Человек средних лет, сидящий слева от Роберта, спросил:
      – И вы тоже не вернетесь?
      – У нас очень плотная программа – и в этом году, и в следующем…
      – Но если вы не вернетесь, что-то важное будет утрачено из этой программы. Что-то… А может быть, кто-то. Он не церемонится с теми, кто не хочет поддерживать его существование.
      Человек наклонился ближе с видом пьяницы, намеревающегося излить собеседнику душу со всеми подробностями.
      – Незадолго до смерти Кэлум из Клачена сказал, что отныне он не сдвинется с места. Но кто-то должен приезжать раз в году, чтобы поддержать традицию. Пусть музыканты приезжают, а он будет незримо присутствовать и водить их смычками. Он будет рад воскреснуть и снова принять участие.
      Роберт еле стоял на ногах от усталости. Кто-то – Дейрдре и Фиона, а может, Хэмиш Макрей? – отнес его наверх. Что было дальше, он не знал. Утром, повернувшись на постели, он со стоном обнаружил, что вторая половина его кровати опустела. Он осторожно поднялся и уставился в маленькое окно.
      Дейрдре положила арфу на заднее сиденье, обошла вокруг машины и села на место водителя. Роберт услышал знакомое мурлыканье заводящегося мотора. Машина тронулась с места без малейшего затруднения и медленно поехала по направлению к церкви.
      Дейрдре осторожно сняла арфу с заднего сиденья, внесла ее в церковь и направилась к месту упокоения Кэлума. На мгновение она почувствовала себя дурно. Старое покосившееся надгробие и поблекшая роспись на нем словно помолодели. Поверхность дерева сияла, как отполированная. Зеленые и красные полосы стали такими яркими, как будто здесь всю ночь шли напряженные реставрационные работы.
      Она должна была сделать то, ради чего пришла. Она села на скамью, взяла в руки арфу и заиграла грустную, протяжную колыбельную мелодию, принесенную с самого дальнего из Гебридских островов. Нежные звуки арфы усилились, струны сопротивлялись пальцам. И в это время свист сквозняка внутри помещения превратился в ядовитый смех. Она поборола приступ страха и продолжала играть и петь, пока негодующий голос не обрушился на нее сзади:
      – Разве не достаточно того, что ты осквернила уши моей паствы этой мерзостью вчера ночью? Теперь ты пришла в мою церковь и играешь эту адскую музыку!
      – Я пыталась изгнать нечистую силу.
      К горькому смеху священника примешивался другой, свистящий, насмешливый звук. Эхо Кэлума отказывалось умирать. Оно плясало, прыгало, металось между колоннами, отдавалось в трубах органа и заставляло дрожать стекла в окнах. Священник беспомощно смотрел на роспись надгробия. Эти краски снова поблекнут до следующего года. И так каждый раз, пока очередного странника не втянут в это безумие и он своей игрой не вернет их к жизни.
      – Вы никогда не пытались, – заговорила Дейрдре, – ну… как бы это сказать… Открыть гроб? Только посмотреть, есть ли…
      Она запнулась, смутившись тем, что осмелилась сказать такое священнику. Но ведь интересно: а сам он в глубине души верит или только делает вид?
      – Если кто-нибудь когда-нибудь и сделает это, то не я, – был ответ.
      Теперь Дейрдре хотела одного: убежать. Скорее на свежий воздух, согнувшись под тяжестью арфы… Положить инструмент на заднее сиденье машины, сесть за руль, вернуться к Роберту и Фионе, которые уже ждут ее…
      – Чем ты там занималась? – призвал ее Роберт к ответу.
      – Мне было сказано прийти.
      – Кем? Священником? Ему вряд ли было бы приятно слушать языческую музыку у себя в церкви.
      – Нет, не им… Что-то в самом здании… в могиле. Мне было сказано прийти, – повторила она. – Я была привезена туда… И еще, – Дейрдре запнулась, – они хотят, чтобы кто-нибудь из нас… вернулся.
      Когда они были уже на пороге, Хэмиш Макрей вышел, продолжая улыбаться.
      – Я же сказал, что машина заведется утром.
      И, достав из кармана чек Роберта, он разорвал его на мелкие кусочки и пустил по ветру. Легкий утренний бриз подхватил обрывки.
      – Ну, до следующего года!
      – Ни за что на свете мы сюда не вернемся, – заверил его Роберт.
      Но голос его дрожал, руки тоже. Он посмотрел на свои руки и удивился, как он мог так отчаянно играть ими прошлой ночью. И сможет ли он играть когда-либо вообще? Это были уже не его руки. Они высохли и пожелтели; выпуклые голубые вены резко выступали на бледной коже. Он был выжат, полностью выжат…
      Дейрдре предложила:
      – Роберт, прошу тебя! Позволь мне сесть за руль. Ты сейчас не сможешь вести машину.
      У него не было сил возражать.
      Пока они ехали прочь от Кёркшиэла, Роберт хранил молчание. Он смотрел на дорогу так, как если бы сам вел машину. Вероятно, это была та самая дорога, но он чувствовал себя чужестранцем, не знающим, что ждет его за следующим поворотом.
      Первый раз он подал голос, чтобы предложить сделать небольшой привал на берегу крошечного озерца, буквально сдавленного берегами, бурно поросшими разнотравьем. Дейрдре вытащила бутылку со свежей охлажденной водой и достала из бардачка пластмассовые чашки. Это были привычные действия, которые она совершала несчетное количество раз. И в то же время это было чем-то абсолютно новым: каждое движение давалось с трудом Фиона достала флейту и начала что-то наигрывать. Роберт вздрогнул и расплескал воду, облив свое правое колено.
      – Прекрати сейчас же! Откуда это взялось?
      – Я не знаю. Само пришло ко мне, как и тогда… Спустилось откуда-то!
      Дейрдре сдержанно-спокойным тоном сказала:
      – Фиона, выброси это из головы.
      – Вряд ли я смогу.
      Наконец они миновали Чериотские холмы и устремились к Гекзаму.
      Припарковав машину напротив отеля, Дейрдре взглянула на залитый светом фасад аббатства.
      – Мы справились с этим. – Роберт говорил таким тоном, как если бы их всю дорогу преследовали дикие горцы и все грабители Бордера. – Благодарите Бога за то, что это ужасное место осталось позади.
      Он попытался вернуться к своему нормальному состоянию, превратить кошмар прошлой ночи в шутку:
      – Во всяком случае, на следующий год мы постараемся отделаться от этого поручения.
      – Да они и не ждут тебя на следующий год, папа. Но один из нас должен вернуться.
      Роберт обернулся и посмотрел Фионе в глаза. Это были уже не глаза его дочери. Сквозь матовый блеск их светился мрачный, настойчивый вызов.
      – Ты же не хочешь сказать, что…
      – Я вернусь на следующий год. Так надо.
      – Но это безумие! Я ни за что тебя не отпущу.
      – Это неверно, папа! Кто-то должен поддерживать музыку, пульсирующую в его сердце.
      – Глупости! Ты просто переутомилась! Жена дотронулась до его руки:
      – Роберт, ты вряд ли сможешь ее остановить.
      – Один из нас должен вернуться, – повторила Фиона, – и это буду я.
      – Только через мой труп!
      Дейрдре улыбнулась. В ее глазах светилась бесконечная любовь и бесконечная печаль. Сознание неизбежности происходящего снизошло на нее, как серый туман опустился на западные озера…
      – Дорогой Роберт, я боюсь, что это еще не самое худшее.