- Север! - в восторге кричат его асы. А мои середняки от зависти хлопают глазами.
      - Пошли! - говорит Боря и, толкнувшись палочками, исчезает. Они друг за другом стартуют в цирк, и через несколько секунд нам видно, как, вздымая пылью иней, намерзший за ночь на вчерашнем месте, оледеневшем к вечеру после дневного солнечного разгула, мчатся они далеко вниз.
      - Кто разрешил ему спуск в "Цирк"? - при тишине уже вторично спрашивает полковник. Голос из рядов:
      - Запрета не было, не закрыта была трасса.
      - Была превышена скорость, - продолжает полковник.
      - Где предел? - негромко комментирует у меня за спиной Танечка. Спидометр на заду, что ли?
      - В результате - падение. Туристка Тамара Тимофеева упала на спину, широко разведенные в полете лыжи в момент приземления воткнулись пятками в снег. Автоматы креплений не сработали. Перелом обеих ног.
      Голос из рядов:
      - "Маркера" не могли сработать при таком падении.
      - Не уверен, - с нажимом говорит полковник, - были проверены "маркера" в этот день?!
      Боря Фролов сидит справа от меня, в том же ряду, он молчит.
      ...Я уже последние наставления давал своим, и стояли мы, выстроившись, над перегибом, когда увидел Борю. Он показался из-за склона в кресле подъемника. "Неужели так быстро объехали полный круг?" - подумал я. Но Боря поднимался один, и наверняка только от кафе; значит, траверсировал склоны и вышел к промежуточным станциям. Да, поднимался он один и сделал мне знак подождать. Через несколько минут он доехал до верха, обогнул поворотный круг, соскользнул к нам на лыжах и сказал:
      - Саня, дай твою куртку.
      - На, - я стал снимать длинную пуховую куртку, как пальто она у меня (простужен был, оделся потеплее).
      - Возьми мой анорак, - сказал Боря. Я взял его ярко-синий красивый анорак, а он, оставшись в рубашке и держа мою куртку под мышкой, стал быстро подниматься обратно, по направлению к станции.
      - У нас Тамара сломалась, ты уже знаешь?! - крикнул он.
      Но откуда мне было знать.
      Тогда мы тоже за ним стали подниматься. Когда подошли к краю цирка, увидели в просторной, круто наклоненной над скалами снежной чаше черное пятнышко. Боря уже туда подъезжал. Несколько лыжников стояли вокруг. В это время у нас за спиной остановилась канатка. С кресла снимали акью дюралевую снежную лодку с четырьмя длинными ручками. Спасатели Джамал и Сафар взялись за рукоятки, с профессиональной лихостью помчались набирая скорость. Они завершили спуск широкой дугой и там, внизу, четко остановились.
      - Винтообразные переломы больших и малых берцовых костей на обеих ногах, - говорит полковник. - Пострадавшая помещена в тырныаузскую больницу на скелетное вытяжение. Как была организована транспортировка? Сколько времени лежала на снегу? - спрашивает полковник. - Через какое время подъехали спасатели?
      - Через двадцать пять минут... пока оповестили; пострадавшую укутали. Врачи говорят - простуды нет, - дает ответ старший инструктор.
      - Рапорт пострадавшая смогла написать?
      - У нее к инструктору претензий пет.
      - Рапорт от нее получить, когда сможет писать. Организовать регулярное посещение, и после отъезда ее группы тоже. Ездить на рейсовых автобусах. Заранее узнать день загипсовки и выписки, чтобы заблаговременно заказать машину в Минводы, авиабилет, выделить сопровождающих. Зачитайте приказ.
      Подполковник, заместитель начальника турбазы, читает приказ:
      "Приказ по турбазе от такого-то марта такого-то года... (краткое изложение обстоятельства и причины)... Рассмотрев обстоятельства происшествия, приказываю: инструктора группы Фролова Б. М. отстранить от занятий с группой, уволить с занимаемой должности, возбудить ходатайство о лишении Фролова Б. М. инструкторских прав".
      Только вышел с планерки - стою с Наташей в холле - Муса зовет.
      - У твоей группы по графику сегодня день отдыха. (Заметил!) Так вот, возьмешь группу Бориса и откатаешься с ними день. (Вот тебе и на!) И смотри - у них последний день. Ты знаешь, что такое последний день на Чегете?! Ты у Фролова был стажером, он тебя учил - тебе и брать его группу. Все понял?
      - Все. Кроме одного.
      - Что еще?
      - Ребята мои... в ботинках уже...
      - День отдыха, ничего не знаю.
      - Нет, так уже нельзя. Я не погоню их чистыми дураками разуваться.
      - Иди к полковнику. Пусть распорядится нарушить график. Только после вчерашнего он тебе "распорядится".
      Я пошел через холл к лестнице и крикнул Мусе, что мои ребята не будут сегодня кататься только в том единственном случае, если меня сейчас же уволят. А если уволят завтра, то сегодня они будут кататься.
      Тогда он передумал.
      - Подожди. Найди Олега. Скажи, что я велел. Олега я поймал в последний момент, когда он выходил из ворот турбазы на шоссе, направляясь к "Итколу".
      - Олег, послушай, Олег, откатайся сегодня с моими.
      - Да я иду... понимаешь, сегодня человек уезжает.
      - Муса послал меня с фроловской группой, а мои меня уговорили, у них сегодня день отдыха, но я уже обещал. Они уже в ботинках!
      Он сразу все понял.
      - Так сразу бы меня с фроловскими.
      - Да Муса не знал, полковник пока не издаст приказ, никаких действий.
      - Ты у Фролова стажером был... - вспоминает он мою инструкторскую биографию.
      - Ну да.
      - Эх! Не первая, не последняя! Надо тебя выручать. Карандаш есть?
      - Есть.
      - Давай. И притормози того человека, может, он мимо "Иткола" пойдет.
      На терскольских дорогах работает "почта прохожих". И поехала записка в один из номеров гостиницы "Иткол".
      - Жаль, - говорит Олег, - хорошая девушка, хотел проводить.
      Я побежал переодеваться. По дороге крикнул Шамилю, что с моими Зорин, а с фроловскими я, чтобы выдал лыжи им без меня, а я догоню. Пусть едут к подъемнику.
      Дорога бежит. Бежит дорога. Бросается под лыжи. И из-под лыж. Прохожие шарахаются по сторонам. И лыжники сторонятся, прижимаются к снежному бордюру. Я разогнался по льду, намерзшему за ночь. Канты как бритвы наточил, недоспал. Сосны бегут подпрыгивая: я вверх, а они вниз, я вниз, а они вверх. Дорога по лесу насквозь проскользнула, прошлась по ослепительной поляне Северного выката. Снег свежий, и в полумраке полосатого леса за каждым деревом солнце.
      Вылетаю. Станция. Очередь с полкилометра. Сосо на контроле - все в порядке. Фроловские в очереди. Близко. Сейчас поедут. Сосо сделал знак: "Проходи!" Помещаюсь в кресле с девушкой, которая без пары. Сосо на ходу сует мне в руку зажженную сигарету, знает, на гору сигарет не беру (продышаться), а в подъемнике покурить так приятно. Девушка, оказывается, курит. А я вот и предложить не могу, только разве эту, одну на двоих. Смущается. Да чего уж, ведь не на земле. Земля осталась внизу, поворачивается, раздвигается и наклоняется. Сосны опять, все те же сосны, всюду. По ветвям узнаю знакомые. Перемешали грусть с радостью большие растения.
      Так плывем - я и незнакомая. Она со старенькими лыжами в руках в синих варежках, в старомодненьком лыжном костюмчике. У девятой и десятой опор, там, где выплываешь над пропастью, набросился на наше кресло ветер. Холодно ей. Сейчас бы мое "пуховое пальто", укрыл бы. Отцепляю с карабинчиков перчатки, натягиваю (руки у меня издавна мороженные в северных походах) и обнимаю девочку за плечи. Прижимается. Тогда шевельнулась во мне за нее грусть: поехала в горы одна, и здесь одна.
      Холодно, скорее бы до одиннадцатой опоры долететь, на тот берег пропасти, за "Доллар". Вот он - внизу, зловредный. Сколько людей на нем разбилось! Жалкий плетень ограждения. Смешно. Разве защита? В прошлом году Нина врезалась в те березы. Лед был как на катке. А за ней через полчаса летчик какой-то пробил головой плетень и в плетне, как в хомуте, пошел березы считать! Говорят, плетень его и спас, от стволов отражал.
      Сегодня на "Долларе" лед как тогда. Сдуло снег. Вот идет... приближается на хорошей скорости парень. Куда гонит, "камикадзе", в два поворота что ли задумал идти. И нырнул там, в глубине, только визг кантов. Держится! Ушел на "Солнечный вираж". Вот молодец! Немногие сегодня здесь так пройдут. На Южной трассе и на "Спортивной" тоже лед наверняка, но там все-таки не так, как здесь, не так далеко падать и березы не считать со второго колена латинского S (потому и "Доллар"). Из долины кажется, что расположилось S просто-напросто на отвесной стене. Я его никогда не боялся. И группы по нему водил. А теперь, после Нинки, что-то сломалось во мне. Сразу вспоминаю, как мы не могли ее носилки протащить по узкому самолетному коридору с поворотом (вся жизнь из узких поворотов), она была привязана к носилкам, но было ей очень страшно, что уроним.
      - Вы инструктор? - спрашивает девушка.
      - Инструктор.
      - Хорошо работать инструктором?
      - Хорошо.
      - А я не на вашей турбазе. Я в гостинице "Чегет". Я присматривалась к вашим группам. У вас совсем другое дело. И вот я решила попроситься к вам. Можно я буду заниматься в вашей группе?
      - К сожалению, нет.
      - Да?.. Это жалко.
      Я обнял ее поплотнее. Совсем ведь замерзла.
      До станции у кафе "Ай" оставалось минут пять. Туча пришла из Сванетии, из-за хребта. Когда подъезжали к кафе, потонуло в ней солнце. В такую погоду хорошо внизу; в пасмурной тишине временами ветер закачает деревья, а звука нет - гасит снег; проступают очертания крыши, такой крутой, что непонятно, как держится на ней столько снега; в окнах темно - ведь день еще. В ту теплую полутень жилья можно прийти и развесить намокшую одежду. Был здесь дом у меня, а теперь койка в инструкторском общежитии. Зря Наташу не взял к себе, в свою группу, надо теперь хоть к автобусу успеть.
      Ну вот, настоящая пурга. Да какая! От станции до кафе ползем на четвереньках. Снаружи по стеклам течет снег, изнутри стекла запотели. Моя группа тоже здесь. Обступили.
      В "Ротонде" (так величают круглый зал "Ая") стук - танцуют в горнолыжных ботинках. Фроловские где-то сами по себе. Потом один из них нашел меня и говорит:
      - Проясняется.
      Не сказал бы, что проясняется. Но можно спуститься. На палубе надеваем лыжи. Стоп! Проверить "маркера". Ворчат. Понимаю - холодно. Вот пожалуйста, не зря проверял: у Вали "маркер" заледенел, как спаяло, и готова была бы нога.
      - Кто сильный, попробуйте открыть, у меня не выходит. И у них не выходит. Тогда застегнул крепления и ударом ботинка вышиб "маркер".
      - Крем есть?
      - Какой?
      - Любой: косметика, жир, помада... Смазал чем-то пахучим, застегнул-расстегнул, застегнул-расстегнул. Работает.
      - На, надевай. Стоит.
      - Чего стоишь?
      - Руки.
      - Давай ногу.
      Пока надевал ей лыжи, сам окоченел. Поднимаюсь. Что за черт? Никого. Мы стоим с Валей один.
      - Где они?
      Говорит:
      - Нету.
      - Что нету?! Как нету?! Почему?! Я похолодел от злости. Да?.. Так вы поехали сами? Так, да? Боря хотел сделать вам подарок, а сам... Да?
      - Валя, оставайтесь в кафе и ждите. Я поднимусь сюда.
      Всматриваюсь в напитанный снегом туман и соображаю, куда поехать. В этот момент стихия дает передышку и я вижу сбежавших. Катание - чушь по сравнению с перемещением по делу. Мимо верхних опор я стрельнул напрямую. Ветер уперся в грудь, и скорость больше не растет. Я присел низко, а потом - на канты (не зря точил, хорошо взяли лед) и по широкой дуге к ним. Мимо одного, второго, вплотную, в сантиметрах, успеваю боковым зрением увидеть, как раскидывает их, а последнему подрезал пятки, и он - "гвоздя". Не сломался бы. Деру лыжами лед в брызгах, в крошках. Остановился. Ноги дрожат.
      В Альпах инструктор кричать на клиента не станет... А пальцы морозить, застегивая крепления, будет? И отвечать за жизнь ослушивающихся будет? И работать в выходной "за так" будет? И художественной самодеятельностью, хошь-не хошь, а пой, и спартакиада "Здоровье", и всего по шестнадцать часов в сутки, и так, чтобы после расчета еле хватило до дома доехать, - будет?..
      Как замкнутое кольцо магнитофонной пленки, как типографский бланк с пробелами для вписывания имен орал:
      - Как вас зовут?!
      - Андрей.
      - Какого черта, Андрей, вы поехали без команды?!
      - Как вас зовут?!
      - Николай.
      - Какого черта, Николай, вы поехали без команды?!
      - Как вас зовут?!
      - Аня.
      - Какого дьявола, Аня...
      Так по очереди они подъезжали. Я предложил им построиться друг над другом по склону. Один из них, долговязый, сутулый, звать Виктором, кричит мне:
      - Эй, спустись пониже, не подниматься же мне. Пришлось ему подняться.
      - Эй, долго будем стоять?! - опять тот же Виктор.
      Пришлось еще постоять. Впрочем, у них есть выбор: могут, отдав мне с лыж "маркера", идти гулять на все четыре стороны пешком.
      Они выстроились. Снова видимость нулевая и холод пронизывает. Стоят. Уже не молодежь. У всех отличный инвентарь, свой, не прокатный. А лыжи, по которым я проехал, "Кнейсл", стоили не меньше четырехсот рублей.
      Я спросил:
      - В каком порядке ездите?
      - Да... вот так... как стоим...
      - Что, женщина замыкающей?
      - Да нет...
      Поставил замыкающим обладателя "Кнейселов". Потом поехал медленно, аж самому противно. Подъехали к перегибу: налево путь на "Доллар", а направо мимо домика Серванте - на диагональ по полке, а потом по спаду мимо километрового буксировщика к "Нижней мульде", затем по лесным прогалинам спуск уже в долину - безопасный путь. Но дуло с этого пути - хоть голову под мышку суй.
      - По "Доллару" ходили?
      - Ходили.
      - Сегодня лед.
      - Позавчера тоже.
      - Сегодня хуже. Канты точили?
      - Точили.
      - Я попробую склон. Если очень плохо, то подождете, пока поднимусь.
      Они согласны.
      Было не очень плохо - канты держали. Я остановился на втором зигзаге как раз у тех берез, в которые врезалась Нина. Она бы не врезалась, если бы там не свалился парень. Он как-то задержался, а лыжная палка воткнулась в двух метрах ниже. Нина хотела ему ее подать, но, когда останавливалась, соскользнули канты. И на куртке заскользила (синтетика, словно облитая), набрала скорость.
      Стоя на втором повороте, я поднял палку, и они, там наверху посовещавшись, поехали. Первым замыкающий на "Кнейселах", за ним предпоследний и так далее, почему-то все в порядке "наоборот". Каждому я кричал вслед, чтобы остановился у начала "Солнечного виража".
      Надо было бы спуститься пониже, а только потом уже идти напрямую, но я поехал с самого верха. Ноги широко, сел, прижался к коленям. Ветер засвистел. Сползла с головы шапка. Поправил ее судорожным движением. Ветер давил на голову, на плечи. В нижней части выемки, где прижимало, сел еще ниже, колени надавили в грудь. Потом все кончилось, и меня разом понесло вверх, оторвало от снега; я потянулся за ним, пространство до стены деревьев убывало, дотянувшись, вцепился в снег как в спасительную веревку, но в первые мгновения осторожно, потом выжал из ног все силы и, следуя виражу, остановился. Я посмотрел наверх. Очень уж высоко; они стояли там маленькими фигурками; я испугался, но, пока рассуждал, рука сама потянулась, и, уже воздев палку к небу, подумал: что же я делаю?
      Первым поехал Николай на "Кнейселах". Лыжи у него были длинные, шли ровно, мощно. В стойке его, в том, как нес он себя по воздуху подлетая, чувствовалась сила хорошо тренированного тела. И как изумительно работали лыжи: они извивались, волнами гнулись, до меня доносился мягкий, поднимающий душу, прихлопывающий, пришептывающий звук. Носочки лыж, направленные точно на меня, стояли как скрепленные друг с другом. Хороший лыжник! Классные лыжи!
      Когда он проезжал выемку, я потерял его из виду. Через три-четыре секунды он выскочит здесь, и я увижу, пройдет ли мимо леса, успеет ли тормознуть. Он успел. Но еле-еле. И, уже останавливаясь, упал и так остался сидеть на снегу - счастливый, немолодой улыбающийся человек в сильно диоптрированных очках, упрятанных еще под горнолыжные.
      Остальные спустились немного ниже, а уж оттуда пошли. И скорость была не та. Но очень скользкий снег сегодня, никаких мазей не надо, голая пластмасса несет как бешеная. И ветер попутный.
      В зоне леса ветра почти не было. Солнце подсвечивало из облаков и пекло. Мы прошли "первый балкон" и "второй вираж" медленнее, чем можно бы, нельзя же каждую минуту дергать добрую судьбу за хвост. Перед "вторым балконом" в левом русле трассы остановились, собрались вместе. Потом опять по одному до самою лесочка у начала спада, ведущего к выкату, шли с минимальными интервалами, было красиво, и друг за другом, четко рядышком остановились. Теперь остался путь прямой как стрела, но крут. Сверху видно, как на подошве склона занимаются новичковые группы. Это "лягушатник", оккупированный новичками и "ползунками" (физически слабые новички) нашей турбазы. Они заметили нас и расступаются. Солнце выглянуло будто бы насовсем, и все больше внизу появляется светлых пятнышек голых тел.
      От нас ждут шикарного спуска. Явно пижонская ситуация.
      Очень уж сегодня скользкий снег. Внизу нарыто бугров - швырнет. Рядом со мной стоит Николай.
      - Пониже спустимся? - спросил я.
      - Да нет, может быть, все-таки отсюда? Ведь последний день у нас...
      Мы промчались с самого верха, исполнив уже на горизонтали прекрасный скоростной вираж.
      Вот так произошло наше знакомство: они знакомились со мной, я с ними.
      Снова в подъемнике. Теперь ехать тепло. В который раз знакомая до домика долина разворачивается перед глазами, как при самолетном взлете. Я еду в одном кресле с Николаем - приятный человек. Лыжи его возбуждают во мне зависть. Мне на такие не скоро заработать. К своим старушкам "металлам-Кастли" я привык за много лет, но уж очень они стары. А он свои бережет, снял их, когда выходил на голый бетон перрона, и теперь везет в руках. Мои-то на ногах болтаются (преимущество). Ботинки у него тоже классом выше, но мои мне как раз нравятся - однослойные пластмассовые "Альпины" с мехом изнутри. В любой мороз надеваю их на один тоненький хлопчатобумажный носок стоимостью в тридцать пять копеек (выкидываю не стирая). Но дело не в том, что не нужно возиться с шерстяными носками, в тонком носке нога максимально приближена к жесткому пластмассовому футляру и к подошве, это удобно, и хорошо зажата. Это были первые мои приличные ботинки, которые держали ногу не терзая ее. А то, как бывало говорил мой друг: самое большое удовольствие от горных лыж, это когда ботинки снимаешь...
      - На самый верх поедем? - спрашивает Николай.
      - Не знаю, как захотите. В путевке оплачен инструктор. Вы меня наняли, вам и командовать.
      Ну и занудой я кажусь, наверное. Да только что могу сделать, раз настроение плохое? Может, от солнца устал... Целых два месяца как заведенное, лишь на денек-другой уступает пурге. Когда турист приезжает на две недели, и если хватит ума у него не обжечься в первые дни до температуры и больницы, то солнышко приятно. Но когда два месяца каждый день по шесть часов, а то и по семь-восемь, жертвуя обедом (самому ведь тоже надо покататься)... Губы опухли, глаза по ночам под веками ворочаются, выбирая дорогу. Не только по утрам, но и по вечерам ноги, руки, спина, живот не то что болят, но не забыли о тяжелой работе. Настроение иногда вот спадает.
      У кафе собрались и решили на самый верх. В кафе прихватили Валю, она исправно ждала. А этот нахалюга Виктор ворчит, видите ли, теряем время, заходя за Валей.
      От кафе вверх однокресельная дорога. Точнее: одиночно-кресельная, и можно погрустить в ней наедине с собой. Погоду лихорадит, то и дело поземка взлетает до макушек мачт. Соседних кресел не видать ни спереди, ни сзади. Эх, пуховка моя из больницы не вернулась. За перегибом полегчало, солнышко пробилось сквозь тучу. Подъезжаем.
      На "Третьем Чегете" собрались, подцепились к бугелю-буксировщику и снова вверх. Высота за 3000, в затишек от ветра - и тепло.
      Буксировщик вылез за гребень. Дальше транспорта нет.
      - Хотите еще, - говорю, - пешком по гребню подняться? А сам думаю: "Если протащу их минут сорок вверх по легким скалам на самый Купол, то спуска оттуда через Юг и до низа на сегодня с лихвой хватит даже ради последнего дня... А я и Наташу проводить успею".
      Не хотят пешком.
      - Дураков нема, - говорит Виктор.
      Это он ошибается. Сам - первейший. А с Купола сказочный спуск!
      Поехали. Сокращаю остановки. Мимо верхней станции без остановки - сразу на Север по длинной косой. Там, где все сворачивали вниз-направо, я не повернул, а дальше в направлении на Эльбрус летел не тормозя, и только горы, горы и провалы ущелий. Снежная целина то выталкивает, заставляя всплывать, то обволакивает лыжи. Нырнул с крутого лба в выемку и... круто-круто, как с обрыва, но целина притормаживает, долины между нами и Эльбрусом не видно, только потом покажется. "Средний Север". Трасса красивая. Недавно, проходя по краю скалы, с нее слетел парень. Сломал пару ребер и руку, в рубашке родился - с такого обрыва. Над скалами - полумульда, по ней широкий вираж направо. Тут обрыв не виден: плохонький бордюрчик из камней и снег нижних склонов на глаз сливается со снегом, который лежит наверху. В середине полумульды останавливаюсь и спрашиваю:
      - Как впечатление от целины?
      - Здорово! - говорят. - Всегда теперь будем по целине. Оказывается, легко.
      Черта с два легко. Это сегодня так. Снег такой. Я прикинул расстояние до обрыва и решил, что отсюда можно безопасно пройти мимо скал. Потом на диагонали остановились, и я показал им скалы снизу - вот где проехали. Произвело впечатление.
      Теперь по новой диагонали мы разогнались прямиком от Эльбруса по направлению к Донгуз-Оруну с Накрой. И неожиданно за снежными заносами показалась крыша. Мы обогнули "Хижину", примыкающую к кафе, и вылетели на полузасыпанные снегом доски палубы перед ней. Экскурсанты со своим фотографом потешно разбежались.
      Треть горы позади. Мы стоим на палубе. Ребята прощаются с Кавказом. В серой грязи разорванных туч ветер гоняет солнце туда-сюда. Оно скользит лучами то по Донгузу, то по Накре, то по Эльбрусу, то по нам самим. Ветер то вскакивает, то ложится опять. Наконец мы тронулись широкими дугами, под канатом, там, где полтора часа назад они от меня под пургой сбежали.
      Торжественная музыка звучит во мне, когда свободно раскачусь: налево к парнокресельной, к северному кулуару.., к опорам четырнадцатой и пятнадцатой.., снова к северу широко и плавно... Домик Серванте с мемориальной доской (почему хорошие люди часто гибнут?). Серванте был спасателем здесь, на Чегете. Добрый, мягкий человек и прекрасный лыжник. Он детей катал на плечах по самым сложным трассам.
      "Полка" - в одну из снежных зим она превратилась почти в тоннель, по которому пролетали лыжники. Теперь-то снега мало, но большие бугры. Сбросился пятками на бордюр так, что пятки над пустотой, и притормаживаю. Но куда там, Андрей сзади как заверещит: "Скорее, скорее! Дорогу!" Пришлось от него убегать. Ноги уже устали: не знаю, как у них, но у меня гудят, забастовать готовы. Но не остановлюсь, раз уж они асы - пусть учатся расслабляться на ходу. Кое-кто из девчонок остановился сразу после полки. А я пошел дальше, вдоль подъемника ВЛ-1000 и направо в "Нижнюю мульду", там уж остановился.
      Подъезжает Николай.
      - Ну вот, теперь ты сам всех растерял. - И до чего же по-хорошему улыбается, есть ведь такие люди, что на душе от них тепло.
      И все подъезжают усталые, радостные, запыхавшиеся. Даже Виктор выглядит симпатично - видно, не зря катаются люди на горных лыжах.
      Потом по "корыту" мы спустились в лес и мимо машин ВЛ-1000. Еще километр остался позади. Потом по туристской трассе, где весной ходила грунтовая лавина, пока не начали укатывать, на бугор, на котором сломался маленький Сережка, девятилетний сын инструктора Ленечки, а одна инструкторша с этого бугра улетела в речку Донгуз-Орун, целехонька, только вымокла.
      Все. Мы в долине. Только в другой, нежели в тот раз. Теперь едем вдоль речки наперегонки с водой. Обгоняем. На поляне у станции ребята увидели своего инструктора Борю Фролова. Обступили его, соболезнуют, разговаривают. С Борей его жена Люда, тоже инструктор. Собственно говоря, когда распределяли на стажировку, я попросился к Людмиле Фроловой, мне нравилось, как она со своими середняками занималась, и сама она тоже. Я и не знал, что существует здесь поблизости Фролов. А Муса перепутал, и я попал прямой наводкой к Боре. Боря и Люда без лыж. Вышли прогуляться напоследок, сегодня уезжают. Вдвоем-то и огорчения не страшны, так ведь?.. Люда вскакивает ко мне на задники лыж:
      - Но-о, извозчик! - и обнимает меня за пояс (а выше ей и не дотянуться).
      Я везу ее по поляне под уклон, а она помогает рулить, переступая с лыжи на лыжу как надо, а головой в спину:
      - Быстрее, извозчик, быстрее. Потом Борис нас догнал. Говорит:
      - Ты знаешь, когда Тамару привезли, в больнице свет вырубили, рентгена не было. Она в коридоре на носилках лежала. Я закрутился и забыл привезти твою куртку. Она у нее осталась. Привезут, ты не беспокойся. Мы сегодня в Тырныаузе остановимся и напомним.
      - Не надо, сами привезут.
      - Да мы все равно к Тамаре зайдем.
      Они ушли, пригласив:
      - Заходи в Москве.
      Сейчас я тоже пойду к поселку и провожу Наташу. Подъезжаю к ребятам. Они лыжи снимают: хватит на сегодня, хватит. Теперь до будущего года. Виктор говорит:
      - Еще надо бы разок.
      Я посмотрел на часы. Эх-ма, не хочет Витя подарить мне один час, который мне так нужен, и, может быть, даже очень серьезно нужен.
      - Что же он с тобой одним поедет? - говорят ему.
      - Нет, Андрей еще поедет. Поехали, Андрей.
      Андрей уже и лыжи снял, но согласился. Теперь, если поедем от кафе и если все будет гладко, успею только к самому автобусу.
      Эти двое в подъемнике рядышком. А я в следующем кресле один. Сосо говорит:
      - Сам прокатиться едешь?
      - Да нет, вот эти двое...
      Увидел свою группу. Спускаются за Олегом. Ровненько едут, ей-богу, красиво! Видят меня в подъемнике и руками машут. Белокурая Светка, самая бестолковая из всей моей группы, конечно, "гвоздя забила" тут же. Растяпа. Ковыряется в снегу и не знает, кому кричать оправдания - мне или Олегу.
      Потом увидел: Степанов своих вниз ведет. На шестой день новичков вниз! Хорошо идут! Появились они со стороны "Солнечной мульды". Сначала синий, весь болоньевый, в медных молниях с красным "бананом" на поясе Степанов. В "банане" у него киноаппаратура: снимает своих новичков на пленку, проявляет по ночам и крутит, рассматривает, анализирует, им показывает. Все за свои деньги, недосыпая. Десять лет уже инструктор - высший класс, и человек такой. Развернулся лихо, встал, смотрит и ждет... Подъезжает его паства: по одиночке выезжают с диагонали. Все делают поворот, ноги дрожат, но не падают, и останавливаются. Что-то им говорит Анатолий, но отсюда не слышно...
      Минут через пять наверху заметил Борю Зайцева - узнал по яркому костюму. Скользит со своими середняками под скалами, приближаясь справа. Значит, спускался через Северный цирк. Это после вчерашней-то истории с Фроловым?! Ай да Боря Зайцев.
      И... замелькали от кафе одиночки и парочки. Едут, не ковыряются! Год от года едет народ лучше, снег начинают понимать, поехал "любитель". А учит одна наша турбаза: пара тысяч лыжников за каждый сезон; многие уже только к своим инструкторам едут, списываются заранее и подгадывают отпуска. Путевки нарасхват. Конечно, многие ворчат: "Почему, мол, одним не дают кататься?" Ну, пожалуйста, катайтесь, берите путевки в другие гостиницы-турбазы и катайтесь самостоятельно. Так нет, едут сюда.
      Когда зачитывали приказ об изгнании Фролова, чувство обиды приползло как туман, когда проснулся, проспав заход, и так плохо: вечер, туман, Земля вертится и никого поблизости нет. Будто что-то природное перемололо Борю. Но почему же? Ведь приказ просто-напросто написал сам полковник. Взял и написал на бумаге, а машинистка отстукала на другой бумаге. Вот и все тебе мироздание. А протеста у меня пет. Почему?
      Все-таки хочется мне это понять в самом личном плане. Чем меня купил полковник? Есть одна мысль: ощущаю, что ему нужна моя работа. Это отрадно, в этом отношении я не избалован.
      Но есть другая мысль: я учу людей риску, я - инструктор, приставленный, чтобы их охранять, учу их напрягаться и побеждать; вот для чего я здесь, и это мой риск. Я так же учил и учился сам в походах и на восхождениях, только там инструктор может привязать новичка на веревочку, а здесь не привяжешь.
      Полковник все это понимает. Вопрос об ограничениях для сильных групп по молчаливой договоренности обходят и он, и инструкторы. Полковник отвечает за людей, и ему бы проще запретить сложные трассы - и точка. Но ему не обойтись без инструкторов-фанатиков. Закрой им трассы, подрежь крылья - не приедут. Их места займут формалисты, тихони, дельцы и пьяницы. И возникло молчаливое джентльменское соглашение: берешься - веди, проведешь - никто не спросит, но за все случайности будешь в ответе.
      Я подъезжал к станции, и те мои двое впереди уже спрыгнули на перрон. Справа от станции стояла большая собака. Собака здесь, откуда? Только Джина поднималась сюда. Она поднималась и уходила выше. Но прошло несколько лет с тех пор, как ее убили. Мы хоронили ее в лесу выше поселка, в котором ее застрелил совсем никчемный человек. Леньке ничего не сказали, и он долго думал, что она сбежала. Когда мы гуляли в лесу и накрапывал дождь, он говорил: "Джина наша где-то мокнет, вот безобразница - сбежала!" А когда выглядывало солнышко, говорил: "Ну ничего, теперь Джина обсохнет". Собака рыжего цвета с белыми пятнами в длинной шерсти, точно как Джина, похожая на сенбернара. Собака обернулась, и ее сенбернарья глуповатая морда смутила меня. Джина, боже мой, Джина! Очень уж многое совпадало. Но только она шевельнулась, переставила лапы, я понял: не она.
      - Ты чего? - спросил Салех, дежурный наверху. - Тебе нехорошо?