Сидим в сырых окопах за Одером, пишем письма родным, говорим им, что наш путь на родину только один – через Берлин. Да, для нас нет другого пути к вам, дорогие, любимые. Если бы кто сказал: "Вас всех ждёт гибель в Берлине", мы бы ответили: "Ну что ж, может быть многие из нас погибнут – мы на войне". Но если бы кто-нибудь сказал: "Всё равно вы не дойдёте до Берлина", мы бы сочли его сумасшедшим. Всё готово, мы ждём одного – приказа товарища Сталина.
 

 

*

 
      Как будто для того, чтобы согреть своим материнским теплом уставшие мускулы бойцов, выглянуло солнце. Изредка набегает пушистое облако, скользит по золотому диску и уплывает куда-то. Воздух чист, грудь дышит вольно. Кажется, что войны нет, и лишь какая-то случайность завела тебя в этот далёкий, чужой край. Но на плацдарме продолжается напряжённая работа. На пунктах наблюдения ведётся фиксация всех движений на переднем крае противника. Оптические стёкла прощупы-вают поля, траншеи, развалины домов.
 

 

*

 
      Итак, до наступления остались, видимо, считанные дни. Каждый из нас знает, что вот-вот на Берлин обрушится последний удар. Днём тишина, но ночью по всем дорогам в четыре, пять и шесть рядов двигаются сюда, за Одер, на "малую землю" машины всех систем и марок, пушки всяких калибров, танки, "катюши", мотопехота и просто пехота, пехота, пехота… Всё это буквально втискивается в плацдарм. На каждом шагу наталкиваешься на занятные сцены. Вот стоят два майора. Оба гвардейцы, оба сталинградцы, кавалеры нескольких орденов. Один из них танкист, другой – артиллерист. И оба азартно спорят из-за клочка земли! Что, мол, следует поставить здесь, танк или пушку? И этот незабронированный участочек сейчас еще не знает, станет ли он исходной позицией, с которой танкист даст старт своей машине на Берлин, или быть ему огневой позицией, откуда пушка будет слать уничтожающие снаряды по врагу. Мало земли на "малой земле". Ряд к ряду, сплошным частоколом выстроена и батальонная, и полковая, и дивизионная, и корпусная артиллерия. По всему видно, что подготовлен удар силы невиданной и неслыханной.
      Никто не знает, точнее – немногие знают, сколько осталось до первого залпа "катюш", обычно оповещающего о начале артподготовки. Но каждый из нас чувствует солдатским своим чутьём, что уже недолго ждать.
 

 

*

 
      К нам в часть приехал гвардии генерал-полковник Катуков. Мы встречали его на небольшой полянке. Генерал поздоровался с нами, а потом запросто сказал:
      – Сюда, ближе ко мне!
      Стройное карре смешалось, и живое плотное кольцо окружило генерала. Катуков смотрел на нас. Его смуглое лицо вдруг озарила весёлая улыбка: он увидел много знакомых. Вот он поднял руку. Все замерли.
      Он говорил о славных боевых традициях части, о победных днях Курской дуги, о Днестре, Западном Буге, Висле. Глаза его хитро сощурились.
      – Нам предстоит еще великое дело…
      Все, кто был на поляне, затаили дыхание.
      – Нам выпала большая честь. – продолжал генерал, – нанести по приказу Сталина последний удар по врагу, добить его, уничтожить разбойничье гнездо.
      День не был указан, и Берлин не был назван. Но генерала поняли все.
 

 

*

 
      Сегодня наш полк получил приказ произвести разведку боем и взять военный городок, куда противник подтянул свежие силы.
      Наш батальон выстроился на небольшой поляне в нескольких километрах от Одера. В торжественной тишине заместитель командира полка по политчасти вручил лучшему бойцу батальона знамя Победы.
      – Сталин приказал нам водрузить знамя Победы над Берлином. Клянусь, что приказ вождя будет выполнен. Ничто не остановит нас на пути к фашистскому логову, – сказал рядовой Килин, принимая знамя.
      Ещё проносятся со свистом снаряды и сотрясается от разрывов земля, но уже двинулось вперёд высоко поднятое знамя Победы, и бойцы бросились в атаку. В самые напряжённые моменты схватки с отчаянно сопротивляющимся врагом все мы видели красное полотнище впереди.
      Килин первым ворвался в траншеи противника, короткой автоматной очередью уничтожил пулемётный расчет. Знамя поднялось над траншеями, но это не конец боя: впереди – строения военного городка.
      Взяты уже крайние дома городка. Знаменосец исчезает между развалинами, но через несколько мгновений весь в кирпичной пыли он взбирается на полуразрушенный дом, и снова издалека виднеется развевающееся по ветру знамя. Последние строения очищены, батальон выходит на железнодорожную линию и прочно закрепляется здесь в ожидании приказа.
 

 

*

 
      Я засыпал, как вдруг вбегает к нам в землянку телефонист.
      – Ткаченко, быстро бери рацию и давай на машину!
      Скоро вышел и наш командир полка, любимец всех гвардейцев, подполковник Васильчев. С ним какой-то полковник.
      Перед тем как тронуться, подполковник спросил меня:
      – Ну как, Ткаченко, радиостанция в порядке?
      – В порядке, – говорю, – надеюсь, не подведёт, товарищ подполковник.
      – Смотри же!
      Это он всегда так, для порядка. Накануне мы с радиомастером Щербаком Виталием Семёновичем заменили подработанные лампы, поставили новое питание, все контакты зачистили.
      Едем. До командного пункта три километра.
      Вот и высота. Поворот налево – овраг. Машину – в укрытие, мы – на высоту.
      Развернул рацию – через 30 минут у меня уже бесперебойная связь со всеми абонентами.
      Душа ликует – наконец-то! А в голове мысли о далёкой Сибири. Что сейчас там думает брат, вернувшийся домой после ранения? А что думают все советские люди? Наверное, их думы здесь, с нами, здесь, где немцы всю ночь бросают осветительные ракеты, страшась, как бы русские не застали их врасплох. Что ж, бросайте свои ракеты. Всё равно не поможет: ваш час пришёл, до него осталась считанные минуты.
      В 7 часов 30 минут утра запрашиваем дивизионы о готовности. Докладывают, что готовы.
      Все то и дело взглядывают на часы.
      Командир полка делает рукой знак: подготовиться. У меня уже все стоят на приёме. – Огонь! Все наперебой отвечают:
      – Приняли – огонь. Приняли – огонь. Огонь… огонь… Устремляемся к ячейке наблюдения.
      Тишину прорезал резкий звук "катюш", а за ними пошло и пошло – весь плацдарм заходил ходуном. Куда ни взглянешь в поле – всюду орудийные вспышки.
      Через 30 минут взлетели и рассыпались мелкими искорками сигнальные ракеты. Начался огневой вал. Поднялась пехота.
      Докладывают:
      – Село Альт Тухенбанд занято. Перед хутором Хаккенов обнаружены траншеи противника и минное поле.
      Я был уверен, что наступление на Берлин началось. И что же! Оказалось, что это всего-навсего разведка боем.
 

 
      Войска 1-го Белорусского фронта, закрепившиеся после ожесточённых боёв на одерских плацдармах, закончив подготовку к наступлению, 14 и 15 апреля произвели разведку боем оборонительной полосы противника. Ночью 16 апреля после мощной артиллерийской подготовки войска 1-го Белорусского фронта двинулись с одерских плацдармов на штурм Берлина. Одновременно войска 1-го Украинского фронта, форсировав росу Нейсе, силами мощной подвижной группировки наносили удар по Берлину с юга и юго-запада, наступая значительной частью сил в глубь Германии, к реке Эльба.
 

 

16 апреля

 

*

 
      Безлунная, тёмная ночь. Батарея стоит на прямой наводке, готовая к стрельбе.
      Сидим в блиндаже без огня. Но никто не спит. Командир орудия старший сержант Алексей Миняев весело рассказывает всякую всячину, больше всего про битых фрицев. Смех то и дело покрывает острое словцо командира.
      Вдруг, слышим, вошёл кто-то.
      – Дайте огня, – громко сказал он.
      Мы по голосу узнали комсорга батареи. Зажгли свечу.
      – Радостная весть, хлопцы, – продолжал комсорг. – Получено обращение Военного Совета фронта. От имени советского народа товарищ Сталин приказал захватить столицу фашистской Германии – Берлин и водрузить над нею знамя Победы.
      Он передал Миняеву листок. "Наконец-то!" – заговорили бойцы, вскочив в радостном возбуждении.
 

 

*

 

Вместе с приказом о наступлении было получено обращение Военного Совета 1-го Белорусского фронта к бойцам, сержантам и офицерам.

 
      В полуразрушенном подвале было всего несколько связистов, а мне казалось, что я стою на громадной площади, заполненной народом. Сердце учащённо забилось. Великий момент настал.
      Получив листовки, мы пошли в роты, чтобы довести их содержание до тех, кто, не смыкая глаз, зорко следит за противником.
      Была тёмная и сырая ночь. Густой туман. Противник вяло стрелял, наши ему изредка отвечали.
      Собирая небольшие группы, подползая к отдельным ячейкам снайперов, мы стали читать бойцам обращение Военного Совета.
      Впереди окопов – хорошо замаскированная пулемётная точка командира расчёта станкового пулемета Темирбулатова.
      Подползаю к пулемётчикам. Темирбулатов приглушенным голосом говорит:
      – Ползите скорее, товарищ капитан, по нашей точке бьёт пулемет. В узком окопе еле разместились пулемётчики и три автоматчика, которые находились рядом.
      После того как бойцы прослушали обращение, Темирбулатов сказал:
      – Товарищ Сталин приказал нам водрузить знамя Победы над Берлином. Мы клянёмся, что эту задачу выполним. Так и передайте, товарищ капитан, командованию, что мы клянёмся…
      Пожав крепко руки пулемётчикам, я направился дальше.
      В полуразрушенном домике с закрытыми плащ-палатками окнами сидели бойцы 1-й стрелковой роты. Некоторые из них отдыхали. Все поднялись. Бойцы с напряжённым вниманием заслушали текст обращения. После читки взял слово парторг Кириллов, храбрый воин, он же ротный поэт и военкор. С дрожью в голосе он сказал:
      – Кто из нас не имеет счёта мести? У кого подлые фашисты не отняли самого дорогого? Кто не переживал ужасов навязанной нам войны? Час возмездия настал! Мы начинаем штурм логова зверя – Берлина. Мы выполним приказ товарища Сталина. Мы идём на Берлин! С нами Родина, с нами Сталин!
 

 

*

 
      Вчера вечером переехали со своей рацией на новый командный пункт.
      Спускаемся в подвал.
      Перед нашим приходом тяжёлый снаряд пробил метровую толщу цоколя, прогнул металлическую балку и, обессиленный, свалился на пол вместе с грудой кирпича. Мы как раз и застали всех под впечатлением только что пережитого. К счастью, товарищи отделались шишками от кирпичных осколков.
      Уже совсем стемнело. Я вышел во двор. Гляжу – проходят машины без света, как чёрные тени. Меня заинтересовало, что вместо кузова на машинах возвышалось что-то круглое, похожее на большие котлы, в которых плавят асфальт. Всё это накрыто брезентом и замаскировано ёлочками.
      Захожу в подвал и спрашиваю подполковника, что это са машины. Он улыбается, а потом говорит:
      – Да это же прожекторы. Мы удивились до крайности.
      – Зачем это, товарищ подполковник, на переднем крае прожекторы?
      – А вот увидите, – сказал он.
      В 3 часа ночи переходим к переднему краю. До наших траншей метров двести. Под железнодорожной насыпью приготовлены ячейки наблюдения и блиндажики. Разместились в одном из них.
      Уже выходят на исходные рубежи танки и самоходные орудия. Из вторых эшелонов подтягивается пехота.
      Вот и желанный час. Уж нам-то не привыкать к артподготовке, и то пораззевали рты, как оглушённые рыбы. Чтобы слово сказать товарищу, надо было прилежиться к самому уху, – и всё-таки он головой мотал, ничего не слышал.
      Я решил полюбоваться "природой" п высунулся из блиндажа, но, надо признаться, сейчас же юркнул обратно…
      Через некоторое время стрельба как будто притихла. Я выглянул снова и ахнул.
      Какая картина! Впереди и сзади нас по фронту стоят прожекторы, вытянув свои лучи в сторону противника.
      Эффект получился, надо сказать, замечательный!
 

 

*

 
      Никто на батарее не знал, что через какие-нибудь 8-9 часов наступит этот долгожданный момент – штурм Берлина, о котором мечтали с самого начала войны, ещё тогда, когда сидели в обороне под Ленинградом. Но все батарейцы по каким-то неуловимым признакам чувствовали, что ночь эта необычная. Никогда ещё с такой тщательностью мы не чистили свои гаубицы, не удаляли смазку, не сортировали снаряды. Работа производилась в полном молчании и как-то торжественно, точно мы готовились к празднику. Старший по батарее лейтенант Стрижак, прозванный "всевидящим глазом", в эту ночь особенно придирчиво проверял все работы". Лишь далеко за полночь на батарее всё замолкло – артиллеристы легли спать.
      Тишину землянки, где помещался КП батареи, вдруг нарушил телефонный звонок.
      – "Катер" слушает, – взял трубку дежурный связист, пожилой солдат Пасынков и поплотнее прижал её к уху.
      – Слушаюсь, чётко дежурить, не отвлекаться, – сказал он, очевидно повторяя, что ему было сказано, и, положив трубку, стал размышлять вслух: – Не иначе как наутро затевается, не стали бы попусту так поздно звонить.
      И словно в ответ на его размышления, опять раздался звонок. По всем проводам пронеслась команда: "К бою!"
      Через несколько минут все люди были уже на ногах. С гаубиц сняты чехлы, орудийные расчёты заняли свои места, ждут команды.
      Лейтенант Стрижак взволнованно посмотрел на своих бойцов – ведь со многими из них он прошёл боевой путь, начиная от Ленинграда. Вместе с ними он форсировал реку Нарву, брал Таллин, освобождал Эстонию, переправлялся через Одер. И сколько раз они говорили о том желанном времени, когда будут драться на немецкой земле, будут участвовать в штурме проклятой гитлеровской столицы. И вот пришло оно.
      – Угломер 47-20, прицел…
      Команду заглушает раскатистый гром – небо пронзают тысячи молний. Это открыли огонь гвардейские миномёты. Чтобы дослушать команду, которую заглушили "катюши", командиры орудий обступили лейтенанта.
      Через несколько секунд земля содрогнулась от гула тысячи орудий, побелевшее небо заволокло дымом. Казалось, что началось землетрясение. Словно огромный вулкан, выбрасывали орудия смертоносный огненный металл на голову врага. Стволы гаубиц накалились, лица артиллеристов становились всё суровее, движения всё более быстрыми, точно нам сам товарищ Сталин говорил: скорее, скорее, не теряйте драгоценного времени.
 

 

*

 
      Кровь сильнее потекла по жилам, сердце стучало и как будто бы говорило: настал, настал, настал долгожданный момент. Хотелось скорее итти в бой, чтобы обеспечить светлое будущее новому поколению, чтобы дети с гордостью смотрели на своих отцов, чтобы они учились у нас любить свою Родину и бить её врагов, чтобы всегда уступали место инвалиду Отечественной войны, чтобы не зарастали тропы к могилам воинов и на могилах их цвели розы и лежали венки. Сердце стучало не одно, тысячи сердец стучали, у каждого солдата и офицера билось большое русское сердце.
      Когда началась артподготовка, я встал в траншее в полный рост и смотрел на разрывы наших снарядов, подымавших в воздух деревья и землю. Спасибо, товарищи артиллеристы! Вдруг за моей спиной раздался сильный удар, в ушах зазвенело. Я так увлёкся происходившим впереди, что не заметил, как к траншее подкатили пушку. Пришлось отойти немного в сторону.
 

 

*

 
      Мы проснулись от гула орудий и сразу поняли, что этот гул возвещает о начале штурма Берлина. Бойцы говорили, что такой канонады они ещё в жизни не слышали. Когда мы по команде выскочили из траншей и пошли в атаку, артиллерийский гул не прекращался. Наступление утра осталось незамеченным, потому что дым от пороховых газов всё сгущался. Дойдя до первого населённого пункта, мы увидели сквозь разрывы газовых облаков солнце. Проходим три ряда немецких траншей, обработанных нашей артиллерией. Впечатление огромное. Один снаряд попал прямо в пулемётное гнездо. От пулемёта и его расчёта остались только незначительные признаки. Остатки брёвен в воронке необычной формы подтверждают, что здесь был блиндаж. Из земли торчат в беспорядке железные прутья арматуры – догадываюсь, что это остатки трансформаторной будки, служившей немцам в качестве наблюдательной вышки. Но что это такое? Вдали видны целые немецкие пушки, стволы их направлены в нашу сторону. Это удивляет нас, но удивление исчезает, когда мы приближаемся к уцелевшим пушкам. Оказывается, это ложные огневые позиции немецких батарей: все пушки сделаны из брёвен. Понятно, наши артиллеристы не стали тратить на них снарядов. Боец Скородубцев, увидев эти фальшивые пушки, сказал:
      – Старого воробья на мякине хотели провести.
 

 

*

 
      Наступил рассвет. Приодерская земля колыхалась, как при землетрясении. Капитан Кудяков находился со своими разведчиками-артиллеристами в боевых порядках пехоты. Противник обнаружил наш наблюдательный пункт. Снаряды обрушились на блиндаж. Было сорвано два верхних наката, но капитан не обратил на это внимания. Он смотрел в бинокль на продвижение нашей пехоты.
      – На Берлин! На Берлин! – кричал он. Радость такая, какой ещё никогда не было.
      Сержант Баринов, наблюдавший за разрывами снарядов наших орудий, заметил немецкую пушку, которая стреляла по нас.
      – Товарищ капитан! Вон она по нас бьёт. Ей-богу, по нас! – уверял он.
      – Передай, пусть дадут по ней огоньку, – сказал капитан, не отрываясь от бинокля.
      Телефонист не успел выполнить приказания; волной воздуха его ударило об стену. Пыль заслонила видимость. Снаряд оторвал угол блиндажа и разворотил третий, последний, накат брёвен.
      – Перебегаем в тот дом, – сказал капитан.
      Только успели все добежать до нового наблюдательного пункта, как возле него упал тяжёлый снаряд.
      – Товарищ капитан, мне ногу оторвало! – закричал связной.
      Капитан Кудяков был ранен в шею. Но он, очевидно, не сразу почувствовал это. Услышав голос связного, он подошел к нему, увидел, что тот лежит в крови, и сказал:
      – Клянусь, они не уйдут от нас. За всё заплатят!
 

 

*

 
      Ночью от блеска пушечных выстрелов, от прожекторов, бросающих длинные лучи в глубину вражеской обороны, от огневых трасс "катюш" светло, как днём, а утром от едкого порохового дыма, сдавливающего дыхание, в пяти метрах ничего не видно.
 

 

*

 
      Непревзойдённый по силе огня артиллерийский удар. Одно за другим взлетали вверх укрепления немцев. Когда яркие лучи прожекторов осветили закрытый серой стеной передний край противника, к гулу нашей артиллерии присоединился гул приближающихся танков прорыва "ИС". Наша пехота выходит из окопов и в единодушном порыве бросается в атаку.
      – Вперёд, друзья! За Родину! За Сталина! – зовёт бойцов голос нашего знаменосца рядового Килина.
      Постепенно рассеиваются закрывающие солнце пыль и дым. Артиллерия перенесла огонь в глубь обороны отступающего противника.
      В 8 часов утра наше знамя Победы уже развевается над станцией Вербиг. За три часа мы с боем прошли пять километров.
      Немцы ещё попробовали контратаковать нас. но их встретил дружный огонь; орудие прямой наводкой подожгло один танк, подбило другой, и контратака захлебнулась.
      В цепи бегущих впереди бойцов снова заколыхалось знамя Победы, и в эту минуту вражеская пуля ранила героя знаменосца. Но знамя подхватил старший сержант Шкурко, и оно попрежнему неудержимо несётся вперёд, настигая ошеломлённого врага.
 

 
      Осенью 1944 года воины 1-го Белорусского фронта послали товарищу Сталину подарок – бронзовую фигуру красноармейца, шагающего через Вислу и Одер. Красноармеец держал в руках знамя, оно было занесено над Берлином. Приняв подарок, товарищ Сталин сказал:
      – Бойцы 1-го Белорусского фронта задачу свою понимают правильно. Большое счастье это было для нас, стоявших тогда на вислинском плацдарме, – мы почувствовали, что наша страстная мечта сбудется, что вождь и Верховный Главнокомандующий именно нас нацеливает на Берлин, что именно нам предстоит водрузить над Берлином знамя Победы. Когда стало известно решение Ставки Верховного Главнокомандующего, старые товарищи-генералы, делясь своими чувствами, говорили мне:
      – Твои гвардейцы, Чуйков, пройдут славный маршрут Отечественной войны: Сталинград – Берлин.
      Я знал, что к предстоящей операции надо готовиться очень серьёзно, иначе немцы соберутся с силами и остановят нас перед Берлином. Это их от гибели не спасёт, но для нас, сталинградцев, будет позором.
      Опыт уличных боёв был у нас большой. В Сталинграде мы создали штурмовые группы – это была школа боя в городе. На нашем пути к Одеру стояла Познань, в этом городе наши гвардейцы дрались 25 дней. Наконец, взятие крепости Кюстрин на Одере было репетицией битвы за Берлин.
      В дни подготовки войск к последнему, решающему наступлению я написал статью "Как действовать в бою за населённый пункт". Все бойцы и офицеры армии прекрасно понимали, что под скромным выражением "населённый пункт" я подразумеваю ни больше ни меньше как Берлин, столицу фашистской Германии.
      Сталинградские штурмовые группы были обогащены опытом наступательных боёв за города Запорожье, Одессу, Люблин, Лодзь, Познань и наконец Кюстрин.
      Я поставил бойцам штурмовых групп в пример героя боёв за Познань, кавалера двух орденов Славы, гвардии младшего сержанта Василия Алейника, действия которого отличались необыкновенной стремительностью. Благодаря смелости и быстроте его группа захватила в Познани одно сильно укреплённое угловое здание без всяких потерь.
      Когда я бывал в войсках, беседовал с бойцами, разговор обыкновенно вращался вокруг берлинской темы:
      – Что-то у тебя, сержант, сапоги потрёпанные.
      – Ничего, товарищ генерал, до Берлина хватит!
      Я спросил одного старшину, каково положение с патронами в роте.
      Он ответил мне:
      – Разрешите доложить, до Берлина хватит.
      Перед фронтом нашего предстоящего наступления проходила гряда так называемых Зееловских высот – серьёзное естественное препятствие, укреплённое врагом. Его оборона эшелонировалась на большую глубину, до Берлина.
      Разведку этих высот мы вели всеми средствами. Офицер моего штаба гвардии подполковник Велькин дважды летал над ними на штурмовие, изучая расположение противника.
      Ночью 16 апреля, находясь на своём наблюдательном пункте на плацдарме за одером, я старался по доносящимся до меня звукам разгадать, что делается у противника. Наше наступление не могло быть для немцев неожиданностью. 14 апреля пленный, взятый во время разведки боем, показал: "Это не было вашим большим наступлением, дня через два вы начнёте большое наступление, будете прорывать нашу оборону. Потом ринетесь на Берлин. Дней через семь подойдёте к Берлину, а дней через пятнадцать война закончится полным разгромом Германии".
      Вспоминая сейчас этот допрос немецкого солдата, думаю, что этот пленный, пожалуй, понимал немножко больше, чем генералы из гитлеровского генштаба.
      Зная, что скрыть полностью подготовку грандиозного наступления невозможно, я боялся, что противник обманет нас, уйдёт, сменит засеченные нами огневые позиции. Тогда артиллерийская подготовка страшной силы пройдёт даром, впустую, придётся на другом рубеже всё начинать сначала.
      Несколько раз я выходил из блиндажа. На переднем крае было спокойно.
      Впереди, недалеко от моего наблюдательного пункта, бойцы кушали, или, как принято говорить, "заправлялись" перед боем.
      Артиллерийское наступление отличалось краткостью и исключительной силой. Оно как бы дало тон всей операции.
      На долю Героя Советского Союза гвардии генерал-лейтенанта Пожарского выпало дирижировать огромным артиллерийским оркестром: 265 стволов артиллерии и миномётов действовали на каждом километре фронта прорыва.
      Когда рассвело, было очень трудно наблюдать за полем боя. Дым артиллерийских разрывов слился с голубоватой дымкой, покрывавшей землю. Эта дымка приводила в ярость командиров лётных частей, находившихся рядом со мной на станции наведения. Авиации было очень сложно работать.
      Бой был трудный и упорный. Однако, когда мои разведчики перехватили немецкую радиограмму, в которой какой-то командир приказывал бить по бегущим солдатам осколочными из танков, для меня стало ясно, что гвардейцы Сталинграда уже имеют успех, их порыв к окончательной победе несокрушим, что гитлеровцы бегут.
      Нас несколько раз предупреждали от имени товарища Сталина не торопиться, обработать врага как следует артиллерией, а потом итти в атаку.
      В этом чувствовалась сталинская забота о людях. Мы прилагали все усилия к тому, чтобы громить врага, сохраняя как можно бережней жизни наших воинов, прошедших тяжёлый и славный путь и доживших до последнего, завершающего этапа Отечественной войны.
      Пройдя с упорными боями 6-8 километров, мы подошли вплотную к Зееловским высотам. Противник на этом рубеже имел сильные оборонительные позиции и свежие части. Взять с хода эти мощные позиции было невозможно. Завязались упорные бои, длившиеся днём и ночью.
      Умение войск вести наступательные ночные бои обеспечило успех захвата Зееловских высот. Первой на высоты ворвалась дивизия генерала Шугаева, за ней дивизия генерала Зеленюка.
      Вторичная артиллерийская подготовка, вновь проведенная ночью, и последовавший затем стремительный дружный штурм высот обеспечили захват всех позиций на Зееловских высотах. Брешь на Берлин была пробита.
      Гитлеровский генеральный штаб понимал, что нарастающий удар Советской Армии, нарушивший планы задержки наступления наших войск, сокрушил всю его стратегию и тактику. Но, как говорят, "утопающий хватается за соломинку". Навстречу нашему наступлению были брошены все имевшиеся у врага резервы.
      Каждый день на новых позициях в глубине немецкой обороны появлялись свежие полки и дивизии; контратаки шли непрерывно. Но никакая сила не могла уже остановить могучие удары гвардейцев-сталинградцев, которые рвались выполнить приказ великого Сталина, водрузить знамя Победы над Берлином.
      У города Мюнхеберга, на полпути от Одера до Берлина, сталинградские гвардейцы совместно с гвардейцами-танкистами генерала Катукова сломили последнее ожесточённое сопротивление гитлеровцев. Чаша весов победы резко наклонилась в нашу сторону.
      Противник, надломленный физически и морально на одерском рубеже, ещё продолжал огрызаться. Наши части прорвали внешний оборонительный обвод Большого Берлина, и 23 апреля 1945 года мы дрались уже в Берлине.
      Реку Шпрее наш войска форсировали с хода сразу в нескольких местах. Наши штурмовые группы всё глубже и глубже врезались в тело Берлина..
      Чем ближе мы подходили к центру города, тем более возрастало сопротивление врага. Фашистские головорезы, чувствуя приближение часа расплаты, бешено сопротивлялись. Но это была предсмертная агония.
      Я помню ночь под 1 мая, когда ко мне на командный пункт явился начальник генерального штаба германских сухопутных войск генерал пехоты Кребе с письмом за подписями Геббельса в Бормана. По лицу этого генерала я видел, как фашистская германия с трепетом за свои злодеяния склоняется на колени перед Советской Армией, перед советским народом.
 

 
      В ночь перед атакой
 

 
      Поздно ночью я прибыл в штаб корпуса. Дежурный и офицеры оперативного отдела размещались в одном блиндаже. При ознакомлении с оперативно-боевыми документами штаба бросилась в глаза детальность всех их разработок. Планом было определено место каждого взвода, орудия, танка и самоходки.
      Наблюдательный пункт командира одной из дивизий генерал-майора Баканова был расположен на западной окраине Ратшток. Сюда я прибыл в 2 часа ночи.
      Командир дивизии ознакомил меня с обстановкой. На мой вопрос, нет ли опасения, что части в ночной атаке могут перемешаться, а самоходки и танки начнут давить своих, генерал ответил, что это исключается.
      Беседа затянулась до трёх часов ночи. До начала артиллерийской подготовки оставалось полтора часа. Решили это время использовать для отдыха. Тут же в блиндаже все присутствующие улеглись отдыхать. Каждый делал вид, что спит. На самом деле никто не спал, все с нетерпением ожидали начала артиллерийской подготовки. Чтобы убить время, многие украдкой выходили во двор. Кое-где разрывались снаряды немцев, и на отдельных участках вёлся обычный ружейно-пулемётный огонь.