- Шире, шире...- Ободрял монах.- Открой рот так, чтобы могла свободно дышать. Как во время бега...- Невольно мы рассмеялись этому сравнению, но долго отвлекаться от своего занятия, сами понимаете, не могли. Буквально через пару секунд мы уже, совершенно забывшись, продолжали свои занятия, но теперь Алёна глубоко дышала широко открытым ртом, а её стоны и вскрикивания разносились по округе... - Как хорошо...- Мечтательно произнёс монах.- Вот так бы всю жизнь, а?Полунасмешливо обратился он к нам. Смущёнными, но сияющими физиономиями мы охотно подтвердили своё согласие. Я поднял голову и уселся, обняв её колени. Мы немного - буквально с полминуты - передохнули. Снова почувствовав в себе силы, я уставился на её колени и нерешительно поцеловал их - сперва одно, затем - другое. Алёна одарила меня благодарным взглядом. - Поцелуй её в живот...- Предложил старик. Я охотно повиновался.- Выше...шепнул старик.- Выше... Ещё выше...- Мы поцеловались.- Теперь ты его...шепнул старик Алёне.- Ниже...- Губы девушки коснулись моей груди.- Ниже... Ещё ниже...- Мой член оказался у её лица. Она нерешительно прикоснулась руками к мошонке. Попыталась её погладить. Та в ответ сжалась, превратившись в крошечный комок.- Поцелуй...- шепнул Алёне монах. 'Куда?'- Взглядом нерешительно спросила она.- 'Туда, туда...'- тоже взглядом подтвердил тот. Алёна нерешительно коснулась губами головки члена. 'Ещё...'- Улыбнулся монах. Алёна поцеловала его ещё. И ещё. И ещё раз. Мне нравилось. Налившийся кровью член дрожал. Раскрасневшаяся девушка, казалось, входила во вкус. Вдруг она несмело взяла головку губами. И... мой член, моя... гордость - то, что я только что с таким желанием демонстрировал девушке, любуясь её вожделением - вдруг обмяк, съёжился, превратившись в безвольного червяка. И только боль напоминала о том, в каком виде он пребывал всё последнее время... - Что с ним?- Испуганно взглянув на монаха, нерешительно спросила невеста. - Ничего.- Улыбнулся тот.- Просто непривычно ему это - вот он и испугался... - Кто 'он'?- Девушка переводила недоумевающий взгляд с меня на 'него', как бы пытаясь угадать, кто же из нас оказался столь пугливым. - 'Инструмент'.- Улыбнулся монах.- Не привык он к такому обращению. Вот и испугался. Ничего,- ободряюще кивнул нам 'инструктор',- пообвыкнет понравится. Даже наоборот - когда у него 'настроения' не будет, так вы его таким способом поднимать будете... - То есть?- Не поняла Алёна. - То есть...- вздохнул монах,- соси!- Неожиданно сказал он. - Как это?- Зарделась невеста. - Да так... Как ты только что делала... Возьми его в руку... Оттяни назад кожицу... Возьми губами головку... Втяни её в рот... Оближи её там... Пососи немного... Поиграй с ней языком... Втяни в рот его весь... Короче говоря - делай с ним всё, что тебе вздумается - лишь бы он вновь 'осмелел'...- Закончил 'инструктаж' учитель. Совершенно красная, Алёна несмело пыталась следовать его советам. И - чудо: спустя несколько минут таких её развлечений 'инструмент' начал оживать. - Пока больше не надо.- Подсказал монах.- Он к этим развлечениям ещё не привык, не освоился, так что большего вы от него сегодня таким способом и не добьётесь... Ложись на спину,- обратился он ко мне.- А ты вставай...он подал руку невесте. Та сделала попытку вскочить и, зашатавшись, едва не упала. - Но, но... Не так быстро...- Взял её за плечи учитель.- Стань на четвереньки, пообвыкни... Если всё нормально - поднимись, оставаясь на коленях... Только так... Постепенно...- Я тем временем улёгся. Стоя рядом на четвереньках, Алёна стала игриво щекотать меня волосами. Она смеялась. Она довольно улыбалась. Она целовала меня - в губы, в плечи... Она обцеловывала меня всего. - Присядь на него верхом...- Снова посоветовал монах. Алёна осторожно пристроилась сверху.- Возьми член рукой...- Она, хоть и потупив стыдливо глаза, но - уже охотно - взяла.- Поводи его головкой у себя между ног...Зардевшись, девушка исполнила и это. Инструмент заметно приободрился.Вставь его туда...- Она несмело ввела головку внутрь и едва не вскочила, вскрикнув. 'Чего это она?'- недоумённо взглянул я на учителя. 'Ничего',улыбнулся тот. 'Просто несмелая ещё, нерешительная... Это пройдёт...'Алёна тем временем сумела ввести головку и, закусив губу и подрагивая всем телом, осторожно водила ею туда-сюда... - Глубже, глубже...- прошептал монах. Невеста повиновалась. Похоже, она начинала терять голову - глаза прикрыты, голова чуть откинута назад... Шумно дыша чуть приоткрытым ртом, она то нерешительно пыталась присесть на член, то почти вскакивала с него, повторяя это настолько часто, что вызвала наши улыбки. Я тихо блаженствовал. - Обними её,- тихо сказал монах. Я протянул к ней руки. Алёна подалась ко мне всем телом, прижалась, отстранилась, прижалась ещё - и вжалась в меня, пристроив голову у меня на плече. Я обнял её руками. - Перевернитесь,- шепнул мне монах. После нескольких бесплодных попыток мне это удалось. Теперь я оказался сверху. - Та поза, в которой вы только что находились,- улыбнулся монах,- хороша, чтобы свести женщину с ума... Называется она 'наездница'... Женщина в этой позе чувствует себя свободной, её движения не скованы - и она может, легко предаваясь любым фантазиям, довести себя до экстаза... Но лишаться девственности так сложновато - решиться трудно... - Угу...- пытаясь спрятать свою голову у меня на груди, стыдливо подтвердила Алёна. - Поэтому эту функцию мужчине приходится выполнять самому...- развёл руками учитель. 'А как?'- едва не спросил я, но он продолжал: - Приподнимись над ней на руках... не стесняй её движений... Введи головку и осторожно, неглубоко, води ей туда-сюда... Потом опустись на локти и возьми её руками за плечи... Только не ложись на неё совсем - просто едва касайся... Осторожно... Всем телом... Или - теми его частями, которые касаются...- Улыбнулся старик, видя мои прилежные попытки слишком точно исполнять его предписания.- Вот так и продолжай... Пока не почувствуешь, что через секунду всё закончится...- Старик сделал паузу - видимо, пытаясь оценить, правильно ли я его понимаю.- А как почувствуешь, что пора - вонзи до предела, одним махом, решительно - и тем ты уничтожишь её девственность...- Так я и сделал. - ААх!- От неожиданности Алёна едва не вырвалась. Но за плечи я держал её крепко... Всаженный до основания член пульсировал в ней, выпуская сперму; я уже попросту лежал сверху, будучи совершенно неспособным находиться в напряжённом состоянии; но руки мои вцепились в её плечи мёртвой хваткой... Вырваться она просто не могла... По лицу её текли слёзы, а я целовал и целовал - глаза, виски, щёки, губы, шею... Меня совершенно переполняло какое-то новое, неизвестное мне ранее чувство благодарности к лежащей подо мной женщине... Я не могу его описать. Оно поработило меня, сделало своим... и её - рабом. Навеки. Как мне казалось тогда... О, боги! Если бы это было правдой...
      * * *
      ...Рассказчик вздохнул и лихорадочно облизал пересохшие губы. Он стоял у поручней, сжав их побелевшими пальцами и лихорадочно блестящим взглядом пронизывал горизонт. Казалось, он был на грани истерики, и боцман, вынув трубку изо рта и выбивая её о колено, не спускал с него глаз. - Хоть бы не кинулся...- Вздохнул у моего уха пожилой матрос. Механик же между тем продолжал...
      * * *
      ...Спустя совсем немного времени я нашёл в себе силы оторваться от её безвольного тела, сполз на землю и устроился рядом, обнимая и как бы опекая её... Казалось, прошла уйма времени... Наконец старик встал, и, обращаясь к нам, произнёс: - Вот и свершилось, дети мои... Ты пролил её кровь...- И он задумчиво замолк.- Я должен был, правда, перед тем спросить вас, не передумал ли кто...- Вздохнул монах.- Но - увы - не нашёл в себе сил сделать это...- С тёплой улыбкой развёл руками он. Мы тоже улыбались, прекрасно понимая, что в тот момент... М-да... - А потому я спрашиваю тебя,- он нагнулся и посмотрел мне в глаза,- не жалеешь ли ты сейчас о том, что сделал?- Я, прикрыв веки, только и нашёл в себе силы, что с довольной улыбкой покачать головой. Алёна реагировала на заданный ей вопрос примерно также. - Ну, и слава Богу.- Облегчённо вздохнул старик. Он немного постоял, не слишком картинно воздев руки к небу, затем обернулся к нам и сказал: - Отныне вы представляете собой семью. Со всеми вытекающими отсюда последствиями и взаимными обязательствами.- Он немного пожевал губами, как бы собираясь с мыслями.- На первых порах я бы не советовал вам делать две вещи: афишировать свои отношения и заводить детей. - Почему?- Взглядом спросили мы оба. - Афишировать свои отношения не следует, чтобы не вызвать волны зависти, недовольства, ненависти... и прочих неприятных для вас эмоций со стороны окружающих. Раффа, конечно, избавит вас от прямых неприятностей, способных разрушить вашу семью - но я не думаю, что вам доставит удовольствие жить в окружении завистников и недоброжелателей...- Переглянувшись, мы медленно согласно кивнули: дескать, понятно... - А заводить детей вам не следует до тех, по крайней мере, пор, пока вы не зарегистрируете свой брак среди людей - обычным, 'людским' способом... Иными словами - пока вас не будут вынуждены признать окружающие... Ибо ребёнок, рождённый вне брака, всегда порождает среди людей осуждение и недоброжелательность - и к матери, и к нему... Думаю, что вам это тоже не нужно...- Мы охотно согласились и с этим. - А как же...- Забеспокоилась вдруг Алёна, но монах жестом прервал её: - Сегодня ты не могла забеременеть - не тот день. Через пару дней ты начнёшь...- Он запнулся, подыскивая нужное слово,- кровить... Так что - ни сегодня, ни завтра понести ты уже никак не можешь: оплодотворяться там просто нечему... Обычно в эти дни вы можете безболезненно развлекаться, как вам вздумается... Но сейчас вам следует воздержаться. - Почему?- Удивился я. - Мне больно...- нерешительно шепнула Алёна. - Потому, что у неё там сейчас - зияющая рана.- Взметнув брови, изумился моей непонятливости монах.- Которую ты только что сотворил...- Ухмыльнулся он.- Чтобы она поджила - надо бы несколько дней подождать... - А потом... не будет так больно?- Нерешительно спросила Алёна. - Потом не будет...- Улыбнулся монах.- В следующий раз ещё, может, и будет немного побаливать... Но - уже меньше. Потом - ещё меньше... Думаю, что где-то на третий-четвёртый раз ты уже наверняка не будешь чувствовать совсем никакой боли... Только не балуйтесь эти два дня - невелико удовольствие рану-то бередить... Ну, а потом она начнёт кровить - уже не по причине потери девственности...- Старик с улыбкой развёл руками.- И, поскольку в те дни вообще лучше с подобными занятиями не связываться слишком легко можно занести инфекцию и слишком неприятны могут быть последствия для её организма - получается, что продолжить полноценные занятия этим новым для вас 'видом спорта',- хмыкнул он,- вы сможете только после того, как она перестанет кровить - то есть ещё примерно дней через пять-семь... Но тогда уже вам придётся самим думать о безопасности... - О безопасности чего?- С трудом соображая, спросил я. - Чтоб байстрюков не наплодить...- тяжело вздохнул старик и, порывшись в рюкзаке, бросил мне пачку презервативов: - Потренируйтесь на досуге... Я думаю, сами сообразите, как ими пользоваться...- Мы синхронно залились краской. Нельзя сказать, что я ничего не знал тогда ни о 'женских делах', ни о том, для чего нужны презервативы - просто голова после всего того, что было, совершенно не соображала, стараясь при первой же возможности свалиться набок или упасть на подушку, которую успешно заменяло плечо моей новоиспеченной молодой жены. Видимо, заранее зная о том, в каком состоянии мы будем находиться, монах заранее подготовил коварный сюрприз: вынув из рюкзака почти литровую бутыль с грушей и с пульверизатором, он принялся обрызгивать нас с головы до ног. Нельзя сказать, что мы восприняли это с благодарностью вопли недовольства двух извивающихся тел огласили округу... Но зато уже через минуту мы встали, и, вытираясь полотенцами, ощущали в себе хоть какие-то силы. Монах отсоединил бутыль и протянул нам: - Чересла-то ополосните...- И, заметив смущение юной женщины, с улыбкой отвернулся, начав сосредоточенно собирать в рюкзак наши вещи. Смыв подсохшие кровь и слизь, мы вытерлись окончательно и, почувствовав себя гораздо лучше, накинули на себя наши 'брачные одежды'. Окинув нас взглядом, старик удовлетворённо улыбнулся и, вскинув на плечо рюкзак, пошёл вниз. Обнявшись и пошатываясь, точно пьяные, мы последовали за ним. Спускаться было вроде бы и легче, но, спустившись с холма, мы чувствовали не меньшую усталость, чем тогда, когда завершили подъём. Заметив это, старик молча кивнул на ручей. Теперь нас уже не нужно было долго упрашивать - мигом 'разоблачившись', мы ринулись в холодную воду. Разумеется - сразу же, обнявшись, улеглись на дно. Силы прибывали быстро. Но холод пробирал ещё быстрее. - Двигайтесь, двигайтесь!- Тормошил нас старик. Мы, разумеется, поняли его по-своему и начали активно двигаться, не размыкая объятий. Очень быстро мой 'инструмент' был почти готов к дальнейшему употреблению, но при этом болел, как натруженные мышцы дровосека, весь год пролежавшего на печи и решившего в один день обеспечить себя дровами на всю оставшуюся жизнь... Я непроизвольно согнулся и холодная вода проникла между нами, помимо воли заставив нас двигаться ещё активнее. Алёна, взвизгнув, вскочила с озорством дикой кошки и принялась брызгаться так, что ручей мигом стал непрозрачным от поднятого песка. Я не мог толком защищаться, прижав болючее место руками и скрючившись в три погибели, а потому новая затея ей быстро наскучила. С виноватой рожицей подойдя ко мне, она начала омывать меня водой, набирая её пригоршнями. Быстрое течение уже унесло взбаламученный песок. Ноги замерзали в холодной воде ещё быстрее - и вскоре мы, вновь обнявшись и шатаясь, точно пьяные, выбрались на берег. Монах, тепло оглядывая нас, протягивал полотенца. Мы чувствовали себя совершенно разбитыми, измождёнными - но бесконечно счастливыми. У меня проявилось какое-то новое чувство - ответственности, что ли - за этот маленький жмущийся ко мне комочек... который, как бы вторя этому чувству, вжимался в меня, будто пытаясь спрятаться в моих объятиях от невзгод всего мира...
      * * *
      ...Рассказчик снова замолк. На этот раз взгляд его был устремлён в морскую пучину. Руки его дрожали. По лицу текли слёзы. - Ты, это, парень...- вынув трубку изо рта, промолвил боцман,- сел бы, что ли... А то ведь, вишь - ноги дрожат...- Как бы с безразличием в голосе добавил он. Рассказчик ухмыльнулся - видимо, понял беспокойство боцмана. Но всё же сел, прислонившись к борту. - Не бойтесь. Не упаду. Это уже давно прошло...- Прикрыв глаза, сказал он. С минуту помолчав с отсутствующей улыбкой на лице, он отстегнул от пояса флягу с ромом и приложился к горлышку. Подобревшими глазами оглядев присутствующих, он завинтил крышку и продолжил свой рассказ.
      * * *
      ...Домой мы ехали молча. Алёна сперва дремала на моём плече, затем сползла и, устроив свою голову поудобнее на моих коленях, тихо посапывая, спала. Монах, казалось, безучастно смотрел в окно. На прощанье он сказал нам: - Вы вступили в новый этап своей жизни. Вы открыли для себя то, о чём раньше только догадывались. Сегодня я пытался сделать так, чтобы вы впредь не боялись и не стеснялись любить. Как вы думаете, мне это удалось? - По-моему - вполне,- с нежностью взглянув на обнимаемую подругу, удовлетворённо произнёс я. Алёна только тихо улыбалась своим мыслям. - Живите Любовью, дети мои...- Уронив слезу, напутствовал нас монах.Действуйте - по Любви, решайте - по Любви, ибо, пока дела и поступки ваши будут определяться Любовью - вряд ли вы сумеете наделать ошибок... Не бойтесь Любви, даже если она преподнесёт вам сюрприз и круг ваших любовных утех станет шире...- Монах замолк, перебирая чётки.- Только...- Он снова выдержал паузу, будто раздумывая, как бы это получше сказать,- об одном я не советовал бы вам забывать никогда: остерегайтесь поспешности в Любви. Опасайтесь случайных знакомств и связей. Помните, что с того момента, как вы познакомились с объектом своего обожания и до того дня, как вы вознамеритесь разделить с ним ложе, должно пройти, как минимум, две луны... - Как минимум?- Переспросил я. - Лучше - больше.- Вздохнул монах.- Ибо слишком многое вы поверяете тому, кого впускаете в одну из тончайших сфер человеческих отношений... И слишком пагубны бывают порой последствия неосторожности в этих отношениях... Мне бы не хотелось, чтобы вы испытали их на себе... Иными словами - не впадайте в блуд. Не упрощайте Любви до уровня соитий, ибо она не склонна этого прощать...- Закончил монах своё напутствие. Мы остались одни. Он надолго куда-то исчез, появляясь дома лишь изредка - казалось, только затем, чтобы, оглядевшись, поинтересоваться, как дела, да порадоваться за нас. А нам было грех жаловаться на жизнь - в месяцы, оставшиеся до лета, мы воистину познали, каково оно бывает - земное счастье... Мы безумно любили другу друга. Мы не могли жить друг без друга. Мы едва не забросили университет - но у Алёны хватило благоразумия вовремя спохватиться... А летом мы сыграли свадьбу. Никто, естественно, не знал, чем мы усиленно занимались весь этот период... А мы занимались очень усердно... Старик ещё у 'брачного ложа' преподал нам урок, которого мы не забыли никогда: нежность, нежность, и ещё раз - нежность... Доведение другого до сумасшествия, до состояния, когда он готов умолять, чтобы... Ох... ...Мы были прилежными учениками. Мы начали с 'ветвей персика', вдоль и поперёк изучили Камасутру, мы брали любой эротический роман и, тщательно выбирая все постельные сцены - а больше там обычно ничего интересного и не было - анализировали их и перепробовали всё, что нам казалось привлекательным. Мы брали любое 'руководство для вступающих в брак' и изучали его - и изучили их все. Мы перепробовали всё, в чём находили хоть что-то интересное. К свадьбе мы, наконец, насытились. Мы вели себя, как старые добрые друзья, каждый из которых знает привычки и нравы другого не хуже, чем свои собственные... В наших отношениях не было проблем. Мы просто любили - самозабвенно, до одурения... Нельзя сказать, что Алёну никто не замечал - она была красива, начитана, умна... Эпизодически у неё появлялись кавалеры. Каждый, кого она одаривала своей благосклонностью, отличался честностью - не слишком распространённой среди людей; порядочностью, умом... И - отсутствием показушности, что ли... Они ей нравились - видимо, именно этим... Она охотно приводила их домой. Охотно принимала ухаживания. Танцевала... Они, хмелея от запаха её волос, в конце концов не могли удержаться, чтобы не коснуться губами её шеи... или плеча... Ей это нравилось - но одновременно она этого боялась: после каждой такой попытки чрезмерно смелый кавалер забывался ею и больше не смел настаивать на восстановлении отношений... Однажды я спросил, чего она боится. - Потерять тебя...- Немного подумав, несмело произнесла она. - Не бойся...- Улыбнулся я. Мне это нравилось. Мне нравилось, когда парни дуреют от неё. Мне нравилось видеть её возбуждённые глаза, одухотворённое лицо... Когда она начинала 'сходить с ума', оно всегда становилось у неё каким-то особенно красивым... Неземным... Мне нравилось за этим наблюдать - даже со стороны. И я сказал ей об этом. Я попросил её не останавливать очередного кавалера. Не делать вид, что он преступил черту дозволенного. Не гнать его... А просто получать удовольствие, теряя голову... Я хотел это видеть. Она очень внимательно посмотрела на меня: - Скажи... Ты действительно этого хочешь?- Спросила. - Да.- Улыбнулся я, сгребая её в объятия. - Но... зачем это тебе?- Пытаясь освободиться и заглядывая мне в глаза, продолжала допытываться она. - Не знаю...- Пожал плечами я.- Наверное, мне просто приятно, когда ты сходишь с ума... Мне _очень_ приятно это видеть. Пожалуй, особенно - как раз со стороны. Когда сам ничем более не занят и могу вдоволь насладиться зрелищем... - Правда?- Недоверчиво спросила она. - Правда...- Шёпотом подтвердил ей на ухо я. - Хорошо...- Немного подумав, согласилась она.- Я попробую. Только...- Она задумалась.- Если тебе вдруг что-то не понравится... Или просто станет не по себе - ты найди способ аккуратно вмешаться, ладно?- Она нерешительно посмотрела на меня. - Хорошо...- Улыбнулся я.- Обязательно найду способ. Если вдруг,- я старательно подчеркнул это 'вдруг',- что-то мне не понравится...- Она нерешительно и отстранённо улыбалась... ...Ждать пришлось недолго - не больше месяца. Очередной кавалер был на год старше. Видимо - опытнее. Заметно умнее других. Она пригласила его на именины. Заметив, что приглашены только мы двое - других гостей нет, он сразу заподозрил какую-то подоплеку... И он не ошибся. Когда, танцуя, он, как и все его предшественники, начал терять рассудок от запаха её волос и осторожно, как бы невзначай, коснулся губами её плеча - она не отстранилась, как обычно, не выскользнула, сделав вид, что ей срочно понадобилось что-то сделать - она, задрожав, прижалась к нему. Он растерялся - это было неожиданно: за ней давно установилась слава недотроги - все отвёргнутые за попытки сближения кавалеры усердно эту славу поддерживали, с сожалением цокая языками: 'Ах, какая женщина...'... Но долго раздумывать было некогда: когда, дрожа от возбуждения, к тебе прижимается _такая_ женщина, одетая в тоненькое, почти светящееся платьице с голыми плечами и обнажённой спиной - до раздумий ли тут? Когда, непроизвольно опустив руку, ты вдруг обнаруживаешь, что это платье одето на голое тело - сможешь ли устоять? Он не смог... Он не смог оторвать губ от её плеча... он повёл их ниже - по руке - до локтя... Бретелька, на которой держалось платье, соскользнула, естественно... обнажив грудь... Недотрога очень долго и тщательно подбирала платье, способное к таким трюкам... Парень ошалел. Он уже не видел ничего кругом - лишь только девичью трепещущую грудь небывалой красоты... Алёна, прикрыв глаза, постепенно сходила с ума. Мельком взглянув на её лицо и поняв, что это не сон, что недотрога действительно потеряла голову - парень воровато взглянул на меня. Я довольно улыбался. Он нерешительно коснулся рукой другого плеча, продолжая следить за моей реакцией. Я, прикрыв глаза, кивнул. Тут он, по-моему, всё понял. Он понял, что те, другие, просто 'не были допущены к ручке'. Он понял, что сам он сейчас 'допущен' - как, видимо, был в своё время 'допущен' и я. Он бережно скатил вторую бретельку. Платье легко соскользнуло на пол. Именинница стояла, стыдливо прикрыв наготу руками и залившись румянцем - примерно, как тогда, на холме... Я с изумлением глядел на неё - мне давно казалось, что она совершенно утратила способность краснеть и теперь мне было очень приятно это видеть. Ободрённый моей поддержкой, парень нежно поцеловал её в живот... Ниже... ниже... Он добрался до колен. Алёна стонала. Она была просто прекрасна... Парень молча перенёс её на диван. Вскоре старый диван уже натужно поскрипывал в такт её стонам и вскрикиваниям. Именинница совсем потеряла голову... Волосы её разметались по подушке, груди отчаянно раскачивались вдоль тела... Сама она, комкая руками простыню, отчаянно ловила ртом что-то... Воздух? 'Хм... Воздух ли?'- Шальная мысль неожиданно пришла мне в голову. Мой член уже давно жаждал исполнить свою роль - и я не мог больше ждать: постепенно теряя голову, я подвигал его ко рту потерявшей рассудок распутницы... Едва коснувшись головки губами, она впилась в неё с неистовством монашки, у которой позади многие годы воздержания. Я был изумлён запасом сексуальности этой женщины... Она стонала и сосала, она извивалась всем телом, обнимая гостя ногами и ногами же отчаянно прижимая его к себе... Парень сосредоточенно исполнял свою роль, а мне ничего не оставалось делать, как заняться её грудью... Я расположил свои руки так, что каждая грудь при очередном движении слегка касалась моих ладошек. Это вызвало у неё целую бурю эмоций... Она задрожала всем телом, как в столбняке, и, дико вскрикнув 'Ещё... Ещё!!!' - принялась самозабвенно поглощать оба члена, уже совершенно потеряв голову, позабыв обо всём и нисколько не стесняясь... Парень кончил первым. Она, продолжая прижимать его ногами, не отпускала... Вскоре и я наполнил её рот спермой, которую она едва успевала глотать, неистово вылизывая мой член и не отпуская его на свободу... Постепенно она обмякла, и, тяжело дыша, вдруг расплакалась. - Ты чего?- Мы оба были совершенно озадачены. - Ничего, ничего... Мальчики мои... Идите сюда... Оба...- И она прижала нас к себе, положив наши головы к себе на плечи. Непроизвольно каждый из нас положил руку ей на грудь. Она благодарно улыбалась. Изредка по телу её прокатывалась судорога, и тогда она прижимала нас с такой силой, что, откровенно говоря, было больно. Мы молчали. Пожалуй, оба были совершенно ошарашены способностью женщины получать удовольствие... Оба не только не видели, но и не слышали никогда о подобных оргазмах... Я был и доволен, и напуган одновременно: а ну, как сам теперь не сумею её удовлетворить? Но мои опасения были напрасны: после этого случая Алёна 'пела и плясала' пару дней - казалось, совершенно не нуждаясь в мужском участии. Лишь изредка она, как кошка, 'притиралась' ко мне, требуя, чтобы я её погладил по головке... Уже на третий день она захотела совокупиться со мной и сделала это с такой нежностью и осторожностью, как любящая невеста, и с таким профессионализмом, как опытная б... Я, преисполнившись благодарностью, ласкал и обнимал её, то целуя, то поглаживая голову, проявляя, в свою очередь, столько нежности, сколько не проявил, быть может, за всю нашу жизнь... Любимая цвела... Душа её пела... Похоже было, что она, наконец, поверила в мою любовь к ней - а до того лишь изображала доверие, скрывая настороженность... - Я люблю тебя... Я _действительно_ люблю тебя...- Шептала она, с наслаждением вслушиваясь в звук своих слов. Я шалел...
      * * *
      ...Парень оказался болтуном. Я понимаю, что, узнав о таком контрасте между сложившимся общественным мнением и тем, что происходит на самом деле, молчать трудно. А он поначалу упорно молчал. Он появился у нас ещё раз через неделю. Он целовал её - всю, дрожащую, лежавшую на столе. Он посадил её на свой член и она целовалась со мной взахлёб, поднимаясь и опускаясь, когда хотела... Он кончил в неё... ещё... и ещё раз... Глаза её блестели, щёки пылали... Она цвела... После его ухода мы повторили всё сначала и, утомлённые, заснули... Однажды он пришёл неожиданно ночью - и, дрожа, сказал, что он не может больше - он хочет её... До умопомрачения, до безумия... Она улыбнулась и впустила его. И на этот раз Алёна наслаждалась, как хотела - сначала, краснея, вставила себе два члена спереди и заставила нас немного потрудиться... затем, уже прикрыв глаза и часто дыша, один из них старательно смазала вазелином и осторожно ввела сзади... Пошла потеха... Тот кто сзади, просто лежал под ней, лаская груди... А тот, кто спереди - трудился в поте лица... Потом - в ванную, потом - всё сначала... И - уже другой лежал, обнимая её сзади и лаская груди, наслаждаясь её стонами, раздававшимися у самого уха... Мы довели себя до изнеможения. Мы устали. Мы пришли на занятия с синяками под глазами. И в этот день парень не выдержал - проболтался... Кто-то просто спросил его, где это его черти носили всю ночь. Другой поинтересовался, с чего бы это он засыпает на ходу... Третий, заметив синяки под глазами, глубокомысленно заметил, что 'кто зевает днём - тот не зевает ночью'... Ещё кто-то пошутил, что 'не надо наговаривать на мальчика... О _мальчиках_ так не говорят...'- И тут он вскипел: - Мальчик?- Он не мог допустить, чтобы после всего происшедшего его называли мальчиком. И он, усмехаясь, рассказал - со всеми подробностями, вариациями, домыслами - всё, что происходило все три раза. Его группа ликовала: 'Герой!'... Наши, хвала всевышнему, об этом в тот день ещё не узнали. А на следующий мы уже выспались и синева у нас под глазами была ничуть не хуже, чем у любого, самого обычного студента... И, когда окружающие стали коситься на нас, многозначительно перемигиваясь, у них уже не было 'неоспоримых доказательств' - одни домыслы... ...Алёна подошла ко мне в перерыве и шепнула: - Этот кретин болтает обо всём... Что будем делать? - Молчать...- Подумав, вздохнул я.- И выпучивать удивлённо-ошарашенные глаза... Что ещё можно делать в такой ситуации? - Пожалуй...- согласилась жена. И мы молчали. Как будто ничего не случилось. Больше она ко мне не подходила и нас вдвоём не видели. Мы не давали никаких поводов для домыслов, а 'отвёргнутые поклонники', надо отдать им должное, не объясняя своей позиции и не пытаясь обосновать свою уверенность, просто посмеивались над пересказчиками, бросая через плечо: - Ври больше... Это с ней-то? Сам попробуй, балбес... ...Несколько раз пробовали разговорить меня. Первый раз я просто округлил глаза да повертел пальцем возле лба. На остальные отмахивался: - Стара басня... Надоели уже... Придумали бы что-нибудь пооригинальнее... Или, хотя бы - правдоподобнее...- Устало произносил я, снисходительно поглядывая на вопрошавшего. Постепенно шум утих. Многозначительных взглядов мы на себе больше не замечали. Неудавшийся герой-любовник перевёлся на другой факультет - больше мы его не видели. По-видимому проспавшись, понял, что натворил... А может - просто слушатели засмеяли, подмигивая: - Ври больше... Неудачную ты, парень, девку выбрал - уж больно строга... Или ты у нас уникальный герой-любовник, против которого ни одна не устоит? ...Алёна стала настороженнее, напряжённее. Даже развлекаясь со мной, она, казалось, то и дело оглядывалась - не смотрит ли кто... Наконец, не выдержав, однажды разревелась... Когда успокоилась, мы долго обсуждали эту историю: кто прав, кто виноват, надо было это делать или нет... - Мне было действительно хорошо тогда...- С грустью вспоминала она.- Но я больше не хочу этого... Ни за какие коврижки... Я боюсь...- Я не смел переубеждать её или предлагать что-то новое. Так мы потихоньку и жили до самой свадьбы - вдвоём, не решаясь никого больше вмешивать в наши отношения... Слишком разрушительны бывают такие вмешательства... Слишком беспечно и бесцеремонно относятся люди к хрупкости чужих душ, отношений, к тонкости мира, к созданию которого они не прилагали ни малейших усилий...
      * * *
      ...Рассказчик снова замолк, отсутствующе глядя перед собой, сквозь лежащие на коленях протянутые вперёд руки... Боцман посасывал трубку, задумчиво выпуская кольца дыма. Вода тихо журчала за бортом. Народу вокруг прибыло не каждый день можно услышать такие откровения... Молодые женщины в большинстве своём мечтательно вздыхали, стыдливо пряча взгляд, иные тихо краснели, блестя в темноте глазами... Матросы слушали с видимым удовольствием, хотя и с некоторым недоверием. Какая-то толстенная матрона строго и осуждающе поглядывала на рассказчика, всем своим видом показывая, что она уж, во всяком случае, никак не могла быть участником этой истории - 'никогда и ни за что!!!'. Но почему-то не уходила... Механику, казалось, было всё равно: он просто изливал душу в пространство, совершенно не заботясь ни о количестве слушателей, ни об отношении их к нему...