Они бегло просмотрели ряд рецептов лекарственных средств, затем задержались на таком же аккуратном почерке, каким было описано слабительное госпожи Бетти. Дамарис положила их рядом, но сказала:— Бетти Прис не стала бы описывать свой рецепт в таких выражениях, верно?

Он со стоном откинулся назад.

— Разумеется, нет. Ну и тупица же я сегодня.

Дамарис достала еще одну бумагу — просительное письмо от дальнего родственника, гадая, по той же причине его мозги плохо работают, что и у нее, или нет. Она надеялась, что да. Ей так хотелось прислониться к нему, прильнуть, прижаться ближе.

Он положил ладонь ей на руку. Она вскинула глаза: он был так близко, его губы были совсем рядом...

«Какой вред от одного поцелуя? — нашептывало ее жаждущее тело. — Только поцелуй...»

Он слегка отодвинул ее назад, и она выпрямилась. Еще нужно разобрать половину сундука и очень много в том, что она бросила. К тому же она играет с огнем.

Дамарис поднялась, двигая плечами.

— Надо немного размяться, а то все тело затекло. — Она прошлась по комнате, стараясь не смотреть на него. Ей следовало бы уйти, пока она еще владеет собой.

— Нам нужен образец почерка Бетти Прис.

Его резкий голос разрушил чары, и она повернулась к нему.

— У вдовы должен быть, — предположила она.

— Наверняка. Подразумевается, что я и его украду?

— А не может ли кто-нибудь попросить ее об этом за обедом?

Его взгляд застыл, словно такая возможность поразила его.

— Почему нет? — спросила она. — Мы же не делаем ничего дурного. — Затем непроизвольно добавила: — Или делаем?

Лицо ее собеседника стало непроницаемым. Он ответил:

— Нет, конечно. Эш может спросить ее. Он сейчас единственный из нас, кого она станет терпеть.

— Вот и славно. Вероятно, стоит попросить у нее и другие документы, касающиеся ее бабушки. Неужели она откажет? — Мы же говорим о вдовствующей леди Эшарт, — сухо напомнил он. — Но возможно, она не увидит в этом никакого вреда.

— О каком вреде идет речь? — Ее терпение лопнуло. — Почему ты не расскажешь мне, что происходит? Это так глупо!

— Нет, важно и опасно, и я не хочу втягивать тебя в это. Тишина пронзила комнату, словно молния без грома. Он втянул воздух, встал и отвернулся.

— Мне не следовало говорить это. Забудь. Нет, вряд ли ты на это способна. Прошу тебя никому не повторять этого.

Она подошла поближе к столу.

— Это связано с Дженивой. Значит, покушение все-таки было...

— Нет. — Уверенность, прозвучавшая в его голосе, заставила ее замолчать. Он повернулся к ней. — Я делаю все возможное, чтобы всех обезопасить. Полагаю, что здесь сейчас никому ничто не грозит.

— Никому...

— Я больше не могу ничего сказать. Мне и этого не стоило говорить.

Он на секунду стиснул кулаки, прежде чем взять себя в руки.

Осознание правды все равно что пение, решила Дамарис, когда звуки выходят идеальные и скользят, чистые и звонкие, словно птичьи трели. Теперь она знала правду и не могла молчать.

— Тебе нужен кто-то, с кем бы ты мог обо всем этом поговорить. Пусть это буду я.

— Не говори чепухи.

Один только его тон должен был бы остановить ее, но она шагнула вперед и прижалась к столу, разделявшему их.

— Я постараюсь не задавать слишком много вопросов. Ноя должна помочь. Потому что это важно и опасно. Если ты хотел, чтобы я оставалась в стороне, не надо было мне ничего говорить.

— Значит, ты хочешь пристыдить меня, отплатив добром за зло?

— Я и сама не понимаю, чего хочу. Для меня внове эти аристократические дома судьбы, которые переплетаются с историей. Я не знаю мужчин. Вы озадачиваете меня, все вы.

Наверняка мне не следует рассказывать тебе все это, но что я могу поделать, если не умею лгать и притворяться? Я привыкла быть откровенной.

— Дамарис, разве тебе не известно, как тяжело приходится в этом мире честным и открытым? — Он обошел стол, взял ее за руки и поднес их к своим губам, поцеловав каждую и не сводя с нее глаз. — Я не могу доверить свои опасные тайны честной женщине.

— Честная не значит несдержанная.

— Но если тебя спросят, ты сможешь солгать?

Он все еще держал ее руки. Она обвила его пальцы своими и не хотела отпускать.

— Ради тебя солгу. Поделись со мной, Фитцроджер.

— Зови меня Фитц.

Это застало ее врасплох, и она высвободила свои руки.

— Почему это беспокоит меня? — И сама ответила: — Потому что мы не можем быть больше чем друзьями.

Он словно бы и не заметил ее мучений.

— Друзья зовут меня Фитцем.

— А те, кто больше чем друзья? Его губы дернулись.

— Фитц.

— Никто не называет тебя Октавиусом? Совсем никто? В этом имени есть определенное величие.

— Оно означает «восьмой», что же в этом великого? Кроме того, оно слишком холодное. — Он прислонился к столу. — Как бы ты называла меня, если бы мы были любовниками?

У нее перехватило дыхание, но если он хочет поозорничать, она подыграет ему. Хотя бы ненадолго.

— Сокращенно? — предложила она. — Окти? Он усмехнулся:

— Нет.

— Или, может, просто по-английски — Номер Восемь? Ты прав. Это глупый способ называть детей. Возможно, было бы лучше по-французски — Уит[2]. Пшеница подходит к твоим волосам.

— Жесткие, как сено?

Эти слова вызвали в памяти тот поцелуй в карете, когда она схватила его за волосы, которые не оказались шелковистыми, но и грубыми тоже не были. Воспоминание было таким живым!

Дамарис не знала, кто из них сделал первый шаг, как она очутилась в его объятиях, но узнала неминуемое крещендо дуэта, который они пели. Она погрузила пальцы в эти волнистые пшеничные волосы и отчаянно, безрассудно слилась ртом с его губами. Она прижалась теснее, или он стиснул ее крепче своими сильными руками — одна ладонь между лопаток, другая сжимает поясницу.

Герцогиня Бриджуотер, напомнила она себе, но это же только поцелуй... Но способный стереть все мысли из ее головы, превратить ее в безумное существо, пылающее первобытной страстью. Она обвила его руками, стремясь быть к нему гораздо ближе, чем позволяла одежда.

Его рот оторвался от ее губ и проложил дорожку легких поцелуев вдоль щеки и вокруг уха. Она повернула голову, снова ища его губы.

— Моя няня, — пробормотал он, — называла меня Тотти. Она усмехнулась:

— Я не смогу!

— Даже наедине?

Она покачала головой на его плече.

— Даже, — тихо спросил он, — в уединении зашторенной постели?

Ее колени подогнулись, и она прильнула к нему, но затем нашла в себе силы оттолкнуться. Подальше от обжигающего огня.

— Прошу прощения, — сказал он, отпуская ее, делаясь серьезным и задумчивым. Еще мгновение, и она потеряет его. Это было невыносимо.

— Не надо! Не извиняйся. Мне понравилось. И мне ведь нужна практика... — Она должна заговорить его, не позволить отдалиться от нее. — Для пребывания там. Разве при дворе не будет флирта и поцелуев?

— Урок номер один, — строго проговорил он, — никого не целуй так при дворе. Урок номер два — ни с кем не оставайся там наедине. Урок номер три — избегай таких мужчин, как я.

— О Бог мой! — воскликнула она, приложив ладонь к груди. — Двор полон таких мужчин, как вы, сэр?

Он не улыбнулся.

— В худшем смысле да.

— А в лучшем, в смысле неотразимого обаяния?

Она тут же пожалела о своих словах, но громко зазвучавший в соседней комнате голос спас их. По молчаливому согласию они вернулись за стол и расположились так, словно все это время не отрывались от бумаг.

Вошла сияющая леди Талия.

— Вот так-то гораздо лучше! Дженива с Эшартом улизнули? Ах, негодники! Но они ведь скоро поженятся, и, я уверена, вы двое тоже были паиньками. Дамарис, дорогая, я все же думаю, вам стоит переодеться к обеду. Это такое неудобство в насквозь промерзшем доме, но наверняка София ожидает соблюдения некоторых формальностей.

Дамарис замешкалась, надеясь, что Фитцроджер — Фитц — предложит проводить ее. Но он этого не сделал.

Холод в доме имел свое преимущество: Мейзи была в комнате и занималась шитьем. Дамарис переоделась в шелк, выбрав приглушенную бело-голубую полоску, ибо пришло время образумиться. Она даже добавила большое кисейное фишю, чтобы прикрыть низкий вырез. Сдержанная скромность может смягчить вдову, и она согласится отдать документы Бетти Прис.

Однако, сев на стул, чтобы Мейзи привела в порядок ее волосы, Дамарис вдруг поняла, что совсем не тайна Бетти Прис ее занимает. Ее интересует Фитц и она сама. У нее всего несколько дней, прежде чем они отправятся в Лондон. Там она будет под присмотром леди Аррадейл. Она мало будет видеться с Фитцем, и, возможно, никогда наедине. Она войдет в высшее общество и должна будет выбрать себе Титулованного мужа.

— Где ваша норковая муфта, мисс Дамарис? — спросила Мейзи.

Дамарис залилась краской.

— Оставила в холле. Я заберу ее, когда спущусь вниз. Однако немного погодя горничная принесла муфту. — От мистера Фитцроджера с поклоном, мисс. Дамарис против воли испытала восторженный трепет: он не забыл, что недавно прикасался к ней. Но Мейзи глядела букой и пробормотала что-то вроде/о тот тип».

Надев свою красную накидку и взяв муфту, Дамарис спросила:

— Почему ты так настроена против мистера Фитцроджера, Мейзи?

— Он хочет жениться на вас, вот почему.

— Нет, не хочет. Да и я против. Но даже если бы захотела, почему это тебя так заботит?

— Он разобьет вам сердце, как пить дать. — Мейзи отвела глаза и теребила юбку.

— Но дело не только в этом, верно? А в чем? Горничная набралась духу и выпалила:

— Я хочу быть служанкой миледи, мисс. Когда бы вы были маркизой, я бы тоже стала важной персоной. Но если вы выйдете за этого, я останусь никем, как сейчас.

Дамарис покачала головой:

— Как интересно! — Лучше не говорить Мейзи, что она может стать герцогиней, иначе от нее житья не будет. — Я не могу выйти замуж, чтобы угодить тебе, Мейзи. И кроме того, разве ты сама не предпочла бы замужество любому, пусть даже самому высокому положению среди слуг?

Лицо девушки зарумянилось.

— Я бы не против, мисс Дамарис, но только за хорошего человека.

— Значит, в этом наши мысли совпадают.

— Так вы не станете связываться с этим типом? — спросила Мейзи.

— Я намерена принять правильное решение, — ответила Дамарис и вышла из комнаты.

За дверью она обнаружила Фитцроджера.

— Моя комната здесь, — сказал он, показывая на соседнюю дверь. — Она предназначалась для Талии, но, разумеется, леди с Дженивой. Обычно я останавливаюсь в комнате по другую сторону малой библиотеки, но Эш захотел быть рядом, поэтому я уступил ее ему.

— О! — только и смогла вымолвить Дамарис, борясь со смехом. Она никогда раньше не слышала, чтобы он болтал без умолку. Неужели он тоже взволнован? И по той же причине?

Должно быть. Он бы не поцеловал ее, если бы владел собой. В голове у нее была полная неразбериха, и ощущала она себя полубезумной, но он, вероятно, в таком же состоянии. Фитц предложил ей руку, и она положила ладонь на его рукав.

Она читала истории о людях, которые теряли голову от любви, — Ланселот и Гиневра, Ромео и Джульетта, Мария, королева Шотландская, и Босуэлл — и никогда не принимала их близко к сердцу. Зато теперь поняла этих безумцев. И очень хорошо, что она опиралась на его руку, когда они спускались вниз, иначе в своем рассеянном состоянии легко могла бы оступиться.

Вдова — сплошной холод — ожидала их среди поблекшего изящества маленькой столовой. Но в комнате было тепло. Все заняли свои места — Эшарт с Дженивой по одну сторону стола, Дамарис с Фитцроджером по другую, вдова во главе стола, а леди Талия на противоположном конце. Леди Эшарт позвонила в колокольчик, и слуги внесли и поставили на стол первое блюдо. Еда была незамысловатой, но вполне съедобной. Дамарис ела, подыскивая способы направить беседу в нужное русло, а именно к Бетти Прис. Но разговор шел то о погоде, то о книгах, то о каких-то незначительных государственных делах.

Когда принесли второе блюдо, Эшарт наконец произнес:

— Мы просматривали бумаги Присов, бабуля. Ты не возражаешь?

— Поздновато для возражений, — отрезала вдова, но не холоднее, чем раньше. — Не могу представить для чего.

— Забавно отыскать доказательство связи между Бетти и королем.

Дамарис ела грушевый пирог, но наблюдала за вдовой. Ей показалось, пухлое лицо окаменело, но это могло быть просто раздражение.

— Уверяю тебя, — сказала вдова, — в твоих жилах течет королевская кровь, Эшарт. Это написано в твоих чертах.

— Я тоже так думаю, — проговорила Дженива. Леди Эшарт проигнорировала ее. — Мне кажется, — подал голос Фитцроджер, — сходство больше с Карлом I, чем с Карлом II. Или, быть может, — добавил он, — с принцем Генри.

Когда он заговорил, Дамарис повернулась к нему и пропустила первую реакцию вдовы. Однако атмосфера за столом неуловимо изменилась, как и сама леди Эшарт, — губы еще сжаты, взгляд застывший.

Обсуждение грозило сойти на нет, поэтому она спросила наугад:

— А что за женщина была ваша знаменитая бабушка, леди Эшарт? Непревзойденная красавица, я уверена.

Вдова вздернула двойной подбородок:

— Она была истинной леди, которой восхищались все, кто знал ее, и не только из-за ее внешности. Она обладала спокойным достоинством и благочестием. И не проявляла ни малейшего интереса к мирским радостям.

Дамарис вытаращила глаза. Как же в таком случае она стала любовницей Старины Роули?

— Я всегда полагала, что ее достоинства происходят от раскаяния, — заметила леди Талия.

— Как будто ей было в чем раскаиваться! — Вдова поднялась на ноги, умудрившись сделать так, что даже это несложное действо выглядело величественно. — Уверена, вы все предпочитаете подняться наверх.

Она демонстративно вышла из комнаты, хлопнув дверью. Взгляды присутствующих скрестились над столом.

— Делить постель с королем — это святой долг? — недоуменно спросил Эшарт.

Дамарис ожидала, что Фитцроджер выдвинет какое-нибудь предположение, но когда он промолчал, она сказала:

— Или все это выдумка.

— О нет, это было, — возразила леди Талия. — Все знали, что Рандолф Прис не мог... был не способен... в общем, военные раны.

Дамарис пришло в голову, что леди Талии может быть известно многое об этих событиях. В начале века она еще была девочкой, но должна была знать людей, принадлежащих ко двору короля Карла, возможно, даже тех, кто участвовал в Гражданской войне. Эшарт допил свой бокал.

— Что-то у бабули концы с концами не сходятся. Либо Бетти была шлюхой короля, либо в нас нет королевской крови.

— Либо, — сказала Дамарис, — был тайный брак. Повисла напряженная тишина.

— Как интригующе, — пробормотала леди Талия.

— Это невозможно. — Эшарт встал и помог Джениве подняться. — Бетти забеременела моим прадедушкой в тысяча шестьсот шестидесятом году, во время Реставрации. Возвращенный на трон монарх мог распутничать с кем угодно, но жениться на ком попало никак не мог. Ему нужны были деньги, власть и жена, которая обеспечила бы королевские связи за границей. Потому-то он и женился на Екатерине Браганса. Идемте. Я прикажу подать чай наверх.

Фитцроджер помог леди Талии, поэтому Дамарис справилась сама, напряженно размышляя. Когда они вышли из столовой, Талия взяла Фитцроджера под руку с одной стороны, а она должна была взять с другой, но Дамарис пошла по другую руку леди Талии.

— А что вы думаете, леди Талия? Была госпожа Бетти любовницей короля?

— Тема весьма щекотливая, — заметила старая леди с озорными искорками в глазах. — Но Рандолф Прис не был отцом ее ребенка.

Дамарис поняла. Рандолф Прис не мог иметь детей из-за ранения. Однако это дела не меняло. Никто и не считал его отцом. Карл II был признан отцом сына Бетти, но кое-какие детали явно не стыковались.

Как сказал Эшарт, король Карл никогда бы не женился на женщине не королевских кровей. Но вдова утверждала, что Бетти Прис была добродетельна.

Фитцроджер представил на обсуждение имя Генри Стюарта, того самого забытого принца, который трагически умер молодым, к тому же примерно в то время, когда Бетти Кроули зачала ребенка. Если подумать, мысль увлекательная, но с пугающим скрытым значением.

Когда они вошли в Охотничью комнату, Дамарис не знала, что сказать, что спросить, но Эшарт заговорил первым:— Отличалась ли Бетти Прис благочестием и добродетелью всю жизнь, Талия? Или в молодости она была роковой соблазнительницей?

Леди Талия села в кресло, поставив ноги на табуреточку.

— Я встречалась с ней только дважды, дорогой, когда она была уже в летах. Один раз, когда я останавливалась в Кембриджшире с семейством Уолборо. Мы все ездили в Стортон-Хаус на бал. Именно там мой брат и познакомился с вдовой — Софией Прис, чего, возможно, лучше было бы избежать. Потом Бетти присутствовала на свадьбе. Будучи вдовой, она жила в личных покоях в Стортоне и редко выходила, за исключением тех случаев, когда занималась филантропией. В округе было множество богаделен и благотворительных больниц.

— Это достойное дело, — выразила свое мнение Дженива.

— Но свидетельствует о нечистой совести, — подчеркнул Эшарт. — Загадка решена. Бетти Кроули в юности согрешила, быть может, всего один раз, а потом всю оставшуюся жизнь каялась и искупала свой грех. В моих жилах течет королевская кровь, к счастью, по незаконной линии, но бабуля не желает признаваться в слабости своей бабки.

Вошли две служанки, неся подносы с чаем. Талия сделала знак Джениве:

— Позаботьтесь обо всем, дорогая. Вы скоро будете здесь хозяйкой.

Пока Дженива разливала чай, Дамарис думала, что леди Талия не так глупа, как кажется. Это было недвусмысленное напоминание служанкам удалиться в комнату для слуг.

Приходилось признать, что вывод Эшарта имел смысл. Она на себе испытала, как легко позабыть о мудрости и добродетели, поддавшись обаянию мужчины. И не важно, согрешила ли Бетти с греховодником Карлом или с его младшим братом, который был гораздо ближе ей по возрасту.

Имеет значение только заключенный брак. Потому что если принц Генри был отцом Чарлза Приса и был женат на Бетти Кроули, следовательно, линия, ведущая к Эшарту, законная. Она не слишком разбиралась в порядке королевского наследования, но предполагала, что, возможно, это значит, что Эшартможет претендовать на английский трон. Вот она, та самая государственная тайна, от которой мурашки бегут по коже.

Слишком много крови было пролито за трон. Вначале герцог Монмут, потом восстание в тысяча семьсот пятнадцатом году, целью которого было водворить на трон вместо Ганновера сына Якова II, Георга I. И недавний мятеж сорок пятого, унесший такое множество жизней, включая кровавую резню при Куллоденской битве.

Дамарис была еще слишком маленькой, чтобы помнить события 1745 года, но рассказы об этом ярко запечатлелись в ее детском сознании, ибо армия мятежников близко подошла к Уорксопу во время похода на Лондон. Некоторое время даже казалось, что якобиты дойдут туда и одержат победу.

Она взглянула на Фитцроджера, который стоял у окна в глубокой задумчивости. Много бы она дала зато, чтобы прочесть его мысли.

Леди Талия предложила провести вечер за вистом. Фитц сказал:

— Почему бы нам не поиграть в какие-нибудь другие игры? Мы же не хотим, чтобы Дамарис проиграла свое состояние в мушку или фаро, когда окажется при дворе. — Он взглянул на нее. — Страсть к азартным играм может оказаться такой же неожиданной и непреодолимой, как и любая другая.

Она надеялась, что краска смущения, прихлынувшая к щекам, не слишком заметна. Леди Талия не пришла в восторг от этой идеи, но даже и она понимала, что они не могут все время играть в вист.

На взгляд Дамарис, карточные игры в тот вечер были легче и забавнее, чем вист. Ей казалось глупым рисковать деньгами, но поскольку они играли фишками в форме жемчужных раковин, она не возражала.

Дневной свет угас, и его заменило сияние свечей. По мере знакомства с разными играми, от опасной фаро до фривольной «спекуляции», Дамарис осознала, что предостережение Фитца было вполне обоснованным. Ее привел в восторг крупный, пусть даже и теоретический, выигрыш, и когда она проиграла, это вдохновило ее на то, чтобы попытаться отыграться.

Она была так уверена, что удача улыбнется ей! Эшарт между партиями велел принести кларет, печенье и вино.

Фитцу заметил:

— Еще один урок. Карточная игра обычно сопровождается вином. Учитесь сохранять трезвую голову. Или хотя бы понимать, когда она начинает подводить вас.

Это был хороший совет, применимый к любви, равно как и к картам. В ней горело не только стремление к выигрышу, но и страсть иного рода. Когда вечер плавно перетек в ночь, этот освещенный свечами кружок пятерых опутывал опасным очарованием, центром и средоточием которого для нее был Фитц. Поначалу он держался слегка отстраненно, но вскоре всеобщая веселость захватила и его. Он расслабился, и его сообразительность и готовая улыбка действовали на нее, проникали в нее, ослепляли. Снова его окружало какое-то сияние, и сейчас ей казалось, что это искренняя радость, как тогда, на турнире.

Почему радость дается ему с таким трудом? Что за мрак окружает его? Должно быть, это тот скандал. Завтра она расспросит леди Талию. Ведь деньги могут творить чудеса, развеять тени и мрак.

Дамарис сделала ставку и выиграла, молясь, чтобы она не узнала о каком-то ужасном, непростительном грехе. Ей хотелось туго оплести этот волшебный круг и удерживать Фитца в нем в целости и сохранности. Оплести его золотыми нитями радости и подарить солнечный свет, который останется с ним навсегда.