— Да, помню. — Галеран устроил своего сокола на другом насесте. — Но, пожалуй, он был бы ничем не хуже любого другого, если б получил земли, которых так добивается.

— Так пусть поищет себе земли где-нибудь еще. Но тут Рауль, взяв у слуги кружку эля, заметил:

— Вопрос лишь в том, захочет ли он искать где-нибудь еще.

Галеран посмотрел на друга с раздражением. Он не имел никакого желания обсуждать этот вопрос, по крайней мере, сейчас.

— Разве у него есть выбор?

— У него здесь ребенок, — возразил Рауль.

— И что с того?

— Ничего. Но только пока жив Галеран.

— Рауль, довольно.

Лорд Вильям шумно отхлебнул из кружки.

— Какой повод Лоуик может выдумать для поединка?

— Для поединка? — сухо рассмеялся Галеран. — Я все-таки еще не сошел с ума, чтобы биться с ним. Нет, Рауль тревожится о других, более верных способах.

—Если только он… — зарычал отец. — Да я вспорю ему брюхо и удавлю его же собственными кишками!

—Сначала придется доказать его вину. А когда человек уже лежит в могиле, иногда проще бывает не тревожить праха.

— Я потревожу, будь покоен!

— Так-то оно так, но меня уж не будет… Сейчас я прошу тебя об одном: дай мне несколько твоих людей, я пополню ими гарнизон Хейвуда.

Все еще хмурясь, лорд Вильям плюхнулся на свой огромный трон.

— Зачем?

— Хейвудский гарнизон много лет не обновлялся, — отвечал Галеран, подойдя к насесту, чтобы погладить беспокойного сокола. — Почти все солдаты родились и выросли в Хейвуде, Конечно, они должны быть верны мне, но могут поддержать и Джеанну, и даже Лоуика, которого знали еще мальчишкой. Ты знаешь, он умеет нравиться людям. Если со мною случится несчастье, я хочу быть уверен, что он не заявит своих прав на замок. Мне нужны люди, которые в случае надобности доставят Джеанну с ребенком к тебе в Бром.

— Чтобы я задушил ее?

Галеран молча приподнял бровь. Отец сокрушенно покачал головой.

— Знаю, знаю. Это моя слабость; я слишком мягок с женщинами. Я был крепче духом, пока не женился на твоей матушке. А теперь, стоит мне помыслить о правильном поведении, как я вижу глаза Мэйбл… — Он вздохнул, посмотрел на Галерана и Рауля. — Берегитесь женщин. Они из нас веревки вьют.

— Раулю это не грозит, — усмехнулся Галеран. — Он сам вьет из них веревки, вяжет любовные узлы, а они знай воркуют.

Лорд Вильям язвительно взглянул на Рауля.

— Даже не надейся, что здесь ты сможешь делать то же самое, сэр. Наши северные женщины слишком благоразумны для ваших франкских забав.

Рауль отставил кружку.

— Если позволите, я проверю, правы ли вы, — и с этими словами устремился наперерез хорошенькой служанке.

— Что? — промолвил лорд Вильям, провожая Payля взглядом. — Что, во имя неба…

Галеран рассмеялся и уселся напротив отца.

— Ничего, отец. Просто Рауль оставил нас вдвоем из деликатности, чтобы мы без помех поговорили о наших делах. Пожалуй, даже ему не под силу соблазнить благоразумную северянку за то краткое время, что мы находимся под твоим гостеприимным кровом.

Лорд Вильям покряхтел для виду, но и ему не терпелось вернуться к прерванному разговору.

— Зачем ты ударил Джеанну? Думал, я ударю ее сильнее?

Галеран смотрел в свою кружку.

— Полагаю, я ударил ее потому, что хотел ударить. Но мне действительно нужно было, чтобы ты пожалел ее. Я вовсе не думал, что ты ударишь ее, нет, но… ей был нужен кто-то, кто защитил бы ее, а я не уверен, что сам смогу это сделать.

— А теперь? Теперь ты с нею?

— Да, — просто ответил Галеран. — До гробовой доски.

Лорд Вильям откинулся на спинку трона.

— Значит, она тебе все объяснила. Ее изнасиловали. Но…

— Она ничего не объясняла мне, и я сомневаюсь, что ее изнасиловали.

— Ничего не объясняла! — загремел лорд Вильям, тяжело поднимаясь на ноги. — Черт побери, Галеран, заставь же ее говорить!

— Как?

— Но…

Галеран тоже поднялся.

— Мне пора ехать, не то мы не успеем в Хейвуд засветло. Отец, обещай, что позаботишься о жене, если будет нужно. — Галеран говорил ровным, спокойным голосом, чтобы не потревожить сокола, которого сажал на перчатку. — Смотри, какая красавица — горячая, востроглазая. Жаль было бы скормить ее псам.

Лорд Вильям возмущенно запыхтел, но сказал только:

— Разумеется, я позабочусь о ней. И еще о том, чтобы Лоуику за его труды ничего не перепало.

— И обещай, что не разлучишь ее с ребенком.

— Да кому он нужен? — фыркнул отец. — Девчонка, и к тому же незаконнорожденная.

Галеран взглянул на него в упор.

— Лоуик был бы рад и стоглавому чудищу, если б оно помогло ему хоть как-то зацепиться в Хейвуде.

Лорд Вильям закусил губу.

— В таком случае, у меня есть для тебя новости. Слушай внимательно…

Садясь в седло, Галеран раздумывал, был ли этот разговор истинной целью его приезда в Бром или просто он откладывал возвращение домой насколько возможно. Так или иначе, ехать ему совсем не хотелось, но он превозмог настроение и дал приказ трогаться. Двое его людей оставались в Броме, а вместо них с Галераном отправились четверо самых надежных солдат отца.

— Что ты мрачен? — осведомился Рауль. — Дурные вести?

— Не совсем. Но ясно одно: Лоуик сейчас в Дургаме у архиепископа Фламбара, и ему оказан очень радушный прием. Не думаю, чтобы даже Фламбар мог замышлять нападение на замок, столь близкий к Брому, но, сам знаешь, с Церковью связываться опасно.

— Что же может сделать епископ, если не атакует Хейвуд?

— Например, заявит, что дело Джеанны и Лоуика — в его ведении. Это ведь грех, да еще связанный с крестовым походом, а значит, Церковь имеет право вмешаться.

— Опасный оборот, — присвистнул Рауль.

— Еще бы. На раздумья времени больше нет. Похоже, пора действовать.

— Не знаю, не знаю… Этот архиепископ — человек не простой. А время все сгладит.

— Все ли? Помнишь ту женщину в деревне?

— Простолюдины, — снисходительно протянул Рауль.

— Не так уж мы от них отличаемся. Рану надобно лечить, а если ею пренебречь, она воспалится. Зловонная, гноящаяся рана непременно привлечет внимание местных блюстителей нравственной чистоты.

Они ехали к Хейвуду мерной рысью и лишь ненадолго остановились в трех деревушках. Надо было поговорить с крестьянами, работавшими в поле, и с проезжающими мимо путниками. Галерану вдруг подумалось, что в стремлении сообщить всем вокруг, что он вернулся, жив, здоров и полон сил, он похож на пса, метящего свои угодья. Кроме того, он надеялся, что по его беспечному виду люди поймут: в мире все спокойно и бояться им отныне нечего.

Люди, однако, были по-своему очень проницательны, и в их взглядах Галеран читал сомнение и тревогу. В самой ближней к Хейвуду деревеньке Хей Хамлет — она стояла на развилке дорог, и башня замка почти была видна оттуда — он ощутил разлитое в воздухе беспокойство, но разговор завел самый безобидный, про погоду и урожай, ожидая, что люди сами спросят о том, что их волнует.

И вот староста спросил:

— Господин, вы ведь надеетесь застать леди Джеанну в замке?

У Галерана упало сердце. В минутном замешательстве он даже не знал, как ответить, но понимал, что от правды уйти не удастся.

— Да. А что, она уехала?

— Да, господин, — промолвил тот, пряча неловкость под обычной для простых людей маской простодушия. — Она недавно проезжала тут; с нею были еще дамы и младенец. Верно, они направились в Берсток.

Из Хей Хамлет одна дорога вела в Бром, а другая — в Берсток, находившийся в половине дня пути от деревни Берстокский замок принадлежал дяде Джеанны, отцу Алины.

— Вот как, — проговорил Галеран как только мог равнодушно. — Тогда, пожалуй, я поеду следом. Негоже ей одной быть на дороге в столь поздний час.

Ему потребовалось все его самообладание, чтобы не побежать опрометью к коню, не взлететь в седло, а идти чинно, не торопясь, да еще по пути взять горсть черники у какой-то робкой девушки и поблагодарить ее. Только после этого он сел в седло, махнул своим спутникам, и они шагом выехали на дорогу, ведущую в Берсток. Сокола Галеран отдал одному из солдат.

Лишь только деревня скрылась из виду, Галеран послал коня в бешеный галоп. Джеанна бежала к любовнику!

Он убьет ее.

Нет, все же нет. На сей раз он ее побьет и посадит под замок.

А вот Лоуика ждет смерть. Он проткнет его мечом прямо у нее на глазах. Правда, и этого может оказаться мало, чтобы усмирить его гнев.

За изгибом дороги, за деревьями далеко впереди он увидел тех, за кем гнался. Они, несомненно, тоже услыхали топот копыт, потому что пришпорили коней и стали уходить от погони.

Галеран обнажил меч.

K нему подскакал Рауль.

— Друг мой, подумай!

Но Галеран лишь ударил пятками в бока разгоряченному коню и понесся вперед еще быстрее.

Вдруг о его шлем ударился дротик, пущенный из самострела; голова Галерана откинулась назад, рука, державшая поводья, дернулась, конь попятился и чуть не сбросил его наземь. Другой дротик вонзился в деревянный, обитый железом щит.

Спутники немедля сгрудились вокруг Галерана, выставив высоко поднятые щиты, но атака прекратилась так же внезапно, как и началась. Воцарилась звенящая тишина, не нарушаемая свистом стрел, а из безмолвного леса не показалось ни души.

Галеран еще раз посмотрел вслед удаляющимся беглецам, раздвинул стену щитов и, ломая кустарник, устремился прямо в лес.

Впереди слышался треск и шорох: его враг бежал, спасая свою жизнь. Галеран несся следом, заботясь только о том, чтобы не загнать коня в овраг или в трясину. Собаки с лаем бежали рядом. Он крикнул своим людям, чтобы рассыпались по лесу и не дали злодею ускользнуть.

Третий дротик попал бы точно в цель, если бы конь Галерана не поднял внезапно голову. Дротик вонзился ему прямо в глаз, и конь упал мертвым.

Галеран вылетел из седла и упал на груду сухих листьев, едва не напоровшись на обнаженный меч; вскочил, отшвырнул щит и бросился на лучника, который отбивался от собак.

Один взмах меча Галерана стоил ему кистей рук, но, прежде чем он успел вскрикнуть, Галеран разрубил его пополам. Затем схватил бездыханное тело за волосы и обезглавил.

Кровь рекою лилась на пропитанную кровью землю…

…так же, как и в Иерусалиме, где кровь рекой текла по улицам, и над всем висел тот же тяжелый, тошнотворный металлический запах. Там, где его меч убивал без счета и разбора, ибо выбор был один: убивать или быть убитым. Там, где он убивал женщин и детей, потому что они тоже сражались. Там, где он вышел один против нескольких германских рыцарей.

Рауль тогда оттащил его…

Рауль и сейчас тащил его прочь от кровавого месива, немилосердно заламывая и выкручивая руку, державшую меч.

Галеран выронил меч, недоумевая, почему Рауль так ведет себя; поморгал, чтобы рассеялся туман перед глазами. У друга был сердитый вид, как тогда, в Иерусалиме…

Неужели они все еще в Иерусалиме?

А он-то думал, что уже вернулся в Англию, и радовался этому. Хотя почему-то в мысли, что до сих пор он вдали от дома, тоже была некая приятность…

В Иерусалиме Рауль ударил его по голове, и он лишился памяти. Неужели он все еще без памяти?..

— Галеран. оставь, не надо, ты не хочешь этого.

Рауль как будто бы пытался вырвать что-то из его левой руки. Но ведь щит он сам бросил?

Тут к Галерану вернулось зрение, и он увидел, что держит за волосы искаженную смертной гримасой отрубленную голову, и кровь течет ручьем из перерезанного горла.

Он содрогнулся и разжал пальцы.

Рауль пинком отшвырнул голову к телу, возле которого суетились собаки, влекомые запахом крови, но сдерживаемые запахом человека.

Увидев то, что еще совсем недавно было живым человеком, Галеран отвернулся, и его стошнило. Он словно изверг из себя безумие, ибо, выпрямившись, уже совершенно опомнился, знал, что находится в Англии, помнил о Джеанне и понимал, что сделал только что.

Его начала бить нервная дрожь. Что, если бы в минуту подобного бешенства ему под руку попалась Джеанна? Неужели он набросился бы на нее с той же бездумной жестокостью? Выхватил бы у нее ребенка и поймал его на острие меча?..

Сейчас это казалось немыслимым, но столь же немыслимо убить человека, которого можно просто взять в плен. И тем более ни к чему было обезглавливать труп и размахивать отрубленной головой, как трофеем.

Рауль передал ему мех с вином.

— Надеюсь, это не Раймонд Лоуик?

— Боже правый, нет. — Галеран вытер губы и жадно отпил большой глоток вина. — Его ты узнаешь, как только увидишь. Он высокий, как ты, с золотыми волосами и благородной осанкой. По таким женщины сходят с ума. — Он прислонился к дереву, все еще содрогаясь, как в январскую стужу.

— Жалко, что мы уже не допросим этого молодчика.

— К чему? И так ясно, что его послал Лоуик.

«Или Джеанна?» — вспыхнуло у Галерана в мозгу. Не она ли заманила его в ловушку? По спине Галерана поползли ручейки холодного пота.

— Он мог бы быть свидетелем, если дело дойдет до суда.

Галеран обвел взглядом своих людей. Они отгоняли от трупа собак и делали вид, будто ничего особенного не случилось.

— Свидетели у нас и так найдутся. Этот человек был застигнут на моей земле, вооруженный двумя самострелами. Разве он не хотел убить меня?

Рауль потупился.

— А если он прикрывал бегство твоей жены?

— С двумя самострелами? Да кого бы он задержал? Простой лук для этого куда удобней, из него можно выпустить больше стрел. Но всем известно: самострел — орудие убийства, и только из него можно пробить кольчугу. — Галеран оттолкнулся от дерева, отдал мех слуге. — Эй, Бого, Годфри, выройте яму и закопайте это.

Он пошел на дорогу, и Рауль поплелся следом.

— Что ты намерен делать теперь? — нарочито спокойно спросил он.

Галеран искоса глянул на друга.

— Не тревожься, жажда крови уже оставила меня. Но любопытно, не вернется ли кто-нибудь сосчитать трупы.

— Тогда вот твой меч.

Галеран взял меч, вытер его травой и убрал в ножны.

— Так ты думаешь, это была засада? — спросил Рауль.

— Он нашел отменную приманку и ждал.

— Не думаю, чтобы твоя жена…

— Не говори о ней.

Галерану невыносимо было слышать, как чужие уста изрекают его собственные мысли, пусть даже опровергая их. Пока слова не сказаны вслух, они не имеют особой силы.

Рауль и Галеран стояли за деревьями у обочины и внимательно смотрели на пустынную дорогу. Снова запели птицы; кролик, пугливо озираясь, перепрыгнул на другую сторону дороги и скрылся в лесу. Одна из собак встрепенулась и заскулила, но Галеран жестом остановил ее.

— Ну же? — после недолгого молчания промолвил Рауль. — Солнце садится. Или мы решили заночевать здесь?

Галеран тяжко вздохнул; оставаться и впрямь было бессмысленно. Просто ему очень не хотелось делать еще один решительный шаг.

— Нет, конечно. Мы едем в Береток навестить дядю моей жены.

Галеран сел на лошадь Бого, а того отослал в Хейвуд, строго наказав не говорить никому ни слова о происшествии. День уходил, свет уступал место сумеркам. Недавние дожди превратили дорожную пыль в вязкую грязь, на которой долго держались следы подков, и было хорошо видно, что Джеанна и ее свита не остановились и не свернули с дороги. Возможно ли, чтобы это была невинная поездка в гости к родственникам? Галерану хотелось бы верить, что так оно и есть, но Джеанна явно торопилась и прибавила ходу, поняв, что кто-то едет следом. Более того, он сам велел жене не покидать замка.

И, кроме того, в лесу его ждал лучник. Но о лучнике Галеран решил не вспоминать.

Тем временем наступила ночь. Луну заволокли густые облака, и путники перешли с галопа на шаг. Перед ними расстилалась вересковая пустошь, и из близлежащего монастыря доносился колокольный звон. Звонили к ночной службе. Вдали показался Береток.

Берстокский замок был гораздо скромнее, чем Хейвуд или Бром. Он был основан двадцатью годами раньше вокруг старого господского дома на берегу реки. За домом была устроена насыпь с единственной деревянной сторожевой башней. Губерт Береток с семьей жил в просторном бревенчатом доме, окруженном высоким частоколом. Разумеется, в это время ночи ворота оказались наглухо закрыты.

— Нас впустят? — спросил Рауль, когда они подъехали ближе.

Нетерпение друга начинало раздражать Галерана.

— Вероятно, да, но лучше нам разбить лагерь и подождать до утра.

— Зачем?

— Хочу посмотреть, не случится ли чего утром.

— Но у нас нет пищи и вино на исходе.

— Представь, будто сейчас пост. Огней не зажигать.

Ни у кого распоряжение Галерана не вызвало восторга, но роптать люди не осмеливались, — да оно и неудивительно после припадка бешенства, которому они стали свидетелями днем в лесу. Верно, они лишь гадали, когда разразится следующий приступ ярости и на кого падет меч безумного господина.

О том же думал и сам Галеран.

Чтобы отвлечься, он обтер влажные бока коня, дал ему остыть, напоил в протекавшем неподалеку ручье, расседлал, стреножил и отпустил пастись. Затем сам напился воды и смыл с рук и лица кровь. И кольчуга, и штаны тоже были все в засохшей крови, но с этим он уже ничего не мог поделать.

Потом он набрел на заросли спелой ежевики и показал их товарищам, чтобы подкрепились ягодами, если пожелают; потом назначил часовых и строго-настрого велел будить eго, если кто-либо войдет или выйдет из замка.

Не найдя, чем еще занять себя, он лег и закутался в плащ.

При необходимости он мог бы так заснуть, но сомневался, заснет ли нынче ночью. Он готов был бодрствовать до рассвета, но опасался, что его одолеют непрошеные мысли. Да и разговаривать с Раулем совсем не хотелось.

Один вопрос все мучил его: ждал ли Лоуик свою возлюбленную в Берстоке? Если да, то теперь, должно быть, oни лежали, обнявшись, разгоряченные и потные, и, возможно, Джеанна жаловалась милому другу, что ей пришлось уступить постылому мужу, чтобы не возбуждать его подозрений…

Галерана обожгло неодолимое желание убийства. Он тщетно пытался совладать с собою, успокоиться, найти более разумные объяснения происходящему — и не мог найти ни одного.

У Джеанны не могло быть веских причин покидать надежный, безопасный Хейвуд, где ей было велено оставаться.

Возможно, она знала и о лучнике, выслеживавшем Галерана не один день, хладнокровно ждавшем удобного момента, чтобы убить его, скрыться незамеченным и получить заслуженную плату. А если Джеанна со дня на день ожидала известий о смерти мужа, неудивительно, что весть о его благополучном возвращении повергла ее в ужас и заставила бежать из дому.

Это объяснение похоже на правду, но все же Галеран не мог принять его полностью. Вся их совместная жизнь разрушала все придуманные доводы. К тому же непонятно, зачем Джеанна предупреждала его о грозящей опасности. Неужели то была искусная попытка отвести от себя подозрения?..

Ад и пламя, все вокруг потеряло смысл!

Всего несколько дней назад он мог поклясться, что Джеанна — та самая достойная женщина, которую он всегда знал, а согрешила она по неведению. Теперь же оставалось лишь гадать, не ослепили ли, его самого тоска и напрасные надежды.

Снова и снова он мысленно проживал отрезок времени с того мига, когда увидел ее в зале с ребенком на руках, до мгновения ее выхода из светлицы утром, когда сломалась кровать. Он искал в поведении Джеанны правды и понимания, но находил одно лишь смущение и неловкость.

Потом он ненадолго уснул и проснулся на рассвете, разбуженный птичьим хором, едва отдохнувший и продрогший от росы. На его кольчуге вперемежку с засохшей кровью выступили пятна ржавчины. Кутберту будет о чем сокрушаться..

Галеран встал, потянулся и пошел взглянуть на ворота Берстока, твердо решив покончить с глупостями. Как только ему станет ясно, что есть глупость.

Ларс, часовой, молча покачал головою: в его дежурство ничего примечательного не произошло. Но петухи уже пели вовсю, и где-то за стеной залаяла собака. Восходящее солнце озарило небо розово-золотым светом, народ из близлежащей деревушки потянулся по дороге к замку. Распахнулись огромные ворота, и оттуда показались два всадника.

Галеран настороженно вглядывался в их лица, но эти двое были незнакомы ему. Да и не похожи на Лоуика и Джеанну.

Солнце поднялось выше; в полях у реки закипела работа. Рауль подошел к Галерану и встал рядом. В животе у него урчало, как и у всех остальных. Пора бы и позавтракать. Оставаться на месте бессмысленно, разве только для того, чтобы умереть голодной смертью.

— Нy что ж, — промолвил Галеран, — спустимся к замку и поглядим что и как.

Они оседлали лошадей, вернулись на дорогу и, не разворачивая знамен, доехали до самых ворот.

Галеран ожидал, что стражники остановят их, но, к его удивлению, они лишь отсалютовали ему копьями и указали остриями на вход. Въезжая в ворота, Галеран запоздало усомнился, не заманивают ли их в новую ловушку, но даже в нынешнем обезумевшем мире он все-таки готов был поклясться, что Губерт, дядя Джеанны, не способен на низкий обман.

Галеран настороженно оглядывался, пытаясь учуять неладное, но вокруг мирно шумела обычная жизнь.

Внутри частокола стоял старый господский дом, вокруг лепились загоны для скота и лачуги ремесленников. Берсток больше походил на деревню, чем на замок. Проходившие мимо Галерана люди оживленно беседовали, дети играли в пыли, тут же копошились куры; женщины стирали белье в больших корытах.

Конюхи подбежали к Галерану и его товарищам, взяли из их рук поводья, — и почти тут же во двор вышел хозяин замка, Губерт Беретов. Отец Алины был невысок ростом, коренаст, в его глазах светился незаурядный ум; по всей округе ходили легенды о его небывалой силе и столь же небывалой честности.

Галеран вдруг совершенно успокоился — может быть, слишком даже внезапно. Как мог он подумать, что Губерт станет укрывать беглых любовников? Он принял бы Джеанну только в том случае, если Алине удалось бы убедить его, что ей грозит опасность. Губерт, однако, выглядел встревоженным.

— Плохо дело, Галеран, — нахмурившись, промолвил Губерт.

Галеран не мог не согласиться. Вот только о каком деле толкует Губерт?

— Все ли благополучно с Джеанной? — спросил он, ибо этот вопрос представлялся ему самым безобидным.

— Да, слава богу. Конечно, она напугана, но цела и невредима. Входи же. Ты завтракал?

— Нет.

— Тогда вы должны откушать у меня. Идемте. — И Губерт повел Галерана, Рауля и остальных к настежь открытым дверям крытого соломой дома. Такой дружеский прием озадачил Галерана.

Войдя в просторный сумрачный зал с перекрещивающимися на потолке темными балками и толстыми столбами, подпирающими потолок по углам, Галеран оглянулся в поисках жены, но ее видно не было.

Неужели Губерт солгал? Но Губерт Береток не лгал никогда. И тут Галерану пришло в голову, что Губерт и не говорил ему, что Джеанна здесь.

Не обыскивать же дом! К тому же и он, и остальные чуть не валились с ног от голода, а потому Галеран счел за благо не спешить, а сесть за стол и подкрепиться принесенными хлебом, мясом и элем.

Губерт сел рядом.

— Что ты намерен делать? — осведомился он, отхлебывая из кружки эль. — Дело очень щекотливое.

Галеран с аппетитом жевал колбасу.

— Верно. А ты что посоветуешь?

— Было бы неплохо избавиться от младенца.

— Ты полагаешь? — недоуменно протянул Галеран. Неужели Губерт советует ему убить ребенка Джеанны?

— О нем позаботятся, как полагается, а Джеанна, поверь, забудет о нем, как только понесет дитя от тебя.

— Я бы не сказал.

Губерт сжал губы и покачал головой в знак согласия.

— А если станет тосковать, то поделом ей! Если она согрешила, то какое право имеет теперь досаждать нам своими печалями? У нас их и без того много.

«У нас?» — молча изумился Галеран. Он не мог понять, о чем говорит Губерт, но делал вид, что понимает, куда клонит. Что же такое грозит Губерту, если только он не решил вместе с Галераном идти войной против Джеанны?

— Пойми, — продолжал между тем тот, — как только Джеанна произведет на свет еще одного ребенка — лучше бы сына, — никто уже не посмеет завладеть Хейвудом, кроме него.

— И это верно. Но, увы, мне известно: сыновья рождаются не так просто, и выживают не всегда.

— Что поминать прошлое! — махнул рукою Губерт — Порой женщине полезно ненадолго дать волю. А Джеанна, будем надеяться, получила хороший урок на будущее и теперь станет вести себя степенно, как подобает доброй женщине. И дети пойдут.

— Степенно, говоришь ты, — не сдержался Галеран. — А кто скакал сюда, не щадя коней, будто по пятам неслась вся адская свора?

Губерт хрипло рассмеялся.

— Хорошо сказано. Но что еще было делать? В открытую идти против Церкви?

— А что, быстрая езда — большой грех для женщины? — возразил Галеран, втайне надеясь, что припадок безудержной ярости не овладеет им вновь. Терпение подходило к концу, а он все еще не понимал, о чем речь.

— Кое-кто не согласился бы с тобою, — желчно заметил Губерт. — Но ты-то знаешь, о чем я. Фламбар разозлился, узнав, что Джеанна скрылась и забрала с собою Донату; а если ему к тому же станет известно, что я укрываю их в своем доме… Я не хотел бы вступать в раздор с Церковью.

Эти слова были как поворот ключа в неподатливом замке. Галеран поднял глаза от стола.

— Так архиепископу Дургамскому нужна Доната?

— Да. Разве ты не знал? Хотя не понимаю, как эти олухисобирались ходить за младенцем без женщин, без кормилицы…

— Галеран? — раздался голос Джеанны, и она сама появилась в дальнем конце зала, куда выходили двери нескольких покоев. — Хвала господу! Что ты успел предпринять?

Галеран встал из-за стола, подошел к жене и взял ее за руки, радуясь, что не пришлось встречать ее с невысказанными подозрениями.

— Ничего. Я прискакал прямо сюда.

— Но почему?

Хороший вопрос. Действительно, ему следовало бы остаться в Хейвуде и самому принять назойливых служителей Церкви; ведь и его жена, и ее ребенок находились в надежной укрытии. Если б он еще понимал, что происходит…

— Нам лучше поговорить наедине.

Губерт согласно кивнул, и Джеанна увела Галерана в комнату, из которой вышла. Комната была маленькая, но с большим, выходящим в сад окном, напоенная ароматами трав и залитая солнечным светом.

Алина сидела у окна с Донатой на руках. Завидев Галерана, она встала и хотела уйти, но он остановил ее.

— Дай ребенка мне.

Она молча смотрела на него из-под густых бровей и не двигалась с места.

— Ну же, Алина, — промолвила Джеанна.

Тогда Алина отдала ему девочку, предостерегающе взглянула на Джеанну и вышла, оставив их одних.

Галеран посмотрел в личико Донаты. На него таращились большие синие глаза, опушенные длинными светлыми ресницами; на верхней губке краснело пятнышко от сосания.

— Алина меня боится.

— Нет, не боится. Но мы все гадаем, когда и где ты дашь волю ярости.