ГЛАВА 6

ПЕРСЕЙ И МЕДУЗА

Как писал александрийский ученый Аполлодор, Персей, легендарный основатель Микен, никогда бы не появился на свет, если бы его дед Акрисий, царь Аргоса, имел наследника. У него была красавица дочь Даная, но не было сыновей. Когда он спросил оракула, появится ли у него наследник, тот разочаровал его, объявив, что сына у него не будет никогда, но зато родится внук, которому судьбой предначертано убить своего деда. Акрисий всеми силами пытался избежать предсказания. Он заточил Данаю в башне из бронзы[51], где она томилась в полном одиночестве до того дня, когда ее посетил Зевс, явившийся в образе золотого дождя. После этой встречи у Данаи родился Персей. Акрисий был в ярости, но все-таки продолжал надеяться, что сможет избежать предсказанной участи. Он заставил плотника сделать большой деревянный ящик, поместил туда Данаю с сыном и приказал бросить ящик в море. Однако бушующие волны прибили его к суше. Это был берег Серифа, одного из Кикладских островов[52]. Здесь их нашел и спас честный рыбак по имени Диктис, брат правителя острова – Полидекта, не отличавшегося такой же праведностью.

Со временем Полидект влюбился в Данаю, но Персей, выросший сильным и статным юношей, защищал мать от домогательств царя, так что у Полидекта не было возможности уединяться с ней. Однажды во время пиршества Полидект обратился к своим гостям с вопросом, какой подарок они бы сделали царю. Большинство выбрали хорошего коня, Персей же сказал, что если необходимо, то для царя он готов раздобыть даже голову самой Горгоны. Полидект ответил, что ловит его на слове, и Персею ничего не оставалось, как подтверждать сказанное делом.

Вообще-то было три[53] Горгоны, крылатых чудовищ со змеями вместо волос, с клыками как у дикого вепря, и шеей, покрытой чешуей. Две Горгоны были бессмертны, третья же, Медуза, бессмертием не обладала, но справиться с ней все равно казалось невозможным, поскольку от одного взгляда на это чудовище всякий превращался в камень. К счастью, на помощь герою пришел Гермес. Он показал Персею дорогу к граям, трем сестрам, богиням старости, у которых на троих был один глаз и один зуб. Наученный Гермесом, Персей сумел овладеть и глазом, и зубом, отказавшись возвращать их, пока граи не покажут ему путь к нимфам, которые снабдили бы его всем необходимым для победы над Горгонами. Персей добился своего, и нимфы с удовольствием подарили ему шлем Аида, делающий своего хозяина невидимым, а значит, позволяющий застать Медузу врасплох, крылатые сандалии, стремительно уносящие с ветром того, кто их наденет, и волшебную сумку для головы Медузы. Гермес выковал ему острый меч[54]. Итак, полностью оснащенный, Персей отправился на битву. Афина помогала ему, поддерживая бронзовый щит, глядя в который, как в зеркало, он мог лучше разглядеть ужасные лица Горгон. Выбрав удобный момент, Персей, словно орел, метнулся с небес к чудищам и одним махом срубил голову Медузе. Упрятав ее в волшебную сумку, он, надев крылатые сандалии, понесся к Серифу.

Пролетая над побережьем Эфиопии[55], Персей увидел внизу прекрасную царевну, прикованную к скале. Это была Андромеда. Она расплачивалась за легкомыслие своей матери Кассиопеи, которая хвасталась тем, что ее дочь красивее дочерей Нерея, божества моря. В наказание разгневанный Посейдон послал морское чудовище разорить Эфиопское царство. Этого можно было избежать только при одном условии: если дочь царя Андромеда будет отдана ему на съедение. Увидев девушку, Персей тотчас влюбился в нее и освободил, убив чудовище. Обрадованные родители предложили герою взять Андромеду в жены, и влюбленные продолжили путь к Серифу.

Полидект, конечно же, не предполагал, что его соперник когда-нибудь вернется, и это позволило Персею торжествовать еще больше, потому что он смог наблюдать за превращением тирана в камень от взгляда на голову Медузы Горгоны. Затем Персей отдал трофей Афине, а та водрузила его на свою эгиду.

Персей, Даная и Андромеда отправились вместе в Аргос, где надеялись примириться с уже состарившимся Акрисием. Но Акрисий, услышав об их прибытии, бежал, боясь исполнения пророчества, в Фессалию. Там, не зная о присутствии друг друга, Персей и Акрисий оказались на состязаниях, устроенных в городе Ларисса. Тогда-то и сбылось предсказание оракула: во время состязаний Персей метнул медный диск, который, отскочив от земли, попал в голову Акрисию, отчего тот скончался.

Персей решил, что теперь, убив деда, он не может вернуться в Аргос и править там, поэтому занять трон Акрисия он попросил своего двоюродного брата Мегапента, а сам отправился в Тиринф, откуда, по некоторым источникам, руководил строительством фортификационных сооружений в Мидии и Микенах.

ГЛАВА 7

ЭДИП И ФИВАНСКИЙ ЦИКЛ

Цикл мифов, объединенных историей города Фивы и его царского семейства Лабдакидов[56], безусловно, столь же древний, как и истории, составляющие «Илиаду» и «Одиссею», однако дошел он до наших дней главным образом благодаря более поздним источникам. Так, история создания Фив нам известна в основном из сочинений Овидия, а о Пенфее и Эдипе миру рассказали греческие трагики V столетия до н. э. Эсхил, Софокл и Еврипид.

Кадм был одним из трех сыновей финикийского царя Агенора. Их сестра, красавица Европа, играла на берегу моря, когда влюбленный в нее Зевс, приняв обличье быка, похитил ее и привез на Крит, переплыв с ней на спине все море. Агенор велел сыновьям найти сестру, запретив возвращаться домой без нее. Блуждая по свету, Кадм достиг священных Дельф. Там оракул предсказал ему, что, покинув святилище, он встретит на своем пути корову, которая укажет место, где ему необходимо основать город. И Кадму действительно вскоре повстречалась корова. Он пошел вслед за ней. Когда корова наконец улеглась на отдых, Кадм понял, что именно здесь он должен возвести город. В благодарность богам юноша решил принести им в жертву это пророческое животное. Нуждаясь в пресной воде, он послал своих слуг, чтобы те принесли ее из близлежащего источника, фонтана Ареса. Но рядом с ним обитал ужасный дракон, который растерзал всех спутников Кадма. Подойдя к источнику, он обнаружил их жалкие останки и огромное, сытое чудовище. Лишенный помощи и легко вооруженный, он, однако, сумел уничтожить дракона, а затем по совету Афины собрал его зубы и засеял ими поле. Из них мгновенно выросло целое воинство, вооруженное мечами и копьями. Эти бойцы немедленно накинулись бы на Кадма, если бы он не знал одну хитрость: он бросил в самую гущу воинов большой камень, и те в панике стали драться друг с другом. Так продолжалось, пока не остались только пятеро из них. Эти пятеро присоединились к Кадму и стали основателями пяти знатнейших фиванских родов.

Город, основанный Кадмом, быстро стал богатым и могущественным, и его основатель процветал вместе с ним. В его браке с Гармонией, дочерью Ареса и Афродиты, родились четыре дочери – Ино (Левкофея), Автоноя, Агава и Семела – и сын Полидор. Те со временем также обзавелись детьми, в частности, Автоноя стала матерью Актеона, страстного охотника с печальной судьбой: превращенный Артемидой в оленя за то, что увидел ее обнаженной во время купания, он был растерзан своими собаками.

Красавица Семела была совращена Зевсом и родила от него ребенка. Это был Дионис, бог виноделия. Снедаемая ревностью Гера уговорила Семелу попросить Зевса явиться во всем своем божественном величии владыки Олимпа, таким, каким он был в день своей свадьбы с ней, Герой. Так якобы Семела испытает его любовь: если он любит ее, то исполнит ее желание. Зевсу не удалось убедить Семелу отказаться от своей просьбы. Он предстал перед ней в сверкании молний и… испепелил ее огнем. Из ее тела он извлек младенца и зашил его себе в бедро, откуда в назначенное время тот появился на свет.

Родственники Семелы отказывались верить в вину Зевса во всем случившемся. Культ Диониса легко распространился по всей Греции. Его неприятие имело место лишь в Фивах во время правления там двоюродного брата Диониса – Пенфея, сына Агавы.

С культом бога виноделия Диониса в классический период связаны мифы о менадах, его спутницах. Полуобнаженные, простоволосые, они постоянно следуют за ним по лесам и горам, пребывая в экстатическом трансе; они пьют вино, кормят грудью молодых животных или разрывают их на части и съедают, подпоясывают себя задушенными змеями – словом, ведут себя как безумные[57]. Поведение менад определило характер оргий в честь Диониса, а поскольку в них участвовали преимущественно женщины, то правители-мужчины относились к этому культу с неприязнью. И это понятно, ведь они привыкли властвовать над женщинами и держать их взаперти. На тему дионисии – трагедия Еврипида «Вакханки». В пьесе Дионис прибывает в Фивы и решает наказать семейство матери за маловерие: и в их сестру, и в него самого. Для всех женщин Фив, включая сестер Семелы, характерно восторженное отношение к богу. В его честь они устраивают оргии на горе Киферон. Пенфей, правитель Фив, относится с подозрением к своему длинноволосому, женоподобному двоюродному брату Дионису, но чары бога столь велики, что и Пенфей подпадает под них и идет на Киферон вместе со всеми. Увидев Пенфея на горе, Дионис наклоняет высокую сосну, чтобы двоюродный брат мог сесть на самую ее верхушку и видеть все, что захочет. Устроившись на дереве, Пенфей становится легкой добычей для менад, которые вырывают сосну с корнями и растерзывают его. Среди менад – родная мать Пенфея Агава. Она торжествующе возвращается в Фивы, неся в руках голову своего сына, при этом думая, что несет голову молодого льва. В конце пьесы, когда чары спадают с ее глаз, она осознает, что натворила, и все понимают, насколько велика власть бога.

Эдип, праправнук Кадма, пожалуй, наиболее популярный после Геракла герой греческих мифов. Он прославился тем, что отгадал загадку Сфинкс, и еще своим кровосмесительным браком с матерью, но самое главное – он был прообразом трагического героя, чья жизнь стала воплощением людского невежества: человек ничего не знает о себе и своей судьбе.

Эдип был сыном Лая, фиванского царя, и его жены Иокасты. Поскольку оракул предсказал Лаю смерть от рук собственного сына, он отдал новорожденного пастуху, чтобы тот оставил его на горе Киферон на растерзание диким зверям. Ноги младенца были проколоты у лодыжек булавкой, чтобы он не мог никуда уползти. Это и объясняет смысл его имени: «человек с распухшими ногами». Однако добрый пастух не смог совершить такое злодеяние и отдал младенца другому пастуху, служившему коринфскому царю Полибу. Пастух отнес его царю Коринфа, и тот, будучи бездетным, с радостью взял мальчика и воспитывал его как своего собственного сына.

Эдип рос. Правда о его рождении держалась в тайне. Но вот однажды один из подгулявших жителей Коринфа язвительно обозвал его подкидышем и сказал, что коринфские цари не настоящие его родители. Полиб уверял Эдипа, что это неправда, но Эдип все-таки решил отправиться в Дельфы и там все узнать от оракула. Предсказатель не раскрыл тайну его происхождения, но сообщил, что ему суждено убить своего отца и жениться на своей матери. Потрясенный услышанным, Эдип забыл о своих сомнениях и решил не возвращаться в Коринф, пока живы его родители.

В это же время его настоящий отец Лай проезжал в окрестностях Дельф. На перекрестке трех дорог Эдипу встретилась его колесница. Один из слуг Лая грубо приказал Эдипу освободить дорогу, а когда тот не захотел подчиниться, набросился на него. Сидевший в колеснице Лай ударил Эдипа скипетром, а тот в ответ убил напавшего своим дорожным посохом. Одолев обидчиков, Эдип продолжил свой путь.

Огибая Коринф, он подошел к Фивам, городу Лая. Вход в город охранялся Сфинкс, чудовищем с лицом и грудью женщины, телом льва и крыльями птицы. Каждому идущему в город, Сфинкс задавала загадку: «Кто из живых существ утром ходит на четырех ногах, днем на двух, а вечером на трех?» Всех, кто пробовал и не сумел отгадать загадку, чудовище разрывало своими когтями и бросало в пропасть. Когда о смерти Лая стало известно в Фивах, было объявлено, что царство и рука его вдовы Иокасты достанутся человеку, который сможет отгадать загадку Сфинкс и таким образом избавить жителей Фив от чудовища. Эдипу не составило труда дать правильный ответ: «Это человек: в детстве он ползает на четвереньках, став взрослым, ходит на двух ногах, а в старости прибегает к помощи "третьей ноги" – костыля». Услышав правильный ответ, Сфинкс в отчаянии бросилась со скалы и разбилась насмерть.

Граждане Фив встретили Эдипа как победителя и провозгласили своим царем. Он женился на Иокасте, и они счастливо прожили много лет. Эдип был мудрым и добрым правителем, а Иокаста родила ему двух сыновей, Этеокла и Полиника, и двух дочерей, Антигону и Йемену. Но боги не забыли свое проклятие и наслали на Фивы другую напасть – моровую язву. Это описано в трагедии Софокла «Царь Эдип».

Жизнь в Фивах стала поистине ужасной: на полях и в садах погиб урожай, скот перестал плодиться, дети болели, а еще не родившиеся умирали в чреве матери – боги же оставались глухи ко всем мольбам. Брат Иокасты Креонт, вернувшись от дельфийского оракула, объявил, что все напасти пройдут, когда будет наказан убийца Лая. Эдип немедленно принялся искать его и перво-наперво испросил совета у слепого прорицателя Тиресия. Тиресий не хотел открывать ему правду, но под натиском собеседника все же сказал, что тот имеет отношение к убийству. В конце концов пророк объявил Эдипу, что именно он тот грешник, из-за которого в городе такие беды. Он также предсказал, что Эдип, считающий себя мудрым и рассудительным, не поверит этим словам, откажется признать, кто он и что он содеял.

В ответ на это Эдип пришел в ярость. Он предположил, что все это заговор брата его жены Креонта, желающего занять царский трон. Иокаста тоже не поверила в предсказание, как и в то, что Эдип убил ее первого мужа, – ведь Лай погиб на месте пересечения трех дорог. Вдруг Эдип вспомнил о своем давнем столкновении со стариком около Дельф. Он стал расспрашивать Иокасту о внешности Лая (возраст, насколько Эдип похож на него) и о численности сопровождавшей его свиты. Услышав ответы, он понял, что это был Лай, а значит, именно он, Эдип, лишил царя жизни. Пока он ждал подтверждения от слуги, спасшегося в той стычке на перекрестке трех дорог, прибыл посыльный из Коринфа с сообщением о смерти Полиба. Жители Коринфа просили Эдипа о возвращении, но он не решался на это, боясь, как бы не исполнилось второе пророчество.

Исполненный благих намерений посыльный, обеспокоенный переживаниями Эдипа, уверил его в том, что Полиб и его жена действительно не настоящие его родители. Он уверенно говорил об этом, потому что сам принял младенца из рук одного из пастухов Лая, принес его на другую сторону горы Киферон и отдал Полибу. Но и теперь Эдип не понимал связи между всеми этими событиями и, вопреки попыткам встревоженной Иокасты остановить мужа, продолжал поиски истины. Он потребовал, чтобы к нему привели того самого пастуха Лая. Волею судьбы этим пастухом оказался именно тот единственный свидетель, выживший во время убийства Лая. Пришедший человек, теперь уже совсем старик, рассказал о том, как он много лет назад из жалости отдал младенца пастуху Полиба вместо того, чтобы убить его, как было приказано. Этим ребенком был Эдип, занимающий теперь отцовский трон и отцовское ложе.

Иокаста не стала ждать конца рассказа. Опередив Эдипа, она вернулась во дворец и покончила с собой. Эдип, увидев ее повесившейся, обезумел от горя и, сорвав с ее платья золотую застежку, выколол ею себе глаза: как мог он теперь, зная столь страшную правду, смотреть на мир! В финале трагедии хор возвещает о морали истории: только самонадеянный человек может думать, что богатым, влиятельным, благополучным людям ничто в жизни не угрожает; на самом деле ни один человек не защищен от беды и весьма опрометчиво называть счастливым любого из смертных.

Эдип просил Креонта о немедленном изгнании, но ему не позволяли оставить Фивы несколько лет, пока это наказание не было назначено оракулом. Спустя годы он был отпущен, но уже гораздо меньше стремился уйти. Теперь, состарившийся, он был вынужден скитаться по свету, прося пропитания и убежища. Слепого отца сопровождали Антигона и Йемена. В то время как дочери скрашивали его жизнь, сыновья, Полиник и Этеокл, удалялись и от него, и от своего дяди Креонта, и друг от друга[58]. Братья договорились о том, что будут по очереди править в Фивах, но после первого года пребывания на троне Этеокл отказался отдать власть брату. Полиник удалился в Аргос, собрал там отряд воинов и направился с ним к своему родному городу, намереваясь устроить осаду. Эти события нашли отражение в трагедии Софокла «Эдип в Колоне», посвященной последним годам жизни Эдипа, когда он нашел приют в оливковой роще Колона, поселения близ Афин.

С помощью Антигоны Эдип приходит под защиту алтаря, ожидая прибытия Тесея, правителя Афин. В этот момент с новостями из Фив прибывает Йемена. Противостояние братьев с каждым днем становится все острее. По словам оракула, победителем будет тот из них, на чьей земле найдет прибежище Эдип. Эдип, одинаково разгневанный недальновидным и эгоистичным поведением и Креонта, и своих сыновей, объявил, что не будет поддерживать никого из них – пусть они борются между собой и, как он надеется, уничтожат друг друга. Поэтому, когда прибывает Тесей, Эдип просит у него позволения провести свои последние дни в Афинах. Внимательно выслушав просьбу, Тесей предлагает старику перебраться в более комфортное место, но тот отказывается. Затем появляется Креонт, который решил заставить Эдипа вернуться назад, но не в сами Фивы, а в какое-нибудь окрестное селение, чтобы в случае необходимости воспользоваться тем, что Эдип у него. Когда Эдип отверг дружбу Креонта и не задумываясь отклонил сделанное предложение, взбешенный Креонт стал угрожать Эдипу, что заберет его силой. Он уже отнял у него Йемену, а теперь его воины собирались сделать то же самое с Антигоной, чтобы увезти ее далеко от беспомощного отца.

Тесей, вернувшийся в тот момент, когда Эдипа пытались оттащить от алтаря, возмутился действиями Креонта и пообещал Эдипу сохранить рядом с ним дочерей. Он потребовал от Креонта вернуться назад в Фивы. Спустя немного времени прибывает и Полиник, преследующий ту же цель – получить защиту отца, которого когда-то помог изгнать из Фив. Он также полон решимости забрать отца, потому что знает о его решении остаться в Колоне до конца своих дней. Пьеса заканчивается очень драматично: после того как Эдип исчез в священной роще, приехал посыльный, чтобы описать для истории удивительную кончину этого человека, засвидетельствованную только Тесеем. Звучит объявление о том, что Эдип свое благословение отдал не сыновьям, а Афинам, получившим отныне защиту.

Осада Фив Полиником и его союзниками описана в трагедии Эсхила «Семеро против Фив». Семь воинов штурмуют семь ворот Фив, и Полинику выпадают именно те, что защищает Этеокл. И хотя защитники Фив отражают нападение, оба брата гибнут в поединке на мечах – таким образом осуществляя проклятие Эдипа и продолжая печальную историю его рода.

Действие «Антигоны» Софокла начинается именно с этого момента. Поскольку оба наследника Эдипа мертвы, правителем Фив становится Креонт. Своим указом он повелевает похоронить Этеокла со всеми почестями, как царя, отдавшего жизнь за свою отчизну, а предателя Полиника, приведшего на родную землю войска иноземцев, оставить без погребения там, где он был сражен, на растерзание собакам и стервятникам. Желая быть уверенным в том, что его приказ будет выполнен, Креонт велел охранять мертвого Полиника. А вскоре стражники вернулись к нему с Антигоной: они задержали ее, потому что она бросала горстки земли на изуродованное тело брата, чтобы хотя бы символически похоронить его. Когда девушку призвали к ответу, она сказала, что никто не в силах изменить законы богов, которые требуют от людей захоронения своих родственников. Законы богов необратимы и неизменны и выше законов людей. В «Антигоне» Софокл приводит этот миф, чтобы исследовать конфликт между законами людскими и божественными: как вести себя смертному человеку, если эти законы вступят в противоречия? Хотя, казалось бы, приоритет божественного закона неоспорим в любой ситуации, вопрос этот вовсе не столь прост. Антигона изображается как упорная, сильная женщина, не только не желающая довольствоваться прелестями жизни в традиционной женской ипостаси, но и бросающая вызов законам своего опекуна. Креонт же вначале производит хорошее впечатление как человек, делающий все возможное, чтобы управлять своим городом строго по закону.

Однако, когда Антигона не выразила раскаяния в содеянном, Креонт приказывает заточить ее в пещеру, где она должна погибнуть от голода. Жестокий способ сведения счетов, но он освобождал его от прямой ответственности за смерть девушки. Узнав об этом решении, жених Антигоны, он же сын Креонта, Гемон приходит к отцу и умоляет сохранить жизнь своей невесте, пытаясь убедить его в том, что такое наказание не просто варварское, но еще и политически неблагоразумное, поскольку Антигона стала в Фивах народной героиней. Однако Креонт остается непреклонным, подобно деревьям, которые не подчиняются стремительно бегущему потоку наводненной реки, или моряку, который не спускает паруса перед бурей. Он принял решение и не собирается отступать. И только когда прорицатель Тиресий сказал ему, как ужасны будут гнев и наказание богов, каким тяжким бременем ляжет этот грех на род Креонта, тот наконец спрашивает совета у хора и идет освобождать Антигону из заточения. По пути он задерживается на мгновение – как оказалось, весьма опрометчиво, – чтобы посмотреть, как хоронят Этеокла, а затем подходит к пещере и… видит там своего сына, держащего на руках мертвую Антигону – девушка покончила с собой, удавившись собственным поясом. Гемон не выдерживает такого удара и пронзает себе грудь мечом. Возвращение домой также не сулит Креонту ничего хорошего: его жена Эвридика наложила на себя руки, и последними ее словами были проклятия, адресованные мужу. Сраженного происшедшим Креонта уводят со сцены, а оставшийся хор провозглашает мораль пьесы: счастье человека зависит главным образом от его мудрости и оттого, насколько он почитает богов.

ГЛАВА 8

ОБРАЗНОЕ НАСЛЕДИЕ ГРЕЧЕСКОЙ МИФОЛОГИИ

В V веке до н. э. в Афинах, конечно же, не существовало книг, в которых описывались мифы, потому что греки считали их частью своей жизни. Мифологические герои и события были, скорее всего, интегрированы в греческое общество, находя отражение в разные периоды жизни людей – от младенчества до старости. Вопрос о том, верили ли греки V столетия во все эти истории, наверное, риторический. Если говорить, что они воспринимали мифы как исторические факты, то невольно встает другой вопрос: как вообще греки определяли историю? Схожая проблема возникает, если слово «верить» ассоциировать лишь с понятием «религиозная вера».

Дошедшие до нас сведения позволяют сделать вывод о том, что мифология органично «вплеталась» в реальную жизнь людей, «работая» одновременно на нескольких уровнях. Увлекательные истории о жизни богов служили, в частности, определенного рода развлечением, они нашли свое отражение в музыке, поэзии, изобразительном и прикладном искусстве, чем так широко известен греческий мир. В то же время мифы обеспечили неистощимый запас не только примеров хорошего или плохого поведения, которые так необходимы для воспитания молодежи, но и примеров, помогающих осмыслению мира старшим поколением: превратностей судьбы, отношения судьбы и характера человека, загадок жизни. Кроме того, все истории, описанные в мифах, сложные взаимоотношения богов и героев, их привязанность к определенным местам, сформировали сложную систему культов, служение которым было очень важным для всей греческой социальной структуры.

Все цивилизации нуждаются в мифологии, и многие создают свою собственную. Но поскольку греческая цивилизация лежала в основе западного общества и до недавних времен изучение греческой культуры было включено в систему западного образования, многие западные народы адаптировали греческие мифы и использовали их вместе со своими собственными, современными или историческими, легендами. Возглавили этот процесс римляне. Они, слегка адаптировав для себя греческий пантеон, поместив туда своих, римских богов, бесконечно воспроизводили греческие мифы в литературе и искусстве. Для Рима, как республики, так и империи, Греция считалась эталоном культуры и цивилизации: те, кто хотел продемонстрировать свои вкус и эрудицию, непременно украшали стены своих домов картинами, изображающими сюжеты из греческой мифологии, а после смерти их хоронили в мраморных гробах, украшенных сценами сражений греков и амазонок или изображением бога Диониса со своим традиционным окружением. Содержание римской поэзии также основано на греческой мифологии. Множество греческих мифов сохранились только благодаря Публию Овидию Назону, поэту эпохи Августа. В то же время его современник Вергилий обосновывал истоки римской цивилизации и славил ее процветание в эпической поэме «Энеида», действие которой начинается с разграбления Трои, эпизода, описанного в самом замечательном из всех греческих мифов.

Широкое распространение христианства ничем не ограничивало популярность мифов и их постоянное влияние на искусство, музыку и литературу. С возрождением интереса к античной классике в эпоху Ренессанса поэзия Овидия еще больше стала вдохновлять поэтов и художников. Его произведения были первыми классическими текстами, которые принесли пользу от изобретения печати в конце XV столетия. Они были широко переведены и составили фундаментальное наследие, оказывающее влияние на распространение и восприятие греческих мифов в последующие столетия. Еще в период Раннего Возрождения художники с удовольствием изображали языческие сюжеты из греческой мифологии рядом с обычными христианскими темами: так, сегодня в галерее Уффици во Флоренции полотна Боттичелли «Рождение Венеры» и «Афина Паллада и Кентавр» соседствуют с его же картинами, изображающими Благовещение и Мадонну. Начиная с эпохи Раннего Возрождения и до XVTII столетия Италия, и Рим в частности, была важным центром для художников, интересующихся классическим прошлым. Попасть туда стремились живописцы из всех стран, среди них, например, французы Никола Пуссен и Клод Лорен. И это неудивительно: художники, черпавшие вдохновение в искусстве античности и в искусстве христианском, находили в Риме и то и другое.

В Северной Европе классическая мифология никогда не имела большого влияния на изобразительное и прикладное искусство, но ее воздействие было сильно в литературе. Например, в Англии эпохи королевы Елизаветы классические тексты, и латинские, и греческие, переводились с огромным энтузиазмом, поэтому мифология стала весьма доступна поэтам той эпохи. В XVII столетии во Франции греческая трагедия получила современное звучание благодаря такому мастеру пера, как Жан Расин, который переложил на язык пьесы древние мифы о Федре, Андромахе, Эдипе и Ифигении.

Революционное развитие философской мысли в Европе XVIII столетия, в эпоху Просвещения, вызвало появление негативного отношения к греческой мифологии. Для этого времени характерным было презрение к фривольному стилю мифологического повествования и стремление основываться только на научных и философских достижениях Греции и Рима. Типичный показатель таких перемен – живопись Жака Луи Давида, и в частности его полотно «Смерть Сократа». Однако это практически не коснулось мифов, в которых изображена картина той давней эпохи. Они продолжали быть важнейшим источником исторических сведений для драматургов, и особенно для тех, кто писал либретто – например, для опер «Адмет» и «Семела» Генделя, «Идоменио» Моцарта и «Ифигения в Авлиде» Глюка.

К концу XVIII столетия, во всех направлениях культуры взял верх романтизм и интерес к Древней Греции вновь возрос. Это было связано еще и с тем, что Греция, так же как и Италия, стала важным пунктом в большом путешествии по классической Европе. Наиболее практично мыслящие представители европейской творческой молодежи, посещавшие эгейские берега, вроде архитекторов Джеймса Стюарта и Николаса Реветта, возвращались домой, чтобы воздвигнуть под северным небом архитектурные сооружения на основе стилей и пропорций греческих творений.

Богатое воображение позволило им с новых позиций взглянуть на те сцены, которые они видели в Греции, переосмыслить сюжеты и затем изобразить образцы классического прошлого в произведениях новой большой «греческой» волны в литературе и искусстве.

В Англии, например, популярность греческой мифологии достигла пика в XIX столетии. Это был период новых переводов греческих трагедий и Гомера, а они в свою очередь вдохновили современных поэтов. Ките, Байрон и Шелли обязаны многими своими сюжетами именно классикам, да и вообще, трудно найти поэта XIX столетия, который бы не пользовался этими сюжетами. Увлечение эллинизмом увенчанного лаврами поэта королевы Виктории лорда Алфреда Теннисона было таким сильным, что даже созданные им портреты, наиболее типичный из которых изображает английский двор времен короля Артура, наполнены атмосферой эпохи Гомера. Классическая мифология вдохновила его на создание нескольких поэм. Так, «Пожиратели лотоса» – глубоко романтическое видение, одновременно и экзотическое, и удручающее, рассказывающее о событии, очень кратко затронутом в «Одиссее»; его Одиссей (в «Улиссе») воплощает в себе черты и греческого героя, и беспокойного джентльмена Викторианской эпохи.