Анна Берсенева

Азарт среднего возраста

Часть I

Глава 1

– Все. Есть пятерка. Ну, Сань, поздравляю!

В голосе Пашки слышался неподдельный восторг. Даже легкого отзвука зависти в нем не было. Конечно, Пашка хотел бы взять Большую африканскую пятерку сам, этого хочет любой охотник. Но от того, что крупный лев лежал у ног Александра, и полуоткрытый глаз его поблескивал в луче фонаря с тусклой и мрачной смертной угрозой, и казалось, что жизнь еще не совсем ушла из неподвижного тела, так яростно, так немертво напряжены были под шкурой мощные мускулы, – от всего этого Пашка не испытывал зависти. Он просто не знал подобных чувств.

Они провели у озера пять суток. На исходе дня к водопою приходили мелкие антилопы, потом, к вечеру, покрупнее. Когда сумерки сгустились, к воде выходили буйволы-баффало, и Пашка расстраивался, что не может выстрелить, хотя ему баффало вполне подошел бы, потому что в его арсенале из всей Большой пятерки пока был только леопард.

Но сейчас им нужен был лев. Сейчас была охота Александра, а он за последние два года уже успел взять четверых: баффало, леопарда, носорога и слона. Остался только лев, и льва он ждал у озера.

Слоны приходили в темных, совсем уже лиловых сумерках. Их топот отдавался в земле просторным, далеко уходящим гулом. Они фыркали, переговариваясь, пили шумно, трубно, словно сигналили друг другу, и темная вода, казалось, кипела вокруг их невозможно крупных тел. Их существование вообще казалось Александру невозможным, странным. Слишком уж выпадали они вот с этим своим нарастающим гулом шагов, и с трубностью звуков, и с замедленной мощью движений из обычной жизни, даже такой буйной, как африканская.

Слоны приходили каждый вечер, и каждую ночь приходили леопарды, но льва не было. При мысли о том, что он может не прийти совсем, Александра одолевал уже не просто азарт, а та чистая, хрустальная злость, которая одолевала его всегда, когда он чувствовал, что от него отворачивается удача.

Но он пришел, этот вожделенный лев, пришел на пятую ночь и лежал теперь на успокоившейся к рассвету земле, подтверждая ту острую, тревожную связь с большой жизнью, без которой Александр не чувствовал и своей жизни тоже.

– Бутылка с тебя, – сказал Пашка. – В смысле, коньяка ящик.

– Само собой. – Александр улыбнулся. – До вечера потерпишь?

Отмечать Большую пятерку вечером, когда все охотники сходились к ужину, было, конечно, разумнее, чем на рассвете, прямо над львиной тушей. Но если под Пашкин восторг коньяк потребовался бы прямо сейчас, Александр готов был поторопиться.

– Потерплю, – улыбнулся и Пашка. – Кстати, может, пижон наш тоже кошку подстрелил. Выставит тогда свое винище наконец.

Пижоном он называл Аркадия, с которым они познакомились еще в самолете, когда летели в Намибию. На поясе у Аркадия висел тубус, и все подумали, что он, как истовый охотник, держит в нем прицелы; ружья полагалось сдавать в багаж. И только потом выяснилось, что в тубусе хранились три бутылки коллекционного вина, которым Аркадий намеревался отметить открытие своей Большой пятерки, то есть леопарда, за которым он и отправлялся в Африку.

Кроме вина, у Аркадия имелись с собой три австрийских ружья, причем каждое было сделано на заказ в единственном экземпляре, а дома, как выяснилось, дожидались хозяина еще тридцать ружей, предназначенных, по его мнению, для разных видов охоты. Александр, как всякий опытный охотник, знал, что достаточно иметь два простых и надежных английских карабина, и то два, а не один лишь потому, что в горах предпочтительно более легкое оружие, чем на равнине. Над австрийскими игрушками, изукрашенными инкрустацией, он втихомолку посмеивался, так же, как и над Аркадиевой курткой из новомодной мембраны. Одежду для охоты, как и ружья, Александр покупал в Лондоне, и она была точно такая, какую носили охотники еще во времена английских колоний: простая и удобная, фасон и каждый шов выверены столетиями. Она не продувалась ветром, в ней можно было ходить неделю, не принимая душ и не чувствуя потного тела. Всего этого Аркадий напрочь не понимал, и не от неопытности не понимал, а от той самой черты характера, о которой Пашка, посмеиваясь, говорил:

– Дешевые понты дорого стоят.

А вот над чем никто не посмеивался, это над наличием у Аркадия спутницы. Звали ее Аннушка, было ей двадцать лет, прическа у нее была в виде стянутого резинкой хвостика, и еще она носила бейсболку. Бейсболка, по мнению Александра, была неправильным предметом ее гардероба, потому что длинный козырек затенял Аннушкино лицо. Между тем даже при случайном взгляде на это лицо хотелось ахнуть и замереть на всю оставшуюся жизнь соляным столпом, а при более подробном его рассмотрении – немедленно отмереть и подойти к Аннушке поближе, чтобы разглядеть ее получше, а если повезет, то и потрогать.

Аркадию повезло: Аннушка сопровождала его в Намибию в качестве официальной любовницы, и трогать ее он мог сколько угодно.

Александру стало жаль, что засаде у озера Аркадий предпочел блуждания по лесу в поисках леопарда, на отстрел которого у него имелась лицензия. Будь он здесь, Аннушка увидела бы сейчас льва, лежащего у Александровых ног… Впрочем, вряд ли увидела бы: охоту она не любила, жару тоже, поэтому проводила дни под кондиционером в бунгало. А уж представить ее караулящей зверя на берегу озера пять суток кряду – это было просто из области фантастики.

Вообще же в ней не было ничего фантастического. Точнее, не фантастичность в ней была, а какая-то яркая необычность. Когда Александр увидел Аннушку впервые, то сразу подумал, что она похожа не на слона с его мощной невозможностью и не на льва с его невозможным же, не звериным каким-то ревом, а на зебру – быструю, крепкую и яркую.

Подобно этой необычной полосатой лошадке, Аннушка поражала неопытное воображение. Александр помнил, что вот именно поразился, впервые увидев зебру не в зоопарке, а на свободе: «Ух ты! Это что за чудо такое?»

Теперь воображение его было настолько опытным, что его не прошибить было изумлением даже слону. Но при мысли о том, что сегодня вечером он увидит Аннушку, Александру делалось весело.

– Ты встань возле льва-то, – сказал Пашка. – Фото на память!

Александр присел на корточки возле гривастой головы. Мертвый львиный глаз косил с загадочным равнодушием.

«Что это со мной? – недоуменно мелькнуло в голове. – Как-то мне… все равно?»

Эта странная догадка исчезла слишком быстро, чтобы успеть стать мыслью. Но оставленная ею легкая царапинка, зазубринка исчезать никак не хотела.

Глава 2

– А ты поищи-ка их сейчас в Кении! Хоть одного льва найди, найди! В заповеднике только, да и там браконьеры отстреливать умудряются. Одни, блин, снега Килиманджаро в Кении этой остались. А в Намибии охота разрешена, и ты посмотри, что тут на водопое творится. Отбою нет от зверья!

Пашка чуть слюной не брызгал от возмущения. Он и так с трудом переносил снобизм, которого Аркадий не считал нужным скрывать, а когда этот снобизм коснулся охоты, то просто взорвался. Сидеть не где-нибудь в лагере «зеленых», а на охотничьей базе, после целого дня, который сам же ты провел в поисках леопарда, разговаривать с людьми, которые, как и ты, приехали в Африку на охоту, – и сквозь губу рассуждать о горькой судьбе несчастных зверюшек!

Правда, непосредственно о несчастных зверюшках Аркадий не высказывался – таких слов просто не было в его лексиконе. Зато склонности к философствованию было в избытке; она-то и привела Пашку в раздражение. И потому, что была сейчас неуместна, и по другой, Пашкой едва ли осознаваемой причине.

В мыслях Аркадия была та самоуверенная поверхностность, которая неизменно раздражает каждого человека, обладающего живым и точным, хотя бы и не слишком изощренным в знаниях умом. Пашка был именно таким человеком, и Александр опасался, что его друг не выдержит и попросту заедет Аркадию в морду.

– Носорога прошлогоднего помнишь? – Пашка обернулся к Александру. – Вся деревня в ножки же кланялась, когда ты его застрелил!

Носорога, застреленного здесь же, в Намибии, Александр помнил прекрасно. Он словно и не зверем был, тот носорог, а сплошным черным сгустком агрессивной энергии. И набросился сразу, как только увидел человека, не дожидаясь не то что выстрела, но даже движения с его стороны. Если бы Александр не попал ему точно в глаз с первого выстрела, неизвестно, чем закончилась бы та охота.

Это был носорог-отшельник, старый самец. Он пришел, чтобы отбить самок у другого носорога, молодого, и все носорожье семейство было страшно встревожено появлением одинокого чужака, настроенного так решительно и разрушительно. Крестьяне из соседней деревни были встревожены еще больше: бой равных по силе самцов не предвещал ничего хорошего. Они и попросили местную администрацию срочно выдать лицензию на отстрел старика, и тот стал в прошлом году для Александра четвертым зверем в Большой пятерке.

– Нет, Сань, ну ты скажи! – повторил Пашка. – Мы ж не уроды. С вертолета не охотимся, самок и детенышей не стреляем. Только старых самцов. А старый самец свое так и так отжил, не зря из стаи уходит. Это ж по природе так, не нами придумано! Скажи, Сань?

Пашка и в пятнадцать лет, когда они только познакомились, говорил точно так же, по-мальчишески: «Скажи, Сань?» – и смотрел с таким же ожидающим доверием.

Александр улыбнулся. За тридцать лет их дружбы Пашка изменился, конечно. Но вот этот взгляд и эти интонации были зримым подтверждением того, что главное в нем осталось неизменным.

– Все правильно, – сказал Александр. – В ЮАР вон гепарды исчезать стали, как только охоту на них запретили.

– Не вижу прямой связи, – пожал плечами Аркадий. – Численность популяции зависит от многих факторов, охота здесь совершенно ни при чем.

– Деньги здесь при чем, – усмехнулся Александр. – Земли фермерские, за каждую антилопу охотник по три тысячи платит. А гепарды на тех же антилоп охотятся абсолютно бесплатно.

– Ну и что? – В глазах у Аркадия появилось злое упрямство.

– А то, что фермеру выгодно гепардов на своих угодьях потихоньку отстрелять, чтобы они дорогостоящих антилоп не уничтожали. Вот и весь фактор численности. Ну, за мою Большую пятерку!

Александр поднял бокал с коньяком, возвращая общее внимание к предмету торжества. Он сделал это не из какого-то особенного миролюбия, а лишь потому, что не тот это был спор, который необходимо завершать победой. Да и… Странная царапинка безразличия, которую он почувствовал у себя в мозгу сегодня на рассвете, когда стоял над мертвым львом, почему-то свербила до сих пор, мешая с прежней самозабвенностью думать и о сегодняшнем торжестве, и об охоте вообще.

Зато Аннушка! О ней Александр думал постоянно, даже когда ее не видел. Она притягивала его внимание так, как будто он был железным, а у нее внутри был запрятан очень сильный магнит. А уж когда она присутствовала в сфере его внимания не абстрактно, а зримо, то отвести от нее взгляд было просто невозможно.

В честь праздника она сняла наконец свою дурацкую бейсболку, и ничто не мешало рассматривать ее лицо. Лицо было отмечено таким совершенством всех черт, что, будь Аннушка постарше, казалось бы холодным. Но при ее сверкающей молодости никакая холодность ей не грозила. Высокие скулы дразнили так, будто разговаривали, а от одного вида ее ярких, чуть приоткрытых губ твердый холодок рождался у Александра в животе и быстро распространялся по всему телу. Аннушка почти не бывала на солнце, но волосы у нее все равно выгорели и падали теперь на плечи белой, с платиновым отливом волною.

Сейчас Аннушкины плечи были скрыты только этим вот платиновым водопадом: она вышла к столу в открытом вечернем платье. Конечно, могло быть, что она сама захотела принарядиться к торжественному ужину, но Александр предполагал, что ее попросил об этом Аркадий. Он был чрезвычайно разборчив в одежде и на ужине, даже обычном, всегда появлялся в дорогущем галстуке и стильной тройке, предназначенной для охоты на уток.

Когда Александр увидел ослепительные Аннушкины плечи, у него не то что в животе похолодело, но даже губы пересохли. Всю свою Большую пятерку он отдал бы за то, чтобы это была не черт знает чья, а его женщина! И как она умудрялась быть такой яркой при таких белых волосах и коже? Просто хоть глаза зажмуривай, чтобы не ослепнуть.

Выпив, Александр взглянул на Аннушку снова, сквозь коньячный прищур. Волосы, плечи, губы, скулы, даже брови – все в ней сияло победной, не замечающей и не сознающей себя красотой молодости. Она была вещь в себе, и за всю свою немаленькую уже жизнь Александр не видел ни одной вещи, которая вызывала бы у него такое бешеное вожделение.

Ему казалось, что даже стоящие по углам мертвые хищники смотрят на Аннушку с тем же чувством.

Зал для ужина был оформлен как классический хантинг-рум: без окон, с камином, с точно направленным на охотничьи трофеи светом. Все семь человек, которые собрались сегодня отметить Большую пятерку, приезжали на эту охотничью базу уже не по первому разу. Исключением был только Аркадий. Ну и Аннушка соответственно.

Ужин подходил к концу. Александр едва заметно кивнул вышколенному официанту, черному как рояль намибийцу в снежно-белом фраке.

– Включите, пожалуйста, музыку, – сказал он; как и вся здешняя прислуга, намибиец понимал по-английски. – Дама хочет танцевать.

Танцевать хотела отнюдь не дама, а сам Александр. И даже не танцевать он хотел – не мальчишка же, впервые попавший на дискотеку! – просто в танце было бы вполне естественно обнять Аннушку, прикоснуться к ее сводящим с ума плечам. На то, что это может не понравиться Аркадию, ему было плевать. Запретить не сможет и драться не полезет, а если полезет, то и это не проблема. С детства знакомый азарт заиграл у Александра в груди веселыми пузырьками, словно он пил не коньяк, а хорошее французское шампанское.

Официант оказался понятливый: музыку включил медленную, томную, как южная ночь. Никто не понял, что музыка означает танцы – решили, что это просто новый фон для беседы.

Александр встал и, обогнув стол – Аркадий со своей спутницей сидели напротив, – подошел к Аннушке. Он не стал объяснять, чего хочет, просто коснулся ее плеча. Она встала сразу, но не поспешно, не с голодной готовностью, а лишь с удовольствием от предстоящего действа. От его предстоящих объятий – так ему хотелось думать.

Аркадий недовольно покосился на чересчур галантного кавалера, но не произнес ни слова. Александр уже понял, что он панически боится показаться смешным. А что может быть в представлении сноба смешнее, чем живые чувства, к которым относится ревность?

Оказавшись у Александра в объятиях, Аннушка не разочаровала нисколько. Плечи ее были прохладны, как будто она только что вышла из озера, и, казалось, свежо поскрипывали у Александра под ладонями. И вся она была свежа настолько, что, наклонившись к ее уху, он сказал:

– Вы свежи, как майская роза.

– Фу, какая пошлость!

Аннушка смешно сморщила носик и весело сверкнула зелеными глазами.

– С кем пошлость, а с кем и точность. С вами – точность.

– Хорошо, что вы додумались потанцевать. – Ее веселый голос прозвучал у самого его уха: Аннушка приподнялась для этого на цыпочки. – Ужас как мне все это надоело!

– Что – все? – тоже весело спросил он.

– Тише! Все-все. Охота эта ваша, вообще походно-полевые радости. Слава богу, хоть сортир нормальный и вода в кране, а то бы совсем чума. И чего Аркашке в голову взбрело сюда тащиться? Он же брезгливый, как кошка. Стрелял бы своих уток в Германии, далась ему эта Африка. Хотя…

– Что – хотя?

Александр еле сдерживал улыбку, любуясь ее прекрасными глазами. Аннушкину шею обвивало тройное изумрудное ожерелье, и ему казалось, что крупные камни отражаются в ее глазах, делая их еще ярче, хотя ярче было уже некуда.

– Хотя вообще-то понятно, почему его сюда понесло. Трусливый, вот почему! Но всем хочет доказать, что крутой. А главное – себе.

Что Аннушка неглупа, Александр догадался в первый же день знакомства с нею. И теперь эта догадка только подтверждалась. У нее был тот самый ум, который присущ только женщинам и поэтому Александром особенно ценим: быстрый, хваткий, легкий и точный в своей практичности.

– Пусть доказывает, – улыбнулся он. – Нам-то какое дело?

Аннушка восприняла его «нам» как должное. Может, просто пропустила мимо ушей, но такая ее реакция обнадеживала.

– Вам не жарко? – наклонившись к маленькому Аннушкиному уху, спросил Александр.

– Здесь кондиционер.

Ее глаза сверкнули любопытством и насмешкой: что, интересно, ты придумаешь, чтобы выманить меня на улицу одну? Ничего особенного Александр придумывать не собирался. Он знал, что для завоевания красивых женщин, как и для зарабатывания больших денег, важны не слова, а напор внутренней энергии. Ну, и фантазия тоже. Но это уже для того, чтобы деньги – тратить, а женщин – удерживать возле себя.

– Вы из бунгало совсем не выходите, – сказал он. – Африки практически не видели.

– Ваша Африка так воняет, что ее и видеть необязательно. И так можно себе представить.

– А как гиены лают, слышали? – не отставал Александр. – Сплошная мистика. И ходить далеко не надо, прямо возле базы слышно.

Ночной лай гиен, похожий на зловещий хохот, вызывал дрожь даже у самого бесстрашного человека. В этом лае и в самом этом животном действительно было что-то мистическое, не зря таксидермисты брали за чучело гиены двойную цену.

Но Аннушку было не прошибить.

– Саша, – мило улыбаясь, заявила она, – вы зря стараетесь. Я уеду отсюда с тем же мужчиной, с которым приехала.

Черт, и когда она успела научиться так ловко прихватывать мужчину на крючочек? Ведь всего двадцать лет девчонке! Впрочем, на замедленную реакцию Александр не жаловался. И выхватывать из любой фразы главное тоже умел.

– А потом? – быстро спросил он. – Отсюда уедете с тем же, я понял. А в Москве?

– Ну-у, это когда еще будет! – засмеялась Аннушка. – Это ведь вы уже отстрелялись, а Аркашка еще неделю собирается за своим леопардом гоняться.

– Значит, через неделю в Москве.

Александр коротко сжал пальцы, лежащие у Аннушки на талии, и с самым невозмутимым видом отвел ее обратно к столу. Аркадий был мрачнее тучи. Аннушка сияла совершенной безмятежностью.

– Благодарю за танец, – сказал Александр. – А то совсем от цивилизации отвык.

Подали горячее. Аркадий вяло ковырял жаркое из буйволятины. Аннушка ела увлеченно. Глядя на нее, Александр понимал: это не от избыточного аппетита, а потому что ей интересно пробовать новое. Он вообще понимал ее все лучше, и все же – не до конца. И эта неокончательность понимания дразнила его так, как не мог бы раздразнить самый головокружительный секс.

– Да Александр Игнатьич по натуре своей охотник, – услышал он. – А что стреляет метко, это уж так, сопутствующий фактор.

Пашка сидел у камина в компании трех парней из Сибири и, похоже, травил охотничьи байки. Его собственный опыт в этом смысле был невелик, поэтому он использовал опыт друга. Сибиряки на каждом шагу повторяли, что вся эта Африка по сравнению с их Саянами и с их тайгой – ерунда на постном масле. А Пашка почему-то считал своим долгом опровергать это мнение, как будто ему Африка была домом родным.

– Сань, ты расскажи, как у тебя слон ожил, – обратился он к Александру. – А то ребята не верят.

Александр как раз не был любителем охотничьих баек, так что по собственной инициативе рассказывать про ожившего слона не стал бы. Но попробовать еще один способ воздействия на Аннушку все-таки стоило. Правда, он уже догадывался, что стандартный набор охмурежа на нее не действует, но в этом следовало убедиться окончательно.

– Ну, слон-то не у меня ожил, – косясь на Аннушку веселым глазом, сказал Александр. – А сам по себе.

Аннушка разглядывала сверкающий цветочек из стразов у себя на ногте и была полностью поглощена этим увлекательным занятием.

– И чего сделал? – с интересом спросил самый молодой из сибиряков, Григорий.

– И вставать начал. Это мы уж потом поняли, что ему первая пуля не в мозг вошла, а оглушила только. Я карабин разряжаю – он встает.

– И чего? – повторил Григорий.

– Встает и бежит. К счастью, не сразу сориентировался – не на меня, а от меня сначала побежал, в сторону. А когда опомнился и на меня бросился, я уже успел опять карабин зарядить.

– И с одного выстрела слона обратно уложил, – с гордостью сказал Пашка.

Историю про ожившего слона он вообще-то знал только понаслышке, но сибирским охотникам сообщать об этом не собирался.

– А с однозарядным карабином не пробовал, Александр Игнатьич? – поинтересовался сибиряк постарше.

В отличие от остальных охотников, он сразу представился по имени-отчеству, Антон Иванович, и выяснил отчества всех присутствующих. Фамилию свою и должность он, правда, не назвал, но Александр с первого взгляда распознал в нем крупного чиновника, начавшего карьеру еще при советской власти. Так оно и оказалось: Пашка быстро выведал, что Антон Иванович – вице-губернатор Сибирской области.

– Пробовал и с однозарядным, – кивнул Александр. – Есть в этом азарт, конечно. Знаешь, что второго выстрела у тебя нет – или попал, или зря пять суток за зверем ходил. Но на медведя нормальный человек с однозарядным не пойдет. И на слона не пойдет, и на льва.

– Почему же не пойдет? – вдруг вмешался Аркадий. – Если, как вы сами говорите, в этом есть азарт? Или вы свой азарт разумно дозируете?

Он произнес это с такой хорошо рассчитанной насмешкой, что цель вопроса была совершенно ясна. Так же, как и отношение Аркадия к Александру.

Аннушка закончила изучение цветочка из стразов и, вынув из сумочки перламутровый телефон, принялась с такой же увлеченностью писать записочку.

– Я свой азарт ценю, конечно, – пожал плечами Александр. – Но жизнь свою ценю все-таки больше. И даже ради самого распрекрасного слона гибнуть не желаю. И особенно не желаю гибнуть ради того, чтобы самому себе что-то доказать, – с нескрываемой насмешкой глядя на Аркадия, добавил он. – Мне для этого однозарядный карабин не нужен.

Аркадий стал белее, чем фрак у официанта, который как раз менял ему тарелку. Потом кровь бросилась ему в лицо, потом… Потом не произошло ничего.

– Аня, ты не устала? – обернувшись к своей спутнице, произнес он. Только хорошо знающий людскую природу человек мог расслышать в его голосе с трудом сдерживаемую ярость. – Ты утром говорила, у тебя голова болит.

– Утром болела, а теперь прошла. – Аннушкины зеленые глаза сверкнули так, что черт бы не догадался, о чем она сейчас подумала. – Но если хочешь, пойдем спать.

Пока Аркадий желал всем спокойной ночи, Аннушка, не оборачиваясь, прошла к выходу. Сегодня она впервые надела не только вечернее платье, но и туфли на шпильках, и походка у нее от этого стала такая, что все собравшиеся в хантинг-руме мужики проводили ее обалделыми взглядами, а самый молодой, Григорий, даже рот приоткрыл.

– Да-а… – протянул Антон Иванович, когда дверь за ушедшими закрылась. – Чтоб перед такой женщиной перья распустить, не только что в Африку, на Марс полетишь. В ваши, конечно, годы. Я-то уж так, чисто теоретически рассуждаю.

Александр не знал, полетел бы ради Аннушки на Марс или нет. Но он бешено хотел эту женщину, он не просто хотел заполучить ее в постель – он хотел ее добиться. Со всей силой, которую вкладывал в это понятие.

«Больше, чем льва? – удивленно подумал он. – Но почему вдруг?»

Это в самом деле было достойно удивления. Женщины, даже такие красивые, как Аннушка, все-таки водились поближе к дому, чем львы, и с их добычей было меньше проблем.

Александр поднялся и вышел на улицу. Звезды сияли так, что казалось, по черному небу разлиты лужицы расплавленного металла. Свет их был крупным и ярким, от него можно было ослепнуть.

– Что-то меня заштормило, – сказал Александр.

– Ты чего, Сань? – Оказывается, Пашка вышел вслед за ним и услышал эти глупые, ни к кому не обращенные слова. – Коньяка, что ли, перебрал?

– Да нет. Сдвинулось что-то.

– В смысле?

– В смысле, желания сместились. Чего-то я не того хочу.

Пашка обладал многими ценными качествами. Одним из них было умение не лезть в те области, в которых он не разбирался.

– Иваныч в Саяны приглашает, – сказал он. – На сибирского козерога поохотиться. Он в Большой шлем входит или как?

Большой шлем, состоящий из двенадцати горных баранов, считался более сложной добычей, чем даже Большая пятерка, и охотники гонялись за баранами по всем горам, где они только встречались. Александр уже открыл счет на Тянь-Шане и мечтал о венце Большого шлема, баране Марко Поло, который водился на Памире.

До сегодняшнего дня мечтал. А сегодня что-то сдвинулось в нем, сместилось, и желания его стали непонятны ему самому, а мечты тем более. Кажется, их просто не стало. И сегодня ли?..

– Пошли спать, Паш, – сказал Александр. – Первую ночь ведь не в засаде. Хоть на чистые простыни лечь.

– Это да, – согласился Пашка. – Иной раз думаешь, ну ее к бесу вообще, эту охоту. А потом вроде и жалко. Адреналин-то нужен. А где его брать?

Александр не мог с такой уверенностью сказать, что ему нужен адреналин; он не анализировал состав своей крови так подробно. Но что-то ему нужно было такое, что он находил именно в охоте. Это необъяснимое «что-то» было основой его жизни. И вот сегодня он остро почувствовал, как эта основа вдруг поколебалась.

А почему? Он не знал.

Глава 3

Ровно в два часа дня Александр вышел из офиса.

Если он был не в отъезде и днем не случалось срочных дел, он всегда ездил обедать домой. А если возникала необходимость встретиться с партнерами в ресторане, то назначал такие встречи не на обед, а на вечер, чтобы не лишать себя возможности пообедать дома.

Не то чтобы домашние обеды – это было святое. Но Александр помнил, как Вера, сестра, однажды сказала ему:

– Шебутной ты, Сашка, вечно куда-то рвешься. А детям твоим, между прочим, из-за этого повседневной устойчивости не хватает.

– И что я должен делать? – удивился он тогда.

– Заведи хоть какие-нибудь традиции, – посоветовала Вера. – Подарки под елочкой, рыбалка по воскресеньям, еще что-нибудь в этом духе.

В точности внять этому совету было невозможно. Подарки под елочкой Юля считала глупостью, а рыбалка… Александр мог бы брать сына не только на рыбалку, но и на охоту, хоть в ту же Африку, но Денис был таким яростным противником убийства живых существ, что ни о чем подобном лучше было при нем даже не заикаться. Когда Диньке было десять лет, он вообще заявил, что не будет есть мяса, потому что в нем заключено вещество боли и страха, и Александру стоило немалых усилий убедить сына в том, что без мяса у него не будет сил для спорта. Только спорт и решил дело – Денис не мог жить без тенниса.

Но большой теннис, в котором он делал уже серьезные успехи, требовал всех его сил и всего времени. А младшая, Дашка, занималась в театральной студии и училась в хорошей гимназии, где требования были высокими, и училась на «отлично»… И вообще, дети вступили как раз в тот возраст, пятнадцать и шестнадцать лет, когда их жизненные интересы были почти не связаны с домом.

Так что домашние обеды были не столько традицией, сколько привычкой. И еще данью Юлиной экономности, которую не мог поколебать никакой рост благосостояния. Каждый раз, когда Юля бывала с Александром в ресторане, она не уставала повторять, что приготовила бы то же самое дома, только в десять раз вкуснее и в двадцать раз дешевле. Сначала Александра это раздражало, а потом он перестал обращать на Юлины слова внимание. В конце концов, готовила она в самом деле вкусно. А ситуации, когда в ресторане надо было появиться именно с женой, а не с любой подходящей к случаю женщиной, были не так уж часты.

Но обедать он предпочитал все-таки не в ресторане. Заметив, что муж стал являться к обеду домой, Юля немедленно потребовала неукоснительной явки и от детей. Она умела ценить мужнино внимание.

Открыв дверь, Александр почувствовал густой запах борща и с удовольствием вдохнул поглубже, будоража и так уже разыгравшийся аппетит. Юля варила борщ по рецепту своей сестры и перед самой готовностью добавляла в него сало, растертое с чесноком. Оттого и умопомрачительный запах.

– Привет, пап.

Денис был уже дома – выглянул из своей комнаты. Утром, когда Александр уезжал на работу, сын еще спал: каникулы же. А потом, наверное, ушел на тренировку или еще по каким-нибудь своим делам, отцу неизвестным.

– Привет, – ответил Александр. – Как дела?

– Нормально.

– Как тренировки?

– О’кей. Давай быстрее пообедаем, – нетерпеливо сказал Денис. – Я на пять часов договорился.

– О чем?

– Ну, так… В кино.

Конечно, он собирался встретиться с девчонкой, иначе вряд ли говорил бы таким уклончивым тоном. Пока не начал заниматься спортом, Динька был смешной, нескладный и неуклюжий и ужасно этого стеснялся. Так что потом, когда он превратился в ладного и красивого парнишку, то даже не сразу понял, что девочки уже оказывают ему внимание. А как только понял, то стал использовать их внимание на полную катушку.

– А Дашка? – спросил Александр.

– Да дома, дома уже. По телефону болтает.

Денис чуть не вприпрыжку побежал в кухню, где Юля бренчала посудой, накрывая на стол.

Пять лет назад, когда Александр только что купил эту квартиру, жена завела было обычай обедать в комнате.

– Для чего хоромы такие? – возмущалась она. – Чтобы чадом кухонным дышать?

Но обычай так и не прижился, несмотря даже на Юлино редкостное упорство. И она перенесла обеды обратно в кухню, направив свою гигантскую энергию лишь на то, чтобы расширить ее и полностью перестроить. Теперь кухня приближалась по размеру к небольшому спортзалу, а вытяжка над плитой работала так, что ни о каком кухонном чаде и речи быть не могло.

– Саша, зови Дашку. – Не оборачиваясь от плиты, Юля услышала, что муж вошел в кухню. – Второй час на телефоне висит, безобразие какое. Денис, футболку белую сними, а то борщом заляпаешь.

– Может, мне вообще голым обедать? – возмутился Денис. – Или слюнявчик повязать?

Прежде чем Александр успел позвать дочь, она сама появилась в кухне.

В отличие от брата, который за два последних года вымахал чуть не под потолок и ростом сравнялся с отцом, Дашка была миниатюрна, как Дюймовочка. Внешностью она являла прямую противоположность обоим родителям и брату.