В семье вскоре появилась мачеха, бывшая графиня Дартмут-Рейнская, дочь известной писательницы Барбары Картланд, автора многочисленных слащавых любовных романов. Уже подросшие дети встретили вторую жену отца, что называется, «в штыки», и даже придумали ей язвительное прозвище «Эсид Рейн», что означает «Кислотный дождь».

Тем временем дела в школе у Дианы идут далеко не блестяще. Учебные предметы даются ей с трудом. Одна отдушина — спорт: плавание, теннис. И, конечно, балет. Танец становится ее мечтой, она видит себя балериной, но все решают лишние сантиметры. Девочке говорят, что она слишком вытянулась и будет забавно смотреться на сцене. И в который раз Диана молча сносит обиду. Что ж, значит, ей так написано на роду. Стараясь как-то заглушить боль, она берется помогать тем, кому, как и ей, в этой жизни явно не хватает заботы и душевного тепла. Она ухаживает за престарелыми, а затем находит для себя работу в детском саду.

И вдруг, нежданно-негаданно для девушки, ощущавшей себя до этого гадким утенком, мир меняется и начинает играть новыми красками. Подумать только, на нее обратил внимание сам наследник престола Чарльз, принц Уэльский! Правда, сначала он ухаживал вовсе не за ней, а за ее сестрой Сарой, но та, все как следует взвесив, ответила принцу отказом. И вот теперь в Шотландии, куда Диану пригласила сама королева, на берегу речки Биркхолл Чарльз сделал ей предложение. Разумеется, она согласна. Ведь это как в сказке, как в одном из романов Барбары Картланд, которыми она зачитывалась в детстве. Она не знает (или же не хочет знать), что ее кандидатура на роль будущей принцессы Уэльской уже давно «утверждена и одобрена» «Фирмой» — королевской семьей. При этом во внимание было принято абсолютно все. Имя: Спенсеры — род древний и знаменитый — ведут свое происхождение, как и Виндзоры, от Карла Стюарта. Внешние данные: немного высоковата, но если наденет туфли без каблуков… И главное, репутация: девственница. Чарльз — ее первый кавалер. Информация проверена и перепроверена. Официально о помолвке объявлено в феврале, и у Дианы остается несколько месяцев, чтобы подготовить себя к той роли, которая ей предстоит в будущем, — роли Ее Королевского Высочества.

Диана переезжает в Букингемский дворец, витая от счастья в облаках, но тут на нее обрушивается первый холодный душ — оказывается, жизнь во дворце подчинена распорядку более строгому и жесткому, чем железнодорожное расписание. Здесь не принято бурно проявлять свои чувства: главное — чопорная благопристойность всегда и во всем. Никому нет никакого дела до того, что у тебя на душе.

«Здесь либо пойдешь ко дну, либо выплывешь, — рассказывала позднее Диана. — Я выплыла». Но это далось ей дорогой ценой, причем платить она начала до свадьбы. Буквально накануне бракосочетания Диана обнаружила, что сердце Чарльза не принадлежит ей безраздельно. Оказывается, до нее там уже давно поселилась Камилла — та самая Камилла Паркер Боулз, которая однажды взялась посвятить ее во все тонкости главного королевского увлечения — конных скачек. Первая размолвка, первые слезы — предвестники будущих скандалов и безобразных семейных сцен. Неужели ей уготована та же судьба, что и ее родителям? Неужели история повторяется? Нет, об этом просто не хочется думать, когда под перезвон свадебных колоколов вступаешь под своды собора Святого Павла…

Британия, затаив дыхание, следила за королевской свадьбой: первый раз будущий монарх сочетался браком не в Вестминстере, а в соборе Святого Павла, впервые за несколько столетий он взял в жены англичанку. Ликованию нации не было предела. Оставалось только надеяться, что невесте окажется по плечу тяжкая ноша, что она займет достойное место среди членов королевской фамилии, подарит стране и мужу наследника. Что ж, со вторым она справилась — почти через год, 21 июня 1982 года, на свет появился ее первый младенец, Уильям, желанный ребенок и наследник трона. Но что касается отношений с мужем и со свекровью, то они день ото дня становятся все более натянутыми, хотя говорить об этом, конечно же, не принято, ведь главное — соблюдать приличия. Увы, наметившаяся трещина грозит со временем превратиться в пропасть взаимного непонимания и отчуждения… Развод неминуем. Но неужели жизнь на этом заканчивается? У Дианы появляются первые возлюбленные (кто возьмется судить ее?), но, главное, как и в годы юности, она посвящает себя «сирым и убогим» — больным СПИДом, жертвам многочисленных военных конфликтов. Чем чаще мелькает ее имя на страницах газет, тем большую холодность ощущает она со стороны королевского семейства. Диана устала жить в клетке, устала жить с оглядкой на «Фирму», ей как никогда нужна свобода, она жаждет вернуться в мир, где человеческих чувств стыдиться не принято. И она вернулась. Увы, ненадолго. Такой жизни ей было отмерено меньше года.

…В этот день центральную часть британской столицы запрудила почти миллионная толпа. Многие, желая своими глазами взглянуть на печальное шествие, провели, расположившись бивуаком прямо на тротуарах, целые сутки, а то и более. Около двух тысяч человек удостоились приглашения на церемонию прощания в Вестминстерском аббатстве. И еще многие тысячи выстроились на пути траурного кортежа, пока гроб с телом принцессы перевозили в фамильное поместье Спенсеров, Алторп, расположенное примерно в ста километрах к северу от Лондона, — не говоря уже о том, что миллионы людей на всех континентах следили за процессией, сидя у экранов своих телевизоров. Вслед за гробом в скорбном молчании, опустив головы, шли пятеро мужчин — бывший супруг, брат, свекор и двое сыновей. А за ними на небольшом расстоянии следовала — кто в инвалидной коляске, кто на костылях — колонна представителей 11 благотворительных обществ (по пять человек от каждого), которым принцесса покровительствовала при жизни. Такое вряд ли увидишь на «обыкновенных» королевских похоронах. Но кто сказал, что это были «обыкновенные» похороны? Уже не будучи членом королевской семьи, Диана заслужила почести, которые до нее были оказаны только Уинстону Черчиллю («исключительная церемония для исключительной личности» — есть в Британии на сей счет такая формулировка). Да и «созвездие» собравшихся по столь печальному поводу в Вестминстерском аббатстве отличалось необычностью: за редким исключением, которое составили первая леди Америки Хилари Клинтон, бывший премьер-министр страны Маргарет Тэтчер и нынешний, Тони Блэйр, с супругой, это в основном были представители шоу-бизнеса и великосветской международной тусовки — Том Круз с женой Николь Кидманн, Том Хэнкс, Дайана Росс, Лучано Паваротти, Стивен Спилберг, — словно перенесшиеся сюда прямо с похорон Джанни Версаче. Но там Диана еще присутствовала в качестве приглашенного лица, и вот теперь она сама «виновница» этой скорбной церемонии. Гроб, накрытый королевским штандартом (кто осмелится сказать, что она вот уже почти год как лишилась титула «Ее Королевское Высочество»?), украшают ее любимые цветы — белые лилии. А рядом с ними несколько белых тюльпанов от старшего сына Уильяма и небольшой венок из белых роз с карточкой, на которой детской рукой выведено «Мамочке» — это от младшего, Гарри.

В 11 часов, под бой курантов «Биг Бена», восемь гвардейцев в красных мундирах вынесли гроб под готические своды Вестминстерского собора. Тяжелые минуты прощания, горькие в своей безжалостной неумолимости. Для тех, кто не смог попасть внутрь, в центре Лондона соорудили три гигантских телеэкрана, чтобы народ мог попрощаться с «народной принцессой». Заупокойная служба заняла около часа. Рок-певец Элтон Джон, близкий друг покойной принцессы, исполнил знаменитую «Свечу на ветру», некогда написанную в память о Мэрилин Монро. И вот теперь эта песня звучит для Дианы. «Прощай, английская роза», — раздается в тишине, и принц Гарри, который до этого, глядя на старшего брата, пытался крепиться, не выдержав, закрыл лицо руками. Снаружи, за серыми многовековыми стенами, в многотысячной толпе вспыхнули поминальные свечи.

«Прощай, английская роза» — и слезы подкатывают к глазам людей, знавших принцессу разве что по газетным фото. Господи, неужели это англичане? Неужели они умеют плакать?

И вновь отступления от принятого в подобных случаях протокола. Брат Дианы, Чарльз, девятый граф Спенсер, прилетевший на похороны сестры из далекой Южной Африки, произносит речь — такую мудрую и прочувственную, что с трудом верится, что это тот самый Чарльз, который никогда не блистал красноречием. О чем же говорил Чарльз Спенсер? О том, что каждый человек имеет право на личное счастье, на слабости и недостатки, — право, которого Диана оказалась самым жестоким образом лишена.

«Как мне кажется, она так и не поняла, почему ее самые добрые, самые искренние порывы порой вызывали у прессы язвительную усмешку, почему газетчики только тем и занимались, что постоянно пытались унизить ее. Это не укладывается в голове. Единственное объяснение, которое приходит мне в голову, — это то, что искренняя доброта грозит неприятностями тем, чьи моральные принципы отличаются от расхожих представлений остальных». Нет, Диана отнюдь не была святой, продолжал брат, она была живым человеком, и ничто человеческое не было ей чуждо, но, несмотря «на свое положение, на всеобщее почитание, в душе она оставалась ранимой, неуверенной в себе. В ее желании творить добро было нечто детское, будто тем самым она пыталась восполнить собственную, как ей казалось, никчемность». И вместе с тем, подчеркнул граф, Диана обладала внутренним благородством, данным ей от природы — в последний год она доказала, что и без королевских регалий по-прежнему остается королевой людских сердец. Его слова наверняка вызвали у части приглашенных недоуменные взгляды — ведь это прямой намек на присутствующую здесь же, в Вестминстере, Елизавету. Ни для кого не секрет, что именно стараниями свекрови Диана после развода с Чарльзом лишилась права именоваться «Ее Королевское Высочество», хотя ей и было милостиво позволено, как матери наследника, сохранить за собой титул принцессы Уэльской.

Граф закончил речь, и сумрачные своды собора огласились аплодисментами — такое нечасто услышишь в церкви, тем более во время траурной церемонии. Но ведь и многое другое из того, что произошло в эту памятную субботу, — как, впрочем, и на протяжении шести дней, пока страна переживала невосполнимую утрату, — не укладывается в привычные рамки. Разве аэропорты отменяют рейсы, чтобы гул самолетов не заглушал боль в людских сердцах, как это сделал в день похорон крупнейший лондонский аэропорт Хитроу? Будь это не она, стали бы люди стоять в очереди дни и ночи напролет, чтобы поставить свою подпись в книге соболезнований, которую никто никогда не прочтет? Тем более что это англичане — нация, которую принято считать сдержанной и невозмутимой, отнюдь не склонной к сентиментальности. В какой-то момент премьер-министр Тони Блэйр заметил: «Не помню, чтобы мне доводилось видеть нечто подобное за всю мою жизнь». Возможно, многие и не согласятся с ним, однако вряд ли кто станет спорить, что эта безвременная гибель всколыхнула не только туманный Альбион, но и весь мир.

Так что же это было? Мнения порой высказываются самые противоположные. Одни готовы видеть в Диане великомученицу, затравленную обнаглевшими папарацци, словно те работали исключительно собственного извращенного удовольствия ради, а не на потребу досужего обывателя, любителя посмаковать сенсации, которые ему с избытком подсовывает желтая пресса. Другие винят во всем бездушие королевского семейства — мол, это они, застегнутые на все пуговицы Виндзоры, которые поначалу надеялись, что принцесса примет их правила игры и в будущем будет светиться их тускловатым отраженным светом, поспешили отмежеваться от нее, как только поняли: она затмевает их всех, а сами они смотрятся на ее фоне весьма бледно и малопривлекательно, и даже их добрые дела отходят на второй план. Но может, говорили третьи, неделя безудержной скорби не более чем массовая истерия, искусно подогреваемая газетами и телевидением, ибо это сулит средствам массовой информации немалые барыши, а мы, очнувшись на следующий день, ощутим лишь опустошенность и растерянность, потому что спектакль окончен, — как говорится, «финита ля комедия» ?

Как бы то ни было, но жизнь Дианы, подобно яркой вспышке метеорита мелькнувшая на тусклом небосклоне английского королевского дома, который уже давно преследуют семейные неурядицы и скандалы, породила своего рода новый миф, и мы вольно или невольно воспринимаем его как данность. Говорят, будто у Кенсингтонского дворца рядом с горами букетов нашли привязанную к ограде балетную туфельку с запиской: «Ты была Золушкой на балу. Теперь ты — спящая красавица» .

В этих словах суть ее привлекательности. Мужчины не сводили с Дианы восхищенных глаз, любуясь ее красотой и воистину царственной осанкой. Женщины видели в ней воплощение своих самых заветных мечтаний. Кто из представительниц лучшей половины рода человеческого, даже тех, кто считал себя ярыми феминистками, хотя бы раз в жизни не грезил о НЕМ, о том единственном, о ПРИНЦЕ, который в один прекрасный день принесет к ее ногам весь мир? Да и сейчас девочки, пусть уже и не в платьицах с рюшами, а в джинсах и шортах, зачитываются сказками и воображают себя их героинями… А женщины старшего поколения, давно убедившиеся на собственном опыте, что жизнь — отнюдь не сахар, а брак — тем более, тоже как бы заново пережили с ней розовые мечты своей юности. Несмотря на всю свою современность, высокое положение и обретенную в конце концов независимость, Диана, по сути, являла собой воплощение атавистического, почти изжившего себя патриархального мифа о том, что удачное замужество поднимает вас на ступеньку выше, а иногда вознесет и на ту, выше которой нет. Что ж, пожалуй, оно и так, но такой ценой.. И что бы ни говорили о Виндзорах — мол, и с трауром опоздали, и официальное заявление сделали слишком поздно, отсиживаясь у себя в Балморале, — именно благодаря им она достигла вершин, с которых затем воссияла дивным, ослепительным светом. И вот теперь этот свет погас. И трудно поверить, что больше нет той, которая напрочь перевернула наше представление о принцессах.

Ведь принцессы — а мы это усвоили еще в детстве — веселятся и танцуют на балах, жалуются на бессонную ночь («ах, эта проклятая горошина!») и вообще, найдя своего принца, больше ни о чем не задумываются, тем более о жертвах противопехотных мин. Любовь и счастье им обеспечены. Но то в сказках, а в жизни все гораздо прозаичнее: непонимание, отчужденность, слезы — все как у нас, простых смертных, с той разницей, что проливаются слезы большей частью невидимые остальному миру за толстыми стенами дворцов, например, Кенсингтонского (свадебный подарок Ее Величества в пожизненное пользование). Поначалу супруги пытались сохранять на людях видимость приличия — вот, взгляните, образцовая пара, счастливые родители — словом, пример для подражания более чем пятидесяти миллионам британцев. Но нарыв зрел, грозя в любой момент прорваться, и вот сначала — раздельное проживание, о чем официально объявлено в 1992 году и, наконец, четыре года спустя — развод. Миф развеян. Сказка окончилась, но вопросы остались. И пожалуй, главный из них, который с ее смертью встал особенно остро — это вопрос о будущем семьи, которая ее отторгла. Что ждет Виндзоров в грядущем тысячелетии? С одной стороны, за них можно не беспокоиться — идея монархии глубоко укоренилась в сознании жителей островного королевства, и эпоха Кромвеля подчас воспринимается как историческое недоразумение. И не забывайте о том, какие колоритные фигуры стоят в ряду английских монархов — Генрих VIII, Елизавета I, Виктория! Взять хотя бы Георга VI, отца ныне здравствующей монархини — во время войны, когда немцы бомбили Лондон, он вместе с супругой, Елизаветой (ныне королева-мать, которая, Бог даст, скоро отпразднует свой столетний юбилей) наотрез отказался покинуть Букингемский дворец, чем снискал глубокое уважение своих подданных. Разумеется, встречались среди монархов и негодяи, и малодушные (интересующихся данным вопросом можно отослать к Шекспиру), но в целом махина королевской власти — главным образом благодаря давней и нерушимой традиции и четко расписанным ритуалам — стояла прочно и непоколебимо и, казалось, останется такой на века. Правда, в тридцатые годы вышел небольшой конфуз, когда старший брат Георга, Эдвард, не имея возможности узаконить отношения с любимой женщиной, предпочел отречься от престола, но вряд ли этот эпизод существенно подорвал основы монархии. Кстати, по иронии судьбы особняк герцога и герцогини Виндзорских (таких титулов удостоились Эдвард и его жена-американка после отречения) в настоящее время принадлежит Мохаммеду аль-Файеду, отцу покойного Доди. Поговаривают, будто аль-Файед-старший хотел устроить в нем семейное гнездышко для сына и его будущей жены, затратив на его реставрацию около 40 миллионов долларов. Но это так, к слову.

Что же касается королевской фамилии дня сегодняшнего, то вторую половину XX столетия можно по праву назвать «новой елизаветинской эпохой» — хотя бы по длительности правления. И хотя нынешней Елизавете далеко до своей венценосной тезки, жившей в XVI веке, ей следует отдать должное. Семейные скандалы и неурядицы, словно из рога изобилия сыпавшиеся на августейшую семью, она пережила с достоинством, чем наверняка снискала себе сочувствие подданных — а ведь есть чему посочувствовать. Ее родная сестра, принцесса Маргарет, и трое детей — Анна, Чарльз и Эндрю — разведены, а младший сын, Эдвард, тоже уже немолодой, до сих пор не женат. Говорят, будто он… — впрочем, какая разница, что там говорят. Может, оно и к лучшему, поскольку с невестками королеве явно не везет. Эта неблагодарная Диана (упокой Господь ее душу!), это чудовище Сара, не раз позорившая своими глупыми выходками честь и достоинство королевского дома, или «Фирмы»… Но теперь ясно одно: если «Фирма» хочет процветать и впредь, ей надо что-то менять в своих устоях.

Смерть Дианы только обозначила это с еще большей очевидностью. Всю неделю — с момента гибели принцессы в парижском тоннеле и до ее похорон — Британия пристально следила за каждым шагом Букингемского дворца, пытаясь истолковать скрытый смысл каждой произнесенной фразы, каждого жеста и ощущая при этом некоторую неудовлетворенность. И всю эту неделю Виндзоры слушали упреки в свой адрес — даже от тех, кого никак не заподозришь в антимонархических настроениях: мол, забыли вовремя приспустить в знак траура флаги, официальное сообщение оказалось слишком куцым, не желают удостоить мать наследника приличествующих ее титулу похорон… и далее в том же духе. Словом, бездушные люди, которые и слезинки не проронят по так рано и нелепо ушедшей «народной принцессе».

И колеса машины медленно, со скрипом и скрежетом, пришли в действие. В Букингемском дворце решили, что собственного благополучия ради будет лучше угодить пожеланиям убитых горем подданных. Путь траурного кортежа удлинили втрое, чтобы народ мог попрощаться с Дианой. Когда толпы тех, кто пришел выразить свое соболезнование, начали роптать, что стоят в очереди по двенадцать часов и уже буквально валятся с ног от усталости и голода, все тот же Мохаммед аль-Файед прислал из принадлежащего ему универмага «Хэрродз» фургоны с бесплатным чаем и бутербродами. «Проявите хоть чуточку участия!» — потребовала «Дейли Экспресс», и Виндзоры проявили. Пусть с опозданием, лишь в пятницу, то есть буквально накануне похорон, но Чарльз с сыновьями обошел Кенсингтонский дворец, пожимая руки столпившимся у ограды заплаканным согражданам. Королева — где это раннее видано! — велела остановить автомобиль, не доехав до ворот Букингемского дворца, и вместе с супругом, принцем Филипом, подошла к народу, дабы разделить с ним скорбь. И чтобы окончательно снять с себя всякое обвинение в бесчувствии, королева в прямом эфире выступила с обращением к нации. «Любой, кто знал Диану, никогда ее не забудет, — проникновенно произнесла она, глядя с экранов телевизоров, и на сей раз никто не усомнился в искренности ее слов. — И миллионы людей, которые не были с ней знакомы, но которым все равно казалось, что они ее знают, тоже будут помнить о ней». Слушая ее речь, британцы роняли слезы, простив Виндзорам их преступную медлительность и неповоротливость.

Как уже говорилось, известие о смерти Дианы застало королевское семейство во время традиционного летнего отдыха в Шотландии, в замке Балморал. Говорят, будто ночной телефонный звонок стал для Чарльза столь сильным потрясением, что принц больше часа пребывал в прострации, не зная, что делать дальше.

Сыновьям он сообщил о гибели их матери лишь под утро, и, согласно официальной версии, мальчики пытались заглушить боль утраты тем, что в соответствии с раз и навсегда установленным порядком вместе с отцом отправились на воскресную заутреню в местную церковь. Уже днем Чарльз сел в частный самолет и вылетел за телом бывшей жены в Париж, в клинику Питие-Сальпетриер, куда умирающую Диану доставили после аварии. И все же принц не избежал критики за якобы проявленную им черствость и бессердечие, когда он, уже получив трагическое известие, повел сыновей в церковь, словно ничего не произошло. Но, как заметил бывший пресс-секретарь королевы, «они по-своему переживают утрату. Не обязательно так, как мы».

Между тем во время подготовки похорон у мальчиков спрашивали их мнение относительно каждой мелочи. Так, например, Чарльз решил, что будет лучше, если Уильям, которому уже исполнилось 15 и который постепенно «набирает очки» среди других членов «Фирмы», сам выберет для себя место в траурной процессии. Но сама организация похорон была целиком и полностью отдана в распоряжение родственников Дианы. Якобы на Даунинг-стрит заявили: «Главное — как пожелают Спенсеры». Правительство же взяло на себя вспомогательные функции — например, обеспечило охрану улиц, по которым будет двигаться оружейный лафет с гробом принцессы. Кроме того, есть сведения, что Тони Блэйр несколько раз консультировался с Чарльзом по телефону. Это стараниями премьер-министра удалось убедить Виндзоров изменить маршрут процессии, а также ввести в состав приглашенных побольше представителей благотворительных фондов, пользовавшихся покровительством Дианы. Усилия главы правительства не пропали даром — согласно опросам населения, его рейтинг поднялся до 70 процентов и выше, чего не скажешь о Чарльзе, хотя многие склонны ему сочувствовать. Теперь для него самое главное — помочь сыновьям добиться того, что его бывшей, а ныне покойной супруге удавалось с виртуозной легкостью, а именно: оставаясь на вершине, не утратить близости к народу. Ведь этой близости, этой человечности так не хватает Чарльзу — скучноватому, чересчур серьезному, застегнутому на все пуговицы «сухарю». Правда, те, кто близко знаком с принцем, утверждают, что за этим холодным фасадом скрывается любящий, заботливый отец. «Тот принц, кого мы видим не на публике, а в кругу семьи и друзей, — совершенно иной человек, — писала в газете „Дейли Телеграф“ его биограф Пенни Джуниор. — О нем нельзя судить по впечатлению, производимому фотоснимками». Разумеется, Диане было легче демонстрировать свою заботу и преданность детям, внешне так на нее похожим. Однако в узком домашнем кругу и Чарльзу были свойственны пылкие проявления родительской любви. Ему следует отдать должное — принц был вполне современным отцом: присутствовал при рождении обоих сыновей, помогал их купать, собственноручно менял пеленки и даже порой опаздывал на официальные вечерние мероприятия, потому что читал мальчикам на ночь книги. С отцом они охотились, удили рыбу, занимались верховой ездой. С матерью — разъезжали по заморским островам, катались в парках с водяных гор, совершали вылазки в мир, лежащий за стенами дворца, — мир живой и реальный. И как бы ни расходились взгляды Дианы и Чарльза на воспитание, в одном они были единодушны — монархии жить в веках, а представлять ее должны люди достойные. Надо сказать, что и Чарльз склонялся к тому, чтобы у мальчиков было нормальное, радостное детство — в отличие от него самого, проведшего юные годы в сумрачных стенах Гордонстона, закрытой частной школы в Шотландии, известной своими спартанскими порядками. Вот почему Уильяма, вопреки королевской традиции, отправили в Итон, школу, в которой учились в свое время отец и брат Дианы. Да и бабушка, Елизавета II, можно сказать, рядом, буквально через дорогу, в Виндзорском замке. Сюда же, в Итон, планировалось в скором будущем отдать и младшего, Гарри.

Некоторые утверждают, будто в последнее время Диана и Чарльз начали постепенно приходить к взаимопониманию, забывая или же просто не вытаскивая на свет старые обиды. Они вместе приехали к Уильяму в Итон на Рождество, вместе присутствовали на его конфирмации. Между ними исчезла прежняя отчужденность, и бывшие супруги больше походили на старых друзей.

Разумеется, со смертью Дианы стало вполне естественным опасаться за душевное равновесие юных принцев, лишившихся матери в столь нежном возрасте. Правда, Уильям уже давно перерос детские шалости и даже был для принцессы чем-то вроде опоры в трудные для нее моменты. Говорят, будто он не раз, услышав, как Диана плачет, закрывшись у себя в комнате, заботливо подсовывал под дверь бумажные носовые платки. И если верить тем, кто близко знает королевскую семью, именно Уильям первым подал идею устроить грандиозную благотворительную распродажу нарядов Дианы — ту самую, которая с успехом состоялась в июне на нью-йоркском аукционе «Кристи» — всего за пару месяцев до трагической гибели принцессы. Самая большая цена была тогда предложена за знаменитое платье из темно-синего бархата, в котором принцесса Уэльская лихо отплясывала рок-н-ролл на пару с Джоном Травольтой на приеме у четы Рейганов в Белом доме. Покупатель пожелал остаться неизвестным, но есть основания полагать, что это сам Травольта.

Пожалуй, большее беспокойство внушает сейчас тринадцатилетний Гарри, большой любитель напроказить. Рассказывают, будто Чарльз ждал дочь, но снова родился мальчик — «да еще и рыжий», как несколько разочарованно заметил тогда отец. И вот теперь этому рыжему непоседе придется провести лишний год в подготовительной школе Ладгроув, прежде чем он присоединится к брату в Итоне. Лишившись матери, мальчики могут рассчитывать на сердечное тепло бабушки, королевы Елизаветы. Та всей душой любит внуков и внучек (всего их у нее шестеро), и если раньше, воспитывая собственных детей, она делал упор на дисциплину и чувство долга, то теперь, как бы оттаяв и смягчившись с годами, одаривает юное поколение королевских отпрысков любовью и добротой. Говорят, будто посерьезневший Уильям ей особенно близок — он часто навещает ее по воскресеньям в Виндзоре, где они за чаем рассуждают о его будущем предназначении.

Пожалуй, из всех троих в самой щекотливой ситуации после смерти Дианы оказался Чарльз. Опрос общественного мнения, проведенный незадолго до гибели принцессы, показал, что англичане в большинстве своем приветствовали идею вторичной женитьбы Чарльза. Да и сама Диана призналась корреспонденту Би-Би-Си, что Камилле следует воздать должное за ее безграничную преданность принцу Уэльскому. Правда, Диана сделала оговорку, заметив, что, по ее мнению, им нет нужды узаконивать свои отношения — пусть все остается, как прежде. Теперь же, когда Дианы больше нет в живых, а значит, титул принцессы Уэльской ждет новых претенденток, публика вряд ли захочет получить эрзац, пока жива память о той, что воплотила в жизнь волшебную сказку нашего детства. Хотя, с другой стороны, положение Чарльза не столь безнадежно. Гибель бывшей супруги — в случае, если он все-таки решится еще раз сочетаться браком — не только упрочила его позиции как наследника трона, но и сняла проблему отношения Власти и Церкви. Вместе с короной — пусть даже в самом отдаленном будущем, если Елизавета не сочтет нужным отречься от престола в пользу сына по причине преклонного возраста — Чарльз примет в свои руки и бразды правления англиканской церковью (по сути, тем же министерством, только с самим монархом во главе), возложив на себя обязанности «защитника веры». Как известно, англиканская церковь отказывает в освящении уз повторного брака, если бывший супруг или супруга еще живы. И хотя эта преграда на пути к столь позднему счастью для Чарльза отныне снята, представители духовенства относятся к еще одной его женитьбе резко отрицательно и не скрывают этого. Скромная же гражданская церемония недостойна будущего короля, а тем более будущего главы церкви — это может подорвать его и без того не слишком прочные позиции. Есть и третий путь — своего рода Гордиев узел можно разрубить одним ударом, сложив с себя полномочия «защитника веры». Но пойдет ли на это Чарльз? Захочет ли он уступить место старшему сыну? Если прислушаться к тем, кто знает принца Уэльского близко, вряд ли.

«Его воспитывали и готовили к роли короля, — говорит лорд Блейк, — и нет ни малейших оснований подозревать, будто он намерен от нее отказаться». Как бы то ни было, окончательное слово принадлежит не ему. Как и в случае с отречением Эдварда в 1936 году, все точки над «i» расставит парламент, решив, кому править — Чарльзу или его сыну, а может (кто знает?) — ни тому, ни другому. Хотя последнее маловероятно. Если иностранцу монархия кажется этаким позолоченным анахронизмом, этаким «музеем под открытым небом», работники которого исправно получают от казны причитающееся им жалованье и теперь даже согласны наравне с рядовыми гражданами платить налоги, то у англичан, хотя и не у всех, на сей счет имеется особое мнение. Для них монархия — прочная основа их ежедневного существования, залог стабильности, олицетворение вековых традиций, которыми так гордятся жители туманного Альбиона, готовые платить зарплату не только королеве, но и королевским воронам, и котам, которые ловят мышей на Даунинг-стрит. И даже если, судя по опросам общественного мнения, популярность монархии неуклонно падает, у Букингемского дворца пока нет серьезных оснований беспокоиться за свое будущее: королева пользуется уважением церкви, юные принцы, особенно при нынешних обстоятельствах, — всеобщей симпатией. Так что «Правь, Британия!» и дальше, хотя бы и на том небольшом клочке суши, что остался ей с лучших времен.

Кстати, Чарльз, в особенности после развода, всеми силами пытается завоевать доверие нации в качестве будущего монарха. Как и его покойная супруга, он не чурается добрых дел, ибо знает, что это только укрепит его авторитет. Из шести миллионов фунтов ежегодного дохода два он отдает таким благотворительным организациям, как хоспис Святого Луки или «Общество охраны природы графства Девоншир», не говоря уже о личном Благотворительном фонде, крупнейшем в Великобритании.