Через год сын Руски от Пеструшки Джейн застрял на том же дереве. Темнеет. Я свечу на него фонариком, но он не хочет спускаться, так что я зову Уэйна Пропста, и тот приносит лестницу. Я выхожу, освещаю дерево и замечаю красный ошейник Флетча. И Флетч помогает котенку спуститься.
 
      Я бы дал Флетчу четыре звездочки по шкале красоты. Так бывает и с другими качествами: красотой называют то, что вовсе ей не является. Большинство людей совсем не красивы, а если все-таки красивы, то быстро теряют красоту… Элегантность, грация, нежность, обаяние и отсутствие самоуверенности: существо, знающее, что оно красиво, красоту теряет… Миниатюрность: леопард слишком большой и слишком опасный, чтобы быть красивым… Невинность и доверчивость. Помню, сорок лет назад на поле конопли в Восточном Техасе я разглядывал растение и вдруг заметил крошку скунса. Я подошел, погладил его, и он посмотрел на меня с полнейшим доверием.
 
      Одно из самых красивых существ на свете — песчаная лисица. Она с трудом одолеет мышку. Она может обкакаться от страха при виде суслика. Питается, в основном, яйцами, прокрадываясь в курятник крошечной серой тенью… БРЫЫЫСЬ! Слишком поздно. Она уже слопала яйцо и смылась. Самые смелые настигают неоперившихся птенцов. Проворная и скрытная, она подбирается к гнезду с червяком в зубах, а птенцы думают, что это мама пришла их покормить и разевают желтые рты. Она вгрызается в горло, жадно высасывает кровь, раздирая плоть, глаза сверкают от радости, кровь на маленькой черной мордочке и белых острых зубках — словно жадный школьник впивается в конфету. На редкость отвратительно. Защищенный красотой и невинностью, он рыгает, выплевывая клубничный соус на рубашку директора.
      "Ой, простите, я ужасно извиняюсь. Я больше не буду. Позвольте я почищу вас, сэр". Он выбегает и возвращается со шваброй. Разбрызгивая грязную воду, тычет мокрой шваброй в директора. "Сейчас вы будете чистый и опрятный, шеф". Он заливает ошеломленного директора грязной водой. "Ну и пакость вы тут развели, если мне позволено это сказать, сэр. Почему, господи прости, тут эта грязь попала в вашу тарелку, приятель". Он бьет директора по лицу, сбивая его со стула.
 
      Ненавидевший кошек англичанин из высшего общества признался мне, что натренировал пса перекусывать кошке хребет с одного раза. Я помню, на вечеринке он заметил кошку и пробурчал сквозь наползающие друг на друга желтые лошадиные зубы: "Паршивая вонючая маленькая тварь!" В то время я был впечатлен его классом и ничего не знал о кошках. Теперь бы я поднялся со стула и сказал: "Проштите, штарина, если я удалюсь, а то рядом со мной большая вонючая тварь!"
 
      Пользуюсь случаем, чтобы осудить и разоблачить злобную английскую практику псовой охоты. Поганые охотники смотрят, как красивую нежную лисицу разрывают на куски их вонючие собаки. Воодушевленные этим грубым зрелищем, они уползают в усадьбу, чтобы напиться еще больше и выглядеть не лучше, чем их мерзкие, угодливые, пожирающие отбросы, теребящие падаль, убивающие младенцев звери.
 
      Предупреждение всем молодым парам, ожидающим благословенного события: Избавьтесь от вашей собаки.
      — Что? Наш Пушок причинил вред ребенку? Да это просто вздор!
      Долго может прожить ваш ребенок, мамаша… нежно укачивающая младенца и воркующая, но рано или поздно Пушок, одержимый ревностью, прыгнет на него, вцепится в череп и загрызет.
      Собаки — единственные животные, помимо человека, обладающие чувством добра и зла. Так что Пушок знает, что ожидать, когда его, скулящего, вытащат из-под кровати, где он затаился. Он осознаёт все последствия своего поступка. Ни одно другое животное не заметило бы логической связи. Собаки — единственные лицемерные звери.
 
      Нечаянно пнул Флетча, спавшего у входа в мою комнату. Он побежал. Я поймал его, положил на кровать, и вот он уже замурлыкал, потом уснул, развалившись. Его мордочка напоминает и летучую мышь, и кошку, и обезьянку… гладкая блестящая головка, пушистые ушки, как у летучей мыши. Черная мордочка с длинными выразительными губами, как у печальной обезьянки. Легко вообразить Летучего Кота, черные кожаные крылья блестят, острые зубки, горящие зеленые глаза. Все его существо излучает чистую, дикую сладость, он перелетает в ночных лесах, издавая отрывистые мелодичные крики, загадочные послания. Доверчивое существо, окруженное аурой гибели и печали. Множество раз за века им пренебрегали, бросали умирать в холодных городских аллеях, на раскаленных от зноя пустырях, на свалках, в крапиве, на рассыпающихся глинобитных стенах. Много раз он тщетно взывал о помощи.
 
      Мурлыча во сне, Флетч тянется к моим рукам черными лапками, когти выпущены, нежное прикосновение, убеждающее его, что я здесь, рядом, пока он спит. Наверняка я ему снюсь. Говорят, кошки не различают цвета: зернистый черно-белый, мерцающий серебром фильм, полный разрывов: я выхожу из комнаты, возвращаюсь, выхожу, беру его на руки, выпускаю. Кто способен причинить вред этому существу? Натаскай своего пса, чтобы он убил его! Ненависть к кошкам — признак уродливой, глупой, грубой, изуверской души. С этим Уродливым Духом не может быть компромиссов.
 
      Я восхищаюсь африканской лисицей, существом столь нежным и робким, что она умрет от страха, если к ней прикоснется рука человека. Красная лисица, серебряная лисица, длинноухая африканская лисица… красивейшие звери. Дикие волки и койоты вполне приемлемы. Что же за чудовищная ошибка произошла с домашней собакой? Человек создал собаку по своему собственному худшему образцу — уверенной в своей праведности, как толпа линчевателей, угодливой и порочной, наполненной худшими копрофагическими извращениями… и какое еще животное пытается совокупиться с вашей ногой? Собачье племя завоевывает наше внимание потоком надуманной и лживой сентиментальности. Главный скорбящий по Старому Пастырю. Три дня ушло на то, чтобы найти старого пердуна, и за это время собака сожрала его лицо. Смотрит с говноедской усмешкой и катается в падали.
 
      Я не ненавижу собак. Я ненавижу то, что человек сделал из своего лучшего друга. Рычание пантеры, разумеется, намного опаснее собачьего, но не так уродливо. Ярость кошки прекрасна, пылает чистейшим кошачьим огнем, шерсть становится дыбом, пуская синие искры, глаза сверкают и плюются. Но рычание собаки уродливо — этот звук пристал бы плебею, избивающему пакистанцев, быдлу-линчевателю… рычание того, кто вешает наклейку "Убей пидора во имя Христа", самодовольное рычание. Услышав этот рык, ты смотришь на нечто безликое. Ярость пса не его собственная. Она продиктована тем, кто его тренировал. А ярость толпы линчевателей направляют кукловоды.
 
      4 октября 1984. Уродливая, бессмысленная истерическая ненависть очень пугает в людях или в животных. Мой сон наполнен архетипической сворой собак… Я в овальном тупике в конце длинного мягкого туннеля. В дальнем конце помещения сильное магнитное притяжение. Подойдешь слишком близко, и тебя засосет в матку. Я отхожу как раз вовремя. Аллен Гинзберг рядом со мной произносит мантру: "Закрывая дверь во влагалищный ад, не стремись вернуться назад". Потом доносится лай, приглушенный стенами туннеля, но вполне отчетливый: "СОБАКИ! СОБАКИ! СОБАКИ!" Все ближе рычащая, слюнявая свора церберов. Так что Аллен использует старый индийский трюк, чтобы создать веревочную лестницу, но она недостаточно высока, и я просыпаюсь, отбрасывая псов, пытающихся сбить меня с ног.
 
      Погладить кошку можно, когда она ест. Это совсем не время гладить собаку. Хорошо гладить спящую кошку. Она мурлычет и вытягивается во сне. Спящую собаку лучше не трогать. Помню, на поэтическом фестивале в Риме мы с Джоном Джиорно спускались к завтраку. Большой пес спал на лестничной площадке.
      "Какой дружелюбный песик", — сказал Джон, наклонился погладить зверя, а тот зловеще зарычал и оскалил желтые зубы.
 
      12 сентября 1984. Иногда Флетч кусает меня в раздражении, когда я отрываю его от игры. Не так сильно, чтобы было больно, просто раздраженно по-детски цапает… "Оставь меня в покое! Я хочу играть!" Несколько минут назад он догадался, что я собираюсь выставить его за дверь, и тут же забрался под низкий столик, откуда я не могу его достать. Такая детская реакция.
 
      Я говорил, что кошки играют роль Близких, духовных компаньонов. "Конечно, они моя компания". Близкие старого писателя — это его воспоминания, сцены и персонажи из его прошлого, реальные или вымышленные. Психоаналитик сказал бы, что я просто проецирую эти фантазии на моих котов. Да, ясно и вполне буквально кошки служат чувствительными экранами, когда заняты в подходящих ролях. Роли могут меняться, и одна кошка может играть разные роли: моей матери, моей жены Джоан, Джейн Боулз, моего сына Билли, моего отца, Кики и прочих дружков, Дентона Уелча, повлиявшего на меня больше, чем какой-либо иной писатель, хотя мы никогда не встречались. Возможно, кошки — моя последняя связь с вымирающими разновидностями.
 
      А Пеструшка Джейн очень подходит на роль Джейн Боулз… такая нежная, рафинированная, необычная. (В пляжном ресторане в Танжере уродливый, грязный мальчишка подтолкнул ее локтем, протянул замурзанную ручонку. "О, нет, — сказала она, — я люблю только пожилых мужчин"). У этой кошки настоящий класс, и ей так подходит черно-белая шерстка. Я видел, как Джейн родилась. Она первой стала лакать молоко и первой есть твердую пищу. И последней начала мурлыкать. (Первым был Вимпи). Она казалась какой-то сонной, медленно росла. Теперь она мурлычет и трется об меня очень нежно… как леди. Джейн все делает, как леди.
 
      Джоан не любила, когда ее фотографировали. Она всегда отказывалась участвовать в групповых снимках. Как и мама, она была ускользающей, эфемерной.
      Последние четыре года жизни мама провела в доме для престарелых «Четейнс» в Сент-Луисе. "Иногда она узнает меня. Иногда нет", — докладывал мой брат Морт. За эти четыре года я ни разу ее не навестил. Посылал открытки иногда. За полгода до ее смерти я отправил открытку на "материнский день". Там было ужасное, сентиментальное стихотворение. Помню, я испытывал "смутное чувство вины".
 
      Кошачья книга — аллегория, в которой прошлое писателя предстает перед ним кошачьей шарадой. Не то чтобы кошки — это марионетки. Вовсе нет. Они живые, дышащие существа, а контактировать с другим существом всегда печально, потому что ты видишь ограниченность, боль, страх и смерть в конце. Это и есть контакт. Это то, что я чувствую, когда прикасаюсь к кошке и замечаю, что по лицу у меня текут слезы.
 
      Флетч, негодник, мальчишка, обдирающий когти о мебель. Только что вскочил на стол, за которым я читал. Затем, раздраженный дымом из пепельницы, прыгнул на стул, на который я бросил пальто, и перевернул его. Это было вполне обдуманно. Милый чертенок. И столь печальный в своей ограниченности, зависимости, патетичных театральных ужимках.
      Только подумать, что кто-то бы посмел дурно с ним обращаться! С ним столько раз дурно обращались в течение многих веков, с моим маленьким черным Флетчем со сверкающей шерсткой и янтарными глазами. Как он внезапно врывается в комнату, где я лежу лениво, не желая блуждать по бесконечным соляным копям "Западных земель". Прыгает мне на грудь, засыпает рядом со мной, тянет лапки к лицу. Порой в его глазах заметен лишь черный зрачок, такой же уверенный, как восклицание "Осторожно!", как конь с прижатыми ушами. Тогда он начинает кусаться и царапаться.
 
      Джинджер играет роль Пантапон Роуз, старой бандерши в борделе на Вестминстер-стрит в Сент-Луисе. Она затаскивала меня в занавешенный альков на выходе, чтобы я не столкнулся с кем-нибудь из вошедших друзей отца. Крепкая, практичная женщина из фермерской семьи в Озарке. Джинджер была подругой Руски, не отходила от него ни на шаг. Так что я стал кормить ее в надежде, что она уйдет. Как это по-американски: "Кто это там у дверей? Дай ей немного денег. Пусть уходит". Разумеется, никуда она не ушла. Вместо этого принесла на заднее крыльцо четырех пестрых котят, точные ее копии. Сомневаюсь, что Руски был в этом замешан. Моя приятельница Патриция Марвин сумела раздать их всех без всякого труда — одно из преимуществ жизни в маленьком городе. Знакомишься с дружелюбными, готовыми помочь людьми.
 
      Я долго не пускал Джинджер в дом, но тут похолодало до минус пятнадцати, а когда опустилось за двадцать, я впустил ее, в ужасе от мысли, что найду на крыльце окоченевший труп. Руски носа на улицу не высовывал. Она снова забеременела следующей зимой и родила котят в доме, я приготовил ей корзинку. И, конечно, она осталась выкармливать котят. Когда им исполнилось десять недель, я отдал двоих. А Джинджер продолжала искать их, носясь из комнаты в комнату, заглядывая под кровать, под диван. И я решил, что не смогу вынести это еще раз. Джинджер проходила через это веками.
 
      Я часто играл с Эдом, котом-альбиносом, "А вот сейчас я поймаю моего маленького Эда!" — кричал я, а он прятался под кровать, под диван, бежал в прихожую. Такие игры любят дети, хихикают, убегают. "Не поймаешь!" Пеструшка Джейн любит эту игру. Я часто играл так с Билли в Алжире: "Где мой Вилли?" Во сне я оказываюсь в доме 4664 по Першинг-авеню, где я родился. На втором этаже, у входа в мою старую спальню, меня поджидает белокурый ребенок.
      — Ты — Билли? — спрашиваю я.
      — Я кто угодно для тех, кто меня любит, — отвечает он.
 
      Вимпи, бело-рыжий кот, сидит на стуле у кровати. Если я закрываю дверь в свою комнату, он начинает пищать и царапать дверь. Он не голоден. Просто хочет быть рядом со мной или рядом с кем-то, кто его любит. Билли любил это делать в доме на Вагнер-стрит в Алжире. Он пищал под дверью, пока я не открывал ее. И дом был похож на этот, простой, длинный и узкий.
 
      Я ловлю ясные отражения Кики в Руски. Я чувствовал Кики, когда брал Руски на руки, а он сопротивлялся… "Dejeme, Уильям! Tu estas loco". И тот момент, когда я отшлепал его… обиженная мордочка, опущенные глаза… он исчез. Конечно, я знал, где он, и принес его обратно в дом… "Этот тощий бродячий кот был мною, мииистер".
      Кики бросил меня и уехал в Мадрид. У него был повод. Бесконечные наркотики целый день. Его зарезал в номере гостиницы ревнивый любовник, заставший его с девкой.
      Кики в Танжере, Анжело в Мехико… и еще кто-то, кого я не могу назвать, потому что он так близок мне. Иногда он здесь, в моем лице и теле, реальней не бывает, и он повторяет "ЭТО Я, БИЛЛ… ЭТО Я", снова и снова. Также бывает с Руски, когда он пищит и тянется лапами к моему лицу. Он не такой назойливый, как прежде. Иногда он отбегает от моей руки… "Ты позоришь меня, Уильям. Я не nino ". Это бывает жутковато.
 
      Моя первая русская голубая кошка появилась с танжерской улицы, я нашел ее в саду виллы Мунирия, где остановился в 1957-м. Это был красавец-котик со сверкающей серо-голубой шерсткой, словно очень дорогой мех, и с зелеными глазами. Хотя он был уже взрослый, он очень быстро ко мне привязался и часто проводил ночи в моей комнате, выходившей в сад. Он ловил кусочки мяса передними лапами, как обезьянка. Вылитый Руски.
 
      Вимпи порой напоминает моего сына Билли и моего бедного отца. Десять утра в доме на Прайс-роуд. Я спускаюсь в кладовку за молоком и пирожками в надежде, что не встречу отца. Переживания делают меня угрюмым и раздражительным. «Гей» не было привычным словом в те времена.
      Он там.
      — Привет, Билл.
      Страстный призыв и боль в его глазах.
      — Привет.
      Лишь холодная ненависть. Если бы только… Слишком поздно. Прочь из Каменных Садов.
 
      Еще одно воспоминание: месяца за два до моего отъезда из Каменного Дома. Сидя на стуле у камина с белым котом на коленях, я внезапно почувствовал прилив ненависти и гнева. Я вовсе не уверен, что надо снова снимать дом. Нет денег! Маленькая квартира была бы лучше. Баки с мусором… невыносимо! Я чувствую отсюда их вонь. Сбежал ли белый кот в тот момент, когда вспыхнул этот гнев? Люди и животные могут уйти духовно до того, как ушли физически. Если бы только белый кот был сейчас рядом, прыгнул на стол и царапнул пишущую машинку.
 
      Запись от начала апреля 1985. Флетч ходит с побитым видом, поджав хвост. Грустно скитается по комнате, отбегает от меня, уходит в подвал. Жалобные крики. Крик полусформировавшегося мутанта… увядающая надежда… крик этой умирающей надежды. Теперь Руски плачет в подвале. Как только я подхожу к нему, он плача, убегает. Мутант, который так и не воплотился, единственный из своего рода, маленький потерянный голос совсем ослаб.
      Спускаюсь в подвал в поисках Руски. Ничего и никого, только зловоние смерти, влажный застоявшийся воздух, шкаф с оружием, пыльные мишени.
 
      Ядерная зима… воющий ветер и снег. Старик в лачуге, возведенной из руин его дома, ежится под рваными одеялами, дырявыми пледами и грязными мешками с его кошками.
 
      2 апреля 1985. Руски сидит на столе под северным окном. Я глажу его. Он пищит, прижимается ко мне и засыпает. Я чувствую его печальный, потерянный голос в своем горле, шевелящийся, больной. Когда ощущаешь такую скорбь, слезы струятся по твоему лицу, это всегда предзнаменование, предупреждение — впереди опасность.
 
      1 мая 1985. Чувство глубокой печали — это всегда предупреждение, к которому надо прислушаться. Оно может предварять события, которые произойдут через недели, месяцы, даже годы. На этот раз прошел точно один месяц.
      Вчера я дошел до дома на Девятнадцатой улице, депрессия и боль тормозили каждый шаг. Утром Руски не было дома.
 
      Утро среды, 1 мая. Я получил от Руски отчаянный призыв о помощи, грустный, испуганный голос, который я впервые услышал месяц назад.
      СОС СОС СОС.
      И я знаю, где он. Я звоню в Общество Гуманности.
      — Нет. У нас нет кошки, которую вы описали.
      — Вы уверены?
      — Подождите, я еще раз проверю… — (Крики испуганных животных).
      — Ну да, у нас есть кошка, которую вы описываете.
      — Сейчас приеду.
      — Ну, сначала вам нужно заехать к городскому чиновнику с сертификатом о прививке против бешенства и заплатить десять долларов за то, что вы забираете кошку.
 
      Все завершено за час с помощью Дэвида Оули. Мы приезжаем в приют. Это — лагерь смерти, полный горьких, отчаянных криков пропавших кошек, ждущих, когда их усыпят.
      — Есть у нас тут один испуганный кот! — девушка проводит меня в «отстойник», как это тут называется. Застывший от страха, Руски сжимается на железной полке рядом с другой перепуганной кошкой. Девушка отпирает дверь. Я вхожу и ласково сажаю моего кота в коробку.
      Нам приходится пятнадцать минут ждать дежурного офицера, прежде чем кота позволяют выпустить. Его нет на месте, когда я возвращаюсь с Руски в коробке. Молодой, белобрысый полицейский наглец, тощий, с хлипкими усиками. Даже не полицейский, если быть точным. Я спрашиваю его об обстоятельствах ареста Руски. Он не знает. Его напарник осуществил захват. Напарник сегодня выходной. Полицейская хмурость наползает на его костлявое лицо.
      — Это незаконно разрешать вашей кошке свободно гулять. Кошки и собаки должны находиться в помещении хозяина и всегда в пределах словесной досягаемости. Таков закон". (Закон, привычно нарушаемый в Лоуренсе любым человеком, у которого есть двор).
      После семидесяти двух часов, проведенных в отстойнике, животных предлагают желающим. Животные знают. Животные всегда понимают смерть, когда видят ее. Выстави-ка лучшую лапу вперед. Это твой последний шанс, Котик.
 
      Какой шанс был бы у Руски, взрослого, некастрированного кота, охваченного страхом? Просто испуганный кот.
      — О, папа, я хочу этого! — мальчик указывает на Руски.
      — Ну, мы бы не советовали… он не очень дружелюбный.
      — Пожалуй, этого не будем, Панки.
      Руски отчаянно мяукает им вслед.
 
      Не могу согласиться, что кошке оказывают услугу, убивая ее… простите… я хотел сказать «усыпляя». Поищите простую альтернативу в отсталых странах, где нет Обществ Гуманности. В Танжере бродячие кошки предоставлены самим себе. Помню старую эксцентричную английскую даму в Танжере. Каждое утро она ходила на рыбный рынок, покупала мешок дешевой рыбы и обходила пустыри и другие места, где было много бродячих кошек. Я видел, как кошек тридцать собиралось, стоило ей появиться.
      Да, почему бы и нет? Деньги, которые сейчас тратятся на заключение в клетки и убийство кошек, можно было бы потратить на настоящие приюты с раздачей пищи. Конечно, коты должны быть при этом кастрированы и привиты от бешенства.
 
      Той ночью, впервые за три года, Руски прыгнул на мою кровать, мурлыча и ласкаясь, потерся об меня и уснул, благодаря за спасение.
      На следующий день я позвонил в службу контроля за животными.
      — Моего кота поймали и доставили в приют, и я хочу знать, при каких обстоятельствах это произошло.
      — Обстоятельства таковы, что незаконно оставлять кота без присмотра.
      — Нет, я имею в виду, каким образом это произошло?
      Судя по всему, его поймали в ловушку на углу Девятнадцатой и Баркер, примерно в двухстах ярдах от моего участка. Возможно, его продержали в коробке-ловушке всю ночь. Неудивительно, что он был так перепуган.
      Тогда я ничего не знал об этих ловушках. Не знал, что кошек могут забирать. Ближе. Еще ближе. Представить, вдруг я оказался бы в отъезде. Представить… Не хочу. Очень больно. Теперь все мои кошки носят ярлычок о прививке против бешенства.
 
      Крик Руски, который я услышал внутри, был не просто сигналом бедствия. Это был печальный, жалобный голос пропащих душ, скорбь, приходящая, когда осознаешь, что ты — последний из своего рода. У такой скорби нет свидетелей. Свидетелей не осталось. Должно быть, это много раз случалось в прошлом. Случается и теперь. Виды в опасности. Не только те, которые существуют или существовали когда-то и вымерли, но все создания, которые могли бы существовать.
      Надежда. Шанс. Шанс потерян. Надежда умирает. Крик, преследующий единственного, кто способен его услышать, но находящегося слишком далеко, чтобы слышать, болезненная, мучительная печаль. Это скорбь без свидетелей. "Ты последний. Последний человек кричит". Это древний крик. Немногие способны его услышать. Крик, причиняющий сильную боль. Был шанс, что свершится чудо. Шанс потерян. Неверный поворот. Неверное время. Слишком рано. Слишком поздно. Пробудить выдохшуюся магию — рисковать ужасной ценой поражения. Знать, что шанс потерян, потому что ты проиграл. Эта скорбь способна убить.
 
      Жизнь, какая уж есть, продолжается. «Диллонз» по-прежнему открыт с семи утра до полуночи, семь дней в неделю.
      Я — кошка, гуляющая сама по себе. Для меня все супермаркеты одинаковы.
      Я пью свежевыжатый апельсиновый сок от «Диллонза» и ем деревенские яйца из чашечки, которую купил в Амстердаме. Вимпи крутится, трется о мои ноги, мурлычет: Я люблю тебя Я люблю тебя Я люблю тебя. Он любит меня.
      Мяяяяяууу. Привет, Билл.
      Расстоянием оттуда досюда измеряется то, чему я научился от кошек.
 
      Старая дама кормит кошек на участке французского консульства напротив "Кафе де Франс". Кошка мчится вперед, ловит рыбку в воздухе. Моя первая русская голубая ловила мясо лапами. Не помню, что с ней случилось.
 
      Все вы, любители кошек, помните, что миллионы кошек, мяукающих в комнатах всего мира, возлагают на вас надежды, верят в вас; так маленькая кошечка в Каменном доме положила голову мне на ладонь, так Пеструшка Джейн прятала своих детей мне в сумку, так Флетч прыгал на руки Джеймсу, а Руски бежал мне навстречу, охваченный радостью.
 
      Дымчатый кот в Танжере ловит кусочки мяса передними лапами, как обезьянка… моя белая маленькая обезьянка. Белый кот идет ко мне, неуверенный, полный надежды.
 
       Мы — коты внутри. Мы коты, которые не могут гулять сами по себе, и у нас есть только одно пристанище.

ПРИЗРАЧНЫЙ ШАНС