1

— Ты собираешься завтра на лекцию профессора Абрахамса? — спросил Десмонд Сандерленд, коллега Дженетт, заходя утром к ней в кабинет.

— Хотела бы, — с грустью в голосе ответила она. — Но ты же знаешь мое положение. Платить Марии за полный день я не могу, а с кем же тогда оставить малышку, не с Элизабет же? Она и так на всех бросается, потом упреков не оберешься.

— Пора бы ей начать хоть чем-то помогать тебе. Сколько можно бездельничать? — Он выдержал паузу, потом торжественным тоном объявил: — Но я все уладил, моя мать согласилась посидеть с Карен! Она относится к тебе и твоей малышке с большой симпатией!

Дженетт была тронута почти до слез. Какой милый человек этот Десмонд, несмотря на все его слабости и недостатки. Прекрасный ученый, хотя немного суховат и скуповат, однако не раз проявлял себя как верный друг и всегда готов помочь коллегам.

— Это просто замечательно! — воскликнула молодая женщина. — Даже не знаю, как тебя благодарить?

— Не стоит благодарности, — смущенно пробормотал Десмонд. — Так, значит, договорились, я зайду за тобой пораньше.

Дженетт кивнула. А затем, проводив Десмонда взглядом, с унылым видом вернулась к прерванному его приходом занятию — изучению доставленного сегодня почтой банковского извещения, удостоверяющего, что она опять превысила кредит. Чтобы дотянуть до конца учебного года, необходимо было что-то придумать. Во всяком случае, каким бы скандалом это ни грозило, сестре придется отказаться от некоторых своих дорогостоящих привычек.

— Сомневаюсь, что вы захотите это видеть, но… — произнес неуверенным тоном человека, опасающегося нанести обиду, Батиста, кладя на стеклянный журнальный столик экземпляр бульварной газеты.

При взгляде на фальшиво улыбающуюся брюнетку, демонстрирующую свои роскошные формы в самом центре газетного листа, увенчанного броским заголовком, Висенте Перрейра застыл в неподвижности. Худощавое, волевое лицо его словно окаменело. Это была Николь Сежурн, бывшая звезда парижского варьете, чьи лживые заявления стали причиной крушения его брака. Оказавшись в очередной раз среди богатых и знаменитых, беспринципная девица признавалась, что снова свободна, а история о ее бурном романе с миллиардером Висенте Перрейрой, имевшем место на его яхте, выдумана ею от начала и до конца.

— Вы должны подать на нее в суд! — воскликнул Батиста, крепко сбитый юноша чуть старше двадцати, с энтузиазмом ретивого, но малоопытного недавнего выпускника юридического факультета, желающего доказать свою профессиональную состоятельность.

А для чего? — подумал Висенте с саркастической усмешкой на чувственных губах. Выставив себя и эту дешевую шлюшку на всеобщее обозрение, он ничего не выиграет. К тому же со всеми формальностями развода скоро будет покончено. Дженетт, его почти уже бывшая жена, поверила в виновность мужа с быстротой и легкостью, способными озадачить любого мужчину, знакомого с понятием честной игры.

Высоко подняв головку, с видом оскорбленной невинности и попранной добродетели, Дженетт покинула его дом и, подстрекаемая вечно недовольной и жадной до денег сестрой, решила расторгнуть брак, несмотря на то что носила их ребенка. Она не захотела даже выслушать его. Какое непреклонное лицо было у этой женщины, плакавшей навзрыд над телевизионными сериалами!

— Висенте… — начал Батиста в наступившем тягостном молчании, которое любой другой из подчиненных Висенте счел бы красноречивым предупреждением.

Тот с трудом удержался от резкого замечания. Позволив бестолковому племяннику работать у себя, пусть даже временно, он проявил милосердие. Батиста страстно желал набраться хоть какого-нибудь делового опыта. Висенте находил его неглупым, но непрактичным, добросовестным, но нерешительным, благожелательным, но бестактным. Туда, куда другие взлетают как на крыльях, этот будет тащиться как черепаха, выводя окружающих из себя.

— Прошу меня извинить, — продолжил юноша не совсем уверенным тоном, оставаясь, тем не менее, стоять где стоял, явно решив высказаться до конца. — Но я никогда не верил этой мадмуазель Сежурн. Мои родители тоже. Все мы полагаем, что вас просто подставили…

Хорошенького же мнения обо мне мои родственники, раздраженно подумал Висенте.

—И абсолютно никто вас не винит, — торопливо произнес Батиста. — Дженетт просто не слишком подходила…

—Дженетт — мать моей дочери. Не смей говорить о ней без должного уважения, — ледяным тоном сквозь зубы процедил он.

Покраснев, Батиста начал торопливо извиняться, но раздраженный такой беспросветной глупостью Висенте жестом приказал ему уйти, затем, поднявшись, подошел большому окну, из которого открывался прекрасный вид на город. Однако, погруженный в свои невеселые мысли, он не обращал внимания на окружающее.

Его крохотная дочь росла без него в убогом домишке, в котором никто даже не разговаривал по-испански. Процесс их развода и последовавший затем сам развод прошел далеко не самым цивилизованным образом. Даже за жалкие моменты встреч с обожаемым им ребенком пришлось выдержать настоящее сражение. Грязные и лживые заявления француженки ославили его как неверного мужа. Адвокаты ясно дали понять, что надежды добиться опекунства над дочерью при наличии матери с безупречной репутацией нет никакой. Мысль о том, что Дженетт, разрушившая их брак своим недоверием, оставит за собой право растить и воспитывать дочь по своему усмотрению, приводила Висенте в ярость.

Было понятно, что он является для Карен в лучшем случае случайным гостем и скорее всего в промежутках между визитами дочь о нем просто забывает. Разве может маленький ребенок помнить отца, появляющегося раз в месяц? Ведь вряд ли Дженетт напоминает дочери о человеке, у которого ее отняла. Однако теперь она потеряла право претендовать на моральную безупречность своей позиции…

Мысль о появившейся соблазнительной возможности отозвалась всплеском жизненной энергии, встряхнувшей его худощавое, но сильное тело. Глаза под опустившимися густыми ресницами вспыхнули от предвкушаемого удовлетворения. Скорее всего Дженетт еще не видела признания Николь Сежурн. Обладая научным складом ума и проявляющая мало интереса к повседневным мелочам окружающего ее мира, она редко читала газеты.

Позвонив секретарше, Висенте попросил ее раздобыть еще один номер газеты и отослать Дженетт, приложив открытку с его наилучшими пожеланиями. Мелочность? Он так не считал. Чувство оскорбленной гордости требовало обратить ее внимание на доказательство своей невиновности.

Это испортит настроение Дженетт на весь день, даже более того. Ведя замкнутый образ жизни и оставаясь весьма наивной, она была легко уязвима. Угрызения совести, порой по вымышленным поводам, частенько мешали ей спать по ночам, а теперь, когда Дженетт поймет, что подозревала мужа напрасно, то и вовсе измучается. Моральное право наконец-то на его стороне, хотя наказание явно не соответствует вине.

— Пожалуйста, слезай, Робин! — взмолилась Дженетт, обращаясь к качающемуся на шторах под самым потолком рыжему котенку.

Радостно взвизгнув, Карен попробовала вскарабкаться вслед за своим любимцем, и мать еле успела ее подхватить. Бросив на нее взгляд своих огромных карих глаз с длинными шелковистыми ресницами, девочка дернулась, попытавшись вырваться из рук матери, но, потерпев неудачу, громко и недовольно закричала.

Однако Дженетт решила на этот раз не уступать.

— Нет! — сказала она спокойно и твердо, вспомнив недавнее публичное унижение в супермаркете, когда окончательно поняла: настало время научиться сдерживать вспышки темперамента дочери.

Нет? С явным недоверием Карен посмотрела на светловолосую женщину с беспокойным взглядом зеленых глаз. Нет? Ее няня Мария часто употребляла это неприятное слово и человек, которого звали «отец», — тоже. Но малышка уже знала, что обожающая мать готова для нее на все, что угодно. В свои почти два года Карен обладала всеми задатками домашнего тирана и давно усвоила, что для достижения своих целей ей требуется совсем немного: не получив желаемого, нужно капризничать до победного конца. Вот и сейчас, набрав полную грудь воздуха, Карен приготовилась решить свои проблемы с помощью воплей.

Будучи невысокого роста и хрупкого сложения, Дженетт спешно села на диван. Удержать Карен на весу, когда та плачет и отбивается, ей было уже трудно. Не дай бог упадет и ударится!..

— Ребенок избалован! — обычно говорила ей сестра Элизабет, презрительно пожимая при этом плечами, что больно ранило материнское сердце Дженетт.

— Упрямая девчонка, — с неодобрением вторил при виде подобных сцен Десмонд Сандерленд, ее друг и коллега по факультету. — А ты не думала попробовать привить ей хотя бы зачатки старомодной дисциплины?

— Вы должны постараться быть с ней построже, — советовала Мария, приходящая няня Карен, вынужденная признать, что ей самой это не слишком удается. — У Карен очень сильная воля…

Дженетт низко склонилась над Карен и состроила забавную рожицу. Если не зевать, то можно просто отвлечь дочь, предотвратив назревающую сцену. Уже собравшаяся было закричать Карен вдруг передумала и с веселым любопытством взглянула на мать. Секунду спустя чудесная улыбка ее стала шире.

Крепче прижав малышку к себе, молодая женщина вновь выпрямилась и смахнула набежавшие на глаза слезы. Вся сила любви, которую Дженетт когда-то испытывала к мужу, обратилась теперь на его дочь. Если бы не Карен, она, наверное, сошла бы с ума от горя. Именно необходимость заботы о ребенке заставила ее вступить в борьбу с самой собой и попытаться выстроить новую для них обоих жизнь на развалинах старой.

Однако опустошающая душу боль, причиненная предательством Висенте, никак не отпускала. Но, всегда принимая происходящее близко к сердцу, Дженетт еще с детства научилась скрывать свои истинные чувства за внешним спокойствием. В противном случае окружающие ее люди ощущали бы себя не совсем ловко…

Шум резко затормозившего на посыпанной гравием дорожке автомобиля возвестил о возвращении Элизабет. Собравшийся было спуститься Робин, бросив беспокойный взгляд на дверь гостиной, передумал и сильнее вцепился в светло-коричневую ткань шторы, почти сливаясь с ней по цвету. Мгновение спустя дверь протестующе хлопнула и на пороге появилась высокая длинноногая женщина, которую можно было бы назвать очень красивой, если бы не жесткий взгляд голубых глаз и недовольно поджатые губы.

Безразличная к Элизабет, появление которой никогда не привлекало ее особого внимания, если только тетка не пыталась утихомирить темпераментную племянницу, Карен сонно зевнула и устало откинулась на руки матери.

Элизабет бросила на малышку раздраженный взгляд.

— Разве ребенку не пора спать?

— Я как раз собиралась отнести ее наверх.

Неужели у сестры опять ничего не вышло? — сочувственно подумала Дженетт, стараясь забыть о собственном невеселом финансовом положении.

В конце концов было бы жестоко сейчас заводить разговор об экономии с сестрой, которая и так отказалась от шампанского за ужином, не говоря уже о прочих подобных «мелочах». Кроме того, Дженетт мучилась оттого, что, отказавшись принять от Висенте при расставании какие-либо деньги, кроме минимально необходимых, она превысила кредит в банке. Поступив согласно совести, а не разуму, она вынуждена была теперь платить за это в прямом смысле слова.

Хорошо еще, что их коттедж такой маленький и теперь, когда все выплаты за него уже сделаны, не требует больших затрат. Хотя Элизабет, разумеется, считала его годящимся разве что для кукол. Однако даже в самые тяжелые дни беременности, оставшись одна и пытаясь свыкнуться с мыслью о жизни без Висенте, этот маленький домик казался Дженетт благословенным прибежищем. Осененный растущим в садике высоким деревом коттедж располагался в живописном пригороде, недалеко от колледжа, в котором она работала на полставки младшим преподавателем на биологическом факультете…

Протиснувшись между своей кроватью и кроваткой Карен, она уложила ребенка спать. Располагающий всего двумя узкими спальнями коттедж, идеально подходящий одинокой женщине с ребенком, когда понадобилось приютить еще одного взрослого человека, оказался тесен. Несмотря на это, Дженетт была рада присутствию близкого человека, хотя жалела, что не предусмотрела подобной возможности раньше.

Но кто мог предвидеть, что модный магазинчик сестры прогорит? Бедняжка Элизабет потеряла все: шикарную квартиру в престижном районе, спортивную машину последней модели, не говоря уже о весьма светских, но оказавшихся крайне непостоянными друзьях.

— Только не спрашивай, как прошел разговор!

— Она, что, обвинила тебя во лжи? — удивилась сестра.

— Ей это не понадобилось!.. Она начала спрашивать, кого из современных писателей я читала, представляешь? А я даже не слышала те имена, которые эта старуха называла! Тот, кто приходит в магазин за книгами, должен их знать. А мне разве не все равно, что продавать? — гневно воскликнула Элизабет.

Да, печально подумала Дженетт, у сестры совсем другой круг интересов. Наверное, ей надо было бы попытаться устроиться на работу в какой-нибудь косметический салон…

— Это ты виновата в моем унижении! — донеслось вдруг до ее слуха.

— Я? — не поверила своим ушам Дженетт.

— Ты до сих пор являешься женой неимоверно богатого человека, а мы чуть ли не голодаем! — набросилась на нее Элизабет. — Вечно жалуешься на разбитое сердце и считаешь, что это все оправдывает. Мне приходится бегать в поисках недостойной меня работы, а ты сидишь почти всю неделю дома, нянчась с Карен, будто она наследная принцесса!

Пораженная столь яростной вспышкой возмущения, Дженетт вместе с тем почувствовала себя виноватой за их финансовые трудности.

— Бетти, я…

— Ты всегда была со странностями, Дженетт! Взгляни, какую жизнь ты ведешь! — с явной злостью в голосе прервала ее сестра. — Живешь в этой дыре с дурацким котенком, подобранным на помойке, и со своей драгоценной дочечкой! Не делаешь ничего путного и не бываешь в сколько-нибудь приличных местах. Работаешь на скучной работе; ведешь скучный образ жизни. Скучнее тебя я не видела никого в жизни! В том, что Висенте решил поразвлечься на яхте с этой сексуальной парижанкой, нет ничего удивительного. Удивительно то, что он вообще женился на таком ничтожестве, как ты!

И, выскочив из комнаты, Элизабет хлопнула дверью с такой силой, что затрясся дом.

Побледневшая как мел Дженетт все-таки попыталась отнестись к жестокому заявлению сестры объективно, напомнив себе, что у той сейчас тяжелый период, а это отнюдь не улучшает характера человека. Никто лучше нее не знал, насколько трудно пытаться построить новую жизнь на обломках старой. А Элизабет ко всему прочему никогда прежде не приходилось идти на компромисс, она принимала свою принадлежность к миру избранных как должное.

По сравнению с ней Дженетт с самого детства воспитывали в мысли, что ей необычайно повезло в жизни. Потеряв в автокатастрофе родителей в возрасте нескольких месяцев, она попала на воспитание в богатую и пользующуюся известностью семью Барнетт. Их дочь Элизабет была всего тремя годами старше, и супруги захотели удочерить маленькую девочку, которая могла бы составить ей компанию.

В доме Барнеттов все были добры к Дженетт, однако она не оправдала надежд приемных родителей, так и не став для Элизабет хорошей подругой. Между девочками не было абсолютно ничего общего, а разница в возрасте только подчеркивала несхожесть. Будучи болезненно чувствительной, Дженетт росла в постоянном ощущении вины за то, что является источником разочарования для хороших людей. Барнетты тщетно пытались найти в ней сходство с дочерью, интересовавшейся сначала нарядами, пони и танцами, а позже нарядами, молодыми людьми и бурным водоворотом светской жизни.

Дженетт же, скромная и застенчивая, считалась самой неуклюжей в танцклассе. Лошади пугали ее так же, как и молодые люди, а вечеринок она избегала как чумы. Пристрастившись к книгам, едва научившись читать, она чувствовала себя уверенно лишь в мире науки, где ее с самого юного возраста всячески отмечали. Однако родители, считавшие такое увлечение учебой не совсем нормальным для молодой девушки, ее достижения в этой области встречали с недоумением.

Когда Дженетт было девятнадцать, от сердечного приступа умерла приемная мать, а когда отец, после нескольких месяцев болезни, вызванной финансовыми неприятностями, последовал за женой, она уже училась в университете. Вынужденная продажа семейного дома и антикварных вещей сильно подействовала на Элизабет, с рождения жившую в полной уверенности, что все это когда-нибудь будет ее. Как ни старалась Дженетт, ей так и не удалось примирить сестру с этой потерей…

Внезапно раздавшийся звонок в дверь отвлек ее от неприятных воспоминаний. Оказавшийся за дверью курьер передал ей пакет и уехал на своем мотоцикле.

— Что это такое? — спросила Элизабет из-за спины Дженетт, заворожено глядя на элегантную, с золотым обрезом, картонку, надписанную небрежным мужским почерком.

— Не знаю.

Ожидая найти внутри красочного подарочного пакета какой-нибудь подарок для Карен, она с удивлением обнаружила газету… и остолбенела при виде фотографии пышной брюнетки, обещающей поведать все свои секреты на четвертой странице.

Молодая женщина похолодела, ладони ее стали влажными. Как мог Висенте быть настолько жестоким, чтобы прислать ей статью о Николь Сежурн?! Не обращая внимания на сестру, требующую передать газету ей, она трясущимися руками перелистала страницы.

Набранный крупными буквами заголовок гласил: «УСПЕХ МНЕ ПРИНЕСЛА ЛОЖЬ!». Несколько первых абзацев напечатанной на указанной странице статьи Дженетт перечитала три раза. Без малейшего стыда бывшая звезда всемирного известного варьете признавалась в том, что ее заявление об интимных отношениях с Висенте Перрейрой являлось намеренной и тщательно продуманной ложью, призванной обеспечить ей популярность и приглашения на различные светские приемы. Безумная ночь безудержной страсти, описанная два года назад в весьма пикантных подробностях, оказалась полной фальшивкой.

Охватившее Дженетт оцепенение распространилось, казалось, не только на тело, но и на мозг. Так, значит, Висенте не нарушал брачных клятв. Он был верен ей, тогда как она… А что она? Поверила в худшее и отказалась слушать его, отринула как своего мужа, разрушила их брак.

Дженетт охватил невыразимый ужас. Это было похоже на падение в бездонную пропасть.

— Я… я ошиблась… Зря обвиняла Висенте…

— Что? Что ты говоришь? — нетерпеливо спросила Элизабет и вырвала газету из ослабевших пальцев сестры.

Трясущимися руками Дженетт стиснула нестерпимо занывшие виски. Разум никак не мог воспринять целиком чудовищные последствия признания Николь Сежурн. Оно обрушилось на нее подобно камню на стекло, разбив вдребезги не только ее саму, но и созданный с таким трудом мирок. В одно мгновение из жены, полагающей, что она совершенно правильно ушла от неверного мужа, Дженетт превратилась в женщину, совершившую страшную ошибку, искалечившую жизнь как любимому человеку, так и их ребенку.

— Надеюсь, ты не восприняла всерьез всю эту чушь? — бросила Элизабет с презрением в голосе. — Сейчас, когда ее популярность начала падать, эта Сежурн сделает все, что угодно, лишь бы попасть в газеты!

— Не в этом дело… В статье написано именно то, о чем мне говорил тогда Висенте. Только… — Голос Дженетт прервался, ее душили подступающие слезы. — Только я его не стала слушать…

— И правильно сделала! — отрезала сестра. — У тебя оказалось достаточно здравого смысла, чтобы не поверить его вранью. Ты же знала, какой он бабник, еще до замужества! Разве я не пыталась тебя предостеречь?

Предостеречь Дженетт от брака с Висенте Перрейрой желало множество людей, их союзу противились все, как его семья и друзья, так и ее. Поначалу, пораженные до глубины души, они не видели никаких перспектив у столь неравного союза. Так называемые доброжелатели уверяли Дженетт, что она слишком скромна, необщительна, старомодна, непрактична и невидна собой для столь искушенного мужчины, как Висенте. Наслушавшись подобных доброхотов, Дженетт потеряла было всякую уверенность в себе. Однако Висенте стоило лишь поманить пальцем, как неудержимое влечение к нему возобладало. Она любила его больше жизни, и сила этой любви делала ее беспомощной как младенец.

— Впрочем, какая разница, вы все равно практически в разводе, — продолжила Элизабет. — Тебе вообще не надо было за него выходить. Вы совершенно не подходите друг другу.

Дженетт, полностью поглощенная своими беспорядочными мыслями, ничего не ответила. Выходит, Висенте не предавал их любви в объятиях сексуальной парижанки. Она смутно припоминала, что эта беспринципная особа попала на яхту обманным путем. Выдав себя за студентку-иностранку, Николь была принята на работу одним из гостей Висенте в качестве компаньонки своей юной дочери на время круиза, с целью совершенствования французского языка своей подопечной. Поэтому, когда Николь представила вниманию жадной до такого рода сведений публики свою красочную историю о ночи страстной любви, опровергнуть, как и подтвердить, ее рассказ не мог никто. Кроме самого Висенте…

Молодая женщина чувствовала себя ужасно. Она наказала мужа за грехи, которых он не совершал, и, вместо того чтобы прислушаться к словам человека, с которым состояла в браке, отказала ему в доверии. Висенте был невиновен, а это означало, что источником всех несчастий, выпавших на ее долю, является только она.

Признаться в подобном самой себе было крайне нелегко. Однако Дженетт хватило мужества сделать это и, более того, понять, что Висенте пострадал еще сильнее. Никаких сомнений в том, что делать дальше, у нее не было.

—Мне необходимо увидеться с Висенте, — прошептала она.

—Ты слышала хоть что-нибудь из того, что я тебе сказала? — раздраженно спросила Элизабет. — Зачем тебе понадобилось встречаться с ним?

Находясь в состоянии психологического шока, действуя словно на «автопилоте», Дженетт испытывала лишь одно непреодолимое желание — увидеться с Висенте. Со времени их последней встречи прошло почти два года. Всеми формальными процедурами развода занимались адвокаты, а Карен на свидания с отцом отвозила специальная няня. Огромные деньги позволяли Висенте избегать каких-либо непосредственных контактов с покинувшей его женой.

— Я должна с ним увидеться, — с отрешенным видом повторила Дженетт, мысленно уже прикидывая, как лучше добраться до Бирмингема. Поскольку сегодня как раз был день, когда она обычно работала, скоро должна была прибыть Мария, чтобы посидеть с Карен до шести вечера. — Ты сегодня куда-нибудь собираешься?

Удивленная столь внезапной переменой темы разговора Элизабет нахмурилась.

—Я ничего особенного не планировала, но…

—Один Бог знает, когда мне удастся поговорить с Висенте. Вряд ли он будет рад меня видеть. Так что я, возможно, вернусь поздно, — объяснила Дженетт. — Договорюсь с Марией, чтобы она побыла подольше и уложила Карен спать. Можешь приглядеть за ней до моего возвращения?

—Встретившись с Висенте, ты совершишь самую большую ошибку в своей жизни! — в крайнем раздражении воскликнула Элизабет.

—Я должна сказать ему, как перед ним виновата, — возразила Дженетт.

Наступило напряженное молчание. Затем нахмуренное лицо сестры разгладилось.

— Что ж, в конце концов, возможно, это не такая уж плохая идея. Ты можешь воспользоваться моментом и рассказать ему о нашем бедственном положении.

Дженетт вздрогнула.

—Нет!

—В таком случае я не смогу присмотреть за Карен, — нагло усмехнувшись, заявила Элизабет.

Дженетт раздирали два чувства: нетерпение и неловкость.

—Хорошо… я упомяну об этом. Может, что-нибудь и получится…

Уступчивость сестры вызвала у Элизабет торжествующую улыбку.

— Отлично! Ради такого случая, так и быть, посижу с твоим ребенком. Надеюсь, ты заставишь Висенте проявить щедрость.

Уведомленный о прибытии Дженетт, Висенте объявил пятиминутный перерыв в заседании, на котором в данный момент председательствовал.

Остановившись на верхней площадке лестницы, он взглянул на Дженетт, стоящую внизу, за стеклянной перегородкой приемной. В обширном, богато отделанном помещении она выглядела маленькой, худенькой и малозначимой. Серая блузка и черная юбка выглядели мятыми и плохо на ней сидели, хотя наверняка были куплены по крайней мере в трех экземплярах.

Дженетт ненавидела ходить по магазинам, поэтому делала все возможное, чтобы заниматься этим как можно реже. Лишенная его заботы и внимания, она отказалась от установленных им стандартов, вновь укрывшись от окружающего мира за внешностью ни на что не претендующей серой мышки. Маникюр на ногтях отсутствовал, шелковистые светлые волосы были довольно небрежно скреплены дешевой пластмассовой заколкой.

Хотя в своем теперешнем виде Дженетт отнюдь не выглядела женщиной, привлекающей к себе внимание с первого взгляда, она обладала той неброской красотой, скрыть которую оказалось не в состоянии даже самое скромное оформление. Жадный взгляд Висенте, задержавшись на матовой коже в вырезе блузки, остановился на одухотворенном лице женщины. Внезапная вспышка желания, овладевшего его большим сильным телом, и злость на себя за подобную несдержанность заставили Висенте сжать кулаки.

Некогда, подумалось ему, я считал Дженетт милой, неизбалованной и верной мне до гробовой доски. Ее теплота и скромность очаровали меня, а искренность и доброта чуть было не заставили изменить циничный взгляд на окружающий мир. Он действительно поверил в то, что наткнулся на самородок чистейшей пробы, решил, что этот брак окажется удачным, несмотря на множество обратных примеров. Висенте был человеком, для которого любое поражение немыслимо, поэтому к выбору жены он отнесся со всей ответственностью и осторожностью. Однако, несмотря на все это, Дженетт оказалась недостойной надетого им на ее палец обручального кольца.

Нахлынувший праведный гнев заставил Висенте оторвать взгляд от молодой женщины и попытаться охладить разгорячившуюся кровь. Стоило ли из-за этого прерывать важное совещание? Знакомство с правилами вежливости сослужило мне в данном случае дурную службу, решил он, поворачиваясь, чтобы вернуться за стол заседаний. В конце концов, кто виноват в том, что Дженетт вздумалось явиться по его душу в самый разгар рабочего дня?

Впрочем, подобная реакция на публичное признание Николь Сежурн была для Дженетт абсолютно предсказуемой. Висенте знал ее слишком хорошо и, по правде говоря, когда-то даже гордился тем, что превосходен в том, в чем она так беспомощна. Несмотря на внешнее спокойствие, Дженетт были свойственны импульсивность и неспособность видеть дурные стороны других. Являясь одним из ведущих специалистов в области членистоногих, она была совершенно лишена расчетливости и разумной осторожности, всегда пыталась отыскать хорошее даже в худших представителях рода человеческого.

Однако Висенте вовсе не хотелось быть объектом подобного исследования. У него не было никакого желания встречаться с Дженетт. К тому же появляться здесь сразу же после публикации в газете «сенсационного» признания француженки было с ее стороны крайне неразумно. Есть ли у нее хоть капля здравого смысла? Иногда ему казалось, что нет. Если бы о ее поступке прознала пресса, здесь было бы не протолкнуться от папарацци.

Расправив широкие плечи, обтянутые пиджаком превосходно сшитого серого костюма, Висенте решительно зашагал обратно в зал совещаний…

Не подозревая о том, что за ней наблюдают, Дженетт уселась в кресло; направленные в ее сторону косые взгляды служащих действовали на нервы. Еще дома она попыталась связаться с Висенте. На звонок в его особняке ей ответили, что в данный момент «мистер Перрейра в офисе». А позвонив туда и спросив, можно ли поговорить с ним лично, услышала, что предварительно надо договориться о встрече. Расстроенная неудачей Дженетт дала отбой и решила явиться без предупреждения. И вот теперь, узнав, что Висенте очень занят, она приготовилась к долгому ожиданию, радуясь уже тому, что он не отбыл по делам куда-нибудь за границу…

В пять часов вечера, закончив совещание, Висенте попросил одного из помощников проводить Дженетт в его кабинет.

Прождав почти три часа и уже потеряв всякую надежду, она поначалу испытала огромное облегчение. Однако мысль о встрече с мужем после столь долгой разлуки уже в следующую минуту вызвала слабость в ногах. Что ему сказать? Как навести мост через разделившую их пропасть? Дженетт не имела об этом ни малейшего понятия. Предполагаемая неверность Висенте возвела между ними преграду, казавшуюся непреодолимой, и вдруг эта преграда исчезла.

Теряя последние остатки уверенности в себе, Дженетт шагнула в предупредительную открытую перед ней дверь…

2

Стоящий посреди строгого, обставленного в современном стиле кабинета Висенте сразу обращал на себя внимание. Высокого роста и атлетического телосложения, он выглядел настолько представительно и привлекательно, что у Дженетт невольно перехватило дыхание и пересохло во рту. А стоило ей встретиться с завораживающим взглядом темных глаз, как ускорилось биение пульса и она словно ощутила удар электрического тока.

Столь неподходящая в этот ответственный момент реакция смутила молодую женщину.

— Итак, — вкрадчиво произнес Висенте, прослывший в среде конкурентов по бизнесу человеком проницательным и непредсказуемым, — что привело тебя сюда?

Не ожидавшая услышать таких слов Дженетт невольно воскликнула:

— Ты прекрасно знаешь что!

Черная бровь Висенте недоуменно поднялась в свойственной ему надменной манере.

— Откуда я могу знать?

— Разве не ты послал мне статью? — спросила Дженетт довольно резким тоном, чувствуя, что может оказаться в дурацком положении.

Он небрежно махнул рукой.

— Ах это… Ну и что с того?

Дженетт с трудом проглотила образовавшийся в горле комок.

— Вполне естественно, что мне тут же захотелось увидеться с тобой.

У Висенте вырвался негромкий смешок, от которого, однако, по спине молодой женщины пробежали мурашки.

— Естественно? Может быть, объяснишь мне, каким образом твой неожиданный визит безо всякого приглашения можно назвать естественным?

Опасное направление, которое начинал принимать разговор, напугало Дженетт. Она, по своей натуре слишком открытая и прямодушная, ничего не могла противопоставить Висенте с его гораздо более сложным и деспотичным характером. Однако эта встреча, инициатором которой можно было бы счесть именно его, казалась ей настолько важной, что столь странное начало обескураживало.