Мейбл относительно легко преодолела преграду, но, как только снова оказалась на земле, тут же ухитрилась споткнуться о несуществующую кочку. Позже она могла объяснить себе происшедшее только тем, что слишком сосредоточилась на проклятом препятствии и перестала смотреть под ноги.
Споткнувшись, она невольно вскрикнула. Ричард отреагировал молниеносно: быстро развернулся, обхватил Мейбл и притянул к себе. В результате она оказалась в гораздо более тесном контакте с его телом, чем если бы Ричард просто помог ей перебраться на другую сторону.
Мейбл вдохнула теплый мужской аромат его тела, и сердце ее забилось вдвое быстрее. Порыв ветра взлохматил ее кудри, одна прядка упала на щеку, и Ричард осторожно отодвинул волосы с ее лица и заправил за ухо. Вероятно, поначалу он действовал чисто инстинктивно, но потом замер и внимательно всмотрелся в глаза Мейбл, словно пытаясь что-то прочесть в них.
Позже, задним числом, Мейбл говорила себе, что именно в этот момент ей следовало оттолкнуть Ричарда или каким-то иным способом дать понять, что его близость ей неприятна; именно тогда следовало вспомнить об Одри, но вместо этого Мейбл просто стояла и смотрела на него широко раскрытыми глазами. Ей вдруг стало не хватать воздуха, и губы сами собой приоткрылись, женщина попыталась дышать глубже, но от этого грудная клетка расширилась и ее груди оказались прижатыми к торсу Ричарда. Совершенно немыслимо предположить, что Ричард мог почувствовать их податливость и уж тем более заметить, как набухли и затвердели соски, ведь их тела разделяло несколько слоев теплой одежды. Но все-таки, как догадалась Мейбл, он что-то почувствовал, прочел молчаливое приглашение если не в реакции ее тела, то во взгляде, потому что движения рук, поправлявших ее волосы, внезапно стали ласковыми, большой палец нежно погладил чувствительную зону за ухом. Гладит меня, словно кошку, подумала Мейбл, тщетно пытаясь справиться с волной сладостных ощущений, порожденных этими прикосновениями.
Мейбл понимала, что дышит слишком часто, что своим поведением выдает сокровенную тайну, но ничего не могла с собой поделать. Другая, более опытная, женщина никогда бы не отреагировала так бурно на обыкновенную, ни к чему не обязывающую ласку, да даже и не ласку в полном смысле слова, а так, полувопрос-полуприглашение, после которого обоим следовало отстраниться друг от друга и сделать вид, будто ничего не произошло: подумаешь, он всего лишь коснулся пальцем ее щеки.
Но она отреагировала чересчур остро, глаза расширились, тело затрепетало, дыхание превратилось в короткие прерывистые вздохи, и Ричард, конечно, расценил это как приглашение столь же откровенное, как если бы Мейбл произнесла его вслух по слогам.
По-видимому, ему не составило труда правильно расшифровать ее послание, потому что прежде, чем Мейбл успела разобраться в своих чувствах и хотя бы помыслить о сопротивлении, рука Ричарда взяла ее за подбородок и приподняла ее голову. Как-то само собой получилось, что он придвинулся еще ближе, и Мейбл получила возможность отчетливо почувствовать его силу и… слабость. Мейбл не желала замечать очевидного и отчаянно пыталась убедить себя, что твердая плоть, упиравшаяся ей в бедро, всего лишь плод ее разыгравшегося воображения.
Возможно, если бы она не бросила все силы на борьбу с самой собой, то смогла бы предвидеть, что последует дальше, и избежать этого. Однако, поглощенная внутренней борьбой, она только и могла, что беспомощно, как очарованный подросток, смотреть в глаза Ричарду, понимая, что он собирается ее поцеловать и что она должна каким-то образом остановить его, но в то же время сознавая, что не сделает этого.
Все поцелуи, которые Мейбл знала за последние двадцать лет, – это сдержанные поцелуи скупого на ласку отца, пылкие – любящей дочери, дружеские поцелуи знакомых, скорее напоминающие клевок в щеку, и очень-очень редко, когда не удавалось этого избежать, – нежеланные и ничуть не возбуждавшие ее поцелуи некоторых мужчин. Поцелуи Ларри помнились очень смутно, как нечто почти нереальное. Мейбл, правда, не забыла, что однажды он больно прикусил ее губу, и еще помнила, как он смеялся над ее нежеланием целоваться по-французски. То, что Ларри называл «французским поцелуем», тогда казалось ей неприятным и совершенно непривлекательным занятием.
Однако, несмотря на отсутствие опыта и долгие годы безбрачия, очевидно, где-то в глубине ее существа жило некое тайное инстинктивное знание, потому что едва губы Ричарда приблизились, губы Мейбл нетерпеливо раскрылись ему навстречу, веки сами собой сомкнулись. Когда Ричард почти сразу же оторвался от ее рта, Мейбл открыла глаза, и он прочел в их темной глубине томление и жажду. Ричард снова припал к ее губам, и у Мейбл промелькнула мысль, что он сделал это только потому, что ее губы были все еще приоткрыты и без слов молили о продолжении.
Еще трижды, а может, четырежды повторялась эта легкая нежная ласка, и каждый раз, когда Мейбл с сожалением открывала глаза, уверенная, что все кончилось, что вот сейчас Ричард оттолкнет ее от себя, она снова и снова растерянно читала в его глазах какой-то неясный вопрос, на который не могла ответить.
Казалось, Ричард чего-то ждал от нее, но чего?
Губы Мейбл припухли и стали очень чувствительными. Она ощупала их кончиком языка и вздрогнула, услышав, как при этом Ричард резко втянул воздух. Его пальцы, все еще державшие Мейбл за подбородок, скользнули по щеке и погрузились в волосы. Ричард пробормотал под нос какое-то слово, возможно, ее имя, но Мейбл не была в этом уверена. Она нерешительно посмотрела на него, и в следующее мгновение Ричард накрыл ее рот своим.
На этот раз поцелуй не был ни коротким, ни нежным. На этот раз… Мейбл казалось, что сердце перевернулось в груди. Кровь словно превратилась в жидкий огонь, каждая косточка размякла, она чувствовала себя, как… Мейбл даже не могла подобрать сравнения. Она никогда не испытывала ничего подобного и не знала, что вообще способна испытывать. Если бы Ричард захотел снять с нее и с себя всю одежду, уложить ее на землю и овладеть ею прямо здесь, среди пожухлой осенней травы и опавших листьев, она не только не стала бы его останавливать, но с готовностью помогла бы осуществить намерение.
К счастью, Ричард не собирался делать ничего подобного. Вместо этого он оторвался от ее губ и осыпал короткими быстрыми благодарными поцелуями ее лицо и шею. Когда его губы оказались рядом с ухом Мейбл, он хрипло прошептал:
– Мы не должны этого делать.
Вот именно, не должны! Презирая саму себя за отвратительное, недопустимое поведение, Мейбл на миг замерла, а потом быстро и решительно вырвалась из объятий Ричарда.
– Да, не должны, – с горечью подтвердила она.
Мейбл трясло так, что это невозможно было не заметить. Как я могла? Как допустила, чтобы это произошло? Почему все это вообще началось? По-видимому, Ричард Барраклоу – не просто сексуален, а наделен поистине неукротимой, не поддающейся контролю эротической энергией, иначе он никогда бы даже не попытался прикоснуться ко мне. В конце концов, я же мать Одри.
И все же… Все же ничто не давало повода заключить, что ему недостает выдержки и самообладания…
Впрочем, это еще ничего не значит, ведь совсем недавно ничто также не давало повода заподозрить в нем человека, чья незрелость и ущербное самолюбие побуждают его укладывать в постель молоденьких девушек. Возможно, в этом все дело, и тщеславную натуру мистера Барраклоу приятно согревает мысль, что он сумел очаровать сразу и мать, и дочь. А может…
От этих мыслей, следовавших одна за другой, как гончие за лисой, Мейбл отнюдь не становилось легче. Она попыталась взять себя в руки, унять бешеное биение сердца, но куда там. Тело по-прежнему страстно стремилось к Ричарду каждой своей клеточкой, и Мейбл с трудом верилось, что это ее тело. Женщина чувствовала, что вот-вот расплачется. Она не плакала уже много лет. Давным-давно поняв, что барахтаться в жалости к себе – занятие совершенно бесплодное, Мейбл просто не позволяла себе распускать нюни.
Никогда еще она не чувствовала себя такой уязвимой, и все из-за Ричарда, все из-за мужчины, который не имел никакого права заставлять ее испытывать эти чувства. Из-за мужчины, у которого, как считается, роман с ее дочерью. Из-за мужчины, который только что предал и саму Одри, и ее любовь.
Бремя вины становилось невыносимым. Мейбл хотелось спросить Ричарда: понимал ли он, что делает, вспоминал ли в этот момент об Одри и испытывает ли теперь хотя бы малейшие угрызения совести. Но язык не поворачивался произнести имя дочери. Только не сейчас, уговаривала она себя, когда я только что побывала в его объятиях. Я откликнулась на его ласки с готовностью, я самозабвенно участвовала в этом предательстве наравне с Ричардом, и произнести сейчас имя Одри означало бы предать ее во второй раз. В результате Мейбл ограничилась тем, что тихо спросила:
– Как вы могли вести себя так… низко? Ричард нахмурился и резко бросил:
– По-моему, вы сгущаете краски.
У Мейбл перехватило дыхание. Она чувствовала горечь и презрение к себе. Еще немного, и он сказал бы: «Не обращайте внимания, это ведь всего лишь поцелуй». Что ж, может, она и неопытна, но все же способна понять, что это был не «всего лишь поцелуй». И в такой оценке вовсе нет преувеличения. Бросив на Ричарда осуждающий взгляд, Мейбл сердито сказала:
– Сгущаю краски, говорите? Не думаю. Не в нашем случае.
Хмурая складка на лбу Ричарда стала еще глубже.
– Понятно. Кажется, я совершенно неверно оценил ситуацию.
Инстинкт самосохранения призывал промолчать, но боль и чувство вины помешали Мейбл внять предостережению, и она холодно спросила:
– Что вы имеете в виду?
Спокойный задумчивый взгляд Ричарда совсем не походил на взгляд человека, терзаемого угрызениями совести или неутоленными амбициями.
– Думаю, вы сами знаете, – ответил он мягко, почти нежно, тоном, каким уговаривают непослушного ребенка.
– Нет, не знаю. – Голос Мейбл прозвучал чересчур резко, почти визгливо. Однако Ричард продолжал рассматривать ее все тем же серьезным вопрошающим взглядом, который начинал ее тревожить.
– Ладно, – медленно произнес он, – я думал… Мне казалось, вы, скажем так, не возражали против того, что произошло между нами.
Как только до Мейбл дошел смысл его слов, она пришла в ярость.
– Вы хотите сказать, что это я во всем виновата?! – вскричала она. – Я ввела вас в искушение? Похоже, вы один из тех мужчин, которые сначала изнасилуют женщину, а потом заявляют, что она сама этого хотела!
В пылу гнева Мейбл не вполне осознавала, насколько оскорбительны ее слова, пока Ричард не перебил:
– Минуточку… – Он несколько раз глубоко вздохнул, словно пытаясь обуздать свои чувства. Наконец овладел собой и уже спокойнее продолжил: – Я ни на миг не предполагал, что вы виноваты. Более того, я вообще не думаю, что здесь может идти речь о такой категории, как вина. При чем тут вина? Я всего лишь пытался сказать, что, по-моему, у вас не вызывало отвращения случившееся между нами… Или вернее, то, что, как мне казалось, происходило между нами. – Голос его стал жестче. Тоном, не допускающим возражений, Ричард сказал: – Что касается вашего замечания насчет изнасилования, уверяю вас, сама мысль о том, чтобы принудить к сексу женщину – любую женщину, – кажется мне варварской и отвратительной. Я не понимаю, что движет мужчиной, когда он навязывает себя. Если у вас сложилось обо мне превратное впечатление – что ж, прошу прощения.
В его напряженном голосе было столько отвращения, что Мейбл стала сама себе противна. Она попыталась взвалить на Ричарда вину за то, в чем, по меньшей мере наполовину, была повинна сама. Ей хотелось закричать: да, я веду себя так глупо, так по-детски только потому, что в ужасе от происшедшего и чувствую себя виноватой, что я, конечно, знаю… Что знаю? Что Ричард прав и я его хочу? Не в этом ли заключается простая правда? Правда – да, но не простая, в их ситуации нет ничего простого.
– Если вам станет от этого легче, позвольте заверить, что я не повторю свою ошибку. Даю слово: пока я живу под вашей крышей, вам больше не грозят подобные… недоразумения.
Иными словами, он обещает больше не прикасаться ко мне, «перевела» про себя Мейбл. Мне бы радоваться, но почему же я чувствую себя так, словно на меня опустилась темная туча? И что Ричард имел в виду, говоря «пока я живу под вашей крышей»? После того, что произошло, он наверняка передумал селиться в моем доме на время своего пребывания в Чешире, а как же иначе?
Но, по-видимому, Ричард не передумал, а Мейбл была слишком обессилена, чтобы потребовать от него поискать другое жилье. Кто знает, что он ответит, если она поднимет эту тему? Может, он обвинит ее в том, что она не столько доверяет его слову, сколько не доверяет самой себе?
Когда они почти дошли до машины, Мейбл с трудом выдавила из себя:
– Вы… вы же не собираетесь рассказывать об этом Одри?
Было ужасно неловко задавать Ричарду такой вопрос, но если весть о ее глупости дойдет до ушей Одри, если собственная дочь отвернется от нее, она этого не переживет.
Во взгляде, которым наградил ее Ричард, смешалось изумление и еще что-то – как решила Мейбл, презрение.
– С какой стати я стану ей рассказывать? На это нечего ответить. Действительно, с какой стати? Ответ Ричарда поставил ее на место. Он почти открытым текстом признал, что поцелуй, столь ошеломляюще подействовавший на Мейбл, для него ровным счетом ничего не значил.
Странное дело, убедившись, что Одри ничего не узнает, Мейбл должна была успокоиться, но вместо этого почувствовала сосущую болезненную пустоту внутри, ей стало горько и одиноко – так одиноко, как никогда в жизни.
5
От напряжения и боли у Мейбл раскалывалась голова, лицо стало неестественно бледным, и она не представляла, как продержится остаток вечера. Одри не глупа, она не может не заметить тягостного молчания, повисшего между матерью и Ричардом, даже если – Мейбл от всей души на это надеялась – и не поймет его причину.
Молчание воцарилось еще в машине на обратном пути и продолжалось даже тогда, когда довольная Одри вернулась домой и стала весело рассказывать, как прошел день. Ричард и Мейбл не разговаривали и за ужином, и после.
Не то чтобы у Мейбл было дурное настроение или она пыталась каким-то образом наказать за случившееся себя или Ричарда, хотя оба они, несомненно, заслуживали наказания. Мейбл просто не смела заговорить с гостем, она немела при одной мысли, что может невольно выдать себя. По той же причине Мейбл не решалась приблизиться к нему, боясь, что глупое тело предаст ее. В результате она старалась держаться на безопасном расстоянии от Ричарда и на его редкие реплики отвечала односложно.
После ужина Мейбл предупредила, что собирается лечь пораньше. Одри стала ныть, что они почти не виделись, а утром она уезжает, но мать не поддалась на уговоры. Мейбл считала, что уйти сейчас – самое малое, что она может сделать для дочери. Оказалось, ей стало еще труднее мириться с тем, что Одри и Ричард – любовники, и не удивительно, уныло думала Мейбл, разбирая постель.
Что же я за мать такая? Я, которая всегда гордилась, что ставлю на первое место интересы дочери?! Если бы я прежде всего думала об Одри, разве позволила бы Ричарду… Что? Целовать меня?
Мейбл передернула плечами. Еще никогда в жизни она не чувствовала себя такой растерянной и несчастной. Ну почему я так реагирую на Ричарда? Почему именно после знакомства с ним вдруг выяснилось, что я способна на физическое влечение, способна жаждать и желать, мое тело способно бурно откликаться на близость мужчины? Даже сейчас одного воспоминания о поцелуе Ричарда оказалось достаточно, чтобы все ощущения, которые я испытала в его объятиях, вспыхнули вновь с прежней остротой. Можно подумать, что я все еще молоденькая девушка, а то и подросток, но это же не так, я… Кто? Пусть не молодая, но по-прежнему женщина, – подсказал внутренний голос.
Ну хорошо, я все еще женщина, и очень глупая при этом, устало согласилась Мейбл, но почему из всех мужчин я возжелала именно любовника дочери? Я ведь общалась со многими, но ни на одного не реагировала так, как на Ричарда Барраклоу.
Понимая, что все равно не уснет, даже если ляжет в кровать, Мейбл беспокойно расхаживала по комнате. Вдруг в дверь тихо постучали. Мейбл напряглась, пульс забился учащенно, в ушах зашумело.
Неужели Ричард? Но он не может, не должен…
Когда дверь приоткрылась, и в спальню заглянула Одри, Мейбл не знала, рада она или разочарована.
– Мам, с тобой все в порядке? – участливо спросила девушка. – Ты бледная как смерть.
– Я просто устала.
Все еще поглядывая на мать, Одри села на кровать, сладко потянулась и с усмешкой спросила:
– Ну, разве я была не права? Ричард – потрясающий мужчина, правда?
У Мейбл возникло жуткое ощущение, будто ей вскрыли все вены разом и горячая кровь хлынула вон из тела. Женщина поспешно отвернулась, чтобы Одри не видела ее лица.
– Он… Кажется, довольно приятный. – Вот и все, что она сумела из себя выдавить.
– Приятный? – Одри расхохоталась. – Скажешь тоже, мама! Лично я считаю его самым сексуальным мужчиной из всех, кого мне только доводилось встречать. Для его возраста, конечно. Разумеется, он не для меня. Во-первых, слишком стар, а во-вторых, он вежливо, но вполне ясно дал понять, что незрелые студенточки его не интересуют. Ты бы видела, как здорово мистер Барраклоу управляется со слишком восторженными девицами из университета! На это стоит посмотреть… Мама, что с тобой? – испуганно воскликнула Одри, когда Мейбл издала какой-то странный звук и повернулась к ней. – Ты белее мела.
– Одри, ты понимаешь, что говоришь? – с горячностью воскликнула Мейбл. – Ты же знаешь, передо мной не нужно притворяться. Как только ты сказала, что Ричард особенный, я сразу поняла, о чем речь, хотя, должна признаться, ожидала увидеть мужчину помоложе. Ему, наверное, лет сорок…
– Сорок один, – уточнила дочь. – Ради Бога, мама, о чем ты? Уж не вообразила ли ты, что мы с Ричардом, что я… – Одри расхохоталась. – Господи, но это же нелепо! Не представляю, как такое могло прийти тебе в голову. О, теперь мне, наконец, ясно, почему вдруг стало так важно, кто в какой комнате будет спать! Ах, мама… – Она бросилась к Мейбл и порывисто обняла ее. – Но ведь ты сразу должна была все понять, как только его увидела? Ведь он мне в отцы годится… – Одри отстранилась и внимательно всмотрелась в лицо матери. – Значит, ты как раз об этом и подумала? Что я ищу мужа-отца? – Одри покачала головой. – Ах, мама, у меня нет потребности искать замену отцу, потому что ты обеспечила мне очень спокойное, счастливое детство, я никогда не чувствовала себя ущербной. Когда мне действительно будет нужен мужчина, я выберу человека, с которым мы можем быть на равных, с которым я смогу разделить жизнь, а не того, который на двадцать лет меня старше и на столько же опытнее. Мне не нужен мужчина, который станет обращаться со мной как с ребенком. – Одри снова засмеялась. – Ой, мама, когда Ричард узнает…
Реакция Мейбл была мгновенной. Схватив дочь за руку, женщина прошептала севшим голосом.
– Прошу тебя, Одри, пообещай, что ты ничего ему не расскажешь! – Видя изумление дочери, она поспешила добавить. – Я буду выглядеть настоящей дурой, мне будет так стыдно…
– Да, я только что сама сообразила. К тому же, насколько я знаю Ричарда, вряд ли ему понравится, что его приняли за мужчину, который тешит свое самолюбие, соблазняя девочек-подростков.
Мейбл уныло кивнула.
– Я все еще не понимаю, как тебе вообще могло прийти в голову, что мы с ним любовники.
– Но ты сама сказала, что Ричард особенный, – оправдываясь, возразила Мейбл.
– Да, сказала, но только потому… – Одри вдруг замолчала.
– Почему? – переспросила Мейбл. На этот раз смутилась уже Одри.
– Э-э-э… потому что он не такой, как все… И потому что я знала, как тебе нравятся его книги…
– Но ты же не сказала, что он и есть тот самый Брайан Чедуик, – возразила Мейбл.
– Я хотела сделать тебе сюрприз.
– Это тебе неплохо удалось, – мрачно согласилась мать. Вдруг ее осенило, и она добавила: – Но, Одри, ты же знаешь, я никогда бы не согласилась, чтобы он остановился в нашем доме, если бы не думала, что это важно для тебя.
– Мама, если он не мой любовник, что это меняет?
Все! Все меняет! – хотелось закричать Мейбл, но она не посмела. Мейбл содрогнулась, подумав, насколько по-другому все могло бы сложиться днем, знай она правду. Могло, но сложилось бы? Даже к лучшему, что развитие событий остановилось именно там, где остановилось. Я же не дурочка, хотя, может, и вела себя глупо.
Женщина вроде меня не представляет интереса для такого многоопытного мужчины, как Ричард. Да, он мог целовать меня, флиртовать со мной, даже заниматься сексом, если бы решил, что я не против, но адюльтер не для меня. Я и без того слишком уязвима. Теперь, когда прошло первое потрясение от открытия, что Одри и Ричард – не любовники, избавившего ее от невыносимого напряжения и презрения к себе, Мейбл одолели новые страхи и сомнения.
В самые мрачные минуты жизни Мейбл обычно утешала себя тем, что ничто не происходит просто так. Возможно, и в этот раз она не случайно ошиблась, приняв Одри и Ричарда за любовников. Вероятно, таким образом она подсознательно стремилась застраховать себя от потенциально опасного и даже губительного притяжения к этому мужчине.
В конце концов, что могло надежнее отдалить их друг от друга, чем уверенность, что Ричард принадлежит ее дочери? Теперь, когда такого барьера больше нет, игнорировать предостережения собственного здравого смысла – непростительная глупость.
Можно не сомневаться, что мужчина возраста Ричарда, при его внешности, жизненном опыте и положении, привлекал многих женщин. То, что он до сих пор не женился, говорит о многом. Да, Ричард зрелая личность, умный и образованный человек, приятный собеседник, но, несмотря на это, в нем, по-видимому, таится какой-то изъян: этот мужчина не может или не хочет связать себя прочными отношениями с женщиной.
Но, возможно, он просто разборчив, как ты сама, возразил упрямый внутренний голос, и Ричарду не удалось найти женщины, с которой хотелось бы прожить всю жизнь. Что ж, даже если и так, глупо надеяться, что именно я окажусь такой женщиной. Я же не обладаю какими-то особыми качествами, из-за которых он… Что? Влюбился бы в меня? Какая глупость лезет в голову! Более того, я и веду себя по-дурацки. Ощущения, которые я испытала днем в объятиях Ричарда, – не более чем банальная, общеизвестная похоть. Человек, тем более если ему тридцать шесть, просто не может влюбиться в кого-то за несколько минут. Люди сначала знакомятся, узнают друг друга получше, начинают доверять друг другу, а потом… Как знать, потом между ними может возникнуть и любовь, но все это не происходит с быстротой молнии.
– Мама, ты действительно хорошо себя чувствуешь? – встревожилась Одри.
– Что?.. Да, я в порядке.
– Как-то не похоже, – скептически заметила дочь. – Да, кстати, раз ты взяла с меня обещание не рассказывать Ричарду о твоей ошибке, я хочу, чтобы ты тоже мне кое-что пообещала.
– Что именно?
– Ты не попросишь Ричарда подыскать другое жилье, как только за мной закроется дверь.
Мейбл ошеломленно уставилась на дочь. Как Одри удалось прочесть ее мысли?
– Именно это ты и собиралась сделать, я угадала? – спросила Одри прокурорским тоном. – Честное слово, мама, ты хотя бы подумала, как я после этого буду выглядеть? Я заверила Ричарда, что моя мать нисколько не возражает, что она рада предоставить ему кров, да и вообще это была ее идея, и вдруг появляешься ты и требуешь, чтобы он убрался.
– Но, Одри…
– Нет. Пока ты считала, что мы с ним… что я и он… словом, пока ты думала то, что думала, тебя вполне устраивало его намерение пожить у нас.
– Но я полагала, ты хочешь, чтобы я за ним присматривала в твое отсутствие, – беспомощно призналась Мейбл.
В ответ Одри искренне расхохоталась, и Мейбл покраснела.
– Господи, неужели?! Знаешь, что я тебе скажу, дорогая моя невинная мамочка? Если бы я и вправду хотела, чтобы у мужика не разбегались глаза, я бы ни за что не стала знакомить его с тобой. – Увидев выражение лица матери, Одри снова расхохоталась. – Послушай, неужели ты не замечала, что все ребята, которых я приводила к нам в дом, буквально шалели от тебя?
– Одри, какие ужасные вещи ты говоришь! – слабо возразила Мейбл. – Они же мальчишки, дети…
– А Ричард – мужчина? – мягко подсказала Одри. – Ты сама знаешь, что рядом с ним тебе ничто не угрожает. Если бы я в этом сомневалась… Но если тебя волнуют сплетни…
– Сплетни? – Мейбл бросила на дочь негодующий взгляд. – Не говори глупостей. Кому интересно обо мне сплетничать? Одри, мне уже тридцать шесть!
– Хотя ты не выглядишь даже на двадцать шесть, – поддразнила Одри, – и половина мужчин в радиусе ста миль смотрят на тебя, как собаки на сахарную косточку.
– Одри, это неправда! – Мейбл не на шутку встревожилась.
– Конечно, правда! Ты просто этого не видишь или не хочешь видеть, – добродушно возразила девушка. – Ладно, мама, я хочу услышать от тебя обещание, иначе прямо сейчас спущусь и расскажу Ричарду…
– Хорошо, хорошо, я обещаю.
Быть может, Ричард и сам решит уехать. После того, как я недвусмысленно заявила, что… Вспомнив, что она ему наговорила, Мейбл прикусила губу. Не удивительно, что он так рассердился. Хорошо еще, что я ни разу не сослалась на его якобы нежные отношения с Одри. Если бы я упомянула… Мейбл нервно сглотнула слюну.
То, что произошло днем, было совершенно не в ее духе. Ей здорово повезло, что она верила в его связь с Одри. Не хватало еще завести роман с мужчиной, который использует тебя, а потом бросит, как только ты ему надоешь, с мужчиной, который…
Который – что? – снова пропищал противный внутренний голос. Который с легкостью возбудил тебя? С мужчиной, чьи прикосновения и поцелуи обещали наслаждение, о котором ты могла только мечтать?
Если его чувства недолговечны, если он испытывает ко мне всего лишь физическое влечение и, как только работа над книгой будет закончена, уйдет, даже не оглянувшись, что из этого? По крайней мере, я хотя бы недолго поживу полноценной жизнью, узнаю, что значит быть женщиной.
Презирая себя за распутные мысли, Мейбл попыталась сосредоточиться на словах Одри и нехотя пообещала то, чего требовала дочь.
Днем Ричард тоже кое-что пообещал, он пообещал больше не прикасаться ко мне. Интересно, сдержит он свое слово?
Разумеется, сдержит. И, конечно, я хочу, чтобы он сдержал обещание, разве нет?
На следующее утро Мейбл встала в шесть часов, чтобы отвезти дочь на станцию, хотя Одри и сопротивлялась.
– Серьезно, мам, тебе незачем было меня провожать. Не знаю, смогу ли я выбраться домой до Рождества.
– Все нормально, – заверила Мейбл и сухо добавила: – Я, знаешь ли, уже большая девочка. Тебе не обязательно приезжать каждое воскресенье, чтобы проследить за мной.
Одри рассмеялась.
– Неужели?
Перед тем, как отъехать, Мейбл бросила вороватый взгляд на дом. В комнате, где спал Ричард, свет еще не горел. Довезя дочь до станции, она поцеловала ее на прощание и вернулась.
Мейбл решила посвятить часть дня уборке в кабинете отца и в его спальне и выбросить, наконец, хлам, который скопился там после его смерти. Также нужно было пройтись по магазинам. С тех пор, как Одри уехала на учебу, Мейбл привыкла покупать провизию в гораздо меньших количествах, но теперь, когда в доме живет Ричард…
Правильно, так и надо, сказала себе женщина, пусть мысли будут заняты обыденными, повседневными заботами, тогда не останется времени задумываться о Ричарде и о том, что между нами произошло.
Мейбл сварила себе крепкий кофе и села за кухонный стол, держа чашку обеими руками. Оно и к лучшему, что я еще не взяла новый заказ, будет время не спеша прибраться и пройтись по магазинам. К тому же нужно кое-что сделать в саду, а учитывая, что Рождество не за горами, наверное, пора подумать и о покупках к празднику. Все что угодно, лишь бы только голова и руки были заняты.
Полтора часа спустя Мейбл стояла посреди застланного ковром кабинета и потирала спину, болевшую от попыток сдвинуть с места тяжеленный письменный стол. В это время в душе зашумела вода.
Как только они переехали в этот дом, отец Мейбл оборудовал две новые ванные комнаты, одну – в бывшем чулане, примыкавшем к его спальне, другую – между спальней Мейбл и комнатой, в которой тогда была детская Одри. Ричард все еще спал в бывшей детской, где Мейбл ему постелила, значит, он пользовался второй ванной.
От мысли, что Ричард стоит под душем совсем рядом с ее спальней, у Мейбл странно засосало под ложечкой. Она невольно представила себе мужское тело, поблескивающее от воды, мокрые волосы, облепившие голову. Мейбл никогда особенно не привлекали слишком волосатые мужчины, но сейчас ее воображение почему-то живо нарисовало очень четкую и эротичную картину: узкая полоска волос сбегает по груди Ричарда к плоскому мускулистому животу и ниже…
Стоп, так не годится, прекрати сейчас же! – приказала себе Мейбл. Самый лучший способ избавиться от опасных и неуправляемых мыслей – загрузить себя работой, чтобы на глупости просто не осталось времени. Придя к этому заключению, Мейбл с удвоенной энергией принялась толкать громоздкий стол. Она хотела выдвинуть его на середину комнаты, чтобы Ричард мог работать, используя преимущества естественного освещения и наслаждаясь видом из окна, и одновременно сидеть поближе к камину.
После смерти отца Мейбл просмотрела бумаги, скрупулезно отбирая те, что следовало сохранить, и выбрасывая ненужные. При этом она аккуратно рассортировала по папкам и подписала личные письма отца и старые фотографии, чтобы сохранить их для детей Одри. После этого отцовский стол придвинули к стене, и со временем комната заполнилась всякой всячиной, включая вышедшие из употребления предметы меблировки, например, любимый стул отца и его скамеечку для ног.