I

ЗОЛОТОИСКАТЕЛЬ

Известно, что центр Австралии занят пустыней, до сих пор неизведанной, и не менее обширной и не менее негостеприимной, чем пустыня африканская. Путешественники, недавно посещавшие эти безлюдные места, уверяют, правда, что они не так пустынны и бесплодны, как первые исследования заставляли думать. Все-таки Англии, несмотря на смелость ее пионеров, принадлежит только полоса, более или менее узкая, на побережье этого колоссального материка, многолюдные и цветущие города с чудесами современной цивилизации, составляют как бы цепь вокруг центральной части; эту же центральную часть еще ни один европеец не пересекал. Ее обширное пространство, недостаток воды, отсутствие растительности, дикие племена, встречаемые там иногда и сохраняющие свою независимость, не позволяли путешественникам проникнуть в центр этой таинственной области, и многие из тех, кто попытался это сделать, погибли.

На границе английской колонии, в штате Виктория и местечке Дарлинг, будут происходить главные события этой истории.

Местечко Дарлинг обязано своим именем одному переселенцу, который пятнадцать лет назад построил здесь один из самых больших скотных дворов. Дарлинг, разбогатевший на выращивании бычков, вернулся в Европу, а его огромные земли были проданы по частям. На месте бывшего скотного двора не замедлил образоваться поселок, и путешественникам показывали, как местную достопримечательность, маленький деревянный домик, теперь развалившийся и сгнивший, который переселенец построил, когда приехал в эту пустынную местность.

Ко времени, о котором мы говорим, Дарлинг разросся. Правда, большинство деревянных домов, были двухэтажными, но там можно было найти очень хорошие магазины, одну прекрасную гостиницу, школу, протестантскую и католическую церкви – словом, все, как в обычном европейском городишке. Публичные здания имели монументальную наружность, а католическая церковь с готическими окнами и резной каменной колокольней была точь-в-точь такой, как в старой Бретани.

И все же это был обманчивый мираж: всего в десяти милях от Дарлинга начиналась австралийская пустыня, безводная и бесплодная. Здесь уже обработанные поля не радовали глаз, лишь кое-где встречались бедные овчарни. Везде был только песок, с редкими озерами соленой и горькой воды, с островками высоких эвкалиптов и непроходимыми чащами скрэба. Но тут австралийская природа, попираемая цивилизацией, была доступна любопытному взгляду путешественника. Черный лебедь величественно застыл на поверхности озера, между тем как утконос – это странное животное с телом бобра и утиным носом – плескался в болотце. Стада кенгуру при виде человека устремлялись прочь чудовищными скачками, как гигантская саранча, поддерживаемая своими длинными и твердыми хвостами. Здесь можно было увидеть лирохвоста, не уступающего по красоте павлину, и казуара – австралийского страуса, бегающего с завидным проворством по горячему песку. Но в песках, в зарослях кустарников, на берегу озер – повсюду путешественник рисковал встретить черную змею, которая не боялась человека, как другие обитатели пустыни, и укус которой был смертелен.

Казалось бы, Дарлинг, по причине своего отдаленного расположения, был обречен на забвение. Но мимо проходила большая дорога, которая вела из Мельбурна в Сидней, и вдоль нее, как грибы, вырастали маленькие городки и поселки. Поэтому Дарлинг довольно часто посещали переселенцы и туристы, обыкновенно оставлявшие порядочное количество долларов в стране. К тому же одно особенное обстоятельство способствовало тому, что Дарлинг не стал местом, забытым Богом.

Колония была подвержена золотой лихорадке. Драгоценный металл сначала был найден на горе Александр, потом в Баларате, в Индиго и во многих других местностях Виктории. Дарлинг находился поблизости, и огромное количество золотоискателей вынуждено было запасаться в городке провизией. Караваны, отправлявшиеся из Мельбурна на прииски или возвращавшиеся оттуда, обычно проезжали через Дарлинг, предпочитая пользоваться дорогой, хоть и не такой короткой, но менее разбитой, чем другие. Таким образом, город мог собирать дань с тех, кто стремился за богатством, и с тех, кто успел завладеть им.

Однажды теплым весенним вечером многочисленная группа золотоискателей остановилась в гостинице Дарлинга. Повозки и лошади, не нашедшие места в конюшнях, загромождали двор, между тем как постояльцы, завладев комнатами, залом и коридорами, расположились даже на галерее, где многие, из них намеревались провести ночь, закутавшись в шерстяные одеяла. Громко переговариваясь, они пили грог с веселостью людей, уверенных, что разбогатеют через неделю. До самой темноты в доме и во дворе раздавались крики и пение.

В сумерках с мельбурнской дороги к гостинице свернул всадник, намереваясь, по всей видимости, просить ночлега.

Ему было около тридцати лет, он был высок, силен и хорошо сложен. Лицо его, загоревшее на тропическом солнце, сохранило тонкость очертаний и нежность выражения. Он носил черную густую бороду, которая нисколько не портила его красивое, с правильными чертами лицо. Черные глаза обнаруживали пылкость характера, не позволявшую ему откладывать исполнение задуманных планов, как бы отважны они ни были.

Костюм мужчины состоял из охотничьей блузы довольно щегольского фасона, на ногах были мексиканские кожаные сапоги, а на голове очень дорогая шляпа. Шерстяное одеяло ярко-пунцового цвета было наброшено на плечо в виде шотландского пледа, из-под которого выглядывал револьвер и длинный охотничий нож, небрежно заткнутые за пояс. Кроме этого оружия, за спиной незнакомца висело на перевязи великолепное двуствольное ружье. Ехал он на превосходной лошади, которой управлял с искусством совершеннейшего наездника. Его вид заставил бы сомневаться, что он принадлежит к числу золотоискателей, если бы роковая страсть к золоту не была бы так заразительна. Перед ней были равны все: и проходимцы, и аристократы.

Путешественник, увидев необыкновенное стечение приезжих в гостинице, заколебался, не решаясь сойти с лошади, когда старый нищий, бродивший около дома в поисках поживы, подошел к нему и сказал по-английски:

– Если вам нужен только стакан пива и кусок говядины, то, может быть, получите их от ван Руера, голландца, содержащего эту гостиницу. Но если вы надеетесь подучить для себя постель и место в конюшне для вашей лошади, то только потеряете время.

Это предупреждение, по-видимому, несколько смутило путешественника.

– К черту Руера и его гостиницу! – ответил он. – Однако послушай, друг... Вы здешний, без сомнения?

Старик сделал утвердительный жест.

– Не знаете ли вы здесь кого-нибудь, кто мог бы оказать мне гостеприимство до завтрашнего утра? Я могу хорошо заплатить.

– Вы с трудом найдете в Дарлинге пристанище, – ответил нищий. – Большая часть домов пуста, потому что все мужчины отправились на золотые прииски, а в других остались только женщины, которые не захотят пустить к себе незнакомца.

– Ну, не в первый раз мне ночевать на улице, – вздохнул путешественник. – Однако я так поспешно уехал из Мельбурна, что не подумал купить путы для моей лошади; неблагоразумно было бы оставлять на свободе такое прекрасное животное, пока я буду спать. Скажите, есть ли здесь лавка, где я мог бы купить путы?

Вместо ответа старик с любопытством рассматривал путешественника.

– Вы француз? – спросил он наконец.

– Француз или нет, вам что за нужда?

– Не сердитесь, я догадался по произношению... Если бы вы были француз, я сказал бы вам, что вам легко будет достать в двух шагах отсюда, у ваших соотечественников, то, что вам нужно.

– У соотечественников? – повторил с живостью путешественник. – У вас, в Дарлинге, есть французы?

– Да, здесь живет семейство Бриссо, настоящих парижан, как говорят. Они держат магазин вот в том красном доме, у дерева. У них есть товары всякого сорта. Хозяин в отсутствии, он отправился на прииски, туда все отправляются. Золота там в таком количестве, что стоит лишь наклониться и поднять. Я и сам отправился бы туда, если бы не был так слаб и не страдал от подагры... Вы найдете в магазине миссис Бриссо, женщину очень приятную, и мисс Клару, ее дочь, здешнюю жемчужину.

Путешественник выслушал эти подробности с интересом, затем, бросив взгляд на своего собеседника, подал ему шиллинг и сказал:

– Благодарю вас за ваши сведения, друг, и прощайте.

Он слегка коснулся шпорами боков лошади и направился к указанному дому.

Старик остался на том же месте, разделяя свое внимание между монетой, которую он вертел в руке, и удалявшимся всадником.

– Это француз, непременно француз, – бормотал он. – Он дал мне шиллинг и был со мною вежлив. Только француз может быть так глуп, чтобы быть вежливым и щедрым. Черт побери! Я выпью на его счет стакан грога.

И он вошел в таверну.

Путешественник же, доехав до магазина, сошел с лошади и привязал ее к дереву перед домом.

Это был один из тех колониальных магазинов, в которых можно купить товары всякого рода: женские наряды, солонину, седла, домашнюю утварь, стекло, табак, книги, одеяла. Магазин Бриссо был наполнен товарами со всех частей света. Они занимали все здание, а семья жила во дворе, в кирпичной пристройке с наружной галереей. За пристройкой был сад, где фруктовые деревья и вечнозеленые растения, густо разросшись, источали прохладу.

Но путешественник не обратил внимания на эти подробности, свидетельствующие о зажиточности хозяев, и решительно вошел в магазин.

Заметив за кучей разложенных товаров старую негритянку, которой было поручено обслуживать покупателей, он сказал по-французски довольно развязным тоном:

– Ну, добрая женщина, покажи-ка мне путы для моей лошади.

Негритянка, смущенная его неожиданным появлением, испуганно произнесла:

– О, сэр!

Путешественник хотел повторить свою просьбу, когда из-за рулонов ткани раздался серебристый голосок:

– Француз, и, без сомнения, недавно прибывший в колонию? Добро пожаловать!

И в следующий миг к нему поспешно подошла девушка. Это была Клара Бриссо.

Нищий не преувеличил ее прелести: блондинка с выразительными глазами, голубыми, как небесная лазурь, чистыми и кроткими. На Кларе было светлое кисейное платье из недорогой материи, довольно изящное. Волосы украшала своеобразная гирлянда из цветов. Да и сама эта хорошенькая француженка, перенесенная за тысячи миль от своей родины, походила на тропический цветок.

Клара, повинуясь внезапному порыву, засмеялась, но едва взгляд ее встретился с черными глазами незнакомца, она потупила голову и покраснела.

Путешественник, в свою очередь, казался очарованным этой прелестной девушкой.

– Я очень рад, – сказал он непринужденно, – встретить здесь соотечественницу да еще такую красавицу.

Клара, не привыкшая к подобным комплиментам, еще больше смутилась. Чтобы скрыть свое замешательство, она сказала негритянке:

– Семирамида, подай стул мсье, и если бы я осмелилась предложить ему...

Она на минуту замолчала, между тем как старая негритянка поспешила подать стул, и продолжила:

– Вы, без сомнения, недавно приехали в колонию?

– Два дня назад, – ответил путешественник, опускаясь на стул, – из Мельбурна я сразу отправился на прииски и рассчитываю попасть туда завтра к вечеру.

Клара, казалось, была разочарована.

– А, так вы едете на прииск? Но не будет ли нескромностью спросить вас, из какого города Франции приехали вы?

– Я всегда жил в Париже. Я там родился.

– В Париже! – повторила Клара с одушевлением. – Вы приехали из Парижа?

И, не дожидаясь ответа, она бросилась к двери в другом конце магазина, взволнованно крича:

– Мама! Иди скорее! Путешественник, француз, приехал из Парижа!

– Из Парижа? – повторили за дверью.

И из маленькой комнатки поспешно вышла женщина. Ей было, наверное, лет сорок, легкие морщинки уже пролегли около рта, но она была еще свежа, румяна, а в ее темных волосах, на которых был надет маленький кружевной чепчик, путешественник не заметил ни одной серебряной нити – словом, она была еще хороша и могла бы, пожалуй, сойти за старшую сестру своей дочери. Женщина была одета с большей изысканностью: в платье с воланами и лентами, увешана золотыми цепочками, браслетами, бренчавшими на шее, руках и поясе. Если бы не излишнее жеманство, ее можно было бы принять за парижанку из хорошего общества. Но за много миль от родины нельзя быть слишком взыскательным относительно того, что нам напоминает ее.

Путешественник церемонно поклонился хозяйке, но она протянула ему руку, с живостью произнесла:

– Садитесь, садитесь, мсье! Какое счастье встретить француза в этой дикой стране! Мы, впрочем, довольно часто видим соотечественников в Дарлинге, но это не всегда люди хорошо воспитанные, чаще это авантюристы, сброд... А на этот раз, – прибавила она с очаровательной улыбкой, – мы имеем дело с человеком порядочным, с...

– С бедным золотоискателем, сударыня, – перебил ее путешественник. – Я не хочу оставлять вас в заблуждении на свой счет, тем более что имею, может быть, другие права на внимание.

Мадам Бриссо, как и ее дочь, как будто слегка разочаровалась, услышав это, но тем не менее сказала:

– Значит, вы намерены отправиться на прииски? Что ж, в этом ничего нет бесславного. Там мой муж и почти все жители Дарлинга. Конечно, муж не работает на приисках, он держит там такой же магазин, как наш. Торговля идет хорошо, и каждую неделю мы отправляем ему новые товары. Но оставим это и поговорим лучше о Париже, о моем милом Париже, откуда мы не имели известий после... после наших несчастий.

Эти слова сопровождались глубоким вздохом. Так мадам Бриссо всегда говорила о таинственных происшествиях, которые заставили ее уехать из Франции.

– Так как вы недавно приехали в Австралию, то можете сообщить нам свежие новости из нашей прекрасной столицы, – продолжала она. – Что там делается? Какая там мода? Какую новую пьесу играли и в каком театре?

– Извините, мадам, мы, видимо, не поняли друг друга, – счел нужным объяснить путешественник, – я жил в Париже, но покинул его давно. Прежде чем оказаться в Австралии, я несколько лет жил в Калифорнии, отправился в Бразилию. Шесть лет прошло в странствиях, и поэтому я не могу сообщить вам свежих новостей из Парижа.

Мадам Бриссо нахмурилась.

– Что же сказала Клара? – с досадой произнесла она. – Однако вы были в Париже почти в одно время с нами, потому что не прошло еще шести лет, как мы поселились в Дарлинге, и мы можем поговорить о нашем милом Париже...

И мадам Бриссо принялась вслух вспоминать о своей парижской жизни. Путешественник охотно отвечал ей, хотя, по-видимому, он давно уже потерял привычку к такой праздной болтовне. Клара не принимала участия в их разговоре, но слушала с очевидным вниманием и иногда не могла скрыть волнения, вызванного, без сомнения, горестными воспоминаниями.

Между тем, по мере продолжения разговора, становилось очевидным, что хозяйка дома и путешественник принадлежали к разным слоям общества. Мадам Бриссо, муж которой держал магазин на улице Сен-Дени, бывшая купчиха, говорила только о лавочниках, о торговых делах и удовольствиях, свойственных мещанам. Золотоискатель, судя по его скупым фразам, бывал в высшем свете; его вкусы, как и его речь, обнаруживали светского человека, несмотря на внешнюю грубость обращения. Эти подробности не укрылись от мадам Бриссо, которая, будучи не в силах справиться со своим любопытством, вдруг спросила:

– А можно узнать ваше имя?

Путешественник ответил, улыбаясь:

– Меня зовут Жюстен де Мартиньи, я потомок благородной нормандской фамилии. К этому имени присоединяется титул виконта, но из всех моих преимуществ это наименее было мне полезно в Калифорнии и в Бразилии, и я подозреваю, что оно не более будет полезно на австралийских приисках, куда я отправляюсь. Поэтому я рассчитываю на мою физическую силу более, чем на титул, когда-то полученный моими предками в Старом Свете.

Несмотря на показное равнодушие к предрассудкам Старого Света, быть может, виконт де Мартиньи рад был в глубине души дать понять своим хорошеньким соотечественницам, что он не какой-нибудь проходимец-авантюрист.

Мадам Бриссо спросила с удивлением:

– Как, виконт, и вы, человек знатного происхождения, решились оставить Францию и Европу и отправиться в эти отдаленные края?

– Увы, мадам, я был богат, но, по моей вине или нет, а мое состояние исчезло, так что мной движет необходимость. Извините, – прибавил он озабоченно. – Я совсем было забыл, что вынужден ночевать на открытом воздухе, и что для моей лошади нужны путы... Есть они у вас в магазине?

– Конечно, виконт, – торопливо ответила мадам Бриссо, – у нас есть все необходимое для кочевой жизни. Клара, дочь моя, покажи путы виконту де Мартиньи... или нет, пусть лучше Семирамида займется этим.

Негритянка принесла цепи, и Мартиньи, быстро рассмотрев их, хотел выбрать одну, когда мадам Бриссо сказала:

– Скоро начнется дождь, дорогой мой соотечественник, и у меня сердце обливается кровью при мысли, что вы в такую погоду проведете ночь под открытым небом. Неужели вы не нашли ночлега в Дарлинге?

– В гостинице полно народу, а так как я не знаю здесь никого, то не осмелился просить гостеприимства у жителей Дарлинга, рискуя получить отказ. Но не беспокойтесь обо мне, я уже давно отвык от парижских привычек и не одну ночь провел под дождем, на ветру и на снегу.

– И все-таки мне неприятно думать, что вы... Но как быть? Мы не можем предложить вам ночлег у себя. Было бы неприлично...

– Мама, – робко перебила ее Клара, – может быть, наш сосед, судья Ричард Денисон согласится принять нашего соотечественника?

– И правда! Конечно, он не откажет, моя милая, особенно если его попросить от твоего имени. Ну, я пошлю к нему Семирамиду. Подождите немного, виконт. Семирамида вернется через несколько минут. Право, мне очень не хочется, чтобы вы ночевали на улице.

Мартиньи снова устроился на стуле. Хозяйка тихо сказала что-то негритянке, которая поспешно вышла, и разговор о Париже и о Франции продолжился. Виконта, несмотря на все его терпение, начинали уже раздражать все эти беспрестанные повторения и охи, когда вошла Семирамида в сопровождении пожилого человека.

Низко поклонившись женщинам, бросив внимательный взгляд на Мартиньи, он сказал, что господин судья кланяется госпожам Бриссо и будет рад принять у себя французского путешественника.

– Я это знала! – сказала мадам Бриссо, выразительно посмотрев на Клару. – Ну, дорогой мой соотечественник, – обратилась она к виконту, – Уильям проводит вас к своему господину, и вы не слишком будете жалеть о том, что не провели ночь под открытый небом... Притом, – прибавила она, – Уильям скажет мсье Денисону, что я приглашаю его вместе с виконтом де Мартиньи на чай.

Уильям поклонился, а виконт рассыпался в благодарностях за любезное приглашение.

– Надеюсь, мсье Денисон тоже не откажется, – сказала, улыбаясь, мадам Бриссо. – Итак, до свидания.

Когда Мартиньи ушел, она приказала Семирамиде запереть магазин и занялась приготовлениями к вечеру.

II

АЛМАЗ

Было уже темно, когда Мартиньи и Уильям, который вел его лошадь, вышли из магазина Бриссо. К счастью, им не надо было идти далеко: не сделав и ста шагов по главной улице Дарлинга, они остановились перед кирпичным домом, с цветником во дворе. Железные ворота, выходившие на улицу, были открыты настежь. Молодая негритянка подошла, чтобы взять лошадь и отвести ее в конюшню. Видимо, все мужское население Дарлинга находилось на приисках, и из прислуги в домах остались только женщины, за исключением нескольких слуг, преданных своим хозяевам, таких, каков был, по-видимому, Уильям.

Он провел Мартиньи в гостиную, обставленную дорогой мебелью. Мягкий ковер покрывал пол, а высокий канделябр с зажженными свечами ярко освещал комнату.

В своей кочевой жизни, продолжавшейся не один год, виконт успел отвыкнуть от комфорта, и теперь удивленно осматривался, не заметив появившегося в дверях хозяина дома, высокого молодого человека лет двадцати восьми или тридцати, розовощекого и светловолосого. Он был в черном фраке и белом галстуке, составлявших резкий контраст с одеждой колонистов. Ричард Денисон был главный судья Дарлинга и окрестных мест, и этот церемонный костюм, без сомнения, предписывала ему его должность.

Он подошел пожать руку путешественнику и дружески приветствовать его.

– Мне бы не хотелось стеснять вас, – сказал Мартиньи. – Я неприхотлив, для меня довольно циновки и куска хлеба на ужин.

– Надеюсь, что смогу предложить вам кое-что получше, – возразил Денисон с вежливой улыбкой.

Позвав Уильяма, он приказал ему проводить Мартиньи в отведенную для него комнату. Виконт, прежде чем выйти, передал Денисону приглашение мадам Бриссо, и это приглашение, по-видимому, очень обрадовало судью, несмотря на его обыкновенную сдержанность.

Уильям, проводив Мартиньи, вернулся в гостиную.

– Какого черта его прислали к нам? – недовольно пробурчал он. – Говорили о джентльмене, французском дворянине, а это такой же дикарь, как и другие! Ах, мистер Ричард, зачем вы согласились оказать гостеприимство незнакомцу?

– Полно, полно, Уильям! Будь снисходительней к моему гостю, – возразил Денисон. – Этот человек, судя по всему, вращался в избранном обществе, и мне не придется раскаиваться в том, что я предоставил ему ночлег.

– Конечно, первый встречный золотоискатель будет обладать в ваших глазах всеми достоинствами только потому, что его рекомендовали эти Бриссо... Кстати, вы намерены отправиться к ним сегодня вечером?

– Почему же нет, старый ворчун? По какой причине должен я отказаться от этого приглашения?

Хотя судья не повысил голоса, но в его тоне послышались строгие нотки, заставившие Уильяма оробеть.

– Конечно, вы имеете право бывать где вам угодно, но моя преданность вам, мистер Ричард, предписывает мне предупредить вас, что здесь много толкуют о ваших посещениях этого дома... Никому неизвестно прошлое семейства Бриссо, и надо опасаться...

– Довольно, Уильям, – сухо оборвал его Денисон. – Дамы, о которых ты говоришь, заслуживают уважения, и помни, что я запрещаю тебе сплетничать о них.

Видя, что Уильям огорчен этим выговором, Денисон улыбнулся.

– Полно, старый дуралей, лучше постарайся-ка поддержать честь нашего дома... Послушай, – прибавил он, понизив голос, – я понимаю твои опасения, но я знаю, что делаю... А теперь займись делами, а не то у нашего гостя сложится дурное мнение о нашем гостеприимстве.

Уильям молча поклонился и поспешил на кухню.

Через полчаса Мартиньи и Ричард Денисов сидели в столовой за великолепно сервированным столом. Судья угощал своего гостя, держась дружелюбно и в то же время со сдержанностью, которая, казалось, составляла основную черту его характера. Мартиньи, со своей стороны, выказал себя веселым и приятным собеседником. Он много повидал в своих путешествиях и обладал даром прекрасного рассказчика. Однако Денисона удивляла некоторая смелость его суждений, но он из вежливости не спорил.

Наконец обед закончился. Разливая портвейн по рюмкам, Денисон с нескрываемым нетерпением сказал:

– Теперь, если вам угодно, мы отправимся к дамам, которые ждут нас пить чай.

– С удовольствием, – ответил Мартиньи, потушив сигару, которую он курил, – тем более, что мадемуазель Клара, моя соотечественница, восхитительная девушка.

Судья, бросив на него проницательный взгляд, медленно произнес:

– Вы находите мисс Клару очень хорошенькой?

– Это одна из самых очаровательных девушек, каких я когда-либо видел, – признался я Мартиньи. – Если бы я увидел ее раньше, то непременно бы влюбился.

– Раньше? – повторил Денисон с недоверием. – А теперь?

– О, теперь я не так скоро воспламеняюсь. Однако... да... Кажется, и теперь нельзя ручаться ни за что.

Денисон, не спуская с него глаз, сказал холодным тоном:

– Пойдемте, нам пора.

Они вышли из дома, и так как ночь была темная, Уильям шел впереди с фонарем. Они прошли мимо запертого и безмолвного магазина и, войдя во двор, направились к пристройке, в которой жили Бриссо. Ее окна ярко светились.

Женщины ждали их в гостиной, меблированной по-европейски. Чайный сервиз японского фарфора стоял на столе. Мадам Бриссо, разряженная, с голыми плечами, сидела на диване возле своей дочери, гораздо проще одетой, но все-таки очаровательной.

Были приглашены еще гости: мистер Оинз, землемер, особа довольно важная в колонии, и его дочь почти одних лет с Кларой. Мисс Рэчел, высокая, стройная блондинка, проводила в магазине большую часть своего времени, если только не занималась изучением биологии, которой страстно увлекалась.

Мадам Бриссо приняла Мартиньи и Денисона с большой предупредительностью, а Клара при виде молодого судьи покраснела, как вишня. Мартиньи представили мистеру Оинзу, толстому англичанину, и при этом мадам Бриссо не упустила случая подчеркнуть титул своего соотечественника. Нигде титулам не придают столько значения, как в Англии.

Оинз пожал руку золотоискателю.

– Очень рад вас видеть, сэр, – сказал он, – это большая для меня честь. Мне очень лестно... Я весь к вашим услугам, сэр.

Между тем как Мартиньи что-то отвечал землемеру, Ричард подошел к Кларе и взял ее за руку.

– Добрый вечер, мисс Клара.

– Добрый вечер, мсье Денисон, – ответила девушка.

В этих коротких словах, которыми они обменялись, было больше симпатии и чувства, чем в длинных речах.

Скоро все расселись вокруг чайного стола, болтая по-французски. В разговоре не принимал участия только Оинз, так как не знал французского. Впрочем, землемер не обижался. Дочь его взяла несколько уроков в Англии, и Оинз был рад, что теперь Рэчел может попрактиковаться в языке, и притом даром. Сам же он компенсировал свою вынужденную немоту сэндвичами и пирожными.

Виконт между тем говорил, прихлебывая из чашки:

– Право, мне придется поразмыслить сегодня о таинственной силе, которая разрушает наши предвидения! Два часа назад я был уверен, что проведу ночь, закутавшись в одеяло, на холоде и дожде, облепленный комарами, опасаясь скорпионов и черных змей, и вдруг – превосходный прием в роскошном доме! Я нахожусь в обществе благородных джентльменов и самых любезных дам, каких только удавалось мне встречать после моего отъезда из Франции! Пусть-ка теперь посмеют клеветать на судьбу!

– Однако, виконт, – возразила мадам Бриссо, – вы храбрый человек, если решились ночевать под открытым небом.

– Ночь, проведенная таким образом, – вставила мисс Рэчел, – не была бы, может быть, лишена очарования, если виконт де Мартиньи любит природу. Он мог бы наблюдать за множеством животных, неизвестных в Европе, которые появляются только ночью. Ты, Клара, конечно, знаешь, морепорку, птицу, похожую на кукушку? – обратилась она к своей подруге.

Клара в эту минуту со вниманием слушала Денисона, что-то шептавшего ей на ухо. Вздрогнув, она смущенно пробормотала:

– Нет, нет, Рэчел, я ее не знаю.

– Не знаешь? – удивленно повторила мисс Оинз. – Уже шесть лет как вы живете в колонии. Боже мой, моя милая, чему же учат во Франции? Нет ни одной хорошо воспитанной девушки в Англии или в Германии, которая не имела бы познаний в зоологии или, по крайней мере, в ботанике!

Смущенная Клара молчала. Ее мать, нахмурившись, возразила:

– Обычаи одинаковы не во всех странах, мадемуазель Оинз. Во Франции, например, девушек учат танцевать, рисовать, играть на фортепьяно...

– Но эти свои таланты, – с живостью перебил Мартиньи, – они забывают после замужества, потому что пользы от них никакой. Прошу меня простить, мадам Бриссо, но я принимаю сторону мадемуазель Оинз. Мне кажется, что биология, естествознание или зоология должны были бы считаться не менее важными науками, чем рисование или игра на фортепьяно. То, что я говорю о француженках, я мог бы сказать и о французах, потому что сам во время путешествий очень часто сожалел о неведении в подобных вещах. Прежде я был неспособен, как истинный парижанин, отличить вереск от дуба, и должен был познакомиться с некоторыми существами, о которых раньше знал только понаслышке. Одно из них – серый медведь. Я спокойно купался в Красной реке, в Америке, когда вдруг заметил, что медведь рвет мою одежду на берегу. До сих пор я видел только медведей, которых водят цыгане по нашим улицам, и потому тот медведь показался мне не очень страшен. Я поспешил выйти из воды на помощь моему бедному костюму и взять охотничье ружье, которое я оставил у дерева. Это ружье было заряжено дробью, потому что до купания я охотился на уток, это оружие было не очень-то пригодно против медведя. Но, рассердившись, что так бесцеремонно обращаются с моей одеждой, я выстрелил в него. Хорошо, что я попал медведю в глаз, потому что иначе я не рассказывал бы вам здесь об этом приключении. Медведя не так-то легко убить, и у меня на спине на всю жизнь остались следы его огромных когтей... Это был мой первый урок знакомства с природой.

Мисс Рэчел с живым вниманием слушала этот рассказ.

– Второй урок был мне дан в Бразилии, где я путешествовал с местным охотником, язык которого не совсем хорошо понимал, – продолжал Мартиньи. – В один прекрасный вечер, с ружьем в руке, я выслеживал дикого быка, как вдруг заметил в высокой траве два сверкающих глаза, устремленные на меня. Охотник, бывший недалеко – бразильские охотники всегда ездят верхом – закричал мне что-то, но я не расслышал. Думая, что я имею дело с дикой кошкой, я прицелился между двух глаз, смотревших на меня, и выстрелил. Пуля отскочила, как от скалы, и тотчас огромный зверь бросился на меня. Это был ягуар. Одним ударом лапы он отшвырнул меня футов на пять. Без сомнения, он не хотел этим ограничить свои ласки, когда мне на помощь прискакал охотник. Я уже чувствовал на своем лице горячее дыхание зверя, но в следующий миг аркан стянул шею ягуара. В ответ на мою благодарную речь охотник признался, что ему гораздо более хотелось заполучить шкуру ягуара, чей спасти мою: шкура ягуара стоила десять долларов, а моя – ничего... По крайней мере, в глазах бразильского охотника. Вот видите, каким образом я получил несколько наглядных уроков. Избавлю вас от множества других в том же роде уроков, которые я получил, шатаясь по свету. Поэтому, как и мадемуазель Оинз, я считаю, естествознание очень хорошая вещь.