— Ну, да. Счастливых Дней.

— Почему они оказались в руднике?

— Старые ленты. Огнеопасные. Их нужно хранить, как вино. Вот почему. Итак, я взяла с собой двух ассистенток провести весь уик-энд внизу за работой.

— Ты оставалась в руднике весь уик-энд?

— Угу. Три девушки. С пятницы по понедельник. Таков был план. Однако, вышла забавная штука. Счастливых Дней… Так… Где это я?.. Ах, да! Значит, мы взяли продукты, одеяла, белье, все, как для пикника, и стали работать. Я хорошо помню момент, когда произошел взрыв. Мы как раз искали третью катушку фильма про НЛО. Первая катушка, вторая, четвертая, пятая, шестая… Нет третьей. И тут — БАХ! Счастливых Дней…

— Боже! И что потом?

— Мои девушки ударились в панику. Я не могла удержать их внизу. Больше я их не видела. Но я поняла. Я все поняла. Этот пикник длился целую вечность. Затем я голодала еще дольше. Наконец, поднялась наверх… И для чего? Для кого? — Она заплакала. — Никого нет. Никого не осталось. — Она схватила Майо за руку. — Почему бы тебе не остаться?

— Остаться? Где?

— Здесь.

— Но я же остался.

— Я имею в виду, надолго. Почему бы не остаться? Разве у меня не прелестный дом? И запасы всего Нью-Йорка. И грядки для цветов и овощей. Мы можем разводить коров и цыплят. Рыбачить. Водить машины. Ходить в музеи. В художественные галереи. Развлекаться…

— Но ты и так делаешь все это. Ты не нуждаешься во мне.

— Нет, нуждаюсь. Нуждаюсь!

— Зачем?

— Брать уроки игры на пианино.

— Ты пьяна, — сказал он после долгой паузы.

— Не ранена, сэр, но мертва.

Она уронила голову на стойку, хитро улыбнулась ему и закрыла глаза. Через секунду Майо понял, что она «отключилась». Он стиснул зубы, выбрался из-за стойки, подытожил счет и оставил под бутылкой виски пятнадцать долларов.

Потом взял Линду за плечи и мягко потряс. Она безжизненно болталась в его руках, волосы ее растрепались. Он задул свечу, поднял Линду и отнес ее в «шеви». Затем, напрягая все свое внимание, повел машину в темноте к лодочному пруду. Это заняло сорок минут.

Он отнес Линду в спальню и усадил на кровать, обрамленную прекрасно сделанными куклами. Она немедленно скатилась на пол и свернулась в клубок с куклой в руках, что-то тихонько ей напевая. Майо зажег лампу и попытался усадить ее прямо. Хихикая, она снова упала.

— Линда, — сказал он, — ты должна снять платье.

— Угу.

— Тебе нельзя спать в нем. Оно стоит сто долларов.

— Девяносто девять пятьдесят.

— Я не смотрю на тебя, честно.

— Угу.

Он в раздражении закрыл глаза и стал раздевать ее, аккуратно повесив черное платье для коктейля и поставив в угол сорокадолларовые туфельки. Он не сумел расстегнуть жемчужное ожерелье — поддельное — и уложил ее в постель так. Лежа на бледно-голубой простыне совсем обнаженная, в одном только ожерелье, она походила на нордическую одалиску.

— Ты разбросал мои куклы? — пробормотала она.

— Нет. Они возле тебя.

— Хорошо. Я без них никогда не сплю. — Она протянула руку и ласково погладила их. — Счастливых Дней… Долгих Ночей…

— Женщины! — фыркнул Майо, погасил лампу и вышел, захлопнув за собой дверь.

На следующее утро Майо снова разбудило хлопанье крыльев испуганных уток. Красная шапочка плыла по поверхности пруда, яркая под теплым июньским солнцем. Майо захотелось, чтобы это была лодка вместо девушки, которая напилась вчера в баре. Крадучись, он вышел из дома и прыгнул в воду как можно дальше от Линды. Он поливал водой грудь, когда что-то схватило его за лодыжки и ущипнуло. Он испустил крик и оказался лицом к лицу с Линдой, вынырнувшей из воды перед ним.

— Доброе утро, — рассмеялась она.

— Очень смешно, — проворчал он.

— Сегодня ты похож на сумасшедшего.

Он хмыкнул.

— И я тебя не виню. Прошлой ночью я сделала ужасную вещь. Я не накормила тебя ужином и хочу извиниться за это.

— Я и не думал об ужине, — с достоинством сказал он.

— Да? Тогда чего ты бесишься?

— Я не могу оставаться с женщиной, которая пьет.

— Кто пьет?

— Ты.

— Я не пью, — с негодованием сказала она.

— Не пьешь? А кто вчера валялся на кровати голышом, как младенец?

— А кто был настолько глуп, что не снял с меня ожерелье? — отпарировала она. — Оно порвалось и я всю ночь спала на камешках. Теперь я вся в синяках. Вот смотри. Здесь, здесь и вон…

— Линда, — прервал он ее, — я всего лишь простой парень из Новой Гавани. Я не привык к испорченным девицам, которые обременены огромными счетами, все время украшаются и шляются по салунам, изрядно при этом нагружаясь.

— Раз тебе не нравится моя компания, то почему ты остался?

— Я ухожу. — Он выбрался из пруда и стал одеваться. — Я сейчас же отправляюсь на юг.

— Приятной пешей прогулки!

— Я еду.

— Едешь? В детской колясочке?

— Нет, в «шеви».

— Джим, ты серьезно? — Она вышла из пруда со встревоженным видом. — Но ты ведь в самом деле не умеешь управлять машиной!

— Не умею? А разве не я привез тебя прошлой ночью домой, вдребезги пьяной?

— Тебе будет ужасно трудно.

— Ничего, перебьюсь. В любом случае, я не могу торчать здесь вечно. Ты девочка для вечеринок, тебе бы только играть. А у меня кое-что серьезное на уме. Я поеду на юг и найду парней, которые разбираются в телевидении.

— Джим, ты ошибаешься во мне. Мне ничуть не нравится это. Ну посмотри, как я оборудовала свой дом. Могла ли я это сделать, если бы все время проводила в кабаках?

— Ты выполнила прекрасную работу, — согласился он.

— Пожалуйста, не уезжай сегодня. Ты еще не готов.

— А, ты только хочешь, чтобы я был поблизости и обучал тебя музыке?

— Кто сказал это?

— Ты. Прошлой ночью.

Она нахмурилась, сняла шапочку, потом взяла полотенце и стала вытираться. Наконец, она сказала:

— Джим, я буду честной с тобой. Конечно, я хочу, чтобы ты остался на время, я это не отрицаю. Но я не хочу, чтобы ты был постоянно поблизости. Вообще, что у нас с тобой общего?

— Ты из проклятого Верхнего города, — проворчал он.

— Нет, нет, не то. Просто ты парень, а я девушка, и мы не можем ничего предложить друг другу. Мы разные. У нас различные вкусы и интересы. Факт?

— Абсолютно.

— Но ты еще не готов уезжать. Вот что я тебе скажу: мы проведем все утро, тренируясь в управлении машиной, а затем будет развлекаться. Что бы ты хотел сделать? Посетить Современный музей? Организовать пикник?

Лицо Майо просветлело.

— Знаешь что? Я ни разу в жизни не был на пикнике. Однажды я был барменом на пикнике на морском берегу, но это не то. Там было не так, как бывает в детстве.

Она засияла от восторга.

— Тогда у нас будет настоящий детский пикник.

Она притащила свои куклы. Она держала их в руках, пока Майо ставил корзинку для пикника у подножия памятника Алисы в Стране Чудес. Статуя смущала Майо, который никогда не слышал сказку Льюиса Кэррола. Пока Линда усаживала своих любимцев и распаковывала корзинку, она поведала Майо краткую историю и рассказала, что головы Алисы, Безумного Шляпника и Мартовского Зайца отполированы ладошками детворы, игравшей здесь в Короля на Горе.

— Забавно, но я никогда не слышал эту сказку, — сказал он.

— Мне кажется, у тебя было не очень хорошее детство, Джим.

— Почему ты сказала… — Он замолчал, поднял голову и напряженно прислушался.

— В чем дело? — спросила Линда.

— Ты когда-нибудь слышала синего дзея?

— Нет.

— Слушай. Он издает забавные звуки, точно сталь.

— Точно сталь?

— Да. Как… как мечи в поединке.

— Обманываешь?

— Нет, честно.

— Но птицы… Они не издают подобных звуков.

— Смотря какие. Синий дзей имитирует различные звуки. Скворец тоже. И попугаи. Так почему бы ему не подражать битве на мечах? Но где он слышал такое?

— Ты настоящий сельский мальчик, верно, Джим? Пчелы и синий дзей, скворцы и прочее…

— Наверное, так. Я хочу спросить, почему ты сказала, что у меня было плохое детство?

— О, не слышать про Алису, никогда не бывать на пикнике и тщетно мечтать о модели корабля… — Линда откупорила темную бутылку. — Хочешь попробовать вина?

— Ты только полегче, — предостерег он.

— Не останавливай меня. Я ведь не пьянчужка.

— Ты или не ты нализалась прошлой ночью?

— Ну, я, — сдалась она. — Но только потому, что это была моя первая выпивка за последние годы.

Ему была приятна ее капитуляция.

— Конечно, конечно. Я так и думал.

— Ну? Присоединяешься ко мне?

— А, черт, почему бы и нет? — усмехнулся он. — Давай, попробуем маленько. Слушай, мне нравятся эти кружки для пикника и тарелки тоже. Где ты их достала?

— «Эберкромби и Фитч», — невозмутимо ответила Линда. — Нержавеющий стальной сервиз на четыре персоны, тридцать девять долларов пятьдесят центов… Ваше здоровье.

Майо разразился смехом.

— Я был дурак, что поднял этот скандал.

— Все нормально.

Они выпили и стали есть в теплом молчании, по-товарищески улыбаясь друг другу. Линда сняла шелковую рубашку, чтобы загорать под жарким полуденным солнцем, и Майо аккуратно повесил ее на ветку куста. Внезапно Линда спросила:

— Так почему у тебя не было детства, Джим?

— Кто его знает. — Он помолчал. — Мне кажется, потому что моя мать умерла, когда я был маленьким. И еще мне пришлось много работать.

— Почему?

— Отец был школьным учителем. Знаешь, сколько им платят?

— О, вот почему ты против яйцеголовых!

— Я?

— Конечно, ты. Только не обижайся.

— Может быть, и так, — уступил он. — Это было, конечно, разочарованием для моего старика. Я играл за защитника в высшей школе, а он хотел сделать из меня Эйнштейна.

— Тебе нравится футбол?

— Не как игра. Футбол был бизнесом. Эй, помнишь, как мы обычно делились в детстве? «Эники, бэники, ели вареники…»

— Мы обычно говорили: «Шишел, мышел, этот вышел…»

— А помнишь: «Апрель глуп, иди в клуб, скажи учителю, что ты дуб»?

— «Я люблю кофе, я люблю чай, я люблю мальчиков и мальчики любят меня…»

— Держу пари, что так и было, — торжествующе сказал Майо.

— Не меня.

— Почему?

— Я всегда была слишком высокой.

Он был изумлен.

— Ты не высокая, — заверил он ее. — Ты точь-в-точь как надо. Правда… И прекрасно сложена. Я заметил это, когда мы волокли пианино. У тебя неплохая для девушки мускулатура. Особенно ноги и там, где это…

Она вспыхнула.

— Перестань, Джим.

— Нет, честно.

— Хочешь еще вина?

— Благодарю. Налей и себе.

— Хорошо.

Удар расколол небо, как сверхзвуковой бомбардировщик, и за ним последовал гул разваливающейся кирпичной кладки.

— Еще один небоскреб, — сказала Линда. — О чем мы говорили?

— Об играх, — подсказал Майо. — Извини, что я говорю с набитым ртом.

— О, конечно. Джим, а ты играл в Новой Гавани в «Уронить носовой платок?» — И Линда пропела: — «Шина, резина, зеленая корзина, я несла милому письмо и по дороге уронила…»

— Ну, — сказал он, довольный, — ты здорово поешь.

— А, перестань!

— Но это так. У тебя выдающийся голос. Не спорь со мной. Помолчи-ка, я кое-что соображу. — Он довольно долго напряженно думал, допил вино и с отсутствующим видом принял еще один стакан. Наконец, он пришел к какому-то решению. — Ты будешь учиться музыке.

— Ты же знаешь, что я умираю от желания научиться, Джим!

— Значит, я на время остаюсь и научу тебя тому, что знаю сам. Погоди! Погоди! — поспешно добавил он, прерывая ее возбуждение. — Я не собираюсь оставаться в твоем доме. Я хочу иметь собственный угол.

— Конечно, Джим. Все, что ты скажешь.

— А потом я уеду на юг.

— Я обучу тебя вождению, Джим. Я сдержу свое слово.

— И не мистифицируй меня, Линда.

— Конечно, нет. Что за мистификация?

— Ты знаешь. Как в прошлый раз.

Они рассмеялись, чокнулись и допили вино. Внезапно Майо вскочил, дернул Линду за волосы и побежал к памятнику Страны Чудес. В одно мгновение он забрался на голову Алисы.

— Я Король на Горе! — крикнул он, глядя вокруг императорским взором.

— Я Король… — Он осекся и уставился вниз, к подножию статуи.

— Джим, что случилось?

Ни слова не говоря, Майо спустился вниз и шагнул к куче обломков, покрытых разросшимися кустами. Он опустился на колени и стал раскапывать их голыми руками. Линда подбежала к нему.

— В чем дело, Джим?

— Это старье было макетами яхт, — пробормотал он.

— Правильно. Боже, и это все? Я уж подумала, что тебе плохо или что-нибудь в таком роде.

— Как они попали сюда?

— Это я выбросила их здесь, конечно.

— Ты?

— Да. Я же рассказывала тебе. Я очистила лодочный домик, когда переехала в него. Это было сто лет назад.

— Ты сделала это?

— Да. Я…

— Убийца, — прорычал он, поднялся и свирепо уставился на нее. — Ты убийца! Ты как все женщины, у тебя нет ни души, ни сердца. Сделать такое!

Он отвернулся и зашагал в сторону пруда. Линда последовала за ним, совершенно сбитая с толку.

— Джим, я ничего не понимаю. Чего ты так взбесился?

— Ты должна стыдиться себя.

— Но мне нужно было очистить дом. Ты ведь не думаешь, что я должна была жить среди массы макетов?

— Забудь все, что я говорил. Я еду на юг. Я не останусь с тобой, даже если ты последний человек на Земле.

Линда застыла и вдруг бросилась вперед, обогнав его. Когда он вошел в лодочный домик, она стояла перед дверью в комнату для гостей.

— Я нашла его, — сказала она, тяжело дыша. — Твоя дверь заперта.

— Дай мне ключ, Линда.

— Нет.

Он шагнул к ней, она вызывающе взглянула на него и осталась на месте.

— Вперед, — с вызовом сказала она. — Ударь меня.

Он остановился.

— О, я не дерусь с теми, кто не в моем весе.

Они продолжали стоять друг перед другом в полнейшем затруднении.

— Больно нужны мне эти вещи, — пробормотал, наконец, Майо. — Найду где-нибудь не хуже.

— Иди, собирайся, — ответила Линда. Она швырнула ему ключ и отступила в сторону. Тогда Майо увидел, что в двери нет замка. Он открыл дверь, заглянул в комнату, закрыл дверь и посмотрел на Линду. Ее лицо оставалось неподвижным, она что-то бормотала. Он усмехнулся. Затем они оба разразились смехом.

— Ну, — сказал Майо, — опять ты сделала из меня мартышку. Не хотел бы я играть в покер против тебя.

— Ты тоже силен блефовать, Джим. Я чуть не умерла со страху, когда ты пошел на меня.

— Ты должна знать, что я никогда не ударю тебя.

— Догадываюсь. Теперь сядем и хорошенько все обсудим.

— А, забудь это, Линда. Я потерял голову из-за дурацких макетов и…

— Я имею в виду не лодки. Я имею в виду поездку на юг. Каждый раз, когда ты выходишь из себя, ты хочешь уехать на юг. Зачем?

— Я же говорил тебе, найти парней, которые разбираются в телевидении.

— А зачем?

— Тебе не понять.

— Я постараюсь. Почему бы тебе не объяснить, чего ты добиваешься?.. Может, я могу помочь тебе.

— Ничем ты не можешь мне помочь. Ты же девушка.

— По крайней мере, я могу выслушать. Можешь доверять мне, Джим. Разве мы не друзья? Расскажи мне все.

Ну, когда произошел взрыв (рассказывал Майо), я был в Беркшире с Джилом Уоткинсом. Джил был моим приятелем, по-настоящему хорошим и сообразительным парнем. Он два года проработал в МИТе до того, как закончил колледж. По окончании он стал кем-то вроде главного инженера ВНХА, телевизионной станции в Новой Гавани. У Джила было множество увлечений. Одним из них была опе… селе… Не помню, как называется, это значит — исследование пещер.

Итак, мы были в горном ущелье в Беркшире, проводили уик-энд под землей, исследуя пещеру, пытаясь нанести ее на карту и вычислить, откуда течет подземная река. У нас была с собой еда, припасы и спальные мешки. Внезапно наш компас обезумел на целых двадцать минут, и это могло дать нам ключ к разгадке, но Джил стал рассуждать о магнитных залежах и аномалиях.

Когда в воскресенье вечером мы пошли назад, компас снова стал вести себя совершенно дико. Тогда Джил понял, что случилось.

— Христа ради, Джим, — сказал он, — произошло то, чего все боялись. Они взорвали города, бомбами и радиацией отправили себя в ад, и мы должны убраться подальше в проклятую пещеру, пока все не очистится.

Итак, мы с Джилом вернулись, сели на голодный паек и оставались там, сколько могли. Наконец, мы снова выбрались наружу и вернулись пешком в Новую Гавань. Она была мертва, как и все остальное. Джил нашел приемник и попытался поймать хоть какие-нибудь радиопередачи. Ничего. Тогда мы нагрузились консервами и обошли всю округу: Бриджпорт, Уотербери, Хаутворт, Спрингфилд, Провиденс, Нью-Лондон… Большой сделали круг. Никого. Ничего. Тогда мы вернулись в Новую Гавань, обосновались там и это была вполне хорошая жизнь.

Днем мы запасались продуктами и возились с домом, поддерживая его в хорошем состоянии. После ужина, к семи часам вечера Джил уходил в ВНХА и включал станцию. Я шел в свой бар, отпирал его, подметал и включал телевизор. Джил установил генератор и для него.

Было очень забавно смотреть передачи, которые показывал Джил. Он начинал с новостей и погоды, в которой всегда ошибался. У него был только «Альманах фермера» и старый барометр, который выглядел, как настенные часы. Я не думаю, чтобы он работал, или, может быть, Джил никогда не имел дела с погодой… Затем он передавал вечернюю программу.

У меня в баре был дробовик на случай налетов. Иногда что-нибудь в передачах злило меня. Тогда я брал дробовик и стрелял от дверей бара в экран, потом ставил другой телевизор. Я тратил два дня в неделю, собирая телевизоры по всему городу.

В полночь Джил выключал станцию, я запирал бар, и мы встречались дома за чашкой кофе. Джил спрашивал меня, сколько телевизоров я подстрелил сегодня, и смеялся, когда я рассказывал ему. Я расспрашивал его о том, что будет идти на следующей неделе, и спорил с ним, показывать фильм или футбольный матч, записи которых были в ВНХА. Я не слишком любил вестерны, а высокомудрые дискуссии просто ненавидел.

Но счастье отвернулось от нас: так было всю мою жизнь. Через два года я обнаружил, что поставил последний телевизор, и встревожился. Тем же вечером Джил показал один из коммерсов, где самоуверенная дамочка рекламировала свадебные наряды вперемешку со стиральным порошком. Естественно, я схватил ружье и только в последний момент удержался от выстрела. Затем он пустил фильм о непонятом композиторе и еще несколько подобных вещей. Когда мы встретились дома, меня прямо-таки всего трясло.

— Что случилось? — спросил Джил.

Я рассказал ему.

— Я думал, тебе нравится смотреть передачи, — сказал он.

— Только когда я могу стрелять в них.

— Несчастный байстрюк, — рассмеялся он. — Теперь ты моя пленная аудитория.

— Джил, может, ты изменишь программу? Войди в мое положение.

— Будь благоразумен, Джим. ВНХА имеет разнообразные программы. Мы действуем по принципу кафетерия — понемногу для каждого. Если тебе не нравится передача, почему бы тебе не переключить канал?

— Ну, это уж глупо. Ты же знаешь, черт побери, что у нас в Новой Гавани только один канал.

— Тогда выключи телевизор.

— Не могу я выключать телевизор в баре. Он входит в программу развлечения посетителей. Этак я потеряю всех своих клиентов. Джил, ты показываешь им ужасные фильмы, как, например, прошлой ночью этот музыкальный про армию. Песни, танцы и поцелуи на башнях танков.

— Женщинам нравятся фильмы с военной начинкой.

— А коммерсы? Женщины всегда насмехаются над всеми этими подтяжками, волшебными сигаретами и…

— А, — сказал Джил, — отправь в студию письмо.

Я так и сделал и через неделю получил ответ:

«Дорогой мистер Майо! Мы рады узнать, что Вы регулярно смотрите передачи ВНХА, и благодарим Вас за интерес к нашей программе. Мы надеемся, что Вы будете продолжать наслаждаться нашими передачами. Искренне Ваш Джилберт О.Уоткинс, заведующий станцией». К письму были приложены два билета на выставку. Я показал письмо Джилу. Он только пожал плечами.

— Как видишь, ты столкнулся с трудностями, Джим, — сказал он. — Их не волнует, нравятся тебе передачи или нет. Они только хотят знать, смотришь ли ты их.

Должен сказать тебе, два следующих месяца были для меня адом. Я не мог выключать телевизор и не мог смотреть его, не стреляя из дробовика по дюжине раз за вечер. Я тратил все свои силы, удерживаясь, чтобы не нажать на спусковой крючок. Я весь изнервничался и понял, что должен что-нибудь с этим сделать, чтобы обрести равновесие. Тогда однажды ночью я принес ружье домой и застрелил Джила.

Весь следующий день я чувствовал себя гораздо лучше и, открывая бар в семь часов, бодро насвистывал. Я подмел помещение, протер стойку и затем включил телевизор, чтобы послушать новости и сводку погоды. Ты не поверишь, но телевизор был мертв. Не было изображения, не было даже звука. Мой последний телевизор был мертв. Теперь ты понимаешь, зачем я стремлюсь на юг (объяснил Майо) — я должен найти там местного телемастера.

Когда Майо кончил свой рассказ, наступила долгая пауза. Линда внимательно глядела на него, пытаясь скрыть огонек, который зажегся в ее глазах. Затем она спросила с задумчивой беззаботностью:

— Где он достал барометр?

— Кто? Что?

— Твой приятель Джил и его старый барометр. Где он достал его?

— Ну, не знаю. Старинные вещи были одним из его хобби.

— И он походил на часы?

— Совершенно верно.

— Французский?

— Не могу сказать.

— Бронзовый.

— Кажется, да. Как твои часы. Это ведь бронза?

— Да. Формой в виде солнца с лучами?

— Нет, как твои часы.

— Это солнце с лучами. И таких же размеров?

— Точно.

— Где он висел?

— Разве я тебе не сказал? В нашем доме.

— А где дом?

— На Главной улице.

— Какой номер?

— Тридцать пять. Слушай, зачем тебе все это?

— Просто так, Джим. Простое любопытство. Не обижайся. Пойду соберу вещи, оставшиеся с пикника.

— Хочешь, чтобы я пошел с тобой?

Она покосилась на него.

— Нет. И не пытайся ехать один на машине. Механики встречаются еще реже, чем телемастера.

Он улыбнулся и исчез. После обеда открылась истинная причина его исчезновения, когда он принес пачку нотных листов, поставил их на пианино и подвел к пианино Линду. Она пришла в полный восторг.

— Джим, ты ангел! Где ты нашел их?

— В доме напротив. Четвертый этаж, вход со двора. Хозяина звать Горовиц. Там было также много записей. Могу сказать тебе, было довольно хлопотно шарить в полной темноте с одними спичками. Теперь смотри, видишь эти ноты? Это си, си средней октавы. Для этого здесь поставлен белый ключ. Давай-ка лучше сядем рядом. Подвинься…

Урок продолжался два часа в полной сосредоточенности и так измучил их обоих, что они разбрелись по своим комнатам, лишь пожелав друг другу спокойной ночи.

— Джим, — позвала из своей комнаты Линда.

— Да? — крикнул он.

— Хочешь взять себе одну из моих кукол?

— Нет. Огромное спасибо, Линда, но мужчин не интересуют куклы.

— Я так и думала. Завтра я сделаю то, что интересует мужчин.

На следующее утро Майо проснулся от стука в дверь. Он приподнялся в постели и попытался открыть глаза.

— Да! Кто там? — крикнул он.

— Это я, Линда. Можно войти?

Он поспешно осмотрелся. Комната прибрана, ковер чист. Драгоценное вышитое покрывало аккуратно сложено на туалетном столике.

— О'кей, входи.

Линда вошла в хрустящем, накрахмаленном платье. Она села на край четырехспальной кровати и дружески хлопнула Майо по плечу.

— Доброе утро, — сказала она. — Послушай, я оставлю тебя на несколько часов одного. Мне нужно кое-куда съездить. Завтрак на столе, а к ленчу, я думаю, вернусь. Олл райт?

— Конечно.

— Ты не будешь скучать?

— Куда ты собралась?

— Расскажу, когда вернусь. — Она протянула руку и взъерошила ему волосы. — Будь хорошим мальчиком и не проказь. О, еще одно. Не входи в мою спальню.

— Почему?

— Просто не входи.

Она улыбнулась и ушла. Через несколько секунд Майо услышал, как завелся мотор и «джип» уехал. Одевшись, он сразу прошел в спальню Линды и огляделся. Комната была, как всегда, прибрана, кровать застелена, а куклы любовно рассажены на покрывале. Потом он увидел это.

— Ну-у… — выдохнул он.

Это была модель клипера с полной оснасткой. Мачты и перекладины были не повреждены, но корпус шелушился, а от парусов остались одни обрывки. Он стоял перед шкафом Линды, а рядом с ним была ее корзинка для шитья. Линда уже нарезала свежее белое полотно для парусов. Майо опустился на колени перед моделью и нежно коснулся ее.

— Я выкрашу ее в черный цвет с золотой ватерлинией, — пробормотал он.

— И назову ее «Линда Н.»

Он был так глубоко тронут, что едва прикоснулся к завтраку. Он умылся, оделся, взял дробовик, горсть патронов и пошел прогуляться по парку. Он направился на юг, миновал игровые поля, гниющую карусель, заросший каток и, наконец, вышел из парка и пошел по Седьмой Авеню.

Потом он свернул на восток по Пятидесятой стрит и потратил много времени, пытаясь прочитать лохмотья афиш, рекламирующих последнее представление мюзик-холла в радиогородке. Затем он снова повернул на юг.

Он остановился от внезапного лязга стали, точно гигантские мечи столкнулись в титаническом поединке. Маленький табун низкорослых лошадей, испугавшись лязга, рванул по другой стороне улицы. Их неподкованные копыта глухо простучали по тротуару. Лязг прекратился.

— Так вот где слышал эти звуки голубой дзей, — пробормотал Майо. — Но что здесь за чертовщина?

Он свернул на восток посмотреть, что там такое, но забыл об этом, когда вышел к алмазному центру. Он был ослеплен сияющими в витринах голубовато-белыми камнями. Дверь ювелирного торгового центра была распахнута и Майо на цыпочках вошел внутрь. Когда он вышел, в руке у него была нить настоящего жемчуга, обошедшаяся ему в сумму, равную годовой ренте за бар.

Он прошел по Мэдисон Авеню и оказался перед магазином «Эберкромби и Фитч». Он долго слонялся по нему, пока не попал, наконец, к оружейному прилавку. Там он потерял чувство времени, а когда пришел в себя, то увидел, что идет по Пятой Авеню в направлении парка. В руке у него была итальянская автоматическая винтовка, на сердце лежала вина, а на прилавке осталась расписка: «Авт. винтовка — 750 долларов. 6 коробок патр. — 18 долларов. Джеймс Майо».

Было уже около трех, когда он вернулся в лодочный домик. Он вошел, стараясь выглядеть непринужденно, надеясь, что винтовка экстра-класса, которую он нес, останется незамеченной. Линда сидела за пианино спиной к нему.

— Эй, — смущенно сказал Майо, — извини, что опоздал. Я… я принес тебе подарок. Это настоящий. — Он вытащил из кармана жемчуг и протянул ей. И тут увидел, что она плачет. — Эй, что случилось?

Она не ответила.

— Ты испугалась, что я сбежал от тебя? Могу только сказать… ну, что все мои вещи здесь. И машина тоже. Ты только погляди…

Она повернулась.

— Я ненавижу тебя! — выкрикнула она.

Он выронил жемчуг и отпрянул, вздрогнув от неистовства в ее голосе.

— Что произошло?

— Ты вшивый, дрянной лжец!

— Кто? Я?

— Утром я ездила в Новую Гавань. — Ее голос дрожал от гнева. — На Главной улице не осталось ни одного дома. Они все сметены. Там нет телестанции ВНХА. Все здания разрушены.

— Нет…

— Да! И я ходила в твой бар. На улице перед ним нет кучи разбитых телевизоров. Есть только один, стоящий в баре. В остальном бар — свинарник. Ты жил там все время. Один, в заднем помещении. Там только одна кровать. Это была ложь! Все ложь!

— Зачем же мне было врать тебе?

— Ты не стрелял ни в какого Джила Уоткинса!

— Клянусь тебе, что стрелял. Из обоих стволов. Он сам напросился.

— И нет у тебя никакого телевизора, нуждающегося в ремонте.

— Есть.

— А даже если его и отремонтировать, то нет телестанции.

— Подумай сама, — сердито сказал он, — за что бы я застрелил Джила, если бы не было никаких телепередач?

— Если он мертв, то как он может показывать телепередачи?

— Что? Но ты же только что сказала, что я не убивал его.

— О, ты сумасшедший! Ты совсем спятил! — Она всхлипнула. — Ты описал так точно барометр, потому что увидел мои часы. И я поверила в твою безумную ложь. Мне захотелось иметь барометр под пару к часам. Я уже несколько лет ищу что-нибудь такое. — Она подбежала к стене и стукнула кулачком рядом с часами. — Его место здесь. Здесь! Но ты лжец, ты сумасшедший. Там никогда не было никакого барометра.

— Кто здесь сумасшедший, так это ты, — закричал он. — Ты так старательно украшаешь свой дом, что для тебя больше ничего не существует.

Она метнулась по комнате, схватила дробовик и прицелилась в него.

— Убирайся отсюда. Сию же минуту. Убирайся или я убью тебя. Я не хочу больше тебя видеть.

Отдача дробовика швырнула ее назад, дробь просвистела над головой Майо и попала в полку. Фарфор разлетелся вдребезги, посыпались осколки. Линда побледнела.

— Джим! Боже, ты цел? Я не хотела… это произошло…

Он шагнул вперед, слишком взбешенный, чтобы отвечать. И когда он поднял руку, чтобы ударить ее, издалека донеслось: БЛАМ, БЛАМ, БЛАМ! Майо застыл.

— Ты слышала? — прошептал он.

Линда кивнула.

— Это не просто шум. Это сигнал.

Майо схватил дробовик, выскочил на улицу и выпалил из второго ствола в воздух. Пауза. Затем снова донеслись отдаленные взрывы: БЛАМ, БЛАМ, БЛАМ! Они сопровождались странным сосущим звуком. Над парком поднялась туча испуганных птиц.

— Там кто-то есть, — возликовал Майо. — Боже, говорю тебе, я кого-то нашел. Вперед!

Они побежали на север. На бегу Майо нашарил в кармане патроны, перезарядил ружье и снова выстрелил.

— Спасибо тебе за то, что выстрелила в меня, Линда.