III

БОРЬБА ЗА БАЛУ

Тика стала матерью. Это событие нашло у Тарзана более горячий отклик, чем у самого отца – Тога. Тарзан любил Тику. Несмотря на близость материнства, Тика, в отличие от других своих однолеток – мрачных, гордых своей зрелостью самок племени Керчака – сохранила безудержную веселость и любовь к играм. Усовершенствованные изобретательным Тарзаном игры в пятнашки и прятки приводили ее теперь в неменьший восторг, чем прежние примитивные забавы.

Местом игры служили верхушки деревьев. Быстро и незаметно проходило время в интересной, захватывающей игре в пятнашки. Тарзан увлекался ею, а друзья его детства относились теперь свысока к этому ребяческому времяпрепровождению. Тика же принимала живое участие в игре вплоть до самого рождения детеныша; но с появлением на свет своего первенца она круто изменилась.

Перемена эта сильно удивила и огорчила Тарзана. В одно прекрасное утро он встретился с Тикой. Тика сидела на нижнем суку дерева и плотно прижимала к своей волосатой груди какое-то существо – нечто крохотное, беспрерывно вертящееся и копошащееся. Тарзан подошел поближе, сгорая от любопытства – чувства, свойственного всем живым существам, ступившим на путь прогресса.

Тика бросила на него сердитый взгляд и еще крепче прижала к себе беспокойную крошку. Тарзан подошел ближе. Тика попятилась назад и оскалила зубы. Тарзан был поражен. За все время их долголетней дружбы Тика огрызалась на него только в играх, но видно было, что сегодня она далеко не в игривом настроении. Человек-обезьяна глубоко запустил свои пальцы в густую, темную шевелюру, склонил голову набок и задумался. Затем он сделал еще шаг вперед и вытянул шею, чтобы лучше рассмотреть странный предмет, который прижимала к своей груди Тика.

Снова оскалила Тика свои клыки и предостерегающе зарычала. Тарзан осторожно протянул к ней свою руку: ему хотелось притронуться к необыкновенной ноше Тики: но та вдруг бросилась на него с яростным рычаньем и, чего Тарзан уже никак не ожидал, впилась зубами в его руку.

Тарзан не успел отразить нападение и растерялся, а Тика стала грозно наступать на него. Со своей ношей на руках она, однако, не могла поспеть за ударившимся в бегство быстроногим Тарзаном. Убедившись в том, что разъяренная самка не гонится больше за ним по пятам, Тарзан остановился и с глубоким удивлением стал смотреть на свою подругу детства. Что заставило добрую, милую Тику так круто измениться?

Обезьяна так крепко прижимала свою ношу к груди, что Тарзан не успел разглядеть это странное существо; но теперь, когда Тика успокоилась, он, наконец, увидел его.

Несмотря на боль в руке и горечь причиненной ему обиды, он улыбнулся. Ему уже раньше приходилось наблюдать молодых самок в первый период материнства. Через несколько дней она перестанет быть такой ревнивой мамашей…

Однако Тарзан был ранен. Как это нелепо! Тике следовало бояться кого угодно, но только не его! Ни за какие блага не позволил бы он себе тронуть ее, или ее балу, как называют обезьяны своих детенышей.

И теперь, несмотря на боль в руке и горькую досаду, его охватило страстное желание поближе взглянуть на новорожденного сына Тога.

Многие, пожалуй, удивятся, почему Тарзан-обезьяна, сильный, отважный охотник, трусливо отступает перед разъяренной самкой? Неужели он не может сломить сопротивление еще не окрепшей, только что родившей обезьяны?

Но будь вы обезьяной, вы бы поняли, что самец бьет самку только в припадке буйного, дикого гнева. В случае необходимости, он лишь слегка наказывает ее, хотя, конечно, и среди обезьян изредка встречаются экземпляры, столь обычные в человеческом обществе, которые находят особое удовольствие в побоях и издевательстве над слабым, беззащитным полом.

Тарзан снова стал подбираться к молодой матери – медленно и осторожно, подготовив себе заранее путь к отступлению. Тика яростно зарычала. Тогда Тарзан вступил с нею в переговоры.

– Тарзан-обезьяна не тронет балу Тики! – сказал он. – Дай мне посмотреть на него!

– Уходи! – приказала Тика. – Уходи, или я тебя убью!

– Дай мне только взглянуть! – просил Тарзан.

– Уходи! – стояла на своем Тика. – Сюда идет Тог. Он заставит тебя убраться прочь… Тог убьет тебя! Это балу Тога!

Глухое ворчанье, раздавшееся позади Тарзана, доказало справедливость ее слов. Ясно было, что самец услыхал тревожный и ворчливый звук ее голоса и спешил теперь ей на помощь.

Тог, как и Тика, был товарищем детских игр Тарзана, который однажды спас жизнь Тогу; но благодарность не может заглушить родительской любви. Тарзан и Тог имели однажды случай помериться силами, и Тарзан вышел из этой схватки победителем. Смутное воспоминание об этом, может быть, дремало в тайниках сознания самца. Так или иначе, Тог ради своего первенца готов был даже претерпеть новое поражение, если только он к моменту боя рассвирепел бы в должной мере.

Судя по грозному, все усиливающемуся реву, настроение у Тога было воинственное. Тарзан не боялся Тога; помимо этого, неписаный закон джунглей запрещал ему уклоняться от боя с каким бы то ни было самцом без особых чисто личных причин. Тарзан любил Тога. Он не ревновал к нему Тику, и его человеческий разум подсказывал ему тот недоступный Тогу вывод, что самца в данном случае толкает на бой не ненависть, а другое чувство. В Тоге говорила инстинктивная потребность самца выйти на защиту своего детеныша и самки.

Тарзан не желал драться с Тогом, но кровь его предков заговорила в нем – он не мог примириться с мыслью о позорном бегстве.

Самец кинулся вперед, но Тарзан ловко отскочил в сторону. Увлекшись своим кажущимся успехом, Тог повернулся кругом и снова кинулся бешено в атаку. Может быть, его возбуждало воспоминание о печальном результате прежней схватки, а, может быть, и то обстоятельство, что Тика сидела тут же и глядела на них, ему хотелось именно на ее глазах повергнуть в прах человека-обезьяну. В нем, очевидно, сказался первобытный эгоизм самца, ищущего случая отличиться и совершить подвиг в присутствии своей самки.

Человек-обезьяна держал в своей руке аркан, вчерашнюю игрушку, а теперь могучее оружие. При вторичном нападении Тога он снова отскочил в сторону и, подняв руку кверху, стал быстро размахивать над головой неуклюжего зверя скользящей петлей аркана. Не успела обезьяна повернуться, как Тарзан отбежал на далекое расстояние и одним прыжком очутился на дереве.

Доведенный до неистовства, Тог погнался за ним и полез на дерево. Тика глядела им вслед. Трудно было угадать по ее внешности, интересуется ли она происходящим и кому из бойцов желает успеха…

Тог не смог нагнать Тарзана, и человек-обезьяна успел забраться на вершину дерева. Неуклюжий самец не посмел лезть дальше из боязни подвергнуться в свою очередь нападению. Тарзан же, сидя в безопасности на верхней ветке, насмешливо глядел вниз на своего преследователя и осыпал его всевозможными ругательствами. Когда же он довел Тога до белого каления, и огромный самец бешено заметался во все стороны на своем качающемся суку, он быстро взмахнул рукой… Со свистом прорезала воздух расправленная петля аркана над Тогом. Внезапный толчок – и зверь упал на четвереньки, а тугая петля крепко затянула его волосатое тело.

Слишком поздно постиг несообразительный Тог намерения своего мучителя. Он попытался высвободиться, но сильным движением руки Тарзан потянул к себе аркан. Тог не удержался на месте, с ужасающим ревом полетел куда-то и, секунду спустя, повис в воздухе вниз головой на высоте тридцати – сорока футов от земли.

Крепким узлом привязал Тарзан веревку к дереву и спустился ниже, на уровень с висящим в воздухе Тогом.

– Тог! – сказал он. – Ты глуп, как Буто-носорог. Теперь ты будешь висеть здесь, пока не поймешь своей глупости. Ты будешь висеть здесь и ждать, а я пойду к Тике и поговорю с ней.

Тог ревел и рычал, а Тарзан с усмешкой повернулся к нему спиной и мягко соскочил на нижний сук. Он стал подкрадываться к Тике, но самка, как и прежде, встретила его с оскаленными зубами и угрожающим рычанием. Он пытался умиротворить ее: знаками показывал ей, что питает к ней самые дружелюбные чувства, и вытянул вперед шею, чтобы взглянуть на балу Тики; но не так-то легко было убедить самку в том, что он не желает причинить вреда ее балу; материнский инстинкт только что родившей самки не хотел подчиняться голосу разума.

Убедившись в безуспешности своих попыток отогнать или испугать Тарзана, Тика бросилась бежать. Она прыгнула наземь и, тяжело ступая, пересекла лужайку, где бродили и отдыхали другие обезьяны ее племени. Тарзан не стал ее преследовать, поняв, что самка мирным путем не согласится показать ему своего балу. Человеку-обезьяне хотелось подержать это крохотное созданьице на своих руках. При виде крошки-обезьяны им овладело какое-то странное чувство. Ему страстно хотелось прижать к себе и понянчить это забавное, маленькое тельце. Это крошечное существо принадлежало Тогу, а не Тарзану. Но его матерью была Тика, а Тарзан все еще продолжал любить ее.

Голос Тога заставил его встрепенуться. Самец уже больше не рычал – он только жалобно выл. Тугая петля, стягивая ему ноги, замедлила кровообращение, и Тог стал сильно страдать. Несколько самцов сидели на земле, заинтересованные его положением: они делились нелестными для Тога замечаниями. К Тогу они не чувствовали симпатии, так как они неоднократно испытали на себе силу его страшных мышц и крепких челюстей. И они радовались его унижению.

Тика видела, как Тарзан повернул обратно к дереву, и остановилась посреди поляны. Она уселась на траву, крепко прижав к груди своего балу и подозрительно посматривая вокруг себя. Прежний беззаботный мир Тики исчез куда-то, и с появлением балу ей открылся новый мир, полный неведомых опасностей и несметного количества врагов. Она видела в Тарзане самого непримиримого своего врага – в Тарзане, который до сих пор был ее лучшим другом. Даже несчастная, дряхлая, полуслепая и беззубая Мамга, медленно бродившая в поисках червей вокруг гнилого пня, и та казалась ей злым духом, питающимся кровью маленьких балу.

И в то время, когда Тика видела опасность там, где опасности не было, она не заметила пары сумрачных желто-зеленых глаз, с алчным блеском уставившихся на нее – глаз существа, притаившегося под сенью густого кустарника на противоположном конце лужайки.

Голодная пантера Шита плотоядно глядела на соблазнительную пищу, находившуюся в двух шагах, но внушительные фигуры исполинских самцов несколько умерили ее пыл.

Вот, если бы самка со своим балу подошла хоть на шаг ближе! Одним прыжком пантера набросилась бы на них и умчалась бы со своей добычей, не дав даже опомниться могучим самцам.

Судорожно помахивая кончиком красно-бурого хвоста, пантера раскрыла пасть, обнажив свои желтые клыки и красный язык. Но Тика не видела Шиты. Не видели ее также и другие обезьяны, мирно бродившие по лужайке около Тики. Да и Тарзан-обезьяна не видел пантеры.

Тарзан знал, что приходится терпеть беззащитному Тогу от самцов, и в тот же миг протиснулся между ними. Один самец, протянув лапу вперед, пытался поймать висящего в воздухе Тога. Вспомнив недавнюю свою стычку с ним, в которой Тог основательно отколотил его, самец этот пришел в дикую ярость и решил немедля отомстить Тогу. Лишь бы только удалось схватить качающуюся веревку, и Тог в его власти. Тарзан видел это и рассвирепел. Он признавал только честный бой, и замысел самца привел его в негодование. Самец было уже собрался схватить своей волосатой лапой беззащитного Тога, как Тарзан, с негодующим ревом, вскочил на сук рядом с нападающим и одним могучим взмахом руки скинул его с дерева.

Падая вниз, удивленный и взбешенный самец стал судорожно цепляться за нижние ветви. Ловким движением ему удалось переброситься на другой сук, немного ниже первого. Найдя надежную точку опоры, он быстро оправился и так же быстро вскарабкался вверх, горя мщением… Но Тарзана интересовало теперь другое, и он не желал, чтобы ему мешали. Он пустился в пространные объяснения с Тогом, имеющие целью доказать непроходимую глупость последнего и несомненное превосходство его, Тарзана-обезьяны, великого, могучего охотника джунглей, над Тогом и всеми другими обезьянами.

Доказав с полной наглядностью ничтожество Тога, Тарзан наконец отпустил свою жертву. Но как только разъяренный самец, сброшенный Тарзаном на землю, вскарабкался вверх на дерево и очутился с ним рядом, добродушный Тарзан весь преобразился и превратился в рычащего дикого зверя. Волосы его встали дыбом, верхняя губа приподнялась, обнажив ряд крепких, готовых к бою зубов. Он не стал ждать нападения, так как и голос, и воинственная поза самца ясно говорили о кровожадных его намерениях. С нечеловеческим ревом впился Тарзан зубами в горло врага.

Нападение было стремительно и неожиданно. Грузный самец не удержался на суку и полетел вниз, судорожно Цепляясь за листья и ветви дерева. Тарзан тоже покатился за ним вниз, и на высоте пятнадцати футов от земли оба они упали на громадный сук того же дерева. Самец упал на спину, Тарзан на него. Человек-обезьяна прокусил врагу яремную жилу, и тот грохнулся наземь. Тарзан же успел вовремя схватиться за сук и удержаться на нем.

Сидевшие на дереве обезьяны следили за боем. Они видели, как распласталось по земле безжизненное тело самца. Тарзан заглянул вниз и, убедившись в смерти своего противника, поднялся во весь рост, выпятил вперед свою широкую грудь, ударил по ней кулаком и огласил воздух жутким победным кличем своего племени.