— Это чудесная жизнь, — с жаром произнесла Серена, и в душе у нее зародилась надежда на спокойную и безопасную жизнь. Будущее рисовалось ей прекрасным и волнующим.

— На время, конечно, сойдет, — скептически поддакнула Арабелла. — И, конечно, послушаем, что скажет по этому поводу Френсис.

— Мне не хотелось бы как-то зависеть от его доброты, — мгновенно произнесла Серена.

Арабелла нахмурилась.

— Френсис не имеет никакого права диктовать мне, что делать, — поправила она Серену. — Ну-ка повтори это.

Серена ахнула, но увидела, что Арабелла не шутит.

— Он не имеет никакого права диктовать мне, что делать, — неуверенно промолвила она. — Но…

— Повтори еще раз.

Серена открыла рот.

— Если Френсис не имеет, то и вы тоже!

Арабелла усмехнулась.

— Умница. Я так и знала, что у тебя есть характер. Просто тебе необходимо немножко практики, чтобы проявить себя. Первым делом, однако, надо снабдить тебя какими-нибудь платьями.

— У меня всего четыре гинеи.

— Я настояла, чтобы Френсис оставил для тебя деньги. Около двадцати фунтов.

— Я не буду тратить его деньги, — тут же возразила Серена. — В противном случае он будет иметь право мной распоряжаться.

Арабелла окинула ее скептическим взглядом.

— Значит, твоя красная цена всего двадцать фунтов?

Это было абсурдно, смешно и до слез обидно.

— Нет, но…

— Френсис дал мне эти деньги, исходя из своих соображений, девочка, и ты ничего ему не должна.

На какую-то долю секунды Серена ужаснулась, не рассказал ли лорд Мидлторп своей тете о ее бесстыдном поведении, а эти деньги оставил в качестве отступных. Но этого просто не могло быть!

Но, однако, это событие камнем лежало на его совести, и Серена знала, что мужчина — добрый и совестливый мужчина — почувствует себя в какой-то степени виноватым. И если эти деньги освободят его от подобного груза, она будет только рада.

Серена потратила часть денег на ткань для двух простеньких платьев и еще немножко — на деревенскую портниху. Миссис Причард сшила ей также необходимое нижнее белье и ночную рубашку.

Миссис Причард хотела бы сделать все по моде и с большей фантазией, но Серена настояла на почти что школьной простоте и, надев платье, просто расцвела. Удобное, закрытое, с достаточно широкой юбкой… Подобного ей никогда не позволял Мэтью. А ведь такой наряд — настоящее блаженство! К тому же непритязательный фасон был ей к лицу, а самое главное — она в нем не мучилась никакими воспоминаниями. И никаких навязчивых ароматов!

Ее отделанная мехом накидка все еще благоухала, так что Серена последовала совету лорда Мидлторпа и каждое утро выносила ее на свежий воздух. А пока была счастлива, надевая старенькую накидку Арабеллы из красной шерсти.

Она стала собирать волосы в тяжелый узел, не позволяя локонам выбиваться из него. Женщина не обманывала себя, что стала менее броской, но чувствовала себя значительно спокойнее. И с превеликим удовольствием окунулась в приготовление деревни к рождественским праздникам.

Подготовкой к Рождеству Серена не занималась со времени своего замужества, и сейчас это доставляло ей искреннюю радость. Она украшала ветками сосны и ели особняк и провела много часов, убирая церковь Сент-Мартина. Деревенские жители восприняли ее как юную гостью мисс Херстман.

Она даже ощутила в себе силу, чтобы строить планы на будущее. Несмотря на чудесные отношения, Серена понимала, что не может вечно оставаться у Арабеллы. Видя, однако, что люди неплохо относятся к ней, она подумывала, не подыскать ли себе работу. Только не гувернанткой, потому что все немедленно вернется на круги своя, но хотя бы компаньонкой у престарелой леди. Арабелла дала бы ей рекомендации, и здешний викарий тоже. Арабелла может даже подыскать подходящую леди.

Как только настанут теплые весенние деньки, Серена начнет независимую жизнь, а пока она просто наслаждалась. Она действительно впервые в своей взрослой жизни была счастлива.

Но однажды утром слегка смущенная Арабелла сказала ей:

— Я как-то не подумала, но, вероятно, тебе ежемесячно нужны прокладки, дорогая. Я просто позабыла, поскольку, слава Господу, у меня все это осталось в далеком прошлом. В шкафу с бельем уйма белой фланели. Так что бери, сколько угодно.

Серена, заикаясь, пробормотала слова благодарности, и добрая Арабелла приняла это за стеснительность, но дело было совсем в другом. Серена осознала, что все сроки уже прошли. Она еще раз пересчитала дни, все верно — крови должны были прийти еще неделю назад. Она слышала, что пережитое потрясение может нарушить цикл, но поскольку раньше вся ее жизнь состояла из сплошных переживаний, то ее организм работал ритмично.

Но ведь она не может ждать ребенка?!

Серена же не способна к деторождению!

Призвав на помощь здравый смысл, Серена подавила панику. Она не может забеременеть. Врач Мэтью объяснил, что у нее деформация матки, и за восемь лет брака она ни разу не беременела. Наверняка приключения последних дней внесли легкий беспорядок в работу организма. И Серена присоединилась к Арабелле, готовившей вещи для деревенских бедняков, благодаря небеса за то, что лишили ее возможности рожать.

Если бы она забеременела, то просто и не знала бы, что делать.

Пока Серена возносила горячие молитвы Господу, Френсис сидел в клубе Уайта за довольно скучным ужином. Он уже целую неделю пытался разыскать Чарльза Фернклифа, поскольку вовсе не был уверен, что этот мужчина не примется за старое. Но поиски ни к чему не привели.

Френсис узнал, что Фернклиф был младшим сыном лорда Берроу из Дербишира, но деликатные расспросы выявили, что родственники полагали, будто он по-прежнему работает у Шипли. Расспросы в Веймуте тоже не дали ничего нового. Во время короткого пребывания в гостинице Фернклиф почти все дни проводил в седле. Дескать, его очень интересовали развалины англосаксонских церквей. Господи спаси!

Что скрывалось за этой фразой? Кража? Но остатки англосаксонской культуры в округе представляли собой каменные кресты и церковные развалины. Не стащишь ничего, что можно было бы продать.

Сегодня Френсис получил письмо от матери, которая клятвенно заверила его, что шантажист больше ее не беспокоил. Более того, она настаивала, чтобы он немедленно занялся устройством своих личных дел и повидал леди Анну, потому что герцогиня тактично расспрашивала ее, почему он пропал и не пишет. И в самом конце письма леди Мидлторп в приказном порядке велела сыну быть в поместье Прайори на Рождество.

Френсис пришел к выводу, что мать была абсолютно права. Разумеется, Фернклифа хорошенько напугали, а Анна должна недоумевать, что же случилось. Он с ужасом вспомнил, что даже не написал ее родителям, пытаясь хоть как-то извиниться за длительное отсутствие. Но если он выедет завтра же, то сможет заехать в Ли-парк на пару деньков и успеет попасть домой к Рождеству.

Но как же быть с Сереной? Поскольку ему не сообщили ничего нового, Френсис предполагал, что она все еще в Саммер Сент-Мартине. Впрочем, такая женщина вряд ли задержится там навсегда. Он должен будет послать еще денег — солидную сумму — и дать понять тете Арабелле, что Серена сама должна решить свою судьбу. Серена наверняка отправится в Лондон, как только настанут теплые деньки, и найдет себе покровителя в считанные дни…

Тут же в голове Френсиса замелькали более привлекательные планы.

Ведь все так легко можно устроить. Он бы снял небольшой домик в Лондоне, меблировал его и нанял бы слуг, умеющих держать язык за зубами. А после этого съездил бы в Саммер Сент-Мартин и сказал: «Я прошу вас стать моей любовницей». И Серена тут же присоединилась бы к нему. Они были бы счастливы целую вечность.

Френсис помотал головой, прогоняя соблазнительные картины. Этого просто нельзя допустить.

Он считал, будто его одержимость Сереной возникла только оттого, что она была его первой женщиной. Чтобы справиться с навязчивым образом, Френсис даже решил наведаться в бордель. Но так и не прошел через это горнило. Искусные шлюхи по-прежнему вызывали в нем брезгливость и отвращение.

И он к тому же крайне сомневался, что столь мимолетное совокупление излечит его от всепоглощающей страсти к этой необыкновенной женщине.

Кажется, нет ничего более странного, чем совращение ночью случайной попутчицей.

Но вопреки здравому смыслу та встреча не казалась случайной и незначительной.

Френсис испытывал огромное искушение перестать расспрашивать о Фернклифе, а начать интересоваться Сереной Олбрайт. Он бы мог с легкостью разузнать всю ее подноготную. Но понял, что тогда он еще больше запутается. Станет не легче, а лишь невыносимее выбросить ее из головы.

Френсис хотел напрочь стереть всякое воспоминание о ней, но если он поддастся этому порыву, то однажды может встретить ее под руку с другим мужчиной. И эта мысль была невыносимой. Как бы то ни было, ночи проходили в беспокойных снах, он ворочался и изводился от неутоленного желания.

— Тяжкий вздох исторгся из его груди, — прокомментировал голос у него за спиной. — Кажется, рыба пришлась тебе не по вкусу?

Френсис поднял глаза и увидел сэра Стефена Болла, члена парламента и друга, и жестом пригласил его сесть рядом.

— Просто небольшая проблема, Стив.

Сэр Стефен опустился на стул с привычной врожденной элегантностью, которой с младых ногтей был обязан прозвищем Политический Дэнди. Он делал быструю и блестящую карьеру в палате общин — так велики были убедительность и остроумие его речей, произносимых, однако, медленно, протяжно, с сардонической улыбкой.

Черты лица этого бледного и красивого блондина уже были отмечены печатью циничного юмора, хотя ему минуло только двадцать пять.

— Может ли один из Шалопаев помочь? — спросил Стефен, подзывая официанта.

— Нет. И уж, конечно, не член палаты общин.

Френсис решительно выбросил Серену из головы и сосредоточился на Фернклифе.

— Знаешь ли ты какие-нибудь хитроумные способы разыскать человека, который не хочет быть найденным, Стив?

— Все не так просто. Если он бежит своего дома и привычных мест общения, то тебе остается уповать только на случайную встречу.

— Этого-то я и боюсь.

Френсис наполнил бокал приятеля.

— А как этот парень проштрафился?

— Угрожал распространить порочащие сведения о моей матери. Правда, пока эти угрозы лишь слова, но мне хотелось бы поговорить с ним пару минут наедине, чтобы быть уверенным. Я должен завтра же выехать в деревню, однако пока так и не нашел никаких следов.

— А есть какие-то намеки, что он в Лондоне?

— Нет, — признался Френсис. — Просто это место как помойка. Рано или поздно оно привлекает жуликов всех мастей.

— Ты прав. Я остаюсь на Рождество в Лондоне, так что скажи мне его имя, и я буду держать ушки на макушке.

Френсис заколебался, но все же назвал имя.

— Фернклиф. Чарльз Фернклиф.

— Что? Чарльз Фернклиф? Я просто не могу в это поверить.

— Ты знаешь его?

— Я встречал его. Замечательный парень. Берется за преподавательскую работу, сейчас пишет книгу об англосаксонской культуре. Больше интересуется могильными курганами и старой поэзией, чем современностью.

Как ни странно, все совпадало.

— Наверно, его исследования слегка повредили ему разум, не иначе. Разозлился на мою мать из-за того, что ей не понравилось его грубоватое и слишком лояльное отношение к подопечным. Вот он и начал угрожать, что станет распускать о ней грязные сплетни, если ему не заплатят.

— Боже милостивый. Бедняга.

— Меня больше волнует мать, — заметил Френсис.

— О, конечно, но это, наверно, все же какая-то болезнь. Даже несмотря на то, что он явно кабинетный червь, все бы ему изучать, но Чарльз обожает и шутки, к тому же прекрасный спортсмен. Но что касается остального…

— Сколько ему лет? — спросил Френсис. — Я решил, что он моложе нас с тобой.

— Боже праведный, нет. Ему по меньшей мере тридцать пять. Как я уже сказал, он берется за учительство, лишь бы финансировать свои исследования. Он выбирает учеников только в интересной для него местности. Там, где есть какие-нибудь остатки англо-саксонской культуры.

— А у нас как раз имелась англосаксонская церковь и холм, который, наверно, был фундаментом помещичьего дома… Да, все сходится, но как-то все очень странно. Наверно, он внезапно спятил. Влияние царства теней.

— Будем надеяться на лучшее, — сказал Стефен. — Как бы там ни было, эти тронутые вредят только самим себе. Поскольку я знаком с Фернклифом, то, конечно, смогу выследить его, если он объявится.

— Буду очень признателен. И если он действительно болен, попробуй вразумить его. Я не буду мстить Фернклифу, если он нездоров, но не допущу, чтобы он изводил мою мать.

— Конечно, нет.

Затем молодые люди немного поболтали, обменялись свежими новостями, главным образом о Леандере Ноллисе, который совершенно неожиданно женился на женщине без имени, связей, денег и титула — короче, полнейший мезальянс, по мнению света, но, по сведениям Стефена, новобрачный казался чрезвычайно счастливым.

— Он был здесь, в Лондоне, со своей невестой, — сказал Стефен, поднимаясь. — Похоже, самое время Шалопаям торжественно отпраздновать воссоединение.

— Николас вынашивает такую же идею.

— Отлично. Хорошего тебе Рождества. Наилучшие пожелания твоей матушке.

На этом Стефен распрощался, заставив Френсиса еще серьезнее задуматься о женитьбе.

Три Шалопая женились. Кажется, это стало модным, и лучше ему последовать их примеру. Интересно, на какое время Анна назначит венчание. Наверняка ей по душе май или июнь, а что до него — то чем скорее, тем лучше.

Возможно, на следующей же неделе? Да, устраивает, и вполне. Его проснувшееся тело причиняло теперь постоянное неудобство.

Ладно, посмотрим. Может быть, ему удастся уговорить Анну и ее родителей на зимнюю свадьбу. Например, в январе. Как только он женится, мысли о Серене Олбрайт перестанут терзать его.

В душе он смеялся над самим собой.

Отобедав, Френсис еще раз проанализировал странное поведение Чарльза Фернклифа. Мужчина оказался совсем не таким, каким он его представлял себе. Он думал, что тот был молодым парнем с духовным образованием.

И если все хорошенько сопоставить, то дело выглядело еще более подозрительным.

Перебирая события последних дней, Френсис подумал, что и сам вполне созрел для сумасшедшего дома.

На следующий день Френсис остановил лошадей перед домом в Ли-парке, непоколебимо настроенный сегодня же просить руки леди Анны Пекворт. Сие решение далось ему нелегко, потому что до сих пор Френсис испытывал неловкость. Даже перед самыми воротами у него мелькнула мысль проехать мимо. В конце концов он ведь не предупреждал заранее о своем приезде Арранов…

Но Френсис строго напомнил себе, что и так затянул с женитьбой. Пора, давно пора ему остепениться и всерьез заняться наследниками. Но, спрыгнув из экипажа на землю, тут же поддался импульсу и решил, что не останется у Арранов на ночь. Он поговорит с герцогом, получит согласие Анны, а потом поедет в Прайори, и уважительная причина, вот она — мать ждет его на Рождество.

Уважительная причина?

Слова ничего не значат, снова и снова убеждал он себя. Просто он должен быть дома еще до Рождества. Его мать придавала такое значение всем этим обрядам. Если он договорится о свадьбе на более раннее время, то после Рождества приедет с длительным визитом. Или пригласит Анну в Прайори.

Когда Френсис подходил к огромным дверям, сердце бешено заколотилось у него в груди, но вовсе не от переполнявших его чувств.

Френсиса тут же проводили в теплую гостиную. Его приветствовала герцогиня, умная женщина, но никогда не блиставшая красотой.

— Мидлторп, как замечательно, что вы заглянули к нам, но боюсь, Анна еще не может принимать визитеров.

— Да? — не поняв, переспросил он. — Она больна?

— Так вы не знали? Мы отослали записку пару дней назад в Прайори. Ветряная оспа. Она заразилась ею в деревенской школе. Бедная девочка так серьезно относится к своим обязанностям. Сейчас она вряд ли захочет увидеться с вами.

Герцогиня подмигнула ему.

— Боюсь, она еще вся в пятнах.

— Да, да, я понимаю, — глупо поддакнул Френсис. Ветряная оспа! Все в эти дни как будто сговорились против него. Но он тут же решил, что не станет откладывать дело в долгий ящик.

— А герцог дома? Я бы хотел поговорить с ним.

— К несчастью, его нет дома. Он в Шотландии, хотя скоро должен возвратиться. Почему бы вам не приехать после Рождества? Будет прекрасный повод повеселиться. И, конечно, мы будем только рады, если вы приедете надолго.

И Френсис смирился с судьбой.

— Да, конечно, герцогиня.

Он передал, что желает Анне скорейшего выздоровления, и, распрощавшись, отправился в Прайори.

Что новенького ожидает его там? Решится ли его мать наконец сдвинуть хоть один шкаф с места, или все останется по-прежнему?

Вряд ли, подумал Френсис, направляя свою усталую четверку лошадей к дому. Прайори давно превратился в мавзолей отца — здесь ничего никогда не менялось. Даже такая обычная вещь, как новые портьеры, доводила его мать до расстройства. Он, конечно, признавал, что ее преданность памяти отца достойна восхищения, но жизнь продолжается, и вещи должны обновляться.

Торп-Прайори, однако, останется точно таким, каким был всегда, и его мать, конечно, уже прекрасно подготовила его к Рождеству.

Почему эта мысль так расстроила его?

Потому что манера матери праздновать Рождество так же, как и в те времена, когда еще был жив отец, просто ему не нравилась.

Падуб, сосна и розмарин будут расставлены или подвешены на тех же местах, где и всегда, перевязанные неизменной красной ленточкой, будто время остановилось. Специальные ароматизированные красные свечи будут стоять наготове в холле, останется только зажечь их, когда в канун Рождества, в сочельник, деревенские жители принесут огромное полено. Все они останутся, чтобы пропеть рождественские гимны в Большом доме, и леди Мидлторп собственноручно угостит их сидром и ванильными пирожками. А лорд Мидлторп — теперь эту роль исполнял он — вручит каждому на прощание крону.

Все точно так же, как было принято тридцать лет подряд, а то и больше.

Деревенские жители будут благодарны, и Френсис чувствовал, что для них это важная традиция, но все эти годы он был точно скован цепями из-за этого ритуала. Как же он завидовал простолюдинам, которые шли затем домой, где от души веселились!

На Рождество в Торп-Прайори с ними всегда обедали бездетный викарий с женой.

На Святки они с матерью вручат всем слугам рождественские подарки, в основном недорогую новую одежду.

Когда его сестры еще не были замужем, создавалось хоть какое-то ощущение веселья. В прошлом году на Рождество приезжала тетя Арабелла и тоже слегка оживила монотонность праздников, подшучивая над своей младшей сестрой, придававшей слишком большое значение условностям. Но, конечно, в этом году Арабелла не приедет. Ей придется приглядывать за Сереной.

Значит, будут только Френсис с матерью, и хотя он очень любил ее, но всякий раз смертельно скучал.

Сворачивая на знакомую дорогу, ведущую в Торп, Френсис как раз размышлял, что будут делать на Рождество Серена и Арабелла. Зная свою тетку, он нисколько не сомневался, что это будет намного увлекательнее, чем скучные ритуалы его матери.

А что, если ему однажды сломать раз и навсегда заведенную рутину и пригласить несколько гостей? К примеру, кого-нибудь из Шалопаев.

Френсис громко расхохотался, заслужив недоуменный взгляд грума. А он всего лишь представил реакцию матери на грубое нарушение незыблемых традиций.

К тому времени, когда он выехал на прямую как стрела подъездную аллею к дому, очерченную с двух сторон стройными, высокими тополями, то уже пребывал в отвратительном настроении. И даже вид его прекрасного особняка, белевшего на декабрьском солнце, нисколько не обрадовал Френсиса.

Он тут же с досадой вспомнил, что Анна восхищалась Прайори и наверняка не захочет что-либо здесь менять.

Но дом и впрямь великолепен, убеждал он себя. Знаменитые архитекторы были от него в полном восторге. Его отец снес когда-то свой древний, разрушающийся дом, нанял лучших специалистов и создал этот шедевр палладинской архитектуры.

Но, злорадно подумал он, Торп-Прайори довольно глупое имечко для такого шедевра.

Может быть, все дело в том, что ему совершенно не нравилась классика?

Он отдыхал душой в уютных «Красных дубах» у Николаса или у Люсьена в его крошечном поместье в Хартвелле. Даже Ли-парк, который лишь ремонтировали и обновляли интерьер вот уже более трехсот лет, импонировал ему больше, чем унаследованный им родительский дом.

И ни вышколенная прислуга, ожидавшая его у дверей, ни прекрасные украшения в холодном, продуваемом мраморном холле не давали ему почувствовать себя дома, желанным хозяином.

Это было просто смехотворно.

Пока Френсису помогали избавиться от тяжелой верхней одежды, он твердо решил, что сразу после Рождества отправится на охоту. Хотя он и не был заядлым охотником, в Мелтоне всегда можно найти веселую компанию, а если посчастливится, даже повидаться с кем-нибудь из Шалопаев. Хоть ненадолго, но там появится и Стефен, а там, глядишь, и Кон Сомерфорд, виконт Эмли. Майлз Кавана обязательно примчится с новым табуном своих великолепных ирландских скакунов на продажу. И будет вовсе удивительно, если не объявится Люсьен де Вокс, несмотря на то, что недавно женился. Он обожал охоту.

Эта перспектива несколько подняла настроение Френсиса, так что он был достаточно жизнерадостен, чтобы не огорчить прислугу.

Уже позднее до него дошло, что в его неожиданных планах нет места леди Анне. Впрочем, уговорил он себя, ей понадобится несколько недель, чтобы полностью оправиться от болезни.

Перво-наперво он решил хорошенько расспросить дворецкого о слугах в доме, потому что ему все еще не давало покоя письмо, которое предупредило Фернкли-фа об опасности, и тот вовремя удрал из Веймута. Гриффин заверил его, что они не нанимали никого нового в течение года и что вся прислуга была честной и заслуживала доверия.

— А как насчет джентльмена по имени Фернклиф, который какое-то время жил поблизости, Гриффин? Есть ли у него друзья среди нашего персонала?

— Вы говорите о бывшем учителе сыновей лорда Шипли, милорд? Нет, никто из слуг не знаком с ним близко, и никто не позволял себе никаких дерзостей.

Чем дальше, тем страннее. Френсис расслышал нотку уважения в голосе Гриффина. Ясно, что дворецкий был высокого мнения о Чарльзе Фернклифе.

Может быть, какой-нибудь сумасшедший пользуется именем Фернклифа как прикрытием, но выяснить это удастся лишь в личной беседе с настоящим Фернклифом.

Френсис увидел свою мать только за обедом, потому что она в самую последнюю минуту ускользнула на кухню, пробормотав что-то о приготовлениях к празднику. Когда подали суп, он отослал всех слуг, чтобы они с матерью смогли поговорить наедине.

— Я надеюсь, что больше тебя не беспокоили, мама.

— Конечно, нет, — сияя, произнесла она. — Ты прекрасно все уладил, дорогой.

— Ничего я не улаживал. Этот мужчина как сквозь землю провалился в Веймуте, и я с тех пор ничего о нем не слышал.

— Но это же чудесно. Значит, он передумал заниматься такими глупостями.

Нечто неуловимое в тоне и манерах матери насторожило Френсиса.

— Я бы назвал это больше чем глупостью, — сказал Френсис, внимательно наблюдая за ней. — Стефен Болл решил, что парень, должно быть, свихнулся.

— Свихнулся? — уставясь на сына, спросил леди Мидлторп.

— Стефен знает Фернклифа и утверждает, что это исключительно умный и во всех отношениях добро порядочней человек.

— Несомненно, приятель Шалопаев, — кисло заметила она, но при этом странно покраснела.

— Вряд ли. Во-первых, он лет на десять старше нас. Ты же описала его молодым человеком.

— Ну что до меня, то мужчина, которому за тридцать, все-таки очень молод.

Леди Мидлторп отодвинула тарелку с почти не тронутым супом.

— Он явно решил оставить меня в покое, а это единственное, что имеет значение. Мне позвонить, чтобы подали следующее блюдо, дорогой?

— Да, пожалуйста.

Но Френсис смотрел на длинный овальный стол, за которым прекрасно разместились бы и десять человек, и думал, какая же несусветная глупость разговаривать на таком расстоянии от собеседника. Почему это никогда раньше не беспокоило его? Потому что он никогда еще не испытывал такого непреодолимого желания повнимательнее рассмотреть выражение лица матери.

Когда слуга и дворецкий вернулись в комнату, Френсис встал и прошел к ней на другой конец стола.

— Гриффин, накройте мне, пожалуйста, здесь. Дворецкий поспешил выполнить поручение, а леди Мидлторп изумленно посмотрела на сына.

— Френсис, что это тебе взбрело в голову?

— Устал кричать с того конца стола, мама.

— Мы вовсе не кричали. Прекрасно можно поддерживать беседу через стол, вовсе не повышая голоса. Мы с твоим отцом…

— …обладали сверхъестественным слухом, должно быть, — перебил ее Френсис, усаживаясь на стул рядом с матерью. — Боюсь, что мне просто необходимо сесть ближе.

Леди Мидлторп беспомощно захлопала глазами.

— Но это выглядит так странно, — наконец произнесла она.

— Да, и конечно, слуги крайне расстроились, — поддразнил ее Френсис, оглянувшись и заметив ухмылку слуги. Он подмигнул ему.

— Пусть будет так, как тебе угодно, — холодно ответила мать. — Ты здесь хозяин, тебе и карты в руки.

Френсис взял у слуги тарелку с порцией мяса.

— Пожалуйста, не расстраивайся по пустякам, мама. Я вовсе не собираюсь перевернуть здесь все вверх дном.

— Конечно, конечно, — все еще сердито заявила она.

Теперь, сидя так близко к матери, Френсис убедился, что его подозрения были не беспочвенны. Его мать выглядела не лучшим образом. Даже тонкий слой пудры не мог скрыть бледности ее лица, а под большими голубыми глазами залегли глубокие тени. Сейчас ему было не до того, чтобы вникать во все мелочи, но он боялся, что проклятый Фернклиф — или кто там скрывался под его именем — не оставил ее в покое. Она, конечно же, лгала, лишь бы защитить своего хрупкого сына от большого жестокого мужчины.

Вот такая правда.

Френсис завел бесцельный разговор, лишь бы не молчать за столом, слишком поздно сообразив, что рассказывал ей о Шалопаях. В нормальном состоянии мать немедленно заставила бы его замолчать, отпустив какое-нибудь ядовитое замечание. Ее всегда выводило из себя, что он так близко сошелся с людьми, которых она не одобряла, особенно с Николасом Делани.

Однако сейчас она робко улыбалась, изредка даже вставляя замечания или поддакивая, хотя он говорил о тех же людях. И он решился на эксперимент.

— Я встретил Николаса несколько недель назад, — промолвил Френсис. — Чудесно выглядит теперь, когда стал семьянином. Весной я собираюсь поехать к ним с визитом.

— Прекрасно, — ответила мать совершенно серьезно.

— Он поговаривает о большом воссоединении. Мне кажется, мы могли бы устроить праздничный прием у нас.

— Как тебе угодно.

Френсис подумал, а не свихнулась ли его мать. Как только обед закончился и они снова остались наедине в маленькой гостиной, он сказал:

— Значит, от Фернклифа больше не было никаких писем?

— Нет. — Мать наливала ему чай, но носик заварочного чайника стукнулся о чашку из тончайшего китайского фарфора с поразительной небрежностью.

— Если он спятил, то может стать опасным, — подчеркнул Френсис, принимая чашку.

— Тем больше причин не обращать на него внимания, дорогой.

— Но это глупо, мама. Если он болен, то должен быть помещен в сумасшедший дом, прежде чем причинит зло еще кому-то.

Она резко подняла голову.

— О нет!

— Почему это, к дьяволу, нет?

— Френсис!

Он был на грани того, чтобы вульгарными словечками заставить ее выйти из себя, но сдержался,

— Почему нет? — повторил Френсис свой вопрос. Леди Мидлторп опустила глаза и поставила свою чашку с блюдцем на стол. Френсис заметил на блюдце несколько пролитых капель. Неужели у матери дрожит рука?

— Эти дома — сплошной ужас, Френсис. О них рассказывают страшные вещи. Я не желаю никому такой участи, к тому же в цепях и отрепьях.

— Но он расстраивает тебя, мама, — твердо заявил Френсис. — Я ни на секунду не поверил, что письма прекратились.

Он поставил свою чашку на стол и встал.

— Я думаю, что ты лжешь во спасение. Что ж, я оскорблен. Да, оскорблен твоим неверием в мои силы. Я — взрослый мужчина, мама. Я прекрасно стреляю из пистолета и сумею постоять за себя, если дело дойдет до кулаков. Не нужно меня защищать!

Она уставилась на него совершенно непонимающим взглядом.

— Френсис… я не…

Тут она наконец взяла себя в руки.

— Писем больше не было.

Но все-таки отвела взгляд.

— Великий Боже, мама! — взорвался Френсис. — Мне что, велеть проверять твою почту?

— Нет, Френсис, пожалуйста! Не стоит предавать этой истории такое значение.

— Нет, стоит. Ты нервничаешь. Этот негодяй оскорбляет тебя, и кто знает, до чего он додумается?

Внезапно она закрыла лицо руками.

— Френсис, я прошу тебя. Ты причиняешь мне гораздо больше боли, чем он.

— Ради Бога!

Она посмотрела на него с невыразимой печалью.

— Я умоляю тебя, выброси все это из головы. Тебе может не нравиться, что я волнуюсь из-за тебя, но я — твоя мать и не могу не переживать. Оставь это, пожалуйста, и займись лучше своей личной жизнью.

— Я не могу ухаживать за леди Анной, пока не решена эта проблема.

Мать недоумевающе уставилась на него.

— А какое отношение одно имеет к другому?

И Френсис понял, что не может ответить ничего вразумительного. Если не принимать во внимание Серену… Он представил себе, что было бы, если бы в его жизнь не ворвалась эта женщина. Он бы был уже помолвлен с Анной, и его упорядоченная жизнь шла своим чередом.