ГЛАВА XVI

ПРИВИДЕНИЕ

Остальная часть дня прошла без приключений. За ужином было довольно весело благодаря Раво, который чувствовал себя совершенно непринужденно. Даже граф, казалось, примирился с самозваным гостем. Однако он не остался против обыкновения в зале, а сразу после ужина под предлогом приготовления к завтрашнему путешествию, отправился к себе.

Было уже поздно, и с наступлением ночи Вернейль опять погрузился в свои мрачные мысли. Раво, напротив, подогретый многочисленными возлияниями, был весел и разговорчив. Когда они в сопровождении слуги, несшего свечу, проходили коридором к лестнице, чтобы подняться в свою комнату, кто-то, стоявший в тени, пожелал тихим голосом доброй ночи Арману.

– Доброй ночи, Гильйом! – ответил Вернейль, узнав поверенного графа.

– Помните о моих советах, полковник, – прошептал управляющий.

– О каких советах вы говорите?

Но Гильйом приложил палец к губам и поспешно исчез в темноте, как будто боялся сказать лишнее.

Раво громко о чем-то говорил, идя по лестнице, и потому не заметил этого маленького приключения. Когда они дошли до двери комнаты, капитан взял свечу из рук слуги, отпустил его без дальнейших церемоний, и два друга остались наконец одни.

Арман сел и, подперев голову рукой, погрузился в размышления о загадочных словах Гильйома. В это время Раво, напевая, снял сапоги, переоделся, а потом вытащил из чемодана пару английских пистолетов. Положив их на столе, он сказал весело:

– Ну, теперь, если хочешь, мы можем начать охоту за призраками.

– Что? – спросил Вернейль, стряхнув задумчивость. – Что ты затеваешь, Раво? Уж не думаешь ли ты прибегнуть к оружию?

– Кто знает? Если мы действительно имеем дело с существами из другого мира, то это не причинит им вреда. А если же наши противники – живые люди, то не мешает доказать им, что такая игра опасна.

– Но подумай, что может выйти из этого? Нет, нет, спрячь пистолеты, прошу тебя.

– Как хочешь, – обиженно проворчал Раво. – А я-то думал, что ты не будешь так церемониться с теми, кто насмехается над тобой.

– Значит, ты все еще думаешь...

– Да, думаю, потому что, начиная с хорошенького мальчика, которого ты держал нынче вечером на коленях, до старого дедушки, все действуют с одной целью: заманить тебя в западню. Шепчутся, глядя на тебя, обмениваются таинственными знаками. Все, что происходит с тобой, все, что говорят тебе, наперед рассчитано... Ты не замечаешь этого, а у меня зоркие глаза, и если я не ошибаюсь, меня уже побаиваются. Ты не обратил внимания, как старик старался подпоить меня вечером, наливая мне стакан за стаканом, беспрестанно смешивая красное вино с белым? Два миллиона чертей, отчасти ему это удалось... Однако я вовремя заметил его намерение и заключил из этого, что задуман какой-то новый ночной маскарад и что граф хочет лишить меня возможности помочь тебе в решительную минуту.

– Как я ни стараюсь, Раво, никак не могу понять, что у них за цель мучить меня таким жестоким образом.

– И я не могу дать разумного объяснения происходящему здесь. Только мы имеем дело с хитрым стариком, упрямым, как мул, в голову которого могут прийти самые невероятные идеи... Но наши противники, без сомнения, уже принимаются за дело, пора и нам приготовиться.

– Так ты думаешь, Раво, что я опять должен ожидать какого-нибудь явления вроде вчерашнего?

– Смею сказать, что я даже уверен в этом.

Вернейль подошел к окну. Темное небо было затянуто тучами. Луна не показывалась, и окрестности были погружены во мрак. Вернейль заметил это вслух с задумчивым видом.

– Тем скорее начнут представление вчерашней комедии, – усмехнулся Раво. – В темноте ее легче будет сыграть.

– Но знаешь, Раво, вчера я ведь в самом деле видел Галатею. То была несомненно она, я узнал ее. Тот же тонкий стан, те же печальные и грациозные движения...

– Позволь мне сказать, Вернейль, что я тебе не верю. Ночью малейшее сходство в костюме может быть обманчиво. Наконец должен же ты разгадать все эти тайны, и мы преуспеем в этом, я тебе обещаю, если ты будешь следовать моим советам. Вот мой план: мы погасим свечу, потом я спущусь во двор по этому шпалернику и засяду в кустах жимолости, в нескольких шагах от большого померанцевого дерева. Ты останешься у окна, как вчера, и станешь дожидаться появления призрака. Если он явится, я поймаю его. При первом моем зове перелезай через окно и беги ко мне. Если после этого мы не будем иметь отгадки, я дам себя расстрелять.

Арман в сомнении покачал головой.

– Не знаю, Раво, хорош ли твой план...

– Давай попытаемся, а потом можешь думать, что тебе угодно... Ну, будь же мужчиной, черт побери!

– Ты прав, Раво, – кивнул Вернейль. – Моя честь зависит от разоблачения этого плутовства, делающего меня смешным. Ладно, я согласен, только обещай не устраивать пальбы.

– Само собой разумеется. Итак, за дело, не будем терять драгоценного времени.

Он задул свечу и бесшумно вылез во двор.

Арман де Вернейль облокотился на подоконник. Мало-помалу глаза его привыкли к темноте и он смог различать предметы. Большое померанцевое дерево казалось черной бесформенной массой, стекла оранжереи тускло блестели.

Раво не подавал никаких признаков своего присутствия. Притаившись где-то за кустом, он был готов броситься в схватку, когда наступит решительная минута. Вернейль, сам того не замечая, оказался во власти воспоминаний. Мысли о Галатее теснились в его голове. Он думал о том, сколько раз, в подобный час и на этом же самом месте он ожидал ее, и сердце его сжималось при мысли, что уже никогда больше не увидит ее.

Вдруг Арман услышал позади себя легкий шорох, как будто кто-то осторожно открыл дверь. Он обернулся, но в комнате царил мрак. Послушав с минуту, он вздохнул и занял прежнее место у окна.

Показалось ли ему, что его вздох был повторен на другом конце комнаты? Он снова оглянулся, но опять ничего не увидел.

Через мгновение тихий и печальный голос внятно произнес:

– Арман де Вернейль! Арман...

Вернейль узнал голос Галатеи, и волосы у него на голове зашевелились.

– Не подходи, – предупредил голос, – или я исчезну, и ты не узнаешь, что я хочу сказать тебе.

– Кто ты? – прошептал он с усилием. – Именем Божьим заклинаю тебя, скажи мне, кто ты?

– Я та, которую ты видел на берегу озера с белой скалы шесть лет назад.

Такой ответ должен бы был пробудить суеверные мысли, но, как ни странно, он испытал совершенно противоположное чувство.

– Подумали ли вы, – спросил он сердито, – об опасности, выбрав подобный предмет для шутки? Советую не доводить меня до крайности, иначе я буду вынужден прибегнуть к силе.

– Вы угрожаете, полковник Вернейль? А между тем вы узнали мой голос, не так ли?

Арман растерялся.

– Этот голос, – ответил он наконец, – то и дело слышится мне с тех пор, как я здесь. Я узнал его в голосе Шарля, потом в невнятных звуках немой служанки. Что удивительного, если я опять его слышу?

После паузы голос спросил с заметным волнением:

– Этот мальчик, о котором ты говоришь, не нашел ли он доступа к твоему сердцу, потому что похож на... на особу, которая некогда была дорога тебе?

– Кому какое дело до моих привязанностей? – отозвался Арман.

– Вы раздражены! Хотите, чтобы я удалилась?

– Нет, нет, останься. В тебе есть какое-то очарование... Я не могу ни видеть, ни осязать тебя, твои слова меня смущают и ужасают, и в то же время я испытываю неизъяснимое удовольствие, зная, что ты подле меня.

– Так ты еще любишь меня? – спросил голос с живостью.

– Мужчина ты или женщина, ангел или демон, с ума ты хочешь свести меня?

– Все так скоро забывается, – продолжал голос со вздохом. – Некогда вы клялись в вечной любви девушке, которая отдала вам свою душу, которая хотела умереть, когда сочла себя покинутой вами, а теперь вы хотите изгнать из своего сердца даже воспоминание об ней. Из честолюбивых и корыстных целей вы отдаете другой титул супруги, долженствующий принадлежать ей одной. Потом вы полюбите ее, как любили...

– Нет, это невозможно! Этого никогда не будет! – воскликнул Вернейль. – Никакая другая женщина не займет в моем сердце место милой моей Галатеи... Но по какому праву требуют у меня отчета в моих привязанностях?

Между тем ноги у него подгибались, зубы стучали.

– Ты не веришь мне, – сказал голос. – Хорошо, я рассею твои сомнения... Однажды ночью, в нескольких шагах отсюда, под большим померанцевым деревом, ты имел с Галатеей разговор, которого ни один человек не мог слышать. В эту ночь ты поклялся никогда не жениться на другой женщине, и Галатея в свою очередь поклялась никогда не принадлежать никому, кроме тебя. Ты предложил ей написать эту клятву и подписать ее своей кровью, но бедная девушка отказалась – она не умела писать. Ты помнишь это?

– Все это правда, правда! – ответил Арман, похолодев от ужаса.

– Тогда, – продолжал голос, – ты снял со своего пальца золотой перстень, подарок твоей умирающей матери, и надел его на палец Галатеи, сказал ей: «Вот твое обручальное кольцо. Мертвый или живой, я всегда буду принадлежать тебе». Арман де Вернейль, произносил ли ты эти слова?

Полковник не имел силы отвечать.

– Протяни руку, – попросил голос.

Вернейль машинально повиновался и почувствовал прикосновение мягкой и нежной руки.

– Галатея возвращает тебе твою клятву, – сказала незнакомка грустно. – Это кольцо ты можешь предложить той женщине, которую изберешь. Прощай!

Голос слабел, как будто бы говорившая постепенно удалялась. Арман бросился за ней, крича:

– Галатея! Моя милая Галатея! Так это ты?

– Прощай, – печально повторила незнакомка.

Когда Вернейль достиг того места, откуда слышался голос, он почувствовал, что ноги его наткнулись на невидимое препятствие, руки обняли пустоту и он упал без чувств, испустив душераздирающий крик.

ГЛАВА XVII

ССОРА

Арман пришел в себя в постели. В комнате горела свеча, и Раво хлопотал рядом.

– Ну что, тебе лучше, Арман? – спросил он, увидев, что Вернейль открыл глаза, – черт меня возьми, если я когда-нибудь видал такой глубокий обморок! Я уж думал, что ты умер... Выпей-ка вот это, все как рукой снимет.

Он почти силой разжал ему рот, и Вернейль с усилием проглотил несколько капель спиртного.

– Мы одни, капитан? – спросил он, обводя комнату мутным взглядом. – Ты уверен, что мы одни?

– А кой черт мог бы проникнуть сюда, разве через окно, как я? Дверь заперта, и никто не может войти.

– Однако же вошли. Но ты, Раво, где ты был в то время, когда я больше всего нуждался в твоем присутствии?

– Ей-Богу, Вернейль, я начинаю думать подобно тебе, что этот проклятый дом в самом деле заколдован, – смущенно признался Раво. – Оставив тебя, я спрятался за куст в нескольких шагах от померанцевого дерева. Но вот досада! В ту же минуту я почувствовал неодолимую сонливость. Без сомнения, в вино, которое я пил за ужином, подмешали снотворное. И я, как болван, растянулся на мокрой земле и уснул, пока твой крик не разбудил меня. И теперь еще в голове у меня шумит, как котел с водой на огне, и я еле держусь на ногах.

Он потянулся и зевнул так, что едва не вывихнул челюсти.

– А когда ты вошел сюда, Раво, – спросил Вернейль с волнением, – ты не видел никого?

– Эх! Да какого черта я мог видеть? В комнате было черно, как в потухшем очаге... Я окликнул тебя, но ты не отвечал. Я поспешил зажечь свечу и увидел, что ты, зацепившись ногами за мой матрас, лежишь на полу, бледный и недвижимый, как труп. Провалиться мне сквозь землю! Арман, я готов был сойти с ума, увидев тебя в таком состоянии. Но слава Богу, тебе лучше! Теперь объясни мне, что случилось, пока я храпел на траве. Опять какое-нибудь привидение, я готов побожиться!

Вернейль утвердительно кивнул.

– Подавиться бы аду этими проклятыми своими исчадиями! – воскликнул Раво, сжимая кулаки. – Шутки в сторону, Вернейль, если так будет продолжаться, ты отсюда не унесешь ног. Но расскажи мне, как было дело.

Арман рассказал ему о странных событиях и о разговоре с незнакомкой. Раво слушал, разинув рот.

– Не возьму в толк, хоть убей! – сказал он, когда Вернейль закончил свой рассказ. – Как в бутылке с чернилами: барахтаешься, барахтаешься, а никак не вылезешь. Может, это все тебе привиделось?

– Нет, нет, Раво, на этот раз я не сомневаюсь, – ответил Вернейль. – Когда этот голос говорил со мной, я помнил о твоих советах и вполне владел собой. – Он вынул руку из-под одеяла. – Кроме того, я могу представить тебе неопровержимое доказательство истинности моих слов. Смотри!

И он показал надетый на палец перстень. Доказательство было столь убедительным, что Раво принялся в задумчивости тереть себе лоб.

– Это безжалостное преследование, – сказал он наконец, – не может иметь другой причины, кроме злобы твоего родственника за твои старые прегрешения перед ним, и по всей вероятности, дама, привезенная им из Франции, есть орудие его мщения. Наверное, эта женщина находится в Потерянной Долине. Это, без сомнения, какая-нибудь авантюристка, в которой граф де Рансей нашел сходство с Галатеей и нанял ее для исполнения своих планов. К таким приемам часто прибегают интриганы. Ты, может быть, не слышал об ожерелье Марии-Антуанетты, когда одна актриса по имени Олива, похожая на королеву, в Трианонском саду надула кардинала Рогана...

Арман в ответ лишь пожал плечами.

– Ну, не находятся разумные объяснения, так надо искать романтических, – вздохнул Раво. – Впрочем, будь я на твоем месте, я употребил бы весьма эффективное средство, чтобы добраться до истины.

– Какое же это средство, Раво? Ради Бога, посоветуй мне, сам я не способен ни мыслить, ни действовать.

– Я взял бы один из этих пистолетов и отыскал бы графа. Приставил бы дуло к его лбу и учтиво доложил бы ему о своем намерении размозжить ему голову, если он не откроет причины своих недостойных маскарадов. Держу пари – сто против одного, что старик тут же все выложит.

– Угрожать старцу, моему родственнику, опекуну! – поморщился Арман. – Это низко... Если же, однако, – продолжал он, – мне действительно являлась сила таинственная, чтобы напомнить о моем долге... Кто знает? Когда рассудок побежден, позволительно думать...

– Ну, если мы опять заговорили о колдовстве, – прервал Раво, – тогда я ложусь спать.

Арман печально улыбнулся ему.

– Извини меня, старый товарищ, – сказал он. – Мне надо бы пожалеть тебя. Мы поговорим об этом завтра. Тебя клонит ко сну, да и я чувствую усталость.

Раво не стал возражать. Оставив зажженную свечу на случай, если бы призраку вздумалось появиться снова, он, не раздеваясь, бросился на свой матрас и тут же уснул.

Остаток ночи прошел спокойно. Однако Вернейль спал плохо, ворочался с боку на бок, что-то бессвязно бормотал во сне. Проснулся он совсем разбитым. Но все же поднялся с постели, позвал слугу, спавшего в соседней комнате, и послал его узнать, можно ли видеть графа де Рансея. Слуга скоро доложил, что граф уже встал и занимается приготовлениями к отъезду.

Раво наблюдал за Арманом, сидя на своем матрасе.

– Вернейль, – спросил он, когда тот собрался выйти из комнаты. – Что ты думаешь делать? Ты еле держишься на ногах.

– Скоро узнаешь, друг мой, лучше проводи меня.

Внизу, в зале, они нашли графа де Рансея, сына его и невестку, окруженных узлами, которые слуги выносили в карету, стоящую во дворе.

При виде Армана виконт и виконтесса не смогли сдержать возгласа ужаса.

– Сядьте, полковник, – виконт поспешил придвинуть ему кресло, – вы едва живы.

Арман сел.

– Действительно, полковник, – сказал, приблизившись к нему, граф. – Вы, кажется, дурно спали. Не больны ли вы? Вот неприятное обстоятельство, когда нам надо ехать!

– Граф, – ответил Вернейль, – о путешествии нечего и думать. Благодарю вас за добрые в отношении ко мне намерения, но я передумал.

– Как так, Арман? А ваш брак? А ожидающая вас невеста?

– Она будет напрасно меня дожидаться, потому что у меня есть невеста, права которой священнее.

Старик пристально посмотрел на него.

– Это что за глупость, сударь? Невеста, о которой вы говорите, может ли идти в сравнение с мадемуазель де Санси, одной из прекраснейших, богатейших, благороднейших наследниц Франции?

– С подобными преимуществами мадемуазель де Санси вправе требовать от своего будущего супруга действительной привязанности, которой я не могу обещать ей.

– Но хорошо ли вы обдумали последствия своего поступка? Ваша карьера может пострадать.

– Мне нет дела до славы и до богатства, – ответил Арман. – Если мне откажут в чести найти смерть во главе моего полка, никто, надеюсь, не может воспрепятствовать мне найти ее в рядах солдат.

– Слышите, сударь, слышите? – не выдержал Раво. – Вот до чего довели полковника ваши преследования и эти призраки!

– Надеюсь, капитан Раво позволит мне поговорить с моим родственником о наших семейных делах? – холодно произнес граф. – Арман де Вернейль, – добавил он, – надеюсь, вы не будете оспаривать у меня права спросить вас о причине такого решения? Кто та особа, ради которой вы отказываетесь от своей блестящей карьеры и от милостей императора?

– Женщина, один взгляд которой мог некогда вознаградить меня за эти жертвы и которая теперь царствует надо мной только воспоминанием, потому что она мертва.

– Хорошо ли я вас понял? Вы говорите о Галатее, о моей воспитаннице?

– Действительно, о ней, граф, я любил ее, я поклялся ей никогда не жениться на другой женщине и в залог верности надел ей на палец кольцо моей матери. Я не считал, что нарушаю свое обещание, соглашаясь дать свое имя девушке, с которой император хотел соединить меня, потому что Галатея умерла. Но мертвые вышли из гробов, чтобы упрекнуть меня в неверности. Я навсегда останусь женихом Галатеи.

Воцарилось молчание. Но Раво не мог долго сдерживать своего негодования.

– Ну что, сударь, – обратился он к графу, – довольны ли вы своими кознями? Но я больше не позволю вам заниматься мистификациями! Нет, миллион чертей! Теперь наша очередь, если вам угодно. Сударь, вы сейчас же скажете нам, какова цель этих глупых маскарадов, которые происходят здесь со дня приезда полковника Вернейля. Вы скажете это, или я сумею принудить вас, я подложу огонь под все четыре угла вашего домишки и перебью всех, кто осмелится защищать его!

– Ради Бога, успокойтесь, – тихо сказала виконтесса Раво. – Вы все погубите.

– Капитан, – с упреком произнес Вернейль, – так-то ты держишь свое слово? Но ты, я надеюсь, попросишь прощения у графа за эти угрозы.

– Очень сожалею, Арман, но я ни от чего не откажусь и не имею привычки просить прощения.

Граф де Рансей презрительно улыбнулся.

– Капитан Раво забывается, где он находится и с кем говорит, – сказал он.

– Я знаю, что делаю! – закричал Раво. – Возможно, я веду себя грубо, и готов отвечать за это, гром и молния! Но я скажу все, что у меня на душе... Можно ли поступать так с родственником, как поступали вы с полковником Вернейлем. Едва двое суток прошло, а он уже чуть жив, чуть не сумасшедший... Но я не допущу закончить то, что так хорошо начали. Граф де Рансей, вы сейчас же объяснитесь, сейчас же скажете, зачем разыграли здесь шутовскую комедию, которую некоторые имели несчастье принимать всерьез!

– А что будет, сударь, – надменно спросил старик, – если я не захочу выполнять такое дерзкое требование?

– Что будет? – повторил Раво. Глаза его горели, на губах выступила пена. – Я покажу тебе, злобный старик, как жертвовать жизнью и разумом одного из храбрейших солдат императора в угоду глупым химерам!

Он бросился к графу, намереваясь ударить его. Виконтесса пронзительно закричала. Виконт и Арман вряд ли бы справились с капитаном, сила которого удвоилась от бешенства, если бы на шум не прибежали Гильйом и несколько слуг. С их помощью Раво усадили в кресло и держали до тех пор, пока он не пообещал вести себя прилично.

Граф де Рансей бесстрастно наблюдал за этой сценой. Когда он увидел, что Раво совершенно успокоился, он сделал слугам знак удалиться и сказал:

– Капитан Раво, прежде чем оскорблять меня таким образом в моем собственном доме, в присутствии моего семейства, вам следовало бы подумать, извлечет ли друг ваш какую-нибудь выгоду из такого непристойного поведения. Не оправдывайтесь, полковник Вернейль, я не хочу думать, что вы были причастны к этому. Между тем, в дальнейшем не намерен подвергаться подобным оскорбительным выходкам.

Он поклонился и вышел из зала.

– Ах, мсье, что вы наделали? – прошептала виконтесса, заливаясь слезами. – Это испытание было последним, и вскоре... Отец раздражен, а если бы вы знали, как он упорен в своем гневе!

– Мадам, – вмешался виконт, – мы поговорим об этом после. А теперь надо постараться успокоить отца. Мы должны предупредить, если возможно, новые несчастья.

Он взял жену за руку и поспешно увел ее.

Оставшись одни, Арман и Раво молчали, не глядя друг на друга. Наконец Раво встал, и, подойдя к своему другу, смущенно произнес:

– Что, Вернейль, ты в самом деле недоволен мной... за...

– Оставь меня, – с раздражением ответил Арман. – Ты в несколько минут разбил пятнадцатилетнюю дружбу. Все кончено между нами. Оставь меня!

– Вот, что называется, от одного берега отстал, а к другому не пристал! – сказал Раво жалобным голосом. – Все нападают на меня, потому что я осмелился защитить жизнь и спокойствие товарища... В самом деле, можешь ли ты сердиться на меня за верность тебе?

– Твоя дружба подобна дружбе медведя из басни, который берет булыжник, чтобы отогнать муху... Но довольно! Капитан Раво должен понять, что, нанеся такое оскорбление хозяину дома, ему следует уйти отсюда, и немедленно.

– Хорошо, я ухожу, Арман. Я вошел почти силой в этот дом, надеясь быть вам полезным; теперь я покидаю его, потому что горячо вступился за ваши интересы. Когда-нибудь вы вспомните об этом, может быть... Прощайте.

Он протянул Вернейлю руку, но тот не пожал ее и отвернулся. На глазах Раво выступили слезы, но он молча поклонился и хотел удалиться, когда вошла виконтесса. По лицу Раво она тотчас угадала, что произошло.

– Не покидайте нас так поспешно, капитан, – сказала она, улыбаясь. – Вы, может быть, совершили совсем не такой большой проступок, как думают некоторые, и я надеюсь скоро помирить вас с графом, потому что он чувствует себя несколько виноватым по отношению к одному из ваших знакомых.

– Ах, мадам, – вздохнул Раво, – не граф здесь несправедливее и строже всех ко мне!