1

Шерон Доул выскользнула из-под струй теплого, почти горячего утреннего душа и, вытершись махровым полотенцем, встала перед большим, во всю стену, зеркалом.

Торопливо расчесывая мокрые локоны — быстрее, быстрее, пора на работу, сегодня напряженный день, — она замерла, неожиданно заметив, как налились груди и набухли соски, выдавая давно укрощаемый, но нет-нет да и просыпающийся зов плоти. Какое-то мгновение Шерон даже мерещилось, что чьи-то нежные пальцы, а потом и влажно-горячие губы ласкают бутончики сосков.

— Нет! — вскрикнула она и хлестко ударила ладонями по грудям.

Те смиренно приняли обычную форму, привыкнув подчиняться не позывам грешного тела, а воле трезвого разума.

Ну что за эротический бред, прямо наваждение какое-то! — укорила себя Шерон. Нельзя так распускаться, а по утрам надо принимать не горячий, а холодный душ и поменьше торчать голышом перед зеркалом. А главное — еще больше завалить себя работой.

Хотя куда уж больше? По правде говоря, Шерон порядком устала от бесконечных тяжб и даже войн с дельцами, вознамерившимися превратить этот благословенный, зеленый и цветущий, край в безликие бетонные джунгли.

Наскоро одевшись и сделав макияж, Шерон поспешила в кухню, чтобы выпить утреннюю чашку кофе и съесть бутерброд. А ведь край и правду благословенный, торопливо завтракая, продолжала она размышлять.

Когда-то именно здесь высадились первые переселенцы с Альбиона, обустроили как могли эти земли, следуя традициям предков. А в начале семнадцатого века британский капитан Джон Смит, посетив селения своих бывших соотечественников, воскликнул: «Да ведь это та же Англия! Новая Англия!» С тех пор и пристало к этим краям на северо-востоке Соединенных Штатов Америки название Новая Англия. Все больше и больше жителей Старого Света в поисках лучшей жизни пересекали Атлантику. Вместе с нехитрым скарбом люди везли самый бесценный груз — память о прошлом, о традициях, о культуре…

Вдоль побережья залива Мэн много старинных городков, до сих пор сохранивших свой первозданный облик. Их окружают вековые дубравы, липовые и кленовые рощи. Идешь по иной улочке и словно окунаешься в историю, любуясь особняками и зданиями, напоминающими о событиях, связанных с освоением этого края… — Метрополия не собиралась просто так отдавать свои здешние колонии во власть новых поселенцев, и тем пришлось долго и упорно бороться за независимость, иногда с оружием в руках.

Шерон усмехнулась, вспомнив уже ставший притчей исторический эпизод, известный как «Бостонское чаепитие». В одна тысяча семьсот семьдесят третьем году жители этого края преподали урок заносчивым британцам. Те беспошлинно ввозили сюда английский — вернее индийский и цейлонский — чай, нанося урон местным негоциантам. И тогда члены организации «Сыны свободы» проникли на английские торговые суда и утопили в водах Бостонского порта огромную партию чая. Долго еще стоял чайных дух над песчаными отмелями… Преподали и другие уроки, отмеченные не только запахом благородного напитка, но и привкусом обильно пролитой крови. Через несколько лет после «Бостонского чаепития» на карте Северной Америки появилось независимое государство — США.

И вот теперь на роль этакой всеповелевающей метрополии для этих краев претендует Бостон, вернее его толстосумы. Они рвутся из мегаполиса в маленькие тихие и живописные городки, сроднившиеся с нетронутой природой и еще не испорченные цивилизацией и безликой бетонной архитектурой. Взрывают и сметают бульдозерами с лица земли милые старинные постройки, чтобы возвести холодные современные башни.

А не устроить ли этим деятелям нечто вроде «Бостонского чаепития»? — подумала вдруг Шерон. Она допускала, это нанесет удар по их с отцом семейной риэлтерской фирме, но сейчас в Шерон говорила активистка местного комитета по защите исторических памятников.

Утро выдалось на редкость приятным, и Шерон решила отправиться в офис пешком. Но и по дороге ее не покидали мысли о мирно — пока! — существующих в ней началах: женском, с тягой к материнству и к семейному очагу, и деловом, с увлеченностью карьерой в лучшем смысле этого слова. Что касается второго, Шерон привлекало не материальное благополучие, а ощущение своей полезности обществу.

Нет, Шерон вовсе не была ни ретроградом, ни замшелым консерватором, стремящимся жить по старинке, ни одной из тех чопорных дамочек, которые кичатся своим благочестием и высоконравием. Она придерживалась строгого и упорядоченного образа жизни, однако излишне не увлекалась пуританской моралью. Нужно шагать в ногу со временем, но при этом стремиться не уронить своего достоинства.

Любовь Шерон считала ловушкой, потому что любовь ведет к замужеству, а замужество — это неизбежное превращение в этакую курицу-наседку. Может, в больших городах живут по-другому, но здесь, в провинции, женщину по-прежнему считают хранительницей домашнего очага. Да, разумеется, в наше время женщины и в провинции работают, но, насколько Шерон могла судить по примеру своих подруг, это только усложняет жизнь, а вовсе не наоборот. Пусть работа обеспечивает женщине финансовую независимость, да и то не всегда, но взамен она определенно лишает ее свободы в другом смысле: свободы тратить время на себя. А когда в семье появляются дети, нагрузка на женщину еще больше увеличивается, к этому прибавляется еще чувство вины и неудовлетворенности из-за того, что у бедняжки нет возможности всецело посвятить себя ни работе, ни детям.

Большинство подруг Шерон вышли замуж лет в двадцать с небольшим. Ее саму в этом возрасте меньше всего привлекала перспектива связать жизнь с другим человеком и ставить его желания выше собственных. Шерон нравилась свобода, возможность принимать решения самостоятельно, самой распоряжаться своим временем. Она знала, что многие считают ее старой девой, но это никогда ее не волновало… не волновало до самого последнего времени.

Что же происходит и когда это началось? — спросила она себя.

Пожалуй, первые признаки перемены в ее мироощущении проявились на днях, когда она взяла на руки младенца своей подруги. Шерон и раньше брала на руки новорожденных и произносила все приличествующие случаю слова, которые ожидает услышать молодая мать, но ничего при этом не чувствовала. Почему-то на этот раз ей было так приятно прижимать к себе маленькое теплое тельце, что не хотелось возвращать ребенка матери. А отдав его, она испытала странное чувство потери. Тогда Шерон отмахнулась от своих чувств, решив, что все дело в расшалившихся гормонах, возможно, во временном помрачении рассудка и что подобное больше не повторится. Однако она ошиблась.

Шерон надеялась, что она слишком рассудительна, чтобы руководствоваться в своей жизни примитивным животным инстинктом продолжения рода. А что касается непривычной тоски по семье и детям, так это, по всей вероятности, реакция на непрекращающуюся и порой довольно навязчивую пропаганду в средствах массовой информации. Если верить журналистам, то для полного счастья современной женщине необходимо иметь все сразу: и работу, и идеального мужа, и кучу детей. К сожалению, Шерон уже убедилась, что шансы встретить в их небольшом городке мужчину, с которым ей бы хотелось прожить всю жизнь, ничтожно малы. У нее было много друзей, но ни один из знакомых мужчин не вызывал у нее иных чувств, кроме чисто дружеских…

Шерон свернула на Бангор-авеню и при виде лесов, облепивших старинное здание, замедлила шаг и остановилась. Итак, началось, подумала она. Старинный городской дом, пусть ветхий, но зато сохранившийся в первозданном виде, стал очередной жертвой застройщиков. В последнее время подобное случалось часто, особенно после того как рядом с их тихим городком проложили скоростную автостраду Бостон-Монреаль.

Если в былые времена покупатели охотно заполняли маленькую рыночную площадь и окружающий ее лабиринт узеньких мощеных булыжником улочек, то теперь они предпочитали новый супермаркет на окраине городка. Старые, некогда процветающие магазинчики в центре опустели, их хозяева разорились. Строительные фирмы скупали здания, и обветшалые дома один за другим перестраивались, чтобы снова быть проданными, на этот раз — новому поколению бизнесменов, открывающих в центре города свои фирмы, банки или, как отец Шерон, риэлтерские конторы.

Дом, который стоял сейчас в лесах, всегда нравился Шерон. Ее особенно огорчало и раздражало то обстоятельство, что дом попал в руки одного из самых жадных и беспринципных застройщиков. Шерон, конечно, не могла спорить с отцом, когда тот напоминал, что людям нужно зарабатывать на жизнь, а приток новых инвестиций и открытие новых фирм создадут в городе новые рабочие места. Но многие горожане разделяли точку зрения Шерон, был даже создан специальный комитет, занимавшийся защитой памятников истории и архитектуры, и многие старые здания удавалось сохранить. Многие, но, увы, не все.

Как Шерон узнала от отца, ее любимый дом был уже продан какому-то бизнесмену из Бостона, который планировал перевести сюда свою фирму. Шерон внутренне содрогнулась, отчетливо представив, во что превратится дом после «модернизации» в соответствии со вкусами нового владельца. От былой элегантности, пусть поблекшей со временем, но по-прежнему исполненной подлинного благородства, не останется и следа.

Пока Шерон с грустью взирала на стены, зияющие пустыми глазницами окон, из которых уже вынули рамы, ее окликнули от парадной двери.

— Будь я проклят, если это не Шерон, и такая же неотразимая, как всегда! Не меня ли высматриваешь, красавица? А я как раз собирался отчалить. Пошли со мной, перекусим вместе, а?

Шерон застыла на месте, проклиная собственную глупость. И зачем она только остановилась? Можно было догадаться, что по закону подлости Седрик Уэбстер выйдет из дома как раз тогда, когда она стоит рядом. Факта, что именно его фирма занималась перестройкой дома, было вполне достаточно, чтобы вызвать неприязнь Шерон, но, кроме того, Седрик был неприятен ей сам по себе — чванливый, высокомерный и в то же время вульгарный. Имея жену и троих детей, этот тридцатипятилетний тип почему-то считал себя вольной пташкой и вел себя как закоренелый холостяк.

По какой-то неведомой причине Седрик в последнее время постоянно преследовал Шерон, хотя та ясно дала понять, что считает его неуклюжие заигрывания неприятными и даже оскорбительными. Седрик никогда бы ей не понравился, даже не будь он женат. Высокий, чересчур полный, с маленькими близко посаженными глазками, он имел обыкновение смотреть на Шерон таким похотливым взглядом, что ее передергивало от отвращения.

Стараясь не выходить за рамки вежливости, она холодно осадила мужчину:

— Нет, я вовсе не вас высматривала.

— Неужели не меня? Ай-ай-ай, какая жалость!

Под его сальным взглядом Шерон залилась гневным румянцем. К несчастью, работая в фирме отца и занимаясь торговлей недвижимостью, она была вынуждена время от времени иметь дело с Седриком. В таких случаях Шерон держалась предельно холодно и официально, стараясь не давать ему ни малейшего повода вообразить, будто его нескрываемый интерес вызывает у нее что-то, кроме отвращения. Понимая ее чувства, отец предлагал Шерон свести контакты с этим неприятным деловым партнером к минимуму. Однако девушка отказалась от помощи: не может же она всю жизнь прятаться за спину отца. Ей неминуемо придется сталкиваться с субъектами вроде Седрика Уэбстера, поэтому нужно научиться относиться к этому как к одной из неизбежных неприятностей.

Стройная и гибкая, Шерон, несмотря на высокий рост, производила впечатление хрупкого существа, чему способствовало и изящное личико в форме сердечка, обрамленное блестящими пепельного цвета волосами, подстриженными «каре». Сама Шерон считала своим главным достоинством красивые глаза миндалевидной формы. В зависимости от настроения своей обладательницы они меняли цвет от бирюзового до темно-синего. В данный момент глаза Шерон напоминали грозовые тучи, собирающиеся на горизонте в ветреный день, а гнев и неприязнь добавляли темный, почти лиловый оттенок.

— Да ладно тебе, пойдем, с твоей фигуркой можно не считать калорий! — продолжал уговоры Седрик, обшаривая Шерон откровенно плотоядным взглядом.

Она почувствовала, что снова краснеет, на этот раз от стыда, хотя и понимала, что стыдиться ей нечего, она же не поощряла внимание Седрика. Юбку в складку, белоснежную блузку и строгий жакет никак нельзя назвать вызывающим нарядом, что же касается поведения… Шерон могла поклясться, что никогда ни словом, ни — взглядом не давала Седрику повода вообразить, будто он ей хоть немного нравится, не говоря уже о большем.

Понимая, что привлекает внимание строителей на лесах, Шерон решила, что любое промедление только глубже втянет ее в неприятный и в совершенно ненужный разговор с Седриком. Круто развернувшись, она решительно зашагала прочь, внутренне кипя от негодования. Когда она поворачивала за угол, порыв ветра подхватил ее волосы и бросил на глаза. Несколько мгновений Шерон механически продолжала двигаться, ничего не видя перед собой. В том числе и шедшего навстречу мужчину, на которого она и налетела.

— Эй, вы в порядке?

— Да… спасибо, — пробормотала Шерон, чувствуя, что с ней происходит нечто странное.

Казалось, слова незнакомца отдавались в голове гулким эхом, вызывая головокружение.

А может, причина совсем в другом? Может, это сила мужских рук, близость крепкой мужской груди, вздымающейся и опадающей в такт ровному биению сердца, вызвали у нее странное ощущение невесомости?

Шерон попыталась справиться с непривычной реакцией своего тела, поспешно сделала шаг назад и распрямила спину, стараясь напустить на себя спокойный и деловитый вид.

— Да, благодарю вас, со мной все в порядке. И прошу прощения, что зазевалась… Это так глупо с моей стороны.

Извиняясь, Шерон посмотрела на незнакомца и вновь испытала странное ощущение: ее словно внезапно парализовало, она не могла шелохнуться. Шерон была высокой, но мужчина оказался гораздо выше, как минимум шесть футов два дюйма. У него были широкие плечи, очень широкие… Шерон спохватилась, сообразив, что разглядывает незнакомца самым неподобающим образом.

— Разве? По-моему, ворон вы отнюдь не считали. — У него оказался низкий глубокий голос, какие-то теплые нотки в нем позволяли предположить, что у незнакомца неплохое чувство юмора. — Мне показалось, что вы от кого-то или от чего-то убегаете.

Удивленная его проницательностью, Шерон посмотрела мужчине в глаза и тут же пожалела об этом. Никогда еще глаза ни одного мужчины, кем бы он ни был, не действовали на нее так, как подействовали эти серые — но не холодно-серые, а теплые, добрые — глаза, опушенные густыми темными ресницами.

Успокойся, не веди себя как ошалелый от любви подросток, мысленно одернула себя Шерон, тебе не семнадцать лет, а двадцать семь. Налететь на улице на незнакомого мужчину и влюбиться в него с первого взгляда? Нет, это просто невозможно, даже если мужчина этот — высокий сероглазый красавец шатен с самой неотразимой улыбкой, какую Шерон только доводилось видеть. Да и вообще, внешность, пусть даже самая привлекательная, не имеет значения, главное — внутреннее содержание.

Немного оправившись от потрясения, Шерон обнаружила, что мужчина по-прежнему смотрит на нее с улыбкой, словно ждет ответа. Рассказывать о Седрике Уэбстере и о его приставаниях казалось ей немыслимым, поэтому она путанно объяснила, как засмотрелась на старый дом и так сильно расстроилась из-за того, что прекрасный образчик старинной архитектуры будет осквернен перестройкой, что бросилась прочь не разбирая дороги. Отчасти это было правдой.

— По-видимому, бостонский бизнесмен, купивший этот дом, не понимает, как важно сохранять старые здания, или понимает, но ему просто наплевать!

Когда она закончила свой монолог на этой резкой ноте, мужчина вскинул брови и мягко поинтересовался:

— Вам не кажется, что это довольно поспешное заключение?

Шерон смутилась. По-видимому, она говорила слишком эмоционально, будто перед ней не случайный прохожий, а старый знакомый. Поняла она и еще кое-что. Во-первых, что ей почему-то совсем не хочется поскорее расстаться с этим мужчиной, а хочется стоять и смотреть на него часами. Во-вторых, что она опаздывает в офис. И, наконец, в-третьих, что она ведет себя как последняя дурочка и ей следовало бы поблагодарить мужчину, извиниться перед ним подобающим образом и убраться восвояси.

— Я… мне нужно идти, — быстро проговорила Шерон. — Извините, что задержала вас…

Она помедлила, почти надеясь, что незнакомец отпустит какое-нибудь галантное замечание вроде «приятно было познакомиться», но, когда он этого не сделал, испытала чуть ли не облегчение. Дежурные комплименты — это как раз то, чего Шерон терпеть не могла, хотя услышать их из уст этого сероглазого красавца, пожалуй, было бы не так уж плохо…

Недовольная собой, Шерон торопливо обошла незнакомца, сошла с тротуара и заспешила через площадь.

Контора Роберта Доула располагалась по другую сторону площади в красивом особняке, который отец Шерон купил еще в те времена, когда только разворачивал свою деятельность. Шерон не оглядывалась, но мыслями то и дело возвращалась к незнакомцу. Кто он? Чем занимается? Есть ли у него жена и дети? Вероятнее всего есть.

Шерон неожиданно стало больно, и она тут же одернула себя. Какое мне дело до случайного прохожего? Ну и что, что я никогда его не видела? Город быстро разрастается, приезжают все новые жители, и если, начиная работать в фирме по торговле недвижимостью, я, бывало, не могла пересечь площадь, чтобы не встретить по дороге нескольких знакомых, то теперь эти благословенные времена в далеком прошлом.

Секретарша Элма встретила ее теплой улыбкой.

— Отец в своем кабинете? — спросила Шерон.

— Да, но через полчаса он должен уехать, какие-то клиенты хотят осмотреть ферму Сейлема.

Поблагодарив секретаршу, Шерон пересекла уютную приемную, оформленную так, чтобы любой клиент чувствовал себя желанным гостем, и вышла в коридор. Из него одна дверь вела в кабинет отца, другая — в кабинет Шерон, третья — в помещение, где хранилась картотека и прочие документы.

Прежде чем войти к отцу, Шерон коротко постучала. Она поймала себя на том, что снова думает о мужчине, на которого налетела на улице. Этого только не хватало!

— А, это ты. Наконец-то, — приветствовал Шерон отец. — Ты не забыла о сегодняшнем вечере?

— О сегодняшнем вечере?

— Да, я же тебя предупреждал, мы идем на вечеринку в гольф-клуб. Я пригласил Герри Салливана. Если помнишь, это тот бизнесмен, который купил дом на Бангор-авеню.

— Владелец фирмы, занимающейся разработкой двигателей для катеров и яхт? — мрачно уточнила Шерон. — Папа, ты же знаешь, как я отношусь к тому, что творится в городе, вернее, что творят со старыми домами. Сегодня утром я как раз была на Бангор-авеню. Контракт на реконструкцию получил Седрик Уэбстер. — Она помрачнела еще больше. — Это здание должны были внести в список памятников архитектуры, мы в комитете…

— Послушай, Шерон, я уважаю твои взгляды, но Герри Салливан — очень важный клиент. Пока он снимает коттедж, но присматривает себе дом, к тому же он наберет персонал, которому тоже понадобится жилье в нашем городе.

— Если он такая важная птица, как ты говоришь, тогда я не понимаю, с какой стати ему ходить на танцы в заштатный гольф-клуб, — сухо заметила Шерон.

— Полагаю, он хочет познакомиться с местной элитой. В конце концов, ему предстоит в нее влиться.

— Неужели? Как-то не верится. Насколько я знаю, пока большинство из тех, кто недавно переехал в наш город, предпочитают образовывать собственные замкнутые кружки, а не объединяться с аборигенами. Смотри, что происходит в теннисном клубе. Год назад у нас было только четыре обшарпанных корта, да и те использовались только летом, а здание клуба разваливалось от старости. Теперь же, благодаря стараниям небольшой группы энергичных дамочек, жен переехавших из Бостона бизнесменов, у нас появились средства на строительство, а также грандиозные планы. Они собираются построить два закрытых корта, тренажерный зал, оборудованный по последнему слову техники, плавательный бассейн, бар и все, что нужно, чтобы наш клуб ни в чем не уступал бостонским.

— И что же в этом плохого?

— Папа, неужели ты не понимаешь?! Меняется сам дух нашего города. Пройдет еще несколько лет, и он превратится в престижный спальный пригород Бостона. Прежним жителям станет не по средствам жить в родном городе, они уедут, и останется только богатая скучающая публика, жены бизнесменов, которые от нечего делать стараются перещеголять друг друга. Из города уйдет настоящая жизнь. На улицах не будет детей — они станут приезжать из элитных закрытых школ только на каникулы, не останется стариков — их всех отправят в дорогие пансионы.

— Что ж, если по улицам больше не будут слоняться молодые бездельники бандитского вида, то лично я готов голосовать за такие перемены обеими руками.

— Но, папа, эти ребята родились и выросли в нашем городе, они вовсе не бандиты, — попыталась возразить Шерон, которая в свободное время с удовольствием работала на общественных началах в местном молодежном клубе. — Они просто молоды и полны энергии, которую не к чему приложить, вот и все. Дорогой теннисный клуб — это не для них.

Роберт с улыбкой покачал головой.

— Шерон, по-моему, ты перегибаешь палку. Не забывай, что бизнесмены вроде Герри Салливана несут с собой новые возможности, создают новые рабочие места…

— Новую архитектуру, — не удержавшись, вставила Шерон.

Отец посмотрел на нее с укоризной.

— Шерон, ты же не знаешь заранее, что он сделает с твоим любимым домом. Салливан производит впечатление человека умного и практичного.

— Разве «умный и практичный» мог поручить реконструкцию Седрику Уэбстеру?

Роберт вздохнул.

— Ну хорошо, я знаю, ты недолюбливаешь Седрика Уэбстера. Признаться, как человек он действительно не слишком симпатичен, но как строитель пользуется хорошей репутацией. Он упорен и строго придерживается контрактов.

Шерон только покачала головой. Она знала, что в этом вопросе им никогда не прийти к единому мнению. В каком-то смысле ей даже нравилось, что они с отцом такие разные. Порой их точки зрения на какие-то вопросы диаметрально расходились, но отец признавал, что, с тех пор как Шерон поступила на работу в семейную фирму, дела резко пошли в гору. Шерон же в свою очередь признавала, что без опыта отца, без его терпимости ей никогда не удалось бы успешно развивать дело. Отец и дочь составляли отличную команду, и оба охотно признавали это.

— Не забудь про сегодняшний вечер, — напомнил Роберт. — Я договорился с Салливаном, что он заедет ко мне домой в половине восьмого и мы отправимся все вместе, так будет проще. Шейла обещала приехать в семь.

Шейла Бейкер была на пять лет моложе Роберта Доула. На Рождество они объявили о своей помолвке, а в конце месяца должна была состояться свадьба, и молодожены собирались на месяц отправиться в круиз, оставив Шерон в фирме за старшую. Шерон была рада, что отец женится во второй раз, ей нравилась Шейла. Мать Шерон умерла, когда девочке было десять лет. Шерон сильно переживала утрату, прошла поочередно все стадии: скорбь, гнев на судьбу, страх, отчаяние. Был период, когда она ненавидела и мать за то, что та ушла от дочери в иной мир, и отца за то, что тот позволил ей умереть. Но со временем Шерон оправилась от горя и, взрослея, начала понимать, что отцу приходится еще тяжелее, чем ей.

Когда Шерон исполнился двадцать один год, отец предложил ей стать партнером в семейном бизнесе. Тогда же Шерон решила поселиться отдельно. Принимая это решение, она думала не только о себе, но и об отце. Роберт был еще не стар, все еще привлекателен, и, хотя Шерон не замечала, чтобы вокруг него увивались женщины, имел полное право на личную жизнь, чему никак не способствовала взрослая дочь, живущая с ним в одном доме.

А год назад Роберт познакомился с Шейлой. Вдова пришла к ним в контору посоветоваться по поводу продажи дома. После смерти мужа Шейла хотела остаться жить в том же районе, но прежний дом стал слишком велик для одной, и она подыскивала жилье поменьше.

Поначалу с ней работала Шерон. Именно она убедила Шейлу купить небольшой, но очень симпатичный коттедж с прекрасным садом. Он был расположен исключительно удобно: с одной стороны, недалеко от центра, с другой стороны, в тихом месте, откуда открывался прекрасный вид на залив Мэн. И вот теперь Шейла собиралась замуж за Роберта, и Шерон была очень рада за обоих.

Ее радость омрачало только то обстоятельство, что Джуди, жена Седрика Уэбстера, приходилась Шейле племянницей. Против самой Джуди, довольно милой, хотя и несколько замкнутой женщины Шерон ничего не имела. Но родство Джуди и Шейлы означало, что супруги Уэбстер будут присутствовать на свадьбе. Значит, Шерон придется несколько часов терпеть общество Седрика, более того, ради всеобщей гармонии быть с ним любезной. Одновременно с этим нужно будет держать его на расстоянии, всячески подчеркивая, что он не интересует ее как мужчина. Нелегкая задача.

Шерон не понимала, почему он вообще к ней привязался, ведь она не давала ему ни малейшего повода. Седрик вызывал у нее только отвращение, а его жена Джуди — сочувствие и жалость. В следующий раз, когда меня растрогает чей-то младенец, нужно будет только вспомнить о чете Уэбстер, и тогда всякие иллюзии относительно семейной жизни мгновенно развеются, кисло подумала Шерон.

Подведя этим черту под своими раздумьями, она вернулась к работе, которой накопилось немало. Шерон не могла не признать, что с притоком в город новых людей количество заказов резко возросло. Если так будет продолжаться и дальше, придется, пожалуй, подумать о том, чтобы взять еще одного партнера в фирму.

В половине шестого в кабинет Шерон заглянул отец.

— Не забудешь про вечер в клубе?

— Не забуду, папа, обещаю.

Роберт уже собирался уходить, когда Шерон спросила:

— Герри Салливан женат? Ему, кажется, за тридцать?

— Тридцать четыре. Нет, он не женат и, как мне показалось, вполне доволен своей холостяцкой жизнью. Вроде тебя, — с улыбкой добавил Роберт, и Шерон нахмурилась. — Не сердись, шучу.

После ухода отца Шерон попыталась продолжить работу, но ей почему-то стало трудно сосредоточиться. По какой-то неведомой причине ей вспомнился мужчина, с которым она столкнулась на улице. Оставив, в конце концов, попытки вдуматься в лежащий перед ней текст договора, Шерон отбросила карандаш и уставилась невидящим взглядом в пространство.

Какая нелепость: она никак не может выкинуть из головы совершенно незнакомого человека, которого встретила совершенно случайно и вряд ли когда-нибудь увидит вновь. Правда, Шерон готова была поклясться, что заметила в его глазах проблеск мужского интереса, но ведь незнакомец не сделал ни малейшей попытки воспользоваться тем, что судьба в самом буквальном смысле бросила их друг к другу, не попытался задержать ее, узнать поближе. Разумеется, я вовсе не хочу, чтобы он уподобился субъектам вроде Седрика Уэбстера, поспешно сказала себе Шерон, но можно было как-то намекнуть, что он не против встретиться со мной снова…

Шерон зажмурилась и встряхнула головой. Прекрати сейчас же, ты ведешь себя не как взрослая женщина, а как подросток! — мысленно приказала она себе. Как будто тебе больше нечем заняться, кроме как предаваться беспочвенным фантазиям!

К примеру, можно подумать о назначенном на завтра собрании комитета охраны памятников архитектуры. Шерон предложили возглавить комитет, но она отказалась, объяснив, что просто не сможет уделять этому важному делу столько времени, сколько оно требует. Однако она пообещала всячески помогать работе комитета. Кроме Шерон, в комитет входили местные старожилы: Луис Сондерс, бывший почтальон, жена местного священника Фанни Кендрик, архитектор Мэри Ньюмен и еще несколько человек.

Еще через день Шерон предстояло участвовать в другом собрании — в молодежном клубе — на котором будет обсуждаться вопрос, каким полезным и интересным делом можно занять местную молодежь, чтобы она от скуки не слонялась по городу.

В общем, тем для размышления больше чем достаточно, и нечего тратить время на бесполезные и даже опасные мечтания о случайном прохожем. Умом Шерон все понимала, но, к сожалению, природа наделила ее слишком богатым воображением. Это качество отнюдь не способствовало созданию имиджа уверенной, чуждой сантиментов деловой женщины, а иногда и просто мешало жить.

Вот и сейчас, когда Шерон пыталась сосредоточиться на работе, воображение уносило ее в выдуманный мир, в мир грез — прекрасных, но совершенно нереальных. В этом сне наяву незнакомец не отпустил ее так быстро, как это было на самом деле, но задержал чуть дольше, чем требовали приличия. Он проникновенно заглянул в ее глаза и не отводил взгляда до тех пор, пока Шерон не затрепетала, околдованная чувственностью его взгляда.

Шерон откинулась на спинку стула и закрыла глаза.

Конечно, она попыталась бы отстраниться, давая понять, что вовсе не польщена его вниманием. И, конечно, ей хватило бы храбрости посмотреть на него в упор, и вид его чувственных и очень мужских губ не вызвал бы у нее внутреннего трепета — даже при том, что она осознавала бы, что незнакомец все еще держит ее и смотрит на ее губы таким взглядом, от которого у Шерон даже в этом сне наяву побежали мурашки по коже… Конечно, он не стал бы целовать ее средь бела дня на улице, это немыслимо, но он мог бы выпустить ее руку не сразу, а постепенно, медленно, неохотно, задержав пальцы даже после того, как они отстранятся друг от друга. И уж, конечно, он не отпустил бы ее, не узнав ее имени, не назвав своего и не договорившись о следующей встрече.

— Шерон? О, прошу прощения, я не хотела вас будить.

Шерон резко выпрямилась и открыла глаза. В дверях стояла Элма.

— Я не спала, — виновато пробормотала она, — просто… у меня разболелась голова.

— Бедняжка, а вам еще идти на вечеринку в гольф-клуб. — Во взгляде Элмы сквозило сочувствие. — Надеюсь, к тому времени вам станет лучше.

Одна ложь всегда влечет за собой другую, подумала Шерон.

Что на меня нашло? Разве можно так безответственно давать волю воображению? Я-то надеялась, что давно изжила этот недостаток, думала Шерон по дороге домой. Грезить наяву — занятие для подростков, это им свойственно мечтать о недосягаемых поп-звездах. Шерон сильнее нажала педаль акселератора. Можно надеяться, что сегодняшний вечер вернет меня с небес на землю. Только бы этот Герри Салливан не оказался жутким занудой. Наверняка он будет весь вечер распространяться о своих двигателях, в которых я ничего не понимаю.