Рауль вслух застонал, и пробегавший мимо разносчик недоуменно взглянул на него. Галеран и Джеанна, напомнил себe Рауль.

Безмолвно шевеля губами, заставляя себя сосредоточиться, он принялся восстанавливать в памяти события последних дней. Король согласился выслушать дело Галерана. Галеран намеревался вымолить у него прощение для Джеанны, как простил он сам, упросить, чтобы Донату оставили при ней. Не было никаких причин думать, что король откажет в подобной просьбе, но зачем тогда он повелел схватить Джеанну и Донату?

Однако устраивать побег слишком опасно. Галеран возвратился из монастыря встревоженный и разгневанный, но все же он полагал заключение меньшим из возможных для Джеанны зол, будучи уверен в том, что король решит дело в его пользу и выпустит Джеанну из заточения.

Итак, почему Джеанна хотела, чтобы он, Рауль, освободил ее раньше и она могла бы предстать перед королем? Алина правильно говорила: Джеанна не дурочка и, несмотря на прошлые ошибки, ее нельзя назвать взбалмошной и капризной. Неужто она хочет, приняв на себя всю вину и всю тяжесть наказания, помешать Галерану выйти против Лоуика в поединке чести?

А если помочь ей в этом, не придется ли ему самому потом принимать вызов от друга и драться с ним уже не в шутку, как бывало?

Подойдя к монастырским воротам, Рауль позвонил в колольчик, и окошко в двери тут же открылось.

— Я пришел справиться о леди Алине. Ее нашли?

— Нет, сэр.

— Могу я войти и побеседовать по этому поводу с матерью-настоятельницей?

Тяжелая дубовая дверь отворилась медленно и неохотно. Рауль вошел и немного спустя оказался в скромных покоях матери-настоятельницы.

— Вам что-нибудь известно об этом глупом ребенке? — Раздражение в голосе матери-настоятельницы мешалось с тревогой.

— Я пришел задать вам тот же вопрос. Она непривычна к столь большому городу. Я боюсь за нее.

— Я тоже, — отрезала мать Эгберта. — Ума не приложу, что побудило ее к такому безрассудству. Ведь она сама почти монахиня!

— Нельзя ли мне поговорить с леди Джеанной? Быть может, у Алины есть в Лондоне родственники или друзья, у которых она могла попросить убежища?

Мать-настоятельница неодобрительно нахмурилась, подумала немного; затем кивнула Раулю, приглашая следовать за нею, и повела по коридору к комнате Джеанны. По пути Рауль старался, как можно подробнее запомнить расположение келий, коридоров и переходов.

Вот и келья Джеанны. Мать-настоятельница отперла дверь; Джеанна стояла на коленях спиною к ним и молилась. Когда с нею заговорили, она вздрогнула от неожиданности.

— Она знает? — спросил Рауль как можно тише, но все-таки Джеанна услышала.

— Знаю? О чем? — Она резко поднялась с колен и почему-то охнула, будто от боли.

— О том, что Алина исчезла, — отвечал Рауль, пристально глядя на нее.

Бледная, как полотно, Джеанна схватилась за край стола, чтобы не упасть.

— Исчезла? Как? Что случилось?

По ее голосу Рауль понял, что она что-то знает, но скрывает.

— Доната? — спросила она, но настоящей тревоги за ребенка в ее голосе не слышалось.

— Девочка и ее няня в безопасности, — промолвила мать-настоятельница. — А вот кузина ваша по неизвестным мне причинам покинула обитель Святой Хильды и по сию пору не возвратилась. В Лондоне глупое дитя ждут бесчисленные опасности.

В поисках ответа Джеанна бегло глянула на Рауля, но он умышленно не подал ей никакого знака.

— Я думал, быть может, в городе у нее есть родственники или друзья?

— Нет. Во всяком случае, насколько известно мне. — Джеанна впилась пальцами в край стола с такой силой, что пальцы побелели. — Господи, помоги ей!

Рауль не мог больше мучить ее и еле заметно кивнул. Джеанна встрепенулась, напряженные плечи ее поникли, и она скрыла вздох облегчения, закрыв лицо руками и всхлипывая.

— Пресвятая Мария, владычица наша, каких еще бед намждать? И во всем виновата я, одна я! — Отняв руки от лица, она смотрела на Рауля в упор. — Найдите ее, Рауль! Помогите нам!

Последнее, как он понимал, к Алине отношения не имело.

Не переставая тревожиться об исходе дела и особенно о необходимости что-либо скрывать от Галерана, Рауль все же кивнул.

— Я сделаю все, что в моих силах. Люди короля тоже ищут ее. Быть может, вы знаете, почему она сбежала?

Джеанна покачала головой.

— Вам известно, что завтра король намерен слушать ваше дело?

— Да, и хотела бы присутствовать при этом.

Прямой намек.

— Сомневаюсь, что вас вызовут, и тем более сомневаюсь, что Галеран хотел бы вас видеть на суде.

— Галеран, как мне кажется, хочет представить все так, будто я вообще ни при чем.

— Такое не удастся даже ему. Вам совершенно незачем быть на суде. У вас нет ни доводов, ни доказательств в вашу пользу.

— Возможно, — согласилась она, но глаза ее говорили иначе.

Мать-настоятельница между тем начала уже проявлять нетерпение от их затянувшейся беседы.

— Если хотите сказать что-нибудь Галерану, я мог бы передать ему.

— Скажите, что я хочу быть рядом с ним на слушании и не думаю, чтобы это ему повредило.

Рауль кивнул.

— И последнее: здоровы ли вы? Я боялся, что Алину вынудило бежать отсюда дурное обхождение.

— Я всем довольна.

С этим Раулю и пришлось уйти. Уже темнело; едва он вышел из обители, зазвонили к комплеторию[7], а ему пора было возвращаться к Алине. По пути он завернул на Корсер-стрит. Галеран, не находя себе места, ходил по комнате.

— Алина в безопасности, — сообщил ему Рауль.

— Хвала Всевышнему! — Галеран сжал руку друга. — Невредима? Где она?

— В надежном месте. Я счел за благо не приводить ее сюда.

Галеран запустил пальцы в волосы.

— Правильно. Ничуть не удивлюсь, если узнаю, что за нашим домом следят. Хотел бы я понять, что за всем этим кроется.

— Пожалуй, мне лучше вернуться к ней. Она порядком напугана.

— Тогда зачем ей было сбегать из монастыря? — Галеран мало-помалу успокоился, но, слава богу, был еще слишком рассеян, чтобы ждать ответа на свой вопрос. Вместо того он недобро глянул на Рауля. — Ты собираешься провести ночь с нею?

— Не в том смысле, как ты думаешь.

Галеран вытащил из-под рубахи серебряный крест с водою из реки Иордан.

— Клянись на нем. Клянись, что не обесчестишь ее.

Рауль посмотрел на святыню.

— Друг мой, ты должен верить мне.

— Я и верю. Верю, что ты не нарушишь своего слова, каким бы сильным ни было искушение.

Рауль положил руку на крест и произнес слова клятвы, чувствуя облегчение, что теперь его благие намерения чем-то подкреплены. И снова он восхитился мудростью Джеанны, не желавшей открывать Галерану своих намерений.

Ну что ж. На раздумья у него целая ночь, если уж не суждено в эту ночь заняться более интересными вещами.

— Еще я зашел в монастырь, — продолжал он, — и виделся с Джеанной. Выглядит она недурно, хотя порядком расстроена и измучена всей этой суматохой. Впрочем, немудрено: ты и сам как натянутая тетива. Успокойся, сейчас тревожиться не о чем. Пойди поспи.

Галеран рассмеялся, расправил усталые плечи.

— Слушаюсь, нянюшка.

— Быть может, завтра тебе придется драться. Тебе необходим будет острый ум и отдохнувшее тело, — строго промолвил Рауль. Ему жаль было Джеанну; теперь он понимал, что со стороны наблюдать, как Галеран смотрит в лицо смерти, намного тяжелей, чем самому подвергнуться любым испытаниям.

Мать-настоятельница воротилась в келью к Джеанне, вооружившись розгой.

— Чего хочет ваша глупая кузина, леди Джеанна?

— Не знаю.

— А я думаю, знаете. Вы злонамеренно своевольны, леди Джеанна, и должны платить за ее выходку тою же мерой, что и за свои грехи.

Джеанна преклонила колени, молчаливо принимая упрек матери-настоятельницы. Да, она не продумала, как именно Алине заручиться поддержкой Рауля, и подвергла ее опасности. Но она снова поступила бы так же, чтобы защитить Галерана.

— Да простит господь жалкую грешницу.

— Аминь.

Джеанна искренне молила господа о прощении. На ее спину обрушился первый удар, за ним еще один. Сегодня мать-настоятельница исполняла приказ архиепископа с особенным рвением. На пятом ударе самообладание изменило Джеанне, и она вскрикнула.

Рауль кружным путем возвращался к дому матушки Хелсвит, поминутно оглядываясь, чтобы убедиться, не следят ли за ним. По пути он размышлял, как ему быть. Обитель Святой Хильды он посетил; вывести оттуда Джеанну легче легкого. А вот оскорбление, которое он нанес бы Церкви таким поступком, недооценивать опасно.

Даже если б удалось безнаказанно увести Джеанну, потом придется сопровождать ее в Вестминстер, в королевские покои, усугубляя тем самым ее преступление, делая его явным для всех. Трудно вообразить, чтобы такими действиями Джеанна снискала благосклонность короля.

А за всеми этими тревогами — или, быть может, над ними, — оставалась мысль о том, что ему предстоит провести ночь с Алиной, и терпение его было уже на пределе.

Алина исполнила свою миссию, встретилась с ним, и теперь можно было бы возвратить ее в монастырь, но против этого у Рауля появилось два возражения. Первое — ее, возможно, ждет наказание за побег. Второе — если надобно освободить Джеанну, то Алине следует вернуться в монастырь не раньше завтрашнего утра.

И еще: он хотел, он ждал этой ночи, сколь бы мучительной она ни обещала быть.

Ночь бесед.

Ночь объятий.

Ночь на то, чтобы дать ей узнать самую малость о ее чудесном теле.

Рауль тихо выругался: он уже был готов к любви.

Теперь он был благодарен Галерану за то, что тот заставил его поклясться на кресте: клятва делала невозможной любую слабость.

В Чипсайде Рауль купил полный мех вина, жареного кролика и каравай хлеба. Он проголодался, да и Алина с ее восхитительными округлостями вряд ли была плохим едоком.

Матушка Хелсвит впустила его в дом, гудящий, как улей в летний полдень. Смех, вздохи, стоны, стуки…

Торопясь к Алине, он ругал себя, что не потрудился найти место получше. Но где бы он нашел его? Люди короля скорее всего уже рыскали по всем постоялым дворам, и пусть, даже он знал бы другие, более приличные дома, никто из хозяев не согласился бы предоставить кров беглянке.

Нет, лучше не найти, и все же Рауля оскорбляла сама мысль о том, что сюда ступила нога его будущей жены.

Он тихонько постучал в дверь, сказав: «Это я, Рауль», прежде чем войти, ибо ему вовсе не улыбалось быть зарезанным собственной невестой.

Алина встретила его, стоя посреди комнаты с ножом в руке, готовая нанести смертельный удар. Рауль отметил, как умело она держит нож.

— Ах, Алина, ты — восхитительная женщина, — улыбнулся он.

— Правда? А я считала себя слабой напуганной женщиной. — Страх все еще стоял в ее глазах.

— Важно, как ведут себя люди, когда они напуганы. — Он выложил покупки на стол. Стол здесь был намного прочнее и основательнее, чем дощатая развалюха в убогой каморке Пола. Можно посадить на него Алину, как там… — Ты хочешь оставить нож себе?

Она с содроганием посмотрела на нож и бросила его на стол.

— Нет, благодарю. Если на нас нападут, ты лучше управишься с ним.

Если только не я сам нападу на тебя…

Рауль нарезал хлеб, разорвал кролика на куски.

— Ешь. Пей.

Она взяла тощую кроличью ножку.

— Что в монастыре?

— Мне удалось дать Джеанне понять, что ты в безопасности, а она сумела прямо сказать мне, что хочет присутствовать на суде. — Он отпил вина из меха. — Ты оказалась права: она действительно хочет этого, и капризы тут ни при чем.

Алиина взяла из его рук мех с вином, но пить не стала.

— Джеанна никогда не была капризной. Ты просто не видел ее во всей красе. Она такая сильная, такая отважная…

— Не думаю, что женщине обязательно быть сильной и отважной, — заметил Рауль, чтобы подразнить Алину; однако в глубине души он знал, что женщина вроде Джеанны ему не пара.

— Предпочитаешь слабых и робких? — оскорбленно выпрямилась Алина.

— Нет, пожалуй. Хорошо бы только, они чуть реже ввязывались в неприятности.

Она подняла мех, сжала его, пустив себе в рот струю вина.

— Понимаю, — едко промолвила она, вытирая рот. — Конечно, нам, женщинам, приходится молчать, когда мужчины, влекомые своей силой и отвагой, не говоря уже о гордости и твердолобости, ввязываются в неприятности куда большие, чем мы, а потом, хромая, плетутся домой, где их вылечат и пожалеют.

— Хотел бы я прихромать домой, где ты, Алина, вылечила и пожалела бы меня.

Алина вскинула на него глаза и засмущалась. В замешательстве она сдавила в руках незавязанный мех, и в стену ударила тугая винная струя.

Рауль рассмеялся, отобрал у нее мех.

— Не надо спорить. Зачем говорить о том, что может подождать. Ешь, а потом попытаемся заснуть, если это возможно среди такого шума.

Покраснев, Алина отщипнула кусочек крольчатины.

— Никогда не слышала, чтобы люди так шумели из-за…

— Вероятно, здесь они чувствуют себя свободней, чем в покоях своих замков.

— Но я слышала стоны и крики…

Как бы в подтверждение ее слов, по дому разнесся приглушенный вопль, сменившийся громкими всхлипами и вздохами. Рауль почувствовал, как краснеет.

— Алина, это от наслаждения, а не от боли.

— От наслаждения?..

— О господи, мы не можем оставаться здесь.

Рауль отнюдь не был завсегдатаем веселых домов вроде этого и потому не вполне понимал, на какое беспокойное соседство обрекает себя и Алину.

— Идем. — И он собрал со стола остатки еды и вино.

— Куда? — Вскочив, Алина преградила ему путь к двери. — Куда? Я знаю так же хорошо, как и ты, что по всем постоялым дворам, по всем наемным домам уже разослана весть о моем бегстве. Ты можешь отвести меня разве что обратно в монастырь.

— Возможно, это придется сделать.

— Я не хочу возвращаться. Там мать-настоятельница… Она наверняка уже ждет меня с розгой наготове.

— Она не посмеет…

— Она может заявить, что я уже почти монашка и потому нахожусь во власти Церкви. Мы остаемся здесь.

— Вряд ли нам удастся отдохнуть.

— Я могу заснуть где угодно.

Спорить было глупо, и Рауль решил уступить.

— Прекрасно. Мы остаемся.

Он опять выложил еду на стол, сел на кровать и принялся ужинать. У Алины, как и предполагалось, оказался отличный аппетит, и она почти не отставала от него. Вскоре они привыкли к звукам дома и перестали обращать внимание на шум, лишь изредка вздрагивали от особенно пронзительных воплей.

— Ты уверен, что… — спросила Алина после одного такого крика.

— Да, — с некоторым сомнением подтвердил Рауль. Ему вовсе не хотелось подробно объяснять Алине, как именно некоторые люди удовлетворяют свою похоть.

Недоверчиво покачав головой, она доела хлеб.

Когда стол опустел, Рауль откинул с постели тонкое покрывало.

— Иди ложись.

Помявшись, Алина скользнула под простыню и заворочалась на шуршащем соломенном тюфяке, подвигаясь как можно ближе к стене.

— Постель в твоем полном распоряжении, yстраивайся.

— Но на полу ты не выспишься как следует.

— Ничего.

— Рауль де Журэ, не говори глупостей. Тебе тоже нужно хорошо отдохнуть этой ночью. Ложись в постель. Обещаю визжать и драться, если ты посягнешь на мою честь.

— В самом деле? — рассмеялся Рауль.

— В самом деле. Я не намерена расстаться с девственностью в таком месте.

Она не шутила. Рауль понимал: при необходимости Алина будет драться, как волчица. Он забрался в постель, стараясь лечь как можно ближе к краю.

— Пожалуй, мне все-таки нравятся сильные и смелые женщины.

— Конечно. Другие ни на что не годны.

С этими словами она повернулась лицом к стене с видом человека, который вот-вот заснет.

Рауль лежал и смотрел ей в спину. Да, он вправе был ожидать чего угодно, только не этого. Ей следовало смушаться, стыдиться, ворочаться без сна, обуреваемой теми же желаниями, что мучили его самого. Он надеялся по крайней мере обнять ее, и так, лежа вдвоем и разговаривая, они вместе пережили бы эту бессонную ночь в чужом шумном доме.

Алина дышала медленно и ровно, потом начала тихо похрапывать, и Рауль понял, что она действительно крепко спит.

Он усмехнулся, глядя в потолок. Алина Берсток была во всех отношениях замечательной женщиной.

К своему удивлению, он заснул намного быстрее, чем рассчитывал, убаюканный ее мерным дыханием. Проснувшись утром, он обнаружил, что лежит, уютно прижавшись к ее мягкому боку, разнеженный сонным теплом и ароматом ее тела. Слава богу, в эту ночь он все же не нарушил данной Галерану клятвы.