— Так же было и со мной. Если бы я смог забыть тебя, в моей жизни тоже, возможно, появилась бы другая женщина. Я пытался представить себе это. Какая-нибудь разведенная матрона с парой детишек, которой уже ничего не нужно. Это казалось идеальным решением. Но воспоминания о нашей любви лишали меня всякого желания стремиться к подобной близости с кем-либо кроме тебя. Я не мог забыть тебя все эти потерянные годы, Маргарет. Я не в состоянии дать тебе больше, чем мог дать двадцать лет назад. Однако если это поможет, знай: я никогда не переставал любить тебя. Никогда не переставал жалеть о том, что все не сложилось иначе. Порой, да простят меня Небеса, я жалел даже о том, что нашел отца и узнал то, что узнал.

Джордж содрогнулся. Маргарет протянула руку и ласково прикоснулась к нему.

— Ты должен был бы возненавидеть меня. Ведь если бы я не предложила тебе разыскать отца…

Джордж покачал головой.

— Я не смог бы возненавидеть тебя, что бы ты ни сделала. Нет, я ненавидел себя… ненавидел за то, что продолжал хотеть тебя, за то, что никогда по-настоящему тебя не отпускал.

— Если бы ты только сказал… поделился со мной, все в нашей жизни сложилось бы по-другому.

— Нет, в конечном счете ты отвернулась бы от меня… бросила бы, как отец бросил мою мать. Поколебавшись, Маргарет тихо спросила:

— Если бы ты знал о моей беременности, как бы ты поступил?

— Не спрашивай меня, — ответил Джордж. — Потому что я не знаю ответа. Судя по тому, в какой панике я пребывал, какой страх испытывал.. Прости меня, но боюсь, я бы захотел, чтобы ты сделала аборт. — Увидев выражение ее лица, он закрыл глаза. — Прости меня, Маргарет, но я не могу тебе лгать. Больше не могу. Тогда я еще не пришел в себя от чудовищной правды: я — носитель болезни, мой отец отказался от меня… Знаю только, что я попытался бы оправдать мое решение, сказав, что принял его, стремясь защитить тебя, спасти наш брак. Риск был слишком велик. Даже когда мне впервые пришло в голову, что Олли, возможно, моя дочь, сильнее всего во мне звучал страх. Я боялся, что вы обе отвернетесь от меня, что ты станешь винить меня в том, что забеременела… в том, что я был так беспечен.

— Скорее уж беспечной оказалась я, — кривовато улыбнувшись, сказала Маргарет.

— Ты должна презирать меня за то, что я почувствовал, когда узнал, что у меня есть дочь. Я ведь даже хотел, чтобы Оливия отказалась от возможности когда-либо иметь детей. Но мы встретились, я увидел ее и внезапно осознал, что это моя дочь, мой ребенок. Это было как чудо… Я испытал благоговение… Нет, я не в силах описать, что почувствовал тогда. Казалось, я вышел из кромешной тьмы, в которой блуждал долгие годы и которая настолько стала частью моего существования, что я едва осознавал ее присутствие. Я так привык быть одиноким, скрывать от друзей истинную причину моей холостяцкой жизни, отсутствия семьи! И вдруг появляется кто-то, с кем я могу быть откровенным, делиться тем, что наболело. И этот кто-то — снова ты. Я никогда не переставал любить тебя, Маргарет. Я не имею права просить тебя об этом, но не могла бы ты… Не была бы ты против… Словом, скажи, существует ли для нас хоть какая-то возможность все начать сначала?

И Джордж с надеждой посмотрел на нее.

— Только если пообещаешь никогда, никогда больше ничего не скрывать от меня независимо от того, какую боль это может причинить любому из нас.

Лишь когда он поцеловал ее, Маргарет поняла, что на них по-прежнему нет одежды.

Около часа спустя Джордж прошептал ей на ухо:

— Если мы задержимся здесь еще немного, упадет роса, и все закончится ревматизмом. Почему бы нам не пойти в дом? Там не намного теплее и уютнее, зато есть большая двуспальная кровать.

Маргарет лениво собрала одежду и кое-как натянула ее на себя. Заметив его озорной взгляд, она коротко рассмеялась.

— Только представь, сколько развлечений тебе предстоит, когда ты снова будешь все это снимать, — поддразнила его Маргарет, когда, взявшись за руки, они шли к дому.

— Вот как? А я думал, это ты намерена поразвлечься, раздевая меня, — отплатил ей той же монетой Джордж.

Первое, что она увидела, войдя в его спальню, была фотография в серебряной рамке. Маргарет подошла к столику у кровати и взглянула на нее с удивлением. Фотография оказалась ей хорошо знакома. На ней были запечатлены она и Оливия.

— Прости. Мне не следовало брать ее, но я не смог удержаться, — виновато произнес Джордж, подходя и становясь рядом. — Прости меня, милая.

Обнимая его, Маргарет понимала, что он просит прощения не за украденную фотографию.

— Я прощаю тебя, — прошептала она, когда Джордж поцеловал ее. — Я прощаю тебя, Джордж.

Перед домом в усадьбе Эпплстоун царили оживление и суматоха. Рабочие заканчивали приготовления, вбивая последние гвозди в импровизированную трибуну и расставляя скамейки. Начальница, мисс Хопкинс, сновала тудч-сюда, отдавая распоряжения. Лужайку то и дело перебегали стайки принаряженных детей. На лицах одних были написаны уверенность и жизнерадостность; другие же — новички — смотрели на происходящее исподлобья, словно ожидая какого-то подвоха.

Сегодня должно было состояться открытие нового корпуса приюта. Все были уже в сборе, ожидалось только прибытие из Лондона председателя попечительского совета. В зарослях декоративного кустарника послышалась какая-то возня и вскрики. Мисс Хопкинс немедленно устремилась туда. Однако, подойдя поближе, она услышала рассудительный голос Джека Рейли и остановилась.

— Нет, неправда, — отвечал он какому-то взъерошенному малышу. Лестер, вспомнила мисс Хопкинс, один из пятерых детей, которых привезли к ним накануне. — Никто не собирался тебя обижать. И не маши своими кулаками. Этим ты ничего не добьешься. Если хочешь, чтобы к тебе хорошо относились, то научись уважать других.

Мисс Хопкинс усмехнулась и направилась было к дому, но в этот момент увидела, как из-за поворота выезжает большая машина семейства Пэлтроу. Радостно подпрыгнув, она устремилась ей навстречу…

После шумных приветствий и объятий все наконец расселись и стали слушать выступающих. Маргарет последней заняла место за импровизированной трибуной. Хотя она уже ничем не напоминала испуганную лань, какой казалась когда-то, нелюбовь к выступлениям осталась в ней неизменной. Она набрала в грудь побольше воздуха и оглядела собравшихся.

Дети, как всегда, оставались детьми: мальчишки дергали девчонок за косички, девчонки же о чем-то секретничали друг с другом. Воспитатели пытались призвать их к порядку, педагоги с серьезным видом приготовились слушать председателя.

Сидяший в первом ряду справа Джордж ободряюще подмигнул ей, одновременно удерживая Питера и Лиз, не понимающих, почему им не позволяют подбежать к матери. Три года назад, сразу же после свадьбы, они усыновили только что родившегося Питера, мать которого умерла во время родов, и его годовалую сестру. И ни у кого из них ни разу не возникало никаких сомнений в правильности сделанного.

Сильно пополневшая Оливия с любопытством рассматривала новый корпус. Она видела его впервые. Дом, построенный в том же, что и старый, георгианском стиле, весело смотрел на мир большими окнами. Результаты анализов, сделанных Оливии три года назад, оказались отрицательными, и теперь, ожидая ребенка, она уже не волновалась о том, кто родится — мальчик или девочка. Джонни приехать не смог — сегодня он впервые после окончания университета участвовал в судебном заседании.

Маргарет немного расстроило то, что не вся семья в сборе. Она вздрогнула, неожиданно осознав, что стоит глубокая тишина, а взгляды всех присутствующих направлены на нее. Маргарет откашлялась и произнесла:

— Видите ли… дело в том, что чужих детей не бывает. Все дети — наши, и я рада, что здесь, в Эпплстоуне это понимают.

Она посмотрела в любящие глаза Джорджа. Затем поднялась и направилась к новому зданию, туда, где краснела ленточка, которую ей предстояло перерезать.