Сзади двое мужчин: один из них - бородатый охотник, его ружье заперто в багажнике, другой - командировочный в шляпе. Пассажирка смотрит на Славу вот Такими глазами, но все-таки не Такими, как Славина жена (кстати, тоже Татьяна), когда он с дельтапланом на плечах разбегается по плоской крыше своего пятиэтажного дома. Даже троим Татьянам ясно, что Слава совершает отчаянный трюк. Потом Слава спел пилотскую песню, и мы подпевали: гимн мотору и ласковые слова восходящему ветру и солнцу. Тем временем темь за окном поредела. Таня смело потушила свет, и в комнату ворвалась луна. Луна и сама светила ярко, но еще она отражалась от Когутайского ледника.
      - Пошли, - сказал мне Слава, встал и включил свет. - Пора!
      Мы вышли из уже запертой гостиницы, и пожилой дядя Магомет в коричневой бараньей шапке запер за нами дверь. С ясного, насквозь просвеченного неба летел легонький серебристый снежок совершенно неясного происхождения. Ледник перед нами вызывающе сиял, и мы невольно остановились.
      - Или сегодня или никогда, - заговорил Слава. - Через год я уже себе этого не позволю.
      - Почему ты ее не взял с нами?
      Он не удостоил меня ответом.
      Мы направились вдоль северного склона Чегета по тропе, где днем людно, как утром в метро. Только все толкутся на лыжах. Теперь здесь мы были почти одни; лишь изредка впереди из полос тени создавалась одинокая фигура путника, спешащего из Терскола в Чегет. И неясно еще было: достучится ли путник до дяди Магомета и как посмотрит на него дядя через стеклянную запертую дверь.
      Мы осмотрели посадочную площадку, и Слава показал, где надо развести костры. И, как положено в таких случаях, сверили часы.
      - Дежурный по канатке проснется? - спросил Слава.
      - Если обещал, проснется.
      Мы пошли опять по той же тропе. Я провожал его, потому что успевал проводить и вернуться, пока он поднимется и подготовит дельтаплан.
      Мы шли быстро. Вдруг Слава остановился:
      - Эх, Коля, - воскликнул он, - как прекрасна жизнь, если даже с девушкой остаться некогда!
      Мы дошли почти до Когутайской поляны, ледник уже просвечивал меж сосен, когда Слава остановился:
      - Посмотри на это облачко, - попросил он. Маленькое прозрачное облачко скользило между нами и луной.
      - Быстро пройдет, - сказал я.
      - Слишком быстро... Куда оно идет?
      - Туда.
      - Вниз по долине?
      - Вниз.
      Он стоял и дальше идти не собирался.
      - Ты что, думаешь, небо затянет?
      - Не-ет. Не затянет... Я рассчитал, где будут ночью потоки вниз по склону, а где вверх. Надо уйти от склона в восходящем потоке. И как можно дальше. Это необходимо. Если этот ветер, который дует сейчас вверху, через час опустится - мне крышка.
      - Может опуститься?
      - Мало вероятно, но все-таки.
      Минуту назад я был с ним уже там, в сияющей высоте, над чернеющей долиной, где мой приятель зажег три красных огонька и стоит, вглядываясь, вслушиваясь, и представляет сам себя в полете. Я уже разбегался там, наверху, на скалах, за секунду до того с замиранием сердца решившись: "Пора!"
      А он медлил. Что-то он не спешил. Если бы Таню мы взяли с собой, он бы сейчас не медлил. И, видно, поняв мои мысли, он сказал:
      - Подождем часок, Коля. Мы ведь с тобой, слава богу, одни.
      Через час вниз по долине рванул ветер. Мы услышали его издали, подождали, и он налетел. Заходили большие деревья, донесся шум Баксана, незамерзшего где-то рядом.
      - Ну вот, - сказал Слава, - а ты говорил, что нужны зрители. Я не самоубийца...
      Мы проснулись в моей комнатушке, похожей на каюту в подводной лодке. По диагонали из верхнего угла в нижний протянулись трубы дельтаплана. Ткань крыла свисала над нами. Из вентиляционной дыры пробивался свет пасмурного утра.
      - Сегодня уеду, - заговорил Слава.
      - Почему?
      - Понимаешь, надо знать, когда уезжать. Плохо, если пропустишь момент.
      Слава уехал. Прощаясь, он подарил мне дельтаплан. Не хотел я принимать такой царский подарок:
      - Ты ведь строил его год, и ткань дорого стоит... Но он наставлял меня не слушая:
      - Сверху не летай. Аппарат мне не понравился в последнем полете. Летай на склонах внизу...
      Привычное течение непривычной горной жизни легко нарушилось. Дельтаплан вторгся из другого мира, путая расстановку персонажей. Но и Таня, становясь главной героиней, была вне основного русла традиции, потому что она прекрасно каталась на лыжах, лучше многих инструкторов. И эти короли микрогосударств теряли при ней очарование и могущество. Нравилось ли им это? Лишний вопрос.
      Неожиданно покинув сцену, Славик оставил после себя дельтаплан и Таню, с которой даже не попрощался. Дельтаплан занимал большую диагональ моей "каюты", а Татьяна назначила свидание одновременно двум инструкторам, в числе которых меня не было.
      Все знали, что я стал владельцем летательного аппарата, и все знали теперь о Татьяне, которая на северной трассе обогнала двух инструкторов. Гонка продолжалась в долине.
      Татьяна посетила мою "каюту", посмотрела на дельтаплан и "не поверила", что Славик уехал. Она просила "ему" передать, что "все" завтра ждут полетов на Третьем Чегете. Кроме того, она еще успела распустить слух, что полеты состоятся.
      Я хотел совершить несколько пробных полетов внизу, как и советовал Славик. Но значительный круг болельщиков и помощников, который сразу образовался, советовал поупражняться на Третьем Чегете от стартового домика вниз к верхней станции канатки - самое людное место на самом верху горы. Каждому, кто умеет летать на дельтаплане и знает склоны Третьего Чегета, ясно, что приземлиться там негде. Я знал склоны, но не умел летать и согласился...
      Я становился комическим персонажем: сейчас он шлепнется, и все засмеются. Летательный аппарат совершенно театральный, ситуация тоже, герой тоже, настоящая лишь высота. Я начинаю серьезно относиться к происходящему, но и моя серьезность соответствует комическому сюжету. Комизм и трагизм легко замещают друг друга: начинается с одного - заканчивается с другим.
      Стоя у стартового домика, я смотрел вниз на площадку у станции и совершенно ясно видел, что там мне не сесть. И пытаться нечего: высота будет слишком маленькой, чтобы развернуться, а в прямом полете врежусь в станцию или пролечу над ней и врежусь в скалы. Интересно, что, кроме меня, этого никто не видит.
      Татьяна была тут как тут.
      - Действительно Слава уехал? - спросила она наивно.
      - Нет, он сейчас придет и полетит. Я механик - собираю дельтаплан.
      - Он вам доверил?
      - Конечно.
      - Вы, пожалуйста, внимательно собирайте. Хорошо?
      Я обещал очень внимательно собирать.
      Она мне помогала. Она не знала, что к чему надо прицеплять, но старалась, чтобы я сосредоточился. Она стояла рядом, сняла лыжи. Она вдруг стала совсем другой, эта Татьяна. Только она была серьезна, одна среди всех, кто стоял вокруг. Когда все было готово, она спросила.
      - Что ты видишь внизу?
      Я улыбнулся ей.
      - Ты все-таки полетишь?
      - А ты как советуешь?
      - Ты будь внимательным. - Она подчеркнуто говорила мне "ты", и это короткое доверительное "ты" каждый раз откликалось во мне светлым аккордом.
      - Ты подумал про ветер?
      - Да.
      - Ты ведь не будешь здесь садиться, а полетишь в самый низ? Да?
      - Да. .
      Я проверил замок подвесной системы, потом оглядел все крепления на дельтаплане. Если бы сейчас я рассмеялся, снял дельтаплан и сказал: "Пошутили и хватит", - она бы, наверное, меня расцеловала.
      Слабый ветерок пришел снизу и чуть приподнял дельтаплан, уменьшая его тяжесть.
      - Завтра собрались пойти погулять на Нарзаны, я приглашаю тебя, сказала Татьяна.
      Черт побери, смелости ей было не занимать. А я суеверен, оглянулся, где бы взять деревяшку - постучать, посмотрел на лыжи. В них не было ни кусочка дерева.
      Внешне полет проходил нормально. Тысячам горнолыжников и горнопляжников он показался, наверное, легким и красивым. А я каждую секунду боролся за жизнь. И только уже в самом низу, пролетая над восьмиэтажной гостиницей "Чегет" и над поляной выката, уставленной яркими автобусами и заполненной людьми, поднявшими лица на легкий звук дельтаплана, начал я обретать уверенность.
      Впереди сверкало нетронутым снегом междуречье Донгуз-Оруна и Баксана. Я приземлился там в глубокий пушистый снег.
      Вокруг не было ни единого следа. И ни единого звука. Чегет за спиной уходил в невероятную высь, на нем черными точками перемещались лыжники. Впереди скалистые вершины Когутаев отклонились от меня, откинулись назад и смотрели вниз. Потом долетел приглушенный деревьями автомобильный гудок с шоссе...
      Следующим утром я пребывал в замечательном настроении: не было планов на будущее, воспоминаний об огорчениях тоже не было, равно как и успокоительных мыслей о том, что было в жизни хорошего. Напевая пилотскую песенку, я разбирал опорные трубы дельтаплана на самые короткие части и упаковывал в чехол, готовя к отправке в Москву. Потом я надел легкую обувь и по твердой, замерзшей снежной тропинке, а потом по сухому асфальту шоссе, густо пересеченному тенями деревьев, побежал вниз, к Нарзанам. Полеты были пока еще не для меня.
      Но ведь это игра... *
      Кто кого учит
      Леня устал, ему три года, он не может идти слишком долго по размокшей глинистой тропе. Но если я его посажу на плечи, то не смогу двумя руками отряхивать от воды ветви перед ним и тогда он промокнет насквозь. А нам еще довольно далеко идти.
      - Папа, почему земля не стоит?
      - Это у тебя самого ноги разъезжаются.
      - Почему?
      - Потому что ты по глине скользишь.
      - Я не скольжу.
      - Нет скользишь, ноги у тебя разъезжаются.
      - Они сами, - сказал Леня и обиделся. Теперь он чуть не падал.
      - Ты тихонько ставь ноги, и не надо поворачивать носки наружу.
      - А где ружа? - Леня оглянулся по сторонам и посмотрел на меня, как мне показалось, хитровато.
      - Почему ты все время спрашиваешь и спрашиваешь, вместо того чтобы внимательно ставить ноги?
      - Внимательно это как?
      - Внимательно это вот так, смотри...
      Мы некоторое время идем молча, и Леня говорит:
      - Я устал идти внимательно.
      Я посадил его на плечи, но он сразу попал под потоки воды. До лагеря, где нас ждали, где был большой костер, палатки, где можно было Леню переодеть и уложить спать в тепле, было далеко.
      Неудачной получилась наша прогулка, но кто же знал, что зарядит этот дождь. Конечно, кое-что на случай дождя я взял, но нет ничего такого, что бы не промокло, когда продираешься через кусты в дождь. Разве что водолазный костюм.
      Я опять поставил малыша на тропу и стал отряхивать перед ним кусты. И опять он сказал, что давно уже очень, очень устал. Я стал его поучать:
      - Леня, нужно быть упрямым.
      - Мама говорила, что не нужно быть упрямым.
      - Ну хорошо, нужно быть настойчивым.
      - А что такое настойчивым?
      - Настойчивый - это когда продолжаешь начатое дело, как бы ни было трудно.
      - А зачем трудно?
      - Потому что жизнь - не игра. В ней бывает и трудно, и плохо. И надо быть терпеливым. Понял?
      - Понял. Давай все-таки лучше играть.
      - Сейчас не время.
      - Почему?
      - Ты вот что - не задавай больше вопросов, а старайся не падать.
      - Почему?
      - Сейчас не надо.
      - Не спрашивать?
      - Нет.
      - А зачем мы пришли в лес?
      Он меня отвлекал, и я немного заблудился. Задавать вопросы ему до этого никогда не запрещали, и теперь, в три года, он никак не мог примириться с этим.
      Я укутал его во все, что было, и, усадив на плечи, ринулся через кусты. Я старался защитить его от веток, но все-таки его стегануло по лицу. Он заплакал. Я схватил его в охапку, прижал к себе и снова полез через кусты. Через некоторое время мы оказались на полянке, и я решил здесь заночевать. Кусок полиэтилена у нас был, мы могли соорудить из него тент от дождя; и спальный мешок, в котором мы вдвоем помещались, тоже был. Лес кругом был сырой, лиственный, и мне не сразу удалось зажечь огонек. Потом я стал рыться в рюкзаке, доставая котелок, еду. Леня тем временем приволок сырую корягу, положил ее на не окрепший еще костерок и погасил его. Я вспылил:
      - Ну кто тебе позволил?!
      Он молчал.
      - Почему ты молчишь? Отвечай, кто тебе разрешил? Ну?
      - Киса.
      - Что киса?
      - Киса разрешила.
      - Почему ты обманываешь? Никакой кисы нет.
      - Я не обманываю. Ты сказал "отвечай"...
      Пожалуй, он был прав: я требовал ответа, и он, как мог, придумал ответ.
      Я снова стал возиться с огнем и, когда костер затеплился, постепенно разгораясь, снова занялся устройством ночлега. Леня опять притащил сырую дубину и готовился придавить ею огонь. Я его остановил:
      - Не надо подкладывать ветки в костер.
      - Почему?
      - Потому, что ты его потушишь. А он нам нужен, чтобы сварить еду и чтобы мы с тобой потом погрелись у костра.
      - Значит, костер для меня тоже?
      - Да.
      - Почему же тебе можно подкладывать дрова, а мне нельзя?
      Тогда я попросил его, прежде чем кидать ветки в костер, показывать мне. Он сказал удивленно:
      - Значит, можно спрашивать?
      Он тут же притащил ветку и, получив отрицательный ответ, отправился искать другую дровину. Она опять оказалась непригодной. Я объяснил ему, какие нужно искать ветки.
      В течение следующих десяти минут он принес мне сорок веток, по одной, и сорок раз спросил: "А эту можно?.." Он даже не менял интонаций - как замкнутое кольцо магнитофонной пленки с записью единственного вопроса. Он проделывал это с неимоверной резвостью, и я подозреваю, что подходил ко мне с одними и теми же ветками, пока не добивался положительного ответа.
      Темнело, я спешил, натягивая в кустах тент, злился из-за этой вынужденной ночевки, с неприязнью вспоминал правоту тех, кто уговаривал меня "не таскать ребенка в лес" (удивительно, как часто слишком осторожные бывают "правы"!).
      На костер мне смотреть было некогда, и я автоматически отвечал: "Да... да... да... да", на большее меня уже не хватало. Леня мигом затушил огонь, и даже котелок, подвешенный над костром, скрылся под грудой "сырья". Я покончил с тентом и снова пошел в лес собирать сухие ветки. Леня сидел у кострища, с любопытством поглядывая на меня.
      - Ну, что ты сделал? Теперь у нас нет костра. Ну, какой смысл было это делать?
      - Папа, - сказал он, - дай мне спички, теперь я загорю. А ты будешь подкладывать ветки. Потом опять ты для меня загоришь костер, и я буду подкладывать.
      Я тихонько опустил хворост на землю, перевел дух. Мне стало стыдно своей вечной озабоченности, напряженности, внутренней суеты.
      Он прав. Он преподал мне урок: ведь мы пришли в лес для забавы. Какое имеет значение, как складывается игра, разве можно забывать, что это игра?!
      Заключительный разговор с недоумевающим, но доброжелательным читателем *
      - Совершенно непонятно, для чего, казалось бы, разумные и серьезные люди ходят в походы - бесцельные, а порою трудные и опасные?
      - Это такая игра.
      - Зачем?
      - Игра есть игра. Человеку необходима игра.
      - Ну, знаете, такими ответами вы меня не убедите. Это просто не ответы. Вы объясните мне (если понимаете), что такое игра, как она устроена и почему вам нравится в нее играть?
      - А вы постараетесь понять?
      - Да.
      - И готовы для этого напрягаться?
      - По мере сил и возможностей.
      - Отлично, большего не требуется! Вы, наверное, заметили, что без напряжения не бывает достижений, без предшествующих неудач - удачи, без усталости - отдыха и наконец без предшествующего неосуществленного желания не бывает счастья.
      - Тяжеловесно.
      - Согласен. В таком случае используем два емких понятия: "дистресс" и "стрессовый переход" и будем считать, что второе невозможно без первого. Теперь вспомним всем известное обобщающее понятие "стресс". Оно объединяет и дистресс и стрессовый переход. При стрессе в организме обнаруживают определенный набор гормонов. Но стресс бывает и от счастья и от горя, а набор гормонов один и тот же.
      - Вот чудеса! Может быть, все-таки есть гормоны счастья?
      - Увы, их нет. Но если дистрессы растут, следуют один за другим, образуют непрерывные цепи, то они составляют вредный и неприятный стресс. Если же дистрессные цепи регулярно и в благоприятном для нас ритме прерываются стрессовыми переходами (вспомните: напряжение - и достижение, желание - и осуществление...), то этот ритм обеспечивает приятный и полезный стресс. Тут все дело в динамике изменений. Поэтому модель, которую мы разбираем, и называется стрессодинамической. Эта модель нам многое может рассказать о туризме. Но я вас утомил, пора немного развеяться. Расскажу вам об одном походе, а вы проследите, как росли дистрессы и как наступил стрессовый переход.
      ...В тот раз, работая на склонах Эльбруса в гляциологической экспедиции, я оказался вблизи седловины один. Погода была идеальная, снег плотный. Когда еще такое сбудется? Я решился идти на Восточную вершину. Но восхождение получалось не очень радостным, была неприятная мысль: ежели что со мной случится, поступок мой друзьям покажется глупым и нетактичным. К тому же подмерзали ноги, и я боялся их отморозить. На вершине почувствовал усталость - было тревожно. Надевая горнолыжные ботинки, заметил дрожь пальцев. Я поехал вниз осторожно, неуверенно, без всякого удовольствия. Проехал по прикрытым снегом камням и понял, что затупил канты, но тут же забыл об этом. Над седловиной разогнался. В седловине и ниже, когда повернул на длинную диагональ к скалам Пастухова, снег был замечательный! Самый лучший, какой бывает для спуска на лыжах, перекристаллизованный порошочек, по которому летишь куда хочешь как птица. Я проехал изрядный кусок склона, ноги одеревенели, но останавливаться не хотелось. Я отогнал усталость. Наконец остановился, немного передохнул и снова бросился вниз. Вот это был стрессовый переход!..
      Чтобы использовать стрессодинамическую модель для решения интересующих нас вопросов, необходимо ввести еще одно понятие: адаптационная мощность. Это скорость производства энергии. Скорость изменения адаптационной мощности следует за отклонениями величины дистрессного фона от среднего значения, которое называют гомеостазисом. И есть еще энергетическое депо с рабочим запасом энергии. Когда запас убывает, мы устаем, а когда отдыхаем, убыль восполняется. С самых общих позиций физики, дистрессы и дистрессные цепи - это неизбежный процесс рассеивания энергии в окружающее пространство, а стрессовые переходы - тормоза этого процесса, охраняющие жизнь. Но в момент начала стрессового перехода адаптационная мощность максимальна (очень сильная радость для некоторых людей бывает даже опасна величина адаптационной мощности как раз и соответствует интенсивности стресса).
      Затевая игру, мы стремимся к благоприятному чередованию дистрессов и стрессовых переходов. Но не всегда это получается. В зимнем походе у новичков часто начинает расти опасная цепь дистрессов - "холодовая усталость": каждая неудача в борьбе с холодом отнимает тепло (энергию) и готовит следующую неудачу, затрудняя борьбу с холодом. Поэтому и выстраиваются дистрессные цепи. Основное свойство дистрессов - это способность суммироваться. И недаром говорят: "Пришла беда - отворяй ворота".
      Дистрессная цепь растет от недостатка энергии - не хватает адаптационной мощности для стрессового перехода. А энергорасход все увеличивается, и если возникает мощная замкнутая дистрессная цепь, то это катастрофа. Стоит в пургу испугаться, и холод берет в тиски, а от холода многократно усиливается страх. Так замыкается цепь. Она начинает стремительно развиваться, рассеивая энергию жизни. Тогда срочно требуется помощь спасателей. Я попытался изобразить такую цепь в рассказе "Как это могло случиться".
      Замкнутые дистрессные цепи определяют критические ситуации в жизни. Чтобы справиться с ними, нужна специальная тренировка. Как, например, у "моржей". Зимний пловец не боится проруби (так же, как опытный турист не боится пурги или высоты), он умеет стрессовыми переходами подавить дистрессную цепь. А умеет именно потому, что не боится. Процесс постепенного обучения организма привычным стрессовым переходам и есть закаливание.
      - Так как же происходит стрессовый переход?
      - О, это таинственный процесс. Вот, например, явление "второго дыхания", хорошо знакомое большинству спортсменов. Оно известно и в то же время от сознания ускользает. Вот вы бежите, растет усталость, потом... может быть удачный шаг, который из-за формы тропинки оказался легким, может быть, в этот момент выглянуло солнце... вы и не заметили, как отвлеклись (нельзя заметить момент отвлечения, потому что по своей природе он незаметен). При достаточно высокой скорости роста адаптационной мощности случайное уменьшение нагрузки вызывает стрессовый переход. Какие-то "неправильные" связи успевают превратиться в "правильные". Тогда экономия энергии еще больше увеличивается. И вот дистрессные цепи начинают разваливаться, так сказать, на ходу. Вы продолжаете бежать, но не замечаете усилий.
      Спорт - гибкий инструмент для напряжения организма: скалолаз решает задачу выбора пути и напрягает мышцы, альпинист в неизмеримо большем напряжении: влияние высоты, холода, опасность срыва, задачи взаимодействия с напарником по связке и с другими членами группы. Во время альпинистских восхождений и в туристских походах характерно растущие дистрессные цепи выводят организм на уникальный уровень адаптационной мощности. И результаты стрессовых переходов на этом уровне тоже уникальные. При помощи очень сильных стрессовых переходов мы очищаемся от дистрессов, которые накапливались годами, может быть, десятилетиями. Если считать возрастом не только количество прожитых лет, но и накопленные с годами дистрессы, то при уничтожении их "возраст" уменьшается. Такое омоложение дает удачный поход, да и любое достижение в жизни, которое потребовало большого напряжения.
      - Вот бы разгадать закон оптимального роста дистрессов, чтобы пользоваться им в игре, в быту, в медицине, в работе!
      - Нам всегда трудно решить, что оптимально в жизни. Время каждого стрессового перехода назначено внутренним ритмом организма. И условиями внешней среды. Когда меняются внешние условия, то жизнеспособный организм меняет внутренний ритм.
      - Так вот в чем дело! Значит, вы ищете внешние условия для изменения внутреннего ритма организма?!
      - Совершенно верно. Теперь вы снимаете свой вопрос: "Для чего мы ходим в походы?"
      - Да, я понимаю, в этом поиске и состоит игра. Это рискованная игра?
      - За риском кроется причина. Вот я вам доскажу мою эльбрусскую историю.
      ...Спускаясь ниже, в верховьях ледника Гара-Баши я попал в тень. На подмерзшем снегу канты перестали держать. Я "отпустился" напрямую к леднику Большой Азау, рассчитывая остановиться на знакомом взлете. Но что-то перепутал, потерял ориентиры, повернул на какой-то склон, теряя равновесие, вылетел наверх, и... все перемешалось: какие-то люди, голова, ноги, палатки... Потом вокруг собралось довольно много угрюмых туристов. "Ты откуда свалился?" - спросил меня очень угрюмый парень. "С Эльбруса?" ответил я. "Ну, будет врать, ты еле на ногах стоишь". - "А вы куда идете?" "На Хотю-Тау. Ты нам снежную стену разнес. Вот теперь строй". - "Да вы ее все равно неправильно поставили", - сказал я уверенно (в то время как раз вышла моя книга, в которой говорилось, как надо строить снежные стены). "Не твое дело. Правильно поставили", - и он сослался на меня. Я сказал, что неправильно именно по мне, потому что я сам он и есть. Некоторое время мы вместе строили стену и подружились. Потом они наблюдали, как я надевал лыжи и поехал вниз. И тут я попался. Подогретый их вниманием, я перебрал скорости. Вдруг совсем близко увидел широкую трещину. Не помню усилий, связанных с отчаянным прыжком. Сознание отключилось, избавляя меня от страха. Когда я снова ощутил под ногами мчащуюся поверхность снега, голова стала кристально чистой. Расчетливо выбирая путь, я остановился. Было странное состояние, будто совершил тяжелый труд, а усталости нет... С тех пор я уже так не попадался. Вот через какие происшествия цепь дистрессов неудовлетворенного тщеславия привела к стрессовому переходу.
      - А если отгородиться от дистроссов?
      - Даже если отгородиться от внешнего мира глухой стеной, ничего не получится. Скука одолеет. А скука - это неотвратимо растущий дистрессный фон от тысяч и тысяч мелких неудобств, не только внешних, но и внутренних.
      - Да, от скуки не укрыться, от скуки можно только бежать или на стенку лезть. Получается, что от одних дистрессов спасают другие?
      - Конечно. Замечали, что холодный душ исправляет настроение? Он возвращает нам потерянный ритм изменений адаптационной мощности. И тогда настроение сразу показывает, что ритм благоприятный, что он экономит общий ресурс организма. А когда настроение плохое, то мы совершенно справедливо говорим: "Выбился из ритма".
      Спортивный риск - это многократно усиленный холодный душ.
      Современный мир увлечен спортивным риском: автогонки, авиационные трюки, лыжники на "летающем километре Ланчато", достигают скоростей свободного падения...
      Современный мир увлечен туризмом: лыжные походы, горные, сплав... Здесь тоже есть риск, но не он составляет основу туризма, а благотворное влияние природы.
      Есть секрет в строении горного склона и есть восхождение, соединяющее человека с горой в едином ритме. Сплав по горной реке: задача найти путь в пороге, совершить маневр, а потом - победа! Восторг! Новый порог - и все опять повторяется... В любой момент жизни мы чего-то ждем от будущего и чего-то не ждем. Мы стремимся услышать свой ритм, который простирается в будущее. И в природе хотим разглядеть его отражение. Или прообраз. Чтобы наметить маршрут путешествия...
      Эти необыкновенные путешествия! Они ведут от самого себя к самому себе. Игра стихии внутренних сил со стихией внешних! Это игра для юных и зрелых, для маленьких и стареньких. В ней нет возрастного ценза.
      Но будьте осторожны - это серьезная игра.
      Фотографии *
      Фото В. Бабенкова, А. Бермана, Д. Луговьера, И. Невелева, Е. Тура, С. Хаита, Д. Шмайгера.
      photo_1.jpg
      photo_2.jpg
      В 1966 году на горе Нитис под Мончегорском мы соорудили иглу на десятерых, но сначала построили ее маленькую модель
      photo_3.jpg
      photo_4.jpg
      photo_5.jpg
      Нам весело строить иглу. Последние взмахи ножа, и Анатолий Тумасьев завершит купол
      photo_6.jpg
      В иглу бывает тепло даже с открытым входом
      photo_7.jpg
      "photo_8.jpg
      Эта зимняя палатка на девятерых весит два с половиной килограмма и ставится на лыжах и лыжных палках за 10 минут
      ---------------------------------------------------------------photo_9.jpg portret
      Плотный ветровой наст - идеальная дорога для лыжников
      photo_10.jpg portret
      photo_11.jpg portret
      photo_12.jpg
      В шестисоткилометровый путь по Арктике под парусами. Штурман похода Геннадий Кабанов
      photo_13.jpg
      photo_14.jpg portret
      Что движется там на льду? Руководитель парусного похода Владимир Шварц
      photo_15.jpg
      photo_16.jpg portret
      photo_17.jpg portret
      Встреча состоялась. И снова у каждого свой путь
      photo_18.jpg portret
      На старте сплава
      photo_19.jpg
      Плот в каньоне реки Белой. Кавказ
      photo_20.jpg portret
      Гребца смыло. Но через несколько секунд его поднимут на борт
      photo_21.jpg
      photo_22.jpg
      Плот из надувных "бревен". Игорь Потемкин - один из первооткрывателей туристского сплава по горным рекам
      photo_23.jpg
      photo_24.jpg
      Реки стали дорогами в горах. Но после такой дороги приятно погреться в походкой бане
      photo_25.jpg portret
      Горный спорт - скалолазание
      photo_26.jpg
      Николай Афанасьевич Гусак пришел в альплагерь к молодым альпинистам
      photo_27.jpg portret
      Михаил Хергиани и Иосиф Кахиани в гостях у английской альпинистки Джойс Даншит