Родгар заверил Фитца, что его услуги потребуются ненадолго. К открытию зимнего сезона восемнадцатого января опасность минует, и он будет свободен и волен делать, что пожелает. К тому же он станет на тысячу гиней богаче — в том случае, разумеется, если Эш останется жив.

Фитц попытался отыскать в этом предложении ловушки, но не увидел таковых. Было, однако, в нем нечто странное и подозрительное, ибо Родгар явно знал больше, чем говорил. Родгар заверил его, что для тех, кто хочет смерти Эша, нежелателен даже малейший намек на убийство. Любая попытка должна выглядеть как несчастный случай. Это исключало наиболее очевидные способы убийства — от кинжала до большинства ядов. В то же время Эш — любитель рискованных приключений, а Фитцу запрещено предупреждать его об опасности.

Он хотел было отказаться, но знал, что лучше его никто с этим делом не справится. Он замечал признаки опасности раньше других — шаги, перемещение в толпе, выражение лица, порой даже дуновение воздуха, от которого волосы на затылке встают дыбом. Умение принять своевременно меры предосторожности. Защита — его сильная сторона. Как же он мог доверить охрану Эша кому-то другому?

До сих пор все шло благополучно и не было никаких признаков опасности. В течение нескольких недель перед приездом сюда Эш сломя голову носился по округе, участвовал в состязаниях по фехтованию, посещал шумные вечеринки и притоны и проводил бурные ночки с выпивкой и женщинами, не получив ни единой царапины. Это утешало Фитца, но не удивляло. В оранжерейном мире дворцовых и политических интриг склонны делать из мухи слона.

Но все же он не мог позволить Эшу отправиться в Чейнингс без него. Ему очень не хотелось покидать Дамарис, но не мог же он разорваться.

Самое малое, что он может сделать, — это заботиться о Дамарис столько, сколько будет возможно. Он привел себя в порядок и вернулся в холл.

Дамарис провели в комнату, обставленную со вкусом, но строго. Главным предметом обстановки был большой резной, инкрустированный стол, поверхность которого освещалась зеркальной лампой, свисающей с поднятой руки бронзовой леди в классических одеждах. Вдоль стен располагались полки, заполненные книгами, гроссбухами и даже свитками, а в воздухе приятно пахло горящим деревом и кожей.

Маркиз, одетый в простой темно-синий костюм, работал над какими-то бумагами в кругу света, но поднялся, когда она вошла. Он указал ей на одно из двух кресел по обе стороны от огня. Теперь она сидела лицом к нему, пытаясь подобрать правильные слова.

У него были такая же смуглая кожа, черные волосы и темные глаза с тяжелыми веками, как и у его кузена Эшарта, но он казался еще более грозным. Родгар, конечно, старше, и всему свету известно, что он советник короля. А она собирается просить его взять на себя ее земные дела!

— Чем могу служить, мисс Миддлтон? — подсказал он.

— Милорд, — проговорила она несколько сдавленным голосом. — Лорд Генри сделал все от него зависящее, чтобы позаботиться обо мне, но... — Вся ее подготовленная речь вылетела из головы.

— Но он не имеет представления, что делать с бойкой молодой женщиной. Нечто подобное я и подозревал. Полагаю, вы должны находиться под его опекой до той поры, когда вам исполнится двадцать четыре или если выйдете замуж с его согласия?

Всеведущий, как сказал Фитц.

— Да, милорд.

— А вам сейчас двадцать один?

— Исполнилось в октябре, милорд.

— Что вы желаете, чтобы я сделал, мисс Миддлтон? Она растерялась от такого прямого вопроса.

— Я надеялась... если это возможно... — Смелость покинула ее. Затем она устыдилась своего малодушия. — Я смиренно прошу вас взять на себя ответственность быть моим опекуном, милорд.

— Ну разумеется.

И всего-то? К невероятному облегчению примешивалась легкая досада. Она и вправду значит для него не больше, чем лишняя пуговица на его сюртуке. До нее не сразу дошел смысл его следующих слов.

— ...отвезти мисс Смит в Лондон и представить ко двору до брака с Эшартом. Вы будете ее сопровождать.

Его заявление подействовало на нее как ушат ледяной воды.

— Вы этому не рады? — спросил он. Она силилась подобрать слова. — Конечно, рада, милорд, но я не уверена, что готова к появлению при дворе.

— Вы и мисс Смит подготовитесь вместе в Лондоне. Дамарис натянуто улыбнулась, подозревая, что ее улыбка скорее напоминает гримасу. Она хотела в Лондон и ко двору, но ей неприятно делать этот выход бок о бок со своей счастливой соперницей. С потрясающе красивой девушкой, рядом с которой она будет смотреться обезьяной. Однако выбора у нее нет.

— Благодарю вас, милорд. Мне в самом деле нужно ко двору, чтобы найти подходящего мужа.

— Вы поставили себе целью безотлагательный брак? Она удивленно заморгала:

— А разве есть какая-то альтернатива, милорд? Женщины по возможности выходят замуж. Наследницы выходят замуж всегда. Такое впечатление, что наследница и существует лишь для того, чтобы осчастливить какого-нибудь мужчину своим приданым.

Его губы дернулись.

— Мужчинам, конечно, нравится так думать. Но у состоятельной женщины есть выбор. Когда вам исполнится двадцать четыре, вы сможете, если пожелаете, жить Свободно, без чьего бы то ни было надзора.

Жить свободно. Эта идея ослепила Дамарис, но здравомыслие возобладало.

— Подозреваю, что такой путь оказался бы не из легких, милорд.

— Свобода — это всегда нелегко, а управление богатством налагает огромную ответственность и требует тяжелого труда.

— К труду мне не привыкать.

— Но готовы ли вы к испытаниям, риску и опасности?

— Опасности? — У него была странная манера внезапно уводить беседу в другое русло.

— Изоляция опасна для любого, — пояснил он, — но особенно для женщины. По-моему, у вас нет близких родственников?

— Нет, милорд.

— Родственники вашего отца? — Отреклись от него задолго до того, как он женился на моей матери.

— А ваша мать была единственным ребенком у родителей, тоже не имеющих братьев и сестер?

Откуда ему все известно? Это лишало ее присутствия духа.

— Мужчины, вращающиеся в свете, посвящают значительную часть времени налаживанию связей, — сказал маркиз, — используя родню как исходный материал. Одинокая женщина отрезана от этого. Однако вы обрели семью. Теперь вы будете принадлежать к кругу Маллоренов, если пожелаете.

Если она пожелает? Дамарис так и подмывало засмеяться. На протяжении последней недели она с трепетным изумлением и тоской наблюдала за непринужденной, искренней теплотой, которой пронизаны отношения лорда Родгара и его братьев и сестер. Это было нечто такое, чего ей не доводилось испытать ни в Берч-Хаусе, ни в Торнфилд-Холле.

— Почему? — испуганно вырвалось у нее. — Я вела себя не лучшим образом.

— Вы совершали ошибки, частично из-за отсутствия знаний и опыта, необходимых для того, чтобы вращаться в свете. Это легко поправимо. К тому же вы сильная и волевая, что совсем неплохо.

— Моя мать считала это смертным грехом.

— Возможно, в этом и лежал ключ к ее проблемам. Если у женщины нет собственной силы воли, ей приходится подчиняться другим.

— А разве это не общепринятая норма жизни, милорд?

— Это то, чего вы хотите? Дамарис задумалась:

— Я не знаю. Он улыбнулся:

— Подумайте над этим. Что касается вашей подготовки ко двору, вы ведь в последнее время жили тихо и уединенно?

Дамарис встрепенулась, чтобы поспеть за этим новым поворотом его мысли.

— Вплоть до приезда сюда, милорд.

— Лорд Генри не устраивал для вас развлечений в Суссексе? — Я была в трауре, милорд, но небольшие вечеринки с приглашением соседей устраивались.

— Даже траур по матери не требует целого года затворничества. А до этого вы принимали участие в светской жизни Уорксопа?

Ей стоило немалых усилий не рассмеяться.

— Моя мать не питала интереса к подобным вещам.

— А ваш отец?

У нее возникло мятежное желание воспротивиться такому допросу, но она сдержала колкий ответ.

— Отец жил на Востоке, милорд, что, я уверена, вам известно, — все-таки не удержалась она от укола. — Он навещал нас всего три раза, которые я помню, и коротко.

Родгар кивнул.

— У вас была гувернантка?

— Мама сама обучала меня.

— Танцам? Манерам?

— Нет, но в прошлом году лорд Генри позаботился об уроках танцев и прочего.

— И музыки, полагаю. Вы хорошо играете, и у вас прекрасный голос.

Она зарделась от удовольствия, что ее похвалили.

— Да, милорд. Мама обучила меня нотной грамоте, а петь я научилась сама. И потом, разумеется, лорд Генри нанимал учителя.

— Тогда вам остается постичь премудрости дворцового этикета. Но поскольку вы с Дженивой будете представлены на балу по случаю дня рождения королевы, то у вас лишь три недели на подготовку.

Это повергло ее в легкую панику, особенно в свете ее последнего фиаско. Но она сможет, она сделает это.

— Благодарю вас, милорд. За ваше согласие стать моим опекуном, за обучение и представление.

Он отмахнулся от ее благодарности:

— Мы не будем пытаться изменить законные соглашения. Насколько я понимаю, мой дядя одобрит любого, кто займет его место.

Похоже на то, что он уже рассматривал подобную возможность.

— Лорд Генри не будет возражать, милорд? Его глаза улыбались.

— Не в обиду вам будь сказано, моя дорогая, но, судя по некоторым вырвавшимся у него замечаниям, полагаю, он будет только рад.

— Тогда я не понимаю, почему он так цеплялся за свои права! Я была бы счастлива вернуться в Уорксоп в любой момент.

— Ответственность. — Отчетливо произнесенное слово обожгло, словно легкий удар материнской палки по костяшкам пальцев. — Ваш отец оставил вас на попечение моего дяди. Он отнесся к этому со всей серьезностью. Я слышал, был охотник за приданым?

Эллейн. Одинокая и несчастная в Торнфилд-Холле, Дамарис стала легкой добычей для капитана Сэма Эллейна. Он был красивым и лихим, и она позволила ему поцеловать себя. Она думала, что он любит ее, и, возможно, позволила бы ему больше, если бы лорд Генри не застал ее...

Это повлекло за собой порку и ужесточение контроля за ее поведением. В этом, собственно, не было необходимости. Лорд Генри рассказал ей, что список богатых невест был продан охотникам за приданым, а она значится во главе его. Именно тогда она решила, что выйдет замуж по расчету.

— Я усвоила урок, милорд.

— Тогда вам следует понять, что вы не можете и не будете жить одна. Времена, когда девушек похищали, чтобы принудить к браку, миновали, однако вы слишком лакомый кусок, уязвимый во многих отношениях. Вы пытались бежать сегодня утром.

Еще один хлесткий удар.

— Да, милорд. Я прощу прощения. Это был глупый поступок.

— Больше никаких глупостей, пока вы будете под моей опекой.

— Да, милорд.

— Вы не найдете мое руководство обременительным. Разумеется, если не склонны к сумасбродствам.Возможно, чрезмерное нервное напряжение развязало ей язык.

— А как насчет свободной воли?

— Это когда станете независимы. — Он поднялся.

Дамарис тоже встала, лихорадочно соображая, все ли важные моменты были обговорены. Смена опекуна. Свобода от лорда Генри и Торнфилд-Холла. Дебют в Лондоне, где она сможет выбрать идеального мужа. Возможно, это будет герцог Бриджуотер...

Фитцроджер. Они не поговорили о Фитцроджере. Она обернулась у двери:

— Есть еще один вопрос, милорд. Насчет вчерашнего. Мы с мистером Фитцроджером придумали план.

— Да? — Неужели ей послышалось неудовольствие?

— Он предложил сделать вид, будто мы увлечены друг другом, чтобы никто не подумал, что я все еще страдаю по Эшарту. Но быть может, теперь в этом нет необходимости?

Родгар, казалось, призадумался.

— Вы будете выглядеть глупо, предпочтя его маркизу.

— Предпочтя? — повторила она, стараясь придать своему голосу насмешливое изумление. — Простое святочное развлечение, милорд. Он вполне красив для этого.

— В самом деле?

Она залилась краской.

— Уверяю вас, милорд, что не имею стойкого интереса. У него нет ничего, что должно быть у мужа.

— А именно?

— Титул, положение и власть.

— У лорда Феррерса были титул, положение и власть. Он почти до смерти замучил жену и был повешен за убийство своего слуги.

Ужасная история.

— Мне думается, он был безумен, милорд. Вы ведь предостережете меня против безумца или злодея, не так ли?

Слишком поздно она спохватилась, что опять дерзит, но он пропустил это мимо ушей.

— Фитцроджер запятнан скандалом, но вам не стоит об этом беспокоиться, раз вы не имеете стойкого интереса.По какой-то непонятной причине это предостережение вызвало в ней чувство опустошенности.

— А если бы я все же проявила интерес к такому мужчине?

— Пока вы являетесь моей подопечной, Дамарис, вы можете выйти замуж за любого благородного мужчину, которого выберете. Этот мужчина должен будет ухаживать за вами, добиваться вас и убедить меня, что он вас достоин. Он не воспользуется слабостью плоти, чтобы добиться вашей благосклонности.

Дамарис сразу же подумала о том, как они с Фитцроджером целовались в карете. Боясь, что опекун прочтет все по ее лицу, она присела, еще раз поблагодарила его за бесконечную доброту и выскользнула из кабинета.

Оказавшись за дверью, она приостановилась, приложив руку к груди и глубоко дыша, чтобы успокоить колотящееся сердце. Ей по-прежнему придется предстать перед этими людьми, но главное, что она выиграла! Если и остальная часть плана сработает, она вновь обретет будущее, полное чудесных возможностей.

И всем этим она обязана Октавиусу Фитцроджеру. Он заслуживает награды. Вероятно, он слишком горд, чтобы принять деньги, но существуют и другие способы вознаградить человека. Она может подкупить какое-нибудь влиятельное лицо, чтобы приобрести для него выгодное положение при дворе или в правительстве, к примеру. Или купить для него полк в армии. Ей только надо разузнать, чего он хочет.

Дамарис пошла дальше с таким чувством, словно внутри ее встает солнце. Когда она, улыбаясь, вошла в холл, то обнаружила там Фитцроджера, дожидающегося ее. На нем была та же одежда, в которой он был, когда остановил ее карету, — темно-синий сюртук, бриджи и белая рубашка, — но со всеми необходимыми дополнениями. Туфли сменили сапоги, а буйная шевелюра укрощена лентой. Шею он обвязал простым платком и надел жилет, как обычно, скромного серого цвета. Он словно бы выставлял напоказ свою бедность перед всем светом. Даже по вечерам, когда гости выряжались в пух и прах, одежда Фитцроджера была неброской. Как бы ей хотелось одеть его в шелка и бархат, и непременно с бриллиантовыми пуговицами. С его светлыми волосами он бы выглядел сногсшибательно в расшитом золотом кремовом бархатном костюме, который Эшарт надевал на Рождество. «Мой золотой Галаад», — подумала она, но поспешила прогнать этот образ.

— Итак? — спросил он.

— Он согласился.

— Мои поздравления.

— И я еду в Лондон, ко двору, чтобы сделать блестящую партию. Все хорошо, и я глубоко признательна вам, сэр.

Он поклонился:

— Ваши безопасность и счастье достаточная награда, мисс Миддлтон.

Все необходимое было сказано, но Дамарис сожалела о формальности тона, особенно в сравнении с их поведением в карете. Однако, принимая во внимание ту безумную страсть, их теперешняя формальность, без сомнения, именно то, что нужно. Воспоминание было еще столь горячо, что, возможно, даже искрило между ними.

Она сделала реверанс и поспешила укрыться в своей комнате.