I

ДЖУНГЛИ

— Господин, я дальше идти не могу, — сказал камбоджиец.

Молодой белый мужчина удивленно повернулся к проводнику. Позади них была видна частично прочищенная в густой траве, скрывавшей оставленные дорожными строителями пни, тропа. Перед ними лежала лощина, на краю которой тропа обрывалась. По другую сторону лощины начинались девственные джунгли.

— В чем дело? Мы ведь еще и шагу не сделали! — воскликнул белый. — Для чего я вас нанял, как вы думаете?

— Я обещал господину привести его в джунгли, — отвечал камбоджиец. — Вот они. Я не обещал входить в них.

Гордон Кинг закурил сигарету.

— Давай-ка обсудим это дело, дружок. Сейчас раннее утро. Мы можем войти в джунгли, немного пройтись и вернуться до захода солнца.

Камбоджиец покачал головой.

— Я подожду вас здесь, господин, — заявил он, — но войти в джунгли я не могу, разумнее будет, если и вы не пойдете.

— Почему? — спросил Кинг.

— Господин, в джунглях дикие слоны, тигры и пантеры, — ответил камбоджиец, — они нападают и днем и ночью.

— А для чего мы взяли два ружья? — осведомился белый. — В Компонг-Тхоме мне сказали, что ты хороший стрелок и храбрый охотник. Ты же знал, что ружья нам до самых джунглей не понадобятся. Нет, дорогой, просто ты в последний момент струсил и, как я понимаю, вовсе не в тиграх и диких слонах тут дело.

— Господин, в глубине джунглей есть и другие вещи, увидев которые, никто живым не возвращается.

— Ну например? — поинтересовался Кинг.

— Духи моих предков, — сообщил камбоджиец, — кхмеры, много лет назад обитавшие в великих городах. Развалины этих городов до сих пор стоят в тени джунглей, и по сумрачным тропам в лесу до сих пор бродят древние короли, воины и проезжают на призрачных слонах маленькие печальные королевы. Они вечно бродят по джунглям, спасаясь от ужасного рока, постигшего их при жизни, а с ними миллионы духов тех, кто когда-то были их подданными. Мы можем спастись от Господина Тигра и от диких слонов, но никто, кому довелось увидеть духов умерших кхмеров, от смерти не уйдет.

— Мы же вернемся еще до темноты, — продолжал настаивать Кинг.

— Они скитаются день и ночь, — сказал проводник, — это проклятие Шивы, Разрушителя.

Кинг пожал плечами, затушил сигарету и поднял ружье. — Ладно, подожди меня здесь, — заявил он. — Я вернусь до наступления темноты.

— Вам никогда оттуда не суждено вернуться, — промолвил камбоджиец.

По другую сторону лощины вздымались дикие, таинственные джунгли, даже взглядом невозможно было оценить их глубину: все скрывал подлесок и заросли бамбука. Поначалу Кинг даже не мог найти входа в мощной стене растительности. На боку у него висел тяжелый кинжал в ножнах, но, несмотря на раннее утро, было уже настолько жарко, что он понял, что если он с самого начала не найдет прохода, то прорубая себе путь, измучается до такой степени, что никаких приключений уже не будет. Он знал, что позже будет еще жарче — Камбоджа расположена лишь в двадцати градусах выше экватора, на той же широте, что Никарагуа и Судан, печально известные своей жарой.

Он прошел вдоль лощины, прежде чем нашел наконец не то, чтобы тропу, но место, где бамбук рос не так густо. Оглянувшись назад, он увидел, что камбоджиец печально покачивается в задумчивости. Молодой человек мгновение помедлил как бы размышляя, не попробовать ли еще раз уговорить проводника пойти вместе, но вновь осознав тщетность этих усилий, повернулся и вошел в джунгли.

Он прошел совсем немного, и лес стал лучше просматриваться: подлесок уже не был таким густым. Огромные ветви величественных деревьев давали такую густую тень, что подлесок просто не мог вырасти.

Насколько же иначе выглядели джунгли, чем он себе представлял! Какие они были таинственные, но при этом мрачные и даже грозные! Да, это было самое подходящее место для духов плачущих королев и убитых королей. В глубине души Кинг проклял своего камбоджийского проводника. Страха он не чувствовал, но ощущение одиночества было сильным и неприятным.

Он тут же взял себя в руки, взглянул на часы, вытащил свой карманный компас и, насколько это было возможно в джунглях, точно определил курс на север. Он мог бы и понять, что действует по меньшей мере как дурак, но сомнительно, что он бы признался в этом даже самому себе, тем более, что конечно же никакой опасности нет. У него было достаточно, по его мнению, воды на целый день; он был хорошо вооружен, у него был компас и кинжал для расчистки тропы. Может быть, еды было маловато, но кто же потащит лишний груз в полуденную жару.

Гордон Кинг, молодой американец, недавно закончил курс медицины. Поскольку он имел самостоятельный доход, то не нуждался в практике; и хорошо понимая, сколько существует на свете молодых бедных врачей, он решил несколько лет посвятить изучению неизвестных болезней. Сейчас он позволил себе переключиться со своего хобби на интригующие тайны кхмерских развалин Ангкора. Развалины эти настолько подействовали на его воображение, что он не сумел противостоять искушению произвести небольшое их исследование за свой собственный счет. Он не знал даже, что он рассчитывал там найти; быть может, руины города, более великолепного, чем Ангкор Тхом; быть может, храм, более изумительный, чем Ангкор Ват; быть может, просто приключение на один день. Такова молодость.

Джунгли, вначале такие тихие и молчаливые, казалось проснулись от шагов; птицы, дразнясь, запорхали над ним, неизвестно откуда взявшиеся обезьяны, с шумом носясь по нижним террасам леса, тоже передразнивали его.

Он обнаружил, что идти гораздо труднее, чем он себе представлял, путь был далеко не гладкий. Многочисленные овраги и лощины были завалены упавшими деревьями, а кроме этого, ему постоянно надо было следить, чтобы продвижение вперед по возможности строго следовало стрелке компаса, иначе он слишком удалится от ожидавшего его проводника при возвращении назад. Ружье становилось все горячее и тяжелее, фляжка с водой все норовила соскользнуть и ударить его в живот. Он обливался потом, а ведь их с проводником разделяло всего несколько миль. Больше всего беспокойства ему причиняла высокая трава, потому что он не мог увидеть, что в ней скрывается. Опасности, поджидавшие его в гуще трав, настолько высоких, что временами они задевали его лицо, получили свое подтверждение, когда буквально из-под его ноги выползла кобра.

По истечении двух часов Кинг убедился в том, что он окончательный дурак, что пустился в поход, но свойственное ему бульдожье упрямство не позволяло так быстро повернуть назад. Он остановился и глотнул воды из фляжки. Вода была теплая и противная на вкус. Самое лучшее, что можно было о ней сказать, это что она мокрая. Справа немного впереди от него внезапно послышался треск. Он вздрогнул, поднял винтовку и прислушался. Может быть, подумал он, это дерево упало, а может быть, прошел слон. Звук был совсем не страшный, но тем не менее произвел на него странное впечатление, и он с большим неудовольствием должен был признаться, что нервы его на пределе. Неужели он позволил глупым россказням камбоджийца так подействовать на его воображение, что теперь воспринимает каждый нарушающий тишину джунглей звук как грозящую ему опасность? Вытерев пот, он продолжил путь, стараясь по возможности держаться северного направления. Воздух был полон странными запахами, один из которых — самый едкий, неприятный и интенсивный, — был ему странным образом знаком. Тихие потоки воздуха джунглей случайно донесли до него этот вызвавший смутные, уплывающие ассоциации запах. Но вдруг в памяти его всплыла картина и он вспомнил. Он увидел себя стоящим на бетонном полу огромного здания, вдоль стен которого было расставлено множество огороженных клеток, в которых либо нервно прохаживались, либо в мрачной тоске по утраченной свободе лежали львы и тигры. В воздухе стоял именно этот резкий запах. Конечно, одно дело разглядывать тигров в клетках, и совершенно другое — внезапно осознать, что они здесь где-то рядом и ты от них ничем не огорожен. Только сейчас ему пришло в голову, что он тигров воспринимал не как реально существующую опасность, а просто как имя существительное. Испуга он не почувствовал, но стал двигаться более осторожно, постоянно начеку.

Несколько раз ему приходилось идти в обход болот и глубоких оврагов. Было уже около полудня, время когда уже пора было поворачивать обратно, чтобы успеть вернуться до наступления темноты к месту, где он расстался с проводником. В подсознании все время всплывал вопрос, сможет ли он вернуться по своим же собственным следам. Опыта по ориентированию в лесу у него не было, к тому же он обнаружил, что и ориентироваться по компасу гораздо труднее, чем он себе представлял. Не оставлял он по пути и никаких зарубок, настолько трудно в такую жару ему казалось пользоваться кинжалом.

Гордон Кинг был собой крайне недоволен: он не нашел никаких руин, ему было жарко, он устал и проголодался. Ему стало совершенно ясно, что никакие развалины его абсолютно больше не волнуют, и после короткого отдыха он повернул назад, на юг. И почти сразу же понял, что перед ним стоит задача почти невыполнимая. За шесть часов пути он далеко отошел от конечного пункта. Если он проходил по две мили в час, то перед ним двенадцать миль, которые необходимо преодолеть. С какой скоростью он двигался, он не знал, но великолепно понимал, что пустился-то в путь свежим, полным сил и после сытного завтрака, а возвращаться ему предстоит голодным, усталым и со стертыми ногами.

Тем не менее, он продолжал верить, что успеет преодолеть это расстояние достаточно легко еще до наступления темноты. Физически он был человеком прекрасно подготовленным к таким испытаниям годами атлетических упражнений и тренировок в колледже. Теперь он был страшно рад, что бегал на длинные дистанции и даже несколько раз выигрывал марафон, так что мысль о долгой ходьбе никогда его не пугала. То, что он был практически чемпионом по метанию копья и диска, сейчас ему помочь ничем не могло. Единственное, о чем он сожалел, так это о том, что последний год, закончив колледж, он позволил себе распуститься — и это становилось с каждой милей все ощутимее.

С первой же минуты, что Гордон Кинг пустился в обратный путь, он обнаружил, что абсолютно не в состоянии найти даже признака той тропы, по которой он сюда пришел. Когда он пошел туда, откуда как ему казалось, он пришел, то компас показал, что он движется на юго-запад, а следов никаких он найти не сумел.

Покачав головой, он обратился к компасу, но путь на юг проходил через непреодолимую чашу, сквозь которую — он был твердо уверен — он не ходил. Он принялся размышлять, стоит ли ему обходить трудные места в его движении на юг или стараться предельно точно следовать стрелке компаса, обходя только непреодолимые препятствия. Последний вариант ему показался наиболее удачным, так как сильно сократил бы ему дорогу и вывел бы его прямо на проводника.

Когда же он приблизился к небольшому участку джунглей, казалось бы, образовывающему непреодолимое препятствие на его пути, то выяснилось, что хотя деревья и были близко расположены друг ко другу, но под ними почти не было, а то и вовсе не было подлеска. Часто поглядывая на компас, он вошел в лесной полумрак. Все возрастающая жара увеличивала усталость. Он стремительно терял силы. Теперь он понимал, что в начале своего глупейшего приключения даже не отдавал себе отчет, насколько ослабели его мышцы, и когда он представил себе, сколько миль и часов ему надо еще пройти, то его охватило чувство беспомощности и одиночества.

Винтовка, револьвер, аммуниция и фляжка с водой так невероятно отяжелели, что он подумал, что они могут ему помешать добраться к месту до наступления темноты. В воздухе по-прежнему сильно чувствовался запах огромных кошек. Однако он провел уже более шести часов в джунглях и, несмотря на запах, даже мельком не видел ни одного хищника. Из этого он сделал вывод, что днем атака маловероятна, и что просто необходимо выбраться из джунглей дотемна. А освободившись от снаряжения, это будет сделать гораздо легче, тем более, что в темноте оно будет абсолютно ни к чему.

И, кроме того, продолжал он рассуждать, в джунглях совсем немного людоедов — ведь он слышал, что среди тигров далеко не все людоеды. Кошки поменьше, вроде пантер и леопардов, у него большого страха не вызывали, хотя он теоретически знал, что они не менее опасны. Размеры, репутация и зловещая внешность Господина Тигра заставляли забыть о великолепии остальных.

Большой плоский камень в тени густой листвы просто звал передохнуть, освободившись на минутку от снаряжения. Теплая и неприятная на вкус жидкость во фляжке манила выпить все до дна. Прежде чем сесть на камень, он прислонил винтовку к дереву и расстегнул ремень, скреплявший всю его амуницию, на котором к тому же висел револьвер. Со вздохом облегчения он положил его около ног. Страх не успеть до темна оставил его на время. Освободившись от становившегося с каждым шагом все тяжелее груза, он почувствовал себя родившимся вновь и способным совершить все, что потребуется для возвращения. Он уселся на плоскую скалу и сделал очень маленький глоточек из фляжки. Воду он в течение дня расходовал бережно, и теперь был рад этому — ему еще понадобится до конца дня и передохнуть, освежиться.

Завинчивая крышку фляги, он случайно взглянул на обломок скалы, на котором сидел и подумал, что он как-то не к месту среди огромных деревьев и густой зелени джунглей.

Он лениво смахнул опавшую листву с его поверхности и в удивлении обнаружил, что выступающая над землей поверхность скалы представляет собой барельеф — голову и плечи воина.

Вот она — цель, к которой он стремился, но он понял, что теперь не ощущает практически никакой радости. Его интерес к кхмерским руинам, похоже, испарился в зное джунглей. Тем не менее, его хватило на удивление тому, что это единственное, что осталось от древних реликвий. Познания, обретенные в результате изучения развалин Ангкорс Тхома, подсказывали, что это всего лишь часть какого-то древнего сооружения, а если это так, то под покровом джунглей находится основа этого фрагмента.

Он поднялся, принялся всматриваться сквозь листву, отведя ветки рукой. Еще несколько часов назад сердце его бурно забилось бы при виде того, что ему открылось сквозь завесу листвы. Перед его глазами предстала громада здания, разрушенного в многолетней безнадежной борьбе с джунглями, но все еще вздымающего стройные колонны среди наступающих деревьев.

Он стоял, очарованный трагическим великолепием минувшей славы, и вдруг взгляд его привлекло движение среди руин — в пятне солнечного света, падавшего сквозь осыпающуюся крышу он заметил мелькание чего-то желтовато-коричневого с темно-коричневыми полосами. В то же мгновение оно исчезло. Все произошло абсолютно беззвучно, мелькнуло — и все. Гордон Кинг почувствовал, что на лбу его выступил ледяной пот, и он бросился к своим ремням, застегнул их и схватил ружье. Благословенный груз! Он возблагодарил Бога, что не ушел без оружия.

Развалины кхмеров были забыты. Он, внимательно прислушиваясь, оглядываясь по сторонам и даже оборачиваясь время от времени, продолжил свой путь. Поступь хищника бесшумна, а в конце, если он наступит, внезапный прыжок, страшные когти и клыки. Это Кингу было известно. Он ощущал на себе жуткий взгляд. Он был совершенно уверен, что зверь следует за ним.

Он решил проверить по компасу направление. Он был маленький, наручный, на манер охотничьих часов.

Кинг проверял направление, держа компас в руках, когда ему померещился тихий звук за спиной. Он повернулся и зацепился носком ботинка за камень; пытаясь сохранить равновесие, он споткнулся о россыпь песчаника и грузно упал лицом вниз. Встревоженный послышавшимся ему звуком, он быстро вскочил на ноги, но зверя нигде не было видно.

Падая, он уронил компас, и удостоверившись, что ему в данный момент ничто не угрожает, Кинг принялся его искать. Нашел он его достаточно быстро, но взглянув на него, он почувствовал, что сердце уходит в пятки — компас был разбит вдребезги.

Происшедшее привело Гордона Кинга в ужас: он понимал, что для него это катастрофа. Человек, практически не знающий леса, оказался в настолько густых джунглях, что не было никакой возможности определить направление по солнцу. Кроме того, постоянное ощущение опасности нападения хищников и растущее осознание того, что ему явно придется провести ночь в джунглях. А в подсознании мелькало, что неизвестно еще, удастся ли ему вообще выбраться отсюда даже в том случае, если его не сожрет хищник и он сам не умрет от жажды.

Но расслабиться и представить себе все самое страшное он позволил себе лишь на мгновение. Он был хорошо вооружен, полон скрытых возможностей и достаточно разумен. Внезапно он осознал нечто придавшее ему новые силы и надежду.

Очень немногие точно знают, склонны ли они к трусости или нет, пока не окажутся в смертельной опасности. Гордону Кингу раньше никогда об этом задумываться не приходилось. И вот, оказавшись в таинственном лесу, он почувствовал осознанное понимание самостоятельности, не поддающееся ни похвалам, ни упрекам посторонних. Он полностью осознавал степень опасностей, окружавших его; он не пренебрегал ими, но чувство страха совершенно исчезло.

Исполненный новой для него уверенностью, он продолжил путь в направлении, которого он придерживался еще до аварии с компасом. Он был так же внимателен и осторожен, но головой по сторонам непрерывно уже не вертел. Он ощущал, что идет с хорошей скоростью и был уверен, что движется в южном направлении. Он подумал, что может быть, ему все же удастся управиться до наступления ночи. Единственное, что всерьез беспокоило его — это растущая жажда, а он был вынужден экономить каждый глоток, изо всех сил сдерживая себя.

Путь, по которому он двигался, был гораздо более открыт, чем тот, что привел его в джунгли, и он был полон радостной надежды, что сможет выйти из трудного положения до наступления времени охоты громадных хищников; хотя в глубине души понимал, что максимум, на что приходится рассчитывать — это маленькая опушка.

Он очень устал, что подтверждалось тем, что он стал часто спотыкаться и каждый раз, когда он падал, то вставал с большим усилием и раз от разу это становилось все труднее. Слабость его разозлила. Он знал, что единственное, что можно сделать, это передохнуть, а это невозможно, потому что драгоценные минуты дневного времени летят.

По мере того, как мили медленно тянулись, а минуты неслись, зародившаяся было надежда стала угасать, и все же он медленно, спотыкаясь, двигался и, не надеясь, все же надеялся, вдруг за следующей стеной зелени окажется тропа в долину, что для него жизнь, еда и вода.

— Теперь, должно быть, недалеко, — думал он, — а еще по крайней мере час дневного света еще гарантирован. — Он был совершенно вымотан; небольшой отдых освежит его, а там, впереди, как раз видна огромная плоская скала. Он отдохнет минутку и наберется сил.

Устраиваясь на отдых на жестком ложе, он вдруг испуганно встрепенулся. На камне был высечен барельеф головы и плеч воина.

II

БРЕД

При некоторых обстоятельствах и храбрейшие испытывают полную беспомощность и отчаяние. Именно в таком состоянии и пребывал Кинг, осознав, что с полудня бессмысленно кружил по лесу и вернулся на то же место. Ослабев от жажды и перенапряжения, он перестал надеяться на что-либо в будущем. У него была возможность выйти из джунглей, а он сплоховал. Надежды на то, что назавтра возможностей будет больше, не было. Отдых, конечно, несколько восстановит его силы, но он нуждался и в пище, а с утра в его фляге от того, что было утром, когда он пускался в путь, останется всего несколько капель смочить пересохшую глотку. Он не раз спотыкался на пути, налетая на ямы с жидкой грязью, но было абсолютно ясно, что пить подобную жидкость — чистое самоубийство.

Склонив голову, он пытался найти хоть какой-нибудь выход из создавшегося положения. Глаза его невидяще шарили вокруг, затем взгляд сфокусировался и он на поверхности земли увидел то, что заставило забыть и о голоде, и о жажде, и об усталости: свежий след тигра.

— Что беспокоиться о завтра? — пробормотал Кинг. — Если даже только половина того, что наболтал этот камбоджиец про эти места, правда, то мне крупно повезет, если я увижу еще раз в жизни утренний свет.

Где-то он прочел, что тигры начинают охоту к вечеру, знал он, что они редко лазают по деревьям; но он был в курсе, что леопарды и пантеры лазают, особенно пантеры, а они, несмотря на свои размеры, ничуть не менее опасны, чем Господин Тигр. Надо как можно скорее найти убежище. Он вспомнил, что видел развалины за завесой листвы, раздвинул ветки и с усилием двинулся в путь.

Здесь была гораздо менее густая растительность, как бы из благоговейного ужаса перед человеческим трудом. Громадное прямоугольное здание, величественное даже в развалинах, предстало перед глазами американца. Но не все в джунглях боялось нарушить святость этих мест. Огромные деревья росли на расположенных террасами стенах, среди колонн и в арках, и их медленное и неустанное давление местами уже превратило здание в совершенные развалины.

Прямо перед ним возвышалась башня, лучше других устоявшая в борьбе со временем. Она возносила свою вершину приблизительно футов на шестьдесят над землей, и почти на самом верху было высечено невероятных размеров лицо божества. Гордон решил, что это должно быть, Шива, Разрушитель. Несколькими футами выше прямоугольного входа находился осыпающийся бортик, а уже над ним маленькое отверстие, видимо когда-то окно. За ним была тьма, но она навела Кинга на мысль искать убежища там: в глубине груди самого Шивы.

Для ловкого верхолаза пострадавшая от времени и климата башня была очень удобна, труд облегчала и богатая выступами конструкция, представлявшая целую серию переходящих из одного в другой барельефов. Конечно, совершенно вымотанному Кингу было трудновато добраться до карниза, но в конце концов, он добрался и присел на него передохнуть. Прямо перед ним находилось отверстие, которое он и хотел исследовать. Он задумался, представив себе, как это обычно бывает всевозможные неприятности, которыми мог грозить сумрак в глубине здания. Это, без сомнения, было логовище пантеры. Где еще зверь мог бы найти более потаенное место для отдыха после еды или для воспитания потомства?

Предположение вынудило его к немедленным действиям. Он не думал, что там в данную минуту находится пантера, но отделаться от подозрений не мог. Сжав ружье, он встал и приблизился к отверстию, нижний край которого находился на уровне его груди. Внутри было темно и тихо. Он внимательно прислушался. Если бы кто-то прятался внутри, дыхание его все же было бы слышно; но ничто не нарушало глубокой тишины похожего на склеп помещения. Держа ружье перед собой, Кинг взобрался на подоконник и замер, пока глаза его не привыкли к сумраку внутри помещения, свет в которое чуть пробивался сквозь трещину в стене. Он увидел помещение с каменным полом, по ширине оно явно занимало всю башню. В центре что-то возвышалось, что — он не понял, но был уверен, что неодушевленное.

Ступив на пол, он с ружьем наготове тихонько продвинулся вперед, затем так же обошел комнату вдоль стен. Ни пантер, ни вообще признаков кого-либо не было. Сюда явно никто не входил с тех пор, как сотни лет назад по какой-то таинственной причине храм был покинут. Подойдя к предмету посреди комнаты, Кинг увидел символическое изображение Шивы и понял, что находится в Святая Святых.

Он вернулся к окну, уселся на подоконник, сделал маленький глоток воды, которой оставалось так мало, и закурил сигарету; ночь разом пала на джунгли и тут он услышал шелест мягких лап по сухой листве у подножия храма.

Его убежище над джунглями создавало ощущение безопасности; удовольствие от курения успокоило нервы и в какой-то степени и мучительное чувство голода. Он даже испытал некоторое удовольствие, представив себе изумление и ужас своих друзей, если бы им удалось увидеть его в этот момент. В основном он думал о Сьюзен Энн Прентайс, зная, что получил бы хороший нагоняй, если бы она узнала о затруднительном положении, в которое он попал из-за собственной глупости и упрямства.

Он вспомнил их расставание и ее материнские советы. А какая она красотка! Он всегда удивлялся, что она не замужем, потому что вокруг Сьюзен Энн всегда увивалась куча парней. Он был этому даже рад, ему будет грустно лишиться ее дружбы и участия в общих делах, когда он вернется. Он знал Сьюзен Энн буквально с пеленок, и они всегда дружили. Земельные участки их отцов примыкали друг к другу, их не разделял даже забор; во время летних отпусков на маленьком озере они тоже всегда были соседями. Сьюзен Энн была такой же частью жизни Гордона Кинга, как отец и мать — они оба были единственными детьми в семье и были друг другу как брат и сестра буквально с рождения.

Он вспомнил, как накануне отъезда в путешествие он ей сказал, что наверняка к его возвращению она выйдет замуж. — Ни в коем случае, — ответила она, странно улыбнувшись.

— Ну, не знаю, почему бы и нет? — возразил он. — Мне известно по крайней мере полдюжины парней, которых ты с ума свела.

— Но не тех, кого надо, — ответила она.

— Значит, есть и такой?

— Может быть.

Ему стало интересно, кто бы это мог быть, но он решил, что это должно быть совершеннейший идиот, раз он не в состоянии оценить дивные достоинства Сьюзен Энн. Мало того, что она была красивее всех его знакомых девушек, у нее была голова на плечах, и во всех отношениях она была отличным парнем. Они оба частенько сетовали, что она не мужчина, а то они могли бы заниматься изысканиями, занимавшими его, вместе.

Воспоминания его были внезапно прерваны целой серией низких, кашляющих звуков, донесшихся из темноты. Затем последовал треск, как если бы что-то огромное продиралось сквозь кустарник, и — вскрик и звук падения, рычание и тишина. Кинг почувствовал, что он весь горит. Какая трагедия разыгралась в таинственной тьме ночных джунглей?

Неожиданный и пугающий звук, а затем почти такое же внезапное молчание произвели на него впечатление, еще раз как бы подчеркнув обычную таинственную тишину джунглей. Он знал, что в джунглях кипит жизнь; но до сих пор все было столь бесшумным, что наводило на мысль о том, что не зря воображение людей населило джунгли призраками давно умерших жрецов и жриц храма Разрушителя. До него часто доносились как бы намеки на звуки голосов — тихие, тайные шепоты, что могли бы быть призраками давно умерших звуков. Иногда он мог объяснить их треском веток или шуршанием листьев под крадущейся лапой, но чаще у него возникало ощущение присутствия страшных созданий, живущих лишь смертью.

Ночь шла своим чередом, настало утро. Он время от времени задремывал, сидя на подоконнике, прислонившись к древнему каменному проему и положа винтовку на колени. Отдохнувшим он себя не чувствовал, но когда занялся день, быстро спустился на землю и опять пошел в южном направлении, полный решимости не обращать внимания на голод и усталость, пока не выберется из этого ужасного дремучего леса, казавшегося теперь живым и полным коварных замыслов по отношению к нему. Он начал испытывать ненависть к джунглям, ему хотелось выкрикнуть вслух все, что он чувствовал и думал, а иногда хотелось стрелять, будто это было что-то живое, мешающее вернуться в нормальную жизнь. Но он сдерживался, сконцентрировав все силы на преодоление пути к свободе.

Шел он гораздо медленнее, чем накануне. Стало гораздо труднее преодолевать препятствия, отдыхать тоже приходилось гораздо чаще. Задержки раздражали его; но когда он попытался идти быстрее, то начал спотыкаться и падать, а подниматься становилось все труднее и труднее. В конце концов стало совершенно ясно, что он не в состоянии дойти, и в первый раз его охватил страх.

Он опустился на землю, прислонившись к дереву и постарался разобраться сам с собой. В результате сила воли преодолела страхи, и сознание, что ему за день не добраться до края джунглей, панического страха уже не вызывало.

— Не сегодня, так завтра, — подумал он, — а не завтра, так послезавтра. Что я, слабак, что ли, и не выдержу несколько дней? И вообще, стоит ли умирать с голоду в стране, кишащей дичью?

Эти рассуждения так подействовали на его физическое состояние, что Кинг поднялся и продолжил путь, не переполняемый единственным желанием как можно скорее выбраться из лесу, осознавая, что джунгли могут помочь обрести силу. Психологический эффект его беседы с самим собой был поразителен. Гордон перестал быть преследуемой жертвой, опасающейся за жизнь, он стал лесным жителем в поисках пищи и питья. Усиливающаяся жара постоянно напоминала о потребности в жидкости, но у него еще оставалось немного воды во фляге; он решил терпеть так долго как только сможет.

Теперь он разработал новый четкий план: постоянно идти под горку, пристально следя за возможной дичью. Ему было известно, что так или иначе он должен наткнуться на многочисленные ручейки, которые в свою очередь должны привести его к Меконгу, большой реке, пересекающей Камбоджу на пути к Южно-Китайскому морю.

Он обнаружил, что под гору идти легче, и обрадовался, что принял верное решение. Ландшафт несколько изменился: стало больше открытого пространства. Некоторые из равнин были заболочены, приходилось идти в обход; болота и низины заросли слоновьей травой, вызывавшей у него воспоминания о траве у озера во время летних каникул. Такие места ему не очень нравились, потому что были слишком похожи на места естественного обитания змей. Он вспомнил, что где-то читал, что в Индии в течение года как-то раз наблюдалось шестнадцать тысяч смертельных случаев в результате укуса змей. Эти воспоминания пришли ему в голову как раз посреди огромных зарослей травы, и он стал двигаться очень медленно, тщательно изучая пространство перед собой. А это вынуждало отодвигать стебли, — процедура долгая и трудоемкая, но зато и двигался он спокойнее; поэтому, когда он выбрался из зарослей травы, пред ним предстало зрелище, которого ему бы не видать, если бы он шел, производя шум.

Прямо перед ним шагах в пятидесяти под громадным баньяном лежало несколько диких свиней; все они сладко спали, за исключением старого кабана, охранявшего их. Все-таки появление Кинга не было совсем бесшумным — это подтверждалось тем, что кабан стоял, подняв голову, навострив уши и глядя прямо на человека, выходящего из зарослей слоновьей травы.

Мгновение человек и животное стояли, молча глядя друг на друга. Около кабана Кинг увидел спящего большого поросенка, больше подходящего для еды, чем взрослый самец с жестким мясом. Гордон прицелился и выстрелил в спящего звереныша, предполагая, что все остальные разбегутся; но он не учел нрав кабана. Остальное стадо, внезапно разбуженное непривычным в джунглях звуком выстрела, вскочило на ноги, помедлило в ошалении, а затем все как один развернулись и исчезли в кустарнике. Но не кабан. При звуке выстрела он бросился вперед.

В нападении кабана есть что-то даже внушающее восхищение, особенно если стоишь у него на пути, как это довелось Кингу. Из-за того, что нрав диких свиней Гордону был неизвестен, нападение для него оказалось полной неожиданностью; соразмерив небольшое расстояние между зверем и собой, он понял, что не знает и того, куда следовало бы стрелять — где у животного наименее защищенное место. Все, что он осознал за этот более чем краткий миг, было то, что огромные сверкающие клыки, могучие челюсти, налитые кровью злые глазки и поднятый торчком хвост несутся прямо на него со скоростью, да пожалуй, и весом паровоза.

Пришлось стрелять в морду. Первым же выстрелом он попал борову меж глаз, и зверь упал, но тотчас же поднялся и бросился вперед. Мысленно благодаря за то, что это автоматическая винтовка, Кинг всадил еще три пули в несущегося зверя, и лишь после третьего выстрела кабан покатился к его ногам. Неуверенный в том, что покончил с врагом, человек быстро послал пулю кабану прямо в сердце.

Осознав расстояние, остававшееся между ними, Кинг даже вздрогнул, представив себе, что еще чуть-чуть и он мог бы быть серьезно ранен и обречен на смерть в джунглях. Удостоверившись в смерти кабана, Гордон быстро подошел к туше поросенка. Вонзив в нее нож, он изумился своим желаниям. Такого с ним не было никогда. Ему хотелось вонзить в нее зубы. Подумав, он понял, что отчасти причиной был мучавший его голод; но это было не главное: что-то примитивное, звериное, таившееся где-то в глубине души, вдруг всплыло на поверхность. В это мгновение он понял чувства дикого животного в его стремлении к убийству. Он быстро поглядел по сторонам, нет ли кого, кто захочет покуситься на его добычу. Он почувствовал, как у него напрягается верхняя губа и даже легкое рычание внутри, хотя, конечно, с губ не сорвалось ни звука.

Потребовалось даже известное усилие, чтобы не съесть мясо сырым — настолько он был голоден; но все же ему усилием воли удалось сдержаться и даже разжечь костер. Правда, готовность пищи, которую он приготовил, была очень сомнительна: мясо обуглилось снаружи и было совершенно сырым внутри. После того, как он насытился, он почувствовал себя родившимся наново, но теперь его стала неотступно мучить жажда. Фляга его была пуста; в течение дня он не один раз проходил мимо прудов со стоячей водой, но у него хватало сил не пить из них, сознавая, что она таит микробы чудовищной лихорадки.

Несколько следующих дней представляли собой долгий кошмар, соединивший в себе страдание и разочарование. Он обнаружил, что его путь к Меконгу прегражден непроходимыми болотами, из-за чего приходится идти севернее равнины и горы, а силы его быстро таяли. После того, как он ушел от болот, он лишь на третий день набрел на прудик в низине. Судя по многочисленным следам на глинистом берегу, это был водопой диких зверей. Жидкость была зеленая и мутная, но человек, ни на секунду не задумываясь, бросился на землю и растянувшись на животе, погрузил лицо и руки в мерзкую жижу и начал пить. Любая лихорадка и смерть — ничто по сравнению с муками жажды.

В тот же день он подстрелил обезьяну и кое-как приготовив еду, утолил голод. Так он провел несколько дней, стреляя обезьян для пропитания и утоляя жажду в любом месте, где удавалось найти воду. Он постоянно ощущал присутствие больших кошек, но лишь раз или два он видел их краем глаза; но по ночам он слышал, как они тихо бродили под деревом, где он устраивался на сомнительный отдых, лелея надежду, что его не обнаружит леопард или пантера. Иногда он видел небольшие стада диких слонов, их он всегда обходил. Он уже давно оставил всякую надежду выбраться из джунглей и только удивлялся тому, что человек старается оттянуть конец мучениям, продолжая мучиться и временно избегать неизбежное.

Он провел в джунглях семь дней и семь ночей, и последняя ночь была самой скверной. Он время от времени задремывал. Джунгли были полны разных голосов, ему виделись странные, смутные фигуры. Когда забрезжило восьмое утро, он дрожал от холода. Стук его собственных зубов напомнил ему кастаньеты. Он огляделся и удивился, что нигде не видно танцоров. Внизу что-то двигалось — он увидел сквозь листву желто-коричневое пятно с темными полосами. Он к нему обратился и оно исчезло. Внезапно ему престало быть холодно, а вместо этого его начал сжигать какой-то огонь изнутри. Дерево, на котором он сидел, начало кружиться, тогда он с усилием собрался и соскользнул на землю. Он обнаружил, что очень устал, и вынужден отдыхать каждые несколько минут, его мучил то озноб, то жар.

Было около полудня, солнце было высоко и стояла ужасная жара. Кинг лежал, дрожа, около шелковицы — он свалился, его больше не держали ноги. Вдали, в проходе между деревьями, он увидел слона. Он был не один: перед ним были… но этого не могло быть в диких джунглях. Он закрыл глаза и потряс головой. Это просто галлюцинация от лихорадки, вот и все. Но когда он открыл глаза, слон еще был там, и создания, шедшие впереди тоже, он их узнал: это были воины в медных латах. Они подошли ближе. Кинг отполз подальше в кустарник. Голова болела чудовищно. Шум в ушах заглушал все остальные звуки. Караван прошел футах в пятидесяти от него, но Гордон не слышал ни звука. Среди них были лучники и копьеносцы — смуглые люди в сияющих медных кирасах, а за ними следовал слон в великолепных украшениях, неся на спине дивно разукрашенное сидение с балдахином, где сидела девушка. Сначала он увидел ее в профиль, а затем что-то привлекло ее внимание и она обернулась к нему. Это было лицо утонченной и экзотической красоты, но полное печали и страха. Ее наряд был еще пышнее, чем убранство слона. Позади шли еще воины, но теперь они удалялись в призрачном молчании.

— Плачущие королевы на туманных слонах! — Где-то он читал эту фразу. — Господи! — воскликнул он. — Ну и трюки выделывает лихорадка. Я готов поклясться, что видел все по-настоящему.

Он с трудом поднялся на ноги и пустился в путь, понятия не имея, в каком направлении. Его гнал вперед исключительно инстинкт самосохранения: куда, он не знал, но знал, что оставаться на месте опасно. Скорее всего он все равно погибнет, но пока он идет, есть надежда. В мозгу его появлялись странные и знакомые образы. Сьюзен Энн Прентайс, одетая в медные доспехи ехала верхом на слоне. Плачущая королева с нарумяненными щеками и подкрашенными губами подошла и стала около него на колени, предлагая сосуд с холодной, кристально чистой водой, но когда он поднес его к губам, золотой кувшин превратился во фляжку с мерзкой зеленой жидкостью, от которой горит во рту и тошнит. Потом он увидел солдат в медных доспехах, они держали блюда с испускающими пар кусками жаркого и картошкой-фри, волшебным образом превращающимися в щербет, охлажденный чай и вафли с кленовым сиропом.

— Так дело не пойдет, — подумал Кинг. — Я так совсем спячу. Интересно, сколько может продлиться лихорадка, или сколько нужно времени, чтоб она прикончила.

Он лежал на земле на краю маленькой поляны, едва видный из-за высокой травы, в которую свалился. Внезапно все завертелось, затем потемнело и он потерял сознание. Пришел в себя он уже к вечеру; но лихорадка оставила его, хотя бы на время, и сознание было ясно.

— Долго так продержаться невозможно, — сделал он заключение. — Если я не найду достаточно скоро места, где можно было бы отлежаться в сравнительной безопасности до тех пор, пока не пройдет лихорадка, то дело скверно. Интересно, каково это, когда тебя жует тигр?

Но когда он попытался подняться, то с ужасом обнаружил, что у него нет сил. Винтовку он все еще сжимал в руке. Он уже давно решил, что в ней его единственное спасение. Без нее он бы голодал и пал жертвой первого же зверя. Он уже понял, что если бы он и освободился от нее и своей тяжелой амуниции, то далеко бы все равно не ушел, свалился бы, но при этом был бы абсолютно беззащитен.

Лежа и поглядывая на полянку, размышляя о своей судьбе и пытаясь определить сколько еще часов ему осталось жить, он вдруг увидел странную фигуру, вышедшую на полянку. Это был старик с растрепанной седой бородой, росшей на подбородке и местами на верхней губе. Он был в длинном желтом одеянии и фантастическом головном уборе, над которым он держал красный зонт. Он шел медленно, опустив глаза.

— Проклятая лихорадка, — прошептал Кинг и закрыл глаза.

Когда он их открыл минуты через две вновь, старик все еще был на полянке, правда, он уже почти пересек ее, но появилась в поле зрения еще одна фигура. По другую сторону поляны сквозь листву виднелась свирепая, рычащая, с оскаленными клыками желтовато-белая с коричневатым и с темными коричневыми полосами морда — страшная, но одновременно и великолепная царственная голова. Огромный тигр тихо, медленно пробирался на поляну, изгибая длинное, узкое в боках тело и свирепо глядя желто-зелеными глазами в спину ничего не подозревающего старика.

— Господи, как реально, — вздохнул Кинг, — можно поклясться, что они есть на самом деле. Эта немыслимая фигура старика с красным зонтиком — единственное, что дает понять, что все это того же происхождения, что украшенный слон, плачущая королева и воины в медных доспехах.

Тигр быстро крался за стариком. Скорость его заметно увеличивалась.

— Я больше не выдержу, — закричал Кинг и прижал ружье к плечу. — Пусть это только галлюцинация…

Раздался кашляющий рев нападающего тигра, и в тот же момент Кинг нажал на курок и потерял сознание.

III

ОХОТНИК

Вай Тхон, верховный жрец храма Шивы в Лодидхапуре, доставлял массу беспокойства низшим священнослужителям, чувствовавшим ответственность за его благополучие перед Шивой и королем. Но как можно справиться с приступами столь священной и в то же время рассеянной слабости, что была свойственна забывчивому Вай Тхону? Они старались не упускать никогда его из виду, но постоянно шпионить за святым, занятия или медитации которого не имел права нарушать ни один смертный, даже жрец Шивы, трудно.

Хорошо еще, если Вай Тхон медитировал во внутренних покоях Святая Святых у изображения Шивы: здесь он был изолирован от людей и опасностей. Но медитации Вай Тхона далеко не всегда проходили в такой безопасной обстановке. Он часто выходил на широкую террасу перед храмом, забыв обо всем на свете в своем единении с Богом.

Его фигура в длинном желтом одеянии и красный зонт были хорошо знакомы жителям Лодидхапуры. Его часто сопровождали низшие жрецы в доспехах полированной меди. Сам Вай Тхон к символам мирской помпы и власти был совершенно равнодушен. Во время полного погружения в медитацию он умудрялся покинуть храм без сопровождающих и брел по городским улицам, никого не замечая. Трижды его случайно удавалось обнаружить в джунглях, и король Лодиварман пригрозил жестоко покарать жрецов, если с Вай Тхоном что-нибудь случится.

Получилось так, что именно в этот день Вай Тхон ушел из города в джунгли в полном одиночестве. Жителей Лодидхапуры приводило в изумление, как ему удается выйти за пределы крепостной стены, минуя тщательно охраняемые опытной стражей городские ворота. Но дело в том, что под храмом и дворцом существовала целая сеть секретных подземных галерей, сооруженных строителями древней Лодидхапуры для спасения от гнева угнетенных рабов, составляющих 75 процентов населения. Времена изменились, но тайные галереи остались. По одной из них Вай Тхон и прошел в джунгли. Он и сам не знал, что оказался в лесу. Он был как бы в глубоком сне.

Жрецы видели как Вай Тхон входил в Святая Святых. Заметив, что взгляд его остекленел, они поняли, что он начал медитировать. Охрану около входа установили, но беспокойства никто не ощущал, не смотря на то, что не выходил он уже много часов. Все знали, что он в безопасности, но никто не знал, что в покое в полу не хватает одного камня прямо за изображением Шивы, а оттуда ведет проход прямо в джунгли за пределы крепостной стены. И все время, что они спокойно ждали, Вай Тхон бродил по джунглям, ведя беседу с Шивой, Разрушителем. Его глубокая медитация, приведшая к полному отсутствию восприятия действительности, была нарушена звуком, подобного которому не слышал ни Вай Тхон, ни любой другой из жителей Лодидхапуры. Словно пробудившись от сна, старец огляделся по сторонам и удивительное зрелище предстало перед его взором. Буквально в трех шагах от него в луже собственной крови корчился огромный тигр, а немного подальше вправо на краю поляны из травы поднималось облачко голубого дыма.

Когда Кинг пришел в себя, он услышал голоса, доносившиеся, как ему показалось, откуда-то сверху. Звуки были невнятны, но это были явно человеческие голоса. Он открыл глаза. Над ним склонилось чье-то смуглое лицо. Он почувствовал, что кто-то поддерживает голой рукой его голову и плечи. Рядом стояла женщина в набедренной повязке, пропущенной между ног и закрепленной на поясе. Около нее испуганно жался голый малыш. Мужчина, что поддерживал его, заговорил, но язык Кингу был непонятен.

Откуда появились эти люди, или это опять продукт его воспаленного воображения, как и старик в желтой одежде и с красным зонтиком? Интересно, это тоже призраки, как тигр, которого он убил в бреду? Гордон закрыл глаза, пытаясь взять себя в руки, но когда он открыл их снова, мужчина, женщина и ребенок все еще были рядом. Смирившись, он сдался. Его пылающая голова не в состоянии была выдержать напряжения мысли. Он закрыл глаза, и подбородок его опустился на грудь.

— Он умирает, — сказал Че, взглянув на женщину.

— Давай перенесем его в дом, — ответила Кенгри. — Я пригляжу за ним, пока ты отведешь святого обратно в Лодидхапуру.

Когда мужчина поднимал Кинга, чтобы отнести его, американец открыл глаза и заметил старца в длинном желтом одеянии, державшем над головой красный зонт. Американец закрыл глаза, чтобы прекратить эту лихорадочную, бредовую галлюцинацию. Голова его закружилась, и он снова потерял сознание.

Кинг так никогда и не узнал, как долго он был без сознания, но когда он в следующий раз приоткрыл глаза, то увидел, что лежит на постели из травы внутри какого-то сумрачного помещения — ему показалось, пещеры. Затем постепенно он разглядел, что в помещении кроме него находятся мужчина, женщина и ребенок. Ребенок был голенький, а мужчина и женщина в набедренных повязках. Женщина ухаживала за ним, стараясь напоить.

Медленно и вяло память стала возвращаться к нему и, наконец, он узнал их — создания из его горячечных галлюцинаций, в которых принимали участие еще и старец в желтой одежде под красным зонтом, и нападавший на него тигр, которого он будто бы убивал. Когда же кончится эта лихорадка? Неужели ему суждено лежать в одиночестве в сумраке джунглей до тех пор, пока какой-нибудь тигр его не обнаружит?

Но до чего же реально ощущение и вкус жидкости, которую женщина старалась влить ему в рот. Он даже ощущал животное тепло обнаженной руки, поддерживавшей его голову. Интересно, может ли горячечный бред быть таким реальным? Он несколько раз открывал и закрывал глаза, но каждый раз картина повторялась. Он с трудом поднял руку и дотронулся до плеча и лица женщины. Они казались реальными. Он почти был убежден в этом, но вновь потерял сознание.

Гордон Кинг много дней находился между жизнью и смертью. Кенгри ухаживала за ним, готовила на примитивном очаге лечебные отвары из лесных трав, произносила над ним монотонные заклинания.

На маленького Уду все эти необычайные и потрясающие события произвели огромное впечатление. Незнакомец с бледной кожей был самым первым невероятным явлением в его коротенькой жизни. Странная одежда, которую родители сняли с их беспомощного гостя, как и ружье, и нож, и револьвер, о которых он безошибочно догадался, что это оружие, хотя и понятия не имел об огнестрельном оружии, приводили его в восторг. Уда был неутомим в поисках трав и корешков, из которых Кенгри, его мать, готовила отвары, а когда Че возвращался с охоты, Уда всегда встречал его с подробнейшим рассказом о том, как провел день их пациент.

Наконец лихорадка прошла. Кинг, слабый и беспомощный, с облегчением осознал, что мужчина, женщина и ребенок — не плоды его разгоряченной фантазии. Конечно, думал он, старик в желтом с красным зонтиком и нападающий тигр ему померещились, но эта смуглая женщина с добрым лицом, выходившая его была реальностью, и взгляд его был полон благодарности, которую еще не в силах был произнести его голос.

День и ночь, прошедшие без каких-либо признаков возвращения лихорадки и галлюцинации убедили Кинга, что уход за ним его добрых хозяев вылечил его от смертельной болезни, но он был настолько слаб, что на полное выздоровление не надеялся. Не было сил даже поднять руку. Повернуть голову было истинным подвигом. Кинг заметил, что его никогда не оставляют одного. В течение дня с ним постоянно находились женщина или ребенок, ночью все трое спали рядом с ним на полу. В дневное время хозяйка или малыш отгоняли от него мух и других насекомых, помахивая веточкой. Кормили его часто. Пища была жидкая и незнакомая, но после того, как прошла лихорадка, он постоянно испытывал чувство голода и ел с наслаждением.

Однажды мальчик так долго оставался с ним один, что видимо устав от однообразного помахивания над бледнолицым веточкой, ушел и оставил его одного.

Кинг не обратил на это внимание, тем более, что он почти все время спал и уже так привык к насекомым, что они его уже не беспокоили. Он проснулся от прикосновения к лицу какой-то мохнатой руки. Открыв глаза, он увидел, что рядом сидит обезьяна. Увидев, что он открыл глаза, обезьяна отскочила, и американец обнаружил, что в комнате их несколько. Они были гораздо крупнее тех, что он встречал в джунглях, а потому в его беспомощном состоянии могли представлять настоящую опасность. Но они на него не напали, даже и не приближались больше; вскоре стало ясно, что визит их был вызван просто любопытством.

Чуть позже в другом конце комнаты послышался скребущий звук. Кинг уже настолько окреп, что довольно легко поворачивал голову и двигал руками, что и проделал, чтобы посмотреть, что же там происходит. Пред ним предстало очень забавное зрелище, привело, правда, оно к довольно печальным последствиям.

Обезьяны обнаружили его оружие и одежду и страшно ими заинтересовались. Они начали все хватать и оживленно тараторить. Казалось, они ссорятся; их крики и болтовня становились все громче, пока одна из них, явно претендовавшая на винтовку, не накинулась на других, рыча и раздавая удары направо и налево. В конце концов остальные оставили свои притязания на оружие и ретировались в дальний конец комнаты. Победитель схватил оружие и потащил его к двери.

— Эй! — закричал Кинг как только мог громко. — Брось и давай отсюда!

Звук человеческого голоса явно ошеломил обезьян, но не настолько, чтобы они оставили свои намерения. Из комнаты они правда, убрались, но прихватили с собой все имущество Кинга, вплоть до носков.

Кинг принялся звать мальчика, которого как он заметил, родители звали Уда, Но когда перепуганный малыш, задыхаясь, прибежал, уже было поздно, даже если Гордону и удалось бы ему что-нибудь объяснить.

Кенгри, вернувшись вечером домой, обнаружила, что больной очень ослабел, но причин тому найти не смогла — ведь она не знала, что бледнолицый был уверен, что без оружия ему из джунглей не выйти и упал духом.

Медленно тянулись дни, к больному понемногу возвращались силы. Чтобы чем-нибудь занять томительные часы, он решил выучить язык своих благодетелей. Когда же они наконец поняли, чего он хочет, то принялись за дело с таким жаром, что он почувствовал, что тонет в океане незнакомых слов. Постепенно из этого хаоса стали выплывать и значения слов, так что вскоре Гордон смог беседовать с Че, Кенгри и Удой. Существование стало менее монотонным, но Кинг беспокоился и раздражался из-за того, что так медленно поправляется. Ему казалось, что никогда у него не хватит сил вернуться на родину. Хорошо еще, что у него не было зеркала: он был так истощен, что если бы ему довелось себя увидеть, то сил бы ему это не прибавило.

И тем не менее силы возвращались, хотя и медленно. Сначала он смог довольно долго сидеть, прислонясь спиной к стене, потом наконец-то встал на ноги. Он от слабости весь дрожал, но это быстро прошло, и он стал замечать, что с каждым днем становится сильнее.

Разговаривая с Че и Кенгри, Кинг узнал подробности их простой жизни. Че был охотником. Как правило, без добычи он не возвращался, хотя иногда и бывало. Приносил он обычно обезьянье мясо, птицу или мелких лесных грызунов. Кроме добытого на охоте, носил он рыбу, фрукты и даже дикий мед.

Все трое — Че, Кенгри и даже Уда ловко добывали огонь первобытным способом, вращая палку между ладонями. На все блюда у Кенгри был один-единственный котелок. Он был медный, тщательно вычищенный песком и листьями.

Че, конечно, охотником был тоже первобытным: охотился он при помощи копья, лука и стрел, а также ножа. Когда Кинг сумел рассказать ему о достоинствах украденного обезьянами оружия, Че очень сочувствовал гостю, но обещал снабдить Кинга таким же оружием, каким пользовался и сам. Кинг поблагодарил его, не чувствуя особого энтузиазма при мысли о перспективе долгого путешествия по переполненному тиграми лесу с таким оружием, тем более, что и пользоваться им он не умел.

По мере того, как Гордон выздоравливал, он пытался восстановить в памяти события, непосредственно предшествовавшие болезни, но ему всегда казалось, что старик в желтом с красным зонтиком и атакующий тигр — всего лишь плод его больного воображения. Он никогда об этом не говорил ни с Че, ни с Кенгри, считая глупостью разговоры о галлюцинациях. Но оба эти образа постоянно всплывали в мозгу как пережитая реальность, так что в конце концов однажды вечером он решился затронуть эту тему, подойдя к ней как бы невзначай.

— Че, — сказал он, — ты уже давно живешь в джунглях?

— Да, ответил охотник. — Я пять лет был рабом в Лодидхапуре, но потом бежал и всю остальную жизнь провел в джунглях.

— А ты когда-нибудь видел в джунглях прогуливающегося старика, — продолжал Кинг, — старика в длинном желтом одеянии и с красным зонтом?

— Конечно, — отвечал Че, — и ты его видел тоже. Это Вай Тхон, и ты спас его от Господина Тигра.

Кинг уставился на Че, раскрыв рот.

— А у тебя тоже бывают приступы лихорадки?

— Нет, — возразил Че. — Я человек сильный и никогда не болею.

— Да, — с гордостью подтвердила Кенгри, — Че очень сильный. Сколько лет я его знаю, он ни разу не болел.

— Кенгри, а ты видала этого старика в желтом с красным зонтиком? — скептически осведомился Гордон.

— Конечно. А почему ты спрашиваешь? — заинтересовалась она.

— И ты видела, как я убил тигра? — продолжал американец.

— Я не видела, как ты его убивал, но я слышала сильный шум, и я видела его после того, как он умер. У него за левым ухом была маленькая круглая дырочка, а когда Че освежевал его и разрезал, чтобы узнать, отчего он умер, он нашел кусочек металла, такого же металла, что покрывает стены дворца Лодивармана.

— Это свинец, — сказал Че с видом превосходства.

— Так вы хотите сказать, что и старик, и тигр были настоящие? — воскликнул Гордон.

— А ты что думаешь, кто они? — удивился Че.

— Я думал, что это такая же ерунда, что и сны, что я видел во время лихорадки, — ответил Кинг.

— Нет, — сказал Че, — это не сны. Они настоящие. Для тебя и для меня, и для Вай Тхона очень хорошо, что ты убил тигра, хотя ни я, ни Вай Тхон не поняли, как ты это сделал.

— Да, — для Вай Тхона это действительно хорошо, — согласился Кинг.

— И для тебя, и для меня, — настойчиво повторил Че.

— А почему?

— Вай Тхон — верховный жрец Шивы в Лодидхапуре. Он очень могуществен. Только Лодиварман, король, имеет больше власти. Вай Тхон, погрузившись в раздумья, ушел далеко от города. Он не знал, где он. Он не знал как вернуться в Лодидхапуру. Кенгри и я — беглые рабы из Лодидхапуры. Если бы нас обнаружили до того, как это все случилось, нас бы убили, но Вай Тхон обещал нам свободу, если я доведу его до города. В благодарность за то, что ты спас ему жизнь, он велел нам с Кенгри вылечить тебя и позаботиться о тебе. Так что для всех нас хорошо, что ты убил тигра, который мог убить Вай Тхона.

— А если бы Вай Тхон не взял с вас слова, что бы вы сделали, Че?

— Мы беглые рабы, — отвечал Че. — Мы боимся всех, или точнее, пока Вай Тхон не обещал нам свободу, мы боялись всех. И для нас безопаснее было бы оставить тебя умирать, потому что мы тебя не знали, а ты мог бы сказать солдатам Лодивармана и привести их в наше убежище.

Некоторое время Кинг лежал, раздумывая об услышанном и пытаясь установить грань между галлюцинацией и реальностью.

— Может быть тогда, — улыбнулся он, — и плачущая королева на туманном слоне, и множество воинов в медных полированных кирасах тоже были на самом деле.

— А ты их видел? — спросил Че.

— Да.

— Когда и где? — заволновался охотник.

— Это было явно незадолго до того, как я встретил верховного жреца и тигра.

— Они подходят все ближе, — нервничая обратился Че к Кенгри. — Нам надо искать другое убежище.

— Ты забыл об обещании Вай Тхона, — напомнила Кенгри. — Мы теперь свободны, мы больше не рабы.

— Я забыл, — согласился Че. — Я еще не привык к свободе, а потом я все думаю, не забудет ли об этом Вай Тхон.

— Не думаю, — сказала женщина. — Лодиварман может забыть, а Вай Тхон — нет. В Лодидхапуре все так говорили.

— А вы и вправду верите, что я видел слона и королеву, и солдат? — еще раз спросил Гордон Кинг.

— А почему бы и нет?

— Неужели в джунглях есть и такое? — продолжал расспрашивать Гордон.

— Конечно.

— А город Лодидхапура близко от джунглей? Я никогда о нем не слышал.

— А он в джунглях, — сказал Че.

Кинг покачал головой. — Странно, — проговорил он, — я бродил по джунглям несколько дней и нигде не видел ни людей, ни человеческих жилищ.

— В джунглях много такого, что человек может и не увидеть, — возразил Че. — Например, наги и йики. Можешь радоваться, что не видел их.

— А что это — наги и йики? — удивился Гордон,

— Наги — это люди-кобры, — отвечал Че. — Они живут в огромном дворце на вершине горы и очень могущественны. У них по семь голов, и они могут превратиться в любое создание, какое пожелают. Они маги. Говорят, что главная жена Лодивармана — королева нагов, и что она превратилась в красивую женщину и может править смертными, как правят боги. Но я в это не верю, потому что никто, даже нага, не захотела бы стать королевой прокаженного короля. Йики гораздо страшнее, потому что живут не на вершине горы, а повсюду в джунглях.

— А на что они похожи? — спросил Кинг.

— Они ужасные великаны-людоеды, — сказал Че.

— А ты их видел?

— Конечно, нет. Их видят только те, кого они сжирают.

Гордон Кинг вежливо выслушал легенды Че и Кенгри, в том числе и рассказы о сказочном городе Лодидхапуре и его прокаженном короле Лодивармане. Что касается верховного жреца Вай Тхона, то относительно него Гордон был несколько в растерянности, но затем решил, что старик — просто эксцентричный отшельник, живущий в джунглях, и что о нем просто ходят всякие сказки, что так многословно ему пересказали Че и Кенгри. Кинг сомневался и в том, что его друзья были беглыми рабами из сказочной Лодидхапуры, и решил, что просто они внесли романтическую нотку в свое монотонное существование, выдумав еще одну небылицу.

Силы Кинга стремительно восстанавливались, и он настойчиво требовал, чтобы ему разрешили больше времени проводить на открытом воздухе. Он собирался сопровождать Че на охоту, но тот отговаривался, объясняя, что Кинг недостаточно окреп. Так что американцу пришлось довольствоваться компанией Кенгри и Уды. Он принялся тренироваться, овладевая оружием, которое Че ему изготовил: луком со стрелами и коротким, тяжелым, похожим на дротик копьем. Благодаря занятиям легкой атлетикой во время учебы в колледже, Кинг умело с ним управлялся, а стрельбой из лука он занялся так прилежно, что вскоре его мастерство вызвало восхищенные аплодисменты Кенгри, считавшей Че лучшим стрелком из лука на свете.

Жилище Че и Кенгри находилось в развалинах древнего кхмерского храма и представляло собой маленькую комнату, устоявшую в отличие от всего здания, в борьбе со временем. В комнате, приютившей маленькую лесную семью, был только один вход — небольшое отверстие, которое на ночь легко можно было блокировать плоским камнем, неприступным для любых хищных разбойников.

Существование их было таким же простым и примитивным как была, должно быть, и жизнь первобытных людей, но даже Кинг смог почувствовать в нем необъяснимое очарование, несмотря на однообразие и желание поскорее выбраться из джунглей.

Че не знал ничего, кроме джунглей и сказочной Лодидхапуры. Нам трудно осознать бесконечность Вселенной, но Че был в состоянии вообразить бесконечные джунгли. Вопрос границ не интересовал, а потому и не пугал его. Миром для него были джунгли. Осознав это, Кинг понял, что бессмысленно рассчитывать на то, что Че выведет его из джунглей, не имевших для него конца.

Уже в течение некоторого времени Кинг совершал небольшие прогулки в джунгли, желая доказать Че, что он достаточно окреп и может его сопровождать на охоту. Но каждый раз ему приводилось в ответ столько доводов и извинений, что в конце концов он сообразил, что Че просто не хочет брать его с собой. Тогда американец решил сам отправиться в джунгли на более продолжительное время, чтобы доказать свою дееспособность. Как-то утром, когда Че уже ушел, Гордон тоже отправился в лес, но в противоположную сторону. Он твердо решил принести домой хоть какую-нибудь добычу, чтобы продемонстрировать свою ловкость, но как бы тихо он ни двигался, как бы пристально ни вглядывался, никаких признаков дичи не увидел и, уже зная по собственному горькому опыту, как легко в джунглях заблудиться, повернул обратно с пустыми руками.

Во время долгого выздоровления у Кинга была возможность многое обдумать и понять, в том числе и постыдное неумение ориентироваться в лесу. Теперь-то он знал, что если он не будет отмечать свой путь в джунглях, то может и не надеяться вернуться к дому Че и Кенгри. Делать на деревьях зарубки ножом он не мог, потому что боялся спугнуть звуком удара дичь. Но он оставлял другие знаки — где втыкая ветку в рыхлую кору, где оставляя на земле след копьем, где раскладывая прутики в форме стрелы, обозначавшей направление к дому. Проделав все это, обратный путь он нашел с легкостью.

Для того, чтобы напрактиковаться ходить бесшумно, Кинг и теперь ступал тихо как кошка на охоте. Поэтому издали он увидел нечто, от чего у него кровь в жилах застыла. Маленький Уда играл на полянке перед домом. Он копал острой палочкой землю, а на другой стороне вырубки — полянку расчистил сам Че — припала к земле большая пантера. Кинг увидел, как зверь начал подтягивать задние лапы, готовясь к прыжку.

IV

ФОУ-ТАН

С удачной охоты Че вернулся рано. Он тоже шел бесшумно, потому что всегда ходил так. Вырубку он мог увидеть издалека, из леса. Он видел как Уда играет, что-то копая; сухая листва при этом так громко шуршала, что смогла заглушить шаги даже менее осторожного обитателя джунглей чем Че. Отец улыбнулся, глядя на своего первенца, но тотчас же улыбка сменилась выражением ужаса: он увидел прыжок пантеры.

Кенгри тоже видела это — она как раз выходила из своего сумрачного жилища — и закричала, бросившись вперед, чтобы защитить свое дитя. А затем почти сразу же Че увидел, что из джунглей летит короткое, похожее на дротик тяжелое копье. Он увидел, что пантера изогнулась, а когда он рванулся вперед, то заметил, что бледнолицый буквально влетел на полянку и схватил Уду на руки.

Че как и Кинг, понимая, как может взъяриться раненая пантера, бросился с копьем наготове к месту событий. Кинг передал Уду Кенгри и повернулся лицом к зверю. Но уже не было никакой необходимости в столь мощном ударе, какой нанес пантере Че: зверь был мертв.

Какое-то время все постояли, глядя на убитого зверя — четверо первобытных людей в набедренных повязках. Кинг впервые испытал волнение первобытного охотника. Его трясло немножко, но это была реакция на страх за жизнь Уды.

— Это огромная пантера, — просто сказал Че.

— Только сильный человек мог так ее сразить, — выговорила Кенгри. — Только Че мог одним ударом поразить такую громадную пантеру.

— Это копье не Че. Это копье бледнолицего, это он уложил принца тьмы, — сказал Че.

Кенгри удивилась, но не поверила, пока не осмотрела копье, торчавшее из-под левой лопатки громадной кошки. — Это и есть та награда, о которой говорил Вай Тхон. Он говорил, что мы ее получим, если подружимся с бледнолицым, — объявила она.

Уда не сказал ничего, но вырвавшись из материнских рук, подбежал к пантере и принялся колотить ее палочкой.

На следующий день Че пригласил Кинга на охоту. После трудного дня они вернулись ни с чем, и Кинг понял, что на мелкую дичь лучше охотиться в одиночку. Поэтому на утро он объявил, что поохотится один в другой части леса, и Че согласился, что так будет лучше.

Отмечая как и раньше, свой путь, Кинг охотился на неизвестной ему территории. Лес здесь был не такой глухой. Меньше было кустарника, и Гордон обнаружил, что вышел на широкую слоновью тропу. По ней можно было идти гораздо быстрее, чем в царстве деревьев и кустов.

Удачи в охоте опять не было, и он уже было решил поворачивать назад, когда вдруг услышал незнакомый звук. Что это было, он не знал. Похоже было на странный металлический звон, сопровождаемый человеческими голосами.

— Может быть, — сказал вслух Кинг, — мне удастся увидеть нагов или йиков.

Звук явно приближался, а поскольку из бесед с Че и Кенгри Кинг хорошо усвоил, что в джунглях можно повстречать не слишком приветливо настроенные существа, то он пересек слоновью тропу и спрятался за какими-то кустами.

Авторов этих звуков ему долго ждать не пришлось. А увидя их, он пощупал голову. Нет, вроде не горячая. Тогда он сделал то, что уже делал в подобных ситуациях: зажмурился, а потом опять открыл глаза. Но видение на этот раз никуда не исчезло: смуглые солдаты в сверкающих медных кирасах поверх кожаных кафтанов, доходящих до средины бедра, тяжелых сандалиях, странных шлемах и вооруженные мечами, копьями и луками.

Они подходили, переговариваясь, а когда подошли близко, Кинг обнаружил, что они говорят на том же языке, что Че и Кенгри. Судя по всему, они спорили со своим предводителем, который хотел идти дальше, в то время как остальные предпочитали вернуться назад.

— Так нам придется провести ночь в джунглях, — сказал один из них. — А если мы пойдем дальше, то нам придется провести две ночи в лесу. Только дураку хочется ночевать в берлоге Господина Тигра.

Они остановились совсем рядом с Кингом, так что ему все было ясно слышно. Предводитель, похоже, был не более чем старшиной, с неслишком большим авторитетом, иначе бы он просто приказывал, а не спорил и упрашивал.

— Да, вам хорошо настаивать на возвращении, — огрызался он, — потому что вы знаете, что если мы вернемся без апсары, то накажут только меня. Но позвольте доложить, что если вы меня принудите вернуться назад, все будет сказано как есть и вас накажут тоже.

— Ну а если мы не сможем ее найти, то и не найдем, — проворчал один из солдат. — Что же, нам оставаться в джунглях и до конца дней своих разыскивать сбежавшую апсару?

— Я охотнее встречусь с Господином Тигром и проведу с ним конец жизни, чем с Лодиварманом, если мы девушку не найдем, — ответствовал старшина.

— Вама говорит правду, — сказал третий. — Короля Лодивармана наши объяснения, почему мы вернулись с пустыми руками, не интересуют. Если мы вернемся в город завтра без девушки, и Вама объявит, что мы заставили его вернуться, Лодиварман, особенно если у него будет скверное настроение — а у него другого и не бывает — велит нас всех казнить. А вот если нас не будет много дней, и мы вернемся с рассказами о всяких ужасах и трудностях, то он подумает, что мы сделали все, что только могли совершить такие храбрые воины, и может быть, смягчит свой гнев.

— Ну наконец-то, — прокомментировал Вама, — вы начинаете говорить как разумные и цивилизованные люди. Давайте продолжим путь.

По мере того, как они удалялись, шло обсуждение, что следует найти удобное место для длительного отдыха, чтобы провести там столько времени, что король поверит в их долгие и трудные поиски. Гордон дождался их ухода и вылез из своего укрытия: его встревожило, что они направились в сторону жилья Че к Кенгри. Кинг был просто-таки заинтригован увиденным. Он понял, что солдаты — отнюдь не плод воспаленного воображения. Они были творениями из плоти и крови, а потому представляли собой гораздо большую тайну, чем любые создания его бреда, хотя все равно ни в какие рамки это не укладывалось. Рассудок его говорил, что здесь, в необитаемых джунглях не может быть никаких воинов, и уж во всяком случае, никаких древних доспехов и вооружения. Такие типы годятся для сцены или экрана. Вполне возможно и даже логично, что такие солдаты патрулировали эти места сотни лет назад, но с тех пор территория оккупирована джунглями со слонами и тиграми.

Он припомнил рассказы проводника о призраках древних кхмеров, разгуливающих по тропам в глубине сумрачного леса. Вспомнил он и других солдат, девушку с грустными глазами на громадном слоне и принялся размышлять о собственной вменяемости. Ему было известно о временных и постоянных возможных осложнениях после лихорадки, и возвращался он из-за этого встревоженный и даже испуганный состоянием своего мозга. Но все же то, что он пошел кружным путем, чтобы не столкнуться с воинами, немного его успокаивало — видимо, не настолько уж он сошел с ума или уже успел к своему безумию приспособиться.

— Плачущие королевы на призрачных слонах! — бормотал он. — Воины в медных доспехах! Тайна Востока! Все-таки это скорее всего призраки. Ведь за время существования человечества накоплено немало доказательств материализации бестелесных духов. То, что я никогда никаких призраков не встречал, еще не значит, что их не существует. Западному мышлению вообще много на Востоке недоступно. Скорее всего я и, правда, видел призраки, материализовавшихся вплоть до грязных ног и потных лиц. Наверно мне следует их признать в качестве призраков, потому что таких солдат нигде в мире не существует.

Сам же Кинг, бесшумно двигавшийся по лесу, представлял собой гораздо больший анахронизм, чем солдаты в медных доспехах. Они в конце концов олицетворяли собой хоть какую-то эпоху цивилизации и прогресса, а он, внешне во всяком случае, представлял во всей красе зарю человеческой эволюции — охотник в набедренной повязке из леопардовой шкуры и грубых сандалиях работы Кенгри. Босиком еще ходить он не мог, ноги его к этому не были приспособлены, не то что загрубелые ступни Че и Кенгри. Он загорел, волосы отросли. По чистой случайности он был чисто выбрит. У него всегда была привычка носить с собой безопасную бритву — почему, он и сам бы не смог объяснить. Это была вульгарная идиосинкразия, к тому же единственная вещь, что выпала из кармана, когда обезьяны ее тащили, которая хоть чего-то стоила — была именно бритва. Кроме нее, Уда потом нашел серебряный карандашик и кучку французских монет.

Он двигался по лесу с уверенностью человека, не знавшего иной жизни — человек быстро приспосабливается к среде обитания. Слух и обоняние были уже настолько приучены к знакомым звукам и запахам джунглей, что позволяли ориентироваться буквально на ходу. Одновременно росла и уверенность в себе. Одним словом, он чувствовал, что вскоре совершенно спокойно сможет отправиться на поиски цивилизации. Правда, сегодня его помыслы были сосредоточены не на этом: он был все еще во власти потрясения от встречи с воинами. Но все его рассуждения были внезапно прерваны промелькнувшей между стволами деревьев полосатой шкурой.

Прежних приступов страха при виде властителя джунглей Гордон уже не знал с тех пор как понял, что далеко не каждый тигр мечтает его сожрать и что в девяти случаях из десяти, наоборот, старается уйти с его пути. Конечно, всегда нужно помнить об этом десятом, но если вокруг много деревьев, а глаза, уши и нос настороже, то и десятого можно перехитрить.

Так что на этот раз Кинг не изменил своего маршрута, хотя тигра и увидел. Для того, чтобы ретироваться, если намерения властелина того потребуют, было достаточно. А пока лучше держать зверя в поле зрения, чтобы не получилось так, что он пошел в обход и преспокойно следует за тобой. Именно поэтому Кинг пошел немного быстрее и вскоре вновь увидел тигра, но кроме хищника его глазам предстал еще один участник крайне неприятной картины.

Перед тигром лицом к нему стояла девушка. Широко раскрытые глаза ее были полны ужаса. Она застыла как в трансе перед подкрадывающимся к ней тигром. Девушка была тоненькая, одетая в не менее фантастический наряд, чем недавно прошедшие солдаты. Ее поистине великолепный наряд был порван, и даже на расстоянии было видно, что лицо и руки ее исцарапаны и кровоточат. В лице ее Кингу показалось что-то знакомое. Но это ощущение мгновенно мелькнуло и прошло, поскольку он сосредоточился на ее жутком положении.

Казалось невозможно спасти ее от медленно крадущейся смерти, но Гордон решил попытаться. Все его надежды заключались в том, чтобы отвлечь внимание хищника. Если удастся переключить внимание зверя на себя, то девушка сможет спастись.

Он закричал, и тигр оглянулся. — Беги! — завопил он. — Быстро! На дерево!

Крича, Гордон бежал вперед. Тяжелое копье уже было наготове, хотя это было просто безумие. Он забыл об опасности и о себе, думая только о девушке. Тигр опять уставился на нее: она послушно побежала в указанном Кингом направлении к ближайшему дереву. Несмотря на обтягивающую ее длинную юбку, она изо всех сил карабкалась, стараясь как можно скорее на него взобраться.

Тигр помедлил лишь мгновение. Он совершенно вышел из себя, увидев, что его планы подло нарушены. Дико взревев, а потом издавая знакомые Гордону кашляющие звуки, он подобрался и помчался навстречу длинными плавными прыжками. Единым духом он покрыл двенадцать из пятнадцати разделявших их с Кингом футов. Полет его был стремителен, и Кингу ничего иного не оставалось, как прочно стоять на ногах и обратить свое маленькое копье против этого чудовищного механизма разрушения.

В его памяти всплыла картина обсаженного деревьями стадиона и молодых людей, углубленных в спортивные состязания по метанию копья. Среди них был и он. Настала его очередь. Рука его пошла назад. И мысленно Гордон стал вспоминать и восстанавливать, как распределял вес, свой замах и искусство броска. Вспомнил он и дружеские поздравления. Не дожидаясь решения судей все и так знали, что он побил мировой рекорд.

И сейчас его рука опять пошла назад. Он не растерялся и сейчас, тем более что ставкой был не мировой рекорд. Точный расчет расстояния, умение до унции распределить вес, навык и громадная сила, пославшие копье, остановили тигра буквально на взлете, в прыжке. Удар пришелся прямо в грудь. Кинг отпрыгнул и бросился к дереву, лелея надежду на то, что хоть на миг остановил зверя.

Он даже не оглянулся, чтобы не расходовать зря энергию. Если тигру удастся до него добраться, то Гордону все равно — спереди или сзади. Козырь он выложил, а других у него нет.

Но пока Кинг взбирался на ближайшее дерево, его не задели ни клыки, ни когти. Надо признаться, что устроившись среди листвы, он с изумлением обнаружил, что находится в безопасности, он ведь искренне не верил, что ему удастся избежать смерти.

Теперь у него появилась возможность оглядеться, и он увидел, что тигр корчится в агонии на том самом месте, где собирался одним ударом лапы еще раз подтвердить свою непререкаемую власть в джунглях. Немного правее от тигра американец увидел скорчившуюся на ветке дерева девушку. Они оба следили за агонией зверя; когда Гордон убедился, что тот мертв, то легко соскочил на землю и подбежал к дереву, где пряталась девушка.

По расстроенному и испуганному выражению ее лица было ясно, что в себя она еще не пришла.

— Уходи отсюда! — закричала она. — Солдаты Лодивармана здесь, и если ты причинишь мне зло, они убьют тебя.

Кинг улыбнулся.

— Ты непоследовательна — хочешь искать защиты у тех, от кого прячешься. Ты не бойся, я не обижу тебя.

— Кто ты? — спросила она.

— Я охотник из джунглей, — ответил он. — Я защитник верховных жрецов и плачущих королев, во всяком случае мне так кажется.

— Верховных жрецов и плачущих королев? Что ты этим хочешь сказать?

— Я спас Вай Тхона, верховного жреца от повелителя джунглей, — отвечал Кинг, — а теперь тебя.

— Но я не королева, и я не плачу, — возразила девушка.

— Не разочаровывай меня, — продолжал Кинг. — Я утверждаю, что ты королева, плачешь ты или нет. Я не удивлюсь даже, если ты королева нагов. В этих джунглях я уже вообще ничему не способен удивляться — ни анахронизмам, ни галлюцинациям, ни просто чему-нибудь невероятному.

— Помоги мне слезть с дерева, — попросила девушка. — Может быть, ты сумасшедший, но мне кажется, что тебя незачем бояться.

— Будьте спокойны, ваше величество, я вас не обижу, — заверил Кинг, — потому что мне кажется, что сейчас сюда заявятся десять тысяч слонов и сто тысяч солдат в сверкающих медных доспехах тебе на помощь. Сегодня, после всего, что мне довелось увидеть, я ничему не удивлюсь. Дай только до тебя дотронуться, чтобы убедиться, что я не жертва лихорадки.

— О Великий Шива, ты спас меня от тигра, спаси меня от этого безумца!

— Прости, — сказал Кинг, — что-то я тебя не пойму,

— Мне страшно.

— Не надо меня бояться, — попросил Кинг, — а если хочешь, я приведу солдат. Но мне кажется, что их ты боишься больше чем меня.

— Откуда ты знаешь?

— Я слышал как они неподалеку от меня разговаривали, — сообщил американец, — и я узнал, что они охотятся за тобой, чтобы вернуть кому-то, от кого ты сбежала. Давай, я помогу тебе спуститься. Можешь мне довериться.

Он протянул руки и, поколебавшись, она соскользнула к нему, и он поставил ее на землю.

— Мне придется довериться тебе, — сказала она. — У меня нет другого выхода, не могу же я навсегда поселиться на дереве, а кроме того, хоть ты и безумен, но почему-то рядом с тобой я чувствую себя в безопасности.

Ощутив ее мягкое, гибкое тело, Кинг понял, что это не сон. Маленькая рука на мгновение коснулась его плеча, теплое дыхание обвевало его щеку, а твердые юные груди прикоснулись к его обнаженной груди. Она отступила и внимательно поглядела на него.

— Что ты за человек? — спросила она. — Ты не кхмер и не раб. Я никогда не видела у людей кожу такого цвета, черты лица у тебя тоже не такие как у людей нашей расы. Может быть, ты перевоплощение древних, о которых рассказывают легенды, а может, ты наг, принявший человеческий облик для какой-нибудь ужасной цели?

— А может, я йик, — предложил вариант Кинг.

— Нет, — совершенно серьезно продолжила она, — я уверена, что нет, потому что известно, что они отвратительны, а ты хоть и не похож на людей, к каким я привыкла, но красивый.

— Я не наг и не йик.

— Тогда, наверно, ты из Лодидхапуры, — один из людей Лодивармана.

— Нет, — ответил он. — Я никогда не был в Лодидхапуре. Я никогда не видел короля Лодивармана, и если на то пошло, то вообще не верю, что все они существуют.

Темные глаза внимательно и пристально разглядывали его. — Не могу в это поверить, потому что невероятно, что в мире существует кто-то, кто не слышал о Лодидхапуре и Лодивармане.

— Я из далекой страны, — объяснил Кинг, — где миллионы людей никогда не слышали о кхмерах.

— Это невозможно! — воскликнула она.

— Но тем не менее правда.

— Из какой ты страны? — спросила она.

— Из Америки.

— Никогда не слышала о такой стране.

— Тогда ты можешь понять, что я никогда не слышал о Лодидхапуре.

Девушка помолчала, явно оценивая логику его утверждения. — Может быть, ты и прав, — сказала она наконец. — Может быть, в джунглях есть и другие города, о которых мы никогда не слышали. Но скажи мне — ты спас мне жизнь, рискуя своей — зачем ты это сделал?

— А что я должен был делать? — удивился Гордон.

— Ты мог убежать и спастись.

Кинг улыбнулся, но не ответил. Он раздумывал над вопросом, существует ли вообще мужчина, который мог бы сбежать и оставить такое прелестное и беспомощное создание на съедение Господину Тигру.

— Ты очень храбр, — продолжала она. — Как тебя зовут?

— Гордон Кинг.

— Гордон Кинг, — повторила она тихим, нежным голосом. — Это красивое имя, но оно не похоже ни на одно имя, что мне доводилось слышать.

— А как зовут тебя? — спросил Кинг.

— Меня зовут Фоу-тан, — пристально глядя на него, как бы желая увидеть, какое впечатление произвело на него ее имя, ответила она.

Кинг подумал, что Фоу-тан звучит красиво, но говорить об этом было бы банально. Он смотрел на ее изящную фигуру, прекрасные глаза и нежную смуглую кожу. Она напоминала ему плачущую королеву на призрачном слоне из видения во время болезни, и его вновь охватили сомнения относительно состояния его собственного рассудка.

— Скажи мне, — внезапно обратился он к Фоу-тан. — Ты никогда не ехала в джунглях на огромном слоне в сопровождении эскорта солдат в медных доспехах?

— Ехала, — ответила она.

— И ты говоришь, что ты из Лодидхапуры? — продолжал он.

— Я как раз оттуда.

— Ты когда-нибудь слышала о священнослужителе по имени Вай Тхон?

— Он верховный жрец Шивы в городе Лодидхапуре, — вымолвила она.

Кинг растерянно потряс головой. — Трудно понять, — пробормотал он, — где кончается сон и начинается явь.

— Я не понимаю тебя, — она удивленно подняла брови.

— Я и сам себя не понимаю, — согласился он.

— Ты странный человек, — проговорила Фоу-тан. — Не знаю, верить тебе или бояться. Ты не похож ни на кого из тех, что я видела в жизни. Что ты хочешь делать со мной?

— Наверно, лучше всего тебя отвести к Че и Кенгри, а завтра Че может отвести тебя в Лодидхапуру.

— Но я не хочу возвращаться в Лодидхапуру.

— Почему?

— Слушай, Гордон Кинг, и я расскажу тебе, — сказала Фоу-тан.

V

ПЛЕН

— Давай сядем на поваленное дерево, — сказала Фоу-тан, — я расскажу тебе, почему не хочу возвращаться в Лодидхапуру.

Сидя рядом с девушкой, Кинг поражался ее удивительному физическому обаянию. Каждое движение ее гибкого тела, каждый грациозный жест, меняющееся выражение прекрасного лица и глаз буквально притягивали. Она излучала магнетизм. Он ощущал его кожей, глазами, ноздрями. Создавалось впечатление, что годы бережной селекции были употреблены на то, чтобы создать ее для того, чтобы в каждом мужчине при виде ее возникало желание обладать ею, но в то же время ее окружал ореол удивительной чистоты, вызывавшей у Кинга желание защитить, нормальное для каждого мужчины по отношению к женщине, посланной ему Провидением.

— Почему ты так на меня смотришь? — внезапно спросила она.

— Прости меня, — сказал Кинг просто. — Продолжай свою историю.

— Я из Пном Дхека, — начала Фоу-тан, — где король Бенг Кхер. Пном Дхек больше Лодидхапуры, а Бенг Кхер могущественнее Лодивармаиа.

Бхарата Рахон желал меня. Он хотел взять меня в жены. Я умоляла отца моего… умоляла отца не отдавать меня Бхарате Рахону; но он сказал, что я сама не знаю, чего хочу, просто мне кажется, что я не люблю Бхарату Рахона, что он будет мне хорошим мужем и что после свадьбы я буду счастлива.

Я знала, что нужно что-то сделать, чтобы убедить отца, что я и сердцем и разумом против брака с Бхаратом Рахоном, поэтому решила бежать в джунгли, чтобы показать, что предпочитаю смерть жизни с человеком, которого выбрал для меня отец.

Я не хотела умирать. Я хотела, чтобы меня быстро нашли, а когда пришла ночь, я испугалась. От ужаса я забралась на дерево. Я слышала, как Господин Тигр бродил во мраке, и я так боялась, что думала, что потеряю сознание и упаду прямо к нему в пасть; но когда наступил день я все еще продолжала думать, что лучше попасть в лапы к повелителю джунглей, чем к Бхарате Рахону, самому отвратительному человеку, даже имя которого я ненавижу.

Но я все же пошла по направлению к Пном Дхеку, то есть я так тогда думала, а теперь-то я понимаю, что шла в противоположном направлении. Я надеялась, что люди, которых мой отец послал на поиски, найдут меня, потому что я не хотела сама возвращаться в Пном Дхек.

День склонился к вечеру, но я никого не встретила и опять испугалась. Я поняла, что заблудилась в джунглях. Потом я услышала тяжелую поступь слона и бряцанье оружия и человеческие голоса, и преисполнилась облегчения и благодарности, потому что думала, что эти люди разыскивали меня.

Но когда я увидела воинов, то поняла, что на них латы Лодивармана. Я перепугалась и попыталась убежать, но они увидели меня и догнали. Они легко захватили меня, и велика была их радость, когда они меня разглядывали.

— Лодиварман нас хорошо вознаградит, — кричали они, — когда увидит, кого мы привели из Пном Дхека.

Так что они посадили меня на слона и направились в Лодидхапуру, где меня немедленно доставили к Лодиварману.

О Гордон Кинг, это был страшный момент. Я испугалась, когда оказалась так близко от прокаженного короля Лодидхапуры. Он был покрыт большими язвами. В этот день он был в скверном настроении и невнимателен. Он едва взглянул на меня, но приказал, чтобы меня отвели в покои к апсарам, и так я стала придворной танцовщицей у прокаженного короля.

Никогда, о Гордон Кинг, не объяснить мне, как я страдала каждый раз, когда мне приходилось танцевать перед Лодиварманом. Каждая его язва, казалось, тянется ко мне и заражает меня. Я, почти теряя сознание, должна была продолжать ритуальные танцы.

Я старалась прятать лицо, потому что знала, что красива, и знала какая судьба ожидает красивых женщин при дворе короля Лодивармана.

Но однажды я поняла, что он обратил на меня внимание. Я видела, как он следил за мной своим мертвым взором. Мы танцевали в огромном зале, где он развлекался со своими придворными. Лодиварман сидел на троне. Крытые свинцом стены были богато разукрашены картинами и драпировками. Полированные каменные плиты у нас под ногами казались мне мягче сердца Лодивармана.

Танцы наконец закончились, и нам было разрешено удалиться в наши покои. Там ко мне сразу же подошел капитан королевской стражи в сверкающем парадном мундире.

— Король смотрел на тебя, — сказал он, — и хочет воздать тебе почести как того требует твоя красота.

— Танцевать во дворце короля Лодивармана, — ответила я, — большая честь для меня.

— Тебе предстоит удостоится более явного выражения почестей от короля.

— Я довольна и тем, что имею, — сказала я.

— Не тебе выбирать, Фоу-тан, — заявил посланец. — Король выбрал тебя в наложницы. Возрадуйся, быть может, тебе предстоит когда-нибудь стать королевой.

От ужаса я готова была упасть в обморок. Что мне было делать? Я должна была выиграть время. Я подумала было о самоубийстве, но я молода и мне не хочется умирать.

— Когда я должна предстать перед королем? — спросила я.

— Тебе будет дано время подготовиться, — отвечал посланец. — Три дня женщины должны будут купать и умащать твое тело, а на четвертый ты предстанешь перед королем.

Четыре дня! За четыре дня я должна найти какую-нибудь возможность избежать ужасной судьбы, на которую меня обрекла моя красота.

— Иди, — сказала ему я. — Оставь меня в покое на четыре дня, что мне осталось жить и чувствовать хоть что-то похожее на счастье.

Посланец удалился, ухмыляясь, а я бросилась на ложе и разразилась слезами. На следующий вечер апсары должны были танцевать при луне около храма Шивы, а поскольку мне велели начинать готовиться к часу воздаяния мне королевских почестей сразу же, то мне пришлось умолять разрешить мне в последний раз участвовать в чествовании Шивы, Разрушителя,

Ночь была темная. Колеблющийся свет факелов, освещавших двор, делал тени танцующих апсар странными и пугающими. В танце я должна была быть в маске, а в ряду апсар я была крайняя слева. Я находилась очень близко от зрителей, окружавших двор, настолько, что во время исполнения некоторых движений я почти касалась их. В этом и заключалась моя надежда на спасение.

Все время, что я танцевала, я мысленно отшлифовывала детали пришедшего мне в голову днем плана. Сложные переплетения позиций и шагов танца мне знакомы с детства и не занимали внимания. Я проделывала их механически, полностью сосредоточившись на разрабатывании схемы. Я знала, что в одном месте в танце внимание всех будет устремлено на апсару в центре первого ряда, и когда этот момент наступил, я быстро перешла к зрителям.

Они сразу же заметили меня, но я объяснила, что мне плохо и я возвращаюсь в храм.

Восхищенные тем, что я так близко от них, зрители меня тотчас же пропустили — ведь в представлении людей апсары почти святые.

Позади всех находилась низкая стена, окружавшая двор храма. Через определенные промежутки ее венчают великолепные статуи семиголовых кобр — эмблема королевских нагов. Между ними лежали глубокие тени, и пока глаза всех были устремлены на ведущую апсару, я быстро вскарабкалась на стену и спряталась в тени огромного нага. Подо мною были черные, таинственные, страшные воды рва, на дне которого живут крокодилы. Король велел их туда пустить для охраны храма. На другой стороне рва лежит широкая дорога, ведущая к королевскому слоновнику. Все проходы были пусты, потому что караульные, несшие службу внутри, смотрели танцы апсар.

Я прошептала молитвы Браме, Вишну и Шиве и как могла тихо скользнула в воды рва. До другого берега я добралась быстро, каждую секунду ожидая, что чудовищные челюсти крокодилов настигнут меня. Но молитвы мои были услышаны, и я достигла дороги целая и невредимая.

Мне надо было перебраться еще через две стены, прежде чем я смогла выйти за пределы дворца и города. Одежда моя промокла, испачкалась и порвалась, а руки и лицо покрылись царапинами и кровоточили, но я все-таки справилась.

Наконец-то я оказалась в джунглях, в опасности смертельной, но менее ужасной, чем та, которую я избежала. Как я вынесла эту ночь и этот день, я не знаю. А сейчас всему пришел бы конец, если бы не ты, Гордон Кинг.

Глядя на нежное лицо и изящную фигурку сидящей рядом девушки, Кинг восхищался мужеством и силой воли так, казалось, не сочетающихся с ее обликом и давшим ей возможность выдержать испытания достойные воина. — Ты смелая девушка, Фоу-тан, — сказал он.

— Дочь такого отца иной быть не может, — просто ответила она.

— Такой дочерью может гордиться любой отец, но если мы собираемся сохранить тебя для него, нужно вернуться к Че и Кенгри, и успеть это сделать до наступления темноты.

— А кто эти люди, — спросила Фоу-тан. — Может быть, они захотят вернуть нас в Лодидхапуру, чтобы получить от Лодивармана вознаграждение?

— Не стоит волноваться, — успокоил Кинг. — Это честные люди, беглые рабы из Лодидхапуры. Они были добры ко мне, к тебе же будут добры тем более.

— А если нет, то ты защитишь меня, — тон Фоу-тан дал понять, что она уже поверила в чистоту помыслов и способность защитить ее своего нового друга.

Фоу-тан устала предельно — это стало Кингу ясно почти сразу. До встречи и беседы с ним ее держали сила воли и мужество, но теперь, встретив человека, охотно принявшего на себя заботы о ее безопасности, она немного расслабилась. Кингу приходилось постоянно ее поддерживать и помогать преодолевать труднопроходимые места.. Фоу-тан была такая маленькая и легкая, что там, где было уж совсем тяжело, он брал ее на руки и нес как ребенка.

— Ты сильный, Гордон Кинг, — сказала она во время одного из таких переходов. Мягкие руки обвивали его шею, губы были совсем близко к его губам.

— Сильным я должен быть, — промолвил он. Но если она и поняла, о чем он говорит, то виду не подала. Глаза ее закрылись, и головка склонилась к нему на плечо. Он долго нес ее, хотя дорога была ровной и гладкой.

Вама со своими воинами расположились на небольшой поляне, где протекал ручеек. Пока двое охотились, чтобы раздобыть что-нибудь на ужин, остальные разлеглись на траве в полном молчании, причиной которому были голод и усталость. Внезапно Вама сел, прислушиваясь. К ним кто-то приближался.

— Кау и Чек возвращаются с охоты, — прошептал лежавший рядом воин.

— Они ушли в другую сторону, — тихо ответила Вама. Затем он подал знак молчать и спрятаться.

Звук становился все ближе, и вскоре воин в набедренной повязке вышел на поляну, неся на руках разыскиваемую ими апсару. Вама поднялся и вышел из укрытия в сопровождении воинов.

Увидев их, Кинг попытался бежать, но он и сам знал, что с девушкой на руках далеко ему не убежать. Фоу-тан открыла глаза и, увидев солдат, скользнула на землю.

— Мы погибли! — вскричала она.

— Беги! — Кинг выхватил несколько стрел из колчана и приложил одну из них к луку. — Отойди! — закричал он воинам. Но они шли, не останавливаясь, прямо к ним. Тетива его лука зазвенела, и один из солдат Лодивармана осел на землю со стрелой в горле. Остальные замерли. Воспользоваться оружием они не хотели, боясь задеть девушку.

Кинг, прикрывая Фоу-тан, медленно отступал в джунгли. В последний момент он выпустил еще одну стрелу, но она отскочила от кирасы Вамы. Как только они скрылись в густой листве, солдаты снова бросились вперед, зная, что Кингу помешает стрелять густая зелень. Кинг, отступая, одну стрелу все же держал наготове.

Кау и Чек, сделав крюк, возвращались с охоты. Они добыли трех обезьян. Уже почти подойдя к лагерю, они вдруг услышали голоса и звон тетивы, а затем прямо на них из лесу вышли мужчина и девушка. Солдаты сразу же узнали апсару, хоть платье на ней было рваное и грязное, а по поведению этих двоих догадались, что они бегут от Вамы и его парней.

Кау был человек могучий, смелый и находчивый. Он мгновенно оценил ситуацию и столь же молниеносно стал действовать. Он бросился вперед и мощными руками обхватил Гордона Кинга, прижав ему руки тем самым к телу, тогда как Чек последовал его примеру и схватил Фоу-тан. Тут же появились и Вама с остальными. Через секунду Гордон был разоружен и связан, и солдаты Лодивармана повели пленников в лагерь.

Вама был в необыкновенно приподнятом настроении. Теперь ничего не надо выдумывать, чтобы избежать королевского гнева. Нет, теперь он вернется в Лодидхапуру с триумфом, приведя не только апсару, но и еще одного пленника.

Кинг полагал, что они с ним быстро покончат, мстя за смерть товарища, но судя по их поведению, они не испытывали по отношению к нему никаких дурных чувств. Солдаты расспрашивали его, пока готовился ужин сразу на нескольких маленьких кострах. Но когда он рассказал, что он из дальней страны, лежащей далеко за пределами джунглей, что конечно, было выше их понимания, они, естественно, решили, что он врет, а на самом деле просто беглый раб из Пном Дхека.

Все они были довольны благополучным исходом дела и, предвкушая возвращение в Лодидхапуру, были очень милы с пленниками, накормив и напоив их.

Фоу-тан вызывала у них уважение и восхищение. Они знали, что она удостоена чести стать одной из фавориток короля, и даже просто грубость по отношению к ней могла вызвать большие неприятности. А добродушное их отношение к Гордону не диктовалось никакими соображениями, просто они все были в великолепном настроении.

Несмотря на уважительные знаки внимания, Фоу-тан погрузилась в меланхолию. Буквально несколько минут назад она была свободна и предвкушала возвращение в родной город, а теперь опять в руках воинов Лодивармана, да к тому же невольно послужила причиной несчастья и несомненно смерти человека, ставшего ее другом.

— О Гордон Кинг, сердце мое ноет, душа преисполнена ужаса и страха не только потому, что я должна вернуться и не миновать мне теперь неотвратимой судьбы, но и потому, что ты обречен в Лодидхапуре на рабство или смерть.

— Мы еще не в Лодидхапуре, — шепнул Кинг. — Может быть, нам еще удастся бежать.

Девушка покачала головой. — Надежды нет, — вымолвила она, — я попаду в лапы Лодивармана, а ты…

— А я? — спросил он.

— Рабы должны сразиться друг с другом и с дикими зверями для развлечения Лодивармана и его двора, — ответила она.

— Тогда надо бежать, — сказал Кинг. — Мы можем погибнуть, но меня смерть ждет так или иначе, а тебя — хуже смерти.

— Я сделаю все, что ты велишь, Гордон Кинг, — промолвила Фоу-тан.

Но этой ночью возможностей для бегства им не предоставилось. После того, как Кинг поел, ему опять связали руки за спиной и тщательно проверяя, связали колени. Кроме того, около девушки неотлучно находилось два воина. Остальные же после ужина сняли оружие и доспехи с погибшего товарища и уложили его тело на кучу собранного ими хвороста. Сверху они положили сучья, ветки и сухую траву. Когда зашло солнце, и наступила ночь, они зажгли погребальный костер, отпугивавший заодно и бродивших в окрестностях хищников. Зрелище это Кинга ужаснуло, но остальные, даже Фоу-тан, восприняли его как само собой разумеющееся. Огромное количество хвороста лежало под рукой, чтобы можно было поддерживать костер до самого утра.

Пламя взметнулось высоко, освещая стволы и листву деревьев. Тени вздымались, опадали, дрожали и качались. Чуть поодаль царили глубокий мрак и таинственная тишина. Кингу казалось, что он накрыт огненной полусферой костра.

Воины лежали вокруг, пошучивая и посмеиваясь. Воспоминания их были грубы и жестоки, шутки и истории непристойны. Но под грубой шелухой ощущались доброта и терпимость друг другу, выражать которые открыто они стыдились. Это были солдаты. Если бы их перенести в лагеря современной Европы, переодеть в современную одежду и посадить рядом с современными солдатами, то беседы бы их ничем не отличались. Солдат всегда солдат. Один из них играл на музыкальном инструменте, напоминающем еврейскую арфу. Двое играли во что-то очень похожее на кости, и все они в разговоре употребляли такое количество ругательств, что Кинг с трудом улавливал смысл их беседы. Солдат всегда солдат.

Вама подошел и присел около Кинга и Фоу-тан.

— А что, в твоей дальней стране ходят голые? — спросил он.

— Нет, — ответил американец. — Я заболел лихорадкой, когда заблудился в джунглях, а пока я болел, обезьяны стащили мое оружие и одежду.

— Ты один живешь в джунглях? — поинтересовался Вама.

Кинг вспомнил о страхе Че и Кенгри перед солдатами в медной броне и коротко ответил:

— Да.

— А ты не боишься Господина Тигра? — продолжал допытываться Вама.

— Я начеку и стараюсь избежать с ним встреч, — был ответ американца.

— Это ты верно, — согласился Вама, — с копьем и луком одному с ним не справиться.

— Но Гордон Кинг справляется, — гордо заявила Фоу-тан.

Вама улыбнулся.

— Апсара пробыла в джунглях только ночь и день, — напомнил он. — Как же она может так много знать о нем, если только, как я и подозревал, он не из Пном Дхека?

— Он не из Пном Дхека, — парировала Фоу-тан. — И я знаю, что он достойный противник Господина Тигра потому, что я сама видела, как он сразил его одним ударом копья.

Вама вопросительно взглянул на Кинга.

— Это была просто удача, — сказал Гордон.

— Но ты же все равно сделал это, — продолжала настаивать Фоу-тан.

— Ты и вправду убил тигра одним ударом копья? — изумился Вама.

— Когда зверь на него кинулся, — похвасталась Фоу-тан.

— Это, конечно, великолепный подвиг, — сказал Вама, восхищаясь как солдат храбростью и ловкостью другого. — Лодиварман об этом услышит. Такой охотник не должен оставаться безвестным. Я тоже свидетель, стрелять ты умеешь, — добавил Вама, кивнув в сторону погребального костра. Затем он поднялся и подошел к месту, где лежало оружие Кинга. — Клянусь Шивой! — воскликнул он. — Кровь едва подсохла. Ну и удар! Да ты вогнал в Господина Тигра копье почти на два фута!

— Прямо в сердце, — подтвердила Фоу-тан.

Остальные воины молча прислушивались. После разговора отношение к Кингу заметно изменилось, они стали обращаться с ним уже не снисходительно, а с дружелюбным уважением. Тем не менее, пут на нем не ослабили, а скорее наоборот, стали следить за ним еще внимательнее.

На следующее утро после скудного завтрака Вама выступил со всей компанией в путь в Лодидхапуру, оставив тихо дотлевающий костер.

Тропа, по которой они шли в Лодидхапуру, почти пересекалась с той, где Кинг поразил тигра. Там солдаты и увидели конкретное подтверждение рассказа Фоу-тан — полуобглоданную тушу тигра.

VI

ПРОКАЖЕННЫЙ КОРОЛЬ

День уже склонялся к вечеру, когда отряд неожиданно вышел на открытое место. У Кинга даже вырвалось удивленное восклицание при виде стен и башен великолепного города.

— Лодидхапура, — сказала Фоу-тан, — проклятый город! — В ее голосе звучал страх, и она, дрожа, теснее прижалась к Гордону.

Хотя Кинг уже осознавал, что Лодидхапура представляет собой значительно большую реальность, чем легенда или бредовая галлюцинация, к подобной реальности он готов не был. В его представлении Лодидхапура ассоциировалась с островерхими тростниковыми крышами, и увидев город, он обомлел.

Каменные храмы и дворцы мощными громадами заслоняли небо. Могучие башни, отделанные искусной резьбой, величественно возвышались над городом. Были здесь островерхие тростниковые и пальмовые хижины, но они теснились у городских стен, совершенно подавленные каменными зданиями, и лишь подчеркивали их красоту и великолепие.

На переднем плане виднелись поля, на которых трудились мужчины и женщины в набедренных повязках — обитатели тростниковых хижин. Это были потомки рабов хамитов и анамитов, привезенных древними кхмерами в качестве военных трофеев в эпоху наивысшего расцвета их цивилизации.

Перед остановившимися на краю джунглей начиналась широкая дорога, шедшая к одним из городских ворот, к которым Вама и направился. Справа Кинг увидел еще одну дорогу к другим воротам города — по ней явно ходили гораздо больше и чаще. Там было много пешеходов. Издали они казались маленькими, но разглядеть их было можно. Рядом с пешеходами двигались запряженные волами повозки.

Вдали он увидел целую колонну слонов: они в две линии двигались из джунглей в направлении города. Ряды их были бесконечны. Такого количества слонов Кингу еще не доводилось видеть.

— Смотри! — крикнул он Фоу-тан. — Это должно быть, цирк.

— Это королевские слоны, — спокойно объявила Фоу-тан.

— А зачем ему так много? — спросил Кинг.

— Король без слонов — не король, — ответила девушка. — Они свидетельствуют о богатстве и могуществе короля. Когда он ведет войну, то солдаты в битву едут верхом на слонах, а это и есть боевые слоны Лодивармана.

— Их, должно быть, сотни, — заметил американец.

— Их тысячи, — сказала Фоу-тан.

— А против кого воюет Лодиварман?

— Против Пном Дхека.

— Только против Пном Дхека? — продолжал расспросы Кинг.

— Да, только против Пном Дхека.

— А почему он не воюет с кем-нибудь еще? У него, что, нет других врагов?

— А против кого он будет воевать? — удивилась девушка. — В мире существуют только Лодидхапура и Пном Дхек.

— Да, это, верно, его несколько ограничивает, — согласился Кинг.

Они притихли. Затем девушка заговорила.

— Гордон Кинг, — сказала она мягким, ласкающим голосом; он так нравился Гордону, что он иногда специально болтал с ней, только бы послушать звуки его. — Гордон Кинг, мы скоро расстанемся навсегда.

Американец нахмурился. Ему не нравилась даже мысль об этом. Он старался выбросить ее из головы и представить себе, что им разрешат быть вместе после прибытия в Лодидхапуру. Фоу-тан была веселым и приятным спутником даже в самый тяжелый для нее день. Ведь он здесь единственный ее друг! Ну конечно, они не лишат его возможности видеться с ней. После бесед с Вамой и другими воинами у Кинга появилась надежда на то, что Лодиварман сделает его своим солдатом. Фоу-тан эту надежду разделяла.

— Почему ты так говоришь? — спросил Кинг. — Почему мы больше не увидимся?

— Будет ли тебе грустно, Гордон Кинг, если ты больше не увидишь Фоу-тан? — вместо ответа спросила она.

Гордон помедлил, обдумывая новую для себя проблему. В глазах девушки появилось странное, грустное выражение.

— Это немыслимо, Фоу-тан, — вымолвил он наконец, и взгляд огромных карих глаз смягчился, на них выступили слезы. — Мы с тобой так подружились, — добавил он.

— Да, — согласилась она. — Мы так недолго знакомы, а стали такими добрыми друзьями будто знаем друг друга всю жизнь.

— Почему же мы больше не увидимся? — еще раз задал он вопрос.

— Лодиварман может наказать меня за бегство, а единственное наказание, что удовлетворит его гордыню — смерть. Но если он меня простит, а он, без сомнения, простит меня за мою красоту и молодость и потому что желает меня, то меня возьмут в королевский дворец, и ты не сможешь увидеть меня до тех пор, пока я не умру. Так что так или иначе, результат один.

— Я увижу тебя снова, Фоу-тан, — заявил Кинг.

Она покачала головой.

— Я рада, что ты так говоришь, хотя и знаю, что это невозможно.

— Увидишь, Фоу-тан. Если мы оба будем живы, я найду способ увидеть тебя. И я найду способ вывести тебя из дворца и увести в Пном Дхек.

Она посмотрела на него доверчиво и восхищенно.

— Когда ты так говоришь, мне невозможное кажется возможным.

— Надейся, Фоу-тан, а когда мы будем врозь, всегда помни, что все мои помыслы сосредоточены на тебе и твоем спасении.

— Это поможет мне жить до последней страшной минуты, после которой уже не будет надежды, а дальше я все равно не пойду.

— Что ты хочешь этим сказать, Фоу-тан? — что-то в ее голосе ужаснуло его.

— Я смогу жить во дворце, сохраняя надежду до тех пор, пока король опять не пошлет за мной, а тогда…

— А тогда?

— А тогда — смерть.

— Нет, Фоу-тан, не надо так говорить, нельзя даже думать так.

— А что может быть — потом? — спросила она. — Он же прокаженный! — Исполненный глубокого ужаса голос и выражение лица, даже то как она выговаривала это слово, вызывали страстное желание защитить ее. Кингу хотелось обхватить ее, успокоить и подбодрить, но руки у него были связаны, и ему оставалось молча идти рядом к огромным резным воротам Лодидхапуры.

Караул у ворот остановил Ваму и его отряд, хотя по тому, как Ваму приветствовали после полагающегося оклика, было ясно, что кроме Кинга, страже были знакомы все прибывшие. Кинг был даже удивлен строгой дисциплиной в войсках отдаленного от цивилизации королевства прокаженного короля.

Вызвали начальника караула, и он вышел из расположенной сбоку от ворот башни. Это был молодой человек в блестящем золотом сине-желтом мундире. Его сверкающая кираса и шлем были из драгоценного металла, но оружие — настоящее боевое.

— Кто идет? — спросил он.

— Вама из королевской гвардии с апсарой из Пном Дхека, что бежала в джунгли, и воином из далекой страны, которого мы взяли в плен, — отвечал командир отряда.

— Хорошо сделано, Вама, — сказал офицер, оглядывая пленников. — Входи и сразу же иди во дворец, ибо таковы были приказания на случай, если твой поход будет удачен.

За воротами улицы Лодидхапуры были полны народу. Вдоль улицы, по которой провели пленников, стояло множество лавчонок под большими навесами. Торговцы в длинных одеждах и богато украшенных головных уборах сидели за прилавками с разнообразнейшим товаром: керамикой, серебряными и золотыми украшениями, коврами, тканями, благовониями, оружием и доспехами.

Аристократического вида мужчины и женщины под богатыми зонтами, которые несли над ними почти обнаженные рабы, торговались с продавцами предлагаемых товаров; священники в высоких головных уборах медленно двигались в толпе, тогда как здоровенные солдаты без церемоний толпу распихивали, проходя в разных направлениях. Многие обратили внимание на пленников и их эскорт, а Фоу-тан вызвала оживленные разговоры и жестикуляцию, но Вама, преисполненный сознания собственной важности, не обращал ни на что внимания.

По мере того, как они шли к центру города, Кинг все больше поражался богатству Лодидхапуры, разнообразию товаров, выставленных в бесчисленных лавках и магазинах, и великолепию архитектуры. Его привели в восторг богатая резьба на фасадах домов и красота самих строений; но когда они приблизились ко дворцу Лодивармана, американец был просто потрясен его изумительной красотой.

Их провели через парк, разбитый с восточной стороны величественного храма Шивы, доминировавшего над всем городом. Громадные деревья и пышный кустарник затеняли извилистые аллеи, вдоль которых стояли статуи и колонны великолепных, хотя и несколько варварских очертаний. А затем его взору предстал внезапно королевский дворец — изумительное здание, от фундамента до мельчайшей башенки покрытый необычайно красочным сверкающим узором.

Перед входом во дворец Лодивармана стояла стража из пятидесяти воинов. Это были не солдаты, о чем говорили их сверкающие золотые доспехи и высокомерное обращение, вызванное высоким положением и большой ответственностью их службы.

Гордону Кингу было трудно осознать реальность всего происходящего. Опять и опять его трезвый рассудок янки говорил, что не может существовать такого в глубине камбоджийских джунглей и что он снова в плену болезненных галлюцинаций. Но когда офицер у ворот уведомил Ваму, что ему и его подчиненным следует привести пленников во дворец к Лодиварману, он понял, что галлюцинация слишком убедительна и сдался, решив принимать как реальность любые невероятные и невозможные события.

Их провели под эскортом золотых воинов Лодивармана по длинным коридорам к центру дворца, а затем после ожидания у массивных дверей ввели наконец в огромный зал, в дальнем конце которого на возвышении сидело несколько человек. В помещении было много пышно одетых людей — священнослужителей, придворных и воинов. Один из воинов в великолепном мундире подошел к ним и провел в дальний конец к возвышению.

На троне Кинг увидел истощенного человека, сплошь покрытого отвратительными язвами. По правую руку от него стояли богато одетые мрачного вида мужчины, а по левую — около двадцати печальных девушек и женщин. Так это и был Лодиварман, прокаженный король Лодидхапуры! Американец внутренне содрогнулся при виде этого отталкивающего создания и внезапно понял ужас, испытываемый Фоу-тан при одной мысли о личном контакте с прокаженным, на который обрек ее неумолимый рок.

Около короля стоял на коленях раб с большим подносом, где лежала какая-то еда. Король в течение всей аудиенции постоянно ел, беря с подноса руками с длинными ногтями. Когда же Кинга подвели ближе, он с удивлением понял, что деликатес был просто-напросто — грибы.

— Кто это? — спросил Лодиварман, холодно глядя на пленников.

— Вама, начальник десятки, — ответил офицер, — который вернулся со своего задания во славу короля с апсарой, которую он разыскал и странным незнакомым воином, которого он взял в плен.

— Фоу-тан из Пном Дхека, — вопросил Лодиварман, — почему ты уклонилась от чести, которой я решил удостоить тебя?

— Великий король, — ответила девушка, — мое сердце принадлежит земле моих предков. Я хотела вернуться в Пном Дхек, потому что тоскую по отцу и друзьям, которых люблю и которые любят меня.

— Желание простительное, — промолвил король, — и на сей раз проступок будет прощен, но остерегись повторить его. Ты удостаиваешься высокой чести снискать благосклонность короля Лодивармана. И в будущем, до самой смерти, ты должна быть достойной ее, помни об этом.

Фоу-тан, дрожа, низко поклонилась. Лодиварман обратил свои холодные рыбьи глаза на Гордона Кинга. — Что за человека привели вы пред королевские очи? — спросил он.

— Незнакомый воин из дальней страны, Великий. — ответил Вама.

— Больше похож на беглого раба из Пном Дхека, — заметил Лодиварман.

— Я тоже так думал, Блистательный Сын Неба, — склонился Вама, — но деяния его таковы, что не оставляют сомнений в том, что он не раб и не сын раба.

— Какие деяния?

— Он в одиночку встретил мой отряд и единственным выстрелом уложил одного из лучших королевских лучников.

— И это все? Это просто причуда Судьбы.

— Нет, Брат Богов, — возразил Вама. — Это не все.

— Так что же? Поспеши, я не могу провести целый вечер в пустой болтовне о рабе.

— Одним ударом копья он сразил Господина Тигра! — вскричал Вама.

— И ты был тому свидетелем?

— Фоу-тан видела это, и все мы видели тушу тигра на следующее утро. О Король, он вонзил копье в грудь тигра, когда он на него напал, на полных два фута. Он прекрасный воин, и Вама счастлив, что привел его для службы в войсках Лодивармана.

Лодиварман помолчал, мертвый взор его покоился на лице Кинга, в то время как он постоянно брал нежные на вид грибы с подноса, что держал раб.

— Ты говоришь, что он сразил тигра единым ударом? — обратился он к Фоу-тан.

— Именно так, Великий король, — ответила девушка.

— Как он пришел к этому? Ни один здравомыслящий человек не поднимет руку на зверя без нужды в том.

— Он сделал это, чтобы спасти меня, на которую тигр готовился напасть.

— Сомнения мои относительно незнакомца возросли вдвое, — проговорил Лодиварман. — Каково же должно быть вознаграждение, чтобы удовлетворить тебя? — обратился он к Кингу.

— У меня нет никаких пожеланий, — ответил американец, — кроме того, чтобы ты дозволил Фоу-тан вернуться в ее любимый Пном Дхек.

— Немного же ты просишь! — закричал король. — Ты мне нравишься. Ты не будешь казнен, напротив, ты будешь служить в моей дворцовой гвардии — такой копьеносец может оказаться вдвое дороже, чем равное ему по весу количество золота. А что до твоей просьбы, то запомни, что Фоу-тан принадлежит Лодиварману, королю, а потому более не может быть предметом разговоров под страхом смерти! Заберите его в помещения для гвардии! — обратился он к одному из офицеров, кивая на Кинга, — и проследи, чтобы о нем позаботились, обучили и вооружили.

— Да, о величайший из королей, — поклонился офицер.

— Отведите девушку на женскую половину и смотрите, чтобы она снова не сбежала, — приказал Лодиварман, одним жестом отпуская всех.

Сопровождаемый эскортом к одному из выходов из приемной, Кинг увидел, что девушку выводят через другой. Она оглянулась на него, в газах ее была такая безнадежность и тоска, что его как по сердцу ножом резануло.

— До свидания, Гордон Кинг! — обратилась к нему Фоу-тан.

— До встречи, Фоу-тан, — ответил он.

— Вы больше не встретитесь, — сказал сопровождавший его офицер, выводя Кинга из приемной.

Бараки, куда отвели Кинга, находились вдали от дворца, с задней стороны, около королевского слоновника с внутренней стороны дворцовой ограды. Длинные низкие здания, в которых размещались солдаты королевской гвардии Лодивармана, были глинобитные, а крыши у них били из пальмовых листьев. Вдоль стен на грязном полу лежали соломенные подстилки, служившие рядовым солдатам постелями. На каждого приходилось пространство в четыре фута в ширину и около семи футов в длину. Над тюфяком у каждого в стену были битвы крючки, на которые можно было вешать одежду, оружие, котелок для приготовления пищи и сосуд для воды. Вдоль по центру каждого из строений оставалось свободное место футов восьми шириной, образующее проход, где можно было выстраивать солдат для проверки. По всей длине обеих стен прямо под крышей оставалось также пространство, совершенно открытое, благодаря чему вентиляция была хороша, но освещены бараки были скверно. Окон как таковых в бараках не было, а двери находились по обоим концам зданий.

Здание, куда привели Кинга, было приблизительно двести футов длиной и размещалось там сто человек. Это было одно из многих однотипных строений, которые — как он узнал позже — были построены на стратегически важных пунктах с внутренней стороны дворцовой стены, и рассчитаны были на то, чтобы одновременно там находилось пять тысяч вооруженных воинов.

По просьбе Вамы Кинг был назначен в его десятку взамен того воина, которого он застрелил в джунглях. Итак, Кинг приступил к воинской службе в составе отряда из десяти человек, куда входили Вама, Кау, Чек и остальные его знакомые солдаты, ставшие теперь его товарищами.

Став солдатом кхмерского короля, он одним прыжком преодолел долгие годы эволюции — если брать за точку отсчета его существование в качестве голого лесного охотника — и все еще был за тысячу лет от цивилизации, в которой родился.

VII

СОЛДАТ КОРОЛЕВСКОЙ ГВАРДИИ

Жизнь личных солдат королевской гвардии кхмерского короля была очень однообразна. Самым важным их заданием было несение караульной службы, что приходилось исполнять каждые четыре дня. Кроме того, каждый день были учения, пешие и верхом на слонах, да еще бесконечные парады и церемонии.

Никакого физического труда, кроме учений и ухода за личным оружием, они не знали: все остальное исполняли рабы. Раз в неделю солома из тюфяков вытряхивалась и на запряженных волами повозках перевозилась в слоновник на подстилку, а в бараки привозили свежую солому.

Часы отдыха, которых у них было немного, солдаты использовали по-разному: сплетничали, играли в азартные игры и слушали сказителей, свободно пропускавшихся в королевский сад. Кинг услышал за время службы множество историй — рассказов о былой славе и королях, владевших миллионами рабов и сотнями тысяч слонов; рассказов о Камбу, легендарном основателе кхмерской расы, о славном короле Йаковармане, о последнем из великих королей Яайавармане VIII. И в каждой из историй обязательно функционировали в качестве действующих лиц йики и наги, вечные мифологические персонажи, о которых он слышал в легендах по ту сторону джунглей, в сумрачной хижине Че и Кенгри, а теперь и в тени дворца великого короля Лодивармана.

Когда же сказителей не было, или когда он уставал от сплетен своих приятелей, или когда его начинала раздражать их бесконечная азартная игра, Кинг отключался и погружался в прошлое или в решение, а скорее поиски решения загадок будущего. Воспоминания о далеком доме и друзьях всегда вызывали в памяти облик Сьюзен Энн Прентайс — друзья и Сьюзен Энн составляли единое целое; они представляли собой его прошлое и манили в будущем. Трудно было подумать даже о жизни, лишенной дома, друзей и Сьюзен Энн, но каждый раз мысли о них заслоняла одна и та же маленькая фигурка, печальные глаза, сохранявшие при этом присущие им врожденные радость и оживление, милое личико и сверкающие меж ярких губ зубы. Как бы ни далеки от нее были его мысли, но всегда они приводили опять к этому изящному цветку, и он сводил брови и сжимал челюсти, мучась и нервничая из-за невозможности помочь ей.

Однажды, когда он сидел, погрузившись в трудные свои мысли, он увидел странную фигуру, приближавшуюся к баракам. — О боже! — воскликнул он, и довольно громко, — мои сны один за другим становятся реальностью! Если это не тот старикан, что я видел перед тем как Че и Кенгри меня выходили, то я съем свою рубашку!

Кингу было довольно трудно до сих пор дифференцировать фантастические образы своих галлюцинаций от реальных встреч и событий во время его скитаний по джунглям, поэтому, хотя Че и Кенгри настаивали, что старик в длинном желтом одеянии под красным зонтом действительно существует, он испытал что-то вроде шока, узнав его. Когда Вай Тхон проходил мимо солдат, они все поднимались и низко склонялись перед ним, выражая свое благоговение и почтение. Он проходил, кивая и благословляя, внимательно вглядываясь в лицо каждого, как бы разыскивая кого-то.

Видя, что все встают и кланяются, Кинг поступил так же. Когда взгляд Вай Тхона остановился на лице Гордона, лицо его просветлело.

— Вот и ты, сын мой, — сказал он. — Ты припоминаешь меня?

— Вы Вай Тхон, верховный жрец Шивы, — отвечал американец.

— Тот, которого ты спас от Господина Тигра, — подтвердил священослужитель.

— Эту услугу вы полностью окупили, повелев Че и Кенгри ухаживать за мной и вернуть к жизни.

— Этого не окупить никогда, — возразил Вай Тхон, — и именно поэтому я и пришел к тебе, чтобы предложить тебе доказательство моей вечной благодарности.

— Как вы узнали, что я здесь? — спросил Кинг.

— Я беседовал с Фоу-тан, — ответил Вай Тхон, — когда она описала мне воина, спасшего ее, я сразу понял, что это ты.

— Вы видели Фоу-тан и говорили с ней? — взволновался Кинг.

Верховный жрец кивнул.

— Как она? Она в безопасности?

— Тело ее здорово, но сердце болит, — отвечал жрец, — но она в безопасности — те, кто заслужил благосклонность короля, всегда в безопасности, до тех пор, пока продолжает существовать королевская благосклонность.

— Она… Он…

— Я понял, о чем ты хочешь спросить меня, сын мой, — сказал Вай Тхон. — Лодиварман еще не посылал за ней.

— Но пошлет! — закричал Кинг.

— Сегодня вечером, судя по всему, — добавил Вай Тхон.

Муку в глазах молодого человека мог бы заметить и не столь мудрый и проницательный, как Вай Тхон. Он сочувственно дотронулся до плеча американца.

— Если бы я мог, я помог бы тебе, сын мой, но в таких делах королей не в силах остановить даже боги.

— Где она?

— Она в королевских палатах, — Вай Тхон указал на дворцовое крыло, что было видно оттуда, где они стояли.

Вспыхнувший решимостью взгляд американца надолго остановился на королевских палатах.

Вай Тхон, верховный жрец Шивы, был мудр, стар и опытен.

— Я читаю в сердце твоем, сын мой, — вздохнул он, — и сердце мое полно сочувствия к тебе, но план твой невыполним, привести он может лишь к пыткам и смерти.

— В какой комнате она? — спросил Гордон.

Вай Тхон печально покачал головой.

— Оставь это, это приведет тебя только к могиле. Я друг тебе и хотел бы помочь, но я был бы скверным другом, если бы поддержал безумный замысел, что, как я догадываюсь, зреет у тебя в голове. Я обязан тебе жизнью и всегда готов помочь тебе всем, что в моих силах и власти, но не в этом. А теперь прощай и да помогут тебе боги забыть твою печаль.

Вай Тхон повернулся и медленно пошел по направлению к храму, а Гордон все стоял, пристально глядя на дворец Лодивармана. Забыт был Вай Тхон, забыт и его мудрый совет. Кинга будто загипнотизировали: он всюду видел только одно — даже сквозь черепицу и свинцовое покрытие королевских палат — маленькую фигурку, заслонявшую для него все.

День склонялся к вечеру. Воины, которые должны были сменить дворцовый караул на закате, тщательно готовились к дежурству: застегивали свои доспехи, разглаживали и распрямляли кожаные туники, прилаживали шлемы, чистили оружие до такого блеска, что в полутьме бараков оно начинало мерцать.

Гордона Кинга к действительности вернули два запаздывающих воина, спешивших одеться к дежурству; и мгновенно возник безумный план. Недолго думая, он решил привести его в исполнение.

Он побежал, чтобы догнать парней до того, как они успеют зайти в барак, догнав, он положил одному из них руку на плечо.

— Можно тебя на одно слово? — спросил он.

— Времени у меня нет, я уже опаздываю, — ответил солдат.

— Я быстро, — пообещал Кинг. — Уступи мне твое дежурство сегодня, и мое следующее жалование — тебе.

Поначалу парень засомневался.

— Странная просьба, — проговорил он. — Любой приплатил бы, чтобы не дежурить. Чего это ты?

— Да тут есть одна рабыня в королевских палатах, и как раз сегодня она будет разыскивать одного воина. — И американец толкнул сослуживца локтем в бок и хитро подмигнул.

Солдат расплылся в улыбке.

— Ну и получим же мы, если нас поймают, ну да ладно, клянусь Шивой, трехмесячное жалованье тоже не шутка. Быстро! Давай собирайся, а я пока объясню парням, в чем дело. Только смотри, не проболтайся о жаловании, а то каждый захочет получить свою долю.

— Ты же это делаешь по дружбе, — засмеялся Кинг, торопясь в барак. Пока он торопливо надевал доспехи и шлем, тот, с кем он поменялся, объяснял остальным причину их обмена. Рассказ был встречен хохотом и фривольными шуточками.

Старшина десятки поначалу соглашаться не хотел, и Кингу пришлось пообещать ему месячное жалование.

— Но помни, — предупредил старшина, — я ничего не знаю, потому что с моего ведома такие вещи делаться не могут.

Когда десятка воинов отправилась ко дворцу, американец начал волноваться, но ему удалось волнение свое скрыть. Что он будет делать, как он собирается осуществить свой совершенно сумасшедший план, Гордон, по правде говоря и сам не знал. Не знал он, каковы будут обстоятельства, что его ждет? Быть может, даже удача? Он прекрасно понимал, что задуманное им неразумно, плохо продумано и просто-таки обречено на провал; и все же он все равно не повернул назад, даже если бы можно было переиграть.

Они остановились немного сбоку от главного входа во дворец около небольшой двери. Из других бараков тоже подходили воины, а сменяющийся караул начал выходить из этой низкой двери. Была проведена краткая церемония смены караула.

Сразу же после церемонии несколько стражей получили приказ занять пост около и внутри дворца, и случилось так, что Гордон оказался среди них. Отправляясь с этой группой, он мог только размышлять о том, что куда бы судьба его ни привела, он все равно найдет возможность попасть внутрь.

Часть охраны была сразу же направлена к дальнему концу крыла, где несколько человек должны были охранять доступ к небольшому входу, затененному деревьями и кустарником, Кинг подумал, что это был бы великолепный вариант, но ему было велено следовать с остальными караульными дальше. Так постепенно караул обходил все крыло, оставляя в определенных местах по несколько человек. Кинг уже начал опасаться, что его вообще не поставят на пост. И действительно, отряд обошел все крыло и подошел к разукрашенному входу в королевские покои, где опять десять человек были оставлены для охраны.

Все получившие назначение разошлись, осталось только пять воинов, и Кинг среди них. К удивлению и восторгу американца им было велено войти внутрь здания. Трое заняли свои места в длинном коридоре, а Кинг и еще один воин были проведены в огромный, богато обставленный покой. В одном конце огромного помещения было небольшое возвышение, покрытое великолепными коврами. На возвышении стоял низкий стол, уставленный золотой посудой, вазами с фруктами и сладостями, массивными золотыми кувшинами и кубками с узорной чеканкой. Около стола лежала груда расшитых подушек, а надо всем убранством высился балдахин из золотой парчи. Под возвышением стоял длинный стол, уставленный посудой и яствами, но не столько богато, он тоже был окружен бесчисленными расшитыми подушками.

По обе стороны входа стояли как две бронзовые статуи Кинг и его напарник в сверкающих медных кирасах. В течение пяти минут они разглядывали пустую комнату, а затем открылась дверь в дальнем конце и появилось человек двадцать пять — тридцать рабов. Двое из них встали друг напротив друга на возвышении позади стола и подушек, опустив руки и глядя прямо перед собой. Остальные рабы выстроились между длинным столом и возвышением, лицом к возвышению. Впереди них стоял лицом к возвышению некто в богатых одеждах, которого Кинг мысленно прозвал мажордомом.

Опять прошло несколько минут ожидания, в течение которых никто не пошевельнулся и не промолвил ни звука. Затем через дверь, охраняемую Кингом и его напарником, стали входить люди. Некоторые из них были в золотых военных доспехах и шлемах, остальные — в длинных одеяниях ярких расцветок и с богатой вышивкой. У некоторых из них были фантастические головные уборы, у нескольких человек до двух футов высотой.

Гости маленькими группами собрались около длинного стола, тихо переговариваясь. Смеха слышно не было, разговаривали тоже буквально шепотом. Казалось, что при входе их всех накрыло темным облаком. Шпалеры позади возвышения раздвинулись и появился воин с золотой фанфарой. Он поднес ее к губам, и едва затих последний звук, рабы распростерлись на полу, гости преклонили колени и опустили головы: из входа, скрытого шпалерами позади возвышения медленно вышел Лодиварман, прокаженный король Лодидхапуры. Пока Лодиварман приближался и усаживался на подушках у своего стола, продолжали стоять только трубач и двое стражей у дверей. Он обвел тусклым взором зал и, явно удовлетворенный, хлопнул в ладоши.

Тотчас же все поднялись. Мажордом трижды поклонился королю, затем то же проделал каждый, после чего в полном молчании, все расселись по своим местам за столом. Когда все уселись, Лодиварман вновь хлопнул в ладоши, и тотчас же рабы бесшумно принялись обносить всех яствами и разливать вино. После того, как Лодиварман в третий раз подал знак, гости слегка расслабились и вступили в тихую беседу.

Стоя у входа на посту, Гордон Кинг разглядывал зал. Ему было видно как много блюд стоит на столе у приглашенных. Распознать он мог два-три, но было ясно, что стол буквально ломится от фруктов, овощей и мяса в разных видах. На королевском столе самое большое блюдо было наполнено грибами, кроме этого было немного фруктов, сластей и вина. Кинг уже слышал сплетни, что явно подтверждалось тем, что он видел, — о том, что монарх настолько поглощен страстью к грибам, что не ест практически больше ничего и объявил их королевской пищей, запретив под страхом смертной казни употреблять их в пищу другим.

Утомительный пир продолжался, пирующие вели вялую беседу, а Лодиварман мрачно молчал, деля свое внимание между грибами и вином. Глядя на пирующих, Кинг сравнивал их застолье с официальными банкетами в Нью-Йорке и Вашингтоне, где ему приходилось участвовать, и сочувствовал им, зная, какие чувства они испытывают. У них, пожалуй, было даже одно преимущество по сравнению с американцем: им не надо было делать вид, что им весело и хорошо.

Внезапно Лодиварман сделал знак мажордому, и тот дважды хлопнул в ладоши. Все обратили свои взоры на боковую дверь: оттуда стали выходить апсары. На бедрах у девушек были пояса самородного золота, поддерживавшие спускавшиеся чуть ниже колен юбки. От бедер также отходили две полосы топорщащихся жестких тканей, доходивших до земли. Выше бедер они были обнажены, но богато украшены ожерельями и браслетами. Сложные головные уборы напоминали канделябры, тяжелые серьги свисали до плеч, а на босых ногах сверкали браслеты из драгоценного металла. На некоторых были страшные маски, но подкрашенные щеки и губы, подчерненные глаза большинства из них были очаровательны; но прелесть одной из них затмевала всех. Как только Гордон Кинг увидел ее, сердце его забилось быстрее — это была Фоу-тан. Она не видела его, когда входила, и теперь тоже танцевала к нему спиной. Танец представлял собой набор поз, в которых участвовали ноги, руки, бедра, кисти рук и головы маленьких танцовщиц. В танце их руки и даже пальцы изгибались столь невероятным образом, что Гордон с изумлением и восторгом думал о том, сколько дней и ночей приходилось затратить не только на совершенство движений танцовщиц, но умение зрителей находить наслаждение в таких комбинациях красоты и абсурда. Он мог понять, что танец ритуальный и содержит какое-то религиозное значение. А когда он это осознал, он не мог не признать, что при всей религиозности, танец прекрасен, артистичен и интеллектуален не менее, если не более, чем так называемые эстетические танцы, к которым он был вынужден привыкнуть в Европе и Америке.

В танце участвовало двадцать апсар, но Кинг видел только одну — гибкую и прелестную, безукоризненно сплетавшую сложную и длинную вязь трудных фигур танца. В голове его мелькала одна за другой какие-то совершенно безумные идеи — он пытался разработать достаточно приемлемый план освобождения Фоу-тан. Но даже при поверхностном рассмотрении было ясно, что все никуда не годится. Надо ждать, но, ожидая, он продолжал планировать и надеяться.

Как только танец закончился, Лодиварман поманил к себе мажордома и что-то ему шепнул. Мажордом поспешил за уходившими апсарами и дотронулся до плеча Фоу-тан. Он заговорил с ней, и Кинг увидел, что девушка вся сжалась. Лодиварман трижды хлопнул в ладоши, и рабы вновь распростерлись на полу, гости встали на колени. Лодиварман встал и медленно прошел в ту же дверь, откуда появился в начале пира. Как только он исчез за дверью, все гости встали и покинули комнату, не скрывая радости, что все кончилось. Рабы принялись собирать тарелки и выносить их куда-то, а мажордом провел Фоу-тан через комнату, вверх по королевскому возвышению и вывел ее через ту же дверь, через которую недавно вышел Лодиварман,

Гордон Кинг едва сумел сдержаться, когда до его измученного сознания дошло значение происходившего на его глазах. Ему хотелось помчаться и догнать Лодивармана и Фоу-тан, но опять победил здравый смысл.

Когда король и гости ушли, напарник Кинга расслабился. Он уже больше не напоминал неподвижную статую, но беззаботно прислонился к стене, наблюдая, как рабы выносят полные подносы еды.

— Мы можем получить от этого больше удовольствия, чем гости, — кивнул он в сторону яств.

— Да, — произнес американец, занятый своими мыслями.

— Я уже много раз стоял здесь на страже, — продолжал воин, — и ни разу не ушел голодным.

— Я не голоден, — коротко ответил Кинг.

— А я голоден, — сказал воин. — Они складывают тарелки там за дверью. Если ты тут последишь, я пойду и поем, чего душа пожелает.

— Давай.

— Если увидишь, что идет офицер — свистни.

— Если увижу, то свистну. Иди давай, — заторопил Кинг, увидя в этом дарованную Богом возможность осуществить план, помехой которому и было присутствие второго стража.

— Много времени у меня это не займет, — обрадовался солдат и поспешил туда, куда рабы выносили еду.

Едва за ним закрылась дверь, как Кинг пересек зал и вспрыгнул на возвышение. Помещение было абсолютно пусто, и никто не видел, как американец раздвинул драпировки и исчез за дверью, за которой незадолго до него исчезли Лодиварман и Фоу-тан.

VIII

В КОРОЛЕВСКИХ ПОКОЯХ

Мажордом провел Фоу-тан по тускло освещенному коридору в маленькое помещение неподалеку от пиршественного зала. Внутри комнаты стены были из тонкого листового свинца, прикрепленного вручную на мощные каменные блоки, сверху все было покрыто росписями, представляющими дворцы, храмы, военные сцены и сцены охоты. На них была нарисованы копьеносцы, стрелки из лука и огромные слоны в боевом снаряжении. Король верхом на лошади в сопровождении придворных вонзал копье в тигра. Бесчисленные апсары застыли в танце. Священнослужители в длинных одеяниях и фантастических головных уборах вечной процессией направлялись к храму Шивы, и на всех украшениях комнаты неизменно присутствовало изображение Разрушителя. На полу было разбросано множество роскошных ковров и шкур тигров и леопардов. На низких столах стояли вазы с фруктами и глиняные и каменные статуэтки. С потолка на трех цепях свисал искусно чеканенный сосуд, над которым поднимался дымок и тяжелый аромат благовоний, а под ним на полу лежало бесчисленное количество подушек, покрытых богатыми разноцветными вышивками. Блеск красок умерялся и смягчался светом ровно горящих светильников.

— Зачем ты привел меня сюда? — спросила Фоу-тан.

— Такова была воля Лодивармана, короля, — ответил мажордом.

— Мне должны были дать три дня, чтобы я могла подготовиться, — заявила девушка. — Таков обычай.

Мажордом покачал головой.

— Я ничего не знаю, кроме приказов Лодивармана, — сказал он. — Обычаи создают короли, короли их и отменяют.

Фоу-тан с тревогой посмотрела вокруг, внимательно изучая все детали. Она увидела, что кроме той двери, через которую они вошли, в комнате есть еще одна в дальнем конце комнаты, а также три окна, полностью закрытых занавесями. Она двигалась по комнате, чувствуя себя неловко под пристальным взглядом мажордома.

— Не хочешь ли ты присесть? — спросил он.

— Я предпочитаю стоять, — сказала она, а затем спросила: — Каковы были приказания короля?

— Привести тебя сюда.

— И это все?

— Это все.

— Для чего меня привели сюда? — продолжала настаивать девушка.

— Потому что так приказал король, — гласил ответ.

— Почему он приказал это сделать?

— Это не мое дело — знать или доискиваться, почему и отчего велел король. Я всего лишь слуга. — Некоторое время тишина в комнате нарушалась лишь звуком их дыхания и шелестом юбки Фоу-тан, нервно прохаживавшейся вдоль комнаты, ставшей для нее тюрьмой, несмотря на всю пышность убранства.

Мысли ее смешались. Ей даже не дали времени приготовиться, не в обычном смысле — как новой пассии Лодивармана, а к решительному шагу. Она поклялась себе, что умрет до того, как ее коснется рука Лодивармана, но застигнутая врасплох, она была беспомощна. Она призвала на помощь всю свою изобретательность, чтобы отсрочить фатальный миг или найти причины освободиться разом от ужаса, что ее ожидал.

И тут дверь в дальнем конце комнаты открылась и вошел Лодиварман. Он остановился у входа, закрыв за собой дверь. Он молча стоял, тускло глядя, как она бессознательно, по многолетней привычке, преклонила колени перед королем. То же сделал и мажордом.

— Встань! — велел Лодиварман, объединяя их одним жестом, и повернулся к мужчине: — Ты можешь идти, — сказал он. — Смотри, чтобы никто не входил в это крыло, пока я не разрешу.

Мажордом, низко кланяясь и пятясь задом, вышел из комнаты и тихо закрыл дверь. Тогда Лодиварман приблизился к Фоу-тан. Он положил руку на ее обнаженное плечо, от чего она непроизвольно сжалась.

— Ты боишься меня, — сказал он. — Для тебя я отвратительный прокаженный. Все меня боятся, все меня ненавидят, но что вы все можете? Что можешь ты? Я — король. Да помогут боги бедным прокаженным — не королям!

— О король, я ведь не король, — воскликнула девушка. — Ты призываешь богов помочь бедным прокаженным, и ты же хочешь сделать прокаженной меня, ты, кто может меня от этого спасти!

Лодиварман расхохотался. — Почему я должен щадить тебя? — спросил он. — Женщина сделала меня прокаженным. Пусть грех ее падет на всех женщин! Проклятое созданье! С того момента я ненавижу женщин. Я их ненавижу, даже когда держу в объятьях, но какой-то злой гений чинит мне препятствия. Еще ни одна женщина не заразилась от меня, но я продолжаю надеяться. И чем они прекрасней и моложе, тем сильнее моя надежда. Ведь и я когда-то был молод и красив, пока это проклятое отродье не отняло у меня счастье и все кроме жизни, которую я тоже научился ненавидеть. Но может быть, возмездие все же придет. Тобою моя месть будет удовлетворена полностью, потому что ты очень молода и намного красивее всех женщин, что должны были искупить грех своей сестры. Я расскажу тебе свою историю, я ее рассказываю каждой из вас, чтобы вы знали, что заслуживаете свою участь, ибо вы, как и та, проклятая, женщины.

Это было много лет тому назад. Я был в расцвете юности и красоты. Я отправился на охоту на Господина Тигра в сопровождении ста придворных и тысячи воинов. Охота была успешной. На стене позади тебя художник изобразил Лодивармана, поражающего громадного зверя.

Я никогда не забуду нашего триумфального возвращения в Лодидхапуру. О Шива, никогда я этого не забуду! Это был день триумфа, день открытия и день моей гибели из-за проклятого создания, чей грех тебе суждено искупить.

Это был день, когда я впервые попробовал грибы. В маленькой деревне в джунглях туземец, преклонив колено, предложил мне блюдо с этим незнакомым тогда кушаньем. Я отведал. Никогда в жизни я не ел ничего более восхитительного. Спешившись, я сел под деревом около хижины бедняка и съел все грибы, что он приготовил — огромное блюдо — но не удовлетворил свою страсть к ним. Не удовлетворил и до сих пор. Я расспросил его о том, какие они, как растут, и приказал привезти его в Лодидхапуру, чтобы он разводил лакомство для короля. Он еще жив. Он осыпан милостями и богатством и до сих пор выращивает для короля Лодивармана грибы. Больше никто в мире не имеет права выращивать их, и никто кроме короля не смеет их отведать. И все это доставило мне великое счастье и удовлетворение в тот самый день, что я лишился всего остального.

Когда позже мы въезжали в Лодидхапуру, толпы выстроились вдоль дороги, чтобы поглядеть на короля. Мой боевой конь, напуганный шумом и летящими непрестанно цветами, стал неуправляем и сбросил меня. В это время женщина из толпы бросилась ко мне, обвила меня руками и покрыла поцелуями мое лицо и рот. Когда придворные добрались до меня, оторвали ее от меня и меня поставили на ноги, стало видно, что женщина эта — прокаженная. Поднялся великий вопль ужаса, и люди, пришедшие приветствовать меня, и даже мои придворные, все отшатнулись от меня. И я один вскочил на коня и в одиночестве въехал в Лодидхапуру.

Уже через час я был поражен недугом; эти отвратительные язвы как по волшебству появились и покрыли мое тело, и никогда более я не мог освободиться от них. Теперь они появятся и у тебя, женщина и дочь женщины. Ты будешь гнить, как и я, ты будешь отталкивающей, как я, и твоя красота и юность пропадут, как и мои. Иди сюда! — и он положил тяжелую руку ей на плечо.

Гордон Кинг, войдя в тускло освещенный коридор, остановился и прислушался, не раздаются ли где-нибудь голоса. Пока он так стоял, он увидел, что дальше по коридору открывается дверь и из нее, пятясь задом выходит человек, в котором он сразу узнал мажордома. Кинг поискал глазами, где бы спрятаться, но прятаться было негде: коридор был прямой и неширокий. Было маловероятно, что мажордом не заметит его, идя по коридору. Мажордом, действительно увидел его, как только закрыл дверь.

Кинг ухватился за единственную возможность развеять подозрения мажордома. Он подчеркнуто неподвижно встал как часовой на часах у входа в коридор с внутренней стороны. Мажордом увидел его и насупился, подойдя к нему.

— Что ты тут делаешь, парень? — подозрительно спросил он.

— Согласно приказу Лодивармана, короля, я здесь поставлен, чтобы никого не впускать.

Мажордом был ошарашен и терялся в догадках, не зная, что же ему делать. Он подумал было вернуться к Лодиварману, чтобы он подтвердил слова воина, но ему был хорошо известен вспыльчивый характер короля и не хотелось на себе испытать последствия в случае, если воин говорит правду.

— Король мне ничего об этом не сказал, — проговорил он. — Он приказал мне проследить, чтобы никто не входил в это крыло дворца.

— Я здесь тоже для этого, — сообщил Кинг, — более того, должен сказать, что мне о тебе ничего не известно, поэтому я должен приказать тебе тотчас же выйти вон.

— Но я королевский мажордом, — возразил тот спесиво.

— А я часовой королевской гвардии, — парировал американец, — и если ты хочешь проверить, то пошли вместе к Лодиварману и посмотрим, что он скажет.

— Может быть, он забыл, что велел выставить часового, — заколебался мажордом, — но ведь ты мог попасть сюда только по приказу королевского офицера, иначе же невозможно?

— Это точно, — согласился американец.

— Ладно, — огрызнулся мажордом. — Смотри, чтоб никто не прошел. — И он отправился дальше, но Кинг остановил его.

— Я еще ни разу не стоял здесь, — признался он, — может, ты скажешь, где тут в коридоре или где есть двери, чтобы я мог уследить. И вообще, здесь кто-нибудь кроме короля есть?

— Здесь только король с одной из апсар, — ответил мажордом. — Они в той комнате, из которой я вышел. Вон там, направо, есть еще одна дверь, она ведет в коридор, выходящий в королевский сад. Этим выходом не пользуется никто, кроме Лодивармана. Но изнутри она крепко заперта, а снаружи стоит часовой, так что непохоже, чтоб кто-нибудь смог войти оттуда. Так что охранять надо только эту дверь.

— Мое усердие оправдает внимание короля, — сказал стражник; мажордом тем временем вошел в пиршественный зал и исчез из виду.

Как только он удалился, Кинг заторопился по коридору и остановился у двери комнаты, о которой ему говорил мажордом. Почти сразу он услышал женский испуганный вскрик — он донесся даже через массивную дверь. Едва он раздался, как Гордон Кинг толкнул дверь и вошел в комнату.

Он увидел, как Фоу-тан боролась, пытаясь освободиться от объятий Лодивармана. На лице ее ясно читались ужас и отвращение, отталкивающее лицо прокаженного короля искажал гнев и вожделение.

При виде воина лицо Лодивармана посинело от приступа еще более страшного гнева.

— Как ты посмел! — вскрикнул он. — Ты поплатишься жизнью за это! Кто тебя послал сюда?

Гордон Кинг закрыл за собой дверь и направился прямо к Лодиварману.

— Гордон Кинг! — закричала девушка в полном изумлении. На мгновение в глазах ее появилась радость надежды, но тут же сменилась страхом за него.

— О Гордон Кинг, тебя убьют за это!

Теперь и Лодиварман узнал его.

— А так ты тот воин, что в одиночку убил тигра! Что тебе здесь надо?

— Я пришел за Фоу-тан, — просто ответил Кинг. Ужасное лицо Лодивармана передернулось от гнева.

Он просто лишился дара речи от наглости этого ничтожного слуги. Он дважды пытался заговорить, но гнев душил его и он подскочил к шнуру, свисавшему со стены. Но Гордон предугадал его действия и предупредил их. Рванувшись, он сильно схватил Лодивармана за плечо и рывком оттащил назад.

— Ни звука, — сказал он, — иначе в Лодидхапуре будет нужен новый король.

Лодиварман наконец обрел голос.

— Тебя сварят в кипящем масле за это, — еле выговорил он.

— Тогда мне нужно убить тебя, — сказал Кинг, — потому что если я умру, то лучше будет отомстить первым, — и он поднял свое копье, как бы намереваясь приступить к делу.

— Нет, нет! — воскликнул Лодиварман, — не убивай меня. Я прошу прощения за нанесенное тебе оскорбление.

Кинга поразило, как все-таки силен закон самосохранения, если даже это больное и отталкивающее создание, сжигаемое страданием, ненавистью и несчастьем, так не хочет расставаться с жизнью.

— Давай! — закричал Лодиварман. — Скажи, чего же ты хочешь и уходи отсюда.

— Я тебе уже говорил, чего я хочу, — ответил Кинг. — Я пришел за Фоу-тан.

— Ты не можешь получить ее! — продолжал кричать Лодиварман. — Она моя. Подумай, какая женщина оставит короля ради тебя, слуга?

— Спроси ее, — предложил Кинг, но спрашивать ее уже не было нужды. Фоу-тан быстро подошла к Гордону.

— О Лодиварман, — взмолилась она, — разреши мне мирно уйти с этим воином.

— Иначе смерть, Лодиварман, — холодно напомнил Кинг. — Иначе смерть, — полушепотом повторил Лодиварман. — Ладно, ты победил, — добавил он. — Иди с миром и забирай девушку. — Но даже если бы Кинг не разглядел коварства в глазах Лодивармана, он все равно не поверил бы этой внезапной сговорчивости.

— Ты мудр, Лодиварман, — сказал он, — мудр, что выбрал простейшее решение проблемы. Мне тоже следует руководствоваться мудростью и знанием поведения тиранов. Ложись на пол.

— Зачем, — спросил Лодиварман. — Что ты собираешься делать со мной? Ты не забыл, что я король и особа моя священна?

— Я помню, что ты человек, и что человек может умереть, если живя чинит препятствия другому человеку, находящемуся в безнадежном положении. Да будет тебе известно, Лодиварман, что я нахожусь в безнадежном положении.

— Я же сказал, что вы можете идти с миром, — возразил монарх. — Почему же ты хочешь меня мучить?

— У меня нет желания мучить тебя, Лодиварман. Я просто хочу быть уверен, что ты не поднимешь тревогу до тех пор, пока мы с Фоу-тан не окажемся по ту сторону стен Лодидхапуры. Я просто свяжу тебя так, чтобы ты не мог покинуть эту комнату. А поскольку ты отдал приказание, что никто не смеет войти в эту часть королевского дворца до тех пор, пока ты не разрешишь, то самое раннее утром ты сможешь снарядить воинов в погоню за нами.

— Он говорит правду, — сказала Фоу-тан королю, — тебе никто не причинит зла.

Лодиварман помолчал, как бы обдумывая сказанное, затем внезапно прыгнул на Кинга, отшвырнув его копье и стараясь вцепиться ему в горло. Трусом Лодиварман не был.

Атака прокаженного была так неожиданна, что Кинг пошатнулся. Нога его зацепилась за тигровую шкуру на полу, и он тяжело повалился на пол вместе с Лодиварманом. Пальцы прокаженного уже были на его горле, отталкивающее лицо почти прикасалось к лицу Гордона, чувствовался гнилостный запах его дыхания. Но только мгновение длилась победа кхмерского короля. Он только собирался закричать, зовя на помощь, но Кинг сдавил его горло. Молодость, сила и выносливость были на стороне младшего из мужчин. Он медленно освободился от лежащего на нем короля, и схватив его за ногу, перевернул Лодивармана на спину. Лодиварман отпустил руки: теперь настала его очередь, задыхаясь, пытаться освободиться от мощных объятий противника, правда, напрасно.

— Лежи спокойно, — велел Кинг, — не заставляй меня убить тебя. Его глазам предстали во всей красе омерзительные язвы на лице короля. Даже в этот напряженный момент близко подступающей трагедии, американец по своей врачебной привычке начал пристально изучать физические симптомы ужасной болезни, давшей Лодиварману прозвище прокаженного короля. То, что увидел в нем врач, заставило Кинга искренне пожалеть о невозможности более полного изучения этого странного случая болезни.

По приказу Кинга, Лодиварман прекратил сопротивление, а Гордон ослабил свою железную хватку на горле короля.

— Нет ли в комнате каких-нибудь шнуров, Фоу-тан? — обратился он к девушке.

— Да, здесь на окнах есть шнуры, — ответила она.

— Давай их мне, — попросил американец. Фоу-тан быстро развязала узлы и вытащила шнуры,

и принесла их Гордону, ими они перевязали запястья и колени короля кхмеров. Он именно перевязал особым способом и так прочно затянул узлы, что не испытывал сомнения в том, что Лодиварману без посторонней помощи не освободиться. Для того чтобы подстраховаться, Кинг из мягкой ткани сделал кляп и засунул его в рот сиятельному пленнику и обвязал еще одним шнуром. После этого он поднялся и обратился к Фоу-тан:

— Пойдем, у нас мало времени, но подожди, тебе нельзя идти в таком наряде. Ты пойдешь со мной как рабыня, а не апсара.

Фоу-тан, стащила с себя свой узорный головной убор и швырнула его на пол, за ним последовал и золотой пояс с многослойной юбкой. Под ней оказалась шелковая набедренная повязка. Рядом на табуретке была наброшена драпировка, свисавшая до пола, Фоу-тан завернулась в нее как в саронг.

— Я готова, Гордон Кинг, — сказала она.

— Серьги, — напомнил он, — ожерелье и браслеты. Они выглядят слишком по-королевски для рабыни.

— Ты прав, — сказала она, снимая их.

Кинг быстро задул светильники, оставив комнату в темноте. Затем они ощупью пробрались к двери. Чуть приоткрыв ее, Кинг выглянул. Коридор был пуст. Он вывел Фоу-тан и закрыл за собой дверь. Около следующей двери в коридоре он остановился и попробовал открыть, она подалась под рукой. Он смог разглядеть ступени, уходящие в темноту. Он пожалел, что не взял с собой один из светильников, но было уже поздно. Когда он с Фоу-тан вошли и закрыли за собой дверь, стало совершенно темно и ничего не видно.

— Куда мы попали? — прошептала Фоу-тан.

— Это личный королевский ход в сад, — ответил американец, — и если только я не ошибся в расчетах, то другой его конец охраняется часовым, которому надо будет подмигнуть, и он нас пропустит.

Пока они медленно спускались по ступеням и пробирались дальше по коридору, Кинг рассказывал Фоу-тан, что он придумал для того, чтобы занять место стража в этот вечер, рассказал ей и о том, что он заметил очень удобную маленькую дверь в этой части здания, и что когда мажордом сказал, что это личный ход короля, он догадался, что это именно то, что ему нужно.

— Караульный там, — закончил он, — как раз из моего барака и знает мою историю. Потому-то тебе сегодня вечером и придется побыть маленькой рабыней, Фоу-тан.

— Я ничего не имею против — сейчас, — сказала она, и Кинг почувствовал, как маленькие пальчики в его руке крепче сжали его пальцы.

Наконец они дошли до конца коридора. В полной тьме Кинг принялся нащупывать замки и засовы. Замок оказался простым, но массивным. Он поддался нажатию руки со слабым скрипом. Кинг медленно распахнул дверь, на них повеяло свежим ночным воздухом, звезды заливали сад мягким светом. Кинг осторожно переступил порог. Он увидел воина на своем посту снаружи здания, и страж тоже увидел его.

— Кто идет? — спросил караульный, поднимая копье на уровень груди Кинга.

— Это я, Кинг, из десятки Вамы. Я нашел девушку, о которой рассказывал тебе, и хотел бы пройти с ней в сад на несколько минут.

— Я тебя не знаю, — нахмурился солдат. — Я никогда не слышал ни о тебе, ни о твоей девчонке, — и тут Кинг понял, что никогда не видел этого парня — часовые уже сменились с тех пор, как он вошел во дворец. Сердце его упало, но он продолжал гнуть свою линию.

— Ну что тебе стоит пропустить нас ненадолго, — сказал он, — ты же видишь, что я тоже из королевской гвардии, иначе бы мне не попасть в королевские покои.

— Может это и так, но я получил приказ не выпускать и не впускать никого через эту дверь без убедительных доказательств. Я позову офицера. Если он решит пропустить тебя, это его дело.

Фоу-тан стояла около Кинга. А тут она медленно и томно подошла к караульному. Ее гибкое тело покачивалось и просто излучало соблазн. Она подошла вплотную к парню и обратила к нему свое прелестное личико. В полных неги глазах ясно читалось обещание.

— А для меня, — спросила она нежно. — Воин, не можешь ли ты для меня на секунду ослепнуть?

— Для тебя, да, — хрипло сказал солдат, — но ведь ты не для меня, ты с ним.

— У меня есть сестра, — предложила Фоу-тан. — Когда я вернусь в королевский дворец, она, быть может, выйдет к этой дверце. Что ты скажешь на это?

— Может, действительно, в этом ничего страшного, — неуверенно произнес он. — Сколько вы пробудете в саду?

— Мы в саду пробудем всего несколько минут, — ответил Кинг.

— Я повернусь спиной, — решил воин. — Я вас не видел. Запомните, я вас не видел.

— Мы тебя тоже не видели, — сообщил Кинг.

— Не забудь про сестру, малышка, — напомнил часовой, повернулся спиной и продолжил обход своего поста. Гордон и Фоу-тан метнулись в тень деревьев.

Только несколько часов спустя, он понял, что его надули, хотя по очень многим причинам он предпочел держать язык за зубами, но намеревался при первой же возможности разыскать воина, который сказал, что его зовут Кинг, и рассчитаться с ним. А может, у девушки нет сестры, подумал он, и с этой мыслью свернулся на своем соломенном тюфяке и уснул.

IX

ПОБЕГ

Верные своему обещанию, Фоу-тан и Кинг не стали задерживаться в саду Лодивармана, прокаженного короля. Ввиду того, что стены королевской резиденции были построены в расчете на то, чтобы не пропускать людей внутрь, а не для того, чтобы не выпускать их, оказалось нетрудным найти место, где можно было легко спуститься: было достаточно деревьев с раскидистыми ветвями.

На неосвещенных улицах города воины с девушками встречались частенько, поэтому они не привлекли ничьего внимания и сравнительно легко добрались до городской стены. Здесь опять повторилось то же самое. Низкие сараи и домишки тесно лепились к городскому валу, и Кингу было совсем нетрудно найти крышу, по которой можно было забраться на городскую стену. Самым трудным и опасным был прыжок вниз. Ведь сломанная рука или нога, и даже просто вывих или рана могли оказаться фатальными для них обоих.

Кинг никак не мог в темноте определить, что за грунт ожидает их у подножия стены: лунного света было недостаточно.

— Нам надо попытаться спуститься здесь, Фоу-тан, — сказал он.

— Здесь высоко, Гордон Кинг, но раз ты говоришь, что надо, я спрыгну.

— Нет, в этом нет необходимости. По моим подсчетам здесь около двадцати футов. Мое копье длиной шесть футов, твой саронг — футов восемь, может быть, даже длиннее.

— Да, он очень длинный, — согласилась она, — он ведь не рассчитан для этого. Но что мы будем с ним делать?

— Я собираюсь привязать конец саронга к копью, а на другом конце сделать узел. Как ты думаешь, у тебя хватит сил удержаться за этот узел, пока я буду спускать тебя как можно ближе к земле?

— Я очень сильная, — сказала она, — а отчаяние придает силы. — Говоря это, она принялась разматывать саронг, и вскоре Кинг начал ее тихонько спускать с городской стены.

— Когда я спущу тебя на всю длину, — прошептал он, — я скажу и ты прыгай. Когда спрыгнешь, отойди в сторону, и я брошу копье. Ты забери его, чтобы я не упал на него. Если земля очень твердая, то разрыхли ее.

— Хорошо, — ответила она, и Кинг опустил ее по ту сторону городской стены Лодидхапуры.

Он велел ей прыгать только тогда, когда уже совсем свесился со стены и держал копье за самый конец. Тотчас же он почувствовал, что держать стало легче.

— Как дела? — спросил он тихонько.

— Все в порядке, — ответила она, — бросай копье. — И чуть позже: — Трава густая и мягкая.

Кинг повис на краю стены, затем разжал пальцы и прыгнул на высокую траву. Он, конечно, слегка ударился, но ничего не повредил. Фоу-тан подбежала, спрашивая:

— У тебя все в порядке, Гордон Кинг? Ты не ушибся?

— Все в порядке, — ответил он.

— Когда мы доберемся до Пном Дхека, я принесу в жертву буйвола.

— Ради всего святого, Фоу-тан, я надеюсь, что пройдет немного времени и ты сможешь принести буйвола в жертву, но ведь мы еще не в Пном Дхеке, я даже не знаю, где он.

— Я знаю.

— В каком направлении? — спросил он.

— Сюда, — показала она, — но эта дорога длинная и трудная.

Рядом с ними стояла группка крестьянских хижин, тесно прижавшихся к городской стене, поэтому они их обошли по опушке джунглей, а затем, повернув шли вдоль джунглей до тех пор, пока не миновали город.

— Когда нас привели в Лодидхапуру, я где-то в этом направлении видел дорогу прямо в джунгли, — сказал Кинг.

— Да, — ответила Фоу-тан, — но она в Пном Дхек не ведет.

— Вот именно поэтому я и хочу ее найти, — начал объяснять Кинг. — Могу тебя уверить, что погоню пошлют именно в направлении Пном Дхека. А люди на слонах и лошадях будут двигаться гораздо быстрее, чем мы с тобой, и нас на дороге в Пном Дхек перехватят очень скоро. Нам следует идти в каком-нибудь другом направлении и спрятаться в джунглях, может быть, даже на несколько дней, прежде чем отправиться уже в Пном Дхек.

— Мне все равно, — промолвила она, — и с тобой мне ничто не страшно, Гордон Кинг.

Вскоре они нашли эту дорогу. Было довольно неприятно входить в джунгли, освещенные только светом звезд, да и как они оба прекрасно понимали, чрезвычайно опасно. Они погрузились в звуки темного ночного леса: таинственный шелест кустарника, тихая поступь зверей, кашляющий рык в отдалении, рев и крик, но страшнее всего была последовавшая за этим тишина.

Спустя несколько месяцев Кинг, вспоминая об этом, думал, что в ту ночь он не представлял себе, насколько опасна была их ночь в джунглях. Но сейчас долгое знакомство с джунглями настолько приучило его к постоянной опасности, что он невольно перенял характерный для первобытных людей фатализм. Конечно, ожидавшими их в лесу опасностями он пренебрегать не собирался, но считал их наименьшим из двух зол. Оставаться поблизости от Лодидхапуры было безумием, так как их без сомнения, быстро бы обнаружили и судьба бы их была не в пример джунглям куда более жестокой и беспощадной. Близкое знакомство гораздо больше склоняло весы в пользу гигантских кошек: он уже знал, что они вовсе не бесстрашные истребители рода человеческого, он понимал, что далеко не все из них людоеды и охотно избегают встреч с людьми. Скорее всего, они ночью даже и не встретятся ни с одной из них, но даже если они и повстречают тигра, леопарда или пантеру, которые от голода, старости или страха решатся напасть, все равно их судьба в их собственных руках. А кроме того, в этом случае не имеет значения направление, которое они выберут для бегства.

Дорога, соединявшая Лодидхапуру с джунглями, постепенно перешла в обыкновенную охотничью тропу. Им следовало отойти от нее подальше, чтобы не попасться на глаза преследователям. Правда, это можно было отложить до наступления утра, тем более что вслепую передвигаться по лесному бездорожью в почти полной темноте означало навлечь на себя безусловную опасность.

— Даже если они найдут Лодивармана до рассвета, — сказал он, — вряд ли поиски начнутся до восхода солнца.

— Им будет приказано отправиться на поиски тотчас же по повелению Лодивармана, — возразила Фоу-тан, — но мало вероятно, что кто-нибудь рискнет приблизиться к его покоям, где он лежит, до тех пор, пока затянувшаяся тишина не покажется подозрительной. Если твои узлы не развязались и ему не удалось освободиться от кляпа, я очень сомневаюсь, что его обнаружат до наступления полудня. Его люди боятся его мгновенного и беспощадного гнева. В Лодидхапуре есть только один человек, что рискнет войти в покои до того, как Лодиварман позовет его.

— И кто же это? — спросил Кинг.

— Вай Тхон, верховный жрец Шивы, — ответила девушка.

— Я думаю, что если обнаружится, что я пропал и это дойдет до слуха Вай Тхона, то это вызовет у него некоторые опасения.

— Почему?

— Потому что я с ним разговаривал сегодня, и я понял, что он угадал, что творится в моем сердце. Ведь это он сказал мне, что Лодиварман пошлет за тобой сегодня. И это Вай Тхон убеждал меня не совершать опрометчивых поступков.

— Он не любит Лодивармана, — объяснила девушка, — и если он догадается обо всем, то скорее всего будет хранить молчание, потому что он был добр ко мне, и я знаю, что ты нравишься ему.

Час за часом беглецы шли вдоль по тропе при свете луны, который едва просачивался сквозь густой покров листвы, но все же если это был и не совсем свет, то и не кромешная тьма.

По прошествии нескольких часов Кинг заметил, что шаги Фоу-тан начали становиться все более неуверенными. Он стал подстраивать свой шаг под ее, поддерживал ее под руку. Она выглядела такой маленькой, утонченной и неприспособленной для подобного рода испытаний, что Гордон испытывал благоговение перед ее выдержкой. Фоу-тан из Пном Дхека гораздо больше напоминала тепличный цветок, чем девушку из плоти и крови, и при этом проявляла чисто мужскую смелость и самообладание. Он думал о том, что ни разу за ночь она ни единым звуком не выказала своего страха, даже тогда, когда звери проходили настолько близко, что им было слышно их дыхание. Если таковы кхмерские рабы, то каких высот должны достигать их повелители!

— Ты очень устала, Фоу-тан, — сказал он, — нам надо отдохнуть.

— Нет, — возразила она, — не надо из-за меня останавливаться. Если ты сам не собираешься отдыхать, значит, это неразумно, а то, что я рядом, не должно ничего менять. Когда ты почувствуешь, что нуждаешься в отдыхе и будешь считать, что это безопасно, тогда и я отдохну, но не раньше.

Рассвет, посланец дня, начал тихонько пробираться сквозь джунгли, смывая непроницаемые ночные тени. Из темноты выступили деревья, тропа, что была стеной непроходимой тьмы, вдруг появилась перед ними, за их спиной еще лежала ночь, а впереди… Со светом родилась и новая надежда. Теперь настало время покидать тропу и искать безопасное убежище, тем более что место здесь было подходящее — подлесок был довольно редкий.

Срезав тропу, Кинг резко взял влево, и в течение часа-двух они пробирались по нехоженным джунглям. Это было самое трудное время их побега: не было тропы, и они все время шли в гору, что оправдывало ожидания Кинга. Начали постоянно встречаться нагромождения камней, и в конце концов они попали в узкое ущелье, на дне которого протекал чистый родничок.

— Боги благосклонны к нам, — воскликнул Кинг.

— Я всю ночь им молилась, — сказала Фоу-тан.

Родник протекал глубоко в скале, но все же они нашли место, где можно было близко подойти к воде; она оказалась свежей и прохладной. Напившись, они почувствовали прилив силы и надежды.

Признаки эрозии в известняке натолкнули Кинга на поиски безопасного и удобного укрытия. Через ручеек можно было перейти, не замочив ног, и они прошли вверх по его течению. Им не пришлось долго искать: ручеек, сотни лет протекая по скале,, в одном месте промыл основание скалы, где двое беглецов сумели обнаружить незаметное издали убежище.

Оставив Фоу-тан в маленьком гроте, Кинг опять перешел ручей и набрал сухой травы, росшей по другую сторону ручейка. После нескольких таких походов удалось устроить достаточно удобные постели.

— Ложись и спи, — сказал он Фоу-тан, — а когда ты отдохнешь, то я лягу.

Девушка пыталась протестовать, желая, чтобы он лег спать первым, но переутомление взяло свое, и она погрузилась в глубокий сон, не успев даже до конца договорить. Кинг сидел, прислонясь спиной к каменной стене, и изо всех сил боролся со сном. Но перекрывшее все остальные звуки, мирное журчанье воды подействовало усыпляюще и после долгой борьбы с усталостью он незаметно для себя начал сдаваться. Он дважды задремывал, затем вставал и прохаживался по их укрытию, очень недовольный собой, но ничто не помогало. Как только он сел, то моментально отключился.

Когда Кинг в ужасе вскочил, было уже за полдень. Ему приснился сон настолько реальный, что он схватился за копье и вскочил на ноги. Но все было спокойно. Он внимательно прислушался, но единственный звук, что донесся до него было журчанье воды.

Фоу-тан открыла глаза и посмотрела на него.

— Что такое? — спросила она.

— Я уснул на посту, — на лице его было написано недовольство собой. — Я долго спал и только что проснулся.

— Я очень рада, — улыбнулась она, — надеюсь, ты хорошо поспал.

— Я спал столько же, сколько и ты, но представь себе, что было бы, если бы они пришли.

— Но они же не пришли, — успокоила она.

— Ладно, плохо это или хорошо, но мы оба выспались, — сказал он, — а теперь надо раздобыть еду.

— В джунглях ее полно, — напомнила девушка.

— Да, утром пока мы шли, я заметил.

— А мы можем выйти и поискать?

— Давай попытаемся, — ответил он. — Есть нам надо, а ночью добывать пищу мы не можем. Нам надо идти вместе, Фоу-тан, я не могу рисковать настолько, чтобы оставлять тебя одну даже на миг.

Пока Кинг и Фоу-тан, оставив свое убежище, спускались в ущелье, чтобы отыскать там удобный подъем в гору, покрытую лесом, некое существо на вершине скалы по ту сторону ручья пряталось за кустом и следило за ними. Глубоко посаженные глазки под копной спутанных волос следили за каждым их движением; когда же они прошли мимо, оно стало красться за ними следом, таясь как тигр. Но это было человеческое существо — огромное, здоровенное, не менее шести футов шести дюймов, с мощными плоскостопыми ногами. На нем была узенькая набедренная повязка из шкуры какого-то животного. Украшений оно не носило, но несло оружие: короткую не то пику, не то копьецо, лук и стрелы.

Познания, полученные американцем от Че, позволяли ему быстро определять съедобные растения, фрукты и клубни при минимальной затрате времени и сил. Фоу-тан, воспитанная в городе, имела весьма туманные и самые практически неприменимые знания в области флоры джунглей. Она знала высокие прямые тиковые деревья, сейчас, в сухой сезон стоявшие без листьев, с детской радостью узнала и каучуковые деревья, знакомы ей были и высокие цветущие стебли кардамона, но в целом с ее знаниями и канарейка бы не выжила в джунглях. Знания Гордона вызвали у нее благоговение и восторг. Она следила взглядом за каждым его движением, и когда они собрали все, что он нашел и они могли унести, она возвращалась, переполненная гордостью и счастьем. Может быть, именно поэтому она не заметила неуклюжую фигуру, прячущуюся в кустах.

Когда они вернулись, то решили утолить голод теми фруктами и растениями, что не требовали приготовления.

— Вечером попробуем зажечь костер и приготовить кое-какие клубни. Сейчас это небезопасно, потому что дым можно увидеть на большом расстоянии. А ночью они все равно искать нас не будут, и маленький костерок из ущелья все равно никто не заметит.

После еды Кинг взял копье и пошел к ручью, где он видел рыбу. В основном ему хотелось убить время, особых надежд на успех он и не лелеял, но рыбы оказалось настолько много, что ему с помощью копья удалось поймать две, а Фоу-тан стояла рядом, восторженно попискивая от волнения.

Кинг, как и всякий нормальный мужчина, был далеко не равнодушен к одобрению со стороны представительниц прекрасного пола, но никогда он не испытывал такого удовлетворения, как сейчас, слыша похвалы Фоу-тан. В них было столько искренности, что даже не возникало мысли о лести. У него вообще не возникало ни разу сомнений в искренности этой крошки.

— У нас будет настоящий пир, — воскликнула она, когда они возвращались с добычей в свой маленький грот. — Мне очень повезло, что здесь со мной ты, Гордон Кинг, а не кто-нибудь другой.

— Почему, Фоу-тан?

— Представь себе Бхарата Рахона или кого-нибудь еще перед лицом необходимости найти мне еду в джунглях! Я или умерла бы от голода или отравилась из-за их невежества и тупости. Нет, второго такого как Гордон Кинг, Фоу-тан, его рабыня, не знает.

— Не надо называть себя так, — попросил он. — Ты ведь не рабыня.

— Давай поиграем, будто я рабыня. Мне это нравится. Раб становится великим у великого господина. Значит, быть рабыней Гордона Кинга — вовсе не унизительно.

— Если бы я не нашел тебя здесь, в камбоджийских джунглях, я бы принял тебя за ирландку.

— Ирландку? — спросила она. — А что такое ирландка?

— Ирландцы — это такой народ, который живет на маленьком острове далеко, далеко отсюда. У них там есть знаменитый камень, и когда кто-нибудь его поцелует, то после этого начинает превозносить всех, кого встретит. Говорят, все ирландцы целуют этот камень.

— Мне не надо целовать камень, чтобы говорить тебе правду, Гордон Кинг, — сказала девушка. — Я не часто говорю людям приятные слова, но мне нравится говорить их тебе.

— Почему?

— Не знаю, Гордон Кинг, — ответила Фоу-тан, отводя взгляд.

Они сидели на сухой траве, служившей им постелями. Кинг молчал, глядя на девушку. В тысячный раз он поражался редкой ее красоте. Вдруг в его сознании всплыло лицо другой девушки — это была Сьюзен Энн Прентайс. Рассмеявшись, Кинг взглянул в сторону ручья. И опять никто из них не заметил, что за ними пристально следят чьи-то маленькие глазки.

— Почему ты смеешься, Гордон Кинг? — посмотрев на него, поинтересовалась Фоу-тан.

— Ты не поймешь, Фоу-тан, — сказал он. Он думал о том, что бы сказала Сьюзен Энн, если бы знала, в какую ситуацию он попал. Он понимал, что ситуация не только невероятная, но и невозможная. Он, Гордон Кинг, дипломированный врач, абсолютно нормальный продукт двадцатого века, сидит почти обнаженный под скалой с маленькой рабыней, принадлежащей к вымершей сотни лет назад расе. Само по себе одно только это уже абсурд. Но была и еще более невероятная причина для смеха: дело в том, что ему это нравилось и больше всего ему нравилось общество маленькой рабыни.

— Ты смеешься надо мной, Гордон Кинг, — проговорила Фоу-тан, — а мне не нравится, когда надо мной смеются.

— Я не смеюсь над тобой, Фоу-тан, — возразил он. — Я не могу смеяться над тобой. Я…

— Ты — что?

— Я не могу смеяться над тобой, — неубедительно объяснил он.

— Ты уже сказал это раньше, Гордон Кинг, — напомнила она. — Ты начал говорить что-то еще. О чем?

Он помолчал, а потом сказал, что не помнит.

Он отвернулся, но она продолжала смотреть на него своими проницательными глазами, затем ее лицо осветила улыбка, и она замурлыкала песенку.

Человек, прятавшийся на противоположной скале бесшумно отполз в сторону. Когда он понял, что его эти двое уже увидеть не смогут, то выпрямился и тихонько ушел в лес. Лук и стрелы он держал наготове. При всех своих гигантских размерах он шел совершенно бесшумно, рыская по сторонам глазами. Внезапно и невероятно быстро он спустил тетиву, затем прыгнул вперед и подобрал добычу — огромную крысу. Затем он продолжил свой путь. При виде обезьянки он прореагировал также стремительно, тетива зазвенела и зверек упал к ногам первобытного охотника. Присев на корточки, он съел сырую крысу, а обезьяну притащил обратно на свой наблюдательный пункт на скале, удовлетворившись тем, что эти двое еще здесь, он принялся за свое основное блюдо.

Фоу-тан не нарушала сконфуженное молчание Кинга, но когда он поднялся на ноги, она спросила:

— Куда ты идешь, Гордон Кинг?

— Там на той стороне лежит сушняк, намытый дождями. Нам нужны дрова для ужина.

— Я пойду с тобой и помогу тебе, — попросилась Фоу-тан, и они пошли собирать сухой хворост для костра.

Американец научился у Че и Кенгри разводить огонь без спичек, и вскоре глубоко под скалой разгорелся огонек. Он почистил и помыл рыбу, затем принялся жарить ее над огнем, а Фоу-тан, надев на палочки большие клубни, положила их на уголья.

— Я не поменяла бы этот грот на королевский дворец, Гордон Кинг, — сказала она.

— Я тоже, Фоу-тан, — признался он.

— Ты счастлив, Гордон Кинг?

— Да, — кивнул он. — А ты, Фоу-тан, счастлива ли ты?

Она тоже кивнула, а потом просто сказала:

— Это потому, что мы с тобой вместе, вдвоем.

— Мы с разных концов света, — принялся он размышлять вслух, — нас разделяют столетия, у нас нет ничего общего, твой и мой миры далеки друг от друга, как звезды, и все-таки, Фоу-тан, у меня такое чувство, что я знал тебя всегда. Просто невозможно, что я жил до сих пор, даже не зная, что ты существуешь.

— Я чувствую то же самое, Гордон Кинг, — промолвила девушка. — Я не могу этого понять, но тем не менее это так. Но в одном ты неправ.

— А в чем?

— Ты сказал, что у нас нет ничего общего. Есть.

— А что? — спросил Кинг.

Фоу-тан вздрогнула.

— Проказа, — прошептала она. — Он дотронулся до нас обоих. У нас обоих будет проказа.

Гордон Кинг засмеялся.

— Мы никогда не заразимся проказой от Лодивармана, — успокоил он. — Я врач, я знаю.

— Почему не заразимся?

— Потому что Лодиварман не прокаженный, — ответил американец.

Х

ЛЮБОВЬ И СТРАШИЛИЩЕ

На противоположном краю ущелья страшилище, жуя обезьянью ногу, следило за парой внизу. Он увидел огонь и забеспокоился. Огня он боялся. Он инстинктивно воспринимал его как некую опасную силу. Страшилище не знало бога, но оно знало, что есть силы, которые причиняют боль, несчастье и смерть, и зачастую они невидимы. Видимой причиной таких же бед были и враги, которые встречались в джунглях в образе человека или зверя, поэтому, естественно, он наделил невидимые причины, обладавшие такими же свойствами, физическими атрибутами видимых ему врагов. Он населил джунгли невидимыми людьми и зверями, которые приносят боль, несчастье и смерть. Их он боялся гораздо больше, чем видимых. Он знал, что огонь — дело рук таких ужасных созданий, и один только его вид приводил его в смятение.

Страшилище голодно не было, оно не испытывало вражды к этим двоим, за которыми следило; им руководило иное чувство, чем голод или ненависть. Оно увидело девушку!

Огонь волновал эту страхолюдину и заставлял держаться поодаль, но для дикаря время ничего не значило. Он видел, что эти двое делали постели, значит, они будут тут же ночевать. А на утро они выйдут, чтобы раздобыть себе еду, и тогда огня с ними не будет. Страшилище ничего не имело против того, чтобы подождать до утра. Он нашел место, поросшее высокой травой, встал на четвереньки и несколько раз покрутился, точно так же, как собаки перед тем, как улечься. Он примял траву таким образом, чтобы она легла вся в одном направлении — он всегда так крутился перед сном, и трава никогда не кололась. Может быть, он научился этому от диких собак, а может быть, и наоборот, — собаки научились этому у человека. Кто знает?

Фоу-тан и Кинг сидели в темноте на своих постелях и разговаривали. У Фоу-тан было множество вопросов. Она хотела знать все о незнакомой стране, откуда пришел Кинг. Большинство вещей ей было непонятно, но довольно часто ее вопросы касались предметов вполне понятных — многое в человеческой жизни не меняется со временем, они общие и понятные для всех эпох.

— Женщины в твоей стране красивы? — спросила она.

— Некоторые да, — ответил Гордон.

— У тебя есть жена, Гордон Кинг? — вопрос был задан шепотом.

— Нет, Фоу-тан.

— Но ты кого-то любишь, — не унималась она, потому что любовь для женщин настолько важна, что она не в силах представить себе жизнь, обделенную любовью.

— У меня не было времени влюбиться, — добродушно ответил он.

— Но сейчас ты не занят, — предположила Фоу-тан.

— Думаю, что я буду очень занят еще несколько дней, пока не доставлю тебя обратно в Пном Дхек, — уверил ее Гордон.

Фоу-тан молчала. Было настолько темно, что он ее почти не видел. Но она сидела рядом, а ее присутствие неподалеку он воспринимал с невероятной силой, почти как физический контакт. Силу столь неопределенной вещи как личность, он познал в разговорах с людьми, в их глазах, но он никогда не испытывал ее влияния в темноте и отдалении, в то время, как он ощущал ее почти как прикосновение теплых пальцев и находил этот эффект волнующим.

Они лежали каждый на своей постели и думали каждый о своем. Дневной жар понемногу спадал, его сменила сырость. Полная тьма вокруг чуть смягчалась тлеющими угольками их потухающего костра. Кинг размышлял о девушке, что была рядом, об ответственности, вызванной ее присутствием, о долге по отношению к ней и к себе. Он старался не думать о ней, но это оказалось невозможно, и чем больше он думал, тем больше он осознавал, насколько она завладела им. Совершенно немыслимым ему казалось даже представить, что чувство, что она в нем вызывает — любовь. Он старался убедить себя в том, что тому причиной ее редкая красота и близость и боролся со своей страстью, чтобы смочь выполнить свой долг по отношению к ней так, чтобы потом ни о чем не сожалеть и ничего не стыдиться.

Для укрепления столь благородного намерения он полностью выбросил Фоу-тан из головы и принялся думать о друзьях в такой далекой Америке. В воспоминаниях он смеялся и танцевал с Сьюзен Энн Прентайс, слушал ее интеллигентный голос и продолжал наслаждаться нежной дружбой с девушкой, что была для него олицетворением всего лучшего, что человек мог бы пожелать для своей сестры. А затем он услышал легкий вздох с соседней травяной подстилки, и образ Сьюзен Энн Прентайс мгновенно растаял.

Вновь продолжилось долгое молчание, нарушаемое мурлыканьем ручейка.

— Гордон Кинг! — раздался шепот.

— Что такое, Фоу-тан?

— Я боюсь, Гордон Кинг, — совсем по-детски сказала она. Но прежде чем он успел ответить, в ущелье послышался шум падающего тела и шорох осыпающейся земли.

— Что это? — прошептала испуганно Фоу-тан. — Что-то идет, Гордон Кинг. Смотри!

Молодой человек молча поднялся и схватил копье. Внизу в ущелье он увидел две горящих точки. Он быстро подошел к своему костру, положил на угли сухие сучья и тихонько принялся дуть раздувая пламя. Две горящих точки продолжали светиться неподалеку.

Кинг подложил еще хвороста в костер, и он разгорелся, осветив маленький грот и сидящую на своей постели Фоу-тан, полными ужаса глазами смотревшую на зловещих предвестников смерти. — Господин Тигр! — прошептала она дрожащим голосом, в котором отразился ужас не только ее самой, но многовековой ужас ее предков, для которых Господин Тигр представлял самую страшную из смертельных опасностей.

Первобытные существа, постоянно живущие среди возможных смертельных опасностей, спят чутко. Прыжок зверя в ущелье и последовавший за ним звук осыпающейся земли и камней разбудили страшилище на другой стороне ущелья. Дикарь, думая, что источником звука была пара внизу в ущелье, быстро подобрался к краю скалы и посмотрел вниз. Как раз в этот момент разгоревшийся костер осветил все вокруг, и страшилище увидело огромного тигра, разглядывавшего мужчину и женщину в их укрытии.

Дикарь разгневался: это был страшный, смертельный враг, которого он расценивал как своего, личного врага. Дикарь выбрал стрелу потолще, самую тяжелую, что у него была, и натянул лук до предела: до тех пор пока тетива не достала до губ, тогда он ее спустил, целясь тигру под лопатку.

Потом все произошло мгновенно. Стрела попала зверю в легкое; шок, удивление и боль привели к мгновенной реакции. Не видя другого противника, Господин Тигр, естественно, решил, что виновники перед ним. И поступил соответствующим образом.

Гигантская кошка с устрашающим ревом, сверкающими глазами и широко раскрыв пасть с блестящими клыками бросилась прямо на Кинга. В свете костра она выглядела как олицетворение силы разрушения.

Крошка Фоу-тан, стоявшая позади Кинга, схватила горящую ветку из костра и бросила в морду тигру. Но тигру было настолько больно, и он был в такой ярости, что не испытывал страха перед огнем.

Рука Кинга пошла назад. В памяти всплыл предыдущий тигр, которого он убил одним ударом копья. Но тогда он знал, что на секунду удача улыбнулась ему. Везение дважды не повторяется, но ему ничего не оставалось как попытаться.

Он сосредоточил нервы и мускулы под абсолютным контролем, все подчинил железной воле. Сознание и тело сконцентрировались на точности и силе удара. Если бы он позволил себе подумать, что произойдет потом, то все пошло бы насмарку. Он решительно и собранно ждал до той доли секунды, до или после которой метнуть копье было бы нельзя. Затем бронзовая кожа на руке с копьем сверкнула при свете костра, и прижав к себе Фоу-тан левой рукой, он отпрыгнул в сторону.

Даже Господин Тигр не мог бы сработать с большей точностью, четкостью и расчетливостью. Даже страшилище на скале издало тихий вопль удивления и восхищения.

Атака привела тигра прямо в костер, горящие ветки разлетелись по сторонам. Сухая трава постелей мгновенно вспыхнула. Ослепленный и испуганный, тигр дико озирался в поисках жертвы, но Кинг быстро перескочил через ручей на другую сторону ущелья. Гигантский кот, грызя копье, торчащее из груди, оглашал окрестности криками боли и гневным рыком. Внезапно все стихло, тигр будто превратился в желто-черную статую из золота и черного дерева, сделал шаг, пошатнулся и упал мертвый на землю.

Гордон Кинг почувствовал слабость в коленях, слабость настолько сильную, что сел внезапно на траву. Ему повезло во второй раз, но он не в силах был в это поверить. Фоу-тан подошла и села рядом, прижавшись щекой к его руке.

— Мой Гордон Кинг! — тихонько шепнула она.

Бессознательно он обнял ее одной рукой.

— Моя Фоу-тан! — сказал он. Девушка тесно прижалась к нему.

Некоторое время они следили за тигром, не решаясь приблизиться до тех пор, пока в нем может теплиться хоть искорка жизни, они оба знали, что даже этого достаточно, чтобы зверь расправился с ними. Но животное больше не шевелилось.

Разгоревшийся было костер начал угасать, Фоу-тан и Кинг, понимая теперь необходимость постоянно его поддерживать, встали и отправились в грот. Перейдя через ручей, они подобрали разбросанные горящие и потухшие ветки, собрали их и подбросили еще дров в костер.

Страшилище продолжало следить за ними со скалы, и из его груди еще раз вырвался восхищенный звук, когда он увидел, как Кинг выдергивает копье из груди тигра. Американцу пришлось упереться одной ногой в грудь зверя и напрячь все силы, чтобы вытащить оружие — настолько глубоко оно вошло в тело его жертвы.

— Боюсь, что нам не удастся сегодня выспаться, — сказал вернувшись к костру Кинг.

— Мне не хочется спать, — ответила девушка. — Я не усну, и потом, становится прохладно. Я лучше посижу у костра до утра. Пока Господин Тигр разгуливает по ночам, лучше не спать.

Они опять сели рядом, опершись спиной о согревшуюся от костра скалу.

Страшилище, убедившись, что они устроились на ночь, тоже вернулось к своей примитивной постели и улеглось досыпать.

Фоу-тан тесно прижималась к Кингу, его рука обвивала ее плечи. Кинг крепко прижал ее к себе.

— Фоу-тан! — сказал он.

— Да, Гордон Кинг, что ты хочешь сказать? — спросила она. Он заметил, что голос ее дрогнул.

— Я люблю тебя, — сказал Кинг.

В ответ послышался прерывистый вздох. Он услышал, как забилось ее сердце у него под боком.

Нежная рука робко поднялась и обвила его шею, ласково притягивая его голову к ее очаровательному лицу. Глазами, полными слез, она смотрела ему прямо в глаза. Губы ее задрожали, и он притиснул ее к себе в первом поцелуе любви.

Красота подобной цветку девушки, ее мягкость, беспомощность в сочетании с восторгом его первой любви окружили Фоу-тан ореолом святости. Он испытывал благоговение перед этой верховной жрицей святая святых его сердца. Он был поражен, что завоевал любовь такого дивного существа. Маленькая рабыня стала ангелом, а он — ее рыцарем. Это-то и был секрет любви Кинга к Фоу-тан. Он был рад, что она маленькая и беспомощная, потому что ему нравилось думать о том, что он ее опора и защита. Ему приятно было ощущать, что безопасность любимой девушки — его дело, и что он и физически и морально способен исполнить обязательства, что Провидение возложило на него.

Но несмотря на свою нежность и слабость Фоу-тан была не лишена уверенности в себе и мужества, что она убедительно доказала бегством из дворца Лодивармана и тем, как она переносила опасности в диких джунглях. Но она была настолько женственна, что величайшее счастье видела в защите со стороны любимого.

— Я очень счастлива, — прошептала Фоу-тан.

— И я тоже, — признался Кинг, — я никогда не был так счастлив, но теперь нам следует полностью изменить наши планы.

— Что ты этим хочешь сказать? — удивилась она.

— Мы можем не возвращаться в Пном Дхек. Нам надо найти выход из джунглей, чтобы я мог забрать тебя с собой в мою страну.

— Зачем? — спросила она.

— Прежде, чем я отвечу тебе, — промолвил он, — я хочу задать тебе один вопрос и получить на него ответ раньше, чем мы начнем строить планы на будущее.

— А что это за вопрос?

— Ты будешь моей женой, Фоу-тан?

— О, Гордон Кинг, я ведь уже ответила на него, ведь я тебе сказала, что люблю тебя. Фоу-тан никогда бы этого не сказала человеку, за которого не хотела бы у или не могла выйти замуж. Но какое отношение это имеет к нашему возвращению в Пном Джек?

— Очень большое, — ответил Кинг, — потому что я не хочу возвращать женщину, что будет моей женой, опять к рабству.

Она посмотрела ему в лицо, сияя счастьем.

— Теперь у меня никогда не возникнут сомнения в твоей любви, Гордон Кинг.

Он вопросительно взглянул на нее.

— Что-то я не понимаю тебя.

— Потому что ты думаешь, что я рабыня, и все равно берешь меня в жены.

— Но когда мы впервые встретились, ты же сказала, что ты рабыня, — напомнил он.

— Я была рабыней в Лодидхапуре, — объяснила она, — но в Пном Дхеке я не рабыня. Я должна вернуться в отчий дом. Это мой долг. Когда король узнает, какой ты великий воин, он возьмет тебя в свою гвардию. И тогда ты сможешь жениться, и быть может, мой отец возражать не будет.

— А если будет?

— Давай не будем думать об этом.

К утру начал моросить дождик, предвестник сезона дождей. Кинг поддерживал огонь, и его тепло согревало их, пока они сидели и говорили о будущем и о счастье, что посетило их жизнь.

На рассвете дождик кончился, небо очистилось, и солнце осветило джунгли. В воздухе разнеслись незнакомые запахи, прибитые было к земле дождем.

Кинг встал и потянулся. Посмотрев на тушу сраженного им тигра, он пожалел, что придется оставить такой трофей любителям падали или просто гнить.

Из туши торчал оперенный конец стрелы. Кинг был поражен. Он потянул стрелу и вытащил. Это было очень грубое приспособление, гораздо грубее стрел работы Че. Здесь крылась какая-то тайна, объяснения которой он найти не мог. Самое лучшее, что он мог придумать — что тигр таскал ее несколько дней. Потом на время он вообще забыл о стреле, о чем позже вспоминал с горечью.

На другой стороне ущелья страшилище встряхнулось. Он спокойно проспал под дождем, и лежбище под ним оставалось сухим. Физический дискомфорт для него был неважен, он привык к нему. Дикарь встал и потянулся, точно так же, как Кинг. Затем он подполз к краю ущелья и посмотрел вниз на мужчину и женщину.

Дремавшая Фоу-тан проснулась и встала. Она подошла к Кингу, сияя молодостью, красотой и здоровьем, прильнула к нему, он обнял ее, наклонился и поцеловал в подставленные губы. Страшилище облизнулось.

— А теперь, — сказал Кинг, — я собираюсь в лес за фруктами. Завтрак, конечно, слишком легкий, но лучше чем ничего. Днем я не решаюсь разводить костер.

— Пока ты будешь ходить, я выкупаюсь, — решила Фоу-тан, — это освежит меня.

— Я боюсь оставлять тебя одну.

— Опасности же нет, — успокоила Фоу-тан. — Звери сейчас охотится не будут, и очень мало вероятно, что солдаты, разыскивающие нас, так рано примутся за поиски. Оставь меня купаться, Гордон Кинг, и не торопись возвращаться.

Пока Кинг спускался по ущелью к тому месту, где можно было выбраться в лес, страшилище следило за каждым его движением, а затем отправилось по ущелью в противоположном направлении. Для него в джунглях не существовало непроходимых троп и ему не надо было искать легкого спуска.

На девушке была только шелковая набедренная повязка и самодельный саронг. Так что едва Кинг скрылся из виду, как она бросилась в холодную воду ручья. Температура воды горного ручейка и страх, что Кинг скоро вернется, заставили ее поторопиться. Поскольку полотенца у нее не было, она воспользовалась краем саронга, одела набедренную повязку и обмотала свое изящное тело саронгом. Затем она стала смотреть в ту сторону, в которую удалился Кинг. Сердце ее было переполнено счастьем, и она не смогла удержаться от того, чтобы тихонько помурлыкать песенку.

Сверху позади нее кралось страшилище. Даже если бы он двигался недостаточно осторожно, она не услышала его, потому что все заглушали звуки ручья, у которого она продолжала стоять. Но дикарь как истинный житель лесов, крался подобно хищнику, не задев ни травинки. Дикарь был воплощением ловкости тигра, но на этом их сходство кончалось, так как тигр красив, а страшилище было уродливо.

На свете вообще существует множество созданий гораздо красивее человека, что вызывает сомнение в утверждении, что человек создан по образу и подобию Божьему. Многие считают, что красота образа Божьего превосходит человеческое понимание. Если это так, и Бог действительно избрал какое-то существо и создал его по своему подобию, то человек наверняка должен занимать одно из последних мест в ряду претендентов.

Страшилище тихонько подкралось к ничего не подозревающей девушке. Оно обошло скалу и увидело, что она стоит спиной. Дикарь стремительно, но по-прежнему совершенно бесшумно переступая ногами, бросился к ней. Она стояла с полузакрытыми глазами, вся в плену грез, и напевала.

Внезапно грубая грязная лапа зажала ей рот. Мощная грубая рука обхватила ее за талию и оторвала от земли. Страшилище повернуло назад и бросилось бежать, унося свою добычу.

Кинг быстро нашел то, что хотел, но возвращаться медлил, желая, чтобы Фоу-тан не торопясь занялась своим туалетом. Он медленно пробирался к ущелью, размышляя о будущем, строя планы. Он предполагал остаться в этом убежище на несколько дней, надеясь на то, что солдаты Лодивармана оставят в конце концов поиски и вернутся в Лодидхапуру. Он решил, что можно пользоваться ущельем как убежищем только до тех пор, пока они не найдут более подходящее и безопасное, где они будут в меньшей опасности встретиться с ночными разбойниками или с воинами, их разыскивающими. Он также лелеял надежду на несколько идиллических дней наедине с Фоу-тан.

Переполненный энтузиазмом по поводу внушенных ему свыше планов, Кинг приблизился к ущелью и спустился на священную теперь для него землю, но когда он преодолел последний поворот, то увидел, что Фоу-тан там нет. Быть может, она еще купается. Он позвал ее, но ответа не было. Он позвал громче, но ответа снова не получил. Теперь он встревожился и бросился на розыски, ища хотя какого-нибудь знака или разгадки. Долго ему искать не пришлось. На мягкой, влажной от дождя земле он увидел отпечатки огромных — босых мужских ног. /Он видел, где ноги остановились, а затем повернули, и пошел по следам. Бросив собранные фрукты, он поспешил по ясному следу; кипя от ярости и страха, сердце ледяным комком застыло у него в груди.

Теперь он вспомнил стрелу, что нашел между лопатками тигра. Он припомнил внезапную ярость зверя и его рев, полный боли и ярости, внезапное его нападение. И он принялся восстанавливать происшедшее: человек слепил за ними сверху, увидев тигра, он выстрелил, чтобы сохранить добычу для себя, а потом ждал, когда Кинг уйдет и оставит Фоу-тан одну. Остальное ясно читалось по следам. Кинг был уверен, что это не солдат Лодивармана, грубая стрела подтверждала это так же, как и следы от огромных босых ног. Но что это был за человек и зачем он украл Фоу-тан? Ответ на вопрос заставил Кинга двигаться быстрее.

Недалеко от ущелья, наверху, Кинг обнаружил, что следы повернули направо вверх по руслу высохшего ручья вплоть до леса. Он благодарил Провидение, пославшее дождь, что помогло ему достаточно легко находить следы. Он знал, что похититель не мог уйти далеко, и был уверен, что нагонит его прежде, чем он сможет нанести обиду Фоу-тан. Тем не менее, спеша вслед, от ужаса он замирал, думая, что то, что ему постоянно нужно не упускать из виду следы преступника, может его сильно задержать, и вор выиграет в расстоянии; И действительно, на скалистом участке следы похитителя стали менее заметны, пока совсем не исчезли. Американцу пришлось остановиться и приняться за поиски следов, когда же он их в конце концов отыскал, похититель уже выиграл много времени и был далеко.

И опять Кинг помчался по лесу, на диво лишенному подлеска. Торопясь, он вдруг осознал, что до него доносится какой-то совершенно новый звук. Он не сразу мог определить его среди множества звуков, раздававшихся днем в лесу, но в нем было что-то угрожающее. Вдруг он случайно наткнулся на тех, кто производил его — это были громадные серые слоны, маячившие между стволами деревьев прямо на его пути.

При других обстоятельствах он остановился бы или, наконец, изменил направление, и если бы он сумел задуматься хоть на секунду, то обязательно изменил маршрут. Но им владел великий страх за Фоу-тан и поэтому, даже когда он понял, что на его пути, он думал только о том, как преодолеть это препятствие, чтобы не задерживаться.

Если бы он был способен трезво мыслить, то постарался бы избежать контакта с этими страшными, мечущимися по лесу животными — у диких слонов характер не из лучших; а эти, чем-то возбужденные и напуганные, были в поистине истерическом состоянии. Среди них были малыши, что было еще опаснее, поскольку матери, встревоженные за потомство, способны на все. Да и огромные самцы, охраняющие стадо, были в таком состоянии, что лучше их было не провоцировать.

Навстречу бегущему человеку спешил слон, уши его были оттопырены, хвост поднят торчком. Лес дрожал от его бешеного рева, и только тут Кинг понял ужас своего положения и, что он ничем не может помочь Фоу-тан, летя навстречу неминуемой смерти.

XI

ВОИНЫ ИЗ ПНОМ ДХЕКА

Когда чудовище схватило ее, Фоу-тан сопротивлялась, стараясь освободиться, но она была совершенно беспомощна в геркулесовых объятьях похитителя. Она пробовала оторвать лапу страшилища от лица, чтобы закричать и позвать Кинга, но и это ей не удалось.

Сначала существо несло ее одной рукой лицом вниз, но после того, как оно выбралось в лес, то взяло Фоу-тан на руки, так что она все время видела его лицо. При виде этого лица сердце ее упало. Это было уродливое лицо с толстыми губами и выступающими зубами, большими хлопающими на бегу ушами, низким нависшим лбом, прикрытым грубыми растрепанными волосами, почти сходившимися с мохнатыми бровями, под которыми блестели неприятные налитые кровью глаза.

Фоу-тан было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что она попала в руки йика. Несмотря на то, что она никогда не видела ни одного из этих ужасных людей, и никто вообще никогда из известных ей людей их тоже не видел, она была совершенно в этом уверена, как если бы встречалась с ними изо дня в день всю свою жизнь. Настолько сильны в сознании человека впечатления детства. Ну кем же — еще могло быть жуткое создание?

Ужас ее положения усиливался из-за контраста с состоянием счастья, в котором она пребывала во время похищения. Если бы ее Гордон Кинг был рядом с ней, она была бы уверена в спасении, настолько абсолютна была ее вера в его могущество. Но как же он узнает о том, что с ней? Будучи городской жительницей, она не могла представить себе, что Кинг может следовать за ними, читая отпечатки на земле, так что она потеряла всякую надежду. Она погибла! В этом Фоу-тан была совершенно убеждена — кто не знает, что йики питаются человечьим мясом?

Страшилище смутно догадывалось, что за ним гонятся, да и имело возможность видеть Кинга в деле, поэтому оно, не останавливаясь, спешило к знакомым скалам, где как ему было известно, можно было скрываться много дней, и если даже кто-то и обнаружит, то можно найти пещеру, вход в которую защитить нетрудно.

Но на бегу его внимание было привлечено знакомым шумом, опыт ему подсказывал, что следует избегать встреч с источником этих звуков и надо изменить курс. Почти сразу после этого он увидел, что наперерез ему слева медленно движутся слоны. Желания оспаривать права на тропу у него не было, поэтому он свернул правее, чтобы не встречаться с ними. Они действительно с ним не встретились, но почувствовали запах, и старый самец оставил стадо и направился к тому месту, где дикарь впервые увидел их. Остальное стадо сначала остановилось, а затем последовало за вожаком. Запах человека возбудил толстокожих. Они стали беспокоиться и метаться из стороны в сторону, тем более, что не могли определить, где находится источник этого запаха.

Когда дикарь обходил стадо на пути к своему старому логовищу, он постоянно держал слонов в пределах видимости, потому что он знал, что они могут его найти. Возможность минимальная, но предостеречься от нее требовал его первобытный инстинкт самосохранения. Поэтому все его внимание было устремлено в одну сторону, и он не заметил, что опасность подстерегала его с другой.

Человек двадцать солдат в потускневших от дождя и пыли джунглей доспехах остановились при виде страшилища и его ноши. Молодой офицер прошептал несколько слов своим подчиненным. Солдаты рассыпались, образовав полукруг. Один из них наступил на упавшую с дерева ветку. Страшилище моментально обернулось. Оно увидело двадцать хорошо вооруженных человек с копьями наготове, и соответственно закону природы, швырнуло девушку наземь и умчалось. Ему вслед посыпался дождь стрел, и некоторые из солдат хотели за ним бежать в погоню, но офицер остановил их.

— Девушка у нас, — сказал он, — пусть оно бежит. Нас за ним не посылали. Это не тот, кто похитил апсару из дворца Лодивармана.

Фоу-тан увидела солдат в тот же момент, что и страшилище, поэтому она тотчас же вскочила на ноги и бросилась обратно, в направлении к ущелью, где последний раз в жизни видела Кинга.

— За ней! — закричал офицер, — но не причиняйте ей вреда.

Фоу-тан бежала как стрела, и может быть, даже смогла бы от них скрыться, но она споткнулась и упала, когда же она поднялась, солдаты уже окружили ее. Держали ее крепко, но не причиняя боли, даже неприятных слов ей никто не говорил — ведь она была и могла остаться фавориткой Лодивармана, а ссориться с фаворитами неразумно.

— Где мужчина? — спросил офицер, обращаясь к Фоу-тан.

Девушка на мгновение задумалась, так что никто даже и не заметил промедления, и решительно мотнула головой в сторону сбежавшего страшилища.

— Вы же знаете не хуже меня, — сказала она, — почему вы не схватили его?

— Не этот, — ответил офицер, — я говорю о солдате гвардии, который похитил тебя из дворца Лодивармана.

— Никакого солдата гвардии, похитившего меня, не существует, — объяснила им девушка. — Это существо пробралось во дворец и утащило меня. А солдат гвардии погнался за нами в джунгли и пытался спасти меня, но ему не удалось.

— Лодиварман изволил сказать, что это был чужак, Гордон Кинг, что украл тебя из дворца, — пояснил офицер.

— Ты же видел существо, что украло меня, — продолжала Фоу-тан, — разве оно похоже на солдата Лодивармана?

— Нет, — согласился офицер, — но где же Гордон Кинг? Он исчез из Лодидхапуры.

— Я же тебе сказала, что он пытался освободить меня, — разъяснила Фоу-тан. — Он следовал за нами. Что с ним сталось, я не знаю. Может быть, йики прочли заклинание, что убило его.

— Йики! — воскликнул офицер. — Что ты хочешь сказать?

— Ты что, не понял, что мой похититель — йик? — спросила Фоу-тан. — Ты видел йика и не узнал его?

Среди окружавших их солдат послышались восклицания.

— Клянусь богами, это был йик, — сказал один. — Может, они здесь где-то рядом, — предположил другой и испуганно огляделся.

Фоу-тан, перепуганная не меньше их, увидела в этом страхе, тем не менее, возможность освобождения от солдат.

— Йики будут разгневаны, увидев, что вы отобрали меня у одного из них, — сказала она. — Он наверняка побежал предупредить их. Вам лучше скрыться. А если вы меня оставите здесь, то они за вами гнаться не будут.

— Клянусь Шивой, она права, — закричал один из воинов.

— Я не боюсь йиков, — храбро заявил офицер, — апсара с нами, и я не вижу смысла дольше здесь оставаться. Пошли! — и он мягко взял Фоу-тан за руку.

— Если вы заберете меня, они последуют за вами, — продолжала убеждать воинов Фоу-тан. — Вам лучше оставить меня здесь.

— Да, оставим ее здесь, — заворчали некоторые из них.

— Мы заберем девушку, — решил офицер. — Избежать мести йиков не так уж трудно, но если я вернусь в Лодидхапуру без апсары, то избежать мести Лодивармана мне не удастся, — и он отдал приказ отправляться в путь.

Пустившись в путь, многие продолжали оглядываться и обмениваться тревожными взглядами. То и дело слышалось ворчание и недовольные словечки, потому что никому из них не улыбалось сопровождать освобожденную пленницу йиков. Фоу-тан поддерживала их страхи и недовольство постоянным напоминанием о возмездии, которое постигнет их, когда йики их захватят.

— Ты глуп, что без нужды подвергаешь свою жизнь риску, — продолжала она уговаривать молодого офицера. — Если ты оставишь меня, то спасешься от йиков, а в Лодидхапуре совсем не обязательно знать, что вам удалось меня найти.

— Почему ты хочешь остаться здесь и стать жертвой йиков? — допытывался офицер.

— Никакой разницы нет, со мной вы или нет, — настаивала она, — йики все равно меня достанут. Они же в любом виде могут явиться и забрать меня. А если вы останетесь со мной, то они погубят и вас.

— А может быть, нам удастся спастись от них и вернуться в Лодидхапуру, — заупрямился офицер.

— Я предпочла остаться с йиками, чем возвращаться к Лодиварману, — вздохнула девушка. Она сохраняла надежду, что встретит Гордона Кинга до того, как йики заполучат ее — так велика была ее вера в силы возлюбленного, что она не сомневалась в том, что он их одолеет, несмотря на бесконечный ее страх перед йиками.

Доводы ее, однако, не подействовали. Ей не удалось отговорить молодого офицера от намерения забрать ее в Лодидхапуру. Рядовые же солдаты были не в восторге от ее компании, это было ясно сразу же. Они могли достойно встретить воинов Пном Дхека или Господина Тигра, но размышления о сверхъестественной силе мифологических йиков наполняли их суеверные души самым обыкновенным ужасом. Среди них нашлись даже такие, что начали поговаривать о том, чтобы убить офицера, бросить девушку и вернуться в Лодидхапуру с каким-нибудь подходящим объяснением, а за ним и ходить далеко не приходилось после встречи с йиком. Но их планам не суждено было свершиться.

Когда Кинг увидел приближающегося к нему слона, он по-настоящему встревожился — ситуация была всерьез опасная. Он торопливо огляделся в поисках пути к бегству, но нигде поблизости не было достаточно мощного дерева, способного выдержать титанический натиск слона. Встречаться с самцом лицом к лицу или спасаться бегством было почти одинаково безнадежно; но все же последний вариант был менее самоубийствен.

Но тут что-то случилось. Вожак остановился и посмотрел налево. Он перестал трубить, и вдруг совершенно неожиданно бросился бежать в диаметрально противоположном направлении, сопровождаемый всем стадом. Они ломились сквозь джунгли, ломая на пути деревья и кусты, пока не скрылись из виду.

С вздохом облегчения Кинг продолжил преследование похитителя, мчась вслед за слонами. Что случилось с вожаком, Кинг никак не мог догадаться, да и никогда так и не узнал. Он решил, что причиной тому причуды робкого и нервного животного. Он не знал, что изменившийся ветер донес до стада запах людей — солдат Лодивармана. Да, собственно, Кишу было все равно, его сознание было занято вещами для него более важными. Бегущие толстокожие совершенно затоптали следы, по которым он следовал, и это его очень беспокоило. Все, казалось, мешает успеху его дела. Он начал петлять вправо и влево от слоновьих следов в надежде найти хоть какой-нибудь след удравшего. Он уже почти оставил все свои надежды, как увидел слабый оттиск знакомого следа — огромной босой человеческой ноги. Это было просто чудо, что этот единственный след оказался незатоптанным слоновьим стадом. След указал ему направление и воодушевленный Кинг поспешил вперед.

Кинг продолжал преследование, идя по поваленным слонами деревьям до тех пор, пока не столкнулся с картиной, наполнившей его душу ужасными предчувствиями. Недалеко впереди лежал человек, ноги его были придавлены упавшим на него деревом. К человеку медленно приближался, время от времени припадая брюхом к земле, огромный леопард. Человек был беспомощен. Леопард в любой момент может напасть и разорвать его. Первой мыслью Кинга естественно, было, что это и есть похититель, но где же Фоу-тан? Пока он не получит ответа, человек должен быть жив.

Крикнув, чтобы отвлечь внимание животного, Кинг бросился вперед, одновременно заряжая лук. Леопард вскочил и мгновение смотрел на приближающегося человека. Разглядев зверя, Кинг стрелять из лука не стал, поскольку понял, что стрелой он только раздразнит зверя, и взялся за копье.

Придя в замешательство от появления еще одного существа, леопард неожиданно повернулся и исчез в джунглях.

Человек, лежащий на земле, видел все это. Его от леопарда спасли, но на Кинга, остановившегося рядом, он смотрел с опасением, потому что узнал пришельца, у которого украл девушку. Если он даже и надеялся на то, что спаситель ничего не знает о его вине, то первые же слова Кинга доказали обратное.

— Где девушка? — спросил американец.

— Солдаты забрали ее у меня, — угрюмо пробурчало страшилище.

— Какие солдаты?

— Это были солдаты из Лодидхапуры, — ответил дикарь.

— Думаю, ты врешь, — сказал Кинг, — придется мне тебя убить, — и поднял копье.

Дикарю умирать не хотелось» Девушку он потерял, терять к тому же еще и жизнь было неприятно. С усилием его мозги заработали и у него родилась простая мысль.

— Ты спас мне жизнь, — сказал он. — Если ты уберешь это дерево с моих ног, то я помогу тебе найти девушку и отобрать ее у солдат. Я это сделаю, если ты не убьешь меня.

Копье дикаря лежало рядом с ним, тоже попав под дерево. Приняв предложение, Кинг вытащил его из-под дерева, потом забрал лук и копье.

— Зачем ты это делаешь? — спросил дикарь.

— Раз уж я решил освободить тебя, то мне не хотелось, чтобы ты убил меня.

— Ладно, — ответил дикарь, — но я не собираюсь убивать тебя.

Кинг подошел и обхватил ствол дерева. Оно не было слишком большим, но упало под таким углом, что в одиночку освободиться было невозможно. Когда Кинг приподнял его, страшилище вытянуло ноги.

— Что-нибудь сломано? — спросил Кинг.

Дикарь медленно поднялся на ноги.

— Нет, — определил он.

— Тогда давай, в путь, — нетерпеливо прикрикнул Кинг, — у нас нет времени.

Вначале Кинг шел несколько позади. Его с первого взгляда поразило дикое выражение лица его спутника, теперь же он поражался его невероятным размерам. Его широкие покатые плечи, длинные руки говорили о поистине невероятных возможностях и фантастической силе. И тем не менее, существо, которое совершенно свободно могло бы убить его и с оружием и без оружия, послушно топало впереди до тех пор, пока Кинг не убедился, что страшилище никаких дурных намерений не питает и вполне может со всей простотой души спокойно нести свое оружие.

— Ты кто? — спросил Кинг после того, как они прошли в молчании довольно большое расстояние.

— Я Пранг, — ответил дикарь.

— А что ты делаешь тут, в джунглях?

— Я здесь живу.

— Где?

— Везде, — сделал Пранг широкий жест рукой.

— А где твои родственники?

— У меня никого нет, я живу один.

— Ты всегда жил в джунглях?

— Не всегда, но давно.

— А откуда ты?

— Из Пном Дхека.

— Так ты беглый раб? — спросил Кинг.

Дикарь кивнул.

— Меня не надо возвращать. Если ты попробуешь, я убью тебя.

— Я не собираюсь тебя возвращать в Пном Дхек. Я не из Пном Дхека.

— Да, я знаю это по твоему оружию, — сказал дикарь. — Ты из Лодидхапуры. Ты украл девушку, и они послали за тобой солдат. Это правда?

— Да, — кивнул Кинг.

— Наверно будет трудно забрать девушку у солдат из Лодидхапуры, — сказал Пранг. — Мы днем не сможем этого сделать, потому что их много, а нас мало. Но мы можем их найти и пойти за ними. А ночью ты можешь пробраться в лагерь и украсть девушку, если она пойдет с тобой.

— Пойдет, — сказал Кинг, а затем поинтересовался: — Сколько ты уже живешь в джунглях, Пранг?

— Я убежал, когда был мальчиком. С тех пор прошло много дождей. Я не знаю сколько, но уже много времени.

Они немного беседовали, идя по джунглям, но вполне достаточно для того, чтобы Кинг понял, что у этого громадного страшилища совершенно детский разум, и если не вызывать у него подозрений или страха, он послушен и покладист. Кинг заметил, что Пранг ведет его не тем путем, что они шли сюда. Он спросил дикаря, не идут ли они в неверном направлении, на что Пранг сказал, что он знает тропу, по которой солдаты будут возвращаться в Лодидхапуру, а так они смогут сильно сократить себе путь и догонят их.

В тех местах, где деревьев было мало, и большие пространства были покрыты слоновьей травой, Кинг чувствовал себя беспомощным — трава была выше их голов и полностью закрывала вид, а шорох листьев заглушал все остальные звуки. Но Пранга это не смущало, хотя он был безоружен и почти обнажен.

Они прошли довольно большой кусок зарослей слоновьей травы, пока не достигли чистой от травы и деревьев поляны. По ту сторону поляны недалеко от них был виден лес, но до него можно было добраться, вновь перейдя довольно широкий пояс слоновьей травы.

Когда они дошли приблизительно до середины поляны, их внимание было привлечено движением в траве перед ними, немного левее. Буквально в тот же момент показался из травы солдат в доспехах, затем вслед за ним появились еще воины. Кинг с первого же взгляда определил, что это солдаты не из Лодидхапуры: их оружие и доспехи были хотя и похожи, но не совсем, а шлемы совершенно не такого типа, что у него. При виде их Пранг остановился, а затем бросился бежать в обратном направлении, крича:

— Беги! Это воины из Пном Дхека!

Кинг стразу сообразил, что эти воины смогут помочь спасти Фоу-тан, если проводить к ней, но без Пранга это невозможно. Поэтому он бросился вслед за Прангом.

— Стой! — закричал американец.

— Никогда! — завопил Пранг. — Они заберут меня в рабство. Не пытайся освободить меня, или я тебя убью! — Но поимка Пранга для Кинга значила больше чем жизнь. И он продолжал гнаться за ним, поскольку тот не так далеко убежал.

Насколько тщетной казалась попытка схватить эту гору мускулов и костей, хотя достаточно было бы только задержать ее, потому что он был уверен, что солдаты их схватят — он видел, что они пустились им вдогонку.

По собственному опыту Кинг знал способ задержать бегущего, не увеча и не убивая, чего ему и не хотелось делать, хотя оружие у него было и пользоваться им он умел. Поэтому он отбросил копье и бросился под ноги Прангу. Сделано это было лихо, и Пранг шлепнулся как подкошенный.

— Быстрее! — заорал Кинг воинам из Пном Дхека. — Я держу его! — Он слышал, как они продираются сквозь сухую траву.

— Пусти меня, — кричал боровшийся с ним Пранг. — Отпусти меня, они опять возьмут меня в рабство. — Но Кинг отчаянно вцепился в него, что было почти то же, что держать за хвост вздыбившегося мула, так мощно и энергично сопротивлялся Пранг. Но вот появились солдаты и навалились на них обоих разом.

— Не убивайте его! — закричал Кинг, увидев угрожающие острия копий. — Подождите, выслушайте меня.

— Ты кто? — спросил офицер. — Что все это значит? Мы тебя видели с ним, а потом ты, солдат Лодивармана, накинулся на него как бы для нас. Что это означает?

— Это долгая история, — сказал Кинг, — а времени на объяснения нет. Где-то впереди девушка из Пном Дхека, которой я помог бежать из Лодидхапуры. Ее как раз опять захватили воины Лодивармана. Этот человек вел меня к ней. Можете вы помочь мне освободить девушку?

— Ты хочешь нас заманить в ловушку, — засомневался офицер. — Я не верю, что там вообще есть девушка.

— Там есть девушка, — подтвердил Пранг.

— Ее зовут Фоу-тан, — добавил Кинг.

В глазах офицера мгновенно возник интерес, а среди его парней раздался взволнованный шумок.

— Я пойду с тобой, — решил офицер, — а если ты мне солгал, то ты умрешь тотчас же, как подтвердится твое предательство.

— Меня это устраивает, — согласился Кинг, — но у меня есть еще одно условие. Я провести вас к девушке не могу. Но этот парень говорит, что может, и мне известно, что он сделает это охотно и быстро, если вы пообещаете ему в награду свободу, когда мы вернемся.

В глазах Пранга появился проблеск надежды, и он испытующе посмотрел на офицера, ожидая его ответа.

— Обязательно, — твердо заявил офицер. — Если он приведет нас к Фоу-тан, то кроме свободы он получит любую награду, какую только пожелает. Я обещаю это.

— Я хочу только свободу, — сказал Пранг.

— Тогда веди нас, — велел офицер. Отправляясь в путь, он отдал приказ двоим солдатам идти рядом с Прангом и двоим с Кингом и стрелять при первой же попытке бегства или предательства.

Явно заинтересовавшись Кингом, сам офицер тоже пошел рядом с ним. Он заметил — это было видно — что Кинг по физическому типу отличается от кхмеров, и его мучило любопытство.

— Ты не слишком похож на парня из Лодидхапуры, — сказал он в конце концов.

— А я и не из Лодидхапуры, — ответил Кинг.

— Но на тебе вооружение воинов Лодивармана, — настаивал офицер.

— Я из дальней страны, — пустился в объяснения Кинг. — Я потерял дорогу в джунглях, и меня взяли в плен солдаты Лодивармана. Я понравился королю, и он отправил меня служить в королевскую гвардию.

— Но как же ты тогда подружился с девушкой из Пном Дхека?

— Я же тебе уже говорил, что это долгая история, — повторил Кинг, — но когда мы найдем ее, она подтвердит все, что я сказал. Лодиварману служить меня заставили силой. Верности я ему не соблюдал, поэтому, если я попаду к нему в руки, то пощады мне ждать не придется. Поэтому я намерен, когда мы вернемся в Пном Дхек с Фоу-тан, просить службы в вашей армии.

— Если ты подружился с Фоу-тан, то твоя просьба не останется без ответа, — твердо сказал офицер.

— А ты о ней слышал? — поинтересовался Кинг.

Офицер смерил Кинга долгим испытующим взглядом и лишь затем ответил:

— Да.

XII

ГОСТЬ И ЗАКЛЮЧЕННЫЙ

Захватившие Фоу-тан воины не делали никаких попыток спешить. Почти два дня они стремительно прочесывали джунгли в поисках Фоу-тан и ее пособника, но теперь, найдя ее, они никуда не торопились, не спеша возвращаясь к своему лагерю, чтобы переночевать там. Не подозревая о воинах Бенг Кхера из Пном Дхека, они не думали о погоне. Беседы их часто касались личности спутника Фоу-тан. Некоторые считали, что Кинг и йик — это одно и то же.

— Я всегда знал, что с ним что-то не так, — высказывал свои предположения один из воинов. — Он необычный какой-то. Он не кхмер, и вообще не похож ни на кого из смертных людей.

— Может, он наг, который превратился в человека, а потом стал йиком, — предположил другой.

— А может он вообще всегда был йиком, — раздумывал третий, — человеческий вид принял, чтобы обмануть нас, попасть во дворец Лодивармана и украсть девушку.

В то время как они обсуждали эту проблему, воин, шедший в арьергарде, услышал что-то сзади. Он оглянулся и закричал: он увидел, что их нагоняет страшилище и группа солдат.

— Йики идут! — заорал он.

Остальные быстро обернулись на его крик.

— Я же говорил, — завопил один из них. — Йик привел с собой своих!

— Да это солдаты из Пном Дхека, — крикнул офицер. — Стройся, будем сражаться. Никто не должен говорить, что воины Лодивармана сбежали от воинов Бенг Кхера.

— Это йики, которые приняли вид солдат из Пном Дхека, — взвыл воин. — Смертные не должны сражаться против них, — и он отшвырнул копье и бросился наутек.

В тот же момент солдаты Бенг Кхера пошли в атаку, издавая боевой клич.

Дезертирства одного из воинов Лодивармана было достаточно, чтобы обуревавшие и другими ужас и недовольство достигли предела. Снедаемые суеверным страхом они все, крое командира, бросились бежать, оставив его одного с Фоу-тан. Какое-то время офицер продолжал стоять, а потом, видимо, поняв свою беспомощность и безнадежность положения, тоже повернулся и помчался догонять своих парней.

Трудно себе представить, что чувствовала Фоу-тан. Совершенно внезапно появилась компания солдат из ее родного города, а с ними этот ужасный йик, который похитил ее у Гордона Кинга, и сам Гордон Кинг. Она стояла в немом изумлении и широко раскрытыми глазами смотрела на приближающихся мужчин, потом повернулась к своему возлюбленному.

— Гордон Кинг, — сказала она, — я знала, что ты придешь.

Солдаты из Пном Дхека собрались вокруг нее. Рядовые держались на почтительном расстоянии, а офицер приблизился и встав на колени, поцеловал ей руку.

Кинга нисколько не смутило явное уважение и почтение, с которым они обращались с ней, кроме того он понимал, что незнаком с обычаями страны. Впрочем, ему было известно, что к апсарам или храмовым танцовщицам здесь относились с благоговением в связи с ритуальной природой их танцев, что в глазах людей связывало их с религиозной жизнью их нации и делало их в какой-то степени отражением богов.

Офицер коротко и почтительно расспросил ее, и когда он уверился в верности и честности Гордона Кинга, то подозрительность по отношению к нему сменилась сердечностью.

На вопросы Фоу-тан о Пранге, Гордон ответил, рассказав то, что услышал от него самого, и хотя Фоу-тан было очень трудно освободиться от мысли, что он йик, никому другому она не могла бы поверить так просто и с готовностью, как Гордону Кингу, чьи слова для нее были сочетанием правды и авторитетности.

— Теперь я привел тебя к девушке, — сказал Пранг, обращаясь к офицеру, — дай мне свободу, как ты мне обещал.

— Она твоя, — ответил офицер, — но если хочешь, ты можешь вернуться и жить в Пном Дхеке, и я обещаю тебе, что король сделает тебя свободным человеком.

— Да, — подтвердила Фоу-тан, — и у тебя будет еда и одежда до конца дней твоих.

Дикарь покачал головой.

— Нет, — отказался он. — Я боюсь города. Отпусти меня в джунгли, я здесь в безопасности. Отдай мне мое оружие обратно и отпусти меня.

Они сделали как он просил, и через минуту Пранг заковылял в лес, чтобы вскоре скрыться из виду: он променял городскую роскошь на свободу в джунглях.

Они снова пустились в путь, на сей раз в Пном Дхек. Фоу-тан шла рядом с Кингом; она тихонько сказала ему:

— Давай не будем никому говорить о нашей любви. Я должна сначала убедить отца, а после этого об этом может знать весь мир.

По пути Кинг снова и снова поражался почтительности остальных по отношению к Фоу-тан. Она была настолько заметна, что их естественная легкая фамильярность, по сравнению с ней выглядела просто кощунственной. Для Кинга как человека западного воспитания казалось странным такое почтение к храмовой танцовщице, но он только радовался, зная всем сердцем, что какое бы благоговение по отношению к Фоу-тан они не проявляли, она его более чем достойна и заслужила прекрасными своими качествами и чистотой души.

Долгий переход прошел без приключений, и к концу второго дня перед ними выросли городские стены. Пном Дхек был похож на Лодидхапуру, Его великолепные каменные сооружения величественно возвышались посреди джунглей. Покрытые узорами башни и изумительные храмы свидетельствовали об искусстве и культуре их создателей; весь город носил трудно определимый отпечаток древности. Пном Дхек был живой город, но настолько смягченный и растворенный в веках, что даже в жизни он казался больше перевоплощенным в славе веков, чем в актуальности современности.

— Пном Дхек! — прошептала Фоу-тан с любовью и благоговением.

— Ты рада, что вернулась? — спросил Кинг.

— Трудно выразить этим словом, что я чувствую, — отвечала девушка. — Я сомневаюсь, что ты можешь осознать, что Пном Дхек означает для его сыновей или дочерей, и еще что ты способен осознать благодарность к тебе, Гордон Кинг, потому что только тебе я обязана своим возвращением.

Он молча смотрел на нее. Ее взгляд, устремленный на Пном Дхек, был полон восторженной экзальтации. В голову его закралось сомнение.

— Фоу-тан, может быть, — вымолвил он, — ты приняла благодарность за любовь?

Она бросила на него взгляд.

— Ты не понимаешь, Гордон Кинг, — огорчилась она. — Уже две тысячи лет любовь к Пном Дхеку питает кровь, что породила меня и живет во мне. Это умрет вместе со мной, но я могу не увидеть Пном Дхека больше никогда и быть счастливой, но если я не увижу никогда тебя, я не буду счастлива даже в Пном Дхеке. Теперь ты понимаешь?

— Ревность моя к камням и дереву лишь показывает, как я люблю тебя, — признался Кинг.

Один из солдат, сняв доспехи и оружие, побежал вперед к городским воротам, чтобы оповестить об их прибытии; у ворот раздался звук фанфар, которому стали отвечать фанфары по всему городу, затем послышалось низкое уханье гонгов и звон колоколов, город ожил. Кинг опять изумился, но это было только начало.

Пока они медленно шли по направлению к городским воротам, появилась компания солдат, а за ними вереница богато украшенных слонов. Кроме того появились поющие и танцующие люди — мужчины, женщины и дети, и их становилось все больше и больше. Тысячи людей так быстро собрались, что это Кингу казалось просто чудом, так же как и причина их ликования. В конце концов он решил, что Фоу-тан должна быть по крайней мере жрицей, так как все же было ясно, что вся эта шумиха и ликование в их честь.

Простой народ обогнал солдат, толпа быстро приближалась. Тогда солдаты, составлявшие их эскорт, выстроились кругом Фоу-тан и Кинга, но толпа держалась на почтительном расстоянии, а из беспорядочного шума Кинг стал улавливать отдельные слова их приветствий, которые повергли его в полное смятение.

— Фоу-тан! Фоу-тан! — кричали все. — Добро пожаловать нашей любимой принцессе, потерянной и вновь нашедшейся!

Кинг повернулся к девушке.

— Принцесса! — воскликнул он. — Ты мне ничего не говорила, Фоу-тан, об этом.

— Много мужчин ухаживали за мной из-за того, что я принцесса, — объяснила она. — Ты полюбил меня просто, а не как принцессу, и мне хотелось, чтобы так оставалось как можно дольше.

— Так Бенг Кхер твой отец? — спросил он.

— Да, я дочь короля, — кивнула головкой Фоу-тан.

— Я рад, что не знал этого, — просто сказал Кинг.

— И я тоже, — согласилась девушка, — потому что теперь ничто не сможет заставить меня усомниться в твоей любви.

— Мне хотелось бы, чтоб ты не была принцессой, — сказал он встревоженным голосом.

— Почему?

— Никто бы не имел никаких возражений, если бы рабыня захотела выйти за меня замуж, — пояснил он, — но я могу себе представить, что многие будут против брака безымянного воина и принцессы Пном Дхека.

— Может быть, — печально согласилась она, — но давай не будем думать об этом.

На слоне, возглавлявшем шествие под красно-золотым зонтом сидел большой человек с твердым лицом. Когда слон, на котором он ехал, остановился около них, со спины животного была спущена лесенка и человек спустился на землю, в то время как все вокруг простерлись ниц. Фоу-тан выступила перед ним, опустилась на колени и взяла его руку. У человека с каменным лицом повлажнели глаза, он поднял девушку и заключил ее в объятья. Это был Бенг Кхер, король, отец Фоу-тан.

После первых объятий Фоу-тан что-то шепнула Бенг Кхеру, и он немедленно велел Гордону Кингу приблизиться. Следуя примеру Фоу-тан, Кинг встал на колени и поцеловал королевскую руку. — Встань! — сказал Бенг Кхер. — Моя дочь, принцесса, говорит, что своим спасением из Лодидхапуры она обязана тебе. Ты будешь соответствующим образом вознагражден. Тебе станет известна благодарность Бенг Кхера. — Он поманил одного из своих приближенных, и тот спустился со своего слона. — Проследи, чтобы этот храбрый воин ни в чем не нуждался, — приказал он. — Позже мы вновь призовем его.

Фоу-тан еще раз шепнула что-то отцу.

Король слегка нахмурился, как если бы ему не понравились чем-то слова Фоу-тан, но вскоре лицо его опять смягчилось, и он опять обратился к своему сановнику.

— Ты должен сопроводить воина во дворец и оказать ему все почести, ибо он гость Бенг Кхера. — Затем он вновь, взяв с собою Фоу-тан, забрался на слона. Сановник, которому был поручен прием Кинга, подошел к нему.

Первое впечатление у Кинга было не слишком приятное. Лицо у парня было вульгарное и чувственное, манеры полны высокомерия и надменности. Он даже не попытался скрыть своего отвращения, когда увидел грязное и пропыленное обмундирование рядового, стоявшего перед ним.

— Следуй за мной, солдат, — сказал он. — Король был столь снисходителен, что повелел устроить тебя во дворце, — и не удостоив больше ни словом, повернулся и направился к слону, на котором прибыл из города.

На слоне кроме них было еще двое сановников и раб, державший над ними зонт. Совершенно не думая о том, каково ему, и вообще как будто рядом вообще никого нет, они принялись обсуждать неуместность приглашения рядового солдата во дворец. Неожиданно сопровождающий повернулся к нему.

— Как твое имя, мой солдат? — брезгливо спросил он.

— Мое имя Гордон Кинг, — ответил американец, — но я не твой солдат.

Сказал он это твердо и решительно, прямо в глаза придворному.

Глаза сановника сузились, затем он вспыхнул и нахмурился.

— Ты, должно быть, не знаешь, — еле выговорил он, — что я принц и зовут меня Бхарата Рахон. — Голос был неприятный, а тон надменный.

— Вот как, — вежливо осведомился Кинг. Так вот он, Бхарата Рахон — человек, которого Бенг Кхер выбрал для Фоу-тан в мужья. — Неудивительно, что она сбежала и спряталась в джунглях, — пробормотал Кинг.

— Что такое? — вопросил Бхарата Рахон. — Что ты сказал?

— Я уверен, — ответил Кинг, — что благородному принцу вовсе не интересно, что может сказать какой-то там рядовой.

Бхарата Рахон что-то прорычал, и разговор прекратился. Они оба ни разу не обратились друг к другу за все время, что процессия продвигалась по широким улицам Пном Дхека ко дворцу короля. Вдоль дорог стояли радостно приветствующие люди, и Кинг видел искренность их встречи Фоу-тан.

Дворец Бенг Кхера представлял собой низкое очень разбросанное по огромной территории здание. Центральная часть его представляла собой гармоничное целое, к которому различные короли пристраивали кто что считал нужным, совершенно не считаясь с сохранением гармонии, но в целом он производил впечатление и был значительно больше дворца Лодивармана. Территория дворца была великолепно ухожена и представляла собой дивный сад. Ворота в королевскую резиденцию были невероятной величины, они были явно рассчитаны на то, чтобы в них свободно проходила колонна слонов, по двое в ряд.

Широкая аллея прямо от ворот вела к центральному входу во дворец здесь вся процессия спешилась и последовала за Бенг Кхером и Фоу-тан, которым оказывались такие почести и совершалось все столь церемонно, что Кинг не в силах был себе поверить — он вообще не представлял себе ничего подобного. Он решил, что если прибытие и отбытие королей должны сопровождаться такими церемониями, то слава королевской власти обладает оборотной стороной. Здесь было по крайней мере двести солдат, слуг, придворных, священнослужителей и рабов, и все они были заняты в церемонии встречи короля и принцессы, все проделывалось с такой механической аккуратностью, все так четко играли свои роли, что американцу стало ясно, что все это просто формальности, к которым привыкли за многие годы исполнения.

Бенг Кхер с Фоу-тан проследовали в сопровождении свиты по длинному коридору, ведущему в зал для аудиенции, там король отпустил всех, а сам с дочерью проследовал в зал, и за ними закрылась дверь. Большая часть свиты тотчас же разошлась.

Бхарата Рахон поманил Кинга за собой и отведя его в другую часть дворца, провел в комнату, которая потом оказалась одной из трех.

— Вот твои покои, — сказал Бхарата Рахон. — Я пошлю рабов за одеянием, более подходящим для гостя Бенг Кхера. Еду тебе будут подавать здесь. Изволь не покидать апартаментов без разрешения моего или короля.

— Я-то думал, что я гость, — ухмыльнулся Кинг, — а оказывается, я — заключенный.

— Таково желание короля, — ответствовал принц, — тебе бы, парень, следовало быть более благодарным за те милости и почести, что ты удостоился.

— Фью-ю-ю! — присвистнул Кинг, когда Бхарата Рахон покинул комнату. — Какое счастье от тебя отделаться. Чем больше я тебя вижу, тем больше понимаю, почему Фоу-тан предпочла Господина Тигра принцу Бхарате Рахону.

Оглядывая комнаты, Кинг заметил, что они выходят в королевский сад — поистине дивное место, он уже не удивлялся, что Фоу-тан так любит свой дом.

Его размышления были прерваны приходом двух рабов: один из них принес теплую воду для мытья, а второй — одежду, подходящую для королевского гостя. Они ему сказали, что им велено быть к его услугам до тех пор, пока он будет оставаться во дворце, и что один из них будет постоянно ждать его приказаний в коридоре. Воду раб принес в двух глиняных сосудах на коромысле, а мыться можно было в дальней комнате в глиняной чаше таких размеров, что в ней спокойно помещался человек. Были принесены щетки, полотенца и всевозможные предметы туалета.

Кинг разделся и влез в чащу. Один из рабов принялся поливать его теплой водой, в то время как второй начал неистово тереть его двумя щетками. Мытье вышло вполне героическое, но после него Кинг почувствовал себя бодрым и посвежевшим.

Когда рабы были удовлетворены результатами растирания, они вывели его из чаши на мягкий ковер, где умастили его с ног до головы и втирали масло до тех пор, пока оно полностью не впиталось в кожу. По завершении этой процедуры они еще смазали его какой-то сладко пахнущей жидкостью. Пока водонос опорожнял чашу и выносил воду, второй раб помогал Кингу облачиться в новую одежду.

— Я Хамар, — прошептал он, когда водонос вышел. — Я принадлежу Фоу-тан, она мне доверяет. Она послала тебе вот это как знак, чтобы ты тоже доверял мне.

Он вручил Кингу тоненькое колечко дивной работы. Оно висело на золотой цепочке.

— Носи его на шее, — сказал Хамар. — Во многих местах в Пном Дхеке оно обеспечит тебе безопасность. Сильнее только власть короля.

— Она ничего не передавала? — спросил Кинг.

— Она просила сказать тебе, что не все так благоприятно, как она надеялась, но чтоб ты не терял надежду.

— Передай ей мою благодарность, если сможешь, — попросил Кинг, — и скажи, что ее слова и подарок подбодрили меня.

Вернулся второй раб, и поскольку Кингу больше ничего не было нужно, он отпустил их.

Едва они ушли, как явился молодой человек в великолепном придворном облачении.

— Я Индра Сен, — отрекомендовался посетитель. — Бхарата Рахон прислал меня проследить, чтобы ты не испытывал ни в чем недостатка во дворце Бенг Кхера.

— Похоже, Бхарате Рахону не по душе принимать рядового, — с улыбкой сказал Кинг.

— Да, — согласился молодой человек. — Именно таков он и есть. Иногда у Бхараты Рахона такой вид, будто король — он. Конечно, он надеется когда-нибудь стать королем, потому что говорят, что Бенг Кхер твердо решил выдать Фоу-тан замуж за него, а поскольку у Бенг Кхера нет сына, то Фоу-тан и Бхарата Рахон будут править после смерти Бенга Кхера, да не допустят того боги.

— Не допустят чего? — спросил Кинг. — Не допустят смерти Бенга Кхера или того, чтобы правили Фоу-тан и Бхарата Рахон?

— Все до одного будут служить Фоу-тан преданно, верно и с радостью, — парировал Индра Сен, — но я не знаю никого, кому бы нравился Бхарата Рахон, и есть опасность, что он в качестве мужа Фоу-тан сможет заставить ее делать то, что в другом случае она бы никогда не делала.

— Странно, — проговорил Кинг, — что в стране, где король может иметь много жен, у Бенга Кхера нет сына.

— У него много сыновей, — пояснил Индра Сен, — но сын наложницы не может стать королем. А королева у Бенг Кхера была одна, и когда она умерла, он не захотел взять другую.

— А если бы Фоу-тан не нашлась и Бенг Кхер умер, Бхарата Рахон все равно стал бы королем?

— В таком случае принцы бы выбрали нового короля, но это не был бы Бхарата Рахон.

— Значит, его женитьба на Фоу-тан — единственная надежда стать королем?

— Да, это единственная надежда.

— А Бенг Кхер благосклонен к его сватовству? — продолжал Кинг.

— Бенг Кхер находится под каким-то странным влиянием Бхараты Рахона, — объяснил Индра Сен. — Король всем сердцем склоняется к свадьбе Фоу-тан и Бхараты Рахона, а поскольку он стареет, то хочет, чтобы она была поскорее. Хорошо известно, что Фоу-тан против этого. Она не хочет выходить замуж за Бхарату Рахона, но если во всем остальном король ей уступает, то в этом он тверд как алмаз. Однажды Фоу-тан уже убежала в джунгли, чтобы избежать замужества, и до сих пор неизвестно, каков будет конец, потому что наша маленькая принцесса, Фоу-тан, обладает волей и разумом, а король — ну, он король.

В течение трех дней Индра Сен исполнял обязанности хозяина. Он показал Кингу дворцовую территорию, водил его в храмы и в город, на базарную площадь, на многочисленные рынки. Они вместе смотрели танцы апсар во дворце храма; но ни разу за эти дни Кинг не видел ни Фоу-тан, ни Бенг Кхер не посылал за ним. Дважды Хамар передавал ему короткие устные послания от Фоу-тан, но это были лишь слова, которые к тому же можно было доверить чужим, хотя и верным устам, и что совершенно не устраивало влюбленного.

На четвертый день Индра Сен не пришел, как обычно, утром. Хамар тоже не появлялся. Явился только второй раб — невежественный неразговорчивый малый, которого нипочем не удавалось вовлечь в беседу.

Кинг ни разу не выходил из своих покоев без Индры Сена, но хотя Бхарата Рахон предупредил его, чтоб он не вздумал выходить без разрешения, Кинг это всерьез не принял, отнеся предупреждение на счет мерзкого характера кхмерского принца. К тому же Индра Сен являлся прежде чем представилась необходимость или возможность выйти одному, кроме того, молодой сановник никогда не проявлял иного отношения к Кингу, как к какому-то нежеланному, он всегда вел себя с ним, как с уважаемым и приятным гостем. Поэтому у Кинга ни разу не создалось впечатления, что он не может выйти когда захочет. Он подождал Индру Сена какое-то время и решил пройтись по королевскому саду, предупредив раба, постоянно ожидавшего приказаний за дверью, что если Индра захочет, то может найти его там. Но когда он открыл дверь, то увидел в коридоре не раба, а двух здоровенных воинов: они моментально повернулись и перегородили выход скрещенными копьями.

— Из комнат выходить нельзя, — резко сказал один из них: это был четкий приказ, который явно не полагалось обсуждать.

— А почему? — осведомился американец. — Я гость короля и хочу прогуляться по саду.

— У нас приказ, — ответил воин. — Вам не разрешено выходить из ваших покоев.

— Получается, я не гость короля, а его пленник.

Воин пожал плечами.

— У нас приказ, — сказал он, — больше нам ничего не известно.

Американец вернулся в комнату и закрыл дверь. Что все это значит? Он подошел к окну и принялся размышлять, глядя в сад. Он мысленно восстановил каждое свое действие и слова с момента прибытия в Пном Дхек, ища, чтобы такое могло случиться, что отношение к нему так изменилось; но ничего не обнаружил. И он пришел к выводу, что это результат события ему не известного. Ясно было лишь, что все это связано с его любовью к Фоу-тан и решимостью Бенг Кхера выдать дочь замуж за Бхарату Рахона.

Время шло. Молчаливый раб принес еду, но ни Хамар, ни Индра Сен не появлялись. Кинг мерил шагами свои покои как тигр в клетке. Он часто останавливался около окон, завидуя свободе в саду по сравнению с ограниченным пространством в его комнатах. В тысячный раз он принимался изучать помещение, ставшее его тюрьмой. Росписи и драпировки, покрывавшие свинцовые стены постоянно вызывали у него интерес и любопытство, но сегодня из-за вынужденного пребывания среди них он почувствовал, что они ему надоели. Знакомые сцены, запечатлевшие королей, жрецов и танцующих девушек, замершие солдаты, чьи копья и стрелы всегда неподвижны сегодня производили на него удручающее впечатление. Их действия навсегда заторможены и остановлены художником, что усугубляло его беспомощное состояние в заключении.

Солнце стало склоняться к западу, в королевском саду пролегли длинные тени, молчаливый слуга вновь принес еду и зажег в каждой из трех комнат лампы — обыкновенные масляные светильники, но все же мрак наступающей ночи они немного рассеивали. Молодость и здоровье взяли свое — Кинг поел с удовольствием. Раб убрал посуду, затем вернулся.

— Какие приказания будут на ночь, хозяин? — спросил он.

Кинг покачал головой.

— Можешь до утра не возвращаться, — ответил он.

Раб удалился, и Кинг потихоньку принялся поигрывать с мыслью, засевшей в мозгу. Внезапное изменение его статуса, о чем говорило исчезновение Хамара и Индры Сена и присутствие воинов в коридоре, дало ему понять о приближающейся опасности и естественно направило его мысли к идее бегства.

Окна были расположены не слишком высоко, ночь — темная, город и джунгли он знает — все это вселяло веру в то, что можно обрести свободу без особого риска. Но он медлил, потому что не знал ничего определенного, на чем базируется гнев Бенг Кхера, и на него ли он направлен, ну, а самое главное, он не мог покинуть Пном Дхек, не поговорив с Фоу-тан.

Обсуждая сам с собой все эти проблемы, он продолжал расхаживать по всем трем комнатам своих апартаментов. Он остановился во внутренней, где колеблющийся свет светильника отбрасывал странную тень — он не сразу понял, что его собственную — на узорную драпировку, свисавшую от потолка до пола. Он остановился и глубоко задумался, устремив невидящий взгляд на чудную ткань, как вдруг заметил, что она шевелится и выпячивается. Там кто-то или что-то было.

XIII

ПРОЩАЙ НАВСЕГДА!

В первый раз, с тех пор как Кинг вошел во владения короля Бенг Кхера, он сообразил, что среди узорных тканей и драпировок, окружавших его, нет оружия. Увидев таинственное колыхание и выпячивание ткани, он быстро подошел к ней, приготовившись встретить любого — друга или врага. Он видел как что-то выпуклое движется под драпировкой, приближаясь к ее краю и замер. Быстрым движением ткань откинулась, и Хамар, раб, вошел в комнату: в тот же момент Кинг схватил его за горло.

Но он мгновенно узнал Хамара и с улыбкой отступил, отпустив жертву.

— Я не знал кого ждать, Хамар, — извинился он.

— Врагу вас не застать врасплох, хозяин, — тихо сказал раб, — это хорошо, потому что в Пном Дхеке враги у вас могущественные.

— Что привело тебя, Хамар, да еще и так таинственно и тайно?

— Вы один? — прошептал Хамар.

— Да.

— Тогда моя миссия выполнена, — сообщил Хамар. — Я обеспечивал безопасность и секретность того, кто следует за мной.

Драпировка опять заколыхалась, как если бы за ней кто-то прошел, и из-за нее вышла Фоу-тан, в то время как Хамар, низко поклонившись, удалился.

— Фоу-тан! — воскликнул Кинг, шагнув к девушке.

— Мой Гордон Кинг! — шепнула Фоу-тан, падая к нему в объятья.

— Что случилось, что ты приходишь ко мне этим путем? — спросил Кинг. — Я знаю, что что-то случилось, потому что сегодня ко мне не пришли ни Хамар, ни Индра Сен и в коридоре выставлены часовые — я в заключении. Но зачем говорить о таких вещах раз ты здесь? Все остальное неважно, Фоу-тан.

— Ах, Гордон Кинг, очень много важного, — возразила девушка. — Я пришла бы и раньше, но стража была выставлена, чтобы не допустить меня к тебе. Король, мой отец, сходит с ума от гнева. Завтра ты будешь уничтожен.

— Но почему? — изумился Кинг.

— Потому что вчера я пришла к отцу и призналась в нашей любви. Я взывала к его благодарности к тебе за спасение от Лодивармана и к его любви ко мне, веря что они могут перевесить его решимость поженить нас с Бхаратой Рахоном. Он впал в совершенно неистовую ярость. Он велел мне удалиться в свои покои и приказал завтра уничтожить тебя. Но благодаря Хамару и Индре Сену я нашла выход, и вот теперь пришла попрощаться с тобой навсегда, Гордон Кинг, и сказать, что куда бы ты ни ушел, мое сердце всегда будет с тобой, хотя тело и может стать подневольной рабой другого. Индра Сен и Хамар проведут тебя в джунгли и укажут путь к великой реке в той стороне, где восходит солнце. На противоположном берегу ты будешь в безопасности от интриг Бенг Кхера и Бхараты Рахона.

— А ты, Фоу-тан, — ты пойдешь со мной?

Девушка покачала головой.

— Нет, Гордон Кинг, — я не могу, — печально сказала она.

— Но почему? Ты любишь меня, а я люблю тебя. Поедем со мной в страну свободы и счастья, где никто не будет спрашивать о нашем праве на счастье, и будем жить как нам велят боги, ибо мы; ты, Фоу-тан, и я созданы друг для друга.

— Этому не суждено сбыться, Гордон Кинг, — вымолвила девушка. — То, что предлагаешь мне ты — это единственное счастье, о котором я только могу мечтать, потому что для таких как я, обязательства уничтожают саму мысль о личном счастье. Я рождена принцессой, и это обстоятельство налагает на меня обязательства, избежать которых невозможно. Если бы у меня были братья или сестры, рожденные королевой, все могло бы быть иначе, но королевскую династию Пном Дхека продолжаю только я. Нет, Гордон Кинг, даже любовь не может внедриться между принцессой Пном Дхека и ее долгом по отношению к ее народу. Моя любовь всегда будет принадлежать тебе, и мне будет тяжелее, чем тебе. Если я, слабая, могу стать мужественной, то как ты, мужчина, позволишь себе слабость? Поцелуй меня еще раз, в последний раз, Гордон Кинг, и иди с Хамаром и Индрой Сеном, они проведут тебя в джунгли и покажут путь к свободе.

Замолчав, она обняла его за шею и прижалась губами к его губам. Он почувствовал, что щеки ее мокры от слез, и глаза у него заволокло пеленой. Может быть, до этого самого момента расставания Кинг не представлял себе, как глубоко пустил корни в его сердце этот нежный цветок диких джунглей. Хрупкая и прекрасная, как тончайший мейссенский фарфор, маленькая подкрашенная принцесса с длиннейшей родословной и многими веками истории позади держала его в стальных тисках рабства.

— Я не могу оставить тебя, Фоу-тан, — сказал он. — Давай я останусь. Может быть, если я поговорю с твоим отцом…

— Это бесполезно, даже если он удостоит тебя аудиенции, а он этого не сделает.

— Тогда если ты меня любишь так, как я люблю тебя, то ты пойдешь со мной.

— Не говори так, Гордон Кинг, — взмолилась девушка, — это жестоко. Я приучена ставить долг превыше всего, даже любви. Принцессы для счастья не рождаются. Их высокое рождение посвящает их долгу. Они тоже люди, а человеческого счастья им часто не достается. А теперь ты должен идти. Индра Сен и Хамар ждут тебя. Каждая секунда промедления сокращает твои шансы на спасение.

— Я не хочу бежать, — сказал Кинг, — я останусь и встречу лицом к лицу все, что мне суждено, потому что без тебя, Фоу-тан, жизнь ничего не стоит. Я предпочел бы остаться и умереть, чем уходить без тебя.

— Нет, нет! — воскликнула она. — Подумай обо мне. Я должна жить, и когда я буду думать о тебе, я буду гораздо счастливее, если буду думать о живом, чем если я буду знать, что ты мертв.

— Ты хочешь сказать, что пока я жив, есть надежда?

Она покачала головой.

— Не в этом смысле, — объяснила она, — просто я буду счастлива, думая, что где-то есть ты и может быть, ты счастлив. Если ты любишь меня, то не лишай меня этого кусочка счастья.

— Если я уйду, — проговорил он, — знай, что где бы я ни был, я всюду несчастлив.

— Я женщина не меньше чем принцесса, — грустно улыбнулась она, — может быть мысль о том, что ты несчастлив из-за того, что я отказала тебе, принесет мне немножко печального счастья.

— Тогда я пойду, Фоу-тан, чтобы сделать тебя счастливой моим несчастьем, но думаю, что уйду недалеко и всегда буду лелеять надежду, даже если ты ее оставишь. Думай о том, Фоу-тан, что я близко и жду дня, когда смогу предъявить на тебя свои права.

— Этому не бывать, Гордон Кинг, — печально ответила она, — но хуже от того, что мы лелеем несбыточную надежду, нашим сердцам не будет. Поцелуй меня опять. Это будет последний поцелуй любви для Фоу-тан.

Их последнее прощальное объятье, полное любви и страсти, было коротким. Фоу-тан с трудом оторвалась от Кинга и ушла.

Ушла! Кинг долго смотрел на все еще колышущуюся ткань. Невозможно, что она ушла из его жизни навсегда.

— Фоу-тан! — шепнул он. — Вернись ко мне! Я знаю, ты вернешься! — Но тупая боль в груди была его собственным ответом на вопль разрывающейся души.

Ткань опять зашевелилась, и сердце у него едва не выскочило из груди, но это был всего лишь Хамар.

— Скорее, хозяин! — закричал раб. — Нельзя терять время!

Кинг кивнул. Он прошел за Хамаром, тяжело ступая — ноги будто свинцом налились — за драпировку и увидел стоящего в проходе Индру Сена с горящим факелом.

— По просьбе принцессы, — доложил Индра.

— Да будут боги ей защитой, — ответил Кинг.

— Пошли! — сказал Индра Сен, и повернув пошел впереди по какому-то коридору, а затем по длинной каменной лестнице, которую Кинг узнал — она вела далеко вниз, в подвалы дворца. Они проходили разветвленные коридоры, образующие сложный лабиринт под дворцом, напоминающий соты, пока наконец не вышли к туннелю, ведущему под землей прямо в джунгли.

— Там течет великая река, Гордон Кинг, — указал на восток Индра Сен. — Я хотел бы проводить тебя, но не осмеливаюсь — если заподозрят, что мы с Хамаром помогли тебе бежать, то вина падет на голову нашей принцессы, потому что Хамар ее раб, а я вхожу в ее свиту — я офицер ее гвардии.

— Об этом не может быть и речи, — возразил Кинг, — у меня и так нет слов, чтобы выразить мою благодарность тебе и Хамару.

— Возьми, хозяин, — Хамар протянул какой-то узел, — это одежда, в которой ты пришел сюда. А тут еще оружие: копье, нож, лук и стрелы. Это подарок принцессы, она сказала, что никто так хорошо не знает, как пользоваться всем этим, как ты. А одежду действительно лучше сменить, та что на тебе, для джунглей опасна.

Они подождали, пока Кинг переодевался в свою поношенную форму, и попрощавшись, вернулись в туннель. Он остался в полном одиночестве. На восток лежал Меконг, где, смастерив плот, можно было легко вернуться к цивилизации. На юге была Лодидхапура, а по ту сторону — хижина Че и Кенгри. Кинг знал, что если он выберет путь на восток к Меконгу, он никогда больше не вернется в джунгли, не вернется вообще. Он подумал о Сьюзен Энн Прентайс и других своих друзьях из внешнего мира; он подумал о действенной, практической жизни, что ожидает его там. А затем перед ним предстало видение — девушка-цветок на огромном слоне. Оно напомнило о их совсем недавней первой встрече и все стало ясно: ему надо сделать выбор, раз и навсегда, между цивилизацией и джунглями — между цивилизацией и окончательным сознанием, что он никогда не увидит свой цветок, и джунглями и надеждой, пусть даже смутной.

— Сьюзен Энн решила бы, что я дурак, и я с ней согласен, — пробормотал он, пожав плечами, повернулся лицом к югу и начал свой долгий и одинокий путь по джунглям.

Определенного плана действий у него не было. Он единственно только определил одно: он идет к Че и Кенгри и будет там скрываться до тех пор, пока не пройдет настолько много времени, что можно будет предполагать, что Бенг Кхер прекратил поиски. А тогда, скорее всего, он вернется в окрестности Пном Дхека. Кто может сказать, что случится? Для человека характерно вечно сохранять надежду. Конечно, он знал, что он дурак, но это его не очень огорчало — лучше быть дураком в джунглях, особенно если его дурость сохранит для него Фоу-тан.

Джунгли вокруг были полны знакомых запахов и звуков. Держа копье на готове на всякий случай он принялся отыскивать тропу, которая, как он знал, вела на юг, в нужном ему направлении. Когда он нашел ее, что-то заставило его оставить на дереве рядом зарубку на всякий случай, чтобы, если понадобится, он смог легко найти путь в Пном Дхек.

Он шел всю ночь. Довольно долгое время неподалеку его сопровождал какой-то зверь, но напасть не осмелился и звуки, говорившие о его присутствии, исчезли. Вскоре наступил рассвет, а с ним и чувство большей безопасности.

После рассвета он набрел на стадо диких свиней, и прежде чем они заметили его присутствие, он успел убить стрелой поросенка. Вожак, сверкая клыками и налитыми кровью глазками, обнаружил его и бросился в атаку, но Кинг ждать его не стал, а взобрался на дерево по соседству, достаточно большое, чтобы не бояться нападения кабана.

Все стадо удрало, только вожак еще долгое время оставался поблизости, сердито расхаживая под деревом, на котором сидел Кинг, и время от времени злобно на него поглядывая. Голодному Кингу казалось, что прошло уже слишком много времени, но в конце концов и кабан сообразил, что бессмысленно ждать добычу, засевшую на дереве и он потрусил в джунгли, вслед за стадом. Еще довольно долго было слышно, как он продирается через кусты, но и этот звук затих в отдалении. Тогда Кинг слез и забрал свою добычу. Зная привычки кабанов в джунглях, Кинг не стал задерживаться на том же месте, а перекинул добычу через плечо и прошагал еще с милю. Найдя удобное место, он развел огонь, и вскоре здоровенный кусок свинины поджаривался на костре.

После еды он отошел от тропы подальше в джунгли, нашел место, где можно было бы прилечь, и уснул. Во сне ему снилось белоснежное белье и мягкие подушки и слышались голоса переругивающихся и спорящих людей. Они ему мешали, поэтому он решил продать дом и переселиться в другое место. В это время он проснулся, потому что на самом деле проспал больше шести часов. Он до сих пор был раздражен на соседей, и в его ушах продолжали звучать их громкие голоса. Он открыл глаза и в удивлении уставился перед собой. Потом улыбнулся: сон о доме заслонил реальность. А затем его улыбка стала еще шире — он увидел на дереве целую компанию верещащих обезьян.

Следующую ночь он тоже провел в пути, а когда наступило утро он увидел, что находится в окрестностях Лодидхапуры. Он больше не охотился и не разжигал огня, а питался фруктами и орехами, которые росли здесь в изобилии. Он не намеревался рисковать и днем ходить в окрестностях Лодидхапуры, поэтому нашел себе удобное местечко и решил проспать до ночи.

На сей раз ему снился очень приятный сон; они с Фоу-тан одни в джунглях и все препятствия на их пути исчезли, но вот они услышали приближающиеся человеческие голоса, их присутствие и шум беспокоят Фоу-тан и сердят Кинга. Он так разозлился, что даже проснулся. Фигура Фоу-тан стала таять и он покрепче зажмурился, чтобы удержать ее, но голоса остались, что удивило Кинга. Он мог даже расслышать отдельные слова:

— Говорю тебе, это он, — сказал один голос, а другой завопил: — Эй ты, проснись! — Тогда Кинг открыл глаза и увидел двадцать крепких парней в медных сверкающих доспехах армии Лодивармана.

— Так ты вернулся! — воскликнул один из воинов. — Не думал я, что ты такой дурак.

— Я тоже, — согласился Кинг.

— А где девушка? — спросил тот же парень. — Лодиварман будет рад заполучить тебя, но он все же предпочел бы девушку.

— Он ее не получит, — сказал Кинг. — Она в безопасности во дворце своего отца в Пном Дхеке.

— Да-а, тогда тебе будет худо, — сочувственно протянул солдат, — и мне жаль тебя, ты парень смелый.

Кинг пожал плечами. Он огляделся в поисках пути к спасению, но все двадцать стояли вокруг. Он медленно поднялся на ноги.

— Вот он я, — сказал он, — что вы собираетесь со мной делать?

— Мы собираемся отвести тебя к Лодиварману, — объяснил тот, что все время вел с ним беседу. Солдаты отобрали у него оружие — и связали ему руки за спиной. Это не было ни жестокостью, ни грубостью — наоборот, они не скрывали своего восхищения им, его храбростью.

— Хотелось бы знать, как ты это сделал? — спросил воин, идущий рядом с Кингом.

— Что именно?

— Как ты незамеченным пробрался в королевские покои и выбрался оттуда, да еще и с девушкой. Уже трое погибли из-за этого, но Лодиварман так ничего и не добился.

— А кто погиб и почему?

— Первым — мажордом.

— А он-то за что? Мажордом ничего не делал, он только послушался приказа Лодивармана, — сообщил Кинг.

— Похоже, ты много об этом знаешь, — проговорил воин, — но именно поэтому он и умер. Один-единственный раз ему надо было ослушаться короля, а он струсил, и Лодиварман лежал связанный с кляпом во рту пока не пришел Вай Тхон.

— А еще кто погиб?

— Часовой, что стоял с тобой на пару в пиршественном зале. Ему пришлось сознаться, что он оставил пост и тебя одного, а вместе с ним был казнен офицер стражи за то, что поставил чужестранца на пост во дворец короля.

— Это все? — поинтересовался Кинг.

— Да, — ответил воин. Кинг улыбнулся; увидев улыбку, воин спросил, в чем дело.

— А, ничего особенного, — сказал Кинг, — просто я задумался.

Он думал, что самый виноватый в их бегстве — часовой, который позволил Фоу-тан упросить себя пропустить их в сад. Он догадывался, что этот человек будет не слишком рад его возвращению в Лодидхапуру.

— Так что Лодиварман до сих пор не знает, как я сбежал из дворца? — переспросил он.

— Нет, но узнает, — с жестокой улыбкой ответил один из солдат.

— Что ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать, что прежде, чем тебе удастся умереть, он выжмет из тебя правду.

— Очевидно, мое пребывание в Лодидхапуре будет весьма приятным, — предположил Гордон Кинг.

— Не знаю, насколько оно будет приятным, но весьма недолгим, — не возражал воин.

— Это радует.

— Оно будет недолгим, но покажется вечностью, парень. Я видел людей, погибших в результате мести Лодивармана.

Кинг узнал, что его нашли чисто случайно — это был обычный дозор окрестностей Лодидхапуры. Вскоре и сам великий город предстал перед их глазами во всей своей многовековой красе, но безжалостной, как его собственные камни, как сердца, что бьются за его стенами. Он был построен на крови и жизнях миллиона рабов, его хмурые стены в течение двух тысяч лет были свидетелями жестоких кровавых преступлений во имя королей и богов.

— Мельница богов! — размышлял Кинг. — Удивительно не то, что она так тонко мелет, а то, что ее хозяева умудряются из глубины веков дотянуться до жертвы с другого края света, которая даже не знает об их существовании.

Они быстро приближались к одним из ворот Лодидхапуры, за порталами которых следует оставить всякую надежду. Это было хорошо известно Кингу, но единственное, что его сейчас интересовало, так это его собственная апатия к неумолимой судьбе. Он знал, что ему надо бы подумать о бегстве, но тем не менее он фаталистически воспринимал мысль о неминуемой смерти, ибо что ему оставалось ждать хорошего от жизни? Орбита его существования ограничивается сияющим солнцем, вокруг которого вращается его любовь — его маленькой пламенеющей принцессой. Отлученный навсегда от тепла и света ее близкого присутствия, он — просто одинокий сателлит, бесцельно болтающийся в темноте и холоде межзвездного пространства. Что может предложить такое существование по сравнению с мирным забвением смерти?

Каковы бы ни были его мысли, внешне они никак не отражались: в Лодидхапуру он вошел твердой походкой, высоко подняв голову. В городе его и его эскорт быстро окружили любопытные, толпа росла — новость о том, что взят в плен похититель танцовщицы прокаженного короля, быстро распространилась по всему городу.

Его отвели в темницу в подвалах дворца Лодивармана и приковали цепями к стене. Его приковали как дикого зверя двойными цепями, да и еда, что швырнули перед ним, как перед диким зверем, была такова, что ее побоялись бы зверю предложить. Тьму его подвала должен был разгонять свет, проникающий через маленькое окошко под самым потолком — потолок, правда был низкий. Но окно и окном было трудновато назвать — просто маленькое отверстие, через которое пролезть мог бы разве домашний кот средних размеров. Но все-таки кое-какой свет и воздух сквозь него проникали.

И снова как много раз за последнее время, у Кинга появилось ощущение, что он галлюцинирует. Несмотря на множество событий, происшедших со времени его выздоровления, у него никак не могло уложиться в голове, что он свободнорожденный американец двадцатого века — пленник кхмерского короля. Это фантастика, это невероятно, немыслимо. Он прибег ко всяческим доводам, чтобы подтвердить ошибки и заблуждения в связи с помрачением ума, но в конце каждого из размышлений обнаруживал, что прикован двойной цепью в темном, грязном и вонючем подвале.

Пришла ночь, а с ней и самые мерзкие из обитателей подвалов — крысы. Он их гнал, но они всякий раз возвращались. Он был вынужден сражаться с ними всю ночь, когда же забрезжил свет, они скрылись, и он, измученный, сел на каменный пол.

Он, видимо, уснул, но он в этом не был уверен, потому что почти сразу кто-то положил ему руку на плечо и слегка потряс, стараясь разбудить. Это была рука Вамы, командира десятки, что когда-то, впервые, взяла его в плен в джунглях вместе с Фоу-тан, это была дружеская рука, потому что воин в медных доспехах искренне восхищался храбрым чужестранцем, осмеливавшимся воспрепятствовать желаниям прокаженного короля, которого сам Вама боялся больше, чем уважал.

— Я рад снова увидеть тебя, Гордон Кинг, — сказал Вама, — но мне жаль, что мы встречаемся в таких обстоятельствах. Ярость Лодивармана неукротима, и никто не может спасти тебя, но может быть мучения последних часов тебе облегчит сознание, что у тебя много друзей среди воинов Лодидхапуры.

— Спасибо тебе, Вама, — отвечал Кинг. — На кхмерской земле я нашел больше чем дружбу, а если я найду и смерть, то по собственному выбору. Я готов ко всему, что ждет меня, но я хочу, чтоб ты знал, что твои уверения в дружбе облегчат мне предсмертные страдания. Но почему ты тут? Что, Лодиварман послал тебя исполнить приговор?

— Ну, так легко тебе от него не отделаться, — вздохнул Вама. — Я не знаю, что у него на уме. Мне было приказано привести тебя к нему — это знак почета по отношению к тебе, ведь ты произвел на него впечатление своим поведением.

— Наверно, он хочет допросить меня, — предположил Кинг.

— Без сомнения, — согласился Вама, — но это он мог доверить и своим палачам: они хорошо умеют выжимать все что угодно из своих жертв, любые признания.

Вама наклонился и отпер висячий замок, что скреплял цепи, освободил от них Кинга и вывел его в коридор, где ожидала вся десятка, чтобы эскортировать пленника к Лодиварману. Среди прочих были и Чек с Кау, с которыми Кинг подружился, пока служил в качестве воина в королевской гвардии Лодивармана, прокаженного короля. Приветствия их были суровы, но от этого не менее сердечны; и охраняемый и сопровождаемый друзьями, Гордон Кинг проследовал в приемный зал Лодивармана.

XIV

ГОСПОДИН ТИГР

Лодиварман с перекошенным от злобы лицом сгорбился на громадном троне. Его окружали военачальники, министры, верховные жрецы и сановники из свиты, слева, стоя на коленях, раб держал золотой поднос, полный грибов. Но в этот момент Лодиварман был настолько полон чувством мести, что даже не обращал внимания на предмет своей странной страсти. Наконец-то он заполучил того, на ком он может сорвать и удовлетворить свой необузданный гнев.

Дрожа от несдерживаемого гнева, Лодиварман уставился на Гордона Кинга, которого подвели к подножию возвышения, на котором стоял трон.

— Где девушка? — злобно спросил король.

— Принцесса Фоу-тан находится в полной безопасности во дворце Бенг Кхера, — ответил Кинг.

— Как тебе удалось вывести ее? Тебе кто-то должен был помочь. Если ты хочешь избавить себя от страшных мучений, говори правду, — закричал король дребезжащим от ярости голосом.

— Король Лодиварман должен лучше других знать, как я отобрал у него девушку, — парировал американец.

— Я тебя не об этом спрашиваю, — вскрикнул, трясясь, Лодиварман. — Шива покарает тебя многими муками и страданиями за мое унижение и оскорбление, но я могу смягчить их, если ты назовешь своих сообщников.

— У меня нет сообщников, — отвечал Кинг. — Я забрал принцессу и ушел, и никто не видел меня.

— Как ты выбрался наружу? — вопросил Лодиварман.

— Ты собираешься пытать меня, Лодиварман, — улыбнулся Кинг. — И ты хочешь убить меня. Так зачем мне доставлять тебе удовольствие признаниями? Ты уже уничтожил троих, я буду четвертым. Жизнь каждого из нас стоит больше твоей. Я бы на твоем месте не добавлял к тому, за что тебе придется ответить перед Господом после смерти.

— Что ты, чужестранец, знаешь о кхмерских богах?

— Я знаю мало или почти ничего ни о Брахме, ни о Вишну, ни о Шиве, — возразил Кинг, — но я знаю, что превыше всех Бог, перед которым держат ответ и короли и тираны. И в его глазах добрый король значит не больше чем раб, а самый презренный в его глазах — тиран.

— Ты испытаешь на себе могущество и Брахмы, и Вишну, и Шивы! — прошипел Лодиварман. — Ты осмелился поставить своего Бога выше их! Клянусь богами, перед смертью ты испытаешь мучения во славу их милосердия.

— Каковы бы ни были мои мучения, Лодиварман, они будут происходить от тебя, — возразил Кинг. — Боги к этому не имеют никакого отношения.

К королю подошел младший жрец и принялся что-то шептать ему на ухо. Вай Тхон, верховный жрец, тоже был здесь. Старик с сочувствием глядел на Кинга, зная что беспомощен и ничем не может облегчить участь своего друга — кто лучше верховного жреца представляет себе власть короля и бессилие богов.

Жрец с заметным энтузиазмом продолжал что-то доказывать королю.

Лодиварман выслушал тихий совет и задумался. Затем он вновь поднял глаза на Кинга. — Нам доставит большое удовольствие доказать могущество наших богов перед нашим народом. Господин Тигр бога не ведает, ты сразишься с ним. Если твой Бог столь могуществен, он сохранит тебя. — Лодиварман подцепил щепотку грибов и откинулся на троне. — Отведите к Господину Тигру, — велел он, — но не выпускайте зверя, пока мы не придем.

Солдаты окружили Кинга и повели его к выходу, но они еще не успели выйти из зала для аудиенций, как Лодиварман остановил их.

— Стойте! — крикнул он. — Никто не сможет сказать, что Лодиварман нечестен даже с врагом. Когда парень войдет к Господину Тигру, дайте ему для защиты копье. Я уже наслушался россказней о его доблести, попробуем убедиться в ней собственными глазами.

Кинга вывели из дворца и через королевский сад повели к огромному храму Шивы. Там, на одной из нижних террас, где он никогда не был, его провели в небольшой амфитеатр, в центре которого находилось углубление, похожее на арену, общей площадью футов сто квадратных. Арена была расположена много ниже самого амфитеатра. Вход в нее был вниз по лестнице, затем через узкий каменный коридор, заканчивавшийся массивными деревянными дверями. Воины распахнули двери.

— Входи, Гордон Кинг, — сказал Вама. — Вот мое копье, и да помогут тебе и твой и наши боги.

— Спасибо! — ответил Кинг. — Думаю, что они все мне пригодятся, — и вошел на залитую солнцем арену. Двери за ним закрылись.

Пол и стены арены были сложены из каменных блоков без признаков какого-либо раствора, но пригнаны они были так превосходно, что почти не было видно границ камней. Оглянувшись, Кинг обнаружил на противоположной стороне еще одну огромную дверь, за которой он почувствовал присутствие — зловещее присутствие — дикого голодного хищника.

Кинг перехватил рукой копье, определяя его вес. Это было крепкое, хорошо сбалансированное копье. Он опять обратился мыслями к студенческим дням, когда он метал копье, — почти такое же — под восторженные вопли своих однокашников. Но тогда учитывалась только дистанция, только поверхностная демонстрация, что и отличает нашу цивилизацию.

Какое тогда имело значение, что кто-то метает более точно? А на самом деле именно это и должно быть практическим критерием эффективности. Гордон Кинг умел метать на более далекое расстояние, что выглядит с нашей точки зрения гораздо более убедительно и красиво, чем точность. Но неграмотный Че научил его тому, чему не умел учить колледж, и он овладел искусством менее видным, но более важным — точности попадания.

Уже дважды он встречался с Господином Тигром и поражал его копьем. Каждый раз Кингу это казалось чудом. Ему казалось невероятным, что это может повториться в третий раз, что в третий раз он сможет одолеть повелителя Азии. Да и что это ему даст на сей раз? Спасшись от жестоких клыков и когтей тигра, он попадет в не менее, а скорее всего гораздо более жестокие лапы Лодивармана.

Стоя на каменных плитах арены под палящими лучами солнца он следил за тем, как на скамейках амфитеатра над ареной начинают собираться зрители. Свидетелями его гибели должны были стать члены королевской свиты: принцы, знать, воины, министры и священнослужители. Среди них были и женщины. Самым последним явился Лодиварман в сопровождении охраны и рабов. По мере того, как он шествовал к покрытому украшениями трону, все становились на колени, а самые подобострастные даже касались лбом каменных плит пола. Около трона Лодиварман остановился, тусклым взглядом обвел собравшихся и перевел его на арену, где стоял одинокий воин. В долгом взгляде короля были ненависть и сдерживаемая ярость — низкое создание, осмелившееся поднять руку на персону короля!

Лодиварман медленно опустился на трон. Затем он сделал короткий знак слуге, и секундой позже раздался звук трубы. Коленопреклоненные мужчины и женщины встали и заняли свои места. Лодиварман вновь поднял руку и снова послышался звук трубы: все повернулись к низкой двери по другую сторону арены от американца.

Кинг увидел, как медленно поднялся тяжелый барьер. Сначала в темноте за ним ничего видно не было, но потом что-то зашевелилось и двинулось к выходу, и Кинг увидел то, что и предполагал: знакомые желтые и черные полосы великолепного меха. Громадный тигр медленно вышел и остановился в проходе, щурясь от яркого солнечного света. Вначале его внимание привлекли люди на каменных скамейках над ним, он посмотрел на них и зарычал. Затем он взглянул перед собой и увидел Кинга. Моментально поведение его изменилось. Он припал к земле, угрожающе помахивая хвостом, он вытянул голову, и глаза его загорелись.

Гордон Кинг нападения ждать не стал. У него была своя теория, базирующаяся на знании поведения этих диких тварей. Он знал, что они теряются и даже робеют, если объект нападения ведет себя неожиданно и непривычно.

Среди людей, собравшихся над ареной раздались возгласы удивления смешанного с восхищением, когда они увидели совершенно поразительное зрелище — Кинг надеялся, что оно так же поразит и тигра — вместо зверя, нападающего на человека, они увидели, что человек нападает на тигра: Кинг бежал прямо на припавшее к земле животное с копьем наизготовку.

Тигр пришел в замешательство. Он не предполагал ничего подобного; а затем он повел себя так, как надеялся Кинг. Перепуганный неожиданным поведением человека, тигр повернулся и бросился бежать, подставив — как Кинг и рассчитывал — свой левый бок противнику.

Рука с копьем сделала молниеносное движение. Тяжелое копье, посланное точной и сильной рукой американца, вонзилось в полосатую шкуру прямо под левой лопаткой. В тот же миг Кинг отбежал в самый дальний угол арены. Бегущий по инерции тигр перекувырнулся несколько раз на каменных плитах: его устрашающий рев и кашляющее рычание потрясли амфитеатр. Кинг был уверен, что попал в сердце, но он знал, что гигантские кошки и умирая, в состоянии уничтожить своего врага. Именно поэтому он и постарался оставить между собой и им максимально возможное расстояние. И хорошо, что сделал это: тигр поднялся на ноги, поискал его взглядом и бросился прямо на Кинга.

Человек продолжал стоять безоружный и беспомощный. Зрители, затаив дыхание, поднялись со своих мест и замерли в напряжении, ожидая жестокого и кровавого конца.

Приблизительно половину арены тигр преодолел большими прыжками. Человек содрогнулся, решив, что он промахнулся и не попал в сердце. Он уже приготовился перебежать в сторону, чтобы избежать первой атаки хищника, хотя и знал, что все тщетно, как вдруг буквально в воздухе, во время прыжка тигр рухнул и громадная его туша, перевернувшись, свалилась прямо к ногам Кинга.

Какое-то время все молчали, а потом внезапно зрители разразились криком. — Он завоевал жизнь, Лодиварман! Он завоевал свободу! — кричали самые храбрые, остальные их поддерживали.

Лодиварман сгорбившись, с отвратительной гримасой на лице, подозвал к себе приближенного и шепотом сказал несколько слов. Затем прокаженный король поднялся и прошел среди встающих по мере его приближения на колени людей, и вышел из амфитеатра.

Чуть позднее открылась дверь на арену и скрипя, пропустила Ваму и воинский эскорт.

Кинг приветствовал своего бывшего сотоварища улыбкой. — Тебе велено докончить то, что должен был сделать тигр? — поинтересовался он. — Или ты будешь сопровождать меня на пути к свободе?

— Ни то, ни другое, — ответил Вама. — Нам приказано отвести тебя обратно в темницу, во всяком случае, таков был приказ короля. Но если он не отпустит тебя, — тихо добавил Вама, — это будет позор для Лодивармана, потому что нет человека более заслуживающего жизни и свободы, чем ты. Ты первый из тех, кто встречался с тигром на этой арене и вышел живым.

— Что никак не удовлетворило жажду мести Лодивармана, — предположил американец.

— Боюсь, что ты прав, — согласился Вама, идя рядом с ним по коридору к темнице. — Но тебе следует знать, что сегодня у тебя появилось много новых друзей в Лодидхапуре, среди нас ведь есть люди, что в состоянии оценить смелость, силу и ловкость.

— Моя ошибка заключается не в выборе друзей, — объяснил Кинг, — а в выборе врага, ведь врага я сумел выбрать такого, что с ним могут не суметь справиться все друзья в мире.

Снова Кинга приковали к знакомому холодному камню в сыром, мрачном подвале. Но на сей раз ему было немного легче: Вама и его воины на прощанье подбодрили его теплыми, дружескими словами, да и раб, принесший затем еду, высказал ему свое восхищение. Еда, кстати, была хорошо приготовлена и ее было много. День прошел, миновала и долгая ночь, а наутро к Кингу пришел посетитель. Когда он остановился у входа, заключенный узнал его желтое одеяние и седую бороду — это был Вай Тхон, верховный жрец Шивы. Лицо заключенного просветлело от удовольствия при виде гостя.

— Добро пожаловать, Вай Тхон, — воскликнул он, — и прими мои извинения за жалкое гостеприимство, с которым я могу принять столь достойного и желанного гостя.

— Не думай об этом, — возразил старик. — Мне совершенно достаточно того, что ты встречаешь бедного старого жреца с таким удовольствием и радостью. Я очень рад видеть тебя, но я хотел бы, чтобы это происходило в более благоприятных обстоятельствах и чтобы я был глашатаем более приятных новостей.

— Ты хочешь мне что-то сообщить? — спросил Кинг.

— Да, — отвечал Вай Тхон. — Благодарность и дружеское расположение к тебе привели меня сюда. Я хочу предупредить тебя, хотя предупреждение в таких условиях мало чего стоит.

— Лодиварман не хочет дать мне свободу, не так ли?

— Нет, — промолвил Вай Тхон. — Он считает, что ты нанес ему такое оскорбление, которое предать забвению невозможно. Ты должен быть уничтожен, но таким образом, чтобы ответственность за твое убийство легла на плечи не Лодивармана.

— А каким образом это должно произойти?

— Тебя доставят в приемную Лодивармана, где тебе объявят о том, что тебе даруют свободу, потом тебя выведут и убьют солдаты его гвардии под предлогом, что ты покушался на жизнь короля, и они были вынуждены в целях защиты короля убить тебя.

— Вай Тхон, — сказал Кинг, — может быть твое предупреждение и не спасет мне жизнь, но мне будет легче в последние часы, ведь я теперь знаю всю силу твоей дружбы. А теперь иди, чтобы если вдруг мне удастся избежать тяжкой судьбы, что желает мне Лодиварман, никто не мог заподозрить тебя.

— Благодарю тебя за заботу, друг мой, — произнес старый жрец, — и хотя я ничем не могу тебе помочь, я буду молить богов защитить тебя. — Он подошел и положил руки на плечи Кингу. — Прощай, сын мой, сердце мое полно горечи, — слезы выступили у него на глазах, он повернулся и вышел из темницы.

Вскоре после ухода Вай Тхона Кинг услышал звук приближающихся шагов, а затем и клацанье и звон оружия и доспехов. Когда воины подошли к нему, он увидел только незнакомые лица. Офицер, возглавляющий отряд, приветливо обратился к Гордону.

— Я принес тебе хорошие новости, — сказал он, отпирая замок и снимая с Кинга цепи.

— Здесь любые новости хороши, — ответил американец.

— Но это лучшие из новостей, — произнес офицер, — Лодиварман приказал привести тебя к нему, чтобы лично объявить тебе о том, что ты свободен.

— Великолепно, — согласился Кинг, с трудом выдавив улыбку и вспоминая слова Вай Тхона.

Заключенного снова привели в знакомый зал для аудиенций, и снова он стоял перед троном Лодивармана. Около короля на сей раз было немного членов свиты, видимо он не хотел, чтобы все знали об очередном его коварстве. Но как бы мало их ни было, раб с блюдом грибов стоял рядом с троном, и вид этих непритязательных лакомств привлек внимание пленника. Его осенила идея как спасти свою жизнь, и идея эта была связана с грибами.

Он понимал, что думать и действовать надо быстро, ведь неизвестно, когда и как последует сигнал к его убийству.

Окруженный солдатами, он пересек помещение и остановился прямо перед троном. Ему следовало бы пасть ниц, но он не стал этого делать, наоборот, он взглянул тирану прямо в глаза.

— Лодиварман, — произнес он, — выслушай меня, прежде чем подать сигнал к исполнению задуманного тобой плана, потому что твоя собственная жизнь и счастье висят на волоске.

— Что ты этим хочешь сказать? — вопросил Лодиварман.

— Ты расспрашивал меня о могуществе моего Бога, — Лодиварман, — продолжал Кинг, — но ты видел, как я одолел Господина Тигра перед лицом гнева Шивы, а теперь ты видишь, что я знаю о твоих планах убить меня. Как ты думаешь, как бы я смог одолеть тигра или узнать твои планы без вмешательства и помощи моего Бога?

Лодиварман, казалось, пришел в замешательство.

— Меня предали, — гневно сказал он, переводя взгляд с одного из подданных на другого.

— Наоборот, — возразил Кинг, — тебе предоставляется такая возможность, какой без меня никогда бы не представилось. Ты можешь выслушать меня до того, как меня убьют?

— Я не понимаю, о чем ты говоришь. Я послал за тобой, чтобы освободить тебя. Но говори, я слушаю.

— Ты прокаженный, — проговорил Кинг, — и при этом ужасном слове Лодиварман вскочил с трона, дрожа от ярости. Лицо его исказилось, а обычно тусклые глаза засверкали.

— Смерть ему! — закричал он. — Еще никто не мог при мне произнести это проклятое слово и остаться жить!

В ответ на крик Лодивармана солдаты окружили Кинга.

— Подожди! — крикнул американец. — Ты сказал мне, что выслушаешь меня. Подожди пока я договорю, потому что для тебя это важнее жизни.

— Говори тогда, и быстро, — прорычал Лодиварман.

— В той великой стране, откуда я пришел, — продолжал Кинг, — очень много великолепных врачей, которые изучили все виды болезней, от которых страдает человечество. Я тоже врач, и учился у этих людей, и учился и знаю проказу. Лодиварман, ты думаешь, что болезнь твоя неизлечима, но я, человек, которого ты хочешь уничтожить, могу вылечить тебя.

Все в зале услышали эти слова, произнесенные тихо, но четко и ясно. Стало так тихо, будто все перестали дышать.

Лодиварман после приступа гнева сник на троне, казалось, он потерял сознание. Его трясло, подбородок опустился на грудь. Кинг знал, что произвел впечатление и на Лодивармана, и на всех остальных, более того, он знал, что победил. Он, зная человеческую натуру, понимал, что и Лодиварман — человек и ухватится за любую возможность избавиться от измучившей его болезни.

Наконец к тирану вернулся дар речи. — Ты можешь вылечить меня? — почти жалобно спросил он.

— Залогом тому будет моя жизнь, — твердо ответил Кинг, — при условии, что поклянешься в присутствии Вай Тхона, верховного жреца, всеми своими богами, что если я вылечу тебя, ты даруешь мне жизнь и свободу…

— Жизнь, свобода и все почести, что я в силах тебе предоставить, будут дарованы тебе, — дрожащим голосом вскричал Лодиварман, — если ты вылечишь меня, можешь просить все, что пожелаешь. Не будем медлить. Лечи меня.

— Ты страдаешь от этой болезни много лет, Лодиварман, — объяснил Кинг, — и за день ее не вылечить. Мне надо приготовить лекарство, и ты должен следовать моим инструкциям, потому что я смогу вылечить тебя только при условии полного послушания.

— А может быть ты захочешь отравить меня?

Кинг задумался. Этого момента он не предусмотрел, но решение пришло само.

— Я смогу успокоить тебя, Лодиварман, — добавил он, — каждый раз, когда я буду давать тебе лекарство, я при тебе буду его пробовать сам.

Лодиварман кивнул.

— Это предохранит меня, — согласился он, — а что еще?

— Помести меня там, где я буду все время находиться перед глазами Вай Тхона, верховного жреца. Ты ему доверяешь, и он проследит, чтобы я не принес тебе вреда. Он поможет мне добыть те снадобья, которые нужны, и завтра я буду готов начать лечение. Но для того, чтобы твой организм был готов к принятию лекарства, и чтобы лекарства смогли на него подействовать, мне не нужно ничего, кроме твоего сотрудничества.

— Говори! — велел Лодиварман. — Я сделаю все, что ты предложишь.

— Следует уничтожить все трибы в Лодидхапуре, — заявил Кинг. — Вели рабу сжечь эти, что он приготовил, и никогда в жизни не прикасайся больше к грибам.

Лодиварман разозлился.

— Какое отношение грибы имеют к лечению? — возмутился он. — Это единственное, что доставляет мне в жизни удовольствие. Это просто выдумка, ты просто хочешь поиздеваться надо мной.

— Как хочешь, — пожал плечами Кинг. — Я могу тебя вылечить, только если ты будешь повиноваться моим инструкциям. Мои лекарства не произведут никакого эффекта, если ты будешь продолжать есть грибы. Но это твое дело, Лодиварман. Делай как хочешь.

Некоторое время правитель сидел в задумчивости, нервно барабаня пальцами по ручке трона, затем резко повернулся к коленопреклоненному рабу у трона.

— Выбрось эти проклятые штуки! — закричал он. — Выбрось! Уничтожь! Сожги! И никогда больше не показывайся мне на глаза!

Раб, дрожа, ретировался вместе с грибами, и Лодиварман обратился к одному из своих сановников.

— Грядки с королевскими грибами уничтожить, — закричал он, — и проследи, чтобы все было уничтожено. — А затем к другому: — Пригласи Вай Тхона. — Когда сановники удалились, он вновь повернулся к Кингу.

— Сколько времени уйдет на лечение? — спросил он.

— Я смогу тебе ответить только тогда, когда увижу как ты реагируешь на мои лекарства, — отвечал американец, — но я думаю, что улучшение наступит почти сразу. Все может быть. Быть может, лечение будет долгим, а может, выздоровление наступит быстро.

Пока они дожидались Вай Тхона, Лодиварман засыпал Кинга вопросами. Теперь, когда он узнал, что можно вылечиться от проказы, и что его будут лечить, он как будто переродился. Исчез снедавший его страх, и безнадежность будто смыло твердым обещанием американца. Когда Вай Тхон вошел в зал, он был поражен улыбкой на лице Лодивармана: он так давно ее не видел, что и забыл, что этот человек умел улыбаться.

Лодиварман быстро все объяснил Вай Тхону и дал ему инструкции относительно американца, потому что хотел, чтобы тот ускорил процесс приготовления лекарств.

— Завтра, — закричал он, когда Вай Тхон с Кингом выходили из зала, — завтра начнется мое лечение!

Гордон Кинг не стал ему объяснять, что лечение уже началось. Оно началось в тот самый момент, когда король велел уничтожить грибы, потому что он не хотел, чтобы Лодиварман знал, что никогда не болел проказой. Болезнь, от которой так страдал король, была просто острой формой дерматита, вызванного пищевым отравлением. Кинг молил Бога, чтобы его диагноз оказался верным.

XV

ВОЙНА

Когда Вай Тхон с Кингом пришли в жилище Вай Тхона, то тотчас же рабы были посланы в джунгли на поиски и сбор различных странных трав и корней, из которых Кинг составил три варианта лекарств, но в основе каждого было мягко действующее слабительное. Предназначение остальных ингредиентов было в основном создать впечатление и придать таинственности, потому что как бы Кинг ни порицал свое собственное шарлатанство, он ни в коем случае не хотел, чтобы создалось у кого бы то ни было впечатление, что лечение слишком просто. Он имел дело с примитивным сознанием и вел борьбу интеллекта за собственную жизнь, и условия вынуждали его принять за основу мышление окружающих, что не вызвало бы осуждения и со стороны самых щепетильных современных врачей.

Трижды в день он являлся в маленькую приемную около спальни короля, и там в присутствии Вай Тхона и офицеров свиты пробовал лекарство сам, перед тем как предложить его Лодиварману. На третий день стало ясно, что язвы на теле короля начали подсыхать. Столь явное подсыхание привело Лодивармана в восторг. Он смеялся и шутил с окружающими, и еще раз подтвердил свои заверения, что в случае полного выздоровления предоставит американцу все, что тот только ни пожелает. Каждый день в состоянии больного улучшение было все заметнее, пока, недели через три на теле не осталось даже и признака ужасных язв, безобразивших монарха столь долгие годы.

Кинг постепенно уменьшал дозы лекарств, затем начал сокращать прием их до двух раз в день, потом до одного. На двадцать первый день Кинг пригласил Лодивармана в спальню и там в присутствии Вай Тхона и трех высших сановников королевства обследовал все тело короля и обнаружил, что кожа его совершенно чиста и здорова.

— Ну? — спросил Лодиварман, когда осмотр закончился.

— Ваше величество совершенно здоровы, — сказал Кинг.

Король встал с постели и набросил одежду.

— Жизнь и свобода — твои, Гордон Кинг, — объявил он. — Дворец, рабы, богатства в твоем распоряжении. Ты показал себя великим воином и великим врачом. Если ты останешься здесь, то будешь офицером королевской гвардии и личным врачом Лодивармана, короля.

— Существует только одна причина, по которой я хочу остаться в стране кхмеров, — ответил Кинг, — и эта причина должна быть тебе известна, Лодиварман, до того как я соглашусь принять твои дары.

— Так что же это? — вопросил Лодиварман.

— Быть как можно ближе к принцессе Фоу-тан из Пном Дхека в надежде, что наступит день, когда я смогу добиться ее руки так же, как я завоевал ее любовь.

— Я простил тебе то насилие, что ты причинил мне, похищая девушку, — не запнувшись ни на мгновение ответил Лодиварман. — Раз ты сумел завоевать ее, я не буду чинить тебе никаких препятствий, напротив, помогу тебе во всем, что в моей власти. Никто не посмеет сказать, что к благодарности Лодивармана может быть примешана месть или эгоизм.

Лодиварман сделал больше чем обещал: он объявил Гордона Кинга принцем кхмеров. И Кинг из осужденного преступника превратился в титулованное лицо, стал владельцем дворца, множества рабов и командиром пятисот кхмерских воинов.

Велико было ликование в Лодидхапуре, когда стали известны результаты врачевания, и целую неделю город танцевал, устраивал пышные шествия и празднества. Кинг на королевском слоне рядом с Лодиварманом проехал по улицам Лодидхапуры во главе процессии из тысячи слонов в великолепных шелках, золоте и драгоценных камнях.

И в последний день, когда торжества достигли апогея, все оборвалось в одно мгновенье. Обливающийся потом, измученный вестник, шатаясь, добрался до ворот Лодидхапуры и почти падая в обморок от усталости, успел сказать офицеру около ворот:

— Бенг Кхер во главе армии идет сюда, чтобы отомстить за оскорбление его принцессы, — и упал без чувств к ногам офицера.

Весть была быстро сообщена Лодиварману и быстро разнеслась по Лодидхапуре. Праздничные украшения исчезли как по волшебству. Все сменила военная боевая форма. На слонах была поношенная и потемневшая сбруя. Тысяча слонов рядами продефилировала через северные ворота Лодидхапуры, неся на спинах крепких парней Лодивармана с луками и копьями. С ними был и Гордон Кинг, принц, начальник нового отряда. Он ехал на быстром слоне практически один — с ним был только погонщик.

Американец мало что знал о тактике ведения войны у кхмеров, разве только то, что слышал от своих товарищей по службе и от других офицеров уже после своего назначения. Он узнал, что битвы состоят в основном между расчетами на слонах, а в обязанности офицера входит не более как указывать направление, в котором его отряд может преследовать врага, в случае если он отступает и бежит.

Боевые слоны вразвалку, но большими шагами двинулись по дороге в джунгли. Их покрывали простые чепраки, хотя кое-где под пробивающимися сквозь листву солнечными лучами и поблескивали остатки праздничных тканей или украшений. Сверкающие доспехи воинов отражали свет, у многих копья были украшены до сих пор лентами. Большинство сидело молча, правда, в зависимости от характера воина и можно было кое-где услышать непристойные шуточки и обмен мнениями. Шествие двигалось под музыку боевых труб и барабанов.

Армия остановилась на огромной поляне и замерла в ожидании армии Бенга Кхера, потому что войны между Лодидхапурой и Пном Дхеком велись по старинному обычаю. Именно здесь уже в течение тысячи лет встречались армии всякий раз, когда Пном Дхек нападал на Лодидхапуру. Именно здесь должна была происходить первая встреча, и если солдаты Бенг Кхера не смогут разбить армию Лодивармана, они должны повернуть назад. Это была военная игра со строгими правилами до того момента, пока одна из сторон не дрогнет и не обратится в бегство. Если силы Лодивармана дрогнут, то их могут преследовать до ворот Лодидхапуры и остановиться они могут только за городской стеной. Но если первыми побегут воины Бенг Кхера, то Лодиварман может считать себя победившим и решать, преследовать врага или нет. Применять иную стратегию, стараться попасть в тыл врага, маневрировать и обгонять было здесь просто невозможно: слоны в густом лесу не в состоянии маневрировать, да и просто разворачиваться. Для бегства или наступления были только определенные тропы, известные всем.

Поляна, на которой стояла в ожидании армия Лодивармана, была длиной около двух миль и с половину или три четверти мили в ширину. Земля была утоптана и почти совсем лишена растительности, потому что здесь постоянно проводились тренировки и учения слонов.

Как только последние из толстокожих добрались до места, затихли трубы и барабаны. Вскоре с севера, откуда двигалась армия Бенга Кхера, послышался слабый звук военных барабанов Пном Дхека. Враг приближался. Воины принялись проверять стрелы и тетивы. Погонщики вели ободряющие беседы со своими могучими подопечными. Офицеры медленно объезжали подчиненных, призывая их к героическим действиям. По мере приближения звука вражеских труб и барабанов слоны начали нервничать. Они переступали ногами, поднимали и опускали хоботы и хлопали громадными ушами.

Каждый слон был нагружен запасными копьями и огромным количеством стрел. Только у Кинга было двадцать копий и более ста стрел. Когда он увидел, как их грузили на слона, он подумал, что не представляет себе, что может использовать их против людей, его просто передергивало при одной только мысли об этом. Но услышав звук боевого барабана, почувствовав запах кожи слона и увидев у себя за спиной длинную линию хмурых лиц и сверкающих кирас, он внезапно ощутил безумную жажду крови, буквально сотрясающую его. Это был уже не образованный и культурный джентльмен двадцатого века, а скорее такой же кхмерский воин, как и тот, что поклонялся древнему Йаковарману, славному королю.

Враг приблизился. Рев труб доносился с другого конца поля и голова колонны появилась на поле. Тут заревели трубы и загрохотали барабаны Лодивармана. Какой-то слон задрал хобот и тоже заревел. Погонщикам стало трудно сдерживать своих подопечных.

Враг принялся выравниваться в линию на противоположном конце поля. На мгновение затихли все трубы и барабаны, а затем раздался хриплый сигнал фанфар со стороны трубачей Бенг Кхера. Казалось, он говорит: «Все готово», и тут же послышался ответ трубачей Лодивармана. Обе линии одновременно двинулись вперед, какое-то время сохранялись порядок и дисциплина, но то в одном месте, то в другом слоны начали вырываться вперед. Они перешли на рысь. Кинга чуть не опрокинули его собственные воины.

— Вперед! — закричал он погонщику.

Началось столпотворение. Рев труб и грохот барабанов смешался с боевыми криками воинов. Возбужденные слоны взревывали и трубили. По мере приближения линий друг другу лучники принялись осыпать врага буквально дождем стрел. Теперь со звуками труб и грохотом барабанов смешивались не только воинственные крики, но и крик боли раненых воинов и страшный рев раненых слонов. Все вместе образовало безумную песнь войны.

Кинг обнаружил, что его несет в самую гущу битвы прямо на слона, на котором как моряк в бурю покачивается офицер вражеской армии. Противник приближался, удобнее перехватывая копье и ожидая большего сближения слонов. Кинг ждать не стал. Он был мастером своего дела и неуверенности не чувствовал. Его люди следовали за ним. Он не знал, следят ли они за ним, но они следили — ведь он был новенький и это была его первая битва. Его положение должно было определиться сегодня и навсегда. Все они слышали о его доблести, но многие сомневались в правдивости этих рассказов. Но они увидели, как он замахнулся, увидели как полетело тяжелое копье, и хриплые одобрительные возгласы раздались при виде того, как копье пронзило сверкающую кирасу противника.

В следующее мгновение ряды сошлись с такой неистовой силой, что опрокинулось десятка два слонов. Кинг чуть не слетел со своего, но почти тут же вступил в рукопашную схватку, окруженный воинами Бенга Кхера. Сражение превратилось в медленное топтание слонов на месте, в то время как погонщики старались сохранить или добиться сохранения наиболее удобных позиций для воинов на спинах толстокожих. То и дело молодые слоны, или тяжело раненные и обезумевшие от боли вырывались из толчеи и устремлялись к лесу. Воины соскакивали со слонов, рискуя получить ранение, но не быть неминуемо уничтоженными, как только обезумевшее животное доберется до джунглей. Только погонщики не оставляли своих подопечных даже под угрозой смерти. Палящее солнце освещало воняющую, потную массу. Топчущиеся слоны поднимали тучи пыли, сквозь которые временами ничего не было видно.

В тот момент, когда Кинга окружили, в руку ему вонзилась стрела, стрелы отскакивали от шлема и кирасы десятками. Он видел озверевшие лица, от которых оборонялся копьем. Он ошалел от пыли и ослеп от пота. В ушах его звенело от рева его собственного слона и криков и жалоб его погонщика. Казалось невозможным выйти из подобного положения, выдержать же столь долгую атаку воинов убитого им офицера было не под силу любому, но тут в поле зрения появились слоны с воинами его отряда, и вскоре его окружали только его собственные воины.

Они продолжали пробиваться вперед. Что происходило по всей линии фронта, они не знали, потому что носившаяся в воздухе пыль все скрывала. Противник подался под их напором, но затем вновь бросился вперед, и так продолжалось долго — наступали то одни, то другие — но Кингу казалось, что все же его отряд отступает меньше, а отбивает противника дальше. Такое положение сохранялось до тех пор, пока противник все же не выдержал и бежал на север. Он не знал не только о том, что происходит с остальными силами Лодивармана, но даже не мог различить лиц своих подчиненных — такие тучи пыли носились в воздухе.

Кинг подзабыл правила ведения войны у кхмеров. Он думал только о том, чтобы закрепить достигнутый успех, но что бы то ни было, он заорал своим воинам, чтобы они следовали за ним и приказал погонщику преследовать отступающих в Пном Дхек. Но в пылу битвы воины его не услыхали, и Гордон Кинг в одиночестве последовал за бегущим противником.

Когда же он выбрался с середины поля туда, где пыль была не столь густа, он прямо перед собой увидел огромного слона, затем обнаружил, что впереди маячат и другие вражеские слоны. На слоне, что двигался прямо впереди него, он увидел двоих и уже поднял копье, чтобы метнуть его, как внезапно узнал человека, находящегося под прицелом — это был Бенг Кхер, король Пном Дхека и отец Фоу-тан. Кинг опустил копье: он не мог убить отца любимой. Но кто был его спутником? Сквозь редеющее облако пыли Кинг почувствовал что-то знакомое. Ему пришло в голову, что можно попробовать захватить Бенга Кхера в плен и тем вынудить его отдать Кингу в жену Фоу-тан. Вообще в голове его начали мелькать сумасшедшие идеи.

Но Бенг Кхер не обращал ни малейшего внимания на воина, следовавшего на слоне за ними, и Кинг пришел к выводу, что они принимают его за какого-то из своих. Кинг увидел, что спутник Бенга Кхера наклонился вперед, видимо давая приказания погонщику, и почти сразу же их слон пошел в другом направлении. Другие же слоны сил Пном Дхека продолжали двигаться, не меняя направления, пока не исчезли из виду.

Воздух здесь был уже сравнительно чист и Кингу было видно все, что происходило перед ним. Он оглянулся и по тучам пыли над центром поля понял, что битва еще продолжается, но решил следовать за королем Пном Дхека.

К своему огорчению он заметил, что королевский слон уже далеко, он оказался быстрее его собственного. Увидел он также и нечто другое, а именно, что Бенг Кхер спорит со своим спутником, и тут Гордон узнал в спутнике короля Бхарату Рахона.

Кинг принялся уговаривать своего погонщика заставить слона идти быстрее, а когда он снова обратил свой взгляд на преследуемых им, то увидел, что Бхарата Рахон внезапно поднял нож и вонзил его в шею Бенга Кхера. Король от удара пошатнулся и прежде чем он восстановил равновесие, Бхарата Рахон наклонился вперед и вытолкнул короля. Кинг видел как Бенг Кхер, правитель Пном Дхека слетел со слона и свалился на землю.

Ужаснувшись жестокому убийству, происшедшему на его глазах и подумав о любви Фоу-тан к отцу, Кинг приказал погонщику остановить слона. Гордон слез и помчался к лежащему на земле. Король был без сознания, кровь потоком лилась из раны. Кинг как мог быстро остановил кровотечение, но что же делать дальше? Бенг Кхер его пленник, но что за польза сейчас от этого?

Он знаком показал погонщику, чтобы тот подвел слона поближе и заставил его лечь. Затем они вдвоем подняли раненого Бенга Кхера и уложили на слона.

— Что ты хочешь от раненого врага? — спросил погонщик, и Кингу стало ясно, что он не узнал Бенга Кхера. — Почему ты не добиваешь его? — продолжал парень.

— Твое дело править слоном, а не вмешиваться в мои дела, — рыкнул Кинг, и после этого, каковы бы ни были его мысли, погонщик держал их при себе.

— Куда, господин? — спросил он в данный момент.

Этот вопрос мучил и самого Гордона — куда? Если привезти его в Лодидхапуру, то Кингу было не известно, что решит делать Лодиварман, может решит убить. Если везти его в Пном Дхек, то король может умереть еще по пути, а если даже и удастся его довезти, то едва ли ему доведется уже увидеть как Бенг Кхер умрет. А кроме того, хотя американец к Бенгу Кхеру любви не испытывал, ему хотелось уберечь Фоу-тан от горя и спасти Бенга Кхера. И тут решение пришло.

Он обернулся к погонщику.

— Я хочу ехать на юг, но миновать Лодихапуру и всех вообще. Ты понял меня?

— Да, мой господин, — отвечал тот.

— Тогда поспешим. Я должен достичь определенного места до темноты. Когда мы проедем Лодидхапуру, я покажу тебе куда ехать.

Маленький Уда играл недалеко от хижины и услышал знакомый звук — это были шаги слона на тропе неподалеку от места, где он играл. Слоны частенько проходили там, иногда Уда их видел, но чаще — нет. Слонов, проходящих мимо, Че, Кенгри и Уда не боялись, потому что их тропа проходила в стороне от их каменного жилища, да и развалины были неподходящим местом для слоновьих ног. Так что Уда продолжал играть, не особенно обращая внимания на приближающиеся шаги, но на сей раз его изощренный слух уловил то, что он не видел, и вскочив на ноги, он бросился в хижину, где Кенгри готовила еду к возвращению Че с охоты.

— Мама! — закричал Уда. — Слон идет. Он ушел с тропы и идет сюда.

Кенгри шагнула к двери. К ее удивлению, слон действительно шел прямо к ее жилищу. Сначала она видела только его ноги, а когда он появился из-за дерева целиком, женщина тревожно вскрикнула: она увидела, что на слоне сидит погонщик, а за его спиной какой-то воин. Схватив Уду за руку, она бросилась бежать, вне себя от ужаса перед властью Лодивармана, но знакомый голос остановил ее, назвав по имени.

— Не бойся, Кенгри, — успокоительно произнес голос. — Это я, Гордон Кинг.

Женщина остановилась и повернула назад.

— Благодарение богам, Гордон Кинг, что это ты, а не кто-нибудь другой, — воскликнула она, приветливо улыбнувшись. — Но что привело тебя на этом огромном и великолепном слоне и в форме Лодивармана в бедную хижину Кенгри?

Погонщик остановил слона у дверей хижины, и по его команде громадное животное опустило свое тяжкое тело на землю.

— Я привез тебе раненого воина, Кенгри, — сказал Кинг, — чтобы ты его выходила, как когда-то меня, — и с помощью погонщика он снял Бенга Кхера со слона.

— Ради тебя, Гордон Кинг, Кенгри выходит хоть самого Лодивармана, — улыбнулась женщина.

Они перетащили Бенга Кхера в жилище и уложили на постель из сухой травы и листьев, прикрытую шкурами диких животных. Кинг вместе с Кенгри сняли с Бенга Кхера золотую кирасу. Сняв заскорузлую перевязку, наложенную Кингом для остановки крови, Кенгри промыла раны водой, принесенной Удой. Ее ловкие пальцы действовали легко и быстро. Приготовив новые бинты она послала Уду в джунгли нарвать определенных листьев, которые затем положила на раны и перевязала.

Погонщик вернулся к слону. Кенгри и Кинг, стоя на коленях, кончали перевязывать раненого, в это время Бенг Кхер открыл глаза. Он, ничего не понимая, огляделся вокруг, видя убогое жилье, затем перевел взгляд с женщины, склонившейся на ним, на мужчину в форме воина Лодивармана, и Кинг понял, что Бенг Кхер не узнал его.

— Где я? — спросил раненый. — Что случилось? Хотя нет нужды спрашивать. Я ранен в битве и попал в плен в руки моего врага.

— Нет, — возразил Кинг, — ты у друзей, Бенг Кхер. Эта женщина будет ухаживать за тобой, а когда ты выздоровеешь, мы решим, что делать дальше.

— Кто ты? — удивился Бенг Кхер, рассматривая его.

Американец вместо ответа вытащил из-под доспехов и кожаной туники тоненькое колечко, что висело у него на шее на золотой цепочке. Когда Бенг Кхер увидел, у него вырвался возглас удивления.

— Это кольцо Фоу-тан, — изумился он. — Как оно попало к тебе, парень?

— Ты не узнал меня? — спросил американец.

— Клянусь Шивой, ты тот чужеземный воин, кто осмелился домогаться любви принцессы Пном Дхека. Боги оставили меня.

— Почему ты так говоришь? — возмутился в ответ американец. — Мне кажется, что они к тебе чертовски добры.

— Они отдали меня в руки тому, кому выгодно покончить со мной, — возразил Бенг Кхер.

— Напротив, они слишком добры к тебе, потому что отдали тебя под защиту человека, который любит твою дочь. Эта Любовь, Бенг Кхер, — твой щит и спасение. Эта она спасла тебя от смерти, и она же вернет тебе здоровье.

Бенг Кхер помолчал в задумчивости, затем заговорил:

— Что же случилось со мной? — спросил он. — Мы ведь были вдали от битвы, Бхарата Рахон и… Клянусь Шивой, я вспомнил! — внезапно воскликнул он.

— Я видел как это произошло, Бенг Кхер, — сказал Кинг. — Я следовал за вами немного сзади и видел как Бхарата Рахон неожиданно ударил тебя ножом, а потом сбросил со слона.

— Теперь я все вспомнил, — кивнул Бенг Кхер. — Вероломный негодяй! Фоу-тан предостерегала меня, но я не мог поверить ей. Другие тоже предупреждали меня, но я не поддавался. Он подумал, что убил меня? Но нет. Я поправлюсь и отомщу, но все равно будет слишком поздно, чтобы спасти Фоу-тан.

— Что ты хочешь этим сказать? — прервал его Кинг.

— Мне его план ясен настолько, будто он мне сам все рассказал. Сейчас он на пути в Пном Дхек. Он расскажет всем, что я погиб в сражении. Он заставит Фоу-тан выйти за него замуж и тем самым станет королем Пном Дхека. Ах, если бы здесь был кто-нибудь из моих людей, я бы смог предотвратить это.

— Я здесь, — промолвил Кинг, — и для меня предупредить выполнение плана Бхараты Рахона гораздо важнее, чем для кого бы то ни было. — Он поднялся на ноги.

— Что ты собираешься делать? — спросил Бенг Кхер.

— Я еду в Пном Дхек, — ответил Кинг, — и если я не опоздаю, то спасу Фоу-тан, а если и опоздаю, то сделаю ее вдовой.

— Подожди, — попросил Бенг Кхер. Он снял с пальца один из своих массивных перстней и протянул американцу. — Возьми, в Пном Дхеке он придаст тебе полномочия Бенга Кхера, короля. Используй его, если найдешь возможность спасти Фоу-тан и наказать Бхарату Рахона по справедливости. Прощай, Гордон Кинг, и да защитят тебя боги и да дадут тебе силы.

Гордон Кинг выбежал из хижины и взобрался на слона.

— Назад в Лодидхапуру, — скомандовал он. — Самой короткой дорогой и как только возможно быстро!

XVI

ВО ДВОРЦЕ КОРОЛЯ БЕНГА КХЕРА

Король Лодиварман отдыхал после сражения, принесшего ему победу. Он никогда еще не был в таком прекрасном настроении: никогда еще боги не благоволили так ему. Избавившись от страданий из-за ужасной болезни, столько лет мучившей его, а теперь к тому же одержав победу над старинным своим врагом, Лодиварман действительно имел право ликовать. Конечно, счастье его не было безоблачным — он потерял много солдат и офицеров во время битвы, и не последней причиной огорчения была потеря Гордона Кинга, нового принца. Для Лодивармана Гордон был не только спасителем, но и своего рода защитником от болезней в будущем. По его приказу люди разыскивали его бывшего врага на поле брани, но никаких следов не обнаружили не только его, но даже погонщика и слона, и общее мнение было таково, что слон, обезумев от ран и шума битвы, сбежал в лес и оба седока погибли, когда он продирался под ветвями больших деревьев. Сотня воинов продолжала поиски в джунглях, но от них не было никаких сообщений. Оставалась очень слабая надежда на то, что принц жив;

Когда Лодиварман лежал на своем королевском ложе, предаваясь печальным размышлениям быть может больше из-за себя, чем из-за Гордона Кинга, слуга сообщил, что явился дворцовый чиновник.

— Впустить его, — разрешил Лодиварман.

Придворный вошел в покой и преклонил колено.

— В чем дело? — спросил Король.

— Принц Гордон Кинг испрашивает аудиенции у Лодивармана, — объявил чиновник.

— Что? — изумился Лодиварман, сев на ложе. — Он жив? Он вернулся?

— Он жив и невредим, Ваше величество, — ответил придворный.

— Привести его тотчас же, — распорядился Лодиварман, и Кинг предстал перед ним.

— Боги поистине благоволят нам, — произнес Лодиварман. — Мы думали, что ты пал в бою.

— Нет, — ответил Кинг. — Я слишком далеко преследовал врага, но зато я обнаружил нечто, что для меня означает больше чем жизнь, Лодиварман, и я пришел к тебе, чтобы испросить помощи.

— Только скажи что и все будет исполнено, — молвил король.

— Принц Бхарата Рахон убил Бенга Кхера и теперь спешит в Пном Дхек, чтобы принудить принцессу Фоу-тан выйти за него замуж. Я спешил к тебе, дабы попросить людей и слонов, с помощью которых я могу последовать за ним и освободить Фоу-тан.

Лодиварману, скорее всего пришлось проглотить достаточно горькую пилюлю — ни один из людей, а особенно король — не в состоянии забыть пережитого унижения, а ему было чрезвычайно неприятно вспоминать, что Фоу-тан отвергла его, а человек, что стоит перед ним, отобрал ее у него, короля. Но его благодарность Гордону была сильнее, и надо признаться, что он не медлил ни мгновения, услышав просьбу американца.

— Ты получишь все, что просишь, — воинов, слонов — все. Ты слышал? — обратился король к чиновнику, продолжавшему стоять рядом.

Тот кивнул.

— По приказу короля, — продолжал Лодиварман, — принца следует снабдить всем, о чем он просит, без промедления.

— Ста слонов и пятисот воинов будет достаточно, — сообщил Кинг, — самых быстрых слонов и самых храбрых солдат.

— Ты их получишь.

— Благодарю, Ваше величество, — поблагодарил Гордон Кинг. — А теперь я позволю себе отправиться, ибо успех дела не терпит промедления.

— Иди, — сказал Лодиварман, — и да сопутствуют тебе боги.

Через час сотня слонов с пятьюстами воинами вышла через северные ворота Лодидхапуры и углубилась в джунгли.

Дальше на север, спеша сквозь лесные заросли, двигалась разбитая армия Бенга Кхера, в авангарде Бхарата Рахон втайне предвкушал плоды своего преступления. Он уже испросил и получил прерогативы короля, так как пустил слух, что Бенг Кхер погиб в сражении и что он спешит в Пном Дхек для женитьбы на Фоу-тан.

На следующий день рано утром Фоу-тан, выглянув из окна своего дворца увидела, что из леса выходит колонна слонов и воинов. Безмолвие труб и барабанов дали ей понять, что солдаты ее отца потерпели поражение. Слезы выступили у нее на глазах и она отвернулась от окна и бросилась на ложе.

Примерно через час одна из ее маленьких фрейлин зашла в ее покои.

— Моя принцесса, принц Бхарата Рахон ожидает вас в зале для аудиенции, — сказала она.

— А мой отец, король, не посылал за мной? — спросила Фоу-тан.

— Принц хочет передать вам слова вашего отца, — отвечала девушка, и в тоне ее прозвучало то, что было скрыто словами, но что отозвалось в сердце маленькой принцессы.

Она быстро поднялась.

— Вели передать принцу Бхарате Рахону, что принцесса идет.

Рабыни быстро занялись ее туалетом, убирая следы слез и поправляя растрепавшуюся прическу.

В коридоре по выходе из ее апартаментов стояли в ожидании сопровождающие лица и Индра Сен с отрядом ее гвардии. Маленькая принцесса Фоу-тан должна была всегда передвигаться с помпой и церемониями.

Она в приемный зал вошла через свой личный вход. В зале уже собрались высшее офицерство, жрецы храма и капитаны в сверкающих доспехах и шлемах. Когда она вошла, все встали на колени и стояли так, пока она не подошла к трону, где ее дожидался Бхарата Рахон.

— Где же король, мой отец? — испуганно спросила она.

— Возлюбленная принцесса, — торжественно заявил Бхарата Рахон, — я принес тебе дурные новости.

— Король умер! — закричала Фоу-тан.

Бхарата Рахон склонил голову.

— Он доблестно пал в битве, — сказал он, — но перед смертью он доверил мне передать последнее свое повеление для тебя.

— Говори, — разрешила принцесса.

— Ожидается, что Лодиварман захочет продолжить и последует за нами, чтобы атаковать Пном Дхек, к тому же мы опасаемся врагов в пределах городских стен — все это требует, чтобы на троне был король. Это-то и было последнее пожелание твоего отца перед смертью: чтобы ты немедленно вышла замуж, чтобы Пном Дхеком правил и руководил человек, который может защитить город от опасности.

— И это, конечно же, ты, — ледяным тоном произнесла Фоу-тан.

— Кто же другой, принцесса, — удивился Бхарата Рахон.

— Я не желаю обсуждать этот вопрос на официальном приеме, в присутствии посторонних, — твердо заявила Фоу-тан. — После соответствующего периода траура по моему отцу, королю, мы, может быть, обсудим эту проблему еще раз.

Бхарата Рахон подавил гнев и продолжал говорить мягким тоном.

— Я понимаю чувства Вашего величества в такой момент, — сказал он, — но дело не терпит отлагательств. Я прошу отпустить всех и спокойно выслушать меня.

— Отпусти их, — устало разрешила Фоу-тан, а когда зал опустел, она кивнула Бхарате Рахону: — Говори, но прошу, будь краток.

— Фоу-тан, — начал принц, — мне хотелось бы, чтобы ты с охотой вышла за меня замуж, но сейчас нет места всяким детским забавам. Мы должны пожениться сегодня. Это приказ. Я могу стать королем и без тебя, у меня для этого достаточно людей и власти. Но есть люди, что будут за тебя, и Пном Дхек ослабеет от гражданской войны и станет легкой добычей Лодивармана. Сегодня вечером верховный жрец сочетает нас браком, даже если для этого придется тебя приволочь насильно.

— Тогда это будет насильно, — сказала Фоу-тан и поднявшись, позвала стражу, ожидавшую ее в коридоре за дверью.

— Насильно, — прорычал Бхарата Рахон, — и ты увидишь, насколько легко это будет сделать. — Говоря, он указал на стражу, входившую в зал для сопровождения Фоу-тан.

— Но это не мои люди, — вскричала она. — Где Индра Сен? Где воины моей стражи?

— Они уволены, Фоу-тан, — ответил Бхарата Рахон. — Будущий король Пном Дхека будет охранять свою королеву с помощью своих людей.

Принцесса Фоу-тан ничего не отвечая, вышла из зала, окруженная солдатами Бхараты Рахона, и вернулась к себе, где ее ожидала новая неприятность. Все рабы и даже фрейлины были заменены женщинами из дворца Бхараты Рахона.

Дело ее было безнадежно. Даже верховный жрец, к которому она могла бы обратиться в крайнем случае за помощью, будет скорее всего глух к ее призыву, так как он связан узами родства с Бхаратой Рахоном и охотно будет содействовать своему родственнику.

— На всем свете есть только один человек, — прошептала она самой себе, — да и то далеко. А может быть, он даже и умер. Как бы я хотела умереть. — Потом она припомнила, что говорил Бхарата Рахон об опасности, грозящей Пном Дхеку, и горло ее сжалось от сдерживаемых рыданий, облегчить которые не мог даже слабый лучик надежды.

В течение долгих часов Фоу-тан пыталась осуществить хоть какой-нибудь план спасения, но тщетно: когда она попыталась передать послание Индре Сену или другим сановникам и дворцовым чиновникам, которые как она знала, обязательно помогли бы ей, выяснилось, что она находится в положении пленницы и не может никому и ничего передать, за исключением Бхараты Рахона, и даже не имеет права покинуть свои покои без его разрешения.

У нее были все возможности утонуть в слезах от горя и гнева, но принцесса Пном Дхека была создана из более твердого материала. Несколько часов она просидела в полном молчании, пока рабыни обряжали ее для брачной церемонии. Когда же час настал, то по длинным коридорам дворца в огромный зал для приемов сопровождали не маленькую плачущую королеву, но решительную, разгневанную маленькую королеву со стальной решимостью в сердце и сверкающим стальным лезвием, спрятанным в складках ее свадебного туалета. Губы ее шептали молитвы Шиве, Разрушителю, дать ей сил вонзить тонкое лезвие в сердце Бхарате Рахону или в свое собственное до восхода солнца.

А в это время сквозь темный лес с юга быстро шли слоны, на спинах которых сидели сумрачные с диковатыми лицами воины. Во главе их ехал Гордон Кинг, негодующий на то, что темнота и опасности в джунглях заставляют их двигаться медленно.

Рядом с Кингом ехал офицер, хорошо знавший окрестности Пном Дхека и указывавший погонщику путь в ночи. В данный момент он велел остановить слона.

— Мы приближаемся к Пном Дхеку, — сообщил он, — и мы совсем рядом с тем местом на тропе, которое ты мне описывал.

— Возьми факел и пошли со мной, — велел Кинг, и они вдвоем слезли со слона. Офицер зажег факел и вручил его Кингу.

Медленно следуя по тропе, американец внимательно изучал деревья с левой стороны. Где-то в сотне футов от того места, где остановилась колонна, он помедлил.

— Это здесь, — сказал он. — Пойди и приведи воинов, только пусть они спешатся. Проводникам вели держать слонов здесь до нашего возвращения или до получения нового приказа. Поспеши. Я подожду здесь…

…В громадном зале для приемов во дворце Бенга Кхера собралась знать Пном Дхека. Военачальники в сверкающих доспехах, священнослужители в великолепном облачении, женщины в изумительных шелках и переливающихся драгоценностях. На возвышении на тронах сидели принц Бхарата Рахон и принцесса Фоу-тан. Между ними стоял верховный жрец, а позади них полукругом стояли знатные родственники Бхараты Рахона и военачальники, поддерживающие его. Из сторонников Фоу-тан не было никого. В зале не было ни Индры Сена, ни других ее офицеров или солдат ее личной стражи, она не слышала о них ничего еще с утра, с тех пор как они были удалены из приемной. Она думала о их судьбе, и сердце ее замирало от страха, потому что она прекрасно представляла себе, что Бхарата Рахон в своем стремлении к власти не остановится ни перед чем.

Перед возвышением под звуки барабана, ксилофона, цимбал и флейты танцевали апсары. Маленькие танцовщицы, обнаженные до пояса, переступали и изгибались в долгом и сложном ритуале танца. Но Фоу-тан не видела их, хоть глаза ее были устремлены на них. Она видела лишь воина в помятых доспехах — воина с бронзовой кожей и ясными глазами, который держал ее в объятьях и говорил ей слова любви. Где он? Он сказал Индре Сену, что не покинет джунгли, всегда будет рядом, и Индра Сен передал ей эти слова — слова, что она бережет в сердце. Каким близким он казался сегодня! Еще ни разу со времени его ухода Фоу-тан не ощущала его присутствие так близко, и ни разу она не нуждалась в нем так сильно. Задыхаясь, она заставила себя вернуться к реальности и пониманию тщетности своей мечты. Теперь она увидела апсар. Танец их подходил к концу. Когда он закончится, верховный жрец и его прислужники приступят к церемонии, которая сделает Фоу-тан женой Бхараты Рахона и даст Пном Дхеку нового короля.

В тот самый момент, когда девушка вздрогнула и пальцы ее сжали рукоятку кинжала, спрятанного под великолепным нарядом, какой-то человек, спотыкаясь, вышел из джунглей к внешним стенам Пном Дхека; за ним, молчаливые как привидения вышли еще пятьсот воинов в медных доспехах.

Ничто теперь не освещало их путь, так как они были уже у самых стен города, охраняемого многочисленной стражей. Но весь путь бегства из Пном Дхека настолько четко запечатлелся в памяти Гордона Кинга, что ему и свет-то был ни к чему. Он провел своих воинов мелким оврагом, а в том месте, где его пересекала городская стена, он нашел маленькую дверцу, скрытую кустарником и виноградной лозой. Эта дверь была настолько хорошо скрыта, что не была даже заперта. Какой из древних королей запланировал этот тайный ход, уже никому не было известно, но он был незаменим в том случае, когда необходимо было войти в город и дворец незамеченным, и тогда, когда его надо было тайно покинуть. Но какова бы ни была причина появления этого прохода под городом, для Кинга и его спутников в эту ночь это был просто подарок судьбы.

Оказавшись наконец в подземном коридоре, они зажгли факелы, и в их колеблющемся свете колонна продолжала двигаться к цели. Они уже прошли довольно большое расстояние по коридору, минуя его разветвления, другие коридоры и какие-то комнаты, когда Гордон Кинг обнаружил, что заблудился. Он знал, что когда Индра Сен и Хамар выводили его из дворца, они по такому коридору не проходили. На секунду он упал духом и надежда ослабела.

Заблудиться в лабиринте под городом и дворцом могло стать не просто неудачей, это было опасно для его планов, да и для жизней его спутников. Он чувствовал, что нужно как можно дольше скрывать правду от своих товарищей, потому что в таком положении реакция может оказаться гибельной.

Он совершенно извелся, строя предположения о Фоу-тан. Он был убежден, что она находится в страшном безысходном положении, и эта мысль приводила его в ярость, усиливающуюся его собственной беспомощностью.

В таком состоянии он шел по коридору, в который с каждой стороны выходило множество дверей, пока не увидел, что он упирается в коридор, идущий перпендикулярно. Куда свернуть? Он знал, что медлить нельзя, и в тот же самый момент он услышал, что кто-то зовет его по имени; голос слышался из-за одной из многочисленных дверей, выходивших в коридор.

Кинг остановился, так же как и его люди, прислушиваясь, удивленный и встревоженный, с оружием наготове. Кинг шагнул к двери, из-за которой и раздался голос.

— Кто говорит? — спросил он.

— Это я, Индра Сен, — отвечал голос, переведя с облегчением дух Кинг быстро вошел в помещение.

Свет его факела осветил узкий подвал, на полу которого сидел Индра Сен, прикованный к стене.

— Возблагодарим богов, за то, что ты пришел Гордон Кинг, — закричал молодой офицер, — и да позволят они прийти тебе вовремя, чтобы предотвратить трагедию.

— А в чем дело?

— Фоу-тан насильно выдают сегодня ночью замуж за Бхарату Рахона, — объяснил Индра Сен. — Весьма возможно, что церемония уже совершена. Все, в чьи обязанности входит защита Фоу-тан, здесь, в темнице, закованные в цепи.

— А где должна совершаться церемония? — спросил Кинг.

— В парадном зале для приемов.

— Ты можешь провести меня кратчайшим путем?

— Сними с меня оковы, освободи моих людей и я не только проведу тебя, но и буду сражаться вместе с тобой во имя нашей принцессы.

— Отлично! — воскликнул Гордон Кинг. — Где твои парни?

— По обеим сторонам коридора.

Освобождение их оказалось делом нескольких минут, несмотря на крепость оков; но вот, предводительствуемая Индрой Сеном компания двинулась вперед. У воинов стражи Фоу-тан не было оружия, только руки и ненависть в сердцах. Но им было известно, что как только они попадут в приемную, найдется у кого отобрать оружие.

Верховный жрец Шивы выступил вперед и повернувшись, обратился лицом к Фоу-тан и Бхарате Рахону.

— Встаньте, — велел он, — встаньте на колени.

Бхарата Рахон встал со своего трона и полуобернувшись, стал ждать, когда поднимется Фоу-тан, но девушка продолжала выпрямившись сидеть на своем резном стуле.

— Ну! — шепотом сказал Бхарата Рахон.

— Я не могу, — объяснила Фоу-тан, обращаясь к верховному жрецу.

— Вы должны, принцесса, — попытался убедить ее жрец.

— Я его ненавижу. Я не могу с ним сочетаться браком.

Бхарата Рахон быстро шагнул к ней. Губы его улыбались для тех, кто стоял ниже возвышения, но сердце кипело от ярости, нежную ручку Фоу-тан он схватил грубо и больно сжал.

— Ну, — прошипел он, — или клянусь богами, я тебя уничтожу и буду править один,

— Тогда убей меня, — согласилась Фоу-тан. Но он, дернув, поднял ее на ноги. Те, кто стояли внизу, видели его улыбающееся лицо и думали, что он просто поддерживает принцессу, ослабевшую на мгновение от волнения, причиненного событием.

В этот момент громадная драпировка позади трона откинулась, и из-за нее вышел воин и остановился позади полукругом стоявших родственником Бхараты Рахона. Возможно, кто-то из присутствующих и заметил его, может быть даже кто-то и встрепенулся в удивлении, но прежде чем хоть кто-нибудь поднял тревогу или вообще понял, что тревога необходима, высокий воин протиснулся сквозь кордон из воинов между ним и тремя принципалами на возвышении, а за ним через тот же ход двинулись толпой вражеские воины.

Тревожные крики раздались одновременно среди присутствующих внизу и среди воинов, стоящих на помосте; их неожиданно перекрыл яростный боевой клич Лодидхапуры.

Бхарата Рахон и Фоу-тан в одно и то же время обернулись и узнали Гордона Кинга, но насколько отличались их чувства!

Бхарата Рахон, изрыгая проклятия, вытащил меч. Дюжина воинов бросилась к незваному гостю, но тут же были отброшены воинами Лодидхапуры и безоружными солдатами стражи Фоу-тан, ведомыми Индрой Сеном.

— Грязный раб! — закричал Бхарата Рахон в лицо Кингу и обрушил мощный удар на шлем Кинга. Кинг удар парировал столь молниеносно, что кхмерский принц не успел защититься.

Удар Гордона Кинга во славу любви к принцессе и в знак мести за короля был чудовищен. Лезвие пробило золотой шлем и раскололо надвое голову вероломного принца. Тело Бхараты Рахона еще только начинало падать на пол, как Кинг повернулся, чтобы встретить возможного врага лицом к лицу. Но оказалось, что он окружен его собственными воинами, а быстрый взгляд на окружающее убедил его в том, что все приказы выполняются точно. Воины действовали так быстро, что около каждого входа стояли уже воины в медных доспехах.

Сопротивление было незначительным, настолько стремительной была атака и присутствующие были настолько ошеломлены происходящим, что уже будучи окруженными со всех сторон превосходящими силами только начали понимать, что же происходит.

Индре Сену и его воинам действительно удалось позаимствовать оружие у солдат Бхараты Рахона, так что Кинг держал все в своих руках, во всяком случае в зале для приемов перевес был на его стороне. В городе, однако, оставались еще тысячи солдат, которые могли оказать сопротивление и одолеть их. Но Кинг это предвидел и не намеревался допустить подобного положения.

Повернувшись лицом к удивленным людям в зале для приемов, он поднял руку. — Тихо! — крикнул он. — Пусть никто из мужчин не пробует поднять против нас оружие, в таком случае никому не причиним никакого вреда. Я прибыл сюда не для того, чтобы нападать на Пном Дхек, а чтобы отомстить за его короля. Бенг Кхер не пал в битве, он был ранен Бхаратой Рахоном. Он не умер. Бенг Кхер все еще король Пном Дхека.

Среди воинов Индры Сена раздались приветственные восклицания, возгласы радости послышались и среди присутствующей знати — после смерти Бхарату Рахона уже не боялись и сохраняли к тому же преданность своему королю.

Фоу-тан подошла к высокому воину, стоявшему около тела Бхараты Рахона и обращенному лицом к офицерам и сановникам Бенга Кхера. Она нежно дотронулась до него. — О мой Гордон Кинг! — шепнула она. — Я знала, что ты рядом. Я знала, что ты придешь. Но повтори мне опять, что мой отец не умер и в безопасности.

— Он ранен, Фоу-тан, но я оставил его у честных людей, тех же самых, что выходили меня, когда я заблудился и заболел в джунглях. Они будут ухаживать за ним. Он послал меня сюда спасти тебя от Бхараты Рахона, хотя я сделал бы это и так. Здесь жрец, Фоу-тан, а ты в свадебном платье. Ты опять хочешь мне отказать?

— Что скажет отец? — прошептала она, помедлила, а затем решительно и гордо подняла голову. — Его здесь нет, я королева! — воскликнула она. — Мне нет дела до того, кто что скажет. Если ты хочешь меня, Гордон Кинг, я — твоя!

Кинг повернулся к присутствующим.

— Все приготовлено для свадьбы, — внятно произнес он. — Жрец здесь, невеста готова. Пусть церемония продолжается.

— Но жених мертв! — выкрикнул один из лейтенантов Бхараты Рахона.

— Я — жених, — объяснил Кинг.

— Никогда! — раздался еще один голос. — Ты — раб из Лодидхапуры!

— Он не раб и не из Лодидхапуры, — ответила Фоу-тан. — Этого человека выбрала я, а сегодня я королева!

— Никогда! Никогда! — раздалось много голосов.

— Послушайте, — воскликнул американец. — Диктовать волю сейчас не в вашей власти: сегодня королева — Фоу-тан, а я ваш завоеватель.

— Вы уже окружены солдатами Бенга Кхера, — сказал один из сторонников Бхараты Рахона. — Несколько человек успели сбежать, когда вошли ваши люди, и сейчас они разговаривают с воинами в бараках.

Они сейчас придут сюда и ты со своими воинами будешь уничтожен.

— Вполне возможно, — согласился Кинг, — но тогда погибнут и все, кто находится в этой комнате, потому что я держу вас здесь только как заложников. Если вы достаточно разумны, то пошлете вестника к воинам с приказом вернуться в бараки. — А своим воинам Гордон приказал: — Если хоть один воин Пном Дхека войдет в это помещение без моего разрешения, всех мужчин взять и истребить до одного, оставив в живых женщин. Если же мое слово для вас неубедительно, то у меня есть и веское ему подтверждение, — и с этими словами он вытащил королевский перстень и поднял его так, чтобы видно было всем.

Потерпев поражение по всем фронтам, сторонникам Бхараты Рахона пришлось смириться с неизбежным, а те, кто ненавидел его, были втайне довольны, потому что получили подтверждение тому, что и принцесса и король ручаются за этого чужеземного воина. И наконец в парадном зале для приемов кхмерского короля Бенга Кхера, принцесса Фоу-тан, танцовщица прокаженного короля, соединилась с человеком, которого любила.

XVII

ЭПИЛОГ

В эту ночь впервые, наверно, за тысячу лет солдаты Лодидхапуры и Пном Дхека сидели за одним столом, смеялись, шутили, божились, пировали и пили вместе. Солдаты Лодидхапуры хвастались доблестью своего принца, в одиночку, вооруженного одним копьем, сразившего Господина Тигра, а солдаты Пном Дхека похвалялись красотой своей принцессы. В конце концов некоторые свалились под стол, а оставшиеся за столом плакали друг другу в плечо, уткнувшись носами в доспехи. К утру, когда воинам Лодидхапуры пора было отправляться, у многих болела голова. Но тем не менее они все позалезали на своих слонов и пустились в обратный путь.

В это же время большой отряд из Пном Дхека, включая высоких чиновников, во главе с Фоу-тан и Гордоном Кингом, тоже на слонах направились через джунгли к хижине Че и Кенгри.

К полудню следующего дня они достигли своей цели. Че, Кенгри и маленький Уда были совершенно потрясены великолепным зрелищем, внезапно открывшимся их удивленным глазам. Им было очень не по себе до тех пор, пока они не уверились в том, что Гордон Кинг тоже тут — он-то их защитит.

— Как больной, Кенгри? — спросил Кинг.

Женщина покачала головой.

— Он не поправляется, — сказала она.

Фоу-тан с Гордоном Кингом в сопровождении верховного жреца Шивы и высокопоставленными сановниками вошли в простую хижину.

Бенг Кхер лежал на своем бедном ложе из травы и шкур. При виде Фоу-тан, подбежавшей к нему и ставшей около него на колени, глаза его засияли. Старый воин обнял и прижал ее к груди, и хотя он был очень слаб, он решительно настоял на том, чтобы она рассказала ему обо всем, что произошло с тех пор как Кинг оставил его и отправился в Пном Дхек.

Когда она закончила, он вздохнул и погладил ее по голове. Затем он повернулся к Гордону Кингу и тот подошел и встал на колени рядом с Фоу-тан. Бенг Кхер взял их руки в свои.

— Шива добр ко мне в мой последний час, — сказал он. — Он спас Пном Дхек и Фоу-тан от предателя, и он дал мне нового сына, чтобы он правил, когда я умру. Хвала Шиве!

Король Бенг Кхер закрыл глаза. Дрожь прошла по его телу, сразу как-то уменьшившемуся и успокоившемуся.

Гордон Кинг поднял плачущую Фоу-тан на ноги. Самый высокопоставленный сановник кхмерского двора подошел и стал перед ними на колени. Он взял руку Гордона Кинга и прижал ее к губам.

— Я приветствую сына Бенга Кхера, — произнес он, — нового короля Пном Дхека.