*

 
      Не могу сказать, на какой улице это произошло, так как все немецкие этикетки с надписями были здесь сбиты или погребены под развалинами. Я лежал у груды горячих, дымящихся кирпичей вместе с командиром роты капитаном Батиным. Искры с горящих домов сыпались нам на головы и обжигали нас. Пот лился с наших лиц, которые мы давно не умывали. Капитан был неузнаваем. Это результат многих бессонных ночей. Я посмотрел ему в глаза, и мне захотелось обнять и поцеловать его, как отца родного в трудную минуту жизни. Он заметил мой взгляд, улыбнулся и сказал:
      – Мы воюем, как одна семья. – Потом он поднялся и крикнул: – Вперёд, за мной!
      И мы побежали за ним, несмотря на яростный огонь противника. Вечером, после боя мы опять были вместе с капитаном и вместе с ним праздновали великий праздник Первое Мая.
 

 

*

 
      Мы хорошо запомнили напутственные слова командира батальона: "Нам выпало счастье быть участниками завершающих боёв… Я уверен, что водрузим наше знамя над рейхстагом".
      Уже позади Ландвер-канал, по полуразрушенному мосту которого мы вручную тащили наши орудия в сплошной завесе пыли, поднявшейся от рушившихся зданий. Пехотинцы, которым мы приданы, движутся впереди. Они форсировали канал, не дожидаясь конца артподготовки. Откуда-то бьёт пулемёт, и мне доносят, что пехота приостановилась. Надо скорее расчистить путь, но как в этой пыли, которая стеной стоит, найти огневую точку? Делаем остановку, посылаем разведчиков. Я чувствую, как мои бойцы волнуются, и понимаю почему, – они боятся, что этот проклятый пулемёт задержит нас и наш батальон опередят другие.
      Наконец, наш лучший разведчик, он же и связист, Карымов, нырнувший в эту плотную массу пыли, вернулся и примерно определил, откуда ведётся огонь. Решаем для большей верности подтянуть орудие ближе к цели. Слышится взволнованный голос командира орудия старшего сержанта Петрочука: "За мной, к рейхстагу!" И гвардейцы тащат пушки прямо навстречу потоку пуль. Секунды, предшествовавшие выстрелу, казались часами. Выстрел…
      – Мазила, с тобой рейхстага не возьмёшь, – ругает Петрочук наводчика.
      – Нет, возьмём, – чуть не плача от обиды, отвечает наводчик. И действительно, после второго выстрела пулемёт замолчал. Тотчас же позади наших пушек раздалось "ура" – это наши пехотинцы бросились в атаку. Оказалось, что в погоне за вражеским пулемётом мы опередили пехоту.
      Задача выполнена, огневые точки уничтожены, пехотинцы сломили сопротивление врага, и рейхстаг теперь совсем близко. Но когда мы подошли к зданию, на крыше уже развевалось красное знамя. Его, как мы потом узнали, водрузили товарищи, подходившие к рейхстагу с севера.
      – Не успели! – с горечью сказал Штрочук. – Эх, вы! – обрушился он на свой ни в чём не повинный расчёт.
      Едва удалось мне успокоить ребят, до того они огорчены были, что их опередили. Да и самому мне было досадно.
 

 

*

 
      Когда к рейхстагу подходили, не одну линию прокладывали, а целых три. Одна сгорит – другая работает. На другой повреждение – третья готова.
      Подошли к рейхстагу, все просят: "Пошли меня тянуть связь в рейхстаг". Все первыми хотят быть. И тут, конечно, Коруленко и Примак своего добились и опять первыми были. Немцы обстреливали и с тыла и с фланга, а нам нужно было всего 200 метров пробежать. Пустили дымовую завесу, но сильный ветер разогнал наш дым, и с левого фланга немцы открыли стрельбу. Поранило двух наших славных героев – сержанта Селиванова, который лучше всех действовал на Шпрее, и красноармейца Шульгу. Всё же с наступлением темноты мы прорвались и протянули провод в рейхстаг.
 

 

*

 
      Наши тяжёлые гаубицы стоят у школы имени Геббельса, где воспитывались самые "отъявленные фашистские изверги. Сейчас над этим зданием вьётся красный флаг. Моросит дождь, артиллерия гремит, не умолкая ни на минуту, однако на нашей стороне становится всё многолюднее. Население целыми потоками подымается из подвалов. Сегодня впервые в Берлине я услышал донесшуюся сквозь грохот артиллерии советскую песню:
      Кипучая, могучая, никем непобедимая, Страна моя, Москва моя, ты самая любимая.
      Мог ли я в мирное время, празднуя этот день у себя на Днепре, подумать, что мне, украинцу, придётся с автоматом в руках ходить по улицам разбитого Берлина!
 

 

*

 
      Когда по радио передавался первомайский приказ товарища Сталина, мы штурмовали четырёхэтажный дом. Очередью из автомата был ранен один боец. К нему бросился санинструктор гвардии старшина Брайцев, парторг роты. Брайцева хотели задержать, потому что раненый лежал на таком месте, куда нельзя было подступиться. Брайцев вырвался. Он благополучно добежал до раненого, но, когда стал его оттаскивать, сам упал раненный. Он хотел встать, и в этот момент вражеский автоматчик сразил его насмерть. Это произошло на наших глазах. Теперь ничто не могло остановить людей. Мы очень любили своего парторга. Это был настоящий герой. Не страшась огня немцев, мы ворвались в дом и стали уничтожать гитлеровцев гранатами и огнём автоматов.
 

 

*

 
      Ещё за несколько дней до Первого Мая в полку шёл разговор о знамёнах, которые должны быть сброшены в праздник на Берлин с борта самолёта, – какого размера сделать знамёна, что написать на них, где устроить их в самолёте, чтобы удобнее было сбросить, как сделать, чтобы 8намя было развёрнуто и дольше находилось в воздухе при спуске.
      Штурман полка гвардии майор Тихонов изготовил два красных полотнища. На одном было написано "Победа", а на обратной стороне – "Слава советским воинам, водрузившим знамя Победы над Берлином!" На втором полотнище лозунг: "Да здравствует 1 Мая!"
      И вот 1 мая ровно в полдень с аэродрома поднимаются истребители "Яковлев-3", чтобы сбросить красные знамёна над Берлином. Знамёна находились на бортах самолётов командира полка гвардии майора Малиновского и командира эскадрильи Героя Советского Союза гвардии капитана Новосёлова. Дважды Герой Советского Союза Ворожейкин, Герои Советского Союза Ткаченко, Лавейкин, Песков и другие, в числе их и я, эскортировали знаменосцев.
      Заходим с северо-запада. Впереди здание рейхстага. Идём точно на него. Гвардии майор Малиновский даёт команду:
      – Внимание! Сбрасываю знамя.
      Все мы увидели яркокрасное знамя с надписью "Победа", медленно спускающееся в районе рейхстага. В этот момент, как гром, раздаётся в наушниках: "Ура!", "Слава Сталину!", "Слава советской гвардии!" Лётчики приветствовали войска Красной Армии, поздравляли их с первомайским праздником. Пока знамя спускалось, с борта самолёта по радио беспрерывно неслось: "Ура, слава Сталину!"
      Это был мой последний вылет на Берлин. Он останется в памяти на всю жизнь.
      Герой Советского Союза гвардии подполковник В. БУЯНОВ
 

 
      Несмолкаемый гул канонады стоял над центром Берлина, где ещё сопротивлялись окружённые гитлеровцы. Улицы забиты нашими танками, самоходной артиллерией, обозами. Пехоты не видно: она прочёсывает здания и дворы.
      Канун Первого Мая. Батальон майора Насонова готовится к наступлению. Только что получен приказ командира полка: батальону поставлена задача прорваться к Бранденбургским воротам.
      Во дворе идёт партийное собрание. Командир батальона знакомит коммунистов с задачами подразделений.
      – Товарищи, коммунисты! – говорит он, заканчивая, – Нам выпала высокая честь нанести в первомайский праздник последний удар по врагу. Этот удар должен быть и будет смертельным для гитлеровцев.;. Коммунисты, как всегда, должны быть в первых рядах…Всё!
      Выступает командир пятой роты коммунист .Токарев. Он говорит, обращаясь к комбату:
      – Коммунисты и весь личный состав моей роты выполнят с честью поставленную задачу.
      На таком же коротком собрании комсомольцев у развалин четырёхэтажного дома на другой стороне улицы сержант Волик говорит:
      – Товарищи комсомольцы! Знамя нашей дивизии украшено двумя боевыми наградами. В этом есть доля нашей заслуги, комсомольцев. Будем же, как всегда, впереди! Лично я обещаю в этом бою первым водрузить знамя Победы на Бранденбургских воротах…
      Перед вечером подразделения батальона начали штурм Рейхсбанка. Засевшие в нём гитлеровские смертники открыли яростный огонь из всех видов оружия. Несмотря на это, бойцы пятой роты старшего лейтенанта Токарева упорно продвигались вперёд, стреляя по окнам и чердакам. Командир орудия коммунист старший сержант Белый выкатил пушку на открытую позицию и расстреливал огневые точки врага прямой наводкой. Он был ранен, но не оставлял орудия.
      Люди скапливаются на рубеже атаки. До Рейхсбанка не больше ста метров. Пулемётчики и орудийные расчёты до предела усиливают огонь. В воздух летит зелёная ракета. Старший лейтенант Токарев поднимается первым, командуя:
      – За Родину, за Сталина! Вперёд!
      Бойцы группами выскакивают из укрытий и с криком "ура" бегут за ним. Немцы усиливают огонь. До банка уже не больше пятидесяти метров. В этот момент у ног отважного офицера рвётся фаустпатрон. Токарев падает, тяжело раненный. Минутное замешательство. Но вперёд уже выбегает старшина Дьяков.
      – Вперёд, товарищи!
      – Отомстим за командира!.. Ура!.. Бойцы устремляются за ним. В подъезды и окна летят ручные гранаты.
      По верхним этажам непрерывно бьют наши артиллеристы и пулемётчики, не давая врагу вести прицельный огонь. Сыплются кирпичи и штукатурка. Две штурмовые группы уже ворвались в подъезды. Закидав вестибюли гранатами, они ринулись внутрь здания. Несколько минут там идёт ожесточённая борьба.
      Из главного подъезда выходят первые пленные. Подняв руки вверх, они идут за конвойными. Одновременно в окнах второго и третьего этажей появляются белые флаги…
      Утром свободные подразделения батальона собрались в полуразрушенной бумажной фабрике. Командир батальона зачитал первомайский приказ Верховного Главнокомандующего. Бойцы, сержанты и офицеры перед строем дали торжественную клятву, что в предстоящем сегодня штурме оправдают доверие товарища Сталина…
      Прямо с митинга подразделения пошли в бой. Весь день 1 мая прошёл в напряжённых боях. Подразделения батальона, пробиваясь к театру, очищали от противника дом за домом, квартал за кварталом.
      Немцы упорно сопротивлялись на Нидервалльштрассе и параллельной ей Курштрассе. Здесь они за ночь собрали сильную группировку, в составе которой было до десяти самоходных орудий, бронемашины с метательными реактивными аппаратами..
      Капитан Степанов, командовавший в этот день батальоном, принял решение отказаться от лобовой атаки и предпринять обходный манёвр, пробиваясь через дома внутри кварталов. Сапёрам была поставлена задача сделать с наступлением темноты в стенах прилегающих домов двенадцать проходов.
      Несмотря на сильный обстрел противника, сапёры и помогавшие им бойцы пробивали проходы один за другим. Работали ломами, применяли толовые шашки и трофейные фаустпатроны. К двум часам ночи проходы были сделаны, и штурмовые группы стали через них просачиваться на фланги и в тыл группировки противника. Начался ожесточённый ночной бой. Немцы защищались отчаянно, но, боясь полного окружения, начали отходить по Ягер- и Таубенштрассе в сторону театра. Штурмовые группы, не давая противнику опомниться, на его плечах ворвались в театр. В большом здании они дрались с противником в темноте лопатками, ножами, ручными гранатами. Через полчаса всё было кончено.
      Не останавливаясь, подразделения двинулись дальше, к Бранденбургским воротам. Когда штурмовики очистили несколько кварталов, от командира взвода старшины Дьякова, прикрывавшего правый фланг батальона, было получено донесение, что группа немцев численностью до 200 человек при восьми самоходках и бронетранспортёрах перешла в контратаку, угрожая отрезать продвигавшиеся вперёд роты. Через несколько минут от него же было получено сообщение, что немцы продвигаются уже по Беренштрассе. Положение осложнялось. Командир батальона решает не прекращать движения штурмовых групп. Он приказывает своему заместителю капитану Фотиеву ликвидировать нависшую над флангом угрозу. Тот вместе с комсоргом батальона лейтенантом Гуйваном поспешно бежит туда.
      Со взводом бойцов Фотиев занимает круговую оборону в районе станции метро на Фридрихштрассе. В угловой дом, выходящий на Беренштрассе, капитан посылает расчёт станкового пулемёта сержанта Городицкого. Кинжальный огонь этого пулемёта приводит гитлеровцев в замешательство. Воспользовавшись этим, капитан Фотиев бросается с бойцами в контратаку, и это завершило дело. Около сорока немцев сдались в длен. Остальные в беспорядке отошли на Унтер-ден-Линден…
      В это время шестая стрелковая рота капитана Дудина, стремительно гоня перед собой противника в сторону Бранденбургских ворот, с боем подошла к отелю "Адлон", в котором размещался немецкий полевой лазарет. У главного подъезда то и дело останавливались санитарные машины, подвозившие раненых немецких солдат и офицеров. Разгрузка их не прекращалась даже и в то время, когда наши автоматчики, преследуя немцев, ворвались во двор отеля и завязали в нём бой. В лазарете оказалось свыше 1200 раненых. Оставив здесь один взвод для охраны госпиталя и обеспечения своего правого фланга, капитан Дудин с остальными взводами устремился дальше. Впереди роты двигалась штурмовая группа сержанта Волика. Она очищала дом за домом от противника и безостановочно гнала его в сторону Герингштрассе. Чтобы не задерживаться, она обходила дома, занятые еще противником, оставляя их другим подходившим подразделениям роты.
      С Герингштрассе штурмовая группа увидела, наконец, цель, к которой стремились, – арку Бранденбургских ворот. За ней в предрассветной мгле выступала серая громада рейхстага, над которым уже реяло красное знамя.
      Вся Герингштрассе находилась под жестоким обстрелом.
      По ней били и со стороны Тиргартена, где еще сидели немцы, и со стороны арки. Поэтому капитан Дудин приказал вести дальнейшее продвижение внутренними дворами.
      После того как был занят последний дом квартала, выходивший фасадом уже на Унтер-ден-Линден, и подтянулись соседние штурмовые группы и пулемётчики, командир батальона выбросил в воздух зелёную ракету – знак общей атаки. Тотчас со всех дворов на улицу ринулись группы cолдат. Закидывая немцев ручными гранатами, наступающие устремились к Бранденбургским воротам.
      Сержант Волик с развевающимся красным знаменем в левой руке первым подбежал к арке. С помощью капитана Дудина и красноармейца Лебедько он взобрался на ворота и, найдя пробоину в бронзовом коне, вставил в неё древко знамени.
 

 
      Наш батальон с боем подошёл почти вплотную к дворцу кайзера Вильгельма на Шлоссплац. Двести метров отделяли нас от дворца, но подступиться к нему было очень трудно. Противник энергично отстреливался из окон и ворот, из соседних домов, забрасывал нас фаустпатронами. А батальон наш и так уж был сильно обескровлен. В последних боях мы потеряли много людей, среди них нескольких командиров.
      Однако никто из нас не допускал и мысли о сколько-нибудь долговременной проволочке. Был канун Первого Мая, и мы решили отпраздновать его взятием кайзеровского дворца, чтобы подарить Советской стране ещё одну победу к этому дню.
      И вот в тихую предмайскую ночь всех комсомольцев созвали в подвал, где помещался наш КП. Нас было двенадцать человек. Все мы были молоды, но военной сноровкой могли потягаться со старыми солдатами, все бывали под огнём, и среди нас не было трусов. Младший сержант Алексеенко в числе первых советских воинов форсировал реку Шпрее и удерживал плацдарм на её западном берегу. Красноармеец Бахолдин, связной комбата, весельчак и всеобщий любимец, много раз под шквальным огнём противника переползал от камня к камню и передавал боевые приказы командирам подразделений. Санитарка Дуся Цивирко не один десяток раненых вынесла из-под огня, сама трижды была ранена. За смелость, за заботу, за ободряющее слово её любили и уважали все бойцы батальона. Из двенадцати комсомольцев, собравшихся в подвал КП, не было ни одного, кто бы чем-нибудь да не отличился в боях с немецкими захватчиками.
      Я был комсоргом батальона, и мне полагалось ознакомить комсомольцев с предстоящим заданием. Я сказал:
      – На завтра, в, день Первого Мая, назначен штурм дворца. Мы, комсомольцы, должны быть впереди, увлечь за собой бойцов. В прежних боях мы честно справлялись с возложенными на нас задачами, не раз подавали пример дисциплины и отваги. Надеюсь, что и завтра не посрамим комсомольского звания – возьмем дворец. Пусть красное знамя будет водружено здесь нашими комсомольскими руками.
      Я не ждал возражений, и они, разумеется, не последовали. Все комсомольцы выразили уверенность в успехе атаки, а Алексеенко поклялся первым ворваться во дворец и укрепить на нём красный флаг.
      Мы разошлись и занялись подготовкой к бою. Ночь прошла спокойно. За ночь разнесли патроны и гранаты. Командование подбросило на наш участок несколько танков "ИС" и большое количество тяжёлой артиллерии.
      Под утро началась артиллерийская подготовка. Воздух потемнел от порохового дыма и красной кирпичной пыли. Мы с удовольствием глядели, как снаряд за снарядом аккуратно ложится во дворец; надо полагать, что засевшие там фрицы не разделяли нашей радости. Подавленные разрушительным обстрелом, они почти прекратили ружейно-пулемётный огонь.
      В нижнем этаже обращенной к нам стороны здания было большое окно. Его-то и наметили местом вторжения штурмовой группы. Но оно было забито толстой решёткой. Артиллеристы помогли и тут. Пробоины от снарядов всё теснее окружают железное окно, наконец, один снаряд угодил прямо в центр решётки. Образовалось просторное отверстие.
      Наступил решительный момент. Выдвинувшись на исходное положение,, бойцы приготовились к броску вперёд.
      – Кому флаг? – спросил комбат Решетнев.
      – Мне! – крикнул Алексеенко. Артиллерия переносит огонь на соседние дома.
      – Вперёд на штурм! – командует капитан Баранец. Комсомольцы, увлекая за собой всех остальных бойцов, бегут вперёд. Разрыва между артподготовкой и атакой не было, поэтому немцы не успели опомниться. Бойцы, стремительно перебежав двести метров, ворвались в окно и тут же пустили в ход гранаты. В громадных дворцовых залах загремели взрывы.
      Нижние этажи дворца были очищены быстро – немцы устремились в подвалы и вверх, видимо надеясь, оторвавшись от нас, организовать сопротивление. Алексеенко, не добравшись ещё до крыши, укрепил красный флаг в окне второго этажа. Но этот знак победы не был преждевременен. Сила нашего напора не ослабела, и крыша вскоре была завоёвана. Мы с красноармейцем Файзуллиным заставили замолчать и станковый пулемёт, подавший было голос из окна подвала, когда часть бойцов вела бой уже во дворе дворца. Прижимаясь к стене, мы подобрались к самому окну и бросили в него пару противотанковых гранат.
      Когда мы вошли в подвал, сотни три раненых немецких солдат подняли руки и испуганно закричали: "Гитлер капут, рус зольдат гут".
 

 
      Вечером 1 мая, когда наш батальон находился во дворце Вильгельма, был получен приказ форсировать канал, выйти на Унтер-ден-Линден и достичь Бранденбургских ворот.
      Немцы вели с западного берега канала непрерывный огонь. В темноте светились трассы пулемётных очередей, гремели разрывы фаустпатронов. Откуда-то из района рейхстага немцы методически обстреливали минами Шлоссплац, перед дворцом кайзера. Было что-то обречённое в этом отчаянном и бесполезном обстреле, который уже ничего не мог изменить.
      Собравшись во дворе дворца, бойцы готовились к предстоящему броску и тихо переговаривались между собою.
      Слышу знакомый, сдержанный говорок старого солдата-миномётчика Мерасова.
      – В степях под Моздоком, – говорит Мерасов, прошедший славный путь от Кавказских гор до Берлина, – я всё думал: выпадет ли мне счастье драться на берлинских улицах!..
      – Да, – вспоминает коммунист Лебедев. – Мы ещё на Висле обещали товарищу Сталину, что наши мины долетят до Берлина.
      Команда:
      – Приготовиться! По местам!
      У миномётчиков на плечах стволы, опорные плиты, пулемётчики впряглись в свои "машинки". Связисты уже развернули станцию на КП батальона и готовы тянуть линию через канал.
      Первая группа – стрелки лейтенанта Крысенко и пулемётчики лейтенанта Ершова. Они направляются к мосту – навстречу незатихающему огню противника.
      На мосту вспыхивает перестрелка. В треск выстрелов врывается дружное "ура". Шум боя удаляется.
      Через несколько минут к комбату прибегает связной от лейтенанта Крысенко – литовец Шиманскас. Этот молодой паренёк лишь недавно пришел к нам во взвод связи. Но как преобразился он! От первоначальной робости и нерешительности не осталось и следа.
      – Товарищ майор, – чётко рапортует Шиманскас, – командир роты лейтенант Крысенко приказал доложить вам: задача выполнена, канал форсирован. Рота закрепилась в угловом доме на левой стороне улицы. Справа в доме – противник.
      Переправа продолжается. Немцы заметили нас. Они открыли огонь прямо по воротам дворца, где сосредоточилась вторая группа. Начали рваться фаустпатроны.
      Уже есть раненые. Ранен и комбат.
      Командование батальоном принимает капитан Гюльмамедов. Он действует так же быстро и решительно.
      Группа за группой переправляются через канал. Связные Шиманскас и Якимович четыре раза под ураганным огнём противника пробегают по мосту.
      Уже светает. Связистов Бачурина и Герцуна, которые тянут линию через мост, заметили вражеские снайперы. Близко ложатся пули. Можно бы укрыться за баррикадой, переждать, но батальону нужна связь, впереди Бранденбургские ворота!..
      И линия наведена. Капитан Гюльмамедов докладывает по телефону:
      – Вышел на Унтер-ден-Линден. Сосредоточиваемся для броска к Бранденбургским воротам.
      В это время на мосту уже работают сапёры капитана Анисимова. Слышен стук топоров и кирок. Неутомимые труженики войны прокладывают дорогу танкам.
      И вот на Унтер-ден-Линден, видавшей парады горе-завоевателей бесноватого фюрера, выходит советский танк. Не спеша разворачивается башня. Ствол пушки "ИС" угрожающе уставился на здание, откуда немцы ведут огонь.
      Удар – и с грохотом обваливается стена. Немцы умолкли.
      Батальон стремительно продвигается вперёд. Связисты еле успевают разматывать катушки.
      Остановка. Противник, укрывшись на чердаке трёхэтажного дома, бьет вдоль улицы. Что ж, опять подходит "ИС". Два выстрела. Больше не надо. Дорога снова открыта.
      Но чем дальше, тем больше опорных точек врага. Бьют из всех родов оружия. Бьют с чердаков, из окон, из подвалов. А батальон идёт всё вперёд и вперёд. Ведь там, впереди – Бранденбургские ворота…
      Справа движутся наши стрелки и пулемётчики. Слева – связисты и миномётчики.
      Это неумолимое, как сама смерть, движение морально подавляет немцев. Сперва одиночками, затем десятками выползают они отовсюду. Поднятые руки, жалкий, унылый вид. До них дошло: всё кончено!
      Восходящее солнце освещает картину боя.
      Перед нами – совсем близко – серая громада Бранденбургских ворот. Ещё бросок – и мы у цели.
      Капитан Гюльмамедов, командир миномётной роты капитан Червяков и я подбегаем к воротам. Навстречу с запада движется цепь. Свои!
      Мы соединились с наступавшими с юго-запада гвардейскими частями Чуйкова. Богатыри Сталинграда и защитники Кавказа соединились в центре фашистского логова. Бурная радость охватывает нас. Воины обнимают, целуют друг друга.
      У Бранденбургских ворот возникает митинг. Какой-то молоденький офицер говорит стихами. Ему отвечают громовым "ура".
 

 

*

 
      У стены разбитого здания гвардии подполковник Курист ставил новую задачу командирам батальонов. В это время к противоположному углу здания подъехала машина. Человек среднего роста, в кожаном пальто, с палочкой в руке, неторопливой походкой направился в сторону офицеров.
      – Что стоите? Почему не продвигаетесь вперёд? – спросил он, подойдя к офицерам.
      Это был наш генерал-полковник товарищ Рыбалко. Никто не удивился появлению его здесь. Ведь и во время форсирования Нейсе, когда противник вёл бешеный огонь с противоположного берега реки, генерал был среди нас, под разрывами вражеских снарядов и бомб.
      Только товарищ Рыбалко подошёл к нам, как противник открыл ураганный миномётный и артиллерийский огонь из района станции Шарлоттенбург. Генерал показал палочкой в сторону станции, которая находилась в четырёхстах метрах от нас, и сказал:
      – Здесь последний очаг сопротивления немцев, за этой станцией к вам навстречу наступают танки Богданова.
      Все мы посмотрели в ту сторону, откуда доносились выстрелы. Путь к станции преграждали надолбы и смонтированные на улицах толстые каменные стены.
      Обращаясь к подполковнику, товарищ Рыбалко сказал:
      – Курист, станцию взять.
      Наша танковая часть наступала во взаимодействии со стрелковым полком.
      Танковый батальон майора Шпарова, поддерживая роту автоматчиков старшего лейтенанта Карпова, с боем вышел на перекрёсток Паульсборнер и Эйзенцанштрассе. Тем временем танкисты батальона под командованием капитана Соболева, взаимодействуя с ротой старшего лейтенанта Антонова, совершали обходный манёвр слева.
      Шаг за шагом, разрушая с помощью сапёров все препятствия, выбивая противника из подвалов, скидывая с чердаков и крыш домов, танки бронированной стеной продвигались к району станции, стремясь как можно скорее соединиться со славными танкистами генерал-полковника Богданова. Они шли с Одера, а мы с Нейсе. Они ворвались в Берлин с севера, а мы с юга, – и вот встреча в центре Берлина.
      Когда танки подошли к железнодорожной насыпи, с противоположной стороны её показался советский боец. Он шёл во весь рост. Кто-то закричал:
      – Там уже наши.
      Танки гвардии младших лейтенантов Владимирова и Кузнецова направились под мост на противоположную сторону уже взятой станции. По улице Виншандштрассе навстречу им двигались два советских танка. Это были танки Богданова. Через несколько минут, выскочив из машин, наши танкисты уже обнимали своих братьев по оружию.
      Как радостна была эта долгожданная встреча в Берлине утром 2 мая 1945 года!
 

 

*

 
      Наша танковая часть с тяжёлыми боями продвигалась к конечной цели. За домами виднелись уже деревья Тиргартена.
      Три дня тому назад погиб в танке герой гдынских боёв гвардии младший лейтенант Енукьян. Его экипаж в подбитом, дымившемся танке ещё два часа вёл бой, мстя за смерть своего командира. Вчера болванка немецкой самоходки выбила два катка у другого танка и вывела из строя его экипаж. Танк застрял на нейтральной зоне. Весь день к нему пытались подобраться наши техники, но немецкие "фердинанды" не давали подойти. И вдруг ночью танк неожиданно загудел мотором, а лобовой его пулемёт застрочил по огневым точкам противника. Это командир орудия гвардии старший сержант Лымарь продолжал бой на подбитом танке.
      Вечером 1 мая наши танки вышли к Аугустусплац. Здесь нас остановил шквальный огонь из церкви, возвышавшейся в центре площади. Мы уже знали, что конец боёв совсем близок – кольцо окружения всё теснее сжималось у горла Берлина-Бранденбургских ворот. Наши рации уже ловили предложения немецкого командования о сдаче. Уже сотнями сдавались немцы, и длинные колонны грязносерых пленных уныло плелись в наш тыл. Но гитлеровцы, засевшие в церкви на Аугустусплац, всё ещё огрызались. Они располагали восемью пушками и двумя самоходками, закопанными у ворот здания. Нам пришлось пойти в обход. Боковыми улицами танки подошли почти вплотную к церкви и стали бить по немцам в упор. Сюда подтянулось и несколько приданных нам тяжёлых танков.
      В три часа ночи немцы попытались оказать помощь своим окружённым группам. Загудели самолёты, и над улицами закачались зонтики парашютов. Парашютисты с автоматами и длинные, как гробы, ящики с боеприпасами опускались на груды камня, на развалины домов. Многие сразу же попали в руки наших бойцов. Вот один парашютист опустился на крышу высокого дома. Юркая фигурка зашевелилась, замелькал луч сигнального фонарика. Командир взвода танков Брудян дал по диверсанту короткую очередь из автомата, и возня на крыше прекратилась. Автомат и фонарь слабо звякнули о мостовую, а гитлеровец повис над улицей, беспомощно болтаясь на стропах парашюта.
      Было уже под утро. Гул наших пушек покрывал все остальные звуки. Но в промежутках между орудийными залпами всё ещё трещали немецкие пулемёты и сдваивались очереди разрывных пуль. И вот вдруг рации передали приказ: "Гарнизон Берлина сдался – прекратить стрельбу". Смолкли наши орудия, и поднялись вверх стволы танковых пушек. Но тишина не настала – всё так же свистели немецкие пули и фырчали вдоль улицы немецкие болванки. Гарнизон церкви продолжал сопротивляться.
      Что же, драться, так драться, – не нам складывать оружие в этом бою. "Огонь всеми танками!" – прозвучал приказ, и сухой звонкий треск наших противотанковых пушек и глухой гул танковых орудий слились в неистовый одновременный залп. "Тридцатьчетверки" били по амбразурам и окнам зданий, тяжёлые танки крушили углы и простенки.
      Непрерывный обстрел продолжался около часа. Тогда, наконец, из еле различимого в дыму и пыли подвального окна церкви выползла надетая на штык белая тряпка и слабо заколыхалась у самого тротуара. Был отдан приказ: "Прекратить огонь!" Наступила тишина. Стоявший рядом со мной солдат нерешительно сделал шаг вперёд на уже безопасную улицу. Потом остановился, снял пилотку и, вытирая вспотевший лоб, растерянно и счастливо улыбнулся.