Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Города ночи (№2) - Пространство мертвых дорог

ModernLib.Net / Современная проза / Берроуз Уильям С. / Пространство мертвых дорог - Чтение (стр. 4)
Автор: Берроуз Уильям С.
Жанры: Современная проза,
Контркультура,
Социально-философская фантастика
Серия: Города ночи

 

 


Коммивояжер давится, заливая кровью салфетку, и падает лицом в миску с чоп-сви.

Действие перемещается в контору Бэта Мастерсона. Бэт – спокойная и неприметная личность. Он закуривает сигару и рассматривает Кима сквозь клубы дыма,

– Кто это был? – спрашивает Ким…


Бэт берет со стола папку…

– Наемники. Наемные мордовороты. Там таких хоть завались.

– Это надо понимать так, что мне пора сваливать?

– Страна большая, а все равно – одна деревня. Рано или поздно они до тебя доберутся. Если хочешь спрятаться – вали на восток… Чикаго… Бостон. Нью-Йорк… Я, конечно, могу назначить тебя помощником шерифа…

– Спасибо, не надо. Я обещал отцу на смертном одре, что никогда не надену жетона блюстителя по рядка.

– В этой жизни рано или поздно приходится занять свое место. Жетон гарантирует тебе определенную безопасность. И если будешь работать на кого-нибудь из крупных землевладельцев, это тоже даст тебе безопасность…

– Выколачивать деньги с арендаторов?

Бэт пожал плечами:

– Рано или поздно приходится занять свое место Ты ведь даже не бандит… По крайней мере пока еще..

Много лет спустя Бэт отвечает в Нью-Йорке на вопросы репортера…

– Шустрый? Ну, скажем так, он таким не казался. Себя не обгонял. Всегда держал револьвер сразу обеими и не давал промаху никогда. Кроме того, револьверы у него были особенные, полуавтоматический у него был с мягким спуском, заряжался разрывными пулями, теми, что, когда раскрываются, с полтинник размером… А еще у него имелся гладкоствольный 44-го калибра, который сразу выстреливал шестью пулями… И вот еще: догадаться, когда он выхватит пушку, было невозможно. На лице и мускул не дернется, а пушка – глянь! – и уже у него в руке…

– А правда, что он из голубой роты?

– С этой стороны я его не знаю. Я в чужую постель носа не сую…

– Это правда, что вы изгнали его из Додж-Сити?

– Нет, я просто попросил его оказать мне любезность и куда-нибудь поехать…

– И куда он поехал?

– Гулять по свету, полагаю. Время от времени слухи о нем доходят до меня из самых разных мест…


Ким стоит спиной к стойке. У него за спиной – портрет обнаженной женщины в натуральную величину. Светловолосый парнишка с худощавым лицом, дико вращая глазами, пятится назад, револьвер в трясущейся руке. Волосы на голове у парня стоят дыбом, прыщи на лице пылают, когда он нажимает на спуск и всаживает пулю в лобок голой блондинке, прямо над головой Кима. Ловким движением ;Ким выхватывает револьвер, сжимает рукоятку обеими руками и выстреливает парнишке в живот чуть пониже ременной пряжки. Энергия пули, словно кулачный удар, отбрасывает мальчишку назад, и тот валится на карточный стол, роняя на пол фишки и стаканы.

Картежники вскакивают из-за стола и поднимают руки вверх. Они смотрят в какую-то точку у Кима за спиной: бармен держит обрез в шести дюймах (от хребта Кима, его цветущая физиономия лучится самодовольством, когда он подмигивает картежникам. Он кокетливо прикрывает глазки. Делает шаг по направлению к бару и оступается. Обрез летит на пол, переворачивая по пути плевательницу. Мясницкий топор торчит у бармена из затылка. Из узкого прохода между стойкой и кухней зловеще ухмыляется молодой китайчонок. Он изображает, будто берет поводья в руки, и показывает на боковой выход. Ким медленно пятится. Один из картежников, персонаж с надменным орлиным профилем и бледно-серыми глазами, держит в поднятой руке сигару. Как только Ким исчезает за дверью, он медленно вкладывает сигару обратно в рот. Это Пэт Гарретт17. Ким и китайчонок скачут бок о бок, пересекая ручьи, стараясь скакать по камням, но все равно оставляя следы, которыми может воспользоваться погоня.

Они осаживают коней, расседлывают их и снимают узду. Ким смотрит на своего коня. Тот прядает ушами и оскаливает ужасные желтые зубы. Ким резко огревает коня по крупу арапником, и оба скакуна несутся прочь, Кимов впереди. Неся седла в руках, они аккуратно заметают следы веткой сосны, при этом китайчонок что-то мурлыкает себе под нос. Они направляются к заброшенной индейской хижине.


Мальчики обнажены; прижавшись друг к другу, они рисуют карту на мягкой красной глине, покрывающей пол хижины. Ким от напряжения высунул кончик языка; он рисует дорогу, которой побежит его конь, а второй побежит за ним следом. Время от времени китайчонок вносит в карту исправления. И вот она закончена. Китайчонок искоса улыбается Киму.

– Моя зопу ебай?

Ким становится над картой на четвереньки. Китайчонок засовывает палец ему в задний проход.

– Это «Тигловый бальзам». Осинь холоси, осинь голячи. Скакай как лошадка…

Он вставляет в задницу Киму свой тонкий твердый член. Ким пятится назад, брыкается, топочет копытами. Затем он делает вид, будто скачет галопом, в то время как китайчонок ебет его, подпрыгивая словно в седле и держа Кима руками за плечи.

Ким оскаливает зубы. Земляничного цвета волдыри высыпают у него на шее, на спине и вокруг сосков. Конский запах наполняет хижину, когда Ким кончает с визгом и ржанием. Белый конь Кима плевком спермы летит вдаль, уводя за собой погоню.


Монтажный стык. Интервью с Бэтом Мастерсоном…

– Ага, он убил сынка Старого Бикфорда, а Бикфорд держал на жалованье тридцать стволов. После этого ему и пришлось тронуться в путь.


Облизнув кончик карандаша, Ким записывает в своем дневнике:


Итак, чему я научился за сегодняшний день… Никогда не поворачивайся спиной к бармену. Он всегда займет сторону местных, потому что на местных он делает деньги. Лучше всего пристрелить его в самом начале. Только глупцы проявляют сострадание к негодяям, которых следует наказывать еще до того, как им представится случай совершить злодеяние.


Снаружи слышно тихое конское ржание. Ким натягивает брюки и сапоги. Они принимают решение разойтись в разные стороны и встретиться в Клир-Крик через месяц.


Ким появляется в дверях салуна. Бородатый мужик у стойки выхватывает револьвер, в то время как бармен шарит рукой под стойкой, ища свой обрез. Ким достает оружие первым и стреляет бармену в сердце. Пуля второго противника пролетает мимо Кима и попадает в брюхо лошади, стоящей у коновязи снаружи…

Прежде чем бородач успевает взвести свои однозарядный кольт 45-го калибра, Ким убивает его двумя быстрыми выстрелами в живот.


Точно так же, как заранее чувствуешь перед выстрелом попадешь или промажешь, можно почувствовать и попадет или промажет твой противник. Я знал, что бородач промажет, поэтому я начал с бармена с его обрезом.

Вообще-то надо всегда начинать с обреза.


Когда Ким и Рыжий Пес зашли в салун «Золотой самородок», разговоры смолкли. Бармен сразу нырнул под стойку, делая вид, что ищет какую-то особенную бутылку для особенно разборчивого посетителя. Ким встал за спиной у бармена и облокотился о стойку лицом к двери, предварительно убедившись, что сзади никого нет.

– Два пива на стойку, человек!

– Ты что-то сказал? – спросил бармен, не поворачивая головы.

– Ты меня слышал. Два нива, мигом, короче, pronto, холодного, sabes? Fresca…18

Тут бармен наконец нашел то, что искал, а именно бутылку «Саузерн комфорт», и направился обратно к стойке с ней в руке.

– Мы не обслуживаем тут грязных индейцев и их полюбовников тоже не обслуживаем… А вот джентльменам всегда рады.

– Ты обслужишь нас первыми.

Бармен наливает порцию левой рукой, в то время как его правая шарит под стойкой в поисках обреза под охотничий патрон «десятку».Ртутная пуля 32-20

Пятеро человек вскакивают с мест, пытаясь перекрыть выход. Ким выбирает из них того, кто даже не вздрогнул, когда Рыжий Пес пристрелил бармена, – узкоплечего мужчину с бледными глазами, на груди у которого звезда помощника шерифа. Выстрел узкоплечего не заставляет себя ждать: Ким резко поворачивается боком, и пуля чиркает по пряжке его ремня.

– Ой! – выкрикивает Рыжий Пес. Ким стреляет блюстителю закона прямо в солнечное сплетение. Тот со стоном складывается пополам, извергая красные искры ненависти из мутнеющих глаз. Ким нашпиговывает ему свинцом шею. Помощник шерифа падает, с хрипом извергая кровь из разорванной гортани. Какой-то бородач медленно валится на живот с мечтательным выражением распятого Христа на лице; во лбу у него зияет синеватое отверстие, проделанное пулей 32-20, выпущенной Рыжим Псом, из лопнувшего затылка вытекают мозги, похожие на подгоревший омлет.

Убивать людей – это затягивает, как наркотик. Ким худеет на глазах, пора с этим как-то завязывать. К тому же городок невелик, убивать скоро будет некого. Но вот этот уродливый, прыщавый парнишка выглядит весьма привлекательно. Главное – ничем не выдать себя. Делать вид, что его не замечаешь. Парнишка подходит к стойке и прислоняется к ней, разглядывая Кима наглыми поросячьими глазками.

– Я слышал, hombre, что у тебя дурная репутация?

– А я ничего такого не слышал.

Ким слегка вздрагивает. От него исходит резкий мускусный запах, похожий на запах скунса. Это запах лихорадки убийц, но парнишка туповат и ничего не замечает. Ким распрямляется, чтобы достать оружие.


ДАААААА, русский револьвер 44-го калибра прыгает Киму прямо в ладонь. Пуля с хлопком входит парню в живот, и парень со стоном складывается пополам, Ким чувствует этот стон всем своим нутром. Это та-а-ак приятно!

Паренек оседает на пол очаровательной грудой мяса и тряпья.


Я однажды видел его в деле. Ну, дело-то, впрочем, было так себе. Какая-то мелкая шпана, просто славы хотел парень, чтобы всюду похваляться, я, мол, убил Кима Карсонса. Не такой уж молодой, лет под тридцать. Ким никогда, не делал зарубок на рукоятке револьвера, не хотел ее портить, тонкой работы штучка – черное дерево, железное, розовое, тик и тонкие металлические инкрустации – медь, серебро и золото. Специально под его руку сделана была.

Мы вышли из бакалейной лавки, встали на крыльце – какое там крыльцо, две деревянные ступеньки вниз к улице. Ким, должно быть, этого типа еще из лавки заприметил, потому что, выходя из двери, он сказал: «Не подержишь ли вот это?» и передал мне пакет с покупками. (Мы в это время делили одну комнату на двоих.) Выходим и тут же прямо перед крыльцом напарываемся на этого толстомордого типа.

Ким стоит, глаза внимательные, чуткие, руки висят как плети по бокам, ждет. Даже и не знаю почему, но мне и в голову не пришло прятаться, словно мы все на сцене, а у меня роль такая – стоять с коричневым бумажным мешком в руках, и тут вдруг до меня доходит. Внезапная ледяная испарина по спине, а дело-то было в июле, жара стояла за тридцать…

«Ты, голубец ебаный!» – кричит этот тип, выхватывает пушку и два раза стреляет, выбивая стекло в окне лавки футах в двух над головой у Кима.

Ким на это ни малейшего внимания не обратил, просто поднял револьвер на уровень глаз и выстрелил этому дурню прямо туда, где у него брюхо на ремень наползало… Ну, тот сложился пополам, блюя кровью, и Ким добил его выстрелом в лоб и сказал, обернувшись ко мне:

«Из соображений гуманности…»

А затем он засунул револьвер обратно в кобуру и смахнул осколок стекла с плеча.

Да, особенно шустрым он не был… «Я никогда не стреляю, пока не почувствую, что обязательно попаду, – говаривал он мне. – Каждому стрелку требуется определенное время на то, чтобы извлечь револьвер, прицелиться, выстрелить и при этом попасть. Если у кого-то это время меньше, чем у тебя, тебе приходит конец».

Некоторые стрелки, которые показывают чудеса в тире, не могут попасть в цель вовремя перестрелки. Ким в тире был середнячком из середнячков. Говорил, что это для него такая же скучища, как игра в шашки. Он вообще играть не любил, карт в руки отродясь не брал.


Ким сошел со сцены в Коттонвуд-Джанкшн. Сцена двигалась на запад, а ему хотелось на север. Иногда он решал, в каком направлении двигаться, исходя из знаков, ведомых ему одному, иногда просто позволял ногам нести его, куда им вздумается. Или же услышав рассказ про какое-нибудь место, он загорался желанием побывать там. При этом он старался избегать городов, население которых славилось набожностью. Утром, перед тем как выйти на сцену, он посоветовался со своим оракулом, который представлял собой нечто вроде той спиритической доски, что была у его матери, которая увлекалась столоверчением, предсказаниями по хрустальному шару и имела собственных духов-хранителей. Один из них, которого Ким особенно любил, был индейским мальчишкой но прозвищу Малыш Риверс.

Однажды, когда матери не было дома, Ким надел одно из ее платьев, накрасился, как шлюха, и позвал Малыша Риверса, а в следующее мгновение он уже срывал с себя одежду, и хотя руки были, конечно, его, делал это словно бы не он сам, и он извивался и стонал, а Малыш Риверс тем временем еб его, закинув его ноги себе на плечи, а затем вспыхнула яркая серебристая вспышка, и он потерял сознание.

Оракул сообщил ему, что Малыш Риверс неподалеку. Он должен внимательно следить за всем, и тогда он поймет, что ему делать, так что, когда он увидел знак, показывающий на север, – КЛИР-КРИК 20 МИЛЬ, – он, стоя посреди дороги с «аллигатором» в руке, принял решение сойти со сцены.


Город располагался в тополиной роще у слияния двух рек19. Он слышал журчание реки и шорох листвы на полуденном ветерке. Он прошел мимо повозки, в которую была впряжена чалая в яблоках. На борту – «ТОМ Д. ДАРК, СТРАНСТВУЮЩИЙ ФОТОГРАФ». Он зашел в салун, швырнул «аллигатор» на пол и заказал пиво, приметив юнца, сидевшего у стойки. Отхлебнул пива, разглядывая тенистую улочку. Парнишка очутился вдруг прямо под его локтем. Он не услышал, как тот пересел.

– Ты – Ким Карсонс, верно?

Парнишке было на вид лет двадцать, высокий и худой, с рыжими волосами, тонким лицом, украшенным парой прыщей, вскочивших на гладкой, розовой плоти; глаза – серо-голубые, с темными мешками под нижними веками.

– Да, я – Карсонс.

– А я – Том Дарк. Это моя повозка снаружи. Они пожали друг другу руки. Когда они разжали пальцы, Том легонько провел по ладони Кима и тот почувствовал, как кровь прилила к его чреслам.

– На север едешь?

– Да.

– Хочешь, подвезу?

– Конечно.

На козлах повозки Тома сидел мексиканский парнишка.

– Это – Ким Карсонс, а это – мой ассистент, Хуанито с моста Пекос.

У мальчишки была понимающая улыбка. Дорога петляет вдоль реки, ветви деревьев над головой… осколки кварца блестят на дороге, которой не часто ездят, это видно по заросшей травой колее. Похоже на дорогу возле Сент-Албанса. Они выезжают на старый каменный мост.

– Это мост Пекос… здесь мы и остановимся… через час уже стемнеет.

Хуанито сворачивает с дороги на поляну на берегу реки, которая в этом месте глубока и почти неподвижна. Он распрягает лошадь и начинает доставать треноги и фотографические камеры из повозки.

– Я специализируюсь на эротике, – объясняет Том. – Богатые коллекционеры. Париж… Нью-Йорк… Лондон. Я тебя разыскивал по заказу. Клиент хочет сексуальные фотографии настоящего бандита.

– Я надеюсь, ты не имеешь в виду что-нибудь вроде «голый тип в одном сомбреро, поясе с кобурой и ковбойских сапогах»?

– Послушай, я – мастер своего дела.

– А я – ганмен-художник, а не какой-нибудь бандит. Это не я прилагаюсь к пистолету, это пистолет прилагается ко мне.

– Короче говоря, ты согласен или нет?

Ким прикладывает палец к ямочке под носом и проводит им вдоль всего тела через лобок до самой промежности. Затем показывает пустую ладонь.

– Я весь в твоем распоряжении.

– Великолепно.

Ким достает бутылку бурбона из своего «аллигатора», и они поднимают тост «за свое ебаное будущее».

– Они повесили мексиканского парнишку вот на этом суку, – и Том показывает на тополиный сук в нескольких футах от повозки. – Следы от веревки до сих пор видны… Они его повесили за индейскую лошадку, которую он якобы украл, но он ее не крал, он ее купил. Только линчеватели об этом узнали, когда парнишка уже болтался в петле.

Может, тебе приходилось об этом читать… по этому поводу шумиха целая поднялась… федеральный билль против судов Линча в конгрессе, и в нескольких северных штатах власть захватили аболиционисты20… Все газеты мечтали о фотографии повешенного, и я им дал одну… фальшивку, разумеется… И как мне это сошло с рук? Ну, в нашем деле с рук и не такое может сойти. К тому же фальшивые снимки гораздо убедительнее настоящих, потому что изо всех сил стараешься, чтобы они выглядели, как настоящие. Пойми, все фотографии – фальшивки. Фальсификация начинается с того момента, когда у тебя в голове возникает идея снимка. Допустим, в газете опубликована фотография, на которой показано наводнение в Китае. Откуда тебе известно, что на ней именно наводнение в Китае? Откуда ты знаешь, что фотограф не снял это у себя в ванне? Откуда ты вообще узнал, что в Китае случилось какое-то наводнение? Потому что ты прочитал об этом в газетах. Значит, это правда, потому что в противном случае другие репортеры и другие фотографы… короче говоря, только не в том случае, если их всех подговорили рассказывать и показывать одну и ту же историю…

Два года назад я фотографировал в Сент-Луисе и наткнулся на одну пожилую даму, с которой я познакомился в Англии. Она была очень богатая аболиционистка, разъезжала с лекциями. И тут меня осенила одна идея. Я сказал ей, что аболиционистское движение наберет настоящую силу, только если использует как знамя какое-нибудь реальное происшествие, и она выложила деньги, большая часть которых пошла в карман шерифу, чтобы тот начал расследование повешения мальчика, и доктору, чтобы тот выписал свидетельство о смерти, которое, в сущности, стало свидетельством о рождении Хуанито с моста Пекос, поскольку никакого такого Хуанито до того, как была сфабрикована эта бумага, попросту не существовало. Теперь у меня были все козыри на руках… фотография мальчика… интервью с его матерью, которая умерла за много лет до того, как он родился… даже фотографии некоторых линчевателей, которые раскаивались и обратились к Иисусу… Нельзя сказать, чтобы репортеры ничего не заподозрили… Они чуяли надувательство, но доказать ничего не могли. У нас даже на всякий случай был припасен труп в гробу… молодой мексиканец, умерший от желтой лихорадки… с фотографией было легче всего… Самое простое – это не снимать ноги целиком, чтобы не было заметно, что они на что-то опираются… Я же взял, когда делал мой снимок, эластичную веревку, вроде тех, что используют паяцы, когда изображают повешение.

Тут он показал пальцем на коня…

– Вот единственный актер, который не получил гонорара… Я зову его Кентавр. Как насчет того, чтобы окунуться?


Шесть сцен в дневнике были закодированы символами, словно японские незабудки, цветущие на полях памяти: 3 июня, 1883 г. …Встретил Т. в Коттонвуд-Джанкшн… (сексуальное влечение и причины верить во взаимность)… (нагой)… (эрекция)… (содомия)… (эякуляция).

Солнце садится в черные облака… отблески красного света на обнаженных телах. Ким осторожно заворачивает свой револьвер в полотенце и прячет его в заросли травы возле кромки воды. Он сует ногу в воду, и у него перехватывает дыхание. В этот момент Том подбегает к нему: он летит над землей, застывая на миг, словно в серии фотографий, мышцы его бедер И ягодиц отчетливо выступают, как на рисунке в анатомическом атласе, и он вбегает прямо в воду, поднимая ногами веер серебряных брызг.

Ким следует за ним, задержав дыхание, бросается в воду и быстро плывет. Затем вскакивает на ноги, хватая ртом воздух, а небо тем временем темнеет, и вода становится черной и зловещей, словно какое-то чудовище готовится появиться из ее глубин… Стоя в воде по колено, намыливая тела и глядя друг на друга безмятежно, как два усталых пса, гениталии скукожились от ледяной воды… обтираясь на песчаном берегу, стряхивая песок с подошв ног… следуя за тощими красными ягодицами Тома обратно к повозке… «Постой здесь, лицом к закату». Том извлекает черную тряпку откуда-то прямо из воздуха, раскланивается перед публикой. Он становится к камере, накинув на голову черное полотнище… «Смотри в камеру… руки опусти вниз».

Ким чувствует призрачное прикосновение холодных линз к его коже, легкое, словно дуновение ветра. Том, нагой, стоит, глядя в свою камеру.

– Я хочу впарить тебе в очко, приятель, – говорит Том.

Ким никогда не слышал этого выражения прежде, но до него мгновенно доходит его смысл. Он улавливает скрытый подтекст, забытый язык, еле слышные слова роковой нежности, срывающиеся с губ, изъеденных разложением, и от них кровь приливает к его чреслам и стучит у него в висках, а его член увеличивается, покачивается из стороны в сторону, набухает, и неприкрытая похоть появляется у Кима на лице, поднявшись из темных глубин человеческой природы.

Том тоже возбуждается. Его отросток гладок и розов, на нем совершенно отсутствуют набухшие вены. Теперь, когда он полностью встал, кончик его почти касается отчетливо очерченных мускулов красновато-коричневого живота. На головке члена, на самой верхушке, – выемка, словно Творец оставил на влажной глине отпечаток своего большого пальца. Застывшие в фотографической эмульсии, словно в мягком стекле, они оба неподвижны, если не обращать внимания на подрагивание набухшей плоти…

– Замри!.. ЩЕЛК!..

На целых долгах шесть секунд солнце неподвижно застывает в небе.

Побудка рано, чтобы успеть в Клир-Крик засветло…

– У меня встреча с другом в Клир-Крике, – говорит Ким… – Ты бывал там?

– Да. Там есть старый бордель и еще гостиница… Хорошая натура для особых работ.

– Там кто-нибудь живет?

– Несколько китайцев, работавших на строительстве железных дорог. Какой-то ветеран, решивший отойти от дел… парочка индейцев…

В шесть они добрались до Форт-Джонсона, в нескольких милях от города. Из открытых ворот выбежал койот, осклабив зубы в понимающей улыбке. Ким никогда не убивал ни волков, ни койотов. Ему было совершенно наплевать на то, сколько они могут погубить коров или овец.

Они осмотрели форт, и Том сделал несколько фотографий. Ворота нуждаются в починке, но если этого не считать…

– Я мог бы превратить это место в мой Аламут… – говорит Ким.

Том покачивает головой…

– Мы живем не в десятом веке, Ким… Деньги не любят пустоты… не пройдет и нескольких лет…

Они въезжают в Клир-Крик… ржавые рельсы заросли сорняками… водонапорная башня покосилась… возле станции старый китаец курит опиум…

– Они его прямо здесь растят, – объясняет Том. – Как имя твоего друга? Я немного говорю по-китайски…

– Спроси его, здесь ли Билли Чанг.

– Иссё нету. Сиколо плиехать.

Они сходят с повозки перед гостиницей. Том показывает на двухэтажное здание из красного кирпича на другой стороне улицы.

– Веселый дом Розы Панталон…21

Хуанито спрыгивает с козел, изображая коридорного.

– Поднести вещички, ми-и-истер? Отъебать сестричку, ми-и-истер?

– Думаю, заночуем мы у Розы Пантапон… Крыша вроде не протекает… – говорит Том.

И действительно, довольно уютно. Они заселились. Рыба в реке. Несколько мексиканцев в гостинице. Тринадцать индейцев племени пима обитают в лавке. Хуанито – наполовину пима, наполовину – мексиканец, так что все они ему приходятся родственниками. Похоже, с припасами проблем не будет. Китайцы живут на станции сами по себе и ни к кому не лезут.

Ким сделает Форт-Джонсон и Клир-Крик базой для своих операций на ближайшие два года и оттуда будет совершать набеги вплоть до самой Мексики.


Посмотрите на эту фотографию из коллекции Тома: несколько индейцев и один белый, связанные между собой последовательностью действия, – конец рода. Как последние тасманийцы, патагонцы или волосатые айну, они не отбрасывают теней, потому что у них не будет потомков. Эта фотография – конец рода. Штамп сломался, штамповка прекращена.

Отчаянное осознание этой истины и заставляет их водружать грубо вырезанные из дерева и раскрашенные охрой фаллосы на могилах мужчин. Подписи стерлись. Все, что нам остается, – это фотография.

Обратите внимание на четвертого индейца слева в заднем ряду: на лице его застыло выражение паники. Это потому, что он узнал фотографа, Тома Дарка, который и снял это последнее фото, пометив его надписью «Совершенно секретно». Только ему было известно, в какой последовательности связаны фотографии между собой, а последовательность – это все.

Фотография сама по себе представляет всего лишь таинственный иероглиф, артефакт, лишенный контекста, придуманный для забытой цели или для цели, потерявшей с тех пор свое значение. И все же вот он, у нас перед глазами…

Пять странствующих голубей на ветвях дерева… ЩЕЛК! «Последний странствующий голубь».

БАБАХ! Птица падает на землю и бьет крыльями, перья уносит утренний ветерок.

Охотник оглядывается недовольно по сторонам, запихивая птицу в ягдташ. У него сегодня неудачный день. Он поворачивается лицом к камере.

ЩЕЛК! «Последний охотник на странствующего голубя».

У нас перед глазами… 6 августа 1945 года, Хиросима. На экране Оппенгеймер22: «Мы стали Смертью, Разрушителем Миров».

– Доктор Оппенгеймер!

ЩЕЛК!

Холлу пришло в голову, что он является последним представителем рода Холлов, по крайней мере в том смысле, в котором это предполагается старомодными методами размножения.

– Ааааааааа! ЩЕЛК!

– Ооооооо!

ЩЕЛК!


Ким придумывает сюжеты для эротических снимков. Он ждет, что вот-вот появится кинематограф.

Оба они – победители Международного конкурса стриптизеров-любителей в нескольких штатах. В конкурсе также принимают участие модельеры, разрабатывающие специальные модели одежды – такие, чтобы их можно было снимать легко, быстро и элегантно. Они катаются по постели, издавая при этом высокие, пронзительные звуки, от которых начинают дрожать оконные стекла.

Затем парнишка засовывает жевательную резинку в рот и говорит:

– Нам с тобой пора серьезно поговорить о наших отношениях… – Он выдувает розовый пузырь, лопает его и спрашивает: – Кем ты не являешься?


Том пытается инсценировать различные эротические эпизоды из прошлого Кима…

– Ну, мы с моим Лисенком занимались сексуальной магией против старого судьи Фарриса… Он сказал, что я похож на овчарку, повадившуюся таскать овец, а его отвратительная женушка назвала меня ходячим мертвецом… Лисенком мог бы быть ты…

Декорацией для этой сцены стала комнатка в станом борделе с обтрепанной софой, обтянутой зеленым атласом, и ширмой с эротическим японским рисунком с летающими членами и стариком, ловящим их сачком для бабочек. Ким нашел рисунок не лишенным изящества.

Том выкрикивает голосом циркового зазывалы:

– Мы предпримем невозможное: будем фотографировать настоящее так, чтобы оно включало в себя прошлое и будущее. В невозможном и заключается задача искусства. Только задумайтесь о проблеме воссоздания прошлого. Сейчас мы инсценируем, как Ким Мастурбировал перед портретом судьи Фарриса.

Это типичный портрет: пожилой джентльмен со скверным нравом, пурпурными щеками, аккуратно подстриженными белыми усиками и налитыми кровью злыми голубыми глазами. Подходящая картинка, теперь надо прибить ее гвоздями к стене. Это подвал-мастерская в доме Кима, где он занимался магией; на полу красным мелком очерчен магический круг. Играем, камера! Двигайся, приятель! Ким скидывает красный халат и бросает его на зеленую атласную софу.

Он стоит голый перед портретом… (Одна камера снимает его в профиль, объектив другой просунут в дыру в стене прямо над портретом судьи.) Ким изгибает тело назад, встает на цыпочки, щелкает пальцами у себя над головой, чтобы вызвать Лисенка-оборотня; тело духа измазано красной краской, он появляется из-за японской ширмы. Ким оглядывается назад и стирает ногой часть окружности. Том проходит в образовавшуюся брешь, берет пальцами ног кусочек мела и снова замыкает магический круг.

– Прииди ко мне. Сатана, и соверши великий труд, – цедит Ким.

Затем они бормочут в два голоса:

Наступи на штрипку,

Зацепись ногой,

Кубарем по лестнице

В стену головой!!!!!!!!!

Как только они заканчивают завывать, Ким извергает семя и попадает судье прямо в пах.

Том планирует путешествие в Денвер, чтобы забрать деньги, переведенные в денверский банк его нью-йоркским заказчиком. Ким будет набирать персонал.

Они оба одеты в «банкирский прикид», как это называет Ким, – дорогие черные костюмы, сдержанно дорогие. Том болтает с менеджером о будущем кинематографа. Менеджер впечатлен беседой. Как легко обманывать тех, кто готов обмануться. Скажите им то, что они хотят услышать, и они в это поверят.

Они совершают обход притонов и опиумокурилен, во время которого Ким восстанавливает свои контакты с миром джонсонов – лихих медвежатников и форточников, безработных грабителей банков… (Денвер – закрытый город. Работать в нем не полагается.) Он наносит светский визит Мэри Солонине и собирает с ее помощью команду: Шарики-Ролики,– фокусник, метатель ножа и ярмарочный стрелок (он умеет выбивать масти из карт, гасить пулей свечу, зажигать спички и попадать на лету в подброшенный серебряный доллар) и Бой, который принимал участие вместе с Джонсом в знаменитых налетах на банки. Бой излучает убийственную жизнерадостность. «Он настоящий авторитет, этот Бой, решает про себя Ким. Они станут моими няньками».


ОРУЖИЕ ПРОДАЖА РЕМОНТ


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19