Уильям Берроуз и Аллен Гинзберг
      Письма Яхе
      Содержание
      В поисках Яхе (1953)
      СЕМЬ ЛЕТ СПУСТЯ (1960)
      ЭПИЛОГ (1963)
      В поисках Яхе (1953)
      15 января, 1953
      Отель "Колон", Панама
      Дорогой Аллен,
      Я ненадолго остановился здесь, чтобы скинуть наличные. Отправляться к индейцам с карманами, полными башлей, слишком рискованно.
      Город навестил Билл Гейнз; он пронесся как ураган, спалив на парегорике всю республику Панама - от Лас Пальмаса до Дэвида. До Гейнза Панама была городом Пи Джи (парегорика - прим. перев.). В любой аптеке можно было купить четыре унции. Сейчас аптекари заартачились; Палата Депутатов собиралась даже принять специальный Закон против Гейнза, но тот сыграл ретираду и смотался обратно в Мексику. Я тогда слезал с джанка, так сказать, выходил из системы, а Гейнз продолжал пилить меня, что я дурачу сам себя, и если уж ты был однажды джанки, то на всю жизнь им и останешься. Если я развяжусь с джанком, то стану законченным алкашом или сойду с ума на кокаине.
      Однажды вечером я надрался и купил немного парегорика, а он все не переставал бубнить;
      "Я знал, что ты вернешься домой с парегориком. Я знал это. Ты будешь джанки всю свою оставшуюся жизнь", - и ехидно пялился на меня со своей едва уловимой кошачьей усмешкой. Слово "джанк" с ним неразрывно.
      Я завалился в госпиталь с ломкой и провел там четыре дня. Они смогли дать мне только три укола морфина - от боли, жара и синдрома отнятия я не мог уснуть, а тут еще в палате со мной лежал больной панамской грыжей, и его друзья приходили и зависали на весь пень и почти на весь вечер. Один из них в результате оставался по полуночи.
      Припоминаю, как проходил мимо каких-то американок, похожих на жен офицеров. Одна из них сказала: "Не знаю почему, но я совершенно не могу есть сладости".
      "У вас диабет, леди", - заметил я. Они смешались, затоптались на месте и одарили меня убийственным взглядом.
      После выписки из госпиталя а зашел в американское посольство. Напротив него - незанятый участок земли, поросший кустарником и деревьями, где мальчики раздеваются, чтобы плескаться в загаженных волах залива, охотничьих угодьях маленькой ядовитой морской змеи. Запах экскрементов, морской воды и похоти молодого мужского тела. Писем не было. Я снова остановился, на этот раз чтобы купить две унции парегорика. В старой доброй Панаме ничего не меняется. Проститутки, сутенеры и разводилы-хастлеры.
      - Хотите милую девочку?
      - Танец обнаженной леди?
      - Хотите посмотреть, как я трахну свою сестренку?
      Не стоит удивляться, что еда здесь очень дорогая. У себя на фермах они не могут смириться с повышением иен. Они все рвутся в большой гоод и хотят стать сутенерами.
      У меня с собой была журнальная вырезка, где описывался кабак в окрестностях Панама Сити под названием "Испуганный Гусь". "Там есть все, что положено притону. Травяные барыги скрываются в мужском туалете с забитыми косяками и готовыми на дело шприцами. Иногда они стремительно выскакивают из сортира и вкалывают товар в твою руку, не ожидая разрешения. Гомосексуалисты преступили все границы, предаются разгулу и бесчинствуют",
      "Испуганный Гусь" напоминает придорожную закусочную времен Сухого Закона. Длинное обветшавшее одноэтажное строение, обвитое виноградными лозами. Из леса и болот поносилось кваканье лягушек. Снаружи - несколько припаркованных машин, внутри - тусклый голубоватый свет. Я сразу вспомнил закусочные времен Сухого Закона и моей юности и вкус кустарного джина летом на Среднем Западе. (О Боже! А августовская луна в фиолетовом небе и член Билли Брэдшинкеля... Как же можно стать таким глупо-сентиментальным?)
      Две старые шлюхи немедленно сели без приглашения за мой столик и заказали выпивку. Счет за один раунд составил шесть долларов девяносто центов. В мужском туалете скрывался только один хам, упорно требовавший уборщика. Могу добавить, что несмотря на весь местный разгул, я так и не смог подцепить в Панаме ни одного мальчика. Панамские мальчики остались для меня загадкой. Наверное, обрезанные. Когда они говорят "там есть все", то справки, очевидно, наводятся в кабаках, а не у клиентов.
      Случайно столкнулся со своим старым приятелем Джонсом, таксистом, и купил у него немного кокса, разбодяженного просто до неприличия. Я едва не задохнулся, пытаясь занюхать немного этого говна, чтобы мне вставило. Это Панама. Я не удивлюсь, если они вместо вагины снабжают шлюх резиновыми губками. Панамцы, вероятно, самые ничтожные из всех людей Западного Полушария. Понимаю, что венесуэльцы могут с ними в этом поспорить, но я еще никогда не сталкивался ни с одной группой граждан, от которой меня рвало бы так же, как от государственной гражданской службы зоны канала. Ты не можешь контактировать с государственным гражданским служащим на уровне интуиции и сопереживания. У него даже нет принимающего устройства, и он глохнет, как обесточенный аккумулятор. Должно быть, есть особая низкая частота мозговых волн государственной службы.
      Такие служащие не выглядят молодыми. В них нет никакого энтузиазма, они неразговорчивы. На самом деле, они чураются местных жителей. Единственный элемент в Панаме, с которым я общался - цветные хипы, но все они шустрят или кидалы, кто на наркоте, кто на кармане, кто на бабах.
      С любовью,
      Билл
      P.S.
      Билли Брэдшинкель стал таким занудой, что мне пришлось, в конце концов, его прикончить.
      Первый раз это произошло в моей тачке, модели А, после Весеннего бала в колледже. Штаны Билли были спущены до лодыжек, на нем все еще была рубашка от смокинга, и сперма забрызгала все сиденье. Потом я держал его за руку, пока он блевал при свете фар, - молодой и неерпеливый, с растрепанными на теплом весеннем ветру белокурыми волосами. Затем мы забрались обратно в машину, погасили фары, и я сказал: "Давай еще раз".
      А он тут и говорит: "Да не надо".
      "Почему бы и нет?" - отозвался я; тому времени он уже тоже возбудился и мы сделали это снова. Я лихорадочно водил руками, забравшись под его рубашку, лаская спину, и прижимал его к себе, чувствуя, как длинные детские волоски его гладкой щеки касаются моей. Затем он заснул прямо в машине. Стало светать, и мы поехали домой.
      Потом было еще несколько раз в тачке, а однажды, когда его семья свалила из дома, мы стащили с себя всю одежду, и уже после я смотрел на него, спавшего как младенец, со слегка приоткрытым ртом.
      Тем летом Билли заболел брюшным тифом и я навещал его каждый день, и его мать давала мне лимонад, а его отец как-то раз угостил меня бутылкой пива и сигаретой. Когда Билли стало лучше, мы по традиции выезжали к озеру Крив Коэ, где брали на прокат лодку, рыбачили и лежали в ней, обняв друг друга за плечи и ничего не делая. Однажды в субботу мы исследовали старую каменоломню, нашли там пещеру и в затхлой темноте сорвали штаны.
      Помню, что в последний раз я встретился с Билли в октябре того года. В один из тех восхитительных лазурных дней, которые случаются в Озарке осенью, Мы колесили по округе с моей однозарядной винтовкой 22 калибра, охотясь на белок, и бродили по осеннему лесу, так и не встретив ничего, что можно было подстрелить. Билли был молчалив и мрачен; мы сели на бревно, и он, уставившись на свои ботинки, наконец сказал, что не может больше со мной встречаться (заметь, я избавляю тебя от увядших листьев).
      - Но почему. Билли? Почему?
      - Так, если ты не понимаешь, то я и не буду тебе ничего объяснять. Пошли обратно в машину.
      Мы ехали назад молча, и когда подкатили к его дому, он открыл дверь и вылез наружу. Взглянув на меня мельком, будто собираясь что-то сказать, Билли затем резко повернулся и побрел домой по тропинке, выложенной каменной плиткой. Я приехал домой, ошеломленный. Я загнал машину в гараж, положил голову на колесо, и, рыдая, стал тереться щекой о металлические спицы. Наконец меня позвала мать; она появилась в верхнем окне и спросила, все ли в порядке и почему я не иду в дом. Так что я утер слезы, вошел, заявил, что болен, поднялся наверх и лег в постель. Мать принесла мне на подносе чашку молока с гренками, но я так и не смог съесть ни один и проплакал всю ночь,
      После этого я несколько раз звонил Билли по телефону, но он всегда вешал трубку, как только слышал мой голос. Я также написал ему длинное письмо, на которое он так никогда и не ответил. Спустя три месяца я прочитал в газете, что он погиб в автокатастрофе. Мама воскликнула: "О, да это тот мальчик Брэдшинкелей! Вы же были с ним такими хорошими друзьями, не так ли?"
      Я сказал: "Да, мама", - не чувствуя при этом абсолютно ничего.
      И забрался в силосное хранилище, где было полно выдохшейся бражки. Ее там и гнали. Еще один шаблон: человек, который выдает воспоминания на заказ. Какие тебе угодно воспоминания, и он гарантирует, что вы искренне поверите тому, что все как раз именно так и происходило (в сущности, я сейчас был близок к тому, чтобы продать самому себе Билли Брэдшинкеля). Японская строчка, которую Сэндмэн задал в качестве ключевой темы повествования: "Только опытный старьевщик торгует новыми грезами для стариков!". О, что за дьявольщина! Оставьте это Трумэну Капоте.
      Еще один обрывок воспоминаний, на этот раз искренний. Каждое воскресенье за ланчем моя бабушка ностальгически выкапывала из могилы своего брата, убитого пятьдесят лет назад, когда он перетаскивал ружье через забор и прострелил себе легкие.
      - Я всегда помню, каким красивым мальчиком был мой брат. Я видеть не могу мальчиков с ружьями.
      Так что каждое воскресенье у нас за ланчем у деревянной изгороди лежал мальчик, и кровь ручейками стекала в зимнее жнивье на замерзшей красной глине Джорджии.
      И бедная старая миссис Коллинз, с нетерпением ждущая, когда созреют катаракты, и ей наконец-то смогут прооперировать глаз. О Боже! Воскресный ланч в Цинцинатти!
      25 января, 1953
      Отель "Мульво Регис", Богота
      Дорогой Ал,
      Богота расположена на высокой равнине, окруженной горами. Трава саванны ярко-зеленая, и в ней там и сям высятся черные каменные монолиты Доколумбовой эпохи. Мрачноватый, унылый город. Моя комната в отеле небольшая одноместная спальня без окон (окна в Южной Америке - роскошь), с выкрашенными в зеленый цвет дощатыми стенами и слишком короткой кроватью.
      Долгое время я сидел там на койке, парализованный приступом безделья. Затем вышел на разреженный холодный воздух, чтобы достать выпивку. Слава Богу, что я не ввалился в этот город на джанковой ломке. Я пропустил несколько рюмок и вернулся обратно в отель, где злоебучий пидор-официант обслужил меня весьма посредственным обедом.
      На следующий день я отправился в университет получить информацию о Яхе. Все науки смешались в институте. Красное кирпичное здание, пыльные коридоры, офисы без табличек, в большинстве своем закрытые. Я продирался сквозь корзины, чучела животных и ботанические прессы. Эти предметы постоянно переносили из одной комнаты в другую без видимой причины. Из офисов неожиданно выскакивали люди, требовали какую-то хуйню из мусора в холле, и утаскивали ее обратно к себе. Уборщики сидели вокруг на корзинах, покуривали и приветствовали каждого как "доктора".
      В огромной пыльной комнате, забитой образцами растений и провонявшей формальдегидом, я увидел человека с выражением утонченного раздражения на лице, который что-то упорно искал и не мог найти. Он поймал мой взгляд.
      - Что они сделали с моими образцами какао? Это были новые образцы дикого какао. И что этот набитый кондор делает на моем столе?
      Тонкое, благовоспитанное лицо, стальные круглые очки, твидовый пиджак и черные фланелевые штаны. Безошибочно Бостон и Гарвард. Человек представился как доктор Шиндлер. Он был связан с Американской сельскохозяйственной комиссией.
      Я спросил о Яхе. "Ах да, - сказал он. - У нас здесь есть образцы. Идите сюда, я вам покажу", - проговорил он, оглядываясь напоследок в поисках своего какао. Шиндлер показал мне высушенный образец лозы Яхе, на вид совершенно непримечательного растения. Да, он принимал его. "Цвета, но никаких видений".
      Доктор рассказал мне подробно, что нужно для путешествия, куда направиться и с кем связаться, Я спросил его насчет телепатического аспекта. "Это, конечно, все фантазия", - заметил он. Шиндлер предложил Путумайо как самый доступный район, где я смогу найти Яхе.
      Несколько дней ушло у меня на то, чтобы собрать багаж и нарыть основной капитал. Для путешествия в джунгли нужны лекарства; среди самых необходимых - сыворотка против змеиного укуса, пенициллин, йодохлоргидроксин и хлорохин. Гамак, одеяло и резиновая сумка, известная как "tula", куда, собственно, и запихивается весь джентльменский набор.
      Богота стоит на возвышенности, холодная и мокрая; пронизывающий холод забирается внутрь тебя, словно при джанковой ломке. Здесь нигде нет тепла и никак не удается согреться. В Боготе больше, чем в любом другом городе, виденном мной в Латинской Америке, чувствуется мертвый гнет Испанской угрюмости и деспотичности. Каждый чиновник носит на себе ярлык "Сделано в Испании".
      Всегда твой,
      Уильям
      30 Января
      Отель "Низа", Пасто
      Дорогой Ал,
      Я сел в автобус до Кали, потому что такси на много дней вперед были заказаны с потрохами. Копы несколько раз перетряхивали автобус и обыскивали каждого пассажира. У меня в багаже был пистолет, спрятанный под лекарствами, но на этих остановках они шмонали только меня. Очевидно, что каждый обладатель оружия может запросто обойти эти остановки или спрятать свой ствол туда, где эти небрежные законники не будут искать. Все они соответствуют современной системе доебываться до граждан по пустякам. Я не встретил в Колумбии ни одного человека, кто сказал бы доброе слово в адрес Полиции Националь.
      Она - Дворцовая Стража Консервативной партии (в армии служит изрядный процент либералов и ей полностью не доверяют). В собирательном смысле П. Н. - это самые отвратительные тела молодых людей, на которые я когда-либо обращал внимание, мой дорогой. Они напоминают конечный результат атомной радиации. Здесь в Колумбии - тысячи этих странных неотесанных молодых людей; я видел только одного, которого посчитал бы приемлемым, да и тот выглядел безнадежно больным в своем офисе.
      Если в пользу консерваторов и есть какие-нибудь слова, то я их не слышал. Они - непопулярное меньшинство гнусно выглядящих говнюков.
      Порога вела через горы, спускаясь вниз в любопытную среднюю область Толимы на границе зоны военных действий. Деревья, равнины и реки и все больше и больше Полиции Националь. Среди местных жителей вперемежку попадались самые прекрасные и самые уродливые люди, когда-либо мною виденные. Большинству из них, казалось, ничего не оставалось делать, кроме как глазеть на автобус, на пассажиров и особенно на гринго. Они пялились на меня, пока я улыбался или махал им рукой, а потом улыбались в ответ хищной грабительской беззубой улыбкой, приветствующей американца на протяжении всей Южной Америки.
      - Хэлло, мистер. Сигарету?
      В жаркой пыльной кофейне городка, где мы остановились, я увидел мальчика с изысканными, тонкими медными чертами. Великолепный мягкий рот и зубы, далеко отстоящие друг от друга в ярко-красных деснах. Прекрасные черные волосы обвивали его лицо. Всем своим видом он источал приторную мужскую невинность.
      На одной из остановок я встретил национального законника, который воевал в Корее. Он распахнул свою рубашку, и показал шрамы на своем неаппетитном теле.
      - Вы мне нравитесь, ребята, - сказал он. Я никогда не ощущал себя польщенным от слов таких случайных типов, любящих американцев. Это оскорбительно для чувства собственного достоинства, и от этих любителей Америки ничего хорошего ждать не приходится.
      Поздним днем я купил бутылку бренди и напился вместе с водителем автобуса. Остановился в Армении и на следующий день отправился в Кали на такси.
      Растительность полутропическая - бамбук, бананы и папайя. Кали относительно приятный город с превосходным климатом. Здесь не чувствуется напряжение, В Кали высокий уровень обычной, а не политической преступности. Есть даже медвежатники (воротилы преступного мира в Южной Америке редкость).
      Я встретил нескольких старых американских резидентов, которые утверждали, что страна катится в пропасть ко всем чертям.
      - Они ненавидят присутствие иностранцев. И ты знаешь почему? Все этот Point four*, добрососедская бредятина и финансовая помощь, Если ты лаешь этим людям что-нибудь, то они начинают думать: "Ах, так он во мне нуждается". И чем больше ты даешь этим ублюдкам, тем гнуснее они становятся.
      (*Point Four - Американская программа внешнеэкономической помощи была предложена президентом Трумэном в качестве "четвертого пункта" его инаугурационной речи 20 января, 1949 г. и была одобрена Конгрессом в июне 1950 г. Предусматривала программу технической помощи для повышения уровня жизни в неразвитых странах путем предоставления им промышленного и сельскохозяйственного оборудования и квалифицированных кадров. Point Four рассматривалась как одно из средств борьбы против распространения коммунизма. Ее фонды управлялись несколькими американскими агентствами и ООН - прим.перев.)
      Я слышал подобное заявление от старожилов по всей Ю. А. Им не приходит в голову, что причина этому более существенна, нежели активность Point four. Как говорят штатовские поклонники Пеглера*:
      "Вся беда в профсоюзах". Они будут продолжать это говорить, харкая кровью от лейкемии, или в процессе превращения в ракообразное,
      До Попайана на такси. Спокойный университетский городок. Кто-то сказал мне, что там полно интеллектуалов, но я так и не встретил ни одного, Любопытная негативная враждебность пропитывает это место. На главной площади на меня налетел какой-то человек... Никаких извинений. Его лицо было непроницаемое как у кататоника.
      Я пил кофе в кафе, когда ко мне подошел молодой парень с архаическим еврейско-ассирийским лицом и затянул волыну про то, как он любит иностранцев и как он хочет купить мне выпить или по крайней мере заплатить за мой кофе. По мере того, как он говорил, становилось очевидным, что он отнюдь не любит иностранцев и не намерен покупать мне выпивку. Я заплатил за мой кофе и ушел.
      В другом кафе в самом разгаре была какая-то азартная игра типа бинго. Зашел персонаж, извергнувший из себя забавное нытье имбецильной враждебности. Никто так и не оторвался от своего бинго.
      Напротив почты развешаны плакаты консерваторов. На одном из них написано: "Крестьяне! Армия сражается за ваше процветание. Преступление развращает человека и он не может жить в согласии с самим собой. Работа возносит его к Господу. Сотрудничайте с полицией и военными. Им только нужна ваша информация". (Курсив мой.)
      (*Вестбрук Пеглер (1894-1969) - консервативный американский журналист. Вел сатирическую газетную колонку в Нью-Йорке в 1930-40-е гг. В 1941 г. ему была присуждена Пулитцеровская премия за материалы о рэкете в профсоюзах прим.перев.)
      Твой долг закладывать партизан и вкалывать в поте лица, знать свое место и слушать священника. Что за старая наебка! Точно так же можно пытаться продать Бруклинский мост. Не так много людей покупаются на эту дешевку. Большинство колумбийцев - либералы.
      Полиция Националь ошивается на каждом углу, неуклюжая, легко смущающаяся, готовая застрелить любого и сделать что угодно, лишь бы не стоять под враждебными взглядами. У полицейских есть здоровый серый фургон, который ездит вокруг городка без единого заключенного внутри.
      Я шел по пыльной дороге. Холмистая местность, поросшая зеленой травой, крупный рогатый скот, овцы и маленькие фермы. На дороге стояла чудовищно больная корова, покрытая пылью. Придорожный храм со стеклянным фасадом. Кошмарная мешанина розового, голубого и желтого от религиозного искусства.
      Видел короткометражный фильм о священнике в Боготе, который управляет кирпичной фабрикой и строит дома для рабочих. В короткометражке показывали, как падре нежно поглаживает кирпичи, дружески похлопывает рабочих по спинам, и по обыкновению гонит старый католический обман. Худой человечек с обезумевшими глазами невротика. Наконец он выдал спич на тему: где бы вы ни встретили социальный прогресс или хорошую работу или что-нибудь положительное, вы обязательно найдете там церковь.
      Его речь не имела ничего общего с тем, что он говорил в действительности. В его глазах, вне всякого сомнения, застыли невротическая враждебность, страх и ненависть жизни. Он восседал в своей черной рясе, беззащитно обнаженный, словно адвокат смерти. Бизнесмен без мотивации алчностью, злокачественная активность стерильности и ничтожества. Фанатизм без огня или энергии, источавший заплесневелый запах духовного упадка. Он выглядел больным и грязным - хотя, я полагаю, на самом деле он был чист - с намеком на желтые зубы, несвежее нижнее белье и психосоматические проблемы с печенью. Мне интересно, какова может быть его сексуальная жизнь.
      Другая короткометражка демонстрировала съезд Консервативной партии. Собрание казалось застывшим - замороженная корка страны. Аудитория сидела в полном молчании. Ни шелеста одобрения или возражения. Ничего. Голая пропаганда, тупо и монотонно падающая в мертвую тишину.
      На следующий день я сел в автобус до Пасто. Поездка в этом месте отозвалась в моем желудке депрессией и ужасом. Всюду высокие горы. Разреженный воздух. Местные жители щеголяют в шляпах с широкими полями, их глаза красны от дыма. Отличный отель со швейцарцем-управляющим. Я прошелся по городу. Уродливое, ничтожно выглядящее население. Чем выше в горы, тем уродливее местные жители. Это район лепры. (Проказа в Колумбии более распространена на высокогорье, туберкулез - на побережье). Похоже, что у каждого второго - разъеденная губа, или одна нога короче другой или слепой гноящийся глаз.
      Я отправился в кантину, выпил агуардиенте и проиграл горскую музыку на автоматическом проигрывателе. В этой музыке есть что-то архаическое, по странности знакомое, очень старое и очень печальное. Несомненно не испанское по происхождению и не восточное. Музыку пастухов играют на бамбуковом инструменте, похожим на доклассическую свирель, возможно, этрусскую. Я слышал похожую музыку в горах Албании, где сохранились догреческие иллирийские национальные мелодии. Этой музыкой передается филогенетическая ностальгия - атлантов?
      Я заметил работавшего в баре вроде бы привлекательного мальчика лет четырнадцати или около того (там было тусклое освещение из-за слабого напряжения). Подошел к стойке, чтобы повнимательней его рассмотреть, и увидел, что его лицо было старым, а тело разбухло и отекло, как прогнившая дыня.
      За соседним столиком сидел индеец и шарил по карманам; его пальцы закоченели от алкоголя. Ему потребовалось несколько минут, чтобы вытащить наружу какие-то скомканные поблекшие бумажки, которые моя бабушка, жестокий прогибиционист, обычно называла "грязные деньги". Он уловил мой взгляд и улыбнулся вымученной подавленной улыбкой. "Что еще я могу делать?"
      В другом углу молодой индеец клеил шлюху, уродливую женщину со скотским, недоброжелательным лицом в вызывающем грязном светло-розовом платье. Наконец она вырвалась и ушла прочь. Молодой индеец смотрел ей вслед молча, без гнева. Она ушла, и на этом все было кончено. Он подошел к пьяному, помог ему подняться и они, покачиваясь, вышли вместе с печальным очаровательным смирением горного индейца.
      У меня была рекомендация от Шиндлера к одному немцу, который управлял винным заводом в Пасто. Я нашел его в комнате, полной книг, обогреваемой двумя электрическими радиаторами. Первые радиаторы, который я видел в Колумбии. У него было тонкое опустошенное лицо, острый нос и искривленный книзу рот типичного джанки. Он был очень болен. С сердцем плохо, с почками хреново, высокое давление.
      "А я привык быть несгибаемым, как гвозди, -сказал он грустно. - Вот что я хочу, так это отправиться в клинику Майо. Здешний доктор сделал мне инъекцию йодина, которая расстроила весь мой метаболизм. Если я съем что-нибудь с солью, ноги сразу же пухнут",
      Да, он хорошо знал Путумайо. Я спросил о Яхе.
      - Да, я посылал немного в Берлин. Они провели исследования и сообщили, что эффект идентичен с воздействием гашиша... в Путумайо есть одно насекомое, я забыл как они его называют, похож на большого кузнечика: такой мощный афродизиак, что если он тебя укусит и ты немедленно не найдешь женщину, то умрешь. Я видел, как они носятся как угорелые, отбиваясь от этого зверя... У меня был один, заспиртованный когда-то давно... Нет, судя по всему, он потерялся, когда я приехал сюда после войны... другая вещь, о которой я пытаюсь раздобыть информацию... лоза... ты ее жуешь, и все твои зубы выпадают.
      - Прямо-таки находка для практических шуток над друзьями, - заметил я,
      Служитель принес на подносе чай, хлеб из грубой непросеянной ржаной муки и сладкое масло.
      - Я ненавижу это место, но что остается делать? У меня здесь бизнес. Жена. Я застрял.
      Через несколько дней уеду из Пасто и направлюсь к Макоа и Путумайо. Оттуда не буду писать, потому что почта за Пасто чрезвычайно ненадежна, и зависит по большей части от рассыльных-добровольцев на автобусах и водителей грузовиков. Теряется больше писем, чем доставляется. У этих людей совершенно нет представления об ответственности.
      Всегда твой,
      Билли Ли
      28 февраля, 1953
      Отель "Низа", Пасто
      Дорогой Аллен,
      Нахожусь на пути назад в Боготу, толком ничего не сделав. Меня одурачили шаманы (самый закоренелый пьяница, лжец и бездельник в деревне неизменно оказывается шаманом), посадили в тюрьму легавые, и вдобавок обчистил местный хастлер (я-то думал, что получаю невинную провинциальную жопу, но малыш уже успел побывать в постели с шестью американскими нефтяниками, шведским ботаником, голландским этнографом, капуцином-священником, известным среди местных как Мать-Настоятельница, боливийским троцкистом в изгнании, и совместно выебан Комиссией по какао и Point four). В конце концов меня свалила малярия. Буду излагать события более или менее хронологически,
      Я сел в автобус до Макоа, столицы Путумайо и конца дороги. Оттуда двигаются дальше на муле или на каноэ. По какой-то причине маленькие городки в конце дороги всегда чертовски ужасны. Любой, кто намерен здесь экипироваться, не найдет в магазинах абсолютно ничего из того, что ему нужно. Нет даже цитронеллы - и ни один человек в городках в конце дороги не знает ничего о джунглях,
      Я приехал в Макоа поздно вечером и под подозрительным взглядом национального копа, который так и не смог решить, допрашивать меня или нет, приговорил отвратительный колумбийский безалкогольный напиток. Наконец он поднялся и ушел, а я отправился в кровать. Ночь была прохладной, почти как в Пуйо, другом омерзительном городке в конце дороги.
      На следующее утро я проснулся, и хандра стала донимать меня еще в кровати. Я выглянул из окна. Вымощенные булыжником грязные улицы, одноэтажные здания, в большинстве своем лавчонки. Ничего выдающегося, царство обыденности. За весь мой опыт путешественника - а я видел еще более паскудные дыры - ни одно место не опускало меня так, как Макоа. И я не знаю почему.
      В Макоа около двух тысяч жителей и шестьдесят национальных копов. Один из них весь день ездит на мотоцикле по округе - по четырем улицам. Его слышно из любой точки в городе. Радио с дополнительными динамиками в любой кантине создает чудовищный какофонический шум (в Макоа нет автоматических проигрывателей, и ты не можешь проиграть то, что хочешь услышать). У полиции есть медный духовой оркестр, который грохочет три или четыре раза в день, начиная с раннего утра. В этом городе, довольно далеко отстоящего от зоны военных действий, я ни разу не видел никаких признаков беспорядков. Но вокруг Макоа витает атмосфера невыносимого и неразрешимого напряжения; силы правопорядка пребывают в состоянии неусыпной готовности подавить любые волнения, которые здесь никогда не происходят. Макоа - Конец Дороги с большой буквы. Последняя мертвая точка с копом, разъезжающим по округе на своем мотоцикле во веки веков.
      Я отправился в Пуэрто-Лимон, который находится в тридцати милях от Макоа. До этого города можно доехать на грузовике. Там я вычислил интеллигентного индейца и через десять минут у меня уже была лоза Яхе. Однако индеец не мог ее самостоятельно приготовить, поскольку это монополия брухо (шамана).
      Этот старый пьяный мошенник вполголоса напевал над человеком, очевидно заболевшим малярией (возможно, он изгонял злого духа из пациента и направлял его в гринго. В любом случае ровно через две недели после этого я слег с малярией), Брухо сказал мне, что он должен быть полупьяным, чтобы осуществлять свое колдовство и лечить людей. Дороговизна спиртного доставляла больным массу огорчений, а он только и знал, что молотил в два барабана на короткое время опьянения. Я купил ему пинту агуардиенте и еще за одну кварту он согласился приготовить Яхе. Он и в самом деле приготовил пинту холодной настойки, присвоив себе половину лозы, так что я не заметил никакого эффекта.
      Той ночью мне снился отчетливый сон в цветах зеленых джунглей и красного заката, который я наблюдал накануне. Мне пригрезился знакомый составной город, но я не мог его точно определить. Частично Нью-Йорк, частично Мехико-Сити и частично Лима, до которой я пока не добрался, Я стоял на углу широкой улицы; мимо проносились машины, и внизу в отдалении раскинулся огромный парк. Не могу сказать, имели ли эти грезы какую-то связь с Яхе. Когда ты принимаешь Яхе, как следствие, вероятно, полагается видеть город,
      Я провел целый день в джунглях с индейским проводником, чтобы найти и собрать немного йоки, лозы, которую индейцы используют, чтобы избавиться от голода и усталости во время долгих путешествий по джунглям. На самом деле, некоторые употребляют ее, потому что они слишком ленивы, чтобы есть.
      Джунгли Верхней Амазонки обладают менее отвратными чертами, чем американские леса Среднего Запада летом. Песчаные мухи и москиты джунглей единственные выдающиеся вредные насекомые и от них можно избавиться с помощью репеллента. У меня в то время ничего с собой не было. Мне не досаждали в Путумайо клещи или песчаные блохи, деревья в джунглях потрясающие, некоторые из них достигали 200 футов в высоту. Проходя под ними, я чувствовал особое молчание, вибрирующий беззвучный гул. Мы переходили вброд чистые потоки (кто сказал, что нельзя пить воду в джунглях? Почему бы и нет?).