Бескаравайный С.С.
      Предохранитель
      Психология от других наук
      отличается тем, что пациенты
      лгут. Бессознательно, под
      действием предрассудков, от
      скуки и страха...
      Но пуще того лгут
      психологи.
      Из наблюдений философа.
      Тетка уже почти дошла до кондиции. Сейчас в ней мало осталось от дородной и тучной матроны, которая своим важным видом раздвигала толпу на улицах. Голова тряслась, слезы текли по щекам, а пальцы готовы были поломать друг друга.
      - И каждый из них... Ведь поезд так часто останавливается. Каждый может потребовать платы за простой.
      - Это естественно. Они все наглецы, - мягкий баритон Адриана гипнотизировал.
      - Но они дети!! А я так привыкла отвечать!
      - Я знаю.
      - Но плата за простой!! - она была готова разозлиться.
      - Уйдите от этого выбора, - в голосе психолога прорезались нотки приказа. Черные глаза будто пригвоздили кондукторшу к месту. Он заставлял слушать себя, - Пока вы будете злиться на пассажиров, пока будете собирать с них деньги, вы всегда можете матюгнуться. Не злитесь. Совсем не злитесь.
      - Не злиться...
      - Вам не нужны их деньги, вам не надо сдавать выручку. Вы свободны.
      - Я понимаю, - у нее появилась легкая отрешенность в голосе, и Адриан испугался, не переборщил ли он с гипнозом.
      - Потому вы теперь будете отвечать шуткой. Только улыбкой, смехом и шуткой.
      - Только так.
      - Я дам вам файл с перечнем хороших детских острот. Каждое утро перед работой вы будете разучивать две штуки. И вам не будет страшно. Никогда, пульс пациентки, стучавший в его наушном микрофоне, замедлялся. Она усваивала информацию.
      - Никогда.
      - Повторяйте: "Мне никогда не будет страшно".
      - Мне никогда не будет страшно.
      Адриан еще секунду упирался взглядом в ее зрачки, потом отвел глаза и тактично перешел от стола к окну - ей нужно было время привести себя в порядок.
      За стеклом шумел осенний дождь, капли влаги бежали по кирпичу и бетону.
      - Полагаю этого сеанса вполне достаточно. Для закрепления эффекта можете специально почитать детскую литературу. Если будут рецидивы обращайтесь.
      - Да, - в ее голос вернулась смесь уверенности и хамства.
      - Тогда - счастливо катать детей на железной дороге, - Адриан обернулся и с теплой, очень натуральной улыбкой проводил пациентку к выходу.
      Дверь закрылась, он стер с лица добродушие и несколько секунд смотрел на латунь дверной ручки. Два часа лучшего утреннего времени ушли на пустопорожнюю фобию. Получившая наследство кондукторша желала работать по старой специальности и устроилась на большой детский аттракцион в городке сказок. Сколько бы денег она не выложила - это не его профиль. Пусть такими новенькая занимается.
      - Ирм! Запиши в оглавление подпункт: аспекты аффилационных мотивов при изменении социального положения, - из нее надо выжать хоть что-то кроме денег.
      - Зафиксировано, - букет подсолнухов на дисплее отозвался исполнительным бодрым голом, - Отчет по ней в стандартной форме?
      - Да. Сегодня еще кто-то есть?
      - На полдень назначено Захарчевскому.
      - Помню, помню. Еще кто-то был.
      - Сентраков. Только что позвонил - у него неприятности на работе. Будет завтра.
      - Добро, - Адриан закрыл экран ноутбука, вышел в коридор.
      Психолог был средних лет человеком, с крупной коротко стриженой головой и резкими чертами лица. Адриан отличался той пышущей здоровьем полнотой, когда человек кажется окружающим воплощением жизнелюбия. Еще немного жира и он будет оплывающим толстяком, мрачно слоняющимся по коридорам, но даже сейчас всех его усилий и диет не хватает, чтобы произвести впечатления крепко сбитого, хозяйственного человека. Потому легкая походка, улыбка на гладко выбритом лице и радость жизни в глазах.
      Маленький, с половину коммунальной квартиры, садик, куда он шел, официально служил местом психологической разгрузки. Десяток больших кадок с кустами, травой и мхом, вырубленные из коряг кресла и кусочек неба над головой, по случаю осени закрытый стеклом. Там трепались между сеансами, курили и делали вид, что решают важные проблемы. Психологам всегда проще обосновать свои просьбы в дополнительных благах.
      - Привет, Максимыч, - Адриан покрутил головой, но никого другого здесь не было.
      - Добрый день, - маленький седой старичок, дымивший у колонны, занимался острым страхом смерти.
      - Что нового? - он развалился на "стульчике" между двумя клумбами и прикрыл глаза.
      - Мы, Виноградов, по-прежнему легко забываем старое, - тот был не в духе.
      - Да брось ты, носишься со своей врачебной этикой, как с писаной торбой. Я ж не имена у тебя выпытываю.
      - Все книгу пишешь? - Максимыч забросил окурок в урну и механически разглаживал усы.
      - Ай, - Адриан скорчил гримасу несправедливо обиженного, показавшись старику коряво отлитой маской трагедии, нацепленной на статую, - Лучше скажи, свежая партия управленцев когда будет?
      - Мне не докладывали, - он посмотрел на часы и ушел.
      Положительно, кто-то его задел за живое. Достоверно рассказал кошмар, выплеснул помои из своей души. Максимычу трудно залезть под панцирь, пробиться сквозь равнодушие, облегающее сокровенные чувства. Значит что-то, созвучное его собственным страхам. Адриан пару минут развлекался, сквозь прищур наблюдая за маленьким поливальным автоматом и представляя себе эти страхи. Ну да ладно, пора работать.
      Второй посетитель, присланный из низовых звеньев корпорации, отобрал весь остаток дня. Задерганный семьей и работой, жутко уставший пятидесятилетний человечек. На его голове остались редкие клочки растительности, а в душе - осколки надежды. Он провкалывал свою семью - дочь и сын сейчас занимались непонятно чем, и как подозревал, скоро опять уволятся, жена состарилась настолько, что кроме своих болезней и сериалов, ничем не интересовалась. Работа отбирала все время, но карьеры сделать не удалось: Захарческий оставался тем маленьким начальником, что всегда висит на грани сокращения и которому дают только самые крошечные, из вежливости, взятки. Адриан изображал все признаки внимания и отстукивал на дисплее команды: схема личности посетителя, которую рисовали программы, уже почти сложилась.
      - А что вы больше всего любите в жизни? - участливое загорелое лицо психолога казалось продолжением янтарного панно за его спиной.
      - Работу, - без колебаний ответил пациент.
      - Но не можете же вы любить ее всю? Вы так долго говорили о надоевшей должности, о сверхурочных часах.
      - Это конечно. Работать хорошо в норму. Если б без всей этой волокиты, - Захарческий потер ладони.
      - А что на самой работе? Восемь часов сплошного удовольствия? Ведь тоже нет, сами понимаете. Вам что-то нравится больше другого? Коллеги? Подчиненные, равные по статусу или начальство? Нет. Пойдемте дальше. Может, вам нравится рабочий кабинет - стены, мебель, вид из окна? - пациент под взглядом Адриана замялся, - Тоже нет. Скорее вы к нему привыкли. Тогда остается лишь предмет, с которым вы работаете. Собственно, ваше ремесло.
      - Канцелярские принадлежности. Когда свежая пачка бумаги открывается, да по ней новым пером пишут - это же чудо! - и на самый краткий миг глаза Захарчевского просветлели, а в фигуре мелькнуло нечто жреческое.
      - Так зачем вам растрачивать сердце на остальных людей?
      - То есть?
      - Я не предлагаю вам бросить семью, упаси господь. Но если вы будете пускать их в свою душу - вы окончательно станете дряхлым затурканным старикашкой. Жена истреплет ваши нервы, за этим последует срыв и увольнение с работы, а детишки по мелочам вытащат из вас последние сбережения. Останется только пенсия и воспоминания о запахе чернил.
      Пациент слегка побледнел, и будущность ему радужной не представлялась.
      - Защититесь равнодушием, - в голосе Адриана не было ничего от дьявола-искусителя, напротив, таким голосом советуют надежные старые друзья, - Станьте черствым, сухим. Чуточку эгоистичным. Покажите это близким. Проявите волю. Скоро они и не заикнутся о деньгах - будут знать, что все равно не дадите. А жена не станет среди ночи гнать вас в аптеку, сообразит еще днем купить все лекарства.
      Захарчевский смотрел на него чуть обалдело.
      - Любите скоросшиватели больше людей - тогда ближние не причинят вам вреда.
      Он с сомнением кивнул облысевшим черепом.
      - Понимаю, понимаю, это же...
      Психолог склонился к дисплею, и перевел разговор на время следующих сеансов. Пациент отвечал рассеяно, загибая пальцы и придумывая, как ловчее скрутить фигу супруге.
      Последние полчаса удалось выкроить на редактирование книги. Ничто не мешало Адриану заниматься этим дома, но рабочий кабинет есть рабочий кабинет - он располагает к труду. Дома нет того чувства постоянной необходимости в психологических мыслях, нет того стрекала, что подгоняет творчество.
      Было на работе еще одно дело. Новенькая. Лена. Добрые большие глаза, коса до пояса, ладная фигура, мягкость движений. Будет обидно, если ее возьмут в оборот Рустиковы, эта парочка, что занимается сексуальными маниями. Атмосфера порочности вокруг них вроде запаха хороших духов незаметная сразу, сильно бьет в голову через пять минут. А со стороны Лена производит впечатление неиспорченной души. Надо попробовать.
      Под мелким, почти случайным предлогом, он встретил ее на лестнице и завязал разговор. Потом он его не помнил - первый диалог с глазу на глаз очень важен, но по настоящему в нем ничего нельзя выразить. Они оба психологи, специалисты по защите разумов. Искренность или чрезмерное заигрывание скорее оттолкнут, чем помогут. Разговор для Адриана напоминал осторожное приближение к голубю, сидящему на асфальте: нельзя спугнуть его, надо быть равнодушно-безопасным. Стараться всего лишь добыть предлог для следующего разговора. Он с Леной перебросился едва ли десятком слов и раскланялся под входной вывеской "Фирменное бронирование духа!".
      Вечером, среди многих других дел, Адриан вытащил из загашника свой старый блокнот в пергаментном переплете. Уже перед телевизором, с орешками на блюдце и пивом в бокале, смотря обязательные вечерние новости и ожидая футбола, он раскрыл его.
      Каким может быть донжуанский список психолога? Это не были женщины, которых он искренне любил - память о них он не доверял носителям информации, да и для их пересчета едва ли понадобились пальцы одной руки. Секс тоже не был здесь главным принципом. В блокноте были записаны сущности их душ. Те любимые вещи, склонность в принятии решений, мелкие тайны, что определяли их личность. То, лишившись чего, человек чувствует себя пустым. Адриан никогда не пользовался этими секретами, чтобы управлять ими - в конченом итоге это бы всплыло и он лишился бы лицензии. Каждую неделю на сеансах люди сами открывали ему свои тайны. Но совсем другое - узнать их самому, выведать. Отказать себе в удовольствии свести все свое сокровенное знание о других людях, о женщинах, в один перечень, Адриан не мог.
      Он перелистывал страницы и губы его неслышно шевелились.
      - Альбина, Альбина. Ты слишком боишься старости. Гимнастика и кремы... - он покачал головой, - И слишком любишь соленых крабов. Но больше ты зависишь от той модельерши. У тебя почти нет вкуса и ты отчаянно копируешь все ее изыски. Ты марионетка. А когда тебе хорошо, когда лучше всего, ты представляешь себя летящей птицей.
      - Вероника, ай. Городская жизнь сложна для тебя. Тебе бы в деревню, к уткам и коровам. Но ты слишком любишь кич, дешевую броскую роскошь. Хочешь все позолотить и хромировать. Прям как сорока. Скрываешь это. И ты так любишь подслушивать. Именно подслушивать - на этом я тебя и поймал.
      - Света. Здесь все так сложно. Ты плохо переносишь мужчин. Слишком высокие запросы. Про печальный опыт и так все знают. Но ты и сама не знаешь, что запах рыбы действует на тебя, как валерьянка на кошку. Подсознание, будь он трижды проклято, заставило отказаться от рыбы в еде и близко не подходить к рыбным отделам. Вычислить бы еще, что именно с тобой в детстве произошло. Зато как ты виртуозна в интригах. Еле отбился.
      - ...дрожание века от волнения.
      - Больше всего любишь держать леденец за левой щекой.
      Он шептал довольно долго, но в блокноте была еще треть чистых листов. Поместить туда сущность новенькой? Пожалуй, что и можно. Вполне достойна. Завтра можно начинать. Адриан съел последний орешек и, прихлебывая пиво, сосредоточился на матче.
      Утром, еще завтракая, он прикидывал, как лучше застать ее на входе. Подсчет удался.
      - Доброе утро, Лена, - Адриан догнал ее в маленьком вестибюле, сразу за вывеской.
      - Привет, - она не была расположена к длинным разговорам и попыталась быстренько отделаться от него. Повернулась к большому зеркалу в половину человеческого роста и стала поправлять прическу.
      - На неделе прибудет партия новых менеджеров, надо будет им защиту ставить, - Адриан стал за ее спиной, чуть сбоку, делая вид, что тоже остановился на секунду.
      - Да, - почти равнодушно ответил ее голос. Зато в зеркале ее отраженная копия повернулась к нему лицом и озадаченно нахмурилась.
      Лена замерла.
      - Это что? - ее отражение вернулось к привычной манере поведения.
      - Зеркало.
      - А почему? - она указала пальцем на зеркальную себя, а та в ответ чуть рассеяно улыбнулась.
      - Это? Дисплей. Пациентов лечим. Интерфейс в воздухе - вот здесь. Еще лицом команды подавать можно, - он прищелкнул языком и его призрак по ту сторону зеркала исчез.
      Она попробовала пошевелить пальцами там, где он указывал - и на нее посмотрела собственная копия, похудевшая килограммов на пятнадцать.
      - Осторожней, тут учиться надо, - он вернул ее образ к норме, Инструкция в машине болтается.
      - И никто не сказал?
      Адриан улыбнулся самой бескорыстной из всех своих улыбок.
      - Прибор пока один. У кого установить - неясно. Грызни много. С ассоциациями и обычные дисплеи справляются. Из-за этого - здесь. Когда пациенты от нас выходят, они всегда кажутся себе лучше, чем есть на самом деле. Идеально соответствуют собственным диагнозам. Хотя вообще-то бесхозяйственность дикая, - Адриан глянул на часы и спохватился, - Время.
      - Да.
      Они разбежались, а в вестибюль за их спинами входили Рустиковы.
      Вежливый электронный голос Ирма предупредил о первом пациенте Сентракову не терпелось. Только Адриан успел рассесться, как в кабинет ввалился облупившийся богатырь. Или чуть сдувшийся. Словом, нелегко пришлось этому человеку. Несколько лет назад он был бы отличной натурой для героического портрета. Загорелое, обветренное лицо, спортивный вид фигуры, крепкие мозолистые руки. Сейчас в глазах было слишком много усталости, а на лице - глубоких морщин.
      - Вадим? - психолог показал ему экран с биографией, - Можно так обращаться?
      Тот чуть нахмурил брови, наклонился к экрану - буквы на нем предусмотрительно увеличились - и кивнул.
      - Кресло удобное, - Адрина сам чуть откинулся в своем, - От подслушивания мы защищаемся, клятву Гиппократа соблюдаем. Тут безопасно.
      Вадим кивнул еще раз.
      - В письме были основные запросы, но уж больно ты конспирировался. Чего ты хочешь: бессердечия, жесткости? Я понял, нужна решительность. Умение импровизировать. Но причем здесь бесшабашность?
      Пациент несколько секунд молчал.
      - У меня очень специфическая проблема. Климат на рабочем месте.
      - М?
      - Достали меня... - Вадим недовольно поморщился.
      - Как и десять тысяч человек в этот момент. Кто больше беспокоит подчиненные или начальство?
      - Тут не в том дело. Ситуация в фирме плохая. За нас спор идет. Я акции вашей корпорации продал. А зам мой, Журавликов, гадюка подколодная, "Дактосу" активы слил. Сейчас суды перемалывают бумаги. Патовая ситуация. Подробности тебе не нужны, но месяца три-четыре мы с ним в одном здании работать вынуждены. Если я уволюсь - все проиграю.
      Адриан удивленно поднял брови.
      - Полагал, что эти проблемы решают ребята в камуфляже. В крайнем случае, - он поднес указательный палец к виску и подергал большим, подражая движению курка.
      - Не в этот раз. Слишком хорошее юридическое прикрытие. Убьют меня фирму возьмут штурмом ваши омоновцы. Это опять деньги, суды. Словом, меня проще выжить.
      - Рискну предположить, подкладывают кнопки на стул?
      - Слушай, что ты за психолог такой? - пациент сжал челюсти и на секунду его лицу вернулась прежняя сила.
      - А я тебя не утешаю, - Адриан пожал плечами, - Сюда приходят учиться смотреть на смерть. Я смогу заставить тебя расслабиться, но сейчас мне важнее узнать твои реакции на раздражение. Чем тебя достают?
      - Всем! - Вадим почти сорвался. Его голос повис на грани громкого слова и крика, - Проблемами, секретаршами, производством, бумагами. А что ни возьмись - везде гадости. Сегодня он поставил на интерком голос маленького мальчика! Визгливый и слова говорить не умеет. Его невозможно слушать. Я сюда и примчался. Всю бумагу в кабинете покрыли водяными знаками - моя физиономия в разных гримасах. Это...
      Пациент справился с собой, глубоко вздохнул, прикрыл глаза.
      - Не так плохо. А какая защита от программ в дисплеях, от подсознательного внушения?
      - Ваши безопасники у меня крутились. Что-то в машину поставили. Другие дисплеи отключили. Регулярно заходят. Нормально, - Вадим в рассеянности потер переносицу, а Ирм тут же нашептал Адриану, что пациент раньше пользовался очками. Осталась близорукость восприятия окружающего пространства.
      - А сторонников у тебя там много? Не один же ты в офисе?
      - Имеются. Но мне приходится держать на себе все дело.
      - То есть вторая сторона работает только на разрушение, а ты на созидание?
      - Да, - Ирм подсказывал Адриану, но тот и сам видел.
      - Неправда.
      Усталый богатырь резко поднял глаза и встретил радушный взгляд жизнелюба.
      - Видишь ли, Вадим, случай действительно сложный. Применим чуточку самоуверенности, безапелляционности. Наглости. Придется устанавливать пронырливость. Убирать брезгливость. Разбираться с ложью самому себе. Словом, поработаем на славу.
      Адриан увидел сомнение в глазах пациента.
      - Тут, случаем, не тоталитарная секта?
      - Намекаешь на зомбирование? Дескать, вытрясем из тебя все, превратим в марионетку и оставим полным психом?
      - Вроде того.
      - Резонная мысль. Сейчас сделать из человека говорящее чучело - раз плюнуть. Но есть парочка контрдоводов. Чем проще программа, что вкладывается в личность, тем меньше эта личность работает. Скажем, внушу я тебе, чтобы ты отдал все свои деньги. Почти разрушу личность. На передачу денег уйдет полчаса. И все. Чтобы ты деньги всю жизнь зарабатывал, надо оставить тебе чуть больше соображения. Чтобы делал это эффективно, а не тупо клянчил мелочь в переходах, - нужно сохранить твою индивидуальность. Чтобы ты делал это эффективней других - твою личность надо развивать. Вот и подумай - та работа, которую ты делаешь, она нуждается в интеллекте? Или с ней справится твой компьютерный секретарь?
      - По-моему, это попытка отделаться лестью, - Вадим подозрительно сощурился, - Знаю я такие приемчики: вы слишком умны и гениальны, чтобы вас можно было обмануть. Чистая пирамида.
      - Приятно когда пациент не доверят врачу, - Адриан искренне улыбнулся, - Это делает мою работу более продуктивной. А если серьезно - я ведь не требую денег. В марионетку тебя могли превратить и наши безопасники. Акции и так у корпорации. После юридической победы сменить тебя можно будет росчерком пера. Еще вопросы?
      - Нет.
      Из стола выросли дисплеи. Изображение на них готово было проникнуть в душу пациента. Вадим подобрался, вцепился пальцами в подлокотники и несколько раз глубоко вздохнул. Адриан одел очки.
      - Поехали.
      Всплеск информации. Адриан нырнул в сознание пациента, как в мутный, до половины забитый мусором колодец. Во всей старой литературе его смешило, что мысли человека можно читать. Глупости. Как прочесть образ, ощущение? Если переводить все это в текст, психиатр всегда будет отставать на полшага. Потому сейчас в деле изображение и звук. Слабый генератор запахов. И мощный компьютер, который в состоянии воплотить на экране весь образный хаос человеческого рассудка.
      - Вот и посмотри на себя в зеркало. Хорош?
      Портрет на дисплее, плод работы программ и психолога, был воплощением всех недостатков и пороков оригинала. Еще немного - и образ стал бы карикатурой, гротеском, но сейчас пациент себя узнал.
      - Смотри не отрываясь и слушай. Вот твоя раздражительность, - будто тени прошлись по уголкам глаз, крыльям носа и подбородку Вадима, - Попробуй ее подавить.
      Из бокового экрана высунулась рожа. Плешивый, слюнявый, какой-то весь перекошенный олигофрен начал медленно и занудно крыть пациента на все корки. Одновременно голос Адриана изменился: стал поддерживающим, ободряющим.
      - Кто он такой, этот урод сбоку? Он пустота. Он не страшен тебе. Его нет.
      - Я понимаю. Стараюсь, - Вадим расслабился, смотрел на свой портрет чуть отрешенно.
      - А теперь готовься.
      Боковой экран опустел. Секунда, вторая, третья. И слюнявый идиот заверещал из другого экрана.
      - А черт! - Вадима подкинуло, а его портрет перекосило.
      - Вот! Здесь пробел. Первая реакция - крик и пустая злость! - Адриан говорил громко, чтобы Вадим не начал ругаться, - Ты тратишь нервы!
      На экране отразилось лицо пациента в момент срыва - тягуче двигались зрачки, приоткрывался рот.
      - Этот момент. Запомни - нельзя возмущаться. Люди должны ощущать твои действия, а не эмоции.
      Вадим посмотрел. Притих. Опустился в кресло.
      - Начинаю понимать. Давай дальше.
      Следующие три часа они продуктивно закаляли его личность.
      После, когда пациент перед самым уходом смотрел успокаивающую цветомузыку, пришла новость, которой ждали вторую неделю. Немедленно бежать не требовалось, и Адриан решил проветриться. В садике еще было пусто - а у зеркала стояла Лена. Рустиковы показывали ей, что оно могло. Сбоку не видно было, какие у них сегодня вкусы, но внушение они включили на полную мощность. Музыки не слышалось, да и зачем им музыка: их тихие, на грани шепота голоса, сплетались в подобие мелодии. Супруги не танцевали, но двигались в гармонии - перемещались ладони, локти, ступни. Замри они на миг, все было бы совершенно обычно, людей в таких позах можно каждую минуту увидеть на улицах. Но сейчас они обволакивали ее. Рустиковы "ставили интим" - создавали обстановку доверия. Их первый стандартный шаг.
      Адриан несколько секунд оценивал положение. Нет. Она им не по зубам, напрасны их увертки. Нет той млеющей улыбки, томности, покорной расслабленности - в глазах только любезность. В наклоне головы твердость. Независимость.
      Он чуть слышно прищелкнул пальцами и тихо подошел к ним. Дисплей, послушный его воле, отразил Адриана в обычном виде.
      - Внимание, - самая маленькая доля стали в голосе и безразличие на лице, - Набран состав младшего звена. У нас работа, - и, чуть мягче, смотря ей в затылок, - Будем строгать "буратин".
      Никогда бы корпорация не стала содержать такое подразделение разоряться на мелкие фобии своих сотрудников и лечение посторонних. Души надо было бронировать управленцам, делать это с разбором и тщанием - чтобы только свои безопасники могли приоткрыть панцири и прощупать их на предмет лояльности. В идеале менеджеры должны были стать штучным товаром, но такую загрузку группа бы не потянула, да и не допускали новичков к уж слишком большим тайнам. Была еще специфика набора кадров: после конкурсов они приходили большими партиями.
      - Все в сад.
      - Да, мы это там делаем, - почти в унисон проговорили супруги.
      В саду уже было тесно. Полтора десятка свежих лиц - молодых, чуть тронутых цинизмом обучения и подсушенных бухгалтерским делом. Новенькие расселись на всех горизонтальных плоскостях. Максимыч был уже здесь, при командной работе он был главным.
      Что свежачок наглый - это хорошо, легче будет раскачиваться.
      - Дамы и господа! - начал Адриан, бодро перемещаясь по диагонали садика и стараясь не отдавить никому ноги.
      - Леди и джентльмены, - продолжил Рустиков, застрявший у входа.
      - Подчиненные! - каркнул Максимыч от колонны, - Сейчас перед вами ставится учебно-игровая задача: подороже продать мне свою душу!
      - Сделать это быстро, - Лена стояла между карликовыми яблонями.
      - И элегантно, - выдохнула откуда-то сбоку Рустикова, - Вдруг в них не найдется ничего ценного.
      - Говорить только правду! - продолжилось карканье - Начинайте!
      Где-то далеко тихо и тревожно заплакала скрипка.
      - У меня хорошо обученная душа, - дернулся вперед самый храбрый портняжка.
      - И что? Любой справочник лучше тебя. Нет! - Рустикова обидно хохотнула, а скрипка раздраженно взвизгнула.
      - У меня хладнокровная душа, спокойная и расчетливая, - а этот храбрец уже подумал.
      - Но тогда почему ты обращаешься ко мне? - ласково спросила его Лена, Я ведь не покупаю ее. Выходит, ты боишься идти сразу к нему?
      Потом начался вал предложений. Каждый продавец стремился найти в своей душе нечто ценное, добродетельное - и черты их характеров прояснялись. Компьютеры следили за правдивостью и обрабатывали жесты, гримасы, оговорки и перефразированные предложения. Новички понемногу раскачивались: ярче блестели глаза, меньше были паузы на обдумывание слов. Вдруг девушка со спокойными, серо-стального цвета глазами стала расхваливать свою подлость и бессердечие - ведь это больше привлекает скупщика душ, он больше даст за родственное сознание. Вслед за ней каждый поторопился сказать о себе нечто плохое.
      - Не скрывайте своих пороков, о них все равно узнают, - Рустиковы вытряхивали из них признания в грехах. Безразлично фальшивых или настоящих, потом будет разбор.
      Начали торговаться за цену - высказывать свои желания. Такие, чтобы после их исполнения не обидно было умирать. Удовольствия, власть, богатства. Счастье и спокойствие духа. И новая порция данных ушла в машины: чем их можно купить, какие кнопки в их психике надо нажимать. Конечно же, за этим последовали страхи, покарания за продажность. Здесь всегда был конечный пункт давления на новичков - они старались закрыться. Психологи давали им перехватить инициативу: управленцы придумали продавать душу не целиком, а по частям. Тут же всплыла, почти по графику, идея коллективной души, того идеального собрания качеств, за которое Максимыч выполнит любое желание. Стали искать добровольца, которому остальные оплатят продажу души. Посыпались шутки.
      - Мальчики и девочки: посидели неплохо, - Максимыч подвел итог, Победил вот этот молодой человек подхалимистой наружности, Дмитрий. За его таланты я бы отвалил ему дополнительные полтораста лет жизни, но делал бы это весьма осторожно - чтоб он подметки у меня не срезал.
      Молодняк ответил дружным зарядом хохота и начал расходиться. Небо наверху уже было темным.
      - Отбой, - Максимыч сгорбился и поплелся к себе.
      Все торопились разбежаться, но у Лены было больше причин, чем у остальных. Она чувствовала, что за ней начинают приударять и не была уверена, что хочет вот так сразу заводить служебный роман. Но как не старалась - проходя мимо зеркала в вестибюле, встретила Адриана. Тот играл кнопками невидимой клавиатуры, а за стеклом его лицо меняло выражение, как экран телевизора меняет программы.
      - Нам такое часто надо делать. Процедура.
      - ? - она чуть остановилась.
      - Аутентичность. Подлинность собственных чувств. После работы с группой надо смыть их эмоции, - выражения менялись все быстрей и быстрей. Усталость и гнев, напряжение и беззаботность, - Выбрать свое собственное.
      Все остановилось. Обычное добродушие, но в черных глазах - смесь иронии с восхищением.
      - А этот трюк долго репетировался?
      Язвительная фраза без издевки в голосе. Значит ей интересно. Адриан решил не заметить сарказма.
      - Прежде чем его утвердили по инструкции? Неделю, - он повернулся к выходу, - Но если ты не хочешь слушать эту историю в компании Рустиковых, поторопись, - Адриан немного картинно указал ладонью на дверь.
      Уже внизу повернул разговор на другое.
      - Знаешь, а я, по-моему, вычислил профиль твоей работы
      - И?
      - Ты будешь давить в них вещизм. Правда?
      - Нуу... Почти. Как догадался?
      - Ты - моя противоположность. Максимыч дарит людям любовь к жизни, а смерть своих не нужна. Наши бравые сексопатологи распаляют и остужают одновременно. Но я - пока один. Отнимаю у людей чувства, заставляю их любить вещи. Ты необходима, чтоб они не помешались на стяжательстве.
      - А кто мог так все организовать? Назначение и отбор. Ты? Или...
      - Только не я. Честное слово.
      - Да. Я сегодня поняла. Ты давишь у людей чувства. Это отнятие любви, оно ведь страшное. Можешь убрать все - дружбу, верность, гордость. Ты как хирург с бензопилой. Даешь им протезы вместо эмоций. Так не может продолжаться бесконечно.
      - Ну почему, - обиделся Адриан, - Все ходят к зубному, и всем там нравится пожизненная гарантия. У моих конструктов - тоже самое. Можно до смерти прожить приличным человеком.
      - Но это не натуральное.
      - Ну и что? Кто в наше время может позволить себе естественность? Пятилетний ребенок, который без денег в кармане смотрит на рекламу? Родители быстренько научат его что почем, - журчащий баритон его стал тороплив.
      - А вернуть им чувства?
      Адриан удивленно замер, смотря в ее добрые глаза.
      - Ты говоришь искренне. Странно.
      - Ты - тоже.
      Они пошли дальше.
      - Вернуть. Как же. Хороши бы мы все были, с естественностью. Подожди, Лена, ты сочувствуешь каждому пациенту на сеансе?
      - Почти, - пришел ее черед удивляться.
      - Почти сочувствуешь или почти каждому?
      - Почти всем, - она чуть поджала губы.
      - Тогда у тебя большое сердце. Как же ты оказалась у нас? Я ведь отрубаю привязанности по долгу службы. Так надо.
      - Это длинная история. Очень. А что сегодня было - мимикрия. Иногда приходится.
      - Нуу... - протянул Адриан, - Ты и прикидываешься талантливо. Поздравляю, - Он вздохнул, - Лена, ты идеалиста. Все природное в человеке слишком давно служит бизнесу. Самая искренняя любовь, которую нас просят прививать - это любовь к начальству. Мы для того здесь и существуем.