Глава 7

Миссис Филдер-Флемминг нервничала, ужасно нервничала.

Без всякого смысла она лихорадочно перелистывала странички своего блокнота, и, пока Роджер произносил вступительное слово, предваряя ее доклад, она вся извелась от нетерпения. Правда, она уже успела шепнуть на ухо Алисии Дэммерс, что она думает по делу об убийстве миссис Бендикс, уверяя ее, что это единственно верный и окончательный вывод. Голова ее просто разламывалась от фактов, добытых ею, и можно было подумать, что само небо послало ей случай наконец-то всех сразить наповал. Но, увы как свидетельствовал ее вид, по каким-то причинам не сможет она, не пожелает этим случаем воспользоваться Она трепетала от волнения, сотрясавшего все ее существо до самой его глубины, и если бы члены Клуба не знали миссис Филдер-Флемминг преотлично, они могли бы подумать, что все так и есть на самом деле.

– Вы готовы, миссис Филдер-Флемминг? – Роджер с удивлением наблюдал ее слишком откровенное возбуждение.

Миссис Филдер-Флемминг покрепче усадила на голове свою шляпку, которая совсем ее не украшала, потерла носик (не знавший пудры и потому от прикосновений зардевшийся еще невинней) и обвела робким взором общество, расположившееся вокруг стола. Роджер все с тем же изумлением смотрел на нее. Миссис Филдер-Флемминг совершенно очевидно выступать было страшно. Что-то неведомое заставляло ее не желать того, что надвигалось, более того, это неведомое довлело над важностью задачи, стоявшей перед миссис Филдер-Флемминг. Она нервно откашлялась.

– Мне предстоит очень трудное дело, – тихим голосом приступила она, – я почти не спала всю прошедшую ночь. Невозможно себе представить, как это все отвратительно для такой женщины, как я, – она замолчала и кончиком языка облизала губы.

– Ну пожалуйста, миссис Филдер-Флемминг, мы вас просим. – Роджер чувствовал, что должен ее подбодрить. – Мы все волнуемся перед выступлением. Я слышал, однажды на своей премьере вы произнесли прекрасную речь.

Миссис Филдер-Флемминг взглянула на него с недоумением. Видимо, его слова ничуть не прибавили ей спокойствия.

– Я не об этом, мистер Шерингэм, – произнесла она не без резкости. – Я говорю о том бремени фактов, которые попали ко мне в руки, и о тяжком долге, который мне надлежит здесь выполнить.

– Вы хотите сказать, что распутали это дельце? – осведомился мистер Брэдли весьма непочтительно.

Миссис Филдер-Флемминг окинула его мрачным взглядом.

– К моему бесконечному сожалению, – произнесла она Низким, тревожащим голосом, – мне это удалось.

Миссис Филдер-Флемминг, казалось, наконец овладела собой. Она заглянула в свои записи и уже куда уверенней снова заговорила:

– Криминалистика всегда привлекала меня как профессионального драматурга. Мой интерес к ней связан с неисчерпаемым опытом человеческой драмы. Неотвратимость убийства, обреченная на гибель жертва, подсознательно знающая это, но тщетно сопротивляющаяся своей злой судьбе, жребием избранный убийца, сначала бессознательно, а затем осознанно и бесповоротно стремящийся к начертанной злым роком развязке, силы потаенные, возможно неведомые ни жертве, ни убийце, упрямо ведущие их к осуществлению трагической развязки, не говоря о чудовищности совершаемого… я всегда ощущала, что любое самое простое или самое страшное убийство замешено на глубочайшей человеческой драме, с которой не идет в сравнение ни одна даже самая сложная ситуация, возникающая порой в жизни людей. Вспомните пьесы Ибсена: нагромождение неизбежно противоборствующих обстоятельств, которое мы назовем судьбой; тут есть нечто и от Эдгара Уоллеса – в катарсисе, через который приводит он нас, взирающих на драму жизни, к очищению в финале. И потому совершенно естественно, что я буду рассматривать наше дело в какой-то степени под углом зрения моей профессии (тем более что тут я столкнулась с драматическим поворотом, какой даже трудно было б измыслить). Призвание мое сказалось также и в том, как я подошла к решению стоявшей передо мной задачи. Как бы то ни было, я поступила именно так, и никак иначе. Результат более чем оправдал мои самые страшные ожидания. Я рассматривала дело в свете одной из древнейших драматических ситуаций, и вскоре оно открылось передо мной со всей своей неприглядной очевидностью. Я имею в виду ситуацию, которая у джентльменов, именующих себя театральными критиками, неизменно носит название «вечного трагического треугольника». Конечно, я должна была начать с одного из участников треугольника, с сэра Юстаса Пеннфазера. Из двух других участников один должен был быть женщиной, другой – мужчиной или тоже женщиной. И тут я обратилась к очень старому и очень мудрому афоризму chercher la femme, и… – голос миссис Филдер-Флемминг зазвучал торжественно, – я ее нашла.

Надо сказать, что до сего момента аудитория не была так уж захвачена ее речью. Даже многообещающее вступление не пробудило большого интереса, поскольку все предвидели что миссис Филдер-Флемминг не преминет подчеркнуть, что ее слабой женской натуре претит такой акт, как передача преступника в руки правосудия. Ее трудновоспроизводимые фразы, очевидно заученные ею наизусть специально для предстоящего спектакля, уводили от смысла и сбивали с толку.

Миссис Филдер-Флемминг напрасно ждала изумленных возгласов, которыми, по ее расчетам, должна была сопровождаться ее последняя фраза. Она возобновила свою речь, и на этот раз в ее манере не было ни репетиционной зубрежки, ни работы на публику. Она со всей серьезностью перешла к сути, что возымело должное действие.

– Понятно, что в моем представлении это не должен быть банальный треугольник, – она бросила победный взгляд на сэра Чарльза. – Я ни секунды не подозревала леди Пеннфазер. Преступление было совершено с невыразимым изяществом, и это вселило в меня уверенность, что я имела дело с ситуацией весьма нетривиальной. Кроме того, треугольник не обязательно включает в себя мужа и жену. Любые три человека по воле обстоятельств могут составлять треугольник. Обстоятельства создают треугольник, а не герои, его составляющие. Сэр Чарльз сказал, что это дело напомнило ему дело Мари Лафарж и даже в каком-то смысле дело Мэри Энселл (мог бы он добавить). У меня возникли те же аналогии, но я от них отказалась. По-моему, дело Молине, которое слушалось в Нью-Йорке, содержит больше параллелей. Вы, безусловно, помните его подробности. Мистер Корниш, директор гимнастического клуба, получил на адрес клуба в рождественской почте маленький кубок и бутылочку с бром-сельтерской водой. Он решил, что кто-то над ним пошутил, и сохранил пакет, с целью выяснить, кто был тот шутник. Несколько дней спустя женщина, жившая в том же пансионате, что и Корниш, пожаловалась на головную боль, и Корниш дал ей выпить немного бром-сельтерской. Она тут же скончалась, а Корниш, который отпил всего глоток, потому что она сказала, что лекарство ужасно горькое, тяжело переболел, но выжил. В результате был арестован и отдан под суд человек по фамилии Молине, член того же клуба. Многое свидетельствовало против него. Кроме того, было известно, что он страшно ненавидел Корниша и даже однажды напал на него с кулаками. Более того, за год до этого был убит другой член клуба, по фамилии Барнет. Смерть наступила по причине отравления образцом новою порошка от головной боли, который был также прислан как бы в шутку Барнету на адрес клуба. А незадолго до эпизода с Корнишем Молине женился на девушке, которая была помолвлена с Барнетом в самый канун его смерти. Молине был влюблен в нее с незапамятных времен, но тогда она предпочла Барнета. Насколько вы помните, Молине был осужден на первом процессе и оправдан на втором. Позже он сошел с ума. Итак, мне представляется, что тут мы имеем полную параллель. Наше дело являет собой по многим позициям усложненное дело Корниша – Барнета. Сходство необыкновенное. Отравленный предмет, посланный на адрес клуба, смерть невинного лица по ошибке, как в случае Корниша, сохранен пакет, есть треугольник, как в деле Барнета (в треугольнике, заметьте, нет ни жены, ни мужа). Все это просто ошеломляет. Более того, это и проявляет кое-что. Такие вещи по чистой случайности не происходят.

Миссис Филдер-Флемминг остановилась и высморкалась в платочек, негромко, но с чувством. Она уже взяла нужный курс и сумела направить по этому курсу аудиторию. И если не слышно было «ахов» и «охов», то, на крайней мере, в продолжение всей паузы стояла полная тишина.

– Я сказала, что сходство было не только ошеломляющим, но и выявляющим. Я объясню позже, в чем заключается эта его особенность. Пока же замечу только, что мне в моем расследовании это чрезвычайно помогло. Мысль о слишком близкой параллели с делом Корниша была большой неожиданностью для меня, но, ухватившись за это открытие, я странным образом почувствовала уверенность в том, что именно в этой аналогии и следует искать разгадку гибели миссис Бендикс. Это чувство овладело мною с такой силой, что я все поняла – и очень точно. Да, меня посещают порой приступы интуиции (называйте их как хотите), и ни разу еще я не была ими обманута. И в данном случае интуиция меня не подвела. Я стала рассматривать дело в свете дела Молине. Поможет ли мне оно в поисках женщины, которой не хватает в нашем деле? Каковы были особенности дела Барнета? Барнет получил злополучный пакет, потому что должен был жениться на девушке, а убийца твердо решил этому воспрепятствовать. При таком количестве параллелей не наблюдаем ли мы… – миссис Филдер-Флемминг сдвинула свою нелепую шляпку совсем набекрень и решительным взором обвела своих слушателей, уподобляясь первохристианину, который, укрепленный верой, пытаться смирить взглядом стаю разъяренных львов. – Не наблюдаем ли мы нечто подобное и в нашем деле?

Вот теперь миссис Филдер-Флемминг была наконец вознаграждена. Она услышала возгласы изумления и самые искренние «ах!». Громкий негодующий возглас сэра Чарльза напомнил скорее фырканье. Мистер Читтервик тихонько ахнул, но больше от страха, как бы чего не случилось между сэром Чарльзом и миссис Филдер-Флемминг: они переглянулись, и это не сулило добра. В глазах сэра Чарльза читалось грозное предупреждение, а в ее колючих глазах сверкнул нескрываемый вызов.

Президент Клуба тоже сдержано ахнул, лихорадочно соображая, что же делать в его положении, если два члена Клуба затеют рукопашную прямо у него под носом.

Мистер Брэдли и ахнуть не успел. Он зашелся от восторга, и было отчего. Миссис Филдер-Флемминг раздразнить быка удалось лучше, чем ему самому. Он отнюдь не завидовал ей, нет, ему и так было совсем неплохо – сиди себе и потирай руки от удовольствия. Даже в своих самых наглых тореадорских выпадах против сэра Чарльза ему и в голову бы не пришло заявить, что родная дочь его жертвы послужила поводом к убийству. Неужели эта потрясающая тетка могла слепить из насквозь дырявой версии целое дело? А вдруг окажется, что это правда? В конце концов, можно и это предположить. В прежние времена убийства из-за хорошеньких женщин совершались довольно часто. А почему бы и нет – ради прехорошенькой дочки королевского адвоката?

Последней ахнула миссис Филдер-Флемминг, пораженная собственной смелостью.

Только Алисия Дэммерс не проронила ни звука. Ее умненькое личико ничего, кроме любопытства, не выражало. Она с нетерпением ждала, чем кончится пикировка между ее подружкой и сэром Чарльзом. Даже если бы на скамье подсудимых оказалась ее собственная мать, она, похоже, с той же бесстрастностью воспользовалась шансом поупражняться в быстроте смекалки и проверке своего интеллекта на остроту. Не вникая в суть происходившего, а происходило то, что впервые один из членов Клуба оказался замешанным в деле об убийстве, она давала понять – резкий блеск ее глаз об этом и говорил, – что сэр Чарльз должен быть рад, раз из-за его дочери какой-то смельчак отважился на подобный поступок.

Сэр Чарльз, напротив, отнюдь не ликовал. Вены на лбу у него побагровели и вздулись, и казалось, в нем, того и гляди, что-то лопнет. Миссис Филдер-Флемминг снова ринулась бой, как перепуганная, но решившая не отступать курица.

– Мы условились между собой не принимать во внимание закон о клевете, – она и впрямь кудахтала. – Личность для нас как бы не существует, и если в процессе обсуждения возникает чье-либо имя, нам известное, мы имеем право произнести его без колебаний, как если бы оно было нам совершенно незнакомо. Мы ведь договорились об этом вчера на вечернем заседании, не так ли, господин президент? И разве поприще, которое мы избрали, не обязывает нас ставить долг перед обществом выше личных интересов?

На мгновение Роджера охватил панический страх. Ему совсем не хотелось, чтобы его великолепный Клуб распался, рассыпался, чтобы никогда уже вновь из праха не возникнуть. И хотя боевой задор и бесстрашие миссис Филдер-Флемминг не могли не восхищать его и он даже немножко завидовал ей, так как сам таким характером не обладал, он понимал сейчас, что повод подвернулся самый неподходящий – речь шла не о ком-нибудь, а о сэре Чарльзе. Однако же право было на стороне миссис Филдер-Флемминг, а разве защита интересов правосудия не входила в обязанности президента?

– Совершенно справедливо, миссис Филдер-Флемминг, – сделав над собой усилие, проговорил он, надеясь, что его голос не утратил присущей ему твердости.

Голубые глаза сэра Чарльза полыхнули гневом в его сторону. Но тут миссис Филдер-Флемминг снова вскочила на своего взрывоопасного конька, и сэр Чарльз устремил горящий гневом голубой взор на нее. Нервничая, Роджер следил за их схваткой и думал о том, насколько недопустимо взаимодействие голубых лучей с взрывоопасными веществами.

Миссис Филдер-Флемминг вольтижировала на начиненном порохом коньке, временами рискуя сорваться, и тогда взрыв был бы неминуем, но каждый раз она чудом овладевала ситуацией.

– Итак, я продолжаю. В моем треугольнике теперь были два очевидных участника. Где же следовало искать третьего, если принять аналогию с делом об убийстве Барнета? Очевидно, в некоем лице, прототипом которого мог служить Молине, в том смысле, что для этого лица брак между первым участником и вторым представлялся абсолютно недопустимым. Как вы заметили, пока я не противоречу выводам сэра Чарльза, которые мы вчера вечером выслушали. Но к своим выводам я шла другим путем. А ведь сэр Чарльз тоже говорил о треугольнике, таковым его не именуя (возможно, он и не увидел там треугольника). Заметьте однако, что первые два участника его треугольника точно совпадают с моими.

Миссис Филдер-Флемминг метнула вызывающий взор на сэра Чарльза, ожидая с его стороны возражений. Но поскольку ее последнее заявление показалось сэру Чарльзу несущественным, он не счел нужным ей возражать, чтобы не пускаться в лишние споры о том, что он вовсе не имел в виду никакого треугольника, когда выступал на прошлом заседании. Он решил не заметить вызова. Гнев в его очах погас. И в намеках миссис Филдер-Флемминг на третье лицо в ее треугольнике (об этом говорил весь его вид) он не чуял для себя никакой беды.

– И только когда мы подходим к выявлению третьего участника треугольника, – с воодушевлением продолжала миссис Филдер-Флемминг, – наши мнения с сэром Чарльзом расходятся. Сэр Чарльз предложил кандидатуру леди Пеннфазер. Я не имею удовольствия быть знакомой с леди Пеннфазер, но мисс Дэммерс, которая хорошо ее знает, считает, что характеристика, данная ей сэром Чарльзом, во всех отношениях ошибочна. Нет, она не корыстная хищница, не скупа, не жадна до денег, и даже представить себе невозможно, что она способна на чудовищное преступление, которое сэр Чарльз слишком поспешно пытался ей приписать. Как я понимаю, леди Пеннфазер – милейшая и добрейшая женщина. Возможно, она позволяет себе некоторую свободу, но это не умаляет ее достоинств – напротив, в глазах кое-кого из вас от этого она только выигрывает.

Миссис Филдер-Флемминг старалась всем внушить, что она сама не только допускала легкие отступления от морали У других, но в каких-то случаях даже могла покровительствовать заблудшим. Правда, мало кто ей верил. Те, кто знал ее хорошо, отнюдь не забыли, как она порвала с одной из своих племянниц, которая, пронюхавши, что ее Пожилой супруг во всех четырех частях Англии завел по любовнице, сбежала от него со своим молодым поклонником, нежно ею любимым.

Пребывая в счастливом заблуждении, что ее друзья давно забыли эту историю, миссис Филдер-Флемминг продолжала:

– Мы расходимся с сэром Чарльзом не только в идентификации третьего лица в треугольнике. Но и в том, как каждый из нас вышел на свое решение. У нас с ним крайне противоположные взгляды на самое главное – на мотивацию преступления. Сэр Чарльз пытался убедить нас в том, что убийство совершено в корыстных целях. Я же считаю, что убийца руководствовался совсем не такой уж низменной целью. Нам всегда внушали, что убийство ничем не может быть оправдано. Но бывают случаи, когда мы почти готовы оправдать убийцу. По-моему, это тот самый случай. В своих попытках разгадать, кто был третьим участником треугольника, я исходила из характера самого сэра Юстаса. Поразмыслим немножко. Не будучи связанными законом о клевете, мы можем смело утверждать, что с определенной точки зрения сэр Юстас представляет собой весьма нежелательный для общества элемент. Вообразите, что молодой человек любит девушку, и, конечно, в его глазах знакомство девушки с таким господином, как сэр Юстас, абсолютно недопустимо. Сэра Юстаса мало назвать аморальным человеком, его аморальности невозможно найти оправдания, а это еще более серьезное обвинение. Он развратник, мот, без стыда и совести в отношениях с женщинами, негодяй, который разрушил семейное счастье с очаровательной женщиной, притом что эта женщина была достаточно широких взглядов, чтобы не обращать внимания на его интрижки с дамочками и другие грехи, столь свойственные мужчинам вообще. Для юной девушки брак с таким человеком, как сэр Юстас, – трагедия. А теперь вообразите отчаяние молодого человека, всем сердцем любящего девушку, при мысли о том, что будущий муж ее любимой не кто иной, как сэр Юстас, – продолжала миссис Филдер-Флемминг тоном трагической актрисы. – И разве трудно себе представить, что человек этот пойдет на все, чтобы избавить ее от сэра Юстаса. А для настоящего мужчины, – прибавила миссис Филдер-Флемминг, покраснев от волнения, – нет ничего невозможного.

Тут миссис Филдер-Флемминг остановилась. Повисла пауза, полная напряженного ожидания.

– Занавес, конец первого акта, – тихонько сострил мистер Брэдли на ухо мистеру Читтервику.

Мистер Читтервик отозвался чуть слышным нервным смешком.

Глава 8

Едва был объявлен перерыв, сэр Чарльз, как обычно, поднялся со своего кресла. Так и в театре к первому антракту (если в тот вечер не дают пьесы миссис Филдер-Флемминг) зрителю необходима разрядка. Сэр Чарльз тоже желал разрядиться – и немедленно.

– Господин президент, – прогремел сэр Чарльз, – я требую ясности! Что, миссис Филдер-Флемминг действительно собирается обвинить в преступлении одного из друзей моей дочери? Так это или не так?

Президент весь сжался, когда перед ним выросла клокочущая от негодования гора, и больше всего на свете ему захотелось провалиться сквозь землю, лишь бы не быть президентом.

– Ничего не могу сказать, не знаю, – пытался он разуверить сэра Чарльза, но получилось фальшиво и неубедительно.

Миссис Филдер-Флемминг сама нашла в себе силы ответить сэру Чарльзу.

– Я еще никому не предъявила обвинения, сэр Чарльз, – холодно произнесла она, преисполненная чувства собственного достоинства. (Но ее шляпка, вместо того чтобы горделиво венчать голову хозяйки, съехала набок и теперь нахально парила над ее левым ухом.) – Я только развивала свою тему.

Если бы это сказал мистер Брэдли, сэр Чарльз бросил бы ему презрительно: «К черту вашу тему». Однако, подчиняясь дурацким условностям современной цивилизации, требующей корректности в обращении между полами, он ничего не ответил, но его голубые глаза снова вспыхнули гневом.

Коварная, как все представительницы слабого пола, миссис Филдер-Флемминг тут же воспользовалась этой ничтожной и вынужденной уступкой.

– А между прочим, – кольнула она, – это еще не конец.

Сэр Чарльз уселся на свое место сам не свой, отпустив крепкое словечко.

Мистер Брэдли еле сдержался, чтобы не хлопнуть мистера Читтервика по спине, а после пощекотать у него под подбородком.

Миссис Филдер-Флемминг объявила конец перерыва и позвонила в колокольчик, предупреждая, что занавес перед началом второго акта ее спектакля поднимается. Спокойствие, которое она собою являла, было слишком уж безмятежным, чтобы не казаться наигранным.

– Раскрыв перед вами ход моих рассуждений относительно третьего лица в постулированном мной треугольнике, иными словами – убийцы, я наконец перейду к свидетельским показаниям, которые должны подкрепить мои умозаключения. Я сказала – подкрепить? Нет, я хотела сказать – подтвердить, чтоб не осталось сомнений в правильности моих выводов.

– И к каким же вы пришли выводам, миссис Филдер-Флемминг? – мягко полюбопытствовал мистер Брэдли. – Вы же их еще не обнародовали. Лишь намекнули, что убийца – соперник сэра Юстаса, тоже претендовавшего на руку мисс Уайлдмен.

– Совершенно верно, – поддержала его Алисия Дэммерс. – Даже если вы не хотите его прямо назвать, Мейбл, может быть, можно говорить немножко яснее?

Мисс Дэммерс не любила неопределенности. Неопределенность для нее попахивала неряшливостью, а этого мисс Дэммерс терпеть не могла. Кроме того, ей ужасно хотелось узнать, на ком миссис Филдер-Флемминг остановила свой выбор. Уж она-то знала, что Мейбл могла как угодно придуриваться, нести как дурочка всякую чушь, по-дурацки одеваться и держаться, но на самом деле дурочкой ее никак нельзя было назвать.

Мейбл скромно потупилась.

– Боюсь, еще не время. Сначала мне хочется познакомить вас с аргументацией. Думаю, позже вы поймете почему.

– Очень хорошо, – вздохнула мисс Дэммерс. – Но только, пожалуйста, давайте не будем нагнетать атмосферу детективных романов. Мы должны заниматься расследованием трудного дела, а не мистифицировать друг друга.

– У меня есть веские причины, Алисия, – миссис Филдер-Флемминг нахмурилась и попыталась вновь собраться с мыслями.

– Так на чем я остановилась? Да, свидетельские показания. Это действительно интересно. Мне удалось установить два важнейших факта, которые до сих пор в расследовании не всплывали. Первый: сэр Юстас совсем не был… – миссис Филдер-Флемминг запнулась, а затем, ободренная молодецким видом мистера Брэдли, решилась и выпалила незамысловатую правду: – не был влюблен в мисс Уайлдмен. Он хотел жениться на ней ради денег, вернее, ради денег ее отца, на которые он рассчитывал. Я надеюсь, сэр Чарльз, – ледяным тоном прибавила она, – вы не сочтете что я клевещу на вас, если напомню членам Клуба, что вы невероятно богаты. Это очень важное обстоятельство в моей версии.

Сэр Чарльз склонил свою красивую крупную голову.

– Вряд ли это можно назвать клеветой. Скорее всего, это просто дурной тон, а воспитание хорошего тона не входит в сферу моих профессиональных интересов. Боюсь, что напрасно потеряю время, если попробую дать вам некоторые советы в этом направлении.

– Очень интересная новость, миссис Филдер-Флемминг, – поспешно вмешался Роджер, чтобы прекратить обмен любезностями между миссис Филдер-Флемминг и сэром Чарльзом. – Как вам удалось ее раздобыть?

– У лакея сэра Юстаса, мистер Шерингэм, – не без гордости отвечала миссис Филдер-Флемминг. – Я расспросила его. Сэр Юстас не делал тайны из своих планов. Он выкладывал лакею все свои секреты. Женившись на дочери сэра Чарльза, сэр Юстас собирался расплатиться с долгами, купить парочку скаковых лошадей, обеспечить леди Пеннфазер и вообще начать новую и, без сомнения, бесчестную жизнь. Он пообещал, что подарит Баркеру, лакею, сотню фунтов в тот день, когда «поведет дочурку к алтарю», как он изволил выразиться. Мне не хотелось бы оскорблять ваших чувств, сэр Чарльз, но я имею дело с фактами, а факты важнее чувств. Сведения, на которые я рассчитывала, обошлись мне в десять фунтов. Примечательная, как выяснилось, информация.

Она обвела собрание победным взглядом.

– И вы думаете, – переборов застенчивость, осведомился мистер Читтервик, – что можно доверять сведениям, полученным из столь пакостного источника? Право, источник ужасно себя замарал. Ну разве мог бы мой лакей продать меня даже за десять фунтов?

– Каков хозяин, таков и слуга, – отрезала миссис Филдер-Флемминг. – Факты вполне надежные. Я смогла многое перепроверить. Так что в целом, думаю, можно им доверять. Мне хотелось бы привести еще одно высказывание сэра Юстаса. Оно не лестного характера, но говорит о многом, очень многом. Как-то сэр Юстас по пытался соблазнить мисс Уайлдмен, пригласив ее в отдельный кабинет в ресторан «Мопс-ищейка» (этот факт я потом проверила). Ему это понадобилось, чтобы окончательно решить дело с браком, к которому он стремился. Простите, сэр Чарльз, но нельзя не упомянуть о подобном факте. Сразу скажу, что попытка не увенчалась успехом. В тот вечер он заметил лакею: «Дочурку легче затащить под венец, чем как следует подпоить». И это, по-моему, красноречивее всех слов говорит о том, что за человек сэр Юстас. Я думаю, теперь вы лучше поймете, сколь велико было в человеке, который всем сердцем любил девушку, побуждение вырвать ее из рук такого скота. Я подхожу ко второму факту, который является краеугольным камнем всей конструкции. Он и заставил убийцу – и это лежало в основе его решения – пойти на такой крайний шаг, как убийство. Факт этот несет основную нагрузку в моей версии. Дело в том, что мисс Уайлдмен была безумно, безнадежно и безответно влюблена в сэра Юстаса Пеннфазера.

Как актриса, стремящаяся к драматическому эффекту, миссис Филдер-Флемминг помолчала, пока весь смысл произнесенных ею слов постепенно проникал в сознание аудитории. Но сэр Чарльз принимал все слишком близко к сердцу и весомости ее слов не почувствовал.

– Позвольте спросить: а где вам удалось раздобыть подобные байки? – с невыразимым сарказмом спросил он. – У горничной моей дочери?

– Именно, у горничной вашей дочери, – любезно отозвалась миссис Филдер-Флемминг. – Расследование уголовных дел, как я обнаружила, весьма дорогостоящее увлечение, но на благородное дело грех жалеть деньги.

Роджер вздохнул. Он вдруг подумал, что если его несчастному детищу, его Клубу, суждена будет мучительная смерть, то агония начнется с потери миссис Филдер-Флемминг или сэра Чарльза; но, увы, он знал, кто из них уйдет. Жаль, думал Роджер. Сэр Чарльз, как настоящий профессионал, в этом смысле составлял приятное исключение, поскольку среди остальных членов Клуба (если не считать мистера Читтервика) преобладали люди литературных наклонностей. Роджеру случалось на заре своей юности посещать литературные сборища, и теперь он был абсолютно уверен, что не сможет заседать в компании, где все зарабатывают себе на жизнь, строча литературные опусы.

Кроме того, надо признать, что миссис Филдер-Флемминг излишне круто обходилась со стариком. Все-таки дело касалось не кого-нибудь, а его родной дочери.

– Таким образом, – продолжала миссис Филдер-Флемминг, – мне удалось обосновать тот наисерьезнейший мотив, которым был движим человек, вознамерившийся, по моему предположению, убить сэра Юстаса. И для него это был единственный выход из невыносимой ситуации. Теперь разрешите мне увязать личность этого человека с некоторыми фактическими данными, которые могут рассматриваться как улики, наводящие на след убийцы. Когда недавно старший инспектор позволил нам ознакомиться с фальшивым письмом из фирмы «Мейсон и сыновья», я постаралась рассмотреть его как можно внимательное – ведь я неплохо разбираюсь в пишущих машинках. Письмо было напечатано на «гамильтоне». Человек, которого я подозреваю в убийстве, имеет такую машинку у себя в конторе. Вы можете сказать, что это совпадение, на «гамильтоне» печатают многие, – вполне возможно; но если таких совпадений набирается целая куча, они перестают быть совпадениями, они становятся системой. То же самое касается совпадения в случае с мейсоновским бланком. Человек этот определенным образом связан с фирмой «Мейсон». Если вы помните, три года назад фирма «Мейсон» судилась с одной из конкурирующих фирм, был большой процесс, но я забыла его подробности. Может быть, вы помните их, сэр Чарльз?

Сэр Чарльз нехотя кивнул, словно не желая оказывать своей противнице даже такой мелкой услуги, как прояснение забытых деталей процесса.

– Должен, конечно, помнить, – он был лаконичен. – Дело было затеяно против фирмы «Фернли чоколат компани», которая нарушила авторское право, воспользовавшись рекламой фирмы «Мейсон». Я выступал на стороне фирмы «Мейсон и сыновья».