III

ЗОВ ДЖУНГЛЕЙ

В то время как укротитель, угрожающе размахивавший хлыстом, все еще не решался войти в ложу, где его собирались достойно встретить обезьяна и маленький лорд, на пороге появился высокий широкоплечий господин. Краска залила щеки мальчика, едва он увидел вошедшего.

– Папа! – вскричал мальчик.

Обезьяна окинула быстрым взглядом британского лорда и мгновенно прыгнула ему навстречу, выражая свой восторг диким визгом.

Лорд, широко раскрыв от удивления глаза, застыл на месте, как вкопанный.

– Акут! – воскликнул он.

Мальчик растерянно переводил взгляд с отца на обезьяну и с обезьяны на отца. То, что произошло дальше, заставило укротителя застучать зубами: из уст англичанина послышались гортанные звуки; человекообразное чудовище приблизилось к нему вплотную и что-то ласково отвечало на своем языке.

А в это время из глубины кулис старик отвратительной наружности пристально наблюдал за тем, что происходило в ложе; на его искаженном рябом лице, нервно подергивавшемся от волнения, последовательно отражались все чувства – от восторга до ужаса.

– Давно я не видел тебя, Тарзан, – говорил Акут. – Теперь, когда я нашел тебя, я пойду в твои джунгли и останусь с тобой навсегда.

Человек гладил зверя по косматой голове; в его мозгу длинной вереницей проходили воспоминания давно прошедших дней, и он переносился в чащу девственного африканского леса, где это громадное человекоподобное существо сражалось с ним бок о бок; в его памяти вставал черный Мугамби, потрясающий смертоносной дубиной, и рядом с ним свирепая пантера Шита с обнаженными клыками и колючими усами, а затем – страшная орда обезьян племени Акута.

Человек глубоко вздохнул; его вновь охватила с прежней силой тоска по джунглям, которую он считал умершей… Ах, если бы вернуться туда хоть на один короткий месяц! Снова чувствовать, как щекочет листва голое тело; вдыхать полной грудью пряный запах гниющих растений; улавливать острым слухом бесшумные шаги подкрадывающегося хищника; выслеживать добычу и знать, что тебя выслеживает другой хищник; нападать и защищаться! Картина была так притягательна, что кровь забурлила у него в жилах… Но рядом с этим видением встало другое – любимая женщина с ласковыми глазами, молодая, красивая, маленький сын, друзья, дом… Он бессильно пожал плечами.

– Это невозможно, Акут, – сказал он. – Но, если ты хочешь вернуться в родные джунгли, я помогу тебе. Ты не можешь быть счастлив здесь, а я не могу быть счастлив там.

Укротитель сделал шаг вперед. Обезьяна зарычала, обнажая клыки.

– Иди с ним, Акут, – сказал Тарзан, – завтра я приду навестить тебя.

Зверь мрачно поплелся за укротителем. Джон Клейтон разузнал, где он живет, а затем повернулся к сыну.

– Пойдем! – сказал он, и они вышли из театра. Никто не проронил ни слова. Когда они сели в карету, мальчик первый нарушил молчание.

– Обезьяна узнала тебя, – сказал он, – и вы разговаривали между собой на обезьяньем языке. Откуда это она знает тебя, и как ты выучился говорить по-обезьяньи?

И здесь впервые Тарзан, приемыш обезьяны, рассказал сыну в немногих словах о годах своего детства и юности, о том, как он родился в джунглях, как умерли его родители и как обезьяна Кала, огромная самка, вскормила его своим молоком.

Он старался описать мальчику самыми черными красками, как страшна и опасна жизнь в джунглях, кишащих дикими, кровожадными зверями; он рассказывал об изнурительной засухе и о дождливом периоде, когда свирепствует лихорадка, о голодных временах, о невыносимой жаре; он говорил, что там приходится ходить совершенно нагим, жить в постоянном страхе и лишениях… Изображая эту жизнь, он нарочно выбирал такие картины, которые должны были производить на всякого цивилизованного человека самое ужасное впечатление, надеясь, что эти образы навсегда уничтожат в сердце мальчика унаследованное им бессознательное влечение к диким лесам.

Но как ни старался он описывать джунгли в самых мрачных красках, из его рассказа джунгли вставали такими, какими они были для него, – джунгли, бесконечно дорогие его сердцу. А кроме того, рассказывая о своей жизни среди диких зверей, он забыл об одном обстоятельстве, забыл о самом главном, что тот мальчик, который, застыв возле него, с жадностью вслушивался в его слова, был сын Тарзана, человека-обезьяны…

По возвращении домой мальчика уложили в постель, освободив от заслуженного наказания. Джон Клейтон рассказал своей жене обо всех событиях этого вечера, причем не скрыл от нее, что он счел нужным познакомить сына со своей прошлой жизнью в африканских лесах. Леди Джэн была убеждена, что мальчик все равно, рано или поздно, узнает истину о тех страшных годах, когда его отец жил жизнью дикого зверя; она только покачала головой и пыталась утешить себя надеждой, что влечение к дикому существованию, которое до сего времени не умерло в груди отца, не передастся его сыну.

Тарзан, согласно своему обещанию, посетил Акута на следующий день; Джека он не взял с собой, несмотря на его настойчивые мольбы.

Рядом с Акутом Тарзан увидел владельца обезьяны, рябого старика, в котором, конечно, не мог узнать прежнего блестящего Алексея Павлова. Растроганный жалобами своего друга Акута, Тарзан предложил хозяину продать ему животное, но Павлов отвечал, что ему необходимо подумать, прежде чем назначить цену.

Когда Тарзан вернулся домой, Джек возбужденно расспрашивал отца обо всех подробностях его свидания с обезьяной и горячо просил его купить Акута и привезти домой. Леди Грейсток пришла в ужас от этого желания, но мальчик продолжал настойчиво умолять отца. Тарзан прикрикнул на него и объяснил, что если он и хотел купить обезьяну, то лишь для того, чтобы возвратить ее в ее родные леса; леди Грейсток одобрила эту мысль. Джек присмирел и только просил позволения посетить обезьяну, но ему в этом было отказано наотрез.

Однако у мальчика был адрес, данный укротителем его отцу; через два дня, воспользовавшись отсутствием своего нового воспитателя (мистер Мур покинул дом сейчас же после скандального происшествия), он выскользнул из дому и, после долгих блужданий по неизвестной ему части Лондона, отыскал тесную, зловонную трущобу, где жил рябой старик, владелец обезьяны.

Старик сам отворил ему дверь, и когда мальчик объявил, что пришел посмотреть Аякса, впустил его в грязную каморку, где он жил со своей обезьяной. В прежние времена Павлов был опрятен, но десять ужасных лет, проведенных среди людоедов, совершенно изменили его: он был одет в грязные лохмотья, руки у него были немытые, жидкие волосы висели сальными, нечесаными прядями. В комнате царил невообразимый беспорядок.

Когда Джек вошел, обезьяна лежала на кровати, покрытой дырявым зловонным одеялом и кучей какого-то тряпья. Увидев мальчика, она вскочила со своего ложа и стремглав кинулась ему навстречу. Павлов не узнал посетителя и испугался: ему показалось, что животное собирается наброситься на вошедшего; он поспешил заслонить собой мальчика и прикрикнул на обезьяну, чтобы та вернулась в постель.

– Не бойтесь, она не обидит меня! – воскликнул мальчик. – Мы с нею друзья, а еще раньше, давным давно она была в большой дружбе с моим отцом. Они познакомились в джунглях. Мой папа – лорд Грейсток. Он не должен знать, что я пошел сюда, потому что мама запретила мне навещать обезьяну; но мне так хотелось видеть Аякса! Я дам вам денег, сколько вы хотите, только позвольте мне приходить сюда иногда и быть немного с Аяксом!

Когда мальчик назвал свое имя, глаза Павлова превратились в узенькие щелки. После того, как он увидел в мюзик-холле Тарзана, в его расшатанном, одряхлевшем мозгу вспыхнула жажда мести. Слабым и преступным душам свойственно винить других в тех несчастьях, которые явились результатом их собственной подлости: и вот Алексей Павлов начал понемногу припоминать события своей минувшей жизни, и ему стало казаться, что виновником всех его злоключений был отец того мальчика, который теперь так доверчиво беседует с ним.

В его мозгу тотчас же блеснула мысль отомстить Тарзану тем, чтобы нанести удар его единственному сыну, но как привести в исполнение свой план и не попасться при этом самому? И вот, ясно поняв, какие широкие возможности открывает ему случай, который привел сына его врага в его конуру, Павлов решил на всякий случай поближе сойтись с подростком. Стараясь быть возможно приветливее, он рассказал мальчику все, что знал о жизни его отца; при этом ему удалось обнаружить, что мальчик до последнего времени ничего не знал об этой жизни, что от него все скрывали; он узнал также, что мальчику не разрешали ходить в зоологический сад и что ему пришлось тайком ускользнуть из дому, связав своего воспитателя, чтобы взглянуть на Аякса.

Из всего этого Павлов понял, как страшно боятся родители, чтобы в мальчике не проснулось то самое влечение к джунглям, которое когда-то причинило столько страданий его отцу.

Павлов приглашал мальчика приходить к нему почаще и сумел расположить его к себе увлекательными рассказами о диких странах, с которыми он сам был так хорошо знаком. Часто он подолгу оставлял мальчика наедине с Акутом и после нескольких визитов маленького лорда с удивлением заметил, что тот свободно объясняется с обезьяной: Джеку очень легко удалось усвоить простые слова примитивного языка человекообразных.

В течение этого времени лорд Грейсток тоже несколько раз высказывал намерение купить Аякса и однажды откровенно признался, что к этому его побуждает не только собственное желание выпустить обезьяну на волю в ее родные леса, но также и настояние жены: леди чрезвычайно боится, что Джек может сильно привязаться к обезьяне и вздумает, чего доброго, дать волю своим бродяжьим инстинктам и удрать с обезьяной в Африку. Тарзан объяснил, что страсть к дикой жизни сильно повлияла и на его собственную жизнь.

При этих словах русский с трудом сдерживал улыбку: он вспомнил, как полчаса назад, будущий лорд Грейсток, достойный сын своего отца, дурачился с Аяксом на грязной постели, проявляя чисто обезьянью ловкость.

Во время разговора с Тарзаном в голове у Павлова созрел определенный план действий: за баснословную цену он согласился продать обезьяну и обязался, по получении денег, отправить ее в Дувр на судно, которое через два дня отходит на юг, в Африку.

У Павлова было две причины принять предложение Клейтона. Прежде всего для него теперь было особенно существенно получить кругленькую сумму, так как обезьяна с недавнего времени перестала служить источником дохода. С тех пор как Акут нашел Тарзана, его никакими средствами нельзя было заставить выступать на подмостках. Со времени своего приезда в Лондон, обезьяна, очевидно, сильно тосковала по родным джунглям и, если она до сих пор позволяла выставлять себя перед тысячами любопытных зрителей, то, казалось, лишь потому, что она старалась отыскать своего давно утраченного друга и господина. Теперь, когда она его нашла, у нее не оставалось желания знаться со стадом обыкновенных людей. Никакими убеждениями нельзя было добиться того, чтобы обезьяна хотя бы на минуту показалась на подмостках мюзик-холла. Павлов попробовал принудить ее к этому силой, но в результате он едва не распрощался с жизнью; на его счастье рядом оказался Джек Клейтон, которому разрешали навещать обезьяну в ее артистической уборной в мюзик-холле: он мгновенно бросился на помощь русскому и предупредил жестокие намерения зверя.

Помимо денежных расчетов, в сердце Павлова жили мечты о мести. Претерпевая неудачи и несчастья, он все пламеннее мечтал отомстить Тарзану, которого считал их виновником. Его последняя неудача, неудача немалая, заключалась в отказе Аякса зарабатывать для хозяина деньги. Эту неудачу он всецело приписывал Тарзану: он уверил себя, что человек-обезьяна надоумил своего дикого друга отказаться выходить на сцену.

Врожденная злобность и коварство Павлова усугублялись немощностью его умственных и физических сил, расшатанных нуждой и страданиями. Холодная, расчетливая, изощренная мстительность Павлова прежних дней выродилась в нервную, ворчливую злобу умственно дефективного человека. Но тем не менее, созданный им план был так удачен, что совсем не вязался с предположением о слабости его умственных способностей. Прежде всего, этот план обеспечивал ему изрядную сумму денег; он получал их от лорда Грейстока за обезьяну, да еще, вдобавок, за ее отправку; затем он жестоко мстил ненавистному Тарзану через его обожаемого сына. Последняя часть плана, правда, отличалась грубой жестокостью – ей недоставало той утонченности, которой в доброе старое время блистали искусные проделки Алексея Павлова, работавшего тогда под руководством такого виртуозного преступника, как Николай Роков, но зато она вполне освобождала Павлова от ответственности за содеянное преступление: все будет свалено на обезьяну, которую, таким образом, постигнет справедливая кара за отказ добывать пропитание для Павлова.

Дальнейшие события были на руку Павлову. Ему дьявольски везло. Сын Тарзана случайно услышал, как отец рассказывает матери, какие шаги он предпринял, чтобы благополучно доставить Акута на родину, в джунгли. Мальчик снова стал просить и умолять родителей взять обезьяну к себе в дом; Акут был бы его лучшим товарищем. Тарзан готов был на это согласиться, но леди Грейсток и слышать об этом не хотела. Джек слезно упрашивал мать, но леди Джэн была неумолима. В конце концов сын, казалось, покорился решению матери, что обезьяна должна вернуться в Африку, а он – в школу, так как школьные каникулы кончались.

В этот день Джек не пошел к Павлову: вместо этого он занялся какими-то важными делами. У него всегда было много денег, так что он мог при желании свободно истратить несколько сот фунтов. Он принялся ходить по магазинам, закупая какие-то странные вещи, которые умудрился тайком, контрабандой, пронести в свою комнату, когда поздно вечером вернулся домой.

На следующее утро Джек переждал, пока его отец вернулся от Павлова, а затем выбрался украдкой из дома и помчался к русскому. Не будучи достаточно близко знаком с Павловым, мальчик решил не рассказывать ему всего своего плана из опасения, что старик не только откажется ему помочь, но и выдаст его отцу. Он только попросил позволения отвезти Аякса в Дувр; он объяснял старику, что это избавит его от утомительного путешествия, а кроме того будет для него очень выгодно, так как мальчик ему хорошо заплатит.

– Видите ли, – продолжал он, – об этом никто не догадается, так как завтра меня отправляют в школу; родители будут думать, что я с вечерним поездом уехал в школу, а вместо этого, когда они оставят меня на вокзале, я сейчас же прибегу к вам. Я отвезу Аякса в Дувр, а в школу приеду днем позже, никто ничего не узнает, со мной ничего худого не случится, и я проведу лишний денек с Аяксом перед тем, как расстанусь с ним навсегда.

Этот план вполне соответствовал замыслам Павлова, и он живо согласился на предложение Джека. Если бы он знал, что случится через час, он бы совсем отказался от своего плана мести; но человеку не дано предугадывать будущее.

После обеда лорд и леди Грейсток простились с сыном, посадив его в купе первого класса, в котором он должен был доехать до школы. Но едва ушли с перрона, он собрал свои вещи, вышел из вагона и кликнул кэб. Извозчику он сказал адрес Павлова. Смеркалось, Павлов уже ждал его. Он нервно ходил по комнате. Обезьяна крепким канатом была привязана к кровати. Мальчик никогда не видел еще, чтобы старик применял такие меры предосторожности по отношению к Аяксу. Он вопросительно посмотрел на Павлова. Тот невнятно пробормотал, что обезьяна как будто догадывается о предстоящем путешествии и собирается бежать.

Павлов держал другой канат, с петлей на конце, и нервно вертел его в руках. Он продолжал шагать. Его рябое лицо искажалось страшными гримасами. Он что-то бормотал про себя. Мальчик, который никогда не видал его в таком возбуждении, почувствовал себя неловко. Наконец Павлов остановился у стены, подальше от обезьяны.

– Поди сюда! – сказал он Джеку. – Я научу тебя, как справиться с Акутом, если он перестанет повиноваться.

Мальчик засмеялся.

– Я в этом не нуждаюсь, – сказал он. – Аякс сделает все, о чем я его попрошу.

Старик топнул ногой.

– Я говорю тебе, чтобы ты шел сюда! – повторил он. – Если ты не будешь слушаться, я не позволю тебе провожать обезьяну в Дувр. Не стану я возиться с тобой, если она вырвется!

Все еще улыбаясь, мальчик перешел комнату и остановился перед Павловым.

– Повернись ко мне спиной, – приказал тот, – я покажу тебе, как легче связать обезьяну.

Мальчик повернулся. Затем, по предложению Павлова, он сложил руки у себя за спиной. Старик накинул петлю на одну его руку, обмотал канат вокруг другой его руки и завязал узлом. Когда мальчик был связан, старик внезапно переменил свое отношение: с ругательством повернул он пленника к себе лицом и свирепым ударом сбил его с ног. Мальчик полетел на пол и расшиб себе голову; разъяренный старик вскочил к нему на грудь.

Обезьяна, рыча, боролась со своими путами. Мальчик не кричал: в его жилах струилась кровь Тарзана, а Тарзана хорошо научила его приемная мать, обезьяна Кала, великому закону джунглей – никто не приходит на помощь к побежденному.

Пальцы Павлова сжали мальчику горло; злобным, хриплым смехом захохотал старик в лицо своей жертве.

– Твой отец погубил меня, – ворчал он. – Так вот ему моя награда. Он будет думать, что это сделала обезьяна. Я скажу ему, что я отлучился на минуту, ты вошел, и обезьяна убила тебя. Я брошу твое тело на кровать, когда вышибу из тебя жизнь. Твой отец найдет обезьяну, склоненную над трупом…

И он снова разразился диким хохотом. Пальцы его сошлись на шее мальчика.

За его спиной ревущий от бешенства зверь бился в стену маленькой комнаты. Мальчик побледнел, но на лице у него не было ни страха, ни растерянности: он был сын Тарзана. Пальцы впивались ему в горло; он дышал с трудом, урывками.

Обезьяна продолжала неистово биться на своем крепком канате. Повернувшись, она намотала его себе на руку, совсем так, как это делают люди, и рванула изо всей силы. Раздался треск ломающегося дерева – канат остался цел, но ножка кровати сломалась.

Павлов обернулся. Его омерзительное лицо побелело от ужаса. Обезьяна была на свободе. Одним прыжком она прыгнула на него. Человек закричал. Она оттащила его от мальчика. Острые когти вонзились ему в грудь. Он беспомощно сопротивлялся. Страшные челюсти раскрылись у его горла, и когда они снова сомкнулись, душа Алексея Павлова отправилась к дьяволам, которые давно уже ждали ее.

Мальчик с помощью Акута встал на ноги. В течение двух часов обезьяна развязывала ему руки. Он помогал ей распутывать узлы. Наконец мальчик был на свободе. Он перерезал веревку, которая все еще болталась на шее обезьяны. Затем он открыл один из своих чемоданов и вынул оттуда какую-то одежду. Его план был хорошо задуман. Он не советовался со зверем, который исполнял все его приказания.

Когда два человека вышли из дому, никто не заметил, что один из них был обезьяна.

IV

НЕОБЫКНОВЕННАЯ БАБУШКА. УБИЙСТВО

Убийство одинокого старика, по имени Михаил Савров, его большой дрессированной обезьяной несколько дней было злободневной темой газет. Лорд Грейсток, прочтя об этом, принял все меры, чтобы его имя не впутывалось в эту историю, и стал внимательно следить за всеми попытками отыскать обезьяну.

Как и для всех, главный интерес происшедшего заключался для него в таинственном исчезновении убийцы. По крайней мере, так было до тех пор, пока он не узнал, что его сын Джек не явился в школу, хотя он, лорд Грейсток, сам усадил его в вагон. Но даже и теперь отец не сразу связал это событие с тайной обезьяны. Только тогда, когда тщательные расспросы и расследования доказали, что мальчик вышел из вагона, и когда был разыскан извозчик, который возил его к Павлову, Тарзан понял, что исчезновение Акута тесно связано с исчезновением его сына.

Что было дальше, после того, как мальчик вышел из кэба, никто не знал. Никто не видел с тех пор ни мальчика, ни обезьяны, по крайней мере, никто из оставшихся в живых.

Хозяин дома, когда ему показали карточку мальчика, сказал, что он не раз встречал его у старика. Больше ничего он не знал. Здесь, в дверях этого мрачного дома, следы терялись…

На следующий день после загадочной смерти Алексея Павлова красивый юноша, в сопровождении своей больной бабушки, садился на пароход в Дувре. Лицо старой дамы было закрыто вуалью. Ее пришлось ввезти на пароход в кресле для больных – так она была слаба от старости и болезни.

Юноша отклонял все услужливые предложения помощи: он сам вкатил на кресле бабушку на борт судна, сам помог ей добраться до каюты и с тех пор никто ее больше не видел до конца путешествия. Даже лакея он не впускал в каюту; он объяснил, что у его бабушки расстройство нервов и что ее раздражает присутствие посторонних.

Никто не знал, что он делал в каюте, но на палубе он был самым обыкновенным, здоровым английским мальчиком. Он болтал со своими ровесниками, сделался любимцем экипажа и завел многочисленных друзей среди матросов. Он держался благородно и непринужденно; это заставляло его новых знакомых относиться к нему с уважением и благосклонностью.

Среди пассажиров был один американец по имени Шендон, шулер и вор, прославившийся своими грабежами во многих городах Соединенных Штатов. Он мало интересовался мальчиком, пока случайно не заметил у него пачку кредиток. После этого Шендон решил обработать юного британца. Ему без труда удалось узнать, что тот едет с бабушкой в маленький порт на западном берегу Африки, близ экватора, что его фамилия Биллингс и что, кроме бабушки, у него на пароходе нет близких. Но как ни старался американец выпытать, с какой целью они едут туда, мальчик упорно отмалчивался. Впрочем, Шендона интересовало нечто другое.

Несколько раз Шендон пытался втянуть мальчика в карточную игру; но его жертва не питала пристрастия к картам; а так как к тому же другие пассажиры стали подозрительно поглядывать на американца, он решил поискать другого способа переложить деньги из кармана мальчика в свой.

Наконец настал день, когда пароход бросил якорь у заросшего лесом мыса, где десятка два каменных домов, с крышами из листового железа, некрасивой кляксой выделявшиеся на фоне чудной тропической природы, давали понять, что цивилизация наложила свою руку и на эти первобытные дебри. Вокруг домов были разбросаны лачуги дикарей, крытые соломой. Они казались весьма живописными: их дикая примитивность вполне гармонировала с окружающим тропическим пейзажем. Рядом с этими лачугами постройки белых людей казались еще безобразнее.

Мальчик не смотрел на человеческий поселок: его глаза жадно пожирали расстилавшийся сзади лес. Легкий холодок пробегал у него по спине, он дрожал от предвкушения счастья. Но, сам того не желая, он вдруг вспомнил любящие глаза матери и строгое лицо отца, которое под мужественной суровостью скрывало глубокую нежность. Тогда Джек начинал колебаться.

Рядом с ним помощник капитана громко отдавал приказания стае туземных челноков, которые кишели вокруг парохода, готовясь перевозить товар в маленькую гавань.

– Когда следующий пароход отходит отсюда в Англию? – спросил мальчик.

– «Эммануэль» приходит всегда одновременно с нами, – ответил моряк. – Я думаю, он уже здесь.

И моряк продолжал громко и раздраженно давать указания дикой орде, которая атаковала пароход.

Спустить бабушку с парохода в шлюпку было делом нелегким. Джек не отходил от нее ни на шаг, а когда, наконец, бабушка была благополучно посажена в парусное суденышко, которое должно было доставить их на берег, ее внук, как котенок, прижался к ней. Он так был занят заботами о бабушке и с такой напряженностью и опаской следил, как ее спускали вниз на стуле, подвешенном к лебедке, что не заметил, как в это время выпал у него из кармана и исчез в волнах небольшой сверток.

В то время как парусник с бабушкой и внучком причаливал к берегу, Шендон на маленьком челноке подъехал к другой стороне корабля и после долгой перебранки с владельцем судна забрал свой багаж и отправился на берег. На берегу он все время шнырял вокруг неказистого двухэтажного здания, которое было украшено вывеской «Отель», заманивавшей простодушных путешественников к своим многообразным неудобствам. Шендон держался в некотором отдалении от «Отеля» и как будто старался кого-то высмотреть в его окнах. На землю уже опустилась ночь, когда американец Шендон решился, наконец, войти в «Отель».

В одном из отдаленных номеров этого «Отеля», на втором этаже, английский юноша не без труда объяснял широкоплечей старушке, что он решил вернуться в Англию со следующим пароходом. Он старался втолковать своей бабушке, что она может остаться в Африке, если желает, но он должен вернуться домой, к папе и маме: сердце подсказывает ему, что и папа, и мама страдают из-за его отсутствия: ведь им неизвестно, что он и бабушка собрались путешествовать по первобытным африканским лесам!

Придя к твердому решению вернуться домой, Джек почувствовал, что с его души скатилось бремя, которое мучило его много бессонных ночей. Когда он улегся в грязную постель и закрыл глаза, ему приснилось счастливое свидание с милыми сердцу. Но, пока он безмятежно спал, судьба, жестокая и непреклонная, осторожно подкрадывалась к нему по темному коридору того зловонного здания, под кровом которого он спал, – судьба, принявшая образ Шендона, известного американского вора и шулера.

Шендон на цыпочках подкрался к двери того номера, где остановился Джек. Там он долго прислушивался; наконец, вполне убедился, что мальчик и бабушка спят: они ровно и мерно дышали. Он тихонько вставил тоненькую отмычку в замочную скважину. Проворными пальцами, искушенными в беззвучных операциях над замками, задвижками и болтами, которые охраняют чужое имущество, Шендон повернул ключ и нажал ручку двери. Он слегка толкнул дверь, и она бесшумно отворилась. Шендон вошел в комнату и мягко закрыл за собой дверь. Как раз в эту минуту облака заслонили луну. Комната погрузилась во мрак. Шендон стал пробираться к постели. В дальнем углу комнаты что-то шевелилось, что-то ползло, но так тихо, так бесшумно, что даже настороженный слух опытного вора не мог уловить никакого шороха. Шендон ничего не слышал: его внимание было устремлено на кровать, где он рассчитывал найти мальчика и его беспомощную, больную бабушку.

Американец мечтал только о кредитных билетах. Если спящие не проснутся, пока он будет разыскивать деньги, отлично, он будет очень рад! Если же он встретит сопротивление… что ж, он готов и на это! Платье мальчика лежало на стуле около кровати. Пальцы американца быстро обшарили платье, но в карманах не было пачки новеньких кредитных билетов. Значит, она – под подушкой. Он подошел к спящему ближе: его рука уже касалась подушки, но вдруг луна вынырнула из-за туч, и комната наполнилась светом. В то же мгновение мальчик открыл глаза и взглянул в глаза Шендону. Американец неожиданно увидел, что мальчик в кровати один. Он схватил свою жертву за горло. Когда мальчик приподнялся, чтобы сопротивляться, Шендон услышал у себя за спиной глухое ворчанье. Мальчик схватил Шендона за руки, и мошенник почувствовал, что в тонких, белых пальцах его противника скрыты стальные мускулы.

В ту же минуту другие пальцы схватили его за горло, жесткие, волосатые пальцы. Он бросил испуганный взгляд назад, и волосы встали дыбом у него на голове… Его держала за горло огромная человекообразная обезьяна. Мальчик крепко сжимал его руки. Никто из них не проронил ни звука: это была немая борьба. Но где же бабушка? Шендон окинул комнату быстрым, всеохватывающим взглядом: глаза его широко раскрылись, когда он открыл истину… Какую ужасную тайну скрывали эти существа, во власть которых он попал? Он начал вырываться из рук мальчика, чтобы повернуться лицом к зверю, стоявшему у него за спиной. Он высвободил одну руку и нанес мальчику сильный удар по лицу. Казалось, этим ударом он разбудил тысячу дьяволов в волосатом чудовище, которое держало его за горло. Шендон услышал тихое, зловещее рычанье. Это был последний звук, услышанный им в жизни. Потом он был опрокинут на пол, тяжелое тело навалилось на него, мощные зубы вонзились ему в горло, и он погрузился во мрак, который называется вечностью.