Случайный спутник

      - Но... я... - путалась она, чувствуя себя бесконечно виноватой. Честно говоря, не совет был мне нужен... Я просто хотела, чтобы кто-то какой-то близкий мне человек знал об этом. Наконец, я не хотела ехать в Рейнольдс-Тюрм без... Ох!
      - Не беспокойтесь, - он язвительно улыбнулся, сразу догадавшись о причине ее испуга. - Я даже не расслышал, как называется это ваше таинственное местечко. Жаль только, что вы: рассказали мне об этом. Зачем, Марта, зачем вы это сделали? - Тревор произнес последнюю фразу с таким искренним сожалением, что сердце Марты затрепетало от радости. - Марта, он; снова взял ее за руку. - Марта, ради Бога, не ввязывайтесь вы; в это дело!
      Пожатие его теплой сильной руки, его заботливая настойчивость погружали ее в сладкое оцепенение...
      - Я вернусь через две недели, - как сквозь вату услышала! она свой голос.
      - Все-таки едете? - так резко спросил он, что она вздрогнула и очнулась.
      -Да.
      - Прекрасно. Но Боже мой, зачем, зачем вам понадобилось ставить меня в известность? Чтобы я потерял сон, волнуясь за вас? - Ив отчаянии пожав плечами, добавил чуть слышно: - Прощайте. - Рывком встал с места и вышел.
      Она осталась одна, чувствуя не обиду на его стремительный уход, а только странное, тусклое счастье. Потом до нее дошло, что он забыл заплатить за ланч. Она оставила несколько шиллингов, вышла из кафе и побрела по многолюдной Чаринг-Кросс-роуд.
      Остаток дня Марта безрезультатно рылась в книжных развалах, и неуспех был неудивителен после провала в Британском музее. Проскучав четыре часа над перепиской и мемуарами, изданными преимущественно в прошлом веке, она сдалась. Материалы о Шарлотте и ее дворе где-то, несомненно, есть. Имей Марта в своем распоряжении год, она непременно бы их нашла. Но у нее не было даже дня.
      Выйдя из шестой по счету лавки, она направилась к дому. День клонился к вечеру, не солнечный и не пасмурный, но из-за неподвижных облаков в небе сумерки сгустились раньше обычного. На ступеньках уродливого, как барак, дома, в котором она жила, Марту настиг оклик, произнесенный с какой-то чуждой английскому языку интонацией:
      - Простите, мадам!
      Она обернулась. К ней подходил, подобострастно кланяясь, старик со шляпой в руках. Она мгновенно узнала его по тому странному ощущению, которое так поразило ее прошлым вечером на пути к Оксфорд-стрит, и тут же поняла, почему он так узнаваем.
      Старик был приземистый, коренастый, ростом много ниже Марты и уродливый, причем в сумерках поначалу было не разобрать, в чем именно состоит его уродство. Голос его, одновременно елейный и грубый, униженный и все-таки наглый, соответствовал облику. Но когда старик подошел ближе, все эти особенности отступили перед одной, главной. Мистер Мак-Ивор смягчил выражение, назвав его нездоровым: это был совершенно больной человек, развалина. Цвет его лица был ужасен, В полутьме оно казалось пятном лунного света на грязной земле.
      - Простите, мисс, - повторил он с гримасой, обозначавшей улыбку. - Вы мисс Хевенс, да?
      - Да. - Сжавшись от дурного предчувствия, она услышала его тяжелое, как после бега, дыхание.
      - Меня зовут Ставро, - объявил он, но это она уже знала. - Я ходил к вам в музей сегодня, пораньше, около часу. - Его английский, хотя и беглый, отличался грубым акцентом и не вполне точным выбором выражений. - Но вас уже не было.
      Да. Свидание с Тревором спасло ее от этого сюрприза, но ничто не спасет теперь...
      - Тогда я осмелился, я позволил себе прийти сюда, - говорил он. - И ваша хозяйка, она говорит мне, что вы приходите обычно часов в пять, в полшестого. Я стал вас ждать и прождал весь вечер. - Он все время улыбался, показывая гнилые зубы. Казалось, он пахнет смертью, и Марта бы не удивилась, если б он стал распадаться у нее на глазах. Снова вспомнились слова мистера Мак-Ивора: "Только жадность держит его на ногах".
      - Мадам, мисс Хевенс, - продолжал он настойчиво, - я должен поговорить с вами, прошу, это очень важно, чтобы я л поговорил с вами сейчас. Пожалуйста, пройдемте куда-нибудь, где можно сесть и поговорить. Я угощу вас шерри или чем захотите, и мы поговорим. Вы пойдете? Вы окажете мне а честь, да?
      - Благодарю вас, но сейчас я занята. - Шок, вызванный его появлением, прошел, и следом нахлынули ужас и изумление. Кто рассказал ему о ней? О ее задании? Она только вчера - его получила. Если он в час приходил в музей, значит, он знал об этом уже утром, еще до того, как она говорила с Тревором. А кроме Тревора, об этом не знала ни единая живая душа. И все-таки он пронюхал. Но как? Если не старые джентльмены и не она сама, кто же мог рассказать? Мысли метались. Выходило, что выдал ее кто-то, кого она знала и, что самое страшное, кому доверяла. Кто-то следил за ней неотступно, невидимо и неслышно. Ощущение незримого и недоброжелательного внимания было ей ново и неприятно. Ей захотелось потребовать, чтобы он признался, откуда у него эти сведения, но она сдержалась. Бесполезно, конечно же, он не скажет.
      Все это время он не умолкал, и его омерзительный голос дрожал от мольбы, за которой таилась угроза. Он опасен, и ей придется собраться с силами, чтобы от него отделаться.
      - О мадам, прошу вас, пожалуйста, - повторял Ставро, - я прошу всего лишь поговорить со мной, ведь это не стоит денег. Только десять-пятнадцать минут, вы согласны, да?
      - Простите, - решительно проговорила Марта. - У меня нет времени.
      - Тогда минутку, две, ну пожалуйста, - тараторил он. Мы поговорим прямо здесь, ладно? - Она приготовилась сказать "нет", но он опередил ее. - Мисс, два известных вам: джентльмена поручили вам найти драгоценный камень, рубин, так?
      Она молчала.
      - Скажете вы "да" или "нет", это неважно, я точно знаю, о чем говорю. Я все узнал, дорогая моя леди. От Ставро ничего нельзя скрыть! Эти джентльмены, которые говорили с вами, - он ухмыльнулся, - которые наняли вас, сначала говорили со мной. Вы знаете это? Они говорили со мной три или четыре раза. Просили найти того, кто стал бы мне помогать, и предложили заплатить ему. Поэтому я искал, искал, наконец, нашел хорошего человека, договорился, и - бац! Они наняли вас. О, они очень вежливо сказали мне, что передумали, но я сразу понял: все это ложь. Люди поумнее их старались перехитрить Ставро, но обмануть меня нельзя, нет. Они отбросили меня, Козию Ставро, и выбрали вас.
      - Это не моя вина, - пожала плечами Марта. Она с трудом заставляла себя говорить, так он был ей неприятен.
      - Конечно, нет, - раболепно поспешил он уверить, - вашей вины тут нет никакой, и я здесь не для того, чтобы стыдить вас. Я пришел просить у вас милости, большой, большой милости. - Он уставился на нее черными точками глаз на бледно-голубом лице (жуткое зрелище в полутьме) и шагнул вперед. Позвольте мне поехать с вами, мадам. Туда, куда вы собираетесь. Позвольте мне поехать тоже, чтобы искать с вами.
      Силы ее кончались. Он как бы чувствовал это и торопился договорить:
      - Я не прошу многого, мадам, мое присутствие вам никак не повредит, а мне доставит большую радость. Я смогу помочь вам, - заверял он, моля и угрожая. - Вы, может быть, думаете, Ставро неграмотный старый дурак. И немножко вы правы. Ставро неграмотный, но Ставро не дурак. Вы имеете знания, которых у меня нет, но и мне... - голос стал вкрадчивым, - мне также известно многое, о чем не знаете вы. Я открыл множество тайн, откопал много сокровищ, этим и известен... Если, - он почти шептал, - если мы соединим наши знания, вместе нам больше повезет. Так что, прошу вас, позвольте мне ехать с вами! - Он сделал еще шаг вперед. - Скажите, куда вы поедете, только скажите. Об этом никто не узнает, никто в целом мире.
      Да, мисс? Да?
      - Простите, но я не могу... - раздражение взяло верх, и слова прозвучали жестко.
      - Подождите, подождите, - вскричал он и приблизился еще на шаг, - не говорите "нет", мисс, не говорите мне "нет". Послушайте, послушайте же меня, - он тронул ее за руку, и она отступила, - я не хочу ничего, ни денег, ни славы. Но это моя жизнь - искать старые красивые вещи. С тех пор как они сказали мне, что хотят этот камень, я вижу его днем и ночью, ни о чем больше не могу думать. Поэтому скажите мне "да", мисс, вы ничего не потеряете от этого, совсем ничего. Вы красивая, добрая молодая леди, вы скажете "да" Ставро, бедному старому Ставро. Ведь это моя жизнь. Я должен, должен поехать. Да, мисс? Вы скажете "да"?
      - Нет. - Не хотелось быть резкой, но его назойливость становилась невыносимой, а от голоса холодела кровь. - Извините, я должна идти.
      Он почти завизжал и схватил ее за рукав:
      - Подождите!
      - Уберите руку, - отшатнулась Марта, - и отпустите мое пальто!
      - Хотя бы поговорите со мной минуту, только минуту...
      - Нет, - повторила она. - Отпустите пальто.
      Он вдруг затих, глядя на нее, и молча убрал руку.
      - Что ж, - короткий звук, с шипением выползший из больного рта, вместил в себя и злобу, и ненависть, и отчаяние. - Ты не будешь со мной говорить? Ты думаешь, что слишком хороша, чтобы говорить со Ставро? Другие говорили со мной, получше тебя. Кто ты такая? Никто и ничто. - Слова, как плевки, вылетали из зловонного рта, и струйка слюны текла по подбородку.
      Это какой-то кошмар, подумала Марта. Так не бывает. Сумерки и сумасшедший гоблин, источающий запах непристойности, с почерневшим от гнева лицом.
      - Я вам покажу! Ты увидишь! Ты и этот твой мистер Мак-Ивор, вы еще увидите! - Переходившая улицу парочка остановилась, чтобы посмотреть, что происходит. - Думаешь, со старым Ставро можно обращаться, как с нечистью? Думаешь, можно смеяться над Ставро... ты... ты... - Ему недоставало английских слов, чтобы передать свою ярость.
      Наконец, она стряхнула оцепенение и побежала вверх по ступенькам. Он кричал вслед на не знакомом ей языке, но перевода не требовалось. Захлебнувшись оскорблениями и похабщиной, он зашелся в нутряном, до слез, кашле, и, пока она могла слышать, каждый хрип казался ей проклятием.
      Дома благодетельная тишина бальзамом легла на раны. Она занялась обычными делами, потихоньку приходя в себя. Но не думать было невозможно. Кто, кто сказал о ней Ставро? Она только запутывалась в предположениях, которые становились все невозможней: под подозрение попала, к примеру, воплощенная преданность - секретарша мистера Брезертона. Подозревать всерьез некого, решительно некого, и это уж совсем жутко.
      Размышляя над этим, она укладывала в чемодан немногие необходимые в поездке вещи. Нужно еще не забыть предупредить об отлучке булочника и молочницу, которые приносят продукты на дом. Так много тоненьких нитей приходится отрезать, даже когда уезжаешь на неделю-другую.
      Прежде чем лечь спать, она написала очередное длиннющее письмо Биллу, в котором подробно изложила свою беседу со старыми коллекционерами, объяснила, в чем суть их чудаческого поручения, и рассказала историю принцессы и де Маньи. Кончалось письмо так: "Следующие две недели пиши мне в отель "Фюрст-Бишофф", Вюрцбург, где я остановлюсь, пока не выясню, что представляет собой Рейнольдс-Тюрм, есть ли там гостиница и можно ли в ней жить. Что ты думаешь обо всей этой затее, знаю, так что не трудись повторяться".
      Здесь она остановилась, перечитала письмо и представила, какое впечатление произведет на Билла ее новость. Потом, сухо улыбнувшись, продолжила: "Не беспокойся обо мне: самая страшная из подстерегающих меня опасностей - смерть от скуки в этом Рейнольдс-Тюрме, который наверняка окажется сущей дырой. Береги себя. Я напишу, как только будут новости, а если их не окажется, то немедля по возвращении в Англию".
      Еще подумала и добавила без обиняков: "Целую. Марта".
      Утром в воскресенье, когда все приготовления к отъезду были закончены, ей принесли телеграмму. Длинная, подписанная Г.Л.Брезертоном телеграмма гласила:
      Перед поездкой Рейнолъдс-Тюрм необходимо срочно встретиться с бароном Адрианом фон Зиппельтом Ноннен-аллее 14 Вюрцбург тчк Спросите его принцессе Шарлотте и де Маньи тчк Вы историк специалист по восемнадцатому веку тчк Он предупрежден тчк Вы подготовьте два-три вопроса по существу тчк
      Такое многословие в телеграмме странно само по себе. Но почему всего "два-три вопроса"? Марта подняла глаза от телеграммы и поперебирала причины: барон очень болен, очень занят или у него просто плохой характер? Она снова взглянула на телеграмму:
      Барону фон Зиппельту 108 лет тчк
      Глава 6
      Сидя за рулем взятого напрокат старенького "фольксвагена" - лучше ничего не нашлось, - Марта медленно ехала по улицам Вюрцбурга в поисках Ноннен-аллее, 14. Портье в отеле сказал, что барон - городская достопримечательность, и объяснил, как найти его дом, но на деле это оказалось непросто. Несколько раз Марта останавливалась, чтобы узнать дорогу, и наконец очутилась на улице тихой и безлюдной. Казалось, ни одна живая душа не ступала на эту мостовую с тех пор, как ее уложили. По обеим сторонам улицы выстроились мрачные дома с массивными стенами - настоящая старина, и Марта улыбнулась ей с профессиональной нежностью искусствоведа. Вероятно, не больше полувека назад здесь жили исключительно служители кафедрального собора или профессора университета. Такие улицы она видела в Кенсингтоне: дома там сдавали когда-то только придворным королей Георгов, и на них по сию пору лежала печать августейшей сдержанности и отстраненности от мирской суеты.
      Волнение овладело ею, когда она поднялась по двум мраморным ступенькам перед каменным портиком дома номер четырнадцать. Никогда еще ей не приходилось видеть человека, прожившего целый век. Как с ним говорить, как вести себя?
      Видимо, есть какие-то возрастные изменения, на которые нельзя обращать внимания, умственные и физические отклонения... Вопрос языка тоже тревожил: ее немецкий, вполне беглый и внятный, мог оказаться недостаточным при длительном разговоре. А может, подумала она с надеждой, он не сможет ее принять? Легонько нажав кнопку звонка на медной, украшенной орнаментом пластинке, она услышала приглушенный металлический звук.
      Почти сразу дверь отворилась. Слуга, лысое существо с крестьянским лицом, был в ливрее. Честное слово, в ливрее: в сюртуке со стоячим воротником и медными пуговицами, в полосатом жилете с низким вырезом, и все это сшито из чудесного материала по выкройкам, изготовленным никак не раньше прошлого века. Слуге было по меньшей мере под шестьдесят, а ливрее и того больше. Итак, он открыл дверь, словно ждал ее, отступив в сторону, впустил и выслушал цель визита. Потом, пробормотав " Прошу вас, фройляйн", провел по длинному, выложенному кафелем коридору, где веяло прохладой, пахло воском для мебели и еще чем-то неуловимым, что с каждым шагом становилось все ощутимей. Наконец слуга замер у тяжелой дубовой двери, коротко постучал, потом толкнул створку и, пропустив Марту вперед, вошел за ней. Тут загадка разрешилась: то был запах старости, сухого, чистого, ухоженного угасания. Ее поразила жара, которая стояла в комнате. Непонятно, откуда истекало густое тепло: огонь не пылал в изразцовом бело-голубом камине. Только приглядевшись, Марта поняла, что это не камин вовсе, а высокая башня Нюрнбергской печи, от нее и шел жар. Мельком она заметила кровать, массивную, разностильную, темную мебель и лишь потом обратила внимание на нечто вроде многослойного тюка фланели, почти поглощенное огромным креслом. Из окошечка в верхнем конце фланелевого кокона выглядывало лицо, ни мужское, ни женское, такое непостижимо съежившееся, что напоминало высохшие человеческие головы из антропологических коллекций, такого же пергаментного оттенка.
      Тусклый свет блеснул в глазах этой живой мумии, и Марта поняла, что ее видят. Ее охватил молитвенный восторг, почти ужас. Она почувствовала себя слишком большой, слишком здоровой и - непростительно молодой.
      Спеленутая мумия слегка приподняла руку в белой фланелевой перчатке, и слуга немедленно заговорил, заученно, как попугай. Видимо, это было заклинание, с которым обращались ко всем визитерам.
      - С вашего позволения, мадам, я оставлю вас здесь на десять минут. Пожалуйста, говорите ясно и медленно. Если барон замолчит, соблаговолите подождать: он должен часто останавливаться, чтобы отдохнуть. Когда барон отдыхает, будьте любезны к нему не обращаться.
      Марта кивнула, и слуга вышел, неслышно закрыв за собой дверь. Последовало молчание, которое она не решалась прервать.
      Мумия открыла рот и, как ни странно, издала вполне внятные звуки:
      - Вы говорите по-французски? - Марта почтительно склонила голову, и он продолжил: - Мой старый друг Брезертон написал мне о вас. Что именно вы хотите узнать?
      - Месье, я изучаю некоторые частные вопросы истории восемнадцатого века, - сказала Марта, как было велено, - и ищу материалы о доме герцогов Восточной Франконии. Не могли бы вы мне рассказать о принцессе Шарлотте, супруге принца Виктора?
      - Принцесса Шарлотта, - повторил барон, слегка оживившись. Что-то пробежало по его лицу, возможно, улыбка. - Да, принцесса Шарлотта. Бабка моего отца в возрасте четырнадцати лет была ее придворной дамой.
      Это не укладывалось в голове. Всего два-три человека, проживших долгую жизнь, соединили столетия - от этой мысли мурашки пробежали по коже.
      - Дьявольское создание, эта принцесса, - шелестел тихий голос, тихий, но ясный, нужно было лишь очень внимательно слушать. - Она всем приносила несчастье, только несчастье и беспокойство. Она никого не любила - ни своего мужа, ни своих детей, только себя да никчемного француза, слонявшегося при дворе, конюшего старого герцога.
      Голос затих. Марта, подчиняясь инструкции, молчала. Молчание длилось почти минуту.
      - И она любила карты, всевозможные карточные игры, - заговорил барон. С ума сходила по картам, но ей не везло.
      Она проигрывала все деньги и занимала у придворных. Бедные фрейлины, они очень мало получали при этом дворе, тем не менее она занимала у них и никогда не отдавала долгов.
      Нет, все-таки поразительно. Принцесса умерла в 1720 году, но сейчас, в середине двадцатого, на земле еще есть человек, который судит о ней, как о близкой знакомой, словно слышал все из уст в уста - да так оно, собственно, и было: он - от своего отца, тот - от своей бабки. Мост всего в четыре поколения соединил Марту с восемнадцатым веком.
      - И несмотря ни на что, - продолжал барон, - все обожали ее. Она лгала, притворялась, обижала, а потом одним словом, одной улыбкой могла заставить любого простить себя. Да, все любили ее. Кроме одного человека.
      Его голос стал тише и звучал теперь ровно и монотонно, подобно пчеле, бьющейся об оконное стекло. Казалось, что он говорит сам с собой. Марта вся собралась, чтобы не пропустить ни одного тихого слова.
      - Фон Гельдерн. Шеф полиции. Он как раз только что получил баронство, это было очень трудно для простолюдинов, он добивался этого много лет. А принцесса немедленно высмеяла его новый титул, не смогла устоять. Этого смеха он ей никогда не простил.
      Так. Прояснилось еще одно обстоятельство: причина удивительной ненависти фон Гельдерна к принцессе, причина, по которой он выжидал подходящего момента, чтобы нанести ответный удар. Да, это было неосторожно насмешничать над честолюбивым, жестоким человеком в минуту его торжества!
      - Гордость, спесь, - шелестел голос. - Она была самой заносчивой женщиной в мире. Ее род был древнее, чем род мужа, и она никогда не позволяла ему забыть об этом. Она никому этого не позволяла. Император был ее дядей; Каролина, принцесса Уэльская, ее кузиной; Людовик XIV - крестным отцом. - Голос оживился. - Она воспитывалась при французском дворе, а там целыми днями спорили, кто знатней, и в этих спорах ей не было равных. Герцогиня однажды прошла в дверь впереди Шарлотты, так с ней случилась истерика, и она неделю была больна.
      Мой отец рассказывал мне об этом. Разумеется, наш род тоже старинный, иначе мы не были бы при дворе. Но никто не твердил об этом целыми днями, как она. Ее дети, - он сменил тему, - по ее приказу должны были говорить только по-французски. Иногда малыш забывался и говорил по-немецки. Тогда она била его при всех. "Ты дворянин, - спрашивала она, - или сын торговца?" Он уходил и плакал в темном углу, бедный ребенок. Воистину у нее было жестокое, дьявольское сердце.
      Он замолчал. На этот раз Марта решилась было поблагодарить его и уйти. Удивительно, что этот разговор длится так долго. Но личико в коконе повернулось к ней, и тихий голос спросил:
      - Что еще вам хотелось узнать?
      Она заготовила два вопроса, и теперь задала первый из них:
      - Как принцесса умерла?
      - Ах, - удовлетворенно выдохнул барон. Видимо, эта тема была ему особенно приятна. - После ареста де Маньи, когда все вышло наружу, муж запер ее в комнате одну на три дня. Он сам приносил ей пищу. Больше никто не смел ее видеть. Но дамы, пока он не отослал их по домам, слышали, как она кричала. Видно, сошла с ума - все время повторяла: "Уберите их прочь! Уберите!" Но она была там одна, совершенно одна. Что она просила убрать? О чем кричала? Я думаю, помутился разум. Чем еще это объяснить, как не безумием! Три дня она шумела, а потом затихла, и было объявлено, что она скончалась от удара. - Он лукаво поднял закутанный во фланель указательный палец. - Но я скажу вам то, о чем все говорили: она удавилась. Она оставила письмо, просила похоронить ее рядом с де Маньи. Но его тело отослали во Францию, и ей пришлось спать вечным сном подле мужа. Не думаю, что она была бы этим довольна. - Он издал слабый хрустящий звук. Наверно, это был смех. Мой отец слышал об этом от своей бабки, которая прожила почти сто лет. По отцовской линии мы все долгожители... Мы живем долго, долго...
      Слабый голос удалялся, удалялся и вот совсем затих. Он уснул внезапным старческим сном, и Марта сникла, потому что оставался еще вопрос о рубине. Она заметила, впрочем, что глаза барона не вполне закрылись, и подождала, но тут раздался тихий звук раскрываемой двери. Вошел слуга в ливрее, взглянул на барона и, приложив палец к губам, выжидательно замер. Молчаливая команда подняла Марту с места. В коридоре она поняла, что сварилась почти до готовности, и с наслаждением глотнула сравнительно прохладного воздуха. Лакей открыл входную дверь и, не произнеся ни слова, выпустил ее. Она снова очутилась в реальном мире, поражаясь тому, что минуту назад была в 1720 году. Удивительный экскурс произошел благодаря существу во фланелевом коконе, вернувшему для нее время, в котором старинная история о мести и страсти была настоящим.
      Итак, характер принцессы прояснялся: болезненно щепетильная во всем, что касалось ее происхождения и достоинства, Шарлотта была равнодушна к собственным детям. Обидно лишь, что Марта не успела спросить про рубин, и чем ближе она подъезжала к отелю, тем сильней охватывало ее сожаление. Так как нет никакой надежды, что барон еще раз ее примет, придется ему написать. Должен же быть кто-то в доме, кому он сможет" продиктовать ответ. Он знает больше, чем любой из ныне живущих, и информация получена им почти что из первых рук. Хотя его плоть износилась почти до предела, памяти время ущерба не нанесло.
      Назавтра, ясным ранним утром, она вышла из комнаты с письмом к барону в руке. Завидя ее, гостиничный портье возбужденно вскочил.
      - Фройляйн! - завопил он. - Барон, тот человек, которого вы вчера посетили, он умер!
      - Умер? - глупо повторила она.
      - Да! - Парень явно наслаждался новостью. - Каспар проводил вас, вернулся к нему и увидел, что он мертв. Весь город только об этом и говорит. Представляете, вернулся, а старика уже нет!
      Марта похолодела. Он умер, пока она смотрела на него, и она приняла ЭТО за сон.
      - Наверно, он переутомился, отвечая на мои вопросы, - сказала она виновато.
      - Нет-нет, вы здесь совсем ни при чем! Ему ведь было за сотню! Слыханное ли дело! Зажился! Это только нормально, умереть в таком возрасте.
      Первый удар, думала она, интересно, первый ли в цепи еще предстоящих, а сама рвала в клочки тщательно составленное письмо и роняла их в корзину для мусора.
      Глава 7
      Дорога на Рейнольдс-Тюрм, ответвясь от скоростного шоссе, делалась все хуже и хуже, пока не превратилась в разбитую проселочную колею. Как только город оказался позади, пейзаж сделался монотонным - куда ни глянь, бесконечные картофельные поля. Их открытый простор напомнил Марте о Билле. Сердце заныло. Она прогнала это воспоминание и, чтобы отвлечься, заставила себя думать о том, как отстаивал честь родного Вюрцбурга гостиничный портье, когда она справилась, как добраться до Рейнольдс-Тюрма.
      - Рейнольдс-Тюрм? Да там же ничего нет, фройляйн. Это маленькая деревушка в лесу. Неужто вы хотите в Рейнольдс-Тюрм? Здесь, в Вюрцбурге, много достопримечательностей для туристов: кафедральный собор, университет, старинные дома... - Когда же ей все-таки удалось вызнать все, что требовалось, и Марта уже направилась к выходу, он снова прокричал вслед: Но там совсем ничего нет, фройляйн!
      В самом деле, местечко хорошо спрятано, подумала она с раздражением после почти часового плутания по проселкам, где не было ни души, чтобы уточнить направление. Впрочем, Рейнольдс-Тюрм строился как летняя резиденция герцога Восточной Франконии, так что уединение было добровольным. Наконец, скрытая зеленью старых деревьев, отыскалась деревушка, состоявшая из нескольких обветшалых каменных домиков и каменного строения побольше, на котором повисла битая непогодой вывеска, при рассмотрении сообщавшая, что вы зрите перед собой гостиницу. Поблизости не было ни магазинов, ни церкви и, уж конечно, ничего похожего на дворец. Гостиница казалась необитаемой, но от двери несло свежим пивом. Марта постучалась. Дверь открылась не сразу, но когда это произошло, в щели возник крупный мужчина с невыразительными глазками на бледном одутловатом лице, грубые черты которого выдавали затаенную жестокость характера. Ни слова не говоря, он бесстрастно уставился на Марту.
      - Я ищу Рейнольдс-Тюрм, - сказала она.
      Толстяк так долго молчал, что, казалось, не имел намерения отвечать, но, в конце концов, осторожно вымолвил:
      - Это и есть Рейнольдс-Тюрм.
      - Я имею в виду дворец, - пояснила Марта.
      - А, дворец, - протянул он после еще одной продолжительной паузы. Эта неприятная манера подолгу молчать перед каждой фразой, видимо, была его привычкой, если, конечно, он не ставил себе целью привести Марту в замешательство, что, судя по выражению его глаз, вполне могло быть.
      - Где это? - пыталась она пробиться сквозь его равнодушие.
      - Там, - он махнул рукой. - В лесу. Три километра отсюда.
      - Дворец открыт для посетителей?
      - Нет, закрыт. С начала войны.
      - Мне придется побыть здесь около двух недель, - решительно сказала Марта. - Это ведь гостиница, не так ли? Я могу снять здесь комнату?
      - Войдите. - Немец чуть пошире раскрыл дверь.
      Марта вошла в сумрачную прохладу деревенского дома. Крепче запахло пивом. Комната была продолговатая, очень просторная, с белеными стенами, каменным полом и низким потолком, с которого свешивались две керосиновые лампы. Несколько изношенных столов и скамеек, короткая стойка, пивной насос. Дверь и подоконники - не меньше двух футов толщиной; очень старое здание, но неинтересное.
      - Кете, - произнес толстяк, едва повысив голос, и почти немедленно в комнате появилась, вытирая руки о фартук, женщина неопределенного возраста. Она подошла, с раболепной тревогой поглядывая на хозяина.
      - Фройляйн хочет комнату, - сообщил тот, видимо, ее муж: никакая служанка не держалась бы так подобострастно. Движением руки женщина пригласила Марту подняться за ней по не покрытой ковром лестнице без поручней. Они оказались в коридоре, тоже ничем не застланном, с более низким, чем внизу, потолком и рядом закрытых дверей. Женщина открыла одну из них и отступила в сторону, пропуская Марту. Та недоверчиво осмотрелась. Комната оказалась просторной, с голым опять же полом, кроватью под огромной периной и рахитичным стулом перед маленьким столиком. На столе стояла свеча в шандале, а в одной из стен, выполняя роль платяного шкафа, торчали в ряд гвозди. Два крошечных окна, судя по их виду, не открывались веками. В доме явно не было ни электричества, ни водопровода.
      Словно оправдываясь, женщина сказала:
      - Никто не приезжает сюда, и никто никогда не останавливается. Вон той дорогой, - она указала на окно, - едут в Вюрцбург, а той - в Эггерт. В Эггерте рынок.
      Выяснив, что до Эггерта всего семь-восемь миль, Марта решила поискать там более пристойное жилище, но, с другой стороны, полезней остаться здесь. Она по опыту знала, как живучи предания старины в таких забытых Богом местах, как Рейнольдс-Тюрм.
      Подумала еще пару минут, пристально рассматривая кровать: та выглядела вполне опрятно, да и весь дом производил впечатление чистого, гулкого пустотой, - и решилась. Пожалуй, стоит потерпеть пару недель.
      - Я могу здесь столоваться? - спросила Марта и тут же об этом пожалела. На лице у бедняги запечатлелся испуг, она принялась что-то судорожно про себя подсчитывать.
      - У нас есть яйца, картофель и капуста, - вымолвила она после сосредоточенного молчания, загибая пальцы, - и осталось немного копченой свинины. И еще мишензуппе. - Последнее было, видимо, каким-то местным блюдом, от которого Марта отказалась.
      - Хорошо. Сколько я должна?
      Через две минуты перед ней были еда и счет, равный двенадцати долларам в неделю, и она заплатила вперед. Взгляд хозяйки заметно подобрел, наверно, потому, что Марта совсем не торговалась.
      Когда, отнеся дорожную сумку из машины в комнату, она снова спустилась вниз, хозяина уже не было, а хозяйка за стойкой перемывала пивные кружки.
      - Не могли бы вы мне помочь? Я путешествую. Меня интересуют старинные немецкие дворцы и замки. Не подскажете ли, как можно осмотреть дворец Рейнольдс-Тюрм?
      Женщина оторвалась от мытья и задумалась. В отсутствие мужа она казалась доброжелательной и не такой уж забитой.
      - Там закрыто.
      - Да, я знаю. Ваш муж сказал мне. Но разве нет кого-нибудь, кто следит за дворцом? У кого могут быть ключи?
      Женщина призадумалась.
      - Не могу сказать точно, - произнесла она наконец. - Перед войной там собирались сделать музей, но ничего из этой затеи не вышло. Да, верно, речь потекла чуть живей, - хотели привезти какие-то картины и открыть музей, наняли смотрителя, этого Андреаса Лауба, он и жил там. Потом, говорю, ничего не вышло, - закончила она неуверенно, - но, может, он знает что-нибудь о ключах. Правда, он съехал из дворца много лет назад, вернулся в свой дом.