— Прекрасно! — воскликнул он. — Клянешься ли ты любить, почитать и подчиняться Нашему Возлюбленному Мефису, отдать за него жизнь, если будет необходимо, и ставить его и Партию Зани превыше всего?
— Клянусь, — сказал я, но держал при этом пальцы скрещенными. Затем мы все отдали салют и сказали:
— Мальту Мефис!
— Теперь ты Зани, — объявил он. Он отсалютовал мне и сказал. — Мальту Мефис!
— Мальту Мефис! — ответил я и вернул салют.
— Назначаю тебя токордоганом, — сказал Спехон. Салют, «Мальту Мефис!»
— Мальту Мефис! — ответил я. Салют.
Токордоган — это что-то вроде лейтенанта. Кордоган сравним с сержантом, а поскольку приставка «то» означает «выше, над», то мое звание можно было приблизительно перевести как «надсержант».
— Ты будешь отвечать за обучение Водо, — сказал Спехон Мантару. Мы все Мальту Мефиснули и салютнули.
Я вздохнул с облегчением, когда мы вышли из кабинета Спехона. Очевидно, он еще не получил послание Мьюзо. Мне было отпущено еще немного жизни.
Мантар отвел меня в офицерские квартиры, расположенные по соседству с казармами дворца. Здесь парикмахер сделал мне установленную прическу Зани, затем я пошел с Мантаром получить униформу и оружие токордогана Гвардии Зани.
На обратной дороге на широкой авеню, по которой мы шли, впереди нас возникло оживление. Люди на обочинах тротуаров выкрикивали что-то, что я сначала не понял, но затем распознал как вечное заклинание — Мальту Мефис! По мере того, как шум приближался, я разобрал, что крики направлены в сторону процессии гигантских ганторов.
— Едет Наш Возлюбленный Мефис, — сказал Мантор. — Когда он будет проезжать мимо, стань в салют и кричи «Мальту Мефис!» как можно громче, пока он не проедет.
Я увидел, как на улице и на тротуарах люди становятся на колени, головами в поклоне касаясь земли, каждый выкрикивал «Мальту Мефис!» во всю силу своих легких. Только женщины и гвардейцы Зани не становились в поклон, но все кричали, и все отдавали салют. Они начинали, когда первый гантор подходил к ним на расстояние нескольких ярдов, и продолжали, пока последний не миновал их. Они все казались абсолютно лишенными чувства юмора.
Когда процессия поравнялась со мной, я увидел ганторов, разукрашенных так обильно, каких никогда не видел до сих пор. В позолоченной беседке одного из них я разглядел маленького человечка жалкого вида в униформе кордогана Зани. Это был Мефис. Он казался по-настоящему испуганным, а его глаза непрерывно бегали из стороны в сторону. Я предположил (и позже узнал, что был прав), что он смертельно боится покушения — и у него были на то веские причины.
После того, как Мефис проехал, я сказал Мантару, что хотел бы немного осмотреть город. Я сказал, что мне в особенности хотелось бы попасть на набережную и посмотреть на лодки. Он немедленно стал подозрителен. Никогда не видел таких подозрительных людей.
— Почему ты хочешь пойти на набережную? — спросил он.
— Мы в Водаро зависим от моря, как от основного источника пищи, так что мы все хорошо знакомы с лодками и любим их. Естественно, меня интересует конструкция маленьких лодок Амлота. Вообще говоря, я бы очень хотел приобрести одну такую лодку, чтобы плавать и ловить рыбу.
Мои объяснения, похоже, удовлетворили его. Он предложил остановить проходящего гантора и проехать на нем вниз к набережной. Так мы и сделали. Я увидел бесчисленные лодки, большинство которых явно не использовалось длительное время. Мантар пояснил, что они, вероятно, принадлежат тем, кто сейчас служит на фронте.
— Как ты думаешь, я могу купить или арендовать одну из них? — спросил я.
— Тебе не нужно ничего покупать или арендовать, — сказал он. — Ты теперь гвардеец Зани и можешь взять все, что тебе нравится, у любого, кто не служит в Гвардии.
Увидев и изучив все, ради чего я спускался к воде, я был рад вернуться в город и начать мое подлинное обучение под руководством Мантара. Оно продолжалось в интенсивной форме примерно неделю. За это время я ни разу не был у Зерки и не получил никакого вызова от Спехона. Я терялся в догадках. Могло ли случиться так, что послание не дошло до него? Я едва мог в это поверить. Возможно, думал я, он не намерен принять предложение Мьюзо и соответственно ничуть не заинтересован в том, чтобы убить меня. Но эта цепь рассуждений меня не вполне удовлетворяла. Зная, как они все подозрительны и мстительны, я не мог поверить, что Спехон позволит мне жить и носить униформу гвардейца Зани хотя бы день после того, как обнаружит мою ложь. Так что вся эта история представлялась мне сплошной тайной.
Не могу сказать, что я наслаждался обществом других офицеров, если не считать Мантара. Он был джентльменом. Большинство других были угрюмыми невоспитанными людьми — собрание невежественных головорезов, драчунов и гангстеров. Наши подчиненные были людьми такого же сорта. Все подозревали друг друга, а в особенности Мантара и меня. Они негодовали на то, что мы с ним культурнее других, и этого одного хватало, чтобы питать их подозрения. Они чувствовали, что ниже нас, и за это нас ненавидели. Из-за этой атмосферы всеобщего подозрения и никак не мог выяснить тот единственный факт, который меня удерживал от того, чтобы мгновенно покинуть Амлот — я имею в виду мое предположение, что Минтеп мог быть в плену в городе. Я знал, что легко смогу бежать, выплыв из города в маленькой лодке и проплыв вдоль берега до острова, где спрятан мой корабль. Но сначала я должен был удостовериться в истинности или ложности моих предположений касательно Минтепа.
Единственный способ что-то узнать — услышать случайно. Я не мог задавать прямые вопросы, не мог также проявлять непредусмотренный уставом интерес к политике или другим подобным вещам. В результате мои нервы были в постоянном напряжении, так осторожен я должен был быть непрестанно в отношении каждого слова, действия, и даже выражения лица или голоса. Но так чувствовали себя и все прочие, даже Спехон, быть может, даже сам Мефис.
ИБО КАЖДЫЙ ЗНАЛ, что шпион или доносчик следит за ним и готов донести о первом же его неверном шаге. Знание этого сильно снижало болтливость. Бесед почти не существовало, только в виде исключения между близкими друзьями. И даже тогда сомневаюсь, чтобы люди осмеливались действительно высказывать, что лежит у них на сердце.
Прошли десять дней, а я был не ближе к своей цели, чем в тот день, когда прибыл в Амлот. Я беспокоился и печалился о Дуари. Что должна она думать? Сказал ли ей Мьюзо что-нибудь о моем поручении? Как она? Эти вопросы, на которые не было ответов, доводили меня почти до безумия. Они почти убедили меня, что я должен отказаться от взятого на себя задания и вернуться в Санару. Но когда я подумал, какое счастье я доставлю Дуари, если она воссоединится со своим отцом, или какое горе я ей причиню, если она узнает, что он — пленник в Амлоте и ежеминутно подвергается опасности быть убитым, я мог только оставаться на месте и исполнять то, что считал своим долгом. Я находился в таком настроении, когда получил приглашение Зерки навестить ее. Это было желанное облегчение, и я отправился к ней с удовольствием.
Мы приветствовали друг друга обычным «Мальту Мефис!», которое по какой-то причине казалось совершенно неуместным между нами и вообще некстати. У меня всегда было ощущение, что Зерка исподтишка над чем-то улыбается, и в особенности, когда мы исполняли какой-нибудь дурацкий ритуал Зани. Ее в высшей степени привлекательная личность казалась мне совершенно не гармонирующей с глупостью Занизма.
— О! — воскликнула она со смехом. — Какой симпатичный гвардеец Зани из тебя получился!
— С этой прической? — спросил я, скорчив гримасу.
Она прижала палец к губам.
— Шшш, — предостерегла она. — Я думала, что ты уже научился быть осторожнее.
— Я не могу даже раскритиковать себя самого? — со смехом спросил я.
Она покачала головой.
— На твоем месте я бы критиковала только Аторианцев и врагов в Санаре.
— Я даже этого не делаю, — сказал я. — В моем ми… моей стране меня назвали бы конформистом.
— Мне неизвестно это слово, — сказала она. — Может ли быть так, что вы в Водаро говорите на ином языке, чем мы?
— О нет, мы говорим на том же языке, — заверил я ее.
— И читаете на нем?
— Ну разумеется.
— Ага, я так и думала, — задумчиво пробормотала она.
Я не мог представить, почему бы она думала иначе, или почему это имело какое-то значение. Прежде чем я успел ее спросить об этом, она перевела разговор на другую тему.
— Тебе нравится Мантар? — спросила она.
— Очень, — сказал я. — Приятно находиться в компании хотя бы одного джентльмена.
— Будь осторожен, — снова предупредила она. — Это не прямая критика, но могу тебя заверить, что она не менее опасна. Ты можешь не опасаться ничего в разговорах со мной. Я предупреждаю тебя только потому, что повсюду шпионы. Никогда нельзя быть уверенным, кто еще внимательно слушает твои речи, кроме того, к кому они обращены. Давай отправимся проехаться. Тогда ты сможешь сказать мне все, что захочешь. Мой погонщик был с моей семьей всю свою жизнь. Он никогда никому не повторит того, что услышит.
Мне показалось немного странным, что она ободряет меня говорить открыто, учитывая то, что до сих пор она всячески меня предупреждала этого не делать.
— Я уверен, — сказал я, — что весь мир может слушать все, что я скажу. Я здесь очень счастлив.
— Рада это слышать, — сказала она.
— Я все-таки научился, что лучше не говорить слишком много. Я просто удивлен, как я вообще не разучился говорить.
— Но ты ведь можешь вполне свободно говорить с Мантаром.
— Я вообще не говорю ни о чем, кроме того, о чем должен говорить.
— Но с Мантаром все по-другому, — настаивала она. — Ты можешь полностью доверять ему. Обсуждай с ним все, что захочешь. Мантар никогда не предаст тебя.
— Почему? — напрямик спросил я.
— Потому что ты мой друг, — ответила она.
— Я высоко ценю все, что из этого следует, — сказал я. — И очень благодарен тебе за дружбу. Я бы хотел каким-то образом отблагодарить тебя.
— Быть может, однажды у тебя появится такая возможность — когда я узнаю тебя получше.
Во внутренний двор дворца привели гантора, и мы поднялись в беседку на его спине. На этот раз с нами не было вооруженной охраны, только мы вдвоем и погонщик.
— Куда поедем? — спросила Зерка.
— Куда угодно. Я хотел бы посмотреть на общественные здания.
Я надеялся таким образом найти местоположение таинственного Гап кум Ров, где томился в заключении неизвестный джонг. Я не осмеливался никого прямо спросить об этом. Я не осмеливался спросить и Зерку, ибо, невзирая на ее непрестанные заверения, что я могу говорить с ней свободно, я был не уверен, разумно ли это. Насколько я знал, она и сама могла быть шпионом. Внезапная дружба, которую она завязала со мной, давала некоторую пищу этим подозрениям. Мне не хотелось верить в это, так как она казалась очень искренней в своей симпатии ко мне, но я не мог рисковать. Я должен был подозревать всех и каждого. В этом я стал настоящим Зани.
Она дала указания погонщику, затем села не место.
— Теперь, — сказала она, — когда мы расположились удобно и наедине, давай поговорим. Мы на самом деле мало знаем друг о друге.
— Мне многое в тебе непонятно, — сказал я. — Ты столь важная персона, и все же тратишь свое время на незнакомца.
— Я не думаю, что трачу время понапрасну, — сказала она. — Это не пустая трата времени — завести новых друзей. У меня действительно очень мало друзей, ты ведь знаешь. Война и революция забрали большинство из них. Война отняла у меня человека, которого я любила.
Она произнесла слово «ульяган», дословно «любовьмужчина».
— С тех пор я живу одна, и жизнь моя, боюсь, довольно пуста. Теперь расскажи мне о себе.
— Ты знаешь все, о чем стоило упоминать, — заверил я ее.
— Расскажи мне о своей жизни в Водаро, — настаивала она. — Мне бы хотелось знать что-нибудь об обычаях и манерах жителей этой далекой страны.
— Ах, я уверен, что тебя это не заинтересует. Мы очень простые люди, — не мог же я сказать ей, что он, весьма вероятно, знает о Водаро больше меня.
— Но мне будет интересно, — настаивала она. — Расскажи мне, как ты попал сюда.
Я чувствовал себя в высшей степени неудобно. По-моему, из меня плохой лжец. мои истории неубедительны. Это был мой первый опыт в по-настоящему обширном вранье, и я боялся, что правда выйдет наружу. Если бы я наврал слишком много, мне пришлось бы запомнить слишком много лжи. У меня уже и так было достаточно мороки. Мои воспоминания даже о местоположении Водаро были довольно туманны. Эта страна была показана на карте, которую я видел в библиотеке Дануса в Куааде. И это было почти все, что я о ней помнил, если не считать того, что она вроде бы простиралась вглубь Карбола, холодной страны.
Мне непременно нужно было что-то ответить на вопрос Зерки, и мои объяснения того, каким образом я попал в Амлот, должны быть такими, чтобы их нельзя было проверить. Нужно было обдумать целую кучу деталей за долю секунды.
— Один из наших торговцев зафрахтовал небольшее судно и нагрузил его мехами, которые он собирался продать или обменять в других странах. Мы плыли на север в течение месяца, не встречая суши, пока не приплыли к Анлапу. Здесь мы встретились с ужасным штормом, который разбил корабль. Я был выброшен на берег — наверное, единственный, кто остался в живых. Добрый фермер подобрал меня, и от него я узнал, что нахожусь в Королевстве Корва, на материке Анлап. Он также сказал мне, что здесь идет война, и довез меня до городских ворот. Остальное тебе уже известно.
— Как имя этого доброго фермера? — спросила она. — Он должен быть вознагражден.
— Я не знаю его имени, — сказал я.
Она посмотрела на меня со странным выражением, по которому мне показалось, что она знает, что я лгу. Но, быть может, это моя нечистая совесть наводила меня на такую мысль. Как бы то ни было, она больше ничего не спрашивала на сей счет, за что я был ей глубоко благодарен. Когда мы добрались до одной из главных авеню города, я увидел, как люди замирают в поклоне, головой в пыли, выкрикивая «Мальту Мефис!», а другие салютуют и выкрикивают тот же самый предписанный возглас.
— Должно быть, Наш Возлюбленный Мефис где-то поблизости, — сказал я.
Она бросила на меня быстрый взгляд, но я сохранял совершенно серьезный вид.
— Да, — сказала она. — И не забудь встать, салютовать и приветствовать его возгласом. За стенами города будет смотр войск. Новое соединение отправляется на фронт. Наш Возлюбленный Мефис направляется устроить им смотр. Тебе будет интересно на это посмотреть?
Я сказал ей, что интересно, так что после того, как проехал кортеж Мефиса, мы пристроились за ним и последовали на равнину за городом. Когда Мефис занял свое место и выкрики утихли, а люди перестали бить поклоны, Зерка велела нашему погонщику передвинуться на место, откуда нам будут прекрасно видны все церемонии. Большое количество войск маршировало на некотором расстоянии слева от нас. По сигналу Мефиса, который трубачи передали ожидающим войскам, они разбились на колонны и зашагали к великому человеку, чтобы пройти перед ним на должном расстоянии. Это было так похоже на смотр войск цивилизованных стран Земли, что я был просто озадачен. Но, обдумав вопрос хорошенько, я не мог придумать другого более практичного способа проводить смотр войск.
Когда первая колонна была на расстоянии примерно сотни ярдов от Мефиса, их шаг изменился. Все они одновременно сделали три шага вперед, подпрыгнули на левой ноге, сделали еще три шага вперед, подпрыгнули с места вверх фута на два, а затем повторяли все это, пока не прошли на сотню ярдов дальше Мефиса, и все время они выкрикивали «Мальту Мефис!» нараспев, как считалку.
— Какое впечатление это производит! — воскликнула Зерка, наблюдая за мной внимательно, словно затем, чтобы в точности проверить мою реакцию.
— Очень сильное, — сказал я.
— Это новшество, которое ввел Наш Возлюбленный Мефис, — пояснила Зерка.
— Охотно верю, — ответил я.
10. Тюрьма для смертников
Я получил огромное удовольствие от долгого вечера, проведенного гостем Зерки. Мы снова поели в том самом ресторане, где познакомились. Мы посетили один из удивительных театров Амлота и вернулись домой примерно в девятнадцатом часу, что примерно соответствует 2 часам ночи земного времени. Затем Зерка пригласила меня на скромный ужин. Но за все это время ни один из нас не узнал ничего важного о другом, хотя это было, как мне кажется, самым важным желанием каждого. Я не выяснил и местоположения Гап кум Ров. Как бы то ни было, я провел прекрасный день, омраченный единственно постоянным беспокойством о Дуари.
Театры Амлота и пьесы, которые в них разыгрываются при режиме Зани, по-моему, стоят того, чтобы их описать хотя бы вкратце. Зрители в этих театрах сидят спиной к сцене. Перед ними на задней стене театра расположено огромное зеркало, помещенное так, что они видно каждому зрителю, так же как экран в наших кинотеатрах. Действие, которое разыгрывается на сцене, видно зрителям в зеркале, и при помощи весьма изобретательного освещения все видно великолепно. Манипулируя светом, можно полностью затемнить сцену, чтобы отметить, что в действии прошло некоторое время, или дать возможность сменить декорации. Разумеется, отражения актеров не в натуральную величину, так что результат дает ощущение нереальности, напоминающее театр кукол или старые дни немого кино.
Я спросил Зерку, почему зрители не сидят лицом к сцене и не смотрят прямо на актеров. Она объяснила, что это связано с тем, что профессия актера до недавнего времени была непопулярной, и считалось позором быть увиденным на сцене. Они обошли проблему таким изобретательным способом. Считалось очень плохим тоном поворачиваться и смотреть прямо на актеров, несмотря на то, что сейчас профессия считалась уважаемой.
Но больше всего позабавила меня пьеса. В Амлоте сотня театров, и во всех идет одна и та же пьеса. Это «Жизнь Мефиса». Зерка сказала мне, что пьеса состоит из сотни и одного эпизода, каждый эпизод занимает одно вечернее представление, и каждый гражданин непременно обязан посещать театр хотя бы один раз в десять дней. Им дают сертификаты, чтобы удостоверить, что они там были. Пьеса уже идет более года. Агенту Мефиса по рекламе следовало родиться в Голливуде.
На следующий день после моего визита к Зерке мне был дан расчет Гвардии Зани и велено явиться в Гап кум Ров.
И только-то! Долгие дни я старался обнаружить это место — безуспешно. Теперь я получил официальное назначение в тюрьму. В чем именно будут состоять мои обязанности, и останусь ли я там надолго, я не знал. Моим приказом было явиться к некоему Торко, губернатору тюрьмы — Тюрьмы Смертников.
Мой расчет состоял из одиннадцати человек, один из которых был кордоганом. Ему я и велел отвести расчет в тюрьму. Я не хотел дать им понять, что не имею представления, где находится тюрьма. Она располагалась на маленьком островке в заливе, не более чем в сотне ярдов от берега. Я видел его несколько раз, но не предполагал, что это и есть печально знаменитая Гап кум Ров. На набережной мы сели в маленький катер, принадлежащий тюрьме, и вскоре стояли под ее угрюмыми стенами. того факта, что мы гвардейцы Зани, оказалось достаточно, чтобы нас немедленно впустили. И вот я нахожусь в комнате Торко.
Торко оказался крупным мужчиной, с тяжелыми и грубыми чертами лица — одно из самых жестоких человеческих лиц, которые я когда-либо видел. В отличие от большинства амторианцев он был некрасив. Его манеры были грубыми и неотесанными, и я тотчас почувствовал, что я ему не нравлюсь. Ну что ж, наша антипатия была взаимной.
— Я никогда прежде тебя не видел, — проворчал он после того, как я доложился. — Почему они не прислали кого-нибудь, кого я знаю? Что ты знаешь об управлении тюрьмой?
— Ничего, — ответил я. — Я не просил этого назначения. Думаю, что если я с этим смирился, то и ты можешь.
Он пробурчал что-то непонятное, затем сказал:
— Пойдем со мной. Раз уж ты сюда попал, тебе придется освоиться с тюрьмой и с моей административной системой.
Вторая дверь в его кабинете, напротив той, через которую я вошел, открылась в комнату стражи, полную гвардейцев Зани. Одному из них Торко приказал выйти во двор и привести моих людей. Затем он подошел к другой двери, зарешеченной и запертой на прочные засовы. Когда она была открыта, за ней обнаружился длинный коридор, по каждой стороне которого через равные промежутки шли камеры за тяжелыми железными решетками, в которых теснились заключенные. Многие из них были покрыты ранами.
— Эти мисталы, — пояснил Торко, — виноваты в неуважении к Нашему Возлюбленному Мефису или к покрытым славой героям Гвардии Зани. Не проявляй к ним милосердия.
Затем он повел меня в конец коридора, через другую дверь и вверх по лестнице на второй этаж, где было два ряда одиночных камер: в каждой камере от одного до трех заключенных, хотя каждая была мала и для одного.
— Это предатели, — сказал Торко. — Они ждут суда. У нас здесь, как видишь, мало места, поэтому каждый раз, когда мы получаем новую партию, мы выводим нескольких во двор и расстреливаем. Разумеется, перед этим они получают шанс признаться. Если они признаются, тогда, естественно, судебный процесс ни к чему, и мы их расстреливаем. Если они не признаются, мы расстреливаем их за то, что они мешают свершению справедливости.
— Очень просто, — заметил я.
— Очень, — согласился он. — И в высшей степени справедливо. Это была моя идея.
— Наш Возлюбленный Мефис знает, как выбирать своих лейтенантов, не правда ли?
Он выглядел действительно польщенным этими словами, и по-настоящему улыбнулся. Я первый раз видел его улыбку и понадеялся, что он больше не станет этого делать — улыбка только сделала его лицо еще более отвратительным и жестоким.
— Что ж, — воскликнул он, — похоже, я в тебе ошибся. Ты говоришь как хороший и умный человек. Мы прекрасно поладим. Ты очень близок к Нашему Возлюбленному Мефису?
— К сожалению должен сказать, что нет, — сказал я ему. — Я всего лишь служу ему.
— Ну так ты должен знать кого-то из его окружения, — настаивал он.
Я уже собирался ему ответить, что не знаю никого из приближенных Мефиса, когда его взгляд упал на кольцо, висящее на цепочке у меня на шее. Оно было слишком маленьким для любого из моих пальцев, поэтому я носил его так.
— Я же говорил! — воскликнул он. — Тоганья Зерка! Да ты счастливчик, парень.
Я не ответил, мне совсем не хотелось обсуждать Зерку с этим животным. Но он настаивал.
— Она умно сделала, что перешла на сторону Зани, — сказал он. — Большинство таких, как она, было убито. А те, кто перешел к Зани, обычно под подозрением. Но не Тоганья Зерка. Говорят, что Мефис в высшей степени доверяет ей и часто советуется с ней по вопросам политики. Это была ее идея, чтобы Гвардия Зани непрестанно патрулировала город в поисках предателей и била тех, что не могут отчитаться, кто они такие. Постоянно представлять в театрах жизнь Нашего Возлюбленного Мефиса — эта тоже ее идея, и еще — чтобы гражданские кланялись, бились лбом о землю и восклицали всякий раз при появлении Нашего Возлюбленного Мефиса. Даже выражение «Наш Возлюбленный Мефис» придумано ей. О, это блестящая женщина! Мефис многим обязан ей.
Все это проливало свет на многое. Я всегда чувствовал, что Зерка аплодирует Мефису с фигой в кармане. Я даже сомневался в ее лояльности Мефису и делу Зани. Теперь я не знал, что думать, но определенно поздравлял себя, что не был с ней откровенен. Почему-то я чувствовал печаль и подавленность, как чувствуешь себя, когда развеиваются иллюзии, особенно если это происходит по отношению к другу, которым восхищался.
— Если ты замолвишь за меня словечко Тоганье, — продолжал Торко, — оно наверняка достигнет ушей Нашего Возлюбленного Мефиса. Что скажешь, друг мой?
— Подожди, пока я не узнаю тебя лучше, — сказал я. — тогда я буду знать, о чем докладывать Тоганье.
Это был практически шантаж, но я не чувствовал угрызений совести.
— У тебя не будет поводов доложить о чем-то, кроме самого лучшего, — заверил он меня. — Мы прекрасно поладим. Теперь я поведу тебя вниз в комнату суда, где происходят судебные процессы, и покажу тебе камеры, где Наш Возлюбленный Мефис содержит своих любимых пленников.
Он повел меня вниз в темное подвальное помещение, затем в большую комнату с высокой скамейкой вдоль одной стены. За скамейкой располагались несколько сидений, и все это было поднято на пару футов над уровнем пола. Вдоль стен комнаты шли низкие скамейки, которые, очевидно, служили сиденьями для зрителей. Остальная часть комнаты была отдана под тщательно оборудованную выставку самых изощренно жестоких орудий пытки, какие способен выдумать человеческий разум. Не буду останавливаться на них в подробностях. Достаточно сказать, что все они были ужасны, а некоторые просто страшно упоминать. Всю свою жизнь я буду стараться забыть их — и те жуткие вещи, которые творили здесь с людьми, невольным свидетелем чего мне пришлось стать.
Торко гордым жестом обвел все помещение.
— Это мои баловни, — сказал он. — Многие из них я сам изобрел. Поверь мне, обычно хватает одного только взгляда на них, чтобы добиться признания. Но мы все равно даем им попробовать этих штучек.
— После того, как они признались?
— Ну конечно. Разве не преступно лишать государство пользы от применения этих изобретательных приспособлений, которые потребовали так много ума и денег для их создания?
— Твоя логика непогрешима, — сказал я. — Очевидно, что ты превосходный Зани.
— А ты очень умный человек, мой друг Водо. Теперь пойдем со мной, ты увидишь еще большие прелести этого идеального учреждения.
Он повел меня в темный коридор за камерой пыток. Здесь были маленькие камеры, слабо освещенные единственной слабой лампой в центральном коридоре. Здесь помещались несколько заключенных по одному в камере. Было так темно, что я не мог разглядеть их лиц, потому что все они держались в дальних углах своих тесных каморок, и многие сидели, спрятав лицо в ладонях, очевидно, не замечая нашего присутствия. Один стонал, другой верещал и безумно вскрикивал.
— Вот этот, — сказал Торко, — был известным врачом. Он пользовался всеобщим доверием, включая Нашего Возлюбленного Мефиса. Но можешь ли ты вообразить, как ужасно он предал нас?
— Нет, — признал я. — Не могу. Он пытался отравить Мефиса?
— То, что он сделал, почти так же плохо. Его поймали с поличным, когда он облегчал агонию Аторианца, умирающего от неизлечимой болезни! Представляешь?
— Боюсь, — сказал я, — что мое воображение отказывается мне служить. Есть вещи, которые превосходят пределы всякого нормального воображения. Сегодня ты показал мне такие вещи.
— Его должны были казнить, но, когда он сошел с ума, было решено, что он будет страдать сильнее, если оставить ему жизнь. Мы были правы. Мы, Зани, всегда правы.
Затем он повел меня по темному коридору в другую комнату в дальнем углу здания. Здесь не было ничего, кроме огромной печи и скверного запаха.
— Здесь мы сжигаем трупы, — пояснил Торко, затем показал на люк в полу. — Будь осторожен, чтобы не наступить сюда, — предупредил он. — Люк не очень прочный. Мы выбрасываем через него пепел вниз, в залив. Отверстие довольно большое. Если люк провалится под тобой, ты свалишься в залив.
Я провел неделю, обучаясь антигуманности. Затем Торко получил разрешение на отпуск, а я был оставлен в качестве исполняющего обязанности губернатора Тюрьмы Смертников. За то время, пока его не было, я делал все, что было в моих силах, чтобы облегчить страдания узников этой ужасной обители страдания и отчаяния. Я позволил им убрать свои вонючие камеры и вымыться самим, я накормил их хорошей пищей. Пока я был исполняющим обязанности, не было «судебных процессов» и произошла только одна казнь, но она была предписана высочайшей властью, самим Мефисом.
Примерно в одиннадцатом часу в один из дней я получил сообщение, что в тринадцатом часу Мефис посетит тюрьму — в два часа дня по земному времени. Поскольку я никогда не встречался с великим человеком, не знал, как принимать его и как себя вести, я оказался в затруднительном положении. Я знал, что единственная ошибка, даже непреднамеренная, оскорбит его и приведет к моей казни.
Наконец мне пришло в голову, что мой кордоган может мне помочь. Он был весьма рад продемонстрировать свои знания, так что при приближении тринадцатого часа я ждал предстоящего события с гораздо большей уверенностью. С некоторым количеством воинов в качестве эскорта я ожидал на набережной в тюремном катере. Когда показался Мефис со своими приспешниками, я выстроил моих людей, и мы салютовали и Мальту Мефисали его в классическом стиле. Он был весьма приветлив и сердечно поздоровался со мной.
— Я слышал о тебе, — сказал он. — Если ты протеже Тоганьи Зерки, ты должен быть хорошим Зани.
— Есть только один хороший Зани, — сказал я.
Он решил, что я имею в виду его, и был польщен. Остальных людей кордоган выстроил в комнате охраны. Когда мы шли через комнату, они салютовали и кричали «Мальту Мефис!» во все горло. Я никак не мог понять, как может Мефис слушать эти превознесения и не чувствовать себя придурком, каковым и является. Но, наверное, придурок не возражает против того, чтобы быть придурком, или не понимает, кто он.
Великий человек попросил, чтобы я проводил его в подвал, где содержались в заключении его личные узники. Он взял с собой только меня и двух своих адъютантов, один из которых был его последним фаворитом — женственного вида человек, обвешанный украшениями, как женщина. Когда мы дошли до комнаты, куда выходят камеры заключенных, Мефис приказал мне показать ему камеру Корда, бывшего джонга Корвы.
— Торко не назвал мне имен этих заключенных, — объяснил я. — Он сказал, что твоим желанием было, чтобы они остались безымянными.
Мефис кивнул.
— Совершенно верно, — сказал он. — Но, разумеется, исполняющий обязанности губернатора тюрьмы должен знать, кто они. Знать и держать свои знания при себе.
— Ты хочешь говорить со мной, Мефис? — раздался голос из ближайшей камеры.