Глава 1

Роджер Шерингэм сидел на краю стола мистера Морсби и занимал старшего инспектора Скотленд-Ярда легкой и непринужденной беседой. Иногда тот даже мычал что-то в ответ, не отрывая, впрочем, глаз от досье, которое внимательно изучал. Со стороны могло показаться даже, что очень немногому из сказанного удавалось найти дорогу к ушам инспектора.

Вероятно, нечто подобное заподозрил и сам Роджер, поскольку он вдруг хлопнул ладонью о стол.

– Морсби! Вы сказали, что освободитесь к часу. Сейчас уже десять минут второго, по вашим же рабочим часам. Ваш ленч меня мало тревожит. Я начинаю волноваться за свой.

Старший инспектор вздохнул и захлопнул дело.

– Никаких проблем, мистер Шерингэм. Я просто искал для вас кое-что в том деле о мошенничестве, которым вы интересовались. Я готов.

Он вырвал свое грузное тело из кресла и подошел к двери, возле которой висела его шляпа.

Схватив свои перчатки и шляпу, Роджер поспешно соскочил со стола. Раз или два в месяц он приглашал старшего инспектора на ленч. Сам он называл это «водить дружбу со Скотленд-Ярдом». Скотленд-Ярд называл это «Мистер Шерингэм снова пришел дружиться».

Едва рука старшего инспектора коснулась двери, на его столе пронзительно зазвонил телефон.

– Одну минуту, сэр, – сказал старший инспектор.

– Проклятие! – вырвалось у Роджера.

Морсби снял телефонную трубку и прижал ее к уху. Постояв так, он боком обогнул стол, снова рухнул в кресло и, придвинув блокнот, принялся делать в нем карандашом заметки. Роджер наблюдал за его действиями с явным неодобрением. Ленч задерживался.

– Слушаюсь, сэр, – бодро проговорил наконец Морсби. – Вероятно, стоит захватить с собой сержанта Эффорда, да? Да, сэр, немедленно.

Он положил трубку и тут же поднял ее снова, чтобы набрать местный номер.

– Черт! – прокомментировал Роджер, пытаясь свыкнуться с мыслью, что ленча уже не будет.

Старший инспектор обзвонил еще четырех коллег, сообщив каждому, что ждет его через три минуты у выхода, после чего повернулся к Роджеру.

– Прошу прощения, мистер Шерингэм, – небрежно сказал он, повесив наконец трубку. – Боюсь, о ленче придется забыть. Давайте как-нибудь в другой раз.

– А что случилось?

– Убийство. Жилой квартал на севере Юстона. Погибла пожилая женщина. Я должен быть там немедленно.

– Убийство? – просиял Роджер. – Полагаю, ничего страшного не случится, если я поеду с вами?

Морсби замялся.

– Страшного-то, думаю, ничего, только, боюсь, вам будет неинтересно. Самая обычная кража с убийством и взломом. Без этих надуманных фокусов, про которые пишут в книжках. Найти парня, который это сделал – вопрос исключительно времени. Вам будет скучно.

– Я еду, – твердо сказал Роджер.

– А впрочем, может, вам и впрямь полезно будет увидеть, на что способен старый добрый Скотленд-Ярд, – не без злорадства согласился старший инспектор. – Как раз на таких вот делах мы собаку съели, – добавил он уже в коридоре. – Раскрываем девяносто девять из ста таких случаев. Вы сами удивитесь, как быстро мы с ним управимся.

– Когда за дело берется Скотленд-Ярд, – дипломатично ответил Роджер, – я не удивляюсь ничему.

У выхода их уже ждали две машины. Сержант Эффорд, обычно работавший с Морсби и беседовавший сейчас с водителем, приветливо кивнул Роджеру. Третьим оказался инспектор Бич, вызванный как эксперт по квартирным кражам. Следом за ними появился дактилоскопист, сержант Эндрюс с чемоданчиком, в котором умещался его нехитрый набор, и не прошло и минуты, как к ним присоединился фотограф, констебль Феррар со своей камерой. Не медля более ни секунды, машины выехали со двора.

Роджер оказался в первой машине рядом с водителем. Морсби, зажатый на заднем сиденье между Бичем и Эффордом, сразу же принялся излагать своим подчиненным то, что успел узнать о деле по телефону от своего начальника. Роджер слушал, перегнувшись через спинку своего сиденья.

Покойную, как уже было известно, звали мисс Барнетт. Пожилая одинокая женщина, живущая в одной из крохотных квартир многоэтажного дома на Плэт-стрит, тихой улочки, примыкающей к Юстон-роуд. С тыла окна дома выходили на колодец двора, куда можно было попасть из улочки, тянувшейся параллельно Плэт-стрит и связанной с ней переулком, под прямым углом пересекавшим обе. Этим утром обитатели соседних квартир заметили веревку, свисающую из окна кухни мисс Барнетт, выходящего во двор. В сочетании с бутылкой молока, до сих пор стоявшей под ее дверью и странными звуками, доносившимися среди ночи, как кто-то тут же вспомнил, из ее квартиры, это выглядело весьма подозрительно. Тем не менее соседи, как истинные лондонцы, терпеть не могли вмешиваться в чужую жизнь и только полчаса назад предприняли первые шаги.

К этому времени женщина, занимавшая соседнюю с мисс Барнетт квартиру на последней этаже, решилась уже постучать в ее дверь. Не дождавшись ответа, она поделилась своими опасениями с уборщицей, а та вызвала констебля. Последний, отлично зная, какие неприятности могут поджидать полицейского, вторгшегося, пусть и с благими намерениями, но без приглашения в жилище англичанина, прежде чем начать действовать, благоразумно вызвал сержанта. Вдвоем они выломали дверь в квартиру мисс Барнетт и нашли хозяйку мертвой на полу спальни, а квартиру в таком состоянии, словно по ней прошлось стадо диких быков: подушки были вспороты, содержимое шкафов вывалено на пол, а вся мебель опрокинута.

– Ага! – многозначительно проговорил инспектор Бич. – А из окна, значит, висела веревка?

Роджер знал, что сейчас инспектор сканирует внушительное содержимое своей памяти на предмет грабителей, которые переворачивают квартиры вверх дном, пользуются для проникновения или бегства из нее веревкой и склонны в критической ситуации к насилию. В свое время обнаружится еще немало мелочей, указывающих на личность взломщика, и для каждой из них память инспектора представит свой список. И, как только одно и то же имя окажется во всех пяти – десяти списках, относящихся к преступлению, оно будет принадлежать убийце. Настолько же просто решаются загадки, с которыми обычно приходится иметь дело Скотленд-Ярду, насколько сложными их делают изобретательные писаки.

Далее события развивались обычным чередом. Выпроводив побелевшую уборщицу из квартиры, сержант оставил констебля охранять выломанную дверь, отправил посыльного разыскивать врача, а сам поспешил в ближайший полицейский участок, откуда позвонил окружному инспектору, а также в отдел уголовного розыска, коротко, но детально обрисовав ситуацию с тем, чтобы у начальства сложилось четкое представление, каких именно специалистов и какую технику выслать на место преступления. Таким образом, через двадцать минут после того, как дверь была выломана, все криминалисты были уже на месте.

Кроме четверых приехавших с Морсби (не считая Роджера), в маленькой квартире находились, уже несколько минут ожидая прибытия Скотленд-Ярда, частный врач, найденный посыльным сержанта, окружной инспектор и еще один констебль; судмедэксперт прибыл парой минут позже. Итого двенадцать, включая Роджера. При этом никакой сутолоки. Никто не наступал друг другу на пятки; каждый из прибывших отлично знал свое дело и либо уже делал его, либо ждал возможности приступить.

Первый констебль продолжал охранять вход в квартиру, второго поставили у подъезда, чтобы он не пускал в дом никого кроме жильцов, сержант ждал дальнейших распоряжений на лестничной клетке вместе с криминалистом, который должен был снимать отпечатки пальцев и ждал, когда до него дойдет очередь; сержант Эффорд вызвался проводить миссис Бойд, уборщицу, в ее квартиру на первом этаже, чтобы, дав ей немного прийти в себя, с профессиональной деликатностью выжать из нее до последней капли все, что она знала о покойной: ее характер, привычки, образ жизни – любую мелочь, которая могла оказаться так или иначе связанной с преступлением; инспектор Бич обозревал с порога гостиную, зайти в которую не мог до тех нор, пока эксперты не осмотрят пол; двое враче и вполголоса переговаривались в коридоре, куда явившийся по вызову доктор Эйкинхед, румяный, пузатый и низкорослый, удалился после первого – беглого и весьма поверхностного – осмотра, проведенного им под бдительным надзором окружного инспектора, страшно переживавшего, как бы доктор не сдвинул тело на миллиметр-другой, и находившегося теперь в спальне вместе с Морсби, который руководил съемками тела и комнаты – первым шагом в кажущейся неразберихе расследования; а Роджер, всем мешающий и всеми гонимый, но все равно страшно довольный, что променял свой ленч на эту поездку, топтался в дверях спальни, пытался уследить за всем разом.

Хрупкое тело женщины, одетое в розовую фланелевую пижаму, тряпичной грудой лежало на полу посреди комнаты; на мертвом лице застыло выражение, которого Роджер изо всех сил старался не замечать.

Когда фотограф закончил свою работу в спальне, Морсби пригласил туда врачей провести осмотр, предоставив наблюдать за ним окружному инспектору, а сам прихватил фотографа и отправился с ним осматривать остальные комнаты, отдавая на ходу указания, что именно тот должен отснять. Покончив с этим и отпустив фотографа проявлять пленку, старший инспектор вернулся в гостиную.

– Дайте-ка я тут сначала огляжусь чуток сам, – добродушно бросил он инспектору Бичу, – а потому уж запущу и вас с Эндрюсом.

Маясь в дверях, Роджер с интересом наблюдал за действиями высокого начальства.

Доверять своим подчиненным работу, которую он, по его мнению, мог сделать лучше, было явно не в обычаях старшего инспектора Морсби. Плюхнувшись на свои начальственные четвереньки и сделавшись сильно похожим на добродушного моржа, он принялся резво ползать по полу, быстро, но тщательно осматривая каждый сантиметр не слишком-то чистого ковра. Не будь дело настолько серьезным, зрелище вызвало бы у Роджера широчайшую улыбку.

Поднявшись наконец на ноги, инспектор сокрушенно осмотрел почерневшие ладони и колени брюк.

– И все напрасно, – сообщил он зрителям. – Ни тебе отпечатка обуви, ни даже грязи. И это при том, что на дворе октябрь и сплошная слякоть!

– Вообще-то говоря, – заметил Роджер, – я бы не слишком удивился, затеряйся на таком ковре еще немного грязи.

– Будь она здесь, не затерялась бы, – с небрежной уверенностью ответил старший инспектор. – А вот для вас кое-что есть, Бич, – добавил он, кивнув в сторону столика посреди комнаты, на котором стояла полупустая бутылка виски и два немытых стакана.

– Да, сэр, – удовлетворенно кивнул Бич. – Вижу, сэр.

Это еще один критерий классификации взломщиков: те, кто пьет, обчистив квартиру, и те, кто нет; при этом первые делают это неизменно (если только находят в доме спиртное), а последние – никогда. Взломщики – на редкость консервативная публика.

– Ладно, – сказал Морсби, – здесь я закончил. Кто-нибудь, кликните Эндрюса.

Он двинулся в сторону кухни, но, услышав в спальне шаги, остановился.

– Ага, – довольным голосом заметил он Роджеру, – Похоже, врачи тоже управились. Ну, тогда мы можем заняться этим прямо сейчас.

Из спальни появились врачи, за спиртами которых нетерпеливо маячил окружной инспектор, здорово напоминавший Роджеру охотничьего хорька, вспугнувшего пару мирно ютившихся в норе кроликов. Высокий мертвенно-бледный полицейский врач, взяв слово, обратился к Морсби как к старому знакомому.

– Ну, что сказать, инспектор, – резко и отрывисто начал он. – Дело ясное. Разумеется, ее задушили. Думаю, теми самыми бусами, которые лежат рядом с телом. Возраст где-то около сорока восьми. Заметно истощена – ни о каком серьезном сопротивлении говорить не приходится. Опять же, никаких следов борьбы на теле – при первом осмотре. Очевидно, нападение было совершено со спины. Странгуляционная линия очень ровная и по всей окружности шеи соответствует толщине бус, за исключением большого кровоподтека сзади. Полагаю, он закрутил их там в узел. Теперь, что мы имеем сейчас… Частичное окоченение (достигло верхних конечностей), тело полностью остыло, отчетливо видны трупные пятна. Иными словами, смерть наступила от двенадцати до двадцати четырех часов назад; точнее сказать не могу. Ну как, есть с чего начать? Позже, разумеется, я пришлю вам полный отчет – когда тело будет у нас.

– Спасибо, док. Как раз то, что я и хотел услышать, – поблагодарил его старший инспектор.

– А теперь, не будем ли мы так любезны убраться отсюда и не путаться под ногами? – усмехнулся врач. – Да ладно, ладно, я понимаю. Все, мы ушли. Удачи вам тут.

Он подтолкнул к выходу своего тучного коллегу, которому явно хотелось задержаться, и вскоре их шаги замерли на лестнице.

– Ну, в одном он был прав, – беззлобно заметил Морсби. – Без них действительно лучше. Ничего личного, но каждый раз с трудом могу дождаться, когда же они закончат. Итак, Мерримен, какие у вас новости?

Глава 2

Новостей у окружного инспектора было не много. Осмотреться до приезда начальства времени у него не было, так что все его сведения носили довольно общий характер.

В доме всего четыре этажа, сообщил он Морсби, на каждом по две маленькие квартиры: кухня, спальня и гостиная. Мисс Барнетт жила на последнем этаже. Обитатели дома были люди с претензиями – кто обоснованными, а кто и нет – на утонченность, доказательством чему – опять же, когда обоснованным, а когда и нет – служила чистота речи. Не самое хлебное место, пришло вдруг Роджеру в голову, для вора и убийцы.

О том же, похоже, думал и Морсби.

– Да что же ему здесь понадобилось? – пробормотал старший инспектор, разглядывая с порога старомодную мебель и плюшевую обивку гостиной, от которой за версту веяло древностью и нищетой. На камине стояли две стеклянные лампы – точнее, стояла одна; другая лежала на потертом каминном коврике. – Здесь даже старьевщику поживиться нечем.

Окружной инспектор счел нужным объяснить:

– Она была, знаете, со странностями, эта мисс Барнетт.

– Со странностями, – повторил старший инспектор, снова заглядывая в комнату и морща свой уж никак не привередливый нос. – Это вы верно подметили, со странностями. Здесь, наверное, месяцами не убирались. Вонища…

– Скорее уж, сэр, годами. И это еще в лучшем случае. Вы видели кровать? Это же просто свинство! Врач сказал, если бы ее не задушили, она вполне могла умереть от голода. Самая настоящая скряга! Учитывая, какие здесь про нее ходили слухи, не удивлюсь, если кто-то решил попытать счастья. Я давно уже слышал, будто бы она держит зашитыми в матрас восемьсот фунтов. Золотом, между прочим.

– В самом деле слышали? Это хорошо, – одобрил Морсби. – Вы, кажется, знаете свой округ вдоль и поперек.

Инспектор покраснел от удовольствия, но справедливости ради добавил:

– Дело в том, сэр, что нам частенько приходилось иметь с ней дело. Точнее, с ее жалобами. Это она обожала. По малейшему поводу – сразу к нам. Особенно ее раздражало, что под окнами сигналят машины. А пару лет назад, когда я еще работал в участке, постоянно жаловалась и? – соседа. Тот учил детей игре на органе. Все, помню, удивлялась, почему это мы не желаем его арестовать. Ну, вы таких знаете, сэр: уверены, что все должны бегать за ними лишь потому, что они вовремя платят налоги.

– Еще бы не знать. Выходит, она живет здесь давно, – задумчиво проговорил старший инспектор, не отвлекаясь более на образ жизни покойной. В том, что касается сбора сведений, он вполне доверял Эффорду. – Живет здесь давно и пользуется репутацией скряги, которая спит на золоте. Ну да вы не хуже меня знаете, что одинокие старики, которые почти ничего не тратят, прямо-таки притягивают подобные слухи. Впрочем, проверить все равно стоит. Теперь, что там со звуками, которые слышали ночью? И откуда, кстати говоря, это вообще пошло?

– От уборщицы, сэр. Еще до того, как начали ломать дверь, она сказала сержанту Уэйкфилду, что жильцы из нижней квартиры, встретив ее утром на лестнице, рассказали, что ночью их разбудил какой-то стук и грохот, доносившиеся из квартиры мисс Барнетт, и они сильно за нес беспокоятся.

– И у нее не возникло желания подняться и проверить, все ли в порядке?

– Сержант спросил то же самое. Женщина ответила, что мисс Барнетт делала все, чтобы от нее держались подальше. Однажды обозвала миссис Бойд буратиной за то, что та отпустила посыльного и лично принесла ей наверх какой-то сверток, – заявила, что это, мол, просто предлог сунуть свой длинный нос к ней в жилище, и, повторись такое, она будет жаловаться домовладельцу. После чего мисс Бойд, ясное дело, старалась держаться от нес подальше, чтобы той не почудилось чего-нибудь снова.

Роджер представил себе оскорбленную добродетель, обиженно поджатые губы бантиком и улыбнулся.

– Ясно, – сказал Морсби, тоже улыбаясь. – А известно, во сколько слышали шум?

– Нет, сэр.

– А кто живет в квартире под ней?

– Мистер и миссис Энизма Смит. Оба работают. Он – совладелец кинопроката на Уордор-стрит, а у нее один из этих бутиков на Шафтсбери-авеню. Адреса у меня уже есть. Как раз собирался послать кого-нибудь выяснить, что они знают? – вопросительно закончил инспектор на случай, если предложение окажется неудачным.

– Хм… И у обоих сейчас как раз должен бы быть перерыв, да? И обедают они, скорее всего, вместе… Да, пожалуй, пошлите кого-нибудь, только пусть не говорит сразу, в чем дело – просто попросит их подойти сюда на пару минут. И пусть поторопится. Я пока посмотрю на другие комнаты.

Инспектор бросился разыскивать сержанта, и Морсби прошествовал в гостиную. Роджер, свято уверенный, что каждым своим шагом давит важнейшую улику, держался его спины с тихим упорством путника, вцепившегося на скользком глинистом склоне в кусты тамариска.

Старший инспектор благожелательно обозрел своих подчиненных.

– Ну, Эндрюс? Чем порадуете?

– Ничем, сэр, – злобно отозвался дактилоскопист, поднимая глаза от крышки стола, которую он только что пристально разглядывал под разными углами. – Я прошелся уже почти по всей комнате, и нигде ни намека на отпечаток.

– А! – Морсби не удивился. Если в квартире побывал профессионал, он никогда не стал бы работать без перчаток. – А веревка, говорите, свисает из окна кухни? Пойдем взглянем на нее, Бич.

Через коридор все трое проследовали в маленькую кухню, на пороге которой Роджер с Бичем и остались наблюдать, как старший инспектор, равнодушный к судьбе своих брюк, ползает по засохшей на линолеуме грязи.

Роджер удивленно оглядывался. В комнате царил тот же беспорядок, что и в гостиной, весь пол был усеян битой посудой; здесь что-то искали настолько ожесточенно, что даже свернули с места газовую плиту, а напоследок, словно уже со злости, опрокинули и кухонный стол.

– Сдается мне, – заметил Роджер Бичу, – что соседи снизу все-таки что-то слышали.

– Да. Только вот грохота была куда меньше, чем может показаться. Посуду, скорее всего, разбили случайно.

А мебель ведь не роняли – ее осторожно переворачивали, чтобы осмотреть днище; хотя, конечно, легкие вещи, типа белья, швыряли куда попало.

– А что же, все взломщики устраивают такой погром?

– Да нет. Попадаются очень даже опрятные: все ставят на место. Этот, правда, еще и спешил. Вот вы бы ведь не стали особо рассиживаться, прикончив хозяйку, верно?

– А есть уже соображения, кто бы это мог быть? – полюбопытствовал Роджер.

– И даже несколько. Многовато. Нужно еще будет посмотреть, что там за узел на веревке, когда шеф закончит с полом. Может кое-чего прояснить. Да и веревка тоже.

Глубина детализации сведений, хранящихся в уголовном архиве, привела Роджера в восхищение.

Веревка, о которой говорил инспектор, свисала из окна кухни; сооруженная на одном ее конце скользящая петля была накинута на газовую печь. Роджер подумал, что ошибался, решив, будто печь отодвинули от стены нарочно: скорее всего, она сдвинулась с места под весом человека, спускавшегося по веревке. Теперь он гадал, станет ли инспектор вычислять по этому сдвигу вес, а стало быть, и рост человека, пользовавшегося веревкой. Спросить об этой интересной возможности он неожиданно постеснялся.

– Ха, – сказал Морсби.

Инспектор и Роджер вытянули шеи.

Осторожно орудуя перочинным ножом, старший инспектор соскребал с грязного линолеума какой-то предмет. Потом он положил его на стол, и они увидели засохший кусок глины, на котором отпечатался каблук.

– Ага, – подтвердил инспектор Бич.

– И это все, – сообщил Морсби, – с удовольствием разглядывая свою находку. – Ну ладно, с полом я закончил.

Пара в дверном проеме шагнула в комнату посмотреть на кусочек грязи, способный отправить человека на виселицу.

– А где он был? – спросил Роджер.

Старший инспектор кивнул в сторону угла за печью, где даже на грязном линолеуме можно было разглядеть следы грязи.

– Не удивлюсь, если он оставил это, когда пробовал, выдержит ли печь его вес, – высказался инспектор Бич.

– Угу, – согласно промычал Морсби, отходя к окну. – Отпечатков, конечно, нет, – разочарованно добавил он, разглядывая стекло под углом.

Он принялся скрупулезно и методично осматривать деревянную раму, подоконник и карниз; потом, высунувшись из окна, так же тщательно обследовал стену под ним и внешнюю часть рамы.

– Ну? – не выдержал Роджер.

Морсби выпрямился и поделился своими выводами:

– Он только спустился отсюда – не поднимался. На подоконнике, как водите, следы ног, а если высунуться, видно, где он проехался по стене носками ботинок, пока боролся с веревкой.

– И поскольку окно, держу пари, было закрыто, – подхватил Роджер, не желая уступать инспектору, – а следов взлома на рамс нет, мы делаем вывод, что забраться сюда тем же способом он не мог.

– Верно, мистер Шерингэм, – любезно согласился Морсби. – А еще потому, что не каждому взломщику удастся обвязать веревку вокруг печки на четвертом этаже, когда сам он стоит во дворе тридцати футами ниже, а окно закрыто.

– Да, конечно, – поспешно согласился Роджер, слегка покраснев. – Чего я не понимаю, так это какого черта он вообще этим занимался, если мог открыть пару дверей и преспокойно выйти на улицу?

– А зачем они вообще этим занимаются? – отозвался Морсби.

Инспектор Бич, однако, отнесся к вопросу Роджера более серьезно.

– Потому что у него была с собой веревка, сэр, и потому, что он привык ею пользоваться, и могу голову прозакладывать, что так оно все и было, сказал он, разглядывая упомянутую веревку. – Поверьте мне на слово, сэр: будь обе эти двери распахнуты настежь и знай он точно, что ни в коридоре, ни на лестнице нет ни души, он все равно спустился бы по веревке и никак иначе.

– Ну и кретины же в таком случае все эти ваши профессионалы! – сообщил Роджер.

– Именно, сэр! – с воодушевлением воскликнул старший инспектор Морсби. Только поэтому мы их и ловим. Кстати, Бич, веревка что-нибудь нам дает?

– Боюсь, сэр, не очень много. Не новая, малость потолще и потяжелее, чем обычно. В общем, самый обыкновенный канат – ничего общего с этими тонкими манильскими тросами. Думаю, ничего у нас с ним не выйдет. Вся надежда на тот кусок грязи. Я смотрю, у него резиновые подошвы?

– Да, – кивнул Морсби. – Нужно поскорее отдать его на экспертизу. Экспертиза может достаточно точно определить место, из которого взят образчик почвы.

В дверях появился окружной инспектор. Вид у него был довольный.

– Можете пройти со мной на минутку, мистер Морсби?

– Да. Здесь мне, по крайней мере на данном этапе, делать уже нечего. Передайте это Эндрюсу, Бич, когда он закончит в гостиной. Что там у вас, инспектор?

– Я тут малость огляделся вокруг – во дворе и на лестницах – и нашел, где он пережидал этой ночью.

– Хорошо. Я пойду взгляну.

Они спустились по лестнице на один пролет, и окружной инспектор показал отгороженную под этим пролетом каморку. За дверью оказалось привычное нагромождение веников, метел и ведер. На полу виднелась серая россыпь табачного пепла и едва ли не дюжина растоптанных окурков.

Морсби поднял один из них.

– «Плейерз». Не много. Однако какое-то время он здесь пробыл.

– Да. Парадную запирают в десять вечера. Значит, он должен был прийти раньше. Я бы сказал, он проторчал здесь часа четыре.

Старший инспектор сосчитал окурки.

– Одиннадцать. Где-то три сигареты в час. Да, похоже на то. Или, может быть, три часа.

– Это если он начал курить сразу, – заметил Роджер, – а он, наверное, ждал. Я хочу сказать, пока жильцы не уснули. Дым бы наверняка его выдал.

– Да, мистер Шерингэм, очень может быть. В любом случае, нам совершенно не важно, сколько именно времени он здесь провел. Главное, он здесь был. Инспектор, поставьте тут человека, пока мы все не осмотрим, и, думаю, Эндрюсу стоит заняться этим немедленно. Если где-то и остались отпечатки, то это здесь.

Окружной инспектор поспешно удалился.

Роджер разглядывал пол в каморке.

– Похоже, и здесь никаких следов. При том, что вчера с девяти до десяти шел дождь. Сам под него попал.

– А, – устало отмахнулся Морсби, – нынче такой ученый народ пошел, что о следах ног и отпечатках пальцев можно просто забыть. Уж за этим-то они следят. Держу пари, что этот тип насухо вытер ноги о половик внизу. Если, конечно, он не пришел еще до дождя. Насколько я помню, до восьми погода был отличной.

– Стало быть, вы допускаете, что он мог быть здесь уже в восемь?

– Да хоть в пять, если у него столько терпения. Эти парни могут сторожить свою добычу часами, как кошка сторожит мышь. Вот посмотрите, когда Эффорд станет опрашивать жильцов, не видел ли кто из них в доме постороннего, его будет интересовать время начиная уже с обеда.

– Да уж, – одобрительно протянул Роджер. – Вы, ребята, ничего не оставляете на волю случая. Хотя вот эта самая каморка наводит меня на соображение, которого никто еще пока почему-то не высказал. Понимаете, о чем я?

– Нет, мистер Шерингэм, даже и гадать не берусь. Мало ли у вас соображений.

– Ну нет, Морсби, так легко вам не выкрутиться, – рассмеялся Роджер. – Я вот о чем… У нас есть пепел и есть окурки. Все они сплющены и раздавлены, но хотел бы я знать где? Ясно, что их обо что-то тушили, а не просто давили каблуком: на полу нет никаких отметин. Но тогда где же эти маленькие черные кругляшки, которые остаются, когда сигарету гасят о стену?

Полностью спрятать гордость, переполнявшую его при мысли, что он заметил улику, ускользнувшую от бдительного ока инспектора, Роджеру так и не удалось.

– Вот и видно, мистер Шерингэм, что вы, сэр, всегда имели дело только с любителями, – ответил Морсби с терпеливой улыбкой, в которой не было и следа ребяческой радости Роджера. – С профессионалами все иначе. Ими движет не логика, а инстинкт. Как следствие, они делают целую кучу очень умных вещей и несколько совершенно идиотских. Так вот и этот парень, готов поспорить, инстинктивно гасил сигареты о носок ботинка, потому что этот самый инстинкт велит ему не оставлять следов. То, что он стряхивал пепел на пол и бросал туда же окурки, к делу не относится: это была привычка, и привычка посильнее инстинкта. Преступники – народ странный.

– Вот уж действительно, – согласился удивленный Роджер.

– Ну, – радушно пригласил Морсби, – давайте-ка пойдем взглянем еще раз на тело.

Они снова поднялись в квартиру.

– Следов борьбы нет, по крайней мере на первый взгляд, – размышлял старший инспектор, медленно кружа над скорченным телом. – На это же, кстати, указывает и положение тела. Да и какая уж тут борьба, как заметил док, когда в ней от силы девяносто фунтов. Что скажете, мистер Шерингэм? Сдается мне, вот так она и упала, когда он ее отпустил.

– Похоже на то, – проворчал Роджер.

Морсби опустился на колено и приподнял одну из безжизненных рук. Обе они были крепко стиснуты в кулаки, и ему стоило немалого труда разжать пальцы. Наблюдая за тем, как внимательно старший инспектор осматривает ногти, Роджер понял, зачем ему это понадобилось.

– Иногда в сжатом кулаке можно найти ценную улику, – пояснил Морсби, взглянув на Роджера снизу. – Здесь, к сожалению, ничего. Разве что под ногтями. Кусочки кожи… Да и те, боюсь, она содрала с собственной шеи, инспектор мрачно взглянул на длинные царапины, видневшиеся над следом от веревки. – Пыталась сорвать…

Роджер кивнул.

– Она долго была в сознании?

– Да нет. Меньше минуты. Может, пару секунд. Так что, если доктор прав и ее действительно душили сзади, у нее и шанса не было дотянуться до убийцы.

– Вероятно, высокий крепкий мужчина?

– Потому что так легко с ней справился? Совсем не обязательно. Если ему удалось сразу накинуть веревку и резко ее затянуть, много усилий не потребовалось. Удавка пришлась ниже гортани, из чего следует, что сознания она лишилась очень быстро, может быть даже мгновенно.

– А почему врачи так уверены, что это именно удушение? – спросил Роджер, не привыкший ничего принимать на веру. – Почему не повешение?

– В смысле, что повешение допускает возможность самоубийства, а удушение нет? – с легкой улыбкой переспросил Морсби. – Главным образом из-за этих кровоподтеков на шее, которые говорят о сопротивлении и которых никогда не бывает при повешении. Обратите также внимание на цвет лица. Это еще одно доказательство. Нет, мистер Шерингэм, боюсь, самоубийцу вам из нее сделать не удастся.

– Я и не пытался. Я просто не понимаю, почему никто не слышал ее криков. И весь этот грохот… Это должно было разбудить полдома.

– Внезапное и сильное сужение дыхательного горла, – процитировал Морсби, – приводит к практически мгновенной потере сознания и смерти от удушья, лишая жертву возможности позвать на помощь или поднять тревогу.

– Морсби, да вы, похоже, ужасно много знаете о таких штуках, восхитился Роджер.

– Ну, сэр, я, можно сказать, даже обязан знать, как это делается, едва ли не игриво ответил Морсби, возвращаясь к своим поискам.