Глава 1

— Что за дьявольщина!

Эти слова были произнесены еле слышным шепотом, но все же достаточно громко, чтобы побудить Джеральда Уэстолла, секретаря Уильяма де Во, герцога Белкрейвена, покоситься на своего хозяина. Герцог сидел за массивным, украшенным резьбой столом и разбирал ежедневную корреспонденцию. Его очки, к которым он прибегал только для чтения, плотно сидели на длинном прямом носу, когда он в который уже раз перечитывал официальное послание, вызвавшее столь неожиданное восклицание.

Мистер Уэстолл, молодой, высокий, сухощавый джентльмен, при взгляде на которого сразу вспоминаются удлиненные образы с картин Эль Греко, притворился, что вернулся к своим занятиям, однако не переставал думать о герцоге. Что послужило причиной такой несдержанности? Потрясение или злость? Нет, похоже, изумление. Секретарь с нетерпением ждал, когда хозяин обратится к нему за советом, и тогда он выяснит причину столь странного поведения.

Однако его ждало разочарование. Герцог отложил письмо, встал и подошел к окну, из которого открывался вид на Белкрейвен-Парк, фамильную усадьбу, выстроенную триста лет назад. Пятнадцать лет назад, на пороге нового столетия, сотни акров земли вокруг дома были искусно декорированы непревзойденным мастером своего дела Хамфри Регионом. Четыре года назад, по случаю грандиозных празднеств в честь совершеннолетия наследника Белкрейвена, маркиза Ардена, были увеличены размеры озера. И тогда же посреди озера поднялся искусственный остров, на котором воздвигли греческий храм, где с тех пор устраивали фейерверки. Все это, конечно, было очень красиво, но даже к такой красоте рано или поздно привыкаешь, и хозяин поместья мистер Белкрейвен смотрел на открывающийся перед ним ландшафт равнодушным взглядом.

Поза герцога тоже мало о чем говорила. Он стоял прямо, если не считать некоторой сутулости, простительной для его пятидесяти с лишним лет. Выражение его ничем не примечательного лица было непроницаемым. По мнению секретаря, герцог Белкрейвен очень напоминал снулую рыбу.

Задумчивое молчание герцога затягивалось, и мистера Уэстолла начало охватывать беспокойство. Если на дом де Во обрушилось несчастье, то не коснется ли оно служащих?

Да нет, смешно даже подумать об этом. Герцог — один из богатейших людей Англии, и Джеральд Уэстолл лучше прочих знал, что его хозяин не играет в азартные игры и не вкладывает деньги в рискованные предприятия. Равно как и его прекрасная жена, герцогиня. Тогда, может быть, сын?

Мистер Уэстолл не жаловал Люсьена Филиппа де Во, маркиза Ардена — Коринфского Самца, как его называли из-за неуемной тяги к женскому полу, про которого говорили, что он родился с серебряной ложкой во рту, поэтому никого и ничего не боится. Во время своих редких визитов в поместье маркиз полностью игнорировал Уэстолла и общался с отцом лишь потому, что этого требовали правила хорошего тона. Разумеется, герцог воспринимал это как прямое оскорбление. Секретарь давно заметил, что отцы и сыновья благородных фамилий редко ладят между собой. Достаточно взглянуть на короля и регента — конечно, до того момента, пока король не тронулся рассудком. Возможно, это происходит потому, что наследникам приходится ждать смерти родителей, чтобы начать собственную, самостоятельную жизнь, а отцы постоянно помнят об этом.

Мистер Уэстолл в очередной раз порадовался тому, что сам прокладывает себе дорогу в жизни и ни от кого не зависит.

И все же герцогу, наверное, трудно испытывать отцовские чувства к человеку, напрочь лишенному душевного тепла. Но зато маркиз обожал свою мать, отличавшуюся мягчайшим характером. Они были очень близки, хотя герцогиня и не одобряла бесконечных любовных авантюр единственного сына.

Наконец герцог обернулся.

— Мистер Уэстолл, будьте добры, передайте герцогине мою просьбу уделить мне несколько минут ее драгоценного времени.

Секретарь не обнаружил ни в лице, ни в голосе хозяина намека на то, что случилось. Направляясь к лакею, который стоял снаружи за дверью, чтобы передать ему просьбу герцога, мистер Уэстолл подумал, что на взгляд постороннего его хозяин кажется абсолютно спокойным и невозмутимым. И все же что-то случилось. Визит к герцогине в это время дня являлся неслыханным нарушением обычного распорядка. Наверняка загадочное письмо как-то связано с их сыном.

Легкомысленный маркиз, скорее всего, опять вляпался в очередную историю, а если так, то что теперь будет с ними со всеми? Ближайший родственник герцога — второй кузен. Титул и поместье де Во переходило по наследству от отца к сыну на протяжении двух столетий. Маркиза, конечно, не жалко, но о прерывании такой прекрасной традиции пожалеть стоило.

Когда лакей вернулся и доложил, что герцогиня готова принять мужа, и герцог направился к ней, чтобы сообщить печальную новость, мистер Уэстолл бросился к столу и начал рыться в кипе бумаг.

Камеристка проводила герцога в просторные апартаменты герцогини и, поклонившись, исчезла. Герцогиня с шитьем в руках сидела в кресле у открытого высокого окна, ведущего на балкон. Февральский воздух был слишком прохладен, чтобы держать окна открытыми настежь, но яркое солнце проникало внутрь, создавая весеннее настроение, а бледно-желтые нарциссы и гиацинты в горшках наполняли комнату сладкими ароматами.

Герцог с удовольствием отметил про себя тот факт, что его жена, в отличие от своих ровесниц, не избегает яркого дневного света и, надо отдать ей должное, вовсе в этом не нуждается. Она выглядела на свои пятьдесят два года, и на ее лице остались следы всех пережитых улыбок и слез, но это нисколько не отразилось на ее красоте. Серебряные нити уже вплелись в золотистые волосы герцогини, но глаза по-прежнему были ясными, а губы сохранили сочность и цвет. Он до сих пор помнит, как любовь пронзила его сердце, когда много лет назад впервые увидел ее в саду дома, принадлежащего ее родителям…

— Доброе утро, Белкрейвен, — приветствовала она его тихим голосом, из которого так и не улетучился акцент французского, ее родного языка. — Вы хотели поговорить со мной?

Он позволил себе немного помечтать о том, что, может быть, их отношения наконец наладятся, но тут же отбросил эти тоскливые мысли и, подойдя к ней, протянул письмо.

— Да, мадам. Будьте любезны, прочтите это.

Герцогиня поправила на носу золотое пенсне, которое вынуждена была надевать, когда занималась рукоделием, и погрузилась в чтение. Герцог пристально наблюдал за ее реакцией, но не заметил ни потрясения, ни боли, а лишь вполне естественное удивление. Она дочитала до конца и взглянула на него с улыбкой.

— Как глупо с ее стороны не обратиться к вам раньше, Белкрейвен. И что вы намерены делать? Я была бы счастлива, если бы девушка оказалась у нас в доме. Она ваша дочь, а я скучаю без дочерей с тех пор, как они поселились в домах своих мужей.

Герцог не выдержал прямого, спокойного взгляда жены и снова уставился в окно, делая вид, что рассматривает свое поместье. Как неразумно было ожидать, что жена придет в ярость, получив прямое доказательство его измены! Какой он дурак, что втайне надеялся на это! Как он хотел, чтобы произошло что-то такое, что разрушило бы ледяные оковы, сковавшие их брак еще двадцать пять лет назад.

— Я намерен привезти свою незаконнорожденную дочь сюда, мадам, — отреагировал он наконец, — и устроить ее брак с Арденом! — Он круто обернулся, чтобы успеть увидеть выражение ее лица, когда она услышит это заявление.

— С Арденом? — Герцогиня мгновенно побледнела и постарела прямо на глазах. — Но он никогда не пойдет на это, Белкрейвен! Только на прошлой неделе он писал, что почти решился сделать предложение дочери Суиннамера.

— Почему вы не сказали мне об этом? — Ноздри герцога раздулись от гнева. — Разве я не имею права знать о планах своего наследника, хотя он и не мой сын?

Герцогиня инстинктивно подняла руку, словно хотела защититься от обвинения, но тут же безвольно опустила ее.

— Для вас не имеет значения, что я говорю о Люсьене, хорошее или плохое. Вы во всем видите повод для ссоры. А я хочу сохранить между вами мир.

— Что ж, — резко отозвался он. — Вам остается только надеяться на то, что он еще не успел связаться с этой девчонкой, иначе ни о каком мире не может идти и речи.

Герцог вздохнул, и на его лице отразилась глубокая усталость. Он подошел к жене и сел на стул напротив нее.

— Как ты не понимаешь, Иоланта? Это единственный шанс исправить все прошлые ошибки и вернуть жизнь в нормальное русло. Если моя дочь выйдет замуж за твоего сына, моя фамильная ветвь не прервется.

— Но ведь это живые люди, Уильям! — Она сплела пальцы и прямо взглянула на него. — Люди! Люсьен уже отдал свое сердце этой девушке. Откуда ты знаешь, что твоя дочь, эта Элизабет Армитидж, не сделала того же? Откуда ты вообще знаешь, что она — твоя дочь? — воскликнула она в отчаянии.

— Я навел справки, и у меня нет оснований сомневаться в этом. — Он отвернулся от ее умоляющих глаз. — Мэри Армитидж была честной женщиной, хотя и довольно легкомысленной. Полагаю, именно это и привлекло меня в ней, когда мы случайно встретились. После…

Герцог снова повернулся к жене, но почувствовал, что она внутренне напряглась в ожидании неприятных воспоминаний, и тут же оборвал себя на полуслове, так и не высказав того, что собирался.

— Она была добродетельной и порядочной женщиной, — смущенно продолжил он после паузы, как и подобает мужчине, который обсуждает с женой факт прошлого адюльтера. — У нее было доброе сердце. Я был потрясен тем, что случилось, и она разделила со мной мою боль. Хотя это ранило ее душу. Она отказалась принять от меня даже самый незначительный подарок… — Он яростно потер виски. — Я надеялся, что она обратится ко мне за поддержкой, когда узнала, что должен родиться ребенок, но она не стала этого делать, и это вполне в ее духе. Возможно, она хотела избавить меня от затруднений, но, скорее всего, просто решила поставить точку в наших отношениях.

Герцог взял из рук жены письмо и вгляделся в неровный почерк женщины, которая когда-то давно и так недолго была его любовницей.

— Ее муж был морским офицером и находился в плавании, когда мы с ней встретились, и он никак не мог быть отцом ребенка. Ей, вероятно, пришлось скрыть беременность от родственников и друзей, поэтому она обратилась за помощью к своему другу, который и вырастил девочку.

— И на смертном одре она поняла, что ее вклад в воспитание дочери исчерпан и теперь ты должен взять на себя заботу о ней, — сделала вывод герцогиня. — Это неразумно. Если она твоя дочь, то, возможно, похожа на тебя. Что тогда, Уильям?

— Я не из тех людей, внешнее сходство с которыми проявляется слишком ярко, — сухо произнес герцог, и жена вынуждена была с ним согласиться. Его волосы, темно-каштановые и прямые, теперь поредели и поседели; в его лице и фигуре не было ничего примечательного; глаза обычные, серо-голубые. Даже если девушка и похожа на него, это не будет особенно заметно.

— Уильям, этот номер не пройдет, — проговорила она, все еще надеясь переубедить его. — Что скажут люди, если наш сын женится неизвестно на ком?

— Что касается вашего сына, мадам, то никто давно не удивляется тому, что он делает, — горько усмехнулся герцог.

— А если он откажется?

— Тогда я лишу его прав на все наследство, кроме майоратного. — Герцог выпрямился на стуле, и на лице его отразилась непоколебимая решимость.

— Нет, Уильям! Ты не сделаешь этого!

Большая часть фамильного состояния не входила в майоратное наследство, то есть не переходила к старшему сыну в обязательном порядке. Герцогиня понимала, что без этого Люсьен никогда не сможет содержать роскошные дома, множество слуг и приживалов, как подобает ему по праву рождения.

— Могу и сделаю. — Герцог поднялся со стула. — Я унаследовал безупречную родословную и сделаю все, чтобы продлить ее. Если Арден этого не понимает, значит, он недостоин своего титула и положения.

— Ты сам ему скажешь? — Герцогиня в тревоге встала с кресла.

— Разумеется. — Герцог упрямо выпятил подбородок. Слезы сверкнули в ее глазах. Впервые за долгие годы он увидел жену плачущей и с досадой отвернулся.

— У меня нет выбора, Иоланта, — вздохнув, заключил он.

— Но он возненавидит нас!

— Тебе следовало подумать об этом прежде, чем ты пустила к себе в постель Гая де Сент-Бриака, — холодно парировал герцог и покинул ее гостиную.

Герцогиня без сил опустилась в кресло. Если бы только она могла предвидеть последствия, то бежала бы от Сент-Бриака, как от чумы!

Гай де Сент-Бриак был ее первой любовью — и признанным сердцеедом. Когда герцог — тогда еще маркиз Арден — предложил ей руку и сердце, Иоланта де Ферран уступила настойчивым требованиям семьи и согласилась. Она не была влюблена в него, потому что он не отличался ни красотой, ни обходительностью, и единственным его достоинством было умение сдерживать эмоции. Но прошло какое-то время, и она полюбила его особой, спокойной любовью, родила ему четырех детей, в том числе двоих здоровых мальчиков — Уильяма и Джона. И за все эти годы она ни разу не вспомнила о Сент-Бриаке.

А затем, когда Франция стала распадаться на куски, судьба снова столкнула Иоланту с Сент-Бриаком. Он был крайне удручен тем, что случилось с их родиной, а у нее остались об этой стране лишь смутные детские воспоминания. Он очень нуждался в ней, в ее сочувствии, в ее поддержке. И как раз тогда Уильям отправился в Шотландию на охоту…

Они были близки всего раз, потому что Гай торопился начать новую жизнь в Америке. Всего раз. Эта встреча помогла ей понять, что ее любовь к мужу прочна и основательна. И она с нетерпением ждала его возвращения, чтобы излить на него свою страсть.

Если бы он тогда, на охоте, не сломал ногу, то, возможно, никогда бы не узнал правды. Но когда он, наконец, вернулся к ней, она искренне и честно призналась ему в своем грехе и попросила у него прощения.

Герцог был так добр, что простил ее, тронутый искренним раскаянием и ласками, которыми она его одарила. Он признал чужого ребенка — так поступил бы далеко не каждый мужчина на его месте. К счастью, ее сын не мог претендовать на роль его наследника…

А потом случилось то ужасное несчастье. Няня не заметила, как двое непослушных мальчишек забрались в лодку. Оба его сына, трех и пяти лет, утонули в мгновение ока. Слезы снова покатились по ее щекам, когда она вспомнила об этой трагедии, которая не только унесла жизни ее любимых детей, но и поставила крест на их счастливом браке.

Она была на седьмом месяце и молила Бога, чтобы он избавил ее от этого ребенка. Потом она молилась, чтобы родилась девочка. Но родился сын.

Она не знала, какие чувства будет испытывать к этому внебрачному ребенку, когда произведет его на свет, но оказалось, что он вызвал в ее сердце всепоглощающую любовь. Возможно, причиной тому была недавняя трагедия, а может быть, отчужденность, которая появилась в их отношениях с герцогом. Она знала, что тесная связь, возникшая между ней и ее последним и самым любимым младенцем, никак не связана с Сент-Бриаком, хотя герцог, вероятно, думал по-другому.

Она сама кормила его грудью, единственного из всех детей, и жалела о том, что не ощущала такой близости с остальными. Она решила тогда вскармливать грудью всех будущих детей, но больше рожать ей не было суждено. С того самого дня, как родился ребенок, герцог забыл дорогу в ее спальню.

Герцог признал отцовство, но не дал ребенку фамильных имен. Мальчика окрестили Люсьеном Филиппом Луи в честь ее отца, ее дяди и короля Франции. Это было воспринято в обществе как трогательный жест в поддержку смыкавшей ряды французской аристократии.

Они были тогда так молоды. Ей едва исполнилось двадцать семь, герцогу — тридцать один. Наверное, поэтому они не смогли сохранить свой брак.

Как только всеобщее волнение поутихло, он отправился в Хартуэлл, маленький милый домик в Суррее, где они жили до тех пор, пока он не унаследовал титул. Там он, наверное, и нашел утешение в объятиях этой «честной» женщины.

Герцогиня тяжело вздохнула. Теперь слишком поздно горевать об этой измене. Даже смешно. Вопрос в другом: кем станет для них эта Элизабет Армитидж — спасением или проклятием?

Уильям настаивал на своем решении, но какой ценой! Люсьен теперь узнает о ее прошлом. Это вобьет клин в его отношения с отцом. Два молодых человека будут связаны узами брака без любви.

Она должна хотя бы предупредить сына.

Герцогиня бросилась к бюро и поспешно написала записку, в которой подготавливала сына к неприятной новости, умоляла его согласиться с решением отца и просила у него прощения. Поставив свою подпись, она позвонила в серебряный колокольчик, вызывая лакея.

— Отправьте это письмо маркизу в Лондон, — приказала она и добавила, когда лакей повернулся, чтобы уйти:

— Вы не знаете, герцог тоже отправил письмо?

— Насколько мне известно, герцог в эту самую минуту отбывает в Лондон, ваша светлость.

Герцогиня подошла к окну. Листва с деревьев давно облетела, и в ярких лучах солнца она увидела экипаж с гербами на дверцах, запряженный шестеркой самых быстрых лошадей, который мчался прочь от дома по подъездной аллее. Она обреченно вздохнула.

— Пожалуй, нет необходимости отправлять это письмо, — сказала она лакею и бросила листок в пылающий камин.

Что будет, то будет. Последние двадцать пять лет, прожитых без супружеской любви и без малейшей надежды на ее возвращение, научили ее смирению.

Глава 2

Ночь застала Люсьена Филиппа де Во, маркиза Ардена, скачущим во весь опор на украденной лошади по темным, омытым дождем улицам Лондона. Только благодаря мастерству наездника лошадь не поскользнулась и не упала на мокрой булыжной мостовой. Когда кучера встречных карет и кебов посылали ему вслед проклятия, с трудом избежав столкновения, он лишь раскатисто смеялся, и его белоснежные зубы сверкали в свете газовых фонарей. Когда уличный торговец фруктами крикнул: «Дворянское отродье!» — и швырнул ему вслед яблоко, которое он не успел продать, Люсьен поймал его на лету и бросил обратно, да так метко, что сбил с несчастного зеленщика шапку.

Он подъехал к театру «Друри-Лейн» и подозвал болтающегося поблизости мальчишку.

— Постереги лошадь и получишь гинею, — проговорил ему Люсьен и устремился к боковой двери. Главный вход уже был закрыт на ночь.

Босоногий нищий мальчуган вцепился в поводья загнанной лошади, как в последнюю надежду на спасение — что, возможно, так и было.

Маркиз принялся колотить в дверь обломком кирпича, который подобрал с земли, и вскоре услышал шаги привратника.

— Что вам нужно? — проворчал тот, чуть-чуть приоткрыв дверь.

Маркиз достал из кармана сверкающую гинею, и дверь открылась шире.

— Все ушли. — Привратник выхватил у маркиза монету. — Если вы ищете мисс Бланш, то она уехала с Безумным Маркизом.

Ночной гость расхохотался, и привратник приподнял фонарь, чтобы рассмотреть его. Он увидел правильные черты лица и ярко-синие глаза. Правда, золотистые волосы превратились от дождя в темно-каштановую промокшую шапку, но это не помешало привратнику его узнать.

— Прошу прощения, милорд. Я вас не признал.

— Ерунда, — бросил на ходу маркиз, проходя внутрь. — Белая голубица «Друри-Лейн» забыла у себя в гримерной любимый носовой платок. Я, как ее преданный слуга, приехал за ним. — С этими словами он зашагал по грязному коридору.

— Безумный, как есть безумный, — покачал головой привратник, закрывая дверь.

Через несколько минут молодой человек выбежал из дома и, взяв из рук мальчика поводья лошади, достал еще одну гинею. Но вдруг заколебался и внимательно посмотрел на него.

— Тебе ведь не больше двенадцати, правда? — спросил он задумчиво. — Тебе будет сложно распилить золотой.

Но мальчишку, который, не отрываясь, смотрел на вожделенную монету, эта проблема не волновала.

— Не волнуйся, — усмехнулся маркиз. — Я не собираюсь тебя обманывать. Предлагаю поехать со мной, я дам тебе приют и улажу твои дела. Согласен?

— На лошади, сэр? — Мальчишка в испуге попятился.

— Конечно, на лошади. — Маркиз вскочил на огромного гнедого жеребца. — Ну, так как? Решай скорее, — поторопил его маркиз.

Мальчишка подошел, и Арден, подхватив его, усадил позади себя.

— Держись крепче! — бросил он через плечо и пустил коня галопом.

Вскоре разгоряченный конь подлетел к огромному особняку на площади Мейфэр, которая находилась очень далеко от того места, где обитал мальчик. Господин спрыгнул на землю и, крикнув: «Присмотри за конем. Я быстро», бросился к парадной лестнице. Колокол на соседней церкви пробил один раз, когда двойные двери особняка распахнулись, пропуская господина в дом.

Мальчишка по прозвищу Спэрроу-Воробей, — или просто Спарра, съежился от холода на ледяном ветру.

— Мерзавец, так я и знал, — пробурчал он. — Бросил меня мерзнуть на лошади. Слава Богу, что она еле живая и стоит смирно, а то ведь так и разбиться недолго.

Однако лошадь стала понемногу возвращаться к жизни, и мальчишка выбрал меньшее из зол. Вцепившись в луку седла, он соскользнул вниз и шлепнулся в лужу. Лошадь беспокойно косила глазом в его сторону.

— Все в порядке, — успокоил ее Спарра, счищая грязь со своих промокших лохмотьев. — Скоро кто-нибудь придет, отведет тебя в стойло и накормит. Они ведь заботятся о своих лошадях. Надо было мне сразу взять этот проклятый золотой.

Он внимательно осмотрел лошадь — нельзя ли чего-нибудь стащить? И в этот момент тяжелая рука схватила его за шиворот и тряхнула так, что у Спарры клацнули зубы. Обернувшись, он увидел перед собой огромного и очень сердитого господина.

— Что ты делаешь с моей лошадью, дьявольское отродье?

— Я… я… — Спарра от страха не мог вымолвить ни слова. Он попробовал вывернуться из руки господина, но у того была мертвая хватка.

— Я научу тебя, как воровать коней у господ, сукин сын! — прорычал господин и занес кнут над его хрупким телом.

— О! Пожалуйста, сэр… А-а!

Кнут просвистел над головой мальчика и опустился на спину.

— Не думаю, что это подходящее место наказывать провинившегося слугу, сэр, — вдруг раздался спокойный голос. Господин опустил кнут, но своего пленника не отпустил.

— Черт возьми, кто вы такой, сэр? И какое вам дело до того, чем я занимаюсь?

Этот новый господин только что подъехал к дому — Спарра видел его роскошный экипаж. Все в его внешности и манерах говорило о том, что он из высшего общества. И дело было не в шикарной одежде — он держался так уверенно и говорил так спокойно, что Спарра безошибочно определил его социальный статус.

За спиной господина возвышался напудренный лакей, который держал над головой хозяина большой черный зонт.

— Я герцог Белкрейвен, сэр. А это мой дом, который вы оскорбляете своими действиями.

Спарра хотел бы увидеть в этот момент лицо своего обидчика. И еще ему хотелось, чтобы тот наконец отпустил его, а не сжимал воротник изо всех сил. Тогда он смог бы убраться отсюда подальше, и главное — быстро. Он не хотел иметь ничего общего с герцогами и конокрадством, ведь оно наказуемо кнутом.

— Простите, ваша светлость, — пробурчал незнакомый господин. — Я наказывал этого проходимца за то, что он украл мою лошадь, которую я оставил здесь неподалеку.

Герцог вставил в глаз монокль и оглядел огромного гнедого коня, размер которого соответствовал размерам его владельца. Затем перевел взгляд на обвиняемого.

— Если этот мальчишка действительно украл вашего жеребца и загнал его до такого состояния, что он еле дышит, вам следует не бить его, а нанять в жокеи, — бросил он насмешливо.

Спарра представил, как всю оставшуюся жизнь он будет скакать на таких огромных лошадях, и попытался возразить. Но твердая рука призвала его к молчанию.

В этот момент снова распахнулись двери особняка, и громкий голос произнес:

— Что за черт?.. Отпустите мальчишку! — И затем другим тоном, начисто лишенным эмоций: — Ваша светлость, я не ожидал вас увидеть.

Герцог повернулся на голос. На верхней ступеньке мокрой от дождя лестницы появился должник Спарры в окружении слуг и других господ. Рядом с ним стояла маленькая леди, но она тут же спряталась за спинами гостей. Монокль выпал из глаза герцога, и он решительно направился к лестнице; лакей с зонтиком неотступно следовал за ним.

— Не сомневаюсь, — холодно ответил герцог. — Если причина этого скандала в вас, Арден, немедленно прекратите его.

Герцог вошел в дом и отдал себя в руки слуг, которые тут же забыли о фамильярном обращении с маркизом и его друзьями и вспомнили о том, что перед ними сам герцог.

— Я удаляюсь в свою комнату, где и поужинаю. А затем лягу спать. Завтра я хотел бы видеть вас после завтрака, Арден, — все так же холодно проговорил герцог.

— Да, сэр, — бесстрастно отозвался маркиз.

В сопровождении камердинера герцог медленно поднялся по массивной, украшенной изысканной резьбой лестнице.

Маркиз посмотрел вслед отцу, затем обернулся и увидел сквозь запотевшее стекло, что ошарашенный хозяин лошади по-прежнему крепко держит мальчишку за шиворот. Он поежился, но тем не менее вышел под проливной дождь с таким видом, словно на улице сияло солнце.

— Отпустите этого мальчика, и немедленно! — ледяным тоном потребовал он.

— Правда? — усмехнулся господин, сбитый с толку промокшим и потерявшим вид костюмом маркиза и тем, что герцог говорил с ним свысока. — Знаешь, любезный, этот пострел заслуживает хорошей порки и получит ее, и никакой герцогский лакей не посмеет мне указывать.

— Если тронешь мальчишку, я размозжу тебе голову. Это я украл твою лошадь, — заявил маркиз.

Мучитель выпустил Спарру, но тот не смог сбежать, потому что тут же ощутил на своем плече не менее сильную руку.

— Не убегай, — попросил молодой господин, и Спарра почему-то послушался. Он не понимал, почему поступил так: то ли от страха, то ли от усталости, то ли потому, что доверился этому спокойному голосу.

«Молодой господин» был так высок и силен, что мог бы схватиться с Джексоном, но «большой господин» был гораздо старше, тяжелее и тоже, безусловно, мог постоять за себя. Он наотмашь ударил молодого господина в живот, но тот хоть и согнулся пополам, но все же удержался на ногах и погрузил кулак в толстый живот противника.

Спарра надеялся лишь на то, что молодого господина не изобьют так сильно, что он забудет о своем долге.

Впрочем, такая опасность маркизу не угрожала. Вскоре стало очевидно, что «молодому господину» не впервой драться на кулаках, и почти все удары противника ему удавалось отражать. Наконец он ринулся в атаку, заставив «большого господина» отступить, и нанес ему решающий хук слева, продемонстрировав редкостное мастерство и повергнув его на землю.

Должник Спарры осмотрел поверженного господина, потирая разбитые костяшки пальцев.

— Упрямый тип! Я с радостью заплачу ему за то, что воспользовался его лошадью. — Он достал из кармана несколько гиней. — Вот, положите ему в карман.

Кто-то выполнил его просьбу, другой взял за руку, чтобы увести его в дом, но господин оттолкнул его.

— Где мальчишка?

В душе Спарры блеснула надежда, и он выступил вперед. Победитель осмотрел его с головы до пят и, прикоснувшись к его исполосованному кнутом рубищу, брезгливо скривился.

— От моей одежды почти ничего не осталось, сэр, — смутился Спарра.

— Не страшно. Я ведь должен тебе кое-что за услуги и за то, что ты стал моим мальчиком для битья, не так ли? У тебя есть дом, куда ты можешь вернуться?

— У меня есть место, где я сплю, — пробормотал Спарра.

— Я имею в виду, есть ли у тебя семья, которая станет тебя искать?

— Нет, сэр. Моя мать умерла.

— Тогда оставайся на ночь с конюхами на конюшне. Я прослежу, чтобы тебе дали сухую одежду и накормили, а завтра мы поговорим. Сейчас мне некогда.

— Понятно, — отозвался мальчишка, сочувственно глядя на маркиза.

Наконец высокие двери захлопнулись, и Спарра снова остался один.

Он в который раз подумал о том, что надо бы смыться и забыть об обещанном золотом. Герцоги, лорды… Эти ребята никогда не бывают чересчур благосклонны к тем, кто ночует на Фиггерс-лейн.

Не успел он прийти к какому-нибудь решению, как к нему подошел молодой парень, чуть старше его по возрасту.

— Это про тебя говорил хозяин? — спросил он пренебрежительным тоном.

— Да, — буркнул Спарра.

Старший мальчик оглядел его с ног до головы.

— Никогда не знаешь, что придет в голову Ардену. Не дергайся, приятель. Это хороший дом, даже когда сам герцог здесь и приходится держать ухо востро. Пошли.

Они направились к уютным огням кухни, и Спарра осмелился спросить:

— Если это дом герцога, то почему молодой господин разрешил мне здесь остаться?

— Потому что он его сын и когда-нибудь этот дом будет принадлежать ему. Теперь понял?

Спарра кивнул и пошел за своим провожатым.

Даже в столь поздний час Белкрейвен-Хаус был готов к приему нежданных гостей. Повар-француз приготовил одновременно два ужина: изысканные кушанья, достойные самого взыскательного гурмана, для герцога и миску супа с куском хлеба, намазанного маслом, для Спарры, который уселся в буфетной на полу, чтобы его съесть. Шеф-повар взглянул на мальчишку и тут же прогнал его прочь.

Спарре это было все равно. До этой минуты он никогда не был в раю. Он в секунду проглотил горячий суп с мясом, а затем начал думать, как спасти своего благодетеля от гнева его сурового отца. Он перестал думать об этом только тогда, когда его завернули в теплые одеяла и отправили спать в теплое стойло. Впервые с тех пор, как умерла его мать, он заснул спокойно.

На следующее утро маркиз проснулся с чувством смирения и покорности судьбе. Какова бы ни была причина, побудившая герцога бросить все дела и навестить сына, для маркиза его неожиданный визит был как гром с ясного неба. Пока камердинер брил его, Арден размышлял над тем, почему он никак не может наладить отношения с отцом. Он восхищался им, уважал его, но стоило им оказаться вместе, их отбрасывало друг от друга, словно заклятых врагов. Достаточно было малейшего повода, чтобы они разругались не на жизнь, а насмерть.