Что дальше? Надо было продолжать дезинфекцию и санацию общества, которое должно было быть излечено от непатриотичной критики правительства и особенно первого лица государства. Это было нетрудно, потому что многие еще очень хорошо помнили советские времена, и теперь только удивлялись, почему ты не закручиваешь гайки по-настоящему, хорошим, мощным разводным ключом, ведь к этому все готово. Не понимали, глупые, что этого не надо.
      В свое время, в начале 1990-х, когда я, как и многие столкнулся с денежными проблемами, мне пришлось начать писать в газеты. Я писал в Московские новостии Литературкустатьи на полосу с размышлениями о политических изменениях и их связи с национальными стереотипами, но при этом отдавал предпочтение Коммерсанту, где печатал рецензии на книжки. Последнее мне нравилось больше, но, поверь, не только потому, что в Коммерсантебольше платили. Для меня было очень важно, что у этой газеты нет советского бэкграунда, советского прошлого - знаешь, как в хорошие рестораны берут официантов при условии, что они и часа не проработали в совке? Кажется - похоже, но мотивация не вполне совпадает. Владельцев ресторанов интересовала только функциональность, меня же еще волновала репутация и перспектива. И мне кажется, я не ошибся. Нет, скажем, Московские новостибыли и остаются вполне пристойной газетой, чего, конечно, нельзя сказать о Литературке. Но если размышлять о позиционировании, то Коммерсантсегодня позволяет себе намного больше, в том числе потому, что среди его авторов почти нет тех журналистов, которые печатались в совке. Там, кстати говоря, долгое время вообще не было журналистов, как людей со специфическим образованием и миросозерцанием, а только специалисты - театроведы, музыковеды, искусствоведы. Понятно, что тебе это, наверное, до лампочки, хотя желание прихлопнуть Коммерсанту тебя должно было появиться хотя бы потому, что там до сих пор публикуются одни из самых едких комментариев (может быть, за исключением Новой газетыи ЭхаМосквы) твоей персоны.
      Однако твои помощники, очень хорошо понимающие, что такое мягкий авторитаризм и чем он отличается от жесткого и махрового, не советовали тебе этого делать, хотя ты и сам человек сообразительный, несомненно, понимающий, что к чему. Или - сумевший понять, как, в какой последовательности и в каком темпе надо воплощать принципы управляемой демократии, чтобы против нее не слишком возражал Запад, которому, особенно на фоне страха перед международным терроризмом, даже по поводу Чечни и ЮКОСа уже давно нечего сказать. 11 сентября списали на Бен Ладена, но это, конечно, куда в большей степени был подарок и Бушу, и тебе. Конечно, и Блэру, и испанцу Хосе Мариа Аснару, то есть всем тем, кто имел дело с воинствующими сепаратистами. Но, без сомнения, для тебя это стало настоящим подарком - получить столь замечательный по своей унизительности лейбл для непримиримого противника, что и мечтать о большем не надо.
      Не то, чтобы я был согласен со Славоем Жижеком, полагающим, что международного терроризма вообще не существует, но в то, что между воюющими за свою независимость басками, ирландской революционной армией и Шамилем Басаевым много общего, в том числе - общий котел, поверить трудно. Вернее, общее, конечно, есть, и оно заключено в тех одинаковых методах, которые используют загнанные в угол, слабые физически и сильные духом люди. Террор в большинстве своем является признаком бессилия, невозможности использовать другие приемы борьбы. Так, русские революционеры в конце позапрошлого и в начале прошлого века использовали теракты, потому что других способов противостоять тому, что они называли самодержавием, страстно ими ненавидимым, у них не было. Точно так же и сегодня. Ты не подумай, я не оправдываю терроризм, я был бы только счастлив, если бы человечество вообще отказалось от убийств; ради этого я бы стал соблюдать любые строжайшие религиозные догмы, хоть православные, хоть буддистские, и точно бы не смотрел ни на одну женщину, кроме своей жены, а если бы случайно посмотрел даже одним глазом, то тут же бы его и выколол. Только бы не было войны, то есть я хотел сказать - убийств.
      Однако ноу-хау, которое применили и применяют сегодня многие политики, кому приходится сражаться с сепаратистами в собственной стране, заключается в том, чтобы забыть суть конфликта и говорить только о методах борьбы. Ах, вы взрываете бомбы - вы не люди, с вами не о чем говорить, вы - международные террористы и преступники, и мы вами занимаемся только потому, что Интерполу недосуг. Но ведь, Володя, это - вранье: и ты, и Блэр имеете дело с сепаратистами, которые не хотят жить в ваших империях и желают отделиться, причем, сражаются за это давно, уже не первый век, а вы не пускаете. А так как вы намного сильнее, и они в чистом поле с вами сразиться не могут, то они взрывают бомбы и убивают мирных людей. Когда убивают мирных людей, у меня у самого кровь в жилах кипит, я - не ангел, я не выношу состояния беспомощности и беззащитности, мне тоже хочется мгновенно наказать негодяев. Однако мои чувства не имеют никакого отношения к тому, что у противной стороны тоже есть чувства, причем более страшные, менее обработанные культурой, а точнее обработанные совсем другой, незнакомой мне культурой и оттого более непримиримые. Однако, увы, в истории не слишком много примеров того, как сепаратистов перевоспитывала бы полиция. Вот мы, например, с тобой живем в стране, в которой победили идеи именно тех террористов, что взрывали бомбы еще только век назад. А то, что террористы идут на свое мрачное дело не только за идею, но и за деньги - это тоже понятно, как и то, что всегда найдутся люди, готовые помочь борцам за свободу и родину. Вспомни, кто давал деньги (и деньги немалые, можно сказать - огромные) на поддержку русского террора - самые богатые люди своего времени в России и за ее пределами, например, Савва Морозов, известный, кстати говоря, меценат и благотворитель.
      Я никогда не поверю, что тебе об этом никто ничего не говорил. Конечно, говорили, скажем, омбудсмен твой Володя Лукин, ты слушал, кивал головкой, делал серьезное лицо, но это примерно то же самое, что подойти к нищему попрошайке в метро и сказать, ты чего, братец, грязный здесь сидишь, совсем нет денег умыться и причесаться, это же не гигиенично? Он посмотрит на тебя как на придурка и скажет, а как же я тогда деньги буду зарабатывать, если буду чистый и аккуратный, кто мне подаст, Пушкин, что ли? Ты в таких же обстоятельствах - тебе эта война нужна как жизнь, как оправдание, как щит, оберегающий от множества упреков, как стрелка, которая с одних проблем переключает внимание на другие.
      Ты знаешь, что в основе большинства культурных жестов лежит желание обеспечить собственное превосходство и скрыть механизмы эксплуатации? То есть поет вольный поэт песню о любви к родине и, кажется, выражает в ней свое искреннее, подчас действительно щемящее чувство, особенно, если родина маленькая, какая-то скалистая, и окружена со всех сторон седыми и враждебными океанскими волнами. Но даже если он делает это неосознанно, восхищаясь патриотизмом, то все равно сортирует всех своих потенциальных слушателей на тех, кто разделяет с ним это благородное чувство, и тех, кто по тем или иным причинам - не разделяет. И совершенно отчетливо ставит себя на одно из самых первых мест в списке лучших, так как он и есть тот инструмент, который позволяет отделить добро от зла, чего многие другие делать не умеют, так как не умеют говорить на языке богов, то есть писать стихи. Получается еще, что он представитель других, высших и божественных сил на земле. Но этого мало. Говоря о том, как славно погибнуть за этот чудный уголок святой земли, что для юноши и зрелого мужа нет смерти прекрасней и возвышенней, он выполняет заказ господствующей в настоящий момент социальной группы, которой принадлежит большая часть собственности в стране и которой выгодно, чтобы люди гибли, защищая их власть и их интересы. Потому что эти интересы - благодаря культуре и песням вольного поэта - легко олицетворяются с интересами всего общества. А это и есть эксплуатация. Причем это было, есть и будет всегда.
      Ты наверняка видел Фаренгейт 9/11Мура, фильм, на самом деле вполне марксистский по логике используемых доказательств. Там в частности показывается, как и где американская армия вербует добровольцев для войны в Ираке - в самых бедных районах самых захолустных городов (такие, конечно же, есть даже в богатой Америке), где одновременно живут самые бедные, безработные и - казалось бы, противоречие - самые патриотичные американцы. У них почти ничего нет, своей скудной жизнью они напоминают жителей российской провинции, но при этом - чистые душой и непримиримые, категоричные патриоты, готовые отдать своих сыновей за интересы американской нации, естественно, по версии массовой культуры, которая и делает то, что делала культура всегда - скрывает, что за интересами общества стоят интересы наиболее влиятельных групп. Почему патриотичны самые бедные и культурно обделенные? Именно потому, что у них ничего больше нет, они и используют такой глобальный критерий разделения людей на хороших и плохих, как патриотизм. Это их возвышает в собственных глазах и придает меньшее значение тому, чего у них нет и на самом деле никогда не будет. Однако это только кажется, что критерий патриотизма ничего не стоит, на самом деле без него любое состояние, любая социальная позиция оказывается подбитой ветром и легковесной, как пыль.
      Но если ты успокаиваешь себя сравнением с Бушем, мол, я такой же, как и он, да и вообще все политики такие, то ты сильно ошибаешься. Между тобой и Бушем - пропасть, ибо даже если бы он делал то же самое, что и ты, все равно он посылает властные импульсы обществу, намного более разнообразному и взрослому. Там одним культурным стереотипам, например, патриотической самоотверженности противостоят другие, скажем, ценности приватной жизни. А на самом деле этих стереотипов, подкрепленных старыми и новыми культурными традициями, намного больше. Поэтому люди защищены от влияния примитивной пропаганды, да и само пропорциональное присутствие в обществе людей бедных, наивных и, конечно, инфантильных, куда менее значительно, чем в России. Кроме того, и с точки зрения репутаций и психофизиологических качеств, между тобой и Бушем - разница огромная, он куда более непосредственный, чем ты, и его наивная простоватость понятна, она может вызывать скепсис у интеллектуалов, но предсказуема и социально менее опасна.
      Примеры этих различий можно длить до бесконечности. Скажем, то, что ты сделал с Ходорковским, никогда бы не произошло нигде, разве что в странах восточной деспотии, привыкших к детско-родительским отношениям между обществом и властью. Потому что только там столь произвольно и задним числом можно вводить правила социальной конкуренции, ибо детско-родительская культура регенерирует стереотип, согласно которому только верховная власть - мудра и все знает лучше. Там было бы возможно объявить государственным преступником бизнесмена, занимающегося спонсированием политической оппозиции. Потому как только при деспотических режимах обществу навязывается одна единственная культура, и только за одной, находящейся у власти группой зарезервировано право интерпретировать свои групповые интересы как государственные.
      Мне Ходорковский - не брат и не сват, я не знаю, как он приобрел свое состояние, но в любом случае он приобрел его столь стремительно, что представления о социальной справедливости многих, из числа социально обделенных, были оскорблены. Меня вообще не волнуют чужие деньги, потому что всегда - за исключением нескольких лет в начале 1990-х - достаточно того, что есть, хотя, я, конечно, не возражал бы иметь больше. Но и того, что есть, довольно, дабы смотреть на тех, кто имеет деньги и живет только ради этого символического различия, сверху вниз. Однако я человек - социально вменяемый, то есть завишу от общества, в котором живу, и желаю для него устойчивости по самым разнообразным причинам, от чисто эгоистических и охранительных до опять же символических, ибо это общество оценивает меня, индуцирует смысл в мою деятельность точно так же, впрочем, как и в жизнь других. И я должен считаться с тем, что в обществе нет согласия по поводу возникших в начале перестройки огромных состояний, как и с фактом слишком большого имущественного неравенства. Чубайс очень грубо и неопрятно провел процедуру приватизации, и его слова, что иначе было невозможно окончательно и бесповоротно победить коммунизм, увы, не охлаждают страстей. Тем более в завистливом, бессильном и малоинициативном обществе, где доминируют инфантильные представления о целях и ценностях.
      Однако это не означает, будто все, что демонстративно сделали с Ходей, допустимо, не преступно и не ошибочно. Не знаю, почему никто тебе не сказал, что в случае с унижением человека запатентованный тобой способ ухода от ответственности с использованием морали профессионального разведчика - не пойман, не вор - не работает. Не работает даже тогда, когда адресован наиболее обиженным социальным слоям. Ибо здесь опять же включается механизм русской мести, согласно которой обидчика хочется уничтожить до седьмого колена, и если первый порыв воплощается, то кровищи действительно не оберешься. Но только пыл охлаждается кровавым опытом, как психологическое равновесие требует ощутить вину и пожалеть обидчика. Конечно, Ходя сам поступил неверно, ему бы тут же громогласно объявить, что арестован он лишь потому, что решил поддерживать оппозицию против твоего авторитаризма, что задумал заставить деньги работать на политику; и это на самом деле его право, более того, социальная обязанность. И таким поведением он мог попытаться отчасти уравновесить то недоверие и озлобление, что окружает в общественном мнении любое крупное состояние типа его. Он, однако, решил выждать, желая, прежде всего, спасти свою компанию, более того очень надеялся договориться с тобой и выторговать как можно больше, все выбирал и выбирал момент и вспомнил о возможности стать в готовую для него позицию оппозиционного политика, когда о его латентной оппозиционности, уже почти забыли.
      Иначе говоря, Ходорковский, вместо того чтобы перевоплотиться в колокольный звон Бухенвальда, апеллировал только к сопереживанию Запада и чувству самосохранения российского бизнес-сообщества. И, конечно, ошибся. Ведь богатые в России - это, признаюсь, еще та песня. Своей жадностью и недальновидностью они уже вызвали одну революцию в России, кстати, совершенно оправданную. Нельзя людей доводить до взрыва, эксплуатируя их детскую доверчивость к власти, воплощающей родительское начало. Пока есть еще вера, что тебя наказывают заслуженно, терпеть можно; когда же эта вера истощается, наступает взрыв, совершенно, повторю, не бессмысленный, но, безусловно, беспощадный. А так как число бедных в сегодняшней России продолжает быть огромным, не вполне ясно, каким образом можно будет избежать чего-то подобного в будущем.
      Однако чувство социальной ответственности не присуще русскому бизнесу по той же причине, по которой не имеющие бизнеса его ненавидят - из-за инфантильности. Неприличная радость, что, наконец-то, удалось воплотить свои детские мечты - купить себе машинку, домик, лодочку, самолетик, футбольную команду, поиметь собственное государство в пределе отдельно взятого региона и разыгрывать там большого доброго папу - это все детство, неистощимое на страсть к игрушкам.
      Запад же в этой ситуации занимает вполне взрослую, но столь же, однако, глупую позицию. Пусть, в конце концов, сами разберутся в своем детском саду, думают дяди в Париже, Лондоне и Берлине - пусть поделят игрушки, немного подерутся, помирятся, а потом как-нибудь созреют до социальной ответственности. Главное, что не лезут со своими ракетами и имперскими амбициями в наш огородик.