1

Двадцать пятого июля 1969 года Оскар Шалго по междугородному телефону позвонил в Будапешт полковнику Эрне Каре, занимавшему важный пост в контрразведывательной службе Венгрии.

— А, это ты, старый бродяга? — послышался в трубке знакомый голос. — Откуда изволишь звонить?

— Из Балатонэмеда, — отвечал Шалго. — Будто ты не знаешь, что с весны я безвыездно сижу в Эмеде?

— Откуда же мне знать? Великий детектив двадцатого века Оскар Шалго не снисходит до своих бывших друзей.

— Интересно! — с притворным удивлением воскликнул Шалго. — А мне казалось, что я разговаривал с тобой перед самым отъездом. Значит, запамятовал. Прошу прощения. Кстати, чтобы не забыть: ты знаешь что-нибудь о деле некоего Меннеля?

— Это не тот, что утонул в Балатоне несколько дней назад? — уточнил Кара.

— Он самый, — отвечал Шалго. — Только он не сам утонул, его убили.

— Убили? — удивился Кара.

— Да. Ему сначала свернули шею, а потом бросили в воду. Ты не мог бы, Эрне, приехать сюда?

— Считаешь, что это дело по нашей части?

— Ничего я еще пока не считаю. Но очень хочу, чтобы ты приехал, — сказал Шалго. — Жду тебя. А если уж никак не сможешь выбраться сам, пришли хотя бы Шани Домбаи.

— Когда совершено убийство? — спросил Кара, придвигая к себе настольный перекидной календарь.

— Двадцатого июля. Между восьмью и девятью утра.

Кара взглянул на календарь. Иными словами, подумал он, в воскресенье утром. Но почему Шалго позвонил только теперь?

— Когда прикажешь выезжать, начальник? — спросил Кара.

— Чем скорее, тем лучше.

— Завтра к полудню буду у вас, — пообещал Кара.

Сразу же после этого разговора полковник пригласил к себе своего заместителя Шандора Домбаи.

— Завтра утром я еду в Балатонэмед.

— Мы же собирались с тобою ловить рыбу в Таше?!

— В Эмеде тоже есть виды на большой улов, — возразил Кара и рассказал о телефонном звонке Шалго.

— Ох уж этот мне старый бродяга! Не знает покоя, персональный пенсионер, — закуривая, заметил Домбаи и покачал головой. — Отдыхал бы себе, ловил бы рыбку, сидя на берегу!..

— Не тот человек Шалго. Он никогда не выйдет из игры, — проговорил полковник. — И как всегда, никому не будет доверять. Я знаю, это глупо, но это так. И если мы до сих пор не смогли перевоспитать его, нечего надеяться, что он исправится сам по себе. Верит он только в себя да в нас с тобой, — с улыбкой посмотрел он на Домбаи. — Мило с его стороны, не правда ли?

— Интересно, что он будет делать, когда и мы с тобой уйдем на пенсию? — спросил Домбаи. — Нам его сообщения тогда будут так же нужны, как балатонскому судаку зонтик. Или ты думаешь, что, выйдя на пенсию, мы все втроем откроем частное сыскное бюро? «Кара и Кo »! Сто пять процентов гарантии!..

Кара повернулся к Домбаи. Лицо его было бледным и усталым.

— Я поеду на Балатон завтра утром, — сказал он после недолгого молчания. — С собой возьму лейтенанта Фельмери. А ты пока запроси подробную информацию по этому делу из Веспрема.

Утром следующего дня полковник Кара в сопровождении лейтенанта Фельмери выехал на Балатон.

Вишневый, похожий на хлопотливого жучка «фольксваген» проворно бежал по шоссе.

Лейтенант Фельмери молча сидел рядом с полковником, который, как обычно, был не очень разговорчив. Полковник не случайно взял в эту поездку Фельмери, выбрав его из многих молодых сотрудников.

Во время поездок на периферию Кара всегда старался поближе познакомиться с молодежью. Он внимательно выслушивал собеседника, лишь в случае крайней необходимости перебивая его уточняющими вопросами.

Фельмери он до сих пор ни о чем не спрашивал. Только в самом начале поездки попросил доложить ему о деле Меннеля.

— Полагаю, вчера вечером вы его обстоятельно изучили?

— Конечно, — подтвердил Фельмери.

Ровно, едва слышно жужжал мотор, ослепительно сверкала дорога под лучами яркого утреннего солнца.

— Виктор Меннель родился в Мюнхене в тридцатом году, — начал доклад лейтенант. — Если память не изменяет — десятого апреля. По документам он числился руководителем гамбургского филиала акционерной торговой компании «Ганза». Проживал в Гамбурге по адресу: Шиллер-плац, три. Холост. Внешность: рост сто восемьдесят два сантиметра, лицо овальное, волосы темно-русые, глаза карие, усов и бороды не носит.

— Особые приметы? — уточнил Кара, обгоняя медленно шедшую впереди «шкоду».

— Никаких, — сказал Фельмери и продолжал: — Пятнадцатого июня этого года «Ганза» обратилась к Венгерской торговой палате с письмом за подписью директора акционерного общества Эгона Брауна, в котором германская фирма высказала пожелание установить прямые контакты с венгерскими предприятиями. В случае положительного ответа «Ганза» была намерена направить своего представителя в Будапешт с целью изучения рынка и деловой конъюнктуры в стране. Наибольший интерес для фирмы, говорилось в письме, представляют фармацевтическая промышленность, производство и обработка легких металлов, а равно возможные поставки лабораторного оборудования и точных приборов. Тридцатого июня Торговая палата ответила фирме «Ганза»: «Готовы принять Вашего представителя» и т.п. Ответное письмо было подписано начальником Главного управления Мартеном.

— Вы читали этот ответ Венгерской торговой палаты? — спросил Кара, приятно удивившись обстоятельному докладу молодого офицера.

— Товарищи из Веспремского областного управления передали мне его содержание по телефону, — сказал Фельмери и посмотрел на полковника в ожидании нового вопроса. Но тот молчал, и лейтенант решил продолжать доклад.

— В начале июля западногерманская фирма и Венгерская торговая палата обменялись еще двумя деловыми письмами. «Ганза» сообщила, что пятнадцатого июля в Будапешт прибудет представитель фирмы Виктор Меннель. Десятого июля товарищ Мартон ответил, что для представителя «Ганзы» будет заказан номер в отеле «Ройял». Как это видно из материалов следствия, Виктор Меннель пятнадцатого июля в одиннадцать часов утра в пункте Хедешхалом пересек венгерскую границу на автомашине «мерседес-280» темно-серого цвета и около четырнадцати часов прибыл в отель «Ройял».

— Не скажу, что он ехал слишком быстро, — заметил полковник, подумав про себя, что на машине «мерседес-280» он проделал бы этот путь гораздо быстрее.

— Он же впервые в Венгрии, — возразил лейтенант. — По крайней мере так считают товарищи из Веспрема. Наверняка ехал не спеша, разглядывал все вокруг.

— Вполне возможно, — согласился с его доводами полковник. — Продолжайте. Пока довольно заурядная история.

— Дальше тоже не будет ничего необыкновенного, — заметил Фельмери, перебирая листки своих записок, но не слишком часто заглядывая в них.

«Основательно подготовился», — подумал Кара. Он был доволен, что выбрал себе в помощники для этой операции именно Фельмери.

— Вечером пятнадцатого июля состоялся ужин в честь гостя в отеле «Ройял». Присутствовали: Меннель, доктор Яраи, сотрудник западногерманского отдела Торговой палаты Мартон и Тибор Ланц, коммерческий директор венгерской фирмы «Хемольимпекс». Шестнадцатого с девяти утра начались переговоры в палате. Меннель подробно расспрашивал о предприятиях, которым, судя по всему, «Ганза» хотела бы поставлять свои товары. Сообщил он и об условиях поставок. Стороны проявили готовность заключить сделку на проведение компенсационных операций. В тот же день после обеда гость посетил несколько объединений и фирм министерства внешней торговли. Перечислить названия?

— Не надо, — сказал Кара. — Пока не надо.

— Семнадцатого по просьбе Меннеля было организовано посещение Научно-исследовательского института фармакологии. Здесь произошел интересный случай. — Фельмери на мгновение задумался, прежде чем продолжил свой доклад. — По крайней мере я считаю его очень интересным, хотя вполне возможно, что он и не имеет никакого значения для данного дела.

— Увидим, — сказал Кара. — Одна голова хорошо, две лучше.

— Гостей принимал директор НИИ Матэ Табори. Замечу, что Табори в этот день уже считался в отпуске, но еще не успел уехать.

— Вам известно, кто такой Матэ Табори?

— Да, я читал о нем в справке. В прошлом видный мастер парусного спорта, неоднократный победитель на соревнованиях в Венгрии и за рубежом.

— Правильно. Очень хороший человек. Принимал участие в борьбе с фашистами.

— Вы его знаете, товарищ полковник?

Кара утвердительно кивнул головой.

— Скоро вы тоже познакомитесь с ним, — проговорил он. — А вас я прошу обратить внимание на его дочь. Удивительное создание! Хороша собой. Только будьте осторожны: она чемпионка по теннису и обладает сильным ударом, — негромко засмеявшись, добавил Кара. Фельмери улыбнулся.

— Посмотрим, посмотрим, — отозвался он. — Я ведь тоже не лыком шит и умею хорошо защищаться от флешей.

— Ладно, там видно будет, — сказал Кара, поглядывая по сторонам на знакомые пейзажи. — Итак, Табори собирался в отпуск.

— В ходе переговоров Матэ Табори и Тибор Ланц упомянули, что исследовательский центр собирается переоборудовать одну из своих лабораторий, для чего произведет закупки оборудования на сумму полтора миллиона долларов. Меннель проявил живой интерес к этой коммерческой перспективе. А когда ему сообщили, что институт уже запросил у нескольких фирм — английской, французской и шведской — условия поставок, Меннель принялся уверять, что его фирма могла бы предложить такое оборудование дешевле по меньшей мере на десять процентов, чем любая из конкурирующих фирм, и на более приемлемых условиях. С этими словами Меннель достал из портфеля перечень товаров с ценами, в котором были названы все до единого предметы оборудования. Причем цены действительно были на десять процентов ниже, чем в секретном прейскуранте, составленном институтом для обсуждения на предстоящих переговорах. Мартон и его сотрудники поняли, что, приняв предложение «Ганзы», они смогут сэкономить почти сто тысяч долларов из отпущенной на закупки суммы, да еще пятьдесят тысяч на том, что фирма в Гамбурге готова начать поставки оборудования на четыре месяца раньше других фирм, с которыми до сих пор вел переговоры институт. Поскольку у Меннеля были полномочия и на подписание окончательного соглашения, стороны условились продолжить переговоры на другой же день, в Балатонэмеде. Товарищи из Веспремского областного управления МВД сообщили, что Эмед как место проведения дальнейших переговоров предложил сам Меннель, объяснив это тем, что он все равно собирался провести несколько дней на Балатоне.

— И что же вы нашли в этом интересного? — спросил Кара и дал продолжительный сигнал «трабанту», шедшему впереди и то и дело нарушавшему правила движения. Задавая вопрос, Кара приблизительно знал, что ответит лейтенант Фельмери.

— Возникает вопрос: как объяснить осведомленность Меннеля? У кого мог получить Меннель материалы, подготовленные институтом к переговорам? — спросил Фельмери и посмотрел на полковника. — Я, например, думаю над этим со вчерашнего вечера.

— Если не от самого Табори или его сотрудников, то это действительно интересно, — ответил полковник. — Во всяком случае, нужно нам иметь в виду этот вопрос и попытаться получить на него ответ: — А про себя подумал: «Парень умеет мыслить логически. Пожалуй, в дальнейшем стоило бы перевести его в группу оценки информации». Вслух же полковник сказал:

— Мне кажется, что Табори и Меннель вместе уехали на Балатон восемнадцатого июля.

— Совершенно верно, — подтвердил Фельмери. — Вместе с ними поехал и Тибор Ланц. Но в отеле «Русалка» им не удалось получить для Меннеля номер, и Табори предложил гостю остановиться у него. Меннель принял это предложение. Ланц тоже жил у Табори. Два дня длились переговоры, пока удалось выработать и согласовать текст договора. Девятнадцатого Ланц уехал в Будапешт утверждать договор у своего руководства. Торжественное подписание договора было намечено на двадцать второе июля, то есть через три дня. Девятнадцатого июля Меннель связался с Гамбургом, доложил о достигнутом соглашении и получил подтверждение полномочий подписать договор. На следующий день, в воскресенье утром, он взял напрокат лодку в бюро обслуживания «Русалки» и поехал кататься по озеру. А в девять сорок пустую лодку обнаружил проходивший мимо катер, примерно в восьмистах метрах от берега. Тотчас же была извещена водная милиция. И в десять часов утра в тридцати метрах от лодки в воде нашли труп Меннеля. И здесь новая странность… — Лейтенант снова посмотрел на полковника.

— Какая же?

— Меннель был в брюках, рубашке и туфлях — словом, одет он был не для прогулок на лодке. При нем нашли все его документы, чековую книжку и даже тысячу триста долларов и четыреста пятьдесят западногерманских марок наличными. А на руке золотые часы марки «Цертина».

— Часы шли?

— Да, водонепроницаемые. На шее золотая цепочка, на одном пальце золотой перстень с печаткой.

— Да, это, несомненно, очень интересное обстоятельство.

Кара задумчиво нахмурил лоб.

— Предварительное вскрытие установило причину смерти: Меннель захлебнулся, — продолжал Фельмери. — Он утонул. В первом официальном докладе милиции указывается именно эта причина наступления смерти. Однако через несколько часов, после более тщательного исследования в лаборатории, судебно-медицинская экспертиза установила, что Меннель был удушен, что у него был даже сломан шейный позвонок. По заключению медицинского эксперта, смерть наступила в промежутке между восьмью двадцатью и восьмью пятьюдесятью утра. После этого заключения дело было передано в уголовный розыск. Вот и все, товарищ полковник.

— Спасибо.

— Можно, товарищ полковник, я тоже задам один вопрос?

— Да, пожалуйста.

— Почему вы думаете, что это убийство имеет политическую подоплеку?

— В материалах я и сам ничего похожего на политическое дело не нахожу, — признался Кара. — Разве только, что это убийство не с целью ограбления.

— И тем не менее вы утверждаете, что это дело с политической окраской?

— Да, молодой мой друг. Несомненно, это убийство по политическим мотивам.

— Но почему?

— Потому что так утверждает Шалго, — сказал Кара. — А к тому, что говорит Шалго, нужно внимательно прислушиваться. Вы еще никогда с ним не сталкивались?

— Еще нет, но очень много слышал о нем. И о его жене. Между прочим, подполковник Домбаи почему-то считает, что жена Шалго даже еще толковее, чем сам старик.

— Ну, этого я не сказал бы, — возразил Кара. — Во всяком случае, они весьма оригинальная, незаурядная пара. Кстати, хотел бы предупредить вас, чтобы вы не обижались, если Шалго примется подшучивать над вами.

— Надо мной? А с какой стати?

— Это его любимое занятие. Но он всегда шутит не без оснований. Как и вообще он не делает ничего случайно. И только люди, которые плохо его знают, иногда по ошибке думают, что старик паясничает, дурачится. Оскар Шалго и для противника наиболее опасен именно тогда, когда на первый взгляд несет сущий вздор. Он владеет каким-то особенным методом раскрытия преступлений. Он всегда так направляет ход расследования, что в создавшихся ситуациях у преступника нет другого выхода, как самому разоблачить себя. Шалго неотвратимо отрезает ему все пути к отступлению. Мой совет: внимательно присматривайтесь к нему, у Шалго многому можно научиться. И к его жене Лизе тоже. Они удивительно гармоничная пара. И понимают друг друга с полуслова.

«Увлекающаяся натура, — думал Фельмери, слушая начальника. — О друзьях говорит с таким восторгом, словно молодой жених о своей избраннице».

Но он с интересом слушал полковника, продолжавшего тем временем рассказ о Лизе. Она была простая сельская учительница и жила до войны в какой-то глухой польской деревеньке. На ее глазах фашисты замучили мужа и всю его семью. Тогда-то Лиза и поклялась, что, если останется жива, всю свою жизнь посвятит борьбе против фашистов. В середине пятидесятых годов она повстречала Оскара Шалго. Они поженились и отныне уже вместе продолжали борьбу со скрывающимися военными преступниками. В ту пору Эрне Кара по ложному обвинению сидел в тюрьме. Однако вскоре он был реабилитирован и снова вернулся на работу в контрразведку. Шалго разыскал полковника и стал работать под его руководством: полковник Кара — в Будапеште, Шалго — в Вене. Но после окончания операции «Шликкен» Шалго возвратился в Будапешт, где, прослужив несколько лет вместе с полковником, вышел в отставку. И теперь он не прекращает борьбы с бывшими нацистами.

— Сколько же ему лет? — удивленно спросил Фельмери.

— Шестьдесят семь.

2

Оскар Шалго сидел в глубине затененной террасы, спиной к озеру. Фельмери расположился напротив него, поглядывая то на хозяина дома, то на полковника Кару. Было заметно, что старый детектив страдает от нестерпимой жары и высокой влажности воздуха. Фельмери про себя отметил, что словесный портрет Шалго был написан полковником весьма правдиво. Жара его совсем доконала: он буквально обливался потом. Зной в это лето стоял редкостный, и, пожалуй, сам Фельмери, вместо того чтобы изнывать на террасе от духоты, предпочел бы пойти и окунуться в озеро, благо оно совсем рядом. Но ничего не поделаешь: им надо сидеть и ждать, пока приедет майор Балинт. Фельмери взглянул на часы. О, уже три часа. Вон и Кара начинает позевывать, хозяин дома давно уже задремал. Мысли Фельмери обратились к Илонке Худак, девушке, беседовавшей с хозяйкой на кухне. По фамилии — словачка, а внешне — типичная венгерка: кареглазая смуглянка, какие родятся где-нибудь под Сольноком, на берегах средней Тисы. Хорошо бы пригласить ее покататься на лодке по вечернему Балатону! Великолепно расположен дом Шалго! И лейтенант обвел взглядом виллы, вытянувшиеся вереницей по склону холма.

Но вот из кухни вышла Илонка, и лейтенант Фельмери еще раз не без удовольствия посмотрел на ее складную фигуру в белоснежной блузке и синих шортах, а особенно на ее длинные, свободно падавшие на плечи темно-русые волосы, перехваченные у самой макушки голубой шелковой лентой. Заслышав шаги, Шалго встрепенулся, открыв глаза.

— Как, вы уже уходите? — удивился он.

— Пора, — улыбнувшись, ответила девушка. — Я же с самого утра у вас здесь. А вы отчего не идете купаться? — спросила она, обращаясь, к лейтенанту.

Но ответил за него Шалго:

— Некому дорогу к озеру показать. — И тут же сам спросил: — Казмер уже вернулся из Будапешта?

— Откуда я знаю? Что, я ему нянька, что ли?

Голос ее сразу сделался резким, недовольным.

«Казмер? — подумал Фельмери. — Это, наверное, сын профессора, Казмер Табори». Он встречал это имя в материалах дела. Не ускользнуло от его внимания и то, как сердито, даже зло посмотрела девушка на Шалго.

— А ты не груби, — пожурил ее Шалго. — Ишь ты, как на меня зарычала!

— Будешь тут грубить! Два дня подряд мучаете меня расспросами о Казмере. Откуда я знаю, где он?

Лиза заглянула на террасу и тихо сказала девушке что-то по-польски. Илонка так же негромко ответила ей и сразу же вышла, не прощаясь.

— Чего ты к ней пристаешь? — спросил полковник Оскара Шалго.

— Подозрения у него, — сказала Лиза и, вытерев руки передником, присела рядом с мужем на лавку. — Этот мудрейший из мудрейших вдруг пришел к выводу, что в ночь на двадцатое Илонка не ночевала дома. А Казмер накануне тоже только около десяти часов вечера вернулся из Будапешта.

— И он подозревает, что эту ночь они провели вместе? — переспросил Кара. — Что ж, я понимаю зависть старика. Но что в том подозрительного? Илонка красивая девушка. Не так ли, лейтенант? — повернулся он к Фельмери.

— Охотно оказался бы на месте Казмера, — подтвердил Фельмери, но почувствовал, что его развязный ответ не понравился хозяйке, и в замешательстве стал смотреть в сад, куда только что ушла девушка. Шалго что-то негромко шепнул жене. Однако лейтенант уже больше не прислушивался к разговорам в комнате, так как его внимание было целиком поглощено только что проехавшей мимо дома машиной. Номера машины он, конечно, не мог видеть: мешали кусты живой изгороди. И все же он успел разглядеть, что это был «мерседес-280». Элегантный автомобиль серебристого цвета почти бесшумно проскользнул по аллее и остановился перед виллой профессора.

— Ни в чем я ее не подозреваю. Просто я действительно хотел бы знать, где был Казмер в ночь на двадцатое июля.

Кара ничего не ответил ему. А Фельмери вообще показалось странным, что полковник с момента их приезда ни одним словом не обмолвился о деле Меннеля. Вот и поди их разбери! В академии их учили совсем не так организовывать следствие. Но уж полковнику-то, наверное, лучше знать, как действовать… Вот и теперь разговор идет о чем угодно, только не о преступлении. Ну какое дело полковнику Каре до урожая винограда в этих краях? Да и Шалго не председатель кооператива и не виноградарь, и, судя по его далеко не стройной фигуре, он видит только в киножурналах, как собирают виноград.

Поднялась Лиза, поправила выбившуюся прядь седеющих волос, сняла свой передничек — синий, в мелких белых цветочках.

— Кажется, к соседям гости приехали. Пойду взгляну и я на них.

— Ступай, душечка, — слегка приподняв тяжелые веки, сказал Шалго и влюбленно посмотрел вслед своей хрупкой жене.

Лиза прошла по садовой дорожке, окаймленной кустами смородины. Фельмери только сейчас разглядел в легкой проволочной изгороди, разделявшей два соседствующих сада, небольшую калитку. Значит, соседи дружны. Судя по всему, калитка даже не запирается, открыта в любое время. Лейтенант спустился с веранды в сад и прошел по тропинке до высокого орехового дерева. Здесь он остановился и внимательно оглядел двухэтажную виллу профессора Табори. Террасы отсюда не было видно, так как она выходила на озеро, зато отлично просматривались ворота и въезд в гараж. «Мерседес» уже стоял перед гаражом.

Пока он прогуливался, успел прибыть майор Миклош Балинт. Лейтенант представился и, расположившись в сторонке, принялся его разглядывать. Это был молодой, несколько грузный для своих лет мужчина лет тридцати пяти, атлетического сложения, круглолицый, загорелый, с выцветшими добела волосами, в рубашке с короткими рукавами и в парусиновых джинсах. Кара предложил новому гостю вина, кивком пригласив и Фельмери.

— Ну что ж, Миклош, поведай нам, что у вас с этим делом Меннеля?

Балинт закурил и не спеша пересказал столичным гостям все, что, собственно, они уже и сами знали.

— Мне только мотивы этого преступления неясны, — заключил свой рассказ майор. — Я просто ума не приложу, кому и зачем понадобилось убивать этого Виктора Меннеля? В целях ограбления — едва ли: у него ничего не взято из ценностей. Предположить, что он был убит по политическим мотивам? Кем? Почему? По нашим сведениям, Меннель в Венгрию приехал впервые. Я уж не говорю о том, что, если его убили все-таки по политическим мотивам, почему убийцы не забрали ценности, чтобы запутать следы?

— Нет, Миклош, — возразил Кара, — политические убийцы обычно этого не делают. Они, как правило, не хотят вводить власти в заблуждение. Наоборот…

— Это если они думают так же, как наш друг Миклош Балинт! — поспешил заметить Шалго.

— Сделай милость, дорогой Шалго, — уже недовольно посмотрев на хозяина, попросил майор. — Забудь на время обо мне.

Шалго лениво почесал волосатую грудь.

— Вот если бы я о тебе забыл, тогда бы ты действительно обиделся на меня, Миклошка! Мы же вместе с тобой едем на рыбалку в субботу. Так что эту игру мы уж доиграем до конца.

— Может быть, кто-то из ревности придушил его? — начал было лейтенант, но Балинт не дал ему закончить мысль:

— Думали мы и об этом. И, честно говоря, такое предположение кажется нам даже наиболее вероятным. Хотя, по имеющимся у нас материалам расследования, Меннель за время пребывания в Венгрии не встречался ни с одной женщиной.

— Не встречался или вы не знаете, что он встречался? — уточнил Шалго, вынимая из кармана толстенную сигару.

— Верно, — согласился майор. — Или мы не знаем об этом. Однако сегодня утром мы напали на очень интересный след.

— А именно? — спросил Кара. Он встал с кресла и принялся прогуливаться по выложенной каменными плитками террасе.

— Магда Цапик, официантка из кафе, утверждает, что вечером девятнадцатого июля Меннель был в кафе с каким-то молодым человеком приблизительно его же возраста. Они сидели за столиком в углу, — пояснил Балинт. — Выпив по две рюмки коньяка, они сразу же ушли.

— Вечером? В какое время?

— В восемь часов.

— Это уже интересно, — подхватил Шалго.

— Ну вот, хоть что-то да показалось вам наконец интересным, папаша! — рассмеялся майор. Но тут уже полковник Кара остановил их обоих, посоветовав приятелям отложить пикировку до выезда на рыбалку и говорить только по существу.

— Магда Цапик, — продолжал докладывать Балинт, — очень хорошо помнит, что Меннель и его спутник говорили друг с другом по-французски. А также что рассчитывался за коньяк тот, другой. Она французского не знает, поэтому ей не известно, о чем они говорили, видно было только, что оба были возбуждены. Пробыли они в кафе минут двадцать — двадцать пять. Спутник Меннеля был ниже его ростом, но плотнее, крепче. Показания Цапик подтвердил и Адам Рустем, кассир с платного гостиничного пляжа. Он встретил их на пляже в тот же вечер, часов в девять. Они прогуливались по пляжу и оживленно говорили по-французски.

— А сам Рустем знает французский? — спросил Кара.

— Да. И кроме французского, еще четыре иностранных языка, — вставил Шалго. — И довольно хорошо.

— Почему же он не работает заведующим отделом в Венгерском бюро иностранного туризма? — удивился Кара и сделал пометку в своей записной книжке об Адаме Рустеме, кассире с гостиничного пляжа, полиглоте.

Балинт, продолжая рассказ, пояснил, что Рустем раньше служил библиотекарем в соседнем монастыре, но во время событий 1956 года руководил вооруженной бандой, за что был осужден на десять лет лишения свободы, и был освобожден всего, два года назад. В зимние месяцы Рустем работает в местной библиотеке, а летом до конца сезона — на пляже.

Кара понимающе кивнул головой и про себя решил поближе познакомиться с Рустемом.

— И теперь вы ищете неизвестного «плотного» мужчину? — спросил он Балинта.

Майор кивнул головой.

— Нам уже удалось установить, что человека, похожего на описанного, никто не помнит из обслуживающего персонала отеля. А это значит, что в гостинице он не проживал, так как с восемнадцатого июля из отеля не уехал ни один из гостей.

— Есть здесь поблизости кемпинги? — продолжал расспрашивать Кара.

— Есть, — кивнул Балинт. — Мои ребята изучают, кто сейчас там живет. Нам бы хоть национальность или гражданство этого неизвестного узнать.

— А что это даст? — возразил Кара. — От этого мы не станем умнее. Отпечатки пальцев не обнаружены?

— Отпечатков много, но криминалисты считают, что мало какие из них можно принимать во внимание.

— Лодку тоже осмотрели? — спросил Шалго.

Майор Балинт бросил просительный взгляд на полковника:

— Вот видите, товарищ полковник, он опять за свое! Неделю назад убит человек, труп сбросили в воду. А мудрый Шалго сидит и с невинным видом вопрошает, осмотрели ли мы лодку! Ну что можно ему ответить на такую глупость?

— Сказать что-нибудь еще более глупое, — посоветовал Кара.

— Между прочим, сейчас я как раз и не шучу, — возразил Шалго. — Спрашиваю вполне серьезно и не без причины.

— Осмотрели, разумеется, — выдавил нехотя Балинт. — Ничего в ней не было, кроме двух весел и с полведра затхлой воды.

Кара стоял у самой двери, ведущей с веранды в сад, и глядел вдаль. Знойное солнце постепенно растопило дымку над озером, и теперь по глади вод побежали миллионы сверкающих полос.

Вернувшись к собеседникам, Кара поблагодарил майора за доклад, спросил, есть ли в поселке прямая телефонная связь с Будапештом, и попросил подключить телефон Шалго на один из свободных номеров, одновременно установив на местной АТС приспособление против подслушивания разговоров по этому каналу посторонними.

— Сколько времени вы собираетесь пробыть здесь, товарищ полковник? — спросил Балинт.

— Еще не знаю, — ответил Кара, пожав ему руку. — Попытайтесь все же разыскать того неизвестного «француза».

Но прежде чем Балинт успел удалиться, Шалго еще раз спросил его, не нашли ли его сотрудники чего-нибудь достойного упоминания в машине Меннеля. Балинт подозрительно покосился на Шалго, предчувствуя очередную провокацию. Но лицо толстяка оставалось непроницаемым, и во взгляде его не было и намека на улыбку. И это уже совсем не понравилось майору. Он-то уж знал, что если Шалго всерьез интересуется чем-то, пусть самым обыденным, то, значит, на это у него есть веские причины. И Балинту теперь уже было ясно, что Шалго после официального осмотра сотрудниками милиции сам еще раз тщательно обследовал и лодку и машину. И, по-видимому, нашел в ней что-то такое, что должны были найти они, работники уголовного розыска. Но что же мог старый лис обнаружить в машине?

— Да, осмотрели, — ответил он с порога. — И тоже ничего не обнаружили.

— Ну, спасибо, Миклош, — сказал Шалго. — Ты меня успокоил.

— Рад этому, — в тон ему ответил Балинт и сбежал вниз по ступенькам.

Шалго удивительно легко встал с кресла, прошелся до двери, прищурившись, посмотрел вслед майору. Когда он повернулся к сидевшим на террасе, Фельмери заметил на его лице плутовскую усмешку. Шалго проследовал старческой, шаркающей походкой к столу, налил себе полный бокал вина и одним духом осушил его.

— Ну и что, старина? — подсаживаясь к столу, нетерпеливо воскликнул Кара. — Что ты там опять придумал?

— Суммировал все услышанное, — признался Шалго. — Послушайте, лейтенант, а вы-то почему все время отмалчиваетесь?

— Не любитель я много говорить, — признался Фельмери.

— И все же я хотел бы слышать ваше мнение об этом деле.

Лейтенант вопросительно посмотрел на начальника. Тот одобрительно кивнул головой. Фельмери смутился. Что-то похожее на экзамен?

— Сложное дело, — уклончиво промолвил он. — И во многом для меня еще непонятное. Во-первых, почему Меннелю нужно было навещать наш исследовательский центр фармакологии? Во-вторых, откуда ему было известно, какое именно лабораторное оборудование этому институту требуется. Небезынтересен и такой факт, что Меннель был подготовлен к тому, чтобы сразу предложить значительно более низкие цены на оборудование, чем конкуренты. Я бы на месте майора Балинта сосредоточил все внимание именно на этих моментах…

— Короче говоря, — перебил его Кара, — тебя интересует, откуда мог Меннель знать заранее о предстоящем переоборудовании института?

— Да, — подтвердил лейтенант.

— Вы считаете, что между переговорами, проходившими в исследовательском центре, и убийством Меннеля есть какая-то причинная связь? — уточнил Шалго.

— Возможно. — Фельмери на мгновение задумался. — Как возможно и то, что Меннеля убили по приказу какой-то из конкурирующих фирм. Хотя в таком случае перед нами самое заурядное уголовное преступление.

— Следовательно, вы исключаете возможность того, что Меннель стал жертвой преступления по политическим мотивам? — допытывался Шалго.

— Так ведь нет никаких признаков того, что убийство было совершено по политическим мотивам, — твердо сказал лейтенант.

— Пока все, что говорит Фельмери, звучит правдоподобно, — поддержал его полковник. — Если, конечно, ты не держишь за пазухой какого-нибудь весьма убедительного аргумента, который опроверг бы это его утверждение.

— Я обследовал автомобиль Меннеля, — сказал, стряхнув с коленей сигарный пепел, Шалго.

— Когда? — спросил полковник.

— Сразу же после обнаружения убийства. — Он налил себе еще вина, сделал несколько глотков и вытер рукою полные, мясистые губы. — Я, конечно, не очень разбираюсь в технике, но, едва поднял капот, сразу же понял, что эта машина не серийная. И мотор для нее тоже был сделан по специальному заказу. Покопавшись немного, я обнаружил за приборной панелью небольшую, но достаточно мощную рацию.

— Да ты что, смеешься?! — вскричал полковник.

— И не думаю. И самое интересное, что питается этот передатчик не от аккумулятора.

— Больше ему неоткуда питаться, — возразил Фельмери.

— Представьте себе, не от аккумулятора, — настойчиво повторил Шалго. — Можете на меня положиться. И потому амперметр совершенно не показывает наличие этого потребителя тока.

— Интересно! — Кара уже не жалел, что послушался Шалго и приехал сюда по его приглашению. Выходит, старый следопыт и на этот раз оказался прав и убийство Меннеля и в самом деле не обычное, заурядное уголовное дело?!

— Кроме того, я нашел в машине еще и надежно упрятанный пистолет с глушителем, — продолжал Шалго. — Что же касается рации, то с помощью хорошо замаскированной кнопки ее можно в течение десяти секунд привести в рабочее состояние. Так что позвольте мне теперь спросить вас почтительно: что это за мирный купец, который возит с собой бесшумный пистолет, не говоря уж о приемно-передающем радиоустройстве?

Лейтенант вопросительно посмотрел на Кару, но тот задумчиво продолжал глядеть куда-то вдаль.

Лиза возвратилась уже к концу их оживленного разговора. Она сказала, что в доме Табори очень накаленная атмосфера, что все почему-то нервничают. Впрочем, это можно понять: ведь убитый жил у них на квартире.

— Погоди, дорогая, ты нам не о том рассказываешь, — остановил ее муж. — Ты лучше об их гостях нам доложи, все по порядку.

— А что о них сказать? — возразила Лиза. — Приехал новый гость. Какой-то доктор Отто Хубер. Немец. На вид лет пятидесяти пяти. Высокий, примерно с тебя ростом, Эрне. Но в плечах будет пошире. Волосы черные, с заметной сединой. Спокойный, разговаривает негромко. Хорошо говорит по-венгерски.

— Вот как? — воскликнул Шалго. — Ох, не люблю я немцев, хорошо говорящих по-венгерски. — Он выразительно посмотрел на полковника. Ему вспомнился эсэсовец Шликкен. По спине у Шалго пробежали мурашки. Лиза же рассмеялась:

— Ну, конечно, говорит он не так изысканно, как я. Но все слова произносит правильно, старается точно формулировать мысли, хотя и заметно, что думает он при этом по-немецки.

Тут она взглянула на мужа и не смогла удержаться от возгласа возмущения:

— Шалго, ты просто невозможен! Опять запорошил и пол и брюки этим проклятым пеплом!

— Милочка, оставь ты на время в покое мои брюки! Дело, о котором ты нам рассказываешь, куда важнее и пепла, и пола, и даже моих брюк!

— Скажите, Лиза, — вмешался Кара, — Хубер приехал один?

— Нет, с ним какой-то молодой человек. Кажется, кто-то из Торговой палаты. Но он оставил немца здесь, а сам тотчас же уехал назад, в Будапешт.

— А Табори знал, что к нему приедет Хубер? — продолжал расспрашивать полковник.

— Мне показалось, что знал.

— Должен был знать, — заметил Фельмери. — Торговая палата известила фирму «Ганза» о смерти Меннеля. Если мне не изменяет память, «Ганза» ответила, что они пришлют в Будапешт своего нового представителя.

— Конечно, знал, — согласился Шалго. — Но почему это так важно?

— Важно в том случае, — пояснил Кара, — если мы примем за аксиому предположение, что Меннель приезжал в исследовательский центр фармакологии для установления деловых контактов. Твоя же находка, Шалго, проливает на эти «деловые» контакты новый свет. Теперь уже с полным основанием можно предположить, что Меннель приезжал в Будапешт не только для того, чтобы добиться заказа на поставку лабораторного оборудования, но и ради чего-то еще. Только мы пока еще не знаем, какое задание должен был выполнить Меннель, находясь в Венгрии.

— Да, мы много чего еще не знаем, — заметил Шалго.

Лиза молча смотрела то на мужа, то на гостя.

— А что, если… — произнесла она, скорее обращаясь с вопросом к самой себе, чем к остальным, — если вдруг выяснится, что Виктор Меннель приезжал для установления контакта не с центром фармакологии, а лично с профессором Табори или с кем-то другим?

— Я уже думал об этом, — сказал Кара. — Если это действительно так, история становится тем более интересной.

«Странно, — рассуждал Фельмери, — убили какого-то типа, а полковник и Шалго, вместо того чтобы выяснить, кто убийца и почему он совершил это преступление, принялись гадать, зачем Меннель приехал в Венгрию».

— Вы следите за нашей беседой, Фельмери? — обратился вдруг Кара к задумавшемуся лейтенанту. — Или дремлете?

— Слежу, — отвечал лейтенант.

— И каково ваше мнение?

— Пока еще не знаю. — Фельмери смущенно посмотрел на хозяйку и во взгляде ее приветливых глаз словно прочел поддержку. — Мне кажется, что важнее всего поймать убийцу. А тогда уж мы получим ответ на все вопросы, которые нас интересуют.

По лицу Шалго было видно, что ответ лейтенанта ему пришелся не по вкусу.

— А вот меня, юноша, жертва интересует куда больше, чем убийца, — сказал он. — Мне кажется, что ответы на многие вопросы мы должны получить еще до того, как найдем и схватим преступника. Ведь возможен и такой вариант, что между секретным заданием Меннеля и его убийством нет вообще никакой связи.

— Возможен, — согласился Фельмери. — Но тогда нам первым делом нужно выяснить, имеет ли фирма «Ганза» какое-то отношение к тайной рации в машине. Эта рация свидетельствует скорее всего о том, что Меннель был агентом разведки какой-то иностранной державы.

— Вот это уже другой разговор, молодой человек, — согласился Шалго. — И это действительно вопрос номер один.

— Правильно, — поддержал его Кара. — Кстати, машина Меннеля принадлежит фирме «Ганза»?

— Нет, — ответил Шалго. — Не думаю. На ней стоит транзитный номер таможенного управления ФРГ.

— Значит, машина была взята им напрокат, — заключил Кара и, обращаясь к лейтенанту, распорядился: — Скажите товарищам, чтобы они повнимательнее изучили технический паспорт машины.

— Но если автомобиль был взят напрокат, все наши гипотезы летят к черту. Вполне возможно, что Меннель и не знал о существовании у него в машине всего этого устройства!

— А теперь получается, что прав-то оказался Эрне, — подхватила Лиза. — Что, Оскар, осечка?

— Все может быть, — повел плечом Шалго. — Но вряд ли. Каково бы мне было, если бы все оказалось именно так? Миклош Балинт замучил бы меня своими насмешками. Черт побери, и как я об этом не подумал?

Шалго тяжело поднялся и ушел к себе в комнату. Немного погодя они услышали, что он с кем-то говорит по телефону. Вскоре он возвратился на веранду и с кислой миной сообщил:

— Машина принадлежит фирме по прокату автомобилей «Фридрих Мессер», Гамбург, Кенигсплац, три.

Оставшись наедине с Фельмери, Кара отдал распоряжения:

— Поезжайте к майору Балинту. От него позвоните в Будапешт подполковнику Домбаи и передайте следующее: пусть товарищи в Центре соберут асе имеющиеся сведения о фирмах «Ганза» и «Фридрих Мессер», о профессоре Табори, а также о Бланке и Казмере Табори. Кроме того, пусть Домбаи установит в отделе постоянное дежурство. Все сведения я хотел бы получить сегодня.

— Дорогой господин профессор, — говорил Отто Хубер, сидя в гостиной виллы Табори, — я вам весьма признателен за приглашение, но мне не хотелось бы обременять вас.

Отто Хубер действительно говорил по-венгерски очень хорошо, хотя и медленно, тщательно обдумывая каждую фразу. У него был негромкий, слегка хрипловатый, как у всех заядлых курильщиков, голос.

— Вы ничуть не обремените меня, — запротестовал профессор. — Прошу вас, чувствуйте себя как дома.

Гость сидел в кресле спиной к камину и явно любовался через распахнутую дверь видом на Балатон.

— Очень тронут, — поблагодарил он, закуривая сигару, — но я не могу воспользоваться вашим гостеприимством безвозмездно.

Хотя профессор сидел в глубине комнаты, гость смог хорошо разглядеть его: узкий разрез глаз и тонкие, как лезвие клинка, губы, горестная складка в углах рта, глубокие морщины на щеках, под глазами.

— Милый доктор, — возразил профессор Табори. — Моя вилла не платный пансионат. И хоть я и не миллионер, вы можете гостить здесь и целый год.

В это время на крыльце послышались шаги. Профессор обернулся и увидел в залитом солнцем квадрате распахнутой настежь двери фигуру своего племянника.

— Казмер Табори, инженер-электрик. Доктор Хубер, — представил он их друг другу.

Племянник профессора, высокий худощавый молодой человек лет двадцати восьми, поклонился Хуберу, крепко пожал ему руку и, пригладив свои растрепавшиеся русые волосы, сел в плетеное кресло.

— …Казмер у нас молодой ученый, занимается исследовательской работой в области ультракоротких волн. Скоро уезжает в СССР на несколько лет…

— Думаю, что господина Хубера это мало интересует, — заметил Казмер Табори, зло посмотрев на дядю.

— Боюсь, что стесню вас. Вот и господин инженер… Пожалуй, я все же попытаюсь получить номер в отеле.

— Честное слово, господин Хубер, вы меня нимало не побеспокоите. — Казмер положил журнал на колени и попытался встретиться взглядом с Хубером. Он любил говорить, глядя в глаза собеседнику. — Но даже если бы это было и так, вы можете не считаться со мной. На этом корабле капитан — мой дядя! А я здесь тоже только гость. Не так ли, дядюшка? — с легкой иронией спросил Казмер и перевел взгляд на профессора Табори.

— Чепуху ты мелешь, мой мальчик, — махнул тот рукой, стараясь понять, почему Казмер враждебно отнесся к появлению нового гостя.

— Честно говоря, знаете, господин доктор, что мне в тягость? Бесконечные вопросы-допросы, неприятные визиты из милиции. Мне во время отпуска хотелось бы только отдыхать. И ничего больше.

— Насколько мне известно, тебя всего один-единственный раз допросили. И не делай из этого трагедии. Майор Балинт выполнял свои обязанности. Будем надеяться, что больше никаких допросов не последует.

— Если не последует новых убийств, — вставил Казмер.

Наступила пауза.

«Память погибшего почтили молчанием, — усмехнувшись, подумал Казмер. — Если бы дело было не в гостиной, все, наверное, почтительно встали бы».

Он прислушался к хрипловатому голосу дяди. «Все в порядке, — процедил Казмер сквозь зубы, — профессор нашел благодарную аудиторию. Дамы и господа, сейчас профессор Табори прочтет вам научно-популярную лекцию об устойчивости болезнетворных бактерий».

— Должен признаться, профессор, — проговорил Хубер, — я не очень хорошо знаком с биологией. Знаю только, что в генетике сейчас происходят эпохальные открытия. Но я простой инженер и еще юрист. И служащим фирмы «Ганза» стал совершенно случайно. Правда, таким занимающимся коммерческой деятельностью предприятиям юристы бывают подчас нужнее любых других специалистов. Но я не хочу этим принизить роль ученых. Отнюдь. Я высоко ценю тружеников науки и восхищаюсь их достижениями.

Собеседники посмеялись. Потом Хубер снова заговорил:

— Прежде чем я вернусь к официальным переговорам, я хотел бы распорядиться относительно отправки на родину останков моего друга Меннеля.

Казмер встрепенулся:

— Почему вы не хотите похоронить его здесь?

— Где здесь? — Табори с ненавистью впился взглядом в племянника.

— В Балатонэмеде! — отвечал тот, переводя взгляд на Хубера. — Меннелю теперь безразлично, где вы его похороните. А фирма может сэкономить на этом кучу денег.

— Казмер! — резко оборвал его профессор.

— А что, дядюшка? — откликнулся Табори-младший. — Тебе ведь известно, что это так. Сам же просил нас в прошлом году, чтобы тебя похоронили именно здесь.

— Это не имеет никакого отношения к делу, — возмутился профессор. — И прошу тебя, перестань паясничать. Никого не интересуют твои советы.

Казмер, войдя в роль расходившегося сорванца, только пожал плечами:

— Как вам угодно. Я ведь хотел как лучше. Надеюсь, не обидел? — сказал он, посмотрев на Хубера.

— Ничуть, господин инженер, — заверил его гость. — Откровенно говоря, вы правы. Но ведь есть семья: отец, мать, братья. Они настаивают на отправке тела на родину. Вы же знаете, что такое родительская любовь.

— Не знаю, — безразличным голосом бросил Казмер. — Я не знаю своих родителей. Родители подкинули меня в чужое парадное, когда мне было не то два, не то четыре месяца. — По его лицу промелькнула горестная усмешка. — Но вполне возможно, что и они тоже горевали бы, узнав о моей смерти.

— А родители ваши еще живы?

— Не знаю. Никто этого не знает. Даже моя приемная мать, усыновившая меня.

— Простите, — сказал немец. — Я не хотел сделать вам больно.

Казмер махнул рукой и отвернулся. И в этот момент на террасу вошли женщины. Казмер поспешил навстречу матери, ласково осведомился о ее самочувствии и, повернувшись к Хуберу, воскликнул, смеясь:

— Вот видите, доктор, почему вы не сделали мне больно? Потому что у меня есть мама. В тысячу раз лучше, чем самая родная. — Казмер нежно обнял и поцеловал мать. — Мама, а у нас гость. Вы еще не знакомы?

Хубер поднялся и поклонился Бланке Табори. И вдруг Казмер почувствовал, как дрогнуло у него под рукой ее плечо. Он крепко прижал к себе мать, испуганно спросил:

— Что? Что с тобой? Тебе плохо?

— Жарко, — едва слышно прошептала она.

Лиза опомнилась раньше всех. Крикнув профессору, чтобы он поскорее вызвал врача, она побежала в кухню за водой. Но Бланка и слышать не хотела о враче, уверяя, что она просто перегрелась на солнце и что это скоро пройдет.

Лиза смочила ей водой виски, лоб. Профессор же с глубокой тревогой взирал на все происходящее, не зная, что делать.

— Я пойду к себе, — тихо проговорила Бланка, с трудом поднимаясь из кресла. Казмер подхватил ее под руку и вывел из гостиной.

— Упрямцы! — сказал им вслед Табори-старший.

— С ней уже и раньше так бывало? — почему-то вдруг заинтересовался Хубер.

— В последние дни — несколько раз, — доставая из серванта бутылку абрикосовой водки, ответил Табори. — Хочется думать, ничего серьезного. — Он налил себе и гостю. — Моя сестра — женщина крепкого здоровья. Крепче стали. Я всегда дивился силе ее воли.

Профессор опустился на кушетку, закрыл глаза. В его ушах зазвучали однажды оброненные сестрой слова: «Если мне станет совсем невмоготу, я знаю, как поступить. Но ты не бойся, Матэ, решительный миг еще не пришел».

— Можно еще вам налить, профессор? — дошел до его сознания голос Хубера.

— Да, пожалуйста. — Он протянул свою рюмку в сторону, откуда доносился голос гостя.

Вернулся Казмер. На лице его уже не было беспокойства.

— Ей лучше, — сказал он. — Не волнуйся. Ты же знаешь, у мамы отличное здоровье. Только ее все время как магнитом тянет на солнце, а это ей как раз противопоказано.

— Мне не хотелось бы вмешиваться… но на вашем месте я обязательно пригласил бы врача, — заметил Хубер.

— Господин Хубер прав, — подхватил Казмер. — Мы это сделаем. Очень скоро. Хотя я не предполагаю ничего опасного. Мама просто очень устала. И немудрено: взвалить на себя столько забот и хлопот. Месяц назад от нас ушла прислуга. Она одна ведет хозяйство: убирает, стряпает.

От взгляда Казмера не ускользнуло, что Хубер слушает его с явным интересом, профессор же сидит с отрешенным видом. «Зачем я, собственно, все это рассказываю?» — подумал Казмер, однако, словно помимо своей воли, продолжал:

— Внезапная смерть Меннеля очень подействовала на нее. Представьте себе: вы беседуете с человеком, вместе завтракаете, а через полтора часа вам звонят и говорят, что ваш собеседник только что утонул.

— Через полтора часа? — перестав мерить шагами гостиную, спросил Табори. — Откуда ты взял? Прошло не меньше двух с половиной часов.

— Да? Может быть. В конце концов неважно, через сколько часов позвонили, — заметил инженер. — Интересна сама ситуация.

— Интересна? Что ты находишь в ней интересного?

— Ну как же? Внезапно умирает здоровый человек. Молодой, жизнерадостный. Это же не только трагично, но и интересно. Разве ты не согласен со мной?

— Я считаю это ужасным! — возмущенно выкрикнул Табори. — Да-да! Ужасным и трагичным.

— Фантастическим и непонятным, — добавил Хубер. — В Гамбурге мы все были в недоумении. Кто мог убить Виктора, за что?

— Мы тоже недоумеваем, — подтвердил профессор. — Да и милиция…

Казмер махнул рукой.

— Милиция… Знаю я их. На все эти вопросы мы никогда не получим ответа.

Табори-старший стоял, прислонившись спиной к камину, и смотрел в сад.

— Как знать? — обронил он. — Жизнь доказывает обратное: ни один вопрос не остается без ответа. И я убежден, что милиция очень скоро поймает преступника или преступников…

— Возможно, — погасив сигару, проговорил Хубер. — Только Виктору это уже не поможет. — Он взглянул на часы. — Машина Меннеля в гараже?

— Да, — сказал профессор. — Власти разрешили ее переправить на родину покойного. Это его собственный автомобиль?

— Я отвечу вам на этот вопрос, когда увижу машину. Не исключено, что он приехал сюда на служебном автомобиле. Но возможно, и на своем. У него был «БМВ—250».

— А это «мерседес», — сказал Казмер, — «Мерседес-280».

— Ключи от машины у вас, господин профессор?

— Казмер, не сочти за труд. Они лежат у меня в кабинете, на письменном столе. Сегодня утром мне их передал майор Балинт, — сказал Табори, заметив вопросительный взгляд Хубера.

Когда Казмер вышел, гость спросил:

— Они осматривали и машину?

— Весьма тщательно, — подтвердил Табори-старший. — Даже отпечатки пальцев снимали. Хотя не вижу в этом резона. На любой машине можно найти тысячи отпечатков.

— Наверное, таков порядок. Выполняют все, что предписывают инструкции, — вежливо заметил Хубер.

Возвратившийся с ключами от машины Казмер предложил гостю свои услуги, но тот сказал:

— Спасибо, не беспокойтесь. Я разбираюсь в «мерседесах».

Казмер равнодушно посмотрел вслед удаляющемуся Хуберу и, улегшись на кушетку, принялся разглядывать свисавшую с потолка замысловатую люстру из кованого железа. Он догадывался, что вот-вот раздастся голос дядюшки, и весь подобрался, твердо решив про себя, что, несмотря ни на что, больше не ввяжется с ним в спор. Он достал сигарету и закурил.

— Я хотел бы, Казмер, чтобы ты кое-что принял во внимание, — действительно заговорил уже мгновение спустя профессор.

Казмер промолчал, разглядывая потолок гостиной и пуская вверх колечки дыма.

— Як тебе обращаюсь.

— Слышу и жду продолжения…

Казмер чувствовал, что ответ его был не очень учтивым да и голос противно дрожал.

— Этот дом — мой дом…

— Ты уже столько раз напоминал об этом, дядя, что я при всем желании не смогу этого забыть, — уже спокойно, с примирительными нотками в голосе и даже с улыбкой подтвердил Казмер.

— И я волен приглашать к себе в гости кого захочу. Поэтому я требую от тебя соблюдать приличия по отношению к моим гостям.

— Блестяще! — отозвался Казмер. — А я ради тебя буду ползать перед этой иноземщиной на брюхе? Нет уж, дудки! Да и тебя я не понимаю, чего это ты перед ними кривляешься? Ты же не дипломат, чтобы так-то уж ухаживать за ними!

— Никто от тебя не требует, чтобы ты ползал, как ты выражаешься, на брюхе!..

Казмер сел на тахту и, с неприязнью посмотрев на дядю, сказал:

— Может, хватит поучать меня? Если хочешь, я могу немедленно покинуть твой дом. Жалею, что не сделал этого раньше. Мне было тошно смотреть, как профессор Табори угодничает перед этими подонками.

— Меннель не был подонком.

— Все равно. Мне он был просто противен.

— Прежде ты этого не говорил.

— Потому что ты не спрашивал. Настолько тебя очаровал этот неофашист. А он был им. Я ведь тоже с ним побеседовал. Я почему-то считал, что человек, отсидев четыре года в Бухенвальде, никогда не забудет это время. Но я ошибся: ты все забыл. Все на свете. Или не хочешь помнить.

— Я ничего не забыл, — проворчал Табори, мрачнея. — Виктор Меннель за Бухенвальд не отвечает.

— Возможно. Но я видел все это. Был там на экскурсии. И не требуй от меня, чтобы я заискивал перед твоими дорогими гостями!

— Никто не заставляет тебя заискивать перед кем-то. Но твои вульгарные замечания отвратительны.

— А мне было отвратительно зрелище фабрики смерти. Так что не учи меня этикету.

В это время в гостиную вошла Лиза, и они прекратили разговор.

— Бланка попросила меня похозяйничать у вас сегодня. Я пришла. Хотите кофе?

— Спасибо, но, пожалуй, попозже, — попросил Табори. — Как она себя чувствует?

— Ей лучше, однако серьезное обследование у хорошего врача ей не повредило бы, — сказала Лиза. Поняв по мрачному виду Казмера, что он опять поругался с Матэ, она не удержалась:

— Что с тобой? Ты будто в воду опущенный!

— Да вот дядюшке не нравится, что я нелюбезен с его доктором Ху-Хубером…

— Мой племянничек любит преувеличивать, — примирительным тоном заметил Табори. Скрипнула садовая калитка. По тропинке медленной, тяжелой поступью приближался Оскар Шалго со своей неизменной дымящейся сигарой во рту, в потрепанной соломенной шляпе, надежно укрывавшей от солнца его круглое лицо.

«Тебя только не хватало, — раздраженно подумал профессор. — Святая троица в сборе. Ну, держись, Табори!»

— Слава всевышнему! — крикнул ему толстяк. — Наконец-то тучи покинули твое чело.

— Чело?

— Ну да, оно же было мрачное, как дождливое небо, — подтвердил Шалго и перевел взгляд на Табори-младшего. — Привет, Казмер. Давно вернулся?

— Сегодня утром, — ответил Казмер.

— Забавно. Как же это я не расслышал знакомый рев мотора?

Шалго добрался до стола и завладел коньячной бутылкой.

— Я оставил машину внизу, на станции обслуживания, — объяснил Казмер. — Возьмите чистую рюмку в серванте.

— Ты предлагаешь мне выпить? Что ж, не возражаю.

— Только не увлекайся, пожалуйста! — предостерегла его Лиза. — Сегодня ты уже выполнил норму.

Шалго некоторое время разглядывал рюмку с коньяком на свет, затем плюхнулся в кресло и без всякого перехода вдруг спросил:

— Казмер, а где ты был ночью с девятнадцатого на двадцатое?

— А с какой стороны это может вас интересовать?

Казмер как-то странно заглянул сверху в лицо толстяка.

— Да не меня. Майор Балинт из милиции спрашивал. А я сейчас вспомнил.

— Почему же он спросил об этом вас?

— Действительно странно. Как иногда ты бываешь несокрушимо прав.

Казмер, заметно волнуясь, достал сигарету.

— И как пришло в голову этому майору вынюхивать обо мне стороной всякие сведения?

— Это его обязанность, — сказал Табори. — Не забывай, произошло убийство. В таких случаях принято проверять алиби всех без исключения. Правильно я говорю, Оскар?

Шалго пододвинул к себе пепельницу.

— Лучше не смог бы выразить эту мысль даже я, — подтвердил он. — Алиби очень важно. Особенно сейчас.

— Сейчас? Почему сейчас? А вчера оно не было важно? Или позавчера? — уже более спокойно выразил свое удивление Казмер.

Шалго отметил про себя, что инженер хорошо владеет собой.

— Сейчас потому, — пояснил он, — что следствие взял в свои руки полковник Кара из Будапешта. А он не новичок. И у меня такое ощущение, что он скоро задаст тебе, Казмер, тот же самый вопрос: где ты был двадцатого июля, между двумя часами ночи и десятью утра? И тебе придется ответить на него. Вот я и хотел, чтобы ты был готов к такому вопросу.

Казмер задумчиво погладил подбородок.

А в это самое время полковник Кара сидел в «штабе» следственной группы — в комнате на втором этаже здания поселкового совета — и внимательно просматривал поступившие оперативные донесения. К сожалению, в них было много пробелов, и это соответственно рождало новые вопросы.

— Так что же мы знаем о Матэ Табори? — спросил он. — От Домбаи еще не поступили материалы?

— Пришел ответ из архива: в картотеке не значится, — ответил Фельмери.

— Оказывается, он не так уж и стар, наш профессор, — заглянув в одну из бумаг, заметил Кара. — Родился в четырнадцатом году.

— Ему пятьдесят пять, и он в отличнейшей форме, — подтвердил майор Балинт.

Кара вслух стал читать справку:

— «…Вдов, жена умерла в марте тысяча девятьсот сорок шестого года…»

— Неудачные роды, — пояснил Балинт. — Но дочка осталась в живых. Сейчас она чемпионка страны по теннису. Входит в состав сборной Венгрии. В настоящее время уехала на соревнования в Калифорнию.

— Это я знаю, — взглянув на него, сказал полковник. — Но я почему-то считал, что и Казмер его сын.

— Нет, Казмер усыновлен сестрой профессора, Бланкой Табори. Она взяла его в июле сорок пятого из веспремского детдома.

— А кто его родители? — спросил Фельмери.

— Не знаю. Я не проверял. Не думал, что это существенно.

— Посмотреть не мешает, — посоветовал Кара. — Меннель жил у них. Желательно знать об этом семействе все. Словом, как можно больше.

— Хорошо, я себе заметил, — сказал Балинт. — Есть еще одно обстоятельство. В документах оно, правда, не отражено, но хочу обратить на это ваше внимание: до войны Матэ Табори проживал в Дании. После оккупации страны сражался вместе с датскими патриотами против нацистов. В сорок втором он и его жена были схвачены гестапо и отправлены в Бухенвальд, где пробыли вплоть до освобождения лагеря.

— Это интересно. А его сестра?

— Она жила всю войну в Будапеште. Преподавала рисование в гимназии. В сорок четвертом году эвакуировалась, спасаясь от бомбежек, сюда. Стала художницей. После смерти золовки решила замуж не выходить, а посвятить себя воспитанию племянницы и приемного сына. Так говорят.

Кара промолчал. Полковник не любил старых дев. Даже если они приносили себя в жертву чему-то, подобно этой Бланке Табори. Не пожелала, значит, выйти замуж? А ведь супруги Шалго говорят, что в молодости она была на редкость красивой женщиной…

Кара перелистал свои заметки. Теперь он уже ясно представлял себе, что следствие нужно вести сразу в двух, а вернее, даже в трех направлениях. Тогда можно рассчитывать на успех. Прежде всего нужно собрать всю необходимую информацию о гамбургской фирме «Ганза». Возможно, Домбаи уже раскопал что-нибудь в картотеке министерства. Далее нужно установить, с кем встречался Меннель в последние дни, о чем говорил, как себя вел. В-третьих, надо обязательно найти того человека, с которым он виделся и гулял по пляжу вечером накануне своей внезапной гибели. Описание внешности незнакомца довольно неопределенно, известно только, что он говорил по-французски. Это, разумеется, еще не значит, что неизвестный был действительно французом…

Полковник подробно обсудил с Балинтом все, что предстояло тому сделать, после чего вместе с Фельмери вернулся на виллу Шалго. По дороге Кара снова пробежал глазами заключение судебно-медицинского эксперта. «Итак, непосредственная причина смерти — удушье, — думал он. — Судебный медик считает, что смерти предшествовала драка, борьба. Меннеля сначала задушили, а затем бросили в воду…»

Шалго не оказалось дома. Кара отправился на поиски и нашел его в особняке Табори. Войдя, Кара отрекомендовался, пожал руку профессору и его племяннику, затем представил им лейтенанта Фельмери. Профессор предложил гостям коньяк и кофе.

— Спасибо, не станем отказываться, — ответил Кара. Помешивая ложечкой кофе, он поглядывал на Табори, рассказывавшего о своем знакомстве с Меннелем.

Собственно говоря, ничего нового Кара в его рассказе не услышал. Но все же он решил задать несколько вопросов.

— Фирма «Ганза» была вам известна еще до приезда сюда Меннеля? — спросил он.

— Нет, — покачал головой Табори, — я и понятия не имел, что она существует на свете.

От Фельмери, сидевшего поодаль, не ускользнули ни настороженный взгляд инженера Казмера Табори, ни его ироническая усмешка.

— А скажите, профессор, вы не удивились, что Виктор Меннель предложил вам купить именно те предметы лабораторного оборудования, которые были перечислены в ваших собственных списках? — Кара внимательно посмотрел на профессора.

— Н-нет. Хотя сейчас, когда вы об этом меня спросили… Действительно странно… Минуточку… — Профессор вышел из гостиной. По всему было видно, что вопрос полковника поверг его в замешательство.

— А ведь приятно, когда человека убивают на берегу Балатона, — вдруг сказал Казмер.

— Приятно? — не веря своим ушам, переспросил Кара. — Кому?

— Простите, я, может быть, неточно выразился, — поспешно добавил инженер. — Я хотел сказать, насколько вам и вашим товарищам приятнее и легче работать в таких цивилизованных местах, как наше, чем, скажем, в какой-нибудь деревушке у черта на куличках. Тут можно между допросами сходить на озеро искупаться, даже поудить рыбку. Да и убийце тоже, наверное, было проще спрятаться в камышах и даже… умыть руки. В буквальном смысле.

— Вы знаете, об этом я как-то не подумал, — признался Кара. — В одном, однако, вы ошибаетесь. Меннеля убили не на берегу озера, а в лодке.

— Могли убить и на берегу.

— То есть как это?

— Очень просто: сбили с ног, задушили, а потом, погрузив в лодку, отплыли от берега подальше и…

— Вы считаете, что убийца был не один?

— Могло их быть и несколько, — совершенно спокойно подтвердил Казмер. — Но предположим даже, что преступление совершил один человек. На берегу. Убив Меннеля, преступник погрузил его тело в лодку, отгреб от берега и в подходящем месте сбросил труп в озеро.

— А как же, по-вашему, произошло само убийство? — Полковник сделал несколько глотков из чашечки. А Фельмери, как загипнотизированный, не мог оторвать глаз от сильной, мускулистой руки Казмера.

— Над этим я еще не задумывался, — признался Казмер. — По правде сказать, этот тип мало меня интересовал.

— Он вам не нравился?

— Он был мне просто противен! Заносчивый, наглый мерзавец.

— Казмер не терпит конкуренции, — спокойно заметил Шалго.

— Папаша, вы считаете, что и я тоже заносчивый?

— Не всегда. Но в данном случае — да.

Между тем возвратился профессор Табори. Он был заметно взволнован.

— Вы правы, полковник. Я должен был обратить на это внимание. Вот посмотрите. — Профессор разложил на столе документы. — Здесь перечень необходимого институту оборудования, составленный для конкурса на поставку, вот предложения французской, английской и шведской фирм, а в самом конце — предложения фирмы Меннеля. Нетрудно установить, что предложения «Ганзы» буквально по всем пунктам повторяют перечень нашего списка. А это для меня как раз и непонятно.

— Между тем все очень просто и ясно, — возразил Шалго. — Фирма «Ганза» имеет специальных сотрудников-телепатов, которые могут на большом расстоянии угадывать, какое лабораторное оборудование требуется, например, профессору Матэ Табори.

— Более того, — вмешался в разговор молчавший до сих пор Фельмери, — им доподлинно известно, за какую цену готовы поставить ему это оборудование французы, англичане и шведы.

— Уж не думаешь ли ты, Оскар, что я вступил в сговор с Меннелем?

— Ну что ты, дядя Матэ! — засмеявшись, сказал Казмер. — Ты все еще не привык к приемам папаши Шалго? Старик только закинул удочку. Наживка — на крючке, и теперь он ждет, какая же рыбка на нее клюнет.

— Верно! — подтвердил Шалго. — В этом и состоит мой секрет сыска. Хорошая приманка и великое терпение!

— А у вас она есть, хорошая приманка-то? — полюбопытствовал Казмер.

— Есть, Казмерчик. И терпение мое тоже беспредельно.

— Одно совершенно очевидно, — заметил Кара, продолжая просматривать документы, принесенные профессором, — что в «Ганзе» довольно точно знали план расширения и финансирования вашего НИИ. Знали также, какие предложения на поставки в суммарном выражении сделали ее конкуренты. Следовательно, люди Меннеля были связаны с кем-то из сотрудников НИИ. По-моему, это логично.

Казмер встал, потянулся, налил себе в рюмку немного коньяку и выпил.

— Логично. Но только при одном условии, — сказал он, обращаясь к полковнику. — Если бы конкурсные требования не были известны еще где-нибудь. А их знали, по-моему, сотни людей. Например, работники министерства внешней торговли. Наши торгпредства в Лондоне, Стокгольме и Париже. Хотя могло быть и так, что Меннель добыл их у своих конкурентов. Известно ведь, что все мировые фирмы пристально следят друг за другом.

— Откуда вам это известно? — спросил Кара.

— От вас.

— От меня?

— Да. Я прослушал специальный цикл лекций в МИДе.

— Казмер назначен в Москву секретарем смешанной советско-венгерской комиссии по научно-техническому сотрудничеству, — пояснила Лиза. — Через три недели он уезжает.

— Так вот, одну из этих лекций — о подрывной деятельности некоторых иностранных разведок — прочитали нам вы, товарищ полковник. Вас я и процитировал сейчас.

— Вы правы. Вполне возможно, что мы ищем не там, где надо. Меннеля могли убить из мести. Или из ревности. Или еще по какой-то неизвестной нам причине. Вот вы, например, просто не любили его, как я понял.

— Он был мне противен, — подтвердил Казмер, крутя зажигалку на столе. — Но это еще ничего не значит. Я субъективист. Есть люди, которые мне нравятся с первого взгляда. Как, например, папаша Шалго. Мне он очень симпатичен. А вот Меннель — совсем наоборот.

— Он вас оскорбил или обидел?

— Нет, меня — нет…

— Может быть, Илонку? — вмешался в разговор Шалго.

— Илонку? — Казмер смутился, утратив на какое-то мгновение свое подчеркнутое спокойствие. — Это что, ваша новая наживка?

— Прошу прощения, что я вмешиваюсь, — сказал профессор Табори. — Но мнение Казмера действительно весьма субъективно. Зачем делать из Меннеля черт знает кого? Ведь в общем-то он был умным, образованным, хорошо воспитанным молодым человеком.

— Пижон, зазнайка, подонок, — выпалил Казмер, теряя самообладание. — Да хочешь знать, что за личность был этот твой Меннель?

— Ты что, с ума сошел, мой мальчик?

Казмер нервно кусал губы. Несколько мгновений он оставался неподвижным, потом круто повернулся и, сбежав вниз с террасы, направился к воротам. Фельмери последовал за ним. Еще с крыльца он увидел, что у ворот Казмер остановился.

— Ила! Илонка! — громко позвал инженер. — Зайди к нам на минутку!

Издалека в ответ донесся голос девушки:

— Сейчас. Что случилось?

— Зайди, пожалуйста. — И Казмер поспешил ей навстречу.

Фельмери тоже вышел. Проходя мимо гаража, он заглянул внутрь: гараж был пуст. «Куда же делась машина Меннеля?» — подумал лейтенант.

А Илонка уже бежала через дорогу к воротам дома Табори. Кара, услышав, как скрипнула калитка, подумал, что было бы очень интересно знать, о чем говорит сейчас Казмер с девушкой. «Ну, да Фельмери молодец: догадался тоже выйти. Может, он услышит?..»

Но вот на дорожке мелькнуло что-то ярко-фиолетовое, и на террасе появилась гостья — в цикламеновом болеро и такого же цвета шортах. Сама же Илонка была шоколадно-коричневой от загара.

— А ну скажи-ка, Илонка, какие предложения делал тебе этот мерзавец Меннель? — обратился к девушке Казмер.

Илонка, смущенно потупившись, стояла посреди гостиной.

«Надо было накинуть хотя бы халат, — подумала она. — Ладно, теперь уж все равно. Вон лейтенант как уставился…»

— Он предложил мне стать его любовницей.

— Что за чепуха! — недовольно замахал руками профессор. — Какая-то фантасмагория. Ни за что не поверю!

— Это уж ваше дело, дядя Матэ! — резко бросила Илонка.

— Когда он вам это предлагал?

— В субботу вечером. Я купалась в озере, возле трех старых ив, а он…

— Мы купались, — перебив ее, уточнил Казмер. — А вернее, Илонка загорала на берегу, а я был в воде.

— Может, сама Илонка лучше расскажет, как все это произошло? — негромко заметил полковник.

— Пожалуйста, — согласилась девушка. — Меннель вышел из воды и подсел ко мне.

— И так вот, ни с того ни с сего, предложил вам стать его любовницей? — сердито спросил профессор.

— Нет, конечно, не сразу. Сначала наговорил всякой всячины, — возразила Илонка, — хвастался, какая он важная птица. Спросил, есть ли у меня жених. Я сказала, что нет. «А поклонник?» «О, этих хватает!» Я, говорит, тоже хотел бы поухаживать за вами. «Разрешите — не пожалеете. Мы, немцы, щедрый народ». А затем говорит: «Вы мне очень нравитесь, и я охотно провел бы с вами ночь». А Казмер как раз вышел из воды и услышал эти слова.

— И что ты ему сказал? — спросил Шалго Казмера.

— Ничего. Спросил, есть ли у него сестра. Есть, говорит. Очень миленькая, зовут Лиза. Так вот, говорю я ему, в следующий раз привозите Лизу сюда, раз она миленькая. Я, может быть, тоже проведу с ней ночь, а то и две. Он оскорбился, принялся меня отчитывать. А я… я съездил ему по роже.

— Что сделал? — изумился профессор Табори.

— Дал ему в морду.

— Да, — с улыбкой подтвердила Илонка. — Вот так наотмашь, — взмахнув правой рукой, показала она. — Бедняжка Меннель сразу с ног долой. Никогда не думала, что у Казмера такой удар.

Илонке явно нравилось быть в центре всеобщего внимания, и она принялась с точностью хроникального кино воспроизводить подробности события.

— …у Меннеля поначалу даже глаза на лоб полезли. Но потом он все же поднялся, ощупал подбородок, огляделся по сторонам, словно не помня, что с ним произошло.

— Ну да, он притворялся.

— Поделом ему! — вмешалась в разговор Лиза. — Правильно, мальчик! Так ему и надо.

— Лиза, пожалуйста… Я тысячу раз просил вас…

— Матэ, не волнуйся, — дал совет Шалго. — Рассказывай, Илонка, как дальше события разворачивались.

— Ну, Меннель вскоре пришел в себя. Стал извиняться, говорить, что пошутил. А сам все кровь сплевывает. Губа у него была рассечена.

— Сук-кин сын! — прищелкнул пальцами Шалго. — Вот негодяй. Пошутил!

— Да, пошутил, говорит. Ну, и Казмер ему в тон: извините, говорит, я вас тоже… в шутку.

— Почему ты никогда ничего мне не рассказываешь? — кипя от негодования, крикнул профессор племяннику. — Почему ты не сказал мне об этом?

— А что бы ты сделал? — удивился Казмер. — Ну скажи, как бы ты поступил на моем месте?

— В самом деле, Матэ, как? — улыбаясь, повторил вопрос Шалго.

— Во всяком случае, я не затеял бы такой безобразной драки.

— Вот потому я тебе ничего и не сказал.

Кара молча слушал их перепалку.

— Скажите, Казмер, — вдруг спросил он, — а где вы были в день убийства?

— Уж не меня ли вы подозреваете?

— Что вы?! Просто я хочу знать. Вас, кажется, еще не допрашивали как свидетеля?

— Знаете что, товарищ полковник! — раздраженно бросил Казмер Табори. — Вид у меня, правда, злой, но убийца все же не я.

— Этого никто и не утверждает. Итак, где же вы были в ту ночь?

— Где он мог еще быть? — переспросил профессор и сам же ответил: — Дома!

— Нет, я был в Будапеште, — возразил Казмер. — Вечером девятнадцатого я на машине уехал в город.

— Выходит, об этом я тоже не знаю? — удивился Табори-старший.

— Мне двадцать восемь лет. Не вижу необходимости докладывать о каждом своем шаге.

— А обратно когда вы приехали? — снова задал вопрос полковник.

— Двадцатого утром. Часов около десяти. Это может подтвердить мама.

— Что вы делали в Будапеште?

— Приехал домой, к себе на квартиру. Поужинал — съел два бутерброда, принял ванну и лег спать.

— Только за этим и ездили в город?

— Да.

— А когда выехали обратно?

— В шесть утра.

— И в десять уже были здесь?

— Точно. Еще по дороге пришлось полчаса пролежать под машиной. Небольшая поломка. С восьми до полдевятого проковырялся.

— Ясно. В городской квартире вы были одни?

— Да.

— До этого вы когда в последний раз наведывались туда?

— Недели две назад.

— А ваша матушка?

— С месяц назад.

— А вы, профессор?

— Я? В тот день, когда у меня была встреча с Меннелем в институте.

— То есть восемнадцатого? — уточнил Кара. — За два дня до смерти Меннеля.

— Да, кажется, так.

— Ясно.

Кара и Шалго переглянулись. Толстяк едва заметно ухмыльнулся.

— А что тут смешного, папаша? — спросил его Казмер. — Может, вы не верите моим словам?

— Ах, что ты, мой мальчик! — запротестовал Шалго. — Просто я сижу и думаю, из какого же хлеба ты соорудил себе те два бутерброда?

— Как из какого? Вы не знаете, какой мы едим хлеб?

— Как не знаю? Покупаешь-то его подчас уж не ахти каким свежим. А уж двухнедельной давности… Ты извини меня, мой милый, но ты балда. Или, как теперь говорят, серость!

Возле дома резко затормозил автомобиль. Лиза с проворством, необычным для ее возраста, вскочила и выбежала на террасу.

— Хубер возвратился, — сообщила она. — На меннелевской машине. И где это он раскатывал?

— Об этом уж узнай у него самого, — ответил Шалго и, посмотрев на полковника, покачал головой.

Илонка, спросив разрешения у Кары, удалилась. Вслед за нею ушел и Казмер. А мгновение спустя на пороге гостиной появился Хубер. Гость, зажав пиджак под мышкой, носовым платком вытирал перемазанные машинным маслом пальцы.

— Я не помешал? — спросил он, остановившись в дверях.

— Нет, конечно, — шагнув ему навстречу, сказал профессор. — Позвольте представить вам моих гостей. Полковник Кара из Будапешта. Он ведет следствие по делу Меннеля. Мой друг Оскар Шалго… — Профессор на миг заколебался, не зная, что сказать о его занятии, но Шалго тотчас же поспешил ему на выручку:

— Помощник участкового. По Эмедскому участку. Правда, я без нарукавной повязки — но это потому, что жара очень мучает. С женой моей господин Хубер, кажется, уже знаком?

— Да, сударыню я уже имел честь видеть.

Оттерев кое-как руки от машинного масла, Хубер спрятал платок в карман.

— Как, полковник, идет следствие? Успешно?

— Пока ничего определенного не могу вам сказать. Дело довольно запутанное.

Явно желая польстить Каре, профессор Табори тут же добавил:

— Смею вас заверить, дорогой Хубер, что наш уголовный розыск сделает все, чтобы поймать преступника. Скажу вам не хвалясь: венгерские следственные органы достигли таких успехов, что их авторитет признается и за рубежом.

Фельмери с неудовольствием слушал хвалебную речь профессора.

«Ну вот, — думал лейтенант, — сейчас он начнет сыпать цифрами…» Но Табори не стал больше распространяться, а закончил свою тираду шуткой:

— А весь секрет успехов нашей милиции, господин Хубер, кроется в том, что у нее такие гениальные помощники, как, например, мой друг Шалго. Скажу вам прямо: там, где за порядком следит Оскар Шалго, преступникам делать нечего.

Все засмеялись. «Черт побери, — подумал Фельмери, — а ведь этот профессор — юморист!»

— Все дело в стиле, — скромно заметил Шалго.

— У вас есть свой, особенный стиль розыска? — поинтересовался Хубер. — Признаюсь, я в этих делах разбираюсь не больше любого поклонника детективных телефильмов. И отличить один стиль расследования от другого — увольте, не берусь.

— Нет ничего проще, — сказал Кара. — Стиль, например, сименоновского инспектора Мегрэ — логика.

— А стиль господина Шалго? — спросил Хубер и с любопытством взглянул на сонно моргавшего толстяка.

— Наш стиль — терпение! — ответила за мужа Лиза. — Беспредельное терпение страстных рыболовов. Мы ждем до тех пор, пока рыба сама не проглотит наживку. И ставим мы крючки только на крупных рыб. На хищников!

Хубер закурил сигару, попыхтел ею. Затем признался:

— Я за всю свою жизнь ни разу не удил рыбу. Может быть, поэтому я не улавливаю тонкостей этой техники.

— Попросту говоря, — пояснил полковник, — стиль моего друга состоит в том, что он сам стремится управлять ходом событий, создавая такие ситуации, при которых преступник волей-неволей должен себя разоблачить.

Хубер задумчиво пускал вверх табачный дым.

— Господин Хубер, — обратился к нему полковник Кара, — я хотел бы кое о чем спросить вас.

— Пожалуйста, — постучав сигарой о край хрустальной пепельницы, сказал немец.

— Вы не знаете, имел ли Меннель друзей, знакомых в Венгрии?

Фельмери впился взглядом в лицо Хубера, но ему мешало облако сигарного дыма, которым тот укрылся, словно завесой. Но вот дым растаял, и лейтенант вдруг отчетливо увидел, какая неимоверная усталость лежит на лице Хубера.

— Мог бы я переговорить с вами, господин полковник, наедине? — вместо ответа вдруг спросил Хубер. И, посмотрев на свои перепачканные маслом руки, добавил: — Скажем, минут через десять?

— Да, пожалуйста, — поднимаясь, сказал Кара. — Жду вас.

— Я провожу вас в ванную, — предложил Хуберу профессор.

3

В дверях стоял Казмер.

— Вы один, папаша?!

Шалго, вздрогнув, оторвался от своих мыслей:

— Один, как Леонов в космосе!

Казмер подошел ближе. Остановился у стола. Сверкнув глазами, он резко сказал старику:

— Ваш приятель полковник подозревает меня в убийстве.

— Он всех подозревает, — возразил Шалго, приоткрывая веки. — Может быть, даже и меня.

— Задает какие-то глупые вопросы…

— Глупые россказни порождают глупые вопросы. Это цитата из «Избранных произведений Шалго».

— Перестаньте хоть на минуту балагурить. Я серьезно говорю.

— Я тоже. То, что я сейчас сказал, — серьезное, мудрое утверждение. С глубоким философским содержанием.

— На живца ловите? Я не клюну.

— Ты только на бутерброды из черствого хлеба клюешь?

— Вы не верите, что я был в тот день в Будапеште?

Шалго подавил зевок, пошарил в карманах в поисках сигары и, не найдя ее, кряхтя, встал. Но Казмер опередил его, подошел к шкафу и, достав коробку с сигарами, протянул старику. Шалго кивком поблагодарил, откусил кончик сигары и закурил.

— Так о чем ты меня спросил? Ах, да. Действительно не верю. Но теперь это не имеет значения. Кара задал тебе несколько обычных в таких случаях вопросов. Но если дело примет серьезный оборот, он задаст куда больше вопросов. Ты ведь умный парень, Казмер, и я уверен, что впредь ты будешь отвечать гораздо умнее.

— Да вы что? Неужели вы и в самом деле поверили, что я убил этого негодяя?!

— Дорогой мой, это не вопрос веры. Ты инженер. Ты ведь тоже не веришь в законы физики, а просто знаешь их. Знаешь, потому что они доказаны. Вот и Кара хочет знать, кто убил Меннеля. И он докажет это. Поэтому не надо, говоря с ним, ходить вокруг да около. Он хочет знать все совершенно точно.

— Пусть спрашивает. Я отвечу. Остальное — его дело. Только я искал бы убийцу не в этом доме.

— Убийцу нужно искать среди знакомых Меннеля.

— Я, например, на месте вашего приятеля разузнал бы, у кого из здешних жителей есть акваланг.

— Ты думаешь, что убийца… — Шалго не докончил фразы, представив себе мысленно остальное: Меннель сидит и загорает в лодке, а сзади к нему подкрадывается некто под водой.

— Вот именно. Сзади схватил его за шею, — подтвердил Казмер. — Так что Меннель даже и защищаться не мог. Убийца задушил его, стащил в воду, утопил, а сам под водой поплыл к берегу. Через камыши он мог потом незаметно улизнуть.

— Это интересная версия. Но Каре ты о ней не говори…

— Почему?

— Потому что у тебя у самого есть акваланг.

— Да оставьте вы меня в покое! — возмущенно крикнул Казмер и выскочил из комнаты.

Из сада доносился голос Лизы, громко разговаривавшей с кем-то. Шалго подошел к двери.

— Интересная молодая дама спрашивает господина Меннеля, — шепнула Лиза и кивнула в сторону калитки.

— Ты сказала ей, что его уже нет в живых?

— Ну что ты, радость моя! Дурочкой меня считаешь? — обиженным тоном возразила Лиза. — Они приехали на машине. Остановились возле кондитерской. Дамочка вышла, а мужчина остался ждать в машине.

— Пригласи ее сюда, — попросил Шалго. — И запиши номер машины. Не сердись, я не хотел тебя обидеть.

Лиза вышла, а Шалго одернул на себе костюм, пригладил волосы.

— Пожалуйста, сюда, барышня, — послышался снова Лизин голос. — Не бойтесь, собака не укусит.

— У вас есть собака?

— Нет, золотко. Потому и не укусит.

Шалго, стоя у двери, с любопытством разглядывал огненно-рыжую девицу, поднимавшуюся вместе с Лизой по ступенькам крыльца на террасу.

— Господин Шалго, — представила его Лиза. — Менеджер господина Меннеля.

— Добрый день, — поздоровалась гостья.

— Здравствуйте, барышня, — ответил Шалго и легким жестом руки показал на плетеное садовое кресло под ярким зонтом, а затем с важностью английского лорда произнес, обращаясь к Лизе: — Спасибо, Лиза, можете идти.

Гостья в коротенькой белой юбочке села в кресло, выставив для всеобщего обозрения стройные загорелые ноги. Дождавшись, когда Шалго тоже усядется, она представилась:

— Меня зовут Беата Кюрти. Мне нужен господин Виктор Меннель.

— А по какому делу вы разыскиваете моего друга Виктора?

Девица достала из сумочки сигареты и, закинув ногу на ногу, закурила.

— Я кузина Виктора Меннеля, — сказала она.

Шалго от изумления так глубоко вдохнул табачный дым, что даже закашлялся. Лицо его побагровело и покрылось капельками пота. Но он воспользовался этой заминкой, чтобы скрыть свое удивление и собраться с мыслями. «А еще говорят, что детективу не нужна удача!» — подумал он.

— Простите, я плохо разобрал ваше имя.

— Беата. Беата Кюрти. — Девица с любопытством обвела взглядом террасу, словно отыскивая Меннеля, и пояснила: — Я получила от Виктора письмо с просьбой навестить его сегодня после полудня.

— Сегодня?

— Ну да. Двадцать шестого. Надеюсь, я не перепутала день? — улыбнувшись, спросила третья.

— Нет, не перепутали. Сегодня двадцать шестое июля, суббота. Интересно… — Шалго умолк и, словно задумавшись, уставился в одну точку. — Выходит, вы и… Виктор… — Он умышленно замялся, ожидая, пока девица сама объяснит ему хитросплетение своих родственных отношений с Меннелем.

— Моя мама — сестра отца Виктора, — подсказала Беата. — Ее девичья фамилия Меннель.

— Да, да… Хотя должен вам заметить, что Виктор не любил распространяться о своей семье, родственниках…

По лицу девушки словно промелькнула тень.

— Его нет дома? — озабоченно спросила она.

— К сожалению, нет, — подтвердил Шалго. — Я обязательно известил бы вас, но у меня не было вашего адреса. Хотя это так важно…

— Он уехал?

Шалго пустил колечки дыма и печальным взглядом посмотрел на гостью:

— Он умер.

Голубые глаза Беаты округлились: она забыла закрыть рот и стала что-то торопливо искать в сумочке.

— Умер? — тихо повторила она.

— Убит. Утром двадцатого июля. Почти неделю назад.

— Умоляю вас, не шутите, — бледная как полотно промолвила Беата.

— Такими вещами мы не шутим, — возразил Шалго, пристально следя за каждым движением девушки. — Убили. Кто-то задушил… или задушили… Но вот кто, почему — неизвестно. Может быть, вы, Беата, могли бы хоть чем-то помочь нам. И с похоронами…

— Убили? — растерянно, почти шепотом повторила девушка, глядя куда-то в пустоту. Она усердно прижимала платок к сухим глазам, словно хотела выдавить из них хоть несколько слезинок для приличия.

— Примите наши соболезнования, барышня.

— Спасибо, — все так же шепотом поблагодарила гостья. — Бедный Виктор!

— Может быть, следовало бы известить вашу маму? — спросил Шалго. — Я охотно помогу вам. Давайте пошлем ей телеграмму!

— Маму? Мою маму?

— Ну да! Полиция уже дала разрешение на погребение умершего.

При упоминании матери девушка словно опомнилась и уже совершенно овладела собой.

— Нет-нет! Маме нельзя сообщать об этом.

— Нет так нет. Я просто думал… Тут из Гамбурга приехал начальник Виктора Меннеля, господин Хубер. Может, ваша матушка захотела бы обсудить с ним вопрос, где хоронить Меннеля: здесь, в Венгрии, или отправить его тело на родину?

Лицо Беаты обрело свой обычный цвет, из глаз исчезли страх и растерянность — видно было, что к девушке вернулось самообладание, и она стала совершенно спокойной, постигнув безвозвратность потери и смирясь с ней.

— Господин Шалго… — медленно, с расстановкой выговаривая слова, начала она. — Этот случай поставил меня в весьма неприятное положение. Я даже не знаю, как вам все это объяснить. — Последовал глубокий вздох, и Беата кончиком языка облизнула губу. — Но попытаюсь… Может, вы поймете… — Беата достала сигарету, не закуривая, помяла ее в пальцах. — Моя мать в очень плохих отношениях с отцом Виктора. Я бы даже сказала, что они ненавидят друг друга. Очень сильно. И мама не знает, что Виктор в Венгрии.

— Вы сказали, что получили его письмо.

— Да, я получила. На адрес жениха. И сказала матери, что у меня путевка на три дня в заводской дом отдыха. По предписанию врачей. Так что мне просто нельзя вернуться домой раньше чем через три дня.

— Понимаю вас, барышня, — закивал головой Шалго, про себя подумав, что всю историю с домом отдыха девица придумала только что, с ходу. И ему решительно не понравилась эта история. Хотя?.. Интересный поворот сюжета! — А в какой дом отдыха у вас путевка? — спросил он.

— Нет у меня никакой путевки… Я же говорю: я сказала маме неправду. Мы рассчитывали, что эти три дня погостим у Виктора. Он достал бы нам комнату…

— Где?

— В отеле. Или где-нибудь еще. Вы же знаете, иностранцам это проще.

— Да, но только не здесь. Отель переполнен, барышня. Можно, конечно, попытать счастья у владельцев частных дач.

— Что же нам теперь делать? — Беата щелкнула зажигалкой и вопросительно взглянула на толстяка.

— Что? Ну, если вы подбросите меня до поселкового совета, я что-нибудь попробую предпринять, — отвечал Шалго. — У меня есть в отеле знакомые. Жених ваш тоже остановится здесь, с вами?

— Разумеется.

— Значит, вам нужны две комнаты?

— Нет, мы с ним помолвлены. — Беата показала обручальное кольцо.

— Да-да, понимаю, — улыбнулся Шалго. — Тогда подождите меня у ворот. Я сейчас спущусь.

— Спасибо, — проговорила девица и направилась к двери.

Дождавшись, пока Беата выйдет за калитку, Шалго кивком подозвал к себе Лизу.

— Я еду в поселковый совет, — сказал он ей негромко. — Девушку зовут Беата Кюрти. Она двоюродная сестра Меннеля. Скажи Эрне, пусть Домбаи посмотрит, не числится ли она в картотеке. Номер машины ты записала?

— Да.

— Пусть товарищи установят также, кому принадлежит автомашина. Передай Эрне, что тут дело нечисто. Если получат от Домбаи что-то интересное, пусть сообщат мне. Я буду в кафе. Если меня там не найдут, Ева скажет, где я.

— Поняла. — В окно Лизе было видно, как к воротам подкатил «опель» и замер в ожидании. — А как быть с «игрушкой»? Установить?

— Не знаю даже, — пожал плечами Шалго. — Боюсь, попадет нам от Эрне.

— Не говори ему.

— Ты советуешь рискнуть?

— А чем, собственно, мы рискуем?

— Ладно. Давай действуй. Только осторожно.

— Можешь не беспокоиться.

Лиза проводила мужа до калитки. Дождалась, пока тот неуклюже забрался в машину, махнув ей рукой. И даже когда «опель», рванув с места, в мгновение ока исчез за поворотом, она все еще стояла и смотрела ему вслед.

Иштван Фельмери сидел в нижнем конце сада, почти у самого озера, на добела вылизанном волнами большом обломке скалы и смотрел, как Илонка, укрывшись от солнца под тенистым ясенем, стирала чулки, носки и еще что-то.

— Расскажите мне, Илонка, про Меннеля… Что это был за человек?

Девушка, запрокинув голову, задумчиво смотрела в безоблачное небо.

— Честно говоря, я его очень мало знала. Что он за человек? Ну, как сказать? Решительный, наглый, самоуверенный. Из тех, что везде и всегда играют только наверняка. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Догадываюсь.

— Мне кажется, Меннель ехал к нам в Венгрию, зная о нас все совершенно точно. По крайней мере он так считал. Кто-то сказал ему: венгерские девушки легкодоступны. Только пальцем помани, и они сами заберутся в постель к гостю с Запада. Он, собственно, мне нечто подобное и заявил. А вы, наверное, подумали, что я сказала дяде Матэ неправду? Ведь подумали, сознавайтесь? Что это я сама виновата, сама дала повод. Иначе бы он не осмелился сделать мне такое предложение?

— Нет… но… В общем-то, конечно, — пытаясь уклониться от ответа, забормотал Фельмери.

— Так вот знайте: не давала я ему никакого повода так себя вести. Честное слово! Просто я была с ним приветлива — не больше. Разговаривали, шутили. Он рассказывал о своих путешествиях, о том, что трижды объехал вокруг света. — Помолчав немного, она добавила: — И все же Меннеля подвели его информаторы. Когда Казмер дал ему по физиономии, он прямо-таки остолбенел. Не от удара, нет. От удивления! За что, мол, дурак, бьешь?..

— Меннель не упоминал ни разу, что у него есть знакомые здесь, в Венгрии?

Илонка долго не отвечала: вспоминала, перебирала в памяти все разговоры с Меннелем. Иштвану же, по-своему истолковавшему это раздумье, не понравилось ее молчание.

— Нет, — наконец проговорила девушка. — Ничего такого не припоминаю. Один раз только он как-то сказал, что, мол, хорошо знает эту страну. Но это совсем не звучало так, что он уже приезжал сюда раньше. Я же приняла тогда его фразу за обычное хвастовство… — Она провела пальцем по сырой траве и, не поднимая на лейтенанта глаз, тихо произнесла:

— А я бы не позавидовала вашей невесте.

— У меня нет невесты.

— Ну, той девушке, которая когда-нибудь будет ею. А потом станет вашей женой…

— Почему же?

— Да вы бы ее допросами замучили!

— Ошибаетесь, если думаете, что мы только и делаем, что кого-то допрашиваем. И с вами сейчас мы просто беседуем. Скажите: вас разве не взволновал этот случай? Человека же убили! Разве вам безразлично, кто убил, почему?

— Конечно, нет! Но скажите, неужели вы подозреваете в убийстве Казмера?! — неожиданно спросила девушка и добавила: — Ну и глупо! Он-то уж наверняка тут ни при чем!

Фельмери заметил, что в глазах ее промелькнул какой-то затаенный страх. Лейтенант почувствовал, что Илонка не все ему сказала, умолчав о чем-то очень важном.

— Кто может это так уверенно утверждать? А что, если Меннель, не забыв обиды, захотел при новой встрече расквитаться с Казмером? И эта встреча произошла как раз утром двадцатого?..

— Да не встречались же они!

Фельмери, отметив про себя решительный тон этого утверждения, сделал вид, что пропустил Илонкино замечание мимо ушей.

— …Казмер действительно уже забыл о своем столкновении с Меннелем, подошел к нему, приветливо поздоровался. И вдруг Меннель кинулся на него?!

— Вы с ума сошли! — воскликнула Илонка, с неприязнью глядя на лейтенанта. — Я ведь уже сказала вам: они больше не встречались! Казмер был в Будапеште. И потом… — Она помешкала несколько мгновений. — Меннель не стал бы нападать на Казмера. Он, наоборот, хотел установить с ним хорошие отношения. Ясно?

— Откуда вам это известно?

— Знаю. И уж если я говорю, можете мне верить.

— Да, в самом деле, — лукаво рассмеялся Фельмери. — Как же не поверить, если это утверждаете именно вы!

— Напрасно подсмеиваетесь! Вы считаете себя страшно умным, а всех остальных набитыми дураками.

От возбуждения голос ее срывался, лицо покраснело.

— Ну что вы, Илонка? Я, к примеру, вообще не считаю себя умнее других. Но и глупее тоже не считаю. Вы хотите, чтобы я вам поверил? Согласен. Но тогда объясните мне, зачем нужны были Меннелю хорошие отношения с Казмером? Для какой цели? Разве Казмер был ему симпатичен? Или он добивался от него чего-то?

— Этого я не знаю, — ответила девушка, задумчиво глядя прямо перед собой. — Не знаю. Но все равно дело было так, как я говорю. Даже если вы и не верите мне.

— Не верю, — решительно сказал Фельмери. — И не поверю до тех пор, пока не получу ясного ответа на свои вопросы.

Илонка настороженно посмотрела на него.

— Я должен знать, — продолжал лейтенант, — где находился Казмер Табори в момент убийства Меннеля? Где были вы в ночь на двадцатое июля? Поверьте, Илонка, я не желаю вам зла. Но ведь совершено убийство! И мы должны искать убийцу в первую очередь среди тех, кто знал Меннеля, кто был с ним в контакте. А вы отмалчиваетесь и тем самым навлекаете на себя подозрение. Отчего вы так недоверчиво ко мне относитесь?

— Почему недоверчиво?

— Ну тогда скажите, где вы были в ночь с девятнадцатого на двадцатое июля?

Илонка молча покусывала травинку.

4

Когда Лиза передала возвратившемуся к ним в дом Каре содержание разговора Шалго с Беатой Кюрти, полковник заметно оживился. Если у Меннеля отыскались в Венгрии родственники, нужно немедленно расширить круг поисков. Но почему об этом не знает майор Балинт? Неужели он забыл заглянуть в анкету Меннеля, в его «въездное дело»? Впрочем, не исключено, что Меннель и не указал своих венгерских родственников в этой анкете.

— А где Фельмери?

— Ушел с Илонкой купаться.

— Быстро, однако, он взял красавицу на мушку. Лиза, дружочек, не сочтите за труд, попробуйте разыскать лейтенанта.

— Что ему передать?

— Пусть немедленно свяжется по телефону с Домбаи, чтобы тот навел справки о девице Беате и установил фамилию владельца «опеля».

Лиза ушла, а несколько минут спустя в гостиной появился Отто Хубер.

Взглянув на его свежевыбритое лицо, Кара вдруг подумал, что оно откуда-то знакомо ему. Полковник быстро перелистал страницы памяти: где же он мог видеть этого человека раньше? Но ответа на свой вопрос не нашел. Пришлось успокоиться на том, что у каждого человека есть где-нибудь в большом людском море двойник. А то и несколько.

— Итак, господин Хубер, мы с вами совершенно одни, — сказал Кара.

— Спасибо, господин полковник, за предоставленную мне возможность поговорить с вами с глазу на глаз, — поблагодарил Хубер и достал из нагрудного кармана кожаную сигарницу. — Прошу!

— Спасибо. Но я предпочитаю сигареты, — сказал Кара и тоже закурил. Ему показалось, что Хубер все еще колеблется, начинать ли разговор, причем разговор о чем-то очень важном для него. Вот он и тянет время, то поправляя костюм, то играя пепельницей.

— Господин полковник, — решился наконец Хубер, — если вы соблаговолите спуститься со мной в гараж, я смогу показать вам в машине Меннеля ловко замаскированную рацию и передать его бесшумный пистолет.

Хотя Кара уже знал о существовании и рации и пистолета, заявление Хубера явилось для него неожиданностью. «Вот это да! Оказывается, сей господин отнюдь не колеблется, а, наоборот, берет, как говорится, быка за рога».

— Рацию? Пистолет? — умело изобразив удивление, воскликнул он. — Да вы шутите?!

— Нет, я серьезен, как сама госпожа Смерть, — спокойно возразил немец. — Я так и знал, что мое заявление повергнет вас в изумление.

— Не стану отрицать, — признался Кара. — Вам это удалось. Подобные заявления не часто встречались даже в моей практике.

Хубер облегченно вздохнул, словно маленький шалунишка, после долгих колебаний признавшийся отцу с матерью в озорной проделке.

— Самое трудное позади, — сказал он. — Тяжелые это были роды. Не преувеличивая, скажу, господин полковник, что в эти минуты мне самому нужно было решать свою судьбу. Не знаю, удачно или неудачно, но выбор сделан. В конце концов человек должен иметь мужество отвечать за совершенное им… Но прежде чем мы спустимся в гараж, я хотел бы уточнить с вами один вопрос.

— Да, пожалуйста.

— Вы должны пообещать мне, что все, что я уже вам сообщил или, возможно, сообщу в дальнейшем, будет сохранено в тайне.

— Разумеется.

— И не будет использовано против меня самого.

— Что вы имеете в виду?

Хубер посмотрел на полковника в упор. У него был прямой, откровенный взгляд человека, не боящегося, что ему заглянут в душу.

— Что меня не будут шантажировать, не попытаются завербовать.

— Даю слово, что с полученными от вас сведениями мы будем обращаться как с секретными. И можете сообщить нам только то, что вы сочтете нужным, и в той мере, в какой, по-вашему, это необходимо.

— Спасибо, господин полковник. — Хубер на несколько секунд прикрыл глаза, помассировал кончиками пальцев виски, затем тряхнул головой, словно приводя в порядок мысли. Наконец, налив себе полную рюмку коньяку, он выпил и снова заговорил. Но речь его была уже не прежней, спокойной и размеренной — он говорил отрывисто, все время как бы делая усилие над собой, как преступник в минуты трудного, но чистосердечного признания:

— Я происхожу из семьи потомственных военных. И мой дед и отец были офицерами. Может быть, вы даже слышали: генерал от инфантерии Отто фон Хубер в генштабе фельдмаршала Гинденбурга. Я тоже пошел дорогой солдата. Моя карьера, в общем, была типичной для всех прусских офицеров. Еще совсем молодым я стал офицером генштаба и… национал-социалистом. Убежденным. Я был восторженным и преданным приверженцем Адольфа Гитлера. Позднее я угодил на фронт. Убивал ради нашей победы, убивал, чтобы уцелеть самому. Норвегия, Восточный фронт, битва под Москвой, Курск, Орел, Воронеж… Потом Нормандия, плен, французский. Обращались с нами безжалостно. Я организовал бунт. Не понимаю, почему меня тогда не расстреляли. Только бросили в одиночку. Вот тут-то я и начал думать…

Кара внимательно слушал исповедь Хубера. То, что некоторые отпетые гитлеровцы, сыновья прусских юнкеров, решительно порывали со своим прошлым, не было для него в диковинку. Не было у него оснований и сомневаться в искренности Хубера, хотя годы работы в контрразведке научили его не полагаться на одни слова.

— Поверьте мне, господин полковник, — продолжал Хубер, — я стал презирать себя. Того, каким я был раньше. Но покончить с собой у меня не хватило смелости. Я не коммунист и никогда им не буду. Меня разделяет с вами многое. Но я хочу искупить хотя бы часть содеянного мною зла. И прошу верить мне.

— У нас нет оснований сомневаться в вашей искренности, — сказал Кара.

— Основания для этого у вас, положим, есть. Вы не только вправе, но и обязаны сомневаться.

— Господин Хубер, мы знаем, что в ФРГ миллионы людей — сторонники мира. И мы никогда не смешивали германский народ с отдельными реакционными политиками ни в старой, ни в новой Германии. Мы хотим торговать с вами, а для этого необходимо доверие.

— Ваши слова успокаивают меня, — обрадованно проговорил Хубер. — Так вот, я хочу сделать вам заявление: фирма «Ганза» — не что иное, как частное предприятие, занимающееся экономическим шпионажем.

— Значит, Меннель был шпионом?

— Да. И довольно ловким.

— А вы?

— Я состою на службе этой организации. В свое время присягал генералу Гелену, но ныне я не разведчик.

— Как это прикажете понимать?

— Сейчас все объясню, — сказал Хубер. — Среди служащих фирмы «Ганза» о ее тайной деятельности знали только те, кто работал в Восточном отделе в секторе «Б».

— Вы относитесь к их числу?

— Я служил в Восточном отделе, так как хорошо говорю по-венгерски. Мой старый знакомый Эгон Браун возглавляет в этом отделе сектор «Б». Когда-то мы с ним вместе учились в школе генштаба. Эгон по окончании школы попал в абвер. А года два назад, зная хорошо и мое прошлое, и фронтовую службу, он пригласил меня к себе и сказал, что рассчитывает на мои знания, подготовку и надеется, что я соглашусь работать у него. Он рассказал, что они имеют надежную агентурную сеть в Восточной Европе, в том числе и в Венгрии. Мне же он предложил возглавить венгерское направление. Я отказался. Сказал, что я уже стар и хочу забыть свое прошлое. Но поскольку Браун все же посвятил меня в деятельность сектора «Б», то он считал целесообразным перевести меня на работу в это подразделение нашей организации и взять с меня подписку о неразглашении сведений. Так я очутился в секторе «Б». Меня все время держали под контролем. Оперативные задания мне поручали лишь такие, что целостной картины о деятельности сектора я при всем желании составить не мог. Я был в группе оценки информации: определял степень достоверности и объективности полученных от агентуры сведений. Но и по этим мозаичным данным я мог сделать для себя интересные выводы.

— Например?

— Например, я считаю совершенно бесспорным, что сектор Брауна создал безупречно действующую систему сбора компрометирующих сведений о лицах, которые в силу своего служебного положения могли бы представлять ценность для нашей шпионской фирмы. Любовные связи государственных чиновников, скрытые от финорганов доходы коммерсантов, пагубные страсти, спекуляция валютой во время поездок за границу и так далее. Сотрудники сектора «Б» сами никого не вербуют. И вообще вербовку агентов наша фирма предпочитала проводить только на Западе. Так безопаснее. Меннель, например, в прошлом году даже встречи со своими восточноевропейскими агентами проводил в Италии и Австрии.

— Могли бы вы нам сказать, с какой целью Меннель приезжал в Венгрию?

— Знаю совершенно точно. Меннель был расположен ко мне и порою болтал при мне лишнее. С одной стороны, он, несомненно, приезжал сюда для того, чтобы установить новые деловые контакты с венгерскими промышленными фирмами. С другой — ему нужно было встретиться с несколькими своими агентами. Но была и еще одна цель, самая, пожалуй, для него интересная: в прошлом году в Италии он познакомился с какой-то дамой из Венгрии и ее дочерью. Дама в разговоре с ним упомянула, что в годы войны она любила одного немецкого офицера, который при отступлении награбил в Венгрии большие богатства.

— Это вам рассказал Меннель?

— Нет, это я прочел в одном из его донесений, которое поступило ко мне для оценки информации.

— Какие же богатства имеются в виду? — спросил Кара.

— Точно не могу сказать. Драгоценные камни, украшения, золотые монеты, валюта — в частности большое количество долларов и английских фунтов и кто знает, что там еще. Словом, богатству этому и цены нет. Фашист спрятал всю добычу на вилле у любовницы. Пообещал ей, что, как только кончится война, он возвратится, заберет с собою и ценности и саму даму и они начнут новую жизнь где-нибудь в Южной Америке. Но офицер исчез, а дама все эти годы боялась прикоснуться к спрятанным сокровищам.

— Боялась чего?

— Это могла бы объяснить только она сама. Итак, драгоценности спрятаны в Венгрии. Но Меннель условился с той женщиной, что он сам приедет в Венгрию, вывезет клад за границу, а следом за ним и она с дочерью отправятся с туристской группой куда-нибудь на Запад и там попросят политического убежища. После этого они продадут сокровища и вырученные деньги поделят пополам с Меннелем, а точнее, с «Ганзой». Мне кажется, что смерть Меннеля тоже каким-то образом связана с этим кладом.

— Может быть, — согласился Кара. — Хотя возникает новый вопрос. Если Меннеля убили из корыстных побуждений, почему убийцы оставили при нем деньги?

— Вот именно. Значит, вы не предполагаете, что это было убийство с целью ограбления? — подхватил Хубер.

— Кроме Меннеля, знал еще кто-нибудь о спрятанных сокровищах?

— Жених дочери той женщины. Он тоже отдыхал вместе с ними в Италии и там познакомился с Меннелем.

— А что вы знаете об этой женщине?

— К сожалению, очень немного, — сказал Хубер. — В справке ее имя не называлось. Только кличка: Сильвия. Меннель тоже не сказал мне, кто она. Знаю только, что ее муж погиб во время войны. Любовницей немецкого офицера она стала, уже будучи вдовой. Так что ж, господин полковник, может быть, пойдем взглянем на машину?

— С удовольствием, — согласился Кара, но и не подумал подняться с места. Ему хотелось еще порасспросить этого господина из фирмы «Ганза».

— Если вам нужна машина Меннеля, я охотно предоставлю ее в ваше распоряжение, — добавил Хубер. — Я не собираюсь забирать ее с собой. Можете изучать ее, сколько вам заблагорассудится.

— А у вас не будет из-за этого неприятностей? Я на месте вашего шефа настаивал бы на возвращении машины.

Хубер многозначительно усмехнулся.

— Все правильно, но я не обязан знать, что в ней спрятан потайной радиопередатчик. Когда Браун посылал меня сюда подписать договор, он ни словом не обмолвился о секретной миссии Меннеля. Доложу ему, что машина сгорела. Вы дадите мне официальную справку об этом, и господин Браун окончательно успокоится. Дело в том, что в автомобиле имеется еще одно специальное устройство, с помощью которого машину можно уничтожить за несколько минут. Установлено оно исключительно для того, чтобы секретный передатчик не попал к вам в руки. В прошлом году на польской границе таможенники пожелали обыскать точно такую же машину. Наш агент включил разрушающее устройство, и машина на глазах у всех обратилась в пепел.

— Благодарю, — сказал Кара, поднимаясь. — Хотя с удовольствием задал бы вам еще несколько вопросов. Но, увы, связан данным вам словом.

Хубер, сделав несколько шагов, остановился на пороге.

— О, я понимаю вас, полковник! — воскликнул он. — Будь я на вашем месте, я тоже о многом порасспросил бы Отто Хубера. Но признаюсь, если бы Виктор Меннель был жив, этот наш разговор, возможно, и не состоялся бы. Мне ведь еще предстоит перебороть самого себя. Поверьте, господин полковник, это нелегко — решиться на предательство живых людей, на выдачу их в руки ваших органов госбезопасности. А потом всю жизнь мучиться мыслью о том, что благодаря тебе господин «Икс» или «Игрек» томится за решеткой.

— Понимаю, — кивнул полковник. — Вам не хочется быть предателем в собственных глазах. Что ж, я не принуждаю вас к этому. Я и так уже получил от вас весьма важную информацию.

Кара достал из бумажника визитную карточку и протянул ее Хуберу.

— Возьмите. Здесь указан и номер моего телефона. На случай, если вам захочется срочно поговорить со мной.

Хубер убрал карточку в карман.

Когда они шли в гараж, Кара вдруг спросил:

— Если ваш шеф не информировал вас о задании Меннеля, означает ли это, что он отказался от мысли завладеть кладом?

— Едва ли, — щурясь от яркого солнца, возразил Хубер. — Скорее это означает, что он послал или пошлет в Венгрию кого-то еще, не посвящая в это дело меня. Вопрос только — кого? Кстати, совсем не обязательно, чтобы его человек приезжал сюда из-за границы. Он вполне может быть и местным…

Бланка чувствовала себя уже лучше. Она приняла теплую ванну, выпила лекарство. Пульс был нормальным. Казмер, войдя в комнату, обрадовался, увидев, что мать пришла в себя.

— Тебе лучше, мама?

— Намного. Но, в общем, ты был прав: надо мне ложиться в больницу. Я только боюсь…

— Не бойся, мамочка, — остановил ее Казмер. — Поверь, у тебя нет ничего серьезного. Ты просто устала, расшалились нервы. — Он взял руку матери и поднес ее к губам. — Ты, наверное, слишком близко приняла к сердцу мой отъезд? Четыре года, это тебя испугало, да?

Мать не отвечала. Казмер сдвинул брови. «Значит, она все еще не примирилась с мыслью, что я надолго уеду», — подумал он и принялся успокаивать мать.

— Конечно, четыре года — не четыре месяца, но если учесть, что каждое лето я на полтора месяца буду приезжать к тебе, то мое отсутствие не покажется таким уж долгим. Мама, — промолвил он тихо, — я не хочу причинять тебе огорчений. Если разлука так тяжела для тебя, я сегодня же напишу профессору, что отказываюсь от поездки…

— Нет, Казмер! Упаси бог! Я понимаю, что значит для тебя эта поездка. Мне просто нужно привыкнуть к мысли, что тебя некоторое Бремя не будет рядом со мной… — Она встала. — Ты поезжай… Поезжай, сынок… Самое главное для меня — это твое будущее.

Казмер поцеловал мать и спросил, не хочет ли она немного пройтись, спуститься к озеру, к отелю.

— Могу угостить тебя мороженым! — улыбнувшись, сказал он.

— Охотно. Может быть, прогулка пойдет мне на пользу.

Они шли неторопливой походкой. Улица в эти послеобеденные часы была тиха и пустынна.

Вскоре мать и сын оставили платановую аллею и повернули направо, на узкую тропинку, замысловатыми петлями сбегавшую между густых и тенистых кустарников к озеру.

Они уже почти подошли к шоссе, обвившему темной лентой озеро, когда Бланка нарушила наконец молчание, спросив, что произошло после того, как ее отвели наверх, в спальню.

— Я немного поцапался с дядей Матэ, — признался Казмер, после чего ему пришлось рассказать все, как было. По лицу матери Казмер видел, что она внимательно слушает его рассказ о Хубере, о полковнике Каре, который не понравился инженеру своей подозрительностью.

— Он сказал, что и тебя подозревает? — сразу же спросила мать.

— Прямо нет. Но начал сбивать всякими вопросами и вопросиками. Устроили они мне с Оскаром перекрестный допрос.

— Ты действительно подрался с Меннелем? — спросила Казмера мать и села на скамейку в тени на площадке для детских игр. — И не рассказал мне об этом?

— Я думал, Меннель сам прибежит к тебе с жалобой.

— Нет, Меннель ни словом не обмолвился об этом случае. Как это произошло?

Казмер с явной неохотой рассказал.

— Скажи, Казмер, что ты хочешь от этой девицы? — помолчав, спросила Бланка, задумчиво глядя на сверкающее зеркало воды.

Казмера всегда возмущала эта манера матери называть Илонку не иначе, как «девица» или «эта девица». Поэтому он и сейчас недовольно переспросил:

— Какую «девицу» ты имеешь в виду?

Бланка, зная характер сына и почувствовав, что дело может кончиться ссорой, решила перевести разговор на другую тему.

— Ладно, не будем спорить. Об одном тебя прошу, сынок, не ссорься с Матэ. Он этого не заслужил. Ты еще не знаешь, что он для тебя сделал. Поверь мне: он так тебя любит, что, если нужно, отдаст за тебя жизнь.

— За меня? — Казмер удивленно посмотрел на мать. — Почему дяде Матэ нужно жертвовать за меня жизнью?

— Не нужно. Сейчас не нужно. И мне кажется, не придется вообще. Я это к примеру сказала, чтобы ты понял, как сильно он тебя любит.

— Ничего не понимаю. Впрочем, это не важно. Ты же хорошо знаешь, что я не только уважаю дядю Матэ, но и люблю его. Но если бы ты слышала его разговор с Хубером, ты бы тоже ахнула.

— Матэ — вежливый человек. Он такой с детства. Соседи в нем души не чаяли. Матэ настолько добр, что, кажется, даже в убийце готов искать что-то человеческое. Вот и с Хубером он тоже учтив. Не понимаю, почему тебе это не понравилось?

— Возможно, ты и права, — сказал Казмер, поднимаясь. — Пойдем, мама.

— Между прочим, что представляет собой этот Хубер? — спросила Бланка.

— Производит впечатление образованного человека. Не понимаю только, зачем ему понадобилось рандеву с полковником? С глазу на глаз!

— С Карой?

Бланка шла медленно, опустив голову, она словно искала что-то у себя под ногами, на черном, плотно укатанном асфальте.

В баре гостиницы они встретили Шалго. Он сидел на своем привычном месте, в углу у окна, и курил сигару. Перед ним лежал исписанный лист бумаги, и старик настолько был погружен в чтение, что даже не заметил появления Казмера и Бланки. Потягивая вино из бокала, он не отрывал глаз от бумаги.

— Не помешаем? — осведомился Казмер, подойдя вплотную. Шалго приветливо взглянул на них, сложил бумагу вдвое и, улыбнувшись, ответил:

— Ну что вы! — И тут же спросил: — Как вы себя чувствуете, Бланка?

— При виде вас, Оскар, меня всегда мутит, — сказала Бланка, присаживаясь рядом. — Вы опять выглядите так, будто только что опрокинули на себя пепельницу. Бедная Лиза! Не понимаю, и что ее только привязывает к такому неряхе!

Шалго осмотрел себя, стряхнул сигарный пепел с брюк и с плутоватой усмешкой возразил:

— Лиза любит меня за мою душу. За мою ангельски чистую душу.

Казмер посмеялся шутливой пикировке и попросил подбежавшего официанта принести две порции мороженого.

— Погоди, Янчи, заодно получи с меня, — сказал Шалго.

— Уж не я ли спугнула вас, Оскар? — спросила Бланка.

— Ну что вы! Я уже давно хотел рассчитаться. — Шалго положил деньги на стол, и официант, поблагодарив за чаевые, удалился.

— Домой? — спросил Казмер, закуривая.

— Скажу — не поверишь! Иду грести!

— В такое пекло? — удивилась Бланка. — Да вы изжаритесь, Оскар!

— Выполняю предписание врача, — сообщил Шалго. — В день три километра энергичной гребли. А то я слегка ожирел. Между прочим, знаете, Бланка, я ведь в молодости был очень стройным парнем. Не верите?

— Нет, почему же? — сказала художница и попыталась представить себе его молодым и стройным. Но тут принесли мороженое, и Шалго откланялся. Выйдя из отеля, он постоял немного перед входом, прищурившись, покосился одним глазом на солнце и только после этого водрузил на голову свою видавшую виды соломенную шляпу. Затем вперевалку, как ленивый сытый гусак, заковылял по улице в сторону поселкового совета.

Там его уже ожидали Фельмери и майор Балинт.

— Что нового, молодой человек? — спросил Шалго у лейтенанта. — Разговаривали с Домбаи?

— Разговаривал, — ответил Фельмери и протянул толстяку конверт. — Вот, товарищ Домбаи прислал на ваш запрос. Пока, говорит, немного, но к вечеру обещал подослать «продолжение».

Шалго вскрыл конверт и внимательно просмотрел полученное сообщение. Фельмери пробовал в это время прочесть что-либо на его лице, но оно было бесстрастным и непроницаемым.

— Ну, что, старина, есть там что-нибудь полезное? — фамильярно полюбопытствовал Балинт, подмигнув Фельмери.

— Не много, но посошок есть. Будет на что опереться, — погружая конверт в карман полотняных брюк, скупо заключил Шалго. Только теперь он сел в обшарпанное кресло и пухлой ладонью отер пот со лба.

— Есть у тебя под рукой толковый парень? — спросил он майора, стоявшего у раскрытого окна и наблюдавшего за тем, как во дворе соседнего дома ребятишки играли в футбол.

— Смотря для чего, — садясь на подоконник и закуривая, неопределенно проговорил Балинт.

— В Фюреде работает инженер из будапештского строительно-отделочного управления, Геза Салаи. Руководит внутренней отделкой ночного бара «Венгерское море». Надо бы, чтобы кто-то присмотрелся к этому молодому инженеру. Но человек нужен такой, чтобы хорошо знал местную обстановку.

— А чем интересен этот твой Салаи? — задал вопрос майор, которому не нравилось, что старик Шалго говорит с ним, как с каким-нибудь начинающим помощником оперуполномоченного.

— Салаи, Салаи, — повторил Шалго. — Пока я знаю о нем лишь то, что он находится в связи с кузиной Виктора Меннеля.

— С этой самой… Беатой Кюрти?

— Точно. Кстати, как там наши «влюбленные»?

— Ведем наблюдение, — ответил майор. — Девица еще не выходила из комнаты. А ее приятель Тибор Сюч с утра уже посетил кафе, где принял порцию коньяка, побеседовал с Берти, после чего проследовал на пляж, где имел долгий разговор с Адамом Рустемом.

— Это уже интересно, — закивав головой, отметил Шалго и даже причмокнул от удовольствия. — Очень интересно. Хорошо бы выяснить: знали они друг друга и раньше или только сейчас познакомились?

Балинт, пустив в окно синее облачко дыма, засмеялся и спросил:

— Для решения нашего ребуса какой вариант более благоприятен?

— Если бы оказалось, что они старые знакомые.

— Тогда можете радоваться, папаша Шалго: работники наружного наблюдения доложили, что «объекты приветствовали друг друга как старые знакомые».

Балинт встал, потянулся.

— В Фюред поеду я сам. — Он посмотрел на часы. — Вернусь в полдевятого. Вы не поедете со мной, товарищ Фельмери?

— Я даже не знаю, — заколебался лейтенант, но тут же вспомнил, что в девять вечера из Будапешта им будет звонить Домбаи, а до тех пор нужно лично проследить, чтобы виллу Шалго переключили на прямую телефонную связь с Будапештом. Поэтому он уже твердо сказал: — Нет, не смогу.

— Лейтенанта хотел бы забрать с собой я, — заметил Шалго.

Они вместе спустились к озеру, к лодочной станции. Шалго шел неторопливой ковыляющей походкой, и лейтенанту все время приходилось сдерживать шаг, приноравливаясь к этому непривычно медленному передвижению по раскаленной, пышущей, как печь, улице. А старый Шалго хотя и проклинал жару, но не спешил, не забывая то и дело здороваться со знакомыми. Фельмери очень удивило, что старика так хорошо знали в поселке.

— Ну, что удалось узнать у девушки? — спросил толстяк, отдуваясь, когда они свернули в аллею, ведущую на пляж.

— А вы-то откуда пронюхали, что я был с нею? — удивился Фельмери. — Я ведь еще даже полковнику не успел об этом доложить.

Шалго повернулся к лейтенанту и долгим взглядом посмотрел на него.

— Так знайте же, мой мальчик, что, когда мне нужно что-то узнать, я поворачиваюсь лицом на юго-запад, беру в руки свой старый армейский бинокль и терпеливо осматриваю весь пляж. А нет меня — то же самое делает по моей просьбе моя дражайшая половина. Так что пока я с Беатой беседовал в отеле, Лиза любовалась видами на Балатон. И, разумеется, совершенно случайно увидела и вас — возле трех плакучих ив. Ну, так что вам поведала Илонка?

Пришлось лейтенанту Фельмери рассказывать о своей беседе с девушкой.

— Я не думаю, что Меннеля убил Казмер Табори, — подвел он итог своему рассказу, — но мне неясно, почему Илонка так защищает инженера и где они оба могли быть в ту ночь? Есть у меня, правда, одно предположение, что девушка эта нравится Казмеру Табори.

— Это уж точно! — подтвердил Шалго. — Выстрел в десятку.

— Ну, девушку я не знаю. Но могу предположить, что в ту ночь она была у Меннеля. За это говорит вот что: инженер Табори под вечер уехал в Будапешт. Илонка же, как удалось установить группе майора Балинта, в девять вечера ушла из дому и возвратилась только на рассвете, около четырех-пяти утра. Так по крайней мере сказал ее дедушка. Допустим, что инженер возвратился двадцатого не в десять утра, а часа на три раньше, скажем, в семь. И от кого-нибудь узнал, что Илонка провела ночь у Меннеля. Инженер пришел в ярость и убил его.

— Где? — спросил Шалго. Они стояли перед длинным рядом лотков и киосков около базара.

— Это еще нужно сообразить. Стоп, есть! Меннель жил у Табори. Когда утром он отправился на пляж, Казмер незаметно пошел следом за ним. Выехал на озеро на другой лодке, прикончил соперника и возвратился.

— Гм, гм, — пробурчал себе под нос старик. — Версия неубедительная. И труднодоказуемая.

— Давайте кое-что уточним, — предложил Фельмери. — Вы все же лучше меня знаете их обоих.

— Присядем-ка на минутку, сынок, — сказал Шалго, кивнув на скамейку, стоявшую в тени. — А то из меня уже и дух вон. Так что ты говоришь?

— Можно ли предположить, что Илонка пошла на такое?.. Ну, словом, чтобы она приняла предложение Меннеля?

— В наши дни трудно в этом смысле ручаться за кого-то.

— И второе, — продолжал лейтенант. — Можно ли себе представить, что Казмер Табори способен убить человека?

— Можно, — решительно отвечал Шалго. — Казмер отличный специалист в своей области, но он страшно необуздан. В детстве не было дня, чтобы он с кем-нибудь не подрался. Очень чувствителен к обидам. К сожалению, слишком рано, еще в школьную пору, ему «открыли глаза», что он детдомовец, подкидыш. Вскоре об этом узнали и его одноклассники, стали дразнить. Кого-то он стукнул. Его отколотили. Тогда он начал заниматься дзюдо. Не ради спортивных лавров, а для самообороны, чтобы уметь постоять за себя. Но и до сих пор он легковозбудим и обидчив. Слишком много в его сердце горечи.

— А в каких отношениях он с Илонкой? Мне кажется, они небезразличны друг другу.

— На этот вопрос я затрудняюсь ответить, — задумчиво произнес старый детектив. — А что говорила вам Илонка о своих родителях?

— До них мы еще не добрались, — сказал Фельмери и с любопытством посмотрел на Шалго.

— Илонка ведь тоже сирота, — продолжал тот. — В пятьдесят шестом ее отец и мать покончили с собой. Иштван Худак был военным прокурором. Были у него дела, за которые в смутное время мятежа кое-кто хотел с ним рассчитаться. Приходили искать его к нему домой, Худак дверь не открыл. А потом взял пистолет и сначала застрелил жену, а потом пустил себе пулю в лоб. Может, и девочку ждала та же участь. Но, к счастью, ее в тот час не оказалось дома. Надо сказать, что у Табори с Худаками были весьма плохие отношения. Покойный Худак причинил им в свое время много неприятностей. Даже вел против них дело и самолично допрашивал профессора и Бланку. Дело это, правда, прекратили. Только для Бланки Табори с той поры упоминание о Худаках — что красный платок для бодливого быка. Если она и терпит еще, что Казмер разговаривает с Илонкой, то о чем-то более серьезном и слышать не хочет. Казмер это, конечно, понимает и, уважая и любя свою мать, не хочет причинять ей огорчения. Он вообще не любитель осложнений. И это тоже против вашей гипотезы, — заключил Шалго и посмотрел на лейтенанта.

— Почему против?

— На это я отвечу позднее, — тяжело поднимаясь со скамейки, сказал старик. Он пошел по усыпанной гравием дорожке к входу на пляж. Фельмери — следом за ним.

В воротах за небольшим столиком восседал кассир пляжа — Адам Рустем. Это был пожилой худощавый человечек со скуластым лицом и глубоко посаженными темными глазами, над которыми нависали густые черные брови. Зато все остальное у него было белое: волосы, рубашка, полотняные штаны, кеды, халат.

— Как идут дела, профессор? — спросил Шалго, подавая руку Рустему.

— Не жалуемся, — отвечал тот, подозрительно косясь на Фельмери. — Сегодня наплыв особенно велик. Соблаговолите окунуться в прохладу вод, ваша милость?

— Упаси бог, — сказал Шалго. — Вот разрешите представить вам лейтенанта Фельмери, который очень хочет взглянуть на ту самую лодку номер семь, на которой Меннель ездил в последний раз кататься.

— Она на лодочной станции. Без разрешения майора мы ее никому не выдаем, — сообщил Рустем.

— Ясно. Никому, кроме нас, — уточнил Шалго. Он достал сигару, предложил закурить и Рустему. — А скажите, профессор, вы были здесь в то утро, когда Меннель отправился на прогулку?

— Конечно. Я, прошу покорно, еще ни разу за всю свою жизнь не опаздывал на работу. Я сам и лодку выдал господину Меннелю. Абонемент у него был от бюро обслуживания. Бедняга! Да будет милостив к нему господь. Приятный, приветливый был человек. Я проводил господина Меннеля к причалу. По дороге мы с ним немного поговорили. Он все моей семьей интересовался.

— На пляже уже много народу было в это время?

— А никого. У меня только несколько человек из проживающих в отеле плавают обычно по утрам, с шести до полвосьмого. А господин Меннель отчалил около восьми.

— Вы хотите сказать, что в это время вы были только с ним вдвоем на причале? — с недоверием глядя на тщедушного смотрителя пляжа, уточнил Шалго.

— Да, только вдвоем и были. Господин Меннель и я. Перерыв, так сказать, у нас в это время на пляже. Гости отеля как раз завтракают, а посторонние еще не приходят, рано. В полдевятого появляются первые купальщики.

— И никого из посторонних вы не видели?

— Ни души. Да вы что, не верите мне? Но я говорю сущую правду!

— Не обижайтесь, старина, — проговорил Шалго, заставив себя улыбнуться. — Да уж больно невероятно все это. И Казмера Табори вы не видели?

— Нет, утром рано не видел, он пришел позднее, ближе к обеду.

— Что ж, и на том спасибо, профессор, — поблагодарил Шалго Рустема и напрямик по выгоревшей траве газона заковылял вслед за Фельмери к причалам. В знойной духоте гул голосов, висевший над пляжем, был еще невыносимее, чем обычно.

— Вот это и было мое второе возражение, — догнав лейтенанта, сказал Шалго. — Казмер Табори не выезжал на лодке следом за Меннелем. Маловероятно и то, что убийство совершилось у него в доме. Как-то по-другому все это происходило.

Они сели в лодку. Сразу же нашлось несколько зевак. Кое-кто хихикал, глядя на странных гребцов. Лейтенанту Фельмери, тут же догадавшемуся, над чем смеются люди, стало не по себе: он, наверное, и сам за живот схватился бы при виде таких, как они, чудаков, залезших в лодку в жарищу одетыми, словно для прогулки по городу. Не долго думая, он сбросил с себя все лишнее и сразу почувствовал облегчение. А вот старого Шалго не смущали, как видно, насмешки: он преспокойно покуривал сигару и весело посматривал на лейтенанта.

— Готов? Ну, тогда бог в помощь! Вперед! — скомандовал он, взглянув на часы. — Ровно восемь. Понятно? Так что весла в руки и пошел на полную мощь! Направление буду указывать я.

Фельмери приналег на весла, и лодка проворно заскользила по озерной глади.

Наконец показались три одинокие ивы. Серповидный мысок еле заметно выдавался из зеленовато-бурых зарослей камыша.

— Возьмите чуть левее, — сказал Шалго гребцу.

И Фельмери с таким усердием поспешил исполнить команду, навалясь на правое весло, что чуть не опрокинул лодку. Шалго же сидел на корме и, повернувшись всем корпусом, пытался отыскать взглядом среди строений на берегу белый фасад виллы Табори. Густо покрытый зеленеющими садами склон холма был сейчас безлюден.

— Стоп! — скомандовал Шалго лейтенанту. Тот опустил в воду весла, зачерпнул пригоршню воды, намочил лицо и грудь и, достав из кармана брюк сигареты, закурил. Только сейчас он заметил маленький красный буек, прыгавший на волне рядом с бортом лодки.

— Здесь и была обнаружена лодка, — сказал Шалго. — В сорока минутах хорошего хода на веслах от пристани. Значит, Меннель прибыл сюда в восемь сорок пять. Согласно акту судебно-медицинской экспертизы, смерть его наступила в промежутке между восемью двадцатью и восемью пятьюдесятью утра. Если мы примем эту констатацию медиков за истину — а у нас нет причины ее не принять, — то выходит, что Меннеля убили не здесь.

— А где же?

— Этого я не знаю. Но не здесь, — твердо сказал Шалго.

— А если кто-то его тут уже дожидался?

— Разве найдется дурак, способный назначить тут встречу?

— Почему дурак? Скажем, Меннель хотел с кем-то встретиться, и этот кто-то ждал его здесь, на катере. В конце концов все зависит от того, как организовать дело.

— Пожалуй, ты прав, — согласился Шалго, переходя опять на «ты». — Ты выиграл. Но эта версия одновременно доказывает полную непричастность к делу Казмера. Хотя я, честно говоря, не верю в такую комбинацию. А знаешь что? Берись-ка опять за весла и в том же темпе греби в сторону мыса.

— Засекли время?

— Да.

Фельмери развернул лодку и взмахнул веслами.

— Ну? — тяжело дыша, спросил он, когда лодка ткнулась носом в берег.

— Тридцать семь минут. Н-да, это уже что-то. Погоди закуривать. Греби вдоль камышей.

До трех одиноких ив они шли еще минут десять.

— Причаливаем, — сказал старик. — Перекур! Итак, из сорока пяти вычтем тридцать семь — получаем восемь. Плюс десять — будет восемнадцать. То есть в восемь восемнадцать Меннель без труда мог быть здесь. Именно здесь, потому что только в этом месте он мог причалить к берегу никем не замеченный.

— По пути я насчитал шесть заливчиков, шесть мостков-причалов.

— Верно. Но это все частные владения. Если он намеревался с кем-то встретиться, то не стал бы выбирать такое место, где случайно могли оказаться и посторонние. А здесь очень укромно для тайной встречи. Посмотрим вокруг! Камыши со всех сторон укрывают этот причал от посторонних глаз. Так что пока будем придерживаться такой гипотезы: Меннель подплыл сюда на лодке и встретился с кем-то; между ними произошел «крупный разговор», и неизвестный его убил; погрузив труп в лодку, убийца выехал на озеро и бросил тело в воду, а сам вплавь добрался до берега. Этой версии наш отсчет времени вполне соответствует. Что ты скажешь на это, сынок?

— Вполне возможно. Теперь остается самый пустяк — найти и схватить этого неизвестного.

— Верно. В порядке отдыха пошарь кругом повнимательнее — вдруг найдешь в траве что-нибудь интересное. А я еще разок обыщу лодку.

5

Эгон Браун, директор акционерной торговой компании «Ганза», недавно отпраздновал свое шестидесятилетие. Но может быть, оттого, что уже около четверти века он вел весьма уравновешенный образ жизни, выглядел он значительно моложе своих лет. В молодости Эгон Браун готовился стать врачом, но одновременно увлекался и физикой, в особенности электротехникой. Потом случилось так, что в 1932 году одновременно с дипломом врача Браун получил от своего проживавшего в США дядюшки приглашение переселиться за океан и стать студентом Калифорнийского университета. Когда же в Германии к власти пришел Гитлер, Эгон Браун попросил у правительства США политическое убежище. И никто не догадывался, что еще со студенческой скамьи Эгон Браун стал одним из наиболее ловких и удачливых германских разведчиков, готовых на любые жертвы ради победы третьего рейха. После крушения гитлеровской Германии он не впал в отчаяние. Оценив новое соотношение сил, Браун пришел к выводу, что его родина очень быстро вновь поднимется на ноги, потому что западным державам в качестве союзника нужна сильная Германия. И ради скорейшего возрождения она должна принимать помощь от кого угодно, заботясь только о том, чтобы не превратиться в колонию Соединенных Штатов. У мистера Брауна оказались хорошо налаженные связи с американскими военными промышленниками. С виду он всегда был проамерикански настроенным человеком, это помогло ему сохранить в тайне свою истинную деятельность в годы войны. Тот абверовский офицер, через которого он был связан с «Центром», после падения Канариса стал «невозвращенцем» и позднее рассказал Брауну, что личные дела разведчиков абвера, работавших в США, по приказу адмирала были вовремя уничтожены. И никто никогда не сможет дознаться, что упоминающийся в оперативных донесениях разведчик Студент и Эгон Браун — одно и то же лицо. Когда же несколько недель спустя абверовский офицер-невозвращенец погиб в автомобильной катастрофе, Браун совершенно успокоился. И, оставаясь в тени, он сумел так повести дела, что его американские друзья сами предложили ему переселиться назад, в Германию, и принять участие в восстановлении экономики только что побежденной страны. На новом месте он получил возможность ознакомиться с деятельностью созданной в то время разведывательной организации генерала Гелена и с самим генералом… Это знакомство постепенно переросло в доверительные отношения, а в пятидесятых годах по предложению Брауна была создана акционерная торговая компания «Ганза» и он стал ее генеральным директором. Работая осмотрительно, но упорно, Браун вскоре создал внутри «торговой» фирмы сектор «Б» Восточного отдела.

Смерть Меннеля озадачила Эгона Брауна. Разумеется, он немедленно назначил расследование, поручив выяснить обстоятельства этой загадочной смерти начальнику Восточного отдела Иосифу Шлайсигу. Но прошло уже три дня, а Шлайсигу пока ничего определенного установить не удалось…

В этот день Браун поздно возвратился домой. Поужинав и приняв ванну, он почитал на сон грядущий новый роман Генриха Белля и лег в постель. В полусне он еще слышал за дверью шаркающие шаги старой экономки фрау Эльвиры. Около полуночи его разбудило приглушенное жужжание телефона. Звонил Шлайсиг. Извинившись за ночной звонок, Шлайсиг сказал, что получено важное сообщение. Браун зевнул, прогоняя остатки сна, и недовольно буркнул:

— Приезжайте.

Полчаса спустя Шлайсиг прибыл на квартиру Брауна. Это был маленький толстячок в очках, с копной белокурых волос, зачесанных на косой пробор, в модном костюме из легкого тропикала. У него были быстрые движения и медленная речь — обдуманная, хотя и чуточку многословная.

— Еще раз прошу прощения, но у меня сведения большой важности…

Браун терпеливо улыбнулся и уже приветливее сказал:

— Ради бога, переходите прямо к делу.

— Получена телеграмма от Хубера. Очень странная. Если позволите, я прочитаю ее вслух… — Браун кивнул головой. — «Тело Меннеля оцинкованном гробу вторник отправит авиакомпания „Малев“. Доставит транспортная контора „Машпед“… Машина повреждена. Продал. Проект соглашения изучаю подпишу следующей неделе Хубер».

Шлайсиг протянул телетайпную ленту Брауну, тот быстро пробежал листок глазами.

«Значит, все-таки?..» — подумал он и, чувствуя, как в нем закипает гнев, поспешил взять себя в руки.

Шлайсиг негромко кашлянул, давая знать, что его доклад еще не окончен. Браун поднял на него глаза.

— Мне непонятно, шеф, почему доктор Хубер пишет так об автомобиле, ведь венгерские власти определенно сообщили нам, что Меннель погиб не в катастрофе, а что его утопили. Разрешите в связи с этим вопрос?

— Да, дорогой Шлайсиг, конечно!

— Разве Хубер не знал, что Меннель выехал в Венгрию на оперативной, оснащенной спецустройством машине?

— Я ему этого не говорил. Хотя он должен был знать, для чего предназначены машины типа «кинжал».

— Значит, вы догадались, о чем я подумал?

— Да, Шлайсиг.

— Сын Хубера в настоящее время в Гаване. Вы это знаете?

Браун долго молчал, прежде чем утвердительно кивнуть головой. Шлайсиг не мог, конечно, знать, чем вызвано столь долгое молчание шефа. Он продолжал:

— Нам удалось установить далее, что накануне отъезда Хубер продал свою загородную виллу и вложил деньги в акции одного швейцарского бюро путешествий.

— Это все вполне естественно, — проговорил Браун. — Было бы странно, если бы Хубер поступил иначе… — Он поднялся, достал из бара бутылку и налил в рюмки коньяк. — Полагаю, сейчас было бы некстати пить за здоровье Хубера? Сколько наших людей он может провалить в Венгрии?

— Я уже все проверил, шеф, — отвечал Шлайсиг. — Более десяти агентов.

— А можете вы мне сказать, почему он стал предателем?

— Не знаю, — покачал головой Шлайсиг. — Хотя вечером, готовя на него справку, я выявил несколько возможных мотивов, на которые мы почему-то раньше не обратили внимание. Во-первых, Хуберы родом из Восточной Пруссии. Не исключено, что кто-то из его родственников до сих пор проживает там. Отца Хубера, генерала, казнили за участие в покушении на Гитлера. На Востоке это может быть зачтено ему в актив, послужить, так сказать, «пропуском через границу». Некоторые из родственников Хубера занимают достаточно высокие должности в Восточной Германии, работают на коммунистов. Итак, он — здесь, они — там. Возможно, его опутали, запугали, уговорили, наконец. Словом, об этом он может нам рассказать только сам.

Браун кивал головой. «Да, — думал он, — эта версия вполне убедительна. Ей поверят. Упрек мне будет минимальным».

— Сообщите ему по телетайпу, — сказал он Шлайсигу, — следующее: «Машину не продавать. Подписать соглашение. Немедленно вернуться Гамбург. Браун». Разумеется, Хубер и не подумает вернуться. Поэтому одновременно подготовьте и операцию по его ликвидации. — Браун произнес это таким равнодушным тоном, словно речь шла не о смертном приговоре человеку, а о чем-то совсем сейчас незначительном, вроде вчерашней жары или прошлогоднего снега. — Разрешите налить вам еще, Шлайсиг?

— Да, шеф, спасибо, — сказал человечек в очках, взял в руки рюмку и с неприличной жадностью выпил.

От взгляда Брауна не ускользнула озабоченность, по-прежнему не покидавшая лица Шлайсига.

— Что, есть и другие «приятные вести», дружище Шлайсиг?

— Боюсь, что да, шеф. Меннель ведь забрал с собою перечень конкурсных цен, добытый для нас К-шестым. А мы намечали всю группу «К» передать на связь Сильвии. Если Хубер в бумагах Меннеля найдет этот перечень, он может, пожалуй, расшифровать код «К».

Браун молчал. Он думал, как ему получше объяснить своим хозяевам причину этого провала.

6

Тибор Сюч стоял на балконе и рассеянно смотрел вдаль. Это был мужчина лет тридцати пяти, среднего роста, приятной наружности, с ярко-рыжей шевелюрой и зеленовато-серыми глазами.

— Ты знаешь, что представляет собою этот Шалго? — спросил он, не поворачивая головы.

Беата, раздетая донага, лежала на кровати и листала журнал мод.

— Менеджер Виктора, да?

Тибор вернулся с балкона в комнату и сел на край кровати, рядом с девушкой.

— А ты знаешь хотя бы, что означает слово «менеджер»? — улыбнулся он и набросил на нее простыню.

— Не знаю, и это меня мало интересует. Мне и так жарко, а ты зачем-то еще накрываешь меня простыней. Или я не нравлюсь тебе?

— Нравишься. Даже очень. У тебя тело богини, но я не хочу, чтобы оно мне скоро надоело… Так вот, Шалго — «бур».

— Ну да?! — протянула девица, продолжая листать журнал. — А с виду не скажешь.

Тибор удивился ее спокойствию.

— Ты что, не знаешь, кто такие «буры»?

— Как кто? Народ, не то в Африке, не то в Америке…

«До чего же глупа! — подумал Тибор. — Красива, но глупа как пробка».

А вслух сказал:

— Точно, те тоже буры. Но этот «бур» совсем другого сорта: Будапештский уголовный розыск. Сокращенно БУР. А иными словами, шпик, сыщик.

Журнал мод выпал из рук Беаты.

— Откуда ты это взял?

— Не только у него есть свои люди в отеле. У меня тоже, — с горькой усмешкой пояснил он.

— Значит, влипли. Я не виновата. И если хочешь знать, ты сам всему причиной. Я тебя умоляла: остановись у гостиницы, выпьем кофе или кока-колы. Я ведь буквально умирала от жажды. А ты заладил свое: сначала переговорим с Виктором!

— Ну кто мог знать, что его уже прикончили?.. Что же нам теперь делать? — бросил он и, вскочив с места, нервно забегал по комнате.

— Пойдем завтракать в ресторан, — сказала Беата, — и попробуем там разыскать шефа, что приехал сюда из Гамбурга.

В дверь постучали. Тибор набросил на плечи купальный халат.

— Сейчас! — крикнул он, потом, взглянув на девушку, тихо сказал ей: — Накинь что-нибудь на себя, а еще лучше — спрячься в ванной. — Дождавшись, когда Беата закрылась в ванной комнате, он подошел к двери и распахнул ее.

В комнату вошел Оскар Шалго. У него был усталый вид, но на лице играла приветливая улыбка.

— Слава богу, а то я уж подумал, что вы уехали. — Он посмотрел по сторонам. — А где Беата?

— Я здесь, — ответила девушка, выходя из ванной комнаты. — Доброе утро!

— Здравствуйте, Беата. — Шалго прошел в глубь комнаты. Он сделал вид, будто не замечает растерянности хозяев. Движения его были такими уверенными и спокойными, что, скорее, его можно было принять за хозяина дома. Подойдя к столу, Шалго взял в руки коньячную бутылку.

— «Мартель»? Неплохой напиток. Хотя лично я предпочитаю «Наполеон». А чистый стакан у вас, душечка, найдется?

Девушка бросила взгляд на Тибора. Она собиралась уже сказать старику какую-нибудь дерзость, но закусила губу, перехватив предостерегающий жест Тибора.

— Принеси стакан, Беата, — предложил он.

Беата громко вздохнула и снова пошла в ванную.

— С вашего разрешения, господин Сюч, я присяду на минуту, — проговорил Шалго и, кряхтя, опустился в одно из кресел. — Н-да, беспощадная это штука — старость!.. Однако почему вы сами не садитесь? Прошу вас! За ваше здоровье! — Шалго пригубил коньяк и посмотрел на неподвижно стоящих Беату и Тибора. — У меня такое ощущение, будто я вам в тягость. Впрочем, может быть, я ошибаюсь?

Тибор тем временем надел брюки.

— Мы устали, — сказал он. — Ночью мало спали. — Он примостился на подлокотник кресла и кивнул Беате, чтобы и та села. Девушка присела на кровать.

Шалго закурил сигару.

— Надеюсь, вы не хотите этим сказать, что я вам помешал? — Он говорил нарочито обиженным тоном. — Иначе, свидетель бог, я очень бы сожалел… Вы мне кажетесь симпатичными. И я думал, вы тоже обрадуетесь нашей встрече.

— А разве не заметно, что мы страшно рады? — спросила Беата с кислой миной. — Мы готовы лопнуть от радости, господин менеджер. Не правда ли, Тибор? — Она была зла на старика за то, что он так провел их.

— Еще как рады! — подтвердил Тибор и закурил сигару. Потом потер ладонью свой массивный квадратный подбородок. — Так чем, собственно, мы обязаны вашему визиту?

Но Шалго не дал вывести себя из равновесия. Потягивая коньяк, он проговорил:

— Выпейте за мое здоровье. Хотя бы глоточек. Не хотите? Нет так нет. Вижу, вы сердитесь на меня. Но если говорить начистоту, у меня тоже есть основания быть недовольным вами: ведь вы чуть было не провели меня. А это уж совсем некрасиво!

— Вы сыщик? — прямо спросил Тибор и пристально посмотрел на Шалго.

— Ну, а если даже так, это очень бы вас шокировало?

— Я терпеть их не могу.

— Представляю, сколько вам, наверное, известно анекдотов и злых шуток про милицию. — Шалго, весело подмигнув Тибору, пустил ему в лицо дым от сигары. — Но все же вы мне кажетесь симпатичным молодым человеком…

— Солидного господина потянуло сегодня на мальчиков? — ехидно спросил Тибор, чувствуя, что начинает терять терпение. — Короче, говорите, зачем пришли, и проваливайте!

— С «проваливайте» мы немного обождем, Тибор Сюч, — Шалго помассировал больную ногу и улыбнулся девушке: — Тибор никак не хочет подружиться со мной. Разве это не печально? Что вы об этом думаете, Беата?

— Мне кажется, вы слишком много изволите болтать, господин менеджер, — сухо возразила Беата.

— Это верный признак старческого маразма, — заметил Тибор Сюч и встал. — Так что же вас интересует? Спрашивайте и убирайтесь! — Он говорил решительно, как человек, уверенный в себе.

Шалго поудобнее устроился в кресле.

— Меня интересуют всего лишь кое-какие мелочи. Скажите, пожалуйста, дорогая Беата, с какой целью вы ввели меня в заблуждение? Ведь ваша матушка — не урожденная Меннель. Она вообще не имеет к нему никакого отношения.

Беата молчала. Она подняла на Тибора глаза, точно ожидая от него помощи.

— Вы когда отчалите отсюда? — грубо спросил Тибор.

— Браво! — невозмутимо отозвался Шалго. — Люблю людей с юмором. «Вы когда отчалите отсюда?» Превосходно сказано! Но только я не «отчалю» отсюда до тех пор, пока Беата не откроет мне правды.

Девушка хотела что-то сказать, но Тибор остановил ее взглядом.

— Сначала выясним кое-что, папаша, — проговорил он. — Вы ведь, если не ошибаюсь, на пенсии?

— Верно.

— Из этого явствует, что ранний приход к нам Оскара Шалго следует рассматривать лишь как предупредительность с его стороны, как визит частного лица, а значит, его вопросы к Беате не могут считаться официальным допросом.

— Предположим, что так, — сказал Шалго.

— А если так, то вам следует принять к сведению, что, во-первых, Беа не обязана отвечать на ваши вопросы. И во-вторых, поскольку вы частное лицо, я не обязан принимать вас у себя.

— Но я уже у вас в гостях.

— И в-третьих, в связи с тем, что у меня много дел и ваше общество наскучило мне, прошу вас допить коньяк и удалиться.

— А если я не уйду?

«До чего нудный тип! — подумал Тибор, закипая от раздражения. — Неужели ты считаешь меня деревенским лопухом, который боится собственной тени? Но ты, старый плут, заблуждаешься. Уж я-то прекрасно понимаю, что ты замшелый пенсионер, занявшийся самодеятельностью».

— Вы спрашиваете, что будет, если вы сами добром не уберетесь отсюда? — вслух спросил он.

Шалго кивнул ему с улыбкой.

— Так я вам отвечу, — продолжал Тибор Сюч. — Тогда у меня не останется иного выхода, как взять вас за шиворот и вышвырнуть за дверь… Итак?

Шалго вытер со лба пот. «Его самоуверенность мне нравится, — подумал он. — И в то же время он чем-то обеспокоен».

— На вашем месте я воздержался бы от таких действий, — сказал Шалго. — И не только потому, что я могу оказаться слишком тяжелым для вас. Вся незадача в том, что если я сейчас уйду…

Тибор Сюч раздраженно перебил его:

— Мне надоела ваша болтовня. Убирайтесь! — Он встал с угрожающим видом, но Шалго даже не пошевелился.

— …словом, если я сейчас уйду, — продолжал он начатую фразу, — то через пять минут сюда прибудут майор Балинт и полковник Эрне Кара. И они, поверьте, зададут вам куда более неприятные вопросы. Например, почему мадемуазель Беата Кюрти, невеста инженера Гезы Салаи, сожительствует с Тибором Сючем? Не исключено, что они пригласят сюда из Фюреда Гезу Салаи.

— Вы собираетесь нас шантажировать? — спросила девушка дрогнувшим голосом.

— Полноте, душечка! Я ведь уже сказал, чего я хочу: знать, где вы познакомились с Виктором Меннелем и что ему было от вас нужно.

— Не желаю я с вами разговаривать! — с откровенной неприязнью произнесла Беата. — Знаете, кто вы такой? Подлый провокатор, вот вы кто!

Тибор Сюч обнял за плечи свою подругу.

— Успокойся, Без, — сказал он. — Успокойся и не теряй головы.

— Вы ведь тоже выдаете себя за менеджера Меннеля. Разве это порядочно с вашей стороны?

Шалго рассмеялся.

— А вы с юмором, милая девушка! Я был таким же представителем Меннеля, какой вы, душечка, его кузиной. Так что мы квиты.

— А что вы знаете обо мне? — спросил Тибор Сюч и с такой силой сжал руку девушке, что та вскрикнула от боли. — Ну, выкладывайте, что вам известно обо мне.

— Не так много. В пятьдесят втором вы окончили медицинский факультет. Окончили с отличием. Перед вами открывалось прекрасное будущее. Даже ваши недруги считали вас весьма способным врачом. В пятьдесят пятом вы вступили в интимную связь с гимназисткой Пирошкой Хамори. Правильно?

— Правильно, — кивнул Сюч, и видно было, что на какое-то мгновение им овладели воспоминания. Взор его затуманился, голос стал спокойнее, и тон был уже не таким вызывающим. — Вы из Будапешта получили эти данные?

— Из Токио, — пошутил Шалго. — Продолжать?

— Не надо, ни к чему! — Тибор Сюч хмуро смотрел перед собой, уставившись в одну точку на ковре. «По-видимому, этот тип знает обо мне все», — думал он. Ему вспомнилась Пирошка Хамори, и он никак не мог отогнать от себя ее образ.

— Вы любили ту девушку? — спросил Шалго.

— Я собирался жениться на ней, — ответил Тибор Сюч, по-прежнему не отрывая взгляда от ковра. И он долго и подробно стал рассказывать об этой неудавшейся любви, потому что Пирошка умерла от подпольного аборта, а оперировавший ее Сюч по доносу попал в тюрьму…

— Пуговицы делать вы в тюрьме научились?

— Да. Четыре года я работал в пуговичном цехе. Выйдя на свободу, я продолжал заниматься этим новым своим ремеслом.

Шалго сочувственно смотрел на Сюча. Полученные из Будапешта сведения подтверждали все, что тот рассказал.

— Беата помогает вам в ваших коммерческих делах? — спросил Шалго.

— А какое это имеет отношение к делу, ради которого вы пришли сюда? — вмешалась в разговор Беата, с неприязнью взглянув на него.

— Мы, сыщики, любознательный народ, — ответил Шалго, сделав ударение на слове «сыщики». — А я особенно. В данном же случае сама ситуация прямо-таки разжигает мое любопытство. Вы невеста Гезы Салаи. И вдруг вы проводите ночь под одной крышей с Тибором Сючем. Откровенно говоря, это слишком сложно для моего понимания. Я человек несовременный, консерватор. Итак, где вы познакомились с Виктором Меннелем?

— В Италии. Прошлым летом. В том году я вместе с мамой и своим женихом отдыхала летом в Италии.

— У вас не было с Меннелем интимных отношений?

Беата промолчала.

— Можешь смело признаться, — это ведь не преследуется законом, — криво усмехнувшись, буркнул Тибор Сюч.

— Ну, были… — тихо проговорила Без.

— Ваш жених знал об этом?

— Он узнал об этом позднее. И с тех пор стал страшно ревновать меня, следить за каждым моим шагом.

— В этом нет ничего удивительного, — заметил Шалго. — Я бы на его месте тоже ревновал. Продолжайте.

— Однажды Меннель обратил внимание на пуговицы на моем платье. Он сказал, что они ему очень понравились, и спросил, где я их купила. — Девушка закурила сигарету. — Тогда я рассказала ему про Тибора, какой он способный, но никак не может найти себя… На другой день Меннель сказал, что знает, как нам помочь. Передай, говорит, своему Тибору, чтобы он подготовил коллекцию образцов пуговиц и составил проект развития производства — какие ему нужны станки и так далее. Потом Меннель сообщил, что на следующее лето, то есть в этом году, он собирается в Венгрию и тогда мы сможем обсудить нашу сделку в деталях.

— Да, точно так все и было, — подтвердил Тибор Сюч, — с января этого года мы стали переписываться. Меннель торопил меня, я работал день и ночь. Меннель писал, в частности, что я получу от их фирмы полировальные станки большой мощности и печь для обжига. — Тибор встал, вынул из портфеля папку и протянул Шалго. — Пожалуйста, вот посмотрите сами. Это наша переписка. Все письма я отправлял через фирму «Артекс». Ее тоже весьма заинтересовала эта идея. Вот образцы пуговиц. — И Тибор стал извлекать из портфеля и раскладывать на столе картонки с прикрепленными к ним пуговицами. Одна красивее другой! — Неделю назад Беата получила от Меннеля письмо, в котором он просил приехать к нему на Балатон и привезти с собой образцы. Мы приехали, а тут выясняется, что его кто-то убил…

— Письмо Виктора Меннеля с приглашением тоже здесь? — спросил Шалго, перелистывая бумаги в папке.

— Нет, оно у моего жениха, — ответила Беата. — Он отнял его у меня, влепил мне пощечину и запретил встречаться с Виктором. Я ведь говорила, что он ужасно ревнивый.

— Н-да, вроде бы в этой истории все похоже на правду, — проговорил Шалго и снова стал листать папку. Он понял, что Тибор и Беата не лгали. — Н-да, все выглядит вполне правдоподобно. Во всяком случае, на первый взгляд…

— Познакомитесь поближе с делом и убедитесь, что так оно и есть, — сказал Тибор Сюч. — Поезжайте в Будапешт, поговорите с работниками «Артекса». Они подтвердят вам, что я не очень-то и жаждал этой кооперации с Меннелем.

— Что ж, я верю вам, господин доктор.

— Вы насмехаетесь? — В глазах Тибора вспыхнули недобрые искорки.

— Нет, отнюдь нет, поверьте. Мне просто по-человечески жаль вас. — Голос Шалго звучал искренне. — Итак, вы навсегда расстались со своей былой профессией?

Лицо у Тибора перекосило, как от боли. Он вышел на балкон, постоял немного, глядя на сверкающее зеркало Балатона, потом вернулся.

— Оставим это, — глухо сказал он, стоя в дверях. — Прошлого уже не воротишь. Так что мне теперь, видно, суждено до смерти делать пуговицы…

Шалго встал, роняя пепел с сигары на ковер, но, как всегда, не замечая этого. Он задумчиво потер свой мясистый нос, потом достал из заднего кармана брюк письмо и протянул его Тибору:

— Вот письмо Виктора Меннеля. Возьмите и спрячьте его. Может быть, оно вам еще пригодится.

Тибор Сюч смотрел на письмо, и ему вспомнились слова Адама Рустема, предупреждавшего, что Шалго — очень хитрый, опасный человек и с ним нужно держать ухо востро. Вот и сейчас старик все время добродушно улыбался, а сам держал в кармане злополучное письмо. И кто знает, что еще он задумал и какими козырями располагает?

Тем временем Беата подошла к Тибору и взяла у него из рук письмо.

— Как оно к вам попало? — спросила она, глядя в упор на Шалго.

— Ваш жених потерял, а мы его нашли.

— Геза знает, что я здесь? — В глазах девушки мелькнул страх.

— Я хоть и «старое чучело», Беата, но не сплетник, — ответил Шалго и перевел усталый взгляд на Тибора. Тот, в свою очередь, настороженно, с откровенной подозрительностью посмотрел на гостя: «Как видно, старый сыщик все продумал и его расспросы — только игра».

— А с вами, Тибор, я заключил бы соглашение, — неожиданно сказал Шалго.

— Какое еще соглашение? — удивился Тибор Сюч.

— А вот какое: если мы договоримся, я могу пообещать, что вам вернут диплом врача.

— А чем я должен расплачиваться?.. Знаете что, давайте прекратим разговор на эту тему. Останусь-ка я лучше при своих пуговицах. Я люблю работать, люблю свое дело.

— Как знаете. — Шалго направился к двери. — Да, кстати, полковник Кара просит вас пока никуда не уезжать из гостиницы.

— Это что, домашний арест?

— Ну, что вы! Только просьба. Полковнику Каре тоже хотелось бы до конца выяснить ваши «родственные связи» с Меннелем. Вот и все.

— Не имеете права! — запротестовал Тибор Сюч.

— Мне вы можете высказать свое неудовольствие в любой форме, но полковнику Каре, который ведет следствие, — не советую. К тому же речь идет всего о нескольких днях. Надеюсь, вы с Беатой за это время не успеете надоесть друг другу. Ваш счет за гостиницу будет оплачен. — Шалго взялся за ручку двери. — Да, Беата, скажите у вас есть дача на Балатоне?

— Есть. В Балатонсемеше, — ответила девушка и, помолчав, добавила: — Улица Хуняди, два. Мои родители построили ее еще до войны.

— Благодарю вас. — Шалго поклонился и вышел из комнаты. В холле гостиницы он встретился с Фельмери; они зашли в кафе, сели за столик и заказали кофе. Когда официант принес и поставил перед ними две чашечки, Шалго сказал ему:

— Послушай, Янчи, отнеси, пожалуйста, в комнату Тибора Сюча две рюмки коньяку. За мой счет.

Как только официант удалился, Фельмери спросил:

— Что-нибудь случилось?

— Ничего особенного, — ответил старый детектив. — Мне необходимо было получить ответы на несколько вопросов.

— Например?

— Например, почему Венгерская торговая палата не знала о том, что представители «Ганзы» начиная с января переписываются с венгерской фирмой «Артекс». Меня интересовало также, при каких обстоятельствах и почему Геза Салаи отобрал у Беаты письмо Меннеля. Сегодня какое число?

— Двадцать седьмое, воскресенье, — сказал Фельмери.

Через час Кара провел небольшое совещание. Полковник выглядел отдохнувшим и посвежевшим, он даже слегка загорел за эти два дня. Шалго же, напротив, казался усталым и разбитым. Балинт чувствовал себя отлично и был в прекрасном настроении. Фельмери со скучающим видом слушал Кару и Шалго, удивляясь тому, как долго они «топчутся на одном месте». Лиза отправилась за покупками — раз уж Шалго позвал на обед своих друзей, она не может ударить лицом в грязь.

А Кара между тем говорил, что следствие за минувшие сутки заметно продвинулось вперед. Четко наметились две линии, которые рано или поздно должны будут где-то сойтись, поскольку и в том и в другом деле Виктор Меннель играл ведущую роль. Одна линия связана с фирмой «Ганза» или, если называть вещи своими именами, с деятельностью в Венгрии иностранной разведки, свившей себе гнездо под крышей этой фирмы. В стране действуют агенты Меннеля, и сам он приехал сюда, чтобы встретиться с ними. Задача, таким образом, предельно ясна: необходимо выявить агентурную сеть фирмы «Ганза». Кара заметил далее, что Хубер, по-видимому, мог бы оказать в этом серьезную помощь, но пока не удалось вызвать его на откровенный разговор. Его поведение, впрочем, понятно, хотя он уже рассказал много. Вторая линия — это поиски спрятанных когда-то гитлеровским офицером драгоценностей. И здесь задача также ясна: нужно разыскать ту женщину, что в прошлом году отдыхала с дочерью в Италии и там познакомилась с Меннелем. Установлено, что в прошлом году в Италию выезжала семья Кюрти. Если сопоставить это с тем, что рассказал Хубер, не исключено, что Кюрти и есть та самая женщина. Тем более что ее дочь, Беата Кюрти, была любовницей Меннеля.

— Маловероятно, чтобы Меннель встречался с какими-то другими венграми в Италии и чтобы все так совпадало, — вмешался в разговор Балинт. — Ведь все данные сходятся, товарищ полковник! Девушка, вступившая в связь с Меннелем, ее мать, ее жених… К этому нужно еще добавить то, что удалось выяснить Шалго: переписка с Меннелем, дача в Балатонсемеше… Я бы, например, незамедлительно распорядился, чтоб их задержали.

Кара внимательно слушал майора, а сам украдкой поглядывал на Фельмери, нашедшего себе интересное занятие: лейтенант сосредоточенно вязал на ниточке узелки.

— А вы бы как поступили, товарищ лейтенант? — обратился вдруг к нему Кара. — Довязывайте свой узелок, мы подождем.

Лейтенант смутился, поспешно скомкал нитку и бросил ее в пепельницу. Его немного обидело такое обращение полковника — ведь он внимательно слушал все, что говорилось, и, если «старику» угодно, готов все повторить слово в слово…

— Что ж, задержать их, конечно, можно, — ответил он, — но только я не стал бы этого делать. У нас пока еще нет для этого оснований. Что же касается девицы, то ее рассказ Шалго мне кажется вполне правдоподобным. Кстати, версию Тибора Сюча о пуговицах легко проверить…

— Так как же все-таки вы бы поступили?

— Я бы тщательно осмотрел дачу в Семеше. Попытался бы установить, действительно ли там проживала в годы войны эта самая Кюрти и была ли она связана с немецким офицером. Может быть, даже произвел бы обыск на даче с использованием соответствующей оперативной техники.

Шалго кивал головой, ему нравилось спокойствие лейтенанта.

— А потом бы занялся женихом Беаты Кюрти, — продолжал Фельмери. — Мне кажется, что от Салаи легче всего получить нужные нам сведения.

Зазвенел телефон. Кара снял трубку. На проводе был Домбаи.

— Что нового, Шандор? — спросил Кара, держа трубку так, чтобы ответы Домбаи были слышны и остальным.

— Получили кое-какие интересные сведения из Варшавы, — сообщил Домбаи. — Польские товарищи уже полгода наблюдают за деятельностью фирмы «Ганза». Но вот Отто Хубер им неизвестен, он не числится в их картотеке. Зато в Варшаве располагают более подробными данными о Брауне. С 1932 года проживал в Соединенных Штатах. Абверовский разведчик. В сорок шестом вернулся в Западную Германию… Алло!.. Ты хорошо слышишь?

— Да, хорошо. Продолжай.

— В сообщении из Варшавы есть кое-что заслуживающее особого внимания. Источник, правда, неизвестен. В последние годы у Брауна якобы возникли разногласия с американцами. Могу выслать о нем подробное донесение…

— Пока не нужно, — сказал Кара. — Сейчас вы немедленно соберите сведения о супруге Петера Кюрти и ее дочери.

— Ясно.

— Особенно меня интересует прошлое самой мадам. — Положив трубку, Кара посмотрел на товарищей и сказал: — Давайте договоримся теперь о наших действиях. Ты, Балинт, поедешь в Семеш и займешься виллой Кюрти, а ты, Фельмери, отправляйся в Балатонфюред и допроси Гезу Салаи. Я останусь в Эмеде и посмотрю, что даст дальнейшее наблюдение за Хубером.

— А мне что делать? — спросил Шалго.

— Отдыхай и помогай Лизе.

— Правильно! Значит, я вместе с Фельмери поеду в Фюред. Салаи и меня очень интересует.

7

Шалго стоял у окна в номере гостиницы на третьем этаже и в бинокль рассматривал пляж. Море людей, ни островка зеленой травы. Солнце нещадно палило, от разноцветных зонтиков рябило в глазах.

— Теперь рассмотрели? — спросил он Фельмери. Лейтенант стоял рядом с ним, прислонив ладонь козырьком к глазам, он тоже смотрел в окно. — Или вы видите лишь красивых девушек?

— Есть такой грех, не скрою, — улыбнулся Фельмери. — Но зато я разглядел и нашего парня. Смотрите чуть правее от мола. Лежит на одеяле в синюю и красную клетку и читает какой-то журнал.

— У вас отличное зрение, — похвалил его Шалго. — Наблюдайте за ним. Если он соберется уходить с пляжа, сообщите мне. — И кивком головы показал на радиотелефон.

— А не пойти ли мне с вами? Я и там смогу следить за парнем.

— Это верно но у вас, молодой человек, нет разрешения на производство обыска.

— А у вас есть?

— Откуда ему быть? Я человек штатский. — Тяжело переступая, Шалго направился к двери. — Но смотрите не проболтайтесь! А то ваш шеф, хоть он и старый мой друг, взыщет с меня за это по первое число…

— Мне ничего об этом не известно, — заговорщически подмигнув, ответил Фельмери и снова стал наблюдать за мужчиной, читавшим журнал.

Шалго прошел в конец коридора, остановился перед одним из номеров и, достав из кармана ключ, отпер дверь. Войдя в номер, он тут же запер за собой дверь, постоял немного в маленькой передней и огляделся. Потом заглянул в ванную комнату. Над ванной висела выстиранная нейлоновая рубашка, за дверью на крючке — плавки и купальный халат. Под умывальником он заметил шесть бутылок пива и кофеварку. Шалго прошел в комнату. Кровати были застелены, из-под одной выглядывали домашние туфли. На столе лежали чертежная доска, готовальня, линейки, блок сигарет «Уинстон», а сверху две коробки сигарет «Мальборо», рядом — начатая бутылка коньяка. На краю стола высилась стопка тетрадей, журналов по архитектуре, учебник английского языка. На одном из стульев валялись двухтомный англо-венгерский и венгерско-английский словарь и толстая книга, заложенная ленточкой; Шалго прочел название: «Триумфальная арка». На чертежной доске был изображен план здания, всюду цифры, расчеты. Шалго ничего не понял в них, впрочем, они его и не интересовали. Он просмотрел все тетради — тоже подсчеты, выкладки о необходимых стройматериалах, дневниковые записи о ходе работ. Две тетради были исписаны английскими словами и упражнениями по переводу, третья тетрадь была чистой. Шалго приподнял крышку стола, в ящике он нашел еще один блок сигарет.

Шалго закрыл стол. «Итак, сейчас мы втайне от товарища Кары совершаем грубейшее правонарушение: вламываемся в квартиру Гезы Салаи и ищем улики… Но если мы их найдем, инженеру туго придется. И тогда Кара простит нам эти вольности…»

Шалго осмотрел чемоданы, одежду, но не обнаружил ничего примечательного. Он разочарованно вернулся к столу. Начал перелистывать одну из книг по архитектуре, как вдруг из нее на ковер выпала открытка. Шалго поднял ее. Цветная открытка с видом Будапешта, на обороте адрес: Балатонфюред, отель «Марина», Гезе Салаи, и текст:

Красивый, по-школьному правильный почерк. Однако, присмотревшись, Шалго подметил, что буквы были написаны уверенной рукой, совсем не так, как пишут дети. Похоже, что отправитель поздравительной открытки — взрослый человек, нарочно желавший создать впечатление, будто ее написал ребенок. Шалго взглянул на почтовый штемпель. Открытка была отправлена из Будапешта пятнадцатого июля. «Эта Сильвия, должно быть, невнимательная девочка, — подумал он, — семнадцатого числа написала открытку, а еще пятнадцатого отправила ее. Озорница!..» Он снова перечитал короткое послание: «желают здоровья Бела… Немеш… Ласло… Кто это такие?» Шалго переписал текст открытки на бумажку и сунул ее в карман для часов. Потом стал изучать дневник работ. Салаи делал записи четкими, почти печатными буквами: «Сегодня закончили закладку фундамента. Израсходовано две тонны цемента…» На следующей странице Шалго прочел: «Отсутствуют три плотника, два бетонщика и четыре каменщика». Там же, внизу, было приписано по-французски: «Гнусные типы. Со вчерашнего дня они работают на вилле Сегвари. Придется уволить…» Интересно, оказывается, Салаи хорошо владеет французским: эти фразы не только не содержали никаких ошибок в правописании, но и сформулированы были чисто по-французски… Чем дальше Шалго перелистывал дневник, тем чаще наталкивался на «комментарии» на французском языке. Вероятно, дневник могли читать и другие, поэтому свои мысли и замечания Салаи записывал по-французски. Неожиданно Шалго заметил, что последующие дневниковые записи были сделаны другим почерком, другими чернилами и к ним нет французских «комментариев». Шалго взглянул на дату: пятница, восемнадцатое июля. Он еще перелистал дневник — тот же почерк вплоть до двадцать второго июля. Двадцать третьего июля — снова почерк Салаи. Шалго пожалел, что при нем нет фотоаппарата: неплохо было бы снять все эти записи. Он с сожалением положил дневник на место, осмотрелся, все ли оставляет после себя в прежнем виде, и вышел из комнаты.

Через несколько минут он уже разговаривал с Фельмери. Тот сидел на балконе, подставив обнаженный торс солнечным лучам.

— Удалось что-нибудь найти?

— Для старта вполне достаточно, — ответил Шалго, снимая телефонную трубку. — Девушка, соедините меня с директором отеля. — Пока телефонистка вызывала абонента, Шалго спросил Фельмери, не помнит ли он случайно, когда и где родился Салаи.

— Минуточку. — Лейтенант достал из кармана записную книжку, перелистал несколько страниц и сказал: — Седьмого марта тысяча девятьсот сорок первого года, в Будапеште. Имя и фамилия матери: Жужанна Аготаи.

— А другой даты рождения нет?

Фельмери удивленно взглянул на «старика», потом заметил иронически:

— Вы хотите сказать, что он родился дважды?

— Нечто в этом роде. Ведь если он действительно родился седьмого марта, то чего ради его поздравляют с днем рождения семнадцатого июля?

— Может, в этот день были крестины или какое-нибудь другое семейное торжество?

— Возможно…

В телефонной трубке послышался голос директора.

— Ну, наконец-то! — обрадовался Шалго. — А я уж подумывал, не посылать ли за тобой в Шиофок. Ты не мог бы зайти ко мне, Мартов?

— Разумеется, могу, Шалго.

— Зайди, пожалуйста. И скажи попутно официанту, чтобы нам в номер принесли две рюмки коньяку и две чашечки крепкого кофе.

— Будет сделано, товарищ начальник!

Шалго положил трубку.

— Что вы опять задумали? — спросил Фельмери Шалго.

— Побеседуем с инженером Салаи. С помощью Мартона вызовем его в номер, представимся и попросим его уделить нам несколько минут его драгоценного времени…

Салаи встретил их сухо. Не стал он более радушным и после того, как Фельмери показал ему служебное удостоверение. Шалго, не предъявляя никаких документов, молча опустился в кресло.

— Вы ввели меня в заблуждение, Геза Салаи, — сказал он, бросив на него быстрый взгляд. Тот повернулся в его сторону, недружелюбно спросил:

— А вы кто такой? Тоже из милиции?

— Да. Моя фамилия Шалго. Оскар Шалго.

— Могу я вам предложить, господа, чего-нибудь выпить?

— Благодарим, не надо, — ответил Фельмери. — А вы как хотите. — Он подождал, пока Салаи принес бутылку пива, открыл, налил себе стакан и жадно выпил. Потом положил под кран еще три бутылки и пустил на них холодную воду. Вернувшись в комнату, Салаи сел на кровать, прислонившись спиной к стене, и закурил.

— Вы знакомы с Виктором Меннелем? — спросил Фельмери. Вопрос явно смутил Салаи. Сделав вид, что не разобрал имени, он переспросил:

— С кем, простите?

— С Виктором Меннелем, — медленно, чуть ли не по слогам повторил Фельмери.

— Меннелем? Виктором Меннелем? — Салаи словно в раздумье сдвинул брови и устремил глаза к потолку, будто собираясь там найти ответ.

— Уж не тем ли немцем вы интересуетесь, с которым я познакомился в прошлом году в Италии?

— Тем самым, — подтвердил Фельмери. — Так что же вам о нем известно?

— О Меннеле?

«А парень-то хитрец, — подумал Шалго. — Переспрашивает, тянет время. Никак не может прийти в себя от неожиданности. Сейчас он оценивает обстановку, прикидывает, что и в какой мере нам может быть известно о его связи с Меннелем».

— Да, о Меннеле, — подтвердил Фельмери.

— Гм… что ж вам сказать? По сути дела, ничего не известно. Знаете, как это бывает? Путешествуешь туристом, заводишь мимолетные знакомства с разными людьми — с одним поговоришь, с другим выпьешь. А вернешься домой — и всех забудешь…

— Значит, это было случайное знакомство?

— Да, нечто в этом роде. Кажется, мы познакомились в Ливорно. — Салаи натянуто улыбнулся. — Видите, я точно и не помню.

«Ну и дурак ты, парень, — мысленно обругал его Шалго. — Неужели ты до сих пор не заметил, что у тебя пропала открытка Меннеля?»

— Я, знаете ли, инженер-архитектор. И здания я запоминаю лучше, чем людей. Меннель?.. Виктор Меннель. Постойте-ка, попробую напрячь память… Да-да, что-то припоминаю. Этакое готическое строение с лицом в стиле барокко. Так что с ним случилось? Почему вас заинтересовал этот Меннель?

Фельмери украдкой посмотрел на Шалго, точно спрашивая его совета, как быть дальше. Шалго ответил ему быстрым взглядом: «Продолжай в том же духе. Все идет хорошо. Молодец!»

Лейтенант сделал вид, что пропустил мимо ушей вопрос Салаи, и вместо ответа сам спросил:

— Когда вы виделись с ним в последний раз?

Инженер почувствовал, что вопросы здесь будет задавать не он. И это ему не нравилось, равно как и мрачное молчание «старика», его пронизывающий взгляд и недоверчивая, скептическая усмешка… «Итак, что им ответить?»

— Когда же это было? — широкой ладонью Салаи мял тяжелый подбородок. — Минутку терпения. Я хотел бы возможно точнее ответить на ваш вопрос… Когда, стало быть, мы прибыли в Ливорно?.. Если мне память не изменяет, пятого или шестого июня прошлого года.

— А с кем вы приехали в Ливорно?

— С невестой и будущей тещей.

— Как зовут вашу невесту?

— Беата Кюрти.

«Парень стал заметно спокойнее, — отметил про себя Шалго. — Наверняка из вопросов Фельмери он сделал вывод, что нам о них известно немногое».

— Как вы познакомились с Меннелем? — продолжал задавать вопросы Фельмери.

— Дело было так: моя невеста со своей матерью отправились за покупками. Мы жили в кемпинге и сами должны были заботиться о питании. Пока женщины ходили на рынок, я возился с машиной. Зажигание барахлило…

— Какой марки у вас машина?

— «Опель-рекорд шестьдесят семь».

— Итак, что было дальше? — возвратил его к теме разговора Фельмери.

— А вот что. На обратном пути Беата споткнулась и слегка повредила ногу. Мимо как раз проезжал Меннель. Он пригласил женщин в машину и подвез до кемпинга. А вечером он позвал нас всех на ужин.

«Парень врет уже совсем гладко, — подумал Шалго, слушая, как Салаи принялся расписывать, что они ели за ужином… — Интересно, сначала инженер с трудом мог вспомнить Меннеля, это „готическое строение с лицом в стиле барокко“, а сейчас вспомнил даже, что и в каком порядке подавали на стол».

— Меннель говорил по-венгерски? — неожиданно спросил Фельмери.

— Нет, не говорил.

— А на каком языке шла ваша беседа?

— Беа и ее мать говорили с ним по-немецки, а я по-французски. Меннель, правда, слабовато знал французский.

— А почему вы говорите о нем в прошедшем времени: «знал»? Разве теперь он лучше знает этот язык? Или… — Фельмери не закончил фразу, заметив, что своей репликой смутил инженера.

— Что вам, собственно говоря, от меня угодно?

— Отвечайте на вопросы, — спокойно сказал Фельмери. — Итак, почему вы говорите о Меннеле в прошедшем времени?

— Потому что встречался я с ним в прошлом году.

— С тех пор вы слышали о нем что-нибудь? Может, письма от него получали, открытки? — Фельмери уже собирался перейти в наступление. «Присутствие Шалго, — подумал он, — меня совершенно не смущает. Скорее, наоборот, вселяет в меня уверенность…» Улыбка старого детектива и впрямь подбадривала лейтенанта. Шалго словно говорил ему, что все идет как нужно. Накануне они условились, что не будут опровергать ответы Салаи, чтобы не раскрывать перед ним свои карты. Было ясно, что инженер старался уйти от разговора о характере своих связей с Меннелем. И наверняка не без оснований.

— О Меннеле я больше ничего не слыхал. Писем от него не получал.

— А ваша невеста? — с непроницаемым лицом спросил лейтенант. — Или ваша будущая теща?

— Не знаю, чего ради стал бы писать Меннель моей невесте? — Салаи с неподдельным удивлением посмотрел на лейтенанта. Однако Шалго заметил, что в его взгляде промелькнуло беспокойство.

— Да, действительно, чего ради стал бы он писать Беате? — переспросил Фельмери.

Шалго словно пробудился от сна, откусил конец сигары и закурил.

— Возможно, ты хотел выяснить, не была ли невеста инженера Салаи в дружеских отношениях с этим «готическим» иностранцем и не намеревались ли они продолжать свои отношения и в Венгрии? Ведь именно в таком случае Виктор Меннель и мог писать Беате Кюрти. Это ты имел в виду?

— Да, именно, — подхватил Фельмери и посмотрел в упор на инженера.

Тот встал, почти заслонив собой окно.

— Я решительно протестую против такого тона, — сказал Салаи. Лицо его побагровело, голос задрожал от возмущения. — Вы не имеете права! Понятно? Вас не для того содержит государство, чтобы вы порочили честных людей гнусными и оскорбительными инсинуациями. Кто вам позволил пятнать честь моей невесты? Вы знаете, как это называется? Злоупотребление властью. И я вовсе не обязан безропотно выслушивать все это.

— Вы совершенно правы, — согласился Фельмери. — И я на вашем месте не стал бы терпеть, если бы мою невесту без всяких оснований попытались очернить.

— Тогда почему же вы осмеливаетесь клеветать на Беату? — спросил Салаи и нервным движением потянулся к рюмке с коньяком.

— Только я вовсе не клевещу на вашу невесту. И вам это отлично известно.

Рюмка задрожала в руке Салаи.

— Что мне известно?

— А то, что ваша уважаемая невеста была любовницей Виктора Меннеля.

Салаи, опешив, уставился на лейтенанта. Затем, так и не выпив, он поставил рюмку на стол.

— Ложь! Откуда вы это взяли?! — спросил инженер хриплым голосом и шагнул к Фельмери. Солнечный свет упал на одутловатое лицо Салаи, сейчас оно показалось Шалго болезненно-зеленым.

— Сожалею, но это правда. И если вам это было неизвестно, тем печальнее. Но при случае вы все же порасспросите об этом свою невесту.

Салаи, ошарашенный ответом, опустился на кровать и тупо уставился в одну точку. Губы его приоткрылись, словно он хотел что-то сказать. Но он так ничего и не произнес, а лишь глотал открытым ртом воздух, как рыба, выброшенная на песок.

— Послушайте, Салаи, — заговорил доброжелательным тоном Фельмери, — мы вас понимаем. И готовы даже не считать ложью или, скажем, попыткой ввести нас в заблуждение ваше упорное нежелание вспомнить не слишком приятные для вас события. В конце концов, никому не захочется рассказывать о том, как его обманула невеста. Но все дело в том, что господин Меннель убит, и мы ведем расследование по этому делу.

— Убит? — тихо повторил инженер.

— Вы не знали этого?

— Нет. — Темно-карие глаза Салаи по-прежнему были устремлены в одну точку, подбородок был опущен на широкую грудь, руки, сжатые в кулаки, тяжело висели вдоль тела.

Неожиданно в разговор вступил Шалго:

— Каким видом спорта вы занимаетесь, Салаи?

— Никаким. У меня нет на это времени. Я по горло занят своей проклятой работой.

— Я потому спросил, что уж больно у вас развитая мускулатура. А с какой руки вы обычно бьете? С правой или с левой?

Фельмери с интересом следил за вопросами Шалго. «Старик» начал «путать карты», — подумал он. — Теперь, когда мы уже убедились в том, что Салаи запирается, он решил перейти в наступление. Любопытно, что на это ответит инженер?»

— Бью? — переспросил Салаи, снова пытаясь повторением вопросов выиграть время.

— Да, бьете.

— Я не имею обыкновения драться, — ответил инженер. — Наверное, кто-нибудь вам что-то наговорил на меня. Вот ведь клеветники!

— Беату вы какой рукой ударили по щеке? И за что? Неужели в приливе нежных чувств? Или, может, ей нравится, когда ее бьют? Сомневаюсь… И тем не менее вы ее ударили. — Шалго посмотрел в лицо Салаи; оно опять начало багроветь. Инженер молчал. — Давайте говорить начистоту. По нашим вопросам вы давно уже могли догадаться, что мы знаем о вас немало. Наверно, вы понимаете, что и пришли мы к вам и разговор этот начали не случайно… Когда вам стало известно, что Меннель приехал в Венгрию?

И Салаи понял, что лгать бессмысленно.

— Когда Без получила письмо от Меннеля, я отобрал его и запретил ей встречаться с ним. Мы поссорились, я ударил ее по щеке.

— Вот видите, это уже совсем другое дело. Разумеется, это еще не все. — Шалго вынул носовой платок, отер лоб и, встав с кресла, медленно прошелся по комнате. — А вы когда встретились с Меннелем? — спросил, он, остановившись у столика.

— Я не встречался с ним! — с отчаянием в голосе воскликнул Салаи.

Шалго как бы машинально взял в руки дневник инженера и со скучающим видом рассеянно стал перелистывать его. Потом поднял глаза на Салаи.

— Где вы находились девятнадцатого и двадцатого июля? — спросил Фельмери.

— Здесь. В Балатонфюреде.

— Вы снова говорите нам неправду, Салаи, — спокойно возразил Шалго, продолжая листать дневник. — Даже в вашем рабочем дневнике записи в эти дни, как я вижу, сделаны не вами. Почему? Может быть, у вас болела рука?.. Не делайте глупостей, Салаи. Многие утверждают, что девятнадцатого вечером видели вас вместе с Меннелем в кафе, а позднее вы гуляли с ним по берегу озера. И разговаривали по-французски.

— Уж не меня ли вы подозреваете в убийстве Меннеля?

— А откуда вам известно, что его убили? — спросил Фельмери.

— Вы же сами сказали!

— Значит, до этого вы не знали?

— Что вам от меня нужно?! — почти выкрикнул Салаи. — Арестуйте меня! Это в вашей власти. Вы можете сделать со мною все, что вам заблагорассудится.

— Если вы и дальше будете так же глупо себя вести, то не исключено, что вас арестуют, — невозмутимо сказал Шалго. — Послушайте, друг мой, что я вам обо всем этом расскажу. В прошлом году вы познакомились в Италии с Виктором Меннелем. Тогда же вы узнали, что ваша невеста стала его любовницей. Вы сначала рассвирепели, но потом почему-то закрыли на это глаза. Вернувшись домой, вы даже не порвали с Беатой. Почему? Более того, вы договорились с Виктором Меннелем, что, когда он приедет в этом году в Венгрию, вы, так сказать, уступите ему на время девушку.

— Кто наплел вам всю эту чушь? И вообще что вы обо мне думаете? Я что, альфонс, по-вашему?

— Вот именно, альфонс! — Шалго заметил, что лицо у Салаи передернулось, а руки сжались в кулаки. — Когда же Беата не пожелала встретиться с господином Меннелем, вы влепили ей пощечину.

— Я дал ей пощечину как раз за то, что она хотела с ним встретиться.

— Это дешевая отговорка, друг мой. Впрочем, ошибаются и те, кто подозревает вас в убийстве. Меннеля убили не вы. Для этого вы слишком трусливы. К тому же у вас и не было причин для этого. Наоборот, вы были заинтересованы, чтобы Меннель жил как можно дольше и как можно чаще приезжал в Венгрию. А скажите-ка, Салаи, за сколько банкнот вы продали ему свою невесту?

— Ну, вот что, хватит! — произнес угрожающим тоном инженер.

— Может быть, вы думаете, Салаи, что сумеете меня запугать? Знаете, что я вам скажу, молодой человек? Вы действительно самый обыкновенный альфонс, и вашим нравственным обликом милиция должна заняться по-настоящему. Ведь вами уже интересовались. Что же, друг мой, придется кое-что о вас рассказать.

— И что вы собираетесь рассказать?

— Правду, милейший Геза Салаи. Я скажу, что вы — сутенер, продавший еще в Италии свою невесту Виктору Меннелю. Расскажу и о том, за что вы дали пощечину Беате…

«Это метод старого Шалго, — подумал Фельмери. — Сгруппировать факты». Лейтенант смотрел на стоявшего неподвижно инженера и мысленно представлял себе, что должно сейчас твориться в душе Гезы Салаи. А Шалго наверняка исходил из того, что если убийца — Салаи, то он примет грубые обвинения в сутенерстве, так как лучше предстать перед судом в этом качестве, чем по обвинению в убийстве. Если же Меннеля убил не он и если в нем есть хоть капля гордости и чувства собственного достоинства, то он отвергнет предлагаемую ему версию и постарается реабилитировать себя. Но в этом случае ему придется доказать, что подозрения Шалго беспочвенны. «Старик», конечно, пошел на риск, — рассуждал про себя Фельмери, — поскольку, в общем-то, вполне вероятно, что убийца все же не Салаи. Просто любовь к Беате заставила его так низко пасть, и теперь, желая уйти от тюрьмы, он готов принять даже такие позорные обвинения. Шалго очень ловко все преподнес, создав иллюзию, будто милиция уже несколько дней следит за Салаи, подозревая его в убийстве»…

— Прошу вас, выслушайте меня, — пролепетал Салаи.

— Меня не интересует ваша биография, — резко оборвал его Шалго. — Стыдитесь! Неужели люди, подобные вам, представляют техническую интеллигенцию двадцатого века?! Тип мужчины атомной эры?! Инженер-строитель — и альфонс!

— Прошу вас, — снова начал Салаи, — вы должны меня выслушать. Вы обвиняете меня в отвратительных делах, и у меня есть право сказать что-то в свое оправдание. Поймите же, что я совсем не такой, каким вам кажусь…

Шалго сделал вид, что его не очень занимают оправдания собеседника, а Салаи продолжал:

— Я не альфонс. Единственная моя вина — она же и моя беда, — что я люблю Беату и не могу без нее жить. Признаюсь вам, я приехал сюда для того, чтобы встретиться с Меннелем и переговорить с ним. Когда я нашел у Беаты письмо, я отобрал его и запретил ей встречаться с Меннелем. Мы поругались, и я ударил ее по щеке. В тот момент я способен был даже убить Меннеля. Это правда. Восемнадцатого числа я был в Будапеште. Беату не застал дома. Мать, ее сказала, что она уехала накануне вечером. Я был уверен, что она поехала в Эмед. Я тотчас же сел в машину…

— Постойте, Салаи, — прервал его Шалго, — разговоры меня мало интересуют. Садитесь сюда к столу и опишите все подробно, с самого начала. Как вы познакомились с Беатой и ее родителями, что случилось прошлым летом в Италии, что вам известно о Викторе Меннеле… Понятно? Опишите мне подробно все, что произошло, вплоть до сегодняшнего дня. Ясно?

— Можно в этой тетради? — спросил инженер.

— Можно, Приступайте.

Салаи сел к столу.

— Я опишу все. Но только для вас, — произнес он тихим, сдавленным голосом. — Дайте честное слово, что мои признания вы никому не покажете.

— Сначала нужно посмотреть, что вы напишете.

Салаи вдруг стал упорствовать.

— Нет. Я ни строчки не напишу до тех пор, пока вы не дадите мне честное слово. Делайте со мною что хотите, меня это мало интересует. Я не намерен выворачивать себя перед каждым наизнанку.

Шалго понял, что Салаи говорит серьезно.

— Хорошо, — сказал он. — Но не забудьте и о Сильвии. Хотелось бы знать, почему она поздравила вас в июле с днем рождения. И как сумела пятнадцатого числа уже отправить открытку, написанную только семнадцатого.

— Не знаю, о чем вы говорите. Клянусь, даже представления никакого не имею…

После обеда полковник Кара решил обсудить с Шалго и майором Балинтом ход событий. Шалго выглядел очень усталым: он мало спал ночью, а утренняя поездка в Балатонфюред утомила его. Сейчас он охотнее всего поспал бы, но Кара настоял на этом разговоре. На веранде было очень душно, и Кара боялся, что, если они сядут там, Шалго тотчас же заснет. Поэтому они прошли в гостиную, где полковник оборудовал себе рабочий кабинет. Лиза заблаговременно опустила жалюзи, и в комнате сейчас было прохладно.

Сначала майор Балинт доложил о том, что успел сделать. Он установил, что в Балатонсемеше, в доме номер два по улице Хуняди, на самом берегу озера действительно есть вилла стоимостью приблизительно миллион форинтов, принадлежащая семье Кюрти. Балинт достал чертежи и рассказал о расположении комнат виллы. Эти пять комнат, несомненно, являются источником немалого дохода для семейства Кюрти, так как уже в течение нескольких лет их сдают типографии «Гутенберг» под пансионат — с ранней весны до поздней осени, получая за это по сто сорок тысяч форинтов ежегодно. Вилла построена в тридцать седьмом году первым мужем госпожи Кюрти, Денешем Хаваши. Хаваши, офицер запаса, был призван в армию и погиб в первые же месяцы войны. В военные годы в вилле размещался немецкий штаб. Госпожа Кюрти, тогда еще вдова Денеша Хаваши, летом только наведывалась на виллу, но не жила там. Майор Балинт обследовал все здание, однако никаких следов спрятанного клада не обнаружил.

— Осмотр производился с помощью технических средств? — спросил Кара.

— Разумеется. Мы обыскали также и сад.

— Могу себе представить, какой переполох вызвала там работа бригады Балинта, — улыбнулся Шалго.

— Мы заранее раструбили в поселке, что ищем спрятанные драгоценности… то есть действовали так, как, наверное, действовали бы вы, папаша, — отпарировал Балинт; потом, повернувшись к полковнику Каре, добавил: — Я убежден, что женщина-венгерка, о которой упоминал Хубер, все же мадам Кюрти.

— Возможно, — заметил Кара. — Только это еще надо доказать.

— Мы знаем Беату Кюрти и Тибора Сюча, — решительно заметил Балинт.

— Это твоя идея-фикс, но еще не факт, дорогой мой. И скажу я тебе, Миклош, еще кое-что, чтобы совсем запутать дело… — Шалго достал сигару, закурил и сделал несколько затяжек. — Сегодня утром Геза Салаи признался, что приехал сюда из Балатонфюреда для того, чтобы убить Виктора Меннеля…

— Так это же здорово! — воскликнул Балинт.

— Полчаса назад звонил Фельмери и сообщил, что они провели опознание. Салаи был опознан как человек, который вечером девятнадцатого прогуливался с Меннелем по берегу. Свидетели твердо, без колебаний заявили, что спутником Меннеля был именно он, Геза Салаи… И, несмотря на это, я не рискнул бы утверждать, что Меннеля убил Геза Салаи.

— Каким вы вдруг стали осторожным, — с усмешкой заметил Балинт. — Салаи признался, что приехал сюда с целью убить Виктора Меннеля. Свидетели опознали его и показали, что он встретился с Меннелем…

— И о чем же они разговаривали? — прервав Балинта, задал вопрос полковник Кара.

— Салаи просил Меннеля, чтобы тот оставил в покое его невесту… Впрочем, эту часть его показаний, записанных им собственноручно, я захватил с собой. — И Шалго, кряхтя, поднялся с кресла и вышел в другую комнату.

— Это старик «расколол» Салаи? — поинтересовался Балинт.

— Да, он и лейтенант Фельмери, — подтвердил полковник Кара. — Хотя у меня такое ощущение, что Салаи не все рассказал. Я не читал еще его показаний, но помню, что ему особенно бояться некого. Меннель уже мертв. Так что Салаи может дать любые показания, какие ему выгоднее. Меннелю их все равно не опровергнуть. Словом, тяжелый случай. Хоть и отыскали «неизвестного мужчину», а в кармане все равно пусто. Где-то, видно, отклонились мы от нужного направления в сторону… Час назад я говорил с Фельмери по телефону. Он сообщил, что Салаи ведет себя все более самоуверенно. Почему? Наверное, потому, что, пока записывал свои показания, он успел поразмыслить и прийти к выводу, что уличить-то его некому. Говори что пожелаешь. А следователи пусть доказывают обратное, если смогут.

Шалго вернулся в комнату, и Кара замолчал. А старый детектив подошел к окну, поднял жалюзи и снова сел в свое кресло.

— Так вот послушай, — сказал он, обращаясь к полковнику Каре, листая тетрадь. — Где же у меня это место?.. Ага, вот оно: «Я нашел Меннеля в кафе. Он сидел спиной к входу и не заметил меня. Мне показалось, что он кого-то ожидает. Я решил, что он ждет Беату, подошел к его столику и, ни слова не говоря, сел. Он очень удивился. Потом, желая, видимо, скрыть свое удивление, принялся шутить. Мы говорили по-французски. Он заказал коньяк, но сам пить не стал. Я выпил и спросил, где моя невеста. Меннель ответил, что я ее жених, мне и надлежит знать, где она. Но он почувствовал, что нервы мои взвинчены, и тут же попросил меня не устраивать скандала. „Я, — говорит, — солидный коммерсант и не желаю впутываться в истории. Пойдемте лучше на берег Балатона, погуляем. Свежий воздух — это то, что вам сейчас нужно. Там и побеседуем спокойно…“ Он не позволил мне рассчитаться, заплатил за коньяк сам. Мы пошли на берег. Меннель держался нагловато, и это меня бесило. Он все пытался убедить меня, что их роман с Беатой в Италии в наше время в порядке вещей и не стоит из этого делать трагедию, что Без любит меня, а ее отношения с ним — только флирт. И еще добавил, что он ничего не добивается от моей невесты, а вот ей он, дескать, нужен. Меня вконец разозлило, что он принимает меня за идиота, и я решил покончить с ним. Однако пляж был неподходящим для этого местом. Меннель же, словно прочитав мои мысли, вдруг заторопился и чуть ли не бегом пустился в гостиницу, оставив меня на берегу. Не могу сказать, сколько я там пробыл, но в бар я вернулся с твердым решением на следующий день убить Меннеля, а затем покончить с собой. Я выпил две стопки коньяку и около полуночи уже был в мотеле. Хочу добавить: я потому не был обнаружен в мотеле, что приплатил администратору двести форинтов и попросил его не регистрировать меня. Я был порядком пьян и утром проснулся поздно. И тут вдруг услышал, что кто-то уже опередил меня…»

Шалго перестал читать и, аккуратно сложив тетрадь, убрал ее в карман. Балинт заметил, что он не до конца зачитал показания Салаи.

— Остальное пока не представляет интереса, — ответил Шалго на его вопрос и, пожевав губами, добавил: — Как видите, Салаи признал, что имел намерение убить Меннеля, но мое предложение: не брать его под стражу. Все равно мы ведь не сможем доказать, что убийство совершил он.

— У него нет алиби, — заметил Балинт.

— А у нас, повторяю, нет доказательств, что убийца — он. Потерпи, Миклош. Крупная рыба рано или поздно все же клюнет, и тогда мы выведем ее на чистую воду. А сейчас, если вы позволите, я пойду и прилягу.

— И правильно сделаешь, — сказал Кара. — Только прежде я тоже кое-что зачитаю вам. Я получил сейчас то самое донесение, которое Хубер отправил вчера вечером господину Брауну. Есть прямой смысл послушать: «Тело Меннеля оцинкованном гробу вторник отправит авиакомпания „Малев“. Доставит транспортная контора „Машпед“. Номер рейса…» — ну, дальше уже неинтересно… Кроме, пожалуй, вот этого: «Машина повреждена. Продал. Проект соглашения изучаю. Подпишу следующей неделе. Хубер». А вот что на это ответил Браун: «Машину не продавать. Подписать соглашение. Немедленно вернуться Гамбург. Браун». — Кара протянул текст Оскару Шалго. — Ну, что ты на это скажешь?

— Нужно подумать. — Шалго вынул изо рта сигару, откинулся поудобнее в кресле и устремил взгляд в потолок. — Первое: Браун не собирался вовлекать Хубера в операцию по доставке драгоценностей. Второе: либо он вообще отказался от идеи завладеть ими, либо возложил эту задачу на кого-то другого…

— Но существует и третья вероятность, — задумчиво проговорил Балинт. — Что, если Меннель сам рассказал всю эту историю еще кому-нибудь? Ну, предположим, своему надежному приятелю. А тот незаметно последовал за ним и не выпускал его из своего поля зрения. Нам известно, что по вечерам Меннель садился в машину и уезжал куда-то. Допустим, что во время одной из своих поездок он сумел завладеть драгоценностями. Об этом узнал и его приятель. Он убил Меннеля, захватил драгоценности и валюту и немедленно покинул Венгрию.

Полковник Кара с сосредоточенным лицом расхаживал по комнате.

— Такая версия представляется и мне вполне допустимой, — сказал он. — А ты что думаешь по этому поводу, Оскар?

Однако Шалго, оказывается, уже крепко спал.

Полковник Кара с трудом подавил в себе смех. Он осторожно вынул сигару изо рта у старика, кивнул Балинту, и они оба, стараясь не шуметь, вышли из комнаты.

Шалго проснулся только под вечер. Он вышел на кухню. Лиза подогревала воду. Шалго, позевывая, сел к столу.

— Что делал Матэ сегодня перед обедом? — спросил он.

— Катался на парусной лодке.

— Один?

— Один, сам спускал лодку и домой тоже возвращался один.

— А Хубер?

— Он целый час гулял по саду. Потом спустился к берегу, купался и загорал.

— О чем они говорили за обедом?

— О разном. Обедали они втроем. Бланка оставалась в своей комнате. Сначала вели разговор на профессиональные темы, потом заговорили о политике. Хубер — большой оптимист. — Лиза умолкла на мгновение, о чем-то задумавшись, затем подняла глаза на Шалго. — Скажи, Оскар, ты веришь в то, что убежденный фашист может изменить свои взгляды?

Шалго сидел, опершись локтями на стол, взгляд его был устремлен куда-то вдаль. Его лицо было старым и очень утомленным.

— Видишь ли, Лиза, смешно было бы именно мне утверждать, что я в это не верю… Сказать по совести, я и сейчас, дожив до седых волос, иногда пытаюсь перед самим собой приукрасить свое прошлое. Как хорошо было бы, думаю, поверить в то, что в молодые годы я не работал на венгерских фашистов. И, однако, это было. И тебе, Лиза, это хорошо известно. Меня и поныне мучают угрызения совести, когда вспоминаются годы моей службы в хортистской контрразведке. В такие минуты мною овладевает чувство, что я еще не все сделал, чтобы искупить свою вину. И до сих пор это чувство, если можно так выразиться, пришпоривает меня… Но если я, Шалго, смог измениться, почему же этого не может сделать и другой? Что же касается Хубера… не знаю, что и сказать. Эрне распорядился вести за Хубером наблюдение, и, мне кажется, правильно распорядился. Когда я призадумался над тем, что сообщил нам Хубер, то пришел к выводу: все эти сведения нам и без него были известны.

— Но откуда он узнал, что ты обнаружил в машине секретную рацию? — спросила Лиза.

— Оттуда, моя радость, что в машине наверняка было какое-то сигнализирующее устройство, которое «извещает» о том, что кто-то чужой прикасался к аппарату. По-видимому, я не заметил этого автоматического сигнализатора. А коль скоро Хубер увидел предупреждающий сигнал, он понял, что мы уже нашли передатчик, и, поскольку он малый не дурак, вот он и решил «раскрыть карты». Отрицать, что Меннель был шпионом, уже не имело смысла, так как это логически вытекало из наличия в его машине секретной рации.

— И все же он мог и не передавать машину Меннеля Каре и его людям…

— Допустим, что он не сделал бы этого шага, не предложил бы машину. Но мог ли он быть уверенным, что власти не наложили бы на нее арест? Словом, если Хубер тоже шпион, то, надо признать, действует он очень ловко и играет свою роль великолепно. На первый взгляд кажется, что он сообщил нам важные вещи, а по существу — ничего. Что фирма «Ганза» занимается шпионажем в Венгрии? Так нам это стало ясно, как только мы обнаружили в машине ее представителя рацию… Не исключено, впрочем, что мы ошибаемся и Хубер действительно переменил свои взгляды и искренне хочет нам помочь. Но все это скоро прояснится.

— А мне почему-то кажется, — сказала Лиза, вытирая посуду, — что Хубер искренен.

Шалго закурил сигару и сосредоточенно принялся пускать кольца дыма.

— Не выходит у меня из головы этот обморок Бланки. Почему с ней стало плохо именно в тот момент, когда она увидела Хубера? И еще: откуда Меннель так точно знал условия конкурса? Кажется, он все так подстроил, чтобы обязательно попасть сюда, в Эмед. И я все время пытаюсь понять, зачем ему это было нужно?

— Фантазируешь ты, Оскар, — проговорила Лиза. — Ну зачем «Ганзе» нужен именно Матэ Табори? Думаю, что ты на ложном пути. По-моему, прежде всего надо найти убийцу… Нужно, чтобы Салаи сказал правду.

— Возможно, ты и права… Помочь тебе?

В дверь заглянул полковник Кара.

— Ну что, старина? Сходим на берег, порыбачим малость? Балинта я отправил в Балатонфюред арестовать Гезу Салаи. Так и ему будет спокойнее, если он окажется в безопасном месте: сатана не дремлет…

Шалго, ничего не ответив, пожал плечами. Кара показал Лизе, как обращаться с телетайпным аппаратом, связывавшим их с Домбаи.

— Если поступит срочное сообщение, дайте нам знать, пожалуйста, мы будем здесь поблизости.

Солнце уже склонялось к горизонту, когда майор Балинт, появившись на берегу, доложил полковнику, что приказ выполнен. Салаи, рассказывал майор, воспринял свой арест как должное и только попросил, чтобы ему разрешили передать служебные дела.

— Я поместил его в одной из комнат поселкового совета и приставил к нему милиционера, — закончил свой доклад Балинт.

— А где Фельмери?

— Пошел к Илонке. Как видно, нравится ему она.

— Ну, хорошо, — сказал полковник Кара. — Можете возвращаться к себе, в Веспрем. Завтра утром встретимся. Донесение, если оно у вас уже написано, занесите ко мне в комнату.

Поблагодарив полковника за разрешение уехать, Балинт полюбопытствовал, почему Шалго сегодня такой неразговорчивый.

— Уж не поссорились ли вы, товарищ полковник?

— Ничего подобного! — весело сказал Кара. — Просто я прогнал его подальше, потому что рыба чует его за километр и не клюет. А где сейчас Хубер?

— У себя в комнате, — ответил Балинт. — Перед тем как идти к вам, я поговорил с ребятами. Трудно им достается. Но, к счастью, пока он их не заметил.

— Послушай, Миклош, — обратился к Балинту Шалго. — Тебе не известна женщина по имени Сильвия, которая наезжала бы сюда из Будапешта?

— Сильвия? — Балинт задумался. — Нет, что-то не припоминаю. А откуда у тебя это имя? — Балинт с любопытством взглянул на старого детектива.

Шалго рассказал ему, какую странную открытку нашел он в номере Салаи.

— И он не сказал вам, что за Сильвия ее прислала?

— Сказал, что, вероятно, кто-то решил его разыграть. Он и понятия не имеет, кто это мог быть.

— А что в открытке? — поинтересовался полковник Кара.

Шалго достал из кармана бумажку и, разгладив ее на ладони, прочел:

И дата: «Семнадцатое июля тысяча девятьсот шестьдесят девятого года». — Окончив читать, Шалго передал бумажку полковнику Каре.

— Так ты говоришь, что почтовый штемпель на открытке от пятнадцатого числа? — спросил полковник.

— Именно так. Может, это шутка, а может, и зашифрованное сообщение… Ну, математик, попробуй ты разгадать загадку.

Кара, покусывая травинку, внимательно изучал текст на бумажке.

— Сильвия, — проговорил он. — Что это еще за птица?

— Мы пока этого не знаем, — сказал Шалго.

Кара, прищурив глаза и наморщив лоб, продолжал разглядывать текст.

Фельмери принял душ, надел свежую сорочку и наглаженные брюки и, сказав Лизе — на случай, если его станет искать полковник, — что он идет к Илонке, отправился на виллу Худаков.

У Илонки уже был гость — Казмер Табори. Инженер сидел на тенистой террасе, беседуя с молодой хозяйкой.

— А я думал, вы одна, скучаете. Прошу извинить, если помешал, — сказал лейтенант.

— Садитесь, садитесь, — пригласила девушка, показав рукой на плетеное кресло. — Все равно мне уже известны эти ваши приемчики. Наверное, опять хотите что-то у меня выудить?

— В данный момент я не на службе, — возразил Фельмери, усаживаясь в кресло. От его взгляда не ускользнула кривая усмешка Казмера.

— Вы ведь всегда на службе, всегда на посту, — заметил тот, протягивая лейтенанту пачку сигарет. Они закурили.

— Что верно, то верно, — согласился Фельмери. — Если работа по душе, трудно провести межу и сказать, когда ты занят службой, а когда отдыхаешь. Взять, к примеру, врачей. Врач — он и не на работе тоже врач. В любое время суток, везде и всюду. Вот и я, даже на отдыхе все равно остаюсь офицером органов госбезопасности.

— Интересно, как это человеку приходит в голову там работать? — словно про себя проговорила Илонка. — Хорошенькая профессия: охотник за людьми.

— Н-да, и в «избранном обществе» презираемая профессия, — с нескрываемой горечью подтвердил Фельмери. — Охотник за людьми! Такого определения я, признаться, еще не слыхал.

— Есть и другое: «охотник за черепами», — проговорил Казмер. — Такое слышали?

— А знаете, как все получилось? — спокойно продолжал Фельмери. — Мать моя, когда была беременна мною, увидела какой-то странный сон. Ну, была она женщина темная, непросвещенная. Поэтому наутро отправилась к ближайшей гадалке сон свой истолковать. Посадила ворожея мою мамашу под самое ветвистое дерево и говорит: «Узнай же, дочь моя, правду. Сам сатана ночью навестил тебя и печатью каиновой душу дитяти твоего еще во чреве материнском пометил. Горе-горькое, беда приключилась с тобой, девонька! Родишь ты сына, и будет он солдатом рати сатанинской. Не рабочим человеком, не врачом, не адвокатом, даже не инженером по электричеству, каким, к примеру, станет Казмер Табори, а будет твой сын упырем-кровопивцем, охотником за черепами. Через много-много лет повстречается твой сын-кровопивец в местечке Балатонэмед с одним большим коммунистом, с инженером Казмером Табори. Вот он-то и вырвет сыночка твоего из сатанинских когтей. Товарищ Табори объяснит ему все как есть, почему он по греховной дороге пошел. Докажет ему, что учение о классовой борьбе — это заблуждения отдельных людей и что на самом деле нет никакой классовой борьбы и нет никаких врагов — ни внешних, ни внутренних. А Виктор Меннель — уж и подавно никакой не иностранный шпион. Ну, убили его, бедняжку. Что ж тут такого? Сынок твой поблагодарит мудрого инженера Табори за советы, осудит свои кровавые негуманные действия, выйдет из рядов рати сатанинской и, очищенный духовно, подаст заявление в святой союз „хиппи“, объединяющий длинноволосых юношей, шлепающих босиком по земле и провозглашающих такую свободу». Вот что, товарищ инженер, приключилось со мною еще до моего появления на свет. Окончил я академию и стал лейтенантом у этих самых «охотников за черепами», а попутно защитил диплом на философском факультете Будапештского университета. Ну а чтобы успешнее «охотиться за иностранцами», изучил немецкий и английский языки. Однако надежд на лучшее не теряю и рассчитываю когда-нибудь тоже стать великим гуманистом вроде вас.

Фельмери замолчал, Казмер был явно смущен, Илонка же с невозмутимым видом полировала пилочкой ногти.

— Мне кажется, вы меня неправильно поняли, — в конце концов нарушил явно затянувшуюся паузу Казмер Табори. — Вы слишком обидчивы, лейтенант, и склонны гиперболизировать.

— Понял я вас правильно. И мне хорошо известно, что вы о нас думаете.

— Скажу честно, работа ваша мне не по нутру. Не люблю я ни тайн, ни секретов. Не люблю, когда следят за каждым моим шагом…

— Вот вы дожили почти до тридцати лет. И скажите: за вами хоть раз кто-нибудь следил? Никто. А если сейчас вы под наблюдением, что ж тут удивительного? Совершено убийство, а вы были в ссоре с убитым; в час, когда произошло убийство, вы неизвестно где находились…

— Мне известно. Я был в Будапеште. Только вы мне не верите.

— Не верим, потому что вы говорите неправду. И, естественно, этим вы навлекаете на себя подозрение.

Казмер молча посмотрел на Илонку, та потупила голову. Фельмери показалось, что она избегает взгляда Табори. Но почему?

— У меня не было никаких причин убивать Меннеля, — примирительным тоном сказал Казмер, доставая сигарету.

— Причину можно всегда найти, — возразил лейтенант. — Сначала нужно разобраться в фактах. Вы сами признались, что Меннель был вам антипатичен.

— Вы тоже не внушаете мне симпатии, однако я не собираюсь вас убивать.

— А если бы, скажем, я стал приставать к Илонке Худак?

— Тогда бы я и вам влепил оплеуху. — Казмер с вызовом посмотрел на лейтенанта.

— Вот видите! Значит, вы ревнивы, — заметил лейтенант. — Вы влюблены в Илонку. Не отказывайтесь, это может ее обидеть.

— Вы пришли сюда поразвлечься? — враждебно спросил инженер.

— Нет, я просто хотел бы установить: влюблены вы в Илонку или нет. Если вы действительно влюблены в нее, значит, вы могли совершить преступление из ревности. Итак, мы предположили: Табори влюблен. Как же в этом случае могли развертываться события? А вот как. В тот день вы ищете Илонку и не находите. Меннеля тоже. На рассвете Илонка возвращается домой. Кстати, это доказанный факт, а не чистое предположение. Вы упрекаете Илонку, и она признается в своей вине. Затем вы возвращаетесь к себе. Меннеля уже нет дома. Вы с террасы в бинокль обнаруживаете, что он на озере, причаливает к мысу у трех ив. Вы мчитесь через сад, никем не замеченный, туда. Возникает ссора, драка. Вы убиваете Меннеля. Тело его кладете в лодку, отъезжаете достаточно далеко от берега, бросаете труп в воду, а сами вплавь добираетесь до берега. Вам везет, вас и на этот раз никто не видит. Вы пробираетесь незаметно к себе, переодеваетесь и уходите из дому. Придумываете легенду о поездке в Будапешт и довольно ловко ее потом преподносите. Ну, что вы скажете о такой версии?

Казмер встал, потянулся, поглядел на залитый солнечным светом сад, затем, повернувшись к лейтенанту, небрежно обронил:

— Скажу, что вы слишком увлекаетесь романами Йокаи[1].

— Возможно, — не стал возражать Фельмери.

Позднее, уже сидя в кафе отеля, Фельмери еще раз перебрал в уме весь этот разговор. «Может быть, мои доводы только с виду логичны?» — думал он.

В просторном, со вкусом обставленном зале было сравнительно малолюдно.

Развернув вечернюю газету, Фельмери начал было читать хронику, как вдруг кто-то опустился рядом с ним на стул и очень знакомый голос спросил:

— Не помешаю?

— Ну что вы! — не скрывая своей радости, воскликнул лейтенант, хотя едва ли и сам мог объяснить, чему он, собственно, радуется.

Илонка была в кремово-желтой мини-юбочке и голубой батистовой блузке с коротким рукавом. Взгляд у девушки был мрачный, что, как ни странно, делало еще более неотразимым ее красивое лицо.

— Я отниму у вас всего несколько минут, — с плохо скрываемым беспокойством сказала она и оглянулась на дверь кафе.

— Вы кого-нибудь ждете? — спросил Фельмери.

— Нет, никого. Только с вами хотела поговорить.

Белокурая официантка поставила на стол кофе, заговорщически улыбаясь лейтенанту. Но, когда она неторопливо двинулась дальше, Илонка остановила ее:

— Погоди, Эви, я сразу же и рассчитаюсь.

Фельмери положил руку на локоть Илонки.

— Если позволите, это сделаю я. Сколько с меня, девушка?

Фельмери расплатился, а когда официантка ушла, спросил:

— Что случилось, Илонка?

Девушка задумчиво помешивала ложечкой кофе, казалось, она не отваживалась поднять на лейтенанта взгляд.

— Очень хотелось бы, чтобы вы поверили моим словам, — наконец сказала она.

— Я верю.

— Казмер не убивал Меннеля, поверьте!

— А кто же?

— Не знаю.

— Вы любите Казмера?

— Да. — Она подняла на лейтенанта глаза, полные слез. — Да, но об этом никто не знает. Даже тетя Лиза. Только мой дедушка. И теперь еще вы. Мы любим друг друга, и я принадлежу ему. Я ведь могу вам довериться?

— Вполне, — просто сказал Фельмери. — Вы уже давно встречаетесь?

— С прошлого лета. — Она смахнула слезинки с глаз. — Но я хочу вам сказать… В тот вечер… Ну, словом, накануне смерти Меннеля я его встретила, этого немца. Совершенно случайно. Я ждала Казмера. Казмер предложил мне после ужина поехать на машине в Веспрем. Дома он сказал, что едет в Будапешт. А в Веспреме живет один его приятель. Врач. Обычно мы у него на квартире и встречались. Но я сказала Казмеру, что поеду с ним только в том случае, если мы сначала зайдем к его матери и он объявит ей, что любит меня и хочет на мне жениться. Казмер возражал, говорил, что не может этого сделать, что так мы только все испортим… Стал уверять, что еще до своего отъезда он расскажет матери обо всем… Тогда я сказала, что подождем и с поездкой в Веспрем. Мы поссорились. Он назвал меня шантажисткой и сказал, что я только потому сошлась с ним, чтобы потом навязать себя ему в жены. Я понимала, что он выпил лишнего и несет околесицу, но все равно его слова были для меня оскорбительны, и я тоже не осталась в долгу. Не помню уж всего, что я ему тогда наговорила, знаю только, что сказала: «Если я захочу стать шлюхой, то заведу себе кого-нибудь побогаче. И с меня хватит. Я доказала свою любовь, а ты целый год только и пичкаешь меня одними обещаниями». Казмер в ответ начал попрекать меня моей поездкой в Польшу. Дескать, там у меня был кто-то. «Ну, с меня довольно!» — вскипела я, встала и ушла. Побежала к озеру, на причал. Он за мной. Кричал мне вслед, чтоб я остановилась. Но я не слушала. Мне действительно все это уже надоело. И тут на лодочной пристани я вдруг встретила Меннеля, он садился в свой «мерседес». Этот хлыщ с одного взгляда понял, что у меня что-то стряслось, и сочувственно спросил: «Что с вами?» А я, как дурочка, разревелась. Я понимала, что Казмер все это видит: и причал и набережная были хорошо освещены. И, зная это, я готова была даже без приглашения сама сесть в машину Меннеля. Назло Казмеру! Меннель спросил: куда? Я сказала, что мне все равно. Поехали в Шиофок. По дороге мы почти не разговаривали. Немец мчался как угорелый. А я была в страшном расстройстве! Мне казалось, что Казмер обманул меня, обольстил и бросил. Чего ж мне теперь заботиться о чести, о порядочности? Мы остановились у какого-то ночного бара. Там мы пили и танцевали. Уже далеко за полночь поехали обратно в Эмед. Я много выпила и была пьяна. Правда, помню я почти все хорошо. Меннель уже не мчался, ехал не спеша, спокойно. В одном пустынном месте остановил машину, начал обнимать меня, целовать. Я не сопротивлялась. Но когда он стал настойчивее, я наотрез отказалась, заявив, что любовь в машине не признаю. Он понял, что ничего не добьется, и мы поехали дальше. По дороге, где-то в Фюреде, мы еще раз остановились. Меннель вышел из машины, сказав, что вернется через несколько минут и чтобы я не боялась…

— Вы помните это место? — быстро спросил Фельмери.

— Я уж и сама ломала потом над этим голову, — призналась девушка. — Кажется мне, что это было неподалеку от кардиологического санатория. Но я не уверена. Я была очень усталой и хотела спать. Меннель ушел, а я, чтобы не заснуть, включила радио и стала слушать музыку. Но все равно задремала.

— Вы не видели, в какую сторону пошел Меннель?

— К какому-то дому. Но в общем-то, было темно, да и не смотрела я за ним. Потом я пробовала воскресить в памяти, представить себе мысленно то место. Я точно запомнила, что улица слегка поднималась в гору и где-то вдали горел красный свет. Может, это был подфарник машины. Может, строители обозначили красной лампочкой какую-нибудь яму. Я потому хорошо это помню, что тогда подумала: не повесить ли мне теперь у себя дома над окном тоже красный фонарь?..

Потом вернулся Меннель, не знаю уж, через сколько минут. Сказал, что все о'кей и можно ехать. И словно совсем уже протрезвел. Вел себя вполне прилично, говорил, что ему поскорее нужно лечь спать, так как рано утром у него важное деловое свидание.

— Больше он ничего не говорил?

— Об этом — нет.

— О чем же вы еще говорили?

— О Кязмере. Он сам начал. — Илонка уже успокоилась, миновав самое трудное в своем рассказе. Пальцы у нее не дрожали, ложечка не стучала о чашку. Взгляд был ясный и рассудительный. — Я попробую вспомнить поточнее. Он сожалел о том, что произошло между ними днем на пляже, говорил, что высокого мнения о Казмере, хотел бы даже подружиться с ним, и досадовал, что потерял над собой контроль. «Но, — уверял он, — вы одна тому причиной. В вас есть что-то особенное, что мгновенно зажигает мужчину».

«Странно, — думал Фельмери, слушая рассказ Илонки Худак. — Сколько здесь противоречий! Меннель уважает Казмера, хочет подружиться с ним, но при первой же возможности начинает дразнить, провоцировать его на скандал. Затем, сожалея о случившемся, на глазах Казмера увозит Илонку, спаивает ее, пытается чуть ли не овладеть ею, но, вернувшись в машину после отлучки в Фюреде, снова становится джентльменом и превозносит Казмера, хотя только что хотел соблазнить его возлюбленную. И Илонка тоже хороша!»

— …Меннель попросил меня помирить его с Казмером и объяснить, что приехал он сюда с добрыми намерениями, по-хорошему хотел бы и уехать отсюда. Поэтому он предложил на следующий день втроем пообедать в ресторане гостиницы. А у меня попросил прощения за глупое поведение ночью и без конца благодарил за то, что я «не потеряла головы в критический момент». — Илонка криво усмехнулась. — Ничего себе «не потеряла головы», вела себя, как последняя шлюха.

— Вы же только что сказали, что между вами ничего не было.

— Сказала. Конечно, сказала. И всегда буду так говорить. Потому что хочу верить, что действительно ничего не было. Хотя, по правде говоря, я и сама не знаю. Не помню — ведь я же была очень пьяна. Меня до сих пор мутит, стоит мне только вспомнить себя в ту ночь… Меннель до дому меня не довез. Я не хотела, чтобы в поселке нас с ним видели вместе. Уже начинало светать. На перекрестке шоссе и окружной автострады я вышла из машины. Пообещала, что в полдень мы снова встретимся. Вернулась домой. Дедушки не было.

— Но ведь…

— Я соврала, когда меня спрашивали. Сказала, будто дед был дома и отхлестал меня по щекам. Я упросила его подтвердить это, если спросит следователь. И в саду я увидела не дедушку, а Казмера. Он сидел там всю ночь, меня дожидался. Он был ужасен. Ни слова не говоря, подошел ко мне и надавал мне пощечин. А я, я… даже не защищалась. Понимала, что он прав, что такое обращение я вполне заслужила. Потом я заперлась в ванной и оттирала себя мочалкой чуть не до крови, словно только что окунулась с головой в выгребную яму. Когда, немного успокоившись, я снова встретилась с Казмером, он спросил меня, где я была. Я рассказала ему все, кроме того, конечно, что произошло в машине.

— И он поверил?

— Не знаю. Наверное, поверил, потому что даже прощения просил. Заверял, что любит, и снова умолял потерпеть еще немного, подождать. Ушел он от нас часов в семь утра — через заднюю калитку. Я спросила его: куда? Он ответил, что пойдет за машиной — она стояла у него внизу, возле площадки для гольфа, — и что домой вернется чуть позже, так как сказал матери, что уедет в Будапешт. Это он специально мне напомнил, чтобы я как-нибудь случайно не проговорилась.

Фельмери взглянул на девушку. В глазах Илонки он прочел мольбу, просьбу верить ей, верить тому, что она говорит правду и что это не Казмер убил Меннеля.

— Вы сказали Казмеру и про то, что у Меннеля утром какое-то свидание? — спросил лейтенант.

— Да. И что он пригласил нас, меня и Казмера, пообедать с ним.

— Казмер согласился?

— Нет. Он сказал, что видеть не хочет его противной рожи.

— Понятно. А зачем вы все это рассказали мне?

— Должна же я была кому-то это рассказать? Мы с вами почти ровесники, и вы скорее поймете мое душевное состояние, чем, скажем, дядя Шалго. Или ваш шеф. Как я хотела бы, чтобы вам удалось поймать убийцу. Тогда у полковника отпали бы всякие подозрения в отношении Казмера.

— А если все-таки Казмер убил Меннеля? Вы сказали, что от вас он ушел около семи. Где же он был до десяти часов? Почему он умалчивает об этом?

Илонка устремила взор в пространство.

— Не знаю, — сказала она тихо. — Насчет Будапешта он потому соврал, что не хотел, чтобы мать…

— Узнала правду!

— Наверное, — вставая, сказала Илонка. — Мне нужно идти… Я могу быть уверена в вас?

Фельмери кивнул головой. Настроение у него испортилось. По существу, он угодил в ловушку: узнал столько интересных обстоятельств дела, но совершил неосмотрительный шаг, дав Илонке слово молчать. Не говорить о них даже начальнику. А имеет ли он на это право? Наверное, нет. Нельзя было давать ей такого обещания!

Подняв голову, он увидел входящего в кафе Шалго. Удивительно ловко лавируя между столиками, тот направился к нему.

— Кара ищет вас повсюду, — негромко сказал Шалго. — Куда вы запропастились?

— Шеф просил передать мне что-нибудь?

— Вам велено быть в десять часов в ресторане, — ответил Шалго. — Он желает с вами отужинать. Надеюсь, на вечер у вас больше не назначено никаких «деловых встреч»?

— Увы, я невезучий. Да и с кем?

Толстяк подмигнул лейтенанту и сказал доверительным тоном:

— Ну, скажем, с Илонкой? Как мне показалось, кое-кого весьма поглотила беседа с нею. Премиленькое существо. Не правда ли?

— Правда. Но только я не в ее вкусе.

— Она сказала?

— Да. Считает меня «охотником за черепами». И работа моя ей не нравится. — Фельмери бросил взгляд на часы. — Вы тоже приглашены на ужин?

— Нет, молодой человек. Я сегодня ужинаю в другом обществе.

Со стороны бара до них донесся громкий мужской смех. Шалго повернулся и долго разглядывал смеющихся. Это были высокий плечистый черноволосый мужчина и рыжий коротышка с фотоаппаратом. Сейчас они затеяли шутливый разговор с белокурой Эвочкой и официантом. Но вот Эва подхватила поднос и подошла к столику Фельмери.

— Кто эти бравые молодцы? — негромко спросил у нее Шалго.

— Журналисты, — ставя на стол рюмку коньяку, ответила официантка. — Сегодня прибыли из Вены.

— Остановились в отеле?

— Не думаю. Янчи познакомил их с дядей Рустемом, и тот или уже достал, или обещал достать им комнату. А меня они прямо замучили расспросами. Убийством тем интересуются.

По тому, как у старого детектива по лбу вдруг побежали морщины, отчего лицо его стало сразу сосредоточенным, Фельмери понял, что ему не понравилось усердие рыжего официанта Янчи.

— Спасибо, доченька, — поблагодарил Шалго, рассчитался за коньяк, потом сказал девушке: — Кланяйся от меня отцу.

Не успела блондинка упорхнуть, как у стола появился медноволосый Янчи с двумя стаканами виски.

— Вы заказывали, молодой человек? — спросил Шалго у лейтенанта.

Фельмери покачал головой и с недоумением посмотрел на фамильярно осклабившегося официанта. У Янчи было бледное, нездоровое лицо с ввалившимися щеками.

— Это вам посылают те два господина, что сидят у бара, — пояснил Янчи.

— Кому «вам»? — Взгляд Шалго вдруг сделался на редкость цепким и колючим.

— Ну, вам. Сказали, венские журналисты желают, мол, угостить господ следователей. Они знают, что вы тут разматываете то мокрое дело. Классные парни. Можно поставить?

— Можно. Только не сюда, — сказал Шалго. — А туда, откуда принес.

— С чего это вы так? — удивился официант. — Они же с добром к вам!

— Давай, милый, давай! И побыстрее. Пока пинка не заработал.

Покраснев от обиды как рак, рыжеволосый гонец метнул полный презрения взгляд на Шалго и, видно, что-то хотел сказать в ответ, но передумал и молча удалился. Там, у бара он что-то сердито выкрикнул черноволосому здоровяку, тот посовещался немного со своим другом-коротышкой и, глуповато ухмыляясь и покачивая головой, сам двинулся в путь, к столику Шалго и Фельмери.

Разумеется, никто из остальных посетителей кафе ничего не заметил, к тому же в таком шуме трудно было расслышать хоть слово из разговора Шалго с официантом.

Плечистый мужчина еще издали начал учтиво кланяться, а подойдя поближе, заговорил:

— Verzeihen Sie, mein Name ist Walter Herzeg. Ich bin der Vertreter von Reuter, aus Wien. Darf ich Ihnen, Herr Professor Salgo, meinen Freund, Rudi Jellinek vorstellen?[2]

— Bitte, womit kann ich dienen?[3]

— Можно нам присесть на минутку к вашему столу? — продолжал по-немецки черноволосый. Фельмери пришлось напрячь слух, чтобы понять Вальтера Герцега, говорившего на венском диалекте. Шалго кивнул и отодвинулся вместе со стулом чуть в сторону, давая место незваным гостям. — Произошло досадное недоразумение, — тараторил Герцег. — Мы попросили официанта узнать, можем ли пригласить вас выпить с нами по стаканчику. А он не понял нас и поперся с этими дурацкими стаканами сюда. Разделяю ваше возмущение, профессор! Еще раз извините нас, пожалуйста. Вы нас прощаете, профессор?

— Хорошо, — кивнул Шалго. — Угодно еще что-нибудь?

— Насколько нам известно, вы руководите следствием по делу об убийстве господина Меннеля. Нам хотелось бы задать вам с связи с этим несколько вопросов.

— Вы ошибаетесь. Руководит следствием товарищ лейтенант. Я же только помогаю ему.

— Да, но нас информировали, что…

— Вы пользуетесь ненадежными источниками, господа. А вообще, я каждую среду устраиваю пресс-конференции. В двенадцать часов. Сегодня же воскресенье. — Шалго поднялся из-за стола. — Извините, господа. — Заметив, что Руди Еллинек взялся за фотоаппарат, Шалго с улыбкой посоветовал: — На вашем месте я бы воздержался…

Еллинек удивленно посмотрел на него.

— Я — военный объект, — пояснил Шалго. — У вас могут быть осложнения с властями. Прощайте, господа.

Он повернулся и, тяжело ступая, медленно пошел к выходу.

8

Оскар Шалго ужинал в этот вечер в ресторане в обществе Тибора Сюча. Музыканты — все в синих шелковых жилетах с множеством блестящих побрякушек — старались изо всех сил, желая повергнуть гостей в изумление виртуозным исполнением венгерских народных мелодий.

— Скажите, Тибор, вы не станете возражать, если я буду так, запросто, обращаться к вам? — спросил Шалго, пристально всматриваясь в лицо своего собеседника. — Как вы себе представляете свое будущее? — продолжал Шалго. — Почему я вас об этом спрашиваю? Потому что хорошее у вас было в свое время призвание! Вы, молодой человек, были врачом. Исцеляли людей! Не могу поверить, чтобы вы навсегда отвернулись от своего призвания!..

— Говорите, будущее? — переспросил Сюч. Достав из мельхиорового стаканчика деревянную зубочистку, он принялся машинально ковырять ею цветастую скатерть. — Когда-то я играл в эту занятную игру — загадывать будущее. Как в кубики. С утра до вечера только и слышал: «Учись, сынок, учись. Теперь будущее в наших руках». Все тогда так говорили. И мой старик тоже. Он у меня аптекарем был, а в свое время врачом мечтал стать. Не его вина, что до врача он так и не дошел. На аптекаре остановился. Наверняка думал: «Ничего, зато мой сын далеко пойдет». Господи, если бы вам сейчас рассказать, как бился отец за эту свою мечту! Никогда не занимался он политикой, а тут решил вступить в коммунистическую партию. Не побоялся! Хотя и знал, что проклянут его за это родные братья и сестры. Для чего вступал? Только ради того, чтобы мне с моим мелкобуржуазным происхождением не было препон для поступления в институт. Партия, конечно, от его членства мало что выиграла. Но и отцу не пришлось краснеть перед партией после разгрома мятежа в пятьдесят шестом. Он, не в пример иным нынешним краснобаям, не порвал и не сжег свой партбилет. А между прочим, в то время я, его родной сынок, сидел за решеткой!..

— А в самом деле, почему вы не сбежали за границу во время мятежа?

— Мог. Вполне. Но скажи я вам — не поверите!

— Отчего же? Может, и поверю.

— Из-за отца. — Зубочистка продолжала выписывать на скатерти какие-то незримые письмена, а на морщинистом лице Тибора застыла горестная улыбка. — Мятежники выпустили из тюрем всех уголовников. В том числе и меня. Сказали: «Благодари нас, дружок, вот тебе оружие, давай вставай на баррикаду». А я — нет! Я пошел домой. Отец мне твердил: «Не забудь, что ты преступник, но мы не контрреволюционеры. Никакого отношения к этой заварухе не имеем!» Ну, когда мятеж подавили, спрашиваю я у отца: «Что мне теперь делать? Ведь мне еще четыре с половиной года осталось отсидеть! И даже после отбытия наказания еще целых три года я не смогу работать врачом. А граница пока еще открыта…» «Верно, — говорит отец, — если не хочешь больше увидеть меня в живых, беги». И я остался.

— Вы так говорите, Тибор, словно хлебнули натощак стаканчик настойки горькой полыни, — сказал Шалго. — Конечно, от жизни вам досталось вдоволь и пинков и ударов…

— Не утешайте. Нет нужды. Сыт по горло. К тому же я не жалуюсь. Больших амбиций у меня нет. Желаний, грез — тоже. У меня есть работа, есть квартира, машина! Есть любовница. И не хочу я помощи ни от кого! Не хочу, чтобы меня «понимали» или жалели. Что имею, то мое. И еще одно: не хочу, чтобы за меня платили в ресторане.

«Н-да, — думал Шалго, — этот Тибор орешек потверже, чем я предполагал. И пессимизм его, может быть, и истинный, а может, только пыль одна, для маскировки мыслей и намерений. Если так, то у него это ловко получается».

— Я понимаю, — начал было Шалго, но Тибор махнул небрежно рукой.

— Не нужно. Не прошу ничьего понимания. Лучше давайте начистоту — чего вы от меня хотите?

Шалго как-то странно усмехнулся:

— Я хотел бы попросить вас о помощи. Но после всего того, что услышал, смешно было бы об этом и заговаривать.

— Что вы имели в виду? — спросил Сюч, и в его глубоко запрятанных глазах блеснуло любопытство. Он подлил в бокалы вина. — Так что же?

— За годы тюрьмы вам довелось узнать многих. И хорошо узнать, что представляет собою преступник. Так вот, Виктор Меннель тоже был преступником. Это точно. В Венгрию он приехал не только затем, чтобы делать бизнес. В основном чтобы установить связь с агентурой.

— С агентурой? — удивленно переспросил Сюч. — С какой еще агентурой?

— Виктор Меннель был разведчиком, шпионом.

— Перестаньте шутить. У вас все получается, как в детективном романе.

— Возможно. Но то, что я сказал, — установленный факт. И государственная тайна, естественно. Знаю, что вас об этом не надо предупреждать. Просто я напомнил на всякий случай. В тюрьме вам, вероятно, доводилось встречать и осужденных за шпионаж.

— Доводилось. Довольно жалкие людишки.

— Виктор Меннель был не из жалких. Мы ищем сейчас не только убийцу Меннеля, но и его агентов. В этом вы и могли бы нам помочь. Впрочем, теперь я вижу, что моя просьба смешна.

— Понятно. А если я соглашусь, что вы ответите мне на это?

— Что ваше решение противоречит логике и психологически необъяснимо. Почему бы вы вдруг стали нам помогать?

— Да уж, конечно, не потому, что я в восторге от вас, — после долгого молчания ответил Сюч. — И не потому, что грудь мою распирают чувства социалистического патриотизма. Но логические и психологические основания для этого есть. Если то, что вы сказали о Меннеле, — правда, то верно и то, о чем вы не сказали.

— Не понимаю, что именно?

— Если Меннель был шпионом, значит, все, кто был с ним связан, могут отныне тоже подозреваться в шпионаже. Без, Геза Салаи и ваш покорный слуга. А это, мягко выражаясь, неприятно. Один тип в тюрьме — не помню уж, чей он там был шпион, — сказал мне как-то: «Самое неприятное в таких делах, что за человеком потом всю жизнь следят». Так вот, я не желаю, чтобы за мной следили. Иначе говоря, не хочу числиться подозреваемым в шпионаже. Что же мне остается в таком случае делать? Принять ваше предложение, поскольку я хочу жить спокойно.

— Одним словом, вы согласны нам помочь?

Тибор Сюч выпил одним духом бокал вина и налил еще.

— Вы, старина, опасный хищник, — откровенно сказал он. — И вы-знали, как загнать меня в угол. Так что бросьте разыгрывать доброго дедушку, угощающего деток конфетками. Говорите со мной напрямик, как со взрослым человеком. Не считайте меня деревенским простофилей.

«Это уж точно! — подумал Шалго, закуривая новую сигару, — к ним тебя никак не отнесешь».

Прошло еще два дня, и полковник Кара вынужден был признать, что следствие нисколько не продвинулось вперед. Все, что заслуживало внимания, было внимательно изучено, проанализировано, но никакого ощутимого результата это не дало, появились только новые, противоречивые версии. Областная прокуратура продлила на семьдесят два часа санкцию на содержание Гезы Салаи под арестом. Инженера еще в воскресенье отправили в Веспрем, но и там на всех допросах он повторял одно и то же: да, в прошлом году в Ливорно он познакомился с Виктором Меннелем, но ничего не знал о его шпионской деятельности. Попытки «поймать» инженера на противоречиях оказались безуспешными, так как Салаи, в общем-то, рассказывал одно и то же, не считая незначительных отклонений, которые как раз убеждали в том, что он не повторял заранее заученную версию. Показания Беаты тоже в основном совпадали с тем, что говорил ее жених. Салаи же признал, что встречался с Меннелем, намеревался его убить, но девятнадцатого вечером, возвратившись с прогулки по набережной, он «хватил лишнего» в баре и рано заснул; наутро же ему сказали, что Меннеля уже нет в живых. Беата, узнав, что ее жениха арестовали, сначала как-то Сникла, растерялась, однако вскоре взяла себя в руки и заявила, что Салаи больше ей не жених, правда, не потому, что он арестован, а потому, что она любит Тибора. И добавила, что хотя многое и говорит против Салаи, но инженер неповинен в убийстве. Она готова дать голову на отсечение. Эта убежденность Беаты Кюрти навела Шалго на мысль, что она знает о Салаи что-то такое, что наверняка доказало бы его алиби, хотя он и собирался убить Меннеля. Но что именно она знает?

Беата заявила, что после всего происшедшего они с Тибором остаются в Эмеде, несмотря на то, что им уже разрешили ехать куда угодно. Впрочем, майор Балинт не был согласен с таким решением полковника Кары и на всякий случай приказал своим работникам держать Беату и Тибора под наблюдением. И хотя эта мера пока не давала никаких результатов, Балинт упорно стоял на своем: Шалго заблуждается, считая Беату и Тибора не причастными к преступлению.

Полковника Кару настораживало дерзкое, даже циничное поведение Казмера, и в то же время он заметил, что порой молодой инженер впадал в непонятную нервозность. Полковник не верил, что в то время, когда было совершено убийство, Казмер, по его словам, находился в пути между Будапештом и Эмедом. Связавшись с Домбаи, Кара попросил его поговорить с Кальманом Борши. Ученый наверняка знает Казмера Табори и, может быть, расскажет о нем что-нибудь важное. Борши хорошо отозвался о Казмере, сказал, что тот подает надежды стать настоящим ученым, и добавил, что считает подозрения полковника Кары необоснованными.

А вот Фельмери чувствовал себя хуже всех: ведь он дал Илонке обещание молчать. «А разве я имею право молчать в таком важном деле? — думал он. — Получается, что я укрываю преступника…» Но тут перед ним возникало полное отчаяния лицо девушки, и ему начинало казаться, что он слышит ее слова: «Я верю вам и надеюсь, что вы не станете злоупотреблять моей искренностью…» И Фельмери видел для себя один только выход: как можно скорее найти убийцу. Снова и снова перебирая в памяти события, он вдруг пришел к выводу, что в показаниях допрашиваемых есть большие несоответствия. Как могло, например, случиться, что девятнадцатого июля вечером никто не видел Илонку и Казмера в ресторане, хотя девушка утверждает, что они там ужинали и там же за ужином поссорились, после чего она выбежала из ресторана и у мола случайно встретилась с Меннелем. Если это так, то Илонку и машину Меннеля должен был бы увидеть Салаи. И самое главное: куда направился Казмер из сада Худаков утром двадцатого июля?.. На эти вопросы лейтенант, как ни старался, не мог получить ответа. А Хубер! За ним ведется постоянное наблюдение, но пока ничего подозрительного не замечено. Известно, что он не выполнил указания Брауна и не вернулся в ФРГ, что подписание протоколов и соглашения по различным причинам затягивается. Хубер рано утром выходит на берег, проплывает несколько сот метров, потом загорает на пляже и не спеша часам к десяти возвращается в гостиницу; по дороге он покупает газеты, завтракает в ресторане, а потом запирается у себя в комнате. В понедельник он выезжал в Балатонфюред, но там ни с кем не встречался…

И пожалуй, один только Оскар Шалго оставался спокойным. Но он своих соображений вслух не высказывал. Да полковник Кара и не расспрашивал его, зная по опыту: раз Шалго молчит, значит, он ломает голову над решением какой-то загадки. Иногда, впрочем, старик исчезал куда-то на несколько часов.

В среду утром, когда Шалго зашел на почту узнать, нет ли на его имя письма, Гизи передала ему конверт, щедро оклеенный марками. Шалго поблагодарил, напялил на голову соломенную шляпу и вышел из здания почты. Около автобусной остановки он заметил в тенистом сквере пустующую скамейку. Усевшись поудобнее, он закурил сигару и с явным нетерпением вскрыл конверт. Однако едва он пробежал глазами напечатанное на машинке письмо, на лице у него появилось выражение разочарования.

Друг Лизы, один из польских членов Общества по розыску скрывающихся военных преступников и фашистов, сообщал ему, что Вальтер Герцег и Руди Еллинек — корреспонденты венского отделения телеграфного агентства Рейтер. В настоящее время оба находятся в Венгрии. В картотеке общества ни тот, ни другой не значатся. «Что же, неудача», — проворчал Шалго себе под нос и сунул письмо в карман. Он ожидал чего-то большего. Все это утро Шалго был прескверно настроен. Дома Лиза тоже сказала, что ничего примечательного не произошло, у Табори все тихо, Бланка неважно себя чувствует и явно избегает с ней встречи, сам же Табори сидит в кабинете и работает над своей книгой.

Шалго сел в кресло на террасе, начал было просматривать газеты; но уже несколько минут спустя задремал.

Около полудня из Веспрема вернулись полковник Кара и майор Балинт. Они подсели к проснувшемуся Шалго. Балинт сходил на кухню за вином и наполнил стаканы.

— Холодное, — проговорил Кара, вытирая платком пот с лица. — А что слышно о нашем друге Хубере? — спросил он Балинта.

— Сотрудники наблюдения неослабно следят за ним, — ответил майор. — В восемь часов десять минут он выехал в Фюред, но и на этот раз ни с кем не встречался.

— Потому что догадывается, что за ним следят, — равнодушно заметил Шалго.

— За ним ведут наблюдение умелые ребята, — возразил Балинт и разбавил остаток вина в стакане содовой водой.

— Такие же умелые, что следят и за мной? — спросил Шалго. — Или, может быть, за мной наблюдают менее ловкие и опытные твои работники?

Балинт смущенно посмотрел на Шалго.

— За тобой? — удивленно переспросил Кара. — А когда следили за тобой люди Балинта?

— Вчера, — ответил старик и стал массировать больную ногу.

— Вчера, насколько мне известно, ты был в Балатонфюреде.

— Тебе это точно известно. А вот Миклоша, по-видимому, мучает любопытство: чего ради я так часто езжу в Фюред.

— Нет, папаша, они не за вами следят, — сказал Балинт. — Просто порою ваши пути случайно скрещиваются. Мы, например, ведем наблюдение за Тибором Сючем. Но мы не виноваты, что Сюч имел встречу с Оскаром Шалго в вестибюле фюредской гостиницы…

— В этом вы не виноваты, верно. А вот то, что я их заметил, самых опытных твоих людей, — тут уж вы виноваты! Ты, Эрне, тоже наверняка заметил бы молодца лет под тридцать, если бы он попытался вести себя как школьник. Тибор чуть со смеху не помер, глядя на него.

— А вы, папаша, снова задираетесь. Сказали бы лучше, что у вас за дела появились с Тибором, — недовольно заметил Балинт.

— Я опишу все это в своих мемуарах, — смеясь, ответил Шалго. — И если интересуетесь, спешите оформить на них подписку. Принимается в любой книжной лавке.

— А правда, Оскар, какого дьявола тебя понесло вчера в Фюред? Да еще под вечер? — спросил Кара.

— Потому что и Хубер туда поехал, — ответил Шалго и тотчас же понял, что проговорился.

— Хубер? Вчера? Вечером?! — удивленно воскликнул майор Балинт. — Он весь вечер отдыхал у себя в комнате.

— А вот по наблюдению Лизы он вечером куда-то выезжал, скорее всего в Фюред. Должен сказать, что пока еще я больше верю проницательности Лизы. И действительно, я обнаружил Хубера в Балатонфюреде… Правда, могу вас успокоить: он ни с кем не встречался. Был на кладбище. Около одной могилы задержался особенно долго…

В дверях показалась Лиза.

— Друзья, обед готов! — весело воскликнула она.

Кара сердито посмотрел на Балинта.

— Товарищ майор, — начал он официальным тоном, — мне это не нравится. Расследованием руковожу я. Если мы о чем-то уславливаемся, то потрудитесь уж выполнять это. А если вы почему-либо все же отклоняетесь от нашего плана, то хотя бы докладывайте. Вы ведь не частный детектив. Вы меня поняли?

— Понял, товарищ полковник.

Балинт обедал вместе с ними. Настроение у него было испорчено. Как видно, он недостаточно еще знал Шалго, а поэтому посчитал, что тот умышленно подстроил ему неприятность и выговор от Кары. И Балинт решил при случае высказать без обиняков это старику. За столом они почти не разговаривали.

— Господи! — воскликнула вдруг Лиза. — Чуть было не забыла: звонила Ласточка и просила срочно передать тебе, Миклош, что у развалин, в Старом парке, Хубер бесследно исчез. Они обыскали все окрестности, но не нашли его. Бригада наблюдения вернулась в гостиницу и ожидает указаний… Какая же я, право, забывчивая!

— Черт бы их побрал! — выругался Балинт и встал. — Они получат от меня «указания»! Я им задам! — Лицо Балинта пылало от гнева. Ему было стыдно перед полковником.

— Сядь, Миклош, и не кипятись, — спокойно и почти ласково проговорил Шалго. — Поешь спокойно. Вполне возможно, что в Старом парке он применил один из приемов, чтобы уйти от них. Хотя я уверен, что они сделали все… И вообще в Эмеде, в этом лабиринте улочек и переулков, кого угодно можно потерять. А чтобы ты окончательно успокоился, скажу: Хубер не был вчера в Фюреде. Я просто хотел тебя разыграть.

— И не расстраивайся, пожалуйста, — сказал Кара, — переходя на «ты». Взяв с блюда кусок мяса, он положил его себе на тарелку и отрезал небольшой ломтик. — Напрасно нервничаешь. Тебе хочется любой ценой добиться результатов, но ты забываешь, что мы имеем дело не с заурядным убийством. Тем более что нам нужно не только найти убийцу, но прежде всего установить агентурные связи Меннеля да еще попытаться найти драгоценности. Главное, чего нам следует остерегаться, — это поспешных шагов… Ты вот, например, предложил арестовать Гезу Салаи. Мы сделали это. А какой толк? Салаи признался, что у него было намерение убить Меннеля. Только и всего. По-моему, это была наша грубая ошибка. Ведь так можно взять под стражу и Казмера Табори — у него тоже нет алиби. А зачем? Нет, мы пока не станем этого делать. Изучать его мы будем. Домбаи уже второй день занят выяснением будапештских связей инженера Табори. Попутно он старается узнать, кто его родители…

Шалго бросил на своего друга удивленный взгляд:

— Вот как! Я даже не подозревал…

— А тебе вовсе и не следует всего знать, — шутливо заметил Кара. — Я вот, например, тоже хотел бы знать, откуда известно твоей дражайшей Лизе…

— Что вы там судачите обо мне? — крикнула Лиза из кухни, куда она только что вышла.

Кара подождал, пока хозяйка возвратится, и с хитрой улыбкой продолжал:

— …откуда твоей дражайшей Лизе стало вчера известно, что Хубер собирается в Балатонфюред?

Лиза поставила на стол поднос с кофейником и чашечками и бросила украдкой взгляд на Шалго. Заметив, как предостерегающе дрогнули его веки, она сказала:

— Я просто почувствовала это… Прошу, кофе, друзья. Кому сколько положить сахару?

Балинт, пересилив смущение, спросил:

— Но я хотел бы все-таки знать, где же находился Хубер: в своей комнате на вилле Табори или в Фюреде?

— Он был в Фюреде, — ответил Кара. — Только наш друг Шалго сентиментален и хочет тебя пощадить. И напрасно… Конечно, глупо, что твои наблюдатели остались с носом. Что ж… — Кара задумчиво помешивал ложечкой кофе. — Я не хочу выпускать из поля зрения и Казмера. Ведь мы знаем, что он ненавидел Меннеля.

— А скажи, Эрне, в детдоме сохранились какие-либо сведения о родителях Казмера? — спросил Шалго.

— Пока этого не удалось выяснить. В детдоме весь архив погиб во время войны. Сейчас товарищи пытаются разыскать тех, кто работал в те годы в приюте…

— А почему, собственно, это так важно? — спросила Лиза.

— Потому что наш Эрне любит все делать обстоятельно. К тому же он, мне кажется, на правильном пути, — пояснил Шалго.

— Убийцу Меннеля нужно искать среди тех, кто был с ним знаком. И я хочу знать об этих людях все. Разумеется, — повернулся Кара в Балинту, — я не собираюсь отбрасывать и твою новую версию. И не только потому, что она показалась мне интересной. Я считаю ее вполне вероятной.

— Версию, что убийца был иностранцем и успел улизнуть за кордон? — переспросил Балинт. — Но это не моя версия. Ее высказал Геза Салаи. Просто мне она тоже представляется заслуживающей внимания.

— Именно поэтому товарищи в Будапеште составляют по нашей просьбе список иностранцев, выехавших из Венгрии двадцатого июля и в последующие несколько дней, — продолжал Кара.

— Дьявольская работа! — заметил Шалго.

— Бесспорно. Но результаты могут вознаградить нас с лихвой.

В этот момент негромко скрипнула калитка, кто-то хотел осторожно прикрыть ее за собой. Лиза подошла к двери и распахнула ее.

— А-а, господин Хубер, здравствуйте! — проговорила она. — Очень любезно с вашей стороны, что вы навестили нас. — И она пошла навстречу гостю, подала ему руку и пригласила в дом. Хубер, вежливо пропустив Лизу вперед, вошел на террасу и поздоровался:

— Мое почтение, господа! Надеюсь, я не помешал вам?

— Ну что вы, милейший господин Хубер! — за всех ответил Шалго. — Садитесь, пожалуйста, располагайтесь поудобнее.

Балинт встал, уступая место Хуберу. Тот было запротестовал, но майор успокоил его:

— Садитесь, пожалуйста, господин Хубер! Я уже собирался уходить. — И, поклонившись всем, Балинт ушел.

— Позвольте вас угостить чем-нибудь? — спросил Шалго и тут же обратился к жене: — Лиза, дорогая, хлеб-соль уважаемому гостю, как заведено издревле.

— Может быть, господин Хубер не откажется от рюмки абрикосовой? Настоящая, домашняя! Попробуйте! Покойный господин Меннель, тот любил ее. После третьей рюмки он обычно уже запевал «Эрику».

— Виктор Меннель был человеком последовательным, — с улыбкой заметил Хубер. — Думаю, господа весьма удивились бы, если бы он вместо «Эрики» запел «Интернационал».

Лиза наполнила рюмки и, извинившись перед гостем, вышла в кухню. Мужчины выпили. Шалго спросил Хубера, как идут переговоры.

— Сегодня вечером подписываем соглашение. Впрочем, вам это, разумеется, известно, — ответил Хубер. — А как у вас, господин полковник, подвигается дело? Поговаривают, будто бы вы уже нескольких человек арестовали?

— Пустая болтовня, — возразил полковник Кара. — Мы стараемся не делать никаких поспешных шагов. Тем более что ряд обстоятельств для нас до сих пор не ясен… Например, откуда Меннель или, я сказал бы даже, фирма «Ганза» знали о плане расширения института, подготовленном профессором Табори? А я убежден, что вы располагали совершенно точными данными об условиях поставок, равно как и секретными сведениями о предложениях конкурирующих фирм. Для получения их «Ганзе» необходимо было вступить в контакт с профессором Табори, и я убежден, что Брауна и Шлайсига интересовала при этом не сама сделка, а профессор. Только почему?

— Вы это у меня спрашиваете, господин полковник?

— Сам у себя, — сказал Кара. — И как только найду ответ на все эти вопросы, можно будет считать загадку разгаданной.

Хубер положил руки на край стола и, откинувшись в кресле, посмотрел в упор на полковника Кару.

— Вы не найдете ответа на эти вопросы до тех пор, господин полковник, пока не перестанете дробить свои силы.

— Как прикажете вас понимать?

— Ну, хотя бы пока не перестанете убивать время, организуя слежку за мной. В принципе я понимаю вас. Вполне вероятно, что и я на вашем месте поступал бы так же. Боюсь только, что между тем агенты «Ганзы» уничтожат все улики и скроются. Вам, господин полковник, сейчас нужно выиграть состязание со временем. А время не ждет, оно мчится. Ведь если Меннель — или его доверенное лицо — не даст о себе знать в какой-то обусловленный срок, агенты «Ганзы» в соответствии с полученными указаниями уничтожат все компрометирующие их материалы… Как видите, я играю с открытыми картами…

— Только, — вставил реплику Шалго, — вы не все карты выложили на стол. А мы из деликатности не смеем достать их у вас из кармана.

— Итак, вы предлагаете мне открыть все карты? — улыбаясь, переспросил Хубер. — Иначе говоря, вы намерены следить за мною до тех пор, пока я не выложу их на стол сам?

— Мы этого не сказали.

— Но это следует из логики ваших слов и действий, — парировал Хубер. Он допил рюмку и закурил. — Вообще-то говоря, меня нимало не беспокоит, что вы ведете за мной слежку. Я готов даже считать ее вашей заботой о моей безопасности. А это действует успокаивающе. Вчера, когда я заметил, что за мною следят, мне показалось, что это были люди Брауна. Я струхнул и постарался поскорее скрыться от них в Старом парке среди древних развалин. Это мне удалось…

— Господин Хубер, думаю, что мы сумеем обеспечить вам безопасность, — сказал Кара.

— Господин полковник, сегодня вечером я передам вам список агентурной сети «Ганзы» в Венгрии. Я нашел этот закодированный список среди документов Меннеля. При нем есть перечень паролей, необходимых для установления связи с каждым из агентов. Надеюсь, мне удастся расшифровать его, но это потребует некоторого времени… Правда, взамен и я хотел бы попросить вас кое о чем.

— О чем же? — спросил Кара.

— Когда вы арестуете названных в списке агентов и таким образом убедитесь в том, что я честно выполнил свое обещание, мне хотелось бы получить венгерский дипломатический заграничный паспорт, гарантирующий мою безопасность и место на первый же самолет да Гаваны. Один из ваших сотрудников проводит меня до Праги и будет заботиться о моей безопасности, пока самолет не поднимется в воздух. Мне кажется, я предлагаю вполне корректные и приемлемые условия, — закончил Хубер.

Кара согласился с ним, спросив, однако:

— Вы действительно боитесь покушения?

В глазах Хубера, устремленных в пространство, мелькнул страх.

— Браун неглупый человек, — задумчиво проговорил он. — Вы ведь знаете, что он приказал мне вернуться домой. Я не выполнил его приказа. Если до этого он еще мог сомневаться относительно моих намерений, то теперь ему совершенно ясно, к чему я готовлюсь. Браун, господа, не любит шутить.

— Когда бы вы хотели уехать? — спросил Кара.

— Не знаю… Когда из Праги вылетает ближайший самолет?

— Я тоже не могу сейчас сказать этого, — заметил Кара.

«Не преступил ли я пределы своих полномочий? — озабоченно подумал он. — Может быть, не следовало так определенно обещать ему?..»

— Давайте договоримся так, — вслух сказал он. — Вы составляете список и передаете его господину Шалго или майору Балинту. Я же немедленно еду в Будапешт и там на месте согласую все эти вопросы. Нам нужно будет позаботиться не только о билете на самолет и дипломатическом паспорте для вас. Надо также заменить номерной знак вашей машины, транзитный талон и водительские права…

— Простите, — прервал его Хубер, — если ваш человек будет сопровождать меня до Праги, то, думаю, достаточно будет заменить только номер на машине. На границе он сам оформит все, что необходимо. А машину я так или иначе оставлю в Праге, и ваш человек сможет пригнать ее обратно. Вы, таким образом, останетесь в выгоде, — пошутил он. — Мне же важно иметь заграничный паспорт и билет на самолет.

— Вы правы, — согласился Кара. — Хорошо бы получить хотя бы одну вашу фотокарточку.

— К сожалению, у меня нет с собой ни одной, годной для паспорта. Но вы можете взять фотографию с моего заявления о выдаче визы.

— Верно. Так и сделаем.

— С кем я должен поддерживать связь во время вашего отсутствия?

— С моим другом, Шалго.

— Хорошо. — Хубер улыбнулся старику, потом снова обратился к полковнику Каре. — Я могу звонить ему по вашему прямому телефону?

— Разумеется.

На террасу вернулась Лиза. Она положила на стол два ключа.

— Это посылает вам Бланка, — сказала она Хуберу. — Ей необходимо было поехать в Балатонфюред, и она вернется домой только к вечеру. Она просит вас сегодня в виде исключения поужинать в ресторане.

Хубер взял ключи и не спеша убрал их в карман.

— А господин профессор не вернулся домой? — спросил он.

— Он звонил Бланке и сказал, что приедет только завтра утром… Так что, если вы не посчитаете это за назойливость, я буду рада пригласить вас к себе на ужин, — добавила Лиза.

— Охотно принимаю ваше приглашение, мадам, — сказал Хубер, вставая, — но, право, мне как-то неудобно…

— Что ж тут неудобного? Это приглашение от души.

Хубер поклонился.

— Мы ужинаем в восемь, — сказал Шалго.

— Надеюсь, к этому часу я завершу работу… Что ж, не будем терять времени. До свидания. — Хубер пожал руку полковнику Каре и удалился.

Фельмери уже устал, но он подумал, что если сейчас прервет допрос Гезы Салаи, то это будет серьезным упущением с его стороны. Их беседа затянулась на несколько часов, и в ходе ее лейтенанту показалось, что Салаи постепенно становится все более спокойным. Они переговорили о многом, выяснилось, что у них даже есть общие знакомые.

Время от времени Салаи надолго умолкал, словно припоминая, что еще рассказать лейтенанту. Потом заговорил о Беате. Салаи знал ее с детства. Беата, к сожалению, походила на свою мать, женщину весьма нестрогих правил и далеко не безупречного поведения. Впрочем, и муж ее, господин Кюрти, одного с ней поля ягода.

— У него есть любовница? — спросил Фельмери.

— Да, есть. Уже несколько лет. — В голосе инженера чувствовалась горечь. Он тяжело вздохнул и низко опустил голову. — Живем мы как в вонючей луже, — тихо проговорил Салаи. — Честное слово. — Он опять вздохнул, его руки, лежавшие на коленях, сжались в кулаки. — Знаете, кто любовница Кюрти? Моя мать. А хотите знать, сколько лет было Беате, когда она отдалась мне? Четырнадцать с небольшим. И кто толкнул ее ко мне в постель? Ее мать. Да-да, родная мать. А кто самый круглый идиот на земле? Я. Посмотрите на меня повнимательнее, потому что такую глупую скотину вы не увидите даже на Венгерской сельскохозяйственной выставке. За эти дни у меня было вдоволь времени обдумать свою жизнь. И пришел я к такому выводу, что невеста моя — самая настоящая уличная девка. А ведь я из-за нее человека хотел убить…

— Хотели?

Салаи поднял голову. Солнце светило ему прямо в лицо. Он прищурил глаза.

— Вот что, лейтенант, надоела мне эта ваша игра. Вам хочется поймать убийцу Меннеля. Это мне понятно. Одно мне непонятно: и чего я откровенничаю с вами? Ведь вы ни одному моему слову не верите. Так что пусть будет так, как вам хочется. Пишите: признаюсь, что я, Геза Салаи, убил Меннеля, этого альфонса. Пишите, пишите!.. Только не забудьте мне подсказать, где и каким образом, я это сделал. И дайте один день, чтобы я мог все это наизусть выучить. — Горькая усмешка пробежала по губам Салаи. — Но знайте, что Меннеля я не убивал и понятия не имел о том, что он шпион.

— А Беата знала?

— Беата?.. — Салаи махнул рукой. — Беате нужна была только постель этого Меннеля. И еще она хотела с его помощью пристроить к делу своего любовника… Гнусного мерзавца.

— И все же мне непонятно… — задумчиво произнес Фельмери. — В ваших показаниях много противоречий. Вот вы говорите, что Беата — уличная девка, что она изменяла вам с Меннелем. Мало того, два года она путается с Тибором Сючем. И тем не менее вы… как бы это сказать… держитесь за нее и даже были готовы жениться на ней. Не понимаю я вас!

— Вам и не понять этого. Потому что вы не были с ней близки, — тихо, явно стыдясь своих слов, ответил Салаи. — Были и у меня до нее женщины. Не могу пожаловаться… Но Без — она совсем другая. Она с ума может свести человека… Вам никогда не доводилось курить марихуану? Ну вот, а я пробовал. Так вот, Без посильнее марихуаны может одурманить человека…

Откровения Салаи вызвали у Фельмери брезгливость.

— Скажите, Салаи, в котором часу Меннель оставил вас на берегу Балатона?

— В десять часов.

— Вы уверены в этом?

— А может, еще и десяти не было.

— Куда пошел Меннель?

Салаи положил ногу на ногу и, попросив у лейтенанта сигарету, закурил. Некоторое время он молча смотрел на тлеющий огонек сигареты.

— Куда? А к своей машине, — наконец сказал он.

— Где она стояла?

— Если мне память не изменяет, где-то около пристани. Недалеко от мола.

— Вы пошли вслед за ним?

— До шоссе. Там я остановился, подумав, что бессмысленно преследовать его, потому что у пристани всегда много народу.

— И что было дальше?

Салаи вопросительно посмотрел на лейтенанта.

— Я не совсем понимаю, о чем вы спрашиваете?

— Выходит, Меннель исчез, растворился в ночи? Что вы видели еще?

— Что я видел? — снова переспросил Салаи.

Фельмери не понравилось, что Салаи опять начал переспрашивать, задавать ненужные вопросы, желая затянуть время. Интересно, пока они говорили о делах, не связанных с убийством, речь его лилась плавно и говорил он охотно, но стоило приблизиться к существу вопроса, как мышление инженера становилось каким-то замедленным, ему начинала отказывать память, он принимался повторять вопросы.

— Простите, лейтенант, у меня неважная память на события. Но сейчас, после вашего вопроса, мне начинает казаться, будто Меннель действительно с кем-то встретился.

— Уж не думаете ли вы, что я спрашиваю вас об этом из праздного любопытства? Этот «кто-то» мужчина или женщина?

— Женщина.

Фельмери распечатал пачку сигарет. Во рту он уже ощущал горечь от избытка никотина — ведь с утра он ничего не ел, а только курил в надежде таким образом заглушить голод. Но сейчас он вынужден был закурить, чтобы скрыть свое волнение.

— А ведь до сих пор вы умалчивали об этом, — сказал он. — Почему? — Фельмери вдруг почувствовал, что сейчас последует какой-то очень важный и неожиданный ответ. Но Салаи медлил. Сначала он потер ладонью подбородок, провел указательным пальцем по губе, точно предупреждал кого-то о молчании. И наконец после долгой-долгой паузы нехотя выдавил из себя:

— Затрудняюсь сказать… Не помню, чтобы вы спрашивали меня об этом раньше… По-моему, нет…

— Иначе говоря, вы сообщаете нам что-то лишь тогда, когда убеждаетесь, что это нам известно и, стало быть, вам бессмысленно скрывать дальше или отрицать. Не нравится мне такое поведение, Салаи… Разумеется, это ваше право — молчать. Но кому в конце концов это выгодно? Вы же не знаете, какие карты у меня на руках!

— Говорю совершенно честно, я забыл об этом. Но сейчас я вспомнил: то была девушка.

— Итак… — протянул Фельмери. — Кто же она?

Салаи глубоко вздохнул и, дотянувшись до стола, погасил окурок в пепельнице. Затем, скрестив руки на груди, откинулся на стуле. Все это тоже помогало затягивать время.

— Я ее не знаю. Она живет где-то в Балатонэмеде.

— Откуда вам это известно?

Салаи принялся рисовать носком ботинка невидимые узоры на ковре. Он явно избегал взгляда лейтенанта.

— Когда у меня была встреча с Меннелем в кафе гостиницы, эта девушка сидела за столиком у окна и кого-то ждала. Меннель поздоровался с ней и спросил меня, не знаком ли я с ней. Я ответил, что никогда прежде не видел ее. Тогда он посоветовал мне к ней присмотреться, потому что у него с ней роман. «Вот, — сказал он, — лишнее доказательство, что у меня с Беатой ничего нет». Я ответил, что не верю ему, что он это нарочно только что придумал. Тогда он рассказал мне какую-то путаную историю, в которой, разумеется, не было и грана правды. Будто бы он в тот день загорал вместе с этой девушкой на пляже, как вдруг появился какой-то парень, ее приятель, и закатил ей сцену ревности. Но он, Меннель, якобы как следует отчитал молокососа. «Терпеть не могу ревнивцев», — добавил он. И мне стало ясно, что это камешек в мой огород… — Салаи поднял голову, провел рукой по волосам. Лицо его выражало усталость. — А вечером эта девица и села в машину к Меннелю. Я узнал ее, когда она подходила к машине и на нее упал свет фар.

— Итак, у Меннеля было любовное свидание?

— А кто его знает. Не верю я его побасенкам. По-моему, они совершенно случайно встретились. Ведь Меннель от меня убегал. Если бы у него было заранее назначено свидание, он бы обязательно сказал мне об этом. Но мне думается, девушка та была с кем-то другим. Мне даже показалось, что кто-то кричал ей вслед, а через минуту я увидел какого-то высокого парня, он подбежал со стороны ресторана и действительно что-то кричал ей вдогонку.

— Вы бы узнали его сейчас?

— Не думаю. Шоссе было неосвещено, а когда я подошел к месту, где он стоял, его уже не было. Вернулся, наверное, в ресторан. Я тоже пошел в бар.

Фельмери закрыл окно.

— Сейчас вы пообедаете, после чего подробно напишете все, что мне рассказали.

Десять минут спустя и он с аппетитом ел, чему немало способствовало ощущение, что сегодня ему повезло — показания Салаи очень важны.

Показания Салаи решали и другую проблему: теперь Илонка сама поймет, что дальнейшее ее молчание бессмысленно и ей лучше рассказать обо всем, что произошло в ту ночь. Сейчас нужно бы еще выяснить, где находился Казмер Табори между семью и десятью часами утра.

Но поведение Гезы Салаи лейтенанту по-прежнему не нравилось. Его не оставляла мысль, что инженер знает об убийстве гораздо больше, чем рассказал до сих пор. Потом Фельмери задумался над тем, почему Казмера Табори никто не видел вечером девятнадцатого в ресторане, хотя он утверждает, что ужинал там с Илонкой?

Лейтенант Фельмери еще раз воскресил в памяти показания Салаи, донесения и рапорты оперативных работников. И тут же облегченно рассмеялся. «Ну и осел же я! — подумал он. — Ведем расследование, свидетелей допрашиваем. А допросить официально Казмера Табори мы до сих пор не догадались… В ресторане, в кафе мы расспрашивали официантов только об одном: когда и с кем был там Меннель. Но видели ли они девятнадцатого вечером Казмера Табори, мы почему-то забыли их спросить…»

Вальтер Герцег уже в течение нескольких минут наблюдал с веранды второго этажа виллы Майорошей за домом профессора Табори. Он сразу узнал Бланку, когда та вышла из дома.

С воскресенья Вальтер Герцег и Еллинек жили на этой вилле, снимая все три комнаты на втором этаже, разумеется, за такую сумму, перед которой не смог устоять владелец виллы, школьный учитель Майорош. Впрочем, не столько кругленькая сумма, выплаченная за неделю вперед, оказала на него магическое действие, сколько твердое обещание Герцега оказать помощь супругам Майорошам, собравшимся в конце лета в туристскую поездку по Западной Европе, и в частности по Австрии. Герцег дал учителю свою визитную карточку, и тот решил, что будет совсем неплохо, если, приехав в Вену, они с женой смогут встретить поддержку влиятельных в этой стране лиц.

Герцегу с Еллинеком вскоре стала известна вся подноготная ближайших соседей. Больше всего их почему-то интересовала семья Табори, что было, впрочем, вполне объяснимо, поскольку покойный господин Меннель останавливался именно у них. Корреспонденты изучили расположение виллы Табори, узнав попутно и о том, что у них в саду никогда не закрывается задняя калитка. Каждый день в семь утра профессор Табори выходит через эту калитку и направляется либо на рыбалку, либо на прогулку на яхте. Благодаря рассказам учителя и его супруги Герцег и Еллинек познакомились и с семьей Шалго. Продолжая наблюдать, Герцег заметил, как Хубер вышел из дома Шалго и через сад пошел к вилле Табори. Тогда он перевел бинокль на побережье, на сверкающую поверхность озера, по которой сновало множество лодок. Правда, он увидел, что большинство их кружилось вблизи гостиничного пляжа, а некоторые совсем далеко от берега. Герцег окинул взглядом поросший тростником берег. Он казался вымершим. Если, конечно, за камышами не приютились в своих лодчонках рыболовы. Переведя бинокль снова на виллу Табори, Герцег увидел на веранде Хубера. Тот стоял в тени, и лица его нельзя было разглядеть.

Затем Герцег взял под наблюдение дом Шалго. Вот полковник Кара с портфелем под мышкой остановился перед своей машиной, открыл дверцу и сел. Куда-то собирается ехать. Через несколько мгновений из калитки, оживленно переговариваясь, вышли девушка и Оскар Шалго. «До чего же очаровательна эта девчонка! — подумал Герцег. — Только почему это у нее такое грустное лицо? Вернее, даже не грустное, а обиженное… Должно быть, старик сказал ей что-то неприятное. Впрочем, девушка, как видно, не очень-то слушает нравоучения старика. Недовольно дернув плечиком, она помахала рукой сидевшему в машине полковнику Каре и торопливым шагом перешла на другую сторону улицы. Шалго проводил ее взглядом, сокрушенно покачивая головой, потом уселся в машину рядом с полковником. Герцег долго еще задумчиво смотрел вслед удаляющемуся автомобилю.

Хубер сидел в гостиной, задумчиво глядя на небольшой лист бумаги, лежавший перед ним на столе. В комнате царила тишина. Яркий свет послеполуденного солнца потоком лился через полуоткрытую дверь. В его лучах дым от сигары принимал причудливые формы. Хубер вновь и вновь пробегал взглядом перечисленные на листке фамилии и думал: «А ведь эти люди и не подозревают, что сегодня ночью или завтра утром они на долгие годы распростятся со свободой. Сейчас еще не поздно передумать. Достаточно мне сжечь эту бумагу, и им ничего не будет угрожать…»

С террасы в гостиную вошел Герцег. На скрип двери Хубер поднял голову.

— Вы узнали меня? — спросил нежданный гость, подходя ближе.

— Герцег. Вальтер Герцег, — проговорил Хубер.

— Я так и думал, что вы меня сразу узнаете, — сказал Герцег, останавливаясь подле стола, за которым сидел Хубер. — А Еллинек уверял, что вы меня не узнаете. Так что он ошибся и пари выиграл я. — Он говорил с нарочитой развязностью, рыская глазами по лежащим на столе предметам.

— Еллинек тоже здесь? — спросил Хубер и постарался изобразить на лице дружескую улыбку, но почувствовал, что это ему не удалось.

— Без фоторепортера я ни шагу, — ответил Герцег и окинул взглядом залитую ярким солнцем просторную гостиную. В этот момент где-то вдали прогремел гром. Герцег выглянул на террасу и посмотрел вверх — на небе собирались тучи.

Хубер тем временем быстро свернул лежащий перед ним листок вчетверо и спрятал в боковой карман пиджака. «Пожалуй, лучше было бы сжечь этот список», — подумал он и спокойным тоном спросил:

— Как вы сюда попали, Герцег?

— На машине, — ответил тот, все еще стоя к нему спиной. — Маршрут не нов: Вена, Хедешхалом, Кестхей, Балатонэмед. Я уже третий день здесь. — Герцег повернулся к Хуберу. — Чудесные места…

— Третий день? — переспросил Хубер. — И что же вы тут делаете?

— Как что? Разумеется, репортаж. Ищу подходящую тему. Знакомлюсь с местностью, выясняю возможности. Составил план работы. Вы-то уж знаете, как все это делается. — Он подошел ближе, небрежно сунул в рот сигарету. — Когда я учился в диверсионной школе, был у меня преподаватель. Он учил, что, начиная какую-либо операцию, нужно прежде всего провести тщательную рекогносцировку местности.

— Вас прислал Браун? — нерешительно спросил Хубер, почувствовав, как у него засосало под ложечкой. «Глупо было об этом спрашивать», — тут же подумал он.

Герцег кивнул головой:

— Да, он попросил меня, чтобы я навестил вас, так как обеспокоен вашими действиями. Некоторые признаки позволили ему сделать вывод, что вы рехнулись.

Хубер почувствовал опасность. Теперь все зависит от того, насколько ему удастся совладать с собой. Конечно, он совершил большую ошибку, проявил беспечность. Разумеется, он предполагал, что Браун будет действовать, но не так быстро и не так нагло. Вполне возможно, что теперь на карту поставлена его жизнь…

— Разве Браун не получил моего сообщения? — спросил он с притворным удивлением.

— Не валяйте дурака, Хубер! — Герцег сел на край стола. — Вашему сообщению — грош цена: все, что вы передали, — липа.

— Подумайте как следует, Герцег. Помню, в школе вы проявляли умение логически мыслить. Брауну известно, что Меннеля убили. Раз я доложил в своей шифровке Брауну об уничтоженной взрывом машине, это уже должно что-то значить.

— О да, конечно! — с иронией подхватил Герцег. — Конечно, конечно. Что-то должно значить… Вот поэтому и мы здесь. — Герцег пустил облако дыма в лицо Хуберу. И тут же с издевательской учтивостью извинился. — Но почему вы продали эту «уничтоженную взрывом» машину?

— У меня были на то причины, — тихо произнес Хубер.

— Допустим. Но почему тогда она до сих пор стоит в гараже профессора?

— Это вас не касается, — так же тихо возразил Хубер.

— Допустим. Но аппаратуру вы, надеюсь, уничтожили?

— Вы имеете в виду рацию?

— Не прикидывайтесь идиотом!

Хубер с превеликим удовольствием ударил бы Герцега, но… этим ничего не добьешься. Кулак тут не поможет. К тому же Герцег моложе и сильнее его. Значит, надо изворачиваться и не терять спокойствия, чтобы Герцег не почувствовал его страха.

— Прекратите это хамство, — строго одернул он Герцега. — Иначе…

— Браво! Возмущайтесь, негодуйте, однако ответьте все же на мой вопрос.

— Аппаратуру я не уничтожил.

— Не сочтите меня назойливым, милейший Хубер, но я хотел бы спросить: почему? Я надеюсь, этот вопрос не заденет вашего самолюбия?

— Я отвечу на него потом, господину Брауну.

— Маловероятно, что вы с ним встретитесь, — холодно проговорил Герцег и вытащил из внутреннего кармана пиджака пистолет. Как бы играя оружием, он подышал на вороненую сталь дула, потер его о рукав. Затем достал из другого кармана глушитель и привычными, уверенными движениями закрепил его на стволе.

Хубер не на шутку перепугался. А за окнами между тем совсем потемнело, подул сильный ветер — надвигалась гроза. Хубер напрягал слух, надеясь услышать хоть чьи-нибудь шаги. Может, Кара все еще не снял наблюдение… Но за окном лишь деревья шумели на ветру да волны гулко плескались о берег. «Неужели это конец?» — подумал Хубер. Он чувствовал, что лоб у него покрылся испариной, но достать из кармана платок не решался, опасаясь, что Герцег неправильно истолкует его движение.

— Не теряйте благоразумия, Вальтер, — сказал он тихо. — Мы же здесь не одни.

— Нет, одни. Мы совсем одни, Хубер.

— А соседи?

— Они ничего не услышат. Встаньте. Подойдите сюда и выньте все из карманов. И побыстрее. Пиджак также положите на стол.

Хуберу оставалось только повиноваться, и он без разговоров выложил на стол содержимое карманов.

— Выверните карманы и садитесь в это кресло. Быстрее, а то я вас подгоню. Вот так! Руки сложите на груди.

Хубер успел вытереть рукавом пот со лба. Он видел, как Герцег внимательно обследовал карманы его пиджака, потом просмотрел лежавшие на столе документы. Вот он взял список. Пробежал его глазами, но ничего не сказал.

За окнами ослепительно вспыхнула молния, и в ту же минуту раздался страшный удар грома.

— Я ведь уже говорил, — наконец нарушил молчание Герцег, — что мы и в школе вас не любили. Вы слишком много о себе воображали. Правда, Браун очень вас ценил. Но нам это не нравилось. Вот жену вашу мы любили. Что да, то да! И не только я ее любил. Еллинек — тоже. Но не думайте о ней слишком плохо. Просто вашей Грете надоело жить со стариком. Все-таки пятнадцать лет разницы в возрасте — это не шутка…

— Оставьте мою жену в покое! — задыхаясь от гнева и ненависти, проговорил Хубер. — Все равно я ни одному вашему слову не верю.

— Вам нужны доказательства? Тогда, может быть, вам напомнить, что у Греты под левой грудью родинка?

Хубер потерял самообладание и вскочил с места, но сильный удар швырнул его обратно в кресло. Он ощутил приступ дурноты: перед глазами был туман, не хватало воздуха.

— А вообще вы дьявольски ловко подстроили автомобильную катастрофу бедной Грете, — доносились до него, словно откуда-то издалека, слова Герцега.

Хубер застонал.

— Это неправда! — прохрипел он.

— Это доказано. У меня есть стопроцентные доказательства, что именно вы убили Грету. И до чего же гениально вы это дельце обтяпали… — Герцег мельком взглянул на список: — Смотрите больше не вскакивайте с места, иначе получите такой удар, что уже не очухаетесь. Интересно, вам Грета ничего обо мне не рассказывала?

Хубер молчал. Он вспомнил Грету, и сердце у него сжалось. Ему было больно, что у его молодой жены был любовник, но еще больнее было сознавать, что она могла изменить ему с такими ничтожными людьми, как Герцег и Еллинек.

— А это еще что такое? — спросил Герцег, приподняв левой рукой список. — Если не ошибаюсь, это расшифровка нашего кода «К-шесть»? — Он начал считать имена. — Да, двенадцать фамилий. Двенадцать паролей и отзывов. Как раз дюжина. Итак, вы раскрыли шифр, старина?

— Выслушайте меня. Я вам все объясню.

— Мне-то вы вряд ли уже что-то объясните. Разве что Виктору Меннелю. Сейчас вы с ним встретитесь на том свете. Но сначала ответьте мне на два вопроса. Во-первых, от кого вы получили расшифровку кода «К-шесть»? И во-вторых, где магнитофонная запись последнего донесения Меннеля?

— Понятия не имею. Если вы рассчитываете найти это у меня, то глубоко заблуждаетесь. А код этот известен мне уже давно. — Он видел, что Герцег не верит ему. Герцег что-то сказал, но слова его потонули в новом ударе грома.

«Я должен его переубедить, — подумал Хубер, — иначе мне конец…»

— Послушайте, Герцег. Вы с ума сошли. И способны совершить сейчас роковую ошибку. Я не думаю, чтобы Браун дал вам такие указания. Просто вы меня ненавидите и собираетесь действовать по своему усмотрению…

— То, что я вас ненавижу, — это верно. Но действую я не по своему усмотрению. К тому же у нас с вами есть лишь два выхода: либо я вас ликвидирую, либо вы меня. Второе меня никак не устраивает.

Гроза все усиливалась. Хлынул дождь, рассекая небо, сверкали молнии, гремел гром. Но Герцег не обращал на это ни малейшего внимания.

— Вы стали предателем, — неумолимо произнес он. — Вот доказательства… А это еще что за план? — спросил Герцег, взяв со стола белую промокательную бумагу с чертежом на ней.

— Я хочу построить себе виллу.

— Здесь?

— В Баварии. Собираюсь несколько лет спустя открыть свой пансионат.

— И это вы сами вычертили план?

— Скорее, просто баловался…

— Та-ак… И шифр вы раскодировали тоже из баловства?

— Я должен был это сделать.

— Сколько вам посулили за это?

— Вы совсем рехнулись, Герцег.

Тот подошел к Хуберу и ударил его по лицу.

— Это как задаток, — сказал он.

Удар был сильным, Хубер усилием воли подавил в себе готовый вырваться наружу стон.

— Вы еще пожалеете об этом, — сквозь зубы прошипел он и понял, что ему ничего иного не остается, как бросить на стол свою последнюю карту. — Да, вы очень пожалеете об этом, Герцег!

— Что же, раскаяние в содеянном — дело благородное, — ехидно ответил Герцег и нанес еще более сильный удар Хуберу. — Так пусть уж раскаяние будет полным.

Голова у Хубера откинулась назад, все перед глазами поплыло. И он, уже ничего не соображая, почувствовал, что проваливается куда-то. В течение нескольких минут он ничего не слышал и не видел: ни бушующей над озером грозы, ни вспышек молний, ни ударов грома. Не видел он и того, как Герцег сгреб со стола все бумаги и положил их в целлофановый мешочек. Первое, что ему пришло в голову, когда он очнулся, была мысль: «Глупо погибать именно сейчас, на пороге новой жизни». Он принялся считать про себя. Сосчитав до двадцати, почувствовал, что сознание полностью к нему вернулось.

— Подойдите к отопительной батарее, — тоном приказа произнес он, — и загляните за нее.

Он хорошо понимал, что ему трудно будет перехватить инициативу, но с людьми, которые, подобно Герцегу, способны на все, в сложившейся ситуации можно и нужно разговаривать только так. И он вдруг представил себя снова офицером генштаба, привычно отдающим приказы, офицером, который даже в последние, безнадежные дни войны не потерял голову и без страха смотрел смерти в лицо…

Герцега и впрямь поразил неожиданный тон Хубера. Ведь он предполагал, что этот старый надменный пруссак, оказавшись в таком положении, начнет умолять о пощаде. Не спуская ни на миг глаз с Хубера, он медленно подошел к батарее отопления. Что-то внутри подсказывало ему, что он должен это сделать. Бросив быстрый взгляд за батарею, он увидел спрятанный там радиопередатчик и микрофон. Герцег даже присвистнул от изумления. Дотянувшись левой рукой до миниатюрного передатчика, умещавшегося у него на ладони, он вытащил его.

— Тип «А», если не ошибаюсь, — сказал он. — Мы таким уже не пользуемся.

— А я пользуюсь и считаю его чувствительнее и надежнее других. В нем можно произвольно менять длину волны, и в радиусе пяти километров он обеспечивает отличный прием.

— Зачем вам понадобилась эта техника?

— Я ведь знал, что вы попытаетесь каким-то образом разделаться со мной, — сказал Хубер. — И мне, в общем-то, было бы это безразлично, я уже не молод. Жизнь прожита, и я устал. — Он говорил медленно, убежденно, и в его словах звучали искренность и волнение. — Да, да, я просто устал жить. Но я не желаю, чтобы мой сын считал своего отца предателем. Я не молил вас о пощаде. Вы спокойно можете покончить со мной хоть сейчас. Но должен предупредить вас: план ваш провалился. Вам не удастся в глазах властей представить мою смерть как дело рук «неизвестных убийц». Магнитофонная запись сохранит голос Вальтера Герцега и ускорит его разоблачение. После моей смерти эта запись попадет в надежные руки. И компетентные органы точно будут знать, кто действительные предатели и убийцы, а кто хотел сорвать гнусные планы этих предателей.

Герцег задумался. От его самоуверенности не осталось и следа. Он понимал, что попался в ловушку, причем в такую, из которой не так-то легко выбраться. И поделом — ведь и Шлайсиг предупреждал его: «Будьте очень и очень осмотрительны, Герцег. Хубер недюжинный человек. И в поединке с ним используйте не только кулак и пистолет, но и ум, сообразительность». И вот сейчас Герцег стоял перед Хубером, зажав в ладони микропередатчик, и не знал, как ему быть. Такого оборота дела он, конечно, не мог предвидеть. А главная беда в том, что Браун и его советчики ошиблись. Все говорит за то, что Хубер действительно не предатель. «Какой же я был болван, — подумал Герцег, — что поверил Брауну. Ведь мне-то уж следовало знать, это у Брауна и Шлайсига имеются свои, личные причины желать гибели Хубера. И по возможности „за железным занавесом“, чтобы и самая легкая тень подозрения не пала на них». А теперь и Браун и Шлайсиг будут все отрицать, а то и донесут на него, Герцега. Возможно, они в это самое время уже известили окольными путями венгерские органы госбезопасности, предав и его и Еллинека. Тем самым они освободятся не только от Хубера, но и от них, опасных свидетелей.

— Где приемник и магнитофон? — рявкнул Герцег.

— Как же, так я вам и сказал. Кончайте со мною и бегите. Спасайте свою шкуру, если сумеете.

Решительный ответ Хубера еще больше смутил Герцега. Этот старик, кажется, и в самом деле не дорожит жизнью.

— А ну, встать! — заорал Герцег. — Живо!

В этот момент в комнату вбежала Лиза. Еще в дверях она закричала:

— Господин Хубер!.. Беда, господин Хубер!..

Только тут она заметила Герцега, стоявшего с пистолетом в руке. Лиза как вкопанная застыла на месте. Словно заслоняясь от направленного на нее пистолета, она невольно подняла руку.

— Станьте рядом с Хубером, — ледяным тоном скомандовал Герцег.

Лиза повиновалась.

— Так что же за беда случилась? — спросил Герцег.

— Это касается только господина Хубера, — ответила женщина.

— Тем не менее вы скажете это и мне, моя прелесть. — И Герцег с угрожающим видом сделал шаг в сторону Лизы.

— Не советую вам делать еще одну глупость, Герцег, — спокойно произнес Хубер. — А вы, мадам, говорите, что хотели мне сообщить. Можете говорить и при нем.

Лиза протянула ему кусок телетайпной ленты.

— Вы умеете читать по-венгерски? — спросила Лиза у Герцега.

— Нет.

— Тогда я переведу вам это на немецкий. «Полковнику Эрне Каре. Приказываю немедленно арестовать гражданина ФРГ Отто Хубера и венского корреспондента агентства Рейтер Вальтера Герцега и срочно доставить их в Будапешт По поручению министра внутренних дел генерал-майор Ходоши…» Пожалуйста, прочтите сами.

Герцег взял у нее из рук бумагу и быстро пробежал глазами. Вот его имя: Вальтер Герцег, а вот и имя Хубера. «Да, видно, предчувствие и на этот раз не обмануло меня, — подумал он. — Браун ждать не стал…»

— Как это к вам попало? — спросил он у Лизы.

Лиза смерила его оскорбленным взглядом.

— С вами я вообще не желаю разговаривать.

— Выходит, Герцег, — не без ехидства заметил Хубер, — ваша рекогносцировка оставляет желать лучшего. А вам-то уж следовало бы знать, что мадам Лиза — доверенное лицо полковника Кары, но одновременно работает и на меня. Теперь вы по крайней мере видите, как ухитрились все испортить. А вообще-то, если бы вы внимательно просмотрели список, то заметили бы, что тринадцатый агент в нем не назван. Могли бы и сами сообразить, что этот список был подготовлен для нее самой — ведь у кого-то должны храниться все эти сведения…

— Я согласилась на это только при условии, что заплатят тысячу долларов вперед, — сказала Лиза. — Меннель обещал, но так и не заплатил…

— Вы получите все сполна, мадам.

Герцег слушал, не очень понимая, что, собственно говоря, происходит. Значит, старику действительно удалось внедрить своего агента в непосредственное окружение полковника Кары. Завербовав эту женщину, он и составил для нее список агентуры. Таково, наверное, истинное положение вещей. «Тогда все логично, черт бы меня побрал! — рассуждал Герцег. — Так же логично, как и то, что Хубер, сказал о своей шифровке Брауну. Разумеется, Браун и Шлайсиг очень хорошо знают, что Меннеля убили. И если Хубер сообщил в шифровке о повреждении машины, Браун и Шлайсиг могли сделать из этого вывод, что намеченная операция сорвалась из-за какого-то непредвиденного обстоятельства… — Тут Герцег с раздражением подумал о своих хозяевах: — Боссы сидят на своих шикарных виллах или в уютных квартирах в полной безопасности, и им наплевать, что какие-то шавки рискуют ради их интересов собственной шкурой. Значит, остается одно: нужно договориться с Хубером. Пока мне бояться нечего — Хуберу не удастся меня провалить. Иначе он утопит и самого себя. Судя по распоряжению, принесенному этой женщиной, над нами обоими нависла смертельная опасность…»

— Она ваш агент? — уточнил Герцег.

— Да, и именно это не понравилось Брауну, — ответил Хубер.

— Послушайте. У нас с вами личные счеты из-за Греты. Признаюсь, я вел себя мерзко. Но сейчас речь идет не об этом: если все то, что сообщила эта женщина, — правда, нам обоим нужно поскорее спасаться бегством. Предлагаю бежать вместе, иначе мы просто погубим друг друга. Решайте!

Но Хубер не успел ответить, как в разговор вмешалась Лиза:

— Вас, господин Хубер, я спрячу, а этого человека — ни за что.

— Его тоже необходимо спрятать, Лиза, — твердо сказал Хубер. — Ради вас самой. Если его схватят, он выдаст вас.

— Об этом я не подумала, — озадаченно проговорила Лиза. — А жаль. Он мне противен.

— Я вас понимаю, — согласился Хубер. — И все же вы должны помочь и ему.

— Мы тратим время на болтовню, — перебил их Герцег. — Говорите поскорее, где нам укрыться.

— Я спрячу вас в винном погребе. Там никто не станет искать. Пересидите денек-другой. О пище я позабочусь. Раздобуду и документы. Через несколько дней, думаю, вы спокойно сможете выбраться отсюда. Подходит?

— Подходит.

— Это будет стоить еще тысячу долларов, — сказала Лиза. — Даром я делать ничего не стану.

— Деньги вы получите, — пообещал Хубер. — Но что будет с Еллинеком? Его бы тоже следовало взять с собой.

— А где этот ваш Еллинек? — спросила Лиза.

— Он ждет нас с мотоциклом в шести километрах отсюда. Там, где развилка шоссе идет к берегу. Наверное, промок как суслик под дождем.

— Пожалуй, самое правильное, — обратился Хубер к Герцегу, — если вы черкнете Еллинеку пару строк, чтобы он подчинился указаниям мадам Лизы. А вы, мадам, сходите за ним и передадите ему записку.

— Ладно, — согласилась Лиза. — Только пусть и он тоже выкладывает тысячу долларов. Впрочем, можно и в марках. А теперь идемте, я должна спрятать вас. Пистолет бросьте, — потребовала Лиза, повернувшись к Герцегу. — А еще лучше дайте его мне. При вас не должно быть ничего недозволенного. Когда будете уходить из погреба, я верну его вам.

— Ну нет! Оружие я не отдам!

— Тогда сидите здесь, — решительно сказала Лиза. — Ваше дело. — Она вышла на террасу. Дождь лил, не ослабевая. Лиза слышала, как в комнате приглушенными голосами ожесточенно спорили Хубер и Герцег.

— Вот пистолет, мадам, — громко сказал Герцег, выходя к Лизе на террасу.

9

Когда до Лизы донесся усиленный динамиком подслушивающего аппарата голос Герцега, она остолбенела от удивления. Хотя уже много дней они с Шалго надеялись услышать с помощью своего аппарата что-то важное, эти надежды, к их большому огорчению, не оправдались. Шалго готов был поклясться, что с Хубером не все ладно. У Оскара это уже стало навязчивой идеей. Он считал, что во всей истории убийства Меннеля ключевая фигура — Хубер. Поэтому он ни на мгновение не поверил, что показания Хубера действительно ценные, как склонен был считать полковник Кара.

— Мне кажется, ты уже запутался в своих версиях, дорогой, — говорила Лиза. — В конце концов совсем не обязательно, что Хубер знал о секретной рации в машине и о том, что Меннель был шпионом. Ведь фирма «Ганза» занимается наряду со шпионажем и нормальной торговой деятельностью. Почему нельзя предположить, что Хубер приехал только для подписания соглашения и для того, чтобы доставить на родину тело Меннеля? И если он разоблачил Меннеля, почему мы не можем поверить, что он сделал это искренне, желая порвать со своими хозяевами?

Шалго задумчиво возражал:

— Хуберу стало известно, что мы нашли рацию. Следовательно, он вполне резонно предположил, что, пока он будет в Венгрии, мы будем наблюдать за ним. И вероятнее всего, что своим «честным» признанием он хотел добиться того, чтобы за ним перестали наблюдать.

— Возможно, — соглашалась Лиза. — Но зачем? Если его задача только подписать соглашение вместо Меннеля, то плевать ему на ваше наблюдение. Если же он должен еще что-то сделать, то возникает вопрос: что именно?

— Может быть, выполнить задание, которое не сумел осуществить Меннель? — предположил Шалго.

— Оскар, дорогой, согласись, что эта версия смешна, — возражала ему Лиза. — Тогда бы Хубер не рассказал, в чем состояло задание Меннеля.

Однако Шалго не сдавался:

— Откуда ты знаешь, что у Меннеля было именно то задание, о котором сообщил Хубер? Да и что он нам сказал? В Венгрии есть агенты. А кто они, эти агенты? Спрятаны драгоценности. Но где они спрятаны? Их спрятал гитлеровский офицер, майор. Но как его звали? В деле замешаны венгерская девушка, ее жених и ее мать. Конечно, может быть, речь идет о Беате Кюрти и ее матери. Но, может, это совсем другие люди… Слушай, а вдруг он нашел микрофон и сейчас смеется над нами?

— Оскар, ты просто невозможен!

— Да, таков уж я есть. Я поверю ему, только когда он выдаст нам хоть одного агента. А пока почему это я должен верить на слово Хуберу?

Когда в этот же день Хубер заявил, что он решил выдать всю агентурную сеть Меннеля в обмен на заграничный паспорт и право выехать куда пожелает, Лиза торжествующе посмотрела на Шалго.

Теперь Оскару Шалго нечего было возразить. Кара и его товарищи радовались, а он по-прежнему испытывал какую-то неудовлетворенность. «Черт меня побери! Если бы я мог сам себе доказать, на чем основываются мои сомнения? Что мешает мне спокойно признать свое поражение? И вообще, какие у меня претензии к господину Хуберу?»

Уже сидя рядом с Карой в машине, Шалго поделился с ним своими сомнениями. Хубер, например, упомянул, что в тридцать восьмом или в тридцать девятом он изучил венгерский язык. Вряд ли это так. Конечно, могут быть хорошие языковые способности, отличная память, допустим, что он полюбил венгерский язык и до сих пор много читает по-венгерски, используя любую возможность поговорить с венгерскими эмигрантами. И еще одно: зачем Хубер ездил в Балатонфюред и бродил по кладбищу? Интересно, что Хубер ответил бы на этот вопрос? Допустим, он сказал бы: «Признаю, господа, что это, конечно, странно. Но ведь у каждого свои причуды. Одни собирают спичечные этикетки, другие под старость играют в „железку“, третьи, как, например, я, бродят по кладбищам. Так я обычно знакомлюсь с новым городом». Тогда мы бы спросили у него: «Почему же вы до сих пор не посетили красивое кладбище в Балатонэмеде?» И действительно, почему он не посетил его? Хотя скучает от безделья целыми днями…

— Словом, ты никак не хочешь ему поверить? — улыбаясь, спросил Кара.

— Не могу, — честно признался Шалго. — Не знаю, что со мной происходит, но не могу. Наверное, старею, Эрне. И самое смешное, что я, всегда веривший фактам, сейчас почему-то вопреки фактам больше доверяю интуиции. Понимаю, что это глупо, но это так. А почему он попросил устроить ему билет на самолет в Гавану?

— Боится Брауна и его людей.

— Это понятно. На его месте и я бы боялся. Но что он собирается делать на Кубе?

— Понятия не имею. Спроси у него. Правда, насколько мне известно, этот рейс из Праги предусматривает посадку в Канаде. Так что Хубер может просто прервать полет там.

— Но это будет означать, что он не так уж боится Брауна.

— Послушай, Шалго, — проговорил Кара, смеясь. — Ну зачем ты все усложняешь? Мы получим от него имена агентов, изучим список, а там будет видно. Меннеля убил не он. Перед Венгрией он не виновен. Ну и пусть себе катится на все четыре стороны. В конце концов это его дело, где ему прятаться от Брауна… Да, чуть не забыл! А ведь я разгадал смысл поздравительной открытки, которую ты нашел у Салаи. — Кара достал из внутреннего кармана бумажку, на которую Шалго в свое время переписал текст открытки. — Вот смотри. Я расшифровал, код довольно примитивный: начиная со второй строки к единице (первой букве) прибавляешь семь, плюс семь и так далее. Получается фраза: «Жду в Эмеде». Кстати, я нашел и разъяснение, почему открытку пометили семнадцатым, а отправили по почте пятнадцатого. Разность между семнадцатью и пятнадцатью — два, то есть смотри вторую строку. Затем прибавь двойку к семнадцати, — получишь девятнадцать. Иначе говоря, автор поздравительной открытки ждал нашего Салаи в Эмеде девятнадцатого. Скорее всего, Меннель намеревался встретиться не только с Гезой Салаи, но и еще с кем-то третьим. Возможно, с Сильвией. Хотя не исключено, конечно, что Сильвия — это кличка самого Меннеля…

— Н-да, — протянул Шалго, — все возможно…

— Интересно, как отреагирует на это Салаи? Позвони, пожалуйста, Балинту и скажи, чтобы они с Фельмери допросили Салаи о Сильвии.

Позвонив по телефону Фельмери, Шалго передал ему указание полковника. Балинта он застал в помещении местного совета. Майор отпустил своих сотрудников, пригласил Шалго сесть и поделился с ним радостной новостью: удалось получить важные данные. Повторно просмотрев книги регистрации проживающих в гостинице и мотеле, его сотрудники установили, что некто Эрих Фокс, гражданин ФРГ, антиквар из Мюнхена, пятнадцатого июля прибыл в гостиницу. Он забронировал себе номер по тридцатое июля, но уже двадцатого куда-то бесследно исчез.

— Это что-то новое! — заметил Шалго. — Ведь твои люди доложили полковнику Каре, что после восемнадцатого никто из гостиницы не выписывался.

— Произошла ошибка, — ответил Балинт. — Дело в том, что Фокс оплатил свой счет по тридцатое включительно. Двадцатого вечером, выезжая из гостиницы, он предупредил, чтобы номер за ним сохранили, потому что через два-три дня он вернется. Но не вернулся. Несколько минут назад я говорил с нашими пограничниками в Хедешхаломе. По их данным, Эрих Фокс пересек границу двадцатого июля около полуночи. Теперь нужно установить, был ли знаком Фокс с Меннелем. Наверное, кончится все это тем, что мы признаем: Салаи сказал правду.

Шалго не хотелось спорить с Балинтом, тем более что эта версия выглядела логично: Меннель нашел драгоценности, а Фокс, улучив момент, убил его, завладел драгоценностями и поспешно выехал из Венгрии. Кстати, эта версия объясняет и необычное для западного коммерсанта поведение — он уплатил за номер за несколько дней вперед.

— Возможно, все это верно, — сказал Шалго, хотя доводы Балинта ничуть не убедили его. — Только речь сейчас идет о более важном.

И он передал майору Балинту указание полковника Кары.

— Разумеется, когда вы будете допрашивать Салаи о Сильвии, не забудьте спросить его и об Эрихе Фоксе, — заметил Шалго.

— А вы не хотите прокатиться со мной в Веспрем? — спросил Балинт. — Моя Эржи, думаю, была бы рада…

— Нет, не могу.

— А куда вы собрались? Не затем же только вы приехали сюда, чтобы передать мне указание полковника Кары?

— Собственно говоря, я хотел попасть в Фюред, а сюда заскочил, чтобы уговорить и тебя поехать со мной.

— А что там, в Фюреде?

— Я хотел бы выяснить, что именно Хубер искал в Балатонфюреде. Но сейчас для нас, пожалуй, важнее Салаи.

Балинт засмеялся.

— Чудные мы все-таки люди, — с подкупающей искренностью сказал он. — И у каждого свои мысли, своя интуиция. Меня, например, больше всего интересуют Тибор Сюч, Беата Кюрти, а вас — этот Хубер. Знаете что, давайте съездим туда завтра, ладно?

Шалго пожал плечами, пожевал губами и сказал:

— Возможно, это и не понадобится. Если Хубер передаст нам список агентов, вся проблема решится сама собой.

В то время, когда происходил этот разговор Шалго с майором Балинтом, Лиза сидела у себя в гостиной и прослушивала магнитофонную запись с виллы Табори. «Надо же, а я сейчас совсем одна!» — сокрушалась она, сразу же поняв по тону разговора Хубера с Герцегом, какая Хуберу грозит опасность. Видимо, Герцег затем и пришел в дом Табори, чтобы покончить с Хубером.

А беседа на вилле Табори принимала все более резкий характер.

Лизу бросило в жар. «Нужно что-то предпринять! Срочно! Только не растеряться. Бывала я во всяких переплетах, — успокаивала она себя. — Возможно, Хубер уже составил список, и, если он попадет сейчас в руки Герцега, тот, разумеется, первым делом уничтожит список. Нужно помешать этому! Но как? Если бы у меня было оружие! Можно было бы подобраться к дому и подстрелить этого Герцега…»

Лиза смотрела на медленно вращающуюся катушку миниатюрного магнитофона. «Домбаи!» — вдруг мелькнуло у нее в голове. Лиза набрала нужный номер.

— Товарища Домбаи нет в кабинете, — ответила секретарша. — Но я сейчас поищу его. Подождите, пожалуйста, у аппарата.

Потянулись минуты, казавшиеся Лизе часами. Она продолжала напряженно вслушиваться в спор Герцега с Хубером. Но вот в телефонной трубке послышался знакомый голос Шандора Домбаи:

— Привет, Лиза! Что-нибудь случилось?

Лиза, словно боясь, что ее могут услышать на вилле Табори, шепотом рассказала Домбаи, что там в эти минуты происходит.

— Я сделаю немного громче и приложу трубку к динамику. Слышишь их голоса, Шандор?

— Отлично все слышу.

— Что же мне делать?

— Погоди, дай подумать.

В динамике подслушивающего устройства раздался шум. Кажется, на вилле Табори опрокинули стул или кресло.

— Что там такое, Лиза?

— Не знаю, может быть, подрались.

— Наверное, Герцег ударил Хубера, — предположил Домбаи.

— Возможно. Так что же мне все-таки делать?

— Спокойно, Лиза. Пусть они продолжают мило беседовать. Может, мы услышим что-нибудь интересное и для нас. Ты записываешь все это на пленку?

— Да.

«…Подойдите к отопительной батарее и загляните за нее!» — донесся голос Хубера.

— Хубер знал, что у него в комнате аппарат подслушивания? — спросил Домбаи.

— Как видно, знал, — ответила Лиза.

— Тогда можете передать Эрне, что это была не самая удачная выдумка.

— Эрне не знает об этой выдумке ничего. Аппаратуру подслушивания установила там я.

— Все равно это явный промах… Алло, Лиза, что… случилось?

— Герцег нашел микрофон и выключил передатчик.

— Дело дрянь, черт побери!.. Подождите, Лиза, оставайтесь на месте.

И вдруг заработал телетайп. Лиза быстро пробежала глазами текст, все еще не понимая, чего хочет Домбаи.

Дождь барабанил по оконному стеклу. Порывы ветра с такой силой гнули могучие деревья, что казалось, вот-вот их вырвет с корнем.

— Лиза, слушайте меня внимательно, — снова зазвучал голос Домбаи в телефонной трубке. — Соберите все свое мужество и делайте так, как я скажу. Отправляйтесь на виллу Табори и выступите перед Герцегом в роли агента Хубера. Ясно?

— Ясно.

— Герцег наверняка поверит.

— А если не поверит?

— Поверит! Хубер же вас поймет сразу и подыграет вам. Тем временем я соединюсь с Веспремом и распоряжусь срочно выслать к вам на помощь оперативную группу. Идет, Лиза?

— Идет. Все равно больше ничего не остается.

— Вы боитесь?

— Боюсь.

Конечно, ей было страшно, но она сделала все так, как ей сказал Домбаи, и план его удался.

Казмер с чемоданом в руке постучался к Лизе. Дождь уже почти перестал, в воздухе посвежело.

— Вот гроза так гроза была! — проговорил он, окинув взглядом посеченные градом кусты. — Вы не скажете, куда ушел господин Хубер?

— По-моему, он пошел в гостиницу.

— А ключи? Он вам не оставил?

— Оставил. А твои-то ключи где?

— У мамы. — Казмер сел на скамейку, вынул из пачки сигарету, закурил. Лиза, достав из ящика кухонного стола ключи, протянула ему и снова принялась раскатывать тесто.

— Уж не гостей ли вы ждете, тетя Лиза?

— Сегодня вечером у нас ужинает господин Хубер. — Лиза подошла к молодому человеку и остановилась перед ним, вытирая руки о передник. — Но только доложу тебе, дружок, что твоя мамочка обманула меня, сказав, что пойдет к врачу. Я хотела срочно поговорить с ней, позвонила всем здешним врачам, но ни у одного из них ее не нашла.

Казмер взглянул на часы.

— Не к врачу она пошла, тетя Лиза, — хмуро сказал он, — а в церковь.

— В церковь? — Глаза Лизы округлились от удивления. — Не разыгрывай меня, Казмер! Во всем Балатонэмеде нет, наверное, другой такой безбожницы, как твоя мать.

— И все же это так, — ответил молодой человек и тяжело вздохнул. — Она стала верующей и тайком ходит в церковь.

— Давно?

— Вот уже несколько недель. Ума не приложу, что с ней произошло.

— Да она что ж это, с ума сошла под старость?! — воскликнула Лиза, опускаясь на табуретку.

Казмер, склонив голову, молча теребил бахрому скатерти, словно радуясь, что нашел занятие и может не смотреть Лизе в глаза.

— Какая-то она нервная стала. Иногда ночи напролет не спит. Все ходит по комнате. Я слышу ее шаги. А сегодня под утро пришла ко мне, — Казмер поднял голову, — сказала, что ей очень плохой сон приснился. Стала уговаривать меня, чтобы я немедленно уехал отсюда.

Лиза вскинула брови.

— Уехал? Куда?

— Все равно куда, говорит, только чтобы уехал… Я хотел бы попросить вас… — Казмер почти умоляюще посмотрел на Лизу, и она поняла, что его терзают какие-то тревожные мысли.

— Пожалуйста.

— Очень прошу вас, присмотрите за мамой. Я скоро уеду в командировку. В Москву. Ей будет трудно тут одной, без меня. А вас, тетя Лиза, она очень любит.

— И я ее люблю. Можешь спокойно ехать. Я позабочусь о ней… Но разве ты не останешься ужинать? — спросила Лиза, видя, что Казмер встал и собирается уходить.

— Я пообещал маме, что зайду за ней. — Казмер снова взглянул на часы. — Мне пора… Вы слышали, тетя Лиза, Еллинека-то арестовали?

— Еллинека? Это кто такой?

— Неужели вы не знаете? Фотокорреспондент агентства Рейтер, из Вены.

— А откуда мне было его знать? Меня он не фотографировал, интервью не брал… И за что же его арестовали?

— Якобы по дороге от границы до Будапешта он фотографировал казармы и военные объекты. Так, во всяком случае, говорят в гостинице.

— И когда же его арестовали? Кто?

— Час назад. Майор Балинт.

Шалго медленно шел по садовой дорожке. Лицо его было задумчивым, пасмурным. Казмер поздоровался с ним, но Шалго в ответ только слегка махнул рукой. Поднявшись на террасу, он поцеловал жену и грузно опустился в кресло.

— Лиза, дорогая, дай мне чего-нибудь попить, — попросил он.

Лиза подала ему стакан вина с содовой.

— А ты, мой мальчик, оказывается, был прав, — сказал Шалго Казмеру.

— В чем?

— Меннель был убит именно так, как ты рассказал полковнику Каре в самый первый раз. Его задушили на берегу, потом труп положили в лодку, вывезли на озеро и сбросили в воду. — Шалго сидел с полузакрытыми глазами. — Понимаешь, какую ты допустил ошибку?..

— Вы все шутите?!

— Ты что же думал, только другим можно шутить над стариком? А мне уж и нельзя? — Он открыл глаза и посмотрел на Лизу. — А тебе известно, что наша Илонка накануне каталась с Меннелем на машине?

— Полно шутить! — ответила Лиза. — Кто тебе это сказал?

— Тот, кто видел, как девятнадцатого вечером она на набережной села к Меннелю в машину. Геза Салаи. Кстати, он и еще кое-кого видел там же, на берегу. Какого-то молодого мужчину, который стоял около ресторана и что-то возмущенно кричал вслед Илонке. Но та укатила с Меннелем.

— Ну и дела! — воскликнул Казмер.

Перед домом, резко затормозив, остановилась машина. Вернулся майор Балинт. Казмер начал поспешно прощаться, но майор задержал его, взяв под руку.

— Молодой человек, — сказал он, — у меня к вам два вопроса. Чем вы можете подтвердить, что ночью девятнадцатого июля действительно находились в Будапеште и вернулись в Эмед после десяти утра? И второй: видел ли кто-нибудь вас в пути, когда у вас забарахлила машина и вы ремонтировали ее?

— А чем вы сможете доказать, что девятнадцатого я не ночевал в Будапеште, что в дороге у меня не портилась машина и что сюда, в Эмед, я вернулся не после десяти, а раньше?

— Сегодня утром два моих сотрудника ожидали у дверей вашей городской квартиры приезда туда профессора Табори и вместе с ним вошли в нее. Нужно сказать, что при этом им пришлось преодолеть целую баррикаду из газет, писем и прочей корреспонденции, валявшейся на полу в передней. В общей куче лежали и газеты за восемнадцатое число и письма с этим же штемпелем. Трудно предположить, что, приехав к себе домой ночью девятнадцатого, вы не подобрали их с коврика в передней.

— Я не адвокат, — после короткого раздумья сказал Казмер, — но если бы я выступал на процессе, я возразил бы обвинителю, что эти письма и газеты могли с таким же успехом бросить в дверную щель и вчера утром.

— И это почтовое извещение тоже? — спросил Балинт, доставая из кармана бумажку. — Пожалуйста. Оно адресовано вам!

Казмер взял в руки извещение на посылку. Оно было помечено почтовым штемпелем от восемнадцатого июля.

— Итак, что вы скажете?

Казмер еще раз взглянул на почтовый бланк и протянул его майору.

— Это вам. Можете взять себе, — покачал тот головой.

Казмер не спеша убрал извещение в карман.

— Мне можно идти? — спросил он.

— Да, пожалуйста, — ответил майор Балинт.

Казмер взял чемодан и, ни с кем не прощаясь, вышел.

10

Майор Балинт арестовал Вальтера Герцега, и Хубер сразу же облегченно вздохнул. Однако все происшедшее так потрясло его, что он не мог даже есть.

— Если бы не вы, мадам, моя песенка была бы спета, — не переставал он благодарить Лизу.

— Прочь страхи, господин Хубер! — заметил Шалго, массируя свою ноющую ногу. — Теперь вы воочию убедились, что полковник действительно обо всем позаботился. Мы оберегаем вас каждую минуту. И технику подслушивания мы установили для вашей же безопасности.

— Ну, этого я не знаю, — задумчиво сказал Хубер. — Хотя в данном случае она оказалась весьма кстати. — Вот список. — С этими словами он вынул из кармана свернутый листок бумаги. — В нем двенадцать имен. И двенадцать паролей. Красным подчеркнуты агенты — руководители групп.

— Один вопрос, господин Хубер. Вам случайно не известно, какой из этих агентов имеет кличку Сильвия?

— Сильвия — это не агент. Это кодовое название операции Меннеля. Я, кажется, упустил из виду и не сказал об этом господину полковнику.

— Понятно, — кивнул головой Шалго. — А то я было подумал, что Сильвия — реально существующее лицо.

— Я тоже хотел бы спросить вас кое о чем, — заметно волнуясь, проговорил Хубер. — Будучи здесь, я так много слышал о вас. Слышал я, что вы закадычный друг господина полковника. Думаю, что так оно и есть. И знаете почему?

Шалго выжидательно улыбнулся, прикидывая про себя, куда клонит хитрый пруссак.

— Да вот хотя бы уже потому, что, уезжая, полковник посоветовал мне в случае надобности обратиться к вам. Между тем вы на пенсии. Значит, такое доверие полковника ничем иным, кроме вашей с ним дружбы, не объяснишь?

Погода за окном менялась: ветер улегся, начали расходиться облака, и по вечереющему небу забегали последние лучи уже спешащего на покой солнца.

— Что ж, — подтвердил Шалго. — Вы не ошиблись. Мы действительно с ним друзья. Только почему это вас так обеспокоило?

Хубер устремил взгляд в потолок.

— Буду откровенен, — негромко сказал он. — Жизненный опыт сделал вас недоверчивым, господин Шалго. И я вас понимаю. А с тех пор, как вы поняли, кто такой Меннель, вы и мне не верите. И это может иметь для меня трагические последствия. Вы, если захотите, можете повлиять на вашего друга таким образом, что я окажусь в ситуации, которая будет равнозначна для меня гибели. И потому я очень прошу вас, господин Шалго, не забывать, что это я разоблачил Меннеля. Я выдал вам агентов группы «К-шесть». Что же мне еще сделать, чтобы завоевать ваше доверие? Вы должны понять: я порвал со своим прошлым и действительно хочу начать новую жизнь. Именно вы способны понять мое психическое состояние лучше, чем кто-нибудь другой. Насколько мне известно, ваша собственная жизнь во многом напоминает мою.

Неожиданные слова Хубера неприятно задели Шалго, всколыхнули в нем волну воспоминаний. Казалось, в ушах еще раз прозвучали давние речи Эрне Кары: «Не забудь, старина, не один ты постиг истину. Могут быть еще и другие. Ты пришел к нам после долгого блуждания во тьме. Мы приняли тебя. Но сила нашей правды такова, что она преодолевает расстояния и побольше, чем путь, который проделал ты, пока пришел к нам».

— Вы правы, господин Хубер, — чуточку торжественно произнес Шалго. — И я обещаю, что не стану оказывать воздействие на полковника Кару, основываясь только на своих личных чувствах. Как видно, лавина старости уже захватила меня и тащит с собой под гору. Но вы знаете, в этом непростом деле меня все время смущала одна деталь. Вот вы осмотрели машину Меннеля и сразу поняли, что секретный передатчик нами уже обнаружен. А если бы вы этого не поняли? Сказали бы вы нам обо всем этом или нет?

— Это один из тех вопросов, на которые я готов ответить, но не могу привести никаких доказательств, — заметил Хубер и добавил: — Конечно, сказал бы. Можете мне верить или нет, но решение порвать с «Ганзой» родилось у меня не в этот момент. Подумайте сами, и вы поймете, что меня ничто не вынуждало к разоблачению агентуры. И все же вы видите, что я это сделал.

— Вы правы.

С улицы донесся визг тормозов. Хлопнули, закрываясь, дверцы машины. Минуту спустя в комнату вошел Фельмери и Хубер стал прощаться с Шалго.

— Отдохните, — напутственно посоветовал он. — Думаю, что мы поняли друг друга.

Хубер уходил успокоенный.

Фельмери, хоть и старался держаться бодро, был подобен выжатому лимону.

— Слышал я, дядюшка Шалго, что у вас тут развернулись большие события?

— Да, завертелась карусель на нашем тихом холме, — подтвердил старый детектив. — Завертелась — не остановишь. Очень устал?

— Да нет. Просто проголодался.

— А между тем тебе предстоит еще ехать в столицу. И немедленно. Заберешь с собой один списочек и двух лихих молодцев.

— Признались они?

— Не знаю. Балинт ими занимается…

Шалго покричал Лизе на кухню, чтобы она покормила гостя.

Фельмери с волчьим аппетитом накинулся на еду, и в несколько минут с ужином было покончено.

— Тебе что-нибудь удалось узнать от Салаи?

— Все отрицает. Он ничего не слышал ни о Сильвии, ни о шифровке.

— Врет, негодяй. Теперь уже ясно, что он запирается. Хочешь знать, что означает имя Сильвия? Кодовое название операции! И задачей Меннеля было ее проведение. Что ты на это скажешь? — спросил он лейтенанта.

— Я тоже думаю, что Салаи врет. Негодяй он, этот Салаи. Сутенер. Любовник и дочки и мамаши Кюрти одновременно. Предполагаю, что Меннель завербовал его еще в Италии. В прошлом году.

— Скорее всего. Но что было потом?

— Потом? — раздумывая вслух, продолжал Фельмери. — Мало ли что могло произойти. Они могли переписываться. Салаи выполнял задания Меннеля, а тот мог присылать сюда курьеров за добытыми материалами.

— А тебе не показалось, что Меннель хотел свести Салаи еще с кем-то? В списке агентов, полученном от Хубера, несколько руководителей групп. Может быть, и Салаи хотели передать на связь одному из них?

— Почему бы вам не перебраться на веранду? — сказала Лиза, входя в комнату. — Там такой чудный воздух!

— В самом деле! Перейдем? — воскликнул Шалго, но Фельмери жестом остановил его.

— Я хотел перед отъездом на минутку заглянуть к Илонке. И если бы вы, дядя Оскар, тем временем позвонили товарищу Балинту, чтобы он заехал за мной к Худакам, я был бы весьма вам признателен.

Фельмери поблагодарил хозяйку за вкусный ужин и, вприпрыжку сбежав вниз по ступенькам, направился к вилле Худаков.

— Головастый мальчишка! — кивнул ему вслед Шалго. — А скажи, ангел мой, у Герцега при аресте все бумаги забрали? Рисуночки там? Чертежи? — спросил он у Лизы.

— Все, кроме одного.

— Какого же?

— Ты звони Балинту, а я тем временем найду на магнитофонной ленте запись того памятного разговора…

Когда в телефонной трубке послышался голос Балинта, тот очень удивился, что Шалго еще на вилле.

— Ведь я за вами машину послал.

Десять минут спустя Шалго уже сидел в поселковом совете и с мрачным видом разглядывал Вальтера Герцега и Еллинека.

— Ну что ж, господин Герцег, расскажите-ка генералу Шалго, с каким заданием вы прибыли в Венгрию, — сказал майор Балинт, встав, когда вошел Шалго.

Вопросы Балинта на немецкий переводил капитан Варади. Черноволосый здоровяк Герцег с подозрением покосился на Шалго.

«Генерал? — подумал он. — Почему же мне не сказали, что этот старый толстяк ходит уже в генералах? А мы с Еллинеком еще пытались угостить его виски в кафе!»

— Мы получили приказ, господин генерал, убить доктора Отто Хубера.

— Не мы, а ты! Один! — поспешил поправить его Еллинек. — Я такого приказа не получал. Мне было сказано, что я должен выполнять твои распоряжения.

Капитан Варади хотел перевести ответ, но Шалго жестом остановил его и сам по-немецки сказал Еллинеку:

— Об этом вы заявите на суде. А вообще отвечайте, только когда вас спросят. Миклош, — обратился он к майору Балинту, — ты иди собирайся в дорогу. А я пока тут побеседую с ними. Неплохо, если бы и ты поехал в Будапешт. Это ведь наемные убийцы, отпетые головорезы. Фельмери — отличный парень, но у него маловато опыта. Конечно, ты — начальник, можешь поступать, как сочтешь более правильным. У меня же пока одно задание — держать связь с Хубером.

Балинту явно пришлись по вкусу последние слова Шалго, однако его мрачный вид ему не понравился. На всякий случай, уходя, он оставил при бандитах одного своего сотрудника. Если старый детектив говорит «головорезы», то действительно с ними надо держать ухо востро!

А Шалго продолжал допрос:

— Как и почему нужно было убрать Хубера?

— Мне Шлайсиг сказал только, что Хубер — предатель. Все доказательства у Брауна. Господин генерал…

— Я не генерал. Продолжайте.

— Хорошо. Господин как вас там, чистосердечное признание нам зачтется?

— Я и не судья, — заметил Шалго. — Но полагаю, что суд примет его во внимание. Это общепринятое правило.

Герцег расстегнул воротник.

— Ладно, терять нам нечего. Знайте: Хубер — офицер информационной службы «Ганзы». В прошлом сотрудник Гелена. Я с ним познакомился пять лет назад. Он преподавал нам основы диверсионной работы. Считался признанным гением в этой области.

— А то, что вы о его жене говорили, — тоже правда?

— Да, она была моей любовницей. А вот то, что я насчет ее смерти сказал, — это только мое предположение. Но не мне одному смерть Греты Хубер казалась подозрительной. Кстати, Браун уже давно подозревает Хубера. Это мне еще сама Грета говорила.

— В чем же он его подозревает?

— Браун со мной об этом не говорил.

— А Грета?

— Она — да, говорила, что, мол, у Хубера родные где-то в Восточной Пруссии живут. А сын его связался со студентами левого толка и сбежал на Кубу. Конечно, все это всерьез принимать не приходится. Такие дела встречаются сплошь и рядом. Но есть кое-что и посерьезнее. Например, Хубер продал все свое имущество и вложил деньги в какой-то иностранный банк.

— Готовился к побегу, что ли? — уточнил Шалго.

— Да.

— Тогда почему же Браун тем не менее послал его сюда?

— Это одному Брауну известно, — усмехнулся Герцег.

— Можно мне? — как школьник, подняв руку, спросил Еллинек. — Я думаю, свинью они нам подложили. Браун — это такая лиса, что хитрее его мне еще до сих пор никто не попадался. И уж если он Хубера сюда послал, значит, у него были на то свои причины. Браун на риск никогда не идет. Он ставит только на верную карту. Не имея гарантий, он Хубера сюда не послал бы.

— Чепуха! — перебил его Герцег. — Он затем и прислал его сюда, чтобы мы его тут прикончили. Хубер мешал Брауну. Удобнее, когда сотрудник исчезает здесь, «за железным занавесом».

— Возможно. Только мне такие игры не по нутру, — признался Еллинек.

Оскару Шалго они тоже не нравились, эти игры. Если люди в аппарате фирмы «Ганза» знали или хотя бы подозревали что-то о замысле Хубера, почему они послали его сюда?

— Как вы собирались убить Хубера? — спросил он.

— О, это было здорово придумано! Я знал, что машину Меннеля милиция еще не забрала. Я усадил бы Хубера в эту машину и отъехал бы до места, где меня ждал бы Руди с мотоциклом. Там я пришил бы Хубера в машине, а затем включил бы устройство с таким расчетом, чтобы самому успеть добраться до Руди. Остальное — уже дело техники. Сгорел бы Хубер дотла. И следов не осталось бы…

Шалго с омерзением слушал повествование захлебывающегося от удовольствия Герцега. Сомневаться в том, что он выполнил бы адский план Брауна, не приходилось.

— Жаль, что проклятая старушенция сорвала мне всю операцию. Поверил я ее сказочкам. Но вы знаете, любой другой тоже клюнул бы на такую наживку. Ведь до чего все точно совпадало с моими данными. И какая артистка эта ваша бабуся!

— Считайте, что вы получили по физиономии! — поморщившись, сказал Шалго. — Бабуся — моя жена.

— Извините, господин…

— А вот кто такая Сильвия?

— Не знаю, — покачал головой Герцег.

Старый детектив перевел взгляд на рыжеволосого Руди.

— Мне помнится, — сказал тот, — операцию Меннеля вроде бы так называли. Шлайсиг, кажется, так говорил.

— А кто убил Меннеля?

Бандиты переглянулись.

— Не знаю, — пожал плечами Герцег. — Но теперь я не удивлюсь, если выяснится, что это тоже дело рук Брауна.

Шалго попросил майора Балинта, когда они вместе ехали в машине за Фельмери, поскорее возвращаться из Будапешта. Герцег и Еллинек, скованные наручниками, сидели на заднем сиденье под бдительным присмотром охранника.

Профессор Табори вернулся домой усталый и голодный. Поэтому он был необыкновенно обрадован, увидев, что Бланка еще не спит, а ждет его с горячим ужином. Быстро умывшись, он сел к столу и принялся торопливо, с жадностью есть, успев только спросить, где Казмер.

— У себя. Кажется, еще читает, — ответила Бланка. — Да ты не спеши, ешь медленнее. А то опять будешь жаловаться, что болит желудок.

— Уже болит. С самого утра. Понервничал, взвинтил себя, и схватило. — Табори отпил большой глоток вина, намазал ломоть мягкого хлеба маслом. — Никак не могу понять, почему Казмер так странно себя ведет. Может, ты объяснишь, что заставило его сказать неправду? Теперь я уже и сам убедился, что девятнадцатого он в Будапеште не был.

— Не знаю, где он был, — устало проведя рукой по лбу, прошептала Бланка. — Он и мне этого не говорит. Да ты ешь. Гарнир почему-то даже не попробовал. — Взглянув на брата, она с грустью увидела, как сильно Матэ переживает все происходящее: лицо у него осунулось, стало каким-то землисто-серым. — Ты много куришь, — сказала она. — И почему без мундштука?

Табори ощупал карманы:

— Знаешь, я его где-то потерял.

— В Будапеште забыл, наверное.

— Да нет, едва ли в Будапеште, — в большом замешательстве пробормотал профессор. — Потому что Шалго спросил у меня о нем еще вчера, до моей поездки в город.

— О чем спросил тебя этот противный тип? — непривычно раздраженно воскликнула Бланка.

— Почему, говорит, ты не пользуешься своим красивым мундштуком? А что это ты так против Шалго настроена? Он чем-нибудь обидел тебя?

Бланка не ответила. Табори пристально посмотрел на сестру: красивое лицо ее казалось усталым и старым.

— Ты слышал, что случилось? — с волнением в голосе вдруг спросила она.

— Где и с кем? — переспросил Матэ, закончив ужин и откинувшись в кресле.

— Нашего гостя чуть не убили.

— Что ты говоришь! Хубера?

— Да. Если бы не Лиза Шалго, его бы уже не было в живых.

Пораженный неожиданной новостью, профессор растерянно слушал рассказ сестры.

— Интересно, ей-то откуда стало известно, что жизнь господина Хубера находится в опасности?

— Оттуда, что ее муженек, этот местный Шерлок Холмс, додумался спрятать у нас в гостиной какой-то секретный микрофон. Теперь ты понимаешь, почему я вся буквально киплю от ярости?

— Это в самом деле возмутительно! Какое он имел право? И после всего этого он еще приходит сюда и просит одолжить ему машину? — Табори побледнел от возмущения. Достав из кармана таблетки, он положил одну в рот и запил водой. — Нет, я этого так не оставлю! — Профессор Табори вскочил, забегал по комнате. — И давно они нас подслушивают?

— Разве они скажут? Я спросила, но старый паяц, как всегда, отшутился. Даже заявил, что мы ему еще спасибо должны сказать. Не будь микрофона, говорит, Хубера уже не было бы в живых. Ну что я ему на это могла ответить?

— Я сейчас же переговорю с полковником и потребую извинений. Я прокурору буду жаловаться! — Голос профессора Табори вибрировал уже на самых высоких нотах. — Это же полнейшее попрание прав личности! Грубейшее нарушение закона!

Бланка дождалась, пока брат остынет, и только после этого сообщила:

— Полковник Кара вернулся к себе в Будапешт. Они тут какое-то соглашение с Хубером заключили.

— А где Хубер?

— У себя в комнате. Он совершенно потрясен этим покушением.

Бланка обеспокоенно, с тревогой смотрела на брата, огромного и сильного, яростно метавшегося из угла в угол.

— Я тебе скажу, Матэ, эти Шалго никогда мне не нравились. Убеждена, что они специально приставлены шпионить за нами. Подлые провокаторы! Но ты ведь всегда горой за них стоял. — Голос ее сделался едва слышным, дрожащим, и она почувствовала себя вдруг слабой и беззащитной. — Ах, Матэ, милый, как трудно мне так жить! Как страшно! Иногда я чувствую себя обреченной. Сегодня я ездила в Фюред. Казмер отвез меня туда на машине и к вечеру вернулся за мной. Впервые за много лет я снова была в церкви. Вошла, села на последнюю скамейку, начала молиться. И вдруг мне так захотелось умереть. Сразу, там же…

Матэ Табори, пораженный ее словами, подошел, обнял ее и утешающе сказал:

— Зачем так мрачно, сестра? Ты совсем не одинока. Ты же отлично знаешь, что всегда рядом с тобой — я.

Бланка беззвучно плакала.

— Зачем мне эта жизнь?.. Одни страдания, страх, — срывался с ее губ шепот.

— Перестань, Бланка… — только и смог выдавить из себя Матэ. Он вдруг подумал о том, что жизнь его сестры могла сложиться совсем по-другому, не напиши он ей тогда, движимый ненавистью к ее избраннику, фашисту Моноштори, то суровое, бескомпромиссное письмо: «…Я требую и жду, что ты совладаешь со своими чувствами… Мы живем в эпоху, когда есть дела, в тысячу раз более важные, чем любовь… Ты вынуждаешь меня поставить перед тобой суровую дилемму: он или я. И ты должна сделать выбор. От друзей я знаю, что он за человек. И я верю своим друзьям. А потому говорю тебе: не хочу ни знакомиться с ним, ни тем более подавать ему руку…»

Где-то очень далеко мелодично прозвучал сигнал ночного автобуса. И снова все стихло.

— Ну о чем ты, сестренка? — еще раз попытался найти в себе слова утешения Матэ Табори. — Соберись с силами. Я понимаю, что я в большом долгу перед тобой. Но все равно прошу тебя, не надо так убиваться…

Конечно, случись все это не четверть века назад, а сейчас, сегодня, он, наверное, вел бы себя умнее, с большим тактом. Но и сегодня он так же, как и тогда, не подал бы руки палачу и убийце. Время только подтвердило, что прав был он, Матэ Табори. Да что толку гадать о прошлом? Что было бы, если бы…

— Знаешь что, сестра, свари-ка ты мне лучше кофе! — попросил он.

Ему совсем не хотелось кофе. Наоборот, ему хотелось спать. Но Матэ знал сестру: когда кому-то нужна ее помощь — пусть самая пустяковая, — она быстрее забывает о своих собственных горестях.

11

Начальник дорожного отдела Балатонфюредского горсовета Иштван Чордаш не очень обрадовался нежданным ночным гостям — Шалго и Фельмери. «Только заснешь, — ворчал он, — звонят!» Жена Чордаша тоже проснулась и даже спросила: «Кто там?» — но тут же, повернувшись на другой бок, снова уснула. Не зажигая света, Чордаш быстро оделся. Так уж у него заведено: всякая вещь всегда знает свое место.

— Разве ты человек? Ты — кладовщик! — говаривала часто ему жена, а желая досадить мужу, умышленно забывала положить какую-нибудь вещь на отведенной ей Чордашем место.

Начальник дорожного отдела оказался немолодым уже человеком, лет пятидесяти, удивительно маленького роста но вид у него был строгий и внушительный.

Фельмери показал ему свое служебное удостоверение, но и после этого сердитый мужчина не стал добрее. Приглашая их в дом, он попросил довольно требовательным тоном, чтобы гости хорошенько вытерли ноги, потому что он совсем недавно застелил пол линолеумом, и теперь на нем видна каждая пылинка. После долгого шарканья подошвами о коврик на крыльце ночные гости были препровождены в кухню.

— Садитесь, — хрипловатым голосом сказал хозяин. — Но от курения прошу воздержаться. У нас не курят. Никотин вредно действует и на человека и на мебель.

— Да-да, конечно, — поспешно пряча сигарету в пачку, согласился Фельмери, уголком глаза косясь на Шалго. Тот злорадно ухмылялся, словно желая сказать: «Что, брат, попало?»

— Товарищ Чордаш, — Фельмери решился после этой небольшой заминки прямо перейти к делу. — Я пришел, а вернее, мы пришли к вам с просьбой. Помогите нам в одном важном с точки зрения государственной безопасности деле.

Сердитый Чордаш маленькой, густо обрызганной веснушками рукой разгладил складку на пластиковой скатерти, покрывавшей кухонный стол, и все тем же хрипловатым, будто крякающим голосом проговорил:

— Пожалуйста, а в чем именно? — И вдруг густо весь побагровел: на месте только что расправленной складки на скатерти виднелся едва заметный разрез. «Сколько раз я твердил Элке, что нужно резать хлеб на дощечке, а не на скатерти!» — пронеслись в его голове гневные упреки жене, и он теперь уже краем уха следил за тем, что говорил ему Фельмери.

А Фельмери говорил вот что:

— Вы не помните, на какой улице ночью девятнадцатого июля рабочие могли ремонтировать дорогу или канализационные люки?

— Ночью у нас вообще не работают.

— Извините, — поспешил уточнить лейтенант. — Я неверно сформулировал вопрос. Где могла гореть ночью красная сигнальная лампочка, если работы не были окончены днем?

— Мы строго соблюдаем правила безопасности. Я за этим сам слежу, — ответил Чордаш, думая про себя: «Черт бы побрал эту скатерть. Ее ведь теперь ничем и не заклеишь. Так и поползет дальше». — Правила положено строго соблюдать, — повторил он вслух.

— Правильно, товарищ Чордаш, — согласился с ним Фельмери. — Так вот вспомните, пожалуйста, где девятнадцатого июля ночью были установлены красные сигнальные лампочки?

— Тут и вспоминать нечего, — возразил Чордаш заносчивым, пожалуй, даже хвастливым тоном. На мгновение он забыл об испорченной скатерти, хотя рука его продолжала гладить разрез, словно больную рану. — Если завтра утром вы навестите меня на службе, в отделе, я смогу вам совершенно точно сказать, где в указанную вами ночь горел красный свет.

— Нам это нужно знать сейчас, немедленно, уважаемый товарищ главный инженер, — с подкупающей улыбкой заметил Шалго. — Вы, как государственный служащий, товарищ Чордаш, а точнее, как лицо, облеченное доверием, знаете, что такое вопросы государственной безопасности. Поэтому мы и обратились именно к вам…

Мужчина весь вытянулся в струну от мгновенно наполнившей его и теперь распиравшей изнутри гордости.

— Минуточку терпения, товарищи. Сейчас. Только переоденусь.

Полчаса спустя они уже были в конторе товарища Чордаша и тщательно, графу за графой, просматривали «Журнал ведения дорожных работ». Шалго только головой покачивал при виде аккуратности, с которой были оформлены все журнальные записи. Тем временем из желтого шкафа был извлечен скоросшиватель и в нем за несколько секунд найден акт № 068/19.

— Вот, пожалуйста. На этой схеме мы видим, так сказать, все нужные нам данные, — гордо произнес товарищ Чордаш и, словно полководец, устремив вперед указующий перст, вытянулся во весь свой крохотный рост. — Вот этими красными кружками, — принялся пояснять великий человечек, — обозначены места, где установлены лампы красного цвета. Как вы видите, в тот день на пяти объектах моими рабочими производились дорожные работы. Цифры вверху обозначают день начала работ, внизу — дату окончания.

— Отлично, — похвалил Фельмери. — Давно не видел такой четкости в делопроизводстве. Подозреваю, что товарищ Чордаш тайком окончил какую-нибудь военную академию.

— Академий я не кончал. И даже на военной службе никогда не был. Но я привык думать. И привык во всем соблюдать порядок.

— Полагаю, товарищ начальник, что Фюред вы знаете как свои пять пальцев, — сказал Шалго.

— Еще бы не знать! — воскликнул Чордаш. — Да я здесь родился и вырос. В школе здесь учился. А с сорок пятого года бессменно на государственной службе состою. В этом со мной никто не может сравниться. Так сказать, рос вместе с нашим городом… Я тут не то что каждую улицу — каждого жителя в лицо знаю!

— Тогда вам нетрудно будет сказать, вот эти два объекта на каких улицах находятся? — спросил Шалго и показал на два красных кружка вблизи кардиологического санатория.

— Конечно, нетрудно. Этот — на улице Майва, а этот — на улице Балванеш. На первом объекте меняют водопроводную магистральную трубу, а на втором просела мостовая. Наверное, подмыло снизу асфальт грунтовыми водами. В ближайшие три дня работы будут закончены на обоих объектах.

— Но лампочки красные там и сейчас горят? — уточнил Шалго.

— Конечно.

— А из этих двух улиц какая поднимается в гору?

— Обе. По улице Майва движение одностороннее, по улице Балванеш двустороннее.

Шалго задумчиво разглядывал схему, и Фельмери, словно угадав его мысли, спросил:

— А если ехать от Шиофока и свернуть на улицу Балванеш, дорога будет идти в гору или под гору?

— В гору.

На всякий случай они записали названия и остальных улиц, где девятнадцатого июля ночью горел красный предупредительный свет.

— Еще один вопрос, — сказал Шалго, пока Чордаш перевязывал шнурком папку с документами и ставил на полку скоросшиватель. — Не знаком ли вам случайно профессор Матэ Табори? У него дача в Эмеде.

— Он яхтсмен? Как же, знаком! Разумеется, только понаслышке. Лично не имел чести. Наша знаменитость местная, так сказать.

— И сестру его знаете?

— Чокнутую художницу? — Чордаш как-то странно ухмыльнулся. — Знаю. Да ее все тут у нас знают.

— Лично?

— Нет, лично тоже, так сказать, не удостоен. Но издали частенько доводилось наблюдать за ихней работой. На берегу озера, с мольбертом. Сказывали, на конкурсах красоты до войны она неоднократно избиралась местной «королевой побережья». Только я, так сказать, в те времена не очень бывал зван на эти самые конкурсы…

— Да, в молодости она была очень хороша собой, — подтвердил Шалго. — Вы, конечно, слышали и о том, что после войны Бланка Табори усыновила ребенка из сиротского дома.

— Еще бы! Знаю, конечно, я этого месарошского мальчонку, так сказать.

Шалго изумленно уставился на Чордаша.

— Месарошского? Значит, у мальчика был отец?

— У всякого ребенка должен быть отец, так сказать. Только Месарошем его прозвали не по отцу, а потому, что подкинули его в дом к Месарошам. В сорок первом это было, если меня память не обманывает. Однажды ночью позвонил кто-то в калитку к Месарошам. Господин Месарош — наш здешний адвокат. Вышел он к калитке, а там никого. Только корзина плетеная стоит на земле, и в ней младенчик, так сказать, месяцев трех-четырех от роду. Господин Месарош ту корзину в руки и с ней в полицейский участок. Винце, наш тогдашний участковый, сам дежурил в тот вечер. Составил он протокол по всей форме, и все дела. От него я и слышал эту, так сказать, историю…

— А где этот Винце живет?

— Не живет он, так сказать, больше нигде. Помер. В прошлом году еще. Хороший был человек. Он все проверки после Освобождения чистым прошел. Никаких к нему претензий не было. Потом он еще долго у нас в дорожном отделе работал.

— А что этот ваш Винце с тем найденышем сделал? — продолжал допытываться Шалго.

— А что ему делать? Вызвал наутро господина адвоката к себе и поладил с ним, договорился, так сказать, что господин Месарош сам отвезет мальчонку вместе с полицейским протоколом в Веспрем, в сиротский приют. Это я совершенно точно знаю.

— Интересно, — заметил Шалго. — Но откуда вам известно, что приемный сын художницы Табори и есть тот самый подкидыш господина Месароша? Это вам сам адвокат говорил?

— Нет, товарищ. Адвокату Месарошу сказали потом в приюте, что его подкидыш помер. А я про это знаю опять-таки от самого Винце. Он и прозвал инженера Казмера Табори «месарошским мальчонкой». Потому как он, так сказать, запомнил в свое время, что у мальчонки родимое пятно было на левой лопатке. Большое пятно. Со сливу величиной. Это он и в протоколе записал. Так вот, Винце как-то случайно увидел Казмера Табори летом на пляже и сразу про тот ночной случай вспомнил.

Совершенно верно, мелькнуло в голове Шалго, у Казмера на левой лопатке большое родимое пятно!

— Очень интересно, — вслух проговорил он. — А где сейчас живет адвокат Месарош? Если он, так сказать, еще живет?

— На улице Петефи. В той же самой вилле, что и до войны. Уже лет пятьдесят. В пятьдесят первом, правда у него, как у человека одинокого, эту виллу национализировали. Тогда адвокат в Будапешт переехал, к какому-то своему родственнику, так сказать. Говорят, даже подсобным рабочим был. А в пятьдесят восьмом или пятьдесят девятом возвратился он обратно, в наш Фюред. Брат его, каноник Месарош, добился у властей, чтобы вернули ему, так сказать, его виллу. Конечно, к тому времени виллу ту здорово перестроили. Так как все эти годы ее занимала местная контора «Заготвино».

— Как зовут адвоката Месароша?

— Балинт. Балинт Месарош.

— А брат его, каноник, тоже живет вместе с адвокатом?

— Нет, каноник живет в Веспреме. У епископа служит. Слышал я, что скоро он уходит на пенсию.

Шалго тяжело поднялся.

Фельмери предложил Чордашу отвезти его домой на машине, но тот, поблагодарив, отказался.

— Пройдусь пешочком, подышу свежим воздухом. Озоном, так сказать…

Илонка Худак ожидала их все это время в машине.

— Я уж беспокоиться начала, дядя Оскар, — сказала она. — Думаете, приятно вот так сидеть ночью одной и ждать?

— Не везет тебе, дочка! — пошутил старый детектив, усаживаясь поудобнее. — Вот видишь, опять никто тебя не похитил. Ну что ж, сначала посмотрим улицу Балванеш. Поезжай, юноша, а я буду команды подавать.

Фельмери медленно ехал по ночному спящему городу, а Шалго изредка негромко говорил: «Налево… направо». Но в голове его все время назойливо вертелась одна мысль: почему адвокат Месарош утверждает, что подобранный им подкидыш умер в детском доме? Откуда ему это может быть известно? Жаль, конечно, что «хороший» хортистский полицейский Винце умер…

— Медленнее! — подал он команду лейтенанту. — У двухэтажного дома — направо.

Фельмери включил вторую передачу и повернул на широкую улицу, вдоль которой росли каштаны. Дорога стала подниматься в гору, и Шалго велел лейтенанту остановиться. Вдали отчетливо была видна красная сигнальная лампочка.

— Сейчас мы выйдем, — повернувшись к Илонке, сказал Шалго. — А ты пересядь на мое место и попытайся воскресить в памяти ту ночь. В какую сторону пошел Меннель, выйдя из машины? Вперед или назад?

— Вперед и потом повернул налево.

Шалго и Фельмери, выйдя из машины, медленно пошли вверх по улице.

— Если наше предположение правильно, сейчас слева будет переулок, — сказал лейтенант.

Минуту спустя они были на углу переулка. Шалго остановился.

— Похоже, что здесь, — сказал он. По обе стороны переулка росли платаны. — Интересно, что он здесь искал?

— Про то одному ему ведомо, — заметил лейтенант. — Если он вообще был здесь.

— Будем считать — был. Но зачем? — тяжело отдуваясь и усаживаясь отдохнуть на каменное основание решетчатой изгороди, сказал Шалго. — Если он хотел с кем-то встретиться здесь, то получается, что он хорошо знал город и, значит, бывал в нем раньше. Или он просто так остановился и вышел из машины немного проветрить хмельную голову? Едва ли. Меннель был бабник, и, если он оставил в машине красивую девушку в такой благоприятный для него момент, значит, у него должны были быть для этого какие-то весьма веские причины. Как этот закоулок называется?

— Улица Генерала Бема!

— Надо бы нам пройти по ней до конца. Но уже поздно…

Шалго поднялся и медленно поплелся обратно, к машине.

— Здесь мы и стояли. Совершенно точно, — твердо заявила Илонка, когда они сели в машину. — Я вспомнила вон тот дом с башней.

— Ладно, — сказал Шалго. — Завтра утром мы более тщательно все здесь осмотрим. Узнаем, кто тут вокруг живет. Поехали!

Лиза еще не спала и слушала радио. И, конечно же, сразу напустилась на беднягу Шалго.

— Я уж думала, что ты сегодня вообще не собираешься являться домой. Ты только посмотри на себя: на кого ты похож! Едва на ногах стоишь от усталости. Как будто все это нельзя было завтра сделать…

— Нет, радость моя, завтра уже не то, — не очень уверенно возражал он, вытягиваясь во весь рост в кресле. Он начал было рассказывать о результатах их ночной операции, но тут Лиза вдруг спросила его, где Фельмери, и Шалго возмутился.

— Я тебе рассказываю о полете орла, а ты меня возвращаешь к какому-то пустяку, вроде того, где сейчас лейтенант Фельмери. Ставит машину в гараж Табори. Сейчас вернется твой ненаглядный.

Фельмери действительно не заставил себя ждать. Но едва он появился, Шалго встретил его просьбой:

— Юноша, позвони в Будапешт и доложи обо всем Каре. Может, они там соберут побольше данных о канонике Месароше.

— Поздно уже, — уклонился Фельмери. — Успеем и завтра доложить.

— А у меня тут гость был, — сказала вдруг Лиза. — Господин Хубер.

— Что он хотел?

— Сказал, что приводил в порядок бумаги Меннеля и ему показалось, что кое-каких документов не хватает. Интересно, какие бумаги Меннеля он ищет?

— Может, тот самый план виллы, про который, судя по магнитофонной записи, Герцег спрашивал у Хубера? — предположил Фельмери.

— Если план виллы принадлежит Меннелю, — задумчиво произнес Шалго, — мы вправе подозревать, что существует какая-то связь между этим фактом и поездками Хубера в Фюред. Скажем, на плане может быть изображена вилла, в которой некий гитлеровский офицер когда-то давно спрятал награбленные в Венгрии ценности. А? Хубер об этом знал и потому не хотел отдать план Герцегу.

— Значит, Хубер был с нами неискренен?

— Возможно. Завтра мы получим ответ и на этот вопрос, — пообещал Шалго. — Сразу с утра примемся за дело! А ты позвонишь в Веспрем, в управление, и попросишь прислать сюда специалиста по дактилоскопии.

12

На другой день утром на вилле Табори появился Тибор Сюч в сопровождении Беаты. Профессор открыл им дверь и пригласил в гостиную.

— Мы хотели бы видеть господина Хубера, — сказал Тибор.

— Садитесь, пожалуйста… Сейчас я позову его.

Вошедшая в эту минуту Бланка, пристально посмотрев на Беату, сказала:

— Ваше лицо мне почему-то очень знакомо. Помнится, вы уже приходили сюда однажды?

— Да, несколько дней назад, — подтвердила гостья. — К господину Меннелю.

— Совершенно верно. Теперь я все вспомнила. Вы, конечно… знаете, какое несчастье произошло с господином…

— Знаем, — перебил ее Тибор.

— Утром накануне мы вместе позавтракали. Он был так весел, жизнерадостен… — закончила фразу хозяйка.

— Наверняка и не думал, что его уже караулит смерть, — заметил Тибор Сюч.

В гостиную вошел Хубер, сопровождаемый профессором Табори. Представив Хуберу посетителей, профессор вместе с Бланкой тут же удалился.

Хубер откровенно подозрительным взглядом смерил стоявших перед ним молодых людей.

— Садитесь, — пригласил он. — Чем могу служить?

— Просим извинить за беспокойство, но несколько дней назад мы получили от Виктора Меннеля вот это письмо… — начал Тибор Сюч, — вернее, официальное письмо от фирмы «Ганза». Вот оно.

Хубер, взяв у него из рук письмо, взглянул на почтовый штемпель, потом внимательно изучил подпись и сказал:

— Да, это рука Меннеля.

Быстро пробежав письмо, он поднял глаза на молодого человека.

— Мне ничего не известно об упомянутой в письме сделке. Если я правильно вас понял, вы кустарь или что-то в этом духе и получили заказ от нашей фирмы?

— Совершенно верно, господин Хубер, — подтвердил Тибор Сюч. — Господин Меннель попросил меня изготовить для фирмы «Ганза» набор образцов пуговиц в художественном исполнении.

— Набор пуговиц? — переспросил Хубер, с явным удивлением посмотрев на Тибора.

— А чему вы удивляетесь? Художественно исполненные модные пуговицы — это товар, который пользуется сейчас большим спросом. Особенно когда это не серийные изделия.

Сюч достал из сумки картонки с прикрепленными к ним пуговицами.

— Пожалуйста. Здесь каждая пуговица — единственная в своем роде. В этом и состоит их ценность. А вот разрешение от нашей фирмы «Артекс» передать эти образцы представителю фирмы «Ганза».

Хубер с интересом разглядывал пуговицы.

— Лю-бо-пыт-но, — протянул он. — Понятия не имел, что наша фирма занимается еще и модными пуговицами… Сделаны они, бесспорно, со вкусом, красиво… Хотя должен вам признаться, что я не компетентен решать такой вопрос. И собственно говоря, в чем состоит ваша просьба?

— Мы бы хотели, чтобы вы, как было условлено с господином Меннелем, приняли от нас эти образцы и оплатили их…

— Охотно. Но оговоренные в соглашении пятьсот долларов я могу перевести только на банковский счет «Артекса».

— Совершенно верно, господин Хубер. Вы известите «Артекс», что получили от Тибора Сюча образцы пуговиц, и попросите фирму выплатить мне переведенную вами на ее счет сумму. Я же получу от вас пять тысяч долларов наличными отдельно.

Хубер был ошеломлен. Ничего не понимая, он с удивлением смотрел на сохранявшего полное спокойствие молодого человека.

— Пять тысяч долларов? Помимо пятисот?

— Так точно, господин Хубер.

— За эти пуговицы? Да вы шутите, молодой человек!

— Эти пуговицы, господин Хубер, для фирмы «Ганза» могут стоить и сто тысяч долларов, — многозначительно проговорил Тибор Сюч.

— Вы, наверное, принимаете меня за непроходимого идиота, — теряя терпение, сказал Хубер. — Но, к вашему сведению, я не из тех дураков-туристов, которым вы могли бы продать Хортобадьскую степь или Тиханьский полуостров. Во всяком случае, пять тысяч долларов за какие-то пуговички!..

— Господин Хубер, — растерянно и недоверчиво глядя на собеседника, заговорил Тибор Сюч, — вы действительно не знаете, о чем идет речь?

— Я вам уже сказал, черт побери!

— Тогда прошу прощения, — спокойно ответил Тибор Сюч. — Я вам сейчас все объясню! — Он снял со стола картон, помеченный цифрой «А—1». Достав из кармана перочинный ножик, он аккуратно срезал одну пуговицу с листа картона и кончиком ножа отделил стеклянное украшение пуговицы от ее пластмассового основания. Достав затем из сумки какой-то аппарат, напоминающий микроскоп, магнитной иголкой подцепил из образовавшейся в пуговице полости еле видимую микропластиночку и, положив ее на предметный столик этого своего карманного микроскопа, заглянул в окуляр, покрутил винт наводки и сказал:

— Прошу, господин Хубер.

Хубер заглянул в микроскоп.

— Если не ошибаюсь, это пусковая ракетная установка? — удивленно воскликнул он.

— Совершенно точно, господин Хубер. Теперь вы понимаете, о чем идет речь?

— Кажется, понимаю, — медленно проговорил Хубер. — Он взглянул на молодого человека, потом перевел взгляд на листы картона. — И что же, в каждой пуговице такая микропленка? — спросил он.

— В пуговицах на листах «А—1» и «А—2», — чуточку рисуясь, с важностью ответил Тибор Сюч, — локаторные станции дальнего радиуса действия, ракеты на позициях, аэродромы… словом, все, что просил господин Меннель… Ну как, вы все еще считаете большой названную мною сумму?

— Нет, господин Сюч. Теперь я не считаю ее высокой, — ответил Хубер. Он снова заглянул в письмо Меннеля.

— Вас что-нибудь смущает? — спросил Сюч.

Хубер покачал головой.

— Да нет. Только при мне нет таких денег. А моя чековая книжка у партнера. Когда я должен выплатить вам деньги?

— Сейчас, немедленно, — ответил Сюч. — Я не могу рисковать.

— Гм… попробую дозвониться до него. Вдруг на счастье, он окажется дома. Прошу прощения. — Хубер подошел к телефонному аппарату, набрал номер и через несколько мгновений заговорил в трубку по-немецки: — Алло! Это я, Хубер… Слушай, вот какое дело: мне нужно выплатить большую сумму денег. Да, сейчас. Принеси мне, пожалуйста, сюда, на виллу Табори, мою чековую книжку… Не понимаешь?.. Чековую книжку мою, говорю, принеси… Да-да. Спасибо. Жду тебя… До свидания. — Хубер положил трубку и вернулся к столу. — Приходится соблюдать осторожность. Тут вокруг кишит сыщиками. — Он достал из коробки сигару и закурил.

— Что касается сыщиков, — заметил Тибор Сюч, — то три дня назад мы тоже имели возможность с ними познакомиться. Да вот и ваш сосед, Шалго, явно сотрудничает с милицией. Имейте это в виду.

— Мне это известно, — ответил Хубер.

— Он что-то пронюхал, — вмешалась в разговор девушка. — Правда, Тибор удачно вывернулся. К сожалению, я допустила ошибку. Но в конце концов нам удалось отвязаться от этого подозрительного старика. А вот как передать вам микроснимки, мы никак не могли придумать. Нам казалось, что и вы под наблюдением, да и мы тоже…

— Полагаю, за вами больше нет слежки, раз вы рискнули прийти ко мне? — строго спросил Хубер.

— Мы пришли сюда по указанию Шалго, — пояснил Тибор Сюч. — Этот старый паяц «завербовал» нас… Нет-нет, не бойтесь! Я не провокатор. Целых два дня я отказывался принять его предложение, но вчера наконец согласился. Старику, разумеется, и не снилось, что на самом-то деле я — ваш человек… Вот с его помощью мне и удалось передать вам снимки.

— Какое же задание получили вы от Шалго? — поинтересовался Хубер.

— Сказать вам, что я — агент Меннеля. Что я сейчас и делаю.

— А что вы доложите Оскару Шалго?

— Что я честно выполнил его задание, но вы по всем правилам вышвырнули меня вон из комнаты. Нужно, правда, чтобы и вы сообщили ему о моем посещении. Мы должны петь в унисон.

— Что же, вы это хитро все придумали, — одобрил Хубер.

Беата самодовольно улыбнулась.

— Наши сыщики считают себя великими умниками. Им и невдомек, что и у других тоже голова на плечах. Например, эту «коллекцию образцов пуговиц» мы придумали с Виктором, с господином Меннелем, еще в Италии, в прошлом году. Тогда же мы договорились о способах связи с ним.

— И давно вы поддерживаете с ним контакт?

— Третий год. С Виктором, собственно, я установила контакт в Париже. А когда вернулась в Венгрию, вовлекла в дело и своего жениха, Гезу Салаи, а потом — и Тибора. Сейчас он должен был бы встретиться с Виктором. Но вот — не довелось. В прошлом году, когда мы виделись с ним в Ливорно, он забрал у меня со связи Гезу Салаи… Мне даже не известно, какое у Салаи было задание. Наверное, установить с кем-то контакт…

Хубер рассеянно слушал болтовню девушки. Разумеется, она убеждена, что он — шеф Виктора Меннеля, и потому так откровенна с ним. Но тут же у него возникло сомнение: почему Меннель скрыл эти свои связи от Брауна и Шлайсига. «Мне известны все донесения Меннеля, — рассуждал про себя Хубер, — но эта агентурная группа в них вообще не упоминалась. Странно… А операцию „Пуговки“ они, надо признать, ловко придумали…» Он снова прислушался к болтовне Беаты, а когда та умолкла, заметил:

— Что касается пуговиц, то идея действительно оригинальная. Но вы, по-моему, недооцениваете Оскара Шалго. Люди, которые прикидываются этакими простачками, весьма опасны. Я подозреваю, что Шалго уже давно знает, кто убил Виктора Меннеля.

— Если бы он это и впрямь знал, убийца давно был бы уже арестован, — не согласилась с ним Беата.

— Возможно. И все же Шалго не дурак. Кстати, ваш жених арестован.

— Ну, Геза сумеет выпутаться.

В дверь террасы постучали, и в гостиную вошли Оскар Шалго и лейтенант Фельмери. Шалго был в в панаме, сдвинутой на затылок, в белом, хорошо отутюженном полотняном костюме. Сюч выругался про себя и подумал: «Не хватает только, чтобы как раз сейчас явился партнер Хубера с его чековой книжкой. Вот незадача. А я-то думал, что старик уехал в Фюред…»

Шалго заметил разложенные на столе пуговицы. Микроскоп Тибор Сюч успел убрать в сумку.

— Вы купили пуговицы? — спросил Шалго у Хубера.

— Пришлось, — сказал тот. — Сделку заключал еще Меннель, по поручению фирмы.

— И за сколько, интересно, вы продали их? — обратился Шалго с вопросом к Тибору.

— Как было договорено, — уклончиво ответил Сюч. — А вообще-то сделка более выгодна для казны, чем для меня: она получит доллары, а я только форинты.

— Слушай, Фельмери, ты можешь поверить, что за эти вот пуговки кто-то готов платить доллары? — И Шалго шутливо толкнул в бок лейтенанта.

— Не уверен, — ответил тот и взял в руки один из листов картона. — Хотя пуговицы красивые! Сколько же они стоят? — спросил лейтенант, взглянув на Тибора. — В долларах?

— Дорого… — снова попытался уйти от ответа Сюч.

— Пять тысяч пятьсот долларов, — ответил за него Хубер.

Шалго, прищурил глаза, посмотрел на Хубера.

— И вы уже расплатились? — спросил он.

— У меня нет при себе таких денег.

— Но я думаю, господин Сюч согласится принять от вас и чек? — спросил Шалго. — А в банке он получит потом по нему деньги.

— Но у меня нет с собой и чековой книжки, — сказал Хубер.

— Ну надо же! — воскликнул Шалго. — Совсем позабыл о вашей чековой книжке, а ведь специально затем и шел, чтобы отдать ее вам! — Он вынул из кармана конверт и передал Хуберу: — Пожалуйста!

— Спасибо, — поблагодарил Хубер.

Тибор Сюч, совершенно сбитый с толку, тупо уставился на Хубера.

— Это и есть ваш друг?! — кивнул он в сторону Шалго.

— А чему вы удивляетесь? Вы же сами сказали, что мы должны «петь в унисон».

— Подлый предатель! — задохнувшись от злобы, прошипел Тибор Сюч.

— Они оба — агенты Меннеля, — спокойно сказал Хубер, показав на Тибора и Беату. — Он с прошлого года, а мадемуазель уже три года. Кстати, и жених ее тоже. А в этих пуговичках — кадры микропленки.

— Здорово вы меня провели, господин Сюч, — с наигранной укоризной проговорил Шалго. — А ведь я верил вам. Ну что ж, тогда следуйте за лейтенантом Фельмери, дети мои. А ты, дружок, — обратился он к Фельмери, — захвати с собой и эти игрушечки.

Когда Шалго и Хубер остались вдвоем, Хубер с обидой сказал:

— Вы по-прежнему не доверяете мне?

— Вы имеете в виду микрофон? Так ведь этой мудрой предусмотрительности вы обязаны своей жизнью. До свидания!

— До свидания! — И Хубер проводил Оскара Шалго на веранду. — Еще минутку, господин Шалго. Вы уже знаете, кто убил Виктора Меннеля, не так ли?

Шалго вынул сигару изо рта. В глазах его светилась улыбка.

— «Ибо нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, ни сокровенного, что не сделалось бы известным…» Евангелие от Луки, глава восьмая, стих семнадцатый, — сказал он, спускаясь по ступенькам террасы.

Хубер долго с удивлением смотрел ему вслед и не заметил, как за его спиной в гостиную вошла Бланка. Увидев ее, он медленно приблизился к ней и крепко взял за руку.

— Больно! — тихо вскрикнула Бланка. — Отпусти. — Хубер отпустил руку. — Уезжай! — прошептала она. — Я даю тебе добрый совет: уезжай, пока не поздно!

Хубер отошел на шаг.

— Это угроза? Или действительно только совет?

— Совет. — Бланка повернулась, подошла к двери и посмотрела в сад.

— Виктору Меннелю ты советовала то же самое?

— Да, то же самое, — ответила Бланка, не оборачиваясь. Она не хотела встречаться с ним взглядом. — То же самое. Но он не послушал моего совета.

Хубер закурил сигару.

— Ну, а если и я не последую твоему совету, меня тоже прикончат? — спросил он холодным, бесстрастным тоном.

— Не переиначивай мои слова, — устало проговорила Бланка.

— Я не переиначиваю… — Хубер приблизился вплотную к ней, но потом, словно передумав, отошел, сел на кушетку и неожиданно спросил: — Кто убил Виктора? И почему?

Бланка нервно покрутила на пальце кольцо с крупным топазом. Лицо ее было бледным.

— Если бы я даже и знала это, то все равно не сказала бы тебе.

— Ну, мне-то как раз ты можешь сказать.

— Никому. И тебе тоже.

— Шалго подозревает в убийстве тебя, а полковник Кара — твоего сына.

— Шалго идиот. Кару я не знаю. — Она подняла взгляд на спокойное лицо Хубера. — Не понимаю только, на каком основании Шалго может подозревать меня?

— Ты чуть не потеряла сознание, увидев меня здесь. Это вышло очень некстати. Кроме того, он не мог не заметить, что ты намеренно меня избегаешь…

— Но ты же сам велел мне быть осторожной, предупредил, что у нас в доме установлен подслушивающий аппарат.

— Я не говорил, что в доме. Выражайся точнее. Я хорошо помню, что говорил. Здесь, в гостиной, сказал я, установлен тайный микрофон… Но я часами гулял по берегу. При желании ты могла бы туда прийти ко мне. Трижды я ездил в Балатонфюред. Ты знала, что я был там на кладбище…

Бланка не отвечала. Нервничая, она снимала и вновь надевала кольцо.

— Ты уверен, что сейчас здесь нет микрофона? — спросила она.

— Можешь не опасаться, — сказал Хубер. — Но повторяю, Шалго подозревает тебя. — И, многозначительно посмотрев на Бланку, добавил: — Возможно, не без основания…

— Виктора убила не я, — тихо возразила Бланка. — Кто-то сумел опередить меня. Когда Меннель сказал мне, чего он хочет, я решила убить его. В ту же ночь я зашла в кабинет Матэ и украла у него из аптечного шкафа ампулу с цианистым калием. А утром чуть свет помчалась в Фюред исповедаться и покаялась своему старому духовнику в этом намерении. Бедного старца чуть удар не хватил. Разумеется, я не открылась ему, кого и почему хочу убить. Я просила только об отпущении греха до его совершения. И конечно же, он отказал мне в отпущении. Вот ты и знаешь все.

Хуберу стало жалко ее. Он понимал, почему она рассказала ему обо всем. Нет, не в порыве откровенности. Она хотела, чтобы он увидел ее готовность на все, вплоть до убийства, если он попытается действовать, как Меннель. Хубер стряхнул пепел с сигары.

— Перед моим отъездом мы еще поговорим с тобою об этом деле, — спокойно сказал он.

— Когда ты уезжаешь?

— Надеюсь, сегодня вечером или завтра утром.

— И мы никогда больше не встретимся?

— Никогда. Ты ведь сама так хотела.

— Да. И ты оставишь меня в покое?

— Ты не веришь мне?

— Я уже и самой себе не верю, — призналась Бланка.

Хубер нахмурил брови. «Если она больше не доверяет мне, — подумал он, — все мои усилия напрасны…»

— Странный ты человек, Бланка, — задумчиво проговорил Хубер. — Я выдал венгерским органам безопасности двенадцать агентов. Несколько минут назад я выдал им Тибора Сюча и Беату с кучей важных шпионских материалов. Неужели ты не видишь, что я действительно сжег за собою все мосты? Неужели и это для тебя не доказательство? Чего тебе еще от меня нужно?

— Я верю тебе, — сказала Бланка. — Но я помню и свои страдания. Ты не знаешь, сколько мне пришлось выстрадать. — На глаза у нее навернулись слезы. — Не знаешь, — прошептала она. — И не можешь этого знать.

Хубер потянулся через стол, чтобы пожать руку Бланке, но она отдернула руку.

— Я сожалею об этом, Бланка. Поверь, я не хотел причинять тебе страданий. И никогда не просил тебя о помощи. Я только сообщил тебе, что со мной. Ты же сама помогала мне. Меня радовала твоя помощь, но я никак не мог предположить, что под конец все так получится… Наверное, ты не должна была мне помогать.

— Не в этом дело, — перебила его Бланка, — тем более что я сама согласилась тебе помогать… — Горестная усмешка пробежала у нее по лицу. — Как ты сказал только что? «Я никогда не просил тебя о помощи». Будто ты не понимал, что достаточно мне было услышать, узнать, что с тобой, и я жизнь готова была отдать… И ты очень хорошо знал, что я всегда отдавала всю себя, свое сердце, душу. Да, ты действительно не просил. Но ты принимал мою помощь как должное… А я, кого же я могу сейчас в чем-то обвинять? Я сама избрала этот путь, прекрасно представляя себе, что делаю, и зная, что однажды наступит час расплаты и расплачиваться за все придется мне самой.

Хубер вынул сигару изо рта и потушил ее в пепельнице. Хмурым взглядом окинув залитую солнцем террасу, он проворчал:

— Я умолял тебя после смерти Греты приехать ко мне.

— Умолял? Но ведь ты знал, что я не смогу оставить брата и сына. И наконец, есть же и у меня хоть капля гордости.

— О, эта проклятая гордыня! — пробормотал Хубер. Он еще что-то хотел добавить, но спохватился и замолчал.

— Теперь уж все равно. Так случилось, — продолжала Бланка. — Вечером ты уедешь, через несколько дней увидишься со своим сыном и начнешь новую жизнь. И я тоже попробую. Хотя и не верю, что мне это удастся…

— Тебе, Бланка, как раз удастся, — убежденно проговорил Хубер. — А вот удастся ли мне, не знаю… Мне еще предстоит долгий путь. И для этого нужно еще кое-что сделать… В частности, продолжить то, что начал Меннель…

— И не говори мне об этом, — замахала руками Бланка, а ее лицо стало суровым и непреклонным.

— Нет, мы должны об этом поговорить, дорогая.

— Ты думаешь заставить меня?

— Меня тоже заставляют, Бланка. Мы все — жертвы принуждения.

— Ты не сможешь заставить меня. И никто не заставит. До какого-то рубежа я еще готова была идти. Но дальше — нет. Дальше я не пойду. Обречь себя на гибель я могла. Это было мое право. Но стать причиной гибели других людей я не могу. Не имею права. И ты не имеешь права. А если ты все же попытаешься совершить это безрассудство, мы оба погибнем.

Хубер ясно видел, что слова ее — не пустая угроза. Но он продолжал:

— Мы не погибнем, Бланка. Теперь уже нет. И если ты все трезво обдумаешь, то поймешь, что это и в твоих интересах…

Бланка протестующе подняла руку.

— Я все обдумала. Еще когда Меннель посвятил меня в свой адский план.

— Это не план, а решение руководства «Ганзы».

— План или решение — мне все равно.

— Бланка, я очень прошу тебя, не вынуждай меня…

— Ты мне угрожаешь? Но теперь я уже не боюсь твоих угроз.

— Дело не в нас с тобой, — уговаривал Хубер. — От твоего ответа зависит судьба всех, в том числе Матэ и Казмера.

— Что ты хочешь этим сказать? — настороженно спросила Бланка.

— Девятнадцатого утром я разговаривал с Виктором, — медленно начал Хубер. — Он говорил со мной по рации из оперативной машины. Наш разговор я записал на пленку. А через час он уже был убит. Но он успел сказать мне, что накануне ты завтракала с ним. И вы снова говорили о «безумном плане» и поругались. Потом ты сообщила Меннелю, что кто-то хочет с ним встретиться утром, в восемь тридцать. Вы вышли на террасу, и ты показала ему место на берегу, где его будет ожидать тот человек. Ты сказала также, что за человеком ведется наблюдение. Поэтому хорошо было бы, если бы Меннель вышел на озеро в лодке: с воды просматривается весь берег.

Бланка побелела как мел.

— Меннель назвал имя этого человека?

— Назвал.

— И ты знаешь, кто убил Виктора?

— Я знал это еще в Гамбурге, — ответил Хубер. — Но только я. Браун и Шлайсиг ничего не знают. Пожалуй, один только Шалго догадывается, кто это сделал. Его я боюсь… Итак, ты по-прежнему не желаешь говорить о том плане?

Бланка глубоко вздохнула и, словно человек, сбросивший с плеч тяжелую ношу, негромко рассмеялась.

— Я уже сказала тебе: не будем об этом, — произнесла она решительным тоном. — Ни слова больше.

На улице перед домом остановилась машина. Через несколько минут на веранду вошел Казмер со светло-коричневым чемоданом в руках. Он поцеловал мать, поздоровался с Хубером и тут же начал рассказывать:

— В Балатонфюреде я видел Шалго в машине Меннеля. С ним, между прочим, сидели какая-то красивая рыжеволосая девушка и парень немного постарше меня в сопровождении лейтенанта Фельмери. Девушка и парень были в наручниках. Я полюбопытствовал у старика, чего это в такую жару молодые люди нацепили «браслеты»? Шалго ответил, что они покушались на жизнь господина Хубера; при этом старик добавил, что вы, господин Хубер, гениально провели их.

— Дело совсем не в том, что они хотели убить меня, — заметил Хубер. — Господин Шалго, как видно, решил пошутить. Этот парень и девушка оказались самыми обыкновенными провокаторами. Кстати, пришли они ко мне по поручению все того же господина Шалго, представившись агентами Меннеля.

— Значит, они были агентами Шалго! Понятно… Впрочем, ничего не понятно! Зачем же Шалго понадобилось надевать на своих людей наручники?

— Такой сейчас в мире порядок, господин инженер, — с улыбкой ответил Хубер. — А точнее, никакого порядка, анархия. Угоняют самолеты, крадут дипломатов…

— Да, все запутано… К счастью, меня это не касается… Мамочка, — обратился Казмер к Бланке, — мне не звонили из МИДа?

— Нет.

— Когда вы уезжаете, господин инженер? — спросил у Казмера Хубер.

— Недели через две. Вы уже бывали в Москве?

— Нет, — ответил Хубер. — Рядом с ней, правда, был. Издали любовался. Зимой сорок первого… Ну, если позволите, я откланяюсь. Нужно готовиться в дорогу. Встретимся за обедом. — Хубер кивнул головой, повернулся и уверенными шагами вышел из комнаты.

Шалго, сидевший рядом с водителем, повернувшись вполоборота, поглядывал на Фельмери, Тибора Сюча и девушку. Тибор и Беата были скованы друг с другом одними наручниками.

— В Фюреде, товарищ, остановитесь перед зданием городского совета, — сказал Шалго водителю. Старшина, еще совсем молоденький парнишка, кивнул головой.

— Беата, — обратился Шалго теперь уже к девушке, — вы не знаете случайно, кто такая Сильвия?

— Нет, не знаю.

— А вы, Тибор?

Сюч с ненавистью взглянул на старика.

— Вот что я вам скажу, старичок, — произнес он сквозь зубы. — Не желаю я с вами разговаривать. Более того, я и видеть-то вас не могу. Я хотел бы поскорее освободиться, чтобы разделаться с вами. А теперь оставьте меня в покое. Можете считать меня шпионом, изменником родины, всем, чем угодно.

— Предельно ясно, милейший, — проговорил Шалго.

— Дать бы этому наглецу по губам, товарищ Шалго, — угрожающе сказал старшина. — Отребье последнее, изменник!

— Спокойно, товарищ старшина, — остановил его Фельмери. — Скоро этот господин станет куда скромнее.

— Плохо вы меня знаете, лейтенант, — огрызнулся Тибор Сюч. — Меня не запугать. Не так-то уж я дорожу жизнью, чтобы в ножки вам упасть.

— Не намерен спорить с вами, — прекратил разговор Фельмери.

Шалго еще раз попытался вызвать на разговор Беату. Но та упорно молчала, уставившись в одну точку. Она думала, что всему конец: молодости, любви, словом, всему. Получит она самое малое лет десять тюрьмы со строгим режимом. Что ей еще может помочь? Все отрицать? Ведь Меннеля больше нет в живых, а кроме него некому дать показания против нее. Геза, правда, может рассказать, что два года назад она была завербована. Но она будет отрицать все, в том числе и встречу с Меннелем в Ливорно. Спасибо тому, кто убил Виктора Меннеля. Если вести себя умно, и десяти лет не дадут.

«Тебе нечего бояться, — вспомнила она слова Меннеля. — Лично я буду оберегать тебя. Какие задания ты от меня получаешь, никто не знает, даже твой жених. Тебе, кстати, тоже не нужно интересоваться, какие задания я даю ему. Завтра мы пойдем с тобой в ливорнское отделение Цюрихского банка, откроем на твое имя секретный счет и положим на него твои деньги. Гонорар за год вперед. Получишь чековую книжку, но с собой в Венгрию ее брать не нужно. Положи в банковский сейф, ключ держи у себя. Понадобятся деньги — заполнишь чек, напишешь свой девиз и получишь их. А каждый месяц я буду переводить на твой счет тысячу марок…»

Теперь все это никому не нужно. Что проку, если на ее счете под девизом «Виктория» даже больше тридцати тысяч марок? Все равно их не получить. Разве когда-нибудь потом, когда ее выпустят из тюрьмы. Где же они ошиблись? Ведь все шло так гладко. Разве можно было предположить, что этот подлец Хубер выдаст их?

Шалго был совершенно спокоен. Он знал, что Сюч и его подруга откажутся давать показания. Но их упорное молчание как раз и доказывает, что в сети попалась не мелкая рыбешка. В делах о шпионаже редко удается получить все нужные улики. Агенты прекрасно знают это и признают на допросах лишь то, что о них уже известно. «Кое-какие доказательства у нас имеются, — думал он. — Микропленка, например. Но я готов поклясться, что Тибор Сюч не скажет ни одного лишнего слова. Признает, что изготовил снимки, но будет уверять, что сделал это один-единственный раз. Да и то неудачно. — Шалго закурил сигару и стал смотреть на серую полосу бетонного шоссе. — Но в общем, результаты не так уж плохи, — продолжал рассуждать он сам с собой. — С помощью Хубера нам удалось выявить агентурную сеть Меннеля, мы арестовали и двух террористов, а также Тибора и Беату, и, наконец, если моя версия правильна, то скоро разоблачим и убийцу. Фельмери даже не предполагает, какой сюрприз подготовила для нас дактилоскопическая лаборатория. На плане виллы обнаружены отпечатки пальцев Виктора Меннеля и Бланки Табори. А это означает, что план привез с собой Меннель. Теперь все зависит от того, что удастся раскопать в архитектурном отделе Балатонфюреда. Ясно, что Хубер скрывает от нас что-то весьма важное».

Машина остановилась перед зданием Фюредского совета.

— Вызови сюда двух оперативных работников, — сказал Шалго лейтенанту Фельмери. — Пусть отвезут эту влюбленную парочку в Веспрем, в Управление внутренних дел. Будет еще время побеседовать с ними.

Через четверть часа Шалго и Фельмери уже были в заполненном шкафами и стеллажами архиве городского архитектурного отдела, где с утра бригада из шести человек изучала все когда-либо выданные разрешения на строительство, строительные проекты, поэтажные планы частных домов и вилл. На стене висел увеличенный план неизвестной виллы.

Помимо архивариуса и двух сотрудников архитектурного отдела, в поисках участвовали три оперативных работника местной милиции.

— Пока ничего, — сказал старший лейтенант Фекете.

— Придется искать дальше, — проговорил Шалго. — Нужно найти, товарищи, нужно!

К Шалго подошел один из работников архива.

— Доктор Ямбор, — представился он, подавая руку. — У меня есть дельное предложение. Я уже говорил о нем товарищу старшему лейтенанту, но он ссылается на конспирацию, на всякие там указания…

— А в чем дело? — спросил Шалго, с интересом взглянув на доктора Ямбора.

— Вы знаете, так мы и за неделю ничего не найдем. Вы предполагаете, что здание на этом плане — вилла в Балатонфюреде?

— Совершенно верно, — подтвердил Фельмери. — Вы инженер-строитель?

— Нет, я инженер общего профиля, но достаточно разбираюсь в архитектуре и строительстве и могу уверенно сказать, что, судя по планировке, вилла построена в тридцатых годах. В те годы были модны террасы, с которых можно было попасть сразу в дом, на чердак и в подвал. А предложение мое вот какое: надо обратиться к товарищу Болдижару. Он сейчас на пенсии, но сорок лет без перерыва проработал здесь. Он знает все здания в округе, может даже сказать, кто и когда, на основе каких разрешений их перестраивал. К тому же у старика поразительная память. Уверяю вас, стоит ему только взглянуть на план, он тотчас же скажет, что это за вилла.

— Что ж, в этом есть рациональное зерно, — согласился Шалго. — Товарищ старший лейтенант, прогуляйтесь-ка вместе с доктором Ямбором к Болдижару. Пригласите его к нам.

А еще через полчаса сухонький старичок с длинными усами, Бени Болдижар, сидел в комнате архива и, посасывая трубку, внимательно разглядывал план дома, изъятый у Хубера.

— Господа, план сей сделан не архитектором, — заключил он в конце концов. — Вот что, сынок, — попросил он Ямбора, — достань-ка дело М—1176—04/1927. Оно во втором шкафу, у окна.

Доктор Ямбор скрылся за стеллажами, а старый Болдижар снова принялся изучать план.

— Не вижу мансард. Человек, делавший этот чертеж, как видно, не знал, что здание перестроили.

— Так ведь это же вилла Месароша! — подал голос Ямбор, появившись из-за стеллажей.

Болдижар бросил на него укоризненный взгляд.

— А ты разве не знал этого? — спросил он. — Конечно, это дом Месароша. Болдижар взял из рук доктора Ямбора папку, положил на стол, не спеша раскрыл. — Вот, пожалуйста, — сказал он, доставая из нее пожелтевший лист, — можете сравнить сами этот план и ваш.

Шалго переглянулся со старшим лейтенантом. «Дело начинает принимать интересный оборот, — подумал он. — Вряд ли это случайно, что в годы войны адвокат Месарош нашел у калитки этой виллы подкидыша Казмера, а через четверть века сюда приезжает некий Меннель с планом этого же строения».

— Далеко ли находится улица Петефи от улицы Балванеш? — спросил Шалго старого Болдижара.

— В десяти минутах ходьбы, — ответил тот.

— Спасибо вам за помощь, — поблагодарил Шалго. — Пожалуй, работу на этом можно прекратить.

…Позднее, когда они уже сидели в кафе, Фельмери сказал Шалго:

— Что-то наше дело все больше усложняется.

— Вообще-то да, — заметил Шалго. — И надо иметь в виду, что на плане найдены отпечатки пальцев Бланки и Меннеля.

— Но теперь мы можем предположить, что ночью девятнадцатого числа, возвращаясь из Шиофока, Меннель посетил виллу Месароша. Вероятно, он бывал здесь и раньше.

— По-видимому, да, — согласился Шалго. — Однако нужно решить, будем ли мы встречаться с адвокатом Месарошем?

— А что мы ему скажем?

— Вот этого я еще не знаю. — Шалго кивком подозвал официанта и расплатился.

В одиннадцать часов утра майор Балинт выехал из Будапешта и до Веспрема нигде не останавливался.

В управлении Балинту сказали, что Хубер разоблачил Тибора Сюча и Беату Кюрти и они уже арестованы. Эта новость порадовала майора: ведь он с самого первого дня доказывал, что Тибор Сюч и Беата Кюрти — агенты Меннеля. Но разве старому Шалго что-нибудь докажешь? А Шалго сумел убедить полковника Кару, что он, Балинт, ошибается. Теперь уж придется старику проглотить пилюлю. Начальник караула проводил майора Балинта в камеру, где содержался Тибор Сюч. Тот сидел на нарах и отсутствующим взглядом смотрел в одну точку. Он даже не поднял глаза на Балинта.

— Не хотели бы вы что-нибудь нам сообщить, гражданин Сюч? — спросил майор.

— Нет, — коротко ответил Тибор Сюч, лениво поднимаясь.

— А я-то думал, что вы хотите дать показания.

Сюч ничего не ответил и перевел мутный взгляд на майора.

— Ну что ж, когда надумаете, постучите в дверь. Мы дадим вам бумагу и карандаш. Сможете облегчить душу.

— Хорошо, я постучу тогда.

Когда они вошли в камеру Беаты, девушка проворно соскочила с нар. Она заметно изменилась за несколько часов, проведенных в заключении: волосы у нее спутались, лицо казалось помятым, под глазами темнели круги.

— Честное слово, — заговорила она почти шепотом, — я ничего не знаю. Я даже не знала, что Тибор… — Беата внезапно умолкла, глаза ее наполнились слезами, и рыдания сотрясли тело. Она бросилась на нары, сжалась в комочек и закрыла лицо руками; видны были только вздрагивающая от рыдания спина и копна густых рыжих волос.

— Следите за ней повнимательнее! — сказал майор Балинт, когда за ними закрылась дверь камеры. — Как бы эта особа не выкинула какой-нибудь фокус.

Они прошли к Гезе Салаи.

Инженер сидел, точно окаменев, прислонившись спиной к стене. Он поднял на майора Балинта встревоженный взгляд.

— Когда вы арестовали Беату? — спросил он дрожащим голосом.

— Почему вы решили, что мы ее арестовали?

— Не считайте меня идиотом. Я слышал ее голос.

…Летом прошлого года, в Ливорно, Меннель сказал Салаи:

— Знаешь, парень, я не собираюсь тебя обманывать. Твоя работа связана с большим риском.

— Я знаю, на что иду, — заносчиво ответил тогда инженер. — И весь риск беру на себя. Надеюсь, вы не думаете, что я мечтаю провалиться.

— Разумеется, — сказал Меннель. — Но это зависит не только от тебя. Со своей стороны я, конечно, сделаю все, чтобы обеспечить тебе безопасность. Именно поэтому я принял решение отключить тебя от Беаты. Отныне ни ты, ни она не будете знать о работе друг друга. Ты и впредь играй роль ревнивого жениха. Ведь ревностью всегда можно оправдать любые, самые абсурдные поступки.

— Ясно. А с кем я буду поддерживать связь?

— Периодически тебе будут звонить по телефону. Запоминай хорошенько вопросы и ответы. Из них ты будешь знать, где с тобой хочет встретиться наш связной и когда. — Меннель налил в стаканы кальвадоса. Они выпили. — Мой человек скажет тебе: «Можно пригласить господина Вагнера?» Ты ответишь: «Это квартира не Вагнера». И сам спросишь: «Какой номер вы набирали?» Связной назовет какой-то номер. Каждый раз этот номер будет другим. Но первая и последняя цифры в сумме будут давать девятку. Понял? Две же средние цифры в сумме дадут тебе час, когда состоится встреча. Встречаться будете на острове Маргит, у гостиницы. Если, например, отвечая на твой вопрос, он скажет, что набирал номер 249—807…

— …То это значит, — прервал его Салаи, — что двойка и семерка дают девятку, а встречаемся мы в пять часов пополудни, так как девять и восемь — семнадцать, то есть в семнадцать часов… А как я узнаю вашего человека?

— По его машине на стоянке возле отеля. Она может быть любой марки. Но на заднем стекле у нее будет наклеен фирменный знак «Ганзы». Вот этот. — Меннель достал из бумажника этикетку величиной с ладонь, на которой были изображены средневековые ганзейские города и на их фоне броскими буквами было написано: «Ганза — Гамбург». — Правая дверца машины будет приоткрыта, — продолжал Меннель. — Если связного не будет на месте, ты сядешь в машину и дождешься его прихода. На нем будет темно-синий галстук в горошек. Если связным будет женщина, на ней ты увидишь темно-синий шарфик, тоже в горошек.

— Ясно, — сказал Салаи. — Теперь я хочу кое о чем вас спросить. Только прошу начистоту.

— Пожалуйста, спрашивай.

— Дайте честное слово, что между вами и Беатой ничего не было.

— Даю тебе слово.

«Итак, Беата здесь. Но нет в живых Меннеля. Нужно решать, что делать. У меня они нашли открытку Сильвии, но если я ни в чем не признаюсь, то открытка мало что им даст. Сильвию выдавать нельзя. Нельзя хотя бы потому, что это единственный человек, кто сможет мне как-то помочь, — думал Салаи. — Только не терять головы. Надо спокойно все обдумать. Если Без струсит и даст показания, мне все равно нужно все отрицать, и тогда им ничего не удастся доказать… Итак, шпионажем я не занимался. Буду держаться и дальше своей легенды о ревности». И тут вдруг ему в голову пришла удивительная мысль. Салаи подскочил к двери камеры и яростно забарабанил в нее. Вскоре в окошко заглянул охранник.

— Что вам нужно? — спросил он недружелюбно.

— Хочу поговорить с майором. Доложите ему. Очень срочное дело.

Через десять минут его ввели в кабинет к майору Балинту, еще не успевшему уехать из управления. Майор недоверчиво поглядел на Салаи:

— Что вам угодно?

— Хочу дать показания.

13

Браун включил кондиционер, потом украдкой взглянул на Хельгу. Девушка с равнодушным лицом сидела в кресле и курила. «Незаметно, чтобы смерть жениха потрясла ее», — подумал Браун. Он вернулся к письменному столу и сел в кресло. Ему с трудом удавалось скрыть плохое настроение. Несколько часов назад от Шлайсига пришло тревожное сообщение: Герцег и Еллинек не вышли в назначенное время на связь. Похоже, что Хубера не удалось ликвидировать. И теперь еще это письмо, из которого было ясно, что с Меннелем тоже не все в порядке. Вынув из коробки сигару, Браун закурил.

— Как съездили, удачно? — спросил он.

— Да, отдохнула хорошо. А то нервы были уже на пределе.

— Когда вам стало известно о несчастье?

— Вчера на аэродроме. Отец сообщил.

— Примите мои искренние соболезнования, — сказал Браун.

— Спасибо. Как вы понимаете, мне от них не легче. Когда похороны?

— На будущей неделе.

Хельга подвинула к себе пепельницу, положила в нее сигарету, потом, достав из сумочки батистовый носовой платок, приложила его к глазам.

— Вам известны какие-нибудь подробности о том, что там произошло? — спросила она.

— Многое известно, об остальном догадываемся. Откровенно говоря, дело весьма запутанное и несколько непонятное.

— Кто убил Виктора, вы знаете?

— Нет, не знаем.

Хельга убрала платочек в сумку и снова устремила взгляд в одну точку.

— Я хотела бы вас кое о чем спросить, — тихо проговорила она. — Не как своего шефа, а как друга нашей семьи. И я очень прошу, Эгон, ответьте честно на мой вопрос.

— Разумеется, Хельга.

— Когда было принято решение о поездке Виктора в Венгрию?

— Тогда же, когда было принято решение по «Сильвии»… Погодите-ка, сейчас я скажу совершенно точно. — Браун на несколько секунд задумался. — В конце мая.

— Ему сообщили об этом?

— Разумеется.

— Подлец! — с ненавистью произнесла девушка. — Жалкая личность. Ну и поделом ему! Ведь он дал мне клятву не ездить в Венгрию. Три недели назад он поклялся в этом. Теперь я понимаю, почему он так настойчиво советовал мне поехать отдохнуть на Бермудские острова. — Нервным движением она погасила в пепельнице сигарету. — Мне кажется, нас обоих основательно обманули. И вас, Эгон, и меня.

Браун почувствовал, что наступил удобный момент показать девушке письмо. Ведь Хельга говорила сейчас с ненавистью о Меннеле. Разочарование и горечь помогут ей полностью прозреть… Он взял со стола письмо и протянул ей:

— Вот, нашли на квартире Меннеля. Прочтите.

Хельга взяла письмо. Мельком взглянула сначала на незнакомые удлиненные буквы, потом начала читать:

Хельга положила письмо на колени. «Да, я была невестой Виктора, — подумала она, — но после этого я и на похороны его не пойду. Однако почему Виктор не уничтожил это письмо? Странно. Неужели он был так во всем уверен?»

— Вы знаете, кто эта Беа? — спросил Браун.

Девушка кивнула. У нее пересохло во рту, она потянулась за стаканом, налила кока-колы и выпила несколько глотков.

— Да, я ее знаю, — тихо сказала она. — И удивляюсь, что вы ее не знаете.

— А разве мы должны ее знать?

— Вне всякого сомнения. Беата была агентом Виктора.

— В нашей картотеке она не числится.

Хельга подняла на Брауна удивленный взгляд.

— И доктор Хубер не упоминал о ней?

— Хубер? — Браун тоже был не на шутку удивлен. — Хуберу известна эта девица?

— Да. Доктор Хубер в августе прошлого года был в Ливорно.

— Интересно! Я и не знал об этом. — Браун подумал, что его обвели вокруг пальца, как новичка. — Хельга, дорогая, может быть, по-дружески вы расскажете мне все, что вам известно об этой странной истории. Разумеется, совершенно конфиденциально.

Девушка задумалась, медленно достала из пачки сигарету, закурила, потом, взглянув на Брауна, спросила:

— Знаете, кто убил Виктора?

— Нет, не знаю.

— Геза Салаи. — Она положила письмо на стол перед Брауном. — Необузданный жених этой Беаты. Но чтобы вам все было понятно, добавлю: в начале августа прошлого года Виктор сказал мне, что он должен выехать на три дня в Ливорно.

— Это соответствует действительности. Он встречался там с несколькими венгерскими агентами, в том числе и с Гезой Салаи, который значится у нас в картотеке.

— Правильно, — согласилась девушка. — Но если вы внимательно изучите личное дело Салаи, то заметите, что там правда соседствует с ложью. В документах, например, говорится, что Меннель завербовал Салаи в Париже в шестьдесят седьмом году. Но это неправда. В шестьдесят седьмом Салаи не был в Париже. Там была Беата Кюрти со своей матерью. Виктор завербовал Беату, а вам, Эгон, доложил об этом совсем по-другому. Беата сама завербовала своего жениха, когда вернулась в Венгрию. Все это я узнала от Салаи в марте этого года. Итак, в прошлом году в Ливорно Виктор впервые встретился с Гезой Салаи, находившимся в Италии вместе с невестой в качестве туриста. С ними вместе была и мать этой девицы. Они жили в гостинице «Солнечный луч». Двенадцатого августа я тоже выехала в Ливорно, намереваясь сделать сюрприз Виктору. Ключа от его комнаты у портье не было. Я не придала этому значения. «Виктор мог не сдать ключ из предосторожности», — решила я, и тут мне пришла в голову дурацкая идея удивить его. Я дала две сотни лир горничной, которая достала мне второй ключ от номера Виктора. — Хельга отпила еще глоток кока-колы из стакана. — Одним словом, он был в постели с этой девицей. Я не стала устраивать тогда скандала, а поднялась к себе в номер. Через десять минут Виктор уже был у меня. Нужно ли говорить о том, что я тогда пережила. Наверное, вам и так понятно. Виктор пустился в объяснения, стал уверять меня, что речь, мол, идет о важном служебном деле и что он якобы вынужден был выполнить желание этой девицы… Я не стала с ним разговаривать, а велела ему убираться. При этом я сняла с пальца кольцо и швырнула ему. «Имейте в виду, — сказала я, — что это конец вашей карьеры. Я теперь ни шагу не сделаю, чтобы спасти вас от тюрьмы».

— От тюрьмы? — удивился Браун.

— Да, от тюрьмы, — подтвердила Хельга. — Я не случайно выехала в Ливорно и не для того, чтобы сделать сюрприз Виктору, а по поручению отца. У отца есть в Америке друг, занимающий высокий пост в Федеральном бюро расследований. За два дня до моего отъезда он посетил отца и доверительно сообщил ему, что в течение длительного времени ФБР старается напасть на след большой шайки, делающей бизнес на контрабанде наркотиков. Эта шайка крупными партиями пересылает в Европу гашиш, марихуану и другие наркотики. Нити преступления ведут и к некоторым американским офицерам, проходящим службу на территории ФРГ. Федеральное бюро уже арестовало двух американских офицеров — майора и капитана. Операция была осуществлена ловко: их якобы откомандировали на Восток, куда они, разумеется, не доехали. После первых же допросов эти офицеры во всем признались. Они показали, что в их махинациях принимал участие и сотрудник «Ганзы» Виктор Меннель. Можете себе представить, как был поражен мой отец. Джон Колен, американский друг отца, — человек порядочный. Он специально посетил его и рассказал про это деликатное дело, зная, что Виктор — мой жених. Он добавил также, что «Шпигель», конечно, постарается раздуть это дело, если история с Виктором выплывет на поверхность. Поэтому Колен, как представитель ФБР, попросил отца доверительно переговорить с Виктором, и если тот честно расскажет обо всех своих связях, то ФБР из уважения к нашей семье гарантирует, что имя Меннеля нигде не будет названо.

Браун внимательно слушал Хельгу.

— Ну, в конце концов вы сказали Меннелю, о чем идет речь? — спросил он.

— Только поздно вечером, — ответила Хельга. — Я была тогда в таком состоянии, что вообще не желала его видеть. Я ужинала у себя в номере, когда ко мне постучался Отто Хубер. Он был вежлив, спокоен, говорил вкрадчивым голосом. Попросил прощения за беспокойство и сказал, что очень хотел бы, чтобы я его выслушала. Я уже несколько успокоилась, и потом меня даже заинтересовало, что они с Меннелем придумали. Хубер признал, что мое возмущение вполне справедливо и на первый взгляд все действительно говорит против Виктора. Однако речь идет о подготовке весьма важной операции в Венгрии, в которой эта венгерская девушка — одна из главных участников. А она согласилась на эту роль только при условии, если Виктор Меннель станет ее любовником.

— Хубер рассказал вам, в чем суть этой венгерской операции? — спросил Браун и подумал: «Кажется, кое-что начинает проясняться».

— Он рассказал мне запутанную историю о каких-то драгоценностях, которые один немецкий офицер будто бы спрятал во время войны где-то в Венгрии. И вот эти-то спрятанные драгоценности он и рассчитывал найти с помощью Беаты.

— Хубер назвал какие-нибудь имена?

— Нет. Он сказал только, что вы знаете об этом деле. — Хельга взглянула на Брауна, ожидая ответа. — Это действительно так?

— Да, знаю, — сказал Браун. — Только девица не имеет никакого отношения к драгоценностям. И Отто Хубер и Меннель солгали вам. Ну, об этом мы поговорим позже. Итак, в конце концов вы помирились с Меннелем?

— Да, — ответила Хельга. — Виктор поднялся ко мне в номер и повторил то же самое, что и Хубер. Я поверила ему, но поставила условие, чтобы на следующий же день он отослал девицу из Ливорно. Виктор пообещал. Тогда я сказала ему о деле с наркотиками. Он был буквально потрясен. Я еле смогла его успокоить. На следующий день он уехал, чтобы поговорить с моим отцом. А я осталась в Ливорно, потому что у меня были еще другие дела.

— Вы виделись с Хубером?

— Нет, больше не виделась. Ни с ним, ни с девицей. Они уехали. Виктор же через два дня вернулся. Его словно подменили. Сначала он мне ничего не хотел рассказывать, только пил. Потом стал ругать моего отца. Наконец я все же узнала, что случилось. Оказывается, отец потребовал от него, чтобы он порвал со мной. Они с Коленом, что называется, загнали его в угол, и Виктор вынужден был пообещать им это. Позднее отец стал требовать и от меня того же. Я поняла, что они задумали. Когда я порву с Виктором, у ФБР будут развязаны руки и оно сможет арестовать его во время очередной заграничной поездки. Наша семья в этом случае уже не будет замешана в деле. Я и Виктор продолжали тайно встречаться. Отцу же я сказала, что, если с Виктором что-нибудь случится, я устрою грандиозный скандал. С ним ничего не случилось. Если помните, Виктор старался больше никуда не выезжать, находя для этого все время какие-нибудь предлоги. Мы знали, что агенты ФБР следят за ним. Разумеется, для моего отца не было тайной, что я только формально порвала с Виктором. Недели четыре назад Виктор был у меня. Он рассказал мне, что вы хотите направить его в Венгрию для осуществления операции «Сильвия». Мне это не понравилось. Я ревновала. Тем более что, когда я в марте была в Будапеште и встретилась с Гезой Салаи, я узнала о переписке Виктора с Беатой. Тогда-то, по-видимому, я и совершила самую большую в своей жизни глупость… Хотя кто знает? — словно в раздумье, спросила она себя самое. — Я рассказала Салаи, что его невеста — любовница Виктора и что его, жениха, бессовестно обманывают. Конечно, тогда у меня и в мыслях не было, что этим я ускорила гибель Виктора. Вы меня понимаете, Эгон? Я же не могла этого предполагать, так как Виктор дал честное слово, что не будет встречаться с Беатой. А вскоре он сообщил мне, что вообще не поедет в Венгрию. Мол, отказался, и вместо него поедет кто-то другой. Ту ночь мы провели вместе. Под утро Виктор спросил у меня, доверяю ли я ему? Я сказала, что доверяю. Все-таки я очень любила его, и мне казалось, что я не смогу без него обойтись… Хоть мы и много выпили в ту ночь, Виктор выглядел совсем трезвым. Он говорил, что за каждым его шагом следят, но нельзя жить все время в страхе и мы должны на что-то решиться. Виктор предложил мне уехать из страны, исчезнуть, поселившись где-нибудь в Южной Америке. «А как это сделать? — спросила я. — Ведь не так-то просто исчезнуть». Он самонадеянно усмехнулся и сказал, что все уже подготовил. У него есть секретный счет в одном из швейцарских банков и документы на его новое имя, и что он намерен начать новую жизнь. Он рассчитывает найти спрятанные в Венгрии сокровища, после чего мы сможем исчезнуть.

— Стало быть, вы все-таки знали, что он собирается в Венгрию?

— Знала. Но он пообещал мне, что с той девицей встречаться не будет. Ему удалось добыть план виллы на Балатоне, где спрятаны сокровища. Он показал его мне.

Браун снова налил Хельге коньяку, и она осушила рюмку до дна.

— Мы подробно обсудили с Виктором, — продолжала она, — и план нашего исчезновения. Условились, что четырнадцатого июля я уеду на Бермуды, а он на другой день — в Венгрию. Пяти дней ему хватит для выполнения намеченной операции, и двадцатого вечером он уже прибудет в Вену. Там он сядет на самолет под чужим именем, и на следующий день мы встретимся с ним в Монреале, где я получу от него и свои новые документы. Двадцатого утром я была в Монреале. Но он не прибыл с очередным венским рейсом. На другой день утром я снова была на аэродроме. Безрезультатно. Я начала волноваться. Прождала четыре дня. Виктор так и не прилетел. Тогда я связалась с местной конторой авиакомпании. Я знала, что Виктор должен был забронировать место на самолет, вылетающий из Вены в Монреаль двадцатого. Разумеется, уже не на свою прежнюю фамилию, а на имя Фреда О'Коннора. Через несколько часов я получила из Вены ответ, что на это имя ни в одном венском агентстве место на самолет не бронировалось. Тогда я начала догадываться, что случилась беда, и вернулась. А вчера узнала от отца, что произошло. Вот и все. — Хельга показала на письмо, лежащее на столе. — И теперь мне все понятно. Я убеждена, что это Геза Салаи убил Виктора.

— Возможно, — ответил Браун, — потому что в соответствии с заданием Меннель должен был встретиться с Салаи. — Браун встал и зашагал по кабинету. Украдкой он бросал взгляды на девушку. «Очаровательное создание, — думал он. — Есть смысл заняться ею… Разумеется, не сейчас, а позднее. Но сначала надо выяснить, что же все-таки произошло». Он остановился у окна. В прозрачной дали видны были подъемные краны судостроительных верфей и порта. — Хельга, — заговорил он, даже не повернувшись, — могу ли я и впредь рассчитывать на вашу помощь? Я это спрашиваю потому, что знаю: в свое время вы согласились выполнять обязанности связной, по существу, только из-за Виктора. Теперь его нет в живых, и, строго говоря, вас уже больше ничто не связывает с нами.

— Разве только то, — ответила Хельга, — что я настоящая немка. Или этого недостаточно?

Браун повернулся к ней:

— Должен ли я понимать это так, что вы готовы и дальше помогать нам?

— Разумеется. Как и раньше. Без всяких условий, — ответила Хельга. — А скажите, Эгон, вы можете открыть мне, для чего Виктор должен был встретиться с Гезой Салаи?

Браун ближе подошел к девушке.

— Видите ли, Меннель выехал в Венгрию для выполнения двух заданий: во-первых, он должен был вывезти сюда спрятанные драгоценности и, во-вторых, провести операцию «Сильвия». В это второе задание входила и его встреча с Салаи. Салаи должен был принять на связь от одного из наших резидентов несколько агентов. Могу заверить вас, что Беата и Салаи не имели ни малейшего отношения к спрятанным драгоценностям.

— Значит, доктор Хубер обманул меня?

— Еще как! И мне ясно теперь, с какой целью. Он хотел помочь Виктору. Ваш жених наверняка пожаловался ему, что вы прогнали его, и Хубер срочно придумал выход, представив все дело так, будто эти драгоценности можно разыскать только с помощью Беаты.

— Мне не ясно лишь одно: почему вы ничего не знали об этой девице?

— Думаю, потому, что Виктор, очевидно, работал не только на «Ганзу», — отвечал Браун. — Но это скоро выяснится. Как видно, мы знаем не всю агентуру Виктора Меннеля. К сожалению, Хельга, я полагаю, вы понимаете, что все, о чем мы сейчас говорили, должно остаться строго между нами?

— Может, мне следовало бы съездить в Венгрию?

— Пока нет. И так достаточно ясно, что там произошел провал. Хубер стал предателем. Ликвидировать его не удалось. Видимо, и люди, направленные нами для проведения этой акции, провалились. Я думаю, что наша агентурная сеть в Венгрии, которая, надо сказать, неплохо организована, понесла существенный урон… Отправляйтесь домой, Хельга, и отдохните. Если не возражаете, мы с вами как-нибудь в один из вечеров встретимся и продолжим разговор.

Оставшись один, Браун уселся поудобнее в кресло и задумался. Из головы у него не выходил Хубер. Недаром ему никогда не нравился этот старый интриган. Нужно признать, что Хубер был, пожалуй, единственным человеком, с которым он всегда чувствовал себя как-то неуверенно. Он не мог подобрать ключа ни к его мыслям, ни к душе. А ему очень хотелось бы знать, о чем думает Хубер, какие планы вынашивает. Нет, они никогда не спорили. На вопросы Брауна Хубер всегда отвечал корректно и обстоятельно. Если с чем-то не соглашался, тоже делал это всегда вежливо и деликатно, неизменно добавляя: «Вы — мой шеф, ваше право решать».

Браун включил селектор и попросил, чтобы к нему пригласили Шлайсига.

Первое августа пришлось на пятницу. В этот день Оскар Шалго праздновал день рождения. Нельзя сказать, чтобы он прошел удачно: утром они вернулись с Фельмери из Балатонфюреда смертельно усталые и тотчас же завалились спать. Проснулись только во второй половине дня. Шалго отказался от обеда и спустился в сад прогуляться, зато Фельмери поел с аппетитом. Многое для Шалго уже было ясно, но, к сожалению, по-прежнему не было достаточных улик, способных подтвердить правильность его версии. «Нужно создать такую ситуацию, — думал он, — при которой преступник разоблачит себя сам». Шалго прогуливался вдоль проволочной сетки, отделявшей их сад от виллы профессора Табори. От его взгляда не ускользнуло, что Казмер и профессор Табори спустились к берегу. Потом он заметил Бланку и Хубера. Они сидели под ореховым деревом: Бланка в качалке, а Хубер в плетеном садовом кресле. Ах, как много он дал бы, чтобы узнать, о чем они сейчас говорили. Шалго заметил также, что ворота гаража открыты. Отставной детектив осторожно открыл калитку в сад Табори и спокойно проследовал к гаражу. А спустя полчаса Шалго уже сидел на своей тенистой веранде и с превеликим удовольствием закусывал. Он допивал какао, когда прибыл майор Балинт. Лиза тотчас же усадила и его за стол. Впрочем, майор Балинт не заставил себя упрашивать и с завидным аппетитом принялся за еду.

— Миклош, — сказала Лиза. — У Оскара сегодня день рождения. По этому случаю он хотел бы вместо подарка получить от тебя ответ на некоторые мучающие его вопросы.

Майор Балинт вытянулся в кресле, закурил и с видом хорошо информированного человека чуточку свысока посмотрел на Шалго.

— Какие же проблемы не дают покоя нашему новорожденному? — спросил он. — Сегодня я в благодушном настроении и готов ответить на любой вопрос.

— Лизанька, поскорее неси доску и мел и внимательно записывай все ответы новоявленного оракула Миклоша… Неплохо было бы пригласить и Фельмери. И куда девался этот мальчишка?

— Сказал, что пойдет окунуться.

— Ладно, Оскар, не будем отвлекаться! Задавайте ваши вопросы.

— И то правильно, — отозвался Шалго. — Итак, вопрос первый, кто убийца Меннеля?

— Эрих Фокс, коллекционер из Мюнхена.

— Доказательства?

— Отпечатки пальцев и следы обуви, — уверенно ответил майор Балинт. — Я только что получил сообщение из криминалистической лаборатории в Веспреме. Человек, оставивший след в гараже, носит обувь сорок второго размера на резиновой подошве, слегка прихрамывает и страдает плоскостопием.

— Скажи, Миклош, — перебил его Шалго. — А вдруг это твой след?

— Зря только время теряем, — раздосадованно буркнул майор Балинт. — С вами невозможно говорить серьезно.

— Ладно, ты не кипятись. Твое предположение интересно, хотя лично мне оно не очень нравится. Интересно прежде всего тем, что дает возможность закрыть дело. Убийца — господин Фокс. Он убежал на Запад. Правда, найденные отпечатки пальцев нам не удалось сличить, но, разумеется, они могли принадлежать только ему. Зато в наши руки попали двенадцать агентов, два наемных убийцы, один специалист по изготовлению пуговиц, он же неудавшийся врач-гинеколог, и одна любвеобильная девица. С точки зрения выполнения производственного плана это неплохой результат. — В голосе Шалго звучала явная издевка. — Но с другой точки зрения это плохо: совесть моя неспокойна. — Шалго закурил сигару и пустил кольцо дыма. — Ты помнишь, Миклош, мы ведь вместе с тобой осматривали в Веспреме машину Меннеля? Тогда я нашел объяснение, зачем нужен сигнальный диск, который показывает не только рабочую готовность рации, но и то, что аппаратура побывала в чужих руках, если это, разумеется, произошло. Далее. Меннель, как ты утверждаешь, нашел драгоценности. Но меня интересует, где они все-таки были спрятаны? И до тех пор, пока ты не сможешь сказать этого, я буду искать настоящего убийцу.

Майор Балинт взглянул на часы.

— Ровно через час я докажу вам, что Фокс и есть настоящий убийца, — произнес он решительным тоном.

— С нетерпением буду ждать этого часа, — отозвался Шалго.

Зазвонил телефон. Лиза пошла в комнату, и слышно было, как она с кем-то оживленно разговаривает. Потом она позвала:

— Оскар, это тебя! Эрне.

Шалго подошел к аппарату и взял трубку.

— Алло, привет, Эрне.

— Балинт у вас? — спросил на другом конце провода Кара.

— К сожалению, да. Он съел весь мой праздничный кекс с изюмом.

— Передай ему трубку.

Майор Балинт в течение двух-трех минут внимательно выслушивал указания шефа, сопровождая их короткими «да» и «понятно», после чего снова подозвал к телефону Шалго.

— Ну, великий рыбак, — весело проговорил полковник Кара, — теперь твой черед. Я сказал Балинту обо всем. «Сбор урожая» идет хорошо.

— Ну и как? Отборное зерно?

— Весьма! Есть очень даже полновесные экземпляры. Хубер, пожалуй, заслуживает награды.

— Ну что ж, нацепите ему орден, — зло сказал Шалго.

— Ладно, ты не кипятись, старик. Наверное, это еще не вся агентура «Ганзы». Но есть у меня и для тебя кое-что интересное: мы тут разыскали бывшую надзирательницу веспремского приюта — Анну Талабери. Сейчас она уже не молода, на пенсии, но память у нее, к счастью, еще вполне хорошая. Она припомнила Казмера Табори и вот что рассказала о нем: осенью сорок четвертого года в приюте появился хорошо одетый мужчина и заявил, что кто-то оставил возле калитки его дома корзину с ребенком. Мужчина проживал в Балатонфюреде, на улице Казмер. Поэтому и в приюте мальчонке-подкидышу дали имя Казмер Фюреди. По заключению врача ребенку было тогда около полутора-двух месяцев.

— А что рассказала эта немолодая дама с хорошей памятью об усыновлении мальчика? — перебил полковника Шалго.

— Она говорит, что еще шла война, когда в конце апреля сорок пятого года в приют пришла некая Бланка Табори и сказала, что хотела бы усыновить маленького мальчика. В приюте тогда было десять — двенадцать мальчишек. Бланке Табори показали их, и она выбрала себе Казмера Фюреди.

— И это все? — спросил Шалго.

— Как, тебе недостаточно этого? По-моему, события стремительно развиваются.

— Ты даже не представляешь, насколько стремительно, — подтвердил Шалго. — Мы уже сейчас знаем куда больше этой Анны Талабери.

— Ты уже говоришь, как монах, во множественном числе?

— Отнюдь нет. Мы — это я и Фельмери… А что касается хорошо одетого мужчины, могу сообщить, что его зовут Месарош. И проживает он в Фюреде не на улице Казмер, а на улице Петефи. Сегодня рано утром мы имели с ним продолжительную и вначале весьма бурную беседу. С твоего разрешения мы — до последующих распоряжений — опечатали виллу адвоката Месароша. Пришлось для этой цели прибегнуть к помощи фюредской милиции… Эрне, я очень хотел бы, чтобы ты как можно скорее приехал сюда.

— Это невозможно, Оскар. Я должен быть здесь до конца «сбора урожая».

— Тогда я буду действовать на свой страх и риск. Разумеется, вместе с майором Балинтом. А Фельмери — вот он как раз вернулся с пляжа свежий и довольный — я немедленно направлю к тебе с магнитофонной лентой. Думаю, что, как только ты прослушаешь запись, тебе станет понятно, почему твое присутствие здесь крайне необходимо.

— Ты серьезно? — По голосу чувствовалось, что полковник Кара колеблется. — Если Фельмери выедет сейчас же, через два часа он будет уже здесь… Знаешь что? Я перешлю с ним паспорт и визу для Хубера. Пусть майор Балинт сообщит ему, что самое позднее в полночь он сможет отбыть в Прагу… Все ясно?

— Да. Обнимаю Лизу. До свидания.

— Хорошо, — сказал Шалго, положил трубку и сел.

— Итак, что вы тут от меня скрываете? — спросил Балинт.

— Ничего мы не скрываем. Просто мы пока еще не успели поговорить о возникших в этом деле новых обстоятельствах. Но до всего дойдет черед. На какой машине Фельмери поедет в Будапешт?

— Могу ли я попросить для него ваш старый добрый «фиат»? — спросил майор Балинт.

— Можешь. — Шалго повернулся к лейтенанту, который без особого энтузиазма воспринял указание ехать в Будапешт. Сейчас ему хотелось остаться с Шалго, чтобы самому увидеть следующий шаг старого детектива. — Если ты быстро обернешься, — по обещал ему Шалго, — дождусь тебя. Но пока придет машина, сделай еще одну запись нашего разговора с Месарошем.

Лейтенант занялся магнитофоном, а Шалго тем временем рассказал майору Балинту, что им с Фельмери удалось выяснить прошлой ночью.

— Фантастика! Ну и ну! — воскликнул майор Балинт, взволнованно шагая по комнате из угла в угол. — Эта бомбочка не хуже моей версии относительно Эриха Фокса.

Они перешли на террасу и сели в тени.

— Что Кара просил передать Хуберу? — спросил Шалго.

— Его нужно ознакомить с порядком выезда из Венгрии. А вообще-то шеф надавал мне столько заданий, что не знаю, как я с ними справлюсь.

— Ты сопровождаешь Хубера в Прагу?

— Только до границы, — ответил майор Балинт.

— Ну а еще какие тебе дали задания?

— Допросить Казмера. Если он не сможет объяснить, где находился во время убийства, надо будет его арестовать.

— Ну и глупо! — заметил Шалго.

Им пришлось прервать разговор: к вилле через сад шел Отто Хубер.

Поднявшись на террасу, Хубер поцеловал руку Лизе, обменялся рукопожатием с мужчинами, потом сел рядом с Шалго.

— Я отниму у вас только минуту, господин Шалго.

— Пожалуйста, хоть две, господин Хубер. Вы уже собрались?

— Да. Как раз об этом я и хотел поговорить. Я разбирал документы Меннеля, и мне показалось, что какие-то его записи отсутствуют… Там был один чертеж. — Он взглянул на Лизу.

— Теперь я припоминаю, — сказала Лиза. — Когда Герцег спросил вас, что это за чертеж, вы, господин Хубер, ответили ему, будто собираетесь строить виллу в Баварии и набросали ее примерный эскиз.

— Да, я так сказал.

— А я не придала значения этим словам, почувствовав, «то вы ему сказали неправду.

— Я не хотел, чтобы этот чертеж попал в руки Герцега, — ответил Хубер. — Подозреваю, что это чертеж виллы, в которой немецкий офицер спрятал перед своим бегством драгоценности.

Майор Балинт, внимательно слушавший разговор, вдруг хлопнул себя по лбу.

— Черт побери! Почему же вы этого раньше не сказали? — воскликнул он. Все посмотрели на него с любопытством. — Ведь Герцег уничтожил этот чертеж.

— Откуда тебе это известно? — спросил Шалго.

— А оттуда, что, когда я отвозил Герцега и Еллинека в Будапешт, они спокойно разговаривали, думая, что я ничего не понимаю по-немецки. Еллинек спросил Герцега, построена ли уже в Баварии его вилла. Герцег ответил, что не построена. Чертежи сгорели. Даю голову на отсечение, что Герцег либо сжег чертеж, либо еще как-нибудь его уничтожил.

— Вполне вероятно, — подтвердил Шалго. — Но я поговорю с полковником, чтобы он срочно прислал нам назад все эти документы.

— Прошу меня извинить, — сказал майор Балинт, поднимаясь. — У меня еще много дел… Господин Хубер, полковник Кара просил вам передать, что сегодня вечером вы получите все документы, необходимые для вашего отъезда. Лейтенант Фельмери едет сейчас в Будапешт, но вечером он вернется с документами, и я вручу их вам. Вы будете дома?

— Разумеется. Премного благодарен, — поклонился Хубер; видно было, что последние слова майора Балинта подействовали на него успокаивающе.

— До границы сопровождать вас буду я, а на КПП передам представителю чехословацкой службы госбезопасности. Он проводит вас на аэродром и во всем вам поможет.

— Еще раз спасибо, господин майор, — сказал Хубер. — Вы очень внимательны. — Он встал. — Не смею вам больше мешать, господа. Разрешите откланяться.

Когда Хубер ушел, Балинт спросил у Шалго:

— Ну, каково ваше мнение?

— О чем?

— О Хубере! Ведь он сослужил нам хорошую службу.

— Цыплят по осени считают, Миклош.

Из комнаты вышел Фельмери с портфелем в руке.

— Хубер сделал все, что было в его силах, — возразил майор Балинт. — Не знаю, что сказал вам полковник Кара, но я из его слов понял, что мы должны быть благодарны Хуберу. Да что я вас убеждаю! Хубер приговорен Брауном и его людьми к смерти, а руки у фирмы «Ганза» длинные. Я, например, и теперь Хуберу не позавидую. Если они очень захотят, они отыщут его и за границей, где угодно. Кстати, товарищи из аппарата Кары навели справки и установили, что сын Хубера действительно проживает в Гаване. Он в свое время попросил у кубинского правительства политическое убежище. Вполне понятно, что Хубер желает поехать туда. А Тибор Сюч и Беата Кюрти! Ведь не вы, папаша, вывели их на чистую воду, а все тот же Хубер разоблачил их. А он мог этого и не делать. Признайтесь, ведь вы поверили Тибору? Поверили в его детскую сказочку про фирму «Артекс»?

— Поверил, — ответил Шалго. — Потому что они это очень ловко придумали. Однако кое-что ты тоже забыл, Миклош.

— А именно?

— Ты забыл о предпосылках. О том душевном состоянии, в котором оказался Хубер. С самого начала он знал, что я не верю ему. Он заметил, что за ним установлено наблюдение, а найдя микрофон, понял, что все его разговоры мы прослушиваем. Он все это время жил настороже. И в такой ситуации он просто не мог признаться, что заодно с Тибором и Беатой, будучи убежденным, что имеет дело с провокатором. Нет, в его положении ничего иного и не оставалось, как поступить именно так, как он и поступил…

— В данном случае не столько важно то, что думал Шалго о Тиборе, — вмешался в разговор Фельмери, — важно то, как он создал эту ситуацию. Он же мог и в первый день послать Сюча к Хуберу, но этим он только испортил бы все дело.

— Я вижу, и вы, Фельмери, считаете Хубера двурушником?

— Не знаю, — медленно проговорил лейтенант. — Во всяком случае, Шалго прав в том, что действия Хубера можно объяснить и по-иному.

— Чепуха! Разумеется, любые факты можно объяснить с разных точек зрения. Но зачем? Ведь и полковник Кара признал, что Хубер оказал нам неоценимую услугу…

Позднее, когда майор Балинт и Фельмери подъезжали к Веспрему, лейтенант, продолжая начатый разговор, сказал:

— …Шалго подозревает Хубера в чем-то, но в чем именно, никому не говорит. Несколько дней назад мы вместе с ним на лодке проделали путь, по которому Меннель направлялся к месту встречи с неизвестным. Когда мы пристали к берегу, старик вдруг принялся осматривать лодку и что-то нашел в ней, какой-то очень маленький предмет. Мне он так и не показал, что это было. Я еще спросил его, зачем он скрытничает. А он ответил, что ничего не скрывает, просто не хочет как-то повлиять на мой собственный ход мыслей, на мои выводы. Но то, что он не верит Хуберу, — это факт. Что ж, его право, и ничего от этого не изменится. Ведь Хубер скоро получит документы на выезд из страны и… до свидания! А у нас еще задача: найти убийцу!

— Все может быть, — коротко отозвался майор Балинт, которому не очень понравилось, что лейтенант Фельмери слишком уж уверовал в проницательность Шалго.

В соответствии с указаниями полковника Кары Балинт распорядился отправить Тибора и Беату в Будапешт.

Перед отправкой он еще раз допросил их. Тибор был, как и прежде, неразговорчив. Он подтвердил, что был завербован для шпионской работы Беатой. Что же касается того, когда и как он подготовил микропленки или от кого получил их, он заявил, что этого не скажет, даже если его повесят. И добавил, что жизнь потеряла для него интерес и он за нее не цепляется. Он не отрицал, что влюблен в Беату, но поскольку вместе им жить все равно не суждено — вряд ли она отделается меньше чем десятью — пятнадцатью годами, — то лучше уж вообще не жить…

На Тибора надели наручники и увели к машине. Майор Балинт велел привести Беату. Та сразу же попросила сигарету и с жадностью начала курить. Взгляд у нее был испуганный, движения неуверенные.

— Меня повезут куда-то? — спросила она.

— В Будапешт. Вся ваша группа провалилась, гражданка Кюрти, — сказал майор. — Теперь ваша судьба будет зависеть от того, как вы себя будете вести.

— Сколько лет мне могут дать?

— Это определит суд. Вынося приговор, суд обычно все взвешивает и все принимает во внимание. Если обвиняемый своими показаниями помогал следствию, это засчитывается в его пользу как смягчающее вину обстоятельство. В таком случае можно отделаться всего несколькими годами. А для женщины это много значит. Скажите, кто, по-вашему, убил Меннеля?

Беата чувствовала, что наступает самый тяжелый, самый трагический час в ее жизни. До этого она жила легко и бездумно, лгала Меннелю, лгала Гезе, своим родителям — всем, даже самой себе.

Она повернулась к Балинту:

— Если я во всем честно признаюсь, это зачтется в мою пользу?

— Разумеется.

— Хорошо. Я расскажу все, что знаю. Спрашивайте!

— Кто убил Виктора Меннеля?

— У меня нет доказательств, но я убеждена, что его убил мой жених, Геза Салаи.

— И вы могли бы повторить это при нем?

— Пожалуйста, сделайте нам очную ставку, я скажу. Когда он отнял у меня письмо Виктора Меннеля и избил меня, он так и заявил, что убьет Меннеля, если я не порву с ним. Геза силен, как буйвол, и страшно ревнив.

Майор Балинт распорядился, чтобы привели Гезу Салаи.

Вечером, около восьми, когда Шалго, вконец измученный после трех беспокойных дней, ушедших на поиски виллы в Фюреде, уже собирался лечь спать, неожиданно зазвонил «прямой» телефон полковника Кары.

— Эмед-шестнадцать, — сняв трубку, ответил Шалго.

На другом конце провода хрипловатый мужской голос по-французски спросил:

— Полковник Кара?

— Нет, полковник в Будапеште и вернется только завтра, а может, даже и послезавтра.

— Как же быть? Мне нужно было бы срочно переговорить с ним.

Шалго поманил Лизу и показал ей на другой аппарат. Лиза, быстро сняв трубку, начала о чем-то шепотом договариваться с телефонисткой местной станции. Между тем сам Шалго продолжал разговор с неизвестным обладателем хрипловатого баритона, посоветовав ему связаться по междугородному телефону с министерством внутренних дел в Будапеште.

— Если, конечно, полковник еще не уехал домой, — добавил он и спросил: — Вы откуда сейчас звоните?

— Из Кестхея.

— Тогда вот вам мой совет: обратитесь в отделение милиции, у них есть прямая телефонная связь с министерством.

— Боюсь, что будет слишком поздно, — усомнился баритон. — Нужно немедленно принять меры! Скажите, а полковник, уезжая, не оставил заместителя?

— Оставил. Я его заместитель. Меня зовут Оскар Шалго.

— Тогда нам с вами нужно немедленно встретиться. Мое имя Пьер Монтье. Я французский гражданин, турист. Проживаю в Эмеде, в отеле «Русалка» с пятнадцатого июля. В Кестхей поехал на несколько дней.

— Понятно, — сказал Шалго. — Чем могу служить?

— Я могу встретиться с вами?

— Когда и где?

— В Шиофоке, в баре отеля «Европа». На моих часах сейчас минут пять девятого. Если я сейчас же выеду, в десять я уже буду в Шиофоке. В десять подойдет?

— Хорошо. Но как я вас узнаю?

— Очень просто. Скажете официанту, что ищете меня.

— Пожалуйста, повторите ваше имя.

— Пьер Монтье.

— Понял. Хорошо. О чем примерно пойдет речь?

— Я покажу вам убийцу Виктора Меннеля. Некоего господина Эриха Фокса.

— Эриха Фокса? Вы шутите, мсье. Фокс выехал за пределы Венгрии еще двадцатого июля.

— Двадцатого выехал, а вчера возвратился. И утром снова уедет, если вы не арестуете его сегодня же ночью.

Пьер Монтье положил трубку.

Итак, в десять в Шиофоке.

Шалго повернулся к Лизе, тщетно пытавшейся через центральную соединиться с каким-то абонентом. Однако нужный номер был все время занят.

— Не надо, звездочка моя, — остановил жену Шалго. — Лучше попроси девушку соединить меня с отелем.

В отеле «Русалка» ответила дежурный администратор Аги Добран, хорошая знакомая Оскара Шалго.

— Скажите, Аги, проживает ли у вас некий Пьер Монтье, француз?

— Да. Уже недели полторы. Но вчера он уехал на несколько дней в Кестхей. Журналист, умница. И такой красавчик.

— Вроде меня, — кисло пошутил старый детектив.

— Я, правда, подумала сейчас о Жане Габене, — призналась Аги из отеля «Русалка». — А что, сейчас в моде иностранцы? Вот, например, майор Балинт тоже почему-то недавно очень интересовался каким-то Эрихом Фоксом.

— Майор Балинт?

— Да.

— А вам что-нибудь об этом Фоксе известно?

— А как же! Вчера он возвратился из Мюнхена, заплатил по счету, сел в машину и снова куда-то укатил. Кажется, в Шиофок. А я с самого обеда разыскиваю майора Балинта и нигде не могу его найти. Если вы случайно увидите его, передайте, пожалуйста, что Фокс вернулся.

— Обязательно передам. Спасибо. Доброй вам ночи.

— Чем дальше, тем веселее! — кладя трубку, сказал Шалго жене. — Если Кара не позвонит, придется мне самому ехать в Шиофок.

Лиза вышла из комнаты, но, когда минуту спустя она возвратилась, Оскар с кем-то беседовал по телефону:

— Спасибо, Пети. Доложи поскорее полковнику. Конечно, подожду. Да, в Шиофоке, в ресторане.

Он положил трубку и весело взглянул на жену.

— Ну что ж, милая, Оскар Шалго выезжает в свет. Давай мне самые элегантные носки.

14

Казмер сидел у камина и читал свежий номер журнала, когда в дверь постучали и вежливый голос Хубера спросил:

— Можно? Я не помешаю вам, господин инженер?

— Нет, отчего же? Входите, садитесь.

Хубер сел в кресло, затем, кинув быстрый взгляд на журнал в руках хозяина, спросил:

— Художественной литературой интересуетесь?

— Да, когда время есть, читаю с удовольствием. Больше всего меня занимает вопрос, как меняются язык и содержание художественных произведений в ходе технической революции.

— И что же? Меняются?

— В известном смысле — да. Пока, увы, это влияние одностороннее. Писатели дружно пытаются доказать, что техника порождает отчужденность человека, убивает в нем гуманное отношение к жизни, к ее проявлениям. Между тем речь идет о более сложных влияниях совсем иного рода. Могу я вам что-нибудь предложить?

— Нет, господин инженер, спасибо. Ужин был отличным. А пить я не буду, так как мне скоро ехать.

— Все в порядке? — спросил Казмер, закуривая сигарету.

— О да. Должен сказать, что полковник Кара истинный джентльмен. Все свои обещания он честно выполнил.

— Может, мне показалось, но я видел, как этот его лейтенантик, Фельмери, или как там его, ставил на вашу машину дипломатический номер.

— Нет, вам не показалось, господин инженер, — с улыбкой подтвердил Хубер. — Просто я поступил на дипломатическую службу. Как и вы.

— Я не поступал. И еду я за границу не с дипломатическим паспортом. — Про себя же Казмер подумал: «Если я вообще поеду куда-то после всего, что рассказала Илонка». — Извините, господин Хубер, но мне нужно срочно поговорить с Оскаром Шалго. Я надеюсь, вернувшись, еще застать вас здесь.

— Ваш дядя только что сказал мне, что господин Шалго куда-то уехал с лейтенантом Фельмери, — заметил гость. — Кажется, в Шиофок.

— На всякий случай я все же загляну к нему. Может, он уже вернулся. Извините, но у меня действительно очень важное к нему дело.

На вилле Шалго Казмер застал только Лизу с Илонкой. Не заметить, что у девушки заплаканные глаза, было бы трудно.

— Что с тобой? — спросил Казмер Илонку, но та вместо ответа снова заплакала. Казмер вопросительно посмотрел на Лизу, которая, казалось, была совершенно поглощена своим вязанием.

— Что с ней? Или вы поссорились?

— Кто? Я с Илонкой? Придумаете тоже!

Казмер подошел к девушке и, взяв за плечи, повернул ее к себе:

— Ну, ты чего расплакалась?

— С ума сошла наша девочка, вот что, — сказала наконец Лиза.

— Ничего не понимаю! — воскликнул Казмер.

— Низкий человек этот ваш полковник Кара! — сквозь слезы проговорила Илонка. — Воспользовался моей доверчивостью. А я, дура, разоткровенничалась с ним. Рассказала все как есть. И что ночью девятнадцатого была с Меннелем. И что ты утром ждал меня.

— Да ты спятила! — воскликнул Казмер.

— Возможно. А ты знаешь, почему я это ему рассказала? Знаешь? Потому что за тебя боялась. Я хотела доказать, что…

— Что ты хотела доказать? — негодовал Казмер. — Что ты дура? Это тебе вполне удалось. А еще поклялась, что будешь нема как могила. Где дядя Оскар?

— Уехал, — сказала Лиза.

— Когда он вернется?

— Понятия не имею. — Лиза положила на колени вязанье. — Вот что я скажу тебе, Казмер: ты грубый и невоспитанный! Илонка никак не заслужила, чтобы ты с ней разговаривал таким тоном. Она любит тебя! А ты злоупотребляешь этим. К тому же ты самый настоящий трус. Нет, ты не любишь Илонку. Потому что если бы ты любил ее, то давно сказал бы об этом своей матери.

— Теперь еще вы будете меня поучать, тетя Лиза? Так вот, оставьте-ка меня в покое! У меня и без вас голова идет кругом. Я люблю Илонку, но вам до этого нет ровно никакого дела. А ты перестань реветь. — Казмер обнял девушку. — Ну, кому я говорю? Люблю я тебя, слышишь? Люблю! И ты это отлично знаешь сама. И я сегодня же скажу об этом маме. Ты не сердись, а лучше прости, если можешь! Я действительно грубиян и эгоист. — Он наклонился и поцеловал ей руку. — Я виноват. Очень виноват. Идем, я провожу тебя домой.

— Я побуду еще немного здесь, — всхлипывая, сказала Илонка.

— Как хочешь. — Казмер повернулся к Лизе. — Передайте, пожалуйста, дяде Оскару, что мне очень нужно поговорить с ним.

Дома он застал Хубера сидящим в одиночестве в гостиной с газетой в руках.

— Ну что? Виделись с господином Шалго?

— Нет.

— А вас только что разыскивала матушка. Я взял на себя смелость сказать ей, что вы ушли к Шалго. Но мне показалось, что это ей не понравилось. Она очень любит вас, ваша матушка, — добавил он.

— Я тоже люблю ее, — сказал Казмер, — и готов отдать за нее все на свете.

— Вот об этом я как раз и не советовал бы вам сейчас говорить слишком громко. Чего доброго, еще наживете неприятности.

— Что вы имеете в виду? — удивленно спросил Казмер, посмотрев на Хубера.

— Полковник Кара подозревает вас в убийстве. Он сам мне говорил об этом.

Казмер пожал плечами:

— Работник госбезопасности. Подозревать — его обязанность. Он просто еще не знает о новых материалах следствия, полученных майором Балинтом. Вы уже сами слышали, что сказал вчера майор об Эрихе Фоксе! А что я могу поделать, если моя физиономия не нравится полковнику и он по-прежнему подозревает меня? Меннель завладел драгоценностями. Фокс шел за Меннелем по следам и, выбрав подходящий момент, прикончил его. Фокс — торговец произведениями искусства. Все это хорошо известно майору Балинту. У него есть веские доказательства. Например, отпечатки пальцев неизвестного на машине и след ботинка, обнаруженный в гараже. Но полковнику Каре это все нипочем. Знаете, какой приказ он отдал своему лейтенанту? Если у Казмера Табори нет алиби, задержать его и отправить в Будапешт! Вот так-то, господин Хубер! А знаете, что я на это ему скажу? Нет, товарищ полковник, вы сначала попробуйте доказать, что это именно я убил Меннеля.

Хубер, невозмутимо покуривая, внимательно слушал полные горечи слова Табори-младшего.

— А если полковник Кара докажет это? — спросил он.

Казмер удивленно вздернул вверх брови.

— Что?

— Что Меннеля убили вы.

— Вы шутите?

— Нет. Просто я думаю вслух.

— Не очень логично: убил Меннеля, забрал драгоценности…

— Полковник Кара считает, что Виктора убили не с целью ограбления. Думаю, что Шалго убедил его в этом. Потому он и не приемлет версии майора Балинта, какой бы логичной она ни казалась. Это я знаю от самого господина Шалго.

Казмер недоверчиво смотрел на непроницаемое лицо Хубера.

— Кара прав, — продолжал тот. — Кстати, мы оба — и он и я — знаем, что драгоценности в руки убийцы не попали.

Казмер уже с подозрением взглянул на Хубера. Ему вдруг стало жарко, на лбу выступил пот.

— Значит, полковнику уже известен и убийца? — спросил Казмер.

— Кара пока еще только догадывается, а я… я знаю совершенно точно.

— От кого?

— От самого Виктора Меннеля.

Казмер насмешливо скривил рот.

— А-а! Тогда другое дело, — с иронией протянул он. — Тогда понятно. Наведались к нему в морг и мило побеседовали.

— Я говорил с ним об этом еще до его смерти, — медленно сказал Хубер, не обращая внимания на иронический тон Казмера. — Да, господин инженер, за полчаса до смерти. Вы знаете, что в машине Меннеля есть рация?

— Знаю. — Казмер с интересом разглядывал этого невозмутимо спокойного человека. — И о чем же вы с ним говорили?

— Меннель передал мне по рации, что готовится к встрече с одним человеком и что боится этой встречи. Я записал наш разговор с Меннелем на пленку. Но пленку эту я своему шефу не передал. Привез ее сюда.

— Понятно, — кивнул Казмер и закурил. — Вы знаете, что люди полковника Кары ищут преступника? Почему же вы не передадите им вашу запись?

— Потому что не желаю неприятностей вашей матери, — объяснил Хубер. От него не ускользнуло, как переменился в лице Казмер.

— Моей матери? — переспросил Казмер. — Вы с ума сошли?!

— Нет, господин инженер. Я в своем уме и знаю, что говорю. Меннель был шпионом. Я выдал венгерским органам двенадцать его агентов, но о тринадцатом умолчал.

Казмер покачнулся, как от неожиданного удара:

— Вы хотите сказать, что…

— Именно это, господин инженер, — подтвердил Хубер. — Тринадцатый агент Виктора Меннеля — ваша мать, госпожа Бланка Табори.

— Вы соображаете, что говорите, — с угрозой в голосе произнес Казмер.

— Факты, только факты, господин инженер.

— Это неправда! — воскликнул Казмер. — И не может быть правдой.

— Правда. Я могу доказать. — Хубера охватило волнение, но он тут же сумел совладать с ним. — Скажите, господин инженер, а что, собственно говоря, вы знаете о своей матери?

— Все. Мама всегда была со мной откровенна.

— Господин инженер, — остановил его Хубер, — я хотел бы в таком случае, чтобы вы меня выслушали. Это в ваших интересах. Но прошу вас, как это ни трудно, держать себя в руках и отнестись ко всему, что вы сейчас услышите, объективно. Вам известно, что госпожа Бланка и господин Матэ Табори очень любят друг друга. Так их воспитали родители. Они готовы пойти на любую жертву один ради другого. Это-то и стало причиной многих событий.

— Я все знаю и без вас, — раздраженно прервал Хубера Казмер.

— Матэ Табори — человек левых взгля…

— И это мне известно. Говорите, пожалуйста, по существу.

— Я понимаю вашу нервозность, господин инженер, но прошу вас дослушать меня до конца, даже если я буду говорить о вещах, на первый взгляд вам знакомых. Бланка Табори политикой не занимается. Характер у нее не очень уравновешенный, не то что у ее брата. В сороковом году она познакомилась с капитаном венгерского генштаба Кароем Моноштори-Мюллером. Знакомство их переросло в любовь. Бланка написала об этом брату в Данию и вскоре получила ответ. Матэ Табори успел собрать через своих будапештских друзей сведения о Моноштори. Оказалось, что это омерзительнейший тип: ни во что не верящий циник, фашист из той категории военных наемников, которые готовы служить любому, кто хорошо платит. Однако госпожа Бланка не согласилась с таким мнением о своем избраннике. Тогда Матэ Табори поставил вопрос ребром: либо он, либо Моноштори. Уступая брату, Бланка для виду порвала с Моноштори, но тайком они продолжали встречаться. Тем временем в Дании нацисты арестовали Матэ Табори и его жену. Супруги Табори попали в концлагерь. Теперь уже начальство Моноштори-Мюллера потребовало, чтобы он порвал с Бланкой. Но капитан тоже любил девушку и хотел жениться на ней. Однако и он не получил на это разрешения. Более того, командование отправило его на фронт. Моноштори был в ярости. Он вымещал свою злобу на местных жителях оккупированных стран. С Бланкой он вел тайную переписку. Ей импонировала его преданность. Но она не знала о его злодеяниях, зверствах на фронте и в прифронтовой полосе. Затем началось отступление фашистов. Во время боев в Задунайском крае Моноштори в ссоре убил немецкого генерала.

— За что? — перебил Хубера Казмер.

— В одном венгерском селе по приказу этого генерала нацисты расстреляли каждого десятого жителя, подожгли и взорвали близлежащий замок, убили сестру и зятя Моноштори. Майор явился к генералу и потребовал от него ответа за содеянное. Вспыхнула ссора. Немцы попытались арестовать майора. Майор пристрелил генерала и скрылся. Он прятался на вилле у Бланки Табори. Положение было трагическим. Моноштори разыскивали и русские и немцы. И все же ему удалось избежать ареста. Война окончилась. Из концлагеря возвратились Матэ Табори и его жена. Они и не подозревали, что Бланка прятала у себя дома разыскиваемого властями военного преступника Моноштори. Между тем в руках у Бланки случайно оказались документы одного убитого немецкого офицера. Вначале она хотела переслать их родственникам погибшего, но затем, передумав, отдала их Моноштори. Присвоив эти документы, Моноштори уехал из Венгрии и некоторое время жил в американской зоне в Германии. Он занимался контрабандой и неплохо зарабатывал на этом. Но в сорок восьмом году его арестовали, опознали, и тут открылось все его прошлое. Моноштори во всем откровенно сознался. Я присутствовал на допросах и знаю все это из первых уст. Геленовцы завербовали его для работы в разведке, пригрозив, что в случае отказа его выдадут советским властям.

Казмер с изумлением слушал этот странный рассказ. А ведь мать никогда не говорила с ним о своем прошлом. Впрочем, Хубер мог и наврать. Хотя рассказ его выглядит вполне правдоподобным.

Хубер, по-видимому, хотел что-то еще добавить к своему рассказу, но в это время в гостиную вошли Бланка и Матэ Табори, и он умолк. А Казмер сидел, потупившись.

— Господин Хубер, когда вы отбываете? — спросил профессор.

— Скоро. Я уже все упаковал. Остались еще кое-какие дела.

Бланка посмотрела на Казмера и увидела по его лицу, что то, чего она больше всего боялась, уже свершилось.

Профессор достал из серванта рюмки.

— Вы позволите, господин Хубер? — спросил он.

— За рулем я обычно не пью. Но в виде исключения. За ваше здоровье.

Табори наполнил рюмки.

Казмера, досадовавшего, что ему помешали закончить разговор с Хубером, все больше охватывала тревога за мать, за себя. Что же делать? Что вообще можно в таких случаях делать? Бежать очертя голову? Куда? Нет, уж лучше встретить беду лицом к лицу.

— Дядя Матэ, — вдруг решившись, сказал он, — можно нам остаться на несколько минут одним?

— Кому «нам»? — не понял профессор.

— Ему и мне, — пояснила Бланка. — Но это излишне, сынок. Можешь говорить при дяде. Он все знает.

— Значит, это правда? Доктор Хубер сказал правду? — закричал Казмер, впиваясь глазами в спокойное, подчеркнуто бесстрастное лицо матери.

Бланка одним глотком выпила коньяк и поставила рюмку на стол.

— Правда. Вот телефон. Набери номер майора Балинта и заяви, что тринадцатый агент Меннеля — твоя мать.

— Ты же знаешь, что я никуда не стану ни звонить, ни заявлять! — срывающимся голосом крикнул Казмер. — Но ты, дядя! Как ты мог допустить, чтобы мама угодила в такую вонючую яму?

Профессор Табори гневно сверкнул глазами:

— Ты, ты собираешься меня учить? Просто тогда я ни о чем таком не знал. Всего несколько дней назад твоя мать призналась мне, что попала в западню. Ее шантажировали…

— Чем они могли ее шантажировать?

— Чем? — горестно усмехнувшись, повторила Бланка. — Тем, что я любила. Каждый любит по-своему. Я вот так, всем сердцем. Потому и не вышла больше ни за кого замуж.

— Как же ты могла любить преступника, фашиста? — возмутился Казмер. — Ты даже не подумала о том, что брата твоего в это самое время гноили в концлагере.

— В то время я ничего не знала о преступлениях Кароя. Можешь мне поверить… Лишь в пятьдесят четвертом году я получила от него первую весточку. Он писал, что, если я не помогу ему, его выдадут венгерским властям. От сильного нервного потрясения я даже заболела. Ты ведь помнишь, Казмер, я пролежала тогда больше месяца в постели. И в конце концов решила помочь ему. Ну а дальше все покатилось, будто лавина с горы. Не остановить!

— Дорогой господин инженер, — перебив ее, сказал Казмеру Хубер. — Не спешите осуждать свою мать. Уверяю вас, шантажировать или, проще говоря, запугать можно любого человека, даже самого сильного. Меня, вашего дядю и даже вас. Потому что у любого человека есть свои слабости.

— О нет, господин Хубер, — убежденно возразил Казмер. — Меня никто не запугает.

— Вы знаете, с каким заданием прибыл сюда Меннель?

— Да, мне говорил Шалго.

— То, о чем знают Кара и его люди, было только частью этого задания. А главное, для чего Меннель сюда приехал, — было завербовать вас, господин инженер. Да, да, вас! Завербовать для шпионской службы «Ганзы». Вы ведь собираетесь на четыре года в Москву. А господину Брауну как раз нужен надежный резидент в Москве. Вот он и остановился на вашей кандидатуре, поскольку ваша мать уже давно состоит у нас на службе.

— Значит, Меннелю здорово повезло, что кто-то догадался его убить до того, как это сделал я, — сказал Казмер.

— Смерть Меннеля не остановила бы Брауна. Меннель — всего лишь маленькое колесико в механизме «Ганзы». Вместо него приехал бы новый. Всех ведь не перебьете.

— Не перебьем? Уж не хотите ли вы этим сказать, что Меннеля убили мы?

— Если позволите, я коснусь этого вопроса позднее, — уклонился от ответа Хубер и, беря инициативу разговора в свои руки, заметил: — Не будем уходить от темы. Предположим теперь, что прибыл новый представитель Брауна, господин «икс», и говорит вам: «Инженер Табори, если вы не согласитесь сотрудничать с нами, мы донесем властям и на вашу мать и на дядю. Вот и решайте: согласны вы, чтобы ваша родная мать и дядя закончили свои дни в тюрьме?»

— Но это же подлость!

— С вашей точки зрения — конечно. С точки же зрения Брауна — простая реальность. Не говоря уже о том, что он может еще и вас самого обвинить перед властями в убийстве Меннеля.

— Я не убивал его! — возмутился Казмер.

— Нет, вы убили его! Есть улики. Вот, послушайте. — С этими словами Хубер достал из кармана миниатюрный магнитофон и включил его: «Говорит Виктор. Все в порядке. Только что условились с Сильвией. — Сильвия — псевдоним госпожи Табори. — Через полчаса едем кататься на лодке с Казмером. Рассчитываю на успех. Парень заносчив, но понятлив. Немного боюсь этого разговора, потому что он очень вспыльчив: сначала бьет, потом думает. Вчера вечером мы с ним уже сцепились. Но считаю, что перед фактами он капитулирует. Если же не согласится, один из нас пойдет ко дну».

— Ложь, — прошептала Бланка, — наглая ложь.

— Возможно, — бесстрастно согласился Хубер. — Но лента магнитофона не знает этого. Вероятно, Виктор лгал, боясь доложить, что не выполнил задания. Но кто это теперь докажет? Магнитофон этого делать не станет. Полковник Кара и без того серьезно подозревает Казмера. И эта пленка только усилит его подозрения. Вы же сможете доказать невиновность Казмера, только назвав настоящего убийцу. Но вы ведь не знаете, кто он.

— Геза Салаи, — отрешенно вымолвила Бланка.

— Салаи? Откуда ты это взяла? — почти в один голос удивленно воскликнули Казмер и профессор Табори.

— Я расскажу все по порядку. Приехал Меннель. Когда я впервые его увидела, меня охватил страх. Или дурное предчувствие. Я знала, что кто-то должен был приехать. Ведь это я сняла копию с проекта конкурсной заявки и прейскуранта и переправила ее в Гамбург. Вообще Меннель вел себя весьма учтиво, мило улыбался. Постепенно я успокоилась, решив, что он приехал просто собрать какую-то информацию. Но вечером Меннель сказал, что хотел бы поговорить со мной. Ночью он постучал ко мне в дверь. «Прошу прощения, — сказал он, — но сейчас самый благоприятный момент. Профессор уже спит, ваш сын уехал». Я ответила, что материал для него приготовила.

— Спасибо. Но я не только за этим пришел, — сказал он.

— Тогда за чем же? — спросила я.

— Я привез вам привет от Кароя Моноштори.

Я промолчала. Мне было противно слышать одно это имя.

— Он приветствует вас, мадам, и слегка журит.

— Вот как? — не стерпев, вспылила я.

— Вы должны были сообщить, что…

— Молодой человек, вы, кажется, собираетесь прочесть мне мораль? Что я должна, я знаю лучше вас.

— Извините. Но может быть, вы просто забыли.

— Что я забыла?

— Сообщить нам имена людей, которых на длительное время командируют в Москву. Хотя отлично знаете, какой это важный для нас вопрос — организация резидентуры в Москве.

— Знаю, — сказала я, — но из моих знакомых пока никого в такую командировку не посылают. Поэтому я и не сообщила.

— У нашего шефа есть сведения, что в Москву на целых четыре года в ближайшее время выезжает некий Казмер Табори.

Мне стало дурно.

— Нет, — в полном отчаянии, но решительно сказала я. — Нет! Я не позволю. Казмера вы оставьте в покое. Поняли? Со мной вы можете делать, что вам вздумается, но Казмера не троньте. Его я буду защищать даже ценой собственной жизни.

— Мадам, — возразил Меннель. — Я ведь сюда приехал не для дискуссий. Мне отдали приказ, и я его выполню. Вы отлично знаете, какими средствами мы располагаем, чтобы заставлять людей работать.

— Только меня. Но не его.

— Повторяю: я не собираюсь дискутировать на эту тему. Передаю вам задания, которые и вам и мне нужно выполнить. Первое — это Казмер. И второе — Карой сообщает, что во время войны в Балатонфюреде на вилле Месароша он спрятал большие ценности. Вам их нужно оттуда забрать, а мне — вывезти за границу. Вы знаете и эту виллу и ее хозяина, адвоката Месароша.

— Хорошо, — согласилась я. — В этом я готова вам помочь. Но вам известно, что в пятьдесят пятом году вилла была конфискована и основательно перестроена?

— Известно. Карой по памяти нарисовал план дома и пометил на нем место, где спрятал клад.

Меннель достал из кармана план виллы и показал мне. Я сказала ему, что с помощью такой подробной схемы нам, возможно, и удастся найти сокровища. Меннель вроде бы смягчился. «Может быть, все образуется, раз я пообещала ему помочь, и он отстанет от Казмера?» — мелькнула у меня надежда.

— И еще один вопрос мы с вами должны обсудить, мадам, — снова заговорил Меннель. — Шефы решили отвести вас от активной работы, как у нас говорят, «законсервировать». Все ваши связи мы передадим Гезе Салаи. Вы его знаете?

— Нет, не знаю, — сказала я, — даже имени такого не слышала.

— В настоящее время он в Балатонфюреде. Я вызвал его сюда открыткой за подписью «Сильвия». Разумеется, шифрованным текстом. Салаи появится у вас девятнадцатого. — Он достал записную книжку и показал мне запись. — Запомните этот текст. Он будет вашим паролем.

Я внимательно прочитала этот странный текст, но истинный смысл его был такой: «Жду в Эмеде». Я спросила Меннеля, как Салаи поймет, где именно его будут ждать и кто? Меннель ответил:

— Он все знает. — И добавил: — Салаи отличный разведчик. У него только один недостаток — он болезненно ревнив.

— Наверное, у него есть на то причины? — заметила я.

— Чепуха! — заносчиво воскликнул этот самовлюбленный мальчишка. — Мы живем в атомном веке.

И рассказал о своей поездке в Париж, о том, как познакомился там с Беатой Кюрти и сделал ее своей любовницей, предварительно завербовав для работы на «Ганзу». А Беата, вернувшись в Венгрию, в свою очередь, завербовала Гезу Салаи. Меннель встречался с Салаи в прошлом году в Ливорно, и тогда-то у Салаи возникли подозрения насчет Меннеля и Беаты. Меннель, как мог, пытался разубедить Салаи, доказать, что между ним и Беатой ничего не было… Я слушала хвастливую болтовню Меннеля о его любовных похождениях, а в голове у меня зарождался, правда, не очень ясно, план, как избавиться от этого наглеца. Строился мой план на том, что Салаи болезненно ревнив. Шли дни, я старалась избегать встреч с Меннелем и думала только об одном: как спасти от гибели Казмера. В один из вечеров я в совершенном отчаянии пришла к Матэ и призналась ему, что уже несколько лет нахожусь на службе шпионской фирмы «Ганза». Я рассказала и о задании, с которым сюда прибыл Меннель. Но быть до конца откровенной я не решилась, видя, как тяжело перенес Матэ мое признание. Я даже пожалела, что вообще пришла и рассказала ему об этом. Матэ пообещал мне тогда, что попытается найти выход.

В субботу после полудня в Эмед приехал Геза Салаи. Мы познакомились, поговорили. Он был чем-то обеспокоен.

— Нет, не хочу я быть никаким руководителем никакой группы, — наотрез отказался он. — Где Меннель? Я сам поговорю с этим проходимцем.

— С ним вы не поговорите, — сказала я ему. — Он не желает с вами встречаться.

— Подонок! — вскипел Салаи. — Последний подонок! Наверняка опять путается где-нибудь с Беатой?

И тут я решила подлить масла в огонь.

— Со вчерашнего дня, — соврала я ему. — Я, правда, не знала, что девица, приехавшая к нему из Будапешта, ваша невеста.

— Где они?

— Не знаю. Он устроил ее на квартиру к какой-то хозяйке. Но должна вам сказать, что они там чувствуют себя неплохо. Девица хорошенькая. Только они как будто чего-то и кого-то боятся, встречаются тайком, и Меннель все время ругает ее жениха, называет его, простите, дубиной. Вы уж извините, я не знала, что вы и есть ее жених.

— Мадам, — взмолился Салаи, весь кипя от негодования, — я заклинаю вас господом богом, постарайтесь узнать, где они!

— Нет, я боюсь Меннеля, — сказала я ему. — Не решусь с ним связываться. Вы сами знаете, какой это опасный человек. Меннель хвастался мне — не знаю, насколько это соответствует действительности, — что провел несколько бурных ночей с одной хорошенькой девочкой в Италии. И так ловко все устроил, что ее возлюбленный ничего не заметил. Я хотела растравить Салаи, заставить его возненавидеть и убить Меннеля.

Вечером, когда Меннель собирался куда-то идти, я предупредила его:

— Я говорила с Салаи. Все в порядке, он придет на встречу. Но будьте осторожны. Он уверен, что здесь у вас его невеста, что вы где-то ее прячете.

— Я очень хотел бы, чтобы она была здесь, — рассмеялся Меннель. — Но — увы!

— Да, и еще, — остановила я его уже на пороге. — Семьдесят шестой подал сигнал срочного вызова. Просит встречи с вами. Материалы он согласен передать только лично вам.

— Где и когда?

— Завтра в восемь утра. Он опасается, что попал в поле зрения милиции. Сюда он прийти не может. В общественном месте тоже встречаться не согласен. Просит прибыть вас на озеро, на мыс с тремя ивами, туда, где вы вчера после обеда загорали. Он советует ехать на лодке.

— Почему?

— С лодки вам будет виден весь берег. Если вы заметите за семьдесят шестым наблюдение, к берегу не причаливайте, идите вдоль камышей. Тогда семьдесят шестой сам доберется к вашей лодке вплавь. Если же не заметите ничего подозрительного, выходите на берег.

— Хорошо, — сказал Меннель. — Передайте, что я согласен.

— Деньги захватите с собой, — напомнила я.

Вечером я несколько раз звонила Салаи в отель, пока наконец уже за полночь не застала его в номере.

— Геза? — переспросила я, постаравшись как можно сильнее изменить свой голос, так, чтобы он звучал звонче, как у молоденькой девушки.

— Да, Геза Салаи слушает. С кем я говорю?

— Я думала, ты сам узнаешь меня по голосу. Ну да неважно. Я видела тебя на днях в Эмеде. А вчера вечером я была вместе с Беатой в ресторане. Один симпатичный немчик был с ней. Меннель, кажется. Они все над тобой потешались. Потом немец уехал. Но когда они прощались, я слышала, что они договорились встретиться завтра утром в восемь на озере, на мысе возле трех ив. Знаешь, где это?

— Не знаю.

— Ну так узнай! Где-то вблизи виллы профессора Табори… — сказала я и положила трубку.

Я презирала себя в эти минуты. Но еще больше ненавидела Меннеля. И вообще весь мир. И хотела я только одного: спасти Казмера.

— Если б я знал, — перебил рассказ сестры профессор Табори, — я немедленно прекратил бы все это безумие.

Казмер был настолько потрясен, что не мог произнести ни слова. Он сидел, опустив голову и сжав виски ладонями.

— И все это ради меня? — в конце концов в отчаянии проговорил он. — Но разве я просил тебя убивать человека? Какой-то заколдованный круг. Теперь мне понятно, почему Салаи отпирается. Знает, что ты его не выдашь. Тогда тебе пришлось бы выдать и самое себя. А против него улик нет!

— Я понимаю вас, господин инженер, — сказал Хубер, поднявшись из кресла и подойдя к Казмеру. — Но советую вам не терять голову.

— В ваших советах я вообще не нуждаюсь, — раздраженно ответил тот. — А советов мне надавали более чем достаточно.

— Хорошо. Никаких советов. Однако выслушать меня вы можете? Ситуация, конечно, трудная. Но доверьтесь мне. Вы же видите, что до сих пор я все время защищал вас. Мой долг помочь вам, спасти вашу семью от сетей Брауна.

— Кто поручил вам это? — спросил Казмер.

— Ваш отец.

— Мой отец жив?

— Да. Он живет в Южной Америке.

— Ты знала это? — повернувшись к матери, взволнованно спросил Казмер. — Я хочу наконец знать о своем отце все! Все!

— Минуточку, — остановил его Хубер. — Желание ваше вполне законно. Но пока довольствуйтесь и этим. Мы с ним друзья. Он офицер американской разведки. В прошлом — венгр, сейчас — американский гражданин. Он давно и внимательно следит за вашей жизнью. От меня он узнал, что замышляют против вас люди Брауна. Мы подробно обсудили с ним это дело и придумали, как вам помочь. Вам, вашей матери и ее брату. Вы должны верить мне. Вы знаете, я выдал венгерским властям агентуру «Ганзы» для того только, чтобы вырвать вас из ее хищных лап.

— Куда я попал? — в отчаянии воскликнул Казмер. — Приемная мать — шпионка «Ганзы», родной отец — американский Шпион. А ты, дядя?! — повернувшись к профессору, спросил он вдруг. — Ты чей шпион? Мне ты можешь сказать все, не стесняясь, по-родственному. — И, отчаянно махнув рукой, он снова повернулся к Хуберу. — Рассказывайте дальше. Кто он, мой отец: миллионер? Генерал? Каков собой? Высокий? Маленький?

— Сынок, — остановила его мать. — Я сама расскажу тебе все о твоем отце. Но сейчас я умоляю тебя выслушать до конца предложение господина Хубера. Время идет. Ему уже пора уезжать. Ведь от этих минут зависит наша жизнь или смерть.

— Ладно, пусть говорит, — опустошенно сказал Казмер, пряча лицо в ладони.

— Браун хочет заставить вас, господин инженер, работать на себя. Быть его шпионом в Москве. Конечно, вы можете считать, что никто вас к этому не сумеет принудить. Но вы глубоко заблуждаетесь: сумеют. Ведь в руках Брауна и его банды судьба, жизнь вашей матери и ее брата. Повторяю, мы с вашим отцом долго ломали голову над всем этим, прежде чем додумались до единственно приемлемого решения. Вот оно. Вы даете формально — подчеркиваю, только формально — подписку о сотрудничестве с американской разведкой и о том, что, будучи в Москве, согласны выполнять ее задания.

— Да вы с ума сошли?! — воскликнул изумленно Казмер.

— Еще минуту терпения, — остановил его Хубер. — Я повторяю: речь идет лишь о формальном вашем согласии. Ваш отец покажет эту бумажку своему шефу. На этом основании американцы прикрикнут на руководителей «Ганзы». И тем ничего больше не останется, как примириться со свершившимся. С этого момента вы будете уже под защитой вашего отца, под эгидой американского флага. Отец ваш никаких заданий вам давать, естественно, не станет. Он попросту уничтожит вашу расписку. Могу вам в этом поклясться. И поймите: это единственная для вас возможность выбраться из западни. А гарантией моих слов является уже то, что я намеренно провалил, выдал венгерским властям всю брауновскую агентуру. Хотя ее услугами могли бы с успехом пользоваться те же американцы. Итак, вот ваша подписка. Прочитайте ее внимательно.

Хубер достал из кармана лист бумаги с напечатанным на машинке текстом и протянул его Казмеру.

Тот взял бумагу, начал читать.

Комната и все вокруг него пришло в медленное вращение.

«Если я сейчас подпишу этот мерзкий документ о своем предательстве, — думал он, — я вполне заслужу, чтобы меня вздернули на первом же суку. А если не подпишу? Тогда для мамы один путь: в тюрьму. Пусть она не родная мне мать, но она вырастила меня как любящая, как самая родная! Разве можно отречься от всего, что тысячами незримых нитей навек связывает нас с нею?»

— А если эту расписку у вас обнаружат? — засомневалась вдруг Бланка Табори.

— Вы меня недооцениваете, — улыбнувшись, возразил Хубер. — Как вы думаете, зачем я потребовал для себя дипломатический паспорт у полковника Кары? До чешской границы меня проводит майор Балинт, а дальше — чешские чекисты. Доверьтесь мне, господин инженер!

— И если я подпишусь под обязательством, они оставят в покое мою мать?

— Я дал вам слово, — повторил Хубер.

Казмер взглянул на мать. Выхода не было, приходилось вверять свою судьбу Хуберу.

— Хорошо, я подпишу, но вы отдадите мне и магнитофонную пленку, — заявил Казмер.

Хубер извлек из кармана крохотный магнитофон и протянул его Казмеру.

Казмер взял авторучку и поставил свою подпись под печатным текстом.

— Но запомните: ничьим агентом я ни при каких обстоятельствах не стану, — предупредил он. — Это прошу помнить всегда. Отца своего я не знаю. Мне ничего о нем не известно. Но если он не сдержит своего слова, пусть он будет проклят навеки!

Шалго в сопровождении Лизы вошел в комнату. Он был явно в хорошем настроении.

— Приветствую всех, — снимая соломенную шляпу и помахивая ею в воздухе, поздоровался он. — А я уж боялся, — обратился он к Хуберу, — что вы уехали, так и не попрощавшись с нами. У вас все в порядке?

— Да, господин Шалго. Передайте господину полковнику, что я его за все, за все благодарю. Господин инженер, дамы и господа! — Взгляд Хубера был теперь серьезным и даже чуточку печальным. — Прощайте, — сказал он и спустился с террасы.

В наступившей тишине был слышен его четкий военный шаг, затем раздалось жужжание стартера.

— Вот и все, — подытожил Шалго. — Господин Хубер прибыли, господин Хубер убыли.

— Уж вам-то не на что жаловаться. У вас сплошные прибыли и никакой убыли, — горько съязвил Казмер. — Он вам целую футбольную команду на блюдечке преподнес.

— А я боюсь, — возразил Шалго, — что он так и не выставил на поле своих запасных игроков.

— Страшные вы люди, Оскар! — недовольно проговорила Бланка. — Что же вам еще нужно?

— Тренера футбольной команды и всех менеджеров, — засмеявшись, ответил Шалго.

В это мгновение в дверях возникла фигура Хубера.

— Извините, — сказал он. — У меня отказало зажигание. Где здесь можно найти мастера?

— Это вы так думаете, что оно отказало, — спокойно заявил Шалго. — На самом же деле я просто вынул прерыватель.

Все изумленно посмотрели на Шалго.

— Когда? — переспросил Хубер, подходя ближе к столу.

— Перед тем как выехать в один соседний город. Дай, думаю, я тоже подшучу над господином Хубером.

— Черт бы побрал твои шуточки! — возмутился Табори. — Отдай сейчас же этот дурацкий прерыватель.

— Послушай, Матэ! Каким тоном ты со мною разговариваешь? Я ведь тоже гость в твоем доме. Изволь не нарушать законов гостеприимства. Не хватает, чтобы ты еще показал мне на дверь.

— Дождешься и этого, если не прекратишь паясничать. Я уже сыт тобою по горло.

— Ох, какой ты стал нервный!

— Господин Шалго, — перебил его Хубер, — вы сможете выяснить свои отношения с профессором Табори и позже. А сейчас я хотел бы все же тронуться в путь. Вы знаете, что я должен еще встретиться с господином Балинтом.

— Сейчас. Вот только отвечу своему другу профессору Табори.

— Послушайте, Шалго, — запротестовал профессор, — всему есть предел.

— Нет, не всему, — возразил старый детектив. — Целый ряд философов считает, что, например, Вселенная беспредельна.

— Так же, как и ваше нахальство, — раздраженно сказала Бланка, вставая.

— Вы дослушаете меня или нет? — возвысил голос Шалго. — Со мною вы позволяете себе любые, самые мерзкие шутки. А когда дело касается вас, вы сразу утрачиваете чувство юмора.

— О каких шутках вы говорите, дядя Оскар? — переспросил Казмер.

— О телефонных.

— Каких? — не поняла Бланка.

— Простите, но какое отношение все это имеет ко мне? — настаивал Хубер.

— Этого я еще не знаю. Но и вам будет интересно послушать. Вдруг мы все вместе посмеемся над одной забавной шуткой? А смех, поверьте, стоящее дело. Вчера вечером кто-то звонит мне по телефону, говорит по-французски, называется Пьером Монтье. Назначает мне свидание на десять вечера в Шиофоке. Обещает показать убийцу Меннеля. Хорошая шутка, не правда ли?

— Но какое отношение к этой шутке имеем мы? — спросил профессор Табори.

— Такое, что этот «француз» звонил из вашего дома, по вашему аппарату. Ну разве не стыдно так шутить над старым человеком? — воскликнул Шалго.

— Откуда вы это взяли? — настаивал Казмер.

— Ерунда! — воскликнул Хубер. — Вы, Казмер, сами инженер и знаете, что невозможно установить, откуда, с какого номера вам звонят.

— Это вы так думаете, — возразил Шалго. — А у меня есть такой аппарат, который позволяет и это делать. Особенно если такие «шутки» предвидеть заранее.

— Вы подслушиваете наши телефонные разговоры? — возмутился профессор Табори.

— И что же? Вы поехали в Шиофок? — спросил Казмер.

— Поехал, но не в Шиофок, а в Фюред, — солгал старый детектив.

— Вас пригласили в Шиофок, вы же поехали в Фюред? — недоуменно переспросил Казмер.

— Да, потому что догадался, кто мне звонил, — пояснил Шалго.

Профессор Табори принужденно хмыкнул.

— Ну, слава богу, хоть в Фюред съездил, и то ладно.

— Съездил, но предварительно на всякий случай вынул из «мерседеса» прерыватель.

— Око за око. Просто взрослые дяди пошутили друг над другом, — заметила Лиза. — Ведь верно?

— Послушайте, Шалго, — заговорила, остановившись перед ним, Бланка, продолжавшая все это время нервно расхаживать по комнате. — Чего вы от нас хотите? Чего? Не довольно ли? Мне это все уже порядком надоело.

— Дорогая Бланка, — по-матерински ласково проговорила Лиза, — неужели вы не видите, что Шалго намеренно дразнит вас?

— Но почему?

— Это у него такой способ. Он хочет, чтобы преступник сам разоблачил себя.

— Преступник? — переспросил профессор Табори. — Какой еще преступник?

— Например, убийца Виктора Меннеля, — предположила Лиза.

— Но ведь майор Балинт твердо считает, что убийца — некий Эрих Фокс. Захватив драгоценности, Фокс бежал на Запад, — неуверенно сказал Казмер.

— Майор Балинт заблуждается, — возразил Шалго. — Этот некий Эрих Фокс вчера вернулся в Венгрию. И знаете, от кого я это узнал? Все от того же Пьера Монтье, что назначил мне свидание в Шиофоке.

— Что-то ты слишком все запутал, — с сомнением в голосе сказал Табори. — Сначала ты заявил, что тебе звонил по нашему телефону мнимый француз. Теперь ты снова говоришь о каком-то уже настоящем французе. Кто же он такой, этот твой француз?

— Француз живет в «Русалке». А из вашего дома кто-то, назвавшись его именем, позвонил мне. Какой-то человек, хорошо знавший, что Монтье на несколько дней уехал в Кестхей и что майор Балинт подозревает в убийстве выехавшего за границу Эриха Фокса. А план отправить меня в Шиофок, видно, родился у этого шутника в голове, когда он узнал, что Эрих Фокс снова вернулся в Венгрию.

— Но ведь майор Балинт нашел даже отпечатки пальцев убийцы и в машине и в комнате Меннеля и следы ног в гараже. Что же еще нужно?

— То были мои следы! — сказал Шалго. — Моих пальцев. И моих ног. Так что майор Балинт заблуждается. Убийца еще не сбежал на Запад. И драгоценности тоже пока еще не вывезены. Они все еще лежат в машине господина Хубера.

— В моей машине? — удивился Хубер.

— Ну, господин Отто Хубер! Вы, я вижу, не простой человек, — признал Шалго. — И ничего не скажешь, придумали вы все воистину ловко…

— Вот-вот! Я так и знал: все именно так и должно было кончиться! Нет, вам на слово верить нельзя! Я выдал вам двенадцать агентов «Ганзы». Выдал, рискуя жизнью. На меня совершено покушение. Чего же вы еще от меня хотите?

— Агентов вы, господин Хубер, не выдали, а продали! За дипломатический паспорт. Но вот вопрос: стали бы вы их продавать, если бы не поняли сразу, что мы уже и без вас все знаем о тайном радиопередатчике в машине Меннеля?

— Не понимаю, о чем вы говорите?

— Об электросигнальном диске. На нем ведь три отметки: плюс, минус и нуль. Когда вы осмотрели машину, указатель стоял на минусе. И вы поняли, что в машину кто-то заглядывал, а значит, нам все уже известно и потому автомобиль вам не отдадут. Что делает в таком случае умный человек? Умный человек делает вид, будто бы он сам, добровольно… И действительно, вы тут же приходите и «по секрету» сообщаете нам, что Меннель — шпион «Ганзы», и другие, давно известные нам вещи.

— Но для чего тогда господину Хуберу было выдавать вам агентуру? — возразил Казмер.

— За плату. Хубер с готовностью пошел на это, потому что он действительно решил порвать с Брауном и компанией. И для него теперь дороги были уже не агенты «Ганзы», а спрятанные на вилле драгоценности и дипломатический паспорт.

— Фантазируешь, Шалго, — усомнился Табори. — Если бы это было так, Хубер попросил бы достать ему билет куда угодно, только не на Кубу.

— А я уверен, что на Кубу он вовсе и не собирается лететь, — сказал Шалго. — По пути самолет делает посадку в Канаде. И господину Хуберу совсем не обязательно продолжать полет до Гаваны.

— Поразительно, как богата ваша фантазия, — иронически заметил Хубер. — И ни одного слова правды!

— Вы мне нравитесь, Хубер, своей стойкостью! И все же вы провалились. Это вы, Хубер, получили от полковника Кары номер нашего прямого телефона. И только вы! По этому телефону вы и позвонили, приглашая меня на свидание в Шиофок, потому как хотели отослать меня из Эмеда перед своим отъездом. Позвонили из дома Табори и говорили по-французски.

— Делая такие смелые умозаключения, вы скоро придете к выводу, что я и есть генерал Гелен собственной персоной!

Нужно признать, что Шалго не рассчитывал на такое упорство своего противника.

— А что вы скажете относительно вот этого чертежика? — продолжал он атаковать Хубера, вынув из внутреннего кармана пиджака план виллы. — Кажется, вы именно его искали повсюду сегодня после обеда?

— Это не мой план. Я нашел его среди бумаг Меннеля…

— Понимаю, — кивнул головой Шалго и, повернувшись к Бланке, спросил: — А вам знаком этот рисунок?

— Впервые вижу.

— Странно, — удивился Шалго. — Между тем на этой бумаженции почему-то сохранились отпечатки пальцев и Меннеля, и Хубера, и ваши.

Бланка недоуменно пожала плечами.

— Не знаю, как они на нее попали…

— И вы, конечно, не знаете, что за вилла на ней изображена?

— Откуда я могу это знать?

— А вы вглядитесь получше. Вот, к примеру, эта комната на плане — гостиная. Два окна с видом на Балатон. Вот здесь — улица Казмера, ныне Петефи. Эта комната примечательна тем, что в ней появился на свет Казмер.

— Я? — Казмер бросил на Шалго взгляд, полный изумления, смешанного с отчаянием.

— Да, ты! Здесь тебе дала жизнь твоя мать, Бланка Табори. Она же и кормила тебя грудью. Правда, только до двухмесячного возраста. Затем отдала в приют. А в сорок пятом усыновила. Что со всех точек зрения деяние весьма похвальное. А вот в этой комнате, выходящей во двор, жил твой отец, Казмер, — Карой Моноштори, майор венгерского генерального штаба. — Шалго кивнул на Хубера: — Вот он собственной персоной. Правда, теперь он стал почему-то Отто Хубером. Но если ты взглянешь на эту вот картинку, все твои сомнения рассеются. — Шалго вытащил из кармана фотографию и протянул ее Казмеру.

— Вы — мой отец? — Казмер Табори перевел взгляд с фотографии на Хубера.

— Положите все это на стол! — закричал Хубер и выхватил из кармана пистолет.

Профессор Табори бросил на сестру уничтожающий взгляд:

— Почему ты, несчастная, не сказала мне, кто этот человек?

— Оставь меня в покое, Матэ, — взмолилась бедная женщина. — Я любила его и пожертвовала ради него всей своей жизнью. Да, он — отец Казмера!

— Отставить! — решительным голосом скомандовал Хубер. — Все это вы еще успеете обсудить позднее. А пока, Шалго, все — на стол! И план дома тоже.

— Есть же еще и фотокопия этого плана, — миролюбиво сообщил Шалго. — И не одна.

— Прерыватель тоже на стол! — Голос Хубера звучал еще тверже.

— Он у меня в кармане, рядом с пистолетом. Пистолет заряжен, курок на взводе. А я стреляю из кармана, как Джеймс Бонд. Разрешаете достать прерыватель?

— Профессор Табори, — приказал Хубер. — Достаньте у Шалго из кармана прерыватель!

Табори, будто послушный баран, подошел к Шалго и принялся шарить у него в кармане. Едва он извлек прерыватель, последовал новый приказ:

— Возьмите и пистолет, профессор.

— Где пистолет? — жалобно спросил Табори.

— Оружия не ношу, Матэ, — с сожалением посмотрел на своего приятеля Шалго.

— Зачем же ты сказал, что он у тебя в кармане?

— Просто хотел кое в чем убедиться.

— Профессор, давайте сюда прерыватель, — приказал Хубер.

Табори пошел к нему, но ему наперерез поспешил Казмер. Он выхватил прерыватель из рук дяди и закричал:

— Довольно! Довольно лжи! Вы никуда не уйдете отсюда, господин Хубер, или как вас там!

— Сын! Сынок… — укоризненно проговорил Хубер. — Теперь, когда ты все знаешь…

— Мало тебе, что ты загубил, исковеркал жизнь моей матери? Ты и до меня добрался? Зачем скрывал, что ты мой отец?

— Это я запретила ему. Я не хотела, чтобы ты знал, какой у тебя отец!

— Так кто же ты на самом деле? — еще требовательнее спросил Казмер, наступая на Хубера.

— Вот уж действительно неподходящий момент для объяснений, сынок.

— А ты до сих пор не знаешь, Казмер? — удивился Шалго. — Это геленовский, потом брауновский шпион, решивший еще раз поменять хозяев. Профессиональный перебежчик. Но самое главное для него в этой смене лошадей — заполучить наконец награбленные им во время войны богатства.

— А заодно запутать и меня в свои паучьи сети! Теперь мне понятны все его ухищрения, когда он выманил у меня подписку о моем сотрудничестве с ЦРУ. И это у него называется спасти сына и жену из когтей Брауна!

— Прерыватель! — угрожающе рявкнул Хубер-Моноштори. — И поживее!

— Отдай ему, Казмер, — попросила Бланка. — Ты ведь не желаешь смерти своему отцу? Если его здесь схватят, ему конец.

— Ты даже и сейчас его защищаешь?

— Не его, сынок, тебя, — возразила Бланка. — Не отдашь — он застрелит тебя. Ты его не знаешь.

Казмер перевел взгляд на Шалго, тот кивнул головой:

— Отдай! Этому человеку нечего терять.

Казмер швырнул к ногам Хубера прерыватель. Хубер быстрым движением поднял его с пола, затем выдернул из розетки телефонный шнур.

— Из комнаты не выходить! — предупредил он. — За ослушание — пуля!

— Не бойтесь, не выйдем. Желаем удачи, — усаживаясь в кресло, пообещал Шалго. — Безумец! Его же пристрелят, если он не сдастся добровольно первому же милицейскому патрулю.

Он кивнул Лизе, и та, вынув из сумки, дала мужу небольшой передатчик. Шалго выдвинул антенну и, включив аппарат, сказал в микрофон: «Эрне? Ты слышишь меня? Да, Хубер выехал. Вооружен. В остальном все в порядке».

— Ну вот, — выключив передатчик, заметил он. — Через пять минут Хубер будет сидеть в наручниках.

Казмер, разинув рот, смотрел на Шалго.

— Как же вы… дознались, что он… мой отец? — заикаясь, спросил он.

— На плане дома был написан адрес виллы Месароша. Скажите, Бланка, вы знали, что так называемый Хубер спрятал на этой вилле награбленные им сокровища? — спросил Шалго.

— Нет, не знала. Я была больна в то время, когда он все это проделал, и узнала обо всем только от Меннеля. Он показал мне план и попросил проводить его на виллу.

— Драгоценности с виллы Месарошей перенес сюда Меннель? — спросил Казмер.

— Ты принес их сюда, мой мальчик. Ты, из дома старого священника.

— Значит, в чемодане были не книги?

— Нет.

— А как вы об этом догадались? — удивился Казмер.

— На след нас навела Илонка, — сказал Шалго. — Потом мы наведались к старому Месарошу. Выяснилось, что он и господин Хубер-Моноштори — сводные братья. Ну, старик поломался немного, а потом все же начал рассказывать. Сказал, что он единственный человек, кто знал тайну твоего рождения. Он же и участковому полицейскому наврал, что ему будто бы подбросили ребенка…

— Я хотела, Казмер, оставить тебя тогда дома, — сквозь рыдания проговорила Бланка. — Увы, этого нельзя было сделать. Но я каждую неделю навещала тебя в приюте. И как только стало возможно, снова взяла к себе. Усыновила.

— Наверное, в то время Моноштори не сказал вам о драгоценностях, спрятанных в доме Месароша? — спросил Шалго.

— Нет, конечно.

— Зато Месарош знал о них. Они с Хубером-Моноштори вместе их прятали. Когда же виллу национализировали, Месарош достал драгоценности из тайника, сложил их в чемодан и отнес к местному священнику, попросив спрятать. Тот не знал, что в чемодане, но отказать Месарошу побоялся: у того брат каноник, правая рука епископа. Меннель ночью двадцатого заехал в Фюред, к Месарошу, чтобы узнать, что сталось с сокровищами. Они договорились на следующий день наведаться к священнику вместе…

— Но Меннеля убили… — подсказал Казмер.

— Совершенно верно, не успел он прийти за драгоценностями. Затем появился и сам Хубер-Моноштори. Твоя матушка, наверное, рассказала ему обо всем, что тут произошло.

— Да, да. Я рассказала, я! — плача, подтвердила Бланка Табори. — Он велел мне незаметно переправить чемодан от священника к нам в дом.

— И я поехал и привез его! — проговорил с отчаянием в голосе Казмер. — Фантастика! Мама, ну как ты могла?

— Ах, оставьте меня! Вот так я стала еще раз изменницей. Впрочем, наверное, я заслужила такую участь!

В этот момент в комнату вошли майор Балинт и сотрудник милиции, сопровождавший закованного в наручники Гезу Салаи.

— Скажите, Салаи, с кем вы говорили после полудня девятнадцатого июля? — спросил майор Балинт арестованного. Салаи кивком показал на Бланку Табори.

— Да. Это была я, — без колебаний созналась Бланка. — Я все сейчас расскажу сама. Это я налгала ему про Меннеля и Беату Кюрти. Я же звонила ему ночью по телефону. Да, я хотела с его помощью уничтожить Меннеля. Ну, что вам еще от меня нужно? — вскрикнула она и, схватившись за сердце, рухнула на пол.

— Казмер, — сказал Шалго. — Проводи матушку в ее комнату и оставайся там с нею. А ты, Лиза, попроси Илонку сбегать за врачом.

Казмер легко, словно ребенка, подхватив мать на руки, вынес ее из комнаты.

— Что ж, — сказал Шалго майору Балинту. — Очная ставка закончена. Надеюсь, господин Салаи, теперь вы дадите чистосердечные показания?

— Да, я расскажу обо всем, что знаю. Одно точно, что негодяй Меннель вполне заслужил свою жалкую участь.

— Профессор, — сказал майор Балинт, — лейтенант Киш останется здесь, у вас. Объявляю вам постановление следователя: ваша сестра, Бланка Табори, должна оставаться дома впредь до нашего особого распоряжения.

Он тронул Салаи за плечо:

— Идемте.

— Я тоже скоро присоединюсь к вам! — крикнул ему вслед Шалго.

— Бланка переправила «Ганзе» материалы для переговоров по закупке оборудования, — сказал Матэ Табори Оскару Шалго, когда майор Балинт увел Салаи, а лейтенант Киш поднялся в комнату Бланки. — Она мне в этом призналась сама.

— Я догадывался, — сказал Шалго, принимаясь за сигару. — Кстати, вот возьми свой янтарный мундштук, он предохраняет от рака легких. На нем твои инициалы.

— Где ты его нашел? — удивился профессор.

— В лодке. Наверное, он выпал, когда ты погрузил в лодку труп Меннеля.

Матэ Табори замолчал; наконец, медленно подняв голову, он посмотрел на Шалго и, тяжело вздохнув, спросил:

— Ты знал?

— Давно. Кстати, и полковник Кара — тоже.

— Я убил его, защищаясь. Это была необходимая оборона. Поверь мне…

— Знаю. Однако ты не помешал бы властям предать суду по обвинению в убийстве Гезу Салаи?

Профессор потупил взгляд.

— Я все равно рано или поздно пошел бы и сам заявил, что это я…

Шалго достал из кармана несколько сложенных вчетверо листов бумаги, развернул их и начал читать вслух:

— …на следующий день утром, то есть двадцатого, я спрятался в камышах, имея намеренье покончить с Меннелем и с Беатой. Возле одного из толстых стволов я заметил высокого неизвестного мужчину, который достал мундштук, вставил сигарету и закурил. Вскоре я увидел и Меннеля, приближавшегося к берегу на лодке. Беаты не было видно нигде.

Вероятно, и неизвестный увидел Меннеля, потому что тотчас же спрятался за стволом ивы. Меннель причалил к берегу и посмотрел на часы. Тут неизвестный вышел из-за дерева и заговорил с Меннелем. Они заспорили о чем-то и начали разгоряченно размахивать руками. Неожиданно Меннель ударил неизвестного и сбил его с ног, а затем наклонился к нему и стал его душить. Но неизвестный опамятовался и сбросил с себя Меннеля. Видно, это был очень сильный человек. Они продолжали бороться. Теперь уже неизвестному удалось схватить Меннеля за горло, и они оба покатились по траве… А потом неизвестный подтащил к берегу тело Меннеля, положил в лодку, вскочил в нее сам и принялся быстро грести от берега…»

Шалго свернул вчетверо лист бумаги и убрал его в карман.

— Разумеется, это не улика против тебя, потому что Салаи ни тогда, ни сейчас тебя не опознал. Но ты сам попался на удочку. Мундштук-то я нашел не в лодке, а у тебя дома, в шкатулке с сигарами. Но я уже знал о показаниях Салаи. Помнишь то место о мундштуке? Он-то и был моей насадкой. Я подозревал, что ты обязательно клюнешь на нее. Не сердись.

— Может, так и лучше, — сказал профессор Табори. — Я не хотел его убить. Я не знал, что наговорила Бланка Гезе Салаи. Я оказался там в этот час случайно. Это ведь мое излюбленное место купания, ты сам знаешь.

— И ты, конечно, не знал, что Меннель — шпион?

— Конечно, нет. Узнал я это только от Бланки. Она призналась мне, зачем сюда приехал Меннель. Представляешь, что я пережил после ее признания! Моя сестра — шпионка! Конечно, она оказалась жертвой шантажа, но… Словом, я всю ночь не спал. Искал какой-то выход. Что мне было делать? Донести в милицию на родную сестру? Утром я пошел купаться на озеро и встретил там Меннеля. Я сказал ему, что все знаю. Он вел себя нагло. Заявил, что мы все в его руках, что он и Казмера завербует. А я ответил ему, что пойду в милицию и заявлю. Меннель перепугался, бросился на меня, сбил с ног и чуть было не задушил. Ну, остальное ты знаешь…

— Почему же ты не пришел ко мне и не рассказал все, как было?

— Дважды приходил. И оба раза не заставал тебя дома.

— А жаль.

Табори помолчал.

— Что же мне теперь делать? — спросил он.

— Ничего. Завтра утром явишься к майору Балинту и все ему расскажешь. Только откровенно, все, как было!

В это мгновение в гостиную ворвался Казмер.

— Она отравилась! — прошептал он. — Она умерла!

Все оцепенели.

Первым опомнился Матэ Табори и бросился к двери. Казмер опустился в кресло, уронив голову на стол. Спина его вздрагивала от рыданий.

С террасы в гостиную вошли Илонка, Лиза и доктор Сегфю.

— Пройдите, доктор, пожалуйста, наверх. Вот сюда. Она там.

Доктор Сегфю быстрым шагом пересек гостиную.

Илонка, подойдя к Казмеру сзади, обняла его и прижалась головой к его вздрагивавшей спине.

Лиза постояла у двери, затем сделала знак Шалго, и они, неслышно выйдя на террасу, спустились вниз по ступенькам и медленно пошли к своему дому.

1

Имеются в виду авантюрно-приключенческие романы Мора Иокаи (1825—1904), известного венгерского писателя-романиста.

2

Прошу прощения. Вальтер Герцег, венский корреспондент агентства Рейтер. Разрешите, господин профессор Шалго, представить вам моего друга Руди Еллинека? (нем.)

3

Пожалуйста, чем могу служить? (нем.)