Мы спустились в подвал. Бойцы,-их было 60 человек, – расположились в двух смежных комнатах, а я направился к капитану. На ребят пожаловаться было нельзя. Никто себя не жалел, всё отдавали для победы. С тех пор как я сменил раненого командира роты, они ни разу меня не подводили. Я был ими вполне доволен. Штурмовали Берлин и старые солдаты, которые пришли сюда из-под самого Сталинграда, и молодые, которых только несколько дней тому назад мы вызволили из немецкого рабства. ,
Капитан Неустроев подозвал меня к окну. Через окно подвала я увидел горящую площадь. Повсюду чернели взрывы. Площадь 0ыла завалена деревьями, мешками с песком, машинами. Там стояло много пушек.
Из-за грохота и гула разговаривать было почти невозможно. Капитан указал мне на большое каменное здание и спросил:
– Видишь?
Я увидел дом с высокими колоннами и широкой лестницей. На самом верху виднелся купол.
– Это рейхстаг, – сказал капитан, – перед твоей ротой ставится задача штурмом овладеть им.
Когда капитан говорил, всё время об стены дома, в котором мы стояли, ударялись пули. На площади рвались снаряды, и здание рейхстага слегка дымилось.
"Добрались всё-таки до этого проклятого места", – подумал я. Всего триста метров отделяли меня теперь от рейхстага. Агитатор политотдела дивизии капитан Матвеев шепнул мне: "Сьянов, ты счастливец,- первый штурмуешь рейхстаг". Мне хотелось сразу же кинуться к своим. Дожить до такой минуты! У меня было такое чувство, как будто сам товарищ Сталин смотрит сейчас на нас. Мог ли я думать, что я, Сьянов, бухгалтер из села Семиозёрное, Кустанайской области, поведу роту на штурм рейхстага! Я не вытерпел и высунулся из окна подвала, чтобы получше разглядеть его.
До самого рейхстага тянулась площадь, на которой немцы воздвигли много препятствий. Вся площадь густо простреливалась. Слева в верхних окнах, заложенных кирпичом и превращенных в бойницы, стояли автоматические пушки.
Старший лейтенант Прелов, стоявший за моей спиной, сказал:
– Пока ты будешь здесь, я пойду к твоим солдатам, побеседую с ними. Я смотрел в окно и мысленно рисовал себе, как поведу роту. Мы должны были двинуться в атаку под прикрытием артиллерийского огня.
– Впереди лежит наша цепь, – объяснил мне капитан, – когда пойдёшь со своей ротой, обязательно подними и её в атаку. Недалеко от рейхстага проходит канал, но мостов через него нет. Для форсирования используй подручный материал. Двигаться на рейхстаг надо быстро, нигде не задерживаться.
– Я на тебя надеюсь, – закончил капитан, – штурм должен быть решительный.
Вглядываясь в стены рейхстага, я по пробоинам определил, с какой стороны будет лучше наступать. Старался запомнить ориентиры: трансформаторная будка, мелкие домишки, афишная тумба. 1 Справа наступал батальон Давыдова, слева протекает Шпрее, берег её облицован гранитом, за него не уцепишься, немцы там ведут сильный огонь, укрыться негде. Минут сорок стоял я возле окна. Я доложил о своём решении: наступать буду через площадь. Я имел в виду использовать как укрытия ямы, воронки, завалы. Их перед рейхстагом было много.
Вернулись агитаторы Матвеев и Прелов. Они сказали:
– Товарищ Сьянов, мы только что беседовали с твоими бойцами. Золотые люди. Все первыми хотят пойти на штурм.
Было приятно всё это слышать. Я вызвал к себе командиров взводов и отделений и рассказал им задачу. Указал ориентиры первому и второму взводам. Назначил фланговые отделения справа и слева.
Теперь можно было и бойцов.подозвать к окнам и показать им рейхстаг.
– Товарищи бойцы и сержанты, – сказал я, – выполним эту почётную задачу?
– Выполним, – с воодушевлением ответили все.
За окном в это время творилось нечто невообразимое. Даже высунуться из окна подвала казалось невозможным, а нам предстояло пойти через эту площадь, на штурм рейхстага, который теперь извергал столько огня.
– Пустите меня первым, – сказал Якимович.
Якимовича я знал, как самого себя. Он был моим связным, эатем командовал пулемётным расчётом. Где жарко, там он со своим пулемётом. Бойцы его любили, он был душой роты. Здоровый парень, весельчак, он рвался к жизни. Было приятно слушать, как он мечтал о том, чтб будет после войны.
Прыгунов и Шубкин тоже просили, чтобы их первыми послали на штурм. Этих я меньше знал. Молоденькие ребята. Они воевали с жадностью. Еще несколько недель тому назад они были у немцев на каторге, а теперь они – бойцы, и им предстояло – штурмовать рейхстаг.
Сержант Гусев, помкомвзвода, пожилой человек, моих дет, как школьник упрашивал меня, чтобы я его первым пустил на штурм. Сержант Ищанов тоже настаивал, чтобы его отделение первым пошло.
Разве можно забыть эти минуты перед штурмом! Я смотрел на своих бойцов, прислушивался к их разговорам, и во мне росла уверенность в успехе предстоящего дела. Принесли брёвна и кирпичи. Сделали подмостки к окнам, чтобы легче было вылезать. Притащили несколько ящиков с гранатами, и мы наполнили ими все карманы. Я проверил у бойцов, полностью ли набиты диски их автоматов и пулемётов.
На площади не умолкал гул артиллерии. Вдруг справа что-то загорелось. Рухнуло большое здание. По земле стал расстилаться чёрный дым. Только я подумал, что хорошо бы сейчас ринуться в атаку, дым послужил бы прикрытием, как услышал голос командира батальона:
– Сьянов, сейчас начнётся артподготовка, с первыми выстрелами надо выдвигаться вперёд.
Командир батальона предупредил, что за мной будут тянуть телефонный провод, и мы условились, что в случае, если провод порвётся, я, как только ворвусь в рейхстаг, даю красную ракету.
И вот уже дружно заговорила наша артиллерия. Я скомандовал: "Вперёд!". Все бросились из окон на площадь. Каждый взвод принял свое направление, хотя ориентироваться было трудно. Рейхстаг заволокло пылью, дымом, пламенем. Я часто обегал цепь, чтобы не потерять из виду людей. Дважды меня задело осколками, в правую ногу и в правое плечо. Но было не до перевязок.
Перебегая от воронки к воронке, прячась за срубленными деревьями, преодолевая рвы и завалы, по-пластунски переползая открытые места, мы достигли широкого канала, о котором утром говорил мне командир батальона.
Мост через канал был забаррикадирован деревянными брусьями и железнодорожными рельсами. Слева от моста через канал было переброшено несколько пар рельсов. Я обрадовался тому, что рота сможет перебраться через канал, не бросаясь в воду.
Частью через баррикаду, частью через переброшенные рельсы взводы под огнём противника перешли канал и снова приняли строгий боевой порядок. Мне удалось поднять в атаку и ту цепь бойцов, о которой сказал мне командир батальона. Оправа и позади роты начали подходить подразделения соседнего полка. Мы бежали по огненному морю, на каждом шагу рвались мины и снаряды. Открыв огонь из всех видов" оружия, рота с криком "ура" лавиной бросилась в атаку. Я бежал впереди роты, и мне казалось странным, что я еще живой. Осколки свистят, а я бегу, и вместе со мной вся рота. Нас было впереди человек пять, и мы бросились на ступеньки рейхстага. В это время немецкий снаряд разорвался между высокими колоннами. Справа шёл Якимович. Мы уже поднимались наверх, когда пуля пронзила Якимовичу грудь, и он упал мертвый, с поднятой рукой, в которой сжимал гранату. Кровь Якимовича потекла по ступенькам и запеклась на каменных плитах. Мы похоронили его потом на возвышенности, откуда было видно красное победное знамя, водружённое к тому времени на куполе рейхстага. Ради этого знамени он отдал жизнь, – мы так и написали его старушке-матери.
Когда мы оказались на широкой лестнице, на нас посыпался огненный град. Немцы стреляли из всех окон. Но мы уже коснулись толстых стен рейхстага. Перед нами высилась огромная, в нескольких местах расщепленная снарядами, дверь. Мы закидали трещины гранатами, и в дверях образовались дыры.
В стенах тоже было много проломов, и наши бойцы проникли через них в рейхстаг.
Сначала мы попали в длинный коридор. Казалось, что всё огромное здание шевелится. Где-то гулко отдавались шаги, где-то громко кричали по-немецки. Сразу разобраться в обстановке было невозможно, Одно было ясно, что в здании находится много немцев и нам придётся повоевать. Конец коридора до самого потолка был заставлен бочками и ящиками. Мы пошли направо и попали в зал. Перед нами промелькнуло несколько немцев. Они с криком бежали и строчили из автоматов. В зале я увидел огромную статую женщины с весами. Сначала мне померещилось, что я вижу живую женщину и чаши весов в её руках колеблются. Но что только не влезет в голову после стольких трудных ночей!
С правой стороны коридора я оставил заслон силою в одно отделение, другое отделение проникло влево. Остальные бросились в два больших зала, откуда немцы перебегали в левую часть здания.
Один зал был свободен, другой заставлен шкафами с книгами и бумагами. Дым. Полумрак. Мы обнаружили два входа в подвал. Я приказал блокировать их. Закрепившись в залах, мы начали разведку верхних этажей. Я дал уже красную ракету, но вряд ли наши могли её заметить. Все было окутано дымом и пламенем. Телефонной связи не было. Командир отделения телефонистов сержант Ермаков уже несколько раз под ураганным огнём перебегал площадь, отыскивая порывы. В конце концов ему удалось восстановить связь, и он первый донёс по телефону из рейхстага, что мы ворвались в рейхстаг и ведём бой внутри здания, что младший сержант Кантария и сержант Егоров уже водрузили знамя на куполе крыши.
Как обрадовались мы, когда появились капитаны Неустроев, Давыдов, старшие лейтенанты Самсонов, Гусев,, лейтенант Берест, майор Соколовский и многие другие офицеры, которых я прежде не знал! Пришло подкрепление. Кто-то принес высокий бокал.
– Выпьем, Сьянов, в знак водружения знамени, – сказал мне лейтенант Берест.
Мы по очереди хлебнули из бокала.
Скоро наступила ночь. Стрельба как будто несколько утихла. Я решил пробраться вниз. Но скоро обстановка изменилась. Подземелье ожило. Несколько раз мне докладывали:
– Сильное подземное движение.
– Бросайте туда гранаты, – отвечал я. Гранаты здесь решали всё.
Мы забрасывали подвалы гранатами. В конце коридора я велел поставить станковый пулемёт. Как только появлялись немцы, их тотчас же срезали пулемётной очередью. Они появлялись всюду и всюду натыкались на пулемёт или автомат.
С верхних этажей немцы ударили фаустпатроном. Он разорвался между колоннами, как раз на том месте, где на двух ящиках я устроил себе ротный КП. От взрыва полетели камни, и мне пришлось переместить свой КП.
На зорьке кто-то предложил закусить. У нас было масло, сыр, консервы, варенье. Я разрешил бойцам закусить. Во время завтрака все держали гранаты с выдернутыми кольцами, на предохранителе. Несколько раз пришлось прерывать завтрак- и закидывать немцев гранатами.
Автоматчики сообщили, что в подвале опять началось сильное движение. У меня мелькнула мысль, не вздумали ли немцы в плен сдаваться.
– Пусть выходят наверх, – говорю я.
– Хенде хох! – кричит солдат Шубкин.
Мы стояли на лестничной площадке, когда перед нами появились три немца в касках, покрытых маскировочными сетками. На груди у них висели автоматы, в руках они держали парабеллумы.
– Не похоже, чтоб в плен пришли сдаваться. Однако стрелять подождём,- сказал я своим, – посмотрим, чего они хотят.
– Мы парламентёры, – объявили они, – дайте нам офицера. Позвали лейтенанта Береста. Немцы, как увидели Береста, сразу опустили руки. Явилась какая-то фрау в желтой плюшевой жакетке. Это была их переводчица. Вслед за ней пришёл какой-то важный немецкий чин. Берест говорит ему:
– Сдавайтесь немедленно. Прекратите бессмысленное сопротивление. Немецкий чин попросил двадцать минут на размышление.
И всё это оказалось обычной немецкой провокацией. Разведчики мне сообщили, что с левой сторЬны рейхстага появились два немецких танка и пехота. В это же время из подвала выскочил какой-то немец и прокричал:
– Сдавайтесь, вы окружены.
Мы не дали ему договорить – пристрелили.
Немцы вздумали наступать. Всю комедию с парламентёрами они затеяли, чтобы отвлечь наше внимание. В одном из углов рейхстага лежала куча щебня и кирпича. Под ней оказался запасный выход. Немцы полезли наверх, стали жечь комнаты. Они решили нас выкурить из рейхстага. В зале, где я находился, вспыхнуло пламя. Загорелись бумаги и книги, ящики, на которых я сидел. У меня шинель загорелась, у кого-то гимнастёрка, у Щербины волосы задымились.
Дорого обошлись немцам эти пожары. Нас они не запугали, мы стали только злее. Я видел, как Иванов отбивался от шести немцев. Всех положил. Вся стена, у которой он дрался, была забрызгана кровью. Я перебрался на второй этаж. Немцы засели там в угловой комнате. Мы закидали её бутылками с зажигательной смесью. Немцы, как ошалелые, выскочили прямо на нас. Один на меня навалился. Я стоял над пролётом, колонна рухнула, и не за что было держаться. Я ударил немца ногой в грудь. Немец ухватился за мою ногу и не выпускает. Тогда я левой ногой ударил его в лицо, и он плюхнулся вниз. Там было довольно глубоко, и вряд ли немец уже встал. Некоторые немцы выбегали из горящей комнаты, не замечая, что перед ними пропасть, и проваливались в неё.
Бой длился почти до трех часов ночи. К этому времени мы очистили все этажи здания. Всё было устлано немецкими трупами.
Вид у нас был жуткий. Все чёрные, в саже. Я потянул полу шинели, чтобы лицо вытереть, но, оказывается, шинель в труху превратилась, вся сгорела.
Стало тихо. Командир батальона вызывает меня и говорит:
– Товарищ Сьянов, передавайте свой рейхстаг Грибову и Антонову, а сами идите отдыхать.
Я показал Грибову и Антонову все опасные места. Принесли ужин. Мы закусили, и я со своими бойцами вышел к подъезду рейхстага, расстелил плащ-палатку, повалился на каменные плиты и тут же заснул.
КАПИТАН И. МАТВЕЕВ
С передовым батальоном
ЗАПИСКИ АГИТАТОРА
В ночь прорыва обороны на Одере я находился среди бойцов полковника Зинченко.
Во время артподготовки все мы повыскакивали из траншей и любо-вались тем, как рвутся наши снаряды в стане врагов. Все испытывали большую гордость от сознания своей силы. Это был действительно богатырский удар артиллерии. Людей водворить в траншеи было невозможно. Помню, какой-то боец, пробегая мимо меня, крикнул:
– Капитан, наша берёт, ура! – и, по-детски подпрыгнув, умчался вперёд.
Этого бойца я затем встретил в рейхстаге. Он вошел туда одним из первых.
В ту апрельскую ночь на Одере мы не предполагали, что нам выпадет великая честь штурмовать рейхстаг. Но у всех было стремление войти в Берлин первыми. Я не ошибусь, если скажу, что поголовно все бойцы были моими помощниками в работе агитатора политотдела дивизии. У всех находились яркие и простые слова, зовущие вперёд, на подвиг. Значение происходящих боёв понимали все и сердцем, и разумом.
30 апреля меня вызвал начальник политотдела и приказал находиться в батальоне Неустроева, вместе с ним ворваться в рейхстаг.
Наступал вечер. Батальон сосредоточился в подвальном этаже большого дома. Из окна был виден рейхстаг. На пути к рейхстагу: был канал с разрушенным мостом.
Ждали начала атаки. Скоро должна была начаться артподготовка. Неустроев наблюдал в окно за площадью.
Бойцы с волнением ожидали сигнала к атаке. Предстояло по одному выскакивать из подвала через единственное небольшое окно. Среди бойцов было много молодых, недавно освобождённых из немецкой неволи.
Я рассказал им, какие бои полк провёл, как много в нём героев, прославившихся в боях за Берлин, посоветовал, как лучше действовать автоматом и гранатой в бою за овладение домами, объяснил, почему важно первым броситься в атаку и ворваться в вдание. Помню, бойцы слушали меня с затаённым дыханием" когда я говорил о том, как товарищ Сталин привёл нас к победе.
После беседы ко мне подошёл боец Быков Николай Степанович и заявил, что хочет первым бежать в атаку. Он попросил, чтоб я записал его фамилию. За ним с такой же просьбой обратились ко мне бойцы Богданов Иван Иванович, Прыгунов Иван Фёдорович, Руднев Василий Дмитриевич и многие другие.
Артподготовка была короткая, но мощная. Взвилась ракета – сигнал атаки. Бойцы стали выскакивать в окно. Я бежал вместе с старшим лейтенантом Гусевым и капитаном Яруновым.
В рейхстаг наши роты ворвались с главного подъезда. Одновременно с батальоном Неустроева вошли в здание роты батальона Давыдова из полка Плехадонова. В здании было темно, хоть глаз выколи. Повсюду мы натыкались на мебель, обломки статуй, груды бумаги. Здесь уже шёл бой.
Когда перебегали через площадь, я потерял карманный фонарик, и теперь было трудно ориентироваться в темноте.
Скоро в рейхстаг прибыл командир полка полковник Зинченко. Мы ему рассказали обстановку. Была мысль спуститься с переводчиками в подвал и предложить немцам сдаться. Но оттуда всё время стреляли и бросали гранаты.
Впоследствии немцы инсценировали посылку к нам парламентёров, это была их очередная провокация. Немцы всё ещё надеялись выкурить нас ив рейхстага. Они послали парламентёров, чтобы усыпить нашу бдительность.
Немцы подожгли внутренние помещения рейхстага. Начался пожар. Гитлеровцы рассчитывали, что мы в панике бросимся бежать. Но этого не произошло. Мне приходилось во время пожара разговаривать с несколькими бойцами. Сколько раз я слышал одно и то же: "Всё равно отсюда не уйдём", "Мы подняли красный флаг над рейхстагом не для того, чтобы бежать отсюда".
Сначала загорелся круглый зал. Пламя пожара охватило роту Ярунова, которая штурмовала в это время подвал. Огонь распространился у нас в тылу. Затем немцы подожгли северную часть здания. Рота Ярунова выбежала наверх. Немцы решили, что мы оставляем рейхстаг. В действительности дело обстояло так: поднявшись наверх, рота кинулась к запасному входу и обнаружила там немцев. Теперь мы оказались в тылу у немцев. Наши бойцы закидали их гранатами. Немцы побежали вниз. Но здесь их ожидали Сьянов и Греченков. Немцы ввалились в костёр. Огонь был настолько сильный, что никто из них не смог спастись, все заживо сгорели.
Когда в северных комнатах пожар стал затихать, младший сержант Щербина крикнул, что можно пробраться на балкон, проломав стену.
Нашли лестницу, пробили отверстие, поднялись наверх и оказались на балконе. Бой продолжался и на балконе и у входа в подвал, пока мы не заняли все помещения рейхстага. Это было уже 1 мая. Нам принесли газеты с праздничным приказом товарища Сталина. Я не могу передать того чувства, – сказать воодушевление – будет недостаточно, – которое овладело всеми: и теми, кто. читал этот исторический приказ, и кто его слушал с оружием в руках, ещё не остывшим от боя, в этом полуразрушенном, дымящемся здании при свете электрических фонариков. Такие моменты остаются в памяти на всю жизнь.
ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА СЕРЖАНТ М. ЕГОРОВ
Знамя Победы над рейхстагом
Рота уже находилась возле канала, когда мне и младшему сержанту комсомольцу Кантария вручили красное знамя. Чувствовалось, что нам поручено дело, которое имеет значение не только для нашей роты или даже п'олка, а может быть для всей дивизии. Всем хотелось руками прикоснуться к знамени, которое нам предстояло водрузить на самый рейхстаг.
Огонь за окном был сильный. Наступил момент нам выходить, и мы побежали один за другим. Вместе с нами послали радистов и телефонистов, которые должны были, как только мы водрузим знамя, передать об этом командиру полка полковнику Зинченко.
Мы пробежали немного, но пришлось залечь в воронку. С полчаса лежали, потому что огонь был невозможный. Лежим в воронке и всё время смотрим на знамя. Оно было у нас в чехле. Мы боялись, чтобы чехол не развязался, пока бежали. Всё в порядке. Мы выскакиваем из воронки и бежим дальше. До рейхстага было уже недалеко. Мы условились больше остановок не делать. Рота уже перешла канал, теперь стало веселее.
Вот мы уже достигли широкой лестницы. Поднимаемся по ней. Огонь сильный, мы никого не видим, но чувствуем, что из подвала на нас смотрят; из рейхстага, – а там уже были наши, – тоже наблюдают. И командир полка наверняка следит.
На пороге валялась стремянка, я приставил её к колонне на крыльце рейхстага и кричу:
– Развязывай, Кантария, чехол быстрее.
– А чем привязывать будем? – кричит мне в ответ Кантария. Тут я подумал, что мы ведь, действительно, верёвки не захватили.
– Чехлом привяжем, – кричу я, а сам поднимаюсь по стремянке вверх. Стоять неудобно, стремянка качается, вот-вот упадёт.
Знамя приладили. Оно развевается при входе в рейхстаг.
– Пойдём в середину, – говорит мне Кантария, – посмотрим, что там происходит.
Пошли налево. Темно. Все окна кирпичом забиты. Побежали на второй этаж. Там – горячий бой. Немец бьёт сверху фаустпатронами. У нас было с собой пять гранат, значит и мы тоже могли кое-чем подсобить пехоте.
– Если пехота наверх забралась, значит знамя тоже наверху должно стоять, – сказал Кантария и стал спускаться вниз.
Я за ним. Мы сняли знамя и побежали наверх. Выставили его в бойнице второго этажа. Хотелось бы знамя ещё выше поднять, но пробраться туда невозможно, верхние этажи ещё заняты немцами. Но вот обстановка меняется. Можно теперь проникнуть и на третий этаж. Вскоре знамя уже развевалось там. Мы хотели, чтобы оно было там, где бой идёт.
Пришлось следить, чтобы какой-нибудь немец не подкрался к знамени. А такие попытки они несколько раз делали. Потом наша пехота откинула немцев направо, и образовался проход на чердак. Опять снимаем знамя, пробираемся наверх к самому коню, что стоит на крыше рейхстага. Стало светло, мы со знаменем на самой крыше были. Оглянулись – весь Берлин под нашими ногами лежит. Город горит. Кругом стелется чёрный дым. На крыше снаряды рвутся. Мы стоим со знаменем и обдумываем, куда лучше его поставить. Держимся за железного коня, чтобы воздушной волной нас не снесло. В это время осколок ударил в самого коня и пробил ему брюхо. Конь был полым, и образовалась дыра. Кантария говорит:
– Давай, сюда просунем.
Мы воткнули древко в пробоину железного коня и начали спускаться вни8. Навстречу бежит боец:
– Знамя видно только с одной стороны, – кричит он, – потом, снизу получается, что держит его в руках верховой, что на железном коне сидит. Меня послали переставить его.
– Нет, шутишь, – говорим мы ему, – за советы спасибо, а уж знамя сами поправим.
Мы снова поднялись на крышу. Под ногами скрипит битое стекло. Повсюду осколки снарядов валяются. Куда же знамя поставить, чтобы на весь Берлин было видно? На купол. Но купол весь разбит. Как подняться на него? Стёкла вылетели, остались одни рёбра. Решили по этим рёбрам подниматься. Посмотрели вниз через купол – пропасть глубокая, жутко. Но времени терять нечего. То и дело на крыше снаряды рвутся.
Кантария впереди, а я сзади него, карабкаемся вместе по рёбрам купола. Поднялись на самый верх, выше некуда. Привязали покрепче знамя чехлом и спустились вниз.
Перебегаем площадь. Со всех сторон немецкие снайперы бьют. То в одном, то в другом конце слышатся крики "ура". Это наши воины идут на штурм. Их зовёт в бой знамя, поднятое над рейхстагом. Теперь и мы, оглянувшись, впервые увидели, как оно развевается. На душе стало весело.
Полковник Зинченко встретил нас, как родных сыновей.
– Товарищ полковник, – докладывает Кантария. – ваше приказание выполнили, знамя на рейхстаг водрузили.
– Молодцы, – отвечает полковник и крепко нас обнимает, – теперь отдыхайте.
Нас потянуло в рейхстаг, где товарищи под победным знаменем вели ожесточённый бой. Вместе с группой бойцов мы понесли в рейхстаг ящики с гранатами.
Гранаты доставили, понесли рацию. Каждый раз, пробираясь через площадь, мы смотрели на зйамя Победы, развевавшееся на куполе рейхстага. Как-то нам показалось, что древко немного наклонилось. Мы побежали наверх. Проверили, убедились, что это нам померещилось, – знамя стояло прямо.
МАЙОР И. ЗЕНКИН
На заседании парткомиссии
Перед прорывом на Одере мы провели 10 апреля заседание парт-комиссий на берегу реки. В этот день был принят в партию командир стрелкового взвода лейтенант Кайдаулов Халит. Все мы хорошо знали этого молодого храброго офицера-казаха, недавно окончившего пехотное училище.
В своём заявлении он писал: "Впереди предстоят еще трудные и большие бои. Я хочу в этих боях участвовать коммунистом, бить врага, как этого требует Родина. Звание коммуниста с честью оправдаю".
Во время прорыва обороны немцев на Одере, через несколько дней после принятия Кайдаулова в партию, его взвод первым ворвался во вражеские траншеи.
14 апреля партийная комиссия проводила своё заседание в подвале разрушенного дома на одерском плацдарме. Передний край проходил в 500-1000 метрах от нас. Сильно била артиллерия, и вся жизнь дивизии текла в траншеях и подвалах. Наступление ещё не начиналось, но его все ждали с часа на час. На этом заседании было принято в партию несколько человек. Здесь были разведчики, которым прямо с заседания предстояло отправиться в разведку, артиллеристы, которым выпало счастье в последующих боях выпустить первые снаряды по Берлину. Все стремились на выполнение ответственной задачи пойти коммунистами.
Началось наступление. Теперь работа парткомиссии усложнилась. Было трудно заранее предусмотреть, когда и где провести заседание.
Вызывать людей из частей не представлялось возможным, мы отправлялись в полки и батальоны и там на месте разбирали заявления. Одно из таких заседаний происходило в одном местечке. Мы пришли на позиции противотанкового дивизиона. Немцы вели сильный обстрел из орудий и миномётов. Батарея дивизиона расположилась на окраине местечка, близ леса. Отсюда артиллеристы вели огонь по переднему краю противника. Парт-комиссия заседала на восточном склоне высоты в ячейках расчёта. Принимали в партию капитана Григория Сафронова, кавалера трёх боевых орденов. Он только что отошел от захваченной у немцев пушки, из которой вёл огонь по противнику. После разбора его дела он бегом вернулся к пушке и продолжал вести огонь, уже будучи коммунистом.
Тут же мы приняли в партию старшину Штыкина, прославленного в дивизии артмастера, который не только ремонтировал в бою пушки, но и сам не раз становился за орудие и вёл огонь по врагу. Были здесь и наводчики и командиры орудий, которым предстояло своим огнём прокладывать путь нашей пехоте на улицах Берлина.
Не всем, кто стал коммунистом в боях за Берлин, посчастливилось увидеть рейхстаг. Многие отдали жизнь за Родину на подступах к Берлину и на его улицах. Многим тяжёлые ранения помешали вступить на побеждённую берлинскую землю. Бывало часто и так, что тяжело раненные коммунисты упрашивали своих товарищей не отправлять их в госпиталь, а дать возможность хоть одним глазом взглянуть на поверженную фашистскую столицу. Они уверяли, что это подействует на них лучше всяких лекарств.
30 апреля, во время штурма рейхстага, наша парткомиссия пробиралась по улицам, заваленным камнями, сожжёнными машинами и трупами гитлеровцев. Заседание происходило на командном пункте стрелкового полка, помещавшегося в подвале разбитого дома. Товарищей, которых принимали в партию, приходилось подолгу ждать. Отрывать их от дела было нельзя. Мы ждали, пока они смогут освободиться на несколько минут. Пришёл лейтенант Кашкарбаев. Он уже успел прославиться в уличных боях. "Желаю штурмовать рейхстаг членом партии", – писал он в своём заявлении. К моменту его приёма в партию он уже начал этот штурм. Он успел проникнуть в рейхстаг и со своим взводом уничтожил там немало немцев. Его приняли в партию, а уже через несколько минут он опять сражался в рейхстаге, выкуривал немцев из подвалов. Здесь же был принят в члены партии сержант Василий Кива, который своим огнём поддерживал атаку взвода Кашкарбаева.
В разгар заседания парткомиссии над куполом рейхстага было поднято советское знамя. Мы увидели его из окна подвала, и сильное волнение охватило нас всех.
Люди, которых мы только что приняли в партию, совершали великие подвиги.
Следующее заседание уже происходило в самом рейхстаге. На протяжении всего наступления мы не раз произносили это слово. Это была заветная цель всех – водрузить знамя Победы на рейхстаге. Теперь мы в этом здании принимали в партию тех, кто одержал победу. Мимо нас проходили колонны пленных немцев.
Нужно ли говорить о том, как счастливы были те, кого приняли в этот день в партию, как горячо поздравляли их товарищи. Это было незабываемое заседание. Здесь можно было увидеть тех, кто дрался в залах рейхстага, кто первым вступил на лестницу этого здания, кто поднимался на самый купол, чтобы водрузить знамя Победы. Первым на этом заседании был принят в партию командир прославленного батальона капитан Неустроев.
КАПИТАН А. ПРЕЛОВ
Наша листовка-молния
Я увидел этого бойца рано утром на верхних ступеньках главного входа в рейхстаг. Он выбежал из наполненного дымом и пламенем дома и упал без сознания на каменные плиты.
Сюда частенько летели с верхних этажей горящие брёвна, камни и стекло. Я бросился к бойцу, его надо было поскорее унести.
Он лежал лицом к земле. Левой рукой он держался за толстую колонну рейхстага, а правой что-то сжимал. Я сразу узнал один из шести экземпляров нашей листовки-молнии, которая выпускалась в рейхстаге с того момента, как сюда ворвался батальон Неустроева.
Успел ли прочитать этот боец нашу листовку? Всего лишь час тому назад я чернильным карандашом выводил на этом листочке крупными буквами: "На рейхстаге уже реет красное знамя. Немцы поджигают комнаты, они хотят нас выкурить из рейхстага. Этого никогда не произойдёт. Мы все стоим насмерть, защищая честь нашего знамени, честь нашей любимой Родины".
Вся "редакция" находилась в моей полевой сумке. Там хранились чистые бланки и химический карандаш. Только за одни сутки боёв мы издали в рейхстаге 11 номеров по шесть экземпляров. Увеличить тираж я не мог, так как не взял с собой копирки, и каждый экземпляр приходилось переписывать от руки. Я забирался обыкновенно в маленькую комнатушку и, устроившись на ящиках, писал. За стеной рвались гранаты. От гари и дыма сильно болели глаза.
