I

ОТЕЦ И ДОЧЬ

Опустив последний жуткий фрагмент расчлененного, изуродованного тела в небольшой сосуд с азотной кислотой, которая должна была уничтожить следы страшных улик, достаточных, чтобы оказаться на виселице, человек безвольно упал на стул, наклонился вперед к большому письменному столу из тикового дерева, уронил голову на руки и глухо застонал.

По его лицу, изборожденному морщинами, струились капли пота, заменяя слезы, которые, дай он им волю, могли бы уменьшить сильнейшее нервное напряжение. Худощавое тело бил лихорадочный озноб, а временами сотрясали конвульсивные подергивания. Внезапно на лестнице, ведущей в его лабораторию, раздались шаги. В паническом страхе вскочив на ноги, он уставился на дверь, запертую и на ключ, и на задвижку.

И хотя он прекрасно знал, кто идет, его охватила сильнейшая тревога. Шаги приближались, затем затихли перед закрытой дверью, после чего раздался негромкий стук.

— Папочка! — послышался мелодичный девический голос.

Человек с усилием взял себя в руки, чтобы ненароком не выдать своего душевного состояния.

— Папочка! — снова позвала девушка, на сей раз с оттенком тревоги. — Да что с тобой, и чем ты там занят? Просидел взаперти в этой противной комнате целых три дня без еды и уж конечно без сна. Ты же погубишь себя своими бесконечными экспериментами.

Лицо человека смягчилось.

— Не волнуйся, дочка, — отозвался он, контролируя свой голос. — Осталось совсем немного, совсем немного, и тогда мы отправимся в долгое-долгое путешествие.

— Даю тебе время до полудня, папочка, — произнесла девушка с решимостью, отсутствовавшей в тихом ответе ее отца, — иначе взломаю дверь топором и вытащу тебя оттуда, ты понял?

Профессор Максон устало улыбнулся. Он знал, что его дочь вполне может осуществить свою угрозу.

— Хорошо, детка, к полудню я обязательно закончу, обязательно закончу. А теперь беги поиграй, будь паинькой.

Вирджиния Максон пожала округлыми плечами и безнадежно покачала головой, глядя на неприветливую, бесстрастную дверь.

— Я уже сменила наряды всем своим куклам, — нарочито плаксивым голосом крикнула она, — и наигралась в песочек. Я хочу, чтобы ты вышел и поиграл со мной.

Но профессор Максон не ответил — он вернулся к созерцанию зловещих результатов своих опытов. От неприглядности увиденного он полностью отключился от всего остального и даже не слышал, что сказала дочь.

Спускаясь вниз по лестнице, мисс Максон продолжала качать головой.

— Бедный папочка, — размышляла она про себя, — будь я тысячелетней беззубой старухой, он все равно будет считать меня маленькой девочкой.

Если вам довелось учиться в Корнеллском университете, то вы, наверное, помните профессора Артура Максона, тихого, худощавого седовласого джентльмена, который проработал несколько лет на одной из кафедр факультета естественных наук. Будучи владельцем немалого состояния, доставшегося ему по наследству, он посвятил себя преподавательской работе исключительно из желания принести посильную помощь человечеству, ибо скудное жалование профессора само по себе не могло служить каким-либо стимулом для подобного решения.

Почти неограниченные средства, которыми он располагал, позволили ему провести ряд секретных смелых экспериментов в области биологии. В результате он значительно опередил ученых своего времени, пытавшихся вслепую открыть тайну жизни, между тем как ему удалось репродуцировать химическими средствами это великое явление.

Полностью сознавая всю серьезность замечательного открытия, а также ложащуюся на него ответственность, он держал результаты своих опытов и даже сами опыты в строжайшей тайне не только от коллег, но и от единственной дочери, которую до недавнего времени посвящал во все свои планы и замыслы.

Теперь же, добившись долгожданного успеха, он оказался в чрезвычайно затруднительном положении, имея на руках или, точнее, в лаборатории труп как будто бы человеческого существа и не имея никакого вразумительного объяснения для далекой от научных изысканий полиции, которая вряд ли разделила бы энтузиазм ученого.

Расскажи он правду, его подняли бы на смех. Если им сказать: «То, что вы видите, не человек, а останки созданного в лаборатории химическим путем двойника человека», его либо отправят на виселицу, либо упекут в психушку для сумасшедших преступников.

Эти мысли посетили его только сейчас, а еще совсем недавно он испытал ни с чем не сравнимое ликование. Доведя до конца последнюю фазу опытов, он наконец получил готовый результат. Перед ним находилось творение его собственных рук — живое тело, пусть несуразное и бесформенное, но без сомнения человеческое тело, в которое он вдохнул искру жизни, но, увы, слишком слабую. К безмерному отчаянию ученого, после нескольких отрывистых вздохов тело перестало дышать. Искра жизни угасла.

Все утро вплоть до полудня профессор Максон занимался ликвидацией оставшихся пятен и улик, изобличающих его жуткую работу, и, когда наконец закрыл за собой дверь лаборатории на ключ, все следы были уничтожены.

Уже на следующий день профессор Максон с дочерью Вирджинией прибыли на железнодорожный вокзал, где сели в поезд, отправляющийся в Нью-Йорк. Поскольку об их отъезде не знала ни одна живая душа, никто не пришел проводить их: еще не оправившийся от потрясения ученый был не в силах что-либо вразумительно объяснить своим друзьям и коллегам.

Однако их появление не прошло незамеченным. Когда Вирджиния Максон показалась на платформе, ее гибкая, изящная фигура и прекрасное лицо привлекли внимание высокого молодого человека атлетического телосложения, который толкнул локтем своего молодого спутника.

— Эй, Декстер, — спросил он, — кто эта красавица?

Тот. обернулся и присвистнул.

— Ого! — воскликнул он. — Это же Вирджиния Максон со своим отцом. Интересно, куда они собрались?

— Не знаю, — вполголоса ответил его собеседник Таунсенд Дж. Харпер-младший. Глаза молодого человека засверкали. — Пока не знаю. Но держу пари на новый автомобиль, во что бы то ни стало узнаю и познакомлюсь с ней.

Спустя неделю профессор Максон, ослабевший физически и с расстроенной нервной системой, отправился вместе с дочерью в долгое океанское плавание, которое, как он надеялся, поможет быстро поправить здоровье и избавиться от кошмарных воспоминаний о, тех трех жутких днях и ночах, которые он провел в лаборатории.

Ему казалось, что теперь ничто и никогда не сможет поколебать его решения не вмешиваться больше в великие, внушающие благоговейный трепет тайны созидания жизни, но по мере того, как здоровье его улучшалось и восстанавливались душевные силы, он ловил себя на мысли, что вспоминает свой недавний триумф с чувством возрождающейся надежды и желанием продолжить начатое дело.

Болезненные страхи, вызванные потрясением от внезапной кончины первого сотворенного им живого существа, уступили место настоятельной потребности возобновить эксперименты и довести их до полного успеха, чтобы с гордостью продемонстрировать научному миру.

Недавний неудавшийся опыт убедил его в том, что цивилизованные страны — не место для безопасного продолжения работы, и, лишь оказавшись в ходе круиза среди многочисленных островов Вест-Индии, он окончательно укрепился в своем решении. Знай он о последствиях своего плана, он не теряя ни секунды помчался бы домой, прихватив дочь, которой суждено было принять на себя основной удар последовавших вскоре кошмаров.

Впервые эта идея посетила его, когда они бороздили просторы Южно-Китайского моря. Просиживая целые дни в праздном ничегонеделаньи под лучами жаркого солнца, профессор все чаще возвращался к этой мысли, которая сулила тысячу чудесных возможностей и вскоре, целиком овладела им.

В конце концов, достигнув Манилы, он объявил о том, что намерен прервать запланированное путешествие и немедленно следовать ближайшим судном в Сингапур. Новость немало удивила Вирджинию, но она не стала спрашивать отца о причине такого решения, ибо с тех пор, как он провел три дня, запершись в своей лаборатории, девушка заметила некоторую перемену в нем — явное нежелание посвящать ее в свои мысли, что он обыкновенно делал в течение всего времени после смерти ее матери.

И хотя Вирджиния невыразимо страдала «от этого, она была слишком горда и слишком обижена, чтобы попытаться восстановить прежние отношения. Правда, как и прежде они часто обсуждали любые темы, кроме одной — его научной работы, которую, словно по молчаливому согласию, они вообще не затрагивали. Таким образом, когда они прибыли в Сингапур, Вирджиния не имела ни малейшего представления о намерениях отца.

Здесь они провели приблизительно месяц, в течение которого профессор Максон ежедневно вел переговоры с чиновниками, английскими представителями и разномастной толпой малайцев и китайцев,

Вирджиния познакомилась с некоторыми из тех, с кем отец имел дело, и лишь в последний момент один из них намекнул о цели развернувшихся приготовлений. Всякий раз в присутствии девушки разговор ловко уводился в сторону, когда касался планов отца на ближайшее будущее, и вскоре она поняла, что делается это намеренно. Первым с ней заговорил доктор фон Хорн, который общался с ее отцом чаще других. Впоследствии, вспоминая разговор, Вирджиния решила, что отец поручил молодому человеку побеседовать с ней, чтобы самому избежать этой неприятной обязанности. Девушка видела, что фон Хорн ждет от нее вопросов или возражений, но из гордости сделала вид, будто прекрасно знает, о чем идет речь, хотя в действительности ни о чем не догадывалась.

— Значит, вы согласны покинуть Сингапур в ближайшее время? — спросил фон Хорн.

— О, я с нетерпением жду этого дня, — ответила Вирджиния.

— И поселиться на одном из островов Памарунга на длительный срок? — допытывался фон Хорн.

— Почему бы и нет? — прозвучал уклончивый ответ девушки, не имевшей ни малейшего представления о местонахождении этих островов.

Фон Хорн отдал должное ее самообладанию, хотя и предпочел бы, чтобы она стала задавать вопросы, иначе ему было трудно продвинуться дальше в выполнении поручения. Как объяснить ей планы на будущее, если она и виду не подает, что находится в полном неведении?

— Мы не уверены в том, что работа завершится за два или три года, — сообщил он. — Это долгое время, и его придется провести в изоляции на маленьком необитаемом острове вдали от более крупного, но не менее дикого острова Борнео. Как, по-вашему, у вас хватит на это мужества?

Вирджиния рассмеялась без тени сомнения.

— У меня хватит мужества на все, что ни задумал бы отец, — сказала она, — и потом я не считаю, что жизнь на одном из этих чудесных маленьких островов станет суровым испытанием. Разумеется, я согласна, если это поможет ему добиться успеха в научных изысканиях.

Последние слова она произнесла в надежде на то, что она поняла истинную причину изоляции от цивилизованного мира. Она не ошиблась, и теперь фон Хорн был введен в заблуждение, поскольку решил, что, видимо, профессор Максон рассказал дочери гораздо больше о своих планах, чем даже ему самому. По выражению лица собеседника Вирджиния поняла, что уловка удалась и нужно ковать железо, пока горячо.

Так она узнала, что через день им предстоит отправиться к островам Памарунга на небольшой шхуне, которую купил ее отец, с экипажем, состоящим из малайцев и ласкаров, а капитаном будет фон Хорн, служивший -в свое время на американском флоте. Окончательная цель маршрута еще не была определена — она выяснится на месте, когда они присмотрят подходящий островок среди множества тех, что разбросаны вдоль западного побережья Макассарского пролива.

Среди многих людей, с которыми Вирджиния познакомилась в течение месяца, проведенного в Сингапуре, фон Хорн оказался без сомнения наиболее интересным и общительным. Занятый многочисленными обязанностями по оснащению приобретенной шхуны и найму экипажа, состоящего из пятнадцати матросов и двух помощников, он все свободное время, что ему удавалось выкроить, проводил в обществе дочери своего начальника.

Девушка была рада тому, что фон Хорн примкнет к их маленькой компании, поскольку, как выяснилось, он много путешествовал и был интересным собеседником. Он разговаривал с ней, как с равной, на темы, представляющие интерес людям образованным, принадлежащим к одному кругу. Он никогда не допускал фамильярности, а в выборе предмета разговора всегда учитывал то, что его собеседницей является молодая девушка. С первого дня знакомства она почувствовала, себя с ним легко и свободно, и ко времени отплытия «Итаки» (так назвали шхуну) навстречу неизвестной судьбе их взаимоотношения переросли в крепкую дружбу.

Путешествие из Сингапура к островам протекало без происшествий. Вирджиния с восхищением наблюдала за слаженными действиями команды. Глядя на полуголых людей, их живописные прически, серьги в ушах и свирепые лица, она представляла себя пленницей на пиратском судне, настолько натурально воспринималось ею все окружающее, о чем она со смехом говорила фон Хорну.

За неделю, проведенную в районе островов Памарунга, они не нашли подходящего места для лагеря и лишь к северу от экватора, миновав мыс Сантанг, обнаружили в нескольких милях от побережья, напротив устья маленькой реки, крошечный остров, который полностью отвечал всем их требованиям. Он был необитаем, плодороден, и там протекал живописный ручей, берущий начало из холодного чистого родника. Здесь-то, в маленькой бухте, и стала на якорь «Итака», после чего экипаж под началом фон Хорна и его первого помощника — малайца Будудрина, сопровождая профессора Максона, отправился на поиски подходящего места для базового лагеря.

На «Итаке» остались лишь повар, безобидный старый китаец, и Вирджиния.

Спустя два часа после того, как отряд исчез в джунглях, девушка услышала стук топоров и поняла, что найдено место для ее будущего дома и что началась работа по расчистке участка. Она сидела, размышляя о странной прихоти отца похоронить их заживо в этом диком уголке земного шара, и чем больше она думала, тем тоскливее становилось выражение ее глаз и тем горше делалась ее невеселая улыбка.

Внезапно она осознала, насколько глубокой стала разделяющая их пропасть. Все началось в те три страшных дня. Возникшая тогда в их отношениях трещина расширялась с каждым днем, но так неуловимо, что девушка только сейчас поняла, что былые добрые, дружеские отношения прервались, вероятно, навсегда.

Сделанное ею печальное открытие не нуждалось в особых доказательствах, достаточно было того факта, что отец привез ее сюда, на этот маленький остров, даже не потрудившись ввести в курс дела. Со слов фон Хорна девушке стало ясно, что речь идет о важных научных экспериментах, но в чем состояла их суть, она не могла представить, ибо понятия не имела об успехе последнего опыта отца, хотя всегда знала о его глубоком интересе к данной научной проблеме.

От Вирджинии также не укрылись другие произошедшие с отцом странные перемены. Он уже давно перестал быть веселым беззаботным другом, с которым можно было поделиться любыми девическими радостями и печалями и которому она поверяла как важные, так и незначительные секреты. Он сделался не то чтобы угрюмым, а скорее замкнутым, погруженным в собственные мысли, так что в последнее время ей никак не удавалось поболтать с ним по душам, что он раньше всегда делал с большой охотой. А еще она заметила, что отец непонятно отчего перестал обращать на нее внимание, и это задевало ее больше всего. Взять хотя бы сегодняшний яркий пример — оставил ее на судне без единого спутника-европейца, тогда как еще пару месяцев тому назад такое невозможно было бы и вообразить.

Так она размышляла, в то время как взгляд ее бесцельно блуждал вдоль входа в бухту, машинально отмечая такие детали, как полоска низких рифов, ограждающая бухту от моря, и выступающая далеко в море песчаная коса, похожая на гигантский указательный палец, направленный в сторону материка, смутно виднеющегося вдали.

Вскоре ее внимание привлекла движущаяся далеко в проливе точка. Увеличиваясь постепенно в размерах, точка превратилась в лодку, которая направлялась к острову. Чуть позже девушка увидела, что лодка длинная и низкая, движимая единственным парусом и множеством весел. Лодка была набита людьми.

Решив, что это очередная туземная торговая лодка, которых видимо-невидимо в южных морях, Вирджиния наблюдала за ее приближением с праздным любопытством. Когда лодка, подошла к «Итаке» на расстояние полумили и направилась к входу в бухту, ее случайно заметил Синг Ли. В тот же миг старого китайца будто пронзило электрическим током.

— Быстло! Быстло! — закричал он, подбегая к Вирджинии. — Беги вниз, быстло.

— Но почему, Синг? — спросила девушка, изумленная поведением повара.

— Быстло! Быстло! — подгонял он, таща ее за руку к трапу. — Пираты! Малайцы! Даяки! Много пиратов.

— Пираты! — ахнула Вирджиния. — О, Синг, что же делать?

— Спрячься внизу. Синг постараться отпугнуть их. Стрелять из пушки. Позовет подмогу. Но если пираты видеть красивую белую девушка, старый Синг ничего не сможет сделать.

Девушка вздрогнула и, пригнувшись, сбежала вниз. Через мгновение она услышала выстрел из старой медной пушки, которая в течение многих лет украшала корму «Итаки».

На носу шхуны профессор Максон установил современный пулемет, но тот оказался не по зубам неискушенному в военной технике китайцу. Второпях он прицелился кое-как, но радостная улыбка осветила его морщинистое желтое лицо, когда он увидел, что ядро с брызгами упало в воду подле самого борта лодки.

Синг допускал, что в лодке могли находиться дружески настроенные туземцы, но он слишком много лет проплавал в этих водах, чтобы рисковать. Лучше убить сотню друзей, считал он, чем быть захваченным одним-единственным врагом.

После выстрела лодка замедлила ход, и последовавший в ответ град мушкетного огня убедил Синга в том, что он не ошибся в своих предположениях. Выстрелы с лодки не достигли цели, как и ядро, выпущенное из маленькой пушки.

Вирджиния наблюдала за лодкой из иллюминатора каюты. Она заметила кратковременное колебание и смятение, последовавшие за первым выстрелом Синга, а затем к своему ужасу увидела, что гребцы снова взялись за весла, и лодка быстро заскользила по направлению к «Итаке».

Стало очевидно, что пираты почувствовали незащищенность шхуны. Через несколько минут они перепрыгнут на палубу, поскольку бедняга Синг ничем не сможет удержать их. «Какая жалость, что здесь нет фон Хорна», — подумала расстроенная девушка. — «С помощью пулемета он обратил бы их в бегство».

При мысли о пулемете у девушки зародились дерзкая идея. А почему бы ей самой не попробовать? Ведь фон Хорн подробно разъяснил ей устройство оружия, а однажды, по пути из Сингапура, даже позволил ей пострелять. Недолго думая, она бросилась к складу боеприпасов, схватила пулеметную ленту и в следующее мгновение очутилась на палубе рядом с изумленным Сингом.

Пираты стремительно скользили по гладким водам бухты, встречая безобидные выстрелы Синга презрительными криками и дикими свирепыми боевыми кличами. В лодке находились приблизительно пятьдесят даяков и малайцев, воинственных, кровожадных и беспощадных. При виде устрашающих головных уборов, боевой раскраски даяков, длинных узких разукрашенных щитов, сверкающих лезвий парангов — больших малайских ножей и крисов — коротких мечей с пламенеющим клинком, девушку охватила дрожь, настолько близко казались они от борта шхуны.

— Что делать? Что делать? — испуганно воскликнул Синг. — Иди вниз!

Но не успел он закончить свой призыв, как девушка бросилась к пулемету. Отшвырнув чехол в сторону, она направила ствол на пиратскую лодку, подошедшую так близко, что еще секунда, и лодка исчезла бы из сектора обстрела.

Вирджиния мгновенно сообразила, что медлить нельзя, тогда как пираты осознали новую серьезную опасность и принялись палить из своих мушкетов по бесстрашной девушке, залегшей за небольшим Щитком пулемета. Свинцовые пули яростно забарабанили по щитку либо же с угрожающим свистом проносились над головой девушки. И тогда Вирджиния нажала на гашетку.

Пули, выпускаемые со скоростью пятьдесят штук в минуту, изрешетили нос лодки, но вдруг на корме поднялся богато одетый малаец и замахал белым лоскутом, привязанным к острию криса. Это был раджа Мюда Саффир, который разглядел лицо девушки, и при виде ее красоты его сердце воспылало иной страстью, нежели страсть к наживе.

Завидев знак перемирия, Вирджиния прекратила стрельбу. Затем высокий малаец отдал несколько команд, гребцы взялись за весла, лодка развернулась и двинулась назад к выходу из бухты. В тот же миг с берега раздался выстрел, вслед за ним громкие крики. Обернувшись, девушка увидела отца и фон Хорна, гребущих изо всех сил к «Итаке».

II

ТЯЖЕЛЫЙ СУНДУК

Вирджинии и Сингу пришлось многократно рассказывать о дневном происшествии, участниками которого они оказались. Китаец никак не мог понять, что остановило пиратов у самого порога победы. Фон Хорн предположил, что те увидели плывущее от берега подкрепление, но Синг возразил, что это невозможно, поскольку «Итака» находилась прямо между пиратами и спешащим на выручку экипажем.

Вирджиния была уверена, что пиратов обратила в бегство стрельба из пулемета, но Синг не поддержал ее, указав на то обстоятельство, что через секунду лодка подошла бы вплотную к борту «Итаки» и пулемет оказался бы бесполезным.

Старый китаец был убежден в том, что у пиратов была какая-то тайная причина начать отступление, и его многолетний опыт человека, избороздившего воды, кишмя кишевшие пиратами, придал вес этому суждению. Слабым же местом в его выводе была неспособность предложить разумное объяснение. Таким образом, они долго и безуспешно гадали о загадочном поведении пиратов, которое избавило их от кровавого столкновения с этими жестокими морскими волками.

В течение недели люди были заняты устройством лагеря, но Вирджинию уже не оставляли без надежной охраны. Фон Хорн теперь был всегда при деле, так как на него целиком легло руководство всеми важными вопросами практического характера. Сам профессор предпочел наблюдать за строительством домов и частокола, давая ценные, с его точки зрения, советы, и девушка снова обратила внимание на относительное безразличие отца к ее судьбе.

Ее шокировало равнодушие отца во время пиратского налета и огорчило, что не он, а фон Хорн настоял на необходимости охранять ее.

По мере того, как близилось время вновь приступить к экспериментам, которыми он не занимался уже несколько месяцев, профессор становился все более замкнутым и рассеянным. Временами он грубил окружающим, а уж для дочери у него и подавно не хватало ни доброго слова, ни ласки, для дочери, еще несколько месяцев тому назад бывшей смыслом всей его жизни.

Всякий раз, когда Вирджиния ловила на себе его взгляд, ей казалось, что в глазах отца сквозит неприязнь, словно ему не терпелось избавиться от нее, чтобы она никоим образом не мешала его работе.

Наконец лагерь был готов, и днем в субботу самые тяжелые вещи со шхуны перевезли туда. В понедельник планировалось перенести на сушу остальные предметы, и экипаж должен был переселиться с судна на новое место жительства.

Ближе к вечеру в воскресенье из-за песчаной косы, прикрывающей бухту с юга, показалась маленькая туземная лодка и через несколько минут подошла к борту «Итаки». В ней было всего трое — двое даяков и малаец. Последний — высокий пожилой мужчина крепкого телосложения, с угрюмым лицом, на котором виднелись признаки вырождения. Одет он был как обычный малаец-лодочник, но во всем его облике и обращении со спутниками сквозило нечто такое, что не соответствовало его бедной одежде.

В ответ на окрик фон Хорна человек попросил пустить его на борт для торговли и обмена. Когда же он поднялся на шхуну, оказалось, что явился он с пустыми руками. Нимало не смутившись, он заявил, что сперва хочет выяснить, в чем они нуждаются, а уж потом привезти необходимые товары.

Разговор проходил в присутствии Синга, но по его ничего не выражающему лицу нельзя было догадаться о том, какие мысли роятся в этом загадочном азиатском мозгу. Малаец пробыл на судне примерно полчаса, беседуя с фон Хорном, как тут на палубе появился помощник капитана Будудрин. Никто, кроме Синга, не заметил, что в глазах обоих малайцев промелькнула и тут же погасла искорка узнавания.

От китайца также не укрылся вспыхнувший в глазах «торговца» блеск, когда тот увидел вышедшую из каюты Вирджинию, но ни словом, ни жестом малаец не показал, что вообще заметил ее. Чуть позже он ушел, пообещав вернуться с товарами на другой день. Однако в следующий раз они увиделись с ним лишь через несколько месяцев.

Вечером того же дня, прислуживая Вирджинии за ужином, Синг спросил девушку, узнала ли она дневного гостя.

— Конечно, нет, — ответила та, — я видела его впервые.

— Тс-с-с! — предостерег китаец. — Не говори громко. У стен есть уши!

— О чем ты, «Синг? — спросила девушка, понизив голос. — Странный ты какой-то сегодня. У меня даже коленки задрожали, — добавила она, улыбнувшись.

Но Синг, вопреки обыкновению, не ответил улыбкой на ее улыбку.

— Твоя не помнить высокий раджа с белой тряпкой в пиратской лодке, а? — допытывался он.

— О, Синг! — воскликнула девушка. — Конечно, помню. Но если бы не ты, мне и в голову бы не пришло сравнивать их. Они очень похожи, верно?

— Похожи? Они один и тот же человек. Синг знает. Берегись, Вини.

Прогресс китайца в освоении имени Вирджинии закончился на этом варианте.

— С какой стати мне беречься? Я ему не нужна, — рассмеялась девушка.

— Не будь глупой, Вини, — последовал далеко не изысканный, однако убедительный ответ китайца, собравшегося идти на камбуз.

Следующим утром отряд, за исключением трех малайцев, оставленных охранять «Итаку», двинулся в новый лагерь. Они шли своим обычным маршрутом — по дну мелкого ручья, впадающего в бухту. Этой дорогой дважды в день в течение двух недель пользовались пятнадцать человек, и в результате такой предусмотрительности на узкой полосе прибрежного песка не появилось ни одного следа, указывающего на то, что здесь когда-либо ступала нога человека.

Дно ручья, покрытое галькой, было удобно для передвижения, а так как Вирджинию несли на носилках два могучих ласкара, она даже не замочила ноги. Расстояние было небольшими — бухту от центра лагеря отделяла всего миля, а оттуда до противоположного конца острова было менее полумили. Сам же остров составлял каких-нибудь две мили в ширину и две с четвертью в длину, да и то в самых отдаленных друг от друга местах.

Прибыв на место, Вирджиния обнаружила ровный участок земли, старательно расчищенный от деревьев и окруженный частоколом. Территория была разделена на три сектора, каждый из которых, в свою очередь, также был обнесен оградой. В северном секторе стоял маленький дом для Вирджинии и ее отца, еще один для фон Хорна, а также кухня-столовая, где хозяйничал Синг.

Сектор в дальнем конце лагеря предназначался для малайцев и ласкаров, в том числе Будудрина и второго помощника-малайца. В центральной зоне располагалась лаборатория профессора Максона. Взглянуть на эту зону Вирджинию не пригласили, но когда члены экипажа заносили туда два огромных сундука, которые профессор держал на «Итаке» до последнего момента, девушке удалось разглядеть две возведенные там постройки — маленький квадратной формы дом, видимо, лабораторию, и длинный приземистый сарай, крытый пальмовыми листьями и разделенный перегородками на отсеки, в каждом из которых стояла примитивная кровать. Вирджиния не могла понять, для кого все это предназначалось. С одной стороны, отряд уже разместился, а кроме того, отец вряд ли согласился бы поселить кого-либо в такой близости от лаборатории, где ему требовалась абсолютная тишина и покой. Увиденное немало озадачило девушку, но ее взаимоотношения с отцом изменились настолько, что она не стала задавать ему вопросов.

Когда оба сундука были доставлены в лабораторию, стоявший рядом с Вирджинией Синг обратил внимание девушки на то, что одним из тех, кто сгибался под тяжестью более тяжелого сундука, был Будудрин.

— Будудрин — помощник капитан. Почему работать носильщик, как ласкар? Э?

Но Вирджиния не знала, что ответить.

— Мне кажется, — сказала она, — ты недолюбливаешь Будудрина. Почему? Может, он обидел тебя?

— Он? Нет, он не обижать Синга. Синг бедный, — загадочно ответил китаец и вернулся к своей работе.

Однако весь оставшийся день он то и дело бубнил что-то себе под нос, так как по опыту знал, что в таком сундуке, который с трудом поднимают четверо, могло храниться только одно, и он понимал, что и Будудрину пришло в голову то же самое.

В течение двух последующих месяцев жизнь маленького затерянного лагеря протекала мирно и без особых происшествий. Малайцы и ласкары несли вахту на борту «Итаки», охраняли лагерь и возделывали маленький участок вырубки к югу от своих жилищ.

На восточном побережье острова, всего в четверти Мили от лагеря, была маленькая бухта, в которой водились устрицы, и сюда пригнали одну из лодок «Итаки». Будудрин частенько сопровождал эти вылазки, и наблюдательный Синг несколько раз подмечал, что он возвращается в лагерь гораздо позже всех остальных.

Профессор Максон почти не покидал центральной зоны. Временами Вирджиния не виделась с ним по несколько суток подряд. Еду ему доставлял Синг, передавая через небольшой люк, вырезанный в ограде этого «двора тайн», как окрестил фон Хорн зону, отведенную под профессорские эксперименты.

Сам фон Хорн часто бывал вместе со своим шефом, так как тот полностью ему доверял, и, благодаря медицинскому образованию, стал незаменимым помощником, однако его далеко не всегда пускали в лабораторию, и в такие часы он общался с Вирджинией.

Парочка уходила на долгие прогулки по девственным джунглям, исследуя остров и неизменно находя среди его флоры и фауны какое-нибудь новое чудесное доказательство созидательных сил природы.

— Что за чудо — мироздание, — воскликнула Вирджиния однажды, когда они с фон Хорном остановились полюбоваться на тропическую птицу с необычайно ярким оперением. — Насколько ничтожно самое великое достижение человека рядом с ординарным творением Природы.