Пролог

26 декабря 1763 года Родгар-Эбби, Англия

В этот второй день Рождества большой зал Родгар-Эбби был красиво украшен остролистом, плющом и омелой, перевитыми праздничными ленточками. Массивное рождественское полено горело в очаге, и пряный апельсиновый аромат наполнял воздух.

Маркиз Родгар пригласил много родни в свой дом на Святки, и этот зал стал центром празднеств. Сейчас, однако, гостей привлекло развлечение совсем иного рода — скандал.

Вдовствующая маркиза Эшарт, невысокого роста, тучная и свирепая, только что ворвалась в дом. Она отмахнулась от приветствия одного внука, маркиза Родгара, и приказала своему другому внуку, маркизу Эшарту, немедленно покинуть этот ненавистный кров. Это никого не удивило. Семейство Трейсов во главе с лордом Эшартом было на ножах с Маллоренами, возглавляемыми Родгаром, в течение целого поколения. Все гости были поражены присутствием Эшарта на вечере. Но как он отреагирует на то, что ему приказывают, как какому-то щенку? Все глаза обратились на красивого темноволосого молодого человека, известного своим вспыльчивым нравом.

— Почему не остаться? — невозмутимо спросил Эшарт вдову. — Нужно обсудить семейные дела.

— Я бы не осталась в этом доме, даже будь он последним кровом в Англии! — рявкнула она.

— Тогда позволь тебе представить леди, которая будет моей женой, — мисс Дженива Смит.Среди гостей послышались изумленные возгласы. Эшарт собирается жениться на компаньонке своих двоюродных бабушек!

— Что?! — взвизгнула вдова, делаясь красной, как ягода остролиста. Затем она окинула зал взбешенным взглядом. — Я слышала, эта девчонка Миддлтон здесь. Где она?

Все глаза обратились на молодую женщину в зеленом полосатом платье, чьи щеки внезапно вспыхнули. Она не была красавицей: волосы обыкновенного каштанового цвета, глаза голубые, а губы не по моде тонкие. Сейчас они были гневно сжаты.

Дамарис Миддлтон терпеть не могла быть в центре внимания, но она наблюдала за этой сценой, вся оцепенев и внутренне трепеща от ярости. Эшарт принадлежит ей. Когда она обнаружила, что богата, то твердо вознамерилась сделать великолепную партию. Поверенные составили для нее список наиболее нуждающихся молодых титулованных джентльменов Англии. Она изучила его и выбрала маркиза Эшарта. Она посетила его имение и получила одобрение вдовы. Ее поверенные уже ведут переговоры с адвокатами Эшарта, составляя брачный договор. Все улажено, за исключением официального предложения и подписей. Ему нужны ее деньги, а он — ее пропуск в мир аристократии.

Как же ей поступить? Ее первым побуждением было убежать, скрыться от множества недружелюбных взглядов. Но она не будет трусихой. Дамарис присела перед старой дамой.

— Я рада, что вы приехали, леди Эшарт. Я не знала, что делать. Как вам известно, Эшарт уже дал обещание мне.

В зале повисла гробовая тишина, и шею Дамарис, словно сквозняком, обдало холодом. Не совершила ли она только что ужасную ошибку? Девушка огляделась вокруг. Для этих людей она самозванка. Дамарис не состояла в кровном родстве с Мал-лоренами, и здесь оказалась лишь потому, что ее опекун — лорд Генри Маллорен. Она из простой семьи и не знает правил этого мира. Ей захотелось убежать и спрятаться, но она не могла позволить Джениве Смит увести Эшарта прямо у нее из-под носа!Красивая блондинка мисс Смит нарушила тягостное молчание:

— Вы, должно быть, ошибаетесь, мисс Миддлтон.

— Ну разумеется, — резко бросил Эш.

Кровь ударила в лицо Дамарис, придав ей смелости.

— Как я могу ошибаться? — Она повернулась к вдове: — Разве это не так?

Все затаили дыхание.

Леди Эшарт устремила холодный взгляд на внука.

— Да, — сказала она, — это так.

Дамарис торжествующе повернулась к маркизу, но не успела она потребовать извинения, как отреагировала мисс Смит.

— Ах ты, подлец! — закричала она на него. — Мерзавец! — Она побежала в обеденный зал и вернулась, чтобы швырнуть в него едой.

Дамарис смотрела, пораженная, как и все остальные, но склонялась к тому, чтобы поддержать мисс Смит. Она и сама с превеликим удовольствием надела бы на голову негодяя чашу с пуншем.

Но тут Эшарт встал на одно колено, измазанный, растрепанный, но все равно неотразимый.

— Милая Дженни, великодушная Дженни, грозная Дженни! Выйдешь за меня? Я люблю тебя, Дженни. Я обожаю тебя.

— Нет! — пронзительно закричала Дамарис одновременно с громогласным «Эшарт!» вдовы.

Дамарис в ярости ринулась вперед, но сильные руки ухватили ее сзади.

— Не надо, — тихо сказал мужской голос ей на ухо. — Вы только сделаете хуже.

Фитцроджер. Друг Эшарта, который докучал ей в последние дни, удерживая на расстоянии от ее избранника. И что из этого вышло! Она вырывалась, но была безжалостно оттянута назад, подальше от Эшарта. Затем она услышала, как Дженива Смит сказала:

— Да, Эш, любимый, я выйду за тебя.

— Нет! — завопила Дамарис. — Он мой!

Ладонь накрыла ей рот, другая сдавила шею. Все потемнело.

Фитцроджер принес Дамарис наверх. Она не нашла в себе сил запротестовать, слыша позади гомон и смех. Она потеряла Эшарта! Все смеются над ней. Она унизила себя перед людьми, к кругу которых надеялась принадлежать. Теперь они потешаются над глупой мисс Миддлтон, которая думала, что ее богатство может купить ей место среди них. Дочерью и наследницей человека, который был немногим лучше пирата.

Ее положили на кровать, и она слышала обеспокоенный голос своей служанки Мейзи. Она не открывала глаз, словно это могло все исправить. Кто-то приподнял ее и поднес стакан к губам. Лауданум. Она ненавидела опий и его затяжное воздействие, но с благодарностью выпила. Если бы только снадобье имело силу стереть последний час и позволить ей повести себя с большим достоинством!

Полог над кроватью задернули. Голоса стали смутными, едва различимыми. Дожидаясь, когда подействует лекарство, Дамарис вновь и вновь прокручивала в голове катастрофу. Она ни за что не сможет снова появиться перед этими людьми!

Первые двадцать лет жизни она не знала другого пристанища, кроме скромного Берч-Хауса в Уорксопе. Вполне приличный дом для врача, каким был ее дедушка, но ничто в сравнении с Родгар-Эбби или даже с обветшалым родовым гнездом Эшарта, Чейнингсом.

Вплоть до прошлого года она жила в благородной бедности, ибо уже через несколько месяцев после женитьбы на матери ее отец отправился на поиски приключений, и то немногое, что он присылал, не допускало роскоши. Они с мамой сами шили себе одежду и без конца чинили ее. Еда была самой простой, большая часть из своего огорода. Слуги, молодые и неуклюжие, как только приобретали необходимые навыки, тут же уходили на более высокое жалованье.

Но после смерти матери Дамарис узнала правду. Ее отец невероятно разбогател и оставил почти все свое состояние ей. Он даже распорядился об опекуне, если они с мамой умрут до достижения ею совершеннолетия. Этим опекуном был лорд Генри Маллорен, пожилой дядя маркиза Родгара. Вот почему Дамарис оказалась здесь, в Родгар-Эбби. Лорд Генри и его жена изъявили желание поехать, и им ничего не оставалось, как взять свою подопечную — Дамарис — с собой.

Дамарис была счастлива вырваться из скучного дома лорда Генри и побольше узнать о блестящем мире аристократии, который скоро будет и ее миром, когда она станет маркизой Эшарт. Как она вообще могла подумать, что сможет взлететь так высоко? Ей следовало знать, что ни красивая одежда, ни великолепные драгоценности не меняют человека. Это все равно что прикрывать навозную кучу шелком.

Ей здесь не место, и она не сможет вынести их хихиканья у себя за спиной.

И прежде чем тьма поглотила ее сознание, она поняла, что должна уехать.

Глава 1

На рассвете следующего дня карета удалялась от Родгар-Эбби так быстро, как только позволял выпавший за ночь снег. Дамарис молилась, чтобы они не застряли в заносах. Бриггс, кучер ее опекуна, мрачно предсказывал, что далеко они не уедут, опять пойдет снег и остановит путешествие, но она сыпала гинеи, пока он не согласился. Должна же быть хоть какая-то польза от того, что ты одна из богатейших женщин в Англии! А что, если за ней гонятся? Скрип колес и стук копыт заглушал звуки погони. Или, быть может, она ничего не слышала из-за своего неистово колотящегося сердца?

— Все это добром не кончится, — возвестила горничная. Простоватая толстушка Мейзи двадцати пяти лет была веселой и жизнерадостной, но сегодня она выглядела непривычно задумчивой. — Как мы проделаем весь обратный путь, чтобы нас не поймали, мисс?

Дамарис накричала бы на нее, да только Мейзи, вероятно, осталась ее единственным другом в целом свете.

— Нужно только добраться до дороги на Лондон и купить билеты. Мне двадцать один, и Маллорены не могут вытащить меня из дилижанса.

Угрюмое молчание Мейзи говорило: «Хотела бы я быть в этом уверена». Дамарис терзали те же сомнения. Маллорены, похоже, сами себе закон, а ее опекун, лорд Генри, — настоящий тиран. Но возможно, им наплевать, и они рады избавиться от нее.

Карета покачнулась, поворачивая из парка аббатства. Она почувствовала облегчение от того, что больше не находилась на земле Маллоренов. В Фарнеме она сядет в почтовую карету, потом в Лондоне купит билеты на север и вернется в Берч-Хаус. Она понятия не имела, что будет делать потом. Вероятно, вернется к бедности, ибо по отцовскому завещанию опекун имеет право придержать ее деньги, если она не будет жить, где он скажет, и поступать, как ей велят. Но она сможет довольствоваться малым. И это только до той поры, пока ей не исполнится двадцать четыре.

Краем глаза она заметила какое-то движение и резко повернулась вправо. Рядом с ее окном скакал всадник. Превосходная лошадь. Прекрасный наездник. Белокурые волосы, летящие по ветру.

Фитцроджер отрезал путь ее карете. Дернувшись, она остановилась, и кучер спросил:

— Неприятности, сэр?

В ответ послышался невозмутимый голос, который все эти дни так раздражал ее:

— Мне нужно переговорить с мисс Миддлтон.

Мейзи застонала. Дамарис хотелось сделать то же. Карета превратилась в ловушку.

Фитцроджер подъехал к окошку и заглянул внутрь. Он всегда одевался скромно, но сейчас выглядел как настоящий бродяга. Светлые волосы свободно рассыпались по плечам, ворот рубашки расстегнут, а под простым синим сюртуком нет жилета. Да он же все равно что раздет! Взгляд его холодных голубых глаз казался раздраженным. Какое он имеет право злиться на нее — друг Эшарта без гроша в кармане?

Дамарис опустила стекло, высунулась и крикнула:

— Поезжай, Бриггс! — Холодный ветер ударил ей в лицо. Бриггс, чума его возьми, не подчинился.

Фитцроджер ухватился за край оконной рамы голой рукой. Эта властная рука нервировала ее, мешала поднять стекло. Голая рука. Обнаженная шея. Непокрытая голова. Она надеялась, что он замерзнет до смерти.

— Чего вы хотите, сэр?

— Всего лишь немного вашего времени, мисс Миддлтон. Он спрыгнул с лошади, крикнув груму взять животное. Это подстегнуло Дамарис к действию. Она высунулась чуть дальше и закричала:— Да поезжай же, ты, бесхребетный слизняк! Напрасный труд. Несмотря на возмутительно огромную взятку, Бриггс бросает ее при первом же испытании. Если бы она умела править, то забралась бы на козлы и сама взяла вожжи. Молодой грум с глазами навыкате появился перед окном и забрал лошадь. Фитцроджер открыл дверцу, улыбаясь, — только не Дамарис, а Мейзи.

— Возвращайся в дом с грумом. Я привезу твою госпожу чуть погодя.

— Нет, не привезет. Мейзи, не смей его слушаться!

Мейзи, предательница, пододвинулась к двери. Дамарис схватила ее за юбку, чтобы остановить. Фитцроджер резко ударил ее по руке, заставив разжать ладонь, и освободил Мейзи. Дамарис разинула рот и потрясенно уставилась на него. Руку все еще покалывало.

— Как вы смеете?!

Она потянулась к дверце, чтобы захлопнуть ее, но мужчина вскочил в карету и закрыл за собой дверцу. Он сел на сиденье напротив нее и обратился к груму через окно:

— Отвези служанку в дом и помалкивай об этом.

— Слушаюсь, сэр.

Чистейшая ярость ослепила Дамарис, и она потянулась за пистолетом в кобуре возле своего сиденья. Она ничего не знала об оружии, но, несомненно, нужно просто прицелиться и нажать на спусковой крючок.

Сильная рука сомкнулась вокруг ее запястья. Дамарис вдруг почувствовала, что не может пошевелиться, удерживаемая его железной хваткой и твердым взглядом холодных глаз. Она рывком высвободилась, откинулась назад, сунув руки в муфту.

— Говорите, что собирались сказать, мистер Фитцроджер, и уходите.

Он высунулся из окна:

— Можешь разворачивать лошадей, кучер.

Обратно к дому. Она не может вернуться, но не знает, как предотвратить это. Слезы душили ее, но она проглотила их.

Он поднял стекло, преграждая путь ледяному зимнему воздуху, но запирая ее в этом замкнутом пространстве с ним. Ихноги едва ли могли избежать соприкосновения, и она почти ощущала исходящее от него тепло.

— Вы ведь не хотели на самом деле убежать? Она ответила на это молчанием.

— Как вы убедили слуг лорда Генри везти вас?

— Гинеи, — монотонно ответила она, — которых у меня в изобилии, а вам определенно недостает.

— Зато у меня знание жизни, которого вам явно не хватает. Она стрельнула в него взглядом:

— Тогда вы понимаете, что моя репутация погублена.

— Нет, но этот безумный побег может ее окончательно испортить.

Она снова отвела глаза и посмотрела в окно на унылый пейзаж.

— Я не узнаю об этом, меня уже здесь не будет.

Но как она убежит? Никакие доводы или слезы на Фитцроджера, похоже, не подействуют. И едва ли его можно подкупить.

— Побег не поможет, потому что рано или поздно вам снова придется встретиться со всеми этими людьми. Если только вы не намерены жить как отшельница.

— Это Эшарту должно быть стыдно. Он собирался жениться на мне.

— Точнее, на ваших деньгах.

Было неприятно услышать правду, высказанную без обиняков, но Дамарис посмотрела ему прямо в глаза:

— Справедливая сделка. Мое богатство за его титул. Ему без него не выжить.

— Не истратил — все равно что заработал. Дамарис горько усмехнулась:

— Планирует экономить? Эшарт? Это с его-то бриллиантовыми пуговицами и великолепными лошадьми?

— Очко в вашу пользу. Но сейчас надо думать о вашем будущем.

Ей стало интересно, правильно ли она понимает причину этого вмешательства. Фитцроджер был для нее загадкой. Он, несомненно, беден и прозябает в качестве бесплатного компаньона Эшарта.

— Я не обменяю свое состояние за меньшее, сэр, если в этом ваш план.

Может, правда и обидела его, но он не подал виду.

— Я и не мечтаю взлететь так высоко. Думайте обо мне как о сэре Галахаде, спасающем даму из благородных побуждений.

— Меня не нужно спасать. Я хочу, чтобы мне позволили продолжить путь.

У него был такой вид, словно ему хотелось встряхнуть ее, но потом он расслабился, вытянув длинные ноги. Они коснулись ее широких юбок. Она хотела было отодвинуться, но вовремя остановила себя.

— Однажды я попал в дурацкое положение, — сказал он. — Мне было пятнадцать, я был новоиспеченный знаменосец, гордящийся своей формой, но понимающий, что всем известно: я всего-навсего юнец, строящий из себя солдата. Как-то раз я спешил через оживленную казарменную площадь и посторонился, чтобы дать дорогу одной из офицерских жен. К несчастью, при этом зацепил своей саблей юбки другой дамы. Сабля запуталась за какую-то там ленту, и я не смог освободить ее, поэтому повернулся, сделав только хуже. Ее ноги обнажились до самых коленок, и она орала, чтобы я прекратил. Я весь взмок, не зная, что делать. Попытался попятиться. Что-то затрещало... Я был уверен, что никто никогда этого не забудет. Если б мог, я бы сел на корабль и уплыл куда глаза глядят. Но очень скоро поддразнивания прекратились, все забылось.

Дамарис слишком живо могла представить себе это и даже немного посочувствовала, но сказала:

— Это не то же самое.

— Верно. Моя неприятность была чисто случайной, тогда как ваша преднамеренная. Вам хотелось получить приз, который вы выбрали, и если бы я вчера не остановил вас...

— Остановили! У меня до сих пор синяки. — Но воспоминания о той сцене нахлынули на нее и вызвали мучительную боль. Она в отчаянии взмолилась: — Пожалуйста, отпустите меня! Я уеду в свой старый дом. Со мной все будет хорошо.

Он взял ее за руки. Она попыталась высвободить их, но силы покинули ее, а глаза заволокло слезами. — Если вы сбежите, ваше поведение запечатлеется в памяти людей. Когда же вернетесь и будете в хорошем настроении, все станут сомневаться, действительно ли все было так, как они помнят.

Она заморгала, пытаясь прочесть по его лицу, прав ли он.

— Каждая подробность, должно быть, врезалась в их память.

— Все детали происшествия заполонили ваше сознание, как то злоключение с саблей осталось в моем. В воспоминаниях же остальных это просто часть захватывающей драмы, и для большинства вы пострадавшая сторона. Многие вам сочувствуют.

Она вырвала свои руки.

— Жалеют! Беднягу, которую бросили, потому что никакие ее драгоценности и богатства не могут компенсировать невзрачного лица, неуклюжих манер и низкого происхождения.

Девушка застыла, не в силах поверить, что обнаружила свою постыдную тайну перед этим человеком, затем прикрыла лицо рукой. Он сел рядом и мягко потянул ее руку вниз.

— Напрашиваетесь на комплименты, мисс Миддлтон?

Дамарис посмотрела на него, но она плохо соображала, когда его тело оказалось так близко на узком сиденье кареты. Этот мужчина прижимался к ее ноге и руке, а его сильная, теплая ладонь держала ее руки.

— Вы не можете состязаться с Дженивой Смит в красоте, — сказал он. — Не многие могут. Но не невзрачная, нет. И я не заметил, чтобы было что-то не так с вашими манерами, за исключением того срыва, когда Эшарт обманул вас. Возвращайтесь со мной. Обещаю поддерживать и защищать вас и позаботиться, чтобы все вышло так, как вы пожелаете.

И его голос, и его слова будоражили нервы и ослабляли волю. Разве это возможно?

— Как я могу? Что мне придется делать?

— Смело смотреть всем в лицо и улыбаться.

Во рту у Дамарис пересохло, но она разглядела второй шанс, о котором молила ночью. Она не была уверена, что сможет вернуться на исходные позиции. Но нужно хотя бы доказать себе, что она не трусиха и не дурочка. Однако логика не одолела страха, и ей пришлось проглотить комок в горле, прежде чем заговорить:

— Хорошо. Я вернусь и сделаю вид, что все прекрасно. Но я ловлю вас на слове. Вы будете защищать и поддерживать меня?

Его улыбка была на удивление приятной.

— Да.

Наверняка он метит на ее состояние — никакой другой причиной не объяснить его несомненную доброту.

— Прежде чем вы пойдете дальше, мистер Фитцроджер, пожалуйста, поймите, что, несмотря на то что я очень ценю вашу помощь, я ни за что и никогда не предложу вам свою руку и состояние.

— Дамарис, если мужчина оказывает вам услугу, это еще не значит, что он обязательно охотится за вашими деньгами.

— Я не верю, что вы не имеете желания жениться на богатой?

Он пожал плечами:

— Я бы принял ваше состояние, если б вы мне его предложили, но вы ведь не совершите подобной глупости?

— Разумеется, нет.

— Значит, все предельно ясно. Лорд Генри повезет вас в Лондон на зимний сезон. Там будут богато представлены титулованные женихи, и вы сможете выбрать, кого захотите. Герцога, например. В качестве герцогини вы будете занимать более высокое положение, чем Дженива, маркиза Эшарт.

Казалось, он видит насквозь всю ее мелочную сущность, но она не могла отрицать привлекательности нарисованной им перспективы. В том списке нуждающихся титулованных джентльменов был и герцог — герцог Бриджуотер.

— Ну, что вы теперь замышляете? — спросил он с ленивой насмешливостью. — Вы меня пугаете.

— Хорошо бы это было правдой.

— Любой благоразумный мужчина начинает нервничать, когда сталкивается с неопытной леди, плетущей интриги.

— Неопытной? — возразила она.

— Весьма. Достаточно ли вы знаете жизнь, чтобы мудро выбрать себе мужа?

— Вы предлагаете быть моим наставником?

В тот же миг, возможно, по какой-то его реакции, она поняла, что ее слова прозвучали как заигрывание. Это потрясло Дамарис.

Если бы она и стала флиртовать, то, конечно, не с этим мужчиной. Попроси она своих поверенных составить список наименее подходящих мужчин, которых она может встретить в высшем обществе, Октавиус Фитцроджер возглавлял бы его.

Октавиус — имя, данное восьмому ребенку. Он происходит из большой и, вероятно, обедневшей семьи. Он не занят ни на какой службе и, похоже, не тяготится бездельем, и до нее дошли слухи о каком-то скандальном факте в его биографии. Она была слишком занята преследованием Эшарта, чтобы выведать больше, но знала: кое-кто из гостей был шокирован, что его допустили в дом.

И тем не менее, когда он взял ее руку и поднес к своим губам, пробормотав: «Я мог бы быть вашим наставником во многих вещах...» — здравомыслие Дамарис пошатнулось.

«Он всего лишь целует твою руку, не более», — сказала она своему затуманенному разуму, но это не помогло. Сердце колотилось неистово. Когда он наклонился ближе, она опомнилась и положила ладонь ему на грудь.

— Нет, сэр!

Его тело было словно огонь под ее ладонью, ибо одна лишь рубашка прикрывала крепкую грудь. Если она скользнет рукой выше, ее пальцы коснутся обнаженной кожи у основания шеи...

— Практика, — пробормотал он, — ведет к совершенству.

— Практика? — пискнула она. — В чем?

— Во флирте. — Он поднес руку к ее лицу и костяшками пальцев легонько провел вдоль ее расслабленной скулы. — Если вы будете напропалую флиртовать со мной, никому и в голову не придет, что вы еще сохнете по Эшарту.

— С чего бы я предпочла вас ему? — Вопрос был грубым, но вполне закономерным.

В его глазах плясали чертики.

— Ради святочного развлечения. Вы богатая молодая женщина, которая вскоре поедет в Лондон, чтобы сделать хорошую партию, а пока развлекается со мной. Они сидели, почти не шевелясь, в тесном пространстве кареты. Он гладил ее скулу, она удерживала его. Это создавало странную иллюзию нахождения внутри магического круга, который ей не хотелось разрывать.

— Очень хорошо. — Цепляясь за благоразумие, она попыталась его оттолкнуть. — Нет необходимости обниматься здесь.

Ее попытка не достигла ничего. Ладонь сильнее прижалась к его проникающему сквозь ткань рубашки жару. Дышать стало труднее.

— А как же поцелуй в награду, прекрасная леди? — Его пальцы заскользили между мехом, которым был оторочен капюшон, и кожей шеи. — Шиншилла, — пробормотал он; это прозвучало как нечто греховное.

О да, он настоящий змей-искуситель, и ей бы следовало позвать на помощь, но она хотела его поцелуй. Губы горели в предвкушении.

— Только поцелуй, — мягко проговорил он. — Обещаю. Он отвел в сторону ее руку, которая все еще слабо пыталась сдерживать его, и заключил в свои объятия. Она не могла припомнить, чтобы к ней когда-нибудь прикасались с такой нежной силой. Он пресек любой протест поцелуем. Она была беспомощна. Но в его объятиях не было насилия. Разве что зов природы. Все мысли испарились, и Дамарис позволила наклонить ее голову, чтобы углубить поцелуй, прижать себя к его сильному, твердому телу, обнимать ее, защищать.

Он оторвался от ее губ. Дамарис открыла потрясенные глаза, чтобы посмотреть в его. Бездонно-черное в окружении серебристо-голубого.

Она схватила его за волосы. Его глаза округлились. Не дав ему возможности воспротивиться, она толкнула его на спинку сиденья и поцеловала так же основательно, как он целовал ее. Дамарис никогда раньше не делала ничего подобного, но позволила инстинкту направлять ее.

Когда она прервала поцелуй, чтобы глотнуть воздуха, то осознала, что сидит у него на коленях. Груди болезненно покалывало, и она прижалась ими к его груди, возвращая свои пылающие губы к его губам снова и снова...

Он вывернулся. — Дамарис, мы должны остановиться! — Нет.

Затем она различила то, что уже слышал он. Гравий. Они подъезжали к конюшням!

Она вернулась в Родгар-Эбби и опять впуталась в неприятности.

О чем она только думала? Одному небу известно, что бы случилось, если б им не пришлось остановиться. Когда карета с грохотом вкатилась на конюшенный двор, Дамарис украдкой взглянула на мужчину и натолкнулась на его непонятное, озадаченное выражение.

Лорд Генри Маллорен рывком распахнул дверцу кареты.

— Чума тебя забери, чертова девка! Что еще, во имя дьявола, ты задумала, чтобы опозорить всех нас?

Глава 2

Фитц воззрился на жилистого краснолицего мужчину, пытаясь сообразить, как лучше поступить. Однако когда лорд Генри схватил свою подопечную за руку, инстинкт возобладал. Он резко ударил мужчину по руке, как до этого Дамарис, только гораздо сильнее. Лорд Генри выругался и отступил, но взмахнул кнутом для верховой езды.

— Черт бы вас побрал, сэр! Я подам на вас в суд за похищение и нападение!

Фитц перешагнул через юбки Дамарис и выпрыгнул из кареты, загородив девушку собой.

— Успокойтесь и не кричите, лорд Генри. Вы хотите устроить представление для конюшенного двора?

Лорд Генри был старым, тощим и на голову ниже его.

— Она уже сделала из себя посмешище.

Дамарис, появившись рядом с Фитцем, прошипела: «Прекратите!» — но Фитц не сводил глаз со своего противника.

— Мы можем обсудить это в доме...

— Мы не будем обсуждать это нигде, забияка! — Не сводя глаз с Фитца, лорд Генри обратился к своей подопечной: — Возвращайся в карету и оставайся там, девочка. Так как ты нас опозорила, мы уезжаем в течение часа.

— Только если она сама этого пожелает. Лорд Генри презрительно скривился:

— Ее желания не имеют никакого значения. Она всецело в моей власти, пока не достигнет двадцати четырех лет или не выйдет замуж с моего согласия. Так что тебе придется долго ждать, когда она попадется в лапы такого запятнанного позором охотника за приданым, как ты.

— Я не намерена... — воскликнула Дамарис, но лорд Генри резко оборвал ее:

— Делай, что сказано!

Фитц собрал в кулак всю силу воли, чтобы сдержаться. — Лорд Генри, сегодня никому далеко не уехать. Скоро пойдет снег.

Взглянув на небо, лорд Генри повернулся к Дамарис:

— Тогда ты пойдешь со мной и будешь заперта в своей комнате.

Он протянул к ней руку, но Фитц снова встал между ними:

— Нет.

Лорда Генри едва не хватил удар от бешенства, но он рявкнул:

— Что ж, ладно. Тебе известны последствия, девочка. — Он демонстративно зашагал к дому.

Фитц смотрел ему вслед.

— Что это значит?

— Если я не буду делать так, как он велит, он лишит меня денег.

Он повернулся и посмотрел на нее.

— Всех?

— До последнего фартинга. Пока мне не исполнится двадцать четыре или я не выйду замуж с его согласия.

— Черт! Три года, конечно, не вся жизнь, но довольно долгий срок без гроша. Но разве побег не имел бы тот же результат?

— Да, — безжизненно сказала она. — Мне к бедности не привыкать. Дом в Уорксопе мой. Он принадлежал моей матери, поэтому не управляется отцовским завещанием. У меня есть дом, и я бы продала содержимое вплоть до кастрюль и простыней, если бы понадобилось.

— Ну зачем же так драматизировать? Изумрудов, которые вы надевали на Рождество, многим хватило бы на несколько жизней.

Она бросила на него раздраженный взгляд:

— Но они-то как раз подпадают под завещание моего отца. Господь всемогущий! Одна из богатейших женщин Англии может быть вынуждена продавать домашнюю утварь, чтобы не умереть с голоду. Но разумеется, ей не позволят жить без защиты. Это все равно что оставить золотой самородок на улице и надеяться, что его никто не подберет.

Должен быть из всего этого выход, но Фитцу требовалось больше информации. А еще ему надо было к огню. Голая кожа горела от холода. Конечно, не стоило выскакивать на улицу так легко одетым, но когда он выглянул в окно и заметил карету, интуиция подсказала ему, кто в ней и почему. Он бросился следом, чтобы предотвратить ее побег.

Тот поцелуй стал предупреждением о новой проблеме. Ему нельзя слишком сближаться с Дамарис Миддлтон. По крайней мере в этом она с ним солидарна. Она намерена выйти замуж за самый высокий титул и никогда не обратит внимание на такого, как он, о чем заявила со всей прямотой.

Он положил руку ей на спину и повел с конюшенного двора.

— Нам надо возвращаться в дом. Я замерз. Да и вы, хоть и в мехах, но, как все леди, я уверен, не носите теплой обуви.

— Вы считаете, мы должны надевать сапоги?

— Богатая наследница может делать все, что пожелает.

— Но тайком, — сухо заметила она.

Фитц рассмеялся. Она умная и прямолинейная, и в последнее время он часто ловил себя на том, что восхищается ею, хоть его и раздражала ее неподобающая настойчивость по отношению к Эшарту.

Пока они шли к дому, похрустывая снегом, он попытался растолковать ей ее положение:

— Забудьте про Уорксоп. Вы не можете жить там одна, без защиты. Все охотники за состоянием слетятся туда как коршуны. — Полагаю, вам виднее.

— Я не охотник за состоянием.

Она бросила на него скептический взгляд:

— В любом случае я не вижу проблемы. Если у меня не будет денег, им просто-напросто не за чем охотиться.

— Ваш муж может занять под будущее наследство.

— О! — Дамарис нахмурилась, и Фитц уже подумал было, что достиг цели, но затем она взглянула на него: — Значит, и я могу занять под мое будущее наследство?

Он почувствовал, как волосы у него на голове зашевелились.

— Никто вам этого не позволит.

— Как они смогут помешать?

— Найдут способ. Я бы нашел.

— Это крайне несправедливо.

— А вас это удивляет?

— Никакая несправедливость в отношении женщин не удивляет меня. Однако какое облегчение узнать, что, случись худшее, мне не придется просить милостыню на улицах.

Худшее? Что она может о нем знать? Она ягненок в лесу, кишащем голодными волками. Ягненок, который думает, что у него острые зубы.

Ей нужен сильный защитник, который научил бы ее выжить в опасном мире. Он не может быть таковым, хотя и имеет все необходимые для этого знания. Его положение в светских кругах весьма шатко. Кроме того, он покинет Англию, как только станет возможно.

Снег засыпал дорожки, поэтому они шли к дому напрямик, и его сапог внезапно глубоко провалился. Он придержал девушку за спину, нашел более устойчивую опору и помог ей встать на нее.

— Почему именно лорд Генри стал вашим опекуном? — поинтересовался он, мысленно стараясь припомнить планировку местности. Канава с ограждением, прорытая для защиты сада от оленей, осталась в стороне. — Вы ведь не родственница Маллоренам?

— Никоим образом. Видимо, отец убедил его. — Как? Ее глаза заблестели насмешливыми искорками. Они были чуть-чуть раскосые — как у кошки — и зачаровывали его.

— Деньгами, — сказала она. — Лорд Генри — человек богатый, но он из тех, кто всегда хочет больше. Насколько я понимаю, он заинтересовался инвестициями в один из отцовских кораблей. Мой отец предложил, чтобы вместо денег он пообещал стать моим опекуном, если я останусь сиротой. Лорду Генри такая сделка показалась вполне безопасной. Мне в то время было четырнадцать. Через десять лет я должна была стать независимой, а мои родители были здоровыми людьми в расцвете лет. Конечно, отец вел опасную жизнь, зато мама была олицетворением осторожности. К несчастью для лорда Генри, она умерла в сорок восемь. Если бы отец уже не умер четырьмя годами раньше, я бы заподозрила, что он подстроил все так, чтобы я могла проникнуть в высшее общество, раз уж ему не удалось. Лорд Генри поймался на крючок пирата.

Пожалуй, она была права насчет своего отца. Фитц видел досье, которое собрали Эшу на его будущую жену. Маркус Миддлтон был среди хантингдонширских Миддлтонов паршивой овцой. Он забрал скромное приданое своей жены и укатил на Восток, чтобы разбогатеть. Ему это блестяще удалось, но он был не просто купцом, но и пиратом.

Возможно, это забавляло Миддлтона — поставить на то, что его дочь войдет в высокие круги. Но подумал ли он о собственном ребенке, который будет пешкой в этой игре? Фитц недоумевал, почему Дамарис с матерью жили так скромно в Уорсопе до смерти миссис Миддлтон. Они с Эшем полагали, что и мать, и дочь предпочитали такую жизнь. Но ее удовольствие от модной одежды и украшений и желание сделать блестящую партию говорили об обратном.

Она остановилась и подняла глаза на огромный дом, который угрожающе возвышался над ними.

— Лорд Генри может запретить мне войти? — спросила она с предательской дрожью в голосе.

Такую вероятность он даже не рассматривал, поэтому мягко подтолкнул ее к двери.

— Нет. Только лорд Родгар вправе поступить так, но я не верю, что он будет таким несправедливым. — Но его называют Черным Маркизом.

— Это из-за того положения, которое он занимает у трона как тайный советник его величества, а не из-за характера.

Она снова остановилась.

— Недавно он убил человека на дуэли.

— С его стороны вам ничто не угрожает. И кроме того, я же ваш Галахад, помните? Защита от всех сил тьмы?

Она посмотрела на него, оценивая искренность его слов. Затем вздохнула, повернулась и решительно зашагала к двери. Он сказал эти слова не всерьез, но она восприняла их как клятву. Фитц подошел вместе с ней к двери и констатировал очевидное:

— Самый легкий способ отделаться от лорда Генри — это выбрать подходящего мужчину и быстро выйти замуж. — Когда она метнула на него подозрительный взгляд, он вскинул руку и добавил: — Не меня. Я самый неподходящий.

Это вызвало у нее слабую улыбку.

— Верно. Но я не стану спешить, особенно после этого злоключения. — Она положила руку на щеколду, но снова помедлила. — Я не знаю, увлекаете ли вы меня в ад или в рай, мистер Фитцроджер, но я благодарю вас за благие намерения.

— Дорога в ад, говорят, выстлана благими намерениями. Но давайте же приблизимся к раю, коим в данный момент является тепло кухни.

Фитц положил ладонь поверх ее руки и открыл дверь, затем слегка подтолкнул ее через порог.

Они находились в простом коридоре, вдоль стен которого выстроились шкафы с продуктами и кухонной утварью, а воздух наполнял острый аромат чеснока и трав, свисающих с потолка. Звуки и запахи говорили о том, что идет приготовление к завтраку.

Плачущая Мейзи прислонилась, съежившись, к стене, а какая-то служанка успокаивала ее. Она подняла глаза, вытирая слезы:

— Ой, мисс Дамарис! Он зол как черт. Он влепил мне затрещину и выгнал без единого пенни!

Дамарис подбежала к ней и обняла:

— Мейзи, он не может уволить тебя. Ты моя служанка. Другая горничная потихоньку вернулась к своим обязанностям, а Дамарис бросила гневный взгляд на Фитца:

— Если бы вы не отослали ее из кареты, она бы не попалась лорду Генри под горячую руку.

— Вы правы. Он бьет вас?

— Нет.

— Но... — подала голос горничная.

— Только один раз. И я сама была виновата.

— В тот раз он ударил вас по лицу, мисс.

Ей явно было неловко, что это открылось, а он ужасно разозлился.

— Тише, Мейзи, — сказала она. — Нам нужно вернуться в мою комнату.

— Значит, мы не уезжаем, мисс? Но теперь лорд Генри знает, что вы пытались убежать, и вам не поздоровится.

— Нет. Он сказал, что снимает с себя ответственность. Дамарис повернулась к Фитцу, и он увидел, что ей пришлось перебороть себя, прежде чем попросить о помощи.

— Что я должна делать?

— Есть у меня одно решение, но нам нужно это обговорить. Я пойду с вами в вашу комнату. В присутствии горничной это не нанесет вреда вашей репутации. — Когда она заколебалась, он добавил: — Я не пытаюсь скомпрометировать вас, но здесь не место для обсуждения щекотливой темы.

Словно в подтверждение его слов, слуга поспешил из кухни по коридору, неся большое, накрытое крышкой блюдо. Она проследила за ним растерянным взглядом, затем вновь обратила его на Фитца.

— Что ж, хорошо.

Горничная хотела было возразить, но, шмыгнув носом, повела их к лестнице черного хода. Дамарис двинулась следом. Они поднялись по незатейливой лестнице и прошли в дверь, которая была обита зеленым сукном с одной стороны и полированным дубом с другой, оказавшись на господской половине. По роскошному коридору с множеством дверей Фитц проследовал за Дамарис и ее горничной в спальню.

Дамарис повернулась к нему, стягивая перчатки:— Ваше решение, сэр? — Она тщетно пыталась скрыть отчаяние.

Фитц прошел к огню, чтобы погреть руки.

— Что, если вы попросите лорда Родгара заменить лорда Генри в качестве вашего опекуна?

Она изумленно посмотрела на него:

— А разве это возможно? Я для него ничего не значу. Ненужное бремя. — Она прихлопнула ладонью рот. — Я трещу как сорока.

Он не смог сдержать улыбки.

— Подозреваю, что стать вашим опекуном будет для Родгара не большим бременем, чем лишняя пуговица на его сюртуке. Однако вполне логично, что он, как глава семейства Маллоренов, должен принять на себя обязанности своего дяди.

— Но не будет ли это выглядеть как оскорбление лорда Генри? Да он уже и сам отказался от этих обязанностей.

— Нет, не отказался. Отступившись, он не имел бы власти держать вас в бедности. Он получает изрядную сумму за работу?

Она тут же уловила, к чему он клонит.

— Которую не захочет потерять? Пять тысяч гиней в год сверх любых наличных расходов, таких как домашние учителя, одежда и путешествия. Довольно солидная сумма, но не для него. — Она остановилась. — Почему вы так улыбаетесь?

— Многие женщины сочли бы денежные вопросы — даже если это их деньги — либо выше своего понимания, либо ниже собственного достоинства.

— Лорд Генри считал мой интерес неестественным.

— Забудьте про лорда Генри.

— Я бы с радостью, но он мой опекун.

— Пока вы сами не измените это. — Он подошел к ее переносному секретеру и открыл крышку. — Попросите о встрече с Родгаром и изложите свою просьбу.

Она взглянула на тикающие часы на каминной полке:

— Еще нет девяти.

— Говорят, что Черный Маркиз никогда не спит. — Он намеренно добавил командных ноток в свой голос. — Пошлите записку. Она села и взяла лист бумаги. Он снял крышку с ее чернильницы и заточил перо. Когда Фитц подавал ей его, девушка все еще колебалась, но потом взяла себя в руки, окунула перо в чернила и написала короткую записку беглым, но очень твердым почерком.

Еще неделю, назад Дамарис Миддлтон была для Фитца не более чем именем — богатая наследница, на которой Эш собирался жениться. По приезде в Родгар-Эбби он обнаружил, что у его друга большая проблема — его сердце уже отдано другой. Хотя лично он придерживался мнения, что Эшу следует жениться на деньгах мисс Миддлтон, он сделал все возможное, чтобы отвлечь Дамарис от ее охоты. И очень скоро стал делать это не только ради Эша, но и ради нее самой. Она заслуживала лучшего, чем брак с мужчиной, который любит другую.

Она посыпала песком чернила, затем сложила бумагу, идеально выровняв края. Аккуратная и расторопная, но сумасбродная и своевольная. Очаровательная девушка.

Он обуздал опасные мысли и дернул за шнурок колокольчика. Дамарис Миддлтон не для него. Он десять лет служил в армии, достигнув звания майора. Но Дамарис Миддлтон не заинтересовалась бы простым майором, даже если бы его имя было покрыто славой, а репутация не запятнана.

Четыре года назад он совершил ошибку, спасши жизнь дяде короля, герцогу Камберлендскому. В качестве вознаграждения его освободили от полковых обязанностей и сделали тайным телохранителем. Он должен был появляться как праздный придворный при различных дворах и посольствах. В результате многие решили, что он уклоняется от службы на фронте.

Это никак не способствовало восстановлению его репутации, которой был нанесен непоправимый ущерб из-за его связи с Ориндой. Когда четыре месяца назад он продал свой патент и вернулся в Англию впервые за много лет, то надеялся, что старый скандал канул в Лету. Однако никто не забыл ту историю. Ничего удивительного, если его брат Хью возмущался этим во всеуслышание всякий раз, когда был пьян, а навеселе он был почти всегда.

Он понаблюдал, как Дамарис накапала на сложенную бумагу сургуча и прижала к нему свою печатку. Даже если она проявит к нему интерес, он никогда не позволит ему во что-то вылиться. В высшем свете его терпят только ради Эша.

Вскоре после возвращения в Англию он встретил Эша и обрел друга. Поскольку в настоящее время Эш был в немилости при дворе — из-за женщины, разумеется, — и ему наскучило изысканное общество, положение Фитца не представляло особой проблемы. Затем Эш под влиянием момента решил принять приглашение Родгара на празднование Рождества. Фитц отнесся к этому одобрительно, ибо считал, что пора уже его другу откликнуться на предложения Родгара о мире, но не знал, как будет принят он сам. С дружбой Эша и молчаливым признанием лорда Родгара Фитц не встретил неприязненного отношения, но прекрасно видел, как некоторые искусно избегают общения с ним.

Стук в дверь возвестил о появлении ливрейного лакея. Горничная Мейзи отдала ему записку, и он ушел. Дело сделано, и скоро, Бог даст, Дамарис будет в руках Родгара.

Она вскочила на ноги и заходила по комнате.

— Это выглядит такой дерзостью. Что, если лорд Родгар знает, что я пыталась убежать?

Он подумал было солгать, но она заслуживала лучшего.

— Уверен, что знает. Он имеет репутацию всевидящего.

— О Боже!

— Мисс Дамарис, — подала голос служанка, — вам нужно переодеться для визита к его светлости. — Взгляд горничной красноречиво говорил, что Фитц должен немедленно уйти.

Она права, но Дамарис была словно натянутая струна. Фитц поступил так, как вел себя с молодым офицером перед боем: стал отвлекать внимание.

— Что за человек был ваш отец?

Дамарис бросила на него озадаченный взгляд:

— Мой отец? Я встречалась с ним ровно три раза за всю жизнь. Он предпочитал жить за границей.

Фитц намотал это на ус. В досье упоминалось, что последние два десятка лет Маркус Миддлтон жил в основном вне Англии. Но не до такой же степени! — Он, похоже, впечатляюще преуспел в заграничной торговле, хотя и умер довольно молодым. Сколько ему было, когда он умер?

— Пятьдесят два.

— Как это случилось?

— На корабле, атакованном пиратами где-то возле Борнео.

— Вам известно что-нибудь о его коммерческих делах в Азии?

Она внезапно нахмурилась:

— А что?

Он избрал честность.

— Я отвлекаю вас.

Ее голубые глаза стали круглыми, но она сказала:

— Благодарю вас. Что касается дел моего отца, вы должны понять, что вплоть до смерти матери я считала его мечтателем-неудачником.

— Господи, как такое могло быть?

— Я знала только то, что сообщала мне мама. Мы жили скромно, и она говорила, что это потому, что отец присылает мало денег. Это была неправда. Он был небрежен в другом, но присылал щедрые суммы. Она без устали твердила, какое он чудовище. Откуда я могла знать, что это не так?

— Вы узнали правду после его смерти?

— О нет. Тогда она сказала, что даже то немногое, что он присылал, закончилось, и в течение четырех лет мы строжайше экономили, оставив на всю работу только Мейзи. — Она улыбнулась служанке, которая все еще сердито поглядывала на Фитцроджера. — Думаю, Мейзи осталась исключительно из-за своего доброго отношения ко мне.

— Конечно, мисс. Одному Богу известно, что бы было с вами без меня. Вы не собираетесь переодеваться, мисс Дамарис, прежде чем разговаривать с его светлостью?

Дамарис оглядела коричневую шерстяную юбку и стеганый жакет.

— Это не обязательно, — сказал Фитц.

— Тогда ваши волосы, мисс. Они растрепались. Дамарис посмотрелась в зеркало и покраснела. Возможно, вспомнила, где они могли растрепаться — в карете, во время тех поцелуев.

Она села, и горничная начала вытаскивать и снова втыкать шпильки, приводя в порядок изящную сеточку, которая покрывала уложенные на затылке косы.

Фитц знал: служанка считает, что ему следует уйти, но он останется, пока не удостоверится, что все уладилось.

— Когда вы обнаружили, что богаты? — спросил он.

— После маминой смерти, — ответила девушка, встретившись с ним глазами в зеркале. Отражение давало ему лучшее представление о ее внешности. Ее нельзя было назвать красавицей, но и невзрачной она определенно не была. Лицо ее имело форму сердечка, но с аккуратным, округлым подбородком. Губы не полные, но красиво очерченные.

— Один из моих поверенных приехал в Берч-Хаус, — продолжала она. — Я даже не знала, что у меня есть поверенные. Динвидди и Фитц всегда имели дело с мамой. Она была моей опекуншей. Я никак не могла поверить в ту огромную сумму, о которой говорил мистер Динвидди, но тут же заказала вдоволь дров и жаркое на обед. Ты помнишь тот филей, Мейзи? Ничего вкуснее этого я больше не ела.

— Еще бы не помнить, мисс Дамарис. — Служанка с явной нежностью проталкивала шпильки. — И потом еще пирожные.

— Пирожные из булочной, — присовокупила Дамарис.

— И вы наняли еще несколько слуг.

— И купила новые чулки вместо того, чтобы штопать старые. И мягкое, душистое мыло. И шоколад. — Она прикрыла глаза и улыбнулась: — До этого я никогда не пила шоколад.

— Вы поделились им со мной, мисс, но мне не понравилось.

Дамарис улыбнулась горничной.

— Это потому, что я люблю, чтобы было поменьше сахара, а ты любишь все сладкое.

— Мне куда больше по вкусу старый добрый английский чай, мисс.

Фитц едва не рассмеялся. «Старый добрый английский чай» пришел из Индии и Китая, и, возможно, именно на нем Маркус Миддлтон и сколотил свое состояние. Но его тронула очевидная любовь между служанкой и госпожой и то, что он узнал о прежней жизни Дамарис.

— А потом, — проговорила Дамарис уже другим тоном, — приехал лорд Генри.

Повисло молчание, и Фитц спросил:

— Он был жесток?

Дамарис повернулась к нему, волосы вновь аккуратно уложены.

— Нет, но он, совершенно чужой человек, стал распоряжаться моей жизнью и был резок и холоден. Он забрал меня в свой дом в Суссексе, даже не спросив моего согласия. Я была счастлива вырваться из Берч-Хауса, но мне пришлось повоевать за то, чтобы взять Мейзи. Он хотел нанять для меня, как он говорил, подобающую леди горничную. Но я одержала победу, благодарение небесам. — Она улыбнулась служанке. — Не знаю, как бы я выдержала без тебя, Мейзи. А ты стала горничной леди.

Часы пробили девять. Она взглянула на дверь, словно моля, чтобы лакей вернулся. Пальцы, не останавливаясь, нервно теребили кольца.

Пора снова прибегнуть к отвлекающей тактике.

— Все предприятия вашего отца находятся на Востоке? Она вновь взглянула на него:

— Вы, пожалуй, чересчур интересуетесь моим приданым для человека, который утверждает, что он нейтральное лицо.

— Мне просто любопытно, не более, — сказал он правду. — Например, если ваше наследство за границей, кто управляет им?

Она все еще смотрела с подозрением, но ответила:

— Он оставил торговые дома лейтенантам, которые управляют ими. Я получаю долю прибыли.

— А если они не станут платить? Это не слишком надежное соглашение.

— Не беспокойтесь, я не умру с голоду. Отец вложил деньги в недвижимость здесь, в Англии, и доходов с нее вполне хватит на жизнь. Я подозреваю, он планировал вернуться как богатый набоб. — Она начала загибать пальцы: — Я владею домами в Лондоне; пятью сельскохозяйственными имениями, включая два с залежами угля; долей в кораблестроительной компании в Бристоле плюс доками там же и в Ливерпуле; десятью, если не ошибаюсь, торговыми кораблями и большой частью города Манчестер.

«Хватит на жизнь» явно было ироничным. Фитц был потрясен. Вероятно, ее поверенные утаили полный размер ее состояния, ибо он не помнил таких деталей в досье Эшарта на нее.

Эта изящная молодая женщина с острым умом, храброй душой и катастрофическим отсутствием жизненного опыта обладала исключительным богатством. Поразительно, что ее до сих пор не соблазнили или не похитили для получения выкупа.

Он придумал решение о передаче опекунства Родгару только для того, чтобы вырвать ее из лап лорда Генри. Но теперь он понимал, что это жизненно необходимо. У нее должен быть самый сильный и могущественный защитник, который только возможен.

Наконец послышался стук в дверь. Мейзи открыла, и лакей объявил:

— Маркиз встретится с вами в своем кабинете в любое удобное для вас время, мисс Миддлтон.

Это означало прямо сейчас, потому что слуга продолжал стоять, готовый сопровождать ее. Фитц заметил, как она украдкой вытерла вспотевшие ладони о юбку, и ему захотелось заключить ее в объятия, пойти с ней, даже говорить вместо нее. Глупая мысль, ибо это она должна сделать сама. Но вот проводить ее туда он вполне мог.

Фитц так и сказал, добавив:

— На случай, если лорд Генри попытается вмешаться. Она ответила ему любезной улыбкой и взяла теплую шаль, которую подала служанка. Родгар-Эбби содержалось в превосходном состоянии, но ни в одном доме невозможно зимой поддерживать тепло в коридорах. Они вышли из комнаты и последовали за лакеем.

— Слава Богу, что я не переоделась, — заметила Дамарис, нарушая молчание. — Не хотелось бы прийти на встречу, дрожа как осиновый лист. Он мог бы расцеловать ее за храбрость духа.

— Говорят, король Карл I, отправляясь на казнь, надел лишнюю пару шерстяного белья, дабы непроизвольная дрожь не была по ошибке принята за страх.

Она потрясенно взглянула на него.

— Если бы мне вот-вот должны были отрубить голову, я бы дрожала, как бы тепло ни была одета.

— Особенно если учесть, как из рук вон плохо палачи делали свое дело. — Он поморщился. — Прошу прошения. Не тема для леди.

— Ну не знаю. Мама обожала читать истории о христианских мучениках. У нее даже были книги с иллюстрациями.

Парадная лестница спускалась в огромный центральный холл. Венки и гирлянды придавали ему праздничный вид. Но это место должно напоминать Дамарис, что вчера здесь она унизила себя. Он предложил ей руку, чтобы спуститься. Внизу лакей жестом указал Дамарис следовать за ним в рабочий кабинет маркиза. Дальше ему идти нельзя.

— Уверен, что все пройдет хорошо, — сказал Фитц. — Но я все же желаю вам удачи. Она никогда не помешает.

Дамарис сделала книксен:

— Благодарю вас за помощь, мистер Фитцроджер. — И пошла — спина прямая, голова высоко поднята.

Глава 3

Фитц хотел дождаться, когда Дамарис выйдет от маркиза, но ему было неприятно мозолить глаза двум лакеям, которые стояли в холле. Кроме того, очевидно, несколько человек еще находились в столовой. Однако в свою комнату он тоже не желал возвращаться, потому что делил ее с Эшем и, когда уходил, тот еще спал.

Вначале, получив приглашение Родгара, Эш отклонил его, точнее, швырнул в огонь. Терпеливый секретарь Эша написал и отослал вежливый отказ. Потом его друг встретил своих двоюродных бабушек, направляющихся сюда, и передумал. Отчасти причиной этого была, безусловно, прелестная компаньонка бабушек, мисс Дженива Смит, но Фитц подозревал, что Эш обрадовался поводу принять приглашение. Теперь, вероятно, вражда закончится.

По его приезде была тут же найдена роскошная спальня. Фитц слышал, что лорда Генри попросили разделить комнату с его неприятной женой, что могло частично объяснить его дурное настроение. О поисках комнаты для Фитца и речи не шло, поэтому он поселился с Эшем. Они и раньше часто поступали так — на постоялых дворах и в других битком набитых домах. Но сейчас ему не хотелось тревожить спящего.

Молодой человек пересек холл и в поисках тепла подошел к огромному камину, где все еще тлело рождественское полено, но ему не под силу было справиться с холодом громадного помещения. Он с уважением отметил, что Родгар обеспечил лакеев теплыми сюртуками и перчатками для исполнения обязанностей в холле. Немногие хозяева отличались такой заботливостью.

Фитц гадал, что Родгар подумает о его собственной роли в приключениях Дамарис. Может, тоже сочтет его охотником за приданым?

Он подошел к краю камина, чтобы рассмотреть прелестную картину с изображением итальянской рождественской сцены, принадлежащую Джениве Смит. Девушка же, очаровательная, умная, сильная, храбрая, стала бы Эшу отличной женой во всех отношениях, если бы только была богата.

Предполагалось, что Эш должен жениться на деньгах, чтобы возродить к жизни имения, которые вдовствующая леди Эшарт довела почти до полного разорения. Семена разрушения были посеяны в этом доме сорок лет назад, когда тетя Эша, леди Августа Трейс, вышла замуж за отца нынешнего лорда Родгара. В течение года она благополучно произвела на свет сына, а еще через два года родила дочь, впала в глубокую депрессию и задушила новорожденное дитя.

Это ужасающее деяние не подверглось судебному наказанию, но ее заточили здесь, где вскоре она умерла, возможно, от чувства вины и скорби. Ей не было еще и двадцати. Ее мать, нынешняя вдовствующая маркиза Эшарт, возложила всю вину на Маллоренов и пообещала уничтожить их. Ее супруг и двое сыновей оказались людьми слабыми и апатичными, не возражающими против ее верховенства во всех делах. К тому же Эш унаследовал все, еще будучи ребенком. Каждый фартинг вдова направляла на попытки подорвать положение Маллоренов в политике, обществе и при дворе. Но ее усилия оказались тщетны, и за последние десятилетия Маллорены достигли процветания благодаря блестящему управлению Родгара.

— Ха! Вы, сэр. — Фитц обернулся и обнаружил лорда Генри, направляющегося к нему. — Где моя подопечная?

— С лордом Родгаром, сэр. — После минутного раздумья он добавил: — Просит, чтобы опекунство над ней было передано ему.

— Что?! — И без того красное лицо лорда Генри побагровело. — Дерзкая девчонка! Черт возьми, он может сделать это.

Фитцу пришло в голову, что для лорда Генри его обязанности опекуна так же неприятны, как и для Дамарис. Это его не извиняет, но едва ли он не станет бороться за свое право продолжать их.

— Своих детей у нас нет, — проворчал лорд Генри. — Не привыкли к молодым людям в доме. У жены от нее мигрень. А она трудная девушка, сэр. Своевольная. Неженственная. Крайне дерзкая. Это до добра не доведет, что, собственно, и случилось.

Хотелось бы Фитцу знать, что же такого натворила Дамарис, что так оскорбило ее опекуна, но он также подумал, что именно те качества, которые отталкивают от нее лорда Генри, привлекают его.

Лорд Генри повернулся и посмотрел в сторону кабинета своего племянника, словно пытаясь проникнуть взглядом сквозь стены. Но в конце концов, ворча что-то себе под нос, прошествовал в Гобеленовую комнату, наиболее уютную из всех гостиных Родгар-Эбби.

Что ж, подумал Фитц, все становится на свои места. Но тут его взгляд наткнулся на презрительную ухмылку одного из лакеев. Ее тотчас же как ветром сдуло, но до Фитца дошло, что он по-прежнему в том же виде, в котором помчался за Дамарис, — в рубашке с расстегнутым воротом и с неубранными волосами. Вот дьявол! Фитц поспешил прочь, чтобы привести себя в порядок. Он тихо вошел в спальню. Эш уже встал, оделся, и вокруг него хлопотал его камердинер Генри.

— Должно быть, это любовь, — сухо прокомментировал Фитц.

Эш швырнул в него расческой. Фитц с улыбкой поймал ее. Он был рад, что его друг встречает день, полный надежд. Эш по натуре не был ни угрюмым, ни жестоким, но он рос под мрачным бременем и был подвержен приступам дурного настроения. Но с появлением Дженивы Смит появился и свет. Да будет он ясным и долгим!

— Ты завтракаешь внизу?

— Где, несомненно, ожидает Дженива. — Эш выхватил у Генри окаймленный кружевом шейный платок и небрежно повязал его. — Довольно, Генри. Я же не ко двору иду. Кстати, — добавил он, обращаясь к Фитцу, — я уезжаю сегодня вместе с вдовой.

Фитц удивился:

— Иисусе, почему?

— А какой у меня выбор? Бабуля не останется здесь, а я едва ли могу сделать ей ручкой из дверей после вчерашнего.

Бабулей Эш называл вдовствующую леди Эшарт. По мнению Фитца, душа и сердце старухи оказались непоправимо отравлены трагедией ее дочери. Но Эш был привязан к ней. Его родители отдалились друг от друга спустя какие-то недели после свадьбы и не проявляли никакого интереса к ребенку. Вдова вырастила его и сумела завоевать любовь.

Фитц взглянул в окно.

— Сомневаюсь, что кто-нибудь сегодня уедет, Эш. Опять снег идет.

Эш повернулся посмотреть.

— Вот черт! Ее хватит удар.

— В этом есть и хорошая сторона. Больше времени для примирения между нею и Маллоренами.

Эш покачал головой:

— Она признает, что у тети Августы была неустойчивая психика, но чтобы оправдать. Маллоренов, ей пришлось бы взять часть вины на себя. Этого она никогда не сделает. Уступчивость не в ее характере. — И это еще очень мягко сказано, подумал Фитц. — Но я сделаю для нее все, что в моих силах. Когда она решит ехать, я буду сопровождать ее домой.

— А как же Дженива? — Не похоже, чтобы Эш был готов расстаться с ней.

— Она поедет с нами, разумеется.

— В Чейнингс? Зимой?

Чейнингс, родовое гнездо Эшартов, был самым неуютным местом из всех, в которых Фитцу доводилось бывать, не говоря уже о полнейшем запустении и разорении. Сырость и сквозняки просачиваются из каждого угла. Истлевшие ковры дышат на ладан. Во всем огромном доме витает запах тления, а куски потрескавшейся штукатурки от малейшего прикосновения грозятся свалиться на голову.

— Дженива не хрупкий цветок, — сказал Эш. — После стольких лет, прожитых на военных кораблях с ее отцом, даже Чейнингс покажется сносным.

— Но мне казалось, ты намеревался строго соблюдать приличия.

Эш забрал у Генри носовой платок, на который тот накапал духами, и сунул его в карман.

— С нами будет бабуля.

— Которая практически не выходит из своих комнат. Ловко. Видимость приличия, позволяющая тебе делать все, что хочешь.

Эш резко повернулся к нему:

— Если бы я мог сделать так, как хочу, то женился бы на Джениве сегодня же. Но пусть она увидит, что получит вместе со мной.

Фитц сел, чтобы стянуть сапоги для верховой езды, угрюмо подумав при этом, что Чейнингс способен отвратить от замужества даже такую девушку, как Дженива. Но конечно же, этого не случится. Любовь крепко поймала ее в свои сети, да и Эш прав насчет ее жизненного опыта. Ее отец был морским капитаном, и они с матерью плавали по морям вместе с ним. Она даже участвовала в морском сражении с барбадосскими корсарами и, как говорят, решила исход битвы, пристрелив капитана корсаров. Если это правда, то ей нипочем ни Чейнингс, ни вдова.

Дамарис Миддлтон вела гораздо менее опасную жизнь, но сделана из того же теста. Фитц замер с сапогом в руке, вспомнив свои слова, сказанные ей: «Обещаю защищать и поддерживать вас, позаботиться, чтобы все вышло так, как вы пожелаете».

Он мог убеждать себя, что как только Родгар согласится взять опеку над ней, его обязательство уже не будет иметь значения, но Фитц был человеком слова. Он подразумевал, что будет приглядывать за ней до конца этого праздника, и наверняка она так это и поняла.

Однако теперь ему придется уехать с Эшем. Причин тому было несколько, но самая настоятельная заключалась в том, что он являлся телохранителем Эша. Эш об этом не знал — ему даже не было известно, что его жизни что-то угрожает, но его безопасность — главная забота Фитца.

Три недели назад, когда они с Эшем находились в Лондоне, Фитц, к своему крайнему удивлению, был вызван в Маллорен-Хаус. Поскольку время было означено до полудня, он сомневался, что маркиз Родгар предлагает нанести ему светский визит. Он отправился на встречу, надеясь, что это имеет какое-то отношение к примирению между Трейсами и Маллоренами. То, что он услышал, оказалось полнейшей неожиданностью.

Родгар, сама холодная вежливость, информировал его, что на Эша готовится покушение. Нет, Фитц не может узнать, кто желает смерти Эшарту и по какой причине. Однако как человека, близкого Эшарту, его просят еще раз употребить свой талант телохранителя на службу королю, чтобы сохранить Эшарту жизнь.

Родгар заверил Фитца, что его услуги потребуются ненадолго. К открытию зимнего сезона восемнадцатого января опасность минует, и он будет свободен и волен делать, что пожелает. К тому же он станет на тысячу гиней богаче — в том случае, разумеется, если Эш останется жив.

Фитц попытался отыскать в этом предложении ловушки, но не увидел таковых. Было, однако, в нем нечто странное и подозрительное, ибо Родгар явно знал больше, чем говорил. Родгар заверил его, что для тех, кто хочет смерти Эша, нежелателен даже малейший намек на убийство. Любая попытка должна выглядеть как несчастный случай. Это исключало наиболее очевидные способы убийства — от кинжала до большинства ядов. В то же время Эш — любитель рискованных приключений, а Фитцу запрещено предупреждать его об опасности.

Он хотел было отказаться, но знал, что лучше его никто с этим делом не справится. Он замечал признаки опасности раньше других — шаги, перемещение в толпе, выражение лица, порой даже дуновение воздуха, от которого волосы на затылке встают дыбом. Умение принять своевременно меры предосторожности. Защита — его сильная сторона. Как же он мог доверить охрану Эша кому-то другому?

До сих пор все шло благополучно и не было никаких признаков опасности. В течение нескольких недель перед приездом сюда Эш сломя голову носился по округе, участвовал в состязаниях по фехтованию, посещал шумные вечеринки и притоны и проводил бурные ночки с выпивкой и женщинами, не получив ни единой царапины. Это утешало Фитца, но не удивляло. В оранжерейном мире дворцовых и политических интриг склонны делать из мухи слона.

Но все же он не мог позволить Эшу отправиться в Чейнингс без него. Ему очень не хотелось покидать Дамарис, но не мог же он разорваться.

Самое малое, что он может сделать, — это заботиться о Дамарис столько, сколько будет возможно. Он привел себя в порядок и вернулся в холл.

Дамарис провели в комнату, обставленную со вкусом, но строго. Главным предметом обстановки был большой резной, инкрустированный стол, поверхность которого освещалась зеркальной лампой, свисающей с поднятой руки бронзовой леди в классических одеждах. Вдоль стен располагались полки, заполненные книгами, гроссбухами и даже свитками, а в воздухе приятно пахло горящим деревом и кожей.

Маркиз, одетый в простой темно-синий костюм, работал над какими-то бумагами в кругу света, но поднялся, когда она вошла. Он указал ей на одно из двух кресел по обе стороны от огня. Теперь она сидела лицом к нему, пытаясь подобрать правильные слова.

У него были такая же смуглая кожа, черные волосы и темные глаза с тяжелыми веками, как и у его кузена Эшарта, но он казался еще более грозным. Родгар, конечно, старше, и всему свету известно, что он советник короля. А она собирается просить его взять на себя ее земные дела!

— Чем могу служить, мисс Миддлтон? — подсказал он.

— Милорд, — проговорила она несколько сдавленным голосом. — Лорд Генри сделал все от него зависящее, чтобы позаботиться обо мне, но... — Вся ее подготовленная речь вылетела из головы.

— Но он не имеет представления, что делать с бойкой молодой женщиной. Нечто подобное я и подозревал. Полагаю, вы должны находиться под его опекой до той поры, когда вам исполнится двадцать четыре или если выйдете замуж с его согласия?

Всеведущий, как сказал Фитц.

— Да, милорд.

— А вам сейчас двадцать один?

— Исполнилось в октябре, милорд.

— Что вы желаете, чтобы я сделал, мисс Миддлтон? Она растерялась от такого прямого вопроса.

— Я надеялась... если это возможно... — Смелость покинула ее. Затем она устыдилась своего малодушия. — Я смиренно прошу вас взять на себя ответственность быть моим опекуном, милорд.

— Ну разумеется.

И всего-то? К невероятному облегчению примешивалась легкая досада. Она и вправду значит для него не больше, чем лишняя пуговица на его сюртуке. До нее не сразу дошел смысл его следующих слов.

— ...отвезти мисс Смит в Лондон и представить ко двору до брака с Эшартом. Вы будете ее сопровождать.

Его заявление подействовало на нее как ушат ледяной воды.

— Вы этому не рады? — спросил он. Она силилась подобрать слова. — Конечно, рада, милорд, но я не уверена, что готова к появлению при дворе.

— Вы и мисс Смит подготовитесь вместе в Лондоне. Дамарис натянуто улыбнулась, подозревая, что ее улыбка скорее напоминает гримасу. Она хотела в Лондон и ко двору, но ей неприятно делать этот выход бок о бок со своей счастливой соперницей. С потрясающе красивой девушкой, рядом с которой она будет смотреться обезьяной. Однако выбора у нее нет.

— Благодарю вас, милорд. Мне в самом деле нужно ко двору, чтобы найти подходящего мужа.

— Вы поставили себе целью безотлагательный брак? Она удивленно заморгала:

— А разве есть какая-то альтернатива, милорд? Женщины по возможности выходят замуж. Наследницы выходят замуж всегда. Такое впечатление, что наследница и существует лишь для того, чтобы осчастливить какого-нибудь мужчину своим приданым.

Его губы дернулись.

— Мужчинам, конечно, нравится так думать. Но у состоятельной женщины есть выбор. Когда вам исполнится двадцать четыре, вы сможете, если пожелаете, жить Свободно, без чьего бы то ни было надзора.

Жить свободно. Эта идея ослепила Дамарис, но здравомыслие возобладало.

— Подозреваю, что такой путь оказался бы не из легких, милорд.

— Свобода — это всегда нелегко, а управление богатством налагает огромную ответственность и требует тяжелого труда.

— К труду мне не привыкать.

— Но готовы ли вы к испытаниям, риску и опасности?

— Опасности? — У него была странная манера внезапно уводить беседу в другое русло.

— Изоляция опасна для любого, — пояснил он, — но особенно для женщины. По-моему, у вас нет близких родственников?

— Нет, милорд.

— Родственники вашего отца? — Отреклись от него задолго до того, как он женился на моей матери.

— А ваша мать была единственным ребенком у родителей, тоже не имеющих братьев и сестер?

Откуда ему все известно? Это лишало ее присутствия духа.

— Мужчины, вращающиеся в свете, посвящают значительную часть времени налаживанию связей, — сказал маркиз, — используя родню как исходный материал. Одинокая женщина отрезана от этого. Однако вы обрели семью. Теперь вы будете принадлежать к кругу Маллоренов, если пожелаете.

Если она пожелает? Дамарис так и подмывало засмеяться. На протяжении последней недели она с трепетным изумлением и тоской наблюдала за непринужденной, искренней теплотой, которой пронизаны отношения лорда Родгара и его братьев и сестер. Это было нечто такое, чего ей не доводилось испытать ни в Берч-Хаусе, ни в Торнфилд-Холле.

— Почему? — испуганно вырвалось у нее. — Я вела себя не лучшим образом.

— Вы совершали ошибки, частично из-за отсутствия знаний и опыта, необходимых для того, чтобы вращаться в свете. Это легко поправимо. К тому же вы сильная и волевая, что совсем неплохо.

— Моя мать считала это смертным грехом.

— Возможно, в этом и лежал ключ к ее проблемам. Если у женщины нет собственной силы воли, ей приходится подчиняться другим.

— А разве это не общепринятая норма жизни, милорд?

— Это то, чего вы хотите? Дамарис задумалась:

— Я не знаю. Он улыбнулся:

— Подумайте над этим. Что касается вашей подготовки ко двору, вы ведь в последнее время жили тихо и уединенно?

Дамарис встрепенулась, чтобы поспеть за этим новым поворотом его мысли.

— Вплоть до приезда сюда, милорд.

— Лорд Генри не устраивал для вас развлечений в Суссексе? — Я была в трауре, милорд, но небольшие вечеринки с приглашением соседей устраивались.

— Даже траур по матери не требует целого года затворничества. А до этого вы принимали участие в светской жизни Уорксопа?

Ей стоило немалых усилий не рассмеяться.

— Моя мать не питала интереса к подобным вещам.

— А ваш отец?

У нее возникло мятежное желание воспротивиться такому допросу, но она сдержала колкий ответ.

— Отец жил на Востоке, милорд, что, я уверена, вам известно, — все-таки не удержалась она от укола. — Он навещал нас всего три раза, которые я помню, и коротко.

Родгар кивнул.

— У вас была гувернантка?

— Мама сама обучала меня.

— Танцам? Манерам?

— Нет, но в прошлом году лорд Генри позаботился об уроках танцев и прочего.

— И музыки, полагаю. Вы хорошо играете, и у вас прекрасный голос.

Она зарделась от удовольствия, что ее похвалили.

— Да, милорд. Мама обучила меня нотной грамоте, а петь я научилась сама. И потом, разумеется, лорд Генри нанимал учителя.

— Тогда вам остается постичь премудрости дворцового этикета. Но поскольку вы с Дженивой будете представлены на балу по случаю дня рождения королевы, то у вас лишь три недели на подготовку.

Это повергло ее в легкую панику, особенно в свете ее последнего фиаско. Но она сможет, она сделает это.

— Благодарю вас, милорд. За ваше согласие стать моим опекуном, за обучение и представление.

Он отмахнулся от ее благодарности:

— Мы не будем пытаться изменить законные соглашения. Насколько я понимаю, мой дядя одобрит любого, кто займет его место.

Похоже на то, что он уже рассматривал подобную возможность.

— Лорд Генри не будет возражать, милорд? Его глаза улыбались.

— Не в обиду вам будь сказано, моя дорогая, но, судя по некоторым вырвавшимся у него замечаниям, полагаю, он будет только рад.

— Тогда я не понимаю, почему он так цеплялся за свои права! Я была бы счастлива вернуться в Уорксоп в любой момент.

— Ответственность. — Отчетливо произнесенное слово обожгло, словно легкий удар материнской палки по костяшкам пальцев. — Ваш отец оставил вас на попечение моего дяди. Он отнесся к этому со всей серьезностью. Я слышал, был охотник за приданым?

Эллейн. Одинокая и несчастная в Торнфилд-Холле, Дамарис стала легкой добычей для капитана Сэма Эллейна. Он был красивым и лихим, и она позволила ему поцеловать себя. Она думала, что он любит ее, и, возможно, позволила бы ему больше, если бы лорд Генри не застал ее...

Это повлекло за собой порку и ужесточение контроля за ее поведением. В этом, собственно, не было необходимости. Лорд Генри рассказал ей, что список богатых невест был продан охотникам за приданым, а она значится во главе его. Именно тогда она решила, что выйдет замуж по расчету.

— Я усвоила урок, милорд.

— Тогда вам следует понять, что вы не можете и не будете жить одна. Времена, когда девушек похищали, чтобы принудить к браку, миновали, однако вы слишком лакомый кусок, уязвимый во многих отношениях. Вы пытались бежать сегодня утром.

Еще один хлесткий удар.

— Да, милорд. Я прощу прощения. Это был глупый поступок.

— Больше никаких глупостей, пока вы будете под моей опекой.

— Да, милорд.

— Вы не найдете мое руководство обременительным. Разумеется, если не склонны к сумасбродствам.Возможно, чрезмерное нервное напряжение развязало ей язык.

— А как насчет свободной воли?

— Это когда станете независимы. — Он поднялся.

Дамарис тоже встала, лихорадочно соображая, все ли важные моменты были обговорены. Смена опекуна. Свобода от лорда Генри и Торнфилд-Холла. Дебют в Лондоне, где она сможет выбрать идеального мужа. Возможно, это будет герцог Бриджуотер...

Фитцроджер. Они не поговорили о Фитцроджере. Она обернулась у двери:

— Есть еще один вопрос, милорд. Насчет вчерашнего. Мы с мистером Фитцроджером придумали план.

— Да? — Неужели ей послышалось неудовольствие?

— Он предложил сделать вид, будто мы увлечены друг другом, чтобы никто не подумал, что я все еще страдаю по Эшарту. Но быть может, теперь в этом нет необходимости?

Родгар, казалось, призадумался.

— Вы будете выглядеть глупо, предпочтя его маркизу.

— Предпочтя? — повторила она, стараясь придать своему голосу насмешливое изумление. — Простое святочное развлечение, милорд. Он вполне красив для этого.

— В самом деле?

Она залилась краской.

— Уверяю вас, милорд, что не имею стойкого интереса. У него нет ничего, что должно быть у мужа.

— А именно?

— Титул, положение и власть.

— У лорда Феррерса были титул, положение и власть. Он почти до смерти замучил жену и был повешен за убийство своего слуги.

Ужасная история.

— Мне думается, он был безумен, милорд. Вы ведь предостережете меня против безумца или злодея, не так ли?

Слишком поздно она спохватилась, что опять дерзит, но он пропустил это мимо ушей.

— Фитцроджер запятнан скандалом, но вам не стоит об этом беспокоиться, раз вы не имеете стойкого интереса.По какой-то непонятной причине это предостережение вызвало в ней чувство опустошенности.

— А если бы я все же проявила интерес к такому мужчине?

— Пока вы являетесь моей подопечной, Дамарис, вы можете выйти замуж за любого благородного мужчину, которого выберете. Этот мужчина должен будет ухаживать за вами, добиваться вас и убедить меня, что он вас достоин. Он не воспользуется слабостью плоти, чтобы добиться вашей благосклонности.

Дамарис сразу же подумала о том, как они с Фитцроджером целовались в карете. Боясь, что опекун прочтет все по ее лицу, она присела, еще раз поблагодарила его за бесконечную доброту и выскользнула из кабинета.

Оказавшись за дверью, она приостановилась, приложив руку к груди и глубоко дыша, чтобы успокоить колотящееся сердце. Ей по-прежнему придется предстать перед этими людьми, но главное, что она выиграла! Если и остальная часть плана сработает, она вновь обретет будущее, полное чудесных возможностей.

И всем этим она обязана Октавиусу Фитцроджеру. Он заслуживает награды. Вероятно, он слишком горд, чтобы принять деньги, но существуют и другие способы вознаградить человека. Она может подкупить какое-нибудь влиятельное лицо, чтобы приобрести для него выгодное положение при дворе или в правительстве, к примеру. Или купить для него полк в армии. Ей только надо разузнать, чего он хочет.

Дамарис пошла дальше с таким чувством, словно внутри ее встает солнце. Когда она, улыбаясь, вошла в холл, то обнаружила там Фитцроджера, дожидающегося ее. На нем была та же одежда, в которой он был, когда остановил ее карету, — темно-синий сюртук, бриджи и белая рубашка, — но со всеми необходимыми дополнениями. Туфли сменили сапоги, а буйная шевелюра укрощена лентой. Шею он обвязал простым платком и надел жилет, как обычно, скромного серого цвета. Он словно бы выставлял напоказ свою бедность перед всем светом. Даже по вечерам, когда гости выряжались в пух и прах, одежда Фитцроджера была неброской. Как бы ей хотелось одеть его в шелка и бархат, и непременно с бриллиантовыми пуговицами. С его светлыми волосами он бы выглядел сногсшибательно в расшитом золотом кремовом бархатном костюме, который Эшарт надевал на Рождество. «Мой золотой Галаад», — подумала она, но поспешила прогнать этот образ.

— Итак? — спросил он.

— Он согласился.

— Мои поздравления.

— И я еду в Лондон, ко двору, чтобы сделать блестящую партию. Все хорошо, и я глубоко признательна вам, сэр.

Он поклонился:

— Ваши безопасность и счастье достаточная награда, мисс Миддлтон.

Все необходимое было сказано, но Дамарис сожалела о формальности тона, особенно в сравнении с их поведением в карете. Однако, принимая во внимание ту безумную страсть, их теперешняя формальность, без сомнения, именно то, что нужно. Воспоминание было еще столь горячо, что, возможно, даже искрило между ними.

Она сделала реверанс и поспешила укрыться в своей комнате.

Глава 4

Фитц смотрел вслед Дамарис. Она теперь под защитой Родгара, но вскоре вступит в мир, полный опасностей, и Родгар не сможет каждую минуту находиться с ней рядом. Есть еще жена Родгара, которая тоже будет ее наставницей. Однако, будучи графиней Аррадейл, она имеет почти столько же обязанностей, как и ее муж. Дамарис нужен советчик, имеющий больше свободного времени...

Он отвернулся, мысленно устраняясь. Дела Дамарис улажены, так что теперь он свободен и может обдумать обеспечение безопасности завтрашнего путешествия. На пустой желудок думается плохо, поэтому он направился к столовой. В тот же момент его окликнули:

— Сэр!

Он обернулся и увидел лакея, спешащего за ним с запиской в руке.

«Ну что там еще?» — подумал Фитц, разворачивая незапечатанное послание от маркиза Родгара, призывающего его к себе. Черт бы его побрал! Фитц предпочел бы сначала поесть, но когда зовет Черный Маркиз, следует подчиняться немедленно и беспрекословно. Он последовал за лакеем и вошел в кабинет. Родгар, холодный и непроницаемый, стоял у огня. Неужели Дамарис рассказала маркизу о том, что произошло в карете?

Фитц поклонился.

Родгар кивнул и указал на кресло. Когда они оба сели, он сказал:

— Прошу, поведайте мне во всех подробностях об утренних событиях, касающихся мисс Миддлтон.

Фитц рассказал, как все было, за исключением, разумеется, поцелуя. Он не прочел ничего на лице своего собеседника.

— Вы увидели, что карета уезжает. Как?

— Я встаю рано, милорд. Когда я поднялся, то выглянул в окно, чтобы посмотреть, какая погода. Тогда-то я и увидел отъезжающую карету.

— Почему вы решили, что в ней мисс Миддлтон?

— Я не знал наверняка, но должен был проверить.

— Но из-за этой вашей проверки Эшарт остался без защиты.

Фитц имел многолетний опыт в умении скрывать свое раздражение перед вышестоящими чинами.

— Мы с вами сошлись на том, что мне никогда не удастся уследить за каждым его движением, милорд, не сказав ему, почему я это делаю. Я полагал, что пока он спит в своей комнате в вашем доме, ему ничто не угрожает. — Фитц увидел лазейку и ухватился за нее. — Зато сейчас он встал и спустился вниз к завтраку. Мне следует поспешить к своим обязанностям.

— Пожалуйста, сядьте, Фитцроджер. — Несмотря на учтивый тон, это был приказ. — Эшарту в данный момент ничто не грозит, аменя немедленно информируют о малейшем изменении ситуации. Фитц сел. Что-то изменилось. Эти рождественские празднества были увеселениями элегантно-утонченными, но спокойными и непринужденными, и он полагал, что Эш здесь в безопасности. Он все равно принимал меры предосторожности и был начеку, но не ежесекундно.

— После вчерашних событий опасность, грозящая Эшарту, вполне вероятно, возросла, — возвестил Родгар.

Фитц стал лихорадочно соображать, что же такого из вчерашних событий он упустил. «День подарков», второй день Рождества, — это праздник для слуг в Родгар-Эбби, поэтому большинство гостей по мере возможности сами заботились о себе. Сестра маркиза леди Уолгрейв недавно родила, посему требовалась детская прислуга, и наверняка леди Эшарт не отпустила своих приспешников попировать и потанцевать. Приезд вдовы и последующие за ним события были захватывающими, но едва ли опасными.

— Вдова? — спросил он. — Вы думаете, она представляет опасность для Эша? Уверяю вас, милорд, она души в нем не чает.

Родгар вскинул руку, останавливая его.

— Разумеется, она не причинит ему вреда. Во всяком случае, не насилием. Губительна его помолвка, особенно ее пылкий характер.

— Без должного достоинства, милорд, я согласен, но губительная?

— Когда мы разговаривали в Лондоне, мой кузен неспешно продвигался к союзу с состоянием мисс Миддлтон. Теперь же ему не терпится как можно скорее вступить в брак с мисс Смит. Я выиграл немного времени, убедив его подождать, пока Дженива не будет представлена ко двору, но это лишь несколько недель.

Терпение Фитца лопнуло.

— Недель до чего?

— До того, как наемный убийца будет готов на все. Намерение Эша жениться как можно скорее делает ситуацию критической. А его решение уехать отсюда вместе с нашей бабушкой усложняет ее до крайней степени. — Путешествие представляет некоторый риск, милорд, но оно может быть проделано за день.

— Как бы то ни было, в Чейнингсе не будет так безопасно, как здесь.

— Штат обслуги там крайне мал, это верно.

— Я пошлю дополнительных верховых с вашей партией, и они могут остаться, чтобы помочь с предстоящей поездкой в Лондон. Я также организую, чтобы несколько подготовленных людей находились поблизости и поступили в ваше распоряжение, если понадобится. Рекомендую по возможности удерживать Эшарта в доме.

— Нелегко, но я сделаю все, что в моих силах, милорд. Так, значит, после свадьбы Эш будет вне опасности? Тогда почему бы не ускорить свадьбу? Уверен, что его можно убедить.

Выражение лица маркиза осталось суровым и непреклонным.

— Со свадьбой сопряжена предельная угроза. Мы должны надеяться, что к тому времени проблема будет решена.

— Если вы больше не можете дать мне никакой информации, милорд, я вернусь к своим обязанностям.

— Вы, похоже, чем-то расстроены. Нотка юмора оказалась последней каплей.

— Чертовски трудно сражаться с тенью, милорд. Когда речь идет о жизни и смерти, я предпочитаю твердую почву и полную ясность.

— Как все мудрые люди. — Родгар поднялся проводить его до двери. — Мне очень жаль, но я связан строжайшим требованием сохранить подробности в тайне. Для вашего же блага, — добавил он. — Знание опасно.

Это натолкнуло Фитца на размышления. Он-то полагал, что угроза исходит от врагов из разряда обычных: тех, кто завидует успеху Эша у женщин или даже его манере носить сюртук; тех, кто стал жертвой его горячего нрава или считает себя по его милости рогоносцем. Слова Родгара наводили на мысль о государственных делах и тайнах, от чего, полагал Фитц, ему удалось отделаться. Но какое отношение эти дела могут иметь к Эшу? Он принимает гораздо меньшее участие в политической жизни, чем следовало бы. — Незнание тоже может быть опасным, — заметил он.

— Выбирайте из двух зол. Фитц помедлил, потом сказал:

— Я выбираю знание.

Легкая улыбка маркиза была одобрительной.

— В таком случае я сожалею, но это запрещено.

— Кем? — Фитц сознавал, что его тон возмутителен, но ему уже было все равно.

— Королем.

Все остановилось. Фитц мог бы поклясться, что позолоченные часы перестали тикать, и даже языки пламени в камине замерли.

Родгар преподнес свои первоначальные распоряжения как идущие от короля, но многое из того, что делается именем короля, не имеет ничего общего с его величеством. Если же король лично заинтересован в этом, тогда он, Фитц, ничего не желает об этом знать. Возможно, он единственный, кто в состоянии защитить Эша. Он имеет знания, опыт, и он на месте.

— Итак, милорд, опасность, грозящая Эшарту, связана с важными государственными делами. Я должен уберечь его, не подавая ему ни малейшего намека на опасность. Его помолвка увеличивает риск, но вы не пытаетесь предотвратить его отъезд из этого дома, где он в безопасности.

— Не вижу способа заставить его остаться. Он прав в том, что не может позволить огорченной вдове одной возвращаться в Чейнингс. В любом случае Эшарт скоро поедет в Лондон для представления Дженивы ко двору. Насколько хорошо он управляется со шпагой?

Фитц задумался.

— Хорошо.

— Только хорошо или вы скупитесь на похвалу? Немного подумав, Фитц повторил:

— Хорошо.

Он понял, о чем спрашивает Родгар. Вызов на дуэль использовался как способ убийства и раньше.

Родгар немного помолчал, задумчиво глядя вдаль.

— Я бы хотел сам оценить его способности. Мы проведем состязание по фехтованию. Незадолго до обеда. В два часа. — Он взглянул на Фитца: — Не считая дуэли, как бы вы его убили?

Этот разговор был похлеще стремительной рукопашной схватки.

— Тонкий кинжал во время деревенского праздника. Если воткнуть правильно, жертва вначале почувствует лишь легкий удар, и крови мало. Есть время скрыться. Но нет, это должно выглядеть как несчастный случай. Вы можете объяснить этот аспект, милорд?

— Король, как я уже сказал, лично заинтересован и ясно дал понять, что благополучие Эшарта священно.

— У меня такое впечатление, что они недолюбливают друг друга.

— Верноподданный не может не любить своего короля, — мягко отчитал его Родгар. — Но да, его величество не питает любви к Эшарту. Это идет от детского соперничества.

Должно быть, потрясение Фитца отразилось у него на лице, ибо Родгар улыбнулся.

— Они почти одного возраста, и вдова увидела в этом возможность создать Эшарту положение при дворе. Она устроила, чтобы они играли вместе. Эшарт одарен многими талантами от природы, но учтивость и умение угождать пришли позднее.

— Он выигрывал.

— Во всем. Разумеется, его величество выше таких мелочных обид, но и совсем забыть их не может.

— В таком случае покровительство великодушно с его стороны.

— Его величество справедлив. Поэтому те, кто желает смерти Эшарта, не хотят быть пойманными на этом. Посему, какие виды якобы случайной смерти вы могли бы изобрести?

— Дурная еда, плохая лошадь, небольшая рана, которая не заживет. Существуют яды, которые имитируют сердечный приступ, апоплексию и припадки. Наемный убийца сведущ в премудростях этого ремесла?

— Возможно, поэтому вас и рекомендовали для защиты.

Фитцу больше нечего было сказать. Ситуация была странной, но он не усомнился, что Родгар и король всерьез обеспокоены. — Что касается путешествия, — продолжил Родгар, — у Эшарта здесь две кареты: в одной приехали двоюродные бабушки, а в другой прибыла вдова. Они обе могут вернуться вместе с еще двумя — для багажа и для слуг. Мои люди поедут впереди, чтобы подготовить остановки по пути следования для смены лошадей и отдыха. Им можно вполне доверять.

Фитц предположил, что Черному Маркизу временами приходится заботиться о собственной безопасности. Он задумался над другими вопросами организации путешествия.

— Вдова потребует для себя лучшую карету, милорд, поэтому Дженива может поехать в другой. Не стоит сажать их вместе.

— Безусловно. Но у Дженивы будет компаньонка. Двоюродная бабушка Талия согласилась поехать с ней.

Фитц надеялся, что глаза не выдали его тревоги. Он чувствовал себя верблюдом, на которого нагружают все больше и больше тюков. Его первостепенная задача — охранять Эша. Вдобавок он должен сопровождать взбешенную вдову и человека, на которого она больше всего зла, — Джениву. В довершение этого выясняется, что ему еще предстоит взять с собой золовку вдовы, леди Талию Трейс, а между двумя дамами старая неприязнь. Леди Талия — сестра давно умершего мужа вдовствующей маркизы, Чейнингс когда-то был ее домом. Говорят, однако, что вскоре после свадьбы мать маркиза и его незамужние сестры поселились в Танбридж-Уэллз и с тех пор не возвращались в Чейнингс.

Пожалуй, неудивительно, что леди Талии захотелось навестить этот дом, но она, мягко говоря, эксцентрична. В свои семьдесят она одевается так, словно ей семнадцать, болтает без умолку и любит вмешиваться в жизнь других людей. К тому же она помешана на висте. Фитц не жаловал эту игру, но знал, кто будет четвертым. Уж точно не вдова.

— Полагаю, надо радоваться, что на светлых волосах седина не видна, милорд.

Родгар улыбнулся:

— Тем более что я намерен послать еще и Дамарис Миддлтон в эту поездку.

Фитц редко задавался вопросом, бывают ли сны наяву, но, быть может, он все еще спит, ибо у него сейчас определенно галлюцинации. — Она последний человек, кого Эш с Дженивой захотят видеть рядом, а Чейнингс — не то место, где она хотела бы находиться.

— Это позволит ей избежать нежелательного внимания здешней публики и даст мне время исправить впечатление от вчерашнего. Я также надеюсь, что они с Дженивой научатся быть приветливыми. Когда они выйдут в свет, то по-прежнему будут в центре внимания.

Привыкший манипулировать людьми, маркиз плел какую-то интригу.

— Посылая мисс Миддлтон, вы подвергаете ее опасности, милорд.

— Этот наемный убийца знает свою цель и не будет небрежен.

— Самый легкий способ замаскировать убийство — сделать его одним из многих.

Родгар нахмурился:

— Вы правы. Однако Джениву вряд ли удастся отговорить, да и леди Талия хочет поехать. Я верю в вас. И вы должны понять, что сейчас для Дамарис лучше уехать отсюда. Оставшись, девушка будет постоянно, так сказать, под прицелом, а она склонна вначале стрелять, а потом думать. Быть может, вам удастся исправить это, пока будете в Чейнингсе.

— Я должен быть ее наставником?

— В этом и в других вещах. Помогите ей понять, что она желанная женщина. — Видимо, шок отразился на лице Фитца, потому что Родгар добавил: — Исключительно с помощью флирта и комплиментов. Но она дочь пирата и склонна не задумываясь протягивать руку за тем, чего ей хочется. Для нее будет лучше не хвататься за первого же придворного, который вскружит ей голову.

— Это маловероятно, милорд. Она твердо намерена заключить выгодную сделку.

— Мне хотелось бы для нее большего.

— Вы романтик, милорд?

Фитц иронизировал, но Родгар вскинул брови:

— Я женился по любви менее пяти месяцев назад. Кем же я еще могу быть?

Фитц не знал, что и сказать. Любовь супругов была не в моде.

— Стыд и позор, я знаю, — усмехнулся Родгар, — но, как большинство новообращенных, я истово верующий. Я желаю любви для всех. Эшарт уже уверовал. Я желаю того же для Дамарис и, когда придет время, разумеется, и для вас.

— Благодарю вас, но нет, сэр.

— Мой опыт подсказывает, что любовь не подчиняется рассудку и от нее не просто отказаться. Не позволяйте флирту выходить из-под контроля.

Фитц чувствовал себя неуверенным и издерганным, словно продвигался в тумане, в любой момент ожидая засады.

— Если вы не доверяете мне, милорд, то зачем вы поручаете мне это задание.

— Насколько я понял, вы с Дамарис уже выработали такой план. Я просто развиваю его. Состязание по фехтованию будет прекрасной возможностью показать, что она не питает нежных чувств к Эшарту и развлекается в свое удовольствие с вами. То есть если... вы фехтуете?

— Да, милорд.

— Значит, будете сопровождать ее вниз, очаровывая и всячески угождая. На состязании она встретится с Эшартом и Дженивой без всякого намека на неудовольствие.

— Эшарт знает об этом?

— Я сообщу ему. Дамарис с Дженивой будут сидеть вместе, как подруги...

— Подруги! — Этот человек невозможен. — Вы не боитесь, что кто-нибудь из гостей может использовать состязание для того, чтобы совершить убийство?

— Нет, — сказал Родгар, — но если кто-то и попытается, это, несомненно, прояснит ситуацию. Мы будем использовать фехтовальные рапиры, — добавил он. — Затруднительно убить кого-то рапирой.

Чувствуя себя загнанным в угол и обведенным вокруг пальца, Фитц спросил:

— Мне позволено выиграть? Тяжелые веки слегка приподнялись.

— Вы считаете, что можете?

Родгар слыл блестящим фехтовальщиком, но Фитц ответил:

— Да.

Маркиз помолчал, задумчиво глядя на него, затем улыбнулся:

— Состязание станет еще более интригующим. Очень хорошо. После соревнования мы пообедаем в мире, гармонии и веселье. Вечером будут танцы, где Дамарис сможет показать, что она бодра, весела и не влюблена. А завтра, если позволит погода, она уедет, прежде чем маска упадет.

— Вы сообщите мисс Миддлтон обо всем этом, милорд?

— Нет, сообщите вы. Найдите способ убедить ее согласиться.

Фитц обреченно подумал, уж не наказание ли это ему за то, что он вернул Дамарис обратно.

— Наше обсуждение завершено, милорд? — спросил он.

— Не совсем. Вы можете позволить себе гардероб для выхода в свет?

— Нет, поэтому вам придется подыскать другого телохранителя для Эшарта при дворе.

— Вы посещаете игорные дома?

Глупо надеяться, что Родгару неизвестно, что он использовал эти заведения, чтобы пополнить карманы.

— Время от времени.

— Вы знаете заведение Шебы на Карлион-стрит?

— Слышал о нем. Местечко для избранных. Родгар улыбнулся:

— Верно подмечено. Изысканный ад для сливок общества. Уверен, что кое-кто из наших титулованных грешников предпочел бы окончить свои дни в таком аду, чем гореть в геенне огненной рядом с отбросами. В любом случае играйте у Шебы. Вы сорвете банк, что объяснит, почему вы можете позволить себе дорогое платье.

Похоже, что ухоженные руки Родгара запущены в весьма оригинальные пироги. Но Фитц не хотел идти ко двору или вращаться в высших кругах.

— Одиночный выигрыш, даже вполне приличный, не обеспечит меня всем необходимым, милорд.

— Тогда я рекомендую «Паргетер», заведение, где камердинеры избавляются от подаренной им слишком роскошной одежды. Фитцу были знакомы такие места, но Родгар должен знать, что его будут демонстративно избегать при дворе и не допустят во многие дома.

— А если я предпочту не вращаться в придворных кругах, милорд?

— Я буду разочарован. А Эшарт останется без должной защиты.

— Несмотря на ваше постоянное присутствие, милорд?

— Мой дорогой Фитцроджер, находясь при дворе, я вовлечен в дуэли с дюжиной оппонентов и в танец с акулами, шныряющими у моих ног. У меня нет времени на развлечения.

Искренность этих слов была обезоруживающей, и Фитц перестал упорствовать. Быть может, покровительство Родгара и Эшарта воспрепятствует открытой враждебности, но вернуться в свет будет чертовски неприятно.

— Хорошо, милорд. — Он исполнил один из своих наиболее витиеватых поклонов и поспешил ретироваться, увидев одну светлую сторону всей этой кутерьмы. Теперь он сможет охранять Эша, не покидая Дамарис. Если, конечно, ему удастся убедить ее согласиться отправиться в Чейнингс в качестве милой компаньонки Дженивы Смит.

Он не сможет выдержать это на пустой желудок. Отправившись в столовую, Фитц обнаружил там Эша и Джениву, сидящих рядышком с таким видом, словно вполне могут питаться одним воздухом, пока вместе. Лорд Брайт Маллорен, брат Родгара, тоже находился за столом, но сразу после прихода Фитца извинился и ушел.

Совпадение? Или лорд Брайт был временным телохранителем даже здесь, в Родгар-Эбби?

Глава 5

Когда Дамарис вернулась в свою комнату, энергия отчаяния, которая бурлила в ней целое утро, вся вытекла. Большую часть предыдущего дня она проспала под влиянием опия. Это и неизбежность краха почти всю ночь не давали ей уснуть. Силы ее истощились, и, кратко поведав Мейзи новости, девушка сняла верхнюю одежду, забралась в постель и уснула крепким сном. Проснулась она от того, что Мейзи трясла ее.

— Без четверти час, мисс. Вам пора вставать.

— Зачем? Обед только в три.

— Да, но заходил этот Фитцроджер и сказал, что в два вы должны идти с ним на состязание по фехтованию. Часть вашего плана показать, что вы не переживаете из-за Эшарта. Хоть я и не думаю, что вам стоит связываться с этим типом. Он охотник за приданым как пить дать.

— Лорд Эшарт? — спросила Дамарис, нарочно притворившись, что не поняла, о ком речь. — Ну разумеется. Точнее, был им.

— Фитцроджер! — воскликнула Мейзи. — А это записка от маркизы, ее слуга сказал, что это срочно. Он ждет за дверью.

Дамарис села, протирая глаза.

— Что ей нужно?

Она развернула сложенную бумагу и обнаружила короткий приказ немедленно явиться в комнату вдовы. Дамарис подумала было отказаться, но решила не демонстрировать своего страха перед деспотичной старухой и выбралась из постели.

— Сейчас я снова облачусь в свою дорожную одежду, но приготовь что-нибудь к тому времени, как я вернусь. — Она поспешно натянула тяжелую юбку и стеганый жакет, перебирая в уме свой гардероб. — Осенний закат.

«Осенний закат» — цветистое название, данное портнихой за рыжевато-розовый цвет шелка, из которого было сшито платье. Здесь Дамарис еще не надевала его. Чувствуя себя неуверенно в новом для нее мире, она выбирала более приглушенные тона.

Однако сегодняшний день требовал смелости, как никакой другой.

— Ваши волосы растрепались, мисс, — сказала Мейзи. Дамарис села, чтобы служанка привела их в порядок.

— Поторопись. Позже причешешь меня как следует.

— Тогда вам лучше не задерживаться, мисс.

Дамарис вышла и проследовала за лакеем извилистым путем до двери, где он постучал и, услышав властное «войдите!», открыл дверь.

Старая дама возлежала на кровати, совсем не похожая на тирана. Леди Эшарт была маленького роста и полная, что создавало обманчивое впечатление мягкости. К тому же она одевалась в теплые цвета, отделанные кружевными рюшами. Волчица в овечьей шкуре.

Ее теплый стеганый ночной колпак был окаймлен широкой оборкой английского кружева с голубой вышивкой и завязан ленточками под пухлым двойным подбородком. Из-под чепца виднелись седые локоны того же цвета, что и пушистая шаль из серой шерсти. Здесь не было запаха, присущего старости, лишь легкий аромат лаванды.

Это все было причиной теперешних бед Дамарис. Когда она навещала Чейнингс как будущая жена Эшарта, вдова показалась ей надменной, но приятной. Сейчас дама взмахом руки отослала свою немолодую служанку и рявкнула:

— Я недовольна вами, мисс Миддлтон. Дамарис не опустится до пререканий.

— Я сожалею, леди Эшарт.

— Это катастрофа, девочка, и вина за нее полностью лежит на тебе. Пребывание здесь Эшарта не входило в мои планы, но раз уж такое случилось, разве ты не могла извлечь из этого пользу, вместо того чтобы позволить вертихвостке вонзить в него коготки?

Дамарис сосчитала до трех.

— Эшарт прибыл сюда с мисс Смит, миледи. Полагаю, они уже были увлечены...

— Увлечены! Вся округа болтает о том, чем они были увлечены, когда их застали в постели на постоялом дворе!

— Тогда им просто необходимо пожениться!

— Ха! Если Эшарт будет жениться на каждой юбке, с которой спит, ему потребуется гарем.

— Но он любит...

— К черту любовь! — взвизгнула вдова. — Весенние капли росы, которые испаряются в мгновение ока. Я видела больше бед от браков по любви, чем от разумных соглашений. Эшарт должен жениться на деньгах. На вас.

Дамарис изумленно смотрела на этого тирана в юбке, затем сказала решительно:

— Теперь я не пойду за лорда Эшарта ни при каких условиях.

— Ты настолько глупа? Ты не найдешь лучшей партии, девочка, несмотря на все твои пиратские гинеи.

— А я уверен, что найдет. — Дамарис повернулась и обнаружила, что в комнату вошел лорд Эшарт. Она никогда не думала, что будет так рада видеть его. — Хватит мучить мисс Миддлтон, бабуля. Во всем этом нет ее вины, и, впутав ее, мы оказали ей плохую услугу.

— Если она поставила себя в неловкое положение, то это из-за тебя, негодник ты этакий, тебе и исправлять. Ты со своим дьявольским очарованием можешь заговорить зубы любой...

— Я люблю Джениву, бабуля. Если ты будешь воевать со мной из-за этого, ты проиграешь.

Тон маркиза не был резким, но, несмотря на ласковое обращение, невозможно было не заметить весомой властности его слов.

— Щенок! — оборвала его старуха. Эшарт не отреагировал.

— Как сказала мисс Миддлтон, она слишком благоразумна, чтобы выйти за меня теперь, даже если бы можно было заставить меня отказаться от Дженивы, а это невозможно. Рано или поздно наступает время, миледи, когда приходится признать свое поражение.

Вдова прямо-таки взвилась над своей горой подушек, на щеках загорелись красные пятна.

— Я уеду из Чейнингса и больше никогда не заговорю с тобой.

— Да будет так.

Оказавшись меж двух огней, Дамарис попятилась к двери. Она вздрогнула от прикосновения, но Эшарт просто проводил ее.

— Мои извинения, мисс, — сказал он, выводя ее в коридор. — И не думай... — послышался громогласный голос вдовы. Но он был заглушён закрывшейся дверью. Эшарт, смельчак, остался внутри.

— Вырваны из лап дракона бесстрашным героем? Дамарис вздрогнула от неожиданности, приложив руку к груди.

— Что? Вы что, собака Эшарта, сэр, которую оставляют ждать за дверью?

— Гав! — Но Фитцроджер улыбался. — Я прибыл как оруженосец святого Георгия, но, похоже, моя помощь не понадобилась, ну, разве только для того, чтобы проводить деву в безопасное место.

Она оглянулась на дверь.

— Действительно, дракон. Она пригрозила уехать, если Эшарт женится на мисс Смит.

— Заманчивая перспектива, но маловероятно. Она прожила там шестьдесят лет, и большую часть из них правила железной рукой. Кстати, о Чейнингсе...

— Да?

— Вы уже бывали в здешней библиотеке?

— Мимоходом, когда нам показывали дом.

— Тогда идемте. Это недалеко.

Дамарис заколебалась. Что-то странное витало в воздухе. Но что дурного в том, чтобы находиться вместе в библиотеке? Возможно, ему нужно обсудить их план.

— Только ненадолго, — сказала она, быстро шагая. — Мне надо переодеться к состязанию по фехтованию. Какова его цель?

— Простое развлечение.

Она пыталась разглядеть, что скрывается за его безмятежностью.

— Откуда вам стало известно, что меня нужно выручать?

— Родгар узнал, что вас вызвали, и попросил Эшарта вмешаться.

— Слава Богу, вдова скоро уедет.

Он открыл дверь, и Дамарис вошла в великолепную комнату, ничуть не удивившись, что в ней никого нет. Несмотря на позолоченную резьбу и расписной потолок, библиотека Родгар-Эбби была сдержанной, даже строгой. Ее никак нельзя было назвать уютной.

Никаких мягких кресел у потрескивающего огня для удобства людей, желающих почитать газету или вздремнуть. Возле каждой оконной ниши стоял суровый средневековый бювар, а посреди комнаты — три стола в окружении простых стульев. Не вскрикнут ли в ужасе нарисованные на потолке ученые и философы, увидев, что кто-то пришел сюда просто поговорить?

— Итак? — спросила Дамарис, неторопливо проходя к одному из бюваров, словно очарованная им, но на самом деле чтобы оказаться отделенной от Фитцроджера одним из длинных столов. Он все еще волновал ее.

— Я тоже имел беседу с лордом Родгаром. Она повернулась к нему:

— Он был очень зол?

— За то, что я привез вас обратно? Совсем наоборот.

— Ну, тогда я рада. Возможно, он станет вашим покровителем.

Странное выражение промелькнуло на его лице.

— Может, и станет, но он требует, чтобы я оказал ему услугу.

— Что вы должны сделать?

— Поехать в Чейнингс с Эшартом и Дженивой. Эшарт пожелал сопровождать свою бабушку домой, и, разумеется, его нареченная должна поехать вместе с ним.

Дамарис издала короткий смешок.

— Бедняжка. Я была с визитом в октябре, и уже тогда там было сыро и холодно. — Затем до нее дошло. — Вы бросаете меня!

— Я сожалею о такой необходимости, но произошло столкновение обязательств...

— Эшарт что, ребенок, который нуждается в няньке?

— А вы?

Она дернулась, словно ее ударили, и направилась к двери. Он перехватил ее между двух столов, отрезав ей путь.

— Прошу меня извинить. Мне не следовало этого говорить. — Не переживайте, сэр. Я освобождаю вас от каких бы то ни было обязательств. Теперь, когда лорд Родгар мой опекун, я не нуждаюсь...

Поцелуй прервал ее речь. Она была слишком потрясена, чтобы отреагировать, к тому же он был коротким, но все равно оставил покалывающее ощущение на губах.

— Конечно, вы не нуждаетесь во мне. — В его глазах застыло смятение, словно он был ошеломлен так же, как и она. — Но это не означает, что вам надо быть здесь одной.

— Значит, вы не поедете?

— Увы, я должен.

— Почему?

— Когда Эшарт уедет, мне не будет места в гнезде Маллоренов. Как и зачем я могу остаться?

— Чтобы ухаживать за мной, — бросила она. — Кого удивит, если искатель приключений без гроша в кармане злоупотребит гостеприимством хозяев, чтобы поухаживать за наследницей?

— Черт бы побрал твой длинный язычок, маленькая мегера.

Она вздернула подбородок:

— Спасибо. Я всегда хотела быть мегерой.

— Ведьмой? Фурией?

— Женщиной, которая ведет себя как мужчина. Говорит, что думает, оспаривает ошибки, принимает решения и добивается, чего хочет. Что я и буду делать!

— Вы меня пугаете. Она ухватилась за это.

— Хорошо. Вы должны остаться, чтобы охранять меня.

— Я не могу.

Она презрительно рассмеялась и повернулась, чтобы уйти. Он схватил ее за запястье:

— Не убегайте снова.

Дамарис застыла, горячие искры побежали по руке от этого соприкосновения.

— Избавиться от вашего общества, сэр, не значит убегать.

— Вероятно, нет. — Он шагнул ближе и поцеловал ее в затылок, даже слегка прикусив. Дрожь пронзила ее от этого нового ощущения. — Прошу вас, милая леди, — пробормотал он, — останьтесь.

Она попыталась удержать придающую ей силы злость, но когда он повернул ее лицом к себе, обе руки на ее плечах, она не смогла устоять. Его большие пальцы прижимались сквозь слои одежды, совершая круговые движения, от которых у нее кружилась голова.

— Я должен сопровождать Эшарта в Чейнингс, Дамарис. Эта обязанность предшествует моему слову, данному вам. Я очень сожалею, ибо мои обещания для меня священны.

— Вам придется объясниться конкретнее.

— Не могу.

— О чем, ради всего святого, вы говорите? Государственные тайны? — Заметив промелькнувшее на его лице выражение, она сделала большие глаза. — В Чейнингсе?

— Не надо.

Мягкое предостережение заставило ее замолчать, но мысли лихорадочно завертелись. Государственные тайны в Чейнингсе? Это не имело смысла, но все инстинкты кричали об угрозе. И это не опасность зова плоти. Эта мысль привела ее в трепетное волнение.

— Что это? Шпионы? Если так, то мне хотелось бы поехать с вами.

— Ну так поехали. Вы можете быть компаньонкой Дженивы.

— Что? — Она вырвалась. — Я последний человек, которого она захочет видеть рядом, и не собираюсь целую неделю или больше сидеть с ней и Эшартом взаперти.

Он сократил разрыв между ними.

— Вы будете сидеть взаперти еще и со мной. Греховный трепет пробежал по телу.

— В Чейнингсе, — подчеркнула она, отступая. — Затхлом, сыром, обветшалом и насквозь промерзшем.

— Мы придумаем, как согреться. Ее спина уперлась в полки.

— Там собачий холод. Мы подхватим воспаление легких. Он поставил руки по обе стороны от нее и наклонился ближе:— Вы же сильная и крепкая, и у вас есть ваши красивые, густые меха. — Он протянул последние слова, превращая ее мысли в туман.

Из-за его роста она чувствовала себя окруженной со всех сторон, но не возражала, особенно когда от его мягкого, низкого голоса по ее коже бегали мурашки, как от прикосновения этих самых мехов.

— Поехали, — уговаривал он. — Вы убедите всех, что не страдаете от неразделенной любви, и сможете отбыть с развевающимися знаменами.

Ей понравилась такая перспектива.

— Поцелуйте меня, — прошептала она, — и, может быть, я поеду.

Его губы прижались к ее губам, и она расслабилась. Она обняла его за шею и наклонила голову набок, чтобы больше насладиться им, потрясенная тем, как простой поцелуй может затопить все тело восхитительным удовольствием.

Дамарис оттолкнулась от стены, чтобы быть ближе, и его руки обвились вокруг нее. Она бы слилась с ним, растворилась в нем, если б могла. Она никогда не знала такого блаженства, не ведала, что оно существует. Девушка повернула голову, пытаясь быть еще ближе, открывая рот шире, чтобы исследовать его жар и вкус...

Он оторвался, и Дамарис открыла глаза.

— Ты выглядишь удивленным, — сказала она улыбаясь.

— Скорее, потрясенным. Но ты поедешь в Чейнингс? Ты определила поцелуй в качестве платы и получила его.

Она оттолкнула его, но он схватил ее за руки:

— Я не то хотел сказать.

— Вы говорите много того, чего не хотите! — возмутилась она.

— Только с вами.

Она перестала вырываться.

— Мне это нравится.

— Мегера, — сказал он, но с теплотой в глазах. — Это имеет смысл, Дамарис. Вы ведь не хотите оставаться здесь?

— Но Чейнингс?.. — И я. — Он опустил руки ей на талию, а она положила ладони ему на плечи, поигрывая пальчиками. — Кошка, — сказал он. — Не выпускай свои коготки.

Она знала, что ее чуть раскосые глаза делают ее похожей на кошку, но до сих пор считала, что это плохо.

— А не будет ли это неприлично? Эшарт и мисс Смит? Вы и я?

— И вдова. И леди Талия тоже будет там. Она любит Джениву и хочет навестить дом своего детства. — Он начал осыпать поцелуями ее нос, щеки, снова губы. — Вы поедете?

— Сатана, — пробормотала она, пытаясь думать. Холодный, мрачный дом. Вдова. Эшарт и мисс Дженива, влюбленные до тошноты. Фитцроджер. Таинственный Фитцроджер, которого ей хочется узнать ближе. Еще поцелуи...

С Эшартом и мисс Смит, изнемогающими от любви друг к другу, и их дуэньями — двумя старыми дамами, которым требуется вздремнуть, разве не будет достаточно времени наедине с ним? Мудрая женщина бежала бы от этого как от чумы, но могла ли она быть рассудительной, когда его губы мягко играли на ее губах?

Осталось так мало времени до того, как она станет благоразумной, — поедет в Лондон и найдет подходящего мужа...

Она отодвинулась, ощущая, как одежда прикасается к чувствительной коже. Соблазн боролся со здравомыслием, и трезвость не проиграла окончательно. Девушка взяла его лицо в свои ладони.

— Вы обещаете, что не соблазните меня там?

Его глаза округлились, но взгляд остался твердым.

— Я обещаю не совращать вас нигде, Дамарис. Не потому, что моя низменная натура не захочет, просто честь не позволит. И еще. У меня здоровый инстинкт самосохранения. Мне бы не хотелось сделать Родгара своим смертельным врагом.

Дамарис глубоко вздохнула.

— Тогда, если Дженива сможет это вынести, я поеду в Чейнингс.

Он отступил назад.

— Хорошо.

Дверь библиотеки открылась. Они обернулись. Вошел Эшарт.

— Радуйтесь! Я все еще цел и невредим. Мисс Миддлтон согласилась поехать с нами?

Дамарис воззрилась на Фитцроджера, больно задетая. Он только что поцелуями добился от нее согласия на уже утвержденный план. И почему Эшарт разговаривает так, словно ее здесь нет?

— Мисс Миддлтон согласилась, — раздраженно бросила она, что заставило Эшарта хотя бы взглянуть на нее.

Настороженно, с удовлетворением отметила Дамарис. Она не гордилась своим недавним поведением. Но ей нравилось, что могущественный маркиз Эшарт нервничает из-за нее. Он поклонился:

— Мои извинения, мисс Миддлтон. И заранее прошу прощения за неудобства Чейнингса.

— Я была там, милорд.

Он на мгновение нахмурился, прежде чем сказать «Ах да».

Дамарис скрипнула зубами. Неужели этот несносный человек даже не помнит? Он ведь тоже был там, оказывал ей знаки внимания, очаровательно ухаживал за ней. Точнее, за ее деньгами.

— Сейчас неудобств будет еще больше, — сказал маркиз, и до нее дошло, что, откажись она ехать, он был бы рад. Прекрасно. Ей доставит удовольствие быть бельмом на глазу и у него, и у мисс Смит.

— Я переживу, милорд. Я не росла в роскоши.

Он метнул на нее недружелюбный взгляд. Фитцроджер вмешался:

— На состязании Дженива будет дамой сердца Эшарта. А вы — моей?

Он подобрал ее шаль, которая, очевидно, соскользнула во время их поцелуя. Дамарис выхватила ее и укуталась. Она не желала навредить себе, отказавшись от этого плана, но была отчаянно зла на него.

— Хорошо, — сказала она. — Вы с Эшартом будете драться?

— Возможно. — Надеюсь, вы убьете друг друга, — проворковала она, уходя.

— Сварливая баба, — пробормотал Эш.

Фитц сдержал желание как следует врезать другу.

— Ей пришлось нелегко, и в этом есть твоя доля вины.

— Я не делал ей предложения.

— Вдова давала обещания от твоего имени, и ты не возражал. До встречи с Дженивой — после встречи с Дженивой! — ты собирался жениться на деньгах мисс Миддлтон.

Румянец вспыхнул на щеках Эша.

— Больше нет. Так почему она тащится в Чейнингс? Теперь Родгар ее опекун.

— Ты ведь тоже имел беседу.

— Короткую. Меня послали, чтобы выручить ее и сообщить о плане. Я надеялся, что она откажется.

— Я уговорил ее. Ей лучше уехать отсюда. Она не член семьи, и у нее нет здесь настоящих друзей. И я не хочу оставлять ее.

Фитц пожалел, что сказал это. В последнее время он совсем разучился владеть собой. Эш поднял брови:

— Ты питаешь надежды? Удачи тебе, но не спеши считать цыплят. Она в погоне за самым высоким титулом, который сможет купить. Кстати, Родгар обратился ко мне со странным вопросом.

Фитц обрадовался смене темы.

— Каким?

— Он спросил, есть ли в Чейнингсе документы, относящиеся к Бетти Кроули. Ну ты знаешь, моя прапрабабушка.

— Одна из многочисленных любовниц Карла II и источник королевской крови, которая предположительно течет в жилах Трейсов? Вдова раза два упоминала об этом.

Эш рассмеялся, ибо его бабушка никогда не упустит случая упомянуть о «королевской связи», как она это называет, хотя, видит Бог, потомки от внебрачных связей веселого монарха не редкость.

— Почему Родгар интересуется? — спросил Фитц. — Он тоже праправнук Бетти. Возможно, составляет свое фамильное древо. Это показалось мне безобидным любопытством, и я решил, что мир между нами будет мудрым шагом.

— Слава тебе Господи! А документы есть?

— Должны быть. Хотя Бетти вышла замуж за Рандолфа Приса, у нее был только один ребенок — королевский. Он носил имя Чарлза Гтриса и позже стал лордом Вейзи. Его единственным выжившим ребенком была бабуля, поэтому титул умер вместе с ним, а Стортон-Хаус был продан. Потом она стала маркизой Эшарт, поэтому бумаги Присов были переправлены в Чейнингс. Полагаю, они лежат на чердаке. Я сказал, что посмотрю, когда буду там.

— Ты, — спросил Фитц, — или я? Эш усмехнулся:

— Ты же не можешь ожидать, что я оставлю Джениву в одиночестве. Позови мисс Миддлтон помочь тебе и займись с ней любовью на заплесневелых бумагах. Только позаботься, чтобы она не беспокоила Джениву. Я не позволю расстраивать ее.

— Дженива может сама постоять за себя. И мне жаль, если это заденет твою гордость, но я сомневаюсь, что мисс Миддлтон все еще жаждет твоего титула и знатности.

— Она так и сказала вдове, и я уважаю ее за это.

— Она достойна уважения, Эш. Она не кроткое, краснеющее создание. У нее есть характер.

— Ты влюблен! Ты ведь планировал уехать в Виргинию?

— Так и есть. — Фитц направился к двери, надеясь ускользнуть. — Нам надо подготовиться к состязанию. Как оно будет проходить?

— Ты, я, Родгар и лорд Брайт вместе с любыми другими джентльменами, которые пожелают принять участие. Каждый против остальных.

— Здесь около тридцати мужчин. Это затянется на целый день.

— Учитывая мастерство Родгара, едва ли многие рискнут сражаться. Лорд Брайт тоже отличный фехтовальщик. Хочешь ли ты принять участие?

Эш явно вспомнил, что выступление Фитца на состязаниях не было впечатляющим. — О, я не возражаю.

— Почему у тебя такой хищный вид?

— Я не раскрывал в полной мере своих способностей. Я надеюсь победить Родгара.

— Разрази меня гром! Ты считаешь, что можешь?

— Я никогда не видел, как он дерется, но да, это возможно. Эш рассмеялся:

— Зачем скрывать свои таланты? Фитц пожал плечами:

— Я предпочитаю не привлекать внимания, но тут не могу устоять.

— Надеюсь, ты одержишь над ним верх. Это завоюет сердце наследницы, и она забудет о диадеме. Фитц, мне не нравится, как обстоят дела в колониях, а здесь состояние само плывет к тебе в руки.

— Господи, Эш. У меня нет ни профессии, ни дома, скандал липнет ко мне как смола, и семья, с которой я бы не хотел знакомить никого. Даже если Дамарис предложит мне себя, я вынужден буду отказаться.

У Эша был такой вид, словно его стукнули по голове.

— Хочешь, я найду для тебя место? Управляющего имением, например? Или что-нибудь в правительстве?

Предложение было великодушным, но бесполезным. Вопрос о службе никогда раньше не поднимался, но сейчас это меньше всего волновало Фитца. Он вышел из комнаты.

Фитц отправился в спальню, чтобы переодеться к обеду, который последует за состязанием. Он сделал это быстро, предпочитая не встречаться с Эшем. Затем побродил по коридорам огромного дома, планируя обеспечение безопасности завтрашнего путешествия. По крайней мере пытался. Его мысли то и дело возвращались к Дамарис Миддлтон.

Почему он не сообразил, что флиртовать с ней, чтобы убедить поехать в Чейнингс, может быть опасным? Когда они прикасались друг к другу, вспыхивал огонь. Если бы он имел право, то мог бы завоевать ее. Но он не впутает никого, кто ему дорог, в свою загубленную жизнь.

Однако соблазн не давал покоя. С ее состоянием он мог бы избавить мать и сестер от его брата Хью. С деньгами он мог по-зволить себе забрать Л ибби и Салли с собой в Америку и защитить их там.

Фитц отбросил назойливые мысли. Он никогда не оскорбит женщину, женившись на ней по такой причине.

Глава 6

Без четверти два Фитц подошел к комнате Дамарис. Он постучал, и она сама открыла дверь, блистая в платье огненного цвета. Ему пришлось подавить улыбку чистейшего удовольствия при виде ее расправленных плеч, твердого подбородка и вызывающего выражения глаз.

— Входите, — приказала она.

Он подчинился. Ее горничной не было.

— Вы не должны были обманом добиваться моего согласия поехать в Чейнингс, — заявила она. — Вам следовало просто сказать, что это уже решено и почему.

— Но это было бы отнюдь не так приятно. — Он понимал, что не должен поддразнивать ее, тем паче когда они наедине, но просто не мог устоять.

Ее лицо стало пунцовым.

— Вы больше никогда не будете так поступать.

— Так целовать вас?

— Пытаться так убедить меня! И так целовать.

— Дамарис, вы сами попросили меня поцеловать вас.

— Я признаю это, но вы этим воспользовались.

— И получил удовольствие. Мне хочется и сейчас поцеловать вас. Вы выглядите восхитительно. Вам безумно идет этот оттенок.

Она нахмурилась:

— Он называется «Осенний закат». Несусветная глупость, ибо закаты осенью не отличаются по цвету от закатов в другое время года.

Он взял ее за руки:

— Вижу, вы не поэтическая натура.

— Ни в малейшей степени. — Поэтическая натура — это не слабость. Поэзия может сочетаться с храбростью и влиянием.

Ему не стоило этого делать, но он поцеловал ее длинную, изящную кисть, тонкую и гибкую от многолетних занятий за клавиатурой, и представил, как эти руки прикасаются к нему, даже в интимных местах.

— У вас есть пример в качестве доказательства?

— Что? — Он не имел представления, о чем она говорит.

— Пример поэта, который был к тому же храбр и влиятелен.

Он тихо рассмеялся и позволил ей привести его в чувство, если бессмысленный разговор мог сделать это. Им надо идти вниз, но кровать гораздо соблазнительнее. Он взял тяжелую шелковую шаль, сотканную из коричневого, золотистого и розового, и накинул ей на плечи.

— Давайте посмотрим. — Фитц взял девушку под руку и повел к двери. — Многие из поэтов прошлого столетия были вынуждены участвовать в гражданской войне. Взять хотя бы сэра Филиппа Сиднея, который погиб в сражении во времена Тюдоров.

— Он был примерным солдатом? — поинтересовалась она. — Или хорошим поэтом?

— И тем и другим, но я не могу его процитировать.

— Имели дела поважнее, чем изучать литературу? — Она посмотрела ему прямо в лицо. — Какова ваша настоящая цель пребывания здесь, сэр?

От ее проницательности у него перехватило дыхание.

— Святочные развлечения.

— А до этого? Вы были неразлучны с Эшартом в течение нескольких месяцев. Едва ли это требовало отдачи всех сил.

— Вы будете удивлены, — сказал он непринужденно, — но когда я ушел из армии, то решил дать себе немного поразвлечься.

Она задумчиво посмотрела на него.

— Моя жизнь в Уорксопе была тихой и однообразной, но это давало время для наблюдений. Люди ищут развлечений, которые соответствуют их натуре. Бездельники забавляются каким-нибудь очередным ничегонеделанием. Активные тешат себя по-другому. Даже во время болезни. Люди праздные не вылезают из постели, а энергичные не могут усидеть на месте и непременно попадают в неприятности.

— И с чем же могут быть связаны неприятности от моего пребывания здесь?

— Со мной.

Правдивость этих слов лишила его дара речи.

— Более того, — продолжала Дамарис, — вы мне кажетесь ястребом в клетке с певчими птичками.

Рассмеяться над этим было легко.

— Вы представляете Родгара, Эшарта, лорда Брайта и других щебечущими канарейками? Очень скоро вы поймете свою ошибку.

— Возможно, дело в вашем армейском опыте. В сиянии вокруг вас.

— Вы видите во мне святого?

— Я не сказала «нимб», сэр. Как будто у вас есть цель, тогда как остальные просто бездельничают.

Черт возьми! Ему следует быть осмотрительнее. Он и вправду чувствовал себя бодрым и полным жизни, когда был вовлечен в важную миссию, а девушка опасно наблюдательна.

Две женщины появились из коридора чуть впереди. Они окинули Фитца и Дамарис испытующим взглядом. Он вспомнил об их общей цели — убедить всех, что сердце Дамарис не разбито.

— Быть может, это сияние исходит от вас, — пробормотал он, — мой прелестный осенний закат.

— Не говорите глупостей.

— Я упражняюсь в поэтическом флирте. Напоказ.

Фитц увидел, что она вспомнила. Они приближались к верхней площадке главной лестницы, где толпились другие. Гул голосов внизу указывал на то, что люди уже собрались для состязания. Супружеская пара средних лет подошла с противоположной стороны. Найтсхомы были добросердечными людьми, которые не избегали его, поэтому они начали свой спектакль перед ними.

Фитц отступил назад и продекламировал:— Дамарис входит в огненном сиянии, невиданном с начала мироздания. Ее глаза — прекрасные сапфиры — пронзят меня насквозь, как острые рапиры.

Люди захихикали, и Дамарис тоже.

— Надеюсь, вы фехтуете так же хорошо, как и рифмуете, сударь.

Он приложил руку к груди и с улыбкой поклонился:

— Этот экспромт вырвался прямо из моего бедного сердца.

— Вполне милыми стихами, Фитцроджер, — прокомментировала леди Найтсхом. — Вы, похоже, вполне оправились, мисс Миддлтон.

Дамарис побледнела, но Фитц поднес ее руку к губам и поцеловал, удерживая ее взгляд.

— Поиграйте со мной в поэтическую игру, милая леди. Нам исцеление обещает иная жизни полоса.

Несколько мгновений она смотрела не мигая, и он испугался, что у нее не выйдет даже простая рифма, но вдруг она сказала:

— Ах, сударь, ваши обещания да пусть услышат небеса.

— Какие только в этом мире не происходят чудеса!

— Так пусть же ветер раздувает у нашей лодки паруса!

Леди Найтсхом зааплодировала, а Фитц снова взял Дамарис под руку и двинулся к лестнице. Толпа расступилась, пропуская их, слушатели последовали за ними. Люди комментировали их удачный экспромт.

Удивила ли их сообразительность Дамарис так же, как его? Он был восхищен ее проявлением. Дамарис Миддлтон необыкновенно храбрая и, возможно, одна из тех, чьи таланты в полной мере раскрываются лишь в критические моменты. Случается ли Господу допускать ошибки? Если бы Дамарис родилась мальчиком, возможно, добилась бы таких же успехов, как ее отец-пират.

Когда они достигли подножия лестницы, он напомнил ей:

— Улыбайтесь и обожайте меня.

— Но только на время, — уточнила она с ослепительной улыбкой.

Дамарис надеялась, что ее улыбка не выглядит гротескной. Это глупое рифмоплетство помогло, но у нее все еще тряслись поджилки от необходимости смотреть в лицо людям, которые были свидетелями ее вчерашнего поведения.

— Расслабьтесь, — проговорил Фитц ей на ухо, когда они смешались с гостями в зале. Расставленные кругом стулья дожидались зрителей, и некоторые были уже заняты. У Дамарис возникло чувство, словно они сели, чтобы наблюдать за ней, а не за состязанием.

Она вела себя так, словно вчерашнего и вовсе не было. Послала улыбку немолодой мисс Шарлотте Маллорен, на которую та неуверенно ответила. Обменялась замечаниями о погоде с доктором Иганом. Спросила у леди Брайт Маллорен о ребенке леди Уолгрейв.

Девушка повернулась к Фитцроджеру, пытаясь придумать какую-нибудь остроумную реплику, но нервозность стерла все мысли в голове.

— Здесь вам нечего бояться. Мы вместе будем за вас сражаться, — заверил ее Фитц. — Черт, я не собирался говорить это в рифму.

Она рассмеялась и молча поблагодарила его.

— Вы думаете, рифмоплетство заразительно? Если так, я нашла нечто целительное. Что может рифмоваться с «заразительным»?

Он вскинул бровь, и она поморщилась.

— Я это тоже не нарочно. Мы попались в рифмующую ловушку!

— Для наших языков игрушку...

— Фитц.

Они оба, смеясь, обернулись и увидели Эшарта об руку с Дженивой, чья белокурая красота подчеркивалась сиянием счастья. Улыбка Дамарис не дрогнула. У нее есть роль, которую она должна играть. И какой смысл злиться на мисс Смит за ее красоту? Это все равно что проклинать небо за то, что оно голубое. Да и будущая маркиза Эшарт казалась такой же напряженной, как и она.

— Дорогие друзья, — ораторствовал Фитц, — в этот радостный час мы приветствуем вас. Развлечений мы жаждем сейчас.

Эшарт рассмеялся, но был в некотором замешательстве. — Что, черт возьми?..

— Мы с мисс Миддлтон попались в ловушку рифмования.

— А это, уверяю вас, сущее наказание, — подхватила Дамарис.

— Ну, не знаю, — подала голос мисс Смит. — Это все же не хуже, чем отпевание. — Потом нахмурилась: — Ужасно.

Эшарт поцеловал ей руку.

— Слава Богу, этой напасти мы не подвержены.

— За исключением любви, — заметил Фитцроджер. — Стрелой Купидона вы оба повержены. Быть может, в этом ваше спасение.

— Волшебное средство, полученное из влечения? — подхватила Дамарис. — Значит, нам нужно любви воздействие. Так давайте же немедля действовать!

Эшарт зааплодировал, как и некоторые другие, кто стоял поблизости. Они снова становились центром внимания, но на этот раз производили хорошее впечатление.

— Вы искусно рифмуете, — заметил Эшарт, —декламируете же оба ужасно. Но могли бы обратить это наказание в свою пользу на сцене.

— Наказание, которое приведет к состоянию? — спросила Дамарис.

Фитц усмехнулся:

— В такой перспективе есть свое обаяние.

— По-моему, ты выдохся, друг мой, — сказал Эшарт. Дамарис неожиданно осознала, что эта игра доставляет ей удовольствие. Она составила фразу и повернулась к Фитцу:

— Сударь, чтобы это занятие не стало проклятием, мы оба должны быть очень внимательны. Отныне не больше слова за раз. Это приказ.

— Браво! — зааплодировал Эшарт, к которому присоединились все остальные. — Только отдельные слова, Фитц. Я, как твой друг, обязан следить, чтобы с тобой ничего не случилось, так ведь?

— Так, выходит, — сказал Фитц.

— Что здесь происходит? — спросила леди Аррадейл, только что вошедшая в зал. Все собравшиеся разразились хохотом. Эшарт объяснил, и их хозяйка рассмеялась.

— Дуэль рифм. Надо будет как-нибудь еще попробовать. Ну а сейчас прошу всех занять места для дуэли клинков.

Дамарис заняла место рядом с Дженивой Смит, радуясь, что есть немного времени, чтобы успокоиться. Она была слишком взбудоражена, находилась под влиянием момента. Сейчас интерес большинства людей казался веселым или даже добродушным, но она поймала на себе гневный взгляд лорда Генри. Без сомнения, он считает, что она слишком дерзка.

Родгар вошел в овальное пространство, образованное стульями, через оставленный проем. Дамарис была шокирована, увидев, что он одет только в рубашку, бриджи и чулки. Фитцроджер будет сражаться в таком же виде?

— Друзья мои, мы с кузеном Эшартом давно хотели проверить мастерство друг друга в фехтовании. Этот турнир — простое развлечение, уверяю вас. Кровь не прольется.

Среди собравшихся послышался смех: еще совсем недавно дуэль между кузенами могла быть смертельной.

— Турнир с маленьким призом — для стимула. — Родгар извлек золотую цепочку с подвесками-капельками. — Безделушка, но приятный подарок для дамы сердца. На данный момент участниками состязания являются: ваш покорный слуга, Эшарт, лорд Брайт и мистер Фитцроджер, но любой из вас, джентльмены, может присоединиться. Мы фехтуем до первого касания. Трехминутная схватка без касания будет засчитана как ничья. Сэр Ролоу согласился быть хронометражистом.

Сэр Ролоу улыбнулся, поднял вверх большие карманные часы.

— Я бы хотел принять участие. — Лейтенант Осборн вышел вперед.

Дамарис подавила стон. Он был ее настойчивым поклонником здесь, и иногда она поощряла его, пытаясь заставить Эшарта ревновать. Она не хотела, чтобы он поставил себя в глупое положение из-за нее, но и, разумеется, не желала, чтобы он выиграл.

Еще один молодой человек, мистер Стентон, поднялся, и они с Осборном ушли, чтобы снять с себя сковывающую движения одежду. Лорд Брайт присоединился к своему брату, держа две рапиры, и тоже разделся.

— Прошу заметить, — обратился ко всем лорд Брайт, бросив брату рапиру, — я никогда не утверждал, что фехтую лучше, чем Родгар.

Но когда поединок начался, потрясенной и изумленной Дамарис он показался блестящим фехтовальщиком. Она никогда раньше не видела, как мужчины фехтуют. Они носились то вперед, то назад на сильных, гибких ногах, не видя ничего, кроме друг друга, и выискивая уязвимое место для наконечника на острие рапиры. Она была не в состоянии уследить за их молниеносными выпадами. Какую опасность они представляли бы, будь это настоящая дуэль! Наконечник рапиры лорда Родгара уперся в грудь брата, лезвие изогнулось, словно березовая ветка, и поединок закончился.

Дамарис приложила руку к груди:

— О Боже!

— Да уж, — отозвалась мисс Смит. Дамарис искоса взглянула на нее:

— Для вас это тоже внове?

Мисс Смит разрумянилась от возбуждения.

— Нет, но я никогда не видела такой скорости. Думаю, Родгару не стоит бояться, что придется расстаться с безделушкой.

— Эшарт не может конкурировать? Мисс Смит застыла.

— Уверена, что может.

Следующим в круг вошел Эшарт в паре с мистером Стентоном. Вскоре стало очевидно, что Эшарт может конкурировать и даже не уступает в мастерстве кузену. Когда поединок закончился вничью, Дамарис заподозрила, что Эшарт дрался не в полную силу. Но смеющийся и запыхавшийся мистер Стентон с поклоном покинул состязание.

Фитцроджер и Осборн боролись следующими. Дамарис была разочарована, что ни один из них не показал мастерства других фехтовальщиков. Возможно, в жизни солдата не было места для артистического фехтования.

Да и не всегда, вспомнила она, фехтование бывает артистическим. Не так давно лорд Родгар убил человека с помощью этого смертоносного искусства, вот и сейчас казалось, что Осборн с удовольствием убил бы противника. Он проиграл и, прежде чем выйти из круга, чтобы дожидаться следующего поединка, бросил на нее гневный взгляд.

Бремя богатства давило на нее. Мужчины могли бы за него убить.

Теперь воздух был насыщен напряжением, и, когда Эшарт вернулся в круг, чтобы сразиться с лордом Брайтом, она заметила, что у обоих мужчин рубашки прилипли к телу. Пот катил градом.

Возможно, какие-то искры старой вражды между Маллоренами и Трейсами вспыхнули вновь, ибо Дамарис ощутила чуть больше остроты в напряжении Эшарта, некоторую резкость в его выпадах. Лорд Брайт широко улыбался, явно находя все это забавным, но Дамарис крепко стиснула руки и молилась, чтобы никто не пострадал.

— Время! — крикнул сэр Ролоу, и оба фехтовальщика отступили назад, тяжело дыша.

Дамарис разволновалась, частично из-за прекрасных контуров, вырисовывающихся под влажным, прилипшим батистом. Она взглянула на мисс Смит и увидела такую же реакцию и, вероятно, такой же страх. Почему, ради всего святого, мужчины считают это увеселением?

Родгар и Осборн сражались следующими, и молодой человек явно нервничал перед началом. Хотя Дамарис ничего не знала об искусстве фехтования, она подозревала, что три минуты, которые за этим последовали, были демонстрацией мастерства, которое не давало Осборну шанса на победу, а просто позволило довести поединок до вежливой ничьей. Это, как догадалась девушка, был тонкий намек выйти из игры, как это сделал мистер Стентон, и лейтенант понял его, правда, при этом бросил еще один косой взгляд в ее сторону. Это могло бы польстить, если бы Дамарис не знала, что его интересует только ее приданое.

— Итак, — проговорила мисс Смит, возможно, себе самой, — остались главные четверо. — Она повернулась к Дамарис: — Кто, по-вашему, выиграет?

Дамарис не хотелось быть злой, но все же она сказала:— Родгар.

Мисс Смит кивнула, нахмурившись:

— Надеюсь, Эшарт не будет слишком задет.

Приглушенный шум голосов означал, что другие тоже строят предположения. Двое мужчин ударили по рукам. Будь у нее возможность, сделала бы она ставку на Родгара? Девушка хотела бы поставить на Фитцроджера, но когда он вышел на поединок с лордом Брайтом, она ожидала только поражения.

Но вдруг все изменилось. Похоже, лорд Брайт был намерен провести развлекательный бой, но за какие-то доли секунды его веселость испарилась. Глаза стали напряженными, а движения отчаянными.

Дамарис не имела представления, каким образом быстрые запястья и гибкие ноги уберегали обоих мужчин от опасности, но поединок длился полных три минуты. Когда сэр Ролоу крикнул: «Время!» — оба фехтовальщика согнулись, чтобы отдышаться, истекающие потом. Мужчины подали им полотенца, чтобы вытереть лица, и они выпрямились, все еще тяжело дыша. Фитцроджер стащил ленту с волос, которые растрепались и облепили лицо. Его неожиданная улыбка, адресованная лорду Брайту, на которую тот ответил так же, поразила Дамарис.

Радость. Все это доставляет ему несказанное удовольствие. Почему она решила, что его жизнь лишена такой чистейшей радости? Она осознала, что аплодирует, как и все. Теперь на Фитцроджера ставили деньги, и она гордилась им.

Вышел Родгар, в его улыбке было что-то хищное.

— Должен признать, это становится интереснее, чем я ожидал. Итак, Брайт закончил свои поединки с результатом в один проигрыш и две ничьи.

— Что я вам говорил? — дружелюбно воскликнул лорд Брайт. — Хотя я сражусь с Фитцроджером еще раз просто ради удовольствия.

— В следующий раз, — сказал брат. — Эшарт, я и Фитцроджер имеют по выигрышу и по ничьей каждый. Поскольку мы с Эшартом отдохнули, нам следует сражаться следующими, но тогда у Фитцроджера будет два поединка подряд. Поэтому, если вы согласны, джентльмены, я поборюсь за приз. Вначале против тебя, Эшарт? Эшарт шагнул вперед, затем остановился.

— Тогда у тебя будет два поединка подряд, кузен. Если ты позволишь Фитцроджеру немного отдохнуть, я признаю его своим победителем.

— Непременно. При условии, что победитель получает приз. Эшарт согласился, и Родгар повернулся к Фитцроджеру, который все еще вытирал пот:

— Я рад возможности помериться с вами силами, сэр. Где вы учились? — Мужчины пустились в дискуссию о фехтовании, которую Дамарис не могла слышать из-за поднявшегося гомона голосов.

Эшарт подошел к мисс Смит:

— Надеюсь, ты не жалеешь об ожерелье, Дженни. Я куплю тебе лучшее.

Дамарис отвела глаза, подумав: «Вот тебе и экономия», — но не слышать, о чем они говорят, не могла.

— Разумеется, нет, — отозвалась мисс Смит. — Поединок между вами — это, пожалуй, было бы не слишком разумно.

— Зато интересно. Думаю, Фитц против Родгара — это ничуть не менее увлекательно.

Дамарис посмотрела на Фитцроджера, который, кажется, уже восстановил силы, только рубашка по-прежнему липла к телу да волосы совсем растрепались. Он убрал непослушные пряди с лица, и это движение подчеркнуло сухощавую стройность его тела. Он был сложен изящнее остальных мужчин, но это не делало его слабее.

Ей стало трудно дышать, как фехтовальщикам, и почти так же жарко. Она никогда раньше не испытывала этого. Даже во время их поцелуев. Это плотское, поняла она. Низменное, но властное, пульсирующее между бедер и побуждающее совершить такое, что снова поставит ее в неловкое положение...

Девушка вздохнула и оторвала взгляд, заметив, что она це единственная женщина, пожирающая его глазами. Она взглянула на Эшарта, стоявшего так близко, что она ощущала запах его пота. Но он не оказывал на нее никакого особенного воздействия.

Фитцроджер объявил, что готов. Эшарт сел на пол у ног Дженивы. — Молись о победе, любимая.

— Он может выиграть? — спросила мисс Смит, положив ладонь на его широкое плечо.

Он накрыл ее ладонь своей.

— Шанс есть, больший, чем был бы у меня. Ты еще не видела, как они оба дерутся в полную силу.

Родгар может быть еще более великолепен? Сердце Дамарис упало.

Поединок начался. Оба дуэлянта, казалось, примеривались друг к другу — тайный диалог, который она не понимала. Легкие движения клинка, парирующие удар определенным образом. Шаг назад, возврат. Новая проба. Ответный выпад.

Затем Фитцроджер перешел в наступление, оттеснив Родгара назад почти до самых зрителей шквалом мощных ударов. Но Родгар лихо увернулся, на мгновение тела столкнулись, и они поменялись ролями. Это был первый физический контакт за время состязания, и он показывал иной уровень накала. Это было близко к смертельной схватке.

Теперь они сражались быстро и яростно, но с движениями, ухищрениями и поворотами, которых она раньше не видела. Временами ей казалось, что то один, то другой пытается выбить рапиру из руки противника. Она угадывала это по обоюдным ухмылкам, которые следовали за этим.

Затем сэр Ролоу громко крикнул:

— Время!

Мужчины отступили назад, тяжело дыша, обливаясь потом. Оба кивнули и снова ринулись в бой. Дамарис зажала рот ладонью.

Она охнула, когда Фитцроджер упал на одно колено, но затем его рука, держащая рапиру, сделала резкий выпад в область сердца. Родгар крутанулся, отбил клинок и чуть не пронзил Фитцроджера сверху, но тот вскочил на ноги, гибкий, словно кошка, и его оружие метнулось к незащищенной стороне. Удар был отбит, и все началось сначала.

Дамарис напомнила себе, что гибкие клинки с наконечниками не могут причинить вреда, за исключением глаза. Но эти опытные мужчины не допустят, чтобы оружие попало в лицо. И все равно во рту у нее пересохло, сердце колотилось, и она молилась, чтобы это закончилось прежде, чем кто-то пострадает. И ей хотелось, чтобы Фитцроджер победил.

Поединок прекратился из-за того, что дуэлянты просто-напросто выдохлись. Они отступили назад и согнулись, тяжело дыша. Потом, окруженные возбужденными мужчинами, они вытирали лица и шеи, оба улыбающиеся и излучающие удовлетворение и радость.

Этот поединок станет пищей для разговоров в мужских кругах на многие годы. Женщины тоже не скоро его забудут.

— Ох уж эти мужчины! — воскликнула Дженива Смит, и Дамарис увидела, что Эшарт присоединился к толпе.

Дамарис не привыкла к мужчинам и не понимала их, но точно знала, что мисс Смит имела в виду. Загадочные, несносные, но такие потрясающе чудесные мужчины.

Она узнавала то состояние души, которое позвало ее отца в дальние странствия. Возможно, приобретенное богатство было второстепенным в сравнении с волнующим восторгом приключений и испытаний. А мама хотела, чтобы он осел в Уорксопе.

Фитцроджер выскользнул из толпы и направился к ней, держа в руке ожерелье. Ее сердце снова заколотилось, да так сильно, что девушка испугалась, как бы не лишиться чувств. Он опустился на одно колено, протягивая приз.

— Я дарю это моей даме сердца.

Небрежный тон мог бы быть оскорбительным, но глаза его сияли, а кожа пылала. Устоять было невозможно. И все наблюдали за ними.

Она взяла красивую вещицу, крошечные камни и жемчужины которой образовывали венок на цепочке.

— Полагаю, — отозвалась она таким жетоном, — что я должна сказать что-то вроде «Мой герой!».

В его глазах зажглись веселые искорки.

— Нет-нет, дорогая леди. Вы должны наградить меня поцелуем.

Люди засмеялись, но поцелуй казался чересчур интимным, слишком опасным здесь, где она могла ощущать жар его тела и запах его пота, совершенно иной, чем у Эшарта. Уникальный. Узнаваемый. Возбуждающий сам по себе.

Он взял ее руку и положил себе на плечо. Его яркие глаза бросали вызов. Ей хотелось схватить его за волосы, как она делала это раньше, и поцеловать горячо и пылко. Но вместо этого она наклонилась вперед и коснулась его губ в легком, невинном поцелуе.

Он поднялся с неуловимой, грациозной силой, которая могла сразить уже сама по себе, умудрившись в то же время поднять ее на ноги и повернуть. Затем его руки слегка коснулись ее шеи, когда он надевал ожерелье и застегивал его. Пальцы едва заметным скользящим движением погладили затылок, послав волны трепета по позвоночнику. Ей пришлось приложить усилия, чтобы стоять спокойно, когда хотелось повернуться и прижаться к его телу, вдохнуть, обнять.

Когда Дамарис обернулась, он уходил, чтобы переодеться.

— Какое красивое, — сказала мисс Смит. Ошеломленная, Дамарис потрогала ожерелье. Подошла леди Брайт, изящная, рыжеволосая и улыбающаяся:

— Поздравляю, мисс Миддлтон.

— Я ничего для этого не сделала.

— Нет-нет! — со смехом воскликнула леди Брайт. — Никогда так не думайте. Леди вдохновляет джентльмена на подвиги.

Леди Аррадейл присоединилась к ним.

— Вот почему мы так радуемся, заполучая лучшего из лучших.

Леди Брайт окинула ее взглядом:

— Мы собираемся драться из-за того, кто лучше, Диана?

— Только на пистолетах. — Леди Аррадейл улыбнулась Дамарис. — Я отличный стрелок. Вы умеете пользоваться пистолетом, мисс Миддлтон?

— Нет.

— Научитесь. Я очень рада, что теперь, будучи подопечной Родгара, вы стали еще ближе к нашей семье. Я буду называть вас Дамарис, а вы должны звать меня Дианой.

— Благодарю вас, миледи. Диана.

Дамарис была охвачена бурей чувств и обрадовалась возможности побеседовать с дамами, а не общаться с другими гостями. — Могу ли я, Дамарис, попросить вас спеть для нас? — продолжала Диана. — Боюсь, мужчинам нужно переодеться. Наслаждаясь вашим пением, мы восхитительно проведем время.

От волнения у Дамарис перехватило горло, но тут она была уверена в своих силах. А когда леди Брайт подхватила: «О да, пожалуйста, спойте!» — она не смогла отказаться.

Диана захлопала в ладоши и объявила о предстоящем удовольствии, и все приготовились слушать. Дамарис сосредоточилась, раздумывая, какая песня больше подойдет к теперешнему моменту. На ум пришла игривая вещица, которая была несколько смелой, но должна была подтвердить ее беспечное расположение духа и казалась вполне уместной.

Она улыбнулась всем собравшимся и начала:

Кто может быть лучше, чем он, — молодой,

Красивый, отважный и смелый герой?

Какая же радость в тарелке с едой?

Не нужно ей жизни такой.

Не может прожить без героя ни дня

Несчастная леди моя.

Некоторые дамы зааплодировали, и все улыбались.

У леди друзья только знатных кровей. Знакомо ей много графинь, королей. Балы и театры наскучили ей, Она с каждым днем все грустней. Не может прожить без героя ни дня Несчастная леди моя.

Она откликнулась на широкую улыбку сэра Ролоу, подойдя ближе и запев ему:

Но кто ж он такой — настоящий герой? Да тот, кто за леди в огонь с головой. Дракона сразит он одной лишь рукой — Таков настоящий герой. Не может прожить без героя ни дня Несчастная леди моя.

Смеясь, сэр Ролоу попятился в притворном ужасе. Дамарис повернулась и увидела Фитцроджера, который спускался по лестнице, восстановив свою небрежную элегантность. Она направилась к нему, наслаждаясь акустикой зала.

Быть может, ты тот, кто всех в мире сильней, И бой проиграет коварный злодей. Сражаться готов ты и в холод, и в зной, коль ты настоящий герой.

Люди начали подпевать ей, и она обернулась, чтобы поощрить их.

Не может прожить без героя ни дня Несчастная леди моя.

Фитцроджер спустился к основанию лестницы и спросил, обращаясь ко всем:

— Неужели вам, леди, недостаточно драгоценностей?

— Нет! — послышался в ответ хор голосов.

Дамарис снова повернулась к нему, смеясь вместе с остальными.

А ты докажи свою храбрость огнем, А ты докажи свою доблесть мечом, И вот на коленях она пред тобой, Ведь ты — настоящий герой.

Боясь, что подогнутся ноги из-за собственной смелости, она положила ладонь ему на рукав.

Давно о герое мечтает она,

Прекрасная леди твоя.

Она отступила назад и присела в глубоком реверансе перед ним, а затем перед аплодирующим залом.

— Ей-богу, мисс Миддлтон, — заявил сэр Ролоу, — вы могли бы сколотить второе состояние на сцене.

— Эта мысль утешает, — ответила она, чувствуя волнующий трепет от властной руки Фитцроджера, которую он положил ей на плечо.

— Вы бы встали на колени? — тихо спросил он.

Она повернулась к нему, ускользая от его прикосновения.

— Перед героем — да.

— А вы не считаете, что настоящий герой не должен подвергать даму опасностям?

— Нет, я хочу приключений. В воздухе запахло вызовом.

— Значит, мне придется устроить их. Все, что угодно, — проговорил он с поклоном, — чтобы быть героем моей леди.

Дамарис показалось, что пол уходит у нее из-под ног, но он взял ее руку и повел обедать.

Длинный стол был накрыт человек на пятьдесят гостей, и золотые и серебряные блюда мерцали в сиянии свечей. Собственные музыканты Родгара заиграли в холле, и нежная музыка лилась, подчеркивая волшебство еще одного праздничного дня, плавно перетекающего в вечер.

Музыка была бальзамом для души Дамарис. Она успокоила ее нервы и помогла не забывать о плане. Было не трудно показать, что она не интересуется Эшартом и находит Фитцроджера привлекательным. Это проявлялось в ее улыбке, в каждом жесте.

В сущности, люди больше не наблюдали за ней. Вначале разговор шел о фехтовании и героях, затем кто-то начал игру в рифмы. Дамарис с удовольствием приняла участие, ибо находила это легким.

Она начинала чувствовать себя частью этого общества, но испытала облегчение, когда леди Аррадейл поднялась и повела дам в гостиную. Там Дамарис сразу прошла к клавесину и заиграла.

— Вы так хорошо играете, дорогая!

Не прерывая игры, Дамарис подняла глаза и улыбнулась леди Талии Трейс, необычно одетой в белое платье с серебряной нитью и окаймленное розовым кружевом. Ее пушистые седые волосы были уложены короной и украшены изящным кружевом и перьями. Она была немного не в своем уме, но Дамарис слышала, это из-за того, что ее возлюбленный погиб в сражении, когда она была еще совсем молодой. Женщина так и не оправилась. Она была безобидной — довольно милой, в сущности.

— Благодарю вас, леди Талия. — И ваша песня, которую вы пели. Такая остроумная. Я совершенно согласна насчет героев, дорогая. И мы с вами будем попутчицами в путешествии! Уверена, это будет восхитительно, даже в Чейнингсе. — Она состроила забавную гримасу и поежилась. — Вдова в ужасном настроении, я слышала. Но Фитцроджер! Вот герой для вас. — Леди Талия огляделась. — Вист! — объявила она и направилась к столу.

Ее сестра, леди Каллиопа — тучная женщина в кресле на колесах, — и пожилая пара присоединились к ней.

Дамарис смотрела ей вслед. Всерьез ли было сказано «герой для вас»?

Дамарис хотела бы научиться игре в вист, ибо это наиболее популярная игра в высшем свете, но карты были запрещены в Берч-Хаусе. Ее единственным опытом в этой области была игра в криббидж с прикованной к постели старой женщиной. Ей бы следовало поучиться в Торнфилд-Холле, но она как-то не подумала об этом. Она возьмет уроки в Лондоне.

Как обычно бывало в Родгар-Эбби, джентльмены долго не засиживались за портвейном и вскоре присоединились к дамам. Когда объявили танцы, Фитцроджер пригласил ее пойти в бальный зал с ним, и Дамарис с радостью приняла его приглашение. Недостатка в партнерах у нее не было. Правда, пришлось станцевать с Осборном, который напустил на себя трагический вид, но даже это не испортило ей настроения.

Когда девушка вернулась в свою комнату, готовая лечь в постель, она подумала, что Фитцроджер оказался прав, вернув ее. Она написала себе записку-напоминание: «Вознаградить Фитцроджера». Она сунула записку в шкатулку для драгоценностей, при этом увидев материно обручальное кольцо. На смертном одре Абигайль Миддлтон попросила Дамарис снять кольцо с ее пальца, сказав:

— Его называют символом вечности, дочка, но помни, оно может быть постоянной печалью, неистребимой болью. Я не отправлюсь в бессмертие, неся оковы этого человека.

Разубеждать ее было бесполезно, поэтому Дамарис подчинилась, затем спросила:

— Что мне с ним делать?

— Храни его. И никогда не доверяй мужчине. На внутренней стороне кольца Дамарис обнаружила слова, выгравированные, очевидно, по просьбе отца: «Твой до самой смерти».

А потом он оставил свою жену.

Она скатала свою записку в трубочку и просунула в кольцо, как еще одно напоминание. Никогда не доверяй мужчине.

Глава 7

На следующий день Дамарис позавтракала в своей комнате и руководила упаковкой вещей. В десять часов она, укутавшись в теплую накидку и спрятав руки в муфту, спустилась в холл. Они могли бы выехать пораньше, но вдовствующая маркиза Эшарт отказалась. И сейчас, в назначенное время, ее еще не было.

Эшарт и мисс Смит разговаривали с леди Аррадейл. Леди Талия, в мантилье из цветистого бархата, сидела между лордом Родгаром и Фитцроджером. Дамарис хотела присоединиться к ним, но устояла перед соблазном. Вместо этого она стала бродить по залу, вспоминая связанные с ним приятные моменты, особенно турнир по фехтованию.

Горячий трепет пробежал по ней, и девушка вскользь взглянула на Фитцроджера. Она заметила, что он смотрит на нее, и торопливо отвела глаза. Где же вдова? Какая же она эгоистичная и несносная! Похоже, считает себя королевой. Будь ее воля, Дамарис бы уехала без нее.

— Чем вам не угодила сия колючая гирлянда, что вы так сердито хмуритесь?

Дамарис вздрогнула и осознала, что с гневом взирает на ветку остролиста, украшающую каминную полку.

— Я думала о колючей старухе, — объяснила она Фитцроджеру.

— Как замечательно, что она не стала вашей бабушкой, моя сладкая. Это была бы нескончаемая война.

— Вы не должны меня так называть.

— «Моя сладкая»? Я просто пытаюсь вас подсластить. — А кто я сейчас? Уксус?

— Временами.

— Уксус — очень полезная жидкость, сударь. Для чистки, для засолки, для перевязки ран...

— Но не приветствуется в вине.

Дамарис сдержала улыбку. Ее возбуждали словесные поединки.

— Неудивительно, что я кислая. Мы едем в Чейнингс зимой, и мне предстоит быть спутницей ослепительной красавицы.

— Вы ничем не хуже.

— Если вы, сэр, скажете мне, что я тоже красавица, я назову вас бессовестным лжецом.

Несмотря на свои слова, она ждала льстивых заверений, прицеливаясь, чтобы выстрелить в него снова. Но он окинул ее взглядом и сказал:

— Невзрачная, как алебарда.

— Что?

Он притворился удивленным:

— Вы не хотите быть острым и опасным оружием? Очень хорошо. Дженива — многогранный алмаз, привлекающий всеобщее внимание ярким сиянием. Вы же неограненный рубин, под гладкой поверхностью которого таится огонь и загадка. Не смотрите так изумленно.

Он нежно прикрыл ей рот, затем в легком поцелуе коснулся губ.

— Я мог бы попытаться убедить вас в вашей привлекательности, но это слишком опасно.

— Почему? — удивилась она.

— Это все равно что направлять заряженную пушку на всех мужчин Англии.

— Ей-богу, сударь, вас трудно понять. Алебарды, рубины, пушки... И кроме того, — она состроила гримаску, — мужчины выстроятся в ряд, чтобы быть застреленными моими денежными мешками. Я им буду безразлична.

— Не будете, Дамарис. Обещаю, что такого не случится. Он сказал это слишком серьезно. Она отвернулась. — Снова льстите? Я предпочла бы, чтобы вы этого не делали.

— Мне вы небезразличны. — Девушка почувствовала спиной, что он шагнул ближе. — И это не имеет никакого отношения к вашим денежным мешкам, поскольку у меня нет надежды жениться на них.

— Так вы говорите.

— Не сомневайтесь в моих словах.

Она повернулась. Что-то затрещало в воздухе между ними, и она осознала, что хочет сражения, такого же неистового, как вчерашняя битва на шпагах. Но он отступил назад, поправляя простую оборку своего манжета.

— Нечестно, моя милая. Если бы любая другая женщина намекнула, что я лжец, я бы немедленно и навсегда избавил ее от своего присутствия, но я поклялся повсюду сопровождать вас.

— Значит, я освобождаю вас. Мне не нужен нерасположенный слуга.

— Я не ваш слуга.

— Ну, сопровождающий. Я не нуждаюсь в вас.

— Разве? Вам необходим кто-то, кто удержит вас от неправильного выбора мужа.

Она со смехом отмахнулась от его слов:

— Обещаю вам, что выйду замуж по меньшей мере за виконта.

— Титул здесь совершенно ни при чем. Я позабочусь, чтобы вы выбрали с умом.

Она раздраженно втянула воздух.

— Вы не властны надо мной, сударь, и я выйду за кого захочу!

— Даже за меня?

—Да! — выпалила Дамарис, прежде чем увидела ловушку. — Но только в том случае, если вы виконт.

И все же ей стоило немалых усилий сдержать улыбку. Каким возбуждающим может быть спор с мужчиной. Все внутри Дамарис бурлило от их перепалки, и она отчаянно цеплялась за его явную лесть. Гладкая поверхность, под которой таятся огонь и загадка. Ах, если бы только это было правдой! В ее бесценном рубиновом ожерелье, которое она еще ни разу не надевала, в самом центре, есть огромный неограненный рубин. Когда ей представится возможность надеть его, чтобы Фитцроджер мог увидеть? Такое украшение уместно лишь для самого грандиозного случая. Быть может, в Лондоне...

Суета на лестнице возвестила о появлении вдовы, наконец-то соизволившей присоединиться к ним.

— Не беспокойтесь, — сказал Фитцроджер, снова оказавшись рядом. — Родгар никогда этого не позволит.

— Чего? Пристрелить вдову? Он ухмыльнулся:

— Брак со мной.

— Ах это, — намеренно безразлично протянула она. — По крайней мере мы можем отправляться в путь.

— Да и пора бы. Сорок миль до Чейнингса мы могли бы покрыть за полдня, но еще неизвестно, какие там дороги.

— Вы слишком уж беспокоитесь, — поддразнила она, но он казался озабоченным.

Дамарис вышла вместе с ним на улицу и увидела четыре кареты, выстроившиеся в ряд перед аббатством, каждая запряжена шестеркой сильных лошадей. Первая и четвертая — простые экипажи, уже заполненные слугами и багажом. Вторая — огромная и позолоченная, с крестом на дверце и диадемами на каждом углу крыши. Третья попроще, но тоже роскошная дорожная карета, выкрашенная зеленым и коричневым.

Дорожки были расчищены к дверцам двух экипажей, и Эшарт с мисс Смит уже ждали возле зелено-коричневой, которую Дамарис будет делить со своей соперницей. Спускаясь по ступенькам, чтобы присоединиться к ним, она ждала, когда кольнет знакомое чувство обиды и негодования.

Не кольнуло. Дженива Смит может выходить за своего расточительного, непутевого маркиза, особенно если брак с ним означает близкое общение с его мрачным домом и его озлобленной бабкой. Единственное, о чем она жалела, что не осознала этого раньше. Белый, чистый снег придавал неизъяснимую красоту окружающему пейзажу, но холод пронизывал, поэтому Дамарис немедля села в карету. Слуга поставил ее дорожную сумку у ног и закрыл дверцу. Пара осталась снаружи, воркуя. Дамарис вынула руки из муфты и стянула перчатки. В карете было довольно тепло. Поэтому она сняла манто.

Накидка у Дженивы была по цвету почти такой же, как у нее, но из ткани, а не из бархата. И обшита кроликом, а не дорогой шиншиллой. Конечно, радоваться этому мелочно, но она пока еще не переборола таких мыслей. Чтобы избежать их, Дамарис стала разглядывать карету. В ней было тепло и удобно, как в уютной гостиной. Источник тепла — слой горячих кирпичей — она обнаружила на полу под ковром.

Мягкие сиденья были обиты камчатной тканью, занавески из того же материала подвязаны декоративными шнурами. В позолоченных подсвечниках, прикрытых стеклянными колпаками, стояли свечи. Нет, она не понимала роскоши, которую позволял себе обедневший маркиз.

Девушка обнаружила неглубокие шкафчики, встроенные в стены кареты, где хранились напитки, а также карты, фишки, шахматные доски и фигуры, шашки и триктрак, доска для игры в криббидж и экземпляр правил карточных игр мистера Хойла.

Она решила, что займется изучением виста во время путешествия, и взяла книгу. Однако успела прочесть только часть вступления, когда дверца открылась, и Дженива забралась внутрь. Она коротко улыбнулась Дамарис, но потом снова повернулась к маркизу, который стоял снаружи, держа дверь открытой. Дамарис собралась уже было возразить, когда он закрыл дверцу и пошел садиться на лошадь.

Мисс Смит, зачарованная, наблюдала, как он усаживается в седло и его грум расправляет попону на лошадином крупе. Хорошо, что слуга сделал это за него, ибо мысли маркиза явно были все еще с мисс Смит. Дамарис надеялась, что его конь знает дорогу домой.

Уксус и мед, напомнила она себе и отвернулась, посмотрев в окошко, которое было обращено к дому. Там стояли лорд Родгар и леди Аррадейл, одетые в манто и перчатки. Сидящий в седле Фитцроджер не взирал на нее с восторгом. Слава Богу, он не лишен здравого смысла.

Путешественники могли не бояться разбойников. Помимо Эшарта и Фитцроджера, четыре всадника сидели в седлах, готовые двинуться в путь, и мужчины на козлах тоже были вооружены. Возможно, ей и не обязательно было оставлять здесь свои драгоценности, но в Чейнингсе рубины и изумруды ей не понадобятся, а когда лорд Родгар поедет в Лондон, у него будет не менее солидная охрана.

Кучер щелкнул кнутом, и Дамарис помахала на прощание своему новому опекуну. Подумать только, что еще вчера она убегала отсюда, уверенная, что ее жизнь разрушена.

Дом и его владельцы пропали из виду, но Фитцроджер все время держался чуть впереди ее окошка, такой же великолепный верхом на лошади, как и со шпагой. Он взглянул искоса, поймал ее взгляд и улыбнулся. Она знала, что не должна, но все равно улыбнулась в ответ:

— Как здесь восхитительно тепло.

Дамарис повернулась и увидела, что Дженива Смит тоже отложила в сторону свою муфту, стянула перчатки и сняла манто.

— Просто роскошно, — согласилась Дамарис.

— Я приехала в Родгар-Эбби в другой карете и уверяю вас, что эта ей и в подметки не годится. — Красивые голубые глаза мисс Смит замерцали. — Сомнительные нимфы, нарисованные на потолке, повсюду позолоченная резьба, и набивка сидений мягкая, как подушка.

— Я удивлена, что лорд Эшарт может себе это позволить. — Дамарис поморщилась, жалея, что не может забрать это замечание назад.

— Карету заказал его отец. Эшарт никогда ею не пользуется. Он предпочитает ездить в седле. Мне тоже нравится простая жизнь.

— Трудно поверить, что вы предпочитаете бедность.

— Вы сочтете меня глупой, но, по мне, лучше бы Эшарт был простым человеком!

Дамарис заколебалась, но затем честно сказала:— Да, ибо как он может быть им? Я имею в виду, вы же любите его таким, какой он есть и кто он есть. Если б он был простым человеком, то это был бы уже не он.

— Бог мой, вы правы. — Мисс Смит казалась потрясенной. Тем, что Дамарис Миддлтон могла сказать что-то проницательное? — В сущности, я знаю, что это так. Моя мама предупреждала меня никогда не выходить замуж за мужчину в надежде изменить его.

— Ну а моя матушка была более циничной. Она советовала никогда не верить слову мужчину, сказанному, когда он старается заташить тебя к алтарю. Или в постель.

— Она была мудрой женщиной, — заметила мисс Смит.

— Едва ли. Она вышла за моего отца.

— Он был жесток с ней?

Дамарис не хотелось говорить об этом, но она не знала, как уклониться от ответа.

— Только своим отсутствием.

— А-а... Как я слышала, он проводил большую часть времени на Востоке, наживая богатство. Как печально, что ваша мама не могла путешествовать вместе с ним.

Дамарис не была уверена, что у нее когда-либо был такой выбор, но сказала:

— Она была привязана к Уорксопу.

Мисс Смит ничего не ответила, но Дамарис и сама услышала, какой мрачной эпитафией это прозвучало. Ей придется сказать больше.

— Отец основал свое состояние на скромном мамином приданом. Она ожидала, что он вернется к ней, когда разбогатеет. Но он наносил лишь редкие и очень короткие визиты. Это разбило ей сердце.

— Должно быть, это было тяжело и для вас. Сочувствие задело Дамарис за живое.

— Хороший урок того, как тебя могут обмануть.

— Эшарт не обманывал вас.

— Он хладнокровно планировал жениться на мне ради денег.

— Как и вы собирались выйти за него ради титула. Дамарис резко втянула воздух. Но ведь это же правда. — Ладно, — сказала она. — Я была такой же расчетливой, как и он, и для нас обоих лучше, что мы избежали этого. — Самое время поставить в этом деле точку. — Я должна извиниться перед вами, мисс Смит. В последние дни я порой вела себя не лучшим образом.

Дженива Смит заморгала, затем схватила руку Дамарис:

— О нет, вас бесчестно ввели в заблуждение. Мне так жаль. Дамарис не знала, как реагировать на ее слова.

— Тогда, возможно, мы могли бы заключить мир. Мисс Смит стиснула ее руку.

— Если так, то прошу тебя, пожалуйста, называй меня Дженивой.

— Конечно. Как мило! — Дамарис улыбнулась. — Но только если ты будешь называть меня Дамарис.

— С удовольствием. Такое красивое имя. Дамарис высвободила руку.

— В переводе с греческого означает «телка». — Она тут же пожалела о своей резкости и, чтобы замять неловкость, отвернулась к окну.

— А... — заметила Дженива Смит. — Ты хочешь Фитцроджера.

Дамарис резко повернулась:

— Разумеется, нет!

— Почему? Он такой очаровашка. Ему нужно только какое-нибудь занятие. Он из тех, кто справляется со всем, за что бы ни взялся.

Упоминание о занятии напомнило Дамарис о том, что она должна вознаградить его. Сделав это, она избавится оттого воздействия, которое он на нее оказывает. Ей пришло в голову, что Дженива может знать о нем больше, чем она, и эта поездка дает возможность расспросить ее.

— Должно быть, у него есть семья, которая поможет ему устроиться, — закинула она пробный шар.

— Он, похоже, давно отдалился от них. Но это уважаемая семья. Кажется, из Херефордшира. И титул. Да. Виконт Лайден.

Виконт! Дамарис надеялась, что потрясение не отразилось у нее на лице. Она же пошутила, что выйдет за него, только если он виконт. — Его старший брат — носитель титула, — продолжала Дженива.

— Самый старший, полагаю. Октавиус означает восьмой ребенок.

Дженива задумалась:

— Да, едва ли он унаследует титул. Это такое непреодолимое препятствие?

Дамарис пожала плечами:

— Глупо выходить за человека скромного положения, когда мир полон прекрасных перспектив.

— Значит, Эшарт — глупец. У меня ничего нет.

— Он ценит твое обаяние и красоту. — Дамарис не хотела, чтобы это прозвучало язвительно, но боялась, что вышло именно так.

Дженива вскинула голову:

— Если лорд способен жениться ради обаяния и красоты, почему леди не может сделать то же самое? Особенно если она богата.

— Возможно, женщины более благоразумны. Красота и даже обаяние померкнут, а титул и положение останутся навсегда.

— И много ли счастья это принесло вдове, леди Эшарт?

Дамарис открыла рот от изумления. Когда она присовокупила это к словам Родгара о графе Феррерсе, все ее планы грозили рухнуть. Она отвернулась, но ее глазам вновь предстало соблазнительное зрелище Фитцроджера.

Она может его купить. Это правда. Разве он сам так не сказал?

— Более того, — пробормотала она, — почему женщины не могут поступать, как мужчины, и иметь супруга для одних целей и любовников для всего остального?

— Дамарис!

Она обернулась, довольная, что сумела шокировать даже такую искушенную в житейских делах девушку, как Дженива. Ту, которая плавала по морям и даже, говорят, сражалась с пиратами.

— Однако мы не можем, не так ли? Как не станем морскими героями и не отправимся на Восток за богатством и приключениями. — Ты храбрая. — В глазах Дженивы светилось восхищение.

— Это было бы неплохо, но боюсь, не принесет ничего, кроме печали. Ты играешь в криббидж?

Дженива кивнула, и они начали играть. Их умения оказались приблизительно одинаковыми, поэтому игра требовала сосредоточенности. К тому времени, когда путешественники остановились для первой смены лошадей, Дамарис даже было весело.

Она призналась себе, что ей начинает нравиться ее спутница. Дженива была приятной и обладала поразительным чувством юмора. Да и какая польза в том, чтобы обижаться и дуться?

Большую часть пути снег не представлял проблемы, но местами заносы затрудняли езду. Конечно, верховые предупреждали о сложностях, и они устранялись, но все это сильно замедляло движение.

По чистым дорогам они могли надеяться добраться в Чейнингс к двум часам и там пообедать, а так они остановились на обед в «Королевской голове» в Першеме. Все для них уже было готово. Дамарис воспользовалась ночным горшком за ширмой в спальне, а затем вышла в уютную гостиную, предназначенную для важных персон, где уже был подан обед. Там были только вдова и леди Талия. Нетрудно было угадать, почему Эшарт с Дженивой задерживаются, но где же Фитцроджер? О нет, она не будет постоянно обращать внимание на то, присутствует ли он. Старые леди уже приступили к супу. Она присоединилась к ним.

— Где же эти глупые создания? — вопросила леди Талия. — Питаются любовью, полагаю. Ах, я помню те дни!

Вдова подняла глаза:

— Твой возлюбленный умер.

Дамарис увидела потрясенное лицо бедной леди Талии и едва сдержала протестующий возглас. Она ринулась спасать ситуацию.

— Суп из бычьих хвостов такой питательный! И живительный после стольких часов в дороге.

Но отвлечь леди Талию не удалось. — Мой дорогой Ричард умер не от голода, София, а от сабельной раны. — Она вытащила кружевной платочек и приложила к глазам.

— Разве такая романтическая натура, как ты, не верила в то, что любовь защитит его?

— Нет, как я могла? — Искреннее или напускное, непонимание леди Талии было отличным ответом. — Сколько любимых умирают на войне! Или иным образом. Четверо твоих детей умерли, София, и я уверена, что ты любила их не меньше, чем я своего Ричарда.

Вдова побелела.

— Материнская любовь — совсем другое дело, Талия, чего тебе никогда не понять.

— Нет, увы, но так много детей умирает. Господь так несправедлив, заставляя мать любить ущербное дитя, ты не считаешь?

Охваченная ужасом, Дамарис снова вклинилась:

— Пути Господни выше человеческого понимания. Вдова повернулась к ней:

— Не суй свой нос в дела, которые тебя не касаются, девочка. Ты отказалась от моей семьи. Так тому и быть.

Благодарение Богу, что в этот момент вошли Эшарт и Дженива, а за ними и Фитцроджер. Эшарт улыбался, но, кажется, почувствовал атмосферу.

— Суп пахнет восхитительно, — сказал он, усаживая Джениву, которая бросила на Дамарис взгляд широко открытых глаз.

Леди Талия принялась болтать о супе, быках и, по какой-то невидимой связи, о платье, которое она надевала ко двору сорок лет назад. Сейчас она казалась просто глупой болтливой старушкой, но тот момент обнаженных клинков не был иллюзией. Леди Талия Трейс не так проста, как полагала Дамарис. Это навело ее на раздумья, как много людей вовсе не те, какими кажутся. Фитцроджер, например. И даже вдова. Бедная женщина потеряла многих, возможно, даже всех своих детей, так что, может, у нее и была причина ожесточиться. Девушка твердо решила попытаться быть с ней помягче.

Фитцроджер сел рядом с ней и налил себе супу.

— Надеюсь, вы не находите путешествие слишком медленным.

— Нет, мы с Дженивой отлично проводим время, сражаясь в криббидж.

Он улыбнулся:

— Я рад, что сражение только карточное.

Ей хотелось поговорить с ним о сражении между старыми дамами, ибо оно угнетало ее, но разговор стал общим.

Когда они были готовы отправиться в путь, Фитцроджер помог ей надеть манто.

— Думаю, еще часа полтора. Мы выслали вперед людей для дополнительной смены.

Было уже больше трех, а дни зимой короткие.

— Значит, мы отправляемся во тьму, — сказала Дамарис.

— Да. — Что-то в его тоне придало ее словам совсем иное значение.

Глава 8

Когда Дамарис уселась в заново прогретую карету, Дженива спросила:

— Я что-нибудь пропустила?

Дамарис не могла сдержать своего волнения.

— Фитцроджер кажется озабоченным.

— Должно быть, это все влияние вдовы. Она здорово умеет отравить жизнь окружающим.

В голосе Дженивы тоже слышалась тревога, и неудивительно. Ее будущее связано с вдовствующей маркизой Эшарт, а как сказал Фитцроджер, вероятность того, что она покинет Чейнингс, ничтожно мала. Конечно, у Эшарта есть городской дом, но ему придется проводить часть времени в имении, да и детям лучше расти на свежем воздухе.

Даже погода испортилась. Небо заволокло тучами, и сейчас, когда солнце садилось, они стали сине-фиолетовыми, словно огромный кровоподтек. Холод стал еще более резким, а укутывающее землю белоснежное покрывало посерело. Зажгли каретные огни, чтобы кучеру было видно дорогу, и от их теплого сияния окружающая тьма становилась еще гуще. Фитцроджер ехал рядом с фонарем со стороны Дамарис, бдительный и настороженный.

Дженива прислонилась к плечу Дамарис, чтобы посмотреть в том же направлении. Дамарис не помнила, чтобы какая-то другая женщина дотрагивалась до нее с такой беззаботной интимностью, но ей это нравилось. Так вела бы себя сестра.

— Интересно, что он замышляет? — задумчиво проговорила Дженива.

Дамарис повернула голову:

— Ты тоже считаешь, что у него есть какая-то особая цель?

— Он не создан для праздности. Но он не так давно с войны. Может, поэтому кажется таким настороженным.

— Ты знаешь, в каких сражениях он принимал участие?

— Нет. Возможно, Эшарт знает. Мужчины склонны считать, что леди не хотят слышать о таких вещах.

— Не думаю, что я хотела бы услышать подробности. — Дамарис откинулась на спинку сиденья. — Тебе, должно быть, довелось участвовать в сражениях?

— Да, хотя не так часто. Когда была возможность, женщин и детей высаживали на берег перед началом баталии. Мне больше приходилось иметь дело с их последствиями.

— Ты ухаживала за ранеными?

— Да.

— Я тоже. За местными ранеными в Уорксопе. Мой дедушка был врачом, поэтому, когда он умер, у нас завязалось знакомство с доктором, который его заменил. Доктор Телфорд был одним из немногих гостей, которым моя мать была рада. Став старше, я иногда помогала ему. В основном в аптеке, но иногда ухаживала за ранеными или стариками. Не за больными, ибо могла заразиться. Еще я читала им, играла с ними в карты.

Дженива нахмурилась:

— У тебя не было друзей твоего возраста? Ты не ходила в школу? При нашей кочевой жизни я порой мечтала о доме и постоянных друзьях. — А я часто мечтала о путешествиях. Даже о том, чтобы поехать к отцу на Восток. Глупо, конечно. Ему было на меня наплевать.

Дженива коротко сжала ее руку, и Дамарис обрадовалась этому. Но у нее не было желания говорить о своих родителях.

— Ты думаешь, Фитцроджер просто отставной офицер?

— Вполне возможно. Участие в бою требует внутреннего огня, ведь далеко не каждый способен убивать своих собратьев. В некоторых он тлеет еще некоторое время.

— Тлеет, — эхом отозвалась Дамарис, которой понравилось это слово по совершенно неподобающим причинам.

Дженива заметила:

— Будь осторожна. Он может... воспламениться. Дамарис вгляделась в ее лицо.

— Я подозреваю, что вы с Эшартом хотите сосватать меня за него.

— Клянусь, нет! С чего ты взяла?

— Это было бы логично.

— Едва ли. Хотя, я уверена, это было бы замечательно. Для него. Возможно, и для тебя. — Она рассмеялась. — Ты напугала меня до потери сознания, но уверяю тебя, мы никогда не говорили об этом. Все полагают, что ты выйдешь за высокий титул.

— Что я и сделаю. — В качестве защиты от безумия она призвала имя. — За герцога Бриджуотера, возможно.

— За герцога! Он молод, хорош собой?

— Ему двадцать семь лет, и, судя по оттиску с гравюры, прилагающемуся к докладу моих поверенных, он, как и я, не блещет красотой, что делает союз вполне равноценным.

Дженива захлопала глазами:

— У тебя есть на него доклад?

— И еще на девятерых. Включая, — добавила Дамарис с усмешкой, — Эшарта.

— О мой Бог! Могу я на него взглянуть?

— Конечно. Но взамен я хочу знать абсолютно все, что ты знаешь о Фитцроджере.

— Ага! Все-таки он искушает тебя.

— Мне просто любопытно. Он загадка. — Любопытство сгубило кошку, — предостерегла Дженива, однако задумчиво нахмурилась. — Я не много знаю. Задай мне вопрос.

— Почему он приехал в Родгар-Эбби на несколько дней позже Эшарта?

— Эш послал его в Лондон, чтобы проследить за доставкой его гардероба, дополнительных лошадей и всего такого прочего. Он не был намерен задерживаться в аббатстве.

— Видишь? Значит, он слуга.

— Скорее, услужливый друг. Еще вопрос.

— Сколько ему лет?

— Двадцать восемь.

— Есть ли у него планы относительно своего будущего?

— Уехать в Америку. — Дженива прекрасно понимала, что Дамарис не понравится эта новость. — Он не в ладах с семьей и не хочет жить в Англии. Его отец, лорд Лайден, умер два года назад, но если Фитц надеялся на примирение после его смерти, этого не произошло. По сути, главный конфликт у него с братом, новым виконтом. Я заработала доклад?

— Это зависит от того, есть ли еще что сказать. Что послужило причиной разрыва?

— Я правда не знаю. До приезда в Родгар-Эбби я не вращалась в этих кругах.

— Но вы близкие друзья с леди Талией.

— Да, но и только. Когда мама умерла, отец вышел в отставку. Потом он снова женился, и мы переехали в дом мачехи в Танбридж-Уэллз. Там я подружилась с леди Талией. Они с леди Каллиопой пригласили меня сопровождать их в аббатство, чтобы избавить от мачехи.

— Она злая?

— О нет, она очень милая, и отец с ней счастлив. Просто мы не ладим. — Дженива улыбнулась. — Она очень консервативна.

Дамарис рассмеялась:

— Ясно. Она не в восторге от стрельбы по пиратам.

— Ой, не напоминай. Вечно люди делают из мухи слона. Что касается скандала, Талия может знать. Я спрошу ее, если хочешь. Внезапно Дамарис охватили сомнения. Если Фитцроджер совершил что-то ужасное, хочет ли она знать?

— Эш как-то упоминал, что брат Фитца грозится пристрелить его при встрече, — сказала Дженива. — Но лорд Лайден, кажется, крайне неприятный человек. Как это Эш описал его? «Грубая, неотесанная скотина». Три года назад на коронации он устроил сцену. Кто-то из пэров толкнул его в толпе, он впал в ярость, и его пришлось оттаскивать прочь.

— Бог мой, это смахивает на безумие. Не объясняет ли это его угрозы?

— Возможно.

— Бедный Фитц. Да, если леди Талия знает больше, пожалуйста, расспроси ее, но, разумеется, ты заработала доклад. Лорд Генри должен послать мои вещи в Лондон, так что я дам тебе его там. Но предупреждаю, Дженива, он рисует незавидную картину состояния Трейсов.

— О, Эш мне все рассказал. Требуется только экономия и хорошее управление.

Отражали слова Дженивы достойную восхищения решимость или безумный оптимизм?

Они вновь принялись за криббидж, и время полетело до следующей остановки — Тикмануэлл. Последней, слава небесам. Лошадей поменяли, а остывшие кирпичи заменили горячими. Человек с фитилем зажег свечи внутри кареты. Они уже были готовы тронуться в путь, когда послышался звук удара, звон разбитого стекла, потом крик, и люди ринулись мимо окон. Дамарис наклонилась к окошку Дженивы, которое выходило на постоялый двор:

— Что случилось? Как будто вдова кричит. Дженива опустила окно и крикнула:

— Что произошло?

— Кто-то бросил камень в окно кареты, мисс, — ответил верховой.

Слуги вышли из кареты, люди высыпали с постоялого двора посмотреть, из-за чего сыр-бор, лаяли собаки. Слава Богу, вдова перестала кричать.

— Я выйду, — сказала Дамарис. Она надела манто и выпрыгнула из кареты, поспешив к большому позолоченному экипажу. От стекла в правом окне остались лишь острые осколки. Вдову и леди Талию препроводили в гостиницу. Фитцроджер стоял рядом с каретой и оглядывал толпу. Ищет того, кто это сделал, подумала она. Девушка подошла к нему:

— Все целы?

— Да, но это означает задержку, пока заделают дыру. — Он коротко взглянул на нее, затем вновь перевел взгляд на гомонящую толпу.

Дамарис тоже посмотрела туда, но увидела только зевак.

— Кто-то бросил камень? — спросила она. — Кто?

— Никто не видел. — Он повернулся к ней. — Почему бы вам не пойти в гостиницу? Здесь холодно.

И снова оказаться в обществе вдовы и леди Талии? Нет уж. Она подняла капюшон, жалея, что не взяла ни перчатки, ни муфту.

— Мне тепло. Это довольно захватывающе. Думаете, это кто-то, недоброжелательно настроенный против знати?

— Возможно, — бросил Фитцроджер.

Она проследила за его взглядом и увидела двух служанок, каждая с подносом исходящих паром кружек. Освежающие напитки для попавших в затруднительное положение путешественников, предоставленные пройдохой-хозяином. Дородная служанка направилась к ним.

Фитц остановил ее, взял две кружки и выпил из одной, словно ужасно хотел пить.

— Сидр с пряностями, — сказал он и подал вторую кружку Дамарис.

Она подумала, что он ведет себя странно, но обрадовалась возможности погреть руки о теплую кружку. Пряный аромат был восхитительным, но, отхлебнув, девушка поморщилась:

— Очень сладко.

— Все лучше, чем уксус, — сказал он, затем отошел поговорить с мужчинами, которые обсуждали, как лучше заделать дыру в окне. Дамарис понимала, что он хотел поддразнить ее, но вышло несколько резковато. Он нервничал. Почему? Она не представляла, как он мог предотвратить случайный всплеск злобы.

Она огляделась, гадая, находится ли виновник среди толпящихся вокруг людей. Какой-то толстяк стоял с угрюмым видом; старый чудак, опирающийся на палку, выглядел так, словно эта ситуация доставляет ему удовольствие. Но Дамарис не могла представить, чтобы кто-то из них бросил камень. Две молодые женщины флиртовали со всеми, кто желал, но Дамарис не думала, что они повредили карету ради такой возможности.

Тут Дамарис испуганно вздрогнула, поймав на себе злобный взгляд какого-то типа, поедающего куриную ногу. Она посмотрела на него, потом заставила себя отвести взгляд. Неужели она нашла злодея? Это произведет впечатление на Фитцроджера.

Она задумалась над тем, что увидела. Парню за двадцать, не худой и не толстый. В вечерних сумерках, освещаемых только лампами карет и факелом, горящим снаружи гостиницы, она не могла разобрать цвет его волос, но ей показалось, что они рыжие. Он совсем не походил на мятежника. Одет как обычный англичанин, возможно, даже джентльмен. На нем были сапоги для верховой езды и бриджи, а треугольная шляпа обшита галуном.

Она украдкой бросила на него еще один взгляд и обнаружила, что он снова смотрит на нее. На этот раз он улыбался. Но это больше походило на злобную ухмылку, потому что его верхняя губа была немного перекошена, а передние зубы кривые.

Она снова отвела взгляд, смутившись оттого, что подумала плохо о человеке из-за его физического дефекта. Бедняга. Она вспомнила девочку из Уорксопа, у которой рот до конца не закрывался, из-за чего она выглядела идиоткой, хотя была нормальным ребенком.

Дамарис увидела Джениву возле постоялого двора и направилась к ней, но тут к мисс Смит подошел Эшарт, предлагая ей сидра из своей кружки. Любовь — это нелепость, но ей лучше не мешать. Поэтому Дамарис пошла побродить вокруг, вдыхая пар из своей кружки и радуясь возможности размять ноги и поразмыслить.

Случай почти неправдоподобный. Кто мог предположить, что в тихом английском городке в карету маркиза запустят камнем? Быть может, это просто какой-нибудь озорной мальчишка с рогаткой, который и сам не ожидал, что причинит столько неприятностей. Наверное, он сразу же дал деру, молясь, чтобы его никто не увидел.

Главная улица была довольно оживленной. Вдоль нее располагался ряд других гостиниц, все с освещенными окнами и факелами снаружи. Большинство магазинов еще были открыты, и яркий свет, льющийся из окон, оживлял зимний городской пейзаж, особенно когда отражался, поблескивая, от снега и льда. Дамарис заметила, что то, что днем оттаяло, сейчас замерзало, поэтому ступала с осторожностью.

Весть о странном происшествии разлетелась быстро. Любопытных зевак становилось все больше, и Дамарис шагнула в сторону, чтобы ее не толкнули. Девушка уперлась в стену по пояс высотой и услышала журчание воды. Она заглянула через стену и увидела внизу запруду. Неподалеку водяная мельница, поняла она, и река перекрыта плотиной. Запруда была полузамерзшей и довольно красивой там, где на нее падал свет, меж тем как падающая вода создавала нечто вроде музыкального сопровождения. Восхищенная, Дамарис оглянулась, думая подозвать Джениву, но та все еще была с Эшартом.

Стук молотков возвестил о том, что работа по починке кареты началась, но наверняка пройдет еще некоторое время, прежде чем они смогут ехать. Теперь кареты были окружены толпой, поэтому не было смысла возвращаться туда. Девушка снова повернулась к кружевному льду запруды и музыке воды, поставив пустую глиняную кружку на стену, чтобы сунуть руки под манто. Эта картина действовала на нее умиротворяюще, но также заставляла думать.

Ее мать сочла бы несусветной глупостью стоять на холоде, смотреть на лед и слушать плеск воды. Абигайль Миддлтон была безжалостно практичной и тем не менее не устояла перед обаянием мошенника. Он был крупным, крепким мужчиной, который излучал силу и жизненную энергию, словно внутри его постоянно горела лампа.

Она помнила его последний визит вполне отчетливо. Дамарис исполнилось пятнадцать. А отец не был в Уорксопе, с тех пор как ей было восемь лет. Она и сама была очарована им, мечтая, как он освободит ее из Берч-Хауса и увезет с собой на Восток. Там она увидит чудеса, о которых он ей рассказывал, и они вместе заживут жизнью, полной приключений. Она презирала мать за недовольство им и вечные жалобы.

В те несколько коротких дней ей казалось, что отец любит ее. А потом он уехал, и она больше не находила никаких доказательств того, что он думает о ней. Дамарис поняла, что он был ласков с ней просто для того, чтобы сделать больно матери. Когда почти два года спустя до них дошло известие о его смерти, она подумала: так ему и надо.

В том нетерпимом возрасте она и к матери не испытывала добрых чувств. Зачем проклинать мужчину, который не обращает на тебя внимания, и без конца жаловаться на него? К чему цепляться за его обещание вернуться и жить в Уорксопе как ее верный, добропорядочный муж?

Нормально ли это — презирать обоих своих родителей? Быть может, она обречена быть озлобленной и эгоистичной?

Стук прекратился. Возможно, они скоро смогут продолжить путь. Несмотря на красоту и музыку, это место как-то нехорошо влияло на нее. Даже гомон толпы звучал угрожающе. Бояться было глупо, но Дамарис захотелось вернуться к своим спутникам, к Фитцроджеру. Она повернулась и чуть не поскользнулась на льду. Девушка ухватилась за стену и столкнула кружку в запруду.

Она инстинктивно нагнулась посмотреть, словно это могло спасти судьбу глиняной посудины. Кто-то врезался в нее, очевидно, делая то же самое, и едва не столкнул ее вслед за кружкой. Она лихорадочно оттолкнулась, но ноги попали на тот же островок льда, и она не смогла удержаться. На минуту она потеряла соприкосновение с землей, а потом, больно ударившись, шлепнулась прямо на спину.

«Луна взошла рано», — ошеломленно подумала она, глядя в небо. Затем луна исчезла. — Вы ушиблись, миледи?

— Что стряслось?

— Она, похоже, убилась.

— Поскользнулась на льду.

Собравшиеся вокруг люди таращились на нее. «Как коршуны», — подумала Дамарис, у которой от удара перехватило дыхание. «Помогите!» — попыталась крикнуть она, но не проронила ни звука.

— Дамарис! Что случилось?

Фитцроджер. Слава Богу!

Он опустился на колени рядом с ней и взял за руку:

— Скажи что-нибудь.

Наконец она сумела вдохнуть.

— Я поскользнулась.

— Ты цела?

Она прислушалась к своему телу.

— Кажется, да.

Он осторожно приподнял ее в сидячее положение.

— Ты уверена? Никакой серьезной боли? Она задумалась:

— Нет. Просто ударилась. — Она засмеялась, чтобы доказать это. — У меня перехватило дыхание. Помоги мне встать, пожалуйста.

Ей было неприятно снова оказаться в центре толпы.

— Что случилось? — крикнул Эшарт.

О нет! Она не желает никакой суеты вокруг себя.

— Все в порядке, — настойчиво повторила она Фитцроджеру. — Правда. Помоги мне подняться.

— Все хорошо, — прокричал Фитц в ответ. — Дамарис упала, но ничего серьезного. — Потом сказал, обращаясь к зевакам: — Леди не ушиблась. Спасибо вам за заботу.

Когда они поняли намек и двинулись прочь, он осторожно поднял ее на ноги, придерживая рукой.

— Ты можешь идти, или мне понести тебя?

— Уверена, что могу, просто дай мне минутку.

— Конечно. Что произошло?

— Я поскользнулась на льду. Чтобы не упасть, ухватилась за стену. Там стена и речка. Запруда. Очень красивая. Рука, поддерживающая ее, сжалась.

— Тише. Пожалуй, лучше пока не разговаривать. Она вдохнула и заставила себя успокоиться.

— Все нормально. Я столкнула кружку в воду. Ту, гостиничную, с сидром.

— Ей красная цена несколько пенсов. Думаю, ты можешь себе это позволить.

Эта шутка расставила все по местам.

— Я наклонилась посмотреть, что с ней случилось, и в это время кто-то врезался в меня. Я запаниковала, отступила назад и упала.

— Я знал, что эта толпа опасна. Сейчас ты можешь вернуться в карету? Мы готовы ехать.

Она увидела, что все уже заняли свои места и ждут ее.

— О, прошу прощения. Конечно.

Она поспешила к своему экипажу, благодарная Фитцроджеру за то, что он продолжает поддерживать ее.

— Это такое странное ощущение, когда внезапно теряешь контакт с землей, — сказала она. Но потом он примчался к ней на выручку, и все стало хорошо.

Когда они приблизились к экипажам, Дамарис услышала раздраженное:

— Почему мы опять задерживаемся? Я хочу покинуть это место!

Дамарис торопливо поблагодарила Фитцроджера. Когда она приблизилась к карете, к ней подбежала дородная служанка с еще одной кружкой пряного сидра в руке:

— У вас был шок, мисс! Джентльмен сказал вам дать это. За него уже уплачено.

Дамарис подумала было отказаться, но всем не терпелось поскорее тронуться в путь. Она забралась внутрь, стараясь не расплескать напиток. Грум захлопнул дверцу, и Дженива поинтересовалась:

— Что случилось?

— Я поскользнулась на льду и упала. Не могла бы ты подержать это секунду?

Дженива взяла кружку, и как раз вовремя, поскольку карета дернулась, опрокинув Дамарис на сиденье.

— А ты до этого разве не пила? — спросила Дженива. — Вкусно.

Теперь, когда все было позади, Дамарис ужаснулась тому, что могло произойти. Она могла свалиться в холодную воду, разбить голову, переломать кости. Да даже при том падении она могла сильно расшибиться. Она схватила кружку и отпила, но тут же поморщилась от отвращения:

— Фу, еще слаще, чем раньше. — Она попробовала отхлебнуть еще, но не смогла себя заставить.

— Ты не любишь сладкое? — поразилась Дженива. Дамарис вспомнила про уксус и вздохнула:

— Не слишком. Хочешь?

— Если ты не возражаешь. — Мисс Смит взяла кружку и глотнула с явным удовольствием. — Мы пили с Эшартом из одной кружки, что, конечно же, очень романтично, но ему досталась большая часть.

— Ну так пей на здоровье. А я, пожалуй, предпочту бренди. Она достала серебряную фляжку из одного из встроенных шкафчиков и налила бренди в чашку. Раньше она пила его только смешанным с горячей водой и медом как лекарство, но джентльменам, похоже, он весьма по вкусу.

От первого глотка у нее перехватило дыхание, но вскоре она ощутила приятное тепло.

— О, вот от этого мне действительно лучше. Почему бы не плеснуть немножко в сидр?

— И в самом деле? — Дженива протянула кружку. — Остыло, поэтому уже не так вкусно. Ты поскользнулась. Сильно ушиблась?

Дамарис еще глотнула бренди.

— Пустяки. Пара синяков, я думаю.

Дженива поблескивала глазами поверх края кружки. Она наклонила ее, чтобы допить, затем поморщилась и вытерла рот.

— Наверное, это был осадок из чаши. Но все равно вкусно. И мы уже почти приехали.

Дамарис сухо рассмеялась.

— Невероятно — с нетерпением ждать приезда в Чейнингс. — Потом до нее дошло, что она ляпнула бестактность, и она замолчала, понемножку отпивая бренди. Возможно, от бренди ее воображение не на шутку разыгралось. Ей представлялось, что ее похищает то разбойник в маске, то корсары в открытом море, то индейцы в боевой раскраске в канадских лесах. И каждый раз Фитцроджер мчится спасать ее, быстрый и ловкий, повергает злодея на землю и, наступив ногой ему на грудь, держит клинок у его горла, требуя от нее сказать, казнить или помиловать...

— Я очень надеюсь, что буду принята слугами в Чейнингсе. Дамарис выбралась из своих фантазий и взглянула на Джениву:

— Конечно. Ты же скоро станешь там хозяйкой.

— Старые слуги могут быть настроены враждебно, и Эшарт рисует довольно мрачную картину имения. Бедняга боится, что я и дня не выдержу, сбегу. Но не может же быть все так плохо.

Дамарис промолчала, подумав, что вполне может.

На содержание такого дома, как Чейнингс, требуется целое состояние. Стоимость одних только свечей и топлива для него может достигать запредельных сумм, не говоря уже о починке крыши и замене осыпающейся штукатурки и прогнивших балок.

Десятилетиями весь доход от имений Трейсов шел не на их нужды, а на придворную показуху, позолоченные кареты, верховых и алмазные пуговицы. Вдова была полна решимости доказать, что семейство Трейсов — самое знатное в стране, что оно затмевает и в конце концов сокрушит Маллоренов.

Дамарис попыталась найти слова, которые бы соответствовали действительности, но в то же время успокоили бы Джениву.

— Это красивый дом, и слуги, похоже, служат там целую вечность.

— Следовательно, они преданы вдове, поскольку она тоже живет там весь свой век.

— Как только вы поженитесь, ты сможешь нанимать и увольнять кого пожелаешь.

— Ох, я не смогу этого сделать.

Дамарис нахмурилась. Достанет ли у Дженивы твердости и холодной решимости, чтобы справиться с вдовствующей леди Эшарт? Последняя не моргнув глазом использовала погибшего возлюбленного леди Талии в качестве оружия в незначительной стычке.

Было несколько самонадеянно давать совет, но она все равно сделала это.

— Если тебе удастся убедить слуг, что скоро ты станешь их хозяйкой и будешь пользоваться своей властью над ними, они сочтут за благо направить свою преданность в иное русло.

У Дженивы был испуганный вид, и Дамарис подумала, что она снова скажет: «Я не смогу этого сделать». Но невеста Эшарта кивнула:

— На кораблях моего отца всегда была хорошая дисциплина, потому что команда знала, что он, если потребуется, примет меры. Порой ему так и приходилось поступать.

Поскольку это означало порку плетью, протаскивание под килем и даже повешение, Дженива может оказаться достойным противником вдовы. Сейчас у нее сосредоточенный, серьезный взгляд капитана, разрабатывающего стратегию сражения.

Подстегиваемые бренди, мысли Дамарис вновь устремились в мир фантазий: вот Фитцроджер скачет ей на выручку с развевающимися по ветру волосами. Вот он спрыгивает с лошади, чтобы сразиться с индейцем, скрестить шпаги с пиратом, пристрелить разбойника.

«Не может прожить без героя ни дня несчастная леди моя...»

Слова Дженивы посеяли-таки в ее душе зерна сомнения. Если лорд может жениться ради собственного удовольствия, почему бы богатой леди не купить любого мужчину, который ее устраивает?

Она представила, что они с Фитцроджером поженятся. Какая была бы у них жизнь? С ее деньгами она может быть любой, какую они пожелают. Хозяин и хозяйка дома вроде Родгар-Эбби? Нет, чересчур помпезно. Сельский особняк наподобие Торнфилд-Холла? Слишком глухо. Дом в городе, такой, как тот, в котором росла она? Девушка поежилась, но сказала себе, что Берч-Хаус мог бы быть уютным гнездышком. Она ни за что не поселилась бы там по своему выбору, но что-либо подобное — нет, немного роскошнее, в Лондоне. Мистер и миссис Фитцроджер в центре блистательного светского общества. Но потом, словно червяк из яблока, выползло напоминание о том, что имя Фитцроджера окружено скандалом. Даже Родгар предупредил ее об этом. Прежде чем давать волю своему воображению, она должна узнать тайну Фитцроджера.

Карета начала плавный поворот между каменными колоннами. Дамарис натянула манто на плечи и застегнула его. Леди Талии должна быть известна правда, и Дженива спросит ее. Тогда Дамарис будет знать, как поступить. Не имеет значения, что она узнает. Она не позволит делать из себя дурочку.

— Ну вот мы и приехали, — сказала она бодрым тоном, поворачиваясь к Джениве, но та сидела, приложив руку к груди, и, кажется, даже дышала с трудом. — Не волнуйся, — успокоила ее Дамарис. — Эшарт защитит тебя от дракона.

— Конечно. Извини. Со мной еще никогда такого не было. Железные нервы, говорил отец, а тут вдруг... нервный припадок. Быть может... бренди?

Дамарис быстро вытащила серебряную фляжку и плеснула немножко. Дженива потянулась за чашкой, но дрожащая рука не могла ее удержать. Дамарис поднесла чашку к губам Дженивы, но капли потекли по подбородку.

— П-прошу п-прощения. Ты считаешь меня дурочкой?

— Нет, разумеется. Вдова способна вселить страх даже в Геркулеса. Попробуй сделать еще глоток.

На этот раз она придержала и руку, и голову Дженивы и немножко влила в нее, но ее спутница слабо отодвинула кружку.

— Н-не думаю, что это помогает. Сердце, — проговорила она, снова прижимая ладонь к груди, — стучит так быстро. Слишком быстро.

Все ее тело сотрясалось, словно карета неслась по ухабам, и Дамарис услышала, как и зубы стучат. Она поплотнее закутала подругу.

— Уже недолго. Подъездная аллея здесь довольно короткая. Может, позвать на помощь? Но никто ничего не сделает, пока они не доберутся до дома. Дженива не захотела бы, чтобы ее первое появление в Чейнингсе ассоциировалось с треволнениями и болезнью.

— Постарайся дышать глубже, — приказала Дамарис. — Не могу. Не могу! Я... — Дженива посмотрела в глаза Да-марис с безмолвной отчаянной мольбой.

Дамарис заметила в своей руке фляжку с бренди и сделала глоток. Она поперхнулась, но это прочистило мозги. Она опустила окно, моля, чтобы влетевшая струя холодного воздуха помогла. Они уже почти у дома.

— Фитцроджер! — прокричала она. — Джениве плохо.

Он подъехал ближе и наклонился, чтобы заглянуть внутрь.

— Что такое? Лихорадка?

— Не думаю. Полагаю, это паника.

— У Дженивы?

— С любым может приключиться нервное расстройство. Ей нужно в дом, в теплую постель, но чем меньше об этом будут знать, тем лучше.

— Я скажу Эшу.

Глава 9

Когда Фитцроджер отъехал, Дамарис снова повернулась к Джениве и по-настоящему испугалась. Дыхание молодой женщины было учащенным и казалось слишком поверхностным, чтобы поддерживать жизнь. Она обмякла, глаза полуоткрыты. Лицо покрывала мертвенная бледность, а на лбу выступила испарина, хотя в карете было довольно холодно. Дамарис поспешила закрыть окно.

Другая дверца распахнулась, когда экипаж был еще в движении, и Эшарт вскочил внутрь. Дамарис перебралась на противоположное сиденье, а маркиз приказал:

— Фитц, пошли кого-нибудь за доктором! — Он захлопнул дверцу и заключил Джениву в объятия. — Дженни, любимая, что с тобой?

Она смотрела на него, но смогла произнести только «извини».

— К дьяволу извинения. Ну же Дженни. — Он начал отчаянно целовать ее лицо, гладить по волосам, словно мог излечить ее своим прикосновением и любовью. Дамарис отвела взгляд, чувствуя себя так, словно очутилась в супружеской постели. Кто-то схватил ее за руку, и до нее дошло, что карета остановилась и Фитцроджер торопит ее выйти. Она с готовностью подчинилась, кутаясь в накидку и все равно дрожа, не то от холода, не то от шока, не то от всего сразу.

— Я не думаю, что это просто нервы, — сказала она.

— Я тоже. Дженива ела или пила что-нибудь в Тикмануэлле?

— Горячий сидр с травами... но его все пили. Я. Вы.

—Да. — Он подтолкнул ее к дому. — Входите. Я помогу Эшу. — И побежал обратно к карете.

Дамарис натянула капюшон. У нее стучали зубы. Чейнингс не предлагал радушного приема, мрачно вырисовываясь над подъехавшими каретами сплошной темной массой. Центральная дверь с портиком освещалась единственным оплывшим факелом.

Экипаж со слугами, должно быть, отправился прямиком к черному ходу. Позолоченная карета стояла прямо перед ступеньками. Вдова вышла и зашагала к двери, даже не оглянувшись, леди Талия семенила позади, болтая без умолку. Они явно еще не знали о том, что случилось с Дженивой.

Дамарис обернулась и увидела, что Фитцроджер помогает Эшарту вытащить Джениву. Она поспешила к ним. Дженива дышала короткими вздохами и лежала обмякшая, словно мертвая. На взгляд Дамарис, это было похоже на отравление ядом. Но каким образом могла пострадать одна Дженива?

Тут Дамарис вспомнила последнюю кружку с сидром. Могло ли какое-то вещество осесть на дне? Лекарственные травы бывают сильнодействующими. Даже мускатный орех может вызывать у людей припадки, если поглощать его в огромных количествах. Она знала о подобных вещах, потому что в Уорксопе часто помогала доктору Телфорду.

Эшарт прошагал мимо с Дженивой на руках. Дамарис помогла Фитцроджеру с их дорожными сумками и нашла кружку.

— Это, должно быть, та последняя кружка с сидром, — прошептала она, поднимая посудину с пола. Она взяла ее в руки и увидела на дне осадок. Дамарис провела по дну пальцем в перчатке и попробовала. Фитцроджер стукнул ее по руке:

— Ты с ума сошла?

— Если здесь и есть яд, то он не настолько сильный. На меня он не подействовал. Я сделала глоток, прежде чем отдать кружку Джениве.

Его испуганный взгляд дал понять, как это прозвучало.

— Не говори об этом здесь.

Кучер и грум стояли неподалеку, негромко переговариваясь, но Дамарис хотела оправдаться.

— Если это яд, нам нужно узнать какой, — прошептала она.

— Не здесь. — Он взял обе дорожные сумки в одну руку. — Идем.

Когда они стали быстро подниматься по ступенькам, он спросил:

— Где ты взяла эту кружку с сидром? Ты сказала, что та, которую я дал тебе, упала в реку.

— Да. Служанка принесла мне еще одну, когда я садилась в карету. Она сказала, что ее прислал джентльмен. Я подумала, что это ты.

— Ты не выпила сидр?

Как ни глупо, но ей не хотелось признаваться в этом.

— Он был слишком сладким.

— Ах да, я же видел, как ты вылила первую кружку. Она воззрилась на него:

— Как?

Они подошли к двери.

— Случайно посмотрел и увидел.

— Значит, ты не стал бы посылать мне еще одну?

— И времени у меня не было, — подчеркнул он.

— Кто-то пытался причинить мне вред? — ахнула Дамарис.

— Не бойся. Уверяю, тебе нечего бояться.

Фитц втянул ее через дверь, которая захлопнулась за ними с тяжелым глухим стуком. Его слова должны были успокоить ее, но ей послышалось легкое ударение на слове «тебе». Значит, у нее нет причин бояться, но они есть у кого-то еще? У Дженивы? Кто мог покушаться на Джениву? Вдова, не оставившая попыток женить внука на деньгах? Или она сама, в припадке ревности? Конечно же, никому из них, тем паче Фитцроджеру, не может прийти такое в голову! Или может?

Дамарис затрясло от холода и шока. Что до холода, то в доме было не многим теплее, чем на улице. Четыре одиночные свечи стояли, готовые к использованию, но только одна горела, почти не рассеивая мрака и, разумеется, не прибавляя тепла. В огромном мраморном очаге не было огня, а от черно-белого кафельного пола прямо-таки веяло стужей. Здесь не было никаких рождественских венков и веточек остролиста, радующих глаз, а воздух был пропитан запахом сырости и разложения.

О да, Дамарис помнила этот мрачный дом. Но в ее прошлое посещение на дворе еще стояла осень, да и кое-какие усилия были предприняты, чтобы оказать ей достойный прием, заманить ее состояние в эту бездонную пропасть нескончаемых нужд.

Эшарт, Дженива, вдова и леди Талия куда-то исчезли, но экономка, крепко сбитая женщина с угрюмым лицом — миссис Найтли, вспомнила Дамарис, — ждала, чтобы обслужить их. Позади нее стояли три служанки с усталыми, вялыми лицами.

— Мисс Смит отнесли наверх? — спросил Фитцроджер.

— В комнату его светлости. — Домоправительница поджала губы.

— Так как она одна, несомненно, должным образом натоплена и проветрена. Вы были предупреждены за день, миссис Найтли.

— В один день не одолеть вековой заброшенности, сэр. За доктором послали?

— Да. Здесь есть кто-нибудь с навыками врачевателя?

— Для обычных дел, сэр, но что такое с леди? Возможно, пьяна?

— Разумеется, нет. — Тон Фитцроджера был ледяным. — Проводите мисс Миддлтон в ее комнату. — Он передал сумки служанкам, зажег одну свечу от другой и побежал вверх по лестнице.

Дамарис смотрела ему вслед, но потом махнула рукой на приличия и помчалась за ним, пытаясь вспомнить планировку дома. Ориентируясь на мерцающую свечу Фитцроджера, она, добежав до верхней площадки, ринулась в так называемый Королевский салон, затем свернула направо через арку в восточное крыло.

Она проследовала за ним налево коротким коридором в мрачную переднюю, которая, насколько Дамарис помнила, была первой из комнат, составляющих покои маркиза. Они располагались анфиладой — одна за другой, а эта когда-то была караульным помещением.

Фитцроджер уже был в следующей комнате, но оставлял двери открытыми либо в спешке, либо потому, что знал, что она идет за ним. Она влетела в гостиную, называемую Охотничьей комнатой из-за висящих на стенах картин, изображающих сцены охоты. Тут горел скромный огонь, поэтому Дамарис закрыла за собой дверь, пробежала через комнату и очутилась в большой угловой спальне. Здесь дверь она тоже закрыла.

В таком мрачном, обветшалом доме роскошь этой комнаты просто потрясала. В камине ревел огонь, а пол устилал толстый ковер. Три канделябра с зажженными свечами отбрасывали свет на окно и балдахин из тяжелой золотой парчи, украшенный гербом Эшартов. Стены были оклеены пестрыми китайскими обоями.

Джениву поместили на большой кровати. Ее лицо покрывала восковая бледность, дыхание было частым и поверхностным. Дамарис совсем не нравился ее вид.

Эшарт сидел на кровати, поддерживая Джениву, все еще пытаясь своей любовью и отчаянием отогнать от нее напасть. Леди Талия топталась рядом, заламывая хрупкие руки. Сейчас она выглядела на весь свой возраст до последнего дня. Ее горничная-француженка перебирала четки. Фитцроджер стоял у изножья кровати, бесстрастный, словно изваяние.

Дамарис была незваной, но она не могла оставаться в стороне.

— Корсет с нее сняли? — отважилась спросить она, сбросив накидку в кресло и поставив кружку на стол.

— Разрезали. — Эшарт не сводил глаз с лица Дженивы, словно мог поддержать в ней жизнь одним лишь усилием воли.

Раз пока все, что можно, сделано, у Дамарис больше не было практических предложений. Она взяла кружку, повернулась спиной к остальным и еще раз попробовала осадок. Она распознала мускатный орех, корицу и гвоздику. Мед. Бренди. И что-то еще.

Она внимательно осмотрела свой палец и увидела темные крупинки. Это могла быть безобидная трава — душица, зверобой, возможно, даже пиретрум. Но что он делает в сидре?

— Ну что? — тихо спросил подошедший к ней Фитцроджер.

Она покачала головой:

— Ничего такого, чему я знаю, как противодействовать. Он сделал, как она, и попробовал осадок, но затем тоже покачал головой. Ее смутные подозрения подтвердились. Кем бы ни являлся Октавиус Фитцроджер, он не бездельник и не прихлебатель. Он весь день был как натянутая струна, словно чуял опасность, и обычному человеку не придет в голову пытаться распознать ядовитые травы.

Поскорее бы уж приехал доктор! Часы показывали около пяти, поэтому он мог еще посещать больных.

Дамарис беспомощно оглянулась на Джениву и увидела бледную леди Талию. С этим по крайней мере она может справиться. Девушка подвела старую женщину к креслу у огня. Подбежала горничная.

— Ей нужна теплая шаль, сладкий чай и бренди, — подсказала Дамарис, не уверенная, подчинится ли служанка ее приказу.

— Генри, — скомандовал Фитцроджер, открывая комод у изножья кровати, — помоги Регине с приготовлением чая.

Дамарис заметила еще одного слугу — худого, встревоженного мужчину с напудренными волосами. Камердинер Эшарта, догадалась она.

— Сию минуту, милорд. — Он и горничная исчезли за угловой дверью, замаскированной под панели. Там, должно быть, находится лестница, предназначенная для личного пользования хозяина Чейнингса.

Фитцроджер вытащил одеяло и помог укутать им старую леди.

— Со мной все в порядке, — заверила их леди Талия, хотя ее вид говорил об обратном. — Такой шок. — Она понизила голос: — Ее мать умерла внезапно. Прямо посреди океана. Какой-то внутренний разрыв.

— Это не тот случай, — успокоила Дамарис. — Была бы боль. Фитцроджер вновь подошел к кровати.

— Дженива, вам больно?

Мисс Смит чуть заметно покачала головой. Она в сознании, и нет боли. В голове Дамарис зашевелилась идея. Сладкий чай от шока. Девушка набралась смелости и снова приблизилась к кровати.

— Уходите! — прорычал Эшарт.

— Это не моих рук дело!

— А чьих же?

— Я не знаю. — Не обращая внимания на сторожевого пса, она взяла безвольное запястье Дженивы и пощупала пульс. Слабый и слишком частый. Однако боли нет.

— Ей нужно пустить кровь, — сказал Эшарт. — Вы умеете это делать?

— Нет. — Дамарис заколебалась, боясь осмеяния, но потом все-таки сказала: — Сахар иногда помогает в случаях учащенного сердцебиения.

Ей только один раз довелось видеть это своими глазами.

— Сахар! — презрительно бросил Эшарт и снова повернулся к Джениве.

— У меня есть немножко! — подала голос леди Талия и выбралась из одеяла. Она порылась в сумочке и вытащила маленькую коробочку. — Абрикосовые цукаты! — объявила она, открывая коробку. — Их делают с изрядным количеством сахара. Я брала их в аббатство для Родгара, потому что он маленьким так любил их, но чуть-чуть оставила...

Дамарис уже схватила металлическую коробку с засахаренными фруктами и попробовала один. Он был сладким, но что гораздо лучше, дно коробки устилал слой первосортного сахара. Она вытащила кусочки абрикосов, открыла Джениве рот и всыпала немного сахара.

— Попробуй это съесть.

Челюсть Дженивы задвигалась, затем показался кончик языка и слабо облизал губы. — Еще, — сказала Дамарис, насыпая сахар Джениве в рот. У нее у самой колотилось сердце, а руки дрожали, ибо она не знала, поможет ли это. А вдруг навредит?

— Воды, — приказала она, и мгновение спустя Фитцроджер вручил ей стакан. — Дайте ей попить, — велела она Эшарту, не спуская глаз с Дженивы, проверяя ее пульс. Неужели он стал ровнее или ей это кажется?

— Сахар! — прорычал Эшарт, но послушался и поднес стакан к губам Дженивы. — Где же чертов доктор? Ну же, милая, сделай глоточек...

Дженива разлепила губы и, когда он влил ей в рот немного воды, проглотила. Дамарис сочла это за небольшое, но все же улучшение, которое внушало надежду. Она высыпала остатки сахарной пудры в рот Дженивы, а затем, когда та выпила еще немного воды, сунула ей между губами засахаренный фрукт.

— Пососи это.

Вспомнив о леди Талии, Дамарис сложила цукаты обратно в коробочку и вернула ей. Старушка улыбнулась:

— Вы знающая молодая леди, не так ли? Но думаю, вам тоже требуется немножко сладости.

В первый момент Дамарис обиделась, подумав, что это замечание по поводу ее язвительной натуры, но потом поняла, что ей просто предложили сахару для успокоения нервов. Она взяла цукат и обнаружила, что он и вправду помог. Мозги прояснились, но это было все равно что выйти из защитного оцепенения. Помогла она или навредила?

— Думаю, ей лучше, — сказал Эшарт. — Подойдите и проверьте.

Это был приказ, но она подчинилась. Он хотя бы не будет считать ее убийцей. Да, пульс стал медленнее. Затем глаза Дженивы чуть-чуть приоткрылись.

— Мне лучше, — проговорила она слабо, но вполне отчетливо. — Много лучше. Сердце не так колотится. Я думала, оно разорвется... — Она взглянула на Дамарис: — Спасибо, подруга.

Глаза Дамарис защипало от слез.

— Не за что. Но как... — Она осеклась, когда Фитцроджер резко стиснул ее ладонь, и позволила ему оттащить себя к огню. — Сейчас не время говорить о том, как и почему, — пробормотал он.

«А когда же?» — недоумевала Дамарис, чувствуя, однако, что силы покидают ее. Это вдобавок к ее падению было уже слишком.

— А вот и чай! — объявила леди Талия, когда вошла горничная, неся чайный сервиз на большом подносе, а вслед за ней камердинер с серебряным чайником на стеганой подставке.

Фитцроджер подвел Дамарис к креслу, стоящему напротив кресла леди Талии, и она повалилась в него. Как она решилась на такой риск? Доктор Телфорд всегда предупреждал, что даже самые обычные травы и лекарства могут быть опасными, если их применить не в той ситуации. Если Дженива не поправится, все обвинят ее.

Она увидела сахарницу на подносе и взглянула на Джениву, но той, похоже, стало значительно лучше. Немного сладкого чая — и она окончательно выздоровеет. Возможно, от облегчения, Дамарис затрясло. Она стиснула руки, чтобы унять дрожь. Если б она знала, где ее комната, то могла бы извиниться и спрятаться там.

— Поставьте все здесь, — распорядилась леди Талия, указывая на столик рядом с собой. — Уверена, что чай, приготовленный на кухне, был бы вполне хорош, но я сама сделаю. Регина, как видишь, кризис миновал, поэтому можешь узнать, где я буду спать, и позаботься, чтобы постель была проветрена.

— Здесь, — сказал Эшарт, все еще сидящий на кровати. — С Дженивой. Это самая теплая комната. Генри, Регина, вы можете идти.

Леди Талия открыла деревянную чайницу. Вернее, попыталась.

— Вот тебе раз! Она заперта! Это что же, мы должны просить у Софии ключ?

— Сделай что-нибудь, Фитц, — попросил Эш. Дамарис взглянула на Фитцроджера, и тот со странной улыбкой сказал: «Гав!» — но затем вытащил нечто похожее на связку очень тонких лезвий, поковырялся ими в замке, и секунду спустя крышка открылась. Леди Талия приступила к приготовлению чая как ни в чем не бывало, но Дамарис изумленно смотрела на Фитца.

— Теперь я знаю, что прятать от вас что-либо под замок бесполезно.

— А с чего бы вам что-то прятать от меня, мисс Миддлтон? Ей показалось или в его голосе тоже прозвучала подозрительность?

— У леди должны быть свои секреты! — заявила Талия, зачерпнув немного чая и понюхав его. — Он не лучшего качества, Эшарт.

— Я со всем разберусь. Но сейчас самое важное, что Дженива, кажется, вне опасности.

Так оно и было, но когда Эшарт обвел взглядом комнату, возможно, в первый раз, в его глазах, обращенных на Дамарис, по-прежнему светилось подозрение. Ей захотелось расплакаться от обиды.

Чай, какого бы качества он ни был, непременно поможет. К тому времени, когда Фитцроджер передал ей чашку, руки у нее перестали дрожать, так что неловкости удалось избежать. Он добавил немного бренди, и это тоже не повредило. После первой чашки ее нервы успокоились. После второй напряжение полностью прошло.

Дженива сидела самостоятельно, пила чай и разговаривала с Эшартом, словно ничего и не было. Но ведь что-то же было!

Теперь, когда паника улеглась, наиболее разумным казалось считать это нервным припадком, но мысль о яде не шла у Дамарис из головы. Фитцроджер не отверг ее, да и было что-то странное в той кружке. Какие травы могли оказать такое воздействие? Наум не приходило ни одного названия.

Если существует подозрение на отравление, почему Фитцроджер не хочет говорить об этом даже сейчас? Не может ли он быть замешан?

Нет, у него не было времени. Он был с ней, заботился о ней, в то время как злодей подсыпал что-то в сидр и давал указание служанке вручить его ей, Дамарис. Кому-то следует поговорить с этой служанкой. И проверить осадок в кружке. На крысе или мыши. В Чейнингсе их полно. Неужели Фитцроджер в самом деле подразумевал, что кому-то грозит опасность и он знает кому? Это вновь возвращало к предположению о том, что кто-то хотел навредить Джениве. Но это же нелепо. Кровожадные пираты, подумала Дамарис. Ее одурманенное бренди воображение снова разыграюсь. Дженива убила капитана пиратов. Его приспешники переплыли океан, чтобы отомстить... Она вздрогнула: чьи-то руки поднимали ее. Фитцроджер.

— Нет-нет, все в порядке.

— Вы уснули. Я отнесу вас на кровать.

Дамарис чувствовала, что должна запротестовать, но глаза сами собой закрылись. Она пробормотала, что слишком рано идти спать.

— У вас были напряженные дни, потом шок от падения, да еще и это. Вашу постель сейчас прогревают горячим утюгом. Она скоро будет готова. Дженива уже встала и прекрасно себя чувствует, поэтому можете пока занять ее место в постели Эша.

— Как грешно, — пробормотала она.

Когда он положил ее, девушка услышала улыбку в его голосе.

— Тогда грешных тебе снов.

Дамарис чувствовала, что должна настоять на обсуждении ядов, но у нее не осталось сил. Она погрузилась в сон раньше, чем полог задернулся.

Как только комната Дамарис в западном крыле была готова, Фитц отнес ее туда, положил на кровать и оставил на попечение ее горничной. Эш дал понять, что хочет поговорить с ним в личном кабинете маркиза, известном как малая библиотека, соединенном с его спальней.

На обратном пути Фитц задержался в холодном, как ледник, Королевском салоне, чтобы подумать. Ему хотелось рассказать Эшу правду, но он обещал сохранить угрозу покушения в тайне и не был уверен, есть ли причина нарушить слово. Нет, такой причины нет. Происшествие с Дженивой вполне может иметь простое объяснение. Приняв решение, он вошел в малую библиотеку через дверь, противоположную той, что вела в спальню.

Эта комната была задумана как личный кабинет маркиза. Однако четыре маркиза Эшарта мало интересовались своими имениями, поэтому сейчас это было место отдыха, обставленное удобными креслами и диванами. Письменное бюро было единственным предметом, напоминающим о деловом предназначении помещения, но оно стояло в углу, вытесненное изысканным карточным столом.

Эш отвернулся от созерцания огня.

— Если не возражаешь, я займу твою комнату.

Это не было просьбой. Комната располагалась рядом с этой, и в двух случаях, когда Фитц сопровождал Эша сюда, он жил в ней. Эшу хотелось быть поближе к Джениве, что вполне понятно.

— Конечно. Где я буду спать?

— Займи комнату, приготовленную для Талии. Угловую, в западном крыле.

— Рядом с комнатой мисс Миддлтон? Эш вскинул брови:

— Боишься за свою добродетель?

— Я буду держать пистолет под подушкой, — сухо отозвался Фитц. — Но сегодня ночью это не будет иметь значения. Я возвращаюсь в Тикмануэлл, чтобы разузнать, что к чему.

Все это время Эш медленно закипал, и вот теперь его прорвало.

— Что за чертовщина происходит, Фитц? Что вызвало этот приступ?

— Нервы? — предположил Фитц, сожалея о необходимости уклоняться от откровенных ответов.

— У Дженивы?

— Я видел приступы слепой паники даже у храбрых мужчин.

Эш возбужденно зашагал по комнате.

— От одного только приезда в Чейнингс? — Он остановился и, прищурившись, смотрел на Фитца. — Я видел, как вы с мисс Миддлтон что-то высматривали в той кружке. Что-то было в сидре? Мы же все его пили.

По крайней мере тут он мог ответить честно. — Не знаю. Потому-то я и возвращаюсь в Тикмануэлл. Быть может, в одну чашу что-то попало, и кто-то еще заболел.

— Что попало? А если нет, кто-то пытался отравить Джениву, и наиболее вероятная подозреваемая — мисс Миддлтон.

— Не пори чушь. С какой стати ей это делать?

— А как можно ждать разумного поведения от такой женщины? Дьявол побери, она преследовала меня, как питбуль!

— Вдова подала тебя ей на блюде. Разумеется, ей хотелось откусить. — Фитц сдержал раздражение. — Это нелепо. Она ведь только что спасла Джениве жизнь.

— Может, в этом и состоял ее план. Поднять тревогу и стать героиней.

— О Боже! Давай отложим это, пока я не вернусь с информацией.

Эш прошелся по комнате, затем снова повернулся к нему:

— Ладно, но если что-то было подсыпано в ту кружку, у кого еще была лучшая возможность? Кто еще мог быть уверен, что только Дженива ее выпьет?

Хорошие вопросы.

— Ответы лежат в Тикмануэлле, поэтому я уезжаю. Эш взглянул на часы:

— Уже седьмой час, и очень холодно.

— В небе луна. И чем скорее, тем лучше.

— Ты рвешься в бой, мой друг.

Как бы Эш чего не заподозрил? Он все знал о работе Фитца телохранителем, но не имел представления, что его самого охраняют.

— Я готов воспользоваться своими навыками, — небрежно сказал он и сделал ложный ход. — Но если ты не хочешь, чтобы я...

— Нет-нет, просто странно видеть, как теория становится реальностью на моих глазах. Старый боевой конь возвращается в строй.

— Старый? — переспросил Фитц. Эш рассмеялся:

— Ну ладно, молодой жеребец! Ты вернешься сегодня? — На расспросы в Тикмануэлле уйдет некоторое время, поэтому мои старые кости могли бы отдохнуть и там. Но я прискачу обратно с рассветом.

Эш протянул руку:

— Спасибо.

Они не имели привычки пожимать друг другу руки. Фитц понял, что это мирный жест после их спора, и принял его.

— Хотя я сожалею, — сказал Эш, — что тебе приходится возвращаться к боевым действиям. У меня такое чувство, что ты предпочел бы забыть о таких вещах.

Фитц взял в руки кружку.

— Это верно. Такая работа заставляет человека во всем видеть плохое, всегда быть начеку и спать вполглаза. Но бывали времена, когда я охранял жизнь тому, кого предпочел бы видеть мертвым. А сейчас с этим у меня проблем нет. — Он направился к двери, но там обернулся. — Постарайся не подозревать Дамарис. Она здесь ни при чем.

— А ты не слишком привязывайся к ней, Фитц. Мне бы не хотелось, чтобы ты страдал, а у нее все рассчитано до последнего пенни. Она купит самый высокий титул, какой только сможет.

— Но только если мужчина благороден и будет любить ее. Не тревожься. Я не перережу себе глотку из-за нее.

— Я бы хотел видеть тебя счастливым. Если мы можем что-то сделать в отношении твоего брата...

Фитц поспешил спастись бегством. Через двадцать минут он уже снова был в пути, оставив одну конюшенную крысу страдать теми же симптомами, что и у Дженивы. Вот вам и нервы. Дьявол все побери, угроза реальна. То разбитое окно было средством задержать путешественников, чтобы всучить отраву. Он предполагал, что такое может случиться, но попробовал сидр и не увидел никакой опасности.

Ему нет оправданий. Один из его поднадзорных чуть не умер. Раньше такого не случалось.

Он тщательно все обдумал, прежде чем ехать, но расследование необходимо. Он поставил двух людей Родгара охранять дом в течение ночи. Маловероятно, что злодей попытается проникнуть в Чейнингс, но поскольку он не имел представления, кто это, лучше не рисковать.

Но зачем покушаться на Джениву? Потому что она нареченная Эша?

Он ехал осторожно из-за скользких дорог, и это давало достаточно времени, чтобы все как следует обдумать.

По словам Родгара, опасность увеличилась из-за помолвки, и покушение в этом случае вполне объяснимо. Самый быстрый способ разрушить предстоящую свадьбу — это убить одного из будущих супругов.

Но при чем тут вообще помолвка? Какую опасность она может для кого-то представлять? Фитц жалел, что не надавил на Родгара, чтобы прояснить этот момент. Если бы у Эша был наследник, этот человек мог бы иметь мотив попытаться убить его, чтобы не дать обзавестись сыном. Но у Эша наследника нет. Он последний в своем роду.

Кому это выгодно? Черт бы побрал эту секретность! Он хотел было отправить одного из людей Родгара в аббатство с сообщением о покушении, но лучше пошлет записку из Тикмануэлла.

И еще Дамарис. Фитц был совершенно уверен, что она не имела к этому отношения, но мог ли наемный убийца знать, что она сама не станет пить сидр? Должно быть, дело в сладости. Скорее всего убийца тоже видел, как она вылила свой напиток, и поставил на то, что она отдаст ту кружку Джениве. Весьма ненадежный ход, однако.

Эмоции упорно вклинивались в его попытки мыслить логически, потому что Дамарис вполне могла сама выпить тот сидр, хоть он ей и не понравился. Тогда она пострадала бы точно так же. А поскольку ни у кого не было ее знаний и сообразительности, она могла бы быть уже мертва.

То, что Фитц испытал при этом, открыло ему глаза. Он влюбился в Дамарис Миддлтон.

Когда он нес девушку из комнаты Эша в ее спальню, в мерцании свечи, которую несла служанка, лицо Дамарис стало удивительно прекрасным. Гладкая линия щеки, темные дуги бровей, мягко приоткрытые губы, восхитительно притягательные. Во сне, расслабленная, она выглядела моложе и ранимее, и ему так хотелось остаться с ней, обнимать ее, защищать...

Хуже всего, что она могла тоже заинтересоваться им. Ни за что на свете он не хотел бы причинить ей боли. Если бы он ожидал этой опасности, то поостерегся бы заигрывать с ней. Почему он не подумал о том, как она неопытна? Она может вообразить, что влюблена в него. Как там сказал проницательный Родгар?

Он бы уехал, если бы мог. Поскакал бы в Портсмут вместо Тикмануэлла и сел на корабль. Вчера он еще мог сделать это, но сегодня нет. Теперь он получил первое доказательство того, что у заговора против Эша могут быть острые и смертоносные зубы.

Глава 10

Дамарис выпуталась из тенет сна. Она открыла глаза в затхлый мрак, но тьма была от задернутого полога. Даже в шатре кровати воздух был очень холодный. И сырой. Сырость в самих стенах. Чейнингс. Она хорошо помнила его.

Она зарылась глубже под одеяло, оставив только маленькую щелочку, чтобы дышать, и поняла, почему голове так холодно, — на ней нет чепца. Интересно, разжег ли кто-нибудь огонь? Скорее всего нет.

Что-то навело ее на мысль, что в свой прошлый визит она жила в этой же комнате. Мейзи тогда спала с ней, но сейчас Дамарис была в постели одна. Возможно, Мейзи отправилась за горячей водой для умывания и дровами для камина. Дамарис решила, что самое разумное — оставаться в постели и надеяться.

Она даже не помнила, как ложилась... Потом вчерашние события разом вернулись к ней, и она села. Холод, словно злая собака, тут же вцепился в нее, и она юркнула обратно под одеяло. Но теперь ей хотелось узнать, не произошло ли что-то новое. Хорошо ли себя чувствует Дженива? Решил ли Фитцроджер загадку? Она высунулась ровно настолько, чтобы отдернуть полог с одной стороны кровати, получив в награду за свои хлопоты облако пыли. Шторы на окне были еще задернуты, но слабый дневной свет проникал по краям.

— Мейзи? — позвала Дамарис, затем громче: — Мейзи!

Тишина.

Дамарис убедилась, что была права в отношении спальни. Она называется Голубой комнатой, хотя стены в ней тускло-серые. В прошлый визит она отодвинула одну из картин и обнаружила за ней васильково-синий кусок.

Дамарис не обладала живым воображением, но сейчас, кутаясь в одеяло, она задумалась, не лежит ли на доме Трейсов проклятие. Слава Всевышнему, что она не станет частью этой семьи.

Чтобы узнать, что происходит, надо встать. Кожа покрылась мурашками при мысли о том, чтобы выставить ее на этот ледяной воздух, но она не неженка. В ее спальне в Берч-Хаусе разжигали камин, только когда она болела. Дамарис увидела свой коричневый вязаный халат на вешалке перед потухшим камином. Широкое пространство голого пола лежало между ним и кроватью. Она свесила ноги с постели, всунула их в тапочки, пулей пролетела через комнату и закуталась в халат.

Он был новый и из толстой шерсти, но она все равно поежилась, поплотнее запахнув полы. Девушка поспешила к умывальнику, но обнаружила лишь тонкий слой льда. Когда она раздвинула портьеры и распахнула покоробившиеся ставни, ее глазам предстали оконные стекла, покрытые таким толстым слоем льда, что нечего было и думать, чтобы сковырнуть его ногтем. Тут, должно быть, такой же холод, как и на улице.

Ага! Она распахнула дверцы платяного шкафа и рассмеялась от головокружительного облегчения при виде своей голубой накидки. Мгновение — и меха накидки окутали ее приятным теплом. Она сунула руки в муфту, потерла их друг о друга и почувствовала себя гораздо лучше.

Чейнингсу ее не сломить.

Но разумеется, она не могла отправиться на поиски остальных, пока не будет должным образом одета. В Берч-Хаусе это не представляло бы проблемы, но чтобы облачиться в ее теперешнюю модную одежду, требовалась помощь горничной.

Который час? Она взглянула на часы на каминной полке, но, разумеется, они не были заведены. Девушка огляделась и увидела рядом с камином ящик для дров. Открыла его и улыбнулась. Щепки и два полена. В один миг Дамарис выгребла золу из очага, прервалась, чтобы растереть замерзшие пальцы. Затем высекла огонь из трутницы и поднесла его к щепкам. Каким-то чудом в трубе оказалась хорошая тяга, и дыма почти не было.

Она вытерла руки и сунула их обратно в муфту, чуть не мурлыча от удовольствия. Хоть она и богатая наследница, но может сама о себе позаботиться.

«А в минуту опасности?» — спросила она себя, вспомнив вчерашние события. Она не могла избавиться от мысли, что этим напитком хотели причинить кому-то вред. А может, уже все разрешилось? Чем скорее она встретится с остальными, особенно с Фитцроджером, тем лучше.

Дверь позади нее открылась, Дамарис поднялась и увидела входящую Мейзи, закутанную в две шали. За ней шла другая, замотанная, словно куль, служанка, неся полное ведро дров.

— Вам не следовало утруждать себя разжиганием огня, мисс Дамарис, — укоризненно сказала Мейзи. — Это ее работа.

Вторая служанка суетливо подбежала к камину. Ее юбка была подобрана до колен, открывая взору заштопанные, обвисшие чулки, а руки у нее были красные и потрескавшиеся. Бедная женщина выложила дрова в ящик, вымела золу и, подобострастно кланяясь, ретировалась.

— Хотите, чтобы я сейчас принесла вам воду для умывания, мисс?

Дамарис поежилась:

— Я не собираюсь раздеваться, пока эта комната не прогреется. Завтрак, пожалуйста, Мейзи. А как там мисс Смит?

— Думаю, хорошо, мисс. Вчера вечером приходил доктор, но он ей не понадобился. Говорят, вдова возмущалась из-за расходов.

— Вот скупердяйка! Надеюсь, слугам живется здесь не слишком ужасно. — Переживу, — сказала Мейзи мученическим тоном. Вернувшись вскоре с завтраком на подносе, она воскликнула:

— Я чуть все не уронила! Мышь бросилась мне прямо под ноги. Не выношу мышей!

Помогая ей с подносом, Дамарис заметила:

— Ты же выросла на ферме, Мейзи. Должна была привыкнуть к ним.

— У нас были коты, мисс. Отличные мышеловы. Вон, поглядите-ка, — заявила она, ткнув пальцем в угол. — И здесь тоже мышиные какашки. Я теперь нипочем не усну.

Поскольку Мейзи немедленно засыпала в любом состоянии и спала мертвецким сном, Дамарис сомневалась в этом, но все же успокоила горничную.

— Позавтракаешь со мной? Пища простая, но ее более чем достаточно.

— Большое спасибо, мисс Дамарис! — обрадовалась Мейзи, хватая хлеб и сыр. — Ячменный хлеб и топленый жир — вот все, что у них там есть, да и то на жир скупятся. А эль такой жиденький, как пить дать, водой разбавлен.

— Ох, извини. Будешь завтракать со мной каждый день. И, — добавила Дамарис в приливе вдохновения, — я настаиваю, чтобы ты проводила как можно больше времени в этой комнате. Уверена, что в моем гардеробе есть что починить и перешить.

Мейзи не стала возражать.

Дамарис была готова одеваться, и хотя в комнате стало теплее, она поспешно натянула одежду, выбрав дорожный комплект. Тяжелая юбка и стеганый жакет были у нее самыми теплыми, и все равно она содрогалась при мысли о том, что ей предстоит идти через большой, холодный дом.

Она подошла к окну, чтобы посмотреть, какая погода. От тепла лед на окне стал тоньше, так что ей удалось процарапать ногтем небольшой кружок. Парк представлял собой этюд в серо-белых тонах, но затем на фоне холодного пейзажа появилась фигура — мужчина в длинной накидке, с переброшенными через плечо седельными сумками. Фитцроджер! Именно тот, кого Дамарис хотела видеть, и вот прекрасная возможность поговорить с ним и выяснить, что он узнал.

— Мою накидку, Мейзи. Быстро!

Мейзи хотела подать ей бархатную голубую, но заметила, что она испачкана.

— Она вся в грязи сзади, мисс. Как вы это сделали?

— Упала. Я надену красную пелерину.

Ворча себе под нос, как трудно отчистить бархат, Мейзи отыскала красную бархатную накидку до колен, отороченную норкой, и муфту к ней. Дамарис надела их и стремительно выбежала из комнаты.

Она свернула на черную лестницу и двумя этажами ниже обнаружила дверь на улицу. В замке торчал ржавый ключ, и хотя и туго, но он все же повернулся. Открыв покоробившуюся дверь, Дамарис оказалась во дворе. Воздух был обжигающе холодным, но после затхлого дома показался освежающим. Она подышала, выпустив ради забавы облачко пара, и отправилась на поиски Фитцроджера.

Завернув за угол дома, она увидела его в тот же момент, что и он ее. Девушка пошла вперед.

— Опять рано поднялись, мистер Фитцроджер? — поддразнила она.

— Опять убегаете, мисс Миддлтон?

Его тон был скорее язвительным, чем насмешливым, и он выглядел так, словно проделал долгий путь. Что он замыслил?

— Вас что, не было всю ночь?

Он, не останавливаясь, пошел к дому.

— Если и так, это не ваше дело.

Она поспешила следом, дерзко выпалив вопрос:

— Где вы были?

— Развлекался с одной красоткой.

В первое мгновение она поверила, что он провел ночь с женщиной, но тут же усомнилась.

— Думаю, это выдумка, сэр. — Заметив, как его губы дернулись, она торжествующе улыбнулась: — Вы ездили в Тикмануэлл! Что вы обнаружили? Та девица, что дала мне кружку, гостиничная служанка или нет? — Гостиничная.

— И что она сказала?

Он не взглянул на нее и не замедлил шага.

— Что джентльмен дал ей пенни, чтобы она отнесла кружку вам.

— И как он выглядел?

— Среднего роста и телосложения. С кривыми передними зубами.

— Я его видела!

Вот тут он остановился и взглянул на нее:

— Когда? Где?

— Возле постоялого двора. Я подумала, что он нагло ухмыляется мне, но потом до меня дошло, что у бедняги просто искривленный рот. Ну, так мне показалось. Он послал мне отраву?

Фитц вскинул бровь:

— Вы склонны к драматизации, не так ли, мисс Миддлтон? Возможно, он понял, что расстроил вас, и захотел сгладить впечатление. — Он повернулся и зашагал к дому. — Не было никакого злого умысла. Другие пострадали с такими же симптомами, как и у Дженивы, хотя не настолько серьезно. Похоже, что-то попало в чашу с сидром по ошибке и, должно быть, осело на дне. Персонал здорово напуган и как следует наказан.

Дамарис старалась не отставать от него. Она запыхалась, ноги замерзли, из нее словно выпустили воздух. Ей бы надо радоваться, что никто не замышлял причинить вред Джениве. Но так волнующе было хоть ненадолго оказаться частью приключения.

Почувствовав ее упавшее настроение, он положил руку ей на спину и повел к ближайшей двери:

— Идемте. Вы замерзнете.

— Во всех этих мехах?

— Не думаю, что у вас и туфли на меху.

— Я уже подумываю о том, чтобы заказать несколько пар.

Когда они вошли в дом, он повел ее по грязным извилистым коридорам цокольного этажа, где Дамарис своими глазами увидела пагубные последствия мышиного царствования, на которые жаловалась Мейзи. От зрелища неподметенного мышиного помета на полу и погрызенных плинтусов она содрогнулась.

Когда они пришли на кухню, то обнаружили, что она ничуть не в лучшем состоянии, чем все остальное: на стенах слой жира и копоти, а огромный очаг дымит. Правда, длинный сосновый стол, используемый для приготовления пищи, был выскоблен, а угрюмая повариха чистой.

Фитцроджер пустил в ход все свое обаяние, уговаривая женщину дать ему поесть. Дамарис ждала. Ей стало душно в подбитой норкой накидке. Ему, похоже, совсем не было жарко, но его накидка была не на меху. Он один не носил меха. У Эшарта была накидка из волка, и ей хотелось подарить Фитцроджеру что-нибудь подобное. Нет, русского соболя или мех белого полярного медведя. Дамарис представила своего героя в кожаном пальто цвета слоновой кости, отороченном этим мехом. С его светлыми волосами и серебристо-голубыми глазами он был бы похож на викинга. Именно такие мысли, должно быть, бродят в голове богатого мужчины, желающего нарядить женщину в драгоценности.

Когда он подошел к ней, неся поднос, она сказала:

— У всех, кроме вас, накидки подбиты мехом.

— Моя — плотной шерстяной вязки. Вполне теплая и непромокаемая. Вы завтракали?

Она чуть было не сказала «да», но потом подумала, что он скорее всего не завтракал, поэтому солгала в надежде разделить с ним трапезу и побыть еще немного в его обществе.

— Здесь более чем достаточно, — сказал он и повел ее наверх.

Дамарис гадала, собирается ли он есть в своей спальне. Ей с трудом удалось сдержать улыбку при этой мысли. Однако Фитц привел ее в роскошную гостиную, которую она помнила с экскурсии по дому. Ее называют малой библиотекой, хотя она не может похвастаться большим количеством книг. Это личное убежище маркиза, и сейчас он находился там.

— Что ты узнал? — спросил Эшарт, но когда увидел ее, выражение его лица сделалось нейтральным. — Мисс Миддлтон?

— Мы встретились возле дома. — Фитц поставил поднос на карточный стол. — Полагаю, ты уже поел, Эш?

— Да. — Эшарт опять бросил взгляд в ее сторону.

Намек был ясен, и у Дамарис не оставалось выбора. Ссылаться на голод бесполезно — маркиза этим не разжалобить.

Она сделала книксен и ушла, скорчив гримасу. Ей бы хотелось услышать доклад Фитцроджера. Но главное он ей уже рассказал, и не было ни яда, ни злодея с кривыми зубами, ни приключения. Вполне возможно, что все эти «государственные тайны» — лишь плод ее воображения.

Она остановилась в Королевском салоне, выпустив изо рта облачко пара. Очевидно, Фитцроджер именно тот, кем кажется, — бедный бывший солдат на посылках. И все равно он волновал ее чувства, будоражил воображение. Просто находясь с ним рядом, она словно купалась в теплых лучах солнечного света, от которого пробуждалось все ее естество.

И все же он запятнан позором. Девушка готова была не мешкая побежать к леди Талии с расспросами, но было слишком рано, чтобы беспокоить других дам. В нетерпении она стала мерить шагами комнату.

Королевский салон использовался как портретная галерея. Дамарис задержалась перед великолепным, выполненным в полный рост, портретом Эшарта в алой мантии пэра, отороченной мехом горностая. В прошлый визит вид этого темноволосого, надменного красавца окончательно вскружил ей голову, как, впрочем, и сознание того, что, став маркизой, она будет иметь такую же мантию. Герцогиня внушительнее, напомнила она себе.

Слева и справа висели сходные портреты, только на них были изображены монархи в пышном убранстве для коронации. У нее еще тогда мелькнула мысль о странной компоновке, но она не задумалась над этим. Но после того она видела портретную галерею Родгар-Эбби, и там никаких монархов не было и в помине. В Гобеленовой комнате аббатства висел лишь портрет нынешнего короля.

Здесь же Эшарт был выставлен на обозрение в компании с Карлом I, его сыном Карлом II и братом и наследником Карла И, Яковом II. Короли прошлого столетия и к тому же Стюарты. Линия Стюартов не оправдала себя, и на трон были приглашены их дальние родственники из дома Ганноверов в Германии. Это были Георг I, Георг II и Георг III, но ни один из них не был здесь представлен.

В мозгу Дамарис зашевелились подозрения. Были предприняты две попытки восстановить Стюартов на троне. Сторонников Стюартов называют якобитами по имени короля Якова — Якоб по-латыни. Может, Трейсы тайные якобиты? Впрочем, не такие уж тайные, если развесили портреты Стюартов на стенах! Дамарис лишний раз порадовалась, что не связалась с ними.

Несмотря на меха, она начала замерзать, поэтому вернулась в свою комнату. Она отправила Мейзи на поиски горничной леди Талии с просьбой сообщить ей, когда леди будут готовы принять гостью.

— И узнай время! — крикнула Дамарис ей вдогонку.

Затем она взялась завести часы. Протерла их от пыли носовым платком, а заодно и каминную полку, на которой они стояли, и снова наткнулась на мышиный помет. Это место воистину отвратительно.

Мейзи вернулась с сообщением, что сейчас полдесятого и другие леди уже встали и приглашают ее присоединиться к ним. Дамарис была счастлива переместиться в более чистые и комфортабельные комнаты. И еще ей не терпелось задать вопрос старой леди о прошлом Фитцроджера.

Когда она вошла, Дженива и леди Талия, уже одетые, завтракали перед горящим камином, огонь в котором пылал так жарко, что они обе закрылись каминными экранами. Дамарис тут же сбросила свою накидку.

Дженива, которая выглядела совершенно здоровой и красивой, как прежде, поднялась и взяла Дамарис за руки.

— Спасибо, спасибо, моя дорогая подруга. Ты такая умная!

— Ты совершенно поправилась?

— Как будто ничего и не было. Право, так неловко. Я никогда раньше не ударялась в панику.

— Но это не было паникой. Фитцроджер снова ездил в Тикмануэлл, чтобы провести расследование. Пострадало несколько человек. Что-то попало в чашу с сидром.

— Какой ужас! Все живы? — спросила Дженива.

— Очевидно, да. Он думает, что твоя кружка была последней из чаши и ядовитый компонент осел на дне. — Слава тебе Господи, что никому не грозит опасность. Давай садись и позавтракай с нами. Регина, еще один стул.

— Я уже поела, — сказала Дамарис. — И я слишком тепло одета, чтобы сидеть близко к огню. Сяду на диван.

Разговор зашел о планах их пребывания в Чейнингсе. Леди Талия хотела осмотреть дом.

— Но вы ведь выросли здесь? — удивилась Дамарис.

— Да, но, видите ли, я уехала отсюда еще совсем молодой, когда мой брат женился на Софии Прис. Характер у нее был немногим лучше, чем сейчас. Я не была здесь, — она задумалась, — с крещения Эшарта. Его совершеннолетие праздновалось в Лондоне.

Интересно, что она скажет о состоянии дома за пределами этой комнаты?

— Тогда я рекомендую вам взять с меня пример и надеть свои меха, леди Талия. В доме очень холодно.

— Как умно, дорогая. Холод может быть таким коварным. А после мы вернемся в эту теплую комнату и поиграем в вист.

— Я не умею играть в вист, леди Талия, — призналась Дамарис.

— Не умеете играть в вист! Но это же никуда не годится. Мы вас научим. — Она с оживлением затрещала о правилах, не дав Дамарис возможности спросить о прошлом Фитцроджера.

Стук в дверь прервал ее болтовню. Горничная Регина пошла узнать, в чем дело, и вернулась с известием, что их приглашают присоединиться к маркизу. Они отправились в малую библиотеку, где их ждали Эшарт и Фитцроджер. Леди Талия объявила о желании совершить экскурсию полому.

Эшарт несколько оторопел, что едва ли удивительно, когда в доме стоит такой холод и его состояние, мягко говоря, оставляет желать много лучшего. Однако если уж леди Талия что-то надумала, ее не остановить.

— Мы только наденем свои меха, дорогой, — сказала она и поспешила обратно в спальню.

— Меха? — переспросил Эшарт.

— Дамарис говорит, в доме так холодно, что они понадобятся, — объяснила Дженива и отправилась вслед за Талией. Дамарис тоже пошла, уверенная, что это не улучшит отношения к ней Эшарта, но очень скоро он поймет, насколько она права. Когда все вернулись, Эшарт предложил двоюродной бабушке руку.

— Ведите нас, Талия. Мне не терпится услышать ваши истории. — Другую руку он предложил Джениве.

Дамарис ничего не оставалось, как идти с Фитцроджером.

— Вы бы хоть перчатки надели, — сказала она ему, когда они вышли из комнаты.

— Вы считаете меня неженкой?

— Нет, — ответила она, — ни в коем случае.

Они отправились вначале в Королевский салон, где леди Талия огляделась, сморщив нос.

— Какая печальная заброшенность! Когда-то эта комната блистала роскошью и великолепием. В дни моей молодости она часто использовалась как бальный зал и как банкетный зал, когда королева Анна приезжала с визитом. Отсюда и название. Я вижу, фамильные портреты сейчас здесь. Идемте, Дженива, я вас представлю.

Она довольно резво засеменила к стене справа и приступила к иллюстрированной семейной истории, которую они все покорно слушали. Но когда они подошли к портрету красивой молодой леди в классическом платье, играющей на струнном инструменте, леди Талия замолчала.

— Бедная Августа, — вздохнула она и быстро прошла дальше.

— Кто это? — шепотом спросила Дамарис у Фитцроджера.

— Мать Родгара, младшая дочь вдовы. Она связующее звено между Трейсами и Маллоренами, таким образом, причина всех бед. Вы знаете эту историю?

—Да. — Лорд Генри рассказывал ей о том, что мать Родгара сошла с ума и убила своего ребенка. Но она представляла ее злобной фурией, а не юной красавицей. — Неудивительно, что вдова ненавидит Трейсов.

— Портреты не всегда отражают правду, — сказал он.

Но не успела она спросить, что он имел в виду, как леди Талия воскликнула:

— Как странно, однако!

Она подошла к стене с портретами монархов и оглядывала ее с крайне суровым выражением лица.

— Я не одобряю, Эшарт. Возможно, София и гордится тем, что является дочерью королевского бастарда, но в наши дни едва ли разумно хвастаться связью со Стюартами.

Дамарис насторожилась.

— Отец вдовы был королевским бастардом? — спросила она Фитцроджера. — В Эшарте течет королевская кровь?

— Скорбите о своей потере? Но Эшарт услышал.

— Я не горжусь этим. Кроме того, незаконнорожденных потомков Карла II как собак нерезаных.

— Его называли Стариной Роули, — проговорил Фитцроджер на ухо Дамарис. — По имени весьма активного пса из его псарни.

Дамарис покраснела и бросила на него суровый взгляд, однако леди Талия услышала.

— Никаких непристойностей, сэр! — воскликнула она, но затем добавила: — Впрочем, это правда.

Она снова перевела взгляд на стену, неодобрительно цокая языком.

— И даже портрет бедняги Монмута. Старший сын Карла II, дорогие, — объяснила она Дамарис и Джениве. — Полагаю, он приходится Софии в некотором роде дядей, но все-таки он был мятежником.

Дамарис знала историю. Монмут поднял мятеж против Якова II, пытаясь захватить отцовский трон. Но потерпел поражение и был обезглавлен.

Мысли леди Талии движутся в том же направлении, что и ее: Трейсы — якобиты. Или по крайней мере вдова? Взгляд своеобразный, но присутствие здесь герцога Монмута не случайно. Вся эта стена должна что-то означать. Фитцроджер тоже внимательно изучал ее.

По телу Дамарис пробежала холодная дрожь. Головы шотландских лордов, которые руководили последним восстанием якобитов, все еще гнили на пиках в Лондоне.

— Он был очень красивый, — заметила Дженива, глядя на портрет Монмута. — Все дело в этих ниспадающих локонах, — сказал Фитцроджер. — Пожалуй, нам следовало бы вернуть эту моду.

— Дурак он был, — угрюмо бросил Эшарт. — Он предпочел думать, что его отец был женат на его матери, и отправил тысячи людей на смерть.

— А кто была королевская любовница? — поинтересовалась Дженива, оглядываясь. — Здесь есть ее портрет? Она твоя... кто? Прабабушка, Эш?

— Прапрабабушка. — Эшарт, судя по виду, с удовольствием покинул бы эту комнату, что неудивительно, но не мог пренебречь желанием Дженивы. Он указал на соседнюю стену и портрет молодой красавицы блондинки в простом белом платье с белым ягненком на руках: — Бетти Кроули, впоследствии Бетти Прис. Была выдана за одного из преданных королевских сторонников, чтобы дать имя ребенку.

— Бог мой, — сказала Дженива, — она не похожа на распутницу.

— Возможно, потому, что это сплошной вымысел. Бабуля заказала этот портрет спустя много времени после смерти леди. Настоящего портрета не существует.

— Нет портрета королевской любовницы? Разве это не странно?

— Она предпочитала жить тихо и уединенно. Дамарис увидела еще одну странность.

— И была любовницей Карла II? Наряду с такими бесстыжими распутницами, как Барбара Каслмейн и Нелл Гуин?

— Это странно, Эшарт, ты должен признать, — подхватила леди Талия. — Я всегда так думала.

Маркиз пожал плечами:

— Такова история. Идемте дальше. Вы были правы. Очень холодно.

Они все прошли через арку, которая вела к парадной лестнице, но Дамарис остановилась. Ее внимание привлек самый крайний портрет на королевской стене — юноша, во всем облике которого светилась уверенность в блестящем будущем.

— Кто это? — спросила она Фитцроджера, который был рядом. — Еще один мятежник? — Вовсе нет. Просто трагическое звено истории. Это принц Генри Стюарт, младший брат Карла II.

— Я не знала, что у него был еще один брат, кроме Якова.

— Я тоже не знал, пока не приехал сюда и не увидел этот портрет.

Дамарис рассматривала красивого молодого человека с длинными, пышными локонами.

— Почему трагический?

— Он родился в 1640-м, когда началась революция, ему было девять в год казни его отца. Они с матерью жили в ссылке, в бедности, до тех пор пока ему не исполнилось двадцать. Поскольку Англия попросила его брата вернуться и занять трон, Генри тоже возвратился, чтобы разделить богатство и власть. Однако вскоре после этого он умер от оспы. Суровый урок капризной судьбы. Идемте, — сказал он, положив ладонь ей на спину. — Остальные уже внизу.

От этого прикосновения у нее по коже побежали мурашки, несмотря на то что она была облачена в корсет, стеганый жакет, меха и бархат. Ей бы хотелось еще задержаться здесь, поразмыслить над странностью королевских портретов, точнее, попытаться понять, почему они висят здесь и что в них внезапно насторожило Фитцроджера.

Что же такого увидел он, чего не заметила она?

Глава 11

Они присоединились к остальным у подножия лестницы в огромном ледяном холле возле пустого камина. Леди Талия объясняла, что это какой-то там итальянский шедевр, но Дамарис подумала, что даже у нее энтузиазма заметно поубавилось.

— Библиотека, — объявила пожилая леди и бодро засеменила вперед. — У моего отца была довольно знаменитая коллекция.

Это оказалась комната, которую Дамарис раньше не видела. И неудивительно. В ней пахло гнилью, а с потолка отвалилось столько кусков лепнины, что все помещение было серым от пыли. Хотя стеклянные дверцы шкафов тоже покрывал плотный слой, все равно было видно, что они наполовину пусты.

— О мой Бог! — воскликнула леди Талия, готовая вот-вот расплакаться. — Это была папина гордость и радость.

У Эшарта вытянулось лицо, и было отчего. Весь дом был пропитан скорбью, которая сочилась из стен, выглядывала из покоробившегося дерева, вздыхала на холодных сквозняках. Он ронял клочья краски и штукатурки, словно слезы.

Эшарт что, не знал? У Дамарис возникло впечатление, что маркиз редко бывал здесь. Возможно, у него вошло в привычку находиться только в своих покоях и избегать остальной части дома.

Эшарт обнял старую леди:

— Бабушка, должно быть, продает наиболее ценные книги. Я положу этому конец и попробую сделать что-нибудь со всем этим.

Он выглядел довольно беспомощным.

— Если ты думаешь разжечь здесь огонь, — спокойно заметила Дженива, — то сначала лучше проверить дымоход.

Эшарт улыбнулся ей так, словно она была спасительной гаванью посреди бури.

— Практичная жена дороже любых сокровищ.

Это прозвучало как заявление, что он не променяет ее ни на какие в мире богатства, включая драгоценности мисс Миддлтон. Дамарис с тоской подумала, будут ли ее когда-нибудь вот так же любить. Брак по расчету вдруг показался ей гораздо менее привлекательным.

Фитцроджер нарушил тяжелое молчание:

— Где вы держите семейные архивы, Эш?

Эшарт жестом показал на противоположный конец комнаты:

— Старые записи вон там, в шкафах, а более поздние — в кабинете управляющего. Ты хочешь найти опись того, что здесь было раньше?

— Нет. Но Родгар спрашивал о бумагах, касающихся Бетти Прис. Мы могли бы оказать ему услугу и заодно развлечься, отыскивая сведения об истинном характере любовницы Кроули и ее отношениях с королем.

Эшарт не проявил энтузиазма, но Дженива сказала: «Это было бы увлекательно», — а ее желание, конечно, закон.

— Никаких других развлечений я предложить не могу, поэтому ладно, — согласился Эшарт. — Но копаться здесь, в таком холоде, никто не станет. Отнеси все, что нужно, наверх, в малую библиотеку, Фитц.

Дамарис показалось, Фитцроджер не пришел в восторг от такого предложения, однако у него не было выбора.

— Ты говорил, бумаги Присов, возможно, в мансарде?

— Я так думаю. Если нет, миссис Найтли должна знать. Пойдемте, дамы. Давайте вернемся в тепло. У меня, того и гляди, пальцы отвалятся.

Дженива отреагировала так, словно он заявил, что смертельно ранен, заставив его взять ее меховую муфту.

— Я могу спрятать руки и под накидку.

Эшарт сунул руки в большую голубую муфту, и при этом не выглядел ни неуклюже, ни смешно. Дамарис подумала было сделать то же самое для Фитцроджера, но на людях это выглядело бы слишком смело.

— Идемте! — скомандовала леди Талия, направляясь к двери. — Пока Фитц будет искать документы, мы и сыграем в вист.

Дамарис мысленно застонала, жалея, что не может остаться здесь. Изучать бумаги Присов с Фитцроджером казалось гораздо более увлекательным. Но никто этого не позволит, хотя бы только потому, что для игры в вист требуется четыре игрока.

Она взглянула на Фитца, и он показался ей таким одиноким, брошенным. Прежде чем поспешить за остальными, Дамарис сунула ему в руки свою норковую муфту.

Фитц стоял, ошеломленный. Когда остальные скрылись из виду, он поднес муфту к лицу. Даже несмотря на отсутствие интимных запахов, было в ней что-то от Дамарис. Возможно, едва различимый аромат жасминовых духов, которыми, как он заметил, она пользуется. Его руки замерзли, поэтому он сунул их в шелковистое тепло, но тут же снова вытащил. Ощущение показалось неприлично эротичным. Он отложил мучительно-соблазнительную вещь в сторону. Ему нужна свежая голова, значит, он должен избегать Дамарис Миддлтон.

Утром он солгал ей, потому что не хотел, чтобы она пустилась в очередную авантюру. Ее смелость пугала его, особенно когда опасность была так реальна и близка. Не было никаких других пострадавших в Тикмануэлле. Кто-то подсыпал отраву только в одну кружку и послал ее через Дамарис Джениве.

Он сказал правду о том, что послал ее мужчина с кривыми зубами, но не смог отыскать его. Парня запомнили — с его внешностью это было неизбежно, — и он назвался Флетчером, но на этом след обрывался. Он прибыл верхом на лошади и уехал вскоре после них. Никто не знает куда.

Флетчер. Наверняка имя вымышленное, но придумано с умом. Не такое банальное, как Смит или Браун, но достаточно распространенное, чтобы затруднить поиски.

Не имея разрешения быть откровенным, он вынужден был поведать Эшу ту же выдуманную историю. Эта ложь, однако, имела свои преимущества. Все, что будет знать Эш, узнает и Дженива, а затем и Дамарис. И начнет совать свой любопытный носик куда не следует.

Он прижал холодные пальцы к вискам. Дом сейчас тщательно охраняется, и пока ему удастся удерживать Эша и Джениву здесь, все будет хорошо. Но возможно, их экскурсия открыла причину опасности. От возникших подозрений у него кровь стыла в жилах.

Он вернулся в Королевский салон и стал снова разглядывать портреты. Если бы они могли говорить! Особенно Бетти Кроули — противоречивая королевская любовница. Тайны этой женщины, возможно, хранятся в документах и содержат ключ к спасению Эша и Дженивы. Он найдет их.

В покоях маркиза леди Талия взялась за организацию игры в вист. Она заявила, что малая библиотека слишком мрачная, и приказала Эшарту распорядиться перенести карточный стол в просторную спальню. А пока леди Талия продолжала давать уроки Дамарис.Девушка наблюдала за несколькими партиями в Родгар-Эбби. Это да плюс введение в игру, даваемое мистером Хойлом, помогло ей понять большую часть из того, о чем трещала леди Талия. Она надеялась, что не опозорится. Когда наконец они заняли свои места, она оказалась в паре с леди Талией, которая поощрительно улыбалась ей, пока Эшарт сдавал. В конце партии леди Талия сказала:

— Хорошее начало, дорогая, но вы должны запоминать сыгранные карты. Вам следовало знать, что у вас была последняя трефа.

Этот неиспользованный трюк стоил им игры, и леди Талия была недовольна. Дамарис сконцентрировалась. Она обнаружила, что держать в голове карты легко, если только ее мысли не устремляются к Фитцроджеру. Что он на самом деле ищет? Как бы ей устроить так, чтобы искать бумаги вместе с ним?

— Твой ход, Дамарис, — напомнила Дженива.

Дамарис собралась с мыслями и попала в масть. Ей удавалось это до тех пор, пока Фитцроджер не вошел в комнату. В тот же миг карты напрочь вылетели у нее из головы. Божьей милостью ей до конца партии не пришлось принимать важного решения.

Она отправилась с остальными в малую библиотеку, взволнованная тем, что он рядом. Четыре полированных сундука с медными замками стояли на полу, примерно два квадратных фута каждый. Фитцроджер поднял один и поставил на письменный стол.

— У тебя есть ключи, Эш?

— Нет. Возможно, они потерялись. Или у бабули. Фитцроджер вытащил свои инструменты и поколдовал над сундуком. Когда он открыл крышку, все подались вперед. Вероятно, они втайне надеялись на блеск золота, портрет или хотя бы кусочек кружева. Но внутри была стопка пожелтевших бумаг. Эшарт взял несколько и просмотрел их.

— Счета и тому подобное. Ты в самом деле хочешь копаться в этом старье, Дженива?

Невеста маркиза выглядела разочарованной, но сказала:

— Мы все должны помочь... — В этом нет необходимости, — проговорил Фитцроджер так быстро, что Дамарис поняла: он хочет просмотреть бумаги сам.

— Я-то уж точно не имею желания, — заявила леди Талия. — Все возвращаемся к картам.

Побуждаемая уже одним этим, Дамарис предложила:

— Я начну с бумагами. Урок доставил мне удовольствие, но уверена, с мистером Фитцроджером игра будет гораздо увлекательнее.

Эшарт, Дженива и Талия ушли без всяких возражений. Только Фитцроджер заколебался, оставшись стоять возле сундука с ней рядом. Ее кожу покалывало уже только оттого, что он был так близко.

— Для меня это предпочтительнее, правда. Я новичок в висте.

Мгновение спустя он отодвинулся.

— Хорошо. Но смотрите внимательно.

К ней вернулась способность нормально дышать.

— А что мы ищем?

— Что-нибудь о Бетти Кроули Прис.

— Нет, что мы на самом деле ищем?

— А чего еще вы ожидали? Таинственных сокровищ?

Вот так легко и непринужденно уйдя от ответа, он удалился, однако дверь между двумя комнатами не закрыл. Она не знала, то ли это из-за того, что он не хотел показаться грубым, толи потому, что не доверял ей, но карточный стол оставался в поле ее зрения. Свободное место было почти напротив нее, так что он мог наблюдать за ней, лишь слегка повернув голову. Однако это означало, что и она могла следить за ним. Она смотрела, как он сел, отбросив назад фалды сюртука плавным и сильным движением. «Он просто сидит на стуле, — напомнила она себе. — Приди в себя».

Девушка перевела взгляд на бумаги в руке, слишком поздно заметив, что некоторые из них тонкие, а она так стиснула их, что одна порвалась. Дамарис аккуратно разложила их на столе и для начала бегло просмотрела. Насколько она могла судить, ни один документ не имел отношения к Бетти Прис, но она все равно увлеклась. Счета, инвентаризационные списки, ведомос-ти образовывали пеструю картину прошлого, какое-то безумное лоскутное одеяло. Хозяйство в Берч-Хаусе велось аккуратно. Она всегда знала, где что находится и когда что должно быть сделано. Эти же документы выглядели так, словно их побросали в сундук как попало. Она не могла этого так оставить. Помимо тех таинственных бумаг, которые они ищут, здесь могут быть и другие важные документы: договор об аренде, контракт или письмо от любовника королевских кровей. Дамарис приступила к систематизации, раскладывая по отдельным стопкам хозяйственные счета, рецепты, письма от купцов и других деловых людей и семейную корреспонденцию.

Иногда она отрывалась от документов и переводила взгляд на мужчину.

Что же представляет собой Октавиус Фитцроджер? В портретной галерее он казался напряженным, но сейчас был непринужденно мил и любезен. Он был красив гибкой, мужественной красотой, будившей воспоминания о фехтовальном турнире, от которых ее бросило в жар.

Она поспешно вернулась к бумагам. Тут-то ее и осенило, что все документы относятся в основном к первой четверти текущего столетия — на сорок лет позже того времени, когда у Бетти была связь с королем. Дамарис еще раз просмотрела их. Некоторые датировались девяностыми годами прошлого столетия, но ни одного из шестидесятых.

Где-то должны быть более ранние и интимные. Она бросила взгляд на игроков, потом на другие сундуки и на тонкие отмычки, торчащие из замка сундука перед ней. Все, похоже, поглощены игрой. Она осторожно вытащила тонкие лезвия, незаметно выскользнула из-за стола, встала на колени перед сундуком и попыталась сообразить, как действовать.

— Это не так просто, как кажется. Дамарис виновато вскочила на ноги.

— Ну, так научите меня.

— Ни в коем случае. — Он взял отмычки из ее руки и оглянулся на письменный стол. — Вы еще не закончили тот сундук.

— Там сплошные хозяйственные счета и ничего относящегося к тысяча шестьсот шестидесятым. — И все же. Какой смысл в поисках, если они несистематические?

— Поскольку вы не говорите, в чем суть, откуда мне знать?

— Суть ясна всем, кроме вас.

Их слышат, и Дамарис удержалась от соблазна пикировки.

— Поскольку мы ищем личные бумаги, — сказала она, — не будет ли рациональнее найти сундук, в котором они находятся? А если не удастся, то хотя бы сундук с более ранними документами?

— Мне сменить вас за этим скучным занятием? Она поспешно вернулась на свое место за столом.

— Нет, спасибо. Наслаждайтесь игрой.

Она даже не смотрела, как он уходит, забрав с собой свои отмычки.

Дамарис сосредоточилась на документе, лежащем перед ней, — копии заказа экзотических растений, датированной тысяча семьсот пятнадцатым годом. Граф Вейзи — королевский бастард собственной персоной — хотел какие-то geranium africanum и pelargonium peltatum. Ни то, ни другое ни о чем ей не говорило. Еще он заказывал amaryllis belladonna. Белладонна — это ядовитый паслен. Она тут же подумала об отравленном сидре, но вспомнила, что это было случайностью. Такое происходит сплошь и рядом.

Она перешла к таким «увлекательным» записям, как просьба о щенках от охотничьих собак лорда Вейзи, вопросы управляющего имением в Камберленде о дренировании и известковании почвы и отчет о перетяжке комплекта стульев красным сафьяном.

— Я пришел сменить вас.

Дамарис вздрогнула. Она даже не слышала, как он подошел. Остальные болтали между партиями, но игра пока не закончилась. Разве еще не время обеда? Ей совершенно не хотелось опять играть в вист. Взгляд на изысканные часы из позолоченной бронзы сказал ей, что еще только час, а обед назначен на два.

— Я не против продолжить. Я нашла вот это. — Она показала ему письмо о белладонне. — Белладонна просто означает «красивая женщина». Это растение не обязательно ядовитое.

— Я знаю. Тут говорится, что оно придает глазам женщины блеск.

Он взглянул на нее:

— Я бы не советовал. Дамарис нахмурилась:

— Галантный джентльмен не сказал бы, что мне это не нужно. Впрочем, забыла, я же невзрачная, как алебарда, верно?

— Дамарис, я имел в виду, что ваши глаза и так очень красивые.

— О... — Она не знала, как реагировать, особенно когда остальные могли услышать. Девушка вышла из-за стола. — Ладно, я займу ваше место за картами. — Оказавшись на безопасном расстоянии, она приостановилась. — Я сортировала бумаги по датам.

— Хорошая идея.

— Вы скажете, если найдете какие-нибудь королевские письма?

— Конечно.

Почему такой прозаический разговор наполняет ее ощущением солнечного тепла?

Она быстро покинула комнату и вымыла руки, сказав остальным:

— Эти тривиальные отчеты о делах имения такие скучные и в то же время увлекательные. Так странно думать, что давно умершие люди беспокоились о собаках и обивке стульев.

Дженива улыбнулась:

— И что когда-нибудь люди могут заинтересоваться нашими записями о покупке кружев и прочитанных книгах.

Были сданы карты для новой партии. Дамарис сосредоточилась на игре, старательно избегая украдкой поглядывать на Фитцроджера. В результате они с леди Талией одержали блестящую победу.

— Каким отличным игроком вы стали, моя дорогая! — воскликнула леди Талия. — И всего за каких-то несколько часов.

— С талантливым учителем.

— Как мило, благодарю. Дамарис только подумала, не сменить ли ей вновь Фитцроджера, когда леди Талия вздохнула.

— Все было так замечательно, но мне нужно немного вздремнуть.

Дженива поспешила к ней:

— Талия, вы хорошо себя чувствуете? Обычно вы не отдыхаете перед обедом.

— Наверное, это дорога, деточка. Но я должна быть предельно собранной, если мы будем обедать с Софией.

Отличная мысль. Они все присоединятся к вдове в ее личной столовой в два.

— Теперь все марш отсюда. Дженива, пожалуйста, найдите Регину.

Разумеется — ведь они в ее спальне. Дженива взяла накидку и скрылась за дверью, а Дамарис с Эшартом пошли в малую библиотеку. Леди Талия не показалась ей особенно утомленной, и когда она оглянулась и уловила искорки в глазах пожилой дамы, то поняла: она дает Эшарту с Дженивой время побыть вдвоем. Крайне удобная дуэнья, но как в этом случае быть им с Фитцроджером? Когда они вошли, Фитц поднял глаза от второго сундука.

— Талия хочет отдохнуть, — сказал Эшарт, неторопливо подходя к столу. — Нашел что-нибудь?

— Ничего. Но все эти бумаги слишком недавние. Эшарт посмотрел на два запертых сундука.

— Почему бы не проверить, есть ли в других более поздние?

— У вас с Дамарис много общего.

Эшарт бросил на нее вопросительный взгляд.

— Я предложила то же самое и получила нагоняй за нетерпение.

— Он не может дать мне нагоняй. Это мои бумаги, и я могу делать с ними что хочу. Открой их, Фитц.

Фитц подчинился, затем отвесил саркастически пышный поклон:

— Милорд!

Эшарт подмигнул ей. Теперь, когда вопрос о браке между ними не стоял, Эшарт стал оттаивать по отношению к ней, и Дамарис подумала, что он, возможно, даже понравится ей, почти как брат.

Он подошел к сундукам, но в этот момент вошла Дженива, и все остальное потеряло значение. Дамарис и глазом не успела моргнуть, как они вместе испарились.

Ее сердце затрепетало. Она знала, что ей следует уйти, скрыться в безопасности своей комнаты. Но ей хотелось продолжать поиски тайн Бетти Кроули. И вопреки благоразумию делать это вместе с Фитцем.

Она подошла к одному из только что открытых сундуков. Не успела она его коснуться, как Фитцроджер подхватил его и поставил на диван.

— Так вам будет удобнее.

Потом он зажег свечи и поставил канделябр рядом с ней. Он задержался, и она затаила дыхание. Не собирается ли он прикоснуться к ней? Но он вернулся на свое место за столом. Он намерен вести себя правильно, значит, и она тоже.

Однако несмотря на разделявшее их расстояние, молчание, в котором они работали, было многозначительным. Шелест бумаг в его руках нашептывал интимные вещи, а знойный жар горящих в камине поленьев походил на страсть.

«Ты богатая наследница, — напомнила она себе. — И вскоре можешь стать герцогиней Бриджуотер, если будешь благоразумна. Ты откажешься от этого, чтобы стать миссис Фитцроджер, женой человека, окруженного скандальной славой?» Она до сих пор не узнала правду об этом и, как подозревала, по той причине, что не хотела знать.

Он закончил свой сундук, переставил его на пол и поднял последний на стол. Затем подошел к дровяному ящику и подбросил еще одно полено в огонь. Оно затрещало и вспыхнуло. На обратном пути он задержался между диваном и столом.

— У тебя щека в пыли.

Их взгляды встретились. Она с надеждой ждала, что он подойдет и сотрет, но когда он этого не сделал, потерла обе щеки.

— Теперь лучше? Его глаза улыбались.

— Если только серые румяна в моде.

Он все-таки подошел, вытащил платок и приподнял ее голову. Да, она таяла, ее внутренности размягчались, кровь стекала, покидая мозг...

Он вытер обе щеки по очереди. — Не намного лучше. Тебе стоит пойти в свою комнату и умыться.

Он что, пытается избавиться от нее? — Это далеко через холодный дом, а здесь еще много бумаг. Спустя мгновение он отступил назад, вернулся к столу и открыл крышку следующего сундука.

— Все то же самое.

— В предыдущем ничего интересного? — спросила она.

— Нет. — Он сел за стол. — И ничего, датируемого тысяча шестьсот шестидесятыми.

— Это действительно то, что мы ищем? Документы, подтверждающие любовную связь Бетти с королем?

Он вытащил бумагу и взглянул на нее: — Да.

Ей пришлось поверить ему, но в то же время она чувствовала, что за этим стоит нечто большее.

— Когда Бетти Кроули умерла? — спросила она.

— В тысяча семьсот восемнадцатом.

— Значит, она могла писать письма вплоть до этой даты. Он удивленно взглянул на нее:

— Верно, а мы не нашли ничего, связанного с ней.

— Подозрительно, не так ли? Это не праздные поиски, Фитцроджер. Я же вижу. — Когда он не ответил, она попросила: — Скажи мне правду. Я хочу тебе помочь.

Он откинулся назад, положив длинные пальцы на бумаги.

— Если ты будешь продолжать допытываться, Дамарис, мне придется избегать тебя.

— Не вижу, как ты можешь это делать, когда здесь так мало теплых комнат.

— Я не боюсь холода.

Глава 12

Дамарис не вполне поняла его слова, но почувствовала, что положение рискованное, и поспешно отступила.

— Думаю, все документы, касающиеся королевской связи, у вдовы.

После довольно продолжительной паузы он сказал:

— Я тоже так думаю.

— Так когда ты собираешься обыскать ее покои? Что-то тронуло его глаза и губы. Это было похоже на нетерпение, но она также уловила проблеск юмора.

— Каким же это образом?

— Таким же, как ты открываешь замки. Научи меня!

— Нет. — Он взял еще один документ из сундука, заканчивая дискуссию, но это не входило в ее планы.

— Я уверена, было бы гораздо лучше, если бы мы работали вместе.

Он воззрился на нее:

— Прошу прощения?

— Бок о бок. — Она поднялась, взяла стул и понесла его к столу. Фитц забрал стул у нее. Дамарис не возражала, но заметила: — Я не неженка, ты же знаешь. Мне доводилось двигать мебель и потяжелее.

Глядя в его глаза, она не могла думать ни о чем, кроме его губ на своих губах, его тела, прижимающегося к ней...

Он положил руки ей на плечи, но только для того, чтобы усадить ее на стул, да так твердо, что у нее зубы клацнули. Он открыл рот, словно собирался извиниться, но потом сел.

— В чем конкретно заключается твой блестящий план? «Сесть к тебе на колени и поцеловать тебя». Единственное, что ее останавливало, — это уверенность, что он покинет комнату, а возможно, и дом. Он, как и она, понимал, что происходит между ними, но вознамерился не поддаваться соблазну. Сильная воля может быть раздражающей...

— У меня разбегаются мысли, — сказала она. — Я не вникаю должным образом в содержание писем. Если мы будем работать вместе...

— Мои мысли не разбегаются.

Она внимательно посмотрела на него.

— Нет?

У него на щеках проступила краска, и он отвел взгляд.

— Ладно. — Фитц взял письмо, лежащее перед ним, и развернул. — Шестое декабря тысяча шестьсот девяносто седьмого года, от сэра Роджера Мидколла о новом соборе Святого Павла, а также рецепт, как избавиться от блох.

Дамарис взяла следующую бумагу, слишком явственно ощущая атмосферу интимной близости.

— Без даты. Весьма эффективное средство от глистов у детей. Пажитник, полынь и патока. Я использовала почти такой же.

— У тебя были глисты?

— Я помогала бедным, сэр.

Он подшучивал, а это было уже кое-что. Фитц взял следующий листок.

— Похоже, мы напали на золотоносную жилу рецептов. Пилюли из норвежской смолы и девясилового корня. Эффективны против цинги.

— Чего не знаю, того не знаю. — Она вытащила бумагу, сложенную пополам, и развернула. Посмотрела на него, затем медленно прочитала: — «Сильное слабительное госпожи Бетти».

Он наклонился ближе, взявшись за край бумаги, но она сказала:

— Тут нет ничего интересного, и, возможно, это не та Бетти.

— Верно, но если та, значит, у нас есть ее почерк. Бетти Прис, говорят, была тихой, кроткой леди. Для чего ей могло понадобиться сильное слабительное?

— Чтобы избавить тело от ядов. — Она взглянула на него. — Это не те яды.

— Я знаю. Но трудно удержаться, чтобы не провести связь. Что это?

— Смесь компонентов, но в основном teucrium scordium, больше известный как настойка дубровника.

— Кому известный, а кому и нет, — заметил он, на этот раз с искренней улыбкой. Однако он отпустил бумагу, прерывая связь, и вытащил другую из сундука.

Они бегло просмотрели ряд рецептов лекарственных средств, затем задержались на таком же аккуратном почерке, каким было описано слабительное госпожи Бетти. Дамарис положила их рядом, но сказала:— Бетти Прис не стала бы описывать свой рецепт в таких выражениях, верно?

Он со стоном откинулся назад.

— Разумеется, нет. Ну и тупица же я сегодня.

Дамарис достала еще одну бумагу — просительное письмо от дальнего родственника, гадая, по той же причине его мозги плохо работают, что и у нее, или нет. Она надеялась, что да. Ей так хотелось прислониться к нему, прильнуть, прижаться ближе.

Он положил ладонь ей на руку. Она вскинула глаза: он был так близко, его губы были совсем рядом...

«Какой вред от одного поцелуя? — нашептывало ее жаждущее тело. — Только поцелуй...»

Он слегка отодвинул ее назад, и она выпрямилась. Еще нужно разобрать половину сундука и очень много в том, что она бросила. К тому же она играет с огнем.

Дамарис поднялась, двигая плечами.

— Надо немного размяться, а то все тело затекло. — Она прошлась по комнате, стараясь не смотреть на него. Ей следовало бы уйти, пока она еще владеет собой.

— Нам нужен образец почерка Бетти Прис.

Его резкий голос разрушил чары, и она повернулась к нему.

— У вдовы должен быть, — предположила она.

— Наверняка. Подразумевается, что я и его украду?

— А не может ли кто-нибудь попросить ее об этом за обедом?

Его взгляд застыл, словно такая возможность поразила его.

— Почему нет? — спросила она. — Мы же не делаем ничего дурного. — Затем непроизвольно добавила: — Или делаем?

Лицо ее собеседника стало непроницаемым. Он ответил:

— Нет, конечно. Эш может спросить ее. Он сейчас единственный из нас, кого она станет терпеть.

— Вот и славно. Вероятно, стоит попросить у нее и другие документы, касающиеся ее бабушки. Неужели она откажет? — Мы же говорим о вдовствующей леди Эшарт, — сухо напомнил он. — Но возможно, она не увидит в этом никакого вреда.

— О каком вреде идет речь? — Ее терпение лопнуло. — Почему ты не расскажешь мне, что происходит? Это так глупо!

— Нет, важно и опасно, и я не хочу втягивать тебя в это. Тишина пронзила комнату, словно молния без грома. Он втянул воздух, встал и отвернулся.

— Мне не следовало говорить это. Забудь. Нет, вряд ли ты на это способна. Прошу тебя никому не повторять этого.

Она подошла поближе к столу.

— Это связано с Дженивой. Значит, покушение все-таки было...

— Нет. — Уверенность, прозвучавшая в его голосе, заставила ее замолчать. Он повернулся к ней. — Я делаю все возможное, чтобы всех обезопасить. Полагаю, что здесь сейчас никому ничто не грозит.

— Никому...

— Я больше не могу ничего сказать. Мне и этого не стоило говорить.

Он на секунду стиснул кулаки, прежде чем взять себя в руки.

Осознание правды все равно что пение, решила Дамарис, когда звуки выходят идеальные и скользят, чистые и звонкие, словно птичьи трели. Теперь она знала правду и не могла молчать.

— Тебе нужен кто-то, с кем бы ты мог обо всем этом поговорить. Пусть это буду я.

— Не говори чепухи.

Один только его тон должен был бы остановить ее, но она шагнула вперед и прижалась к столу, разделявшему их.

— Я постараюсь не задавать слишком много вопросов. Ноя должна помочь. Потому что это важно и опасно. Если ты хотел, чтобы я оставалась в стороне, не надо было мне ничего говорить.

— Значит, ты хочешь пристыдить меня, отплатив добром за зло?

— Я и сама не понимаю, чего хочу. Для меня внове эти аристократические дома судьбы, которые переплетаются с историей. Я не знаю мужчин. Вы озадачиваете меня, все вы.

Наверняка мне не следует рассказывать тебе все это, но что я могу поделать, если не умею лгать и притворяться? Я привыкла быть откровенной.

— Дамарис, разве тебе не известно, как тяжело приходится в этом мире честным и открытым? — Он обошел стол, взял ее за руки и поднес их к своим губам, поцеловав каждую и не сводя с нее глаз. — Я не могу доверить свои опасные тайны честной женщине.

— Честная не значит несдержанная.

— Но если тебя спросят, ты сможешь солгать?

Он все еще держал ее руки. Она обвила его пальцы своими и не хотела отпускать.

— Ради тебя солгу. Поделись со мной, Фитцроджер.

— Зови меня Фитц.

Это застало ее врасплох, и она высвободила свои руки.

— Почему это беспокоит меня? — И сама ответила: — Потому что мы не можем быть больше чем друзьями.

Он словно бы и не заметил ее мучений.

— Друзья зовут меня Фитцем.

— А те, кто больше чем друзья? Его губы дернулись.

— Фитц.

— Никто не называет тебя Октавиусом? Совсем никто? В этом имени есть определенное величие.

— Оно означает «восьмой», что же в этом великого? Кроме того, оно слишком холодное. — Он прислонился к столу. — Как бы ты называла меня, если бы мы были любовниками?

У нее перехватило дыхание, но если он хочет поозорничать, она подыграет ему. Хотя бы ненадолго.

— Сокращенно? — предложила она. — Окти? Он усмехнулся:

— Нет.

— Или, может, просто по-английски — Номер Восемь? Ты прав. Это глупый способ называть детей. Возможно, было бы лучше по-французски — Уит[2]. Пшеница подходит к твоим волосам.

— Жесткие, как сено?

Эти слова вызвали в памяти тот поцелуй в карете, когда она схватила его за волосы, которые не оказались шелковистыми, но и грубыми тоже не были. Воспоминание было таким живым!

Дамарис не знала, кто из них сделал первый шаг, как она очутилась в его объятиях, но узнала неминуемое крещендо дуэта, который они пели. Она погрузила пальцы в эти волнистые пшеничные волосы и отчаянно, безрассудно слилась ртом с его губами. Она прижалась теснее, или он стиснул ее крепче своими сильными руками — одна ладонь между лопаток, другая сжимает поясницу.

Герцогиня Бриджуотер, напомнила она себе, но это же только поцелуй... Но способный стереть все мысли из ее головы, превратить ее в безумное существо, пылающее первобытной страстью. Она обвила его руками, стремясь быть к нему гораздо ближе, чем позволяла одежда.

Его рот оторвался от ее губ и проложил дорожку легких поцелуев вдоль щеки и вокруг уха. Она повернула голову, снова ища его губы.

— Моя няня, — пробормотал он, — называла меня Тотти. Она усмехнулась:

— Я не смогу!

— Даже наедине?

Она покачала головой на его плече.

— Даже, — тихо спросил он, — в уединении зашторенной постели?

Ее колени подогнулись, и она прильнула к нему, но затем нашла в себе силы оттолкнуться. Подальше от обжигающего огня.

— Прошу прощения, — сказал он, отпуская ее, делаясь серьезным и задумчивым. Еще мгновение, и она потеряет его. Это было невыносимо.

— Не надо! Не извиняйся. Мне понравилось. И мне ведь нужна практика... — Она должна заговорить его, не позволить отдалиться от нее. — Для пребывания там. Разве при дворе не будет флирта и поцелуев?

— Урок номер один, — строго проговорил он, — никого не целуй так при дворе. Урок номер два — ни с кем не оставайся там наедине. Урок номер три — избегай таких мужчин, как я.

— О Бог мой! — воскликнула она, приложив ладонь к груди. — Двор полон таких мужчин, как вы, сэр?

Он не улыбнулся.

— В худшем смысле да.

— А в лучшем, в смысле неотразимого обаяния?

Она тут же пожалела о своих словах, но громко зазвучавший в соседней комнате голос спас их. По молчаливому согласию они вернулись за стол и расположились так, словно все это время не отрывались от бумаг.

Вошла сияющая леди Талия.

— Вот так-то гораздо лучше! Дженива с Эшартом улизнули? Ах, негодники! Но они ведь скоро поженятся, и, я уверена, вы двое тоже были паиньками. Дамарис, дорогая, я все же думаю, вам стоит переодеться к обеду. Это такое неудобство в насквозь промерзшем доме, но наверняка София ожидает соблюдения некоторых формальностей.

Дамарис замешкалась, надеясь, что Фитцроджер — Фитц — предложит проводить ее. Но он этого не сделал.

Холод в доме имел свое преимущество: Мейзи была в комнате и занималась шитьем. Дамарис переоделась в шелк, выбрав приглушенную бело-голубую полоску, ибо пришло время образумиться. Она даже добавила большое кисейное фишю, чтобы прикрыть низкий вырез. Сдержанная скромность может смягчить вдову, и она согласится отдать документы Бетти Прис.

Однако, сев на стул, чтобы Мейзи привела в порядок ее волосы, Дамарис вдруг поняла, что совсем не тайна Бетти Прис ее занимает. Ее интересует Фитц и она сама. У нее всего несколько дней, прежде чем они отправятся в Лондон. Там она будет под присмотром леди Аррадейл. Она мало будет видеться с Фитцем, и, возможно, никогда наедине. Она войдет в высшее общество и должна будет выбрать себе Титулованного мужа.

— Где ваша норковая муфта, мисс Дамарис? — спросила Мейзи.

Дамарис залилась краской.

— Оставила в холле. Я заберу ее, когда спущусь вниз. Однако немного погодя горничная принесла муфту. — От мистера Фитцроджера с поклоном, мисс. Дамарис против воли испытала восторженный трепет: он не забыл, что недавно прикасался к ней. Но Мейзи глядела букой и пробормотала что-то вроде/о тот тип».

Надев свою красную накидку и взяв муфту, Дамарис спросила:

— Почему ты так настроена против мистера Фитцроджера, Мейзи?

— Он хочет жениться на вас, вот почему.

— Нет, не хочет. Да и я против. Но даже если бы захотела, почему это тебя так заботит?

— Он разобьет вам сердце, как пить дать. — Мейзи отвела глаза и теребила юбку.

— Но дело не только в этом, верно? А в чем? Горничная набралась духу и выпалила:

— Я хочу быть служанкой миледи, мисс. Когда бы вы были маркизой, я бы тоже стала важной персоной. Но если вы выйдете за этого, я останусь никем, как сейчас.

Дамарис покачала головой:

— Как интересно! — Лучше не говорить Мейзи, что она может стать герцогиней, иначе от нее житья не будет. — Я не могу выйти замуж, чтобы угодить тебе, Мейзи. И кроме того, разве ты сама не предпочла бы замужество любому, пусть даже самому высокому положению среди слуг?

Лицо девушки зарумянилось.

— Я бы не против, мисс Дамарис, но только за хорошего человека.

— Значит, в этом наши мысли совпадают.

— Так вы не станете связываться с этим типом? — спросила Мейзи.

— Я намерена принять правильное решение, — ответила Дамарис и вышла из комнаты.

За дверью она обнаружила Фитцроджера.

— Моя комната здесь, — сказал он, показывая на соседнюю дверь. — Она предназначалась для Талии, но, разумеется, леди с Дженивой. Обычно я останавливаюсь в комнате по другую сторону малой библиотеки, но Эш захотел быть рядом, поэтому я уступил ее ему.

— О! — только и смогла вымолвить Дамарис, борясь со смехом. Она никогда раньше не слышала, чтобы он болтал без умолку. Неужели он тоже взволнован? И по той же причине?

Должно быть. Он бы не поцеловал ее, если бы владел собой. В голове у нее была полная неразбериха, и ощущала она себя полубезумной, но он, вероятно, в таком же состоянии. Фитц предложил ей руку, и она положила ладонь на его рукав.

Она читала истории о людях, которые теряли голову от любви, — Ланселот и Гиневра, Ромео и Джульетта, Мария, королева Шотландская, и Босуэлл — и никогда не принимала их близко к сердцу. Зато теперь поняла этих безумцев. И очень хорошо, что она опиралась на его руку, когда они спускались вниз, иначе в своем рассеянном состоянии легко могла бы оступиться.

Вдова — сплошной холод — ожидала их среди поблекшего изящества маленькой столовой. Но в комнате было тепло. Все заняли свои места — Эшарт с Дженивой по одну сторону стола, Дамарис с Фитцроджером по другую, вдова во главе стола, а леди Талия на противоположном конце. Леди Эшарт позвонила в колокольчик, и слуги внесли и поставили на стол первое блюдо. Еда была незамысловатой, но вполне съедобной. Дамарис ела, подыскивая способы направить беседу в нужное русло, а именно к Бетти Прис. Но разговор шел то о погоде, то о книгах, то о каких-то незначительных государственных делах.

Когда принесли второе блюдо, Эшарт наконец произнес:

— Мы просматривали бумаги Присов, бабуля. Ты не возражаешь?

— Поздновато для возражений, — отрезала вдова, но не холоднее, чем раньше. — Не могу представить для чего.

— Забавно отыскать доказательство связи между Бетти и королем.

Дамарис ела грушевый пирог, но наблюдала за вдовой. Ей показалось, пухлое лицо окаменело, но это могло быть просто раздражение.

— Уверяю тебя, — сказала вдова, — в твоих жилах течет королевская кровь, Эшарт. Это написано в твоих чертах.

— Я тоже так думаю, — проговорила Дженива. Леди Эшарт проигнорировала ее. — Мне кажется, — подал голос Фитцроджер, — сходство больше с Карлом I, чем с Карлом II. Или, быть может, — добавил он, — с принцем Генри.

Когда он заговорил, Дамарис повернулась к нему и пропустила первую реакцию вдовы. Однако атмосфера за столом неуловимо изменилась, как и сама леди Эшарт, — губы еще сжаты, взгляд застывший.

Обсуждение грозило сойти на нет, поэтому она спросила наугад:

— А что за женщина была ваша знаменитая бабушка, леди Эшарт? Непревзойденная красавица, я уверена.

Вдова вздернула двойной подбородок:

— Она была истинной леди, которой восхищались все, кто знал ее, и не только из-за ее внешности. Она обладала спокойным достоинством и благочестием. И не проявляла ни малейшего интереса к мирским радостям.

Дамарис вытаращила глаза. Как же в таком случае она стала любовницей Старины Роули?

— Я всегда полагала, что ее достоинства происходят от раскаяния, — заметила леди Талия.

— Как будто ей было в чем раскаиваться! — Вдова поднялась на ноги, умудрившись сделать так, что даже это несложное действо выглядело величественно. — Уверена, вы все предпочитаете подняться наверх.

Она демонстративно вышла из комнаты, хлопнув дверью. Взгляды присутствующих скрестились над столом.

— Делить постель с королем — это святой долг? — недоуменно спросил Эшарт.

Дамарис ожидала, что Фитцроджер выдвинет какое-нибудь предположение, но когда он промолчал, она сказала:

— Или все это выдумка.

— О нет, это было, — возразила леди Талия. — Все знали, что Рандолф Прис не мог... был не способен... в общем, военные раны.

Дамарис пришло в голову, что леди Талии может быть известно многое об этих событиях. В начале века она еще была девочкой, но должна была знать людей, принадлежащих ко двору короля Карла, возможно, даже тех, кто участвовал в Гражданской войне. Эшарт допил свой бокал.

— Что-то у бабули концы с концами не сходятся. Либо Бетти была шлюхой короля, либо в нас нет королевской крови.

— Либо, — сказала Дамарис, — был тайный брак. Повисла напряженная тишина.

— Как интригующе, — пробормотала леди Талия.

— Это невозможно. — Эшарт встал и помог Джениве подняться. — Бетти забеременела моим прадедушкой в тысяча шестьсот шестидесятом году, во время Реставрации. Возвращенный на трон монарх мог распутничать с кем угодно, но жениться на ком попало никак не мог. Ему нужны были деньги, власть и жена, которая обеспечила бы королевские связи за границей. Потому-то он и женился на Екатерине Браганса. Идемте. Я прикажу подать чай наверх.

Фитцроджер помог леди Талии, поэтому Дамарис справилась сама, напряженно размышляя. Когда они вышли из столовой, Талия взяла Фитцроджера под руку с одной стороны, а она должна была взять с другой, но Дамарис пошла по другую руку леди Талии.

— А что вы думаете, леди Талия? Была госпожа Бетти любовницей короля?

— Тема весьма щекотливая, — заметила старая леди с озорными искорками в глазах. — Но Рандолф Прис не был отцом ее ребенка.

Дамарис поняла. Рандолф Прис не мог иметь детей из-за ранения. Однако это дела не меняло. Никто и не считал его отцом. Карл II был признан отцом сына Бетти, но кое-какие детали явно не стыковались.

Как сказал Эшарт, король Карл никогда бы не женился на женщине не королевских кровей. Но вдова утверждала, что Бетти Прис была добродетельна.

Фитцроджер представил на обсуждение имя Генри Стюарта, того самого забытого принца, который трагически умер молодым, к тому же примерно в то время, когда Бетти Кроули зачала ребенка. Если подумать, мысль увлекательная, но с пугающим скрытым значением.

Когда они вошли в Охотничью комнату, Дамарис не знала, что сказать, что спросить, но Эшарт заговорил первым:— Отличалась ли Бетти Прис благочестием и добродетелью всю жизнь, Талия? Или в молодости она была роковой соблазнительницей?

Леди Талия села в кресло, поставив ноги на табуреточку.

— Я встречалась с ней только дважды, дорогой, когда она была уже в летах. Один раз, когда я останавливалась в Кембриджшире с семейством Уолборо. Мы все ездили в Стортон-Хаус на бал. Именно там мой брат и познакомился с вдовой — Софией Прис, чего, возможно, лучше было бы избежать. Потом Бетти присутствовала на свадьбе. Будучи вдовой, она жила в личных покоях в Стортоне и редко выходила, за исключением тех случаев, когда занималась филантропией. В округе было множество богаделен и благотворительных больниц.

— Это достойное дело, — выразила свое мнение Дженива.

— Но свидетельствует о нечистой совести, — подчеркнул Эшарт. — Загадка решена. Бетти Кроули в юности согрешила, быть может, всего один раз, а потом всю оставшуюся жизнь каялась и искупала свой грех. В моих жилах течет королевская кровь, к счастью, по незаконной линии, но бабуля не желает признаваться в слабости своей бабки.

Вошли две служанки, неся подносы с чаем. Талия сделала знак Джениве:

— Позаботьтесь обо всем, дорогая. Вы скоро будете здесь хозяйкой.

Пока Дженива разливала чай, Дамарис думала, что леди Талия не так глупа, как кажется. Это было недвусмысленное напоминание служанкам удалиться в комнату для слуг.

Приходилось признать, что вывод Эшарта имел смысл. Она на себе испытала, как легко позабыть о мудрости и добродетели, поддавшись обаянию мужчины. И не важно, согрешила ли Бетти с греховодником Карлом или с его младшим братом, который был гораздо ближе ей по возрасту.

Имеет значение только заключенный брак. Потому что если принц Генри был отцом Чарлза Приса и был женат на Бетти Кроули, следовательно, линия, ведущая к Эшарту, законная. Она не слишком разбиралась в порядке королевского наследования, но предполагала, что, возможно, это значит, что Эшартможет претендовать на английский трон. Вот она, та самая государственная тайна, от которой мурашки бегут по коже.

Слишком много крови было пролито за трон. Вначале герцог Монмут, потом восстание в тысяча семьсот пятнадцатом году, целью которого было водворить на трон вместо Ганновера сына Якова II, Георга I. И недавний мятеж сорок пятого, унесший такое множество жизней, включая кровавую резню при Куллоденской битве.

Дамарис была еще слишком маленькой, чтобы помнить события 1745 года, но рассказы об этом ярко запечатлелись в ее детском сознании, ибо армия мятежников близко подошла к Уорксопу во время похода на Лондон. Некоторое время даже казалось, что якобиты дойдут туда и одержат победу.

Она взглянула на Фитцроджера, который стоял у окна в глубокой задумчивости. Много бы она дала зато, чтобы прочесть его мысли.

Леди Талия предложила провести вечер за вистом. Фитц сказал:

— Почему бы нам не поиграть в какие-нибудь другие игры? Мы же не хотим, чтобы Дамарис проиграла свое состояние в мушку или фаро, когда окажется при дворе. — Он взглянул на нее. — Страсть к азартным играм может оказаться такой же неожиданной и непреодолимой, как и любая другая.

Она надеялась, что краска смущения, прихлынувшая к щекам, не слишком заметна. Леди Талия не пришла в восторг от этой идеи, но даже и она понимала, что они не могут все время играть в вист.

На взгляд Дамарис, карточные игры в тот вечер были легче и забавнее, чем вист. Ей казалось глупым рисковать деньгами, но поскольку они играли фишками в форме жемчужных раковин, она не возражала.

Дневной свет угас, и его заменило сияние свечей. По мере знакомства с разными играми, от опасной фаро до фривольной «спекуляции», Дамарис осознала, что предостережение Фитца было вполне обоснованным. Ее привел в восторг крупный, пусть даже и теоретический, выигрыш, и когда она проиграла, это вдохновило ее на то, чтобы попытаться отыграться.

Она была так уверена, что удача улыбнется ей! Эшарт между партиями велел принести кларет, печенье и вино.

Фитцу заметил:

— Еще один урок. Карточная игра обычно сопровождается вином. Учитесь сохранять трезвую голову. Или хотя бы понимать, когда она начинает подводить вас.

Это был хороший совет, применимый к любви, равно как и к картам. В ней горело не только стремление к выигрышу, но и страсть иного рода. Когда вечер плавно перетек в ночь, этот освещенный свечами кружок пятерых опутывал опасным очарованием, центром и средоточием которого для нее был Фитц. Поначалу он держался слегка отстраненно, но вскоре всеобщая веселость захватила и его. Он расслабился, и его сообразительность и готовая улыбка действовали на нее, проникали в нее, ослепляли. Снова его окружало какое-то сияние, и сейчас ей казалось, что это искренняя радость, как тогда, на турнире.

Почему радость дается ему с таким трудом? Что за мрак окружает его? Должно быть, это тот скандал. Завтра она расспросит леди Талию. Ведь деньги могут творить чудеса, развеять тени и мрак.

Дамарис сделала ставку и выиграла, молясь, чтобы она не узнала о каком-то ужасном, непростительном грехе. Ей хотелось туго оплести этот волшебный круг и удерживать Фитца в нем в целости и сохранности. Оплести его золотыми нитями радости и подарить солнечный свет, который останется с ним навсегда.

Глава 13

Позже той же ночью Фитц прохаживался вокруг особняка. Изо рта у него вырывались серебристые облачка пара, снег похрустывал под сапогами. Прежде чем лечь спать, он должен был проверить местность, но, помимо этого, ему просто необходимо было скрыться, спастись бегством от близости Дамарис. Он надеялся, что холодный воздух зимней ночи разгонит глупые мысли, которые лезут ему в голову. Ничего не помогало. Целый день он ощущал ее пристальное внимание. Он старался соблюдать дистанцию, но это ее не удерживало. И неудивительно, когда он постоянно откликался на ее призыв. Разрази его гром, он опять думает о ней, а это все равно что открыть горшок с вареньем возле осиного гнезда. Сейчас в его мозгу сплошной гул. Злодей спокойно мог бы подкрасться к нему сзади и без труда придушить.

Он сильно переоценил свое самообладание. Тот поцелуй в малой библиотеке не должен был случиться, равно как и приглашение называть его Фитцем. А вечер легкомысленных карточных игр обернулся самой настоящей катастрофой. Он был опьянен, одурманен ею — ее умом и сообразительностью, ее прямолинейностью, ее безудержной смелостью и пиратской решимостью получить то, чего ей хочется. Если бы мир был другим, он встал бы перед ней на колени и умолял быть его. Но мир такой, какой есть. И он тоже, отягченный своим грехом.

Он поднял глаза на равнодушную луну в небе, полном таинственных звезд. Эш интересовался сущностью планет и звезд — где они находятся, что собой представляют. Фитц же предпочитал воспринимать их как некую тайну где-то в немыслимых высотах, как постоянное напоминание о том, что и земля, и небеса полны неразгаданного.

Сознание прояснилось. Ради Дамарис и себя самого он должен уйти. Но вначале он обязан обеспечить безопасность Эша — найти документы, относящиеся к Бетти Кроули и ее ребенку.

Все указывало на то, что имел место тайный брак. Неудивительно, что король встревожен. И ничего странного в том, что кое-кто желает видеть Эшарта мертвым.

Невозможно доказать, что такого брака не было, поэтому самое лучшее — найти доказательства того, что он был заключен. Отыскать и уничтожить, предпочтительно в присутствии короля. Это единственный способ покончить с опасностью.

Он подумал о том, что Дамарис, возможно, тоже складывает кусочки мозаики в единую картину. Какой у нее острый ум... Он отсек эти мысли, но не раньше, чем вспомнил, как она сказала, что все важные документы наверняка хранятся у вдовы. Она права. Фитц улыбнулся, вспомнив ее предложение выкрасть бумаги. Ох уж эта пиратская кровь! Он резко втянул воздух. Забыть, не думать о ней!

Он обошел вокруг дома, убедившись, что охрана на местах, затем вошел внутрь через боковую дверь, которую запер за собой. В коридоре, где он очутился, стояла кромешная темень, но он ориентировался достаточно хорошо, чтобы найти дорогу к черной лестнице и вернуться к себе в комнату. Там он взял фонарь и собрал его.

Это была разновидность контрабандистского фонаря, сконструированного таким образом, что при необходимости его можно закрыть и спрятать свет. По заказу Фитца ему сделали такой, только в два раза меньше и складной, чтобы можно было положить в карман.

Он быстро собрал фонарь и открыл дверцу, чтобы вставить свечу. Когда свеча была зажжена, Фитц закрыл дверцу. Лишь слабый отблеск света просачивался сквозь отверстия для дыма на крышке.

Отставив фонарь, он снял сапоги и переобулся в мягкие кожаные тапочки. Он также сменил грубые перчатки, которые надевал на улицу, на более тонкие. В доме холодно, а он не может допустить, чтобы пальцы его не слушались. Муфта, подумал он с ухмылкой, могла бы быть полезным подспорьем для вора.

Он проделал путь до холла с помощью одного лишь слабого лунного света. От холода по коже бегали мурашки, вокруг царило безмолвие. До него дошло, что высокие напольные часы стоят. Чейнингс часто напоминал ему мавзолей. У него вдруг возникло странное чувство, что за ним наблюдают. Он ощутил движение и взглянул на лестницу. Но ничто не нарушало освещенных луной теней. Привидения. Только их и не хватало. Скорее всего это мыши. Чейнингсу нужны коты, но вдова терпеть их не может.

Фитц повернул налево, где начинались ее покои, состоящие из пяти комнат. Дверь справа вела в столовую, а левая — в смежную гостиную. Из гостиной дверь выходила в спальню и гардеробную. В ней был вход в задний коридор, но ему он не понадобится. Наиболее вероятное место для бумаг — кабинет, который располагался позади столовой, но обыскать его чертовски трудно. Да и вряд ли вдова оставит там такие опасные документы, даже в запертом ящике. Она захочет не только держать эти бумаги в безопасности, но и обращаться с ними с благоговением и иметь возможность время от времени доставать их и с любовью перечитывать.

Это означает, что скорее всего документы хранятся в ее спальне. Он подумал, не перенести ли поиски на дневное время, но тут же отказался от этой мысли. Слуги и сама вдова могут ходить взад-вперед весь день.

Надо сделать это сейчас. Вдова часто хвасталась, что крепко спит. Результат добродетельной жизни и тяжелой работы, говорила она. Фитц слышал, что капля-другая опия помогает. Он надеялся, что это так.

Еще раньше он приметил, что дверь столовой в хорошем состоянии и открывается бесшумно, поэтому надеялся, что и в гостиной такая же. Его надежды оправдались, и он вошел неслышно. Шторы были подняты, и слабый лунный свет позволил ему пробраться к двери в спальню.

Она тоже открылась без скрипа, впуская его в погруженную во мрак комнату. Он шагнул внутрь, почувствовав под ногами толстый ковер. Хорошо. Какой-то звук заставил его прирасти к месту и затаить дыхание. Это был легкий всхрап. Он подождал и, сосчитав до трех, услышал его снова. Звук шел спереди, значит, там находится кровать. Часы тикали справа от него, вероятно, на каминной полке. Он очень осторожно притворил дверь...

От внезапно раздавшегося перезвона он едва не подскочил. Часы начали бить полночь. Когда они наконец стихли, Фитц прислушался, все еще держась за ручку, чтобы в случае чего молниеносно убежать. Легкий храп продолжался. Вдова привыкла к своим часам, но это не значит, что ее не разбудит посторонний звук.

Фитц подождал несколько минут, чтобы убедиться, что она спит, затем пошел вперед, пока не наткнулся на тяжелый полог. Он обследовал его с трех сторон, убедившись, что портьеры полностью задернуты. Только после этого он приоткрыл дверцу фонаря.

Нервы у него были взвинчены, хотя этот обыск был значительно менее опасен, чем большинство тех, которые ему доводилось делать. Едва ли вдова держит под подушкой пистолет. Она не может кликнуть стражников. Если его обнаружат здесь, это не вызовет дипломатического скандала. Но будет иметь губительные последствия.

Она велит ему убираться из дома, и Эшу не удастся помешать этому. Возможно, он и не захочет, пока Фитц не объяснит свое поведение. Если Эш встанет на его сторону, ситуация будет еще хуже. Эш отправится в Лондон, что весьма рискованно. К тому же придется оставить наиболее вероятное местонахождение бумаг.

Фитц взял себя в руки и начал поиски. Мебели в комнате было немного, и его внимание сразу привлек дамский письменный стол, внешний вид которого удивил его. В кабинете у вдовы стол был массивный и без изысков, а этот представлял собой изящную вещь с изогнутыми ножками, разукрашенными филенками и резьбой. Страсть к фривольности? Вряд ли. Скорее всего все эти украшения нужны, чтобы скрыть потайные отделения и задвижки. Он внимательно осмотрел стол, не забывая прислушиваться к равномерному похрапыванию.

Ключ был любезно оставлен в замке и повернулся, к счастью, с чуть слышным щелчком. Фитц поднял крышку. Бумага, чернила, песок, сургуч. Тайные бумаги не будут храниться так открыто, даже здесь.

Он оглядел поверхность для письма и размеры стола, увидев ряд мест, где может быть немного лишнего пространства. Он поставил фонарь на пол, снял перчатки и пробежал пальцами под резьбой переднего края. Он нажимал, тянул, толкал, вначале мягко, затем тверже.

На этот раз щелчок был громким, и похрапывание резко оборвалось.

— Что...

Голос за пологом прозвучал полусонно, но Фитц не мог рисковать. Он закрыл крышку бюро, взял фонарь, бесшумно прокрался и присел на корточки у изножья кровати, закрыв дверцу фонаря. С какой бы стороны вдова ни открыла полог, она его не увидит. Если она слезет с кровати, он сможет прокрасться на противоположную сторону.

Но, черт бы побрал все на свете, в темноте слабое мерцание от крышки фонаря могло выдать его. Он не может погасить его, не открывая, а если затушит пламя, не избежать запаха дыма. Старуха позовет на помощь, прибегут слуги, и он окажется в ловушке.

— Кто здесь? — громко спросила вдова. Портьеры с шумом разъехались в стороны справа от него. — Джейн? Это ты?

Он уже продвигался влево. Пора выскользнуть через дверь гостиной. Даже если она что-то и услышит, его не увидит. Он начал подниматься на ноги, когда металлические петли полога звякнули с ближней к нему стороны. Фитц юркнул обратно в изножье.

— Кто здесь? Выходи немедленно! Покажись!

Чума забери старую ведьму, в храбрости ей не откажешь. Возможно, у нее все-таки есть пистолет под подушкой. И не исключено, что она сейчас прицеливается.

— Выходи, я сказала!

В любой момент она начнет звать на помощь, и если слуги еще не проснулись, то тогда уж точно проснутся и прибегут. И он тут — здрасьте пожалуйста, — как хорек в западне. Ему оставалось только ждать, с какой стороны она слезет, и попытаться улизнуть, прежде чем она узнает его. Много ли в этом доме блондинов шести футов росту?

Глухой удар где-то в доме заставил его вздрогнуть. Затем вскрик.

Бум, бум, бум... Похоже, кто-то упал с лестницы. Он поднялся, чтобы помочь, потом осознал, что не может.

Мертвая тишина.

У него по спине пробежал холодок. Ему показалось или это кричала Дамарис?

Послышались бормотание вдовы и какая-то возня, а он едва мог сосредоточиться, чтобы уследить, что она делает. Слезаете кровати слева от него. Он двинулся вправо.

Слабый шорох поисков и надевания халата. В голове у него стучала одна мысль: поскорее выскочить через гостиную и посмотреть, действительно ли это Дамарис и все ли с ней в порядке.

Где-то в глубине дома хлопнула дверь.

Дверь гостиной открылась, и послышались удаляющиеся шаги.

— В чем дело? — прозвучал грозный голос вдовы на некотором расстоянии.

Фитц уже влетел в гардеробную, лихорадочно отыскивая дверь для слуг. Выскочив в коридор, он услышал, как вдова воскликнула: «Господи всемогущий!» Всякое чувство направления вылетело у него из головы, и он побежал не туда, прежде чем понял свою ошибку, развернулся и вылетел в холл.

— Слуги! Эшарт! Кто-нибудь! — вопила вдова. Отовсюду послышалось хлопанье дверей, торопливые шаги, голоса.

Он подбежал к телу, распростертому на «шахматном» полу возле нижней ступеньки парадной лестницы. Белая ночная рубашка. Темный халат. Длинные темные волосы, заплетенные в косу. Дамарис!

Он опустился на колени, проверяя дыхание.

— Она дышит. Слава Богу.

— Разумеется, дышит. Я и так вижу. Что с ней такое?

— Вероятно, упала с лестницы. — Он ощупывал маленькую, изящную головку Дамарис, проверяя, нет ли шишек.

— Вы нахал, сэр. Я всегда так считала. Как, впрочем, и она. Чего ради она бродила по дому среди ночи?

Фитц не обращал внимания на тираду вдовы, пытаясь отыскать повреждения, сознавая, что вокруг них собираются другие обитатели дома, что-то восклицают, охают и ахают. Теперь он хорошо понимал, что чувствовал Эш, когда казалось, что Дженива вот-вот умрет. Ему хотелось заключить девушку в объятия, умолять прийти в себя, не умирать. Хотелось осыпать ее исцеляющими поцелуями.

— Дамарис, — проговорил он, ласково убирая завитки волос с ее бледного лица, — ну же, скажи что-нибудь. Где болит?

Девушка застонала, ее веки затрепетали. Она взглянула на него. Стон был не очень убедительным, а глаза выдали скрытый смех. Он придушит ее. А пока повернул ее лицо к своей груди. — Ш-ш, думаю, нет никаких серьезных повреждений. Подбежавшая Дженива опустилась на колени рядом с ними.

— Ты можешь шевелить руками и ногами, Дамарис? Дамарис взглянула на нее, не забыв придать лицу соответствующее случаю выражение.

— Кажется, да, — жалобно прошептала она, сгибая руки и ноги. — Только чуть больновато.

Только когда Дженива поправила смятую одежду, до Фитца дошло, что он только что наблюдал за сгибанием красивой ноги — бледной, стройной, но довольно мускулистой, — что никак не помогло ему вернуть способность соображать. Чертова дурочка сиганула с лестницы, чтобы дать ему возможность убежать. Не ее ли присутствие он почувствовал, когда направлялся к покоям маркизы?

Эш опустился на колени рядом с Фитцем:

— Ты уверен, что с ней все в порядке?

— Насколько я могу судить, да.

— Боже мой, Боже мой!

Талия суетливо сбежала по лестнице, добавив еще одну свечу к их коллекции. Холл, верно, уже лет пятьдесят не освещался так ярко в ночное время. Малочисленная челядь, похоже, собралась тут почти в полном составе.

— Ходили во сне, да, дорогая? — спросила Талия, которая и сама могла упасть, наступив на волочащиеся шали. Эш поспешил ей навстречу.

— Да, по-видимому, — проговорила Дамарис слабым смущенным тоном и украдкой бросила на Фитца еще один озорной взгляд. Нет, он точно ее придушит.

— А ну марш отсюда! — прикрикнула вдова на столпившихся слуг. — Я не потерплю завтра плохой работы из-за глупости. Прочь! Прочь! — Когда слуги испарились, она обратила свой гнев на Дамарис: — Ходила во сне, как же! Скорее всего что-то вынюхивала. Я проснулась от того, что что-то не так.

— Что я могла вынюхивать? — возмутилась Дамарис, быть может, чересчур энергично для своей роли. — Особенно, — присовокупила она, садясь и слегка поморщившись, — когда в доме такой холод и сырость. Фитцу хотелось сказать «молодчина!», но вместо этого он снял с себя сюртук и накинул ей на плечи.

— Теперь вы замерзнете, — пробормотала она, шмыгнув носом, на этот раз, видимо, не притворяясь. У нее были босые ноги.

— Мистер Фитцроджер, — грозно вопросила вдова, — почему вы полностью одеты, когда время за полночь?

О проклятие!

— Я ходил прогуляться, леди Эшарт.

— На улицу? — У нее это прозвучало как доказательство сумасшествия.

— Я люблю свежий воздух.

— Что это такое? — спросила она, тыча пальцем.

Он повернулся и увидел свой фонарь, лежащий на боку, с погасшей свечой. Впервые за много лет он почувствовал, что близок к панике, ибо вдова вынюхивала преступника, словно терьер крысу.

Он поднял фонарь и открыл одну дверцу.

— Я сам придумал, леди Эшарт. Идеален для того, чтобы освещать путь в темную ночь.

Она гневно зыркнула на него, фыркнула и зашагала в свои покои.

— Хорошо, — подал голос Эш, — что она не заметила, что ты ходил на прогулку в комнатных тапочках. Которые, кстати, сухие и чистые.

Фитц взглянул на свою обувь. Это, черт побери, было уже слишком. Теперь и у Эша возникнут к нему серьезные вопросы.

— Мне нужно встать, — сказала Дамарис, протягивая ему руку.

Уводит разговор в сторону? Что она знает? Что подозревает? Какого дьявола она не спала себе спокойно?

— Вы уверены, что нигде не болит?

— Совсем немножко, ерунда.

— Все равно я отнесу вас обратно в кровать. — Хоть малая толика приятного из его полного поражения, подумал он, поднимая ее на руки, такую мягкую, тоненькую, гибкую, желанную. — Весьма разумно, — сказала Талия, поворачиваясь снова к лестнице. — Завтра у вас все тело будет болеть. Я тоже как-то раз упала и вначале ничего не чувствовала, но назавтра ох как все болело! У меня есть хорошая мазь. Ваша горничная может натереть вам ноги и спину.

Фитц подавил стон, представив эту картину. Уже одно ощущение веса Дамарис было возбуждающим. Нести женщину вверх по лестнице — задача не из легких, но ему нравилось, что она была такой близкой, такой зависимой от него. Доверяющей ему.

Дженива поспешила вслед за Эшем, который повел леди Талию, пытаясь предотвратить еще одно падение.

Фитц пробормотал:

— У меня руки чешутся отлупить тебя.

У него горели руки сделать и много чего другого, куда более приятного, но, возможно, именно поэтому он так злился на нее.

Коса лежала у нее на груди. Он даже не подозревал, что у нее такие длинные волосы. Распушенные, они, должно быть, спускаются ниже талии. Ему хотелось утонуть в этих волосах, поцеловать дорожку вдоль изгиба ее белой, изящной стопы.

И эта коса, и простая одежда говорили о школьной невинности. Дамарис Миддлтон, несмотря на то что ей было двадцать один, могла воспитываться в монастыре. Надо быть скотиной, чтобы вожделеть ее.

— Почему, — прошептала она, — ты смотришь так сердито? Я только что спасла тебя.

— Рискуя своей жизнью? И я должен благодарить за это?

— Дамарис? Что-то случилось? — Дженива вернулась к ним, когда Эш повел леди Талию в ее спальню.

Фитц хотел возразить, что он сам может позаботиться о Дамарис, может уложить ее в постель, втереть мазь в ее побитое тело...

— Он отчитывает меня за то, что я подвергла себя опасности, — пожаловалась Дамарис. — Но человек же не виноват, что ходит во сне.

— Пожалуй, нам следует запирать твою дверь на ночь, — сказал он.

— Только посмей! — Дамарис, — успокаивающе проговорила Дженива, — у всех нервы на пределе. Давай уложим тебя в постель. Или, может, ты предпочла бы спать сегодня с Талией?

— Нет-нет, все в порядке. Со мной спит Мейзи.

— Но слишком крепко, чтобы быть надзирателем, — пробормотал Фитцроджер.

Дженива пошла впереди со свечой, а он следом, удрученный, что не будет шансов даже для малейшей вольности — хотя он скорее кастрировал бы себя, чем совершил что-нибудь из того, что было у него на уме.

В постель он ее принес и положил на простыни под озабоченное бормотание перепуганной Мейзи в чепце и шалях. Дамарис подняла на него глаза. В догорающем свете огня и единственной свечи он видел темные линии ее ресниц и гладкую белую кожу странно отчетливо.

Губы девушки зашевелились, словно она собиралась что-то сказать, но потом просто послала ему печальную улыбку, прежде чем Мейзи выставила его из комнаты и захлопнула дверь у него перед носом.

Ему придется убираться отсюда, потому что девушка не кинулась бы с лестницы, чтобы помочь мужчине, если бы не любила его. И он не был уверен, что сможет устоять, если она бросится в его объятия.

Фитц вернулся в свою комнату и нашел утешение в выпивке. Полчаса спустя его дверь отворилась, и в нее проскользнула Дамарис. Укутанная в серебристый мех, она приложила палец к губам, что было излишне. Он лишился дара речи.

По той резвости, с которой она подбежала к нему, никак нельзя было сказать, что она совсем недавно играла со смертью.

— Мы должны попытаться еще раз.

— Мы? — выдавил он из пересохшей глотки. Что попытаться? Он не может даже подняться.

Она была уже в футе от него — хмурящаяся кошка в обрамлении серого меха.

— Ты пьян?

Он закрыл глаза.

— Разумеется, нет. Три стакана бренди — это мелочь. Он услышал, как она скептически хмыкнула:

— Тогда нам лучше подождать до завтра, но мы можем составить план. Сегодня все прошло бы лучше, если б ты доверился мне.

Его глаза сами собой открылись от изумления.

— С чего бы, черт побери, мне делать это?

Лучше бы он не смотрел. Она стояла почти у самых его коленей, отбросив капюшон своей накидки, взгляд твердый и придирчивый. Под накидкой на ней, должно быть, простой халат поверх белоснежной рубашки. Волосы, все еще в косе, лежат на груди. Он слишком хорошо представлял, как расплетает их, чтобы они рассыпались по ней, темным облаком укутывая ее тело. Белое, обнаженное. В его постели.

— С чего? — повторила она. — Да с того, что тебе нужна помощь. Ты же знаешь, что это так. В хорошенький переплет ты бы попал, если бы я не следила за тобой и не устроила отвлекающий маневр.

Ему надо срочно бежать. Но чтобы бежать, надо встать. А если он начнет вставать, не избежать прикосновения к ней. Он силился придумать, как бы выпутаться из этого каким-нибудь другим способом, но в конце концов прибег к грубости.

— Уходи, — сказал он.

Мучительно было видеть ее обиженное лицо, но он должен защитить ее и себя.

— Это и есть твоя благодарность?

— Я не просил тебя рисковать своей шеей.

— А я и не рисковала. Я вскрикнула, постучала по ступенькам и приняла трагическую позу внизу лестницы.

— Выставив свои ноги всем напоказ!

Она наклонилась вперед, сдвинув брови над переносицей.

— Выглядело бы довольно подозрительно, не так ли, если бы, упав с лестницы, я оказалась скромно и прилично прикрытой. Так же подозрительно, как твои чистые, сухие тапочки.

Черт бы побрал ее сообразительность! Он схватил ее за косу и притянул ближе. Она стала сопротивляться, ухватив его за запястье.

— Пусти меня!

— Ты пришла сюда по собственной воле, верно? Для чего, Дамарис?

Он увидел внезапный страх, но ее нужно проучить.

— Для того, чтобы мы еще раз спустились вниз и нашли бумаги, — запротестовала она, но он ей не поверил.

Она играет с огнем и должна обжечься, чтобы больше так не делать. Он притянул ее еще ближе, другой рукой ухватил за голову и насильно поцеловал. Он хотел, чтобы поцелуй вышел грубым, но если кто и обжегся, так это он сам. Он оторвался от ее горячих, сладких губ и вскочил на ноги, отпихнув ее с дороги так резко, что она пошатнулась. Девушка смотрела на него широко открытыми, потрясенными глазами.

Он отвернулся и схватился за голову:

— Теперь ты уйдешь?

— Конечно, — сказала она голосом, в котором слышались слезы. — Если ты решил быть злым.

О Боже! Он опустил руки и повернулся:

— Дамарис, ты же понимаешь, что не должна находиться здесь.

— Никто не узнает. Мейзи уже снова храпит, и она никому не скажет.

— Слуги всегда сплетничают.

— Но не тогда, когда болтовня может привести к браку, которого служанка не желает. Мейзи хочет, чтобы я вышла за титул.

— Мудрая Мейзи. Но если кто-нибудь другой обнаружит тебя здесь, ты можешь оказаться у алтаря со мной. А ты тоже хочешь выйти за титул.

— С чего бы Эшарту, Джениве или леди Талии приходить сюда из другого крыла? Но если даже они и придут, то не заставят меня выходить за тебя. Все согласны, что ты совершенно неподходящий муж для меня.

— В таком случае Эшарт может вызвать меня на дуэль. Ты гостья в его доме, и он считает, что ты находишься под его защитой. Ты хочешь, чтобы кто-то погиб из-за твоих капризов? Да ты, наверное, стукнулась головой, когда упала. Это единственное разумное объяснение. — Я не падала, — возразила она, но его слова, похоже, попали в цель. — Ну, тогда извини. Ты прав. Но ведь нет никакой опасности...

Он рывком притянул ее к себе для еще одного неистового поцелуя. Он знал, что не должен, понимал, что бросается в самое пекло, но не смог остановиться. Желание пересилило и разум, и остатки самообладания. Все мысли улетучились, и он мог только чувствовать — удовольствие и жажду большего. Он подхватил ее на руки и понес к постели, где расстегнул застежку ее подбитой мехом накидки и распахнул, обрамляя ее серебристой мягкостью. Ее глаза были огромными, губы приоткрыты, но она не выказывала ни смятения, ни страха.

Нетвердыми руками он распахнул ее халат, отдаленно сознавая упорные предостережения, но еще более ощущая близкий экстаз. Он заглянул в эти красивые кошачьи глаза, возможно, надеясь найти в них что-то, что спасет его, но они потемнели от желания. Она улыбнулась, ухватилась за него и притянула для новых поцелуев, бесконечных, еще более чудесных. Он ощутил ее тело у себя под ладонями и мягкий, теплый его аромат. Жасмина. Погибели.

Она гладила его спину голодными руками, извивалась под ним от страсти, раздвигала ноги, чтобы он мог улечься у нее между бедер. Его левая рука отыскала восхитительную мягкость груди, и она тихонько ахнула. Он, возможно, первый, кто прикасается к ней вот так. Он не должен этого делать.

— О да, — прошептала она, кладя на него ногу, прижимая его еще ближе, выгибаясь навстречу ему.

Он потянул вверх край ночной рубашки, пока не почувствовал шелковистый жар бедра, затем потянулся к своим пуговицам. И совсем потерял голову.

Ее грудь вздымалась и опускалась. Тело вибрировало от желания, и она теснее прижалась, крепче ухватив его за руки. Глаза ее были закрыты, но он заметил, что выражение лица изменилось. Она тоже начинала думать.

Он прикоснулся к ее губам в наилегчайшем поцелуе.

— Дамарис, посмотри на меня.

Она нехотя подчинилась. О Боже, как же он любит ее за эту молниеносную, восхитительную страсть вдобавок ко всем остальным ее талантам! Но она не для него.

— Ты хочешь за меня замуж? — потребовал он ответа.

— Это очень невежливое предложение.

— Ответь мне.

Она отвела глаза, но он ждал, и через несколько мгновений она снова взглянула на него.

— Может быть.

— Ты хочешь быть герцогиней, — напомнил он ей, поглаживая ее ногу. — Одной их самых высокородных и важных дам в стране.

Но она продолжала цепляться за его рубашку.

— Я не уверена, что хочу быть хозяйкой огромного владения.

— Не бери Чейнингс за образец.

— Я и не беру. Я серьезно, Фитц. Я хочу дом. Настоящий дом.

Он резко высвободился и отошел от кровати.

— От меня ты его ведь не получишь.

Она со слезами на глазах протянула к нему руку в безмолвной мольбе. Он взял ее, но лишь для того, чтобы поднять девушку с кровати.

— Ты хочешь выйти за мужчину с титулом и положением, и выйдешь. — Он старался быть резким, но ему пришлось стереть сбегающую по щеке Дамарис слезинку и захотелось вновь обнять ее и утешить. — Да, между нами есть страсть, но это не важно. Если я позволю ей поймать тебя в ловушку, ты возненавидишь меня до конца дней.

Он начал застегивать ее халат, но она вырвалась и сделала это сама.

— Может, и нет.

О небо, что он натворил? Слишком поздно он понял, что не следовало ему догонять ее в то первое утро. Для нее было бы гораздо лучше, если бы ее потом поймал лорд Генри.

Он отошел к камину, где пламя печально лизало догорающие поленья. Он знал, что должен делать, хоть это и будет все равно что воткнуть саблю себе в живот. — Пора тебе узнать правду обо мне.

Она взглянула на него широко открытыми глазами, ожидая боли.

— Меня не принимают в обществе, — сказал он. — Эшарт и Родгар — исключения. Эшарт из дружбы, а Родгар ради Эша и потому, что я для него полезен. У тех же, кто избегает меня, есть для этого все основания.

Ему стоило немалых усилий встретиться с ее глазами.

— У меня была любовная связь с женой моего брата. Это причинило страдания всем причастным к этому и разбило мою семью. Привело к драке с братом, во время которой он упал и ударился головой. С тех пор он подвержен припадкам дикой ярости, что делает ситуацию для матери и сестер еще более трудной. Его жена, моя соучастница во грехе, бросилась с лестницы вскоре после случившегося и сломала шею.

Ее глаза потемнели от потрясения.

— Эта история широко известна, — продолжал он, — и брат все еще жаждет моей крови. Я не могу позволить ему повесить на себя бремя убийства, поэтому должен уехать из страны как можно быстрее. А теперь возвращайся в свою постель и забудь обо всем, как будто ничего и не было.

Она схватила свою накидку, кажется, всхлипнула и продолжала стоять, глотая слезы. Он взял эту накидку и расправил у нее на плечах.

— Мне очень жаль, Дамарис.

Он даже и не пытался перечислить все те вещи, о которых сожалел.

Она взглянула на него и шмыгнула носом.

— Но здесь ты выполняешь важное задание — охраняешь жизнь людей. Ты не можешь этого отрицать.

— Одно никак не связано с другим.

— А должно бы. Ну ладно. — Она решительно вздернула подбородок. — Я сказала, что помогу. Завтра я найду способ задержать вдову, чтобы ты смог еще раз поискать документы.

Она ушла, а Фитц внезапно отвернулся к стене, содрогаясь от потери, слез и яростных отголосков неудовлетворенной страсти.

Глава 14

На следующее утро Дженива и леди Талия суетились вокруг Дамарис, не в состоянии поверить, что она ничуть не пострадала от своего падения. Возможно, признаки бессонной ночи и мучений из-за того, что Фитц рассказал ей, послужили тому причиной.

Она была реалисткой и не ожидала от мужчин чистоты и целомудрия. Но то, что совершил Фитцроджер... Худшее из возможных — предательство брата, которое привело к психической травме бедняги и смерти его жены.

И в то же время она вкусила экстаз в его объятиях, и ее тело отказывалось забыть. Она чувствовала себя от этого разбитой и почти больной. Неяркое зимнее солнце слепило ей глаза, а холодный воздух обжигал кожу. Прикосновение меха вызывало в ней дрожь незабытого желания. Ее сознание не могло примирить то, что он сказал ей, с тем, что она знала о нем в своем сердце.

Мужчины отлучились, поэтому ей пока не пришлось встретиться с Фитцем. Что будет, когда это произойдет? Как вести себя с ним?

Дамарис подумала было спросить леди Талию про историю Фитца, но ни капельки не сомневалась, что он рассказал ей правду. Она звенела в каждом его жестком, горьком слове.

Невыносимо было думать об этом, но она не могла избавиться от мыслей о нем. Даже если бы никто больше не знал о трагической правде, она и тогда не смогла бы связать с ним свою судьбу. При существующем же положении вещей она была слишком слаба, чтобы не обращать внимания на то, что многим об этом известно. Жена вынуждена будет разделить его позор.

Жена. Да, она думала о том, чтобы купить его для своего удовольствия. Больше нет. Как же болит ее бедное, разбитое сердце!

Болтовня леди Талии о своих приключениях в годы юности напомнила Дамарис о других вещах. По-прежнему остается насущным вопрос о королевской крови Эшарта. Если ее догадка о принце Генри верна, это важно.

Прошедшей ночью она пообещала помочь Фитцу обыскать покои вдовы, но было бы лучше обойтись без этого. Леди Талия знала Бетти Прис в ее преклонные годы, и ей может быть что-нибудь известно. Не попробовать ли еще раз расспросить ее? Но вряд ли леди Талия хранит какие-то секреты. Однако она могла что-то забыть. Если они вместе просмотрят последние бумаги Присов, возможно, одна из них даст толчок похороненному воспоминанию. Это лучше, чем сидеть и хандрить.

Дамарис предложила сделать это, и они все пошли в библиотеку, хотя леди Талия не выказывала особого воодушевления. Она просто сидела рядом, пока Дженива и Дамарис сортировали бумаги, называя вслух, что представлял собой тот или иной документ.

Старая леди вспомнила кое-какие сплетни, но они не представляли никакой важности. Вскоре она начала зевать.

— Такое скучное старье, — заявила она. — Я оставлю вас с ним и почитаю книжку. «Кандида». Такая порочно забавная вещь.

Когда дверь за ней затворилась, Дженива отложила список постельного белья, показывая, что ее это тоже мало интересует.

— Ты знаешь, что затевал Фитцроджер прошлой ночью?

— Наверное, хотел выяснить насчет королевской крови Эшарта. А если и есть какие-то бумаги, имеющие отношение к той связи, они скорее всего у вдовы.

— Так, значит, он обыскивал ее покои. Вот был бы тарарам, если бы его поймали. — Потом она уставилась на Дамарис. — Ты упала с лестницы, чтобы помочь ему убежать?

Дамарис закатила глаза:

— Почему все считают меня безрассудной? Разумеется, нет. Я произвела весь необходимый шум и растянулась на полу в трагической позе.

— Здорово придумано.

— О да, я горжусь этим, хотя будь у меня время спланировать, я могла бы сделать и лучше. Фитцроджер слишком скрытен. — Подозреваю, это стало его второй натурой. С его-то историей. — Она бросила на Дамарис встревоженный взгляд. — Я расспросила о нем Талию.

— Не волнуйся, — быстро проговорила Дамарис. — Мне уже все известно. Он подлый соблазнитель, и я не могу иметь с ним ничего общего.

Дженива потрясенно вытаращила глаза от такой прямолинейности, но возражать не стала.

— Меня удивляет, что Эшарт и Родгар впускают его в свои дома, подвергая опасности невинных леди, — резко сказала Дамарис.

— Между Эшартом и Фитцроджером существует глубокая привязанность, — мягко возразила Дженива. — Бывает такая дружба. Это почти как любовь. По мнению Эша, скандал произошел так давно, что о нем пора забыть, но свет не настолько добр.

— Но лорд Родгар позволил мне приехать сюда с Фитцем, — заметила Дамарис, испытывая облегчение от того, что может поговорить с кем-то об этом. — Он распорядился, чтобы я ехала сюда. Он должен был знать, что мне придется находиться в обществе Фитца.

Дженива нахмурилась:

— Да, это странно.

— Значит, все не так плохо? — Ах, жалкая надежда!

— Не думаю, что дело в этом. Возможно, лорд Родгар считает, что женщина, находящаяся под его защитой, неприкасаема.

— Что лишает меня выбора!

— Неправильного выбора, — поправила Дженива. Дамарис вспыхнула:

— Не понимаю, почему я не могу сама принимать решения.

— В глазах света Родгар отвечает за твою безопасность и благополучие. Дамарис, будь осторожна, — добавила она с горячностью. — Посылая тебя сюда, Родгар возложил свои обязанности опекуна на Эшарта. Ты же не хочешь, чтобы Эш и Фитц поссорились из-за тебя. Дамарис взглянула на бумагу, которую держала в руке, — запись о погребении мертворожденного ребенка. Дженива взяла ее ладонь и стиснула.

— Дорогая Дамарис, все это временные трудности. В Лондоне будет легче. Ты познакомишься с другими мужчинами. Возможно, все дело в том, что ты знала их так мало, особенно красивых и обаятельных.

Дамарис, которой было неловко, что она расстроила подругу, постаралась улыбнуться.

— Ты совершенно права. — Кладя документ в стопку, она думала о рождении, браке и смерти. — Вернемся к Бетти Кроули и королю, — бодро возвестила она. — В этом есть что-то важное, поэтому мы должны помочь Фитцу обыскать покои вдовы. Он не сможет попытаться еще раз ночью, потому что, я уверена, она примет дополнительные меры предосторожности. Так что это должно быть в течение дня, и нам нужно убрать ее с дороги.

Дженива сидела с испуганным видом, потом покачала головой:

— Извини. Я не могу ничего делать без согласия Эшарта, тем более когда речь идет о краже у его бабушки.

— Это не совсем кража. Дженива осталась непреклонна.

— Тогда спроси разрешения у Эшарта.

— Он никогда не даст его.

Дамарис с трудом удалось не выйти из себя.

— В таком случае, пожалуйста, напомни, чтобы он потребовал у вдовы показать бумаги сегодня за обедом.

«А когда она откажется, — подумала Дамарис, — возможно, он скорее даст согласие на кражу».

Эш устроил Фитцу форменный допрос с пристрастием, на котором последний использовал лучшее оружие — правду. Ну, или почти правду.

— Я не сомневался, что вдова не отдаст никаких бумаг, как бы вежливо ты ни просил. Поэтому подумал, что будет лучше потихоньку пробраться в ее покои и взять их. Они находились в нижнем ярусе подвала, искали место, где вода могла просачиваться во время дождя. Эш хотел сегодня покататься верхом, но Фитцу удалось отвлечь его этой проблемой.

— Этого больше не должно повториться, — сказал Эш, смахнув паутину и поморщившись.

Ничего удивительного, что Эш был недоволен. На его месте Фитц пришел бы в ярость.

— Как пожелаешь, — отозвался он, понимая, что, возможно, ему придется нарушить обещание.

— Что с падением Дамарис с лестницы?

— Черт возьми, ты думаешь, я попросил ее устроить отвлекающий маневр? Уверяю тебя, я этого не делал.

— Это хорошо, потому что она сейчас на моем попечении и с ней ничего не должно случиться.

Это предупреждение, подумал Фитц, относится не только к авантюрам. Ночью он почти не сомкнул глаз, но в его душе воцарился своего рода покой. Он больше не опасен для Дамарис.

Они нашли подтверждение: белое пятно на каменной стене.

— Ну и что с этим делать? — поинтересовался Эш. — Впрочем, есть что-то волнующее в том, чтобы проникать на такую глубину. Я все время жду, что мы наткнемся на скелет.

— Возможно, последнего, кто спускался сюда. Ты знаешь дорогу обратно?

— Нам следовало размотать моток бечевки, верно? — Эш поднял глаза на цилиндрический свод из шероховатого камня. — Это, должно быть, часть прежнего дома. Как интересно! Мне надо изучить архитектуру. Или это просто каменная кладка?

Фитца не удивляло, что Эш находил это скорее приятной пробой сил, чем невыносимым бременем. У него был блестящий ум, и, не считая астрономии, он почти не использовал его. Эш потыкал найденной палкой в пятно на стене, потом повернулся к Фитцу:

— Я знаю, мне раньше надо было заняться всем этим, но бабуля всегда сама обо всем заботилась, и я боялся, что, если ее лишить работы по управлению имением, это выбьет почву у нее из-под ног. Да еще это проклятое тяжкое бремя заискивания перед двором.

— Разве я спорю? — проронил Фитц.

Эш рассмеялся и двинулся вперед. Фитц пошел следом, прикидывая, как долго ему удастся удерживать Эша от серьезного осмотра своих владений. Так не может продолжаться. В свое послание Родгару Фитц включил завуалированную просьбу рассказать Эшу об угрозе. Он дал маркизу день, чтобы ответить.

Они нашли Джениву и Дамарис в малой библиотеке. Девушки раскладывали документы обратно по сундукам, вкладывая в каждый перечень того, что в нем содержалось.

— Вместе с женой я приобрел еще и секретаря, — заметил Эш.

— Не меня, сэр, — возразила Дженива, отводя прядь волос со своего запачканного лица. — Дамарис настояла на этом.

— Мне нравится, когда все вещи в порядке и на своих местах, — сказала Дамарис, защищаясь.

— А я это одобряю, — поддержал ее Фитц.

Он не видел ее с прошлой ночи, и каждый нерв в его теле ощущал ее. Вчера здесь они целовались. Возможно, заплесневелый запах старой бумаги навсегда останется для него эротичным.

Дамарис подошла к нему, будто ничего не изменилось. Лишь чуть более вздернутый подбородок и тени под глазами напоминали о произошедшем.

— Мы не нашли ничего, относящегося к Бетти Кроули, — сказала она. — Леди Талия тоже не вспомнила ничего интересного.

Старая дама как раз вошла, бодро вопрошая насчет виста. Пора действовать напрямик.

— Леди Талия, — спросил Фитц, — вы ничего не помните о молодости Бетти Прис? Что-нибудь, что она могла обронить?

Леди Талия наморщила лоб, задумавшись.

— Вряд ли, — ответила она через мгновение. — Правда, как-то раз я спросила ее, что представляет собой двор короля Карла, и она ответила, что никогда там не была.

— Никогда? — переспросила Дженива. — Тогда где же она познакомилась с королем? — В те дни короли много странствовали, — ответил Эш. — Ну хватит об этом. Мы просмотрели бумаги и ничего не нашли. Родгару придется удовлетвориться этим.

Терпение Эша лопнуло, но Фитц вынужден был настаивать.

— Ты собирался спросить вдову, есть ли у нее что-нибудь.

— Хорошо, я сделаю это за обедом.

К удивлению Дамарис, Эшарт все-таки спросил про бумаги, без обиняков и почти в самом начале трапезы.

— Бабуля, мне нужно посмотреть все бумаги, которые у тебя есть, касающиеся Бетти Прис.

Рука вдовы, несущая ложку с супом ко рту, даже не дрогнула.

— У меня их нет.

— Никаких? Совсем ничего, касающегося твоей бабушки?

— Даже ни одного письма, — не моргнув, ответила вдова, напомнив Дамарис сказочное чудовище... как бишь его?А, василиск.

— Это так странно, — вступила в разговор леди Талия. — Но иногда люди перед смертью уничтожают свои бумаги, боясь, что их обнаружат. Или их родственники делают это позже. Скорее всего здесь именно тот случай. Воспоминания, верно, были весьма пикантные!

— Прекрати молоть вздор, — рявкнула вдова. — Она была женщиной безукоризненной.

Дамарис уткнулась в блюдо с картофелем. Как такое могло быть? Она молилась, чтобы Эшарт был понастойчивее, но вместо этого он спросил о какой-то проблеме с фундаментом.

Это, разумеется, изменило настрой. Единственным объяснением было, что это не срочно. Последовали другие вопросы о состоянии дома, атмосфера сделалась прохладной и то же время подспудно кипящей.

Это был неправильный путь, по мнению Дамарис, и давал леди Эшарт предлог удалиться. Как она и ожидала, посреди второго блюда вдова поднялась из-за стола и покинула столовую.

Согласится ли теперь Эшарт выкрасть бумаги?

Они быстро закончили трапезу и вернулись наверх, где был подан чай. Разговор шел общий. Дамарис не терпелось открыть опасную тему, но она доверяла Фитцу выбрать подходящий момент.

Как только слуги вышли, он заговорил:

— У нее что-то есть, Эш, и я бы хотел поискать это.

— Нет. Она тяжелая, неуживчивая старуха, но имеет право на свою личную жизнь. Мы не имеем права вторгаться в нее только потому, что тебе хочется завоевать благосклонность Родгара.

— Ты не хочешь узнать правду о своем происхождении?

— Почему это должно меня волновать? Кто бы ни был любовником леди Бетти, сейчас это не имеет никакого значения в отличие от того факта, что этот дом рушится у нас на глазах. — Он печально взглянул на Джениву. — Он в ужасном состоянии, любимая. Тут работы на многие годы.

Невеста просто улыбнулась ему:

— На целую жизнь, я надеюсь. Что может быть увлекательнее!

Дамарис, не отрываясь, смотрела на Фитца. Она заметила выражение его глаз, очень похожее на то, которое было у него перед тем, как он рассказал ей о своем позоре.

— Пора мне объяснить, что происходит, — сказал он. — Вполне вероятно, существует угроза жизни Эша.

Эшарт смерил его пристальным взглядом и бросил:

— Продолжай.

— Поскольку я уже был другом Эша, кое-какие люди в правительстве предупредили меня об опасности и попросили быть начеку. Как тебе известно, Эш, в мои армейские обязанности входила охрана высокопоставленных лиц.

— Почему мне не сказали? — возмутился Эш с видом раздраженным и в то же время скептическим.

— У меня был строгий и конкретный приказ на этот счет. Сейчас я нарушаю его. Но прежде чем перейду к деталям, мне нужно обещание каждого из вас держать то, что я скажу, в тайне.

— Ты, как я понимаю, давал такое обещание. Его голос был ровным, когда он ответил.

— Мне очень неприятно нарушать его, но офицер на поле боя должен иметь возможность действовать по своему усмотрению. Я прошу вас не открывать правду до тех пор, пока это не будет необходимо для высшего блага.

— Какого высшего блага? — потребовал ответа Эшарт.

— Безопасности короны и государства.

Ох! Дамарис поняла, что худшие опасения подтверждаются.

— Я обещаю, — проговорила Дженива с такого рода спокойствием, которое действовало умиротворяюще.

— И я, — быстро добавила Дамарис.

Леди Талия присовокупила свое обещание, и последним, с некоторой неохотой, это сделал Эшарт, после чего спросил:

— Болезнь Дженивы связана с этим?

О Боже! По выражению лица Фитца Дамарис поняла, что он солгал ей. Тот сидр все-таки был отравлен. Должно быть, он и Эшарту рассказал ту же выдуманную историю, и сейчас последует взрыв.

— Полагаю, да, — ответил Фитц. — Других жертв не было. Эшарт вскочил на ноги:

— Черт бы тебя...

Что бы он ни собирался сделать, Дженива пресекла это:

— Ты же не думаешь, что Фитц намеренно подверг меня риску, Эш. Выслушай его!

Спустя довольно тягостное мгновение маркиз сел, но не стал ни на йоту менее опасен. Дженива взяла Эша за руку. Дамарис подумала, это все равно что держать тигра за поводок. Она молилась, чтобы сила любви оказалась достаточной.

— Я получил указания месяц назад, — продолжил Фитц, — но до поездки сюда не видел никаких признаков беды. Я заключил, что опасность незначительная или даже воображаемая. При дворе часто делают из мухи слона. Однако меня предупредили, что твоя помолвка увеличивает опасность. Я отнесся к этому скептически, но это оказалось правдой, если мы предположим, что попытка отравить Джениву была направлена на то, чтобы не допустить брак. А я не вижу никакой иной причины.

Эшарт нахмурился:— Почему кого-то должна волновать моя женитьба? У меня даже нет наследника, поджидающего своего часа.

— Она волнует Софию, дорогой, — напомнила леди Талия. Эш бросил на нее сердитый взгляд:

— Я не поверю, что бабушка хотела убить Джениву.

— Предполагаемая угроза, — прервал его Фитц, — исходит от королевской крови Стюартов, которая течет в тебе, вот потому-то нам и нужны любые документы, имеющие отношение к Бетти Кроули.

— Объясни.

Дамарис не знала, что Эшарт может быть таким убийственно холодным.

Фитц казался бесстрастным, но это, должно быть, было для него крайне болезненно во многих смыслах.

— Я подозреваю, что твой предок, Чарлз Прис, должен был зваться Карл Стюарт. Что он был законным.

— Сын Старины Роули? Абсурд!

— Сын принца Генри Стюарта, рожденный после смерти отца от тайного брака с Бетти Кроули.

Дамарис затаила дыхание. Тишина показывала, что все остальные тоже понимают смысл этого.

Но потом леди Талия приложила ладонь ко рту.

— Ох, какая трагедия! Я считала ее холодной женщиной, а ее ситуация была так похожа на мою. За исключением того, разумеется, что мне не нужно было держать свою любовь и скорбь в тайне.

Дженива поспешила утешить старую женщину. Слезы уже заструились по щекам леди Талии. Дамарис не сводила глаз с мужчин, готовых сделать хоть что-нибудь, чтобы предотвратить убийство.

— Я прошу прошения! — Леди Талия промокнула глаза платком. — Старая боль. Продолжайте же, Фитц. Это удивительная история.

— Нелепая история, — отрезал Эшарт, — но давай заканчивай с ней.

— Что тут еще говорить? Ты и так понимаешь. Эшарт встал и заходил по комнате.

— Что? Что бабуля должна быть королевой Англии?

Дамарис ахнула. Корона переходит и к женщинам, поэтому вдовствующая маркиза, единственный ребенок Чарлза Приса — или Карла Стюарта — следующая в очередности престолонаследования.

— Ты забыл закон о престолонаследовании? — спросил Эшарт. — Любые потомки Стюартов признаны не имеющими права на трон. Да и какую угрозу мы представляем? Они что, полагают, что я подниму мятеж, чтобы водворить ее на трон? С кем? С армией из дюжины грумов?

— Франция, — напомнил Фитц. Эшарт застыл, но затем заявил:

— Ни она, ни я не будем марионетками Франции.

— Марионеткой управляет тот, кто дергает за веревочки.

— Проклятие!..

Дамарис вклинилась, прежде чем замелькали кулаки.

— Объясните по поводу Франции, — потребовала она. После напряженной паузы Фитц повернулся к ней:

— Франция — наш старинный враг и только что уползла с войны с поджатым хвостом. Королю Людовику пришлась бы по душе идея вызвать такой раскол. Возможно, не в Англии. И не в Шотландии, которая еще не оправилась от сорок пятого. Зато Ирландия всегда готова к заварухам. Особенно католическим.

— Я протестант! — возразил Эшарт.

— У тебя есть тетка во французском монастыре.

— О дьявол! Неужели это возвращается, чтобы преследовать нас? Тетя Генриетта избрала этот путь, чтобы отделаться от бабули. Но ты хочешь сказать, что она тоже в опасности?

— Возможно. Она стоит где-то в очереди наследования трона и может легко оказаться во власти французского короля. Эш, все это глупо, да, но не отрицает опасности. Есть в Англии люди, которые все еще не смирились с немецким владычеством.

— Король такой же англичанин, как ты и я.

— Не скажи. Мои предки восходят к норманнскому завоеванию, как и твои. Более того, не для кого не секрет, что интересы немцев порой ставятся на первое место, так что неудивительно, если кто-то из приближенных к трону нервничает. — Бред какой-то. Бога ради, чего хотят эти безумцы? Убить всю мою семью, чтобы устранить эту нелепую угрозу?

Ответ был очевиден — да. Дамарис не знала, что тишина может быть такой кричащей. Все молчали, поэтому она сказала:

— Значит, если мы найдем нужные бумаги, все это закончится?

— Как? — спросил Эшарт. — Если мы найдем доказательства брака, это подожжет фитиль.

— Но найденный, фитиль может быть погашен, — заметил Фитц.

Эшарт вперил в него угрюмый взгляд:

— А если у бабули нет такого доказательства?

— Значит, велики шансы того, что оно не существует, и все смогут расслабиться.

— За исключением того, что кто-то может решить отравить мой обед, просто на всякий случай. Или Дженивы. Или наших детей.

— Верно. Было бы лучше найти свидетельство о браке и уничтожить его, и я почти уверен, что оно существует.

Эш повернулся к леди Талии:

— Ваши комментарии?

Старая женщина была необычайно спокойна.

— Я думаю, это правда. Бетти Прис никогда не вписывалась в образ королевской любовницы. А существование доказательства объясняет гордость и амбиции Софии. Бедная София, обремененная ленивым мужем и двумя сыновьями, не сумела достичь даже такой скромной цели, как положение серого кардинала при троне. У тебя больше данных для этого, но я не думаю, что это тебе по нутру. Родгар — вот тот, в ком королевская кровь дает о себе знать. В нем действительно можно увидеть Стюарта, особенно этого блестящего, очаровательного прагматика, Карла II.

Эшарт и Дженива тихо переговаривались. Остальные ждали. Фитц задумчиво смотрел в огонь.

Эшарт повернулся к Фитцу и заговорил отрывистым голосом:

— Как можно найти несколько листков бумаги? — Тщательный обыск комнаты на предмет бумаг ничем не отличается от поиска спрятанных кинжалов, а я в этом специалист. Я обнаружил потайное отделение в ее бюро в спальне.

Эшарт все еще колебался.

— Мне не нравится мысль, что кто-то будет обыскивать покои моей бабушки. Почему бы нам просто не объяснить ситуацию?

— Ты думаешь, она не понимает ее?

— Ей неизвестно о близкой, реальной опасности. Дамарис видела, что эта мысль поразила Фитца, и он взвешивает варианты. Лично она не знала, как лучше поступить.

— Итак, это превращается в авантюру. Сможет ли она вынести, что бесценное доказательство будет уничтожено? Если сможет, все хорошо. Если нет, то быстро перепрячет его туда, куда мы никогда не доберемся.

Эш побледнел.

— Я не могу поверить, что она настолько помешанная, до такой степени равнодушная. Я должен попытаться убедить ее. — После довольно долгого молчания он добавил: — Но ты пойдешь со мной. Если она откажется, мы как-нибудь ее сдержим, и ты возьмешь бумаги.

Дамарис не могла себе представить, как у двух здоровых мужчин поднимется рука силой удерживать старую женщину.

— Я думаю, нам всем стоит пойти, — предложила она. Эшарт метнул в нее взгляд, ясно показывающий, что он думает о ее нахальстве, но Дженива поддержала идею:

— Это может оказаться довольно трудным для тебя, любимый.

— Чем мы объясним свое вторжение?

— Ничем, — спокойно ответила Дженива. — Просто сделаем это. — Она повернулась к леди Талии: — Вы хотите пойти, Талия?

Старая женщина все еще выглядела задумчиво-печальной.

— Думаю, нет, дорогая. Постарайтесь быть как можно мягче. И если я понадоблюсь, то буду готова.

Они пересекли Королевский салон в гнетущем молчании. Дамарис была уверена, что не она одна при взгляде на портреты Бетти Кроули и принца Генри подумала о трагической любви. Это нетрудно представить. Короткий период счастья, наполненного волшебным осознанием, что ты нашел любовь, свою половинку на всю оставшуюся жизнь. Потом клятвы, и одна или две ночи страсти, прежде чем Генри уезжает сообщить брату о том, что сделал, и выдержать его гнев. Бетти ждала, мечтала, планировала, а потом ей принесли весть. Возможно, друг. А быть может, посланец короля.

Эшарт коротко постучал, затем повел их в гостиную вдовы. Комната была битком набита мебелью. На столе Дамарис увидела большую, изящную книгу в серебряном переплете. Спереди изображен крест, под которым выгравировано: «Иллюстрированная история рода Присов».

Над камином висели два маленьких портрета. На одном из них, решила Дамарис, отец вдовы, известный как Чарлз Прис, лорд Вейзи. На другом — круглолицая девушка с ярким румянцем и упрямым ртом.

На шестьдесят лет старше, но такая же упрямая, вдовствующая маркиза Эшарт сидела под своим портретом и ела вилкой пирожное. Чайный поднос стоял рядом. При их появлении она вытаращила глаза:

— Эшарт? Что это значит?

— Мне нужно кое-что обсудить с тобой, бабушка. Дамарис показалось, что глаза вдовы сузились и, возможно, даже на мгновение метнулись в сторону двери в спальню.

— Бабуля, — начал Эшарт, — появились кое-какие основания предполагать, что твой отец не был королевским бастардом...

— Что?

— ...что он был законным сыном принца Генри и Бетти Кроули.

Ее морщинистые губы сжались, но Дамарис показалось, она уловила внезапный блеск в старческих глазах. Возможно, после всех этих лет ей доставляло удовольствие открыто выложить правду.

— Если это так, — продолжал Эшарт, — то ситуация опасна.

— Чем? Все давно в прошлом. Атмосфера изменилась. Она не стала отрицать этого. Эшарт шагнул ближе:

— Чем? Тем, что дает тебе кровное право претендовать на трон.

— Как будто мне это нужно! — Леди Эшарт подцепила вилкой еще кусочек пирожного и положила в рот. — И разумеется, — заявила она, проглотив, — все это чепуха.

Поздноватое отрицание.

— Я так не думаю, — возразил Эшарт, терпеливо ведя игру. — Похоже, кое-кто решил, что простейший способ справиться с проблемой — это уничтожить всю семью, начиная с меня, желательно до того, как мною будет зачато новое поколение. Отсюда покушение на Джениву.

Вдова нахмурилась, как если бы игра больше не была такой, как она думала. Она отодвинула тарелку.

— Покушение? Насколько я поняла, она была одной из многих пострадавших от загрязненного сидра.

— Это был яд, и пострадала только она.

— Яд? — Потрясение вдовы показывало, что этот грех не на ее совести. Она с презрением выпалила: — Проклятый немец! Это его рук дело!

Это была измена. Эшарт вздрогнул, встал на колено перед ней:

— Бабушка, не надо. Это должно закончиться — прямо сейчас. У тебя есть доказательство брака. Отдай его мне, и мы его уничтожим.

— Никогда!

— Ты предпочитаешь видеть меня мертвым? Она покачала головой, дряблые щеки затряслись.

— Нет, конечно. Но пришло время предать это гласности. — Она наклонилась к Эшарту, нежно улыбаясь. — Мы не станем претендовать на корону, разумеется, мой дорогой мальчик, но потребуем свои права. Чтобы с нами обращались как с особами королевской крови.

— Бабуля...

— Как только обо всем станет известно, опасность исчезнет.

Эшарт вскочил на ноги:

— Исчезнет! Мы станем объектом постоянного внимания всех оппозиционеров и мятежников. И дома, и за границей. А ради чего? Чтобы быть декоративными, второразрядными членами королевской семьи?

Вдова тоже поднялась.

— Ради денег, мальчик! Денег и власти. Того, что поможет уничтожить Маллоренов раз и навсегда.

Эшарт в отчаянии прикрыл глаза. Краем глаза Дамарис увидела, как Фитц двинулся к двери в спальню. Вдова направилась туда же, как будто забыла об их существовании, потом на приличной скорости рванула к двери. Фитц схватил ее за руку, но старуха развернулась, зажав десертную вилку в руке. Она ткнула ею в него, и он заколебался. Как Дамарис и ожидала.

Она огляделась и схватила книгу в серебряном переплете. Книга оказалась довольно увесистой, но ей было не привыкать носить тяжести. Вооружившись таким образом, она обежала пару и встала на страже перед дверью. Вдова резко повернулась, злобно зыркнула на нее и ткнула вилкой. Та лязгнула о серебро, и старуха пронзительно взвизгнула.

Фитц ухватил старую женщину за запястья сзади, но он был таким высоким, а вдова такой маленькой, что вышло неуклюже. Дамарис видела, какие усилия он прилагает, чтобы не сделать женщине больно, но вдова отбивалась как безумная, пытаясь вырваться. Эшарт прирос к месту.

Дамарис шагнула вперед и легонько стукнула женщину книгой по голове. Но у вдовы в волосах была серебряная эгретка, и она отчетливо дзынькнула, что заставило вдову потрясенно затихнуть. Фитц проворно забрал вилку.

Подскочил Эшарт, опустился на колени и взял вдову за руки:

— Бабушка, ты должна прекратить это безумие.

— И ты еще меня называешь безумной? — Слезы струились по обвисшим щекам, но голос был резким, презрительным. — Я никогда не думала, что ты пойдешь против меня. Только не ты. Никто никогда по-настоящему не любил меня. Господь не осенил меня своим благословением. Но быть преданной своей последней плотью и кровью! — Я у тебя не последний, — устало проговорил Эшарт. — Давай снова сядем и поговорим.

Но она вырвала руки и дико огляделась.

— Этот человек! Этот нечестивец! Что он делает? Это он обшаривал мою комнату, я знаю, это он. Мои бумаги!

Она снова побежала к двери, но Фитц уже вышел с красной шелковой сумкой для документов в руках. Вдова испустила почти нечеловеческий вой и ринулась на Фитца, но он отошел и вытянул руку, не давая ей упасть, одновременно бросив сумку Эшарту.

Это был ловкий ход фехтовальщика, и, вопреки всему, сердце Дамарис болело за старую женщину, у которой не было шанса с ним справиться и в чьей жизни было слишком много горя.

Несколько мгновений вдова цеплялась за его руку, чтобы удержать равновесие, потом отшатнулась, при этом выбилась прядь седых волос.

— Эшарт? — проговорила она сдавленным голосом, где-то между мольбой и приказанием. — Не надо. Не уничтожай их.

Тут из спальни выскочила ее горничная. В тот же миг старая дама приняла царственный вид.

— Помоги мне! — приказала она и удалилась с высоко поднятой головой в свою спальню. Служанка закрыла за ней дверь.

Только теперь Дамарис заметила, что все еще держит книгу, и положила ее на стол, потерев царапину от вилки. Она села. Девушка подумала, что всем им нужно уйти, но была не в состоянии ходить.

Дверь снова открылась. Нельзя сказать, чтобы леди Эшарт полностью оправилась, но ее волосы были в порядке, лицо сухое, а выражение высокомерно твердое.

— Я переезжаю жить к Генриетте.

Впервые в жизни маркиз Эшарт разинул рот от удивления.

— Она же в католическом монастыре. Во Франции.

— Подходящее место, чтобы доживать свой век. Я уезжаю немедленно.

— Уже вечереет... Она перебила его:

— Хокни справится.

Хокни — старший верховой Эшарта. — Я возьму лучшую карету, разумеется, — продолжала она, — и воспользуюсь лондонским домом. Но постараюсь не стеснять вас там дольше, чем необходимо. После того как я покину эти берега, боюсь, мы больше не встретимся, Эшарт, но уверена, ты не будешь горевать по этому поводу. Ты и твоя низкородная жена.

Она повернулась и ушла, и кто-то, вероятно, служанка, затворил дверь.

Эшарт откинулся головой на спинку дивана.

— Всегда последнее слово. — Затем добавил: — Ох, бедная тетя Генриетта. Какой грех она совершила, чтобы заслужить такую судьбу?

Глава 15

Они вернулись в малую библиотеку и пересказали все леди Талии.

— Боже мой! Я сожалею, что пропустила это. София всегда была довольно странной. Остается лишь уповать на то, что она найдет покой в монастыре. И разве монахиням не полагается с благодарностью нести свой крест? Теперь, Эшарт, расскажи, что у тебя там.

Эшарт сел за стол, открыл сумку и, вытащив сложенные документы, прочел каждый.

— Запись о браке, — сказал он. — Венчание состоялось в доме некоего Артура Шевиота и было проведено личным капелланом принца. Незаконно сейчас, но не тогда. Три любовных письма, одно — посланное из Лондона, в котором принц сообщает, что нездоров, и о том, как бы ему хотелось, чтобы его дорогая жена позаботилась о нем. Дополнительное подтверждение. И набросок принца с подписью в углу, гласящей: «Мой возлюбленный принц и супруг Генри».

— Боже мой! — вздохнула леди Талия. — Как это печально!

— А ее портрета нет? — поинтересовалась Дженива.

— Нет, — ответил Эшарт, вновь складывая бумаги и возвращая их в сумку. — Она остается загадкой.

— Но зачем держать брак в тайне? — спросила Дамарис.

— Возможно, мы никогда не узнаем, — ответил ей Фитц, — но если Бетти была добродетельной сельской девушкой, какой кажется, то, быть может, просто не захотела иметь ничего общего с королевским двором Реставрации. Он был исключительно аморален.

— Но она погубила свою репутацию и лишила сына короны.

— В свои преклонные лета она была особой весьма твердой, — сказала леди Талия. — Я могу представить, что она приняла решение, как это объяснил Фитц. К тому же признание брака означало бы потерю попечения над сыном. Он воспитывался бы в королевских детских.

— И когда она принимала решение, — сказал Фитц, — то и в мыслях не держала, что когда-нибудь ее сын сможет править. Карл собирался жениться, а он был в расцвете сил, да и Яков уже произвел на свет двух дочерей. Мне вполне понятно, что она могла предпочесть прослыть королевской шлюхой, но жить в деревне и воспитывать ребенка в соответствии со своими моральными принципами.

— Наверное, вы правы, — согласилась Дамарис. — Она была необыкновенной женщиной. Хотела бы я познакомиться с ней.

Фитц повернулся к Эшарту:

— Эти бумаги должны отправиться в Лондон как можно скорее.

— Не сегодня. Нам надо проводить бабулю. — Он взглянул на пламенеющее на закате небо, явно беспокоясь за нее.

— Хокни о ней позаботится, — успокоил его Фитц. — И они, вероятно, доберутся только до Ледерхеда. Здесь она теперь не останется.

— Я знаю. — Эшарт кивнул. — Значит, завтра рано утром мы едем в Лондон. Пошлю записку Родгару, чтобы встретил нас там. Поскорее бы покончить с этим.

— Эшарт, дорогой, — обратилась к нему леди Талия, — нельзя ли мне навестить могилу Ричарда? Это недалеко, и я так давно не была там. — Она вздохнула, обратив внутренний взор в прошлое. — Я не верю, что наши бренные останки имеют какое-то значение. Его портрет значит для меня гораздо больше, — сказала она, дотрагиваясь до медальона, который всегда носила. — Но, думая о бедняжке Бетти, я бы хотела сходить. Эшарт взглянул на Фитца:

— Это не опасно?

— Не думаю. Какой смысл кому-то причинять вред леди Талии? Куда вы хотите поехать? — спросил он старую даму.

— На кладбище при церкви Святого Варфоломея. Это меньше чем в двух милях. В Элмстеде, совсем рядом со старым домом Ричарда.

— Я распоряжусь насчет кареты, — сказал Фитц и вышел. Леди Талия пошла закутаться потеплее. Эшарт с Дженивой тихо разговаривали друг с другом. Дамарис подошла к окну. Она не считала, что природа подстраивается под человеческие дела, но именно сегодня был такой великолепный закат, какого она давно не видела.

Они нашли бумаги, так что Эшарт с Дженивой скоро будут в безопасности. Вдова уезжает, и Джениве не придется жить с ожесточенной старухой.

И завтра они покинут этот дом. Дамарис было немного горько, но она понимала, что для нее это к лучшему. С Фитцроджером у нее нет будущего, но всякий раз, когда он оказывался рядом, она не могла мыслить здраво.

В Лондоне будет лучше. Она займется последними приготовлениями к представлению ко двору — кое-что новое из одежды и, возможно, несколько уроков дворцового этикета.

Там будет Бриджуотер, которой может оказаться очаровательным. Купить его достаточно просто, но она будет настаивать на ухаживании. Пусть немного потрудится за свой приз. И она твердо решила, что не будет ни на что рассчитывать, пока он официально не попросит ее руки и брачные соглашения не будут подписаны.

Вот тогда она заживет так, как подобает герцогине. Она станет одной из самых знатных в стране дам, обзаведется мантией и диадемой с золотыми земляничными листьями. Она станет покровительницей искусств, особенно музыки, будет поддерживать медицину, заботиться о бедных.

Она уже дала доктору Телфорду деньги на его мечту — благотворительную клинику и больницу в Уорксопе. В качестве герцогини она будет заниматься тем же и в других местах. Ее ждет великолепное будущее. Но при мысли о нем она почему-то ощущала в душе пустоту.

Фитц вернулся и доложил, что леди Талия уже в пути, а карета для вдовы подготавливается.

— Я переговорил с Хокни. Он не даст ей подвергать себя опасности, хотя при такой ясной погоде они без проблем смогут ехать даже в темноте.

— Закат очень красивый, — сказала Дамарис. — Не могли бы мы ненадолго выйти полюбоваться им?

Все посмотрели в окно, словно закат был вторым пришествием.

— О да! — воскликнула Дженива. — Я не дышала свежим воздухом с тех пор, как мы приехали.

— Это небезопасно, любимая, — возразил Эшарт. — Наемный убийца еще не знает, что ситуация изменилась.

Дженива скривилась, но спорить не стала.

— Мы можем выйти, — сказал Фитц, — если будем держаться близко к дому. Нет никаких признаков того, что наш убийца готов на все, чтобы подойти так близко. Он предпринял попытку в Тикмануэлле — поспешную, небрежную попытку, в которой он ничем не рисковал, — но он должен знать, что рано или поздно мы поедем в Лондон. Гораздо более многообещающий план, и тебе ничто не угрожает, пока ты не женишься, Эш, ибо законнорожденность — ключ ко всему.

Эшарт встал и бросил взгляд на сумку с документами:

— Что мне делать с этим? Я бы не поручился, что бабуля не попытается вернуть бумаги, прежде чем уехать. — Он положил сумку в карман своего сюртука, но затем покачал головой и отдал Фитцу. — Охраняй их и леди. Я должен остаться в доме. — Он взглянул на Джениву. — Может, она захочет поговорить со мной.

— Не лучше ли мне тоже остаться? — спросила Дженива. Он улыбнулся:

— Нет, ты заслуживаешь глоток свежего воздуха и красивый закат. Не волнуйся. Я не стану умолять ее передумать.

Дамарис, Дженива и Фитц оделись и вышли через парадную дверь. — Закат и вправду великолепен, — сказала Дамарис, улыбаясь необыкновенному сочетанию розового и золотого. — Человеку никогда не создать такой красоты, какую сотворил Бог.

— Зимний закат, — сказал Фитц, и она повернулась, чтобы улыбнуться ему. Несмотря ни на что, их все еще связывали светлые нити, и она будет наслаждаться ими, пока сможет.

Они спустились по ступенькам и пошли вокруг дома с юго-западной стороны. Даже золото заката не могло скрыть плачевное состояние парка. Розы были неподрезанные и слабые, а статуи стояли, оплетенные плющом.

Дженива вздохнула:

— А я ничего не знаю о садоводстве.

— Наймете садовников, — сказала Дамарис.

— Что требует денег.

— Я не думаю, что Эшарт поскупится на это. Особенно если продаст свои бриллиантовые пуговицы.

Дженива улыбнулась:

— Ты такая практичная.

Дамарис осторожно ступала по неровной дорожке, стараясь не испачкать накидку. Фитц шел позади них. Вообще-то ширина дорожки была рассчитана только на двоих, но Дамарис понимала, что он прикрывает их со стороны парка. Просто на всякий случай.

Они проходили между домом и участком парка, где голые деревья перемежались одетыми в плющ статуями. Ее внимание привлекла уродливая пристройка, казалось, сделанная из пыльных серых квадратов.

— Ой, это же зимний сад!

— С очень грязными стеклами, — заметила Дженива, — где они еще сохранились. Но возможно, там не так уж и плохо. Он выходит на юг.

Дженива направилась туда, и Фитц последовал за ней. Дамарис осталась там, где была. Довольно с нее грязи и разорения. Она разглядывала несчастные обнаженные статуи, представляя их живыми существами и гадая, рады ли они своим лиственным одеждам зимой. Она предположила, что их обветшалость скорее древняя, чем недавняя, но все равно они ее не привлекали. Если бы у нее вокруг дома были статуи, они содержались бы в прекрасном состоянии.

Возможно, она не создана для этого мира. Ее не восхищают старые статуи, и она не хочет жить в огромном и беспорядочном старинном особняке. Чем плох современный дом, полный света и тепла, не слишком большой, но достаточно вместительный для изысканного комфорта? Если бы она вышла за кого-нибудь вроде Фитца, подумалось Дамарис, не имеющего своей собственности, они бы купили или построили такой дом, какой захотели бы.

Это были греховные, опасные мысли, но Дамарис не могла устоять. Если она должна принять решение, то сделать это нужно до того, как они приедут в Лондон. Нужно сделать это сейчас.

Она услышала какие-то звуки и, обернувшись, увидела, что Фитц пытается открыть покосившуюся дверь, чтобы Дженива могла войти в оранжерею. Дамарис вновь повернулась к необщительным статуям. В пламенеющем обманчивом свете ей показалось, что одна из них шевельнулась. О Господи, должно быть, она сходит с ума!

Конечно же, абсолютно неразумно даже думать о том, чтобы выйти за Фитца. Но она заставила себя быть честной. Она бы вышла за него, если бы о его преступлении не было известно. Но о нем все знали.

Ну почему у того скандала такие острые зубы? Это несправедливо. Каждый может совершить ошибку. Но людей вешают за одну ошибку.

Она выпустила изо рта белое облачко пара. Когда это случилось? Возможно, со временем все рассосется.

Но разве не из-за этого он пошел в армию? Она вспомнила его историю про новую саблю. Он сказал, что ему было пятнадцать. Для пятнадцатилетнего такой поступок еще более возмутителен, подумала она, и все же... сколько было лет сестре его брата? Все теперь выглядело по-иному.

Фитц — восьмой ребенок, а его брат лорд Лайден, вероятно, первый. Между ними могло быть двадцать лет разницы, если только его брат не женился на совсем юной девушке... Она невидящим взглядом уставилась на увенчанного лаврами героя, размышляя над тем, что это означало. Он ничего не сказал о том, кто кого соблазнил...

Удар в грудь отбросил ее назад, и она резко села на землю. Боль растеклась в груди, и стало нечем дышать. Она посмотрела вниз, туда, где палка с перьями — стрела! — торчала из грудной клетки. В агонии она попыталась ухватиться за нее, но руки отказывались слушаться. Круг черноты начал смыкаться вокруг нее. Она цеплялась за сознание, попыталась крикнуть, но темнота поглотила ее.

Фитц услышал какой-то тихий звук, обернулся и увидел, что Дамарис повалилась на спину. Он подбежал к ее распростертому телу и упал на колени. Если это очередной трюк... И тут он увидел стрелу, торчащую у нее из груди. Ему показалось, что это его сердце остановилось. Дженива встала на колени с ним рядом.

— Боже мой!

Дамарис была без сознания, но его дрожащая рука нащупала пульс. Крови еще не было, но никто не выживает с такой раной. Он стиснул одну руку в перчатке, но понимал, что она вот-вот умрет прямо у него на глазах.

Дженива схватила другую руку.

— Все хорошо. Все будет хорошо.

Он не знал, говорила ли она это Дамарис, ему или себе, но ее мертвенная бледность опровергала эти слова.

Словно услышав, Дамарис пошевелилась, веки затрепетали. Рука попыталась переместиться к груди.

— Больно... больно...

— Я знаю, любимая, — мягко сказал он, часто моргая, чтобы прогнать слезы с глаз. Иисусе, что делать?

Он вспомнил об опасности и покрутил головой, оглядывая окрестности, при этом выпустил ее руку, чтобы в случае чего прикрыть ее своим телом, хотя было уже слишком поздно.

Он охранял Джениву и оставил Дамарис незащищенной.

Такой прямой выстрел мог быть сделан только из так называемой Гришен-Гроув, где легко спрятаться за стволами деревьев и статуями в человеческий рост. Когда убийца попытается убежать, люди Родгара могут схватить его, но что теперь толку?Но все равно Фитц проделал все необходимые действия. Он вытащил из кармана маленький пистолет.

— Вы умеете пользоваться им? — спросил он у Дженивы. Та кивнула, и он отдал пистолет ей.

— Идите и приведите помощь. Пошлите за доктором. Если кто-то нападет на вас, стреляйте. Только подпустите его поближе. Эта штуковина бесполезна на расстоянии.

Дженива кивнула, вскочила на ноги и побежала.

Дамарис была в сознании, но дрожала, и ее рука в перчатке подрагивала возле стрелы, словно желая дотронуться до нее, но страшась боли. Он крепко схватил ее за руку. Она вскинула на него глаза, зрачки расширены, из приоткрытого рта вырываются слабые, болезненные вздохи.

— Скоро подоспеет помощь, любимая, — сказал он, вопреки всему надеясь на чудо. Возможно, самым милосердным было бы позволить ей быстро умереть, но он не мог уступить ее без борьбы. Стрела торчала под пуговицей ее стеганого жакета. Он не видел крови, но, должно быть, ею пропиталась вся одежда под ним. Он должен посмотреть рану — словно это могло чем-то помочь. Лишь бы только не усугубить ее мучения.

— Мне нужны обе мои руки, любимая, — сказал он, высвобождая правую ладонь из ее пальцев. Глаза ее стали чуть менее безумными — храбрая девочка, — но дыхание еще было неглубоким от боли. — Я собираюсь разрезать твою одежду.

Что-то в этих огромных глазах намекало на веселый комментарий, но когда она втянула воздух, чтобы заговорить, то поперхнулась от боли, и рука снова потянулась к стреле. Он остановил ее:

— Это не поможет. — Он призвал на помощь все свои силы, чтобы говорить спокойно. Ему следовало бы остерегаться нового нападения, но какой теперь смысл? Зло свершилось. — От стеганого жакета придется избавиться.

Он вытащил складной нож и открыл его, благодаря Бога, что лезвие острое. Поднес его к горловине и разрезал толстую ткань там, затем сделал прямой разрез книзу до самого края, где снова было плотнее. Фитц услышал, как она тихонько охнула. Корсет был в пятнах крови.

Но потом до него дошло, что алый цвет — это вышитые розовые бутоны. Слабая надежда затеплилась в нем.

— Теперь твой корсет, красавица, — проговорил он, стараясь подражать тону злодея из пьесы.

Стрела пришпилила жесткий корсет к ее телу, пройдя, похоже, прямо сквозь длинную деревянную пластину, которая укрепляла переднюю часть. Он не представлял, как освободить ее от корсета, не причинив боли. Он попробовал разрезать плотную ткань между двумя косточками, но она тут же вскрикнула:

— Не надо!

Голос ее был напряженным от боли, но прозвучал довольно твердо для человека со смертельной раной, а он видел таких немало на своем веку. Некоторые встречают смерть со стоическим спокойствием, другие с радостью, но все равно в их чертах можно увидеть смерть.

С колотящимся сердцем, едва смея надеяться, он в первый раз дотронулся до стрелы, наблюдая за лицом Дамарис. Она просто взглянула на него с чуть большей опаской.

Затаив дыхание, он слегка пошевелил стрелу, пальцами чувствуя, что та ведет себя не так, как он ожидал. Дамарис вздрогнула и издала какой-то звук, но это было скорее выражением испуга, чем агонии.

Собрав всю свою решимость, Фитц твердо ухватился за стрелу и выдернул ее.

Ни крика, ни крови, ни сломанного наконечника.

То, Что он держал в руке, было дротиком с перьями около пяти дюймов длиной с острым металлическим наконечником. От облегчения он даже покачнулся и чуть не разразился безумным смехом.

— Спасена своим корсетом, — проговорил он. — Стрела не достала до тебя, Дамарис. Не прошла сквозь планку.

Она попыталась было сесть, но тут же снова вскрикнула и побледнела.

— Тише, — придержал он ее. — От удара могла сломаться кость. Дай я посмотрю.

Дырка в вышитой розами рубашке показывала, где была стрела. Под разрывом планка была согнута углом. Теперь он понял.

— Вы, женщины, экипированы лучше многих солдат, но боюсь, несколько щепок воткнулось в тебя. — Он подозревал, что они были как маленькие деревянные кинжалы. — Как, по-твоему, это их ты чувствуешь?

— Возможно. И тупую боль, — прошептала она.

— От удара. — Он молился, чтобы не была сломана грудная кость. Стрела, выпущенная из лука, может быть огромной силы, но этот маленький дротик, должно быть, от миниатюрного оружия.

— Я хочу отнести тебя в дом, но если попытаюсь поднять, щепки могут вонзиться глубже. Лучше разрезать корсет.

— Какой напор.

— Еще немного, и я заподозрю, что ты подстроила все это, чтобы пофлиртовать со мной.

Ее губы задрожали в нерешительной насмешливости.

Он, как мог, придерживал середину, разрезая корсет и рубашку под ним, но все равно чувствовал и слышал, как она вздрагивала. Как хирург, производящий ампутацию, он спешил, но когда приподнимал середину, чтобы посмотреть на рану, действовал очень медленно.

Кровь. Достаточно, чтобы напугать, если бы он только что не был на грани ужаса. Куски дерева торчали из ее тела.

Она схватила его за запястье:

— Перестань! Больно.

— По крайней мере ты уже можешь жаловаться громче. — Он наклонился, чтобы заглянуть под корсет, стараясь не думать о том, что склоняется к ее груди. — Зазубренные края с обеих сторон воткнулись в тебя, любимая, но они не слишком длинные. — Он выпрямился, чтобы посмотреть на нее. — Делать нечего — надо просто вытащить их, или будет еще больнее, когда я понесу тебя.

— Тогда вытаскивай.

Он выдернул перед корсета из ее тела. Она только сдавленно охнула и побелела. Крови стало больше, свежей, алой, поэтому он поднял ее юбки, отрезал полоску от рубашки и сложил ее в несколько раз, чтобы приложить к ране. Она снова вскрикнула и схватила его за руки.

— Щепки, — сказал он, расстроенный из-за того, что не может уберечь ее от боли. — Сейчас я понесу тебя в дом.

Он вытащил свою булавку для галстука, воспользовавшись ею, чтобы стянуть края ее рубашки и хоть немного прикрыть совершенную грудь: бледный, крепкий холмик, увенчанный красивым розовым соском.

Она не для него. Но будет жить. Этого достаточно. И кто бы ни сделал это, очень скоро он будет гореть в аду.

Фитц обхватил ее руками и встал. Он видел, что ей больно, но она не издавала никаких звуков, только сказала:

— Щепки. Я чувствую себя так глупо.

— Не стоит. Ты могла умереть.

— Но почему? Что случилось? Что это было за оружие? Он положил стрелу в карман для дальнейшего изучения и быстро понес ее к дому и безопасности.

— Дротик, вероятно, выпущенный из маленького лука. Я видел такие штуки. Они достаточно маленькие, чтобы спрятать под одеждой, но могут быть смертельными.

— Но кто станет желать моей смерти?

У Фитца не было времени подумать. Когда он вошел в холл, то, кажется, понял, кто убийца. Тот, кто должен унаследовать состояние Дамарис.

Дженива поспешила навстречу им.

— Я послала за доктором! Эш с вдовой. — Она вытаращила глаза: — Дамарис? Ты в порядке?

— Стрела попала в планку корсета. — Фитц приостановился. Теперь, когда самое страшное было позади, облегчение грозило раздавить его. — Милостью Божьей она избежала смерти.

— Слава Богу! Я была уверена...

— В нее воткнулись щепки, которые надо вытащить, — сказал он, призвал на помощь все свои силы и понес Дамарис наверх.

Дженива поспешила вперед, чтобы открывать двери. Когда Фитц положил Дамарис на кровать, она сняла с нее накидку и прикрыла грудь одеялом. — Как ты себя чувствуешь? — спросил он, испытывая непреодолимое желание отвести выбившиеся пряди волос с ее лица, но понимая, что его самообладание висит на волоске.

— Вне опасности. Благодаря тебе.

— Как видишь, я не смог уберечь тебя. — Когда девушка пошевелилась, он посоветовал: — Лежи тихо, пока щепки не вытащат.

Он не мог оставаться здесь во время этой процедуры, но не желал покидать ее. Он понимал, что в доме ей ничто не грозит, но все равно ему хотелось быть рядом.

— Почему я? — спросила Дамарис. — Я была с опущенным капюшоном. Никто не мог принять меня за Джениву.

— Я слишком поздно начинаю понимать, что все это время именно ты была мишенью. Из-за денег, полагаю. Ты знаешь, кто твой наследник?

Ее глаза расширились.

— Нет. Мне ни разу не пришло в голову спросить. Как глупо!

— Мне следовало подумать об этом. Мысль об опасности, грозящей Эшу, полностью завладела мной.

— Тебе надо идти, Фитц, — сказала Дженива. — Мы не можем вытаскивать занозы, пока ты здесь, и Эшу надо сказать. — Видя его колебания, она добавила: — Уверена, что в доме мы все в безопасности, но на всякий случай у меня твой пистолет.

— Всегда лучше принять меры предосторожности. — Ноги у него были еще будто налиты свинцом, но он заставил себя двинуться к двери.

— Он безумно любит тебя, — сказала Дженива. Дамарис посмотрела на нее:

— Правда?

— Он плакал, когда думал, что ты умираешь.

— Это была жалость, не любовь.

— Он называл тебя «любимая». Я понимаю, почему ты не можешь выйти за него, но такие сильные чувства нельзя отбросить в сторону.

Дамарис прижала руку к тому месту, где пульсировала болью разорванная плоть, которое было так близко к ее раненому сердцу. В комнату влетела Мейзи:

— Ну что вы еще натворили, мисс Дамарис? Ей-богу, вас прямо на минуту нельзя упускать из виду!

Дамарис все рассказала Мейзи. Служанка ухватилась за столбик кровати.

— Кто-то стрелял в вас, мисс?

— Да, но никому не говори. Скажем, что я поскользнулась и сильно ударилась.

— А окровавленная одежда? — выразила сомнение Дженива.

— И порезалась о какое-нибудь стекло. Все равно мы заберем улики в Лондон. Мы едем туда завтра, Мейзи.

— Слава тебе Господи! А как же с тем, кто это сделал? Дамарис мрачно взглянула на Джениву:

— Разберемся. А теперь найди пинцет и вытащи занозы. Мейзи поспешила к комоду, ворча что-то вроде «этот Фитцроджер...».

Дженива вытащила длинную булавку для галстука, чтобы раздвинуть края разорванной рубашки. Дамарис заметила, что булавка серебряная, с простой головкой. У Фитца должно быть что-то более изысканное.

Возможно, из-за соприкосновения со смертью Дамарис теперь была уверена: она хочет его, даже несмотря на позорное пятно в его биографии. Он ее прекрасный герой. Ее рыцарь без страха и упрека.

— Кто может быть твоим наследником? — поинтересовалась Дженива, принося влажную тряпочку, чтобы стереть кровь.

Дамарис осознала, что пыталась спрятаться от этой мысли.

— Не знаю.

— Родственники отца?

— Они отказались от него и ничуть его не заботили.

— Возможно, какой-то друг. Даже кто-нибудь с Востока.

— Это кажется наиболее вероятным. Как странно иметь смертельного врага, которого никогда не встречала.

Мейзи подошла с маленькой медицинской шкатулкой Дамарис. — Это все из-за него, — проворчала она, забирая кусок ткани у Дженивы. — Ох вы, бедняжка! Все разодрано и опухло. Будет больно.

— Давай действуй. Только смотри, чтобы ничего не осталось.

Было действительно больно, но вполне терпимо, особенно когда Дженива держала ее за руку. Она думала о мужчине, который плакал, считая, что потерял ее. Она понимала, что сейчас не в состоянии ясно мыслить, но он нужен ей. Навсегда. Жизнь слишком коротка и быстротечна, чтобы довольствоваться чем-то второсортным.

— Ну вот, мисс. Думаю, теперь все. Чем мне это обработать?

Дамарис попросила зеркало. Ее раны выглядели довольно пустяковыми для всей этой суеты и волнений, но нельзя забывать об опасности заражения.

— Вначале настойкой базилика, потом зеленой мазью. И чистую ткань сверху. Полагаю, придется сделать круговую перевязку, чтобы она держалась. А потом мне нужна чистая рубашка и мой халат.

— Вы же не собираетесь вставать, мисс! Вы должны оставаться в постели после такого ужасного потрясения.

— Я сойду с ума, лежа тут. Я хочу встать и выпить сладкого чая с бренди. Только не слишком сладкого.

Мейзи обработала рану. Дженива помогла Дамарис сесть, чтобы сделать перевязку. Было не очень больно, но голова кружилась. Ее подавляла и угнетала мысль, что кто-то пытался убить ее. Дважды.

Она вспомнила мужчину с кривыми зубами и поняла, что это он отравил сидр в Тикмануэлле. Значит, ее первое неприятное впечатление о нем не было обманчивым. Он намеревался отравить ее. Он что, ее наследник? Или наемный убийца?

Ей потребовалось опереться на руку Дженивы, чтобы дойти до кресла у огня. Мейзи подставила табуреточку ей под ноги и укутала шерстяным пледом. Дамарис не возражала. В комнате было тепло, но ее до костей пробирала дрожь. Мейзи вышла, а Дженива подложила еще одно полено в огонь и подошла к окну, которое не было замерзшим в это время дня. Но за ночь оно снова покроется льдом.

— Надеюсь, там никто не прячется? — спросила Дамарис. Дженива повернулась:

— Я уверена, что в доме ты в полной безопасности.

— Как глупо не знать, кто мой наследник. Я должна была сама посмотреть отцовское завещание, а не позволять моим поверенным пересказать самое главное своими словами. — Она вздохнула. — Чтение маминого завещания показалось мне таким скучным, что когда я обнаружила, что завещание отца имеет отношение ко мне, то была рада, что избавлена от этого. И теперь наказана за леность.

— Не будь слишком строга к себе. Кто же мог вообразить такое злодейство?

— Как только мы доберемся до Лондона, я прочту все от корки до корки. — Но сначала, подумала она, бросив взгляд на окно, надо туда добраться живой. Выстрелить можно откуда угодно.

Мейзи вернулась с чайником и двумя чашками. Дженива налила чаю и добавила молока.

— Не забудь, не слишком сладкий, — напомнила Дамарис. Дженива подала чашку, и они обменялись понимающими улыбками.

С каждым глотком дрожь ослабевала, а вскоре и вовсе прошла. Сердцебиение пришло в норму, но мысли Дамарис то и дело возвращались к тому моменту, когда она ощутила удар и увидела торчащую из груди стрелу. Это было так же бессмысленно, как дотрагиваться до больного зуба в надежде, что на этот раз не будет больно. Но она не могла умереть.

Послышался стук в дверь, и Мейзи ответила. Фитцроджер спрашивал, можно ли войти. Дамарис разрешила, и он подошел к ней:

— Очень больно?

Тут только до нее дошло, что она прижимает руку к груди.

— Нет. После того как вытащили занозы, почти совсем не больно. — Ты не слишком рано поднялась? — спросил он озабоченно, но без видимой любви или страсти.

— Нет, все в порядке.

— Значит, ты сможешь завтра отправиться в дорогу? — спросил он. — Эти бумаги надо доставить королю, и мне будет гораздо спокойнее, когда ты окажешься под защитой лондонского дома Родгара.

— Да, я уверена.

Он слегка нахмурился:

— Не было ли чего подозрительного в том падении в Тикмануэлле, Дамарис?

— Я думала об этом. Кто-то врезался в меня, но на улице было полно людей. И потом, когда я лежала на земле, луна исчезла. Я подумала, что на мгновение потеряла сознание, но, возможно, кто-то навис надо мной...

— Жаль, что ты не сказала мне. Может, я бы скорее догадался, что затевается. Хорошим же телохранителем я оказался.

Прежде чем она успела ответить, постучался и вошел Эшарт.

— Какая наглость — стрелять здесь, прямо возле дома! И как нам доставить Дамарис в Лондон в целости и сохранности?

Фитц снова был спокоен.

— Мы ни малейшим намеком не выдадим наших планов до последнего момента и поедем с шестью верховыми. Если по пути мы будем останавливаться, только чтобы сменить лошадей, то дорога займет у нас меньше четырех часов.

— Значит, мне и не грозила никакая опасность, — сказал Эшарт.

— Угроза была и остается реальной. Родгар не стал бы действовать, если бы не был уверен в этом. Просто для тех, кто хочет твоей смерти, пока нет нужды идти на безрассудство.

— Безрассудство? — переспросила Дамарис. Он повернулся к ней:

— Нападавший действовал поспешно и необдуманно. Его чуть не поймал один из людей, охраняющих имение. Часовой еще не знал, что в тебя стреляли, поэтому не стал преследовать похожего на обычного браконьера человека. — Но почему такая срочность? — не могла понять Дамарис. — Если убийца — мой наследник, он уже давно является таковым. Зачем идти на риск именно сейчас?

— Мы узнаем это, когда поймаем его... Вошла леди Талия, закутанная в меха.

— Я слышала, Дамарис упала. Вы в порядке, дорогая? Дженива подвела старую женщину к свободному креслу и рассказала, как все было на самом деле. Леди Талия приложила ладонь ко рту:

— Ох, сколько же в мире зла! И все из-за денег. Сегодня вы должны спать в моей комнате, дорогая. В комнате Эшарта, я имею в виду. Я уверена, так будет гораздо безопаснее.

— О, в этом нет необходимости.

— Вообще-то, — заметил Фитцроджер, — это крыло легче охранять. Единственный доступ сюда с черной лестницы и через арку Королевского салона. Я натяну и там и там сигнальную проволоку.

— Сигнальную проволоку? — переспросил изумленный Эшарт.

— Тайны ремесла. Если ее задеть, происходит маленький взрыв. Принцип тот же, что и в ударном механизме пистолета.

— Черт возьми, — пробормотал Эшарт. — Никакого лунатизма сегодня ночью, Дамарис.

— Нет, обещаю.

Спустилась темнота, поглощая последние следы алого великолепия. Никто не упомянул об опасности снаружи, но Фитц закрыл ставни и опустил шторы. Возможно, где-то там притаился человек, во что бы то ни стало вознамерившийся убить Дамарис ради ее состояния.

— Дом хорошо охраняется, — успокоил ее Фитц. — Ты в безопасности.

Она верила ему, но страх все равно барабаном стучал в ее крови, и она не могла удержаться, чтобы то и дело не дотрагиваться до чувствительного места в середине груди. Она так легко могла умереть.

Когда леди Талия предложила перейти в большую спальню и сыграть в веселую «мушку», Дамарис первая согласилась. Ей необходимо было отвлечься. Она позволила Фитцу отнести ее. Он принадлежал ей, хотя еще не знал об этом, и она наслаждалась его прикосновением.

Эшарт распорядился насчет дополнительных свечей и ромового пунша для поднятия духа. Дамарис пила, пожалуй, больше, чем следовало, и это помогало отогнать страх — и не только из-за покушения.

Фитц казался рассеянным. Она знала, что он планирует завтрашний день, пытаясь предугадать малейшую опасность и предотвратить ее. Ее тревожило, что он также планирует и другое — оставить ее и покинуть Англию как можно скорее.

Глава 16

Фитц силился сосредоточиться на игре, но страшная, безумная мысль отстукивала ритм у него в голове: она могла умереть, она могла умереть...

Даже находясь рядом с Дамарис, он бы не сумел отвести удар, но это не приносило утешения. Она могла умереть.

Игра закончилась ровно в десять, словно бой часов возвестил о конце развлечения и начале их последней ночи в Чейнингсе. Он еще раз прокрутил в мозгу меры безопасности. Часовые вокруг дома уже поставлены, но при таком количестве дверей и окон превратить его в крепость невозможно. Однако спальня Дамарис должна быть неприступной.

Они с Эшартом проводили ее через темный, холодный дом. Он отнес бы ее, но она отказалась:

— Нет-нет, иначе я буду чувствовать себя притворщицей. Грудь уже почти не болит. Я всегда быстро поправляюсь.

Она притворялась веселой, но пока они проходили по мрачному, настывшему дому, он видел, что ее страхи вернулись. Эшарт ушел, как только они доставили Дамарис в ее комнату. Фитц объяснил ей и ее горничной про сигнальные устройства.

— Они обеспечат вам безопасность, но до утра, пока я не встану, вниз не ходи.

Служанка сделала книксен:

— Не пойду, сэр. Он пожелал Дамарис доброй ночи и отгородился дверью от сияния свечей, веселого огня и ее ночной рубашки с кружевными рюшами, которая висела на вешалке перед камином. Та же или похожая на ту, что была на ней, когда она пришла к нему в комнату.

Фитц мысленно встряхнулся и натянул тонкую проволоку через два дверных проема, ведущих в этот коридор, — арку из Королевского салона и выход на черную лестницу. Он натянул ее на уровне голени, где они могли поймать человека, но не грызуна. Затем приладил пусковой механизм и взвел каждый. Он испытывал донкихотский соблазн лечь под дверью комнаты Дамарис. Но его остановило, что он будет выглядеть смешно. Да и ему тоже нужно поспать, чтобы завтра быть в форме.

Он пошел в свою комнату, разделся и помылся, но был слишком возбужден, чтобы уснуть. Погасив свечи, сел у огня в своем восточном халате, потягивая бренди и заставляя себя думать о враге, а не о женщине за соседней дверью.

Если это наследник Дамарис хотел убить ее, то почему не сделал этого раньше? Наверняка это было смехотворно легко, когда она жила в Уорксопе. Что изменилось?

Мать Дамарис умерла год назад в ноябре, а Дамарис достигла совершеннолетия в октябре. Если это важно, почему злоумышленник не действовал сразу? Или ее так хорошо охраняли в Торнфилд-Холле, что это было невозможно? Жаль, что он не додумался спросить ее.

В Родгар-Эбби не было никаких покушений, но меры безопасности там строгие. Злодей не стал рисковать. Инцидент по дороге сюда предполагал, что убийца следовал за ними и, возможно, наблюдал за Родгар-Эбби в ожидании подходящего случая. Терпеливый и осторожный. Тогда как объяснить сегодняшнее нападение?

Дверь чуть слышно скрипнула. Он замер, сожалея, что нож под подушкой, а до пистолета не дотянуться, хотя уже понял, кто это.

— Фитц? — послышался едва различимый шепот, и все его тело мгновенно накалилось.

Он встал и пошел ей навстречу.

— Что случилось?

Она проскользнула внутрь и закрыла за собой дверь.

— У меня есть идея.

— Дамарис...

— Ш-ш... Это важно.

— Это небезопасно. Она огляделась.

— Здесь?

Он позволил молчанию ответить за него, и она вздернула голову:

— Я не думаю, что потеряю голову, даже при том, что ты так восхитителен в этом светлом халате со своими светло-золотыми волосами. Словно призрачный рыцарь.

Она прошла и села в кресло, стоящее напротив того, в котором сидел он. Она снова была в темном халате, из-под которого виднелся высокий кружевной ворот ночной рубашки и широкие рюши на запястьях. Волосы не были заплетены в косу, а просто связаны сзади лентой, узел которой уже расслабился. Как шелк, подумал он, затаив дыхание.

В кресле она оказалась спиной к нему, поэтому повернулась, похожая на большеглазого котенка. Только во сто крат опаснее.

— Ты, кажется, не принимаешь в расчет, что я могу потерять голову.

— Сомневаюсь, что ты способен на это.

— Как плохо ты знаешь мужчин, — заметил он, но подошел ближе. — Бренди?

—Да, пожалуйста. Кажется, я начинаю входить во вкус этого напитка.

— Упаси нас Бог. — Все же он плеснул немножко в стакан и подал ей, затем залпом опрокинул свой, прежде чем сесть.

Она вытащила волосы наперед, и темная река заструилась вниз, еще больше подчеркивая грудь, которую прикрывала.

— Я не должна быть здесь, но, — озорно добавила она, — твои сигнальные приспособления ведь гарантируют, что нас никто не прервет?

Он на мгновение прикрыл глаза.

— Кому-то и вправду стоило бы придушить тебя. Полагаю, твоя горничная крепко спит? Ладно. Что за срочная идея? — Мое завещание. И страх. Я не могла уснуть. Я знаю, что ты позаботился о моей безопасности, но каждый скрип в доме, каждый шорох...

Он ни в коем случае не должен обнимать ее.

— Что насчет твоего завещания? — напомнил он.

— Что? А! — Ее взгляд стал тверже. — У меня его нет. Как только я его составлю, оно отменит отцовское, и никому не будет смысла убивать меня, правильно?

— Кроме того, кому ты завещаешь свои деньги, — заметил он, но, черт возьми, она права. Каким же тупоголовым он стал!

Она отмахнулась от его замечания.

— Я могу завещать их кому-нибудь надежному. Родгару. Тебе.

— Только не мне, — отрезал он. — Я могу не устоять перед соблазном.

Он мог не устоять перед соблазном, который она представляла сейчас, светящаяся решимостью и волнением, то ли школьница, то ли сирена, его товарищ по приключениям.

Он встал, чтобы избежать необходимости смотреть на нее.

— План хороший, но с одним недостатком. Убийца, если он твой наследник, не узнает, что ситуация изменилась.

— Мы можем сделать так, чтобы узнал.

— Как? — Ему вновь пришлось повернуться к ней лицом. — Будем выбрасывать из кареты объявления на всем пути до Лондона?

Она задумчиво сдвинула брови. Когда она вот так хмурилась, у него возникало желание перецеловать каждую морщинку.

— Должен же быть какой-то способ. А! Когда мы приедем в Лондон, я вызову своих поверенных, узнаю, кто мой наследник, и пошлю ему записку, информирующую, что он больше не наследует мне.

— Или я убью его. Но это если исходить из того, что его легко найти. А что, если это один из заграничных коллег твоего отца?

Она сделал глоток бренди.

— Такое вполне вероятно, верно? Это даже объясняет, почему на меня не покушались раньше. Вероятно, потребовалось время, чтобы добраться сюда. Тогда я помешу объявление в газеты.

— Это хорошая идея. — Он отставил свой стакан. — Пора тебе возвращаться в свою комнату.

— Нет, постой. Если я напишу завещание, оно будет иметь силу?

— Подписанное свидетелями, да.

— Тогда я напишу его сейчас, а ты засвидетельствуешь.

— Требуется два свидетеля. Оставь это до утра. Точнее, до приезда в Лондон, где все можно будет сделать как положено.

Надо выпроводить ее отсюда. Он рискнул вытащить ее из кресла.

— Иди.

Она не сопротивлялась.

— Нет, это надо сделать до отъезда. Если завтра что-нибудь случится, этот негодяй не должен добиться своего.

Сила ее духа и решимость изумляли его.

— Ты просто потрясающая.

— Правда? — Она глядела на него широко открытыми, ясными глазами.

— Обязательно напиши свое завещание до отъезда. Но я обещаю тебе, если этот подлец убьет тебя, Дамарис, я его из-под земли достану, и он пожалеет, что не был пойман и повешен властями.

Дрожь прокатилась по телу Дамарис, но это не был страх. Она шагнула ближе к нему, и слова сорвались с языка бездумно и бесконтрольно.

— Я хочу тебя, Октавиус Фитцроджер. Он не шелохнулся.

— Иди к себе в постель.

Он попытался вывести ее, но она увернулась и загородила дверь.

— Я не смогу заснуть. Правда, Фитц. Можно, я побуду здесь, пока не устану? — Она сама толком не знала, чего хочет, кроме того, чтобы быть с ним. — Здесь, с тобой, я чувствую себя в безопасности.

Его спокойствие было пугающим, но она не примет отказа. Это их последняя ночь, ее единственный шанс.

Глава 17

Он подложил дров в камин, каждым движением напоминая ей о красоте своего тела. Соблазн обратил ее грешные мысли в слова: «Если сейчас, здесь мы займемся любовью, он никогда не покинет меня. Его честь ему не позволит».

Огонь замерцал, затем вспыхнул, освещая комнату. Она вернулась в кресло, он сел в другое и откинулся назад.

— Расскажи мне о своей жизни в Уорксопе, — попросил он. Ловкий ход, подумала Дамарис и спрятала улыбку. Она-то рассчитывала, что они будут говорить о нем.

— Моя мать была странной женщиной, единственным ребенком пожилых родителей, и ее мама умерла, когда ей было три года. Она росла с моим дедушкой, который был человеком сдержанным и сухим. Он был врачом, но также и ученым. Он умер, когда мне было десять, но я уже понимала, что он был бы гораздо счастливее, если бы все его пациенты были статуями. Я имею в виду, безо всяких эмоций и потребностей.

— У тебя была не слишком веселая жизнь, — заметил Фитц.

Он расслабился или по крайней мере смирился. Возможно, беседы будет достаточно. Ей приятно говорить с ним. Но разговорами его не привяжешь, а она против всех законов дружбы, чести и общества хотела приковать Октавиуса Фитцроджера к себе без надежды на избавление.

— Да, не слишком, — подтвердила она, — но мне не с чем было сравнивать. У нас не было никаких, даже дальних, родственников. У деда была семья на западе — в Девоне, кажется, — но он никогда туда не ездил, а они не приезжали к нам. А если и была какая-то связь с бабушкиной семьей, она оборвалась с ее смертью еще до моего рождения. Отец тоже был не в ладах со своими родными.

— У тебя была гувернантка?

— Мама сама обучала меня. Говорила, что нет денег, чтобы нанять кого-то.

— Ну, вы хотя бы должны были ходить в церковь.

— Прилежно, но никогда не задерживались там. Думаю, отсутствие отца смущало маму.

— Она любила его, как ты думаешь?

— Вначале, возможно, да, но если любовь и была, он убил ее. К тому времени, когда я начала что-то понимать и научилась анализировать, я бы сказала, она считала его своей собственностью. Ее отношение к нему всегда было окрашено гневом. Однажды она узнала, что он содержит любовницу в Лондоне. Это взбесило ее, но едва ли она испытывала боль. Просто злость, ведь она владеет им, потому что купила его за свое приданое.

Дамарис пришло в голову, что похожая ярость собственницы бурлила в ней из-за Эшарта. Какое счастье, что ничего не вышло! Она могла повторить судьбу матери. История не отличалась ничем, кроме цены.

— Какой прок иметь любовницу в Лондоне мужчине, живущему в основном за границей? — удивился Фитц.

— Ты прав, но сомневаюсь, что она ошиблась. — Так необычно было говорить о подобных вещах с мужчиной. — Полагаю, он платил ей, чтобы всегда, когда понадобится, была под рукой во время его редких приездов.

— Хорошо придумано. Она упомянута в его завещании?

— Не знаю. Это как раз то, о чем мои поверенные не сказали мне.

Его губы дернулись.

— Еще бы. Но неудивительно, что твоя мать испытывала злость и горечь, если он взял ее деньги и оставил ее прозябать в нищете, особенно когда разбогател и швырял деньги на других женщин.

— Но все было не так. Я обнаружила это после ее смерти. Он постоянно присылал деньги, и с годами суммы росли. В этом он был честен. Мы могли бы жить в роскоши, но мама использовала самую малость и делала вид, что это все, что он присылал. — Это было своего рода безумие. Неужели она думала, что это заставит его вернуться? Что он оставит Сингапур и Яву ради Уорксопа, потому что она отказывает в самом необходимом себе и мне?

— Если она так ненавидела его, то могла презирать и его деньги. — Вполне возможно. А что насчет твоей семьи и детства? — поинтересовалась Дамарис. Она собиралась выйти за него, несмотря на скандал, но надеялась сгладить его. Значит, ей надо как можно больше узнать о его семье. — Ты пошел служить в армию в пятнадцать?

— Да. — Он посмотрел на огонь. — Мы не были изолированы, как вы. Фитцроджеры из Клива занимают видное положение в стране, живя там со времен завоевания. Неподалеку от моего дома находятся развалины Каррисфордского замка, построенного одним из моих предков. Фитцроджер из Клива был королевским воином и стал одним из великих баронов. Существует романтическая легенда о том, как он взял в плен наследницу... — Он осекся, затем сменил тему: — Итак, мы не были изолированы, но и счастливы тоже не были. Мать родила слишком много детей — десять — и чересчур много потеряла. Отец винил судьбу, а не себя. Моя старшая сестра Салли глуповата с рождения. Ей тридцать один, но она думает и ведет себя как ребенок.

— А сколько у тебя братьев и сестер? — спросила она. — Живых я имею в виду.

Он повернулся к ней:

— Хью — старший. Сейчас лорд Лайден. Был еще один Хью перед ним, но он умер. Салли, Либелла и я.

Четверо из десяти, и при этом одна дурочка, а другой грубое животное. Бедная мать.

— Либелла? — переспросила она. Фитц улыбнулся:

— Последняя и самая маленькая, но с характером. Либелла означает «десятый» или «чуточку», но мы всегда звали ее Либби. Сейчас она безвылазно сидит там, ухаживая за мамой и Салли и пытаясь предотвратить жестокости Хью. Я бы освободил ее, если б мог. — Блики огня отражались в его глазах. — Я абсолютно не властен над своей жизнью.

— Почему?

— Ты знаешь почему.

Они подошли к самому трудному. Дамарис дважды вздохнула.

— Потому что ты имел связь с женой Хью? Сколько ей было?

Он озадаченно нахмурился:

— Кажется, двадцать пять.

— На десять лет старше тебя.

— Я был вполне зрелым. — Он встал и отошел от камина. — Мы не должны говорить о таких вещах.

— Почему? Весь свет, по-видимому, болтает. Он повернулся лицом к ней, но в тени кровати.

— Да. Тебе не нужен такой, как я, Дамарис.

— Разве не мне это решать?

— Нет.

Она вскочила на ноги:

— Тебе было всего пятнадцать! Это была не твоя вина!

— Я был достаточно взрослый, чтобы отличить худо от добра.

— И ты понимал, что это худо?

Она подумала, что он не станет отвечать, но он сказал:

— Это было полжизни назад. Я уже не знаю, что я понимал, думал, чувствовал или хотел. Это, однако, клеймо. Его не смыть.

Она направилась к нему.

— Это не клеймо, а древняя история. Помнишь, что ты говорил мне, когда я оскандалилась? Это запечатлелось в твоем сознании, но не в памяти других людей.

Он издал короткий смешок.

— О, еще как запечатлелось! Пойми, Дамарис. Хью позволял огню медленно тлеть, пока я был далеко. Но я совершил ошибку, вернувшись в Англию и поехав в Клив-Корт посмотреть, не нуждаются ли во мне мама и сестры. Это подлило масла в огонь. Теперь он кричит, что убьет меня. Он даже подал иск в суд, обвиняя меня в смерти Оринды.

Какая подлость!

— На каком основании?

— Она покончила с собой вскоре после того, как я уехал. Дамарис собралась с силами, чтобы продолжить борьбу.

— Ты веришь, что она покончила с собой из-за тебя? Оттенок мрачного юмора промелькнул на его лице.

— Слишком самонадеянно, на твой взгляд? Нет. Я совершенно не интересовал ее, не считая физического голода и отвращения к Хью. Но я бросил ее, и она избрала смерть. — Тебе было пятнадцать, — с жаром повторила она. — Почему ты пошел в армию?

— Отец оттащил меня туда. Вопрос стоял так: либо армия, либо голодная смерть.

Ох, бедный мальчик! Но она не дрогнет, не сдастся.

— Значит, — сказала она резко, — предполагалось, что ты должен был взять ее с собой в качестве любовницы?

— Предполагалось, что я не должен был погубить ее.

— Фитц, это она погубила тебя.

Он качнулся назад. Она схватила его спереди за халат и встряхнула.

— Это была не твоя вина. Она использовала тебя.

Он попятился, прежде чем она схватила его, но наткнулся на кровать.

— Что ни черта не значит. — Он схватил ее за запястья. — Мое имя — дерьмо, Дамарис, и я не втяну тебя в него.

— Мне плевать! Мы можем бороться с этим вместе. Почему бы тебе не бросить вызов своему брату? Убей его. Я уверена, ты можешь.

Он рывком освободился.

— Никогда! Я уже заставил его страдать. Больше никогда.

— Даже если он причиняет страдания другим? Он довел Оринду до смерти. А что он делает с твоей матерью и сестрами?

— Проклятие, Дамарис! Прекрати.

— Нет. Я буду бороться за тебя, Октавиус Фитцроджер. За нас. Я хочу тебя, — сказала она, опять хватая его за халат. — Хочу, чтобы ты был счастлив. Чтобы ты наслаждался жизнью...

Она расстегивала его халат дрожащими пальцами, пуговица за пуговицей, хотя и видела, что под ним ничего нет. Он отталкивал ее, но она удержалась и сама толкнула его на кровать и упала сверху.

— Ты мой! Разве ты не понимаешь? Ты мой, значит, твой брат — мой враг, и у меня есть оружие — деньги. Они могут заткнуть ему рот. Если он потащит тебя в суд, можно купить лучших адвокатов...

Он поцеловал ее. Она почувствовала, как его самоконтроль дал трещину. Это было именно то, чего она хотела, ради чегопришла сюда: огонь в крови, экстаз его прикосновений, жар, который выплавит оковы вокруг них обоих.

Он перекатился на нее, продолжая целовать, в безумном сплетении ног, рук и одежды, отчего она засмеялась, когда он отпустил ее губы, чтобы поцеловать грудь... Он разорвал ее рубашку? Ей было наплевать. Она рванула его халат, почувствовав, как отлетела пуговица. Не сумев расстегнуть дальше, она потянула ткань вверх, выше и выше, пока руки не отыскали его твердую плоть.

Он на мгновение скатился с нее и разделся. Она стаскивала с себя халат, не сводя с него глаз, любуясь им. Боже правый, есть ли на свете что-нибудь более прекрасное? Ее тело было одной сплошной пульсирующей жаждой — желанием его близости.

Он разорвал крепкую застежку ее рубашки. Она ухватилась за края и разрывала ее дальше и дальше, пока не добралась до нижнего шва, с которым не могла справиться.

Он сделал это за нее, но не сводил глаз с ее груди, с повязки.

— Тебе больно.

Дамарис схватила его за волосы и потянула вниз.

— Больше нет. Люби меня.

Неистовое слияние горячих губ заставило позабыть обо всем, кроме безумной потребности в нем, в его силе, запахе, в его восхитительных мускулах, бугрящихся под шелковистой кожей. Она разминала их, изучала, пока он страстно целовал ее губы, потом грудь.

Она выгибалась навстречу, вскрикивая от острого наслаждения, широко раздвигая ноги, потому что знала, где он нужен ей больше всего. Она умрет, если он не проникнет внутрь ее, не наполнит ее, не утолит жгучую жажду.

Она почувствовала там давление — «о да!» — и прижалась теснее, затем осознала, что это его рука. Но потом то, что он делал, вытеснило все, кроме блаженства и огня желания.

Ее тело пульсировало, в голове гулко стучало, груди налились болезненной чувствительностью. Его горячие неистовые губы творили чудеса блаженства, которое вот-вот должно было убить ее. Но ей было все равно.

Она крепче стиснула его, извиваясь в первобытной потребности большего, слыша собственные тщетные попытки сказать об этом. В то же время у нее было такое чувство, словно с ней что-то не так, что-то мешает. Поскольку она не хотела, чтобы он останавливался, значит, ей вот так и суждено умереть.

А потом она рассыпалась на кусочки, или взлетела, или упала. Она познала это блаженство за пределами всего, что могла себе представить, наслаждение от его нежного прикосновения, которое длилось и длилось, пока его рот вбирал в себя ее тихие вскрики.

Когда она вынырнула из водоворота, то набросилась на него в ответ, обезумевшая от жажды пленить, завладеть, накрыть собой, умереть в соитии.

В свете огня он выглядел таким же, как и она, затерявшимся, одурманенным и обезумевшим. Она лизала его лицо, покусывала скулу, а затем ухо. Она знала, чего хочет. Ее телу нужно быть наполненным.

— Возьми меня сейчас, — прошептала она, прикусив мочку его уха. — Наполни меня. Пожалуйста.

Его руки судорожно сжались на ее бедрах. Она соскользнула ниже, чтобы попробовать на вкус его грудь, пробегая ладонями по гладким мускулам, очерчивая арку ребер. Она отодвинулась вбок, чтобы лучше его разглядеть, чтобы видеть его фаллос, такой большой, восхитительно прекрасный и гордый. Ее чувственное тело запульсировало в горячем, страстном узнавании.

— Скорее, — прошептала она, мягко обхватив его рукой. Он задрожал, но не противился ей, поэтому она легла на спину, потянув его на себя. Ей казалось, что все это получается у нее страшно неуклюже, даже глупо, но уж лучше она будет смешной, чем потеряет его. Кроме того, было так естественно умолять его, заглядывать в его глаза и с безумно колотящимся сердцем притягивать его к себе, пока он не прижался к ее горячему, жаждущему лону.

Глаза его были закрыты, словно он изо всех сил пытался сдержаться или был в агонии, но затем он резко вонзился в нее. Последовала мгновенная резкая боль, но она стиснула зубы, чтобы не вскрикнуть, и прогнулась ему навстречу. Это не закончится сейчас. Не может.

Он открыл глаза и посмотрел на нее взглядом, почти невидящим, но полным любви. Затем он со стоном произнес ее имя и стал двигаться сильными, глубокими толчками, которые она встречала, даже когда было больно, потому что хотела этого больше всего на свете.

Она смутно отметила, как он поддерживает себя на руках, как его торс никогда не прижимается к ней там, где может причинить ей боль. Даже в пароксизме страсти он думает о ней, и она нестерпимо любит его.

Она не нашла такого же совершенного наслаждения снова, но ей нравилось это головокружительное безумие и признаки его экстаза. Его сдавленный стон, его трепет, его пульсация глубоко внутри ее, где они были прочно соединены.

Она пробегала ладонями вверх-вниз по его спине от ягодиц до плеч, дрейфуя в благоговейном изумлении. Неправильно, подумала она, держать это в тайне. Все должны знать и заниматься этим как можно больше. Бедняжка Бетти Кроули, чей молодой муж умер вскоре после свадьбы, а второй муж был ни на что не способен.

Фитц замер, положив голову рядом с ее головой, дыша глубоко, даже отчаянно. В этот момент она почувствовала, что что-то не так.

Он скатился с нее и рухнул на спину.

— Лучше бы я позволил убить тебя. Она потянулась к нему.

— Не глупи...

Но он перекатился на нее.

— Дьявол и преисподняя, Дамарис, я только что погубил тебя!

— Ай!

Он резко отскочил.

— Боже, прости. — Но потом он посмотрел на нее и, стиснув зубы, положил ладонь ей на горло. — Мне и вправду следовало придушить тебя.

Она сглотнула. Как легко он мог бы сделать это в ярости! — Грудь болит, — прошептала она. Слезы жгли глаза. — Немножко. И ты не погубил меня, потому что я хочу выйти за тебя замуж.

— Ты зарезала меня без ножа. Родгар меня убьет.

— Ты можешь одолеть его. Он слетел с нее.

— Ты думаешь, я убью человека из-за этого? Когда я виноват?

Она села, глотая слезы. Нет, она не хочет, чтобы он кого-то убивал, особенно человека, который был добр к ней.

— Я люблю тебя, Фитц. И ты любишь меня. Отрицай это, если сможешь.

— Я отрицаю это.

— Ты лжешь.

Она вспомнила, как он однажды сказал, что уйдет от любой женщины, которая усомнится в его слове.

Он отвернулся, глубоко вздохнул и сел на край кровати, откинув голову назад. Ей следовало думать о более важных вещах, но он воистину был самым красивым мужчиной на свете.

— Я могу выйти за кого захочу, — сказала она спокойно. — Родгар не в силах мне запретить. Я совершеннолетняя. Он может придержать деньги, ну и наплевать.

— А как ты собираешься жить?

— С тобой, и занимая у ростовщиков.

Он уронил голову на руки, опершись локтями о колени, и его отчаяние заставило ее замолчать. Он действительно расценивает свой поступок как низкий и бесчестный.

И она поняла. Слишком поздно она поняла, что натворила.

Когда ему было пятнадцать, женщина по имени Оринда украла его честь, бездумно, в похоти и назло своему мужу. Год за годом, несмотря ни на что, он кропотливо восстанавливал ее, как мог, хоть судьба постоянно вставала у него на пути. И вот сегодня она, хватая то, чего ей захотелось, снова украла ее. Он не верил, что они должны пожениться, но она навязала ему выбор: либо жениться, либо быть бесчестным. Даже не имело значения, если никому не станет известно, что они здесь делали. Он знает, а честь важнее репутации. Она живет в душе человека.

Она такая же эгоистка, как ее отец-пират.

Все слова казались пустыми. Ей так хотелось успокоить его, извиниться и, несмотря ни на что, найти способ обладать им. Дамарис потянулась, чтобы прикоснуться к нему, но потом убрала руку. Скорее всего он сбросит ее, что только причинит боль и ей, и ему.

Он встал с кровати, взял халат и прикрыл свое длинное, поджарое тело. Потом повернулся к ней с расстояния около нескольких футов.

— Вот что мы сделаем. Если ты забеременеешь, я женюсь на тебе, при твоем желании, конечно. А пока ты никому не расскажешь об этом. Все будет так, как будто ничего не произошло. Завтра мы уедем в Лондон и там найдем твоего наследника и устраним опасность. Ты последуешь плану Родгара и войдешь в высшее общество. Там ты познакомишься с подходящими мужчинами, многие из которых гораздо утонченнее и привлекательнее, чем я. Герцог Бриджуотер может оказаться вполне в твоем вкусе.

— Как я смогу теперь выйти за другого?

— Есть способы скрыть потерю девственности от большинства мужчин. И кроме того, учитывая твои финансовые атрибуты, муж, возможно, отбросит в сторону все подозрения.

— Не надо, — прошептала она. — Пожалуйста, не будь жестоким.

Она поднялась с кровати и запахнула на себе одежду, в первый раз почувствовав себя грязной. Болело между ног и в груди, куда ее ранили дважды — один раз в грудную кость и еще раз прямо в сердце.

— Это не жестокость. Ты сделаешь, как я сказал?

Она стояла спиной к его бездушному голосу, непослушными пальцами нащупывая пуговицы в тусклом свете.

— А у меня есть выбор?

— Ты можешь рассказать обо всем Родгару. Или Эшарту, если уж на то пошло. Это может закончиться либо моей смертью, либо тем, что я вынужден буду жениться на тебе. Хочешь рискнуть?

Она повернулась и посмотрела на него сквозь слезы:

— Вынужден? Это было бы настолько плохо?

— Я самый неподходящий для тебя муж из возможных, Дамарис. Я пытаюсь защитить тебя.

От огня осталось только слабое, неприветливое мерцание, и сквозняк покусывал ее голые ступни.

— Когда-нибудь ты еще поблагодаришь меня, — сказал он. — Я надеюсь...

Пронзительный крик оборвал его слова.

— Мейзи! — ахнула Дамарис, бросившись к двери. Он схватил ее:

— Нельзя, чтобы тебя поймали выходящей отсюда в таком виде.

Растрепанные волосы, порванная рубашка, которая, вероятно, запачкана кровью.

Мейзи испустила еще один вопль, затем закричала:

— Мисс Дамарис? Мисс Дамарис! Спаси и помилуй, ее похитили!

Секунду спустя воздух сотряс взрыв, и Мейзи заорала так, что затряслись стены. Рука Фитца крепче стиснула ее, но теперь он отодвинул Дамарис в сторону.

— Оставайся здесь. Я позабочусь о ней. Потом незаметно проскользни в свою комнату. — Он оглядел ее, затем покачал головой: — Сделай что сможешь.

Он с отчаянием поцеловал ее, и ей показалось, что судьба против их расставания.

Фитц оторвался, открыл дверь... и вышел в поток света. Эшарт стоял в арочном проеме с горящей свечой в руке, позади него Мейзи, прижимающая руки ко рту. Красноречивое молчание потрескивало вокруг них, словно тонкий лед. Эшарт повернулся к Мейзи:

— Возвращайся в свою комнату и держи рот на замке. Мейзи энергично закивала и поторопилась исчезнуть.

— Эш? Дамарис? Фитц? — Это появилась Дженива с еще одной свечой. В данный момент Дамарис предпочла бы меньше света.

Дженива поняла все с одного взгляда и шагнула ближе к Эшарту, к своему тигру. Дамарис захотелось упасть в обморок. Эшарт считает себя ее защитником, заменяющим Родгара здесь, в своем доме. И в его понимании она подверглась насилию. Может, он станет настаивать на свадьбе? Выражение его глаз говорило скорее о смерти.

Он пошел вперед, а Дамарис и Фитц отступали до тех пор, пока все не оказались в комнате.

— Мне следует убить тебя, — сказал Эшарт.

— Он не принуждал меня, — запротестовала Дамарис, — я сама пришла сюда...

— А он воспользовался этим. Я игнорировал его репутацию, и напрасно.

— Ему было пятнадцать, когда... Фитц схватил ее за руку:

— Не надо. — Он встретился с холодным взглядом Эшарта. — Да, я виноват, но что бы ты ни решил, было бы лучше, если б я сопровождал вас завтра в Лондон, чтобы обеспечить безопасность Дамарис.

Свободная рука Эшарта была сжата в кулак, но в остальном он прекрасно владел собой. Дамарис находила это более устрашающим, чем открытая ярость.

— Хорошо. Пусть Родгар разбирается с тобой, поскольку ты ведь, как я подозреваю, его человек. Если ты дашь слово, что не сбежишь, прежде чем услышишь его приговор.

— Нет! — вскрикнула Дамарис, но Фитц не обратил на нее внимания.

— Я даю слово.

Эшарт перевел взгляд на нее:

— Вы вернетесь в свою комнату и останетесь там.

В его голосе сквозила такая ледяная властность, что Дамарис так и подмывало присесть в подобострастном реверансе. Она и не представляла, что он может быть столь устрашающим. Дженива подтолкнула ее к двери. Дамарис не хотела оставлять вместе двух мужчин, но Дженива подхватила и Эшарта по дороге. Они втроем оказались с другой стороны двери. — Это моя вина, — настаивала Дамарис. Она облизала губы и призналась: — Я хотела его и подумала, что это лучший способ сломить его волю.

Темные глаза Эшарта обожгли ее.

— Тогда проведите ночь на коленях, молясь, чтобы в своей жадности не погубили хорошего человека.

Он схватил ее за руку, промаршировал с ней к ее комнате, втолкнул внутрь и закрыл дверь. Дамарис прислонилась к ней, слезы струились по ее лицу, а грудь щемило от боли. Она зажала рот рукой, чтобы заглушить всхлипы, и Мейзи подбежала и заключила ее в объятия.

— Ох, простите, мисс Дамарис. Я и не догадывалась. Но как вы могли? О, этот ужасный человек! Я предупреждала вас. Предупреждала...

Дамарис горько разрыдалась в ее руках.

Глава 18

Дамарис спала. Мейзи настояла, чтобы она приняла лауданум. Она проснулась, когда были открыты ставни, притуплённая опием, вспоминая пробуждение от другого наркотического сна. Как и тогда, ей не хотелось смотреть в лицо новому дню и людям, которые знали о ее позоре. Но в этот раз о побеге и речи быть не могло. Она не могла бросить Фитца.

Наверняка ей удастся убедить Родгара, что она сама навлекла на себя бесчестье. Даже если он запретит им пожениться, не может он убить Фитца за то, что она его соблазнила. Но теперь она уже достаточно узнала мужчин, чтобы понимать, что может. Предлог для вызова будет придуман какой-нибудь другой, чтобы оградить ее имя, но это случится, и Фитц умрет. Он не станет защищаться, считая себя виноватым.

А повинна она одна. Как могла она не подумать, не понять, что значит для него быть соблазненным женщиной, к которой он не должен прикасаться? Для него, юношей искушенного его невесткой?

У нее опять сдавило горло, но она не станет плакать. Слезами горю не поможешь — разве что удастся разжалобить Родгара. Она побережет слезы для такого случая.

— Поднимайтесь-ка, мисс, — сказала Мейзи наигранно бодро. — Мы выезжаем через час. Я уже собрала почти все вещи, а вам надо позавтракать. Ваша горячая вода здесь. Ох, ну давайте же, мисс, — всхлипнула она, — вы должны.

Прошлой ночью Мейзи объяснила, что ее разбудила мышь, прошмыгнувшая прямо возле лица. Конечно, она закричала. А потом до нее дошло, что Дамарис нет, и она выскочила в коридор звать на помощь. И это страшное ружье выстрелило. Она без конца извинялась между отчитыванием Дамарис за глупость и предсказыванием всевозможных несчастий. И все они по вине Фитца.

Все они возможны, признала Дамарис, выбираясь из кровати, но главное, чтобы Фитцу ничто не угрожало. Она прошла к умывальнику, ощущая перемены в своем теле и болезненную чувствительность, но это лишь усилило ее желание снова быть с Фитцем.

Она разделась, умылась и надела сорочку, ожидающую перед огнем.

— Как ваша рана, мисс? — спросила Мейзи.

Дамарис успела забыть о ней и сейчас потрогала это место.

— Заживает. — В отличие от воображаемой, которая болела и кровоточила.

— Сядьте и поешьте, мисс. Вот ваш шоколад, такой, как вы любите, и хлеб, правда, вчерашний...

Желудок Дамарис взбунтовался, но ей нужны силы. Она выпила шоколада и съела немножко хлеба, глядя на языки пламени.

Она бы пошла с Фитцем на край света, но даже если б им удалось скрыться от Эшарта и Родгара, он никогда не согласится. Он отвезет ее в Лондон, а потом покорится приговору. И возможно, возненавидит ее.

— Мисс Дамарис, ну что же вы? Сейчас придут за багажом. Дамарис надела теплое синее платье. Мейзи усадила ее на стул и переплела косу, закрутила ее на затылке и закрепила шпильками. Если бы и жизнь можно было так просто привести в порядок! Потом она вспомнила спусковой крючок ночных событий. Предлог. Ее завещание.

— Где мой секретер?

— В большом сундуке, мисс. — Мейзи водрузила треугольную шляпу на голову Дамарис и воткнула еще одну шпильку, чтобы держалась. — Зачем он вам сейчас?

Дамарис подбежала к замкнутому сундуку:

— Мне нужна бумага. Ключ!

Мейзи, ворча, полезла в карман, но отомкнула висячий замок и открыла крышку. Она вытащила деревянный ящик-секретер. Дамарис отнесла его на стол, открыла, достала лист бумаги и сняла крышку с маленькой чернильницы. Она, не затачивая, окунула перо в чернила.

Чернильная клякса упала на бумагу. Дамарис хотела было выбросить лист, но какое значение имеет какое-то пятно? Она стала писать, стараясь соблюдать формальность и порядок, которые помнила из материнского завещания. Следовало бы изложить все попроще, но она поймала себя на том, что перечисляет завещательные отказы, которые хотела сделать так, словно она сегодня может умереть.

Она услышала приближающиеся шаги.

— Ну вот, пришли за багажом, мисс. Нет времени писать письмо!

В дверь постучали. Дамарис кивнула, и Мейзи пошла открывать. Вошли двое мужчин, отвесили поклоны и направились к сундуку.

— Кто-нибудь из вас умеет читать и писать? — спросила Дамарис.

До этого мужчины вежливо избегали смотреть на нее, но теперь посмотрели. Один, коренастый, седой мужчина с яркими голубыми глазами, сказал:

— Я умею, мисс.

— Ваше имя?

— Сайлас Браун, мисс.

— Подойдите сюда, пожалуйста, мистер Браун. Это мое завещание, которое я только что написала. Я сейчас его подпишу, а потом хочу, чтобы вы подписали как свидетель.

Мужчина кивнул. Дамарис подписалась, обмакнула перо в чернила и подала ему. Он вывел свое имя ровным, сильным почерком.

— Благодарю вас. Мейзи, ты тоже засвидетельствуешь. Мейзи выглядела слегка напуганной, но она умела читать и писать. Она вытерла руки о юбку, взяла ручку и аккуратно написала свое полное имя — Мейзи Данкотт — под именем Сайласа Брауна.

Дамарис облегченно вздохнула и даже улыбнулась:

— Спасибо вам обоим. Мейзи, теперь можешь убрать секретер.

Она дала слуге крону за услуги. Как только сундук был снова заперт, мужчины унесли его. Чернила на завещании подсохли, поэтому Дамарис сложила его, раздумывая, что с ним делать. Она не хотела оставлять его у себя на случай, если с ней что-то произойдет.

Хотелось бы отдать завещание Фитцу, но ее, вероятно, не подпустят близко к нему. Значит, остается Эшарт.

— Ну, теперь вы готовы, мисс?

Дамарис предприняла попытку улыбнуться:

— Да, конечно. Не волнуйся. Я не схожу с ума. Все утрясется.

— Угу, мисс. — Но на лице Мейзи было такое же сомнение, как и в мыслях Дамарис. Горничная помогла ей надеть накидку и подала темно-коричневые перчатки. Теперь Дамарис была готова встретить этот день. При виде Фитца за дверью она остановилась как вкопанная.

— Эскорт, — бесстрастно пояснил он. — Нападение между домом и каретой маловероятно, но рисковать не будем.

Ей хотелось так много сказать, но он будто заковал себя в лед. Она ожидала этого, но теперь словно в сердце воткнулся железный штырь.

— Спасибо. — Она протянула ему сложенную бумагу. — Возьми.

— Твое завещание? — Да.

— Засвидетельствованное?

— Мейзи и одним из слуг. — Которым?

— Сайласом Брауном.

— Один из людей Родгара. Подойдет. — Фитц положил бумагу в карман сюртука и жестом предложил ей идти вперед под арку.

Дамарис помедлила, лихорадочно пытаясь придумать, что сказать. Яростная стычка растопила бы лед, но она подозревала, что именно благодаря этому льду он держится. Она пошла сквозь строй увековеченных художниками Трейсов, Присов и Стюартов и спустилась по лестнице к остальным. Когда она присоединилась к ним, Фитц остался в стороне.

Интересно, подумала Дамарис, знает ли Талия. Она должна была слышать сигнальный выстрел.

Вошла служанка и сделала книксен.

— Все готово, милорд.

— Мы выйдем через боковую дверь, — сообщил Эшарт. Он выглядел спокойным, однако Дамарис ощущала, что за внешней невозмутимостью пылает огонь. Она сознавала, что он чувствует ответственность за ее бесчестье. Но как ослабить напряжение? — Там менее открыто, чем с фасада, и можно подогнать карету поближе.

Они быстро направились к ожидающей их карете. Шесть лошадей стояли в упряжке и били копытами, выпуская из ноздрей струи белого пара на холодном утреннем воздухе. Дамарис, Дженива и леди Талия поспешили сесть в карету, сопровождаемые Эшартом. Фитц держался на расстоянии, настороженный и готовый отразить любую опасность.

Фитц и Эшарт вскочили на своих лошадей, присоединившись к четырем другим всадникам, и они тронулись в путь. Дамарис хотелось поскорее добраться до Лондона, где лежат ответы, которые обезопасят ее, но ей было страшно.

Что предпримет ее опекун, Черный Маркиз? Хотела бы она обговорить это с Дженивой, но леди Талии могло быть не все известно. И она не была уверена, что существуют слова, способные описать боль и страх, охватившие ее. Она даже не могла наблюдать за Фитцем. Он ехал с противоположной стороны кареты и немного впереди, вне поля ее зрения. Намеренно, конечно. Она взглянула на леди Талию, которая любила и потеряла любимого. Леди Талия ответила ей твердым и даже подкрепляющим взглядом. Но потом ее глаза сделались большими и веселыми.

— Вист на троих, дорогие?

Дамарис согласилась. Лишь бы быстрее пролетело время.

Они часто останавливались для смены лошадей, но нигде не задерживались. Прошло около трех часов, когда деревушки стали попадаться чаще и вдоль дороги потянулись огороды.

Дорога стала оживленнее, и даже рожок грума не мог расчистить путь среди вьючных лошадей, пешеходов, телег и другого транспорта. Дамарис откинулась назад и съежилась на сиденье. Как легко злоумышленнику приблизиться к карете и выстрелить. Возможно, по этой причине Эшарт ехал с одной стороны, а Фитц — с другой. Наконец-то она могла видеть его, своего героя, свою любовь, свое отчаяние.

Дома встречались чаще и были больше, а потом копыта застучали по булыжным мостовым вдоль рядов новых, высоких зданий. Название одной из улиц, где располагались дома из светлого камня, заставило ее вздрогнуть: Розмари-Террас.

Эта улица — часть ее наследства. Она еще не видела ничего из своей собственности. Ощущение было таким необычным, что она смотрела в окно как завороженная.

— Ты кого-то там знаешь? — спросила Дженива.

— Нет. — Дамарис откинулась назад. Какой прок от богатства, если нельзя купить что хочется?

Вскоре они свернули на великолепную площадь. Она располагалась вокруг огороженного парка с прудом. У воды женщина и двое детей бросали хлеб крикливым уткам. Большинство домов были стандартными, но имелись и особняки. Карета свернула во внутренний двор перед самым большим их них. Они прибыли в Маллорен-Хаус, где должны предстать перед Родгаром.

У Дамарис дрожали коленки, когда она вышла из кареты и вместе с остальными вошла в холл, обитый деревянными панелями. Как не похоже на Чейнингс! В камине жарко горел огонь, и яркий свет проникал сквозь веерообразное окно над дверью. Витающие в воздухе пряные ароматы навевали воспоминания о лете. На столе — ваза с рано распустившимися крокусами. Обещание весны. Где она будет, когда придет весна?

Улыбающаяся экономка, бодрые и свежие служанки и лакей стояли наготове, но Дамарис терзалась дурными предчувствиями, молясь о том, чтобы у нее было немного времени, прежде чем придется встретиться с опекуном. Но тут он сам появился из задней части дома.

— Добро пожаловать в Маллорен-Хаус. Леди Аррадейл осталась в аббатстве завершить праздничный прием, а я приехал раньше, чтобы разобраться с этими новыми осложнениями. Спасибо, что предупредил, Эшарт. Дамы, вы хотите пройти в свои комнаты?

На какое-то мгновение Дамарис подумала, что Эшарт сообщил о ее бесчестье, но потом до нее дошло, что это были новости о документах. Если Родгару и было что-то известно о других осложнениях, он не подал виду. Дамарис хотелось убежать, спрятаться от него, но она желала остаться рядом с Фитцем и защитить его от всех напастей.

Она точно не знала, что — трусость или благоразумие — отослало ее наверх с Дженивой и леди Талией. Наверху лестницы она оглянулась на Фитца, стоявшего с элегантной непринужденностью между двумя могущественными людьми, которые могли легко уничтожить его.

Он встретился с ней взглядом и улыбнулся. Если он хотел успокоить ее, то ему это не удалось.

Фитц позволил себе понаблюдать за Дамарис, пока она не скрылась из виду. Осторожничать теперь бессмысленно. Всевидящий маркиз умеет читать по лицам, а Эшарт только что не рычит. Когда она исчезла, он повернулся к двум другим мужчинам, с бесстрастным оцепенением сознавая, что может больше никогда ее не увидеть. Большее, о чем он мог молиться, — это чтобы его умение защищать людей купило ему еще несколько дней отсрочки.

Родгар указал в сторону коридора:

— Не соблаговолите ли пройти в мой кабинет?

Когда они оказались в делового вида комнате, он спросил:

— Бумаги у тебя, Эшарт? Могу я на них взглянуть?

Эш отдал ему сумку.

— Прошу, садитесь, — проговорил Родгар и устроился за столом.

Эш метнул на Фитца испепеляющий взгляд, затем сел, хотя, судя по виду, предпочел бы мерить шагами комнату. Возможно, этот взгляд означал приказ, чтобы Фитц не вздумал располагаться как дома, но он и так предпочитал стоять. Это создавало иллюзию контроля над своею жизнью.

— Что ж, — сказал Родгар, подняв глаза, — брак имел место. — Он сложил бумаги. — Прискорбно.

— Но это не представляет никакой важности, учитывая Акт о престолонаследии. — Голос Эша был бесстрастен.

— Малейшая крупица сомнения расстроит его величество, а волноваться ему вредно.

Фитц гадал, к чему он клонит.

— Я думаю, — развивал свою мысль Родгар, — что принц Генри сочетался узами сентиментального брака с мисс Бетти Кроули, но без свидетелей. Я мог бы составить такой документ, идентичный этому брачному свидетельству, но с этим небольшим изменением. — Он взглянул на Эша. — Слово за тобой, кузен.

Эш резко рассмеялся:

— Ты хитроумный дьявол! О, Бога ради! Все, что угодно, лишь бы покончить с этим.

— Когда все будет готово, бумаги должны быть представлены королю, который успокоит тех, кто нервничает по этому поводу. Это предстоит сделать тебе.

— Таким образом показав, что я добровольно отказываюсь от каких бы то ни было притязаний.

— И подтверждая доброту его величества. — Он взглянул на часы. — Я попросил частной аудиенции у короля в четыре часа, если это удобно.

— Чем скорее, тем лучше, — сказал Эшарт, поднимаясь. — Пойду предупрежу Генри. Он будет в отчаянии. Всего четыре часа. Только-только хватит времени, чтобы напудрить мне волосы. — Он помедлил. — Есть и другие дела...

— Насчет Дамарис.

На мгновение Фитцу показалось, что маркиз действительно видит насквозь, затем до него дошло, что он говорит о ее безопасности.

— Мне следовало предвидеть такую ситуацию, — продолжал Родгар. — Вы правильно сделали, что привезли ее сюда. Эшарт, ты, возможно, предпочел бы остановиться в собственном доме, но присутствие здесь тебя и Фитцроджера усилит ее защиту.

— Я рад твоему приглашению. Вероятно, наша бабушка сейчас в особняке. — Он коротко рассказал о планах вдовы.

Губы Родгара чуть заметно дернулись.

— Наш подарок Франции, — пробормотал он, затем добавил: — Пожалуй, это и к лучшему. Быть может, она будет спокойнее вдали от своих призраков. Что касается Дамарис, вскоре кто-то прибудет с завещанием ее отца, из которого станет ясно, с какого рода врагом мы имеем дело.

Эшарт метнул на Фитца мрачный взгляд и вышел. Потеря доверия друга — еще наказание, которое ему предстоит пережить.

— Ваш доклад, — потребовал Родгар, и Фитц пересказал события, касающиеся бумаг. — Вы все-таки нарушили свое обещание сохранять секретность.

Фитц уже и забыл об этом грехе и сейчас не испытывал раскаяния.

— Мне требовалось содействие Эшарта.

— Но леди Талия?

— Я считаю, что она более благоразумна, чем кажется.

Мгновение спустя Родгар кивнул.

— И если теперь пойдут слухи, они не будут иметь значения доказательств. — Он со щелчком открыл инкрустированную золотом и слоновой костью табакерку и предложил Фитцу, но тот отказался.

— Значит, Эшарту больше ничто не угрожает, милорд?

— Как только король информирует других, что он не опасен.

— Теперь вы мне можете сказать, кто желал смерти Эшарта? Родгар взял понюшку табака, задумчиво разглядывая его. — Если только вы не намерены мстить. Бьют и Камберленд.

Граф Бьют, который многие годы был наставником короля. И герцог Камберленд, дядя короля, безжалостный «мясник» Каллоденской битвы и нежелательный покровитель Фитца.

Родгар закрыл табакерку.

— Камберленд предлагал вас в качестве наемного убийцы. Потрясение было почти таким же глубоким и болезненным, как от потери Дамарис.

— Он считал, что я это сделаю?

— Ему не присуще тонкое понимание. Теперь ваша плата.

— Я ничего не сделал. На Эшарта даже не покушались.

— Возможно, потому, что вы были на страже. Камберленду известны ваши таланты.

Родгар отомкнул ящик стола и вытащил листок бумаги:

— Банковский чек вас устроит? Я могу дать и наличными.

Фитц взглянул на чек в тысячу гиней. Когда-то это было его целью, средством покинуть Англию. Теперь же ничего не значило.

— Благодарю вас, милорд.

— Надеюсь, вы еще немного послужите мне ради Дамарис.

— Конечно, милорд. Но я не возьму за это платы.

— Будете работать из-за любви?

Фитц взглянул на собеседника, но не рискнул ответить.

— Пока она не должна выходить из дома, — продолжал Родгар. — Вы будете охранять ее и в доме, и за его пределами. Но в какой-то момент вам придется уйти, чтобы пополнить свой гардероб. В любой момент ее могут призвать ко двору, и вы должны будете сопровождать ее.

Фитц надеялся избежать этой темы.

— Сомневаюсь, что буду допущен.

— Мой дорогой Фитцроджер, если бы король не допускал всех, с кем связан намек на скандал, его двор был бы весьма малочислен.

— Тут гораздо больше, чем просто намек, милорд.

— Его величество высокого мнения о вас, именно поэтому вас выбрали защищать Эшарта. Мы можем использовать это в вашу пользу. Учитывая вашу роль в возвращении этих документов, его можно будет убедить сделать некоторые подробности вашей службы достоянием гласности. Я представлю вас на ближайшем приеме, если только Эшарт сам не пожелает сделать это. Вы в ссоре?

Шокирующая мысль о том, чтобы быть принятым при дворе — ключ к общественному признанию, — притупила его бдительность, и неожиданный вопрос поставил его в тупик.

Родгар, похоже, принял его молчание или узнал из него то, что хотел. Он вытащил кожаный мешочек из ящика стола.

— Сейчас не время играть у Шебы, — сказал он, бросив его Фитцу. — Это на расходы, не плата, но я по-прежнему рекомендую заведение «Паргетер».

Фитц поймал деньги, еще не придя в себя от потрясения. Он не хотел идти ко двору, вовсе не желал вращаться в обществе, даже если его допустят. За этим будет стоять пренебрежение, и он любой ценой должен избегать Хью.

— Я бы предпочел приступить к поимке злоумышленника, милорд.

— Пока мы не узнаем, кто наследник, придется ждать, и даже тогда его, возможно, не так легко будет отыскать.

Фитц вспомнил о бумаге у него в кармане.

— Этим утром Дамарис составила завещание, так что наследник теперь ничего не выигрывает.

Брови Родгара взлетели.

— Ваша идея?

— Целиком и полностью ее. — Как это, должно быть, раздражает, если ты умная женщина, а все полагают, что за тебя решает мужчина.

— Кто же, в таком случае, ее новый наследник?

— Она не сказала. — Фитц не собирался давать Родгару читать документ без разрешения Дамарис. — Ее главной целью было позаботиться, чтобы убийца в случае успеха не получил ничего.

— Замечательная женщина! То ли поскорее выдать ее замуж от греха подальше, то ли отговорить от замужества, чтобы посмотреть, какой она станет, получив независимость. У вас есть мнение на этот счет?

— У меня, милорд? — Фитц мгновенно насторожился.

— Вы в течение нескольких дней находились с ней рядом.

Фитц понимал, что с ним играют, и сопротивлялся как мог.

— Я высоко ценю мисс Миддлтон. В ней есть храбрость и ум, но ей недостает жизненного опыта.

За исключением того, который она приобрела в его постели.

— Учитывая ее воспитание, она чудо. Итак, следует ли ей выйти замуж?

— Почему бы и нет?

— Необходим подходящий муж.

— У нее на примете герцог Бриджуотер. Родгар вскинул брови:

— Неплохой выбор. Ваш брат в городе.

Резкая смена темы — это как нападение. Новость была плохой.

— Я надеялся, что на зиму он останется в деревне.

— Он был здесь все Святки, недвусмысленно выражая свои насильственные намерения по отношению к вам. Когда будете сопровождать Дамарис куда бы то ни было, надеюсь, вам удастся избежать неприятных инцидентов.

— Я делаю все возможное, милорд.

— А я ожидаю совершенства.

— Я не ваш слуга. — Фитц не собирался бросать открытый вызов, но дело было сделано.

— Я ожидаю безупречности и от своих протеже. Фитц отступил назад, прежде чем успел удержать себя.

— Протеже, милорд?

— Вы человек множества безусловных талантов...

— Бога ради! Посмотрите на мое последнее задание — это же сплошные неудачи и провалы. Дженива бы умерла, если б не знания Дамарис, и только рука Господа спасла самое Дамарис от той стрелы. Прибавьте к этому, что я проглядел то покушение на нее в Тикмануэлле.

Возможно, подумал Фитц, он напрашивается на скорую казнь. Но Родгар и бровью не повел.

— Вы слишком строги к себе. Это признак характера. Я нахожу вас достойным восхищения во многих отношениях, Фитцроджер. Вы могли бы быть полезны мне и, таким образом, Англии. Вы планируете уехать в колонии? Это нецелесообразно по многим причинам.

Фитц обнаружил, что ему трудно говорить.

— И тем не менее, милорд, таково мое намерение. Я уеду, как только мисс Миддлтон будет в безопасности.

Горло сдавило от еще одной безумной печали. Вначале Эш, а теперь и Родгар предлагают ему возможности, о которых он не смел и мечтать. С Эшем это было бы устройство маркизата, с Родгаром — строительство нации.

Но если он останется, даже при условии, что его репутацию можно сделать хотя бы терпимой, Хью будет преследовать его до врат ада, и одному из них придется убить другого.

— Подумайте об этом, — сказал Родгар, словно не замечая его удрученного состояния. Послышался стук в дверь, и он сказал: — Войдите.

Вошедший лакей доложил:

— Здесь поверенный мисс Миддлтон, милорд. Родгар направился к двери.

— Идемте со мной, Фитцроджер.

Фитцу требовалось время и какое-нибудь спокойное место, чтобы прийти в себя, но он сунул мешочек с деньгами в карман и подчинился.

Джентльмен среднего возраста дожидался их в одной из приемных. Мистер Динвидди явно испытывал благоговейный трепет перед обществом, в котором оказался. Его строгий коричневый костюм соответствовал случаю, но Фитц догадался, что он уделил особое внимание своим белоснежным чулкам, прекрасно начищенным туфлям и напудренному парику. Поверенный чуть ли не пополам сложился в поклоне, но Родгар вскоре усадил его и заговорил о правовых делах.

Фитц предпочел стоять, отчасти потому, что мог занять позицию позади Родгара. Он вполне владел собой, но не был уверен, что сумеет скрыть свою реакцию, когда появится Дамарис. И оказался прав. Когда она вошла, сердце его тяжело забилось. И наверное, тоскливое желание отразилось на лице.

Одного взгляда было достаточно. Она опять была в бледно-голубом, отчего казалась холодной и строгой. Однако платье, с его широкими юбками и низким вырезом, было элегантным. Дорогое кружево пенилось на локтях и вздымалось на приподнятой груди. Она благоразумно покрыла плечи теплой желто-золотистой шалью, которая подчеркивала кремовый оттенок кожи.

Он осознал, что смотрел на нее не отрываясь и что Родгар поднялся, поэтому мог видеть выражение его лица.

Сев, Дамарис вопросительно взглянула на него. Рассказал ли Эш Родгару? Он слегка покачал головой.

Она улыбнулась и сказала:

— Мое завещание, Фитцроджер?

Он отдал бумагу. Поблагодарив его, она повернулась к юристу.

— Если хотите поговорить с мистером Динвидци наедине, — подал голос Родгар, — пожалуйста.

— Нет, конечно, нет, милорд.

— Фитцроджер пришел, чтобы обеспечить вашу безопасность, но, думаю, он согласится, что мистер Динвидди не представляет угрозы.

Поверенный усмехнулся, словно это была грандиозная шутка, но Фитц знал, что Родгар не шутит. Он не намерен рисковать.

— Как скажете, милорд. — Он поклонился и вышел.

Глава 19

Дамарис удалось не обернуться и не посмотреть вслед Фитцу. Она предпочла бы, чтобы он остался. Пусть он был опасным и отвлекал ее, все равно она чувствовала, что способна свернуть горы, когда он рядом. Значит, Эшарт еще не рассказал кузену, что произошло? Может, передумал? Это было бы благо.

Мистер Динвидди прочистил горло. — Позволено ли будет мне сказать, как я рад снова видеть вас, мисс Миддлтон, в добром здравии и цветущей внешности?

— Благодарю вас, мистер Динвидди.

— И на таком превосходном попечении, — продолжал поверенный с подобострастным поклоном в сторону маркиза. Дамарис осознала, что в этом отношении она тоже изменилась. Она уважала и слегка побаивалась маркиза, но больше не считала его существом высшего порядка.

— Маркиз — сама доброта, — сказала она. — А теперь, мистер Динвидди, у меня к вам несколько вопросов.

Он просиял.

— Буду счастлив услужить вам. — Он предъявил сумку с бумагами. — Здесь завещание вашего батюшки. Что вы хотели бы узнать, дорогая?

Дамарис продолжала улыбаться.

— Я бы хотела прочесть документ сама.

— Уверяю вас, дорогая, что мы изложили доступным языком все, что так или иначе касается вас. Однако если вы скажете, какие еще разделы пробуждают ваше любопытство, я почту за честь объяснить их.

Дамарис поборола соблазн апеллировать к Родгару и протянула руку:

— Спасибо, сэр, но я хочу прочитать его сама.

Зато Динвидди попытался найти поддержку у маркиза:

— Милорд, это несколько сложный документ для леди.

— Все равно, — проговорила Дамарис, прежде чем Родгар успел вмешаться, — я хочу попробовать разобраться.

Поверенный снова обратился взглядом за помощью к Родгару, но потом неохотно поднялся и подал ей сумку.

Дамарис вытащила толстую пачку бумаг, намереваясь в этот раз прочесть все до последнего слова. Она пробежала глазами преамбулу, затем задержалась на точной формулировке деления отцовской империи на Востоке. В присланной ей упрощенной версии не было никаких имен.

Просмотрев раздел, она прочла вслух:

— «Моим верным лейтенантам Джоану Боузу в Кантоне, Пьеру Маше в Камбее, Джошуа Хинду в Мохэ и Амалю Смиту в Хочинчине я оставляю торговые дома, которыми они управляли для меня, с условием, что одна пятая поквартальной прибыли, справедливо исчисленная, должна посылаться моей дочери Дамарис в Берч-Хаус, Уорксоп, на протяжении всей ее жизни. С ее смертью обязательство заканчивается. Она не может передать его никому ни по завещанию, ни по контракту». Она уже хотела было обратить внимание на возможных злоумышленников, но вспомнила, что поверенный не знает о покушениях. Девушка многозначительно взглянула на Родгара. Он кивнул:

— Продолжайте.

Она бегло просмотрела следующий раздел, комментируя:

— Денежные суммы различным людям в Англии, предположительно тем, кто управлял отцовскими делами здесь. Не думаю, что у него были близкие друзья, раз он приезжал так редко.

Она из чистой вежливости взглянула на мистера Динвидди, но он прочистил горло.

— Не так уж редко, мисс Миддлтон.

— Только три раза, насколько я помню. Поверенный перевел обеспокоенный взгляд с нее на Родгара.

— Я... э-э... боюсь, что он не всегда посещал Уорксоп. Дамарис подняла глаза от завещания. Неудивительно, что ее мать плевалась ядом. Маркус Миддлтон не только бросил ее вскоре после свадьбы, но и не потрудился навещать ее и свою дочь во время большинства приездов в Англию. Он предпочитал любовницу. Свинья.

Она молча прочла следующие две страницы, где перечислялось ее наследство. Почему он вообще ей что-то оставил? Нечистая совесть? Вряд ли. Если она когда-либо и узнает причины, то наверняка они окажутся неприятными. А, порядок наследования. Наконец-то. Она прочла вслух:

— «Если мой главный наследник, моя дочь Дамарис, умрет до достижения совершеннолетия или без завещания... — она пропустила юридические цветистости, — мое наследство переходит к моему сыну, Маркусу Эрону Батлеру...» — Она взглянула на поверенного: — Его сыну?

Мистер Динвидди несколько смешался. — Грех юности, мисс Миддлтон.

Пожалуй, это удивительно, подумала Дамарис, что бастард только один, но потом слово «юности» проникло в ее сознание.

— Сколько ему лет?

— Около двадцати пяти, полагаю.

Что ж, по крайней мере он родился до брака родителей. Но как странно иметь брата, о котором она ничего не знает. Кроме разве что того, что он, возможно, пытается убить ее.

Она вернулась к бумагам и нашла место, на котором остановилась:

— «...моему сыну, Маркусу Эрону Батлеру, иногда называемому Марком Миддлтоном, сыну Розмари Батлер, рожденной в Окстеде, графство Суррей, иногда называемой Розмари Миддлтон».

Розмари! А она владеет Розмари-Террас.

— Мисс Миддлтон желает знать больше о своем наследнике, — подал голос Родгар.

Но прежде чем поверенный ответил, Дамарис спросила:

— Этому Маркусу Батлеру ничего не оставили? Как мой отец мог быть таким бессердечным?

— Нет, нет, — поспешил сказать мистер Динвидди. — Отдельное обеспечение было назначено до кончины вашего батюшки как для его матери, так и для него. Ежегодная рента и кредиты. Более того, ежегодная рента, получаемая его матерью, перешла к нему после ее смерти некоторое время назад. Он вполне обеспеченный молодой человек.

— Когда умерла его мать? — спросил Родгар.

Если бы у стряпчего были собачьи уши, они бы навострились.

— В минувшем ноябре, полагаю, милорд. Это важно?

— Джентльмену известно, что он наследник мисс Миддлтон?

— Я не знаю, милорд, но завещание, будучи официально Утвержденным, документ публичный. — Он явно пришел к Какому-то заключению, ибо добавил: — Могу я предложить, Мисс Миддлтон, чтобы вы составили свое завещание как можно скорее?Она показала ему бумагу, которую держала в руке.

— Уже составила, сэр, но сейчас, если у вас есть время, я бы хотела подготовить его по форме.

— Конечно. — Он подошел, чтобы забрать документ, затем сел и стал читать, при этом его кустистые брови несколько раз взлетали и опускались. Дамарис мысленно молилась, чтобы он не читал вслух. Она не стыдилась того, что сделала, но сейчас ей не нужны лишние проблемы.

— Краткая и не вполне корректная форма, но в суде было бы действительно. Да, именно так.

Родгар поднялся:

— Я приступлю к поискам мистера Батлера Миддлтона. Дамарис взглянула на него:

— Вам следует начать с Розмари-Террас, милорд. Она принадлежит мне. Мы проезжали ее по дороге сюда. И еще, милорд, есть ли способ быстро обнародовать новость о том, что я составила завещание?

Родгар задумался, затем улыбнулся:

— Есть газета, выходящая каждый день для распространения светских сплетен. Что, разумеется, делает ее популярной во всех кварталах. За плату «Городской глашатай» напечатает все, что угодно, но новость привлечет больше внимания, если она поразительная. Вы не возражаете пожертвовать потрясающе большие суммы на благотворительность?

— Вовсе нет, — сказала она, улыбнувшись. — Больницам. Полагаю, мои поверенные одобрят это.

Мистер Динвидди выглядел слегка удрученным необдуманными расходами, но кивнул:

— Разумеется, мисс Миддлтон.

— Я все устрою, — пообещал Родгар. — Зовите меня, если понадобится помощь или совет, Дамарис.

Когда он ушел, мистер Динвидди снова взглянул на ее второпях составленное завещание.

— Пятьдесят тысяч гиней мистеру Фитцроджеру, моя дорогая?

Дамарис постаралась не покраснеть.

— Если бы я умерла по дороге сюда, почему бы ему не получить немного денег? — Насколько я понял, он ответствен за вашу безопасность. Если бы вы умерли по дороге сюда, едва ли он заслуживал бы такое высокое вознаграждение. Еще пятьдесят тысяч мисс Джениве Смит?

— Подруга.

— Рента в сто фунтов в год вашей горничной, Мейзи Данкотт. Значительная сумма.

— Капля из всего. Пожалуйста, не придирайтесь, мистер Динвидди. Это ведь мое завещание.

— Оставшееся маркизу Родгару, чтобы использовать на благотворительные цели? Полагаю, его плечи достаточно широки.

Вошел лакей с переносным бюро, и мистер Динвидди указал на стул возле стола.

У Дамарис внезапно пропал интерес к юридическому крючкотворцу. Ей хотелось узнать у Фитца, что собирается делать Эшарт. Не терпелось поговорить с ним о своем брате, отце, о таинственной Розмари, которая, должно быть, была той самой любовницей, которая так бесила ее мать.

— Пожалуйста, придайте этому завещанию официальную форму, мистер Динвидди. Я намерена скоро выйти замуж, поэтому все это должно быть сделано сейчас. Пошлите за мной, когда будете готовы.

Она вышла, собираясь поискать Фитца, но он был в холле. Конечно. На страже. И выглядит отстраненным.

— Гав, — сделала она попытку пошутить и была вознаграждена мимолетной улыбкой. Где они могли бы поговорить? Неподалеку стоял лакей. — Ты поможешь мне с одним делом?

— С каким?

Резкость его тона задела ее за живое, но она не отступала.

— Мы можем взять Мейзи, если ты хочешь дуэнью. Когда умерла моя мать, я нашла у нее под кроватью запертый сундук. Простой матросский сундук, только без ключа. Меня спешно перевезли в Торнфилд-Холл, и я не успела решить, что с ним делать, и не знала, был ли он отправлен со мной. Лорд Генри, должно быть, убрал его куда-то. Сейчас он прислал сюда все мои вещи, включая и этот сундук. Я должна открыть его, но он пугает меня.

Фитц насторожился:

— Подозреваешь какую-то ловушку?

— Не в физическом смысле. — Она многозначительно взглянула на лакея. — Давай зайдем в гостиную.

Она направилась через холл, молясь, чтобы он пошел за ней. Он пошел, но остался у открытой двери. Она подошла и закрыла ее.

— Это только между нами. У меня есть сводный брат, и он мой наследник.

— Я знаю. Родгар только что сказал мне. Она вгляделась в его лицо.

— Он все еще доверяет тебе? Эшарт ему не рассказал?

— Подозреваю, это потому, что он не хочет лишить тебя моей защиты. Правда, нельзя сказать, чтобы от меня был толк.

Она положила руку ему на рукав. Он мягко отстранился.

— У меня голова идет кругом от всего этого, — сказала она. — Я не хочу, чтобы убийцей был мой брат.

— Кто же еще?

— Те иностранные наследники, которые должны каждый год присылать мне пятую часть своих доходов.

— Это бремя лежит на них уже не один год. С чего бы вдруг они стали действовать? Мать этого Маркуса Батлера умерла всего несколько недель назад. Возможно, до той поры он не знал всего.

Она отвернулась, поплотнее закутавшись в шаль. Огонь в камине был небольшим и поддерживал только слабое тепло.

— Но он же мой брат. Мой единственный родственник.

— Братья не всегда благословение. Бога ради, Дамарис, что, по-твоему, я должен сделать? Позволить ему убить тебя?

Она снова повернулась:

— Нет, но Родгар распространяет известие о моем завещании. Как только брат узнает, что ничего не выиграет от моей смерти, все закончится. Я не могу быть причиной смерти брата, Фитц, — как и ты.

— Я бы убил Хью, угрожай он тебе. — Он посмотрел на нее горящими глазами. — Только по счастливой случайности твой драгоценный братец чуть не достиг своей цели! Он мог убить тебя, Дамарис. Он должен умереть. — Перестань говорить об убийстве, как будто это для тебя пустяк.

— Это не пустяк, но я убивал и понимаю целесообразность этого.

— Месть? Это низко.

— Уничтожение.

Она схватилась рукой за горло:

— О Господи! Могу я это запретить?

Он вдохнул, на мгновение прикрыв глаза.

— Ты можешь приказывать и запрещать мне все, что угодно. Это было подобно открытой двери, в которую ей хотелось войти, чтобы приказать ему убежать вместе с ней туда, где не будет никакой угрозы, но она не могла. Он открыл ее, доверяя и веря, что она не воспользуется этим преимуществом.

— Тогда я запрещаю убивать или причинять вред моему брату, если только он опять не нападет на меня.

Фитц поклонился:

— Как пожелаете. Теперь сундук? Он снова повернулся к двери.

— Постой! Мне нужно сказать еще кое-что важное, Фитц. Он обернулся, но прислонился к двери, как если бы у него подкосились ноги.

— Ох, любимый, пойдем. — Она пошла к нему.

— Нет, говори, что хотела.

— Просто... я думала, что мой отец приезжал в Англию только три раза за мою жизнь, но, очевидно, он бывал здесь чаще, однако не удосуживался навестить жену и ребенка.

— Не могла же ты питать иллюзии, что он тебя любит?

— Должно быть, все-таки питала, несмотря ни на что. Он носился со мной, когда приезжал, но на самом деле ему было на меня наплевать. Он просто мучил маму, воруя мою привязанность.

Он выпрямился:

— Дамарис, у твоего отца была огромная деловая империя, которая требовала всех его сил и времени. Уверен, что он пренебрегал тобой, но сомневаюсь, что у него было время на мелочную войну.

Она покачала головой:— Нет, я его знаю. Потому что его дурная кровь течет в моих жилах. Он был вполне способен на это. Он использовал любое попадающееся под руку оружие, чтобы выиграть войну, а это была война.

Дамарис прошлась по комнате, затем вернулась обратно.

— Я боюсь своего наследства, Фитц. Думаю, отец с матерью были по своей натуре более близки, чем казалось. У него было мало времени на навязчивую неприязнь, а у нее не было времени ни на что другое. Я понимаю, за что она ненавидела его, но за что он ненавидел ее? Он победил. Он имел все. Я боюсь того, что в этом сундуке.

— Тогда предоставь его мне. Я просмотрю его и дам тебе знать.

— Нет, я должна сделать это.

— Прекрасно. — Он открыл дверь и отступил, чтобы она прошла.

Подойдя ближе, Дамарис спросила:

— Мне позвать Мейзи?

— Я верю, что мы достаточно сильны. Где это?

Его слова заключили ее в оковы, как если бы она дала обещание. Если безупречное поведение — цена его общества, она заплатит ее.

— В чулане, — ответила она и прошла мимо него.

— Дамарис, — окликнул он ее. Она остановилась.

— Прими во внимание, что ты могла взять от своих родителей лучшее, а не худшее. Любое качество может быть и плохим, и хорошим.

— Одержимость?

— Способность сосредоточиться на цели.

— Как было у меня с Эшартом, — заметила она. — И как у меня теперь с тобой. А озлобленность?

Он покачал головой:

— Насколько я понимаю, твой отец был храбрым, изобретательным, трудолюбивым человеком, которого уважали и которому с удовольствием служили. О твоей матери мне известно немного. Возможно, ее характер испортило его небрежное отношение, но подозреваю, что по своей природе она была практичной, находчивой женщиной.

— Тогда почему же она не сумела выбросить из головы свою ошибку и склеить новую жизнь из осколков?

Он улыбнулся:

— В тебе сейчас говорит твой отец, но у твоей матери была более страстная, менее прагматичная душа. Как у тебя, — мягко добавил он.

Она печально улыбнулась:

— Это опасный дар.

Она привела его в маленькую комнатку, где среди прочих коробок и сундуков стоял простой деревянный сундук. Дамарис сморщила нос:

— Узнаю этот запах. В спальне матери так пахло.

— Потому что она держала сундук под кроватью. — Фитц поставил подсвечник, который прихватил с собой, на гору коробок, затем открыл маленькое окно. — Судя по запаху, трупа там нет.

— Боже! Не шути так.

— Обычный тлен, я бы сказал, с примесью специй и духов. Давай-ка посмотрим на эти чудеса Востока. У тебя есть ключ?

— Нет. Не представляю, где он.

Он опустился на колени и вытащил свои отмычки. Дамарис прислонилась к закрытой двери, любуясь его грациозными движениями и строгой сосредоточенностью. Она на пути к решению проблемы своей безопасности, но зачем ей жизнь без него?

Он отомкнул замок и поднялся.

— Хочешь открыть сама? Она прошла вперед.

— Думаю, на это у меня хватит смелости.

Она потянула, но крышку заело. Он помог ей, вероятно, прежде чем подумал, что прикасаться к ней неразумно. Как только крышка подалась, он отступил назад. Она тоже отшатнулась от запаха.

— Ну и грязь! — Она опять подошла и осторожно приподняла вышитый белый шелк, который был безнадежно испорчен чем-то серым, прилипшим к нему. Она выпустила шелк, поднесла пальцы к носу и понюхала.

— Амбра. Из желудка кита, используется для приготовления духов. Ценная в небольших количествах, но вредна в избытке.

— Как некоторые люди, которых я знаю.

Это была шутка, и она взглянула на него с удивленным удовольствием. Это ничего не изменило, но было чудесно.

— Возможно, нам стоит делать это на улице, — заметила она.

— Слишком опасно. Не вытирай пальцы о юбку. — Он протянул ей носовой платок. — Зачем класть амбру на дорогой шелк? Твоя мать была так небрежна?

— Напротив, она была образцом аккуратности. Нет, я подозреваю, что этот сундук — свидетельство ее ненависти. — Она вытащила шелк, под которым обнаружились осколки когда-то красивых флаконов.

Какая-то узкая деревянная коробочка торчала с одного бока. Дамарис вытащила ее и обнаружила, что это папка. Осторожно развязав шелковые тесемки, она нашла восточные рисунки, каждый разорван на четыре части.

— А потом она аккуратно сложила их. — Дамарис бросила папку обратно в сундук. — Моя мать была сумасшедшей.

Он обнял ее и притянул ближе. Она в тот же миг прильнула к нему, но он ее не оттолкнул.

— Она была глубоко уязвлена, — сказал он, потирая ей спину. — Любой, если его оскорбить и уязвить, может съехать с катушек.

Думает ли он о своем брате?

Она набралась силы от его нежности, достаточно, чтобы отстраниться.

— Он присылал эти вещи, чтобы причинить ей боль. Как напоминание о том, что его мир — Восток, а не Уорксоп. Она отплатила тем, что уничтожила их. Но зачем их хранить? Зачем жить в зловонии? — Потом сама ответила себе: — Боже милостивый, чтобы никогда не исцелиться. И возможно, она надеялась: однажды он узнает, что она с ними сотворила! Она прямо-таки обезумела, когда получила известие о его смерти. Я подумала, она любила его. Но это только потому, что он снова убежал от нее, на этот раз навсегда. Она была сумасшедшей! Он взял ее лицо в ладони:

— Не надо, любимая. Они исчерпали свою ненависть друг к другу. Пусть она умрет вместе с ними. — Она подумала, что, быть может, он поцелует ее, и молилась об этом, но он отступил назад и закрыл сундук. — Позволь мне избавиться от него.

Его предложение было разумным, но она воспротивилась:

— Нет. Может, там есть что-то, что можно спасти.

Он посмотрел скептически, но снова поднял крышку.

Дамарис наклонилась и вытащила какой-то дорогой предмет одежды, заляпанный и вонючий, — но все, что она нашла под ним, была каша из разорванных свитков, осколков статуэток и флаконов.

— Ниже может быть только хуже.

Она выпрямилась и потянула за золотистый шнур, который свисал с одной стороны. На свет показалась позолоченная кожаная сумка для бумаг. Кожа была в пятнах, но когда Дамарис открыла сумку, содержимое оказалось неиспорченным.

— Документы. — Она отступила назад и высыпала бумаги на ровную поверхность. Развернула одну и прочитала. — Копия письма, которое она посылала ему. Все те же старые жалобы на заброшенность и жестокость. Какой был смысл?

— Она не могла бросить кость, какой бы горькой она ни была.

Дамарис взглянула на него.

— Как когда-то я с Эшартом.

Открыв еще одно письмо, она обнаружила то же самое. Фитц забрал у нее бумагу.

— Размышление над этими вещами — еще одна разновидность отравы. Порой поступки людей не имеют смысла, и беспокоиться из-за них губительно. Давай я просмотрю этот сундук вместо тебя.

— Спасибо, — сказала она, но сложила бумаги обратно в сумку.

— Тебе лучше избавиться от них.

— Я не стану хранить их, но чувствую, что должна взглянуть на них, прежде чем сжечь.

Они вышли из комнаты и почти столкнулись с лакеем.

— Ваш поверенный спрашивает о вас, мисс Миддлтон.

— Спасибо. — Когда слуга ушел, Дамарис повернулась к Фитцу: — Я прилично выгляжу?

Он улыбнулся:

— Не для двора, но для стряпчего вполне сгодится.

Еще одна маленькая шутка. Она вернула ему платок и не смогла удержаться, чтобы не сказать то, чего не должна была:

— Я люблю тебя, Фитц. Что бы ни вышло из всего этого, люблю. Это само по себе сокровище, и я не позволю его испортить.

— Но бесценное масло может погубить шелк. Некоторые сочетания просто невозможны. — Он коснулся ее щеки. — Сердца ведь не разбиваются, Дамарис. Они могут слегка треснуть, но со временем заживают. Как трещины на коже.

Она застонала от этого возвращения с небес на землю и поспешила прочь. Можно сражаться со всем миром, но как бороться с ним, самым сильным человеком из всех, кого она знает?

Только подойдя к гостиной, она заметила, что все еще сжимает сумку, от которой исходит аромат амбры и специй. Она отдала ее похожему на изваяние лакею, чтобы отнес к ней в спальню.

В гостиной она обнаружила, что ее завещание готово к подписи. Родгар уже находился там с двумя мужчинами, которые, судя по всему, были старшими слугами. Она прочла документ и подписала его, мужчины засвидетельствовали ее подпись. Теоретически она в безопасности, но на деле все зависело от того, услышит ли ее сводный брат о завещании. И окажется ли достаточно разумен, чтобы принять поражение.

Когда мистер Динвидди и свидетели ушли, она спросила Родгара:

— Не слышно ли еще чего-нибудь о моем брате?

— Вы были правы насчет того, что они с матерью жили на Розмари-Террас. Под именем Миддлтон. Однако после ее смерти он уехал и продал дом. Его новое местонахождение я пока не обнаружил. Но сомневаюсь, что он будет ждать нас там.

— Как он может надеяться, что ему это сойдет с рук? — Если бы ваша смерть выглядела случайной, все было бы хорошо. Выстрел из лука более любопытен. Подозреваю, что он имеет алиби.

— Это означает лишь, что у него есть кто-то еще для этой работы. Напиток в Тикмануэлле был, вероятно, делом рук того типа с кривыми зубами. Вы не знаете, так ли выглядит мой брат?

— Нет. Он коренастый, крепкий, темноволосый, с ровными зубами.

— Прямо как мой отец. — Она взглянула на маркиза. — Фитцроджер хочет убить его.

— Естественное желание. При создавшемся положении, увы, это было бы преднамеренное убийство. Есть и другие способы справиться с людьми подобного сорта.

Она поежилась.

— Может, он не так уж и виноват. В нас течет отцовская кровь. Если мы чего-то захотим, мы это хватаем, кто бы ни стоял у нас на пути.

— И все же я не верю, что вы бы убили из-за золота, особенно если уже имеете вполне достаточно для комфорта. Делать так — преступление, Дамарис. Жизнь не священна. Если бы она была такой, мы бы не казнили преступников и не вели войн. Но жизнь дороже золота. Гораздо дороже. —Он задумчиво посмотрел на нее. — Вы оставили значительную сумму Фитцроджеру.

Резкая смена темы — его излюбленный прием.

— Не помню, чтобы давала вам разрешение читать мое завещание, лорд Родгар.

— Верно, но мне важно знать, за кем следующим присматривать.

— Только не за Фитцем. — Его брови слегка приподнялись, но она не смутилась из-за уменьшительного имени. — И не за Мейзи, и не за Дженивой. Следует ли мне присматривать за вами, милорд?

Он улыбнулся:

— Всегда, но я не подсыплю яд в ваше вино, дабы повесить на себя такое бремя.

Ей надоели недомолвки и споры. — Милорд, позор Фитцроджера действительно так ужасен, как он думает?

Он посмотрел на нее:

— Его застали на месте преступления с женой брата. Во время последовавшей драки его брат получил удар по голове, после которого он стал подвержен непредсказуемым приступам ярости.

— Ему было пятнадцать лет, а ей, должно быть, гораздо больше.

— Двадцать пять, полагаю.

— Разве это в некотором смысле не оправдывает его?

— Моя дорогая, мы вешаем пятнадцатилетних за кражу хлеба. Многие считают правильным отсекать дурную поросль молодой.

— Военная карьера Фитца доказывает, что он не дурная поросль.

— Для многих он остается подозрительной личностью. Быть может, то, что Родгар обсуждает с ней это, означает, что он не исключает возможности их брака?

— Почему? — спросила она. — Он пользуется высоким доверием в некоторых кругах.

Маркиз подвел ее к креслу, и когда они оба сели, пояснил:

— Пять лет назад его забрали из полка в услужение к генералам и дипломатам. Мало кому известно, что он талантливый телохранитель, который спас много жизней. Порой дипломатия требует, чтобы защита и даже покушения держались в тайне. Поэтому многие считают, что он избрал легкую жизнь подальше от поля боя.

— Это несправедливо.

— Несомненно. Вы хотите его?

Она ожидала этого вопроса рано или поздно, но все равно у нее перехватило дыхание.

— Да, — ответила она. — Но он считает, что не стоит меня из-за этого скандала. Нет, думаю, это из-за увечья его брата. Головные боли, вспышки ярости. Как мне разрешить все это?

— Воробьи резвятся там, где коршуны не смеют сесть. Факты нельзя изменить.

— Нет? — Дамарис подозревала, он менял их, когда было выгодно.

Губы маркиза чуть дернулись.

— Его брат кричит о них при каждой возможности, а Фитцроджер никогда ничего не отрицает.

— Что на самом деле случилось с его невесткой?

— От вины и позора она бросилась с лестницы.

— Или была сброшена.

— Да. Но леди Лайден всюду рассказывала, что ее сын в то время спал, приняв снотворное, чтобы справиться с ужасными головными болями, которые были следствием жестокости Фитцроджера.

— О святые небеса! — Дамарис вспомнила, что говорил Фитц. — Она потеряла слишком много детей и боялась потерять еще одного. Даже если он был чудовище.

— Разве мать в состоянии разглядеть чудовище в своем ребенке?

— А разве матери обычно не любят больше младших? — возразила Дамарис, но потом вздохнула. — Бедная женщина пережила так много рождений и смертей своих детей. Возможно, она потеряла способность любить их, но держалась за того, кто казался сильным и способным выжить. — Она прямо взглянула на маркиза: — Почему вы послали меня в Чейнингс с Фитцроджером?

— Так было нужно, — сказал он, но потом слегка улыбнулся. — Вы правы. Я играл вашими жизнями. Есть у меня такая слабость. Я хотел посмотреть, что произойдет между вами, потому что вижу возможности.

— Вы хотите, чтобы мы поженились, милорд?

— Только если это к лучшему. — Он поднялся. — Когда будете в безопасности, мы обдумаем этот вопрос.

Она вскочила на ноги:

— Но как только я буду в безопасности, он уедет.

Или, вспомнила она, Эшарт расскажет об их грехе. Может ли это изменить мнение Родгара?

Он осуждает соблазнение и, подозревала Дамарис, в чем бы она ни призналась, возложит вину на Фитца. Отвернется от него. — Я люблю Фитцроджера, — заявила она прямо, защищая Фитца единственным доступным ей способом. — Я собираюсь выйти за него, что бы вы ни сказали. Таким образом, я должна оберегать его.

— К сожалению, моя дорогая, не все в наших силах. Из холла послышался нежный звон колокольчика.

— Нас зовут к обеду, — сказал он, открывая дверь и предлагая ей руку. Предупреждая ее возражения, маркиз заметил: — Мы должны есть, если хотим быть сильными.

Трапеза прошла сносно благодаря болтовне леди Талии и любезному содействию Дженивы. Им удалось заставить Дамарис немного поесть и даже вставить в разговор несколько реплик. Эшарт был задумчивым, а Фитц таким отстраненным, что казалось, будто его и вовсе здесь нет.

После обеда Родгар и Эшарт отправились готовиться к аудиенции у короля, а дамы стали пить чай. Фитцроджер не присоединился к ним.

Перед уходом оба маркиза зашли в гостиную, и Дамарис была потрясена. Она видела и того, и другого во всем блеске на Рождество в Родгар-Эбби, когда Эшарт был в своем светлом костюме с бриллиантовыми пуговицами. Сейчас, для частной аудиенции, их наряд был не менее впечатляющим.

Волосы Эшарта уже были напудрены за обедом, но у Родгара нет. На нем, должно быть, был парик, но искусно выполненный. Костюм у него был темно-серый, богато расшитый черным и серебряным с примесью золота, сияющего на свету. Вероятно, были и крошечные бриллианты. Он весь мерцал, а на груди поблескивал орден.

Эшарт был в темно-коричневом костюме, отделанном красным и золотым. Рубины вспыхивали в кружевах у шеи и в ухе, где он всегда носил серьгу, но редко с камнем.

Оба мужчины были при парадных шпагах.

Все полагали, что король будет милостив, но история учит, что монархи могут быть темпераментными и непредсказуемыми. Ради Дженивы Дамарис молилась, чтобы все прошло как запланировано.

Глава 20

Когда Родгар и Эшарт ушли, Фитцроджер тоже исчез. Дамы играли в карты, пряча свое напряжение за рискованными ходами и сбросами, но выдавая его постоянным поглядыванием на часы.

Прошло около двух часов, и придворные вернулись. Эшарт был настроен скептически, но все прошло хорошо. Король оказался доволен, что тайна наконец раскрылась. Он явно собирался вернуть Эшарта ко двору и даже осыпать его милостями.

Воцарилась атмосфера облегчения и радости, и Дамарис пожалела, что с ними нет Фитца, чтобы разделить ее. Потом Родгар заявил:

— Есть одна сложность. Король желает посмотреть на невесту Эшарта. Вам приказано явиться на прием завтра, Дженива.

Дженива побледнела и схватила Эшарта за руку:

— Я не готова! — Потом, как человек, хватающийся за соломинку, добавила: — У меня еще нет платья для двора.

Родгар отмахнулся от подобной мелочи:

— Здесь есть дворцовые платья, принадлежащие моей сестре Эльфе и Честити, жене моего брата Сина. Обе леди приблизительно вашей комплекции. Портнихи подгонят наряд по вашей фигуре и даже заново отделают, если пожелаете.

— За одну ночь?

— Ну разумеется.

— Но я не знаю, что подойдет! Эшарт поцеловал ей руку.

— Я в восторге от того, что вижу тебя в смятении, Дженни. Ты позволишь посоветовать тебе?

— О, конечно.

Родгар повернулся к Дамарис:

— Вам тоже нужно платье, и наденете свои рубины. Она вздрогнула:

— Мне? Зачем? Это не имеет ко мне никакого отношения.

— Вы сами находитесь в центре внимания. Лондон уже гудит о наследнице, которая не только завещала огромные суммы больницам, но и дала деньги на строительство трех новых. Это плюс слух о вашем пении означает, что вы тоже должны быть на приеме. Вы будете петь.

— Но я уже давным-давно не тренировалась.

— Уверен, что голос вас не подведет. Где Фитцроджер? — Родгар позвонил в колокольчик. Когда появился лакей, он послал его найти Фитцроджера, однако слуга сказал, что он рядом.

Фитцроджер вошел. Он был за дверью на посту и сейчас, хотя и пытался выглядеть скучающим, явно приготовился к самому худшему.

— Поторопитесь экипироваться, Фитцроджер, — сказал Родгар. — Вы тоже идете ко двору.

Дамарис заметила мимолетное выражение, очень похожее на панику.

— Зачем, милорд?

— Чтобы защищать Дамарис, разумеется. Ее сводный брат мог не услышать новости вовремя.

— Сомневаюсь, что у него есть право входа.

— У любого должным образом одетого джентльмена есть такое право.

— «Паргетер» будет закрыт.

Еще один фехтовальный турнир, где Фитц защищался.

— Вы знаете, как открываются такие двери.

На долю секунды Дамарис подумала, что Родгар говорит об отмычках, но потом до нее дошло, что он имел в виду деньги. Но если Фитц предпочитает не ходить, он не должен идти.

— Вряд ли со мной что-то случится на королевском приеме, милорд.

— Никогда нельзя быть уверенным. К тому же король хочет видеть Фитцроджера.

Решающий удар, который закончил поединок. Дамарис подошла к Фитцу, надеясь ослабить его напряжение.

— «Паргетер» — это что?

— Магазин, торгующий подержанной парадной одеждой. Ей это очень не нравилось, но возражать она не могла. И все же... — Хотела бы я пойти с тобой. Ты купишь что-нибудь скромное.

Он усмехнулся:

— Я знаю придворные порядки, Дамарис. Уверяю тебя, я буду блистать.

Она посмотрела ему вслед, затем вместе с Дженивой и леди Талией подождала, пока Эшарт переоденется и принесут платья. Вскоре вся компания переместилась в неиспользованную спальню, где на вешалках-подставках, словно безголовые леди, висели четыре нелепо вычурных и в то же время великолепных платья.

Леди Талия села и принялась разглядывать их, Эшарт стоял с ней рядом. Дамарис с Дженивой ходили вокруг платьев: кремового, отделанного бледно-розовым; бледно-желтого с золотым; светло-зеленого и бежевого, густо расшитого цветами. Дамарис подумала, что последнее потрясающе красиво, но предоставила Джениве выбрать первой.

Дженива посмотрела на Эшарта:

— Я не знаю. Выбери ты.

— Кремовое, — сказал он как раз в тот момент, когда в комнату вошла белошвейка с тремя помощницами.

Дамарис едва сдержала протестующий возглас. Ему, конечно, виднее, но в розовом и кремовом Дженива будет похожа на кричаще безвкусную вазу.

— Оторвите розовое и замените его небесно-голубым, — велел он швее. — Ленты и швы тоже голубые. Белые цветы и жемчужины. Немного серебристой нити, чтобы поблескивала при свечах.

Он без всякого смущения подошел и стал изучать нижнее белье и аксессуары, разложенные на кровати. Выбрал сорочку.

— Вот эта. Очень милое кружево. И эти шелковые чулки, — присовокупил он пару, вышитую цветами.

— У меня есть свои чулки, — запротестовала Дженива.

— Простые, конечно же, но как пожелаешь. — Он бросил чулки обратно. — Все равно это не тот прием, на котором можно сверкнуть лодыжкой. — Он повернулся к Дамарис: — Вы тоже хотите совет?

Он был холоден, но его гнев либо поутих, либо был хорошо замаскирован.

— Мне очень нравится вышитое. Оно подойдет?

Эшарт задумался:

— С рубинами? Да. Два других не годятся. Оставляю вас для подгонок и примерок, дамы. Завтра вам надо попрактиковаться маневрировать с придворным кринолином.

Он направился к двери. Дамарис последовала за ним и тихо спросила:

— Вы скажете Родгару? Выражение его лица было мрачным.

— Не знаю.

После часа примерок леди Талия стала обучать Джениву и Дамарис придворным премудростям. Бесчисленное количество раз они практиковали глубокий придворный реверанс и учились отходить назад, не наступая на юбки.

Дамарис брала уроки всего этого в Торцфилд-Холле, и поэтому у нее осталось время понервничать из-за предстоящего пения и неожиданного приказа Фитцу явиться ко двору. Леди Талия вскоре согласилась, что у Дамарис неплохо получается, поэтому ей разрешили уйти. Она нашла музыкальную комнату и приступила к вокальным упражнениям. Но мозг продолжал работать.

То, что король призывает Фитца, хорошая новость или плохая?

В справедливом мире король был бы ему благодарен. Но таков ли этот мир? Она беспокоилась, что придворные будут демонстративно избегать его. Однако если король его признает, что бы люди ни думали, они поостерегутся открыто выражать неприязнь.

Закончив занятия пением, Дамарис надеялась провести вечер в тишине и покое, но Родгар пригласил небольшую компанию на ужин с картами и музыкой. Когда она попросила позволить ей не присутствовать, Родгар настоял, чтобы она была.

— Придут люди, которых вы встретите завтра в королевской гостиной. Это обеспечит вам союзников. Вам и Фитцроджеру.

Это убедило ее. Она оделась и присоединилась к обществу, Фитцроджер был в дымчато-голубом атласном костюме — нечто среднее между его обычной простотой и окружающим блеском. Он выглядел чудесно, но она хотела видеть его во всем великолепии.

Ее представили стольким людям, что голова пошла кругом. Но все шло хорошо. Объявили герцога Бриджуотера. Она метнула взгляд на Родгара. Совпадение? Едва ли. Не иначе как она все неправильно поняла. Неужели он намерен выдать ее за герцога?

Она разглядывала Бриджуотера с противоположного края комнаты. Он казался вполне приятным и одет был должным образом, но так, словно одежда была для него не важна. Ей это понравилось. Он был невысок и худощав, но из своего отчета она знала, что когда-то у него было слабое здоровье. Что бы там ни было, она нашла, что этот мужчина проживет долгую жизнь. Но не с ней.

Когда ее представили ему, Дамарис присела в реверансе.

— Меня восхищает то, что я слышала о ваших каналах, ваша светлость.

Его глаза вспыхнули.

— Да? Знаете, дело идет хорошо. Многие сомневались, но теперь поняли. Вскоре каналы будут по всей Англии. Они ускорят прогресс, сделают путешествия приятными. Гораздо лучше скользить по каналу, мисс Миддлтон, чем трястись по дороге.

— А не будет ли это медленно, ваша светлость?

— А зачем спешить? Наслаждайтесь путешествием. Однако мне все еще нужны деньги. Насколько я понял, вы богатая наследница.

Дамарис чуть не рассмеялась от такого нахальства, хотя нашла его честность подкупающей. Он как доктор Телфорд. Когда речь идет о новом перспективном лекарстве, все остальное не имеет значения.

— Вы ищете дополнительных инвесторов? — поинтересовалась она.

— Всегда, дорогая леди, всегда. Но если вы заинтересованы в более близком участии, я не буду против.

Он кивнул и отошел. Дамарис взглянула на Фитца и поймала на себе его взгляд. Он сразу же переключил внимание на одну из двух сильно накрашенных женщин, сидевших по обе стороны от него, в которых было что-то хищное. Едва не рыча от негодования, Дамарис направилась к ним, обмахиваясь веером и испытывая непреодолимое желание треснуть им обеих гарпий. Фитц представил леди Трешем и миссис Фейн.

— Какое удовольствие познакомиться с герцогом, прославленным строителем каналов! — Леди Трешем вскинула выщипанную бровь. — Он не говорит ни о чем, кроме водных путей. Это забавляет вас, мисс Миддлтон?

Фитц извинился и отошел.

Дамарис была рада, что дала ему возможность убежать.

— Герцог всегда интересен, вы не находите? — проворковала она.

— Особенно неженатый, — усмехнулась миссис Фейн.

— Вы хорошо знаете Фитцроджера? — спросила леди Трешем с подчеркнутым интересом. — Такой красивый мужчина, но непозволительно порочен для невинной девушки. — Леди Трешем плотоядно облизала алые губы. — Однако испорченность куда увлекательнее, чем положение, не так ли, мисс Миддлтон?

— Испорченность? — Дамарис изобразила непонимание.

— Вас не предостерегли? — Миссис Фейн вскинула брови, слишком черные, чтобы быть натуральными. — Он очень распущен. Поразительно, что Родгар допускает Фитцроджера в свой круг.

— Но какое удовольствие для нас, Сюзанна.

— Он остановился здесь, — сказала Дамарис, стараясь не выдать голосом своей язвительности. Чтобы защитить Фитца, она решилась на преувеличение. — Маркиз возлагает на него большие надежды.

— Остается только надеяться, что покровительство Родгара удержит Лайдена от исполнения своих угроз, — сказала миссис Фейн, театрально поежившись. — Такой неприятный мужчина. — Но это все результат его увечья, — напомнила ей леди Трешем, — полученного, — добавила она, украдкой бросив взгляд на Дамарис, — в весьма интересной ситуации.

Дамарис напустила на себя скучающий светский вид:

— Когда застал Фитцроджера в постели с его женой? Кто об этом не знает!

Обе собеседницы вытаращили на нее глаза.

— Действительно, — наконец выговорила леди Трешем. — Это делает Фитцроджера таким восхитительно запретным плодом.

«Все мужчины, кроме твоего мужа, должны быть запретным плодом», — подумала Дамарис, но продолжала улыбаться, видя возможность проделать небольшую брешь в бесчестье, которое плотным кольцом окружало Фитца.

Хватит ли у нее духу?

— Должно быть, он тогда был еще очень молод, — задумчиво проговорила она.

Мисс Фейн язвительно рассмеялась:

— Дорогая! Вы и не ведаете, на что способны безбородые юнцы.

Дамарис изобразила смущенную наивность:

— Я и в самом деле плохо знаю жизнь, мэм. Мой отец предпочитал Восток, где и разбогател, а мама в его отсутствие жила тихо и уединенно. Думаете, все так и было, как говорят?

Она взглянула на Фитца и увидела, что многие искусно его избегают. Он предупреждал ее. Это лишь подстегнуло ее к действию. Без сомнения, эти две женщины — первостатейные сплетницы.

— Как же еще? — удивилась миссис Фейн. — Бедная Оринда Фитцроджер покончила с собой от стыда вскоре после этого.

— Но брат Фитцроджера был намного старше и, возможно, в два раза крупнее. Все это кажется таким неправдоподобным!

Леди Трешем прищурила накрашенные глаза:

— Похоже, вы проявляете к нему повышенный интерес.

— Фитцроджер оказал мне услугу, — парировала Дамарис, — поэтому мне не хотелось бы думать о нем плохо. Во время стоянки на одном постоялом дворе какой-то злодей пытался напасть на меня, и Фитцроджер спас мне жизнь.

— Без сомнения, надеясь заслужить расположение. Уверена, вы достаточно умны, дорогая, чтобы не попасться вдовушку.

— В ловушку? — со смехом переспросила Дамарис. — О, он абсолютно равнодушен ко мне. Но в вопросах защиты, мне сказали, на него можно положиться. Он много лет занимался тем, что охранял жизнь и здоровье кое-кого из величайших людей нашего времени, как вы знаете.

Они явно не знали. Слишком поздно — как всегда, когда в ней горел огонь, — Дамарис задумалась, не было ли это тайной. Обе сплетницы впились в нее взглядами.

— В самом деле? — проворковала миссис Фейн.

— О да. Даже членов королевской семьи. Я знаю, вы никому не расскажете. — Обе женщины наклонились к ней поближе. — Но у меня такое впечатление, что завтра король собирается его наградить. Возможно, даже рыцарским званием. Вполне вероятно, что он спас жизнь самому его величеству.

«Это всего лишь предположения, — сказала себе Дамарис. — Но не прямая ложь».

— Он не принят при дворе, — возразила леди Трешем, а сама прямо-таки тряслась от нетерпения первой рассказать эту новость.

Дамарис возблагодарила небо за клочок твердой почвы.

— Думаю, что будет. Это станет доказательством, что та старая история чепуха, не так ли? — Она послала им обеим бесхитростную улыбку. — Возможно, его брат все выдумал, будучи слегка того.

— Вообще-то я помню, — сказала миссис Фейн, — что Найден, тогда еще просто мистер Фитцроджер, был подвержен вспышкам ярости еще до инцидента. — Она подняла к глазам лорнет и уставилась на Фитцроджера. — Однако он никогда не отрицал этого.

Дамарис чуть не сказала, что, возможно, никто его и не спрашивал, но вовремя прикусила язык, ибо одна из этих женщин может так и сделать, и он подтвердит каждое слово.

Следующий ее шаг был довольно рискованным. — Впрочем, возможно, все это правда. Даже если он был юным, это, несомненно, ужасный грех. Но тогда, — добавила она, в замешательстве переводя взгляд с одной на другую, — почему лорд Родгар оказывает ему благосклонность? И король? Мне этого не постичь.

— Лайден всегда был хамом, Сюзанна, — заметила леди Трешем.

— Он будет присутствовать на завтрашнем приеме? — спросила леди Трешем Дамарис.

— Полагаю, да, — неуверенно проговорила она, что было нелегко из-за торжествующего ликования. — Я просто слышала... Но нет, я не должна распространять домыслы и сплетни. Пожалуйста, извините меня.

Она поспешила прочь, с трудом подавляя улыбку.

— Что ты затеяла?

Это подошел Фитц. Разрази его гром! Если сплетницы увидят, что они в хороших отношениях, это разрушит все, чего она достигла.

— Так, личные дела, — коротко бросила Дамарис и прошла мимо.

Она подошла к леди Талии, ненадолго оказавшейся в одиночестве.

— Белла Трешем и Сюзанна Фейн расстроили вас, дорогая? Родгар, должно быть, пригласил их из-за влияния, которое они имеют, — они сплетницы. Но это такой опасный ход. В своем стремлении первыми сообщить новость они не заботятся, приносят этим пользу или вред.

Дамарис надеялась на это. Она посеяла семена, и если король проявит некоторую благосклонность к Фитцу на приеме, они прорастут сомнениями по поводу той давней истории. Однако ей не следовало намекать на титул рыцаря. Она, как обычно, впала в крайность.

— Не тревожьтесь насчет Фитцроджера, дорогая, — сказала леди Талия. — Я уверена, все будет хорошо.

— Но я же вижу, как люди избегают его.

— Такие вещи могут изменяться в мгновение ока.

Как в хорошую, так и в плохую сторону, подумала Дамарис.

Когда гости ушли, она устало отправилась в постель, но даже после того, как Мейзи ушла к себе в комнату, неугомонная энергия не давала Дамарис уснуть. Так много брошено на чашу весов. Ее одолевал соблазн пойти в комнату к Эшарту и умолять не выдавать их секрет, но она понимала, что это немыслимо.

Ей хотелось пойти к Фитцу, особенно после того, как она при всех выказала ему свое пренебрежение. Он мог решить, что она передумала и теперь благоволит к Бриджуотеру. Но здесь, в Маллорен-Хаус, она и этого сделать не могла. Однако она знала, в какой он комнате. Она всего лишь через две двери направо по коридору. Дамарис посмотрела в ту сторону, словно могла видеть сквозь стены, но нет, она не пойдет. Можно объяснить все и утром.

Ее взгляд наткнулся на сумку в пятнах краски, лежащую на пристенном столике, — ту, в которой были письма матери. Девушка была слишком взбудоражена, чтобы спать, поэтому принесла стул и канделябр и села читать их, после чего выбрасывала каждую горькую тираду в огонь. Каким нужно быть человеком, чтобы хранить копии таких вещей? Затем ей попалось письмо, которое все изменило.

Ах ты, негодяй!

Ах ты, жестокий обманщик! Мало тебе того, что ты, подлец, опутал меня сладкой ложью и бросил, так ты, оказывается, еще большая куча дерьма, чем я себе представляла.

Дамарис потрясенно уставилась на это вступление, не в силах поверить, что ее холодная, сдержанная мать могла выплевывать такие ядовитые слова. И почему? Она попыталась быстро прочесть, чтобы дойти до сути, но письмо было таким напыщенным и полным обличений, что пришлось продвигаться медленно, собирая осколки фактов.

Когда она сложила кусочки воедино, листок выпал у нее из рук. О небо! Это так много объясняло. И так много меняло. И могло повлиять на завтрашние события.

Она, не задумываясь, бросилась к двери. Никакие соображения не остановили бы ее. Нужно обсудить это с Фитцем. Ида, она все еще хочет объяснить. И да, не быть с ним — это пустота, вынести ее невозможно.

Коридор был пуст, дом безмолвен. Она не стала стучать из опасения, что кто-то еще может услышать, а просто открыла дверь и проскользнула внутрь, быстро затворив ее за собой.

Фитц обернулся, совершенно голый в мерцании единственной свечи. Он схватил с кровати подушку и прикрыл себя спереди, что показалось ей таким забавным, что она зажала рот рукой, чтобы не рассмеяться.

Он отшвырнул подушку, взял халат и надел его, но она успела увидеть его великолепную наготу и возбуждение: Он застегнул только две пуговицы, после чего сгреб ее в охапку и встряхнул.

— Какой бес вселился в тебя? Что ты здесь делаешь? Он потянулся к дверной ручке.

— Я закричу.

Он бросил на нее такой испепеляющий взгляд, что она вздрогнула.

— Я не буду. Обещаю, не буду! — Она продолжила торопливо, но мягко: — Мне нужно поговорить с тобой. Нет, послушай. Я кое-что узнала. И я не могла спать, не объяснив, что я не хотела быть холодной с тобой сегодня. И что меня не интересует Бриджуотер.

Он отпустил ее и отошел.

— Значит, ты дура.

— Дура, потому что люблю тебя?

— Уходи, Дамарис. Пожалуйста. Эта мольба сломила ее решимость.

— Уйду. Через секунду.

Здесь, сейчас она почти могла поверить, что он прав. Что им не суждено быть вместе. Об этом шептала темнота, отражаясь в его настороженных глазах.

— Но послушай, любимый. — Она просто не могла удержаться, чтобы не назвать его так. — Я холодно говорила с тобой потому, что только что убедила леди Трешем и миссис Фейн, что ты меня ни капли не интересуешь.

— Это было мудро. — Это необходимо для того, чтобы они поверили в те зерна сомнения, которые я в них заронила. О тебе и жене твоего брата.

Он провел рукой по распущенным волосам.

— Это бесполезно, Дамарис, потому что все правда. Я не хочу, чтобы ты впутывалась в это. Ты же видела, что люди мной пренебрегают.

— Я обратила внимание, как леди Трешем и миссис Фейн обращались с тобой.

Это была попытка поддразнить, но он не принял ее.

— Полагаешь, я должен быть польщен, что меня рассматривают в качестве возможного постельного развлечения скучающие жены?

Она проглотила слезы, но не сдавалась.

— У нас может не быть возможности поговорить наедине перед королевским приемом, поэтому слушай. Я бросила тень сомнения на ту историю и подкрепила ее покровительством Родгара и тем фактом, что король примет тебя завтра. Если возникнет такой вопрос, пожалуйста, не разрушай это правдой.

— Ты ожидаешь, что я буду лгать?

— Не открыто, нет. Но не старайся довести истину до спросившего.

Он покачал головой:

— Для нас нет никакой надежды, Дамарис. Смирись с этим и выходи за Бриджуотера.

— А если я ношу твоего ребенка? Я не навяжу дитя другому мужчине.

— Ты знаешь, что в этом случае я женюсь на тебе.

Ей претило поступать так, но она ухватилась за его слова.

— Значит, ты не покинешь Англию, пока я не буду знать?

— Не покину, — сказал он после некоторого молчания. Ей неприятно было вот так вынуждать его идти к алтарю, но если он останется на пару месяцев, несомненно, она найдет какое-то решение.

— И еще, — продолжала она. — На другую тему. Помнишь письма, копии тех, что отсылала моя мать? Мой отец был двоеженец. Он потрясенно уставился на нее. Дамарис почувствовала облегчение.

— За пять лет до женитьбы на маме он женился на Розмари Батлер.

— И Розмари не умерла?

— Нет, она была жива и умерла только в минувшем ноябре.

— Черт возьми! Но я не думаю, что это как-то отразится на твоем наследстве.

— Но речь не об этом. Мой брат законный! Он мог узнать об этом после смерти матери и пойти на преступление от обиды.

— Не будь мягкосердечной. Он выпустил ту стрелу. Он хотел убить тебя, потому что тогда унаследовал бы твои деньги.

— А так и должно бы быть.

— Это деньги твоего отца, и он поступил с ними как захотел.

— Он оставил их мне, зная, что это приведет в ярость мою мать.

— Сомневаюсь, что он вообще думал, что до этого дойдет. Как большинство из нас, он, несомненно, надеялся прожить до глубокой старости. Все это было в письме?

— Более или менее. Маркус Миддлтон был чудовищем. Не понимаю, почему моя мать или эта Розмари не убили его, когда обо всем узнали.

— В них не было крови Миддлтонов, — сухо заметил он, затем добавил: — И зачем убивать курицу, несущую золотые яйца?

— Моей матери было наплевать на деньги. Возможно, она хранила молчание из-за своей репутации. Мало того, что у нее был муж, который редко показывался на глаза. Она скорее перерезала бы себе глотку, чем призналась, что является второй женой двоеженца. Но его первая жена была лишена законных прав и знала это. Из письма ясно, что она обратилась к матери с планом потребовать больше денег как плату за их молчание. Мама отвергла эту идею, но решила, что у нее есть оружие. Она написала отцу, грозясь разоблачить его, если он не вернется в Уорксоп, чтобы жить с ней как примерный муж. Ты можешь представить?

Фитц покачал головой:— Уверен, у него от страха поджилки тряслись.

— Еще бы. Он знал, что это блеф, но неудивительно, что в свой последний визит к нам он был таким ядовитым. А я прыгала вокруг него, как глупый, преданный щенок.

Он взял ее за руки:

— В этом нет твоей вины. Ты была еще слишком юна. Она иронично взглянула на него:

— Мне было пятнадцать. Он крепче сжал ее ладони:

— Я наконец-то сделал этот шаг. Я начинаю признавать, что не был инициатором того греха. Оринда соблазнила меня, а пятнадцатилетний парень в руках опытной женщины все равно что барашек в руках мясника. Ну, или баран. Это не меняет мнение света на этот счет, но на душе стало легче. Что касается двоеженства твоего отца, это ничего не меняет.

— Но на стороне Маркуса Батлера есть доля справедливости.

— Не за попытку убийства. Но я обещал, что не убью его.

— Есть еще Родгар. Теперь и он вовлечен во все это.

— Мне ли не знать, — невесело усмехнулся Фитц.

— Не думаю, что Эш расскажет ему. Я просила его не делать этого.

Его глаза вспыхнули.

— Дамарис!

— Прости, но если ты рассчитываешь, что я буду покорной, ни во что не вмешивающейся женой...

— Ты не будешь женой.

— Ничьей?

Он потащил ее к двери.

— Марш в свою комнату.

Она не сопротивлялась, пока они не подошли к двери.

— У меня нехорошее предчувствие по поводу завтрашнего дня, Фитц.

— Не бойся, я защищу тебя.

— Но кто заступится за тебя? Вдруг твой брат будет при дворе?

— Это маловероятно.

Однако она видела, что это тревожит его. — Разве он не должен быть изолирован?

— Не мною.

— Ты преувеличиваешь свою вину. Едва ли эти его приступы ярости из-за шишки на голове.

— Не надо, Дамарис.

Она удержалась от возражений. Еще будет время.

— Что ты станешь делать, если он все-таки появится на приеме?

— Избегать его.

— Только не уходи, пока король не выкажет тебе своего расположения.

— Если королю угодно одарить меня своей милостью, он сделает это и в другой день.

Она схватила его за руку:

— Ты не должен уходить, пока не будешь представлен, Фитц. — Она не хотела говорить ему, но все-таки сказала: — Я заронила семена сомнения в головы тех двух сплетниц. Сказала, что ты будешь на приеме. И ожидается, что король продемонстрирует тебе свое расположение.

— И?.. — Его прямой взгляд требовал признаться до конца.

— Я высказала предположение, что благосклонность короля докажет, что та старая история — преувеличение. Или плод больного воображения твоего брата.

— Дамарис...

— Это подействует, — настаивала она. — Но только если завтра все увидят, что ты принят королем. — Когда он собрался возразить, она добавила: — Ты говорил, что я могу тебе приказывать.

— И ты будешь пользоваться этим правом до самой смерти.

— Пока смерть не разлучит нас, — согласилась она. — Как бы я хотела, чтобы ты не смотрел на меня всегда так раздраженно.

— Похоже, это станет моим постоянным выражением, — проворчал он, но с нотками ласкового юмора.

Это вызвало у нее блаженную улыбку.

— Вечным. Итак, я приказываю тебе: избегай своего брата, как можешь, но даже если он будет при дворе и попытается устроить скандал, не уходи, пока не будешь представлен. — Я оставляю за собой право действовать на поле боя по своему усмотрению. — Когда она попробовала было запротестовать, он твердо сказал: — Нет. Ты достигла предела своей власти. Если я столкнусь лицом к лицу с Хью, я поступлю согласно своей совести и чести.

Она вздохнула и взяла его за руки:

— Наверное, я бы не любила тебя, если б ты был другим. — Она взглянула на его кровать: — Жаль, что мы не можем заняться любовью, потому что я боюсь. Но это просто неразумная паника, ничего больше. И это бы причинило тебе боль, да, любимый?

Он поднес ее руки к губам и поцеловал каждую ладонь.

— У меня нет никаких предчувствий по поводу завтрашнего дня, но я сейчас немного как средневековый рыцарь накануне битвы. Я должен быть воздержанным, целомудренным и набожным.

От прикосновения его губ к ладоням ей захотелось сжать пальцы, чтобы хранить его поцелуй как драгоценность.

— А они были такими перед битвой?

— Сомневаюсь, — усмехнулся он.

Он снова поцеловал ее руки, потом лоб и повел к двери.

— Я постараюсь исполнить ваше приказание, моя прекрасная леди.

— Насчет моего брата тоже?

— Если найдем его до того, как он предпримет еще попытку. Он открыл дверь и проверил коридор. Когда она выходила, он остановил ее, обхватив ладонью щеку и запечатлев целомудренный поцелуй на ее губах. Когда она оглянулась у своей двери, он все еще стоял и наблюдал. На страже. Ее золотой Галаад. Она послала ему в улыбке всю свою любовь, прежде чем войти и закрыть дверь.

Глава 21

Дамарис проснулась от солнечного света, льющегося сквозь открытые шторы, и понадеялась, что это доброе предзнаменование. Здесь, в Маллорен-Хаусе, в ее комнате витал легкий аромат сухих трав, и яркий огонь делал ее уютной.

Мейзи принесла воду для умывания и окинула ее изучающим взглядом. На предмет греха, несомненно. Однако спросила только:

— Принести вам завтрак сейчас, мисс?

— Нет, я хочу позавтракать внизу. — Где у нее может быть возможность увидеться с Фитцем.

Дамарис выбралась из постели, сунула ноги в тапочки и надела халат. Она поспешила к своему бюро и написала записку.

— Отнеси это Фитцроджеру. И нечего дуться, — добавила она. — Я намерена выйти за него замуж. Если хочешь быть горничной герцогини, тебе придется поискать другое место.

Мейзи все равно надулась. Дамарис обняла ее:

— Когда я выйду за Фитцроджера, я дам тебе хорошее приданое. Ты сможешь вернуться домой и выбрать себе в мужья того, кого пожелаешь.

Глаза Мейзи округлились, и она расправила плечи:

— Ну, тогда другое дело!

В записке была просьба, чтобы Фитцроджер проводил ее к завтраку. Она только-только оделась, как он постучал. Дамарис выбрала простую одежду, потому что позже придется переодеваться в придворный наряд. Они спустились вниз, непринужденно беседуя о погоде и предстоящем приеме.

— Ты никогда не бывал при английском дворе? — поинтересовалась она, когда они подходили к столовой.

— До недавнего времени я почти не бывал в Англии.

Они обнаружили Родгара за завтраком. Он позвонил в колокольчик, вызывая слугу, чтобы принял их заказы. Но она не видела признаков того, что Эшарт рассказал об их грехе. Разговор шел на общие темы. Это было затишье перед боем. Вскоре Родгар извинился и оставил их одних. Дамарис и Фитц обменялись взглядами.

— Знак одобрения? — предположила Дамарис.

— Доверия по крайней мере. Ты уже решила, что будешь петь?

— Родгар одобрил «Радости весны». В нарциссах и птичьем пении нет ни для кого ничего оскорбительного, к тому же это несложная вещь. Я лишь надеюсь, что у меня не сорвется голос от волнения.

Их беседа была прервана приходом лакея.

— Сэр, какая-то леди спрашивает вас. Говорит, что она ваша сестра.

— Твоя сестра? — переспросила Дамарис. — Либелла?

Фитц нахмурился, но встал.

— Должно быть. Ты побудешь здесь, пока я узнаю, чего она хочет?

— Конечно, но я бы хотела познакомиться с ней. Его губы скривились.

— Пожалуй, это не самый подходящий момент. Дамарис наблюдала из дверей, как он пересек холл и вошел в одну из гостиных. Зачем его сестра здесь? Явно не к добру.

Она оставила дверь приоткрытой. Когда услышала голоса, то снова подошла к ней и увидела Фитца с изящной светловолосой девушкой, которая застегивала простую красную накидку. Сегодня было теплее, но все равно это неподходящая одежда для зимы.

Фитц повернулся и увидел Дамарис. Он подошел к ней.

— Либби пришла предупредить меня, что Хью услышал какую-то дикую историю о том, что король собирается произвести меня сегодня в рыцари. Это окончательно лишило его рассудка. Он даже угрожает королю.

— Нет, — прошептала она, прикрыв рот ладонью. Это все она натворила! А ведь не так давно одного буйного сумасшедшего пытали и казнили за попытку убить короля Франции.

— Мне нужно отвезти Либби в ее гостиницу и посмотреть, не сможем ли мы убедить маму переехать в безопасное место. Она считает, что Хью никогда не обидит ее. Мама даже слышать не хочет ни о каком ограничении его свободы, — добавил Фитц. — Я должен ехать. — Он взял ее за руку. — Я предупрежу Родгара. Здесь ты будешь в безопасности. Но никуда не выходи. Ни по какой причине.

— Разумеется, нет. — Она поколебалась немного, потом спросила: — Ты не представишь меня своей сестре?

— Я не хочу тебя втягивать.

— Я уже втянута, Фитц, хочешь ты того или нет. — Идем.

Издалека маленькая и изящная Либелла Фитцроджер выглядела как ребенок, но когда Дамарис подошла ближе, то заметила лишние годы на ее слишком худом лице. Ее улыбка была поверхностной, словно она не могла понять, зачем они тратят время на светские любезности.

Фитц извинился и отошел поговорить с Родгаром. Но у Дамарис не хватило духу вести беседу ни о лорде Лайдене, ни о себе и Фитце, так что она ограничилась погодой и лондонской суетой.

Благодарение небу, Фитц скоро вернулся. Со шпагой. Несомненно, где-то есть и пистолет. Дамарис надеялась приобрести через мужа сестер, но эта изможденная женщина была не слишком многообещающей.

Фитц приказал подать портшез. Они с сестрой вышли из дома. Дамарис подошла к окну и наблюдала, как он подсаживает Либби. Носильщики подняли жерди, Фитц занял место рядом, и они направились через двор в сторону улицы. Она любовалась его походкой, когда какой-то человек вбежал во двор, и она услышала выстрел. Фитц и носильщики попадали на землю, но прежде чем крик сорвался с ее губ, она увидела, что все невредимы. Носильщики сгрудились за высоким портшезом, а Фитц уже помогал сестре выйти.

Мужчина с бордово-красным лицом, без шляпы, в развевающейся накидке и помятой одежде, должно быть, лорд Лайден, пошатываясь, бежал через открытое пространство, крича что-то и на ходу пытаясь вытащить запутавшуюся в полах накидки шпагу. К счастью, задача оказалась для него слишком сложной, что дало Фитцу время отвести сестру в безопасное место, прежде чем выбежать навстречу со шпагой наготове.

Она услышала, как он закричал:

— Хью! Остановись! Подумай!

Наверное, он должен был попытаться, но, видит Бог, это было бесполезно. Дамарис прижала кулак ко рту. Глаза безумца чуть ли не выкатывались из орбит, изо рта брызгала пена. Ужасным было то, что он являл собой карикатуру на Фитца, только более плотно сложенный и искаженный безумной яростью, а в остальном они были очень похожи, вплоть до буйно развевающейся шевелюры.

Шпаги лязгнули с такой силой, что посыпались искры. Она не может просто так стоять. Она должна что-то делать! Дамарис вылетела в холл и увидела Родгара и полдюжины лакеев, высыпающих из дома. Она выбежала вслед за ними, недоумевая, почему поединок все еще идет, когда Фитц должен был в одно мгновение одержать победу над братом.

Родгар вытащил свою шпагу, а его люди держали дубинки и пистолеты. Один из носильщиков выглядывал из-за портшеза и целился из пистолета. Но никто ничего не предпринимал. Все наблюдали.

Вмешаться в это безумие было смертельно опасно, к тому же это могло отвлечь Фитца. Наверняка Родгару не хуже нее известно, что Фитц уже мог убить брата. Но Фитц по-прежнему парировал удары, уклонялся и говорил, говорил...

Но потом, когда лорд Лайден начал спотыкаться и размахивать шпагой, она поняла: Фитц все еще не может причинить вред брату или позволить ему убить себя. Возможно, он надеется достучаться до разума, но главным образом старается, чтобы брат выбился из сил. Вот Лайден пошатнулся, одна нога подогнулась, и он упал на колено. Но он все равно тыкал в брата шпагой, словно обезумевшее животное.

— Разоружи его, — тихо пробормотала Дамарис, но Фитц не сделал даже этого. Он отступил назад, опустил шпагу, продолжая говорить.

Тяжело дышащий, взмокший от пота Лайден метал в него полные ненависти взгляды.

— Я убью тебя, — прохрипел он. — Ну, давай, подойди сюда, ублюдок. — Он, пошатываясь, снова поднялся на ноги и ринулся на Фитца, заорав: — Я убью тебя и короля, который собирается наградить тебя! Мерзкий колбасник, проклятая немчура...

Открытая измена. Дамарис должна была что-то сделать. Она закричала во всю мощь своих легких и заглушила его слова. Слишком поздно. На тротуаре уже собралась толпа любопытных, которые глазели и слушали разинув рты. Лайден перестал орать. Но тут он выхватил из-за пояса еще один пистолет и прицелился в нее. Она бросилась на землю, хотя и видела, что Фитц сделал выпад и проткнул правую руку брата. Прогремел выстрел, и Дамарис пригнулась еще ниже, молясь, чтобы он ни в кого не попал.

Горло болело, дыхание перехватило от паники, но она все равно подняла голову, чтобы посмотреть. Фитц стоял, целый и невредимый. Люди Родгара столпились вокруг все еще бушевавшего безумца. Либелла Фитцроджер побежала вперед, но к Фитцу, а не к Хью. Наверное, это добрый знак. Чувствуя, что силы покидают ее, Дамарис повернулась и села на землю. Ее мир только что стал гораздо мрачнее.

Толпа наверняка слышала изменнические вопли Лайдена. В мгновение ока история разлетится по всему Лондону. Через несколько часов она даже может появиться в экстренных выпусках газет, хоть сегодня и воскресенье. Брат Фитца может умереть за эти слова, и на семью изменника падет бесчестье. Фитц не сможет пойти ко двору сегодня, а возможно, и никогда. И все это случилось из-за ее глупой выдумки, что король может пожаловать ненавистному брату рыцарский титул.

Фитц подбежал к ней с обезумевшим видом:

— Ты ранена?

Ей придется признаться ему, что она натворила, но не сейчас. Она покачала головой, и он помог ей подняться на ноги. Она с благодарностью опиралась о него, но и ему предлагала утешение. Она знала, чего стоило ему снова причинить боль брату, да тут еще и измена.

— О, любимый, мне так жаль!

— А мне нет. — Резкий голос принадлежал Либелле Фитцроджер, маленькой и неразговорчивой. — Хью всю жизнь был чудовищем.

Фитц начал было возражать, но она перебила его:

— Мама утверждала, что его жестокость — твоя вина, но это не так. О, головные боли — возможно, но не буйство. Оринда соблазнила тебя, потому что он был груб с ней. Глупость, разумеется, но она и была глупа. Даже в десять лет я понимала это.

— Тише, — пытался успокоить ее Фитц. — Идем в дом, Либби.

Он обнял их обеих и быстро повел в дом. Дамарис вспомнила об угрозе для себя и расслабилась, только когда они оказались внутри. Либелла сразу же высвободилась и повернулась лицом к брату:

— Ты ни в чем не виноват, Тавви.

Итак, еще одно семейное имя. И все-таки Дамарис предпочитала Фитца.

— Знаешь, почему Салли такая, какая есть? — спросила Либелла. — Это случилось не при рождении. Хью швырнул ее об стену, когда она была еще крошкой, потому что она докучала ему. Он всего на шесть лет старше, но уже тогда был жестоким чудовищем!

Дамарис услышала, как Фитц втянул воздух.

— Почему ты не рассказала мне?

— Когда? Про Салли я узнала только несколько лет назад, а ты никогда не приезжал в Англию.

— Ты могла написать. Либелла прикусила губу:

— Если бы я это сделала, ты вернулся бы, чтобы попытаться помочь, а я этого не хотела. Хью стал бы охотиться за тобой, и ты позволил бы ему убить себя. Я была уверена в этом. До сегодняшнего дня. — Она бросила на Дамарис взгляд, подозрительный и недружелюбный.

— Ты должна была рассказать мне, — настаивал Фитц.

— Для чего? — огрызнулась Либелла. — Ты всегда был идеалистом, но это не какая-нибудь сказка про короля Артура и его рыцарей! Никто бы не поверил в историю про Салли, и мама отрицала бы это. Думаю, она не признается в этом даже себе. Ты ничего не мог сделать.

— Тебе следовало бы иметь больше веры.

— Во что? Я же видела тебя сегодня. — Она вытянула руку, указывая во двор. — Ты не мог заставить себя причинить ему вред, даже когда он поносил короля. И только когда он стал угрожать кому-то еще... — Она прикрыла рот рукой в перчатке. — И что с нами теперь станет?

Фитц обнял ее и притянул к себе.

— Все будет хорошо, Либби. Мы объявим его сумасшедшим и приведем его измену в качестве доказательства.

Она нахмурилась:

— А это возможно?

— Думаю, да. У меня, как видишь, влиятельные союзники.

Либелла огляделась по сторонам, словно только сейчас заметила, где она. В этот момент вошел маркиз, руководящий своими людьми, которые тащили связанного, но продолжающего сопротивляться лорда Лайдена. Лицо у него было красно-бурого цвета, глаза выпучены. Дамарис боялась, что он умрет на месте. Но пожалуй, это было бы к лучшему.

— Лорда Лайдена надо устроить в спальне, — сказал Родгар, — до тех пор, пока не будет принято решение, Фитцроджер.

Смысл был ясен. Его нужно посадить под замок.

— Подозреваю, что многих заинтересовал шум. Пожалуйста, — он сделал элегантный жест в сторону гостиной, — поговорите со своей сестрой наедине.

Это был мягкий приказ не обсуждать свои дела в холле, где их могли услышать слуги. Они подчинились. Фитц отвел сестру на диван. Дамарис осталась стоять, не зная, какова ее роль здесь. Не такую семью надеялась она обрести в браке, но это семья Фитца, значит, теперь и ее.

Либелла поникла, словно холодный воздух был единственным, что поддерживало ее.

— Мама будет противиться его заточению. Она словно выбросила из головы и из сердца всех своих детей, кроме одного. Она не желает слышать ни слова против него, ни в чем ему не отказывает. Она живет ради его визитов в Клив-Корт. — Либелла вздохнула: — Сожалею насчет твоих денег, Тавви. Они так вскружили мне голову, что я проболталась Салли, а она рассказала маме. Мама потребовала их и отдала все Хью, как подношение Богу.

Фитц взглянул на Дамарис и, увидев в ее глазах вопрос, объяснил:

— Я послал Либби деньги, которые получил от продажи своего офицерского чина. — Он сел рядом с сестрой и взял ее за руку. — Мне следовало понять, насколько дела плохи. Я должен был что-то сделать.

— Галахад, — проворчала Либелла, но с любовью. Дамарис вздрогнула, и Либелла подняла на нее глаза.

— В детстве мы, бывало, играли в короля Артура. Вернее, играл Тавви со своими друзьями, Джеком Маршаном и Гарри Фоулзом. Иногда они разрешали мне быть Гиневрой. Тавви никогда не был ни Артуром, ни Ланселотом. Он всегда хотел быть Галаадом.

Эта мимолетная картинка его детства окончательно разбередила Дамарис душу. В отличие от нее и несмотря на семейные проблемы, у Фитца когда-то было нормальное детство с друзьями и играми. Он носился сломя голову по деревне, возможно, скакал на пони, устраивал с друзьями поединки и сражался с воображаемыми драконами.

Когда его жизнь разбилась, ему было что терять.

Либелла снова заговорила:

— Я ждала, когда Хью умрет, поэтому и не просила тебя помочь, Тавви. Доктор сказал, что это должно скоро случиться. Он разрушил сердце и печень и бог знает что еще бесконечным пьянством. К тому же подхватил какую-то заразу от своих шлюх. Но он все живет и живет!

Она расплакалась, и Фитц заключил ее в объятия.

Дамарис услышала голоса и выскользнула в холл. Там были Дженива, Эшарт и леди Талия, потрясенные случившимся. Они были разбужены пистолетным выстрелом и, одевшись, спустились вниз.

Появился Родгар и жестом велел всем пройти в гостиную. Как только дверь закрылась, он сказал, обращаясь к Фитцу:

— Я послал за доктором Эразмусом. Он заведует частной психиатрической лечебницей с самыми прогрессивными методами лечения. Лайдена можно поместить туда до дальнейшего решения.

Фитц поднялся:

— Мы можем спасти его от виселицы? Хотя бы ради моей матери? У меня не идет из головы Дэмиенс.

— О нет! — ахнула Дамарис и встала рядом с ним. Послышались возгласы и от остальных. Шесть лет назад человек по имени Дэмиенс попытался убить короля Франции и был страшно наказан.

— Мы не Франция, — заметил Родгар. — Мы не пытаем сумасшедших и не четвертуем их на городской площади даже за покушение на жизнь короля. И к счастью, Лайден никогда не переходил от слов к делу. Прискорбно, что так много людей слышали его слова, да и то не все благодаря прекрасным голосовым связкам Дамарис.

— Это единственное, что пришло мне в голову, — призналась она.

— Надеюсь, ваш голос от этого не пострадал. Вы все равно должны петь на приеме.

— Все равно? После этого?

— Король ждет. И для подготовки еще вполне достаточно времени. Как и для того, — добавил он, — чтобы слова Лайдена дошли до короля.

— Хотите отложить мою презентацию? — спросил Фитц. — Я не возражаю. Моя семья нуждается во мне.

Дамарис пнула его в лодыжку. Он бросил на нее взгляд.

— Но я бы предпочел пойти, если это возможно.

— Да будет так. Я проведу кое-какую корректировку. Сделав это загадочное заявление, Родгар ушел. Эшарт, Дженива и Талия начали задавать вопросы, но Фитц повернулся к Дамарис:

— Я по-прежнему должен отвезти Либби и попытаться объяснить все это нашей матери. Если она вообще признает мое существование. Эш, ты позаботишься о Дамарис?

— Конечно. Сожалею об осложнениях, Фитц, но я рад, что ты был вынужден разобраться со своим братом.

После недолгих размышлений Дамарис решила поделиться кое-чем из того, что сказала Либби, хотя Фитцу, возможно, это и не понравится.

— И Фитц не виноват в необузданности нрава лорда Лайдена. Очевидно, он был таким всю свою жизнь.

Фитц стрельнул в нее острым взглядом:

— История с его женой не улучшила положения. — Но тебе не нужно покидать страну, — заметил Эш. — Придется остаться, чтобы позаботиться о семье. Меня это радует.

— На то существуют управляющие и поверенные, — отрывисто ответил Фитц. — К тому же мои действия могут зависеть и от других дел.

От реакции Родгара на их грехопадение. Дамарис заметила взгляды, которыми обменялись Эшарт и Фитц, и до нее дошло, что Эшарт только что говорил как друг.

— Я не сделаю ничего, чтобы тебе пришлось уехать, — сказал он.

У Дамарис едва не подкосились ноги от облегчения, хотя она и понимала, что ей еще придется побороться за свое счастье. Если она не беременна, Фитц не женится на ней, пока его репутация остается запятнанной, а существование брата-изменника едва ли улучшит ее.

Но хоть одной угрозой меньше.

Фитц повернулся к ней и поцеловал руку, пробормотав:

— Больше не выдавай никаких моих семейных тайн.

— Извини. Не буду.

— Если только не решишь, что это к лучшему. Дамарис не нашлась что ответить. Его губы подергивались от сдерживаемой улыбки.

— Я скоро вернусь. Веди себя хорошо и не высовывайся. Они с сестрой ушли. Дамарис не могла выносить болтовни и вопросов, поэтому удалилась к себе в комнату. Ее восхитительное придворное платье было разложено на кровати, и вскоре ей придется надеть его и играть роль. И петь.

Она попробовала пропеть гамму и обнаружила, что тот ее пронзительный крик не повредил голосу. Болезненность была, должно быть, просто от напряжения. Она прошла.

Даже перспектива пения перед королем не затмевала основной проблемы. То, что случится с Фитцем сегодня при дворе, изменит ее жизнь. Удрученная, она не видела, как может повлиять на события.

Поэтому она молилась. Дамарис не была привычна к молитве, не считая положенной воскресной службы, но сейчас она обращалась прямо к Богу. Она не просила ничего для себя, только чтобы Фитц восстановил свое доброе имя и обрел радость.

Стук в дверь прервал ее. Лакей передал просьбу от Родгара прийти к нему в кабинет. Как только она вошла, Родгар сообщил:

— Мы нашли вашего брата. — Он был одет для поездки верхом и держал в руках перчатки с крагами. — Он живет в «Лебеде» на Черч-лейн.

— Открыто? Разве это не доказывает его невиновность?

— У кого еще есть причины убить вас? Я еду, чтобы все выяснить.

— Я поеду с вами. — Когда он нахмурился, она торопливо проговорила: — Он же мой брат. Я заставила Фитцроджера дать слово не причинять ему вреда без крайней необходимости. Вы обещаете то же самое?

Он похлопал кожаными перчатками по ладони, затем сказал:

— Нет. Вы считаете, что можете остановить меня?

— Я бы сделала все возможное. Маркиз улыбнулся:

— Прекрасно. Я отправляюсь туда с вооруженным отрядом и обеспечу вашу безопасность.

Она поспешила потеплее одеться, на мгновение помедлив. Фитцу это не понравится, а он рано или поздно узнает. Она оставила ему записку. Как ее закончить? Улыбнувшись, написала: «Со всей любовью, Дамарис».

Спустившись в холл, она обнаружила, что Родгар не шутил относительно ее безопасности. Портшез был внесен в дом, чтобы она могла войти в него здесь. Как только дверь была закрыта, группа слуг с оружием окружила его. Охраняемая, она была вынесена во двор, где Родгар сел на лошадь, присоединившись к трем другим вооруженным всадникам.

Эта маленькая армия привлекала всеобщее внимание на всем пути до гостиницы.

Глава 22

«Лебедь» был уютным на вид заведением, располагающимся в ряду магазинов на Черч-лейн. Улочка была такой узкой, что карета едва-едва могла проехать по ней. Помимо пешеходов, тут были только портшезы, да изредка встречалась ручная тележка. Не было даже всадников, пока не въехала кавалькада Родгара, цокая копытами по булыжной мостовой.

Дамарис не заметила никаких признаков опасности. Большинство людей спешили в церковь, шпиль которой виднелся впереди. Дамарис была почти уверена, что произошла какая-то ошибка, но ее внесли в гостиницу и позволили выйти, только когда наружная дверь была закрыта и охрана заняла позицию вокруг нее. Она чувствовала себя нелепо.

Она услышала, что Родгар спрашивает мистера Миддлтона, и протиснулась сквозь стену своей охраны, чтобы подойти к нему. Он разговаривал с миловидной леди средних лет, которая явно была владелицей гостиницы. Она выглядела встревоженной и рассерженной этим вторжением, но не смела перечить такому человеку, как Родгар.

— Прошу вас сюда, милорд.

Они прошли за ней по короткому коридору, пока она не остановилась.

— Я только что подала мистеру Миддлтону обед, милорд. Надеюсь, не будет никаких неприятностей.

Дамарис едва не рассмеялась над таким нелогичным заключением, но неудивительно, что женщина нервничает. В ее владение вторглись люди, готовые применить силу. В воздухе повисло напряжение.

Родгар постучал в дверь сам. Сердце Дамарис заколотилось. Она вот-вот познакомится со своим единственным братом — и, возможно, потеряет его.

Дверь открылась без всяких предосторожностей, и она увидела коренастого молодого человека в модном бордовом платье и с салфеткой в руке. Он сильно походил на ее отца квадратной челюстью, яркими глазами и почти сросшимися над переносицей бровями. Вежливое удивление на лице сменилось волнением, но не было никаких признаков вины. Если это и есть ее потенциальный убийца, он блестящий актер.

— Мистер Батлер-Миддлтон? Я лорд Родгар, а это ваша сестра, мисс Дамарис Миддлтон. Мы бы хотели поговорить с вами. Марк Миддлтон приоткрыл рот от изумления, но с поклоном пригласил их в уютную гостиную, которая обогревалась весело горящим в камине огнем. В ней находился один из эркеров, выходящих в переулок. Там стоял накрытый стол. Похоже, ее брат как раз ел суп. Неуверенным, смущенным жестом он предложил сесть. Родгар помог Дамарис снять накидку и подвел ее к креслу, но сам остался стоять. Она заметила, что два лакея вошли с ними и встали по обе стороны двери.

Она перевела взгляд с брата на Родгара, не представляя, что сказать.

— Известно ли вам, Миддлтон, что кто-то дважды покушался на вашу сводную сестру?

Марк ошеломленно взглянул на нее:

— Боже правый, нет. Я рад, что с вами все в порядке, сестра. Я собирался в скором будущем искать знакомства с вами.

Дамарис хотела было сказать что-нибудь теплое и приветливое, но остановила себя. Если не он убийца, то кто же?

— Бывали ли вы в Тикмануэлле? — поинтересовался Родгар.

Марк выглядел искренне озадаченным.

— Не думаю. Где это, милорд? — Потом он перешел в оборону и встал. — Что все это значит? Уж не подозреваете ли вы меня?

— Вы являлись до недавнего времени наследником своей сестры.

— И это достаточная причина, чтобы вторгаться в жилище честного человека?

— Как вы узнали, что вы наследник своей сестры? — спросил Родгар.

По появившемуся на лице Марка упрямому выражению казалось, что он не станет отвечать, но он сказал:

— Мне сообщил отец. Возможно, он надеялся, что я от зависти закачу истерику. Но вместо меня это сделала мама.

— О, и у вас то же самое! — воскликнула Дамарис. — Что за ужасный человек он был! Но наверняка, сэр, вы должны были испытывать некоторое негодование из-за того, что я получу большую часть его денег.

Она попыталась прочесть выражение его лица, но не увидела никакого намека на увертки и обман.

— Ну разумеется. Я его законный сын, и он отвратительно обошелся с моей матерью. — Он покраснел. — Вы знаете об этом?

— Да, но не все. Возможно, вы могли бы объяснить больше...

В этот момент распахнулась дверь, и вошел Фитц, оттолкнув при этом одного из лакеев так, что тот пошатнулся.

— Свет такой глупости не видел!

Родгар вытащил лорнет и посмотрел сквозь него на Фитца:

— Вы обвиняете меня в глупости, Фитцроджер? Дамарис подозревала, что Фитцу хотелось рявкнуть «Да!», но вместо этого он обратил убийственный взгляд на Марка.

— Значит, это ваш брат.

— И он, возможно, невиновен. — Дамарис вскочила на ноги и встала между ними.

Фитц схватил ее за руку и подтащил к себе:

— Во имя всего святого, кто же еще?

Родгар теребил длинную ручку своего лорнета.

— Других причин, чтобы покушаться на вашу сестру, кроме как ради получения денег, похоже, нет, поэтому кто еще мог быть нападавшим?

Марк Миддлтон внезапно как-то уклончиво отвел глаза, словно ища ответ. Сердце Дамарис упало. Фитц был прав. Но затем Марк вздохнул:

— Боюсь, это может быть мой брат, милорд.

— Черт побери! — взорвался Фитц. — Вы держите нас за дураков?

— Присоединяйтесь ко мне в глупости, Фитцроджер, — пробормотал Родгар. Его тон был почти насмешливым, но Дамарис чувствовала присутствие Черного Маркиза со всем его могуществом.

Ее брат прошелся по комнате, затем повернулся к ним:

— Уверен, моя мать была бы верна лучшему человеку, или по крайней мере тому, кто чаще бывал бы рядом. Но при том, что было, она родила еще двоих детей не от отца. Моя маленькая сестричка умерла в три года, но Уильям выжил. Он на пятьлет моложе меня. Отец, похоже, не возражал против супружеской неверности, но запретил маме тратить на Уилла деньги, предназначенные для меня. Причин для такого приказания не имелось, но таков уж он был, как, я уверен, вы знаете, сестра. Будет ли глупостью поддержать его? Дамарис не могла удержаться.

— Да, хотя, я думаю, вы виделись с ним чаще, чем я. Он приезжал в Уорксоп всего три раза.

— В таком случае поздравляю вас с таким везением.

— Моя мать так не считала.

— Ей его было мало? Моя мать была бы счастлива не видеть ничего, кроме его денег. Она боялась его, но еще больше опасалась потерять деньги. — Он немного поколебался, затем продолжил: — Видите ли, она была дочерью владельца таверны и страшилась лишиться атрибутов жизни леди. Он швырял ей предметы роскоши, как человек бросает хлеб уткам, и она крякала.

— Он швырял предметы роскоши и моей матери, но она пыталась кусаться.

Они обменялись взглядами полного взаимопонимания. Фитц схватил ее за руку. Это вернуло ее брата к существу дела.

— Мама всегда выполняла его приказы, даже когда он был далеко. За нами наблюдали.

Интересно, подумала Дамарис, велось ли наблюдение и за Берч-Хаусом, и решила, что, вероятно, да. Как забавлялся он, должно быть, читая отчеты!

— Итак, Уилл делил с нами кров и еду, но одежду донашивал мою. Я получал прекрасные подарки ко дню рождения, а Уилл только то, что, как мама считала, она могла позволить. Когда я пошел в Вестминстер-Скул, его отправили в гораздо худшее место. Я стал джентльменом, а его отдали в обучение в аптеку.

Аптека. Это может объяснить отравленное питье — если этот Уильям вообще существует. Дамарис так и спросила:

— Как нам убедиться, что такой человек существует?

Ее брат выглядел озадаченно, но Родгар ответил вместо него:

— Он существует. Некий Уильям Батлер жил со своим братом и его матерью на Розмари-Террас, хотя люди считали его бедным кузеном. Однако в последние годы он живет на широкую ногу. Миддлтон?

Щеки ее брата снова вспыхнули, и Дамарис задалась вопросом: не унаследовал ли он отцовский крутой нрав? Однако он ответил:

— Когда отец умер, в мое распоряжение поступил трастовый фонд, поэтому я помог Уиллу. Фактически, — добавил он, — я поделился всем. Сумма была изрядной, а Уилл — мой брат и друг. У нас бывали замечательные времена. Но увы, ему все было мало. Я понял это, когда умерла мама.

Он повернулся к Дамарис.

— Я всегда считал себя незаконным, а то, что мама носила имя миссис Миддлтон, — претензией. Но когда отец умер, я спросил маму, куда пошли его деньги. Она сказала — его родне, Миддлтонам. Я согласился с этим. Как я уже сказал, мы были вполне обеспечены.

Однако на смертном одре она рассказала мне правду, что состояние отошло вам. Она плакала из-за такой несправедливости и пыталась заставить меня пообещать шантажировать вас позором двоеженства, чтобы вы отдали мне половину. И что эта половина должна пойти Уиллу. Я отказался. История шокировала меня, но я не мог опуститься до шантажа.

В конце концов, подумала Дамарис, он не такой, как их отец.

— Я проверил отцовское завещание на случай, если моя законнорожденность имела значение, но деньги были по закону ваши, стало быть, и говорить не о чем. Но у Уилла было иное мнение. Вы и деньги стали у него навязчивой идеей. Деньги он считал по праву своими. Он бесконечно говорил о том, что мы сделаем, когда получим их.

Я уже не мог это слушать. Я продал дом, и отчасти по той причине, что не хотел жить с ним. Я отдал ему половину вырученных денег, и он стал жить самостоятельно. Я не исключал возможности, что он попытается привести в исполнение мамин план, но не хотел ничего знать. Но он не пошел бы дальше шантажа.

Несмотря на свои слова, он был близок к слезам. Очевидно, он предполагал, что алчность могла толкнуть брата на убийство. — Есть ли у него арбалет? — мягко спросила Дамарис. Он буквально рухнул на стул, вся краска сошла с его лица.

— О нет, нет.

— Итак? — потребовал ответа Фитцроджер. Марк повернулся к нему:

— Его всегда интересовало оружие. Он любит фехтование, но и необычное оружие тоже. Рогатки, луки... говорит, оно такое же смертельное, как и пистолет, — он ненавидит пистолеты, — зато с ним проще обращаться и легче носить. Но он бы не сделал этого!

— Кто-то же сделал, — бросил Фитц. — Где он сейчас? Марк провел дрожащей рукой по лицу:

— Не знаю! Я давно не видел его. Он сказал, что проведет Святки с друзьями в деревне. — Молодой человек переводил взгляд с одного на другого. — Я понятия не имею. Что мне делать?

Фитц повернулся к Родгару:

— И вы привезли сюда Дамарис.

— Ошибка, признаю. Я и представить не мог, что история настолько запутанная. Весьма необычно. — Он повернулся к Марку: — Ваша сестра составила новое завещание. Вы больше не являетесь ее наследником.

— Я прочел об этом вчера в «Городском глашатае». Мне кажется, я испытал облегчение.

— Значит, ваш брат тоже мог услышать об этом, — заметил Фитц. — Он все равно попытается причинить ей вред?

Марк покачал головой:

— Я бы сказал «нет», сэр, но теперь уже не уверен. Он привык считать эти деньги нашими. Если он услышал, что так много было выброшено на благотворительность — именно так он это воспримет, — это могло привести его в ярость.

— Он ваш наследник? — поинтересовался Родгар. — Если да, я бы на вашем месте был очень осторожен.

Марк побелел.

— Мы же братья, сэр!

— Поверьте мне, это не гарантия любви.

Марк рывком поднялся со стула и подошел к столу у окна, чтобы налить себе вина нетвердой рукой. — Мы должны отвезти Дамарис в безопасное место, — сказал Фитц, но потом резко повернулся и, быстро прошагав к окну, выхватил стакан из руки Марка. — Какого дьявола! — Фитц взял графин и понюхал, затем попробовал капельку.

Дамарис смотрела на них во все глаза, но что-то за окном привлекло ее внимание. Какое-то движение. Приглядевшись повнимательнее, она увидела человека с кривыми зубами, сверлящего их злобным взглядом.

— Вон он! — закричала она. — Это, должно быть, Уилл Батлер!

Фитц уже выбежал из двери. Вид мужчины — вот что, видимо, насторожило его. А Уилл Батлер проталкивался сквозь толпу вниз по оживленному переулку. Дамарис хотела было бежать за Фитцем, но остановила себя, прежде чем это сделал Родгар. Он отправил своих людей в погоню, а Дамарис поспешила к окну, но с осторожностью. Слишком хорошо она помнила арбалет.

Выглянув из-за портьеры, она увидела, что Уилл Батлер с трудом прокладывает себе путь по запруженной людьми улочке в направлении церкви. Никто не желал уступать дорогу, а впереди груженая ручная телега почти полностью перегородила ее.

Фитц выскочил в переулок и закричал:

— Держите вора! Десять гиней тому, кто поймает парня с кривыми зубами!

Все остановились и стали оглядываться в поисках вора. Хозяин тележки схватил Батлера за рукав. Батлер выхватил кинжал, и мужчина отскочил назад. Все, кто был поблизости, шарахнулись в сторону, но узкий переулок был слишком многолюден, чтобы путь расчистился.

Дамарис зажала рот рукой. Помимо кинжала, у Батлера была шпага и, вполне вероятно, где-то припрятан и арбалет. А там были женщины и дети.

— Кто-нибудь может пострадать, — пробормотала она. Марк распахнул одну из оконных створок и высунулся наружу:

— Уилл, Уилл! Не глупи, брат. Прекрати. Батлер злобно зыркнул в его сторону, показав свои кривые зубы, и не успел никто даже пошевелиться, как в руке у него оказался арбалет и он выстрелил. Марк вскрикнул, отшатнулся и рухнул в кресло, зажимая место высоко на плече, где из его сюртука торчала стрела.

— Он выстрелил в меня! Уилл. Он целился в меня. Дамарис подбежала к нему:

— Да. Не шевелитесь. Думаю, все не так страшно. — Она слышала крики в переулке, и ей не терпелось вернуться к окну. Что там происходит? Все ли в порядке с Фитцроджером?

Она подбежала к двери и распахнула ее. Двое мужчин Родгара, стоявшие там, нерешительно взглянули на нее.

— Приведите доктора, — приказала она одному. — А вы войдите и позаботьтесь о раненом.

И она поспешила к тому месту у окна, откуда наблюдал Родгар.

Теперь Батлер был надежно блокирован. Люди, которые были близко от него, и рады были бы дать ему место, да происшествие привлекало все больше народу в переулок с обоих концов.

Фитц протиснулся вперед, держа свою шпагу, и люди отшатнулись назад, образуя узкий проход между двумя мужчинами.

— Хочешь драться? — спросил он.

Батлер покачнулся с ноги на ногу, огляделся вокруг, затем снова взглянул на Фитца. Дамарис видела, что он запаниковал, не в состоянии решить, что делать, видимо, уверенный, что еще можно найти выход.

— Я не вор, — запротестовал он. — Я ничего не сделал. Ничего не украл. Этот тип — громила одного человека, который имеет против меня зуб, вот и все. Пропустите меня.

— Ты только что выстрелил в невинного человека, — заметил Фитц, почти небрежно подходя ближе, однако держа шпагу перед собой. — И не в первый раз. Еще ты стрелял в невинную молодую женщину в деревне.

Батлер тоже вытащил шпагу.

— Это не я, сэр. Зачем бы мне это делать? — Интересно, много ли найдется в Англии таких миниатюрных арбалетов? Странное совпадение.

— Я не понимаю, о чем вы говорите! Пропустите меня, и никакой беды не случится. А не то все эти добрые люди станут свидетелями того, что здесь произойдет. Это будет убийство. Вас повесят!

— Куда же ты пойдешь? Твой брат тебе больше не поможет — ты только что стрелял в него. Придется снова вернуться к ремеслу аптекаря и жить на свое жалованье.

Батлер ринулся на него, яростно размахивая шпагой. С криками и визгом люди прижались к стенам. Вдоль всей улицы владельцы домов начали открывать двери и впускать людей внутрь. Детей втягивали через окна.

Фитц парировал удары Батлера, но не более. Однако от звона скрещивающихся шпаг сердце уходило в пятки. Это были не рапиры. Во рту у Дамарис пересохло.

— Если Фитц убьет Батлера, его повесят? — спросила она.

— За уничтожение потенциального убийцы? — Родгар говорил отстраненно, но спокойно. — Два десятка свидетелей только что видели, как Батлер выстрелил в своего брата.

— Тогда почему он этого не делает?

— Какая же вы кровожадная! Нелегкое дело — убить человека.

Раздавшийся сзади невнятный шум заставил их обернуться. Вошел доктор, опустился на корточки возле своего пациента и приступил к работе. Марк испытывал, вероятно, больше мучений от предательства брата, чем от раны. Какие непростые узы создает кровь.

— Я видел, как ты дерешься, слабак.

Дамарис резко повернулась. Батлер наступает на Фитца с видом куда более уверенным. О чем это он говорит?

— Перед домом милорда Родгара против того психа, — ухмыльнулся он. — Я наблюдал за вами. Он размахивал своей шпагой, как ребенок, а ты боялся его поцарапать. Так что сейчас я испытаю на тебе мое честное имя. Это ведь так делается, верно? Все эти добрые люди — мои свидетели. Когда я убью тебя, это докажет мою невиновность.

— Всенепременно, — согласился Фитц.

Поскольку части людей удалось убежать, плотное кольцо вокруг них немного рассеялось, давая им больше места.

— Получай! — заорал Батлер и ринулся вперед, проявляя некоторую сноровку. Клинки лязгнули, и Дамарис стиснула что-то — рукав Родгара. Марк сказал, что его брат любит фехтовать. Достаточно ли он искусен...

— Спокойно, дитя. Никакой борьбы по-настоящему и нет. И теперь Фитц доказывал это, мастерскими движениями оттесняя Батлера в центр расширяющегося пространства. Однако Фитц был в неблагоприятном положении. Он думал о безопасности толпы, а Батлер нет. В переулке по-прежнему толпилось множество людей, и они толкались и протискивались во всех направлениях, чтобы оказаться подальше от дерущихся. Какой-то ребенок громко заплакал.

— Неужели никто не может пристрелить его? — возмутилась Дамарис.

— Слишком опасно при таком скоплении народа, — пояснил Родгар, хотя сам держал в руке пистолет.

До Батлера дошло, что он недооценил мастерство Фитца. Теперь он отступал, истекая потом и лихорадочно поглядывая по сторонам в поисках какой-нибудь спасительной лазейки, как крыса в ловушке. Вскоре он уперся спиной в ручную тележку. В этом месте люди застряли, и ближние, не желая стать случайной жертвой, в панике напирали на тех, кто был дальше, а те кричали, что их раздавят.

Фитц отступил, чтобы дать Батлеру место. Батлер сделал один шаг, но затем схватил какую-то девчушку, жмущуюся к материнским юбкам. Заложник! Женщина с младенцем на руках заголосила.

Батлер отшвырнул шпагу и выхватил кинжал.

— А теперь пропусти меня! Родгар вскинул пистолет.

Фитц отступил в сторону, словно уступая дорогу, затем сделал резкий выпад и пронзил Уилла Батлера сбоку.

Все в молчании наблюдали, как изумленный Батлер рухнул на колени и ребенок вывалился из его рук. Какой-то мужчина схватил ревущую девочку и отдал ее матери. Батлер повалился на землю и умер, кровь полилась из его рта, глаза сделались пустыми.

Дамарис уцепилась за Родгара. Она в первый раз видела насильственную смерть, и ее затошнило. Толпа тоже затихла. Некоторые закрывали детям глаза, но большинство просто таращились.

Затем все ожили, загудели, обсуждая необычайные события. Мужчина с тележкой стал рассказывать, как покойник чуть не убил его. Другие указывали на окно «Лебедя», где злодей кого-то подстрелил.

Фитц неподвижно стоял, глядя на тело. Дамарис вылезла через окно и подбежала, чтобы заключить его в объятия. Он ничего не сказал, просто приник к ней. Но потом слегка отступил назад, и в его напряженных глазах промелькнул намек на улыбку.

— Теперь я гожусь в герои? Она рассмеялась сквозь слезы:

— Я бы встала на колени, да уж очень тут грязно.

Он взглянул вниз и вздрогнул. Кто-то накрыл тело простыней, но она была испачкана кровью, и тоненькие алые струйки текли между булыжниками. Он повернул ее, и они пошли к окну, где стоял Родгар.

Дамарис чувствовала себя выжатой и вымотанной. Но она снова может свободно ходить по улицам. И у нее есть брат.

Но главное — у нее есть ее герой. Никакая сила на земле теперь не разлучит их. Она это твердо решила.

— Идемте, — сказал Родгар. — Мы не можем опоздать ко двору.

Дамарис изумилась:

— Но разве это возможно? После всего этого.

— Она права, — подхватил Фитц. — Король не одобряет дуэли, а эта больше походила на уличную драку.

— Некоторый риск есть, — согласился Родгар. — Хотите отложить?

Не так давно Дамарис настаивала, что Фитц непременно должен присутствовать у короля, но сейчас она не знала. Тогда королевская аудиенция заключала в себе обещание восстановить репутацию Фитца. С тех пор он оказался вовлечен в два события с применением насилия, и его брат во всеуслышание поносил короля.

Она взглянула на него, и он криво улыбнулся ей.

— Мы возлагали на этот прием такие надежды. Давайте уж доиграем эту драму до конца.

Глава 23

По возвращении в Маллорен-Хаус Дамарис следовало бы немедленно начать приготовления к королевской аудиенции, но она хотела хоть немного побыть с Фитцем наедине. Она повела его в гостиную и потянула на диван.

— Как твоя мать? — спросила она. Он стиснул ее ладонь:

— Она не пожелала меня видеть. Мне пришлось предоставить Либби сообщить ей обо всем. Я не люблю ее, — добавил он. — Не могу.

Дамарис поняла, что он извиняется перед ней за свою семью.

— Твоим сестрам можно помочь.

— Но Салли...

— Обеим твоим сестрам. Ты хочешь, чтобы мы жили в Клив-Корте?

— Дамарис...

— Что бы ни случилось сегодня на приеме, мы поженимся, Фитц. Смирись с этим. Итак, ты хочешь жить в Клив-Корте?

Немного раздраженный и в то же время приятно изумленный, он ответил:

— Не особенно.

— Тогда почему бы нам не превратить его в лечебницу для твоего брата и таких, как он? Если твоя мать души в нем не чает, она может жить там в уюте и комфорте, и ей не придется переживать никаких перемен.

— Ты замечательная.

— Я воительница, помнишь? К тому же с деньгами для претворения в жизнь своих планов.

Он на мгновение задумчиво опустил глаза:

— Если сегодня все пройдет хорошо, окажешь ли ты мне незаслуженную мною честь, став моей женой?

Она улыбнулась сквозь слезы:

— Конечно. Но я выйду за тебя и в том случае, если все пройдет плохо. Я же пират, сэр, и захватила вас в плен, так что покоритесь судьбе.

Он сгреб ее в охапку для поцелуя, который мог бы вылиться во что-то большее, если бы не вошла леди Талия.

— О ла-ла! Я одобряю молодость и любовь, мои дорогие, — о, абсолютно! — но вы должны немедленно готовиться к приему.

После еще одного поцелуя Дамарис поспешила наверх, где под строгим надзором леди Талии была накрашена и напудрена. Через час она стояла перед зеркалом, похожая на фарфоровую куклу.

Служанка-француженка уложила ее волосы в затейливую прическу из косичек и локонов, которые были напудрены добела. Серебряный гребень удерживал короткую вуаль и торчащие страусовые перья. Лицо тоже было набелено, щеки и губы подкрашены розовым.

— Великолепно! — заявила леди Талия. — Не хватает только рубинов. Пойду найду Родгара и скажу, чтобы принес их.

Она поспешила из комнаты, а Дамарис взяла свой золотой веер и улыбнулась Мейзи:

— Пожелай мне удачи.

— О, удачи вам, мисс Дамарис. Вы такая красивая! Как принцесса, ей-богу! — Она промокнула глаза носовым платком. — И я желаю вам счастья с мистером Фитцроджером, мисс. Такой лихой герой! В сто раз лучше любого герцога.

Дамарис осторожно обняла ее и, выйдя, обнаружила Фитца ждущим за дверью.

Его волосы на этот раз были аккуратно уложены и напудрены. Костюм из бледно-золотистого бархата обшит темно-золотым галуном спереди и вдоль манжет и карманов. Длинный парчовый жилет повторял золотые тона и застегивался на золотые пуговицы с бледными сапфирами в середине. Стекло, наверное, но удивительный оттенок совпадал с цветом его глаз. Такие же камни поблескивали на пряжках туфель.

Она присела в реверансе:

— Сэр, у меня захватило дух.

Он поклонился, затем поднял ее.

Он выглядел непринужденнее, чем всегда, но она догадывалась, каких усилий это ему стоило. Все еще могло пойти наперекосяк.

Когда они вошли в личную гостиную Родгара, он был там с леди Талией. Дамарис заметила, как маркиз окинул ее оценивающим взглядом. Кажется, одобрил. Сегодня он был в черном бархатном костюме, который выглядел несколько зловеще, несмотря на вышитые в радужных тонах цветы. Маркиз открыл большую плоскую коробку на столе.

Она подошла к мерцающим на черном бархате рубинам.

— Я их сама толком не разглядела, — сказала она, дотрагиваясь до ожерелья. — Когда мама умерла, наш поверенный уведомил, что на его попечении находятся различные драгоценности. Лорд Генри взял их на хранение и запер в Торнфилд-Холле. Они его нервировали.

— Вполне понятно. Они сами по себе представляют целое состояние. Могу я вам помочь?

Она кивнула, и Родгар надел ей на шею ожерелье, которое легло прохладным весом. Оно было выполнено в виде круга рубинов, каждый большого размера, обрамленный в золото, с бриллиантами на соединительных звеньях. Самым поразительным элементом, однако, являлся гладкий рубин-слеза, висящий в центре.

Кроваво-красный неограненный рубин, вспомнила она. Гладкая поверхность, под которой мерцает огонь и тайна. Она взглянула на Фитца. Помнит ли он, когда сказал это? Вряд ли. Никогда на ней не было этих драгоценностей.

Леди Талия захлопала в ладоши:

— Великолепно!

Однако Фитц внезапно помрачнел, вероятно, из-за такого явного свидетельства ее богатства. Ему придется привыкнуть к этому.

Она надела миниатюрные сережки-слезки и браслет, состоящий из трех рубиновых цепочек. На талии приколола брошь.

Послышались голоса, и вошли Дженива с Эшартом. — Ты выглядишь грандиозно, Дамарис! — воскликнула Дженива.

— Я этого не ощущаю. Ты очаровательна.

Мягкое кремовое, с ярко-голубой отделкой, платье смотрелось мило и радовало глаз. Дамарис почувствовала укол зависти. Почему она не может быть милой и хорошенькой? Впрочем, это не имеет никакого отношения к внешности. Она дочь пирата, наследница его награбленного добра, и нет смысла бороться с этим.

На Джениве был жемчуг, который она надевала на Рождество. Очевидно, это был подарок леди Талии. Ее украшали еще только жемчужные сережки.

Дамарис повернулась к Родгару:

— У меня есть сапфировая брошь, я хочу дать ее Джениве. Она подумала, что опекун может возразить против раздаривания ее собственности, и приготовилась к борьбе, но он ушел и вернулся со всеми драгоценностями. Она нашла брошь и отдала ее подруге.

— Запоздалый подарок ко дню рождения. Дженива вспыхнула, но не возражала.

— Спасибо, — сказала она, прикалывая брошь к лифу платья. — Красивая. И подходит к моему кольцу.

Она показала красивый сапфир, который носила на среднем пальце.

Дамарис не заметила его, но он был само совершенство — круглый камень как раз нужного размера. Не огромный кричащий, но и не скромный. Чистая, насыщенная голубизна говорила об искренности ее души.

А какое кольцо подарит ей Фитц? У нее возникла идея, и пока остальные обсуждали предстоящее событие, она подошла к своим шкатулкам и взяла кое-что.

Повернувшись, она обнаружила, что Дженива снова тренирует свой придворный реверанс и пошатывается всякий раз, когда начинает подниматься. Все были на взводе, возможно.

Родгар унес шкатулки с драгоценностями. Вернувшись, он провозгласил:

— Портшезы готовы. Пришло время нашего торжественного выхода. — Выхода, милорд? — переспросила Дамарис.

— Именно выхода. За парадной дверью лежит мир — наша сцена.

Эшарт взял руку Дженивы и повел. Фитц предложил ей свою. Она сжала его пальцы. Родгар и Талия шли позади. Дамарис надеялась, они не услышали, когда она сказала:

— У меня есть для тебя подарок. Он вскинул бровь.

Она раскрыла вторую ладонь, в которой было кольцо — массивное мужское золотое кольцо с овальной камеей светло-желтого цвета. Ее окружали крошечные бриллианты, настолько маленькие, что просто образовывали искрящийся ореол.

— Я не могу принять от тебя кольцо, Дамарис. Не сейчас.

— Резное изображение рапиры, переплетенной лентами и цветами. Как только я вспомнила про него, то сразу поняла, что кольцо предназначено для тебя. Это талисман на сегодня. Он придаст тебе силы.

— Если я надену его, Родгар заметит. Возможно, он видел, как ты его взяла.

— Оно мое, и я могу делать с ним все, что пожелаю. Когда они миновали поворот на вершине лестницы, она вложила кольцо ему в руку.

— Оно было частью награбленного твоим отцом? — поинтересовался он, когда они начали спускаться.

— Возможно.

— Было бы несколько неловко встретиться с его настоящим владельцем.

Но когда они спустились в холл и слуги вышли с накидками и муфтами, Дамарис увидела, как он надел кольцо на средний палец. Оно оказалось маловато. Глядя на нее, он надел его на безымянный. Это была правая рука, но она знала, что в некоторых странах женщины носят обручальное кольцо на этом пальце.

Дамарис понравилась эта мысль, и она окинула взглядом свои кольца, пока что все ее собственные. Точнее, отца. Теперь она поняла, почему мама со злостью и негодованием отвергала каждый подарок. Однако она будет носить их все и подружится со своим братом, и пусть Маркус Миддлтон скрежещет зубами в аду.

Шесть позолоченных портшезов были внесены в холл, и они вошли в них, дамы первые. Фитц помог Дамарис расправить обручи и юбки внутри, стараясь не задеть плюмаж у нее на голове.

— Это смехотворно, — проворчала она.

— Это двор. — Он закрыл дверь портшеза. Дамарис сунула руки в меховую муфту, носильщики подняли шесты, и они тронулись в путь.

Как и предсказывал Родгар, небольшая толпа ждала, чтобы понаблюдать за их отправлением. Они даже зааплодировали. Неудивительно, что Родгар описал это как сцену.

Впереди бежал лакей Родгара, неся жезл с золотым набалдашником, расчищая путь и безмолвно объявляя о приближении сильных мира сего. Дамарис предпочла бы проскользнуть через боковые улочки.

Когда они вступили на более узкие улицы, расположенные вокруг Сент-Джеймсского дворца, то влились в поток других портшезов и карет. Здесь толпа была гораздо плотнее, и дети, чтобы лучше видеть, сидели на родительских плечах. С таким же успехом их могли везти на виселицу, промелькнула у Дамарис безумная мысль. Толпе было все равно.

Дошел ли до короля слух о брате Фитца? Слышал ли он об Уилле Батлере? Как он поступит? Может, не стоило ей убеждать Фитца идти?

Потом они прошли под аркой в многолюдный внутренний двор. Фитц открыл дверь и помог ей выйти. Он, казалось, чувствовал себя непринужденно, но он это умел. Она нет. Сердце заколотилось, грозя довести ее до обморока. Она вдохнула холодный воздух, когда они присоединились к своим, чтобы почистить перышки, перед тем как предстать пред королевские очи.

Люди вокруг болтали и смеялись. Один господин даже читал книгу. Многие кланялись и приседали перед Родгаром, Эшартом и леди Талией. Дамарис ловила на себе любопытные взгляды.

Однако ее больше беспокоили менее любезные взгляды, бросаемые на Фитца. Она была уверена, что руки и веера скрывают сплетни. Возможно, не все они были о нем, но наверняка и о нем тоже, особенно если в свете стало известно о его брате и смерти Уилла Батлера. Какой-то мужчина в военной форме поклонился Фитцу, и тот ответил на приветствие. Добрый знак. Она молилась, чтобы две ее сплетницы сделали свое дело и король улыбнулся бы.

Они вошли в караульное помещение, где у них забрали верхнюю одежду. Дамарис вспомнила, как они с Фитцем говорили о лишней паре шерстяного белья Карла I. Ей бы оно сейчас явно не помешало.

От большого скопления народа тут было теплее. Не успела Дамарис ничего возразить, как ее разлучили с Фитцем, и она оказалась между Родгаром и леди Талией. Она завертела головой, пытаясь убедиться, что Фитц потихоньку не сбежит, но Родгар тихо сказал:

— Ведите себя прилично.

Когда они медленно двинулись вперед, маркиз заметил:

— Кольцо в качестве подарка?

— Он хорошо мне послужил, — ответила она, приосаниваясь и пытаясь успокоиться. Внезапно она вспомнила, что скоро должна будет петь перед всеми этими людьми. Она, конечно, готовилась, но в свете последовавших событий ей было не до этого. Впрочем, в сравнении со всем остальным не имело значения, даже если она будет каркать как ворона.

Они вошли в заполненный людьми зал, где их величества сидели на обитых красным креслах, напоминающих троны. Придворные дамы и кавалеры, застывшие, словно изваяния, стояли рядом, а со стороны королевы располагалась изысканная колыбель под присмотром двух нянь. Младенец извивался на ее обтянутых шелком коленях. Истинное воплощение счастливой, здоровой семьи, и Дамарис увидела в этом доброе предзнаменование.

Королева Шарлотта не была красавицей. У нее было длинное желтоватое лицо, но она могла быть любимой и любящей женой. У короля было цветущее лицо, глаза немного навыкате, но он казался вполне приветливым, для каждого, кто кланялся ему или делал реверанс, находил слова.

Он не может сделать вид, что не узнал Фитца, но вот проявит ли к нему особое расположение? Дамарис разглядела «недремлющее око», миссис Фейн, стоящую неподалеку. Затем подошла их очередь, и когда леди Талия представила ее, она опустилась в глубоком реверансе. Король заговорил вначале с леди Талией, потом повернулся к Дамарис и воззрился на ее рубины. Черт возьми! Что она будет делать, если он потребует их? Он жестом подозвал ее поближе, вытащил лорнет и стал разглядывать центральный камень.

— Замечательно, что скажете, Родгар?

Родгар согласился, что камень действительно очень хорош. Голубые глаза вернулись к лицу Дамарис.

— И нам сказали, что у вас прекрасный голос, мисс Миддлтон. Немного погодя вы споете для нас.

Он кивнул, и она осторожно отошла назад, чтобы дать место Эшарту и леди Талии представить Джениву.

Оказавшись вне непосредственного королевского присутствия, она смогла двигаться почти нормально, но расслабиться было невозможно. Она наблюдала за представлением Дженивы. Все прошло гладко, хотя Эшарт немного помог ей отходить назад. Где же Фитц? Все еще возле двери. Один. Удостаиваемый лишь скользящих взглядов.

Некоторые делали реверансы и уходили, но большинство оставались, и в переполненной комнате становилось нечем дышать. Так недолго и в обморок упасть от нехватки воздуха. Затем до нее дошло, что она слишком хорошо выполнила свою работу. Люди ждали, чтобы посмотреть, что произойдет с Фитцем. На противоположном краю комнаты она увидела леди Трешем бок о бок с франтоватым господином.

— Кто это? — спросила она леди Талию.

— Уолпол. Сплетник, каких свет не видывал.

Родгар должен был представить Фитца, но он с кем-то разговаривал. Ей показалось, что это премьер-министр Гренвилл. Неужели он передумал? Затем Родгар оказался рядом с Фитцем и повел его к королю.

Во рту у Дамарис пересохло, и она отстраненно подумала, как это губительно для предстоящего пения, но все ее внимание было сосредоточено на Фитце и короле. Он должен выказать расположение.

Глубокий поклон Фитца был ничуть не менее элегантен, чем Родгара. Зал притих.

— Брат Лайдена, а? — сказал король. Дамарис чуть не застонала. Он слышал.

— Да, ваше величество, — отозвался Фитц без тени напряжения.

— До нас дошли некоторые слухи, что он болен.

— Тяжело, сир. Боюсь, он должен быть помещен в лечебницу ради его же собственной безопасности. Как и ради безопасности других.

— Несчастный, но он уже давно нездоров, а?

Это «а?» было характерной особенностью королевской речи, но грозило вызвать у Дамарис нервный смешок.

— Да, сир, — ответил Фитц.

— С детства, как мы понимаем.

Неужели король намеренно подвергает сомнению широко известную историю? Это хороший знак.

— Подвержен необоснованным страхам и домыслам, а? — Прежде чем Фитц успел ответить на этот каверзный вопрос, король продолжил: — Мой дядя очень высокого мнения о вас, Фитцроджер. Камберленд говорит, вы спасли ему жизнь.

Свистящий шепот пронесся по залу. Дамарис была так напряжена, что в голове гудело. Король еще ни с кем так долго не разговаривал.

— Для меня было честью оказать эту небольшую услугу, сир, — сказал Фитц, снова поклонившись.

— Небольшую? — переспросил король. — Вы бы не назвали спасение нашей жизни небольшой услугой, не так ли?

Фитц мгновение помолчал, затем сказал:

— Разумеется, нет, сир. Это величайшая честь для любого.

— Сохранение мира и стабильности нашего королевства есть величайшая честь для любого, сэр! — Строгая поправка прозвучала почти как порицание, но король продолжил: — Мы слышали, сегодня вы разобрались с неким субъектом, нарушавшим наш покой в Лондоне. Молодец. У вас длинный послужной список. Мы не забудем наградить вас.

На ошеломляющую долю секунды Дамарис показалось, что король и вправду пожалует Фитцу рыцарский титул, но затем он сказал:

— Мы назначаем вас камер-юнкером. — И вытянул руку. Дамарис точно не знала, что это значит, но звучало как весьма ответственный пост. Когда Фитц выразил свою благодарность и склонился над королевской рукой, зал загудел.

Дамарис стоило больших трудов не расплыться в улыбке. Как Родгар убедил короля сыграть такую роль? Однако он сделал это, и все получилось. Последние достижения Фитца затмили его прошлое, и он снискал королевскую благосклонность. Пусть теперь кто-нибудь посмеет повернуться к нему спиной!

Она раскрыла веер и спрятала за ним улыбку, наблюдая за присутствующими. Некоторые стояли как громом пораженные. Другие казались приятно заинтригованными. Леди Трешем бросила самодовольный взгляд на мистера Уолпола, которому не терпелось разнести эту новость. На пути к ней Фитца то и дело останавливали желающие отвесить поклон или сделать реверанс, а офицер в форме, широко улыбаясь, хлопнул его по спине.

Дамарис с трудом сдерживала слезы счастья, но заставила себя отвернуться и постаралась выглядеть скучающей. Еще существует опасность все испортить, если сплетники поймут, каковы ее чувства к нему. Впрочем, узнают, когда они поженятся. Но это, увы, не может быть слишком скоро...

— Мисс Миддлтон?

Она вздрогнула при звуке королевского голоса и торопливо присела.

— Теперь можете спеть. Без аккомпанемента, как я понимаю? О Господи! Она провела языком по пересохшему рту.

— Да, ваше величество.

Он жестом указал на свободное пространство неподалеку и повернулся к следующим в очереди.

Дамарис встала на указанное место, молясь, чтобы буря чувств, бушевавших внутри ее, не повлияла на голос. Возможно, она начала все-таки несколько неуклюже, но потом знакомая радость музыки захватила ее. Хвалебная песнь весне полностью соответствовала ликованию в ее душе и надеждам на будущее. Она старательно не смотрела на Фитца, но он пребывал в ее мыслях и сердце.

Король первым зааплодировал и объявил, что они еще услышат ее. Однако покинуть прием оказалось делом непростым, ибо половина зала захотела выйти.

Дамарис не могла быть рядом с Фитцем, поэтому пошла с Родгаром.

— Теперь я могу выйти за него?

— Не сию минуту, но да. Для меня было бы разочарованием узнать, что вас удержало мое мнение, но я дам свое одобрение, и, таким образом, вы получите свое состояние.

Она нахмурилась:

— Когда вы решили, что он подходящий муж для меня?

— Я бы не послал вас с ним в Чейнингс, если бы не считал это возможным. Любовь трудно скрыть.

— Тогда я еще не любила его.

— Разве? Это часто случается в один день, в одно мгновение, а он мужчина, достойный такого дара.

Слуги вышли вперед с их одеждой. На улице их ждали портшезы.

Дамарис вдохнула свежий воздух и усилием воли поборола желание взглянуть на Фитца. Но когда он помогал ей сесть, тихонько сообщила:

— Родгар дает нам свое благословение. Он мягко, беспомощно рассмеялся.

Едва они вернулись в Маллорен-Хаус, она вошла в холл, распевая: «Давно о герое мечтает она, прекрасная леди твоя!»

— Что значит быть камер-юнкером? — спросила она Фитца, взяв его за руки.

— Около пяти сотен в год, для начала, — ответил Родгар. — Ценой периодического, не слишком частого появления при дворе. Не много, но вполне достаточно, чтобы содержать жену.

Фитц повернулся к Дамарис с глубокой, но все еще неуверенной радостью в глазах. Он поднес ее руки к губам и поцеловал.

— Выйдешь за меня, Дамарис?

Несколько дерзких, пиратских штучек пришло ей на ум, но она удержалась и просто ответила:

— Это будет величайшей честью для меня, сэр.

Эпилог

14 февраля 1764 года

Дамарис предпочла бы тихую свадьбу, но грандиозная была задумана как часть прочного восстановления Фитца в обществе. Должны были присутствовать король и королева, равно как и все важные персоны.

Она попыталась убедить Джениву провести церемонию бракосочетания вместе с ними, но подруга покачала головой:

— О нет, это будет твой день. Не имею ни малейшего желания остаться в тени.

За шесть недель зимнего сезона они с Дженивой крепко подружились. Одной из множества предстоящих радостей было то, что они станут соседями, ибо Эш согласился продать Дамарис и Фитцу ненаследуемый дом на краю имения Чейнингс. Он был рад твердой наличности и приветствовал соседей, а Колдмор-Хаус идеально устраивал их во всех отношениях, за исключением названия. В конце концов они остановились на имени из истории об одном из предков Фитца — королевском воине, захватившем в плен наследницу, ставшую его женой. Колдмор-Хаус стал просто Каррисфордом.

Как и все в Чейнингсе, дом нуждался в ремонте, но он был из приятного глазу золотистого камня, и прилагающегося к нему количества земли было им вполне достаточно. Ни Дамарис, ни Фитца не привлекало сельское хозяйство. Фитц намеревался присовокупить место в парламенте к своим придворным обязанностям, поэтому они собирались приобрести еще и городской дом — аккуратный, современный, в котором легко поддерживать тепло.

В обоих домах будет достаточно места, чтобы сестры Фитца жили с ними, даже когда появятся дети. Как только вдовствующая маркиза отбыла во Францию, Эшарт и Фитц переехали в лондонский дом Эшарта, и он предложил свое гостеприимство также и сестрам Фитца. Разумеется, Дженива и Дамарис проводили там изрядное количество времени, и Дамарис все лучше узнавала Либби и Салли.

Салли побаивалась всего нового, но ей легко было доставить удовольствие. Дамарис настояла на том, чтобы нанять трех служанок заботиться о Салли, чтобы Либби могла выходить в свет. Либби еще держалась настороженно, словно никак не «могла поверить в поворот судьбы, но порой, когда она смеялась, напоминала прелестного ребенка, каким была когда-то. С Божьей милостью она исцелится.

Обе девушки находились в спальне Дамарис в утро свадьбы, готовые услужить ей. Салли весело кружилась в красивом желтом платье. Либби чувствовала себя скованно в обществе женщин семейства Маллоренов, которых представляли леди Талия и леди Аррадейл вместе с женой лорда Брайта Маллорена Порцией и виконтессой Уолгрейв, леди Элфлед Маллорен.

Новая семья Дамарис радушно приняла ее и к Фитцу тоже относилась почти как к члену семьи.

Фитц. За последние недели они очень много разговаривали, и хотя Дамарис временами хотелось, чтобы они поскорее поженились, она наслаждалась временем, когда они ближе узнавали друг друга. Они даже навестили Клив-Корт. Это был крепкий, солидный дом, только заброшенный, и они планировали превратить его в лечебницу для умалишенных. Доктор Эразмус любезно согласился заведовать им.

Хью Фитцроджер никогда не будет счастлив в заточении, но выбора не было, ибо он продолжал бесноваться и грозить расправой тем, кого считал своими обидчиками. Леди Лайден, похоже, находила некоторое утешение в заботе о нем, несмотря на его неблагодарность.

Они пока еще не ездили в Уорксоп, но непременно поедут, чтобы продать дом и забрать кое-что из вещей, которые Дамарис хотела перенести в свою новую жизнь. И изгнать призраков. Здесь и сейчас был лишь смех и подшучивания, когда дамы помогали ей облачиться в платье, сшитое для этого события из шелка цвета осеннего заката и расшитое узором из соединенных колец, исполненным крошечными золотыми бусинками.

На ней были жемчуга, которые она купила для себя сама. Сегодня ей не хотелось надевать ничего, что досталось ей от родителей, за исключением обручального кольца. Она дала Фитцу кольцо своей матери и попросила переделать, но с точно такими же словами, выгравированными внутри: «Твой до самой смерти». Эти же слова были выгравированы и на кольце с камеей, которое она подарила ему. Вместе они сотрут прошлое.

Сейчас на ней было лишь обручальное кольцо, которое он дал ей. Оно вызвало у нее приятное изумление. Поскольку драгоценных камней у нее было в изобилии, он заказал для нее такое же, как то, с камеей, которое она подарила ему, только с парусником, все мелкие детали которого были тщательно выгравированы, включая развевающийся флаг с пиратским символом — черепом со скрещенными костями. Это было восхитительно.

Фитц. Она спрятала улыбку, пока женщины суетились вокруг нее, прикалывая кремовые розы в ее замысловатую прическу. Она не могла дождаться, когда снова увидит его, торжественно поклянется стать его навеки. Когда захватит свою добычу. Распустит волосы...

— Ты довольно ухмыляешься, — прошептала Дженива. Дамарис расхохоталась, вскочила и закружилась с Салли.

— Я скоро буду на седьмом небе. Еще не пора?

Все засмеялись. Дженива выскользнула из комнаты, чтобы посмотреть, все ли готово в большом бальном зале Маллорен-Хауса. Дамарис ждала.

— Все готово, — объявила вернувшаяся Дженива. — Их величества здесь. — Она подошла и поцеловала Дамарис в щеку. — Мне остается лишь пожелать тебе столько же счастья, сколько и у меня.

Леди Талия просеменила через комнату, чтобы обнять Дамарис. — Вы такая красивая, моя дорогая! А он почти такой же славный, как и мой Ричард. Я поплачу во время церемонии, потому что мне будет очень радостно и чуть-чуть грустно, но вы не обращайте на меня внимания.

Они все направились туда, где ждал брат Дамарис Марк, чтобы отвести ее вниз. Эту обязанность мог бы превосходно исполнить Родгар, но ей хотелось сломать все барьеры. За последние недели они с Марком неплохо узнали друг друга.

Возможно, они никогда не станут близки, ибо между ними мало общего. Его сходство с отцом было исключительно внешним, тогда как она походила на него характером. Его родила и вырастила глупая, ленивая женщина, а она воспитывалась твердой рукой. Дамарис восхищалась добродушием Марка и полным отсутствием алчности, но находила его несколько слабохарактерным.

Однако все это могло быть и с родным братом. Они поладят. Она улыбнулась, беря его под руку, и направилась вниз. Наконец-то.

Она задержалась у дверей в бальный зал, обращенных в арку из золотистых цветов. Тысячи свечей освещали комнату, огнями сверкая на золоте и драгоценных камнях. Она не смогла сдержать улыбки при виде Фитца, мерцающей фигуры в золотисто-кремовом костюме, который Эшарт надевал на Рождество в Родгар-Эбби. Они выкупили его у него вместе с бриллиантовыми пуговицами. Им не было дела до того, что кто-то может его узнать, ибо костюм был словно специально создан для Фитца, особенно когда его светлые волосы не были напудрены.

Дамарис медленно шествовала ему навстречу. Она заставила себя слегка повернуть голову, чтобы отвечать на улыбки гостей. Она остановилась, чтобы присесть в глубоком реверансе перед королем и королевой. А потом ее взгляд устремился к Фитцу, и она уже больше не сводила с него глаз.

— Мой золотой Галахад, — тихо сказала она, когда он взял ее руку, и сердце гулко застучало от полнейшего блаженства.

Он поднес ее руку к губам и поцеловал.

— Я бы назвал тебя своим рубином, да только ты выступаешь как закат. Или, вернее, рассвет. Ты мое солнце, Дамарис. Свет моей жизни. Мой вечный, неугасающий день. Глаза защипали слезы. Это были слезы счастья.

— Любимый. Мое самое дорогое, бесценное сокровище. О Бог мой, какие клятвы нам еще нужны после этого?!

— И все равно нам лучше их произнести. Их величества ждут.

Слегка вздрогнув от напоминания, Дамарис послала извиняющийся взгляд королю и королеве, но они оба улыбались. Как и все остальные.

Они дали друг другу клятвы верности и приняли аплодисменты гостей. Потом заиграла музыка, и они вдвоем станцевали менуэт. Каждое прикосновение, каждый взгляд говорили о любви, и Дамарис ослабела от желания. Сколько еще им играть свои роли, прежде чем они смогут остаться одни?

Вскоре после танца король с королевой удалились. Тогда друзья и родные выручили их, быстро выпроводив в свадебные покои.

Много позже, обессиленная, но счастливая, лежа в объятиях Фитца и целуя его красивую руку и кольцо, которое подарила ему, Дамарис заметила:

— Я рада, что ты человек слова.

— Что ты имеешь в виду? — с улыбкой спросил он.

— Когда-то ты обещал, что будешь поддерживать меня и защищать, и позаботишься, чтобы все вышло так, как я пожелаю. — Она потянулась, чтобы поцеловать его. — Ты превзошел все ожидания, мой возлюбленный, мой безупречный, прекрасный герой.

1

Перевод Кристины Комцян.

2

Французское слово «восемь» и английское «пшеница» произносятся одинаково — уит.