Ravenloft (№5) - Полотно темных душ

Я лишь поворачивала на подушках голову то к окну, то к печи. Когда я пыталась пошевелиться, тело не подчинялось. Я взглянула на руки, безвольно лежавшие на мягком меховом покрывале, и увидела, что они все перебинтованы. Одна из ран все еще кровоточила – на бинте расплылось красное пятно. Пение продолжалось, и хотя вся эта обстановка вовсе не вязалась с обликом этой женщины, я, даже не видя ее, знала, кто эта певунья.

– Маэв? – позвала я и испугалась собственного хриплого голоса.

– Наконец-то ты проснулась, – она подошла ближе, и теперь я смогла увидеть ее – оранжевая блуза ярким пятном выделялась на фоне бледно-голубых стен комнаты. В руке она держала чашку с чаем. Когда она помогала мне сесть в кровати повыше, руки ее были нежными и сильными. Я попыталась снова заговорить, но она закрыла мне губы пальцем, поправила подушки, поднесла чашку ко рту так, чтобы я смогла отпить глоток. Это было нелегко – я поперхнулась, закашлялась, голова откинулась на подушку.

– Самые серьезные твои раны – на голове и на шее. Все остальное вовсе не так страшно, – Маэв сочувственно улыбнулась. – Как видишь, все пересуды имеют под собой почву. Это ведь были гоблины – поменьше и поволосатее, чем обычно. Но они любят человеческое мясо. Тебе повезло, что я услышала твои крики.

Я внимательно посмотрела на нее – никаких царапин.

– Я раньше уже охотилась на них, – с гордостью заявила она. – В Тепесте почти не употребляют их мяса, даже шкур. Насчет мяса я согласна, но мех… – Она приподняла покрывало, чтобы я смогла увидеть искрящийся золотой мех с коричневыми и черными пятнышками.

– Они совсем не ценят такие красивые шкуры?

– Ценят, если считают, что это шкуры больших котов из Марковии. Я продаю такие шкуры в шесть раз дороже, чем они действительно стоят, так что особенно не распространяюсь об их происхождении.

Я улыбнулась – смеяться было больно, сделала еще несколько глотков из поднесенной ею чашки. В окне появилась темная тень.

– Ивар! – явно раздраженно прошептала Маэв.

Он заглянул через окно.

– Я подумал, тебе пора уже проснуться, – обратился Ивар ко мне, не обращая внимания на женщину. – Дирка послала проведать тебя. Андор сказал…

Он пошел к двери, осторожно постучал. Маэв явно не хотела впускать его, но все же встала и отперла дверь. Он остановился на почтительном расстоянии и продолжал:

– Андор сказал, что ваши вещи лежат там же, где вы их оставили. Он сказал еще, что у него остались деньги Вара.

– Вара? – я с трудом припомнила лицо мужа.

– И твои, конечно.

– Мои?

– Когда вы оба исчезли из трактира, сказали, что вас поймали гоблины. Но тебе все же удалось спастись от их клыков.

– Вару не повезло – так говорят. Еще болтают, что гоблины здорово изранили тебя и ты отлеживалась где-то в пещере, уже в Марковии, пока не оправилась настолько, чтобы вернуться в Линде, – добавила Маэв. – Так?

– Может быть, я побывала в Марковии, а потом вернулась, а?

– Никто не возвращался живым из Марковии, – сказала Маэв, настороженно глядя на Ивара.

Раньше я думала, что они друзья, но теперь, когда Маэв оставила нас на минутку, Ивар заметил:

– Помни, что ты делала у Стражей. Женщина хочет завладеть Полотном, так что будь осторожна, думай хорошенько, что говоришь. Я приду завтра.

Как только Ивар ушел, вернулась Маэв, села рядом со мной, ее красивые глаза внимательно смотрели прямо мне в лицо.

– Твой муж вправду мертв? – спросила она, и я наконец поняла, что она ничего наверняка не знает и лишь о чем-то догадывается.

– Я не знаю, где он, – ответила я – и это была чистая правда.

Маэв стала расспрашивать меня о подробностях. Я чувствовала, что она знает, где я была все эти дни.

Пожалуй, это можно понять – охотясь, Маэв проходила многие мили. Когда прочие обыватели сидели у огонька, пересказывая сплетни, Маэв сражалась с хищниками, бродившими под луной. Обычно она возвращалась со шкурами гоблинов, потом выделывала их на заднем дворе, так что зловоние не проникало в дом.

Я ничего не сказала о ее догадках, когда снова пришел Ивар, – лишь о том, как она ухаживала и ухаживает за мной, как она заботлива, что мне уже гораздо лучше. Когда мы снова ненадолго остались вдвоем, я торопливо спросила, почему он не доверяет ей.

– Фиолетовые глаза, черные волосы, завораживающий голос. Она из Картакасса – а там у всех светлые волосы. Картаканцы с черными волосами, без сомнения, опасные люди. Картаканцы вообще очень замкнуты. Она покинула родину не по собственному желанию.

– Ты тоже не из Тепеста, – возразила я.

Маэв так ухаживала за мной, была столь добра, что я не хотела наговаривать на нее.

Он помолчал, может быть, сомневаясь во мне, но потом все же решил, что меня можно не опасаться.

– Моя жена и маленькая дочка живут в Гундараке. Для жены слишком много значит ее собственная семья, а мне важнее всего будущее дочери. В Гундараке семьи, в которых рождаются девочки, облагают штрафом, как будто быть женщиной – это какое-то преступление. Штраф очень большой для такой бедной страны, как Гундарак, так что пришлось мне отправиться сюда и зарабатывать деньги. Сестре моей жены – Дирке, Андору и мне принадлежат трактир с гостиницей и конюшни.

– А что будет, если ты не сможешь заплатить штраф?

– Сондру отдадут герцогу Гундару – правителю страны. Много чего рассказывают о том, что происходит в его замке, когда семьям приходится надевать траур. Это страшные рассказы.

– А ты веришь тому, что рассказывают?

– Да. Я думаю, он пожирает девочек.

Ивар в последнюю очередь мог показаться сентиментальным. Он верит в эти ужасы, и одно это убедило меня в том, что это правда. Сидя у моей кровати, он поведал странную, печальную историю этой ужасной страны. Однажды во время его рассказа вошла Маэв, расчесывая резным гребнем свои черные волосы, подошла к зеркалу.

– А что ты расскажешь о Тепесте? – спросила я, когда он умолк.

– Люди думают, что страной никто не правит, но я-то знаю лучше, – ответил Ивар. – Буря, которая сегодня чуть не погубила тебя, унесла в горы двух пастухов. Их нашли только сегодня утром – лишь кости, дочиста обглоданные.

– Весь город должен отправиться на охоту и уничтожить гоблинов, – с неприязнью заявила Маэв, впервые заговорив в присутствии Ивара. – А они лишь жмутся к огню да молятся, чтобы с ними ничего не случилось, как будто боги будут слушать этих трусов.

– Ты не можешь изменить людей, заставить их верить во что-то иное, Маэв, – ответил Ивар устало, как будто им уже приходилось много спорить об этом.

– Конечно не могу. И никогда не пыталась, – она посмотрела на меня.

Я подумала о ее опасных ночных вылазках. Какая она все-таки смелая. И как мало я знаю ее.

Вечером, когда она принесла мне чай и оленину, я взяла ее ладонь, прижала к щеке:

– Ты так добра ко мне, Маэв.

– Ты похожа на мою мать, – ответила она и быстро отвернулась.

Она собиралась в этот вечер в трактир. Я наблюдала, как она сменила обычную рабочую одежду на сверкающую темнофиолетовую блузку с широкими рукавами, узкие брюки из голубой замши, зашнуровала высокие ботинки черной кожи, подвела глаза. Она была красива вызывающей, опасной красотой, совершенно отличной от той милой женственности, к которой меня приучали, – на поясе у нее висел острый изогнутый кинжал. Никто не обидит ее. Никто не осмелится.

Когда она ушла, я села на кровати, потом медленно встала и, тяжело опираясь на палку, которую Маэв сделала для меня, добралась до ее столика, села перед зеркалом.

Под глазами у меня теперь синели круги, кожа была болезненно бледна. Я взяла ее гребень и принялась расчесывать свои прямые коричневые волосы. Я слишком долго пролежала в постели. Пора было начинать жизнь заново.

Той ночью луна стала полной. Я готовилась ко сну и вдруг почувствовала ее притяжение, до меня явственно донеслись псалмы Стражей, неподвижно стоящих у запертых дверей часовни. Если бы Маэв осталась дома, мы могли бы поболтать или поиграть в карты. Она успела научить меня стольким играм за время моей болезни. Но ее не было, и я никак не могла остановить воспоминаний о прошедших днях.

Потом помню лишь, что вновь застелила кровать. А очнулась от холода обнаженной, лежащей на задворках дома Маэв.

Поскольку Маэв иногда не возвращалась до утра, я не знала, пришла она или еще нет. Я пробралась по темному дому в свою спальню, залезла в кровать и тут же провалилась в сон. Когда я проснулась, Маэв уже была дома и задумчиво раскладывала карты на подоконнике. Похоже, она не заметила, что я выходила ночью. Потом я узнала, что у нее были собственные причины не обратить внимания на мое отсутствие.

Следующая ночь оказалась повторением предыдущей. Рано утром я проснулась с окровавленными руками, от моего тела исходил смрадный запах какого-то животного. Свежий шрам, оставшийся на том месте, где три месяца назад волк прокусил мне руку, кровоточил. Я встала на ноги и тут же упала назад – так закружилась голова. Я согнулась и извергла из себя куски сырого мяса прямо на тщательно вымытые Маэв камни.

Я не могла идти в постель в таком виде. По крайней мере, нужно умыться. Маэв обязательно проснется и начнет расспрашивать меня. Я решила, что лучше сказать ей всю правду, лучше попросить помощи у этой мудрой и сильной женщины. В конце концов, к тому времени она стала моей ближайшей подругой – единственной в этой непонятной стране. Даже сейчас, после всего, что произошло, я по-прежнему считаю ее таковой. Я глубоко вздохнула и вошла внутрь. Зажгла свечу и обнаружила, что Маэв нет дома.

Когда забрезжило утро, я задумалась об опасностях этих моих ночных блужданий для ребенка, растущего во мне. Теперь я уже не была той дурочкой, которая вместе с Варом вступила впервые на эту проклятую землю. Но до того утра я старалась закрывать глаза на правду – теперь нужно было ее признать. Перебирая одно за другим, я отвергла все разумные объяснения, все те причины, которые могли вызывать мои помешательства и странные вылазки. В конце концов осталось лишь одно-единственное объяснение. И его можно было очень просто проверить.

Я залезла в ящик, где были сложены мои скудные пожитки, нашла серебряный нож, так часто выручавший меня. Сжав зубы, я прижала лезвие к шраму, оставленному волчьими клыками.

Страшная боль пронзила все тело – боль не только от ожога, оставленного клинком, но и от бесспорного осознания того, во что я превратилась.

Ликантроп. Оборотень.

Я так надеялась на иное. И все же правда была лучше незнания.

Днем я отправилась в трактир. Я вспомнила, как Андор отдернул руку от серебряного ножа моего мужа, какой медальон с серебряным волком он носил на шее.

В трактире было пусто. Андор сидел с Диркой за столом у двери. Я подошла к нему, положила нож на стол, показала ожог, оставленный серебром.

– Отведи ее к Ивару, – сказал он жене.

Я забрала нож и последовала за Диркой на кухню, затем в ту часть дома, где жили хозяева. Из небольшой прихожей глубоко вниз уходила винтовая лестница. Держась за стену, я стала спускаться, изо всех сил стараясь не отставать от женщины.

В конце лестницы оказался узкий проход и несколько темных ходов, сразу напомнивших мне пещеры, в которых я побывала всего несколько недель назад. Главный ход вел в длинную комнату, стены которой были облицованы камнем, – там пахло старой бумагой и сушеными травами. Вся комната была завалена книгами в кожаных переплетах и грудами старинных свитков. Горели две лампы – одна у двери, а вторая – у дальней стены. Внутри сидел Ивар за деревянным столом, – длинные белые волосы закрывали его лицо. Когда мы подошли ближе, я увидела, что он делает заметки на полях книги. Хотя он должен был услышать наши шаги, он не отрывался от книги, пока не закончил свое занятие.

Хотя я знала его, я чувствовала себя растерянной, не знала, что и говорить, с чего начать. Но в его серых глазах было такое участие, а улыбка казалась такой искренней, что я улыбнулась в ответ, подошла к столу и села рядом. Дирка оставила нас, и я поведала ему обо всем.

– Это опасно для моего ребенка? – спросила я, окончив свое повествование.

Он молча открыл книгу, пробежал глазами несколько строк. Одна его рука покоилась на медной монете, лежавшей на столе перед ним, вторую руку он опустил на мой растущий живот и прикрыл глаза. Через несколько мгновений он словно очнулся и покачал головой.

– У твоего сына сильная воля. Похоже, с ним все в порядке, – наконец промолвил Ивар.

– Сын, – выдохнула я. – Я причиняю ему вред, когда меняюсь?

– Что вредно для тебя, вредно и для него. Этого достаточно.

– Ты можешь изменить то, что случилось со мной?

– Нет. Но есть другие способы помочь тебе. Пойдем.

Открыв длинный ящик, лежавший у стены, он достал и развернул шерстяной ковер, покрытый рунами. Мы сели на него лицом к лицу, между нами оказалась горящая лампада, наполнявшая комнату запахом молодой весенней травы. Рядом с лампадой он положил глиняную тарелку, выложил на нее маленький серебряный слиток.

Ритуал начался.

Я приготовилась переносить боль и ужасные видения, которые всегда вызывал наш деревенский колдун у тех несчастных, кому приходилось обращаться к нему за помощью. Но руки Ивара бледными тенями двигались в поднимающемся зеленоватом дыму, и я чувствовала, как легче становится на душе, как спадает тяжесть последних недель. Когда обряд подходил к концу, Ивар поднес ладони к серебряному слитку и между ними возникла дуга голубого пламени. Свет становился все ярче, холодным голубым сиянием озаряя комнату. При последнем заклинании Ивар направил на слиток обе руки. Пламя вырвалось из его пальцев. Серебро расплавилось, потекло и приняло форму волчьей головы.

Когда металл остыл, он повесил его на цепочку и застегнул ее у меня на шее.

– Я не изменил твою жизнь – это мне не под силу, но я дал тебе выбор, – произнес он. – Пока ты носишь этот амулет, ты можешь сопротивляться превращению в зверя.

Я не спросила, что случится, если я сниму кулон. Я не собиралась этого делать.

– Андор принес мне деньги. Я могу заплатить тебе, сколько нужно, – сказала я, уверенная, что заклинания обойдутся недешево.

– Это мое заклинание держит ворота Стражей закрытыми от чужаков, детка. Ты думаешь, я не чувствую вины за то, что теперь никто из земель мрака не может войти в эти стены и спасти призванных. Темные души на Полотне не были нужны жадному ремесленнику и его жене, потому вы смогли пройти в ворота и похитить Полотно. После того дня я поменял заклинание, но все же не могу вернуть тебя домой. Потому я должен сделать для тебя все, что в моих силах. Это я в долгу перед тобой. А теперь положи на ковер свой нож.

После заклинания, оказавшегося гораздо короче первого, он вернул мне кинжал. Взяв нож, я почувствовала тепло заклинания.

Я взглянула на нож, зажатый в ладони, – такой тяжелый и красивый, потом на бледное, ласковое лицо Ивара.

– Позволь мне, – прошептала я и поцеловала его руки.

* * *

Увидев меня, Маэв сразу же почувствовала произошедшую со мной перемену. Я поняла это по тому, как она взглянула на меня, когда я вернулась, по лукавой улыбке на ее губах, когда она встретилась со мной взглядом. Переодевшись в темный охотничий костюм, она еще раз внимательно посмотрела на меня и ушла.

Мне было все равно. Я в первый раз крепко проспала всю ночь безо всяких кошмарных видений. Ивар освободил меня.

Маэв не вернулась к утру. Ее отсутствие было привычным и не встревожило меня, когда я принялась за работу – открыла ставни свежему утреннему воздуху, положила сухие поленья в печь на вчерашние угли. Потом вскипятила чайник, подогрела бисквиты, намазала их джемом. Я понесла завтрак в спальню, и тут дверь распахнулась. На пороге появился Виктор – один из мужчин, с которыми Маэв иногда встречалась в трактире, – сейчас его лицо было багровым от ярости.

– Где она?! – взревел он. – Она должна была встретиться со мной вечером и не пришла.

Он посмотрел на ее зеркало, на флаконы со снадобьями и духами, на золотое кольцо, оставленное Маэв на столике. Тут весь его гнев пропал, на глаза навернулись слезы, которые так странно было видеть на этом жестком лице.

– Отдай ей это. Скажи, что если не я, то никто! – Он сунул мне в и без того занятые руки коробочку и удалился столь же стремительно, как и ворвался. Чашка накренилась, горячая жидкость плеснулась мне на руку, я разжала пальцы, и чашка со звоном разлетелась по полу. Коробочка тоже упала, раскрылась при ударе. Золотое кольцо покатилось по полу и исчезло за шкафом Маэв. Сначала я достала кольцо, очень удивившись тому, что подарок Виктора оказался мужским кольцом с выгравированным именем другой женщины. Вытерев с пола чай и подметя осколки, я положила кольцо и коробочку в карман. Когда Маэв вернулась, я положила ей на ладонь футляр, потом пошла за чаем для нее, принесла чашку и поставила перед ней, не говоря ни слова.

– Не знаю, что мне делать с этим, – протянула Маэв, глядя на кольцо. – Вернуть ему… или его жене?

– Ты это сделаешь? В моем голосе прозвучали удивление и даже испуг. Она ничего не испугается!

Маэв повернулась ко мне, ее фиолетовые глаза были полны печали:

– Ты думаешь, я могу поступить так жестоко?

– Не знаю. Я ведь совсем не знаю тебя.

– Нет, Лейт. Ты хорошо меня знаешь. Я одинока в этой земле. У меня нет ни друзей, ни семьи. Я живу, как могу, и не позволю никому из мужчин угрожать мне. И ты тоже должна это уметь, если хочешь растить своего ребенка одна.

Она зевнула, потянулась и отправилась вздремнуть, оставив меня размышлять над ее советом.

Я думала, кем я кажусь ей – с длинными коричневыми волосами, тугим узлом стянутыми на затылке, застенчивая и все время как будто извиняющаяся за само свое существование. Я подошла к ее шкафу с платьями, распустила волосы, принялась укладывать их мелкими кольцами, обрамляющими лицо. Потом я нанесла румяна на щеки, подкрасила глаза. Теперь они казались глубже, чем обычно, улыбка приобрела какую-то порочность. Я расстегнула воротник блузки, открыв амулет на груди. Со всем своим могуществом он никак не мог сравниться с изысканными украшениями Маэв. Я подержала ее тяжелое золотое ожерелье, приложила к себе, быстро вернула на место. Тяжелое, дорогое и изящное. Откуда оно у нее?

– Возьми мой голубой платок и подвяжи волосы сзади, – донесся из угла голос Маэв, Я покраснела и подчинилась. Когда я не сумела затянуть узел, она встала с кровати и помогла мне.

В этот момент вновь появился Виктор. Маэв процедила слова приветствия, а я поспешно застегнула блузку и, оставив их наедине, отправилась в трактир за хлебом. Дирка пекла сладкие булочки, и я немного поболтала с ней, очень довольная тем, как она встретила меня.

– Если ты уже поправилась, у Андора найдется работа для тебя. И мы можем сдать тебе комнату в трактире, если ты захочешь покинуть дом этой женщины.

Ее слова точно передали мне все, что она думала о Маэв. Хотя я не хотела так быстро возвращаться домой, пришлось это сделать, – к счастью, Виктор уже уходил, лицо его было довольным, а кольцо вернулось на свое место.

* * *

В последующие дни Маэв везло на охоте. Она добыла еще пару дюжин красивых шкур. Закончив выделку меха, она тут же продала шкуры торговцу, направлявшемуся в Нова-Ваасу.

– Теперь у меня хватит денег, чтобы в достатке вдвоем прожить зиму, – радостно сообщила она. – Вечером устроим праздник. На этот раз ты не отвертишься.

Она убрала мне волосы, нанесла грим и повела в трактир. Мужчины из Линде и восточных деревушек не сводили с нас обеих глаз. Я с удивлением обнаружила, что мне нравится задирать их, подначивать, так же как и ей. Когда дело стало принимать серьезный оборот, мне удалось улизнуть.

Было уже почти темно, и дорога оказалась совсем пустынной. Я прошла уже почти половину пути к дому, как услышала, что кто-то догоняет меня. Я бросилась бежать и уже открывала дверь дома, когда кто-то схватил меня сзади.

– Впусти меня, – прошептал мне на ухо один из мужчин, сидевших рядом с нами в трактире. Он был здоровенным, толстым, от него несло элем и потом. Огромные ручищи так сдавили меня, что нельзя было просто вздохнуть. Придет ли кто-нибудь на помощь, если я закричу? Но помощь уже пришла.

– Отпусти ее! – приказала Маэв. Мужчина развернулся к ней.

– Ты! Ступай обратно к своим любовникам, а я уже нашел себе парочку.

Маэв схватила его за руку и оттащила от двери.

– Иди внутрь и запри дверь, – скомандовала она мне, но я отказалась. У меня был нож. Он мне не понадобился. Быстрее, чем я успела сообразить, что происходит, Маэв выхватила свой собственный кинжал, заломила мужчине руку и прижала лезвие к его горлу.

– Только тронь ее, и тебе уже не придется дотрагиваться ни до кого, – отчеканила она и оттолкнула его так, что он полетел на землю. Несостоявшийся любовник неуклюже поднялся, отряхнулся и поплелся обратно в трактир, проклиная нас на чем свет стоит.

– Может, гоблины его сожрут, – сказала Маэв и вошла вслед за мной в дом. Я упала в кресло и залилась слезами.

Маэв встала передо мной на колени, отвела мои ладони от мокрых глаз.

– Я не хотела, чтобы было так, – прошептала я.

– Конечно, не хотела, ну и что с того. Злой всегда набрасывается на слабого. Если ты хочешь увидеть своего ребенка взрослым, ты должна помнить это, тем более что это будет только твой ребенок.

– Как ты можешь знать? Она показала на мой амулет.

– Ничто не сможет остановить превращение. Если бы оно совершилось полностью, ты была бы бесплодна. Помни об этом и живи соответственно.

– Не понимаю.

– Забудешь свою силу, и земля уничтожит тебя и твое дитя. Пользуйся своей силой – и вы будете жить. И жить хорошо.

Она оставила меня. Я заперла дверь, ставни, а потом долго сидела в темноте, размышляя обо всем, что услышала от нее.

* * *

Маэв не возвращалась три дня. Я занималась своей обычной работой – прибиралась в доме, пропалывала грядки с травами во дворе, залатывала дыры, оставшиеся в шкурах гоблинов, чтобы Маэв потом было легче делать покрывала.

Виктор тоже пропал. Хотя горожане искали его, делали они это без всякого усердия и, как и ожидалось, ничего не нашли. Он был третьим мужчиной, пропавшим в это лето. И все они были охотниками, привычными к опасностям. Хотя я думала, что Маэв и Виктор ушли вместе, я всячески старалась скрыть ее отсутствие, приходилось даже лгать. Наконец она возвратилась, ввалилась в заднюю калитку. Одежда была измазана в грязи, изорвана, подмышкой она держала большую охапку шкур. Я не спросила ее о Викторе. Маэв охотилась. С ней все в порядке. Больше ничего не случилось.

Я принесла ей еду и просидела рядом весь день. Она рассказывала о своем походе на юг Тепеста и в Марковию.

– Я так привыкла к гоблинам, так хорошо знаю, как они двигаются, как думают. Они для меня слишком легкая добыча, – сказала она. – Но в горах Марковии скрываются совсем другие существа. Они ходят на двух ногах и выглядят почти как люди. Они даже говорят на языке людей, но глаза их загадочны и пусты, как будто жрецы Гхенны похитили их души.

– Околдованные, – предположила я, вспомнив о нашем деревенском колдуне, о людях, чей рассудок был разрушен его заклинаниями.

– Может, и так. И злобные. – Ее руки сложились в кулаки. – На меня никогда так жестоко не нападали. Я убила восьмерых, но потом все же пришлось отступить. Они дважды бросались на меня, но я смогла дойти до границы, и они не последовали за мной в Тепест. Может быть, они не могут пересекать границу. Если так, мне здорово повезло. Стражам приходится нелегко с этими тварями.

Она проверяет меня, поняла я. Она делала это и раньше.

– Ты убила восьмерых? – спросила я вместо ответа.

– Я унаследовала хороший опыт от матери.

– Ты сказала, что я напоминаю тебе мать. Но я же вовсе не охотник, не боец – ты же знаешь.

– Можно сражаться по-разному, Лейт, как ты сама знаешь. Дай мне немного отдохнуть, и тогда вечером я расскажу тебе о своей семье.

Я села у окна и зашивала дыры в шкурах, пока она спала. Когда Маэв проснулась, я приготовила ужин.

После еды она налила вторую чашку чая и начала свой рассказ.

– Отец сильно любил мою маму. Он думал, что она смертная женщина с примесью крови эльфов, но правда оказалась страшнее. Ее заразила колдунья, ведьма, – не так, чтобы мать стала бесплодной, но так, что я оказалась ее единственным ребенком.

– Что за ведьма? – спросила я.

– Самая прекрасная из оборотней, самая очаровательная. Она заражала страшной болезнью лишь женщин, и они превращались не в волков, а в серебряных лис. Часто и в человеческом обличье волосы их оказывались серебряными, а лица заостренными, вытянутыми.

Маэв горестно улыбнулась и продолжала:

– Когда мать вынашивала меня, с ней происходили такие перемены. Как рассказывают, даже в том состоянии, когда я выходила из ее чрева, ее лицо заострилось, а уши оказались там, где они находятся у эльфов. Она осталась жива после родов, но рассудок больше ей не принадлежал. С тех пор она постоянно стремилась найти ту самую женщину, что заразила ее. Она стала относиться к моему отцу не так, как жена относится к мужу. Она считала его тюремщиком. Когда за ней не следили, она убегала, и весь Картакасс искал ведьму, околдовавшую мою мать. Как и ты, она носила амулет, чтобы спастись от перемен. Она отвергла лучшую часть своего естества, и в конце концов этот отказ свел ее с ума.

Ее судьба привела в ярость отца. Он исходил всю страну, пытаясь отыскать ведьму, заразившую маму. Он убивал каждую встреченную им женщину, если у той были серебряные волосы, убивал очень жестоко. Он надеялся, что, убив ту, которая заколдовала мою мать, он сможет освободить жену от проклятия. Он так и не встретил ту женщину, а может быть, и встретил, но, значит, и ее смерть уже не могла ничего изменить.

Маэв поднялась и стала нервно расхаживать по комнате. Я решила не прерывать напряженное молчание, повисшее в комнате. Когда она наконец продолжила, голос ее был полон ненависти и презрения:

– Картаканцы поймали и сожгли его. Они сложили костер вокруг него. Я стояла рядом с моей безумной мамой, старалась зажмурить глаза, заткнуть уши, но все равно слышала его вопли. Брат отца приютил нас. Он полюбил мать столь же самоотверженно и гораздо нежнее, чем отец. Но я презирала дядю – он мог остановить казнь отца, если бы не был таким трусом. Повзрослев, я отомстила, как могла, убийцам отца и покинула Картакасс. И вовсе не хочу возвращаться на родину.

В комнате уже стало темно. Я зажгла масляную лампу на столе, вновь наполнила чашку Маэв, встала у закрытого окна. Слезы стояли у меня на глазах. Ее глаза были абсолютно сухими.

– Ты не вернешься хотя бы для того, чтобы увидеть, что стало с матерью? – спросила я.

– Мать умерла вскоре после моего рождения. Существо, заменившее ее, хотя и сделало из меня то, что я есть сегодня, я никогда не любила. Отец часто рассказывал о том, как красива и умна она была до перемены. Думаю, она могла это вернуть, если бы захотела, но она слишком трусила. Слишком боялась потерять отца. Вместо этого она позволила заточить себя. Позволила сначала отцу, а потом дяде.

– Как ты отомстила?

– Это было очень давно. Тогда мне было двадцать лет. Теперь я вдвое старше. Лучше не вспоминать об этом.

Я думала, что она вдвое моложе, и сказала ей об этом.

– Одна из выгод моего проклятия, если то, что я не старюсь, – это проклятие. Но, к сожалению, у меня не может быть ребенка.

Она задула свечи и распахнула ставни. Потом разделась в тени и вышла на лунный свет, заливавший холодным потоком комнату. Я не сводила с нее глаз – ее черты вдруг стали плавиться, меняться на глазах. Серебряный мех появился на руках и ногах. Уши удлинились, лицо стало совсем другим, но, несомненно, это было по-прежнему ее лицо – лицо Маэв. Я всегда думала, что оборотни уродливы, но она была прекрасна, красивее, чем любое виденное мною раньше создание. Я медленно шагнула вперед, протянула руку и коснулась мягкой шерсти, покрывшей ее все еще человеческое лицо.

– Сними с шеи цепочку, – певуче сказала она, не сводя с меня фиолетовых глаз.

Мои руки тряслись, но я сделала то, о чем она просила, положила серебряного волка на столик у своей кровати. За цепочкой последовали и мои одежды, я ступила в лунный свет, и она взяла меня за руки.

– Меняйся, но не забывай, кто ты есть. Вспомни об этом, прежде чем сделать выбор, – прошептала она и снова стала меняться.

Через мгновение передо мной стояла крупная серебряная лисица – подняв морду, она выжидательно смотрела на меня.

Я сделала, как она просила, подавив крик, когда боль пронзила все мое тело. И через несколько мгновений я ощутила прилив удовольствия от мощи собственного – теперь уже волчьего – тела. Я последовала через распахнутое окно за Маэв – в пахучую ночь. Тени змеились вслед за мной, я мчалась вперед, в первый раз не чувствуя вины, через туманные леса Тепеста.

Глава 6

Я надела амулет, как только кончилась ночь, и вновь сняла его, когда село солнце. Это стало моим ритуалом, и одни сумерки следовали за другими. Я и Маэв охотились на оленей и гоблинов в густых лесах Тепеста, забирались в заснеженные горы, окружавшие озеро Кронов, и возвращались домой до того, как ночь пронзал первый луч рассвета.

Мы стали забираться все дальше, уходили за южную границу Тепеста. Однажды ночью мы добрались до горы, на которой Стражи хранили свое Полотно. Я хотела повернуть назад, но Маэв забралась на самую высокую вершину и долго смотрела на крепость. На следующее утро она принялась расспрашивать меня о монастыре. Я сказала, что мало помню обо всем этом, утаив от нее мрачные тайны замка. – лучше не говорить с ней об этом.