести, как общаться с людьми.
      – Дар, общаясь со мной, тебе не надо как-то «себя вести».
      – Но иногда я ничего не могу с этим поделать. Пожалуйста, Саймон, потерпи. Видишь ли, я избавляюсь от пристрастия к наркотику. Мне сказали: если сразу прекратить, возможен смертельный исход. К тому же сразу – не очень-то приятно. Временами я оставался без опиума и знаю, каково это. Просто ужас… – Он опять помолчал, – Конечно, мне не нравится мое пристрастие, но иначе не могу.
      Саймон попытался сострить:
      – У меня то же самое с женщинами.
      Дар весело рассмеялся:
      – Замечательно, что ты вернулся, Саймон.
      Саймон улыбнулся:
      – И я рад, что вернулся.
      Герцогиня веля гостью по бесконечным коридорам, через огромные комнаты, где на стенах висели картины и где даже потолки были произведениями искусства. Дженси старалась поддерживать беседу, но чувствовала, что вот-вот не выдержит… и убежит от герцогини. Вот только куда здесь бежать?
      Дженси сказала, что она из Карлайла и что ее отец был школьным учителем. Кажется, это признание не вызвало шока. И рассказала, что после смерти матери уехала в Канаду и познакомилась с Саймоном, потому что он жил в том же доме. Она не стала вдаваться в подробности их венчания, потому что не знала, захочет ли Саймон об этом рассказывать.
      – Замечательно, что вы встретились, – сказала герцогиня. – Ведь Саймон… Он всегда был вихрь и пламя, его бы не устроил домашний цветочек. Вот мы и пришли.
      Дженси оказалась в комнате, от которой дух захватывало.
      Стены, разрисованные цветами и птицами. Под дорожными ботинками Дженси – яркий мягкий ковер. На окнах – бледно-голубые узорчатые шторы. И необыкновенно изящная мебель, чуть тронутая позолотой.
      Горничная улыбнулась им и сделала реверанс; казалось, даже она была одета лучше, чем Дженси.
      Повернувшись к гостье, герцогиня сказала:
      – Я оставляю вас здесь, дорогая, чтобы вы немного отдохнули. А потом горничная проводит вас в Малую гостиную – на чай. Чувствуйте себя как дома.
      Дженси в смущении поглядывала на молоденькую круглолицую горничную. Они с ней были примерно одного возраста. Если бы не каприз судьбы, какая между ними была бы разница?
      – Ваша гардеробная здесь, мэм, – сказала девушка, открывая дверь в смежную комнату; эта комната была более скромная, но все же гораздо больше, чем спальня Дженси в Тревитт-Хаусе. «И здесь тоже шикарная мебель, – думала Дженси. – Как же я повешу в такой шкаф свое убогое платье?» – Вот горячая вода, мэм. За ширмой удобства, а за этой дверью комната мистера Сент-Брайда.
      Выходит, та спальня – для нее одной?
      Дженси хотелось отпустить горничную, но нельзя было позорить Саймона. Она позволила девушке снять с нее шляпу и жакет, но потом все-таки попросила ее выйти. Дженси понимала, что этого не следовало делать, но с нее довольно!
      Воспользовавшись удобствами за ширмой, она вымыла руки и ополоснула лицо. В очередной раз осмотревшись, вспомнила слова Саймона, когда он говорил, что ей не следует опасаться встречи со знакомыми. Конечно же, он был прав. В таком месте ей никогда не встретятся миссис Энтуистл и миссис Кабхаус, ближайшие подруги Марты в Карлайле. А если такое все-таки случится по капризу судьбы, то эти женщины не смогут заявить, что она, Дженси, – самозванка. И даже если они узнают ее… они просто не поверят. Не поверят своим глазам.
      Что же касается Хаскеттов… Ах, если знакомые Саймона узнают, что он женился на внебрачной дочери Тилли Хаскетт…
      Эта мысль ужасала, и Дженси постаралась отбросить ее. Нет-нет, никто не усомнится в том, что она – Джейн. Такого никогда не случится.
      Вернувшись в спальню, она снова увидела горничную; та сообщила:
      – Прибыл ваш багаж, мэм. Я скажу, чтобы его принесли в гардеробную, и распакую, хорошо?
      Дженси насторожилась. В словах горничной была не то чтобы насмешка, но чувствовалось, что она понимала: гостья – вовсе не та, кем должна быть.
      Изобразив снисходительную улыбку, Дженси проговорила:
      – Ах, эти вещи вряд ли стоят внимания. Мы с мужем только что прибыли из Канады, где требовалась самая простая одежда. – Девушка молча кивнула, и Дженси продолжала: – В сущности, мы жили в совершенно диких местах. А на суше оказались только вчера после месяца на море. – Она поморщилась. – Там стирали в морской воде. Как только приедем в Лондон, мне придется полностью обновить гардероб. Все безнадежно испорчено.
      Горничная смотрела на нее огромными глазами.
      – Боже мой, мэм, какое приключение! Хотите, я посмотрю, не поможет ли стирка?
      Дженси улыбнулась, на сей раз искренне.
      – Спасибо, вы очень добры.
      – Я могу освежить и другие ваши вещи, мэм. Жесткая щетка иногда творит чудеса.
      – Спасибо. Что ж, думаю, мне пора идти.
      Дженси чувствовала, что держалась неплохо, но у двери Малой гостиной приготовилась к новым испытаниям. Однако комната оказалась довольно скромная, и слуг в ней не было. Герцогиня же, Саймон и лорд Дариус, сидя у камина, пили чай.
      Вскоре Дженси расслабилась. Возможно, секрет в том, что надо думать не о громаде дома в целом, а просто об этой комнате и людях, сидящих в ней.
      Неожиданно герцогиня сказала:
      – Очень хорошо, Саймон, что ты наконец-то приехал. Сейчас ты особенно нужен своим родителям.
      Он нахмурился:
      – Почему?
      Дженси похолодела. Как же они с Хэлом не догадались, что герцогиня тоже знает?..
      – Бедный Остри… – вздохнула герцогиня. – Полагаю, именно из-за этого тебе пришлось вернуться.

      Саймон побледнел.
      – Он умер?
      – Нет, но говорят, это случится со дня на день.
      Дар сказал:
      – Сожалею, Саймон. Я знаю, что ни ты, ни твой отец этого не хотели.
      Саймон тяжело вздохнул.
      – А жена Остри? Есть надежда на то, что она носит сына?
      Герцогиня покачала головой:
      – Сомневаюсь. Бедняга давно угасает. И если бы Дороти Остри была беременна, об этом бы знали. Больной получает наилучшее лечение, но… Сожалею, дорогой. Я думала, ты знаешь.
      – Но что с ним?
      – Никто не знает, но он чахнет. Кожа да кости.
      Саймон молчал, терзаемый мрачными мыслями.
      «О, мой любимый! – думала Дженси. – Как бы я хотела, чтобы у тебя здесь был хоть один спокойный день!»
      – Прошу прощения… – Саймон снова вздохнул. – Боюсь, что завтра мы с Джейн должны будем уехать.
      – Да, конечно, – кивнула герцогиня. – Но давайте хоть сейчас поговорим. О, я слышу детей! Дар, ты рассказал Саймону про детей?
      – Нет еще. – Лорд Дариус улыбнулся. – Я взял французских детишек. Двоих. Мы искали их родителей, но боюсь, они останутся у меня. – Дар улыбнулся и повернулся к двери.
      Через несколько секунд дверь открылась и вошла служанка. Сделав реверанс, она отступила в сторону, и в комнату вбежали двое детей – мальчик лет шести в нанковых брючках и в жакете и хорошенькая девочка на год-другой младше его; у девочки были кудрявые темные волосы и огромные голубые глаза.
      Дети обвели взглядом комнату, словно проверяя, нет ли опасности (почему-то Дженси пришла в голову именно такая мысль), а потом с радостными улыбками подбежали к лорду Дариусу.
      – Добрый день, папа! – воскликнули малыши. А потом стали рассказывать про свои уроки и игры; и, конечно же, оба говорили с французским акцентом.
      – Тихо, помолчите, – сказал Дар, и дети тотчас умолкли. «Слишком уж они послушные, – подумала Дженси. – Интересно, каким образом они к нему попали?»
      – Я с удовольствием вас послушаю, – продолжал Дар, – но сначала надо поприветствовать наших друзей, дядю Саймона и тетю Джейн. А это Дельфи и Пьер, – сказал он, взглянув на гостей.
      Девочка присела в реверансе, а мальчик поклонился, но оба смотрели на незнакомцев с подозрением.
      – У моего папы много друзей, – сказал мальчик, глядя на Дженси.
      Она с улыбкой ответила:
      – Много друзей – это великое счастье.
      – Друзья моего папы – «повесы». Они убьют любого, кто попытается нас обидеть, – заявил мальчик. – Они обещали.
      – Помолчи, Пьер, – с мягким укором сказал лорд Дариус. – Тетя Джейн – жена дяди Саймона, а он тоже наш друг, один из «повес».
      Две пары детских глаз уставились на Саймона.
      – Это правда? – спросила девочка.
      – Конечно. – Саймон улыбнулся.
      Дети сразу же успокоились и подошли к герцогине. Называя ее бабушкой, они стали рассказывать ей о своих делах. Повернувшись к Дженси, лорд Дариус пояснил:
      – Они все еще боятся незнакомых людей, особенно женщин в темных платьях. Теперь даже наша экономка носит яркие наряды.
      «Но почему они называют лорда Дариуса папой? – думала Дженси. – Если это его внебрачные дети, мог бы так и сказать».
      Перехватив взгляд девочки, Дженси проговорила:
      – Я тоже не люблю темные цвета, Дельфи. Жду не дождусь, когда буду надевать такие же красивые платья, как у тебя.
      Кажется, подействовало. Девочка расцвела и повертела муслиновой юбочкой.
      – Правда, тетя Джейн? У меня много таких.
      Дети вернулись к Дару, они соперничали между собой за его внимание, хотя явно были преданы друг дружке. Малыши умоляли его пойти с ними в классную комнату и посмотреть, что они нарисовали. Дар позволил себя увести, и было очевидно, что он сделал это с величайшим удовольствием.
      Когда дверь закрылась, герцогиня со вздохом сказала:
      – Не знаю, что будет, если найдутся их родители.
      – А это возможно? – спросил Саймон.
      – Мы думаем, что нет. Надеемся, что нет. Но вообрази себе, что где-то есть родители, которые их любят, ищут. – Она снова вздохнула. – Все в руках Божьих, а мы делаем, что можем. Они не брат и сестра. Дельфи ничего не могла рассказать о своем происхождении. Или она была слишком мала, или пережила драматические события. А Пьер помнит деревню, нищету, деда с бабушкой. И помнит, что его фамилия – Мартин. Пьер Мартин! Все равно что Джон Смит. Ничего не могу с собой поделать, молюсь, чтобы они остались с нами. Мы их любим… – Она внезапно умолкла. – Так вот, надо устроить ваш завтрашний отъезд. Можете взять до Лондона нашу дорожную карету.
      – Спасибо, – сказал Саймон. – Мы собирались задержаться в Лондоне, чтобы купить Джейн кое-что из вещей, но теперь должны без промедления ехать в Брайдсуэлл.
      Герцогиня подняла брови:
      – Глупый мальчик, где ты хотел купить приличные вещи? Повел бы ее в тряпичную лавку? – Она окинула Дженси взглядом. – Дорогая, у вас такой же размер, как у моей дочери, а у нее столько платьев, что не помещаются в шкафу. Я уверена: сейчас она покупает в Бате новые. Вы позволите мне освободить для них место?
      Дженси посмотрела на Саймона и поняла, что он не возражает.
      – Буду очень вам благодарна, ваша светлость.
      – Тогда пойдемте.
      Дженси с герцогиней направились в гардеробную молодой леди. Платьев оказалось больше, чем можно было вообразить, и все необыкновенно красивые, Дженси о таких даже и не мечтала. Герцогиня не ошиблась: после того как на Дженси затянули обязательный корсет, стало ясно, что все они ей подходят.
      Надев очередное платье, Дженси разглядывала себя в зеркале. Коричневое, шерстяное, в бронзовую полоску, с длинными рукавами и рюшем – на первый взгляд это платье казалось довольно простым, но оно было превосходно скроено и сшито. В таком наряде Дженси наконец-то почувствовала себя настоящей леди.
      – Замечательно! – одобрила герцогиня. – Мэри, где серо-зеленое? – обратилась она к горничной. – Я всегда считала, что оно придает леди Tee болезненный вид. Не думаю, что она надевала его больше одного раза, но оно прекрасно подойдет миссис Сент-Брайд.
      Горничная вынимала одно платье за другим, и герцогиня уверяла Дженси, что каждое из них чем-то не устраивает ее дочь.
      – Уверяю вас, Тея ни за что не будет его носить. А вот… О, траурное платье! Боюсь, оно вам понадобится очень скоро.
      «Из-за неизбежной смерти графа Марлоу и его наследника», – сообразила Дженси.
      – Вдовствующая герцогиня умерла во время сезона Теи, такое печальное совпадение. Я вас уверяю, она будет довольна, когда увидит, что этих платьев больше нет.
      Из шкафа были извлечены платья довольно сдержанных тонов, но тоже прелестные. Немного подумав, Дженси выбрала коричневое в бронзовую полоску, два теплых прогулочных – одно темно-серое, другое серо-зеленое, – очень красивое шелковое платье цвета слоновой кости, а также черное, безусловно, траурное, но с прекрасной вышивкой и оборками.
      – Где черный тюрбан? – спросила герцогиня.
      Тюрбан тут же водрузили на голову Дженси, и она с трудом удержалась от смеха, подумав о том, что прямо на глазах становится Важной Персоной.
      – Дорогая, вокруг лица должны быть завитки, – сказала герцогиня.
      Для Саймона – что угодно.
      – У вас есть кто-нибудь, кто может меня подстричь?
      Герцогиня нахмурилась:
      – Да, только не очень хорошо. Но существует… особенная прическа. – Она послала горничную за некой Вильерс. – А теперь – жакеты, туфли, перчатки…
      Вскоре у Дженси появились все необходимые аксессуары, а также новый саквояж, чтобы все это сложить. Туфли оказались великоваты, но она решила, что засунет что-нибудь в носок.
      К обеду она надела коричневое платье, а прическу ей сделала Вильерс, горничная, которую все называли «костюмершей». Она подняла волосы на затылке, начесала их вперед, а затем, завивая щипцами, уложила вокруг лица.
      Дженси подумала, что выглядит нелепо, но герцогиня заявила, что такая прическа – это самая последняя мода.
      – Дорогая, так сейчас делают все женщины, которые не желают обрезать волосы.
      Дженси молча кивнула и подошла к зеркалу. Вдев в уши жемчужные серьги, она направилась к Саймону, чтобы проверить его реакцию.
      Казалось, сначала он ее не узнал. Потом расплылся в улыбке и, взяв ее за руки, сказал:
      – Ты великолепна, дорогая. Слава Богу, что я нашел тебя раньше, чем другие. Ну, теперь видишь?
      Он говорил о том, что в таком виде никто не скажет, кто она – Джейн или Нэн.
      – Да, вижу. Ты был прав.
      В этот вечер, надев шелковую ночную рубашку Теодосии и свой старенький халат, Дженси гадала, придет ли Саймон к ней в спальню или она должна пойти к нему.
      Когда она уходила после обеда, Саймон разговаривал с лордом Дариусом. Обед же прошел замечательно. Их было всего четверо, и они сидели в небольшой комнате, так что было совсем не страшно. Герцогиня и лорд Дариус оказались очень добрые и отзывчивые, и Дженси решила, что сможет прекрасно ладить с такими людьми. И если ее обман не раскроется, то она будет жить, как в раю.
      Ей вдруг захотелось сравнить свою новую внешность с рисунками Джейн. Она достала из папки ее автопортрет и, сравнив его со своим отражением в зеркале, поняла: если бы сделать Джейн такую же прическу, как сейчас у нее, то внешность Джейн решительно изменилась бы.
      Ах, как бы ей хотелось, чтобы Джейн была сейчас с ней в этом чудесном доме! Джейн так любила все красивое и изящное… Сегодня вечером Дженси видела на одной из стен замечательные картины – Джейн они наверняка бы понравились.
      Она положила рисунок в папку, и что-то ее насторожило. Еще раз просмотрев все листы, Дженси бросилась в комнату Саймона. Но он был не один, а с Тредвелом; слуга помогал ему снимать жилет. Она попятилась к двери, но Саймон ее остановил:
      – Останься, Джейн. – Повернувшись к слуге, он сказал: – Спасибо.
      Когда Тредвел ушел, Дженси прошептала:
      – Пропал рисунок. На котором Марта и я.
      – Ты уверена? Дай я сам посмотрю. – Минуту спустя он сказал: – Ты права. Должно быть, рисунок остался на корабле. Не волнуйся, мы напишем…
      – Нет. Если бы рисунок остался в салоне, мы бы его потом заметили. – Сделав глубокий вдох, она заявила: – Саймон, я думаю, что его украли. Когда обыскивали каюту.
      – Но зачем? Рисунок, конечно, хороший, но не шедевр же…
      – Ты подумаешь, что я сошла с ума, но… Видишь ли, когда я уверяла, что художницей была Нэн, а не Джейн, Дакр сомневался, не верил. Что, если он стащил рисунок, а потом поедет на север, чтобы показать его моим знакомым?
      Саймон в задумчивости пробормотал:
      – Чтобы получить надо мной власть?
      – Да, наверное. Возможно, он был связан с Макартуром.
      – Не обязательно. Дакр очень честолюбивый. Быть может, он решил, что сумеет кое-чего добиться при помощи шантажа.
      Она сжала его руку.
      – Что же нам делать?
      – Не беспокойся, моя милая. Не исключено, что это действительно сделал Дакр. Но поверь: меньше всего он хочет, чтобы правда вышла наружу. Если он вздумает разыграть свою карту, я найду ответный ход. В любом случае мы с ним справимся. Когда будем проезжать через Лондон, я оставлю Хэлу записку – пусть посмотрит, пришла ли «Эверетта». Если еще нет, он найдет способ остановить негодяя и забрать рисунок. А если судно уже в гавани, то он отыщет Дакра и сделает то же самое.
      Он привлек ее к себе и крепко обнял. Дженси прижалась к нему, стараясь найти утешение в его силе, в его уверенности. Тихо вздохнув, она прошептала:
      – Как все это неприятно!
      – Не бойся, дорогая. Мы вместе, и все у нас будет хорошо.
      В постели, в объятиях мужа, она на время забыла обо всех своих страхах. Но потом долго лежала без сна, думая о Дакре и о похищенном рисунке.

      До Лондона добирались целый день, даже при том, что ехали по прекрасной, без ухабов, дороге и в роскошном экипаже герцогини. Они сняли номер в гостинице «Лебедь», и Саймон отправил слуг на поиски Хэла, чтобы передали ему записку, в которой он сообщал про Дакра и рисунок. Свои «канадские» бумаги Саймон оставил в сейфе у лорда Дариуса – решил, что так в данный момент удобнее.
      Дженси старалась успокоиться, но тщетно. Она постоянно думала о Дакре и о том, что он собирался предпринять. Что, если он уже в Лондоне? Что, если он донесет на нее? Она вздрагивала от каждого стука в дверь и тут же ругала себя за малодушие.
      После обеда в дверь опять постучали, но это пришел Хэл: он сказал, что обо всем позаботился.
      – Корабль уже в Лондоне. Мы какое-то время наблюдали за Дакром. Они с женой в этой же гостинице. Хочешь встретиться?
      – Нет времени, – ответил Саймон. – Как я понял, ты знал про Марлоу и Остри.
      – Если бы ты узнал раньше, ничего бы не изменилось.
      Саймон молча кивнул, потом пробормотал:
      – Хотелось бы вернуть рисунок.
      – Стивен в городе. Он придумает, как это сделать.
      – Придумает?
      – Не сомневайся. Стивен любого сумеет перехитрить. Ведь еще есть старые помощники Николаса.
      – Кто?
      Хэл засмеялся.
      – Я все забываю, что ты долго отсутствовал. Не волнуйся. Обшарить номер гостиницы – сущий пустяк.
      Воровство? Дженси почувствовала, что должна протестовать, однако промолчала.
      – Кто из наших еще здесь? – спросил Саймон. – Может, собрать всех?
      В этот момент раздался стук, и тут же в комнату стремительно вошла необыкновенно красивая женщина в сапфировом плаще с капюшоном. Она тотчас же откинула капюшон за спину, и Дженси чуть не вскрикнула от удивления, увидев необычайно сложную прическу из белокурых волос; ей даже сначала показалось, что это парик.
      – Вот ты где!.. – воскликнула незнакомка, обращаясь к Хэлу. – Ох, слава Богу! Я боялась, что ты опять сбежишь, прежде чем я тебя найду.
      – Сбегу? – Хэл едва заметно нахмурился.
      Дженси украдкой разглядывала незнакомку. Это могла быть только Бланш, что означает «белая». Возлюбленная Хэла, о которой рассказывал Саймон.
      Бланш в смущении улыбнулась и проговорила:
      – Не сердись на меня, Хэл. Я не могу это вынести. Ты победил. – Она приблизилась к нему почти вплотную. – Ах, эти месяцы… месяцы вдали от тебя были самыми худшими в моей жизни.
      Он вдруг прижал ее к себе одной рукой и тихо сказал:
      – О Господи, и для меня тоже!
      Дженси покосилась на Саймона, которого любила так же беззаветно и которого страшилась потерять. И оба стали медленно отступать в смежную комнату.
      – Нет, не уходите. Мы извиняемся. – Хэл и Бланш смотрели на них и улыбались. – Простите, что смутили вас, – продолжал Хэл. – Но нас можно поздравить.
      Саймон и Дженси переглянулись, а Бланш сказала:
      – Любимый, ты должен был им рассказать. Видите ли, я актриса. Некоторые называют меня Белой Голубкой из «Друри-Лейн». Мое прошлое… Я не очень-то подходящая жена для Хэла. Этот человек сошел с ума.
      Саймон подошел к ней и, взяв ее руку, обтянутую белой перчаткой, поднес к губам.
      – Поверьте, я в восторге от знакомства с вами. Но я думал, что Белая Голубка не носит цветных нарядов.
      – Что?.. Ах плащ?.. Это для маскировки. – Ее глаза смеялись. – К тому же белое непрактично, особенно в холода, когда повсюду угольная сажа. Не знаю, говорил ли вам Хэл…
      – Говорил, – кивнул Саймон. Повернувшись к жене, сказал: – Дженси, любимая, подойди сюда. Познакомься с невестой Хэла.
      Дженси подошла. Она была несколько озадачена такими формальностями, но потом поняла: представляя ее Бланш, он признавал актрису за равную. Джейн почувствовала, что вовлечена в какой-то танец, фигуры и па которого она не знала, но, как всегда, доверилась Саймону.
      – Очень приятно познакомиться, миледи.
      Белая Голубка засмеялась:
      – О, тогда без «миледи». Я Бланш, Бланш Хардкасл. – Она покосилась на Хэла: – Скоро, видимо, буду Бланш Боумонт, безумный ты человек.
      Он поднес к губам ее руку.
      – Нет-нет, я не безумец. Но если бы ты не сдалась, то я, наверное, сошел бы с ума.
      – Только пусть это будет скромная свадьба, без помпы, – сказала Бланш.
      – Раз мы поженимся, все остальное мне безразлично.
      – Возникнут трудности. И не говори, что я тебя не предупреждала. – Бланш повернулась к Джейн: – Я вела не очень-то праведную жизнь, и это еще мягко сказано. Вы должны это знать.
      Дженси захотелось рассказать ей про Хаскеттов, но она, конечно же, сказала совсем другое:
      – Для меня все это не имеет значения. Я желаю вам обоим счастья.
      Бланш улыбнулась:
      – Саймон Сент-Брайд, вам повезло. – Она повернулась к Хэлу: – Но что нам делать с твоими близкими? Как же мать, сестра и ее семья?
      – Если они откажутся нас принимать, будем их избегать. Но у меня есть туз в рукаве. – Он потрогал свой пустой рукав. – Они одобрят почти все, чтобы облегчить мое трагическое положение.
      Бланш промолчала, и Хэл, чуть покраснев, проговорил:
      – Прошу прощения, но мы бы хотели уединиться. – Он положил руку на плечо Бланш, и она тоже покраснела.
      – Да, конечно, – кивнул Саймон. – Я хотел бы задержаться в Лондоне, чтобы отметить это событие, но меня ждут дома.
      – А насчет Дакра не беспокойся…
      Тут снова раздался стук в дверь. Саймон тотчас же открыл, впустив визитера. В комнату вошел представительный седоволосый мужчина.
      – Рад вас видеть, мистер Саймон, – сказал он. – Хорошо, что вы наконец-то вернулись.
      – Как видите, Гриллинг, вернулся. Проходите же.
      Оказалось, что мистер Гриллинг был лондонским нотариусом Сент-Брайдов. Когда его представляли Бланш, он едва заметно нахмурился; узнав же, что Бланш – невеста майора Боумонта, нотариус взглянул на жениха с удивлением, но тут же перешел к делу:
      – С сожалением сообщаю вам, сэр, что сегодня я получил известие: состояние лорда Остри резко ухудшилось. Откровенно говоря, он при смерти.
      – И никакой надежды? – спросил Саймон.
      – Все в руках Божьих, но… Думаю, никакой.
      Саймон со вздохом кивнул. Нотариус же, сообщив последние новости, откланялся. Хэл и Бланш ушли следом за ним, и молодые супруги остались наедине.
      – Дорогая, ты выдержишь, если мы сегодня же поедем дальше? – спросил Саймон. – Тогда уже завтра будем в Брайдсуэлле.
      – Выдержу, – ответила Дженси, хотя ей ужасно хотелось спать.
      Переложив все свои заботы на Хэла, они при свете луны помчались на север. Измученные, остановились в Уэре, тут же повалились спать, а с первыми лучами солнца отправились на север. Потом повернули на восток, к Лауту, и дальше – к морю.
      Когда они по извилистым улочкам проезжали Монктон-Сент-Брайдс, было уже совсем темно, и Дженси видела только тени и освещенные окна. Она догадалась, что они приехали в Брайдсуэлл, только после того, как экипаж замедлил ход и свернул под арку.
      Не успела карета остановиться, как Саймон соскочил на землю, подал жене руку, и при свете каретных фонарей она увидела, что он улыбается. Какие бы печальные новости его ни ждали, он приехал домой.
      Тут парадная дверь распахнулась, и на ступеньки высыпали люди. Какая-то молодая женщина закричала: «Саймон!» – и кинулась ему на шею. Дженси догадалась, что это Мара – у нее были черные волосы с проблесками рыжины.
      После этого его обняла мать, а потом в таких же жарких объятиях оказалась и Дженси.
      – Какая красивая! – Мать просияла. – Рады вас видеть, хотя у нас сейчас… ужасное время. – Она повела их в дом. На ходу спросила: – Саймон, ты уже знаешь?
      – Да.
      Для дальнейшего не было времени: огромный старинный холл мгновенно заполнился людьми – они выходили из комнат, коридоров, с лестницы. Действительно – муравейник. Здесь были люди самого разного возраста, все их обнимали, жали руки, знакомились…
      Отец Саймона сначала отдавал распоряжения слугам – те занялись багажом, – но потом он пришел, пожал руку своему старшему сыну и заключил его в объятия. Это был высокий, плотный мужчина, очень похожий на Саймона, за исключением цвета волос, и Дженси даже подумала, что, наверное, именно так будет выглядеть муж через несколько десятков лет.
      Мать Саймона была стройная и моложавая, с прекрасной кожей и густыми каштановыми волосами. Она засыпала Дженси вопросами – расспрашивала о путешествии, – и та в какой-то момент почувствовала, что вот-вот потеряет сознание. Темнота вокруг нее сгущалась, дышать становилось все труднее – и вдруг она поняла, что Саймон несет ее на руках.
      – Ой, прости, я могу идти сама…
      – Не будь гусыней. Это я должен извиняться. Потащил тебя в дорогу в такой спешке. Ну вот, мы пришли.
      Кто-то со свечой открыл дверь, а потом Дженси оказалась на мягкой кровати. Свечу держала мать. Посмотрев на сына, она сказала:
      – Глупый мальчишка. Ничего не соображаешь. Убирайся отсюда, позволь мне самой позаботиться о моей новой дочке.
      Дженси хотелось закричать, чтобы Саймон остался, но он с жалобной улыбкой кивнул, подчиняясь матери.
      – Знаю-знаю, – сказала миссис Сент-Брайд, прикоснувшись к плечу Дженси. – Мы всех приводим в ужас, особенно тех, кто к нам не привык. Но не беспокойтесь, все будет хорошо. Не хотите ли сразу устроиться в постели? Вам подадут ужин, а утром, когда отдохнете, мы с вами уже познакомимся как следует.
      Постучав, вошли две улыбчивые горничные, они принесли грелки для постели; еще одна несла саквояж.
      Дженси поднялась на ноги, чтобы постель можно было согреть, и достала из саквояжа кое-что из одежды. Когда горничные ушли, свекровь помогла ей раздеться, и Дженси сразу же легла в постель. Она заснула в тот момент, когда голова ее коснулась подушки.
      Саймон с восторгом выслушал выговор матери, поцеловал ее и обменялся с отцом улыбками. Какое счастье, что он наконец-то оказался дома! И как только он выдержал столь долгую разлуку? Саймон чувствовал: когда он в Брайдсуэлле, с ним ничего плохого не случится.
      – Конечно же, ты сегодня еще не ел, – заявила мать с таким видом, как будто обвиняла его в тяжких грехах. – Сейчас все устрою, – сказала она и пошла на кухню.
      Наконец все разошлись, ушли даже неугомонные дети, которые так выросли, что Саймон их с трудом узнавал. Отец затащил сына к себе в кабинет, и тот рассказал обо всем, что с ним происходило в последнее время. О том, кто его жена на самом деле, он, разумеется, умолчал. Не рассказал и о пропаже картины.
      Внимательно выслушав, отец принялся раскуривать свою глиняную трубку. Потом сказал:
      – Полагаю, сейчас не надо говорить ей о дуэли.
      – Маме? Не скажу, если ты так хочешь.
      – Нет-нет, ты не понял. Если ты совсем ничего не скажешь, нам с тобой не поздоровится, когда она обо всем узнает. – Он внимательно посмотрел на сына. – Ты уже полностью здоров, мой мальчик?
      – Да, полностью. Благодаря Джейн.
      – Красивое имя. Возможно, она беременна. Я имею в виду ее обморок.
      – Конечно, возможно. Но даже если так, то срок очень небольшой.
      Саймон почему-то смутился – как будто родителям не следовало знать о том, что он спал с женщиной. Ах, как замечательно дома!
      Почувствовав, что засыпает, сидя в кресле, Саймон извинился и ушел к себе. Ложиться в свою старую кровать, рядом с женой?.. Это было очень странно, но прекрасно, ведь жена – его милая Дженси. Он лег, прижался к ней покрепче и мгновенно заснул. Проснулся же рано, на рассвете. В спальне было очень холодно, но к этому он привык с детства. Наверное, следовало побыстрее растопить камин – для Дженси. Но она ведь тоже не тепличное растение…
      Она лежала к нему спиной, и он осторожно поцеловал ее шею, поцеловал так, чтобы не разбудить.
      Однако она тут же повернулась к нему и с улыбкой сказала:
      – Доброе утро.
      – Еще очень рано, так что спи.
      Она зевнула и потянулась.
      – Нет, я уже проснулась. – Глядя ему в глаза, спросила: – Как дела?
      Он вздохнул и лег на спину.
      – Все бодры и веселы, но это иллюзия. Совершенно очевидно, что Марлоу умирает, но они предпочитают не говорить об этом. В конце концов я не выдержал и сам спросил… Отец сказал, что Остри плох, и тотчас же сменил тему.
      Она придвинулась к нему и погладила по руке.
      – Мой отец – замечательный человек, – продолжал Саймон. – Но к сожалению, он старается избегать проблем.
      – Наверное, ему сейчас очень трудно?
      – Да, конечно. Покинуть Брайдсуэлл – это для него немыслимо.
      – Тогда зачем покидать? Если даже твой отец станет графом, он ведь может остаться здесь, разве не так?
      – Да, может, но, видишь ли… Титул – это множество обязанностей. Заседания в парламенте, положение при королевском дворе… и тому подобное. Но самое главное – графский дом. Отец считает, что его обязанность – проводить там хотя бы полгода.
      – Но зачем?
      Он чмокнул жену в висок.
      – Я же сказал – обязанность. Огромный дом и обширные земельные владения. От него будет зависеть благополучие сотен, даже тысяч людей – от слуг до управляющих, от местных фермеров до коммерсантов. Фермы, деревни, викариаты, мельницы. И граф обязан обо всем этом заботиться.
      – А нельзя ли… сдать графские владения в аренду?
      – Боже мой, конечно, нет!
      Она вздрогнула и тихо прошептала:
      – Очень жаль.
      Еще крепче прижав ее к себе, он продолжал:
      – Пойми, дорогая, сдавать владения в аренду – это крайне неразумно. Ведь наниматели никогда не будут заботиться обо всем так, как настоящий владелец.
      – Значит, семье придется ездить туда и обратно?
      – Полагаю, да. Возможно, ездить будут только родители, а молодые станут постоянно жить в доме графа.
      – А может, и нам там поселиться? Я уверена, что места вокруг графства Марлоу очень хорошие.
      Местность вокруг Марлоу и впрямь была неописуемо хороша – как и Брайдсуэлл.
      – Я подумаю, дорогая. Полагаю, что со временем все разрешится само собой. – Он положил голову на плечо жены. – Слава Богу, что у меня есть ты. Моя опора и моя сила.
      – Ах, дорогой, я… – Она насторожился. – Ой, что там такое? За окном… Кажется, скачет лошадь.
      Саймон прислушался.
      – В такой час? – Он поднялся с кровати и оделся. Дженси последовала его примеру.
      – Дорогой, ты иди, а я сейчас спущусь.
      В одной рубашке и штанах он пошел вниз, уже понимая: вести – самые неутешительные.
      В гостиной сидели родители, сидели, держась за руки. «Как маленькие дети», – подумал Саймон.
      Тут же стоял слуга в ливрее, и Саймон, взглянув на него, спросил:
      – Какие новости?
      – Виконт Остри умер вчера в десять часов вечера, сэр, – ответил слуга. – Граф очень плох. Леди Остри прислала попросить, чтобы мистер Сент-Брайд приехал в Марлоу и взял заботы на себя.
      Саймон хотел сказать, что нет смысла так спешить, но тут же понял, что кузине Дороти просто нужна поддержка. А от кого ее ждать, если не от того, кто вскоре станет графом Марлоу? Но если наследник откажется сейчас ехать, то это ничего не изменит.
      Отец молчал, и Саймон сказал:
      – Хочешь, я поеду? Ты можешь приехать потом.
      Отец задумался, а потом вдруг решительно покачал головой:
      – Нет, мой мальчик. То есть да, если ты способен меня сопровождать, я буду очень признателен. Но я должен ехать. Бедной Дороти сейчас очень плохо. – Он похлопал жену по руке. – Ты останешься здесь, дорогая. Я знаю, ты сможешь обо всем позаботиться.
      Саймон услышал шаги и сразу же понял, что это Дженси. На ней было одно из ее скучных Йоркских платьев; волосы же рассыпались по плечам и по спине, а глаза – ясные, настороженные.
      Саймон взял ее за руку.
      – Я еду с отцом в Марлоу, чтобы помочь вдове Остри. Похоже, вскоре граф последует за своим сыном.
      – Можно мне поехать с тобой?
      Эта просьба очень его обрадовала, но он сказал:
      – Дорогая, ты и так ужасно устала. Оставайся здесь, отдохни.
      – Я уже отдохнула и хочу поехать с тобой. Но если по какой-то причине я не должна…
      – Нет-нет, дорогая. Но нам придется выехать сразу после завтрака.
      Она кивнула:
      – Тогда я пойду собирать вещи. – Она стремительно вышла из комнаты, чем удивительно напомнила его мать.
      Саймон повернулся к родителям и увидел, что мать улыбается.
      – Ты сделал хороший выбор, мой мальчик. Она твердо стоит на своих ногах и достаточно сильна, чтобы стать хорошей женой и матерью. Великое счастье видеть, как сияют твои глаза, когда ты смотришь на нее.
      Саймон рассмеялся. Ему в жизни очень повезло: его родители дьявольски догадливые.
      Дженси пробыла в Брайдсуэлле совсем недолго, но теперь, когда она прощалась, у нее щемило сердце. И опять сбежались все обитатели дома, но она далеко не всех еще знала.
      Молодая женщина с ребенком на руках – это Мэри, жена Руперта, брата Саймона. Руперт управляет поместьем, и его семья живет с родителями. Пухленькая веселая девушка и такая же пухлая, но спокойная – сестры Саймона, Люси и Дженнифер, только она не знала, кто из них кто. И старики: дед по матери, дед по отцу, двоюродный дед и двоюродная бабка – неизвестно с чьей стороны.
      Были и другие пожилые люди, может, родственники, а может – бывшие слуги. И еще два мальчика; Дженси не решилась спросить, кто они такие, но ей бы хотелось, чтобы они оказались приемными внебрачными детьми. Тогда ее собственное происхождение не казалось бы таким шокирующим.
      Однако она не хотела, чтобы они были внебрачными детьми отца Саймона. Хотелось думать, что его родители преданы друг другу. Укладывая вещи, она думала о том, что это ее первое знакомство со счастливой семьей. И очень хотелось верить, что у них с Саймоном будет такая же семья.
      Крепко обняв сына, миссис Сент-Брайд повернулась к Дженси:
      – Дорогая, позаботься о них.
      Казалось, эта женщина воспринимала отъезд мужа и сына так, будто им предстояло ехать в Канаду, а не в Ноттингемшир. Наверное, Брайдсуэлл так на всех влиял. Дженси и сама утирала слезы. Все махали им руками, когда экипаж тронулся с места, а мальчишки бежали за ними до арки, через которую они вскоре выехали на широкую дорогу.
      Дженси откинулась на спинку сиденья; она думала о том, что ее жизнь уже долгое время проходит в непрерывном движении. Хотелось поговорить с мужем о его близких, но рядом сидел отец, поэтому она спросила:
      – Саймон, ты говорил, что у Марлоу – величественный дом. Он такой же, как в Лонг-Чарте?
      – Да, величественный, но совсем по-другому. Ты разбираешься в архитектуре? Особняк графа – в палладинском стиле.
      Дженси в смущении пробормотала:
      – Это мне ни о чем не говорит.
      – Построено в стиле Андреа Палладио. Этот итальянец жил в шестнадцатом веке и писал о классической архитектуре – о римских виллах и тому подобном. В прошлом веке многие подхватили его идеи, и, к сожалению, среди них оказался прадед Марлоу. Это означает, – продолжал Саймон, – что фасад похож на акрополь, а главный холл тянется к небу, имитируя римский атриум. В Англии климат не тот, что в Италии, поэтому там довольно прохладно. Чтобы это компенсировать, к дому коридорами пристроили небольшие виллы. Как бы то ни было, особняк вызывает всеобщее восхищение, и посмотреть на него съезжаются со всей Англии.
      При этих словах сына Сент-Брайд-старший тяжело вздохнул. А Саймон между тем продолжал:
      – Парк же по красоте соперничает с парком в Лонг-Чарте. Рядом с домом озеро, и в нем отражается фасад – удивительное зрелище, особенно благодаря высоким деревьям на заднем плане.
      Дженси улыбнулась:
      – По твоему описанию получается, что этот дом – словно из готического романа.
      – Ничего подобного. Там нет ни пыльных коридоров, ни древних часовен, ни каморки священника. Дом построен шестьдесят лет назад, и целая армия слуг поддерживает в нем порядок.
      Потом отец с сыном заговорили о политике, о коммерции и об отношениях с Европой. Дженси внимательно слушала и удивлялась; казалось, они нисколько не сомневались в том, что все это их дело и что на них лежит ответственность за все происходящее в Англии. Когда же они заговорили о безработице и о бедности, то предлагали всевозможные изменения в законах.
      «Потомки Геварда Бодрого!» – восхищалась Дженси.
      А ее предки… Ах, об этом даже думать не хотелось, и она выбросила из головы Хаскеттов. К счастью, Саймон принял меры против Дакра, и он был уверен, что ее ложь никогда не раскроется. Что ж, значит, так и будет.
      Дженси мысленно улыбнулась, когда Саймон стал уговаривать отца занять место в палате лордов, он говорил, что это – не такая уж большая нагрузка. Мистер Сент-Брайд в конце концов согласился и насмешливо добавил:
      – Полагаю, ты со своими «повесами» мне поможешь.
      Где-то в середине дня Саймон сказал, что они почти приехали, и Дженси, высунувшись из окна, бросила первый взгляд на владения графа. Особняк Марлоу стоял на виду, а перед ним раскинулся огромный парк, ничуть не меньше, чем парк в Лонг-Чарте, Листья с деревьев уже облетели, и белый дом был прекрасно виден. Дом этот напоминал античный храм; в центральной его части возвышался треугольный фронтон на высоких колоннах, а с обеих сторон были пристроены небольшие виллы – копии главного дома, включая фронтон. «Как необычно, – подумала Дженси. – Да, необычно, пожалуй, даже красиво».
      Какое-то время она разглядывала особняк, потом вдруг улыбнулась и мысленно порадовалась: «Ах, как хорошо, что на мне элегантное черное платье леди Теодосии!»
      Они остановились у подножия массивной лестницы, где мрачные слуги ждали, чтобы отворить двери экипажа и провести гостей к большим белым дверям с гербовым щитом, прикрытым черным крепом.
      Войдя в дом, Дженси сначала подумала, что армия слуг собралась, дабы радушно их приветствовать, но так казалось только ей. Пришлось напомнить себе: в этом доме долго обитала болезнь и совсем недавно сюда пришла смерть. Все слуги и горничные носили знаки траура: мужчины – нарукавные повязки и черные перчатки, женщины – черные чепцы и фартуки.
      Осматриваясь, Дженси думала о том, что этот холл, освещенный слабым светом из-под стеклянного купола, никогда не мог быть уютным: пол и стены выложены серым мрамором, по стенам на равных расстояниях – альковы с белыми античными статуями среди черных полуколонн.
      И ни пятнышка краски, цвета. Может быть, именно поэтому казалось, что здесь холодно.
      Смогут ли Сент-Брайды согреть это жилище? Или оно заморозит их до смерти? Она почувствовала облегчение, когда джентльмен в элегантном черном костюме поклонился и сказал:
      – Леди Остри ждет вас. Пойдемте со мной. Их повели по коридору, и коридор этот казался таким же холодным. Наконец они сделали поворот – тут стены были голубые, чтобы лучше смотрелись висевшие на них пейзажи, – и прошли через дверь в другой холл, на сей раз маленький, отделанный панелями из золотистого дерева. «Очевидно, это и есть одна из пристроек», – подумала Дженси.
      Их провожатый постучал в дверь, и они вошли в комнату с черными шторами на окнах. Комната была небольшая, хорошо прогретая камином, с пестрым ковром на полу.
      Навстречу им с дивана поднялась стройная изящная женщина в черном – видимо, вдова, кузина Дороти, леди Остри. Она отпустила стоявшую у дивана горничную и с видимым усилием улыбнулась:
      – Дядя Сим, спасибо, что приехал. И тебе, Саймон, спасибо. Я не знала, что ты вернулся. Это для всех хорошо. Извини, дядя, что я послала за тобой, но так много всего… – Она сделала неопределенный жест. – Формальности, похороны. Кажется, всем надо давать указания, а я просто не могу…
      Дженси думала, что леди Остри будет спокойна, потому что смерть ее мужа не могла стать неожиданностью, но казалось, что эта женщина надеялась до самого конца. Она была очень бледна, а под глазами у нее залегли синие тени.
      Отец Саймона взял ее за руку, усадил на диван и сел рядом.
      – Хорошо, что ты за нами послала, дорогая. Мы с Саймоном обо всем позаботимся, не волнуйся. Как Марлоу?
      Она вздохнула и сокрушенно покачала головой. Мистер Сент-Брайд тоже вздохнул:
      – Ах да, конечно… Так вот, а это жена Саймона, Дженси, Хочешь, она посидит с тобой? А мы пока осмотримся… Но где же леди Тейверли?
      – Я послала за мамой, но она в Харрогейте. Надеюсь, завтра приедет. – Дороти посмотрела на Дженси и постаралась улыбнуться. – Извините, но мне сейчас очень тяжело.
      – Искренне сочувствую, миледи. Позвольте позаботиться о вас.
      – О, пожалуйста, не надо «миледи»! Просто «кузина Дороти».
      Дженси смутилась из-за своей ошибки, но тут же взяла себя в руки. Повернувшись к мужчинам, она сказала:
      – Не беспокойтесь, я сделаю все, что потребуется.
      Саймон поблагодарил ее улыбкой, и мужчины ушли.
      – Я счастлива за вас, – проговорила леди Остри. Дженси поняла, что все еще улыбается вслед Саймону. Собравшись с мыслями, она села возле вдовы и спросила:
      – Кузина Дороти, как долго вы были женаты?
      Леди Остри комкала платок с черной каймой, но глаза ее были сухими.
      – Восемь лет. Остри на десять лет старше меня, но этого… этого мы никак не ожидали. Ему было всего сорок, и он всегда был здоров. До прошлого года…
      Дженси побуждала вдову говорить, надеясь, что это принесет ей облегчение. Сначала речь Дороти была медленной, но потом слова полились потоком – она рассказывала о своем знакомстве с будущим мужем, о том, как он за ней ухаживал, о его любви к лошадям, о двух чудесных дочках и о трагедии, когда умер их маленький сын.
      «Смерть сына была бы трагедией для многих», – подумала Дженси. И теперь она стала лучше понимать Саймона. Обитателям Брайдсуэлла, конечно же, не хотелось перебираться в этот странный и холодный дом, ужасно неуютный… Но они считали, что обязаны это сделать, полагали, что жить здесь – их долг.

      Кузина Дороти все говорила и говорила – рассказывала о том, как лечили ее мужа и как самые лучшие доктора приходили в отчаяние от того, что ничего не могли поделать. Правда, было кратковременное улучшение, но затем виконту стало еще хуже. Дженси предпочла бы не слышать всего этого, но она понимала, что несчастной вдове надо выговориться. Леди Остри внезапно умолкла, потом вдруг воскликнула:
      – Ох, что же это я?! Вы же после долгой дороги! Вам необходимо перекусить! Хотите чаю? Может, пообедаете? Сколько сейчас времени?
      Дженси взяла ее за руку:
      – Кузина Дороти, не беспокойтесь об этом. Я не хочу распоряжаться в вашем доме, но, пожалуйста, позвольте мне все-таки заняться хозяйственными делами.
      Вдова внимательно посмотрела на нее, потом проговорила:
      – Я бы не хотела вас утруждать, ведь вы так молоды…
      Решив проявить твердость, Дженси возразила:
      – Не утруждать, а принять необходимую вам помощь. Может, хотите чаю? Когда вы в последний раз ели?
      Леди Остри уставилась в пространство.
      – Не помню.
      «Когда последний раз спала, тоже, наверное, не помнит», – подумала Дженси. Немного помедлив, она сказала:
      – Я, как и вы, теряла очень дорогих мне людей, поэтому прекрасно вас понимаю. Давайте я отведу вас в постель. Там будет удобнее, и вам принесут чего-нибудь поесть.
      Она обняла вдову за плечи, помогла ей подняться на ноги – «Боже, как она исхудала!» – и повела к двери.
      – Где ваша спальня?
      – Соседняя дверь. Но… там Эйнас.
      «Ее покойный муж», – догадалась Дженси.
      – Где же вы спали?
      – Здесь, на тюфяке.
      Что теперь делать? Можно было бы устроить вдову в шезлонге, но ей требовалась постель.
      – Кузина Дороти, а где ваши дочери?
      – Я давно уже отправила их к сестре. Слава Богу!
      – Хотите послать за ними?
      – О нет. Похороны – это так мрачно. Я отправлюсь к ним, когда их отец упокоится в земле. – Она проговорила это с такой решительностью, как будто кто-то настаивал, чтобы она оставалась здесь, в доме графа.
      – Да, конечно, – кивнула Дженси. Но что же делать? Сообразив, что где-то, наверное, приготовлена комната для них с Саймоном, она подошла к звонку и дернула за шнурок.
      И тотчас же перед ними появился слуга.
      – Где будем спать мы с мужем? – спросила Дженси.
      – В гостевом крыле, мэм.
      Отдельное крыло для гостей? Надеясь, что вдова не станет возражать, если ее уведут подальше от тела мужа, Дженси сказала:
      – Проведите нас туда.
      Поддерживая Дороти, Дженси пошла следом за слугой. Они миновали длинный коридор, библиотеку, холл, а затем слуга отворил дверь в небольшую комнату, довольно теплую.
      – Унесите отсюда наш багаж, – распорядилась Дженси. – А потом найдите горничную леди Остри, и пусть сюда принесут чай и легкую закуску, Да, и еще… Скажите экономке, что я жду ее в библиотеке. Туда тоже принесите чайный поднос.
      По крайней мере она знала, где библиотека, а возвращаться в другое крыло ей не хотелось. Но надо ли распорядиться, чтобы Саймону с отцом тоже принесли поесть? Дженси понятия не имела, где они сейчас находились, В конце концов Дженси решила, что если Саймон с отцом захотят пообедать, то сами справятся.
      – Хорошо, мэм, – кивнул слуга. Подхватив саквояжи, он удалился.
      Дженси усадила вдову в кресло и накинула ей на плечи плед, Она сама себе удивлялась – как раскомандовалась! Видимо, жизненные испытания закалили ее. Она – опора Саймона, Так ведь он сказал? Что ж, она ею станет, если сможет.
      Краткий визит в Лонг-Чарт оказался очень кстати, он подготовил ее. Если бы она приехала в Марлоу, имея только опыт Брайдсуэлла, то сейчас едва ли справилась бы.
      Вскоре появилась горничная – та самая, которая была с кузиной Дороти, когда они к ней вошли. Девушка сделала все необходимое – чувствовалось, что она дорожила своим местом. Но почему же она не позаботилась о том, чтобы ее госпожа поела и поспала?
      Дженси хотела уложить вдову в постель, но подумала, что та не захочет, чтобы чужая женщина помогала ей раздеваться. Дождавшись, когда принесут чай, Дженси сказала:
      – Уговорите свою госпожу лечь в постель. Только проследите, чтобы она сначала поела и выпила чаю.
      Дженси вышла из комнаты и вернулась в главный дом. К счастью, ориентироваться здесь было очень просто – никаких извилистых коридоров, только прямые линии. В библиотеке ее ждала хмурая седая женщина, а на столике возле камина стоял чайный поднос.
      Экономка присела в реверансе и представилась как миссис Квинси, экономка Марлоу, прослужившая у графа всю жизнь, Последние слова пожилой женщины прозвучали как вызов.
      Дженси немного смутилась. Неужели экономка считает, что она с ликованием ворвалась в чужой дом, чтобы захватить власть, когда один из хозяев еще не похоронен, а другой даже еще не умер?
      Взяв себя в руки, Дженси села к подносу с чаем.
      – Присаживайтесь, миссис Квинси, обсудим, что делать дальше.
      Та села, все такая же хмурая.
      «А может, не надо было приглашать ее садиться? – спрашивала себя Дженси. – Но не могла же я заставить пожилую женщину стоять передо мной…» Однако на подобные раздумья не было времени, и Дженси перешла к делу.
      – Миссис Квинси, мне нужен ваш совет. У меня еще нет опыта управления таким домом, как Марлоу, но нам обеим ясно: какое-то время леди Остри не может заниматься хозяйством. Так что мы с вами должны сделать все, что сможем.
      К счастью, откровенность произвела впечатление, и экономка вздохнула с облегчением. Сделав глоток чая, она заговорила. Оказалось, что она знала покойного с раннего детства и сейчас искренне горевала.
      – А его брат погиб на войне, – сказала миссис Квинси. – При осаде. Конечно, трагическая судьба, но его-то смерть была быстрой. Гораздо хуже, когда умираешь долго и мучительно. – Она поставила чашку на стол. – Но нам следует подумать о живых, не правда ли, мэм? Так что вы хотите знать?
      – Пожалуйста, объясните, как управляют домом.
      Вскоре Дженси знала основное – по крайней мере в теории. Официанты, дворецкие, младшие дворецкие, старшие слуги, младшие слуги. Кроме того, у миссис Квинси была помощница и собственная горничная. Дженси пришла бы в отчаяние, если бы не осознала, что все идет как бы само собой – во всяком случае, ей не придется бежать на кухню и помогать готовить обед для гостей, которые приедут на похороны.
      – Но у нас нет шеф-повара, – добавила миссис Квинси. – Мы не могли принять человека без рекомендаций, мэм. Миссис Ренишоу прекрасно управляется со слугами и с больничной палатой, но…
      – Я уверена, что на некоторое время она нам подойдет.
      У экономки беспокойно забегали глаза.
      – А когда… когда придет время и приедет новый граф, он пожелает жить здесь?
      Было ясно, что этот вопрос волнует всю прислугу.
      – Это еще не обсуждалось, – ответила Дженси. Миссис Квинси вздохнула:
      – Понятно, мэм, Когда вы и джентльмены пожелаете обедать? В пять часов?
      Дженси кивнула, а экономка пробормотала:
      – Вопрос в том, куда подавать обед, мэм. Видите ли, главная столовая находится в главном доме, но ее используют для больших приемов. А обычно все обедают в западном крыле.
      «То есть там, где сейчас лежит покойник», – подумала Дженси. Она вспомнила, как они с Саймоном обедали на кухне, потому что в столовой лежало тело Исайи. В конце концов, смерть есть смерть – и для малых, и для великих. Но в данном случае кухня исключалась.
      – А может быть, лорд Остри должен находиться где-то в другом месте? – спросила Дженси. – Как в таких случаях бывало раньше?
      – После смерти отца графа прошло сорок два года, мэм, но я уверена, что он лежал в часовне.
      – У вас есть часовня?
      – О да, мэм. Рядом с большим холлом.
      – Может, перенести туда покойного? Как это устроить?
      Через полчаса все было готово. Саймон и его отец шли впереди, а печальный камердинер лорда Остри – позади похоронных дрог, которые несли шестеро слуг. Процессия медленно проследовала через западное крыло в маленькую облицованную серым мрамором часовню.
      Дженси только заглянула в часовню, чтобы убедиться, что все в порядке, а затем вернулась обратно в дом и распорядилась, чтобы спальню хорошенько вымыли и сменили постельное белье. Разумеется, она не собиралась здесь спать – по понятной причине, – но в этом крыле находились еще две спальни, а также небольшая гостиная и столовая. Приказав подготовить для них с Саймоном другую комнату в гостевом крыле, она пошла взглянуть на Дороти. Та уже крепко спала, Дженси попыталась вспомнить, не упустила ли она чего-нибудь. Вроде бы нет, ничего не забыла…
      Отыскав Саймона с отцом, Дженси спросила, готовы ли они обедать. Мужчины от обеда не отказались, и вскоре все сели за стол. За обедом говорили о предстоящих похоронах; решили, что церемония будет скромной и придут только местные жители.
      Более сложными оказались финансовые вопросы. За время долгой болезни графа всем распоряжался Остри, а потом, когда и виконт заболел, его распоряжения выполняли Дороти и консультанты. Теперь она переложила все заботы на отца Саймона, но он ведь пока еще не являлся графом… В конце концов решили дождаться семейного нотариуса – тот должен был приехать на следующий день.
      После обеда Дженси улучила момент поговорить с Саймоном наедине.
      – Дорогой, я понимаю, как мало удовольствия тебе доставляют подобные занятия.
      Он улыбнулся:
      – Но со мной моя Дженси, которая меня поддерживает.
      – Я уверена, что слуги графа гораздо способнее меня.
      В глазах его заплясали огоньки.
      – Далеко не во всем.
      – Не будь таким гадким.
      – Господи, да у меня же нет на это времени! – Он ласково улыбнулся ей и поцеловал.
      Расставшись с мужем, Дженси позвала миссис Квинси и сказала, что хочет осмотреть дом. Они заглянули в роскошные комнаты главного дома, пропустив только одну – графскую спальню, где медленно угасал Марлоу, при котором неотлучно находились трое слуг и доктор.
      После этого они прошлись по кухням и конюшням, о которых Дженси ничего не знала. В подвале главного дома располагались прачечные, кладовые, винные погреба и помещения для слуг-мужчин. Служанки же имели комнаты на чердаке – под громадным куполом. Дженси задумалась: тепло ли здесь зимой? Впрочем, ее это не касалось.
      К вечеру она ужасно устала, к тому же у нее разболелась голова. Укладываясь в постель, Дженси думала о муже. «Где же он? – спрашивала она себя. – Чем сейчас занимается?» Внезапно ей пришло в голову, что вот уже пятую ночь подряд она засыпает в новой кровати, а в промежутках куда-нибудь едет. Неудивительно, что временами ей казалось, будто все кружится вокруг нее.
      Наконец пришел Саймон, такой же усталый, как и она. Как только он оказался с ней рядом, они обнялись.
      – Ты проявила себя замечательно, Дженси Сент-Брайд. Я понимаю, как тебе здесь неуютно.
      – Порой я приходила в ужас. Но бедняжка Дороти нуждается в помощи, а управлять таким домом, оказывается, не труднее, чем Тревитт-Хаусом. Во всяком случае – ненамного труднее.
      – Хотел бы я, чтобы финансовые и имущественные дела графа оказались такими же простыми, как у Исайи.
      Саймон рассказал, как прошел день у него. Они с отцом кое-что осмотрели и пришли к выводу, что поместье в полном порядке и управляющим можно доверять – те свое цело знали.
      – Может, так все и оставить? – спросила Дженси. – Не представляю, как ваша семья будет здесь жить.
      – Видишь ли, большой дом – как корабль. Даже в хорошую погоду кто-то должен стоять у руля.
      – Но здесь прекрасные слуги.
      – Это ненадолго. Думаю, многие из них покинут этот дом.
      Дженси вздохнула, и ей показалось, что муж вздохнул вместе с ней.
      – Но разве то же самое не относится к Брайдсуэллу? – спросила она. – Он тоже не может пустовать.
      – Предполагается, что я сделаю его своим основным домом.
      Уловив в голосе Саймона нотки грусти, Дженси взглянула на него с удивлением:
      – Ты не рад? Ты ведь очень любишь Брайдсуэлл.
      Он снова вздохнул:
      – Сельское хозяйство меня утомляет. Волосы Черного Адемара, понимаешь? В любом случае Брайдсуэлл будет уже не тот.
      Дженси, однако, не сдавалась:
      – Дети и старики могли бы остаться… – Муж промолчал, и она насторожилась. – Саймон, в чем дело? Тебя что-то беспокоит, верно?
      Он провел ладонью по ее щеке.
      – Ничего страшного, любимая. Зависит от того, как ты на это посмотришь. Тебе ведь здесь совсем не нравится?
      – Почему ты так решил?
      – Потому что вижу: тебе здесь не нравится.
      Она не понимала, к чему он клонит.
      – Тут очень красиво, но как-то… холодно. То есть неуютно.
      – Да, согласен.
      – Саймон, скажи, что тебя тревожит. Пожалуйста, скажи.
      Он пристально посмотрел ей в глаза:
      – Не хотелось бы что-то тебе навязывать, но… Я хочу снять этот груз с отца, пока он не надорвал ему сердце.
      – Ты хочешь стать графом? Но разве ты можешь?..
      – Нет, конечно. Я не об этом. Просто я могу жить здесь вместо отца. Сделаю этот дом своей основной резиденцией и возьму на себя управление поместьем. Конечно, как граф, то есть отец… он будет нас навещать, но постоянно будет жить в Брайдсуэлле. И все остальные там останутся.
      – Саймон, но ты же любишь Брайдсуэлл.
      – Да, люблю. И мы с тобой сможем туда приезжать. Но я никогда не собирался жить там постоянно до смерти отца. К тому же, как я уже сказал, сельское хозяйство меня не привлекает. Я хочу баллотироваться в парламент, ты же знаешь.
      – Но если ты возьмешь на себя Марлоу…
      Он решительно покачал головой:
      – Нет-нет, все будет по-другому. Мой отец, и дед, и дед деда, и все их деды действительно управляли поместьем и… Впрочем, дело не в этом. Я ведь не сказал, что совсем не буду покидать Марлоу. Да и сам Марлоу в молодые годы здесь не жил, он жил в Лондоне, при дворе. А временами даже в Париже, еще до революции.
      – Значит, ты будешь баллотироваться в палату общин? По крайней мере до тех пор, пока не станешь лордом Остри, не так ли?
      – И после – тоже. В палату лордов я попаду только после того, как стану графом Марлоу. Но это не так уж плохо, Дженси, Возможно, потом у нас будет дом и в Лондоне, ведь мне придется проводить там какое-то время.
      Саймон говорил так, как будто уговаривал ее, но она понимала, что он уговаривал самого себя.
      – Дорогой, но тебе придется какое-то время здесь жить. То есть нам.
      – Не такая уж большая цена за Брайдсуэлл.
      – Ты о чем?
      – Понимаешь, если мы возьмем этот дом на себя, Брайдсуэлл будет жить. И он всегда будет готов раскрыть объятия нам и нашим детям, когда бы мы туда ни приехали. Если же Брайдсуэлл опустеет, то неизбежно умрет.
      – Понятно. Значит, сделаем так, как ты говоришь.
      Он положил голову ей на плечо.
      – Значит, ты не против?
      Она прижалась к нему.
      – Нет, не против. Но все-таки я беспокоюсь… как наши дети будут себя чувствовать в таком холодном и неуютном доме, как этот. А впрочем… Мы непременно придумаем, как сделать так, чтобы им тут было уютно. Можно, например, покрасить мраморный холл в розовый цвет.
      – Кощунство! – Саймон рассмеялся. – Но знаешь, ведь эти стены только покрашены под мрамор. Так что почему бы и нет? Может, не в розовый, но в какой-нибудь… привлекательный. – Его губы отыскали ее уста. – Боже, спасибо тебе за Дженси.
      Она поцеловала его в ответ и тоже рассмеялась – все ее тревоги пусть только на время, но отступили.
      Проснувшись на следующее утро, Дженси не сразу поняла, где находится, Когда же вспомнила, то догадалась, что ее смутило: скромные размеры спальни и даже, возможно, ощущение, что она находится в каком-то небольшом домике, – виллы-пристройки действительно походили на отдельные дома.
      Саймон проснулся и улыбнулся ей. Но она все же заметила грусть в его глазах.
      – Дорогой, я тут подумала…
      – Неужели? – Он снова улыбнулся.
      – Саймон, пожалуйста, выслушай меня. Почему бы нам не сделать своим домом эту пристройку? Можно даже иметь отдельный вход. Тогда мы сможем присматривать за главным домом, но не будем в нем жить.
      Он перекатился на живот и, упершись подбородком в ладони, проговорил:
      – А ведь можно и так, верно? В главном доме будем время от времени устраивать приемы, чтобы выполнить свой долг.
      – Может быть, устроим прием для всех «повес»?
      – Прекрасная мысль! О, моя мудрая жена…
      – Но об этом тебе самому придется подумать. У меня и так много хлопот.
      – Все в этом мире замечательно, когда в нем Дженси. У нее чудесные волосы, но когда она их поднимает наверх…
      – Что же тогда происходит? – Дженси рассмеялась.
      – Тогда она разрешает все проблемы и поет, как птичка коноплянка.
      – Льстец!
      – Я ее люблю, обожаю, и это чистейшая правда. – Он чмокнул ее в щечку и, поднявшись с постели, пошел в гардеробную.
      Какое-то время Дженси сидела на постели, обхватив руками колени. Наконец потянулась к звонку и вызвала горничную, чтобы ты помогла ей одеться. Она собиралась снова надеть траурное платье леди Теодосии.
      Саймон тем временем оделся в гардеробной, и вскоре молодые супруги вошли в столовую, где уже сидел отец Саймона. Как только им подали завтрак, Саймон отпустил слугу и сообщил отцу о своем решении.
      Сент-Брайд-старший в изумлении уставился на сына:
      – Что?.. Нет-нет, Саймон, это для тебя слишком большая нагрузка. Ты же хочешь идти в парламент, и я уверен, что ты хорошо послужишь своей Англии.
      – Да, я надеюсь. – Саймон улыбнулся с деланной беззаботностью. – Но иметь дом в провинции – не так уж плохо для политика, согласись, отец. И я льщу себя надеждой, что смогу пользоваться твоим лондонским домом.
      – Конечно, сможешь. Но тебе совершенно не обязательно брать на себя еще и дом Марлоу. И не пытайся убедить меня, что тебе вдруг очень захотелось управлять поместьем. Я прекрасно знаю, что это не так.
      – Конечно, не так, – кивнул Саймон. – Но в этом поместье почти ничего не надо делать. Здесь все идет как бы само собой. Признайся, отец, что ты здесь просто заскучаешь. Здесь все в идеальном порядке. Строить нечего, парк не поддается улучшению, а местные жители вроде бы и безо всякого присмотра и помощи прекрасно справляются со своими делами.
      Мистер Сент-Брайд смотрел на сына, беззвучно шевеля губами, и Дженси показалось, что он вот-вот заплачет.
      – Более того, – продолжал Саймон, – Джейн поняла, что нам с ней будет гораздо уютнее в этом крыле, а главный дом – для приема гостей и для развлечений. Поверь, отец, нам тут будет очень даже неплохо.
      Хотя Саймон говорил весьма убедительно, Дженси видела, что ему не удалось обмануть отца.
      Тут отец и в самом деле прослезился – слеза покатилась по его щеке, и тотчас же он смахнул ее платком.
      – Спасибо, спасибо тебе, дорогой сын. Ты же знаешь: если бы нам пришлось уехать из Брайдсуэлла, это бы разбило матери сердце.
      – Знаю, – улыбнулся Саймон. – И мы не можем этого допустить.

      Дженси оставила Саймона с отцом, радуясь, что все так удачно складывалось. Конечно, она никогда бы по своей воле здесь не поселилась, но ради Саймона она попытается сделать этот дом настоящим домом.
      Она навестила кузину Дороти, и та сказала, что временно может взять на себя управление домом. Дженси решила, что это очень даже неплохо – хозяйственные хлопоты помогли бы вдове хоть как-то отвлечься от горестных мыслей.
      Расставшись с Дороти, Дженси опять прошлась по дому. Дом действительно был красив – своими пропорциями, барельефами, лепниной. Она восхищалась картинами, висевшими на стенах, и статуями, стоявшими в нишах, – восхищалась и вместе с тем удивлялась: зачем создавать такой дом, если сам хозяин в основном живет в пристройке? Судя по всему, граф Марлоу даже не встречался с теми, кто хотел бы приехать сюда, чтобы полюбоваться необычным особняком и произведениями искусства.
      Дженси заинтересовали семейные портреты, которые она довольно долго разглядывала. Но если эта ветвь семейства и была отмечена волосами Черного Адемара, то это не было отражено на картинах. Впрочем, картины – весьма ненадежное свидетельство, ведь в прошлом веке и ранее мужчины часто носили парики.
      Побродив по дому, Дженси надела плащ, решив осмотреть особняк с фасада. Она вышла через дверь в дальнем конце террасы и оказалась в парке, за которым ухаживали так же тщательно, как и за домом, – на дорожках не было ни соринки, и даже палой листвы в траве она не заметила.
      Вскоре она наткнулась на двух садовников, но их, конечно же, было гораздо больше – просто они, наверное, старались не попадаться ей на глаза. Парк был очень красивый, но и здесь невольно возникало ощущение, что хозяину все это совершенно не нужно.
      Дженси хотелось бы иметь самый обычный парк, даже лучше сад, как в Карлайле и в Йорке, – чтобы там были фрукты, овощи, душистые цветы. Она улыбнулась, представив, как сама будет сажать бобы.
      Присев на край фонтана – летом большая каменная рыба в нем будет разбрызгивать воду, – Дженси стала думать, где лучше устроить маленький садик, настоящий садик. Возле самой виллы – ужасно, ни в коем случае. Она окинула взглядом парк и вдруг заметила в отдалении, уже за парком, большой каменный дом. Интересно, кто там живет? Может, у них с Саймоном будет много соседей? При этой мысли ее вновь охватило беспокойство. Ведь если здесь действительно много соседей, то придется приглашать их к себе, давать обеды и балы, возможно – для таких людей, как миссис Рэнсом-Браун.
      «Не беспокойся, Хаскетты – хорошие актеры, – напомнила себе Дженси. – Вспомни, как ты, беседуя с горничной в Лонг-Чарте, изображала важную персону». Дженси снова улыбнулась, но тут же нахмурилась; ей не давала покоя мысль о Дакре и пропавшей картине. Что, если Хэлу не удалось его остановить? Чего этот человек потребует? Если денег, то это не так уж страшно, хотя ужасно не хотелось давать такому негодяю даже пенни.
      Но если Дакр потребует каких-то услуг, каких-то одолжений? Ах, это будет гораздо хуже, ведь тогда придется им с Саймоном жить в постоянном страхе, придется подчиняться негодяю и выполнять его нескончаемые требования. О, это будет невыносимо, особенно теперь, когда Саймон берет на себя Марлоу и вскоре станет лордом Остри. И если их разоблачат, то разразится ужасный скандал, и это будет для Саймона нестерпимо…
      Но очень может быть, что их ожидают еще более серьезные испытания. Возможно, Дакр настолько умен, что догадается: надо дождаться, когда у них с Саймоном родится сын. Тогда он получит ужасающую власть над ними. Конечно, сейчас не время сообщать такое Саймону, но, к сожалению, придется.
      А что, если… О Господи! Что, если Дакр решил проверить ее родословную? Раскрыла ли Марта свой секрет кому-нибудь, кроме Исайи?
      Заметив краем глаза какое-то движение, Дженси повернулась, ожидая увидеть садовника. И, вскочив на ноги, в изумлении воскликнула:
      – Капитан Нортон?! Что вы здесь делаете?! – Сообразив, что ведет себя не очень-то вежливо, она улыбнулась. – В этом доме несчастье, капитан, но добро пожаловать. «Эверетта» благополучно добралась до Лондона?
      – Вполне. Мы сошли на берег несколько дней назад.
      «Но что ему здесь надо?» – спрашивала себя Дженси.
      – Значит, вы узнали, что Саймон в Марлоу, не так ли, капитан? Пожалуйста, пойдемте в дом.
      Он пошел рядом с ней.
      – Великолепное поместье. И все в один прекрасный день достанется Саймону, помимо Брайдсуэлла. Некоторые люди рождаются под счастливой звездой, вы не находите?
      Она могла бы сказать ему, что они думают о таком счастье, но не видела смысла.
      – У вас родственники в этих местах? – спросила Дженси.
      – Нет, я приехал повидать вас, Нэн Сент-Брайд.
      Она остановилась и медленно повернулась к нему.
      – Вы же были секундантом Саймона!
      Он пожал плечами и с усмешкой проговорил:
      – Я не сразу понял, что затевается. А вы прекрасно выглядите, Нэн. Настоящая леди. Но думаю, что если вы встретитесь лицом к лицу с миссис Энтуистл, то она вас узнает.
      Дженси слышала, как гулко колотится ее сердце.
      – Чего вы хотите?
      Он улыбнулся:
      – Как быстро! Я всегда восхищался вашей сообразительностью. Зачем вы это сделали? Впрочем, не отвечайте, я и так все знаю. Полагаю, что захотели получить наследство кузины. Вы перехитрили Исайю и завладели его денежками, а теперь – вершина всего. Я в восхищении, Нэн.
      Ее переполняла ярость, но она старалась держать себя в руках.
      – Капитан, чего вы хотите?
      – Прямо к делу? Как привыкли в галантерейной лавке? Будущая графиня Марлоу, работавшая в лавке. Что скажут об этом в высшем обществе?
      Она посмотрела прямо ему в глаза:
      – Еще раз спрашиваю: чего вы хотите?
      – Дело очень простое. Кое-какие бумаги Саймона могут погубить мою карьеру. Принесите мне их, и никто не узнает о вашем обмане, даже Сент-Брайд.
      Дженси лихорадочно размышляла. Было очевидно: Нортон не знал, что Саймону известна правда. Не знал он и о том, что бумаги находились в другом месте.
      – Если я отдам вам документы, вы никогда и никому не скажете? – спросила Дженси, стараясь изобразить волнение.
      – Зачем? Мне от этого не будет никакой пользы.
      «Но ты непременно придешь еще не раз, мерзавец».
      – Кстати, какие именно бумаги? Как я их узнаю? Там нет вашего имени, иначе Саймон давно бы вас заподозрил.
      – Принесите все. – Он осмотрелся. – Принесите к фонтану. Я найду нужные, остальные отдам: вам, и на этом распрощаемся.
      Этот негодяй был уверен: она сделает все, что он требует. И Дженси готова была его за это убить. Коротко кивнув, она сказала: «Хорошо», – и быстро пошла к дому.
      Ее сжигала ярость, но за ней притаился ужас. Если не убить, то как его остановить? Саймон. Ей срочно нужен Саймон. Дженси взбежала по широким ступеням, но перед входом в дом перешла на шаг.
      В малом холле были только слуги, и они не знали, где Саймон. Голова кружилась, она не могла ни о чем думать, но помчалась к гостевому крылу – и чуть не столкнулась с мужем.
      Он схватил ее за руки:
      – Я тебя искал. Марлоу умер.
      Она вскрикнула и покачнулась. Саймон подхватил ее и усадил на мраморную лавку.
      – Ах, дорогая, нельзя было так… обрушивать на тебя эту новость.
      – Не в этом дело. Вернее – только отчасти в этом. – В гулком коридоре ее могли услышать, поэтому она схватила мужа за руку и потащила к двери. Едва они вышли на ступеньки, он спросил:
      – В чем дело?
      Они сбежали вниз, Дженси сказала:
      – Здесь Нортон. Рисунок у него. Он возил его в Карлайл. Саймон, он знает,и он хочет за свое молчание твои бумаги! Что делать?
      – Где он?
      – Возле фонтана с большой рыбой.
      Саймон направился к фонтану. Дженси побежала за ним.
      – Что нам делать?
      – Я его убью. – Он побежал. Она попыталась бежать за ним, но тут же отстала.
      Издали она увидела, как Саймон повалил Нортона на землю и принялся молотить кулаками. Когда Дженси подбежала к ним, Нортон уже просил пощады.
      Она схватила мужа за плечо:
      – Перестань!
      Дженси почувствовала, как мускулы Саймона напряглись; он замер на мгновение, но потом все же отпустил Нортона. Поднявшись на ноги, рявкнул:
      – Вставай, мерзавец!
      Капитан с трудом поднялся. Зажимая разбитый нос, пробормотал:
      – Я хотел только бумаги…
      – Ты напугал мою жену. Напугал, понимаешь? Что ты сделал с украденным рисунком?
      Дженси судорожно сглотнула. Если бы Саймон спрашивал ее таким тоном, она бы мгновенно призналась.
      – Отвез в Карлайл, – ответил Нортон. – И показал ее соседям.
      – Соседям леди Остри, – поправил Саймон. Нортон побледнел.
      – Я им ничего не рассказывал! Сделал вид, что это подарок. Сказал, что на рисунке Марта Оттерберн и ее дочь. А они сказали: «Нет, племянница. Но большое вам спасибо. Как мило, что вы вспомнили о нас». Вот и все, клянусь!
      – Ты навсегда об этом забудешь, понял? – Саймон пристально смотрел на капитана.
      Нортон собрался протестовать, но потом закивал:
      – Да-да, конечно.
      – Милорд.
      – Да, милорд! – Нортон снова кивнул.
      Саймон сверлил его взглядом, потирая кулак.
      – Полагаю, это ты тот самый человек, о котором Макартур писал как об «очень полезном».
      Нортон вдруг всхлипнул и пробормотал:
      – Я никому не желал зла. Только думал о своем будущем. Все так делают…
      – Так вот, слушай меня внимательно, – проговорил Саймон ровным голосом. – Я выну из своей папки компрометирующие тебя бумаги и спрячу их в надежном месте. Пока ты держишь язык за зубами, можешь продолжать свою никчемную жизнь. Но если когда-нибудь ты попытаешься доставить мне неприятности, то я тебя раздавлю. А теперь убирайся.
      Видимо, сообразив, что так или иначе добился своего, Нортон молча развернулся и побрел в сторону дорожки, ведущей к выходу из парка.
      Дженси осмотрелась – нет ли поблизости слуг? Место было открытое и безлюдное, так что никто не мог их подслушать.
      И все же она чувствовала: ящик Пандоры открылся. Правда выскочила наружу, она представляла угрозу для Саймона, и ее нельзя было загнать обратно.
      – Не бойся, он будет молчать, – сказал Саймон. Дженси тяжело вздохнула.
      – У меня такое чувство… как будто земля ушла из-под ног. Саймон, кто будет следующим? Чего они хотят?
      – Никого больше не будет. А если еще кто-нибудь заявит, что ты – Нэн, а не Джейн, мы пошлем его к дьяволу. И не станем ничего отрицать.
      – Но я, наверное, нарушила закон?
      – Сомневаюсь. Но если это так, то у меня блестящие адвокаты.
      Саймон в ярости сжимал кулаки; казалось, он готов броситься в погоню за Нортоном и продолжить избиение. Стараясь успокоить мужа, Дженси взяла его руки.
      – Мне очень жаль, любимый. Да еще и смерть графа…
      Он пожал плечами:
      – Этого давно ждали.
      – Значит, теперь я настоящая леди Остри?
      – Не совсем. Закон требует подождать, не родит ли Дороти сына. Она утверждает, что этого не случится, но некоторое время нам придется подождать.
      – А что будет происходить в это время?
      – Поместьем управляют поверенные, но, по сути, это наша обязанность. Если все пойдет так, как мы ожидаем, отец станет графом Марлоу, а я – лордом Остри. А наш с тобой старший сын, если таковой появится, станет лордом Брукслоу, бедняга. – Он взял ее за плечи и поцеловал. – Ну как ты? Мне жаль, что он тебя напугал.
      – Да, жаль…
      Она не могла сказать мужу, что сам он напугал ее еще больше. Напугал своей яростью, а также тем, что готов встретиться со следующим обвинителем, если он объявится. Последствия невозможно было представить, но одно из них молотом стучало в висках. Хаскетты!
      Она облизала пересохшие губы.
      – Саймон, мы не можем признавать, что я Нэн, а не Джейн.
      – Почему? Согласен, это не идеальный выход из положения. Но все же лучше так, чем позволять негодяям вроде Нортона нас шантажировать.
      – Я лгала слишком долго.
      – Не имеет значения.
      Дженси прекрасно понимала: сейчас не лучшее время для признания. Но у нее не было выхода, следовало во что бы то ни стало убедить мужа в том, что нельзя говорить правду.
      – Саймон, мы не можем это признать, потому что тогда… тогда все узнают самую ужасную правду, ту, о которой ты еще не знаешь.
      – Ты хочешь сказать, что уже была замужем, когда венчалась со мной?
      – Нет-нет, совсем другое.
      – Но что же еще может иметь значение?

      Она собиралась рассказать все.
      – К Марте Оттерберн меня отправили вовсе не шотландские родственники. И я никогда не жила в Шотландии.
      Саймон молчал, он ждал.
      – Меня привела… моя мать. Я действительно дочь Арчибальда Оттерберна, про это я не лгала. Но моя мать – женщина по имени Тилли Хаскетт. Он согрешил с ней, когда Марта носила Джейн.
      – Понятно, – кивнул он с невозмутимым видом.
      – Я ведь незаконнорожденная, понимаешь?!
      – Такими были и Вильгельм Завоеватель, и первый герцог Ричмонд, и королева Елизавета. Все зависит от того, как на это посмотреть. Поверь, ты далеко не первая незаконнорожденная, которая в браке получает дворянство.
      Она криво усмехнулась:
      – Но я буду первой из Хаскеттов. Саймон, Хаскетты – бродяги, никчемные люди. Многие мои родственники сидели в тюрьмах, некоторых даже высылали! И во мне – их кровь. Когда мы осматривали комнату Исайи, я просмотрела письма Марты, потому что боялась того, что в них написано. И я оказалась права. Марта рассказала брату обо всем, рассказала, кто я такая на самом деле. Повторяю, я – из Хаскеттов.
      – Значит, Хаскетт? – спросил он, слегка нахмурившись. – И не было подружки Джейн, утонувшей в реке?
      Она вздохнула:
      – Прости, я не хотела бы тебе лгать.
      Саймон отвернулся. Какое-то время он стоял, глядя куда-то вдаль, а Дженси думала: «А может, мне просто уйти, покинуть этот дом?»
      Внезапно он повернулся и снова посмотрел на нее.
      – Значит, ты выдумала тех Хаскеттов, которые якобы пытались спасти твою подругу?
      – Да, выдумала. Но настоящие такие же. И они совершенно не похожи на порядочных и честных людей.
      – Как и добрая половина аристократов.
      Она вздохнула, вдруг почувствовав смертельную усталость.
      – Саймон, у тебя замечательные предки, такими можно гордиться. Неужели ты хочешь, чтобы в жилах твоего сына, возможно, будущего графа Марлоу, текла кровь Хаскеттов?
      Он снова надолго умолк. И сейчас его лицо, освещенное тусклым ноябрьским светом, напоминало каменный лик статуи. Глядя на него, Дженси думала: «О Боже, неужели это конец?»
      Наконец он шумно выдохнул и проговорил:
      – Я хочу, чтобы будущие графы Марлоу обладали такими же качествами, которыми обладаешь ты, любимая. Узнав тебя, я многое понял. Дженси, каким бы ни было твое происхождение, ты замечательная женщина.
      – Саймон…
      – А британская аристократия… Добрая половина из них – воры и убийцы. Среди моих предков, например, был пират.
      – Но, Саймон, что, если об этом узнают? Ты, кажется, не понимаешь…
      – Я все прекрасно понимаю. В Брайдсуэлле тоже есть свои Хаскетты – например, семейство Кокертон и Страббы. Да, было бы проще, если бы никто никогда не узнал, кто твоя мать. Но если это произойдет, если нас станут в чем-то обвинять, то мы только смерим недоброжелателей презрительным взглядом.
      – От тебя все отвернутся. И нас нигде не будут принимать.
      – Уверяю тебя, нас поддержат «повесы», и я очень сомневаюсь, что высший свет после этого повернется к нам спиной.
      Дженси нечего было возразить. Конечно, Саймон знал, что говорил, но ей не верилось…
      – Дорогой, но люди могут…
      Он покачал головой:
      – Нет, не могут. Пойдем в дом. Нам надо поговорить, но знай: я с тобой не расстанусь. – Когда они уже приблизились к террасе, он спросил: – Кто еще знает про твою мать? Соседи?
      – Не думаю, что Марта сообщила об этом кому-то, кроме Исайи. Она считала это позором.
      – Значит, нет оснований для беспокойства. Остальное мы как-нибудь уладим.
      – А как же Оттерберны? Они-то знают, что я – не из их семейства.
      Они поднялись по каменным ступеням.
      – В семьях всякое случается. Я встретил в Канаде одного Сент-Брайда, который никогда не слышал о Брайдсуэлле. Мы знаем свою родословную от войны Алой и Белой розы. Но разве ты не видишь, что для нас это не имеет значения? А если когда-нибудь эта тема возникнет, то мы признаемся: Марта Оттерберн сочинила историю про шотландцев, чтобы прикрыть грех своего мужа. Красивая правда.
      Они вошли в дом и, миновав коридор, зашли в свою спальню. Саймон помог жене снять плащ, затем пристально посмотрел на нее и сказал:
      – Если есть еще какие-то секреты, Дженси, лучше расскажи сейчас, не откладывай.
      Она всхлипнула.
      – Больше ни одного. Честное слово. Прости, Саймон. Я собиралась все рассказать тебе еще в Пуле, но не хватило мужества. И я слишком сильно хотела быть с тобой.
      Он смахнул пальцем слезинку с ее щеки.
      – Говоришь, слишком сильно? В данном случае слово «слишком» совершенно неуместно. И я сомневаюсь, что твое желание больше, чем мое. Ты моя жизнь, Дженси. Без тебя мне не жить.
      Она чувствовала то же самое, и они целовались так, словно каждый из них стремился стать плотью и кровью другого. Наконец он высвободился из ее объятий и, усадив на диванчик, сел с ней рядом.
      – Дорогая, мы должны подготовиться. Какие еще осложнения могут возникнуть?
      Дженси вздохнула:
      – Хаскетты… Если они вдруг захотят… – Она задумалась, потом покачала головой: – Нет, вряд ли. Я не помню, чтобы кто-то из них упоминал имя моего отца. – Она прижала ладони к пылающим щекам. – А мать… Никто ее не спрашивал, кто был отцом ее детей.
      Саймон кивнул:
      – Понятно. Выходит, твоя мать не говорила своим родственникам, кто твой отец?
      – Да, наверное, не говорила.
      – Следовательно, только твоя мать, – продолжал Саймон. – Как ты думаешь, она проговорится?
      Дженси пожала плечами:
      – Трудно сказать… Я ведь знала ее очень давно и была тогда совсем маленькой. Я ее любила. Думала, что и она меня по-своему любила.
      – Сколько у тебя братьев и сестер?
      – Тогда было четверо. Но она часто говорила: «Дети легко появляются».
      Дженси вдруг сообразила, что сбилась на давно уже забытые интонации – говор Хаскеттов. Она густо покраснела. Заметив, что муж улыбается, пробурчала:
      – Перестань…
      Саймон рассмеялся:
      – Наконец-то я понял, откуда взялась моя порочная и дерзкая Дженси. С нетерпением буду ждать встречи с твоей матушкой.
      – Не жди романтических сцен. Я как-то встретила ее на улице через три года после того, как стала жить с Мартой. Она была грязная, грубая, оборванная, пьяная. Единственное, что я тогда испытала, – это ужас. Боялась, что она передумает и утащит меня обратно.
      – Но она ведь этого не сделала. Это она научила тебя предсказывать судьбу?
      – Нет, тетя Сейди.
      – А про опарышей от кого узнала?
      – От бабушки Хаскетт.
      – Боже, благослови бабушку Хаскетт. Я перед ней в долгу, а перед твоей матерью – в долгу за тебя. Так что я должен им заплатить.
      – Деньги они возьмут, это точно. Но захотят еще.
      – Отлично. Пойми, любимая, мой долг – заботиться о твоей матери и ее семье.
      – Саймон, что ты задумал?
      Он ухмыльнулся и спросил:
      – Где они живут?
      – На дорогах. – Дженси вздохнула. – С весны до осени бродяжничают, иногда нанимаются на какую-нибудь работу – ухаживают за лошадьми, например. Попрошайничают, воруют, когда могут – браконьерствуют. Зимой живут в горах, у них там ферма, но дом – ветхая хижина, а земля – почти непригодная для обработки, и они себя этим не утруждают.
      – То есть если я найду им хорошую ферму, они не будут там работать?
      – Сомневаюсь. Я тогда была совсем маленькая, но думаю, что им нравилась такая жизнь. Мне тоже нравилась – кроме самых тяжелых зимних месяцев. Какое-то время я никак не могла привыкнуть к жизни у Марты, на Эбби-стрит. Мне ужасно не нравилось все время сидеть дома, на одном месте.
      Саймон надолго задумался, потом посмотрел на жену:
      – Я готов высказать предположение, что в глубине души твоя мать о тебе заботилась. Она нашла тебе хороший дом и никогда не доставляла неприятностей, так? Не приходила попрошайничать, не подбивала тебя на кражу, верно?
      – Да, верно. Она совсем не интересовалась моей жизнью. По-моему, она отдала меня Марте потому, что беспокоилась за себя. Я выделялась среди Хаскеттов цветом волос и этим обращала на себя внимание. Некоторые люди думали, что Хаскетты меня украли. А мать смеялась – ведь детей так легко сделать. Но Хаскетты не любят привлекать к себе внимание. А еще был дядя Лемюел, который очень странно себя вел, когда общался со мной. – Она подняла на мужа глаза. – Ты ведь понимаешь, что я имею в виду?
      – Да, понимаю. И я благодарен твоей матери. Очень хотел бы с ней встретиться.
      Дженси сокрушенно покачала головой. Что ж, если он настаивает на таком знакомстве, то пусть знакомится, пусть узнает, что за женщина ее мать. Теперь она уже не боялась, что после этого Саймон ее отвергнет. Да, пусть делает что хочет.
      Но она все же спросила:
      – А разве после такого знакомства наше положение станет безопаснее? Очень в этом сомневаюсь.
      – Напрасно сомневаешься. Если мы правы насчет твоей матери, то никто твое родство с Хаскеттами не предаст огласке. А то, что ты незаконнорожденная, – просто невезение. Тебя прекрасно примут в обществе, уверяю.
      – Но ведь я закоренелая обманщица! Я жила в Йорке как племянница Исайи!
      – Здесь у тебя есть кузина Дороти, которая не кузина даже мне. У меня есть родственники, которых я называю «дядя» и «тетя», хотя они – очень дальние родственники.
      – Наверняка я говорила, что Марта – моя мать.
      – Она была твоей приемной матерью.
      – Но на корабле, когда мы плыли в Канаду, я сказала, что умерла Нэн! – выпалила Дженси.
      – От горя и болезни ты не понимала, что делаешь.
      – А на «Эверетте»?
      – Там ты была Джейн Сент-Брайд. Кроме того, я что-то не помню, чтобы ты объявляла себя дочерью Марты. Может, в беседе с Дакром.
      – Да, возможно. Но точно не помню. – Она покачала головой и нахмурилась.
      – Дорогая, в любом случае не стоит беспокоиться. Почему ты считаешь, что Дакр все помнит? Многие ли могут поклясться, что помнят все подробности пустого разговора? Слава Богу, нет таких людей, которые записывали бы все, что говорят их собеседники.
      – Я думала, что есть.
      Он улыбнулся:
      – А если есть, то в этой жизни они не перечитывают свои записи. И не забывай о главном: у нас на руках туз. Кто посмеет побеспокоить нелепыми подозрениями леди Остри, жену будущего графа Марлоу?
      – Но, Саймон, я же лгала! Лгала многим, в том числе тебе!
      Он поцелуем прекратил дальнейшие протесты.
      – Доверься мне, Дженси. Разумеется, мы не станем говорить об этом всем и каждому, но будем считать, что отныне ты – бывшая Нэн Оттерберн, небольшой грешок Арчибальда Оттерберна.
      Какое-то время она молча смотрела на него. Потом пробормотала:
      – Будем считать?.. Ладно, поверю, что ты прав. О, но есть еще одно… – Увидев, как муж изменился в лице, она поспешно добавила: – Нет-нет, не секрет! Наше венчание, Саймон. Боюсь, что в нем было… что-то не совсем правильное. Я тогда была уверена, что мне удастся дать тебе свободу, так как ты думал, что женишься на другой женщине.
      – Дело о мошенничестве? Но считается, что я знал правду, так же как Исайя. Единственный, кто мог бы это оспорить, – это Хэл, но ему можно доверять. – Он поднес ее руку к губам. – Моя дорогая, моя обожаемая Дженси, ты выйдешь за меня замуж?
      Она взглянула на него с удивлением.
      – Милая Дженси, нет такого закона, который запрещал бы провести церемонию венчания еще раз, понимаешь? А моя мать с восторгом устроит свадьбу в Брайдсуэлле. Конечно, не сейчас, а где-то через месяц. Ну как, любимая?
      Она смотрела в его сияющие глаза.
      – Да, мой любимый. Да, мой замечательный Саймон. Я выйду за тебя замуж еще раз – и на веки вечные.

      В день свадьбы сияло солнце, что для начала декабря – редчайшее явление. Дженси выглянула из окна спальни, где в эту ночь спала одна. Прижав к груди шкатулку с полированным сердечком, она взглянула на море и улыбнулась.
      После похорон они с Саймоном поехали на север и встретились с соседями Марты. Те расстроились, узнав, что произошла ошибка – что умерла Джейн, а не Нэн, – но это не означало, что они не обрадовались гостье. И конечно же, всем очень понравился ее красивый и представительный муж.
      Дженси сделала то, о чем и мечтать не смела, – показала Саймону их дом, места, где они с Джейн играли в детстве, и могилу Марты. Они поставили надгробный памятник Джейн Оттерберн, почившей летом 1815 года.
      При посредничестве нотариуса они встретились с Тилли Хаскетт, Дженси думала, что Саймон будет ошеломлен, увидев эту грубую неряшливую женщину в стареньком бархатном плаще и в высокой шляпе с потрепанными полями. Сама же Дженси, увидев мать, почувствовала к ней что-то вроде нежности. Она не была уверена, что воспринимает Тилли как свою мать, но они улыбались друг другу как старые добрые знакомые.
      Тилли ликовала – ведь ее дочери невероятно повезло: она удачно вышла замуж и, конечно же, не испытывала недостатка в деньгах. Саймон, разумеется, был готов платить и с радостью выложил пятьдесят фунтов, которые потребовала Тилли.
      – Вы мать моей жены, – сказал он с улыбкой, – и мы оба хотим, чтобы вы жили хорошо. Всегда.
      Тилли тоже расплылась в улыбке:
      – Вы хороший парень, милорд. Мы в нашей семье не любим, когда задают много вопросов, так что сделаем вид, будто вы – мой старый обожатель. И вы будете понемножку присылать мне каждый месяц. Рента, так это называется?
      – Да, рента.
      – Столько, чтобы можно было купить одежды и лекарства, когда кому-нибудь из нас понадобится. А зимой – уголь и еду. Зимой плохо приходится детям и старикам. – В ее голосе появилось знакомое нытье попрошайки. – Десять фунтов в месяц, а? Дому нужна новая крыша, так что на это – еще десять фунтов.
      Дженси прекрасно знала: двадцать фунтов в месяц – целое состояние для Хаскеттов.
      – Договорились, – кивнул Саймон. – Пусть будет двадцать. И время от времени вы будете получать подарки.
      Тилли вдруг растерялась и пробормотала:
      – Надо было просить больше, да? – Она посмотрела на дочь: – Не беспокойся, я не буду вам надоедать, крошка Дженси. Но мне приятно видеть, что ты стала такой важной персоной.
      – Благодаря тебе. – Дженси улыбнулась.
      – Тогда приезжай на север почаще, чтобы я могла видеть тебя. – Она встала и надела шляпу. – И не забывай про подарки!
      Через некоторое время Дженси отправила матери теплый плащ, фланелевые нижние юбки, яркую брошь – она знала, что Тилли брошь очень понравится, – и корзину апельсинов.
      – Спасибо тебе, Тилли, – прошептала Дженси с ласковой улыбкой и, закрыв окно, стала готовиться к свадьбе.
      Уже скоро она под руку с Саймоном пройдет к церкви Монктон-Сент-Брайдс в окружении родственников мужа и друзей. Конечно же, придет и Хэл под руку с миссис Боумонт. Подготовленные Саймоном Сент-Брайды встретили эту пару приветливо, но Дженси знала, что так будет не везде, и она видела тревогу в глазах Бланш.
      Был среди гостей веселый ирландец Майлз Каванаг, прибывший со своей женой. Их свадебным подарком была пара прекрасных ирландских скакунов, жеребец и кобыла, и Майлз не упустил случая отпустить по этому поводу рискованную шуточку. Приехал и лорд Дариус, а Мара Сент-Брайд изображала его ангела-хранителя. Он все еще был нездоров, и тепло Брайдсуэлла пошло ему во благо, но Дженси не была уверена, что у него есть что предложить Маре взамен.
      Подарки и поздравления пришли от всех «повес». Николас Делахей прислал пару прекрасных дуэльных пистолетов с рукоятками, усыпанными жемчугами и бриллиантами. В своем письме он указал: «Надеюсь, ты видишь, что они слишком красивы для того, чтобы использовать их по назначению».
      Саймон засмеялся и сказал:
      – Я и так уже жестоко наказан.
      Дженси надела на церемонию новое синее платье, сшитое по последней моде, и синюю же шотландскую шапочку – та была очень ей к лицу. Из-за двух недавних смертей считалось, что это событие они отмечают тихо и скромно, – но какая может быть тишина, если речь идет о Брайдсуэлле? Местные жители и арендаторы выстроились вдоль улочки, чтобы пожелать счастья мистеру Саймону и его леди.
      Перед церковью они остановились возле Колодца невесты. Следуя традиции, Саймон зачерпнул воды для Дженси. Она стрельнула в него глазами, но выпила, как и положено добродетельной невесте. Поскольку она не упала замертво, все захлопали в ладоши, и они вошли в церковь.
      На этот раз они заблаговременно получили лицензию на брак. Саймон надел ей на палец новое золотое кольцо, а сверх того – колечко с бриллиантом, как принято по традиции. Другое обручальное кольцо Дженси повесила на цепочке на шею, потому что оно всегда будет иметь для нее особое значение.
      Молодые супруги вышли из церкви под звон колоколов; осыпаемые зерном и добрыми пожеланиями, они пошли обратно в Брайдсуэлл, но задержались там только на час, так как решили первую брачную ночь провести в Марлоу.
      Новое начало. Начало построения прекрасного собственного дома! Семейное крыло было заново отделано, а сбоку появился отдельный вход, так что они прошли сразу в свой дом.
      Теперь у Дженси была своя горничная, у Саймона – камердинер, но они их отпустили и поспешили в спальню.
      Там Саймон сказал:
      – Подожди немного.
      – Зачем? – спросила она.
      – У меня для тебя сюрприз. Но почему ты смотришь на меня с таким подозрением, любимая?
      Чтобы скрыть улыбку, она нахмурилась:
      – Не хочу сюрпризов.
      – А я думал, ты жаждешь пополнить свои знания об аристократии.
      – Сейчас?
      – Конечно. – Он усадил ее на кровать. – Надеюсь, ты помнишь всех, от герцогов до баронетов.
      – Очень хорошо помню. – Она усмехнулась. Он поднял ее ногу и приподнял юбку.
      – Итак, переходим к ордену Подвязки, наиболее выдающемуся и древнему знаку отличия. – Саймон расстегнул подвязку и начал спускать розовый шелковый чулок. – Девиз такой: «Honi soit qui mal y pense».
      – Я его знаю. «Позор тому, кто плохо об этом подумает», Уверена, что это про вас, сэр.
      – Ты допускаешь вольности в переводе.
      – А ты допускаешь вольности с моей ногой. – Она наклонилась и стала расстегивать пуговицы у него на жилете.
      – Вижу, ты способная ученица. Теперь мы должны раздеться. – Он отступил на шаг и быстро расстегнул все пуговицы.
      Дженси засмеялась, потом вскочила с кровати, чтобы раздеться, но не могла без посторонней помощи снять модное платье и корсет.
      – Теперь орден наготы? – Она снова рассмеялась.
      – Я уверен, что если бы монарх задумался, то он бы учредил такой орден. – Саймон снял с нее нижнюю сорочку и вытащил шпильки из волос. Потом взял жену за руку и повел в гардеробную. – Но есть еще орден Бани.
      Центр комнаты занимала огромная ванна – великолепная синяя ванна, разрисованная рыбами. И она уже была заполнена теплой водой.
      – Как ты это устроил?! – в восторге воскликнула Дженси.
      – Замечательно, правда? – Он помог ей забраться в ванну, а потом тоже погрузился в душистую воду.
      – О, Саймон, какое блаженство! Небеса!
      Поглаживая груди жены, он с улыбкой сказал:
      – Я уверен, мы можем улучшить порядки даже на небесах. Девиз ордена Бани: «Я служу…»